Спорт, фехтование

Евгений Борисович Мясин
 Глава из книги Ich wurde geboren…(Я был рожден…)
На фотографии:1961 год,Малаховка,спортивный лагерь.Фехтование превыше всего

                Спорт в школе

Я с детства был хорошо развит и физически. В школе на уроках физкультуры с легкостью выполнял все нормативы. Быстро бегал, хорошо прыгал в длину и высоту, метал гранату. Как-то меня отправили на районные соревнования. Но поскольку я родился в 44-м году, а зачет шел по 45-му, меня выпускали под разными фамилиями. Я бегал и прыгал как Вариченко, метал гранату как Фридман. Подстава, скажите Вы, но я так не считал. Ведь между собой мы равнялись не по годам рождения, а по классам. Ну, разве я виноват, что родился в октябре и потому не могу соревноваться со своими одноклассниками, родившимися в январе-марте 45-го года?

  Бегать надо было 60 метров. Сначала были отборочные забеги. Формировались они самими ребятами. Собиралась группа из 6 человек. Стартер давал команду: на старт, внимание, марш! Ребята бежали,  на финише секундометристы фиксировали результаты. Потом из всех отбирали 6 лучших результатов и финал. Я подошел, когда большая часть ребят уже завершила предварительные забеги. Оставалось человек 10-12, то есть еще забега на два. Но в очередной забег никак не могли собрать нужное количество бегунов. Среди его участников выделялись два здоровых мужика, явно не 45-го  и даже  не 44-го годов рождения. Они ходили и уговаривали робких, дополнить забег. –Давайте, давайте, ребята, результат подтянете. По себе знал, что когда бежал вместе с рыжим Жихаревым из параллельного класса, прекрасным бегуном, или Борькой Гончаренко, то и мой личный результат был лучше. Но бежать с ними не рещался: одно дело, когда в предварительном забеге  один фаворит, другое, когда их два-три. Гончаренко из нашей школы уже пробежал и ждал объявления результатов. Физрук приказал мне и Жихареву бежать с «лосями». Пришлось подчиниться. Конечно, не без робости я вышел на старт.   Но вот дана команда марш,  я рванул,  и ... Жихарев первый, я второй, мужики позади. В финале из 6 человек из нашей школы были трое упомянутых. Я пришел четвертым или пятым. Потом мы победили в эстафете 4Х60 м. Одновременно я прыгал в длину и высоту. И там, и там пробился в финальный этап. Сколько я прыгнул в длину, не помню, но в высоту взял 1 м 60 см, то есть почти свой тогдашний рост. Призовых мест не занял, но зачетные  очки команде принес.

При метании гранаты произошел казус. Я до этого с такой дисциплиной знаком не был, но камни кидал отлично: далеко и  до противного точно (однажды угодил в голову парню из двора, причем скорее по инерции, чем из-за желания попасть).  С первой попытки я, метнув гранату за 49 м,  показал второй  на тот момент результат. Наш физрук загорелся и начал объяснять мне, как правильно ее надо метать. Получилось хуже. Последовало еще более долгое теоретическое объяснение. Кажется, я всё понял. Приготовился, разбежался,  швырнул и чуть не угробил судью, стоявшего сбоку от предполагаемого падения снаряда. Граната у меня вырвалась, ушла в сторону на  метров тридцать и далее запрыгала по земле в сторону судьи. Попыток было всего три. На этом мое выступление закончилось. В итоге меня кто-то еще обошел в этом упражнении, я (а формально по протоколу  Фридман из 8-го А) остался на третьем месте. Физрук потом вздохнул с облегчением. Дело в том, что двух победителей районных соревнований отправляли на городские, а там подстава могла обнаружиться.
 
                Шахматы

Еще я любил шахматы. Играть научил меня отец. Лет в 7 я начал его обыгрывать и однажды, проиграв подряд несколько партий, он психанул, смахнул с доски остатки фигур и больше со мной никогда не играл. Однако, чтобы не погубить во мне задатки шахматиста, отвел меня в дом пионеров Красногвардейского (тогда) района  у Покровских ворот. Я довольно быстро стал разрядником, благо в шахматах было целых 5 шахматных разрядов. К пятому классу я имел уже 3-й разряд. Выступал за команду нашего Дома пионеров, играл против мастеров и гроссмейстеров в сеансах одновременной игры. Венцом моего участия в сеансах была игра против популярного тогда гроссмейстера Лилиенталя (венгра по происхождению). Нет, мне не пришлось прошептать ему испуганно: - Вам мат, товарищ гроссмейстер! Но ничью в конце концов он предложил мне сам.

В седьмом классе я прошел довольно жесткий отбор в Центральный шахматный клуб и два года там занимался  под руководством мастера Константинопольского. Мы изучали теорию, разбирали партии великих шахматистов, решали шахматные задачи и этюды, естественно играли в турнирах. Но должен признать, хоть я и дошел до второго разряда, а иногда показывал результаты в силу первого,  шахматной гениальностью я не обладал. Многие ребята из нашей группы были на много меня способней. К концу  восьмого класса я совсем забросил занятия шахматами, но к этому времени у меня появилось новое и надолго увлечение фехтованием. Но об этом чуть позже и не мимоходом, поскольку это отдельная и очень важная страница моей жизни.

                Дворовый спорт

Во дворе мы гоняли в футбол, играли в лапту. Потом установили стол для настольного тенниса,  и мы часами гоняли шарик, играя по очереди навылет. В пинг-понг я играл и в Доме пионеров на хороших столах. Навык был неплохой. Помню, мы с отцом один год отдыхали на Черном море в Бетте (пансионате Минобороны) и там главное развлечение молодежи была игра в настольный теннис. Заводилой был местный культурник, который был мастером защиты. Он практически не атаковал, но пробить его защиту было долгое время невозможно. Он качал и качал пока нападающие не ошибались и потихоньку набирал очки. Кроме меня там собралась небольшая группа энтузиастов, поставивших своей целью во что бы то ни стало обыграть культурника. И вот, наконец, к середине смены один из них прибежал на ужин с радостным сообщением: он победил. Но лиха беда начало!  Потом в течение одного-двух дней добились победы и остальные. После этого культурник перестал играть до конца смены. Мы же продолжали, отстаивая принцип доминирования атаки. Но всё-таки уроки защиты, которые я  получил, мне пригодились и в дальнейшем. В 60 лет я с успехом играл с Илюшей и его сверстниками в Елатьме, где мы установили во дворе теннисный стол и одно время много играли и днем, и вечером при свете лампы.  Атаковать так же здорово,  как в юности,  я уже не мог, но защищался неплохо.

                Футбол

Футбол значил  для меня очень много. Я и сам гонял мяч с удовольствием и болельщиком был весьма активным. В нашем дворе не было специальной спортивной площадки. Поэтому и для футбола были разные варианты игры. Во-первых, в центре двора у нас стоял фонтан, который на моей памяти всегда был сухой. Поэтому можно было играть в самом фонтане. Он был круглый с несколькими (6 или 8, не помню точно)  небольшими нишами по периметру (округе).   Эти ниши превращались в ворота, а игроки (в принципе каждый за себя) должны были забивать голы в чужие ворота и защищать свои. В фонтане играли обычно теннисным мячиком, что требовало дополнительной ловкости. Второй вариант для игры в футбол, а зимой в хоккей в качестве площадки предусматривал место вокруг фонтана, где воротами становились скамейки. Забивать надо было в пространство между ножками и сидением скамьи. Скамейки были невысокие, поэтому играли обычно не футбольными, а детскими резиновыми мячами диаметром в 10-15 см, реже теннисными. Правила игры были примерно те же, что и внутри фонтана. Но, конечно, принцип каждый за себя выдерживался не до конца. Создавались временные коалиции по симпатиям и антипатиям. Это делало игру интересней  поскольку можно  было сыграть в пас.

Большим мячом мы играли на пятачке ограниченном с одной стороны  воротами при главном входе во двор, а с другой – небольшой аркой и забором, который отделял центральную часть двора с фонтаном, газонами, детской площадкой. Гоняли самозабвенно, часами. Я был быстр, обладал хорошим ударом. Обводка, дриблинг – это всё было не для меня. Я мог прокинуть мяч вперед, на скорости обойти соперника и нанести разящий удар. Комендатура нашего дома не очень жаловала эти игры. Стекол, которые мы могли разбить, хоть и не было, но прохожим, мамашкам с колясками иногда доставалось. Однажды из своего подъезда вышел начальник ВИА им. Куйбышева генерал Цирлин и тут же получил мячом по голове. Аж, фуражка слетела. Но без ругани, сохраняя достоинство, прошел мимо на выход. Однако уже минут через пять появился наш участковый. Кто-то ему успел накапать про надругательство над главным начальником академии. Младшие  ребята тут же разбежались. Я был из них самым старшим, мне было тогда лет 16-17,  и по этому поводу бежать считал неприличным. Участковый отвел меня в каморку коменданта в соседнем подъезде и начал издалека  с пристрастием допрашивать, кто еще играл в футбол. Я для виду помялся, а потом сказал, что помню только одного – Женьку. – Какого Женьку? – Да, как какого – Цирлина. Женька Цирлин, младший сын  начальника академии действительно играл с нами в футбол в тот день, но ушел чуть раньше до злополучного инцидента.  Участковый тут же прекратил допрос, так и не доведя до главного и мучившего его вопроса о том,  кто же нанес роковой удар по генералу. «Дело» было закрыто без последствий и для Цирлина младшего.
 
Женька Цирлин был замечательный человечек. Хотя он был на два года младше нашей основной компании, мы его принимали как ровесника. Он был хорошо образован, обладал острым умом, чувством юмора и хорошей реакцией. Совсем не кичился высоким положением  отца. Он закончил горный институт.  Был капитаном  команды КВН этого института, ставшей в сезоне 1969 года вице-чемпионом СССР. Подрабатывал спортивной журналистикой. Увлекся этой деятельностью, стал специализироваться на баскетбольной тематике. Последние годы был пресс-атташе баскетбольного клуба ЦСКА, организовал первый и единственный в стране баскетбольный пресс-клуб «У дяди Жени». Грустно, что он так рано ушел из жизни (2008 г.).

Мяч гонял я и позднее. В армии в учебке в Мулино. В спортивном батальоне во Львове. С друзьями на выездах на природу. Я не был выдающимся футболистом. В технике обработки мяча, в дриблинге  уступал многим ребятам, особенно из спортбата, некоторые из них были настоящими виртуозами. Но я всегда был готов ради команды наступить на горло собственной песне и вместо упоительной атаки ворот соперника выполнять самую черную на поле работу в защите и полузащите. Умел цементировать, а если надо, то и заводить свою команду.   Мы обычно играли на масло, порция которого полагалась каждый день в солдатском рационе.  Уж, не знаю, насколько это моя заслуга, но практически всегда команда, в которой играл я, побеждала. При этом составы команды почти каждый раз перетасовывались. В спортбате даже ходила такая присказка: где Мясин, там и масло.

 Однажды футбол резко изменил мою судьбу. Дело было в артиллерийской учебке в Мулино. Мы заканчивали учебу, шли выпускные экзамены. Оставался еще последний – по политчасти. Накануне у нас должен был состояться футбольный матч команды нашей батареи (армейская единица - в пехоте соответствует роте) с соседней. Игра была напряженная. Счет равный. Мы успели обменяться голами. Противник атаковал. Их нападающий прорвался по левому краю, я рванул навстречу (играл правого защитника). И тогда тот не сближаясь сильно пробил по воротам. Удар мячом пришёлся мне прямо в лицо, причем шнуровкой по правому глазу. На какое-то время я отключися. Когда же пришел в себя, то оказалось, что я правым глазом ничего не вижу. При ближайшем рассмотрении у меня оказался здоровый фингал под глазом и налитые кровью  зрачок и глазное яблоко. Меня отвели в санчасть и после осмотра отправили в госпиталь, который располагался на ближайшей от Мулина  железнодорожной станции  Красные ударники.

Уже по дороге, а до станции было километров двадцать, зрение стало понемногу возвращаться. Но в госпитале при осмотре я, конечно же, отказывался разглядеть, сколько пальцев показывал мне врач и меня оставили. Для солдата после изнуряющей муштры в учебке сачкануть, отлежаться в госпитале – это было великое благо. Однако на следующий день начальнику госпиталя позвонил наш комбат капитан Дмитриев, желчный и не очень умный военный начальник. Москвичей он не любил по определению. Меня же за острый язык просто ненавидел. К тому же во время учёбы мне удалось вырваться на месяц в Москву на спортивные сборы в ЦСКА, что еще более озлобило его. Немало нарядов вне очереди я получал от своих сержантов и от него лично. Так вот мой капитан начал требовать от начальника госпиталя, чтобы он немедленно выписал меня для сдачи последнего экзамена, объясняя, что я тот еще фрукт, симулянт, самовольщик и т.п.  Но начальник госпиталя (подполковник медицинской службы) довольно резко ему ответил, что каждый должен заниматься своим делом: капитан - учить и воспитывать, не допускать травм у личного состава, а медицинский состав лечить столько, сколько надо.

И вот через неделю мои товарищи по учебке прощались со мной на станции, где был сформирован эшелон для отправки в Группу советских войск в Германии. А еще через неделю меня выписали из госпиталя, я досдал экзамен и получил направление в Прикарпатский военный округ в Каменку Бугскую. По одиночке солдат в ГДР к месту службы не отправляли. Мне повезло еще и потому, что добираться до места назначения надо было через Москву. Сроки прибытия к месту службы рассчитывались по скорости  почтовых поездов. В итоге я смог задержаться в Москве на несколько дней, а потом самолетом добрался до Львова. Там в это время проходило Всесоюзное первенство Спартака по фехтованию. Я нашел спортивный зал, где оно проходило, встретил своих товарищей по команде и тренеров. Великий Душман представил меня главному тренеру фехтовальщиков СКА Львов Александру Фелю. А тот пообещал вызвать меня в команду и обещание свое исполнил. Уже через месяц я оказался во Львове в спортивной (тогда еще) роте. И дальше два года полной и интересной, насыщенной важными событиями моей жизни оказались связанными с этим замечательным городом. Но это уже другая история.

Вот так цепь, казалось бы, случайных событий: футбол, травма глаза, совпадение по времени моего прибытия во Львов с проведением там соревнований по фехтованию круто изменили направление моей жизни. Как бы всё повернулось, окажись я в ГДР, не знаю. Но, видно, судьбе так было угодно. А от нее, как известно, не убежишь.
 
                Баскетбол - не спетая песня

Я не случайно вспомнил баскетбольное увлечение Женьки Цирлина. Баскетбол – это моя неутоленная страсть. Очень мне хотелось играть не только ногами. В школе на уроках физкультуры мяч я гонял, но хотелось большего. Первая моя попытка  приобщиться к большому баскетболу закончилась трагикомически. В школе наш физрук Виктор Аполлонович вел баскетбольную секцию. Там уже занимались ребята постарше, но дошла очередь на прием и до моего класса. Я пришел к началу занятий, стал вместе со старшими переодеваться. Но Юрка Черниговский решил надо мной пошутить. Он схватил мой кед и бросил его в корзину. Я ответил тем, что бросил в кольцо другой, но в этот самый момент в зал вошел физрук. – Так, Мясин, одевайся и можешь больше не приходить.  На этом мои занятия баскетболом закончились.

 Была еще одна попытка. Спустя какое-то время Юрка, который решил, видимо, искупить свою вину сообщил, что «Серп и молот» объявил набор в баскетбольную секцию. Он сам к тому времени прилично играл, выступая за команду СЮП (Стадион юных пионеров). Отбор выглядел следующим образом. На площадке уже играли две команды и тренерша поочередно на несколько минут вводила в игру новичков. Дошла очередь и до меня. Она мне успела сказать, что я должен держать какого-то дылду из команды соперников   и делать заслон для такого-то игрока моей команды. Что такое держать, я себе еще представлял, но что означает «заслон» и как его делать мне было совсем не понятно. Результаты были плачевны. Держать еще кое-как  получилось ценою фолов. А делая заслон, вместо того, чтобы перекрыть движение защитнику команды противника, я перекрыл ход своему нападающему. Короче после игры тренерша задумчиво сказала, что Юрку она может быть еще и возьмет, а меня может взять условно, но только в том случае, если я приведу с собой мальчика ростом не менее 190 см. Из числа моих знакомых ровесников таким ростом обладал лишь Виктор Свиридов из параллельного класса, но ему  баскетбол был по фигу. Он тогда уже играл за команду мастеров в волейбол. Сейчас Виктор большой человек в мире волейбола. Он много лет является ответственным секретарем Всероссийской Федерации волейбола.  Так и пришлось мне  попрощаться с мечтой о баскетболе, который навсегда остался моей не спетой песней.

                Фехтование - превыше всего
      
В 7-м классе  я занялся фехтованием. Дело было так. Я довольно часто  болел, бронхитил, и вот в очередной раз сидел несколько дней дома, честно говоря, не особенно скучая по школе, так как много читал. И тут вдруг ко мне ворвались одноклассники. пребывающие в полном экстазе. На урок физкультуры пришел практикант из Инфиза эстонец Олеф Пирсалу и предложил поступить в секцию фехтования, которая была организована в нашем районном Доме пионеров (что был в доме-комоде у Покровских ворот). Экстаз ребят был вызван не столько возможностью фехтовать  настоящим спортивным оружием (такое было только у генеральского сына Федьки Кизелова), а тем, что Олеф обязался в конце каждой тренировке показывать приемы самбо и даже джиу-джитсу. Практика весной закончилась, секция закрылась, но тех. кто хотел продолжать он отвез в "Спартак" (тогда на улицу Воровского).

 Доехали туда   три человека, в том числе Толя Аринушкин  и Витька Кац, но уже через полгода остался я один. У меня сразу пошло все очень неплохо. Главным тренером Спартака по фехтованию был великий  Давид Душман (в миру Виктор Александрович), воспитавший много известных спортсменов, в том числе и знаменитую Валентину Сидорову, трехкратную чемпионку мира, золотую медалистку Олимпийских игр. Он углядел во мне что-то такое, что заставило его перевести меня с рапиры на шпагу. Первым моим тренером по шпаге был тогда еще совсем молодой Игорь Пыльнов. Сам он по специализации был саблистом. И наши старички-шпажисты  из взрослой команды как-то иронично к нему относились. Игорь был сыном Григория Пыльнова,  выдающегося советского  спортсмена-борца из плеяды спортсменов, пополнивших в начале Великой Отечественной войны ряды Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, действующую в тылу у  немцев. В 1942 году Григорий Пыльнов погиб  Игорю слава отца и помогала, но и мешала. Но как бы то ни было впоследствии Игорь Пыльнов стал Заслуженным тренером по фехтованию, воспитавшим несколько поколений сильных фехтовальщиков, в том числе и чемпионов мира Михаила Бурцева и Елену Нечаеву. Но тогда Игорь Пыльнов после Инфиза только начинал свою тренерскую карьеру.

 Какое-то время я совмещал занятия  рапирой и шпагой. Но после нескольких фехтовальных шпажных уроков Пыльнов решил вывести меня в свет. В зале института физкультуры, куда он меня привел,  на фехтовальной дорожке шли бои шпажистов на выбывание. С электрооборудованием тогда еще были проблемы. Катушек, которые позволяли спортсменам двигаться,  не думая об электропроводке, в зале не было. Поэтому шнур, который подключал оружие шпажистов к аппарату, фиксировавшему уколы, приходилось все время поддергивать, чтобы он не запутал ноги. Дошла очередь и до меня. И тут к всеобщему недоумению я начал одерживать одну за другой   победы. Пошел уже второй круг, а меня никак не могли выбить. Тут уже сам Игорь решил вмешаться и показать, кто в доме хозяин. Однако и он потерпел поражение, чему, конечно, я был  безмерно рад.

В начале 60-х годов были электрофицированы бои на шпагах и рапирах, В сабле удары и уколы фиксировали на глазок. Но на юношеских соревнованиях не самой высокой категории по рапире применялись фиксаторы, которые заряжались красными чернилами разведенными на нашатырном спирте.  После укола оставался красный след, который очень быстро выдыхался и терял яркость. Некоторые бойцы устраивали противникам настоящие пакости. Нарочно наносили недействительный укол в маску противника, чтобы брызги нашатыря попадали ему в лицо. Резь в глазах, слезы, конечно, же давали некоторое преимущество шкоднику. Как-то на соревнованиях один из бойцов был замечен за этим неспортивным занятием. Мне кто-то из ребят на него пожаловался, и я решил нахала проучить. Перед началом боя я хорошо промокнул в чернильнице фиксатор своей рапиры и, отдавая согласно ритуалу приветствие, резко махнул рапирой в его сторону. Он взвыл, я кинулся к нему, якобы извиниться, но вместо извинения процедил сквозь зубы, что если он уколет меня в маску, то надолго об этом пожалеет.  Цель была достигнута. Больше провокаций с его стороны не наблюдалось.

В тот же год на всесоюзных юношеских  соревнованиях "Спартака" я пробился в финал и занял 5-е место, а  командой мы были третьими, причем за команду я практически выиграл все бои. Через год на первенстве ЦС "Спартака" я был уже опытным бойцом, но опять же остался на 5-м месте. Шел хорошо, но в начале был один необязательный сбой, и так сложилось. что сразу 4 финалиста набрали одинаковое количество побед. Был назначен "перебой" за 2-5 места. Перебой к моему несчастью был отложен на несколько часов, и я попросту "перегорел". В результате два боя проиграл, один выиграл и откатился на 5-место. Начались поездки: Ленинград, Рига, Таллин, Калининград.

Ленинград мне запомнился веселостью и некоторой праздностью нашей поездки. По сути эта поездка была отдыхом. В плане были товарищеские встречи с ленинградскими командами, которые ни к чему не обязывали. Жили мы напротив Московского вокзала в гостинице на углу Лиговки и Невского (сейчас там филиал Октябрьской гостиницы). Сразу за углом на   Невском был винный магазин, где продавался замечательный напиток шерри-бренди венгерского разлива по цене 4-44.  Крепость была под тридцать градусов, но из-за сладости напитка это не замечалось. Девчонки наши были в восторге, хотя балдели от этого зелья изрядно.
Мы как-то довольно шумно веселились в одном из номеров, но девчонки потребовали музыки.

В это время Пыльнова освободили от занятий со шпажистами и рапиристами. Он сосредоточился на подготовке саблистов. С нами же начал работать Эдуард Солерс, только что вернувшийся из Венгрии, где он тренировал пятиборцев Южной группы войск. Люди тогда стремились выехать на работу за границу, поскольку это давало возможность заработать валюту или в худшем случае чеки в «Березку», где можно было отовариться дефицитом. У Солерса с собой был магнитофон и мы делегировали одного из наших шпажистов Сашу Жданова за этим магнитофоном. Но Жданика долго не было и девчонки стали расходиться. Девчонок пошли провожать Юра Дубин и Витя Гончаров. В коридоре им встретились все наши тренеры Душман, Пыльнов и Солерс. – Куда это вы, братцы, -спросил Душман. – Спать, - не моргнув глазом ответил Дубин. – Как,  вместе? – подколол  кто-то из тренеров. – А что, нам уже по 16,  в тон ему ответили ребята и со смехом побежали дальше.

Тренерская троица ввалилась в наш номер, где на столе посередине оставались не убранными свидетельства нашего загула. Пыльнов задумчиво понюхал винную пробку, а Душман махнул рукой и скомандовал: - Убрать! После чего они с Пыльновым удалились. Солерс задержался. Чтобы как-то рассеять смутную атмосферу, мы поинтересовались, дошел ли Жданов до него. Солерс оживился. – Представляете, ребята, вошел ко мне в номер Жданик, грудь колесиком, глазки хрустальные. Встал  по стойке смирно и произнес: -Эдуард Владимирович, магнитофончик на час, - после чего рухнул замертво.
 
В общем в тот раз всё обошлось без последствий и репрессий. Но про «грудь колесиком» мы еще долго вспоминали. Ленинград, конечно, памятен еще и своим великолепием и правильностью улиц. Впечатлили и надолго запомнились  Исакий, Зимний, Адмиралтейство, Казанский собор (именно там произошла та роковая драма с несостоявшимся свиданием с Софой Куснерович), Нева, каналы, Невский с его кафешками и кондитерскими.

А вот в  Риге всё было по-другому.   Это было перед первенством Союза. Приехала на  сбор команда не московского Спартака, а всесоюзного. Москвичей было всего несколько человек, доминировали россияне, также в команде были представители Ленинграда, Грузии, Украины, Армении. Дисциплина была жесткая. В 6 утра подъем и 40-минутная пробежка несмотря на  мокрый снег или дождь. А мартовская погода в Риге не баловала! Потом разминка прямо в номерах под гимнастику по радио. Я на всю жизнь запомнил этот счет на латышском языке: Виенс, Диви,  Триис,  Чэтри… И опять: Виенс, Диви,  Триис,  Чэтри…И так 15 минут. Я ненавидел этот счет и язык. Он и сейчас меня иногда достает. Потом после гимнастики – водные процедуры и завтрак в кафе гостиницы. Мы питались по талонам, но часть из них обменивали – кто на деньги (за талон на 2-50 в буфете давали 2 руб.), девочки чаще  на шоколад. В меню была потрясающая сметана. Мне посоветовали есть ее не с сахаром, а с солью. И этот необычный волшебный вкус запомнился мне надолго.
После завтрака – трехчасовая тренировка. Потом гостиница обед, часа полтора можно был потравить балду или просто поспать и еще одна тренировка часа на два. После ужина разрешалось часа два погулять по городу, но в 9 вечера все должны были быть в гостинице. Отбой – в 10 вечера. Режим свято соблюдался всеми, даже самыми старшими юношами, которым уже было без пяти минут 18.

 К моему сожалению, я выступил в Риге не самым удачным образом. За команду меня не поставили. Предпочли троицу из России. Двоих участников я хорошо знал по предыдущим соревнованиям. Номер 1 – Гога Макин – богатырь под два метра ростом, номер 2 – Шераевский (Шарик, как мы его звали, или Попрыгунчик, как его прозвал Солерс, за манеру вести бой), третьего нашего командника я не помню. В целом команда выступила достойно. Не попав в команду, мне надо было хорошо выступить в личных соревнованиях.  Потом мои тренеры внушали мне, что мой результат вовсе не плох. Согласно квалификации я занял 10-12 место, кстати, выше всех наших шпажистов, приехавших в Ригу, в том числе и отобранных на участие в командных соревнованиях, но я-то знал, что мог и должен был быть, как минимум, пятым-восьмым. Я неплохо провел предварительные два круга соревнований и пробился в полуфинал. В первом же бою нанес поражение со счетом 5:1 латышскому фехтовальщику Курову, будущему победителю данных соревнований. Куров был выше меня на целую голову и к тому же левша.

 Во многих видах спорта считается, что в личных поединках левша имеет некоторое преимущество, поскольку у их противников меньше опыта встреч с левшами. Но для меня лично бои с левшами не доставляли особых трудностей. У нас в группе был рапирист левша Витька Гончаров, с которым мы постоянно сражались то на рапирах, то на шпагах. Такое совмещение в спарринг-боях поощрялось тренерами, поскольку рапиристам оно добавляло скорость и чувство темпа, а шпажистам техническое оснащение.

 Так вот с Куровым у меня всё получилось без затруднений, а потом начались проблемы. Я продул три боя подряд  не самым сильным соперникам. Оставался последний и решающий бой, от которого зависело, попаду ли я в финал. Моим противником был москвич по фамилии Эрлих, с которым я на фехтовальных дорожках в Москве встречался много раз, и, как правило, побеждал. Тактика Эрлиха была довольно примитивна. Сразу после команды «начали» он с криком кидался на соперника. Для тех, кто с ним ранее не встречался, может эффект неожиданности и  срабатывал. Для меня же всё казалось предельно просто: надо было не прозевать его «набег», во-время отступить на нужное расстояние, перехватить его оружие, взять защиту и нанести встречный укол. Так было много раз, но к моему несчастью, в этот раз ноги меня подвели. После первых же его двух атак Эрлих повел в счете 2:0. Уж не знаю почему, но моя реакция (главное мое оружие) притупилась, и я не успевал отойти. Потом последовали еще две атаки, при которых мне удалось растянуть дистанцию, но при этом я оба раза отвечал,  не добирая защиту, а Эрлих продолжал атаку. В результате чего мы получили по два обоюдных укола, и счет стал угрожающим: 4:2 в его пользу. Я собрался,  сумел отбить одну из его очередных атак и удачно ответил. Счет стал 4:3. Еще несколько наскоков закончились ничем. Отбиться мне удавалось, но ответить я не успевал. Эрлих врезался в меня, и судья останавливал бой. После развода все повторялось.

Я завелся, просто рассвирепел, настолько всё это было нелепо и главное для меня неожиданно. В какой-то момент, когда Эрлих ринулся на меня в очередной раз, я, как казалось, удачно растянул дистанцию, жестко отбил шпагу противника и готов был нанести укол, чтобы сравнять счет, мой противник неожиданно рухнул мне под ноги. От неожиданности я промазал с ответом, а потом, совершенно озверев, схватил шпагу обеими руками и начал колоть Эрлиха сверху вниз (так зимой ломом колют лед). Судья едва смог оттащить меня от поверженного врага. Самое смешной было  том, что сделав 4 или 5 таких тычков шпагой, я ухитрился ни разу не попасть в Эрлиха. Нас развели, и уже в следующем эпизоде бой был закончен и, увы, не в мою пользу. В этом случае Эрлих меня подловил. Он начал (точнее имитировал) свой бросок, но резко остановился, я поддался на провокацию и нанес укол навстречу. Эрлих же продолжил свою атаку. Загорелись два фонаря. Обоим по уколу. Но для меня это было поражение, поскольку счет стал 5:4 не в мою пользу.  После этого боя ко мне подошел Куров, полный недоумения. Как это так: я единственный из группы, который нанес ему поражение, и эта моя победа оказалось единственной в моем послужном списке. Он был в благодушном настроении, а я еще не отошел от переживаний из-за случившегося. Поэтому я не стал делиться с ним своим опытом сражений с левшой Витькой Гончаровым.

                Боевое ранение

Гончаров был интересным парнем. Он в Спартак пришел года на два раньше меня. Очень серьезно относился к фехтованию, можно сказать был фанатом этого дела. Жил он где-то рядом, как и большинство нашей юношеской секции и поэтому тренировался намного больше,  чем я. Память о Гончарове я храню более полувека. Она всегда при мне. Дело в том, что в одном из тренировочных боев он ухитрился насквозь проколоть мне  правое бедро. Мы сражались на рапирах, поэтому на нас были не достаточно плотные фехтовальные брюки, а обычные трикотажные треники. Фехтовальное оружие имеет защитные наконечники, которые предохраняют тело от уколов. Но оружие имеет обыкновение иногда  ломаться, и в том случае сломанный клинок может представлять собой серьезную опасность по двум причинам: он сразу же теряет эластичность и вместо защитного наконечника мы получаем острейшее стальное жало. Незадолго до этого на тренировке погибла девочка из ереванского Спартака Инна Новосардова. У ее противницы сломалась рапира и клинок проколол легкое. Спасти ее не удалось.

У нас же  в бою ситуация не получила столь трагическое продолжение. Гончаров меня атаковал, но попал в ногу, при этом его рапира сломалась,    и  клинок по инерции вонзился мне в бедро, проколов его насквозь. Боли я сначала не почувствовал, но тренировочные стали стремительно набухать от крови. Когда я их стянул, открылась истинная картина происшествия. Две дырки на расстоянии 10-12 см друг от друга, из которых обильно текла  кровь. – П-ц!- с ужасом только и вымолвил потрясенный Витька.  И вот тут я, наконец-то, узнал, почему нашего Душмана старшие фехтовальщики называют доктор. Оказывается у него было какое-то медицинское образование, и он совмещал в Спартаке должность главного тренера с работой в медпункте. Виктор Александрович немедленно провел меня в медицинский пункт, где оказал необходимую медицинскую помощь, промыл раны, наложил повязку, сделал укол против столбняка. Я сейчас не помню, как отнеслись к моему боевому ранению родители. Но знаю точно, что каких-либо дисциплинарных   последствий ни для участников события, ни для тренеров не было. К счастью, тогда на мне все раны, царапины и ссадины заживали, как на собаке и дней через 10 я уже был в строю. А следы на ноге, сохранившиеся  и до сегодняшних дней, напоминают о былом.

                Наши спартаковки

Кроме Витьки Гончарова из нашей юношеской гвардии я с нежностью вспоминаю девушек - Людмилу Балашову, Людмилу Смыковскую, Наталью Совакову, Надю Капустину, Таню Кордюкову, Зою Мустафину, Нину Завьялову, ребят – Юру Дубина, Сашу Жданова, Маршака, Петрова. Имена двух последних вылетели из головы. Людмила Балашова уже тогда была звездой. Входила в молодежную сборную Союза, участвовала в первенстве мира. Тренировал ее сам Душман, а опекал Дима Максимов, призер взрослого чемпионата СССР. Потом Балашова с Максимовым поженились. Все это вместе взятое как бы выводило ее из наших общих рядов, но при этом она нисколько не кичилась своим  особым положением, была со всеми дружелюбна, открыта. Мы тогда шутили: Люда, тебе надо обязательно соответствовать своей фамилии. В то время в спорте были две мировых знаменитости: прыгунья в высоту Иоланда Балаш и чемпионка по настольному теннису  Лайма Балашийте.

Девочки у нас были первый класс, но мы в основной массе старались не выходить за рамки дружественных отношений. Было дело, на меня положила глаз Таня Кордюкова, но дальше прогулок по Лефортову, Яузе, бесед о литературе и поэзии у нас дело не продвинулось. Я старался держать дистанцию. В 10-м классе Таня занятия фехтованием забросила, поскольку готовилась к поступлению в институт, и дальше наши дорожки разошлись. Мне нравилась Надя Капустина, у которой  были рыжие волосы, она  очаровательно  грассировала, была начитана, играла на виолончели, но  была на пару лет младше и потому серьезных отношений у нас по определению быть в то время  не могло.

Нравилась мне и Люда Смыковская, моя ровесница. Очень цепкая, амбициозная. Она возникла из ниоткуда, и ее стал тренировать Солерс. Она уступала многим в технике, но в желании и упорстве ей почти не было равных. Помню, как-то мы ехали в поезде. Была уже ночь. Наши соседи спали. Я сидел на нижней  полке за столиком, а Люда лежала напротив на второй. Мы говорили, говорили…Она лежала на боку, чуть свесив голову, было темно и потому  ее глаза с расширенными зрачками казались огромными и прекрасными. – А ты умеешь нравиться, бросил я ей, поддавшись ее обаянию. – Я знаю, - без лишней скромности ответила Людмила. Но и после этой памятной ночи мы не предприняли попыток что-то изменить в наших отношениях. Был, правда, случай, когда я на Людмилу обиделся, можно сказать даже, что приревновал. Дело было так. На первенство Москвы в финал пробились и Балашова, и Смыковская. Причем в первом же бою Смыковская  лихо и неожиданно для всех победила Балашову. Таков был порядок. Одноклубников сводили в первых же боях, чтобы потом у них не возникало желания отдать свои бои для общего командного блага. Потом они набирали и набирали победы, но в конце Смыковская оступилась и Балашова,  и еще одна участница ее догнали. Был назначен перебой за 1-3 места. 

У Смычки (как мы между собой называли Смыковскую) началась жуткая истерика, она громко рыдала, что упустила свой шанс, что никогда она не сможет выиграть у Балашовой два боя подряд.  Почему-то Солерса не оказалось рядом. Кто, как не тренер, должен был найти нужные слова для укрепления духа. Поэтому эту функцию я взял на себя. Я вытирал полотенцем ее слезы, отпаивал чаем, говорил,  что надо собираться, ничего еще не потеряно, она это может. Тут же появился Витька Гончаров, он принес лимон, который  Смычка проглотила чуть ли не с кожурой. И вот начались заключительные бои. Смыковская выигрывает у Балашовой и у третьей участницы перебоя. Она чемпионка Москвы. И вот тут произошло то, что не должно было произойти. Мы все бросаемся к ней, а она невменяемая от охватившего ее восторга кидается в объятия Витьки. Это бы я еще мог бы понять и простить, но Смыковская тут же куда-то побежала, наверное, звонить (тогда мобильников не было), а потом ни до,  ни после награждения она так ко мне и не подошла.

Наиболее серьезные и долговременные отношения у меня были с Наташей Соваковой. Но она была младше меня, аж, на три года, поэтому никакой любовной лирики между нами быть не могло по определению. Я ее немножко опекал, мы называли друг друга кузеном и кузиною. Она жила рядом со Спартаком в Хлебном переулке, в подвале. Кем был ее отец не помню, а мать работала дворником. Почему я это знаю? У Наташи была еще младшая сестра - Лена и, как минимум, старший брат – Валентин. Так вот, когда зимой в Москве  (совсем не так неожиданно, как в 21 веке) выпадал снег, вся семья дружно бралась за лопаты и скребки, чтобы помочь матери быстро снег расчистить. Случалось, что и наши молодцы-фехтовальщики включались в эту работу. У Наташи безусловно были способности к фехтованию, она была технична и достаточно упорна.   Высшее ее достижение – победа на первенстве Москвы в младшей юношеской категории.

 Когда я ушел в армию, мы стали переписываться. Письма были дружеские, по сути братские. Иначе и быть не могло. У меня в это время бурно развивался роман с Ленкой Легат, а по мере его угасания возникли романы с местными львовскими девушками. Но вдруг я получил сообщение, что Наташа выходит замуж. Я кинулся в Москву, у меня в спортбате была такая возможность. Мы встретились и долго говорили. Уж, не знаю, почему у меня сложилось такое впечатление, что этот брак не построен на большой любви. К тому же Наташина мама была явно против. Наташин избранник был постарше и опытней ее, с хорошо подвешанным языком, тусовался (тогда это слово не было в обиходе) в каких-то продвинутых компаниях, но не более этого. Мне тогда показалось, что для Наташи брак был сродни бегству из-под опеки семьи, ей хотелось вырваться из этого подвала. Я предложил Наташе свою руку и сердце, конечно, потом сразу после армии, лишь бы она не сделала глупость. Но остановить ее я не смог. Так она стала Скворцовой, а на свет появилось посвященное ей стихотворение «Над тобою Алые паруса…».

Через несколько лет они благополучно развелись. У Натальи были еще браки - официальные и не очень. Мы потом еще много лет продолжали дружить, она ввела в нашу компанию свою младшую сестру, но та вскоре вышла замуж, родила. У Натальи была комната в коммуналке, Лена оставалась в подвале, территория которого расширилась. Они с Натальей в зависимости от своих семейных положений периодически менялись жильем, а потом обе куда-то пропали. Ау! Где Вы, сестренки?

                Юра Дубин

Из спартаковских  ребят у меня наиболее  теплые отношения были с Юрой Дубиным. Он пришел еще позднее меня, но благодаря своему росту (а в шпаге рост, длина руки создают некоторые преимущества) быстро завоевал место в команде. Мы были ровесники, заканчивали 10 класс. Юре очень нравилась Зоя Мустафина. Но она держала его на дистанции. Помню, как в 62-году мы отмечали спартаковской компанией  майские праздники. Все изрядно нагрузились, но Дубин особенно. Он шмыгал носом и все время повторял: Зойку хочу. Уж, не знаю, чего хотела Зойка – Юра был добрый, приятный парень.

В 1963 году должна была пройти Спартакиада народов СССР. Весной прошло первенство Москвы, по итогам которого должна была отобраться столичная команда. Юра был одним из кандидатов, но надо было обязательно пробиться в финальную часть соревнований. Мы оба успешно прошли предварительные уровни и в  полуфинале оказались в одной пульке.  Можно осуждать спортсменов за сдачи боев, но такая практика существовала и, думаю, будет существовать. Короче говоря, ко мне подошел наш тренер и сказал, чтобы я сдал свой бой Дубину. В данном случае для меня это было не приказом, а советом пожеланием, который я принял без каких-либо обид и сопротивления. И вот мы на дорожке. Хочу заметить, что сдать бой так,  чтобы это выглядело естественно, совсем не простая задача. Мы с Юрой поочередно наносили друг другу уколы. Счет стал 4:4. Наконец, выходив некоторое время, Юра бросился в атаку, нанес мне укол, но фонарь не загорелся, он продолжил – тот же результат. Я совершенно по инерции ответил,  и фонарик загорелся в мою пользу. Мы оба застыли в немой сцене от произошедшего. Я в ужасе, Дубин в отчаянии. Стали проверять оружие Дубина, по правилам, если бы в его шпаге или в электропроводке был найден дефект, то судья был бы вправе отменить последний укол. Но шпага работала. С понурым видом мы пожали друг другу руки и разошлись.

Буквально через минуту Юрка подлетел ко мне: - Слушай, я посмотрел в протоколе, мне записали победу 5:4. - Ну, слава Богу!- с облегчением выдохнул я. Каким образом запись с вывернутым счетом оказалась в протоколе, я так и не узнал. Но дело было в том, что каждый из полуфиналов проходил одновременно на двух дорожках. После очередного боя секретарь сообщал результат главному судье соревнований, который оформлял это в протоколе. Видимо, кто-то из тренеров или по их поручению взял на себя функции секретаря и оформил в протоколе нужный счет. Поскольку речь шла о результате боя между одноклубниками, главный судья не усомнился в подлинности счета.  В итоге Юра Дубин стал участником летней Спартакиады, а мне предстояло узнавать о ее событиях по радио. Юра Дубин поступил в институт и после Спартакиады бросил фехтование. Про него  я более ничего не знаю.

                "Хитрая" шпага

Была у меня одна темная страница, связанная с фехтованием. Парень я был сообразительный и придумал сделать кнопочку на шпаге, замыкающую проводку. Нажмешь кнопочку, и фонарик на судейском столике загорится. - Но это так, на всякий случай, - уговаривал я себя. Было командное первенство Москвы. Наш «Спартак» лидировал и шел на первое место. У меня был бой, кажется, с Дранкиным. До этого я свою «хитрую» шпагу не использовал – и так всё шло хорошо, а тут бой сложился поначалу для меня не удачно. В очередной атаке я нажал кнопку, фонарь загорелся и мне присудили укол. Я решил повторить, но случилось то, что и должно было случиться: я явно не доставал противника в атаке, но фонарь загорелся. Судья проверил шпагу, проводку, потряс катушку, регулирующую длину проводки бойца и тут фонарик опять загорелся. Решили, что в катушке нарушен контакт, укол отменили, катушку заменили. Но на этом мои приключения не закончились. Видимо, контакты на кнопочке ослабели и практически при каждом моем  резком движении фонарь начинал мигать. Заменили еще одну катушку. 

Вот тут бы мне и заменить шпагу, но это надо было делать с разрешения судьи, а он уже стал  подозревать, что причина не в катушке.  -  Надо было сломать шпагу, тогда бы замена выглядела естественно, - с сожалением выговаривал мне потом Солерс. Но ломать шпагу мне на ум не пришло, да и было жалко. Оружие нам юношам выдавали в ограниченном количестве. После очередного замыкания контактов судья затребовал у меня шпагу и передал ее оружейнику для исследования. Заменяя оружие, я шепнул Дубину, что надо шпагу по возможности изъять, но было уже поздно. Я уже закончил свой бой, легко выиграл у своего противника, не заботясь более о том, как совместить момент атаки с нажатием злополучной кнопки. Как вдруг в зал влетели динамовцы, которых мы обходили к этому моменту в борьбе за первое место, с радостными криками: - Химия! Химия! - Как оказалось, оружейник долго проверял шпагу на замыкание – размыкание. Всё было в норме.   Уже хотел  ее вернуть, но в последнюю минуту решил поковыряться в тройнике, прикрепленном к рукоятке шпаги, куда вставляется шнур с проводкой. И вот тогда между двумя слоями фетровой прокладки он и обнаружил вмонтированный мной выключатель.

Срочно собралась коллегия судей с участием тренеров команд. Мне устроили жесткий перекрестный допрос: - Кто меня надоумил изготовить кнопку, кто помогал, кто еще знал об этом, применял ли я свою «хитрую» шпагу накануне в личных соревнованиях? – Никто не надоумил, всё сделал сам, без чьего-либо ведома, в личных соревнованиях арестованной шпагой не пользовался, иначе занял бы более высокое место, в командных соревнованиях сделал это для страховки, а воспользовался фактически только один раз в последнем бою, - так я отвечал на вопросы коллегии. Вначале было предложение аннулировать только мои победы, но и в этом случае наша команда занимала, если не первое, то призовое место. Поэтому был принят окончательный вердикт: Аннулировать все командные результаты, а руководству «Спартака» принять в отношении меня решение о дисквалификации. Уже на собрании клуба после обсуждения и клеймения позором моего проступка (хоть во всех  выступлениях и явно прослеживались сочувственные нотки) было принято решение о моей полугодовой дисквалификации. Уже заканчивалась весна, наступало летнее затишье в соревнованиях и ближайшее важное – всесоюзное первенство нашего ДСО как раз должно было состояться через 6 месяцев.
 
Спустя ровно 15 лет мою идею о «хитрой» шпаге повторил Борис Онищенко – чемпион мира и Олимпийских игр по современному пятиборью. Но мне-то было всего 16 лет, а Онищенко почти 40! Дело было на Олимпиаде 1976 года. Позор на весь мир, пожизненная дисквалификация и лишение звания «Заслуженный мастер спорта» - таков был бесславный конец спортивной карьеры великого пятиборца. Отбросим в сторону моральные принципы данного поступка и попробуем разобраться в психофизическом механизме действия выключателя. Я был  подростком, не понимающим, что между сигналом, идущим от головы к руке и кнопке, и прочими движениями ног и рук проходит определенная временная дистанция и при этом нарушается общая гармония поединка, что сразу же становится заметным со стороны. Но человек с таким опытом, каким был Борис Онищенко, это должен был понимать!