ГЛАВА VIII
Первое, что захотелось сделать Маше – громко закричать, зарыдать и лечь здесь же на плиточный пол. В таком состоянии она, конечно, ни за что не поднимется на свой этаж.
В это время легко щелкнула задвижка в маленькой боковой дверце, из стеклянной комнатки вышла консьержка.
"Этого еще мне не хватало, - думала Мария. – Какие завтра пойдут разговоры, пришла ночью журналистка городской газеты. Вся в крови. То ли побитая, то ли сама ввязалась в какую-то историю".
Маша пошла к лестнице.
- Простите, - окликнул ее тихий голос. – Я вам помогу, не бегите вы от меня.
Очень хотелось бы как раз Маше-то убежать, но вот сил не было уже ни на что. Она повернула голову и увидела большие серые глаза, русые волосы и приветливую улыбку.
- Идемте ко мне. У меня чай горячий, есть бинт и йод. Не обращайте ни на что больше внимания, думайте о себе. Остальное - мелочи.
Маша вошла в загородку консьержной, там стояли раскладушка, стул и стол, на котором был телефон и выходил из себя чайник, пыхтя и проливаясь.
- Вот сюда! – говорила ей женщина.
Эту консьержку что-то Мария не помнила, новенькая что ли.
Женщин очень ловко, дуя на ранку, как ребенку, промыла и забинтовала колено Маше, протерла руки раствором марганцовки и налила чай.
Только после этого они начали разговаривать. И Маша поняла, что ее новая знакомая знает ее и даже читала кое-что из ее газетных материалов. Она говорила и судила как журналист.
Маша спросила ее об этом.
- Давайте допивайте пока чай, а я снова позвоню в диспетчерскую, чтобы лифт исправили. Если время останется у нас, то расскажу вам свою историю.
Это было до перестроечных времен и, конечно, Маша, как и многие, знала об этих временах, читала. Но сейчас перед ней сидела женщина, такая же, как и Маша, только Маша, работавшая двадцать лет назад в газете, которая пережила на себе это время.
Она представила себе кухню в небольшой двухкомнатной квартире военного дома. И ей показалось, что это не Ада Чернова, а она, Маша, сидит здесь в полном отчаянии. К ней приходит ее приятельница Анна Кузьма, очень хороший друг и без капли зависти, что редко случалось в их кругах. Если у нее, у Ады Черновой, шел хороший, интересный материал, то она первая утром в редакции встречала ее громким криком:
-Адка, ну и молодец! Фельетон у тебя, я думаю, герою от тюрьмы полшага! Пойдем пить кофе. Еще 15 минут наши.
Мужчины молчали. Особенно она чувствовала скрытую недоброжелательность или зависть или даже злобу у Ивана Хрюкина. Розовощекого, голубоглазого, хорошо упитанного заведующего одним из отделов. Говорили, что он строго живет по расписанию. Редакционные мужчины смеялись и даже кто-то из них пустил слух, что у Хрюкина есть расписание дней для любви. То ли вторник и четверг, то ли вторник и пятница. Правда это было или нет- она не знала, но многие в это верили. Его красивая черноволосая жена, секретарь у какого-то большого босса, иногда заходила к ним в редакцию, играла большими черными глазами и говорила нараспев:
- Мой Хрюкен на месте?
Все улыбались, Ваня злился, а ей было по всему видно – плевать.
Наконец Иван не выдержал и начал компанию по обмену фамилии. Это была долгая история, но он был упорен. Как и в истории с ней, Адой Черновой.
История эта началась давно и начало у нее было самое обычное.
Она получила задание написать очерк о хорошей морской семье с традициями. Такая семья нашлась, ей подсказал про них сам начальник отдела.
Отец – военный моряк – всю жизнь провел в морях, старший сын тоже служил на флоте, и младший начал службу на противолодочном корабле, а мама - врач, работает в военно-морском госпитале.
Сейчас бы Ада все проверила, не полагаясь на начальника отдела. А тогда – «Начальник (партия) предложил - «Комсомол ответил – есть».
Мужа дома не было, он был тогда еще жив, но виделись они редко.
Ее Чернов уходил в моря на два, три месяца. То они уходили на стрельбы, то сдавали боевые задачи, то уходили на боевую службу или искали подводные лодки. Это основная задача эсминцев, эскадренных миноносцев - искать лодки условного противника или самое страшное- искать свою лодку, которая не вышла на радио рандеву в условленное время. По этому поводу морской поэт и минер Борис Сурин сочинил стихи:
Морда в мыле,
Шея в пене,
Ищем мы иголку в сене.
Однако ее Чернов несколько раз получал от командующего командирские часы и благодарности, значит выполнял поиски отлично.
Ада пришла в госпиталь, встретилась с очень интересной, интеллигентной женщиной Нелли Юрьевной, рассказала ей о планируемом очерке.
Нелли Юрьевна казалась хоть и милой, но очень чем-то расстроенной и даже напуганной, и тихо спросила Аду, отведя ее к коридорному окну:
- А у вас нет других кандидатур?
Ада очень удивилась. Эта женщина что-то недоговаривала. Она, дура, терялась в догадках, но не могла ничего понять.
Очерк был написан на хорошем уровне, всем понравился. С теплотой, с деталями и с гордостью за флот! Он занимал целый подвал. И должен был быть гвоздем номера.
Ада была в редакции в числе трех лучших журналистов и все знали, если надо что-то сделать быстро и хорошо, редактор пошлет Чернову. И вот ее и «послали». Очерк успели снять с полосы и поставить какую-то скукоту.
Ничего в этот момент интересного не оказалось в новостях.
А вечером было устроено экстренное редакционное собрание.
Собрались все, когда Ада зашла в кабинет редактора и хотела сесть рядом с Кузей, Хрюкен показал ей на стул посередине комнаты. То есть от нее уже заранее отказались, она была парией, ее судили, и она не должна, не имела права сидеть с ними рядом, с честными, порядочными журналистами.
Конечно, время было такое, выступали все. Говорили примерно одно и то же, в то время, когда кругом враги и вот даже на флоте – этот вопиющий, ужасный, кошмарный случай, когда журналисты должны быть особенно внимательны, осторожны и беспощадны!
Ей хотелось встать и сказать, а не пошли бы вы к такой-то матери!
Но Кузя, зная ее, отрицательно качнула головой.
Последнее слово было редактора, который много раз хвалил ее, с удовольствием читал ее материалы, приводил в пример.
Он сказал что-то о журналистской чести и особенностях военной газеты и что никто не отрицает ее заслуг прежних,что политуправление флота в эту тяжелую минуту …
В общем, нужно как можно скорее обо всем забыть и сделать вид, как будто ничего и не было. И чтобы никто и нигде и никогда.
Он отпустил журналистов и сказал:
- Останьтесь, Ада Васильевна.
И она осталась с ним в его кабинете.
- Политуправление потребовало, чтобы вас уволили из газеты. Вам вспомнили заодно и про тот случай на Тихоокеанском флоте. Вы понимаете, о чем я говорю? Вы можете писать нам, но прошу - под псевдонимом. И, пожалуйста, лучше рецензии на книги, фильмы, что-нибудь о работах женсоветов.
Аде стало ясно, что ее вышвырнули.
- Псевдоним я уже придумала, - произнесла она , – я буду Авва Чернуха. Авва – была такая верная собака у доктора Айболита.
Редактор смотрел в стол. Она здесь же написала заявление об уходе и вышла из редакции многожды краснознаменного и прочее.
Тем же грустным вечером на кухне Кузя рассказала ей жуткую, почти неправдоподобную историю.
Перед Днем Морского Флота корабли пошли к Риге, чтобы оттуда величественным строем пойти к Ленинграду. Но вся «Рота в ногу», а вот один корабль пошел своим курсом. Его замполит Санин, капитан III ранга, отказался подчиниться приказам и выступил открытым текстом по радио с обращением ко всем морякам военных кораблей Балтики.
Он говорил, что страна стремительно катится в пропасть, везде блат и воровство, короче, призывал к революционной смене правительства, чтобы люди могли, наконец, начать нормальную жизнь.
Это был, конечно, шок.
Командующий приказал расстрелять корабль. Но тут заволновались военные моряки – на корабле более трехсот человек – и нельзя же уничтожать всех и виновных и безвинных.
В конце концов Санина арестовали, был приказ всем причастным молчать и ничего не помнить под страхом ну, можно догадаться- чего.
Члены экипажа корабля в течение нескольких дней были расформированы по другим частям и флотам. Санин расстрелян, а несчастная вдова с двумя сыновьями в ту же ночь была перевезена куда-то в центральную Россию, подальше от моря.
Обо всем этом полностью узнала Ада гораздо позже. Как и о том,что сын несчастной Нелли Юрьевны служил на этом трижды невезучем и несчастливом корабле.
Вот так волны самые большие разбились, пришли к берегу уже небольшими волночками, но утащили за собой и таких мелких случайных людей, как Ада Чернова.
Репутация у нее сразу стала скандальной и шла за нею. Когда ее Борис Чернов в очередной раз искал нашу лодку, она, действительно, пропала. Не вышла на радиовстречу ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Прошли все сроки. Начальство молчало. И тогда жена командира лодки с другими женщинами пришла в штаб и в политотдел. Там, вопреки нормальной логике, их встретили не очень ласково. А если говорить языком простым, по-хамски.
На все вопросы о том, как же им быть, и как жить без надежды и даже без средств к существованию, один очень большой начальник сказал им:
- Не считайте, что ваши мужья – герои и что Флот и Родина что-то вам должны. Вполне возможно, что лодка ушла или в Японию или в Америку. Эта версия самая убедительная. Они-предатели.
С ними пришла и Ада, ее попросили женщины, знавшие ее давно по работе в газетах.
Пока, измученные ожиданием самого худшего, жены моряков в смятении и негодовании смотрели на высокое начальство, Ада, не выдержав этих изощренных пыток, сказала:
- Вы готовы обвинить несчастных моряков даже в измене, чтобы ничего не делать для их семей, но если они изменники и убежали с лодкой в Америку, чтобы хорошо жить – что же вы за политработники, вы плохо патриотически воспитывали их, и вам нужно покинуть эти кабинеты и найти работу более вам подходящую или чаще выходить в море, а не приезжать в военторг за добычей.
- Кто это? – спросил один из высоких чинов адъютанта. Тот наклонился и что-то зашептал ему подобострастно.
- Не забудьте, что ваш муж тоже на службе и понесет ответственность за ваши слова. Свободны все.
И женщин попросили уйти.
- Пиши пока рецензии, - попросила Кузя. – Я буду сама приходить за ними к тебе. И, знаешь, заведи собаку. Я бы тоже хотела собаку, но есть надежда, хоть и маленькая, что я уйду отсюда и все же осуществлю мечту.
Мечта у Анны давняя – уйти работать корреспондентом в Венгрию. Она немного знала язык, а последнее время занималась им вовсю.
"Вот будет ужас, - подумала Ада. – Если даже уйдет она от меня. Но она, конечно, делает правильно. Молодец."
- Да, еще, - сказала Анна, прощаясь. – У вас здесь объявление висит «Требуется дежурная, сутки через трое». А кто-то даже рядом приписал «Консьерж». Такой у вас дом, - Анка подыскала слово, – величественный.
- Да. Здесь много высокоранговых и военторговских. Мы попали сюда случайно. Борис много работал, - она назвала фамилию очень известного человека на флоте, - и он на комиссии за него попросил, а то я бы осталась вообще ни с чем.
Они попили чаю и расстались. Ада села писать рецензию на скучнейшую книгу военных очерков. Надо продолжать жить, надо жить, думала она. А потом совершенно иная мысль вдруг начала слабо пробиваться где-то в голове сквозь множество других. А зачем жить-то? Когда можно успокоиться и нигде ничего не будет болеть, уйдут ночные кошмары.
С этого вечера она начала изредка покупать водку. Раньше она никогда даже не смотрела в сторону этих витрин.
- Этим хозяйством буду заведовать я, - говорил ей Борис.
И по возможности и в зависимости от денег у них на кухне на длинной подставке всегда стояла бутылка коньяка, водка, бутылка хорошего красного вина и шампанское – это для особого случая. Чаще они выпивали ее после его возвращения из дальнего похода и после отпуска, когда он уходил снова в моря.
В этот одинокий вечер она постояла на балконе, потом полежала в ванне (для нее это тоже было чудом и радостью). В военно-морских базах первого разряда, как громко называли эти места военные, горячей воды не бывало. А тут лежи в наполненной ванной и тело становится легким, а мысли медленные, тягучие и даже начинает казаться, что не может все быть так плохо. И где-то решается там, возможно, на верху, что ей надо бы выдать какой-то радостный кусок, ну вроде новогоднего пирога. Всем раздали, все получили, но еще осталось на тарелке. Ада услышала, как ей показалось, голос мужа.
- Дада,Дада, (он так называл ее) очнись! – и она поняла, что чуть не захлебнулась в ванне. Быстро вскочила, накинула халат и пошла в спальню.
Вытерлась перед зеркалом, надела пижаму и оглядела комнату.
Большой портрет Бориски в форме, а другая маленькая фотография на туалете, перед зеркалом. И почему-то открытый широко ящик письменного стола. Вроде сегодня она его и не открывала, свою рецензию писала на кухонном столе, совмещая полезное с приятным – приготовление обеда и мученья над чужими бездарными очерками.
Она прошла в другую комнату, потом в коридор, где тоже увидела беспорядок, дверцы антресолей были открыты. Но входная дверь была заперта, и она отправилась на кухню, где ее ждал шикарный детектив и ужин. Она выпила свою водку из красивой хрустальной рюмки, подарок им с Бориской на семейный юбилей, съела плов, приготовленный вчера еще и налила чаю. И подумала, что нужно взять себя в руки, она начинает сходить постепенно с ума.
Письма от Анны-Кузи приходили очень редко. Последнее пришло разорванным и грубо кое-как заклеено. В стране начались перемены, но почта все та же.
- А вы что думаете, что письма идут прямо к нам, ничего не изменилось. Все письма из-за границы по-прежнему идут через Москву, - ответила ей на претензии почтальонша.
Один раз, как-то зимой к ней вошел в квартиру очень красивый и какой-то нездешний и неправдоподобный мужчина. Он говорил очень скверно по-русски, и она едва его понимала. Это был гость и посланник как будто с другой планеты. Он подождал только пока она, вытирая мокрые глаза, открыла письмо. Оно было от Кузи. «Спешу. Посылаю с оказией. Надеюсь, скоро будем нормально переписываться. Ничего о тебе не знаю. Посылаю маленькую посылочку и фотографии. Я выхожу замуж – его зовут Тибор. Вполне понятно, с работы я ухожу. Буду работать в турагентстве. Живи среди людей, целую. Не исчезай. Кузя».
Вот так по совету Анны она начала работать здесь.
На другое утро она вышла во двор и пошла знакомой дорогой к магазину. Двое мужчин курили у машины темно-зеленого цвета. И один из них очень внимательно посмотрел на нее яркими голубыми глазами. И ей даже показалось, что он спрашивает что-то собеседника, возможно, о ней. Вот тогда она и решила выкинуть старенький диктофон и оставшиеся кое-какие записи. У нее не было желания воевать, да и все это ушло давно. Она вдруг замолчала.
Маша услышала другой женский голос.
Подняла глаза и увидела маленькую гордую головку с копной блестящих темных волос и зеленые длинные глаза. На незнакомке было зеленое пушистое пальто и леопардовая отделка на рукавах и шее. Она улыбнулась Маше, поздоровалась с обеими женщинами. Следом за нею вошел полный мужчина в натуральном верблюжьем пальто без шляпы, но с длинным зеленым шарфом.
"Ну и красотка!" – подумала Мария.
В это время защелкало что-то, поехал лифт.
Маша от всей души поблагодарила Аду Васильевну и пригласила обязательно заходить к ней.
- Я домоседка, - улыбнулась Ада. – Но за хорошей книгой зайду. Во время дежурства много читаю.
Маша открыла, наконец, дверь своей квартиры и услышала, как кто-то спускается с чердака.
- В карты везет – в любви не очень! – смеялся мужской голос.
- А по-моему, такому мужчине во всем везет. Он – лидер! – отвечала женщина.
"Наш «чердачный замок» распахнул свои гостеприимные двери, " – подумала Маша, закрывая свою дверь. - Это был ужасный день."
А рано утром ей позвонила, теперь уже на полном юридическом основании, Магдалена.
- Ну что в такую рань? – зевая, пробормотала Маша.
- Какая же рань в одиннадцать часов утра? – удивилась та.
Маше хотелось сегодня вообще не разговаривать, не шевелиться, не думать.
Магдалена принялась рассказывать подробно о вчерашнем вечере на чердаке.
Ее воображение поразило все: камины - один из мшисто-зеленого, другой из серо-голубого тесаного камня, темно-лиловый пол из какой-то экзотической древесины и, особенно-освещение, огромные настольные причудливые лампы и невероятно изощренные торшеры с рассеянным светом.
- А люди, кто же там был из знакомых? – спрашивала Маша, потирая ушибленное колено и морщась.
- Вот я не понимаю, почему ты не была? – сурово хмурилась Магдалена. – Кроме меня и Павлика был старший по дому, наш трусливый юрист. Потом босяк-ботаник с женой. Еще черноволосая красотка с мужем-гинекологом с шестого этажа. Я так поняла, что это старые знакомые хозяина. Он несколько раз смотрел на меня, мне казалось, хотел спросить, почему ты не пришла. А почему, Машка, ты все же не пришла?
- Я не получила приглашения. Меня не было в списке приглашенных. А так просто идти – неудобно. Да и потом вчера был не самый удачный вечер в моей жизни.
И очень коротко Мария рассказала про свой вчерашний день.
Выйти из дома ей пришлось, надо было купить хлеба, молока, сыра.
Лифт, слава богу, работал и повез ее вниз. Когда он остановился на одном из нижних этажей, в него вошла вчерашняя пара, красотка с длинными глазами и полный ухоженный мужчина. Они успели переброситься всего несколькими фразами, пока лифт спускался. Пара села в машину, а Маша отправилась в соседний магазин.
Мария очень удивилась бы, услышав разговор этой элегантной пары, который они вели в машине.
- Мой милый вездеглядик, - пропела Лина.
Муж сердито взглянул на нее.
- Лина, я много раз просил тебя не называть меня этим мерзким словом.
- Но ведь если я буду называть тебя правильно – это будет звучать еще хуже?
- Не забудь, моя профессия нас кормит и, благодаря ей ты можешь иметь много красивых и дорогих вещей.
- В основном благодаря несчастным женщинам, которые готовы отдать все, чтобы вернуть здоровье.
Лина была сегодня очень нужна Ивану Львовичу, и он решил не ссориться с ней. Она часто выводила его из терпения, смеясь над его профессией.
После паузы он сказал Лине:
- Мне помнится, тебе очень понравились изумруды в магазине «Империя грез»?
- А ты ответил мне, что не будешь выбрасывать три тысячи долларов на ветер.
Иван Львович достал из кармана и положил на колени Лине ювелирную коробочку. Лина увидела изумрудные серьги, о которых давно мечтала.
- Ты ведь ничего зря не делаешь? Что тебе нужно от меня на этот раз?
- Пригласи к нам на карты в следующую субботу Машу.
Лина удивленно смотрела на мужа.
- Понимаешь, меня об этом попросил один человек, по-моему, это совсем не сложно?
- Мне нравится эта милая Маша. И я не хочу никаких интриг против нее.
- Какие интриги? – удивился муж. – Меня об этом попросили.
- А что ты потребовал взамен? – спросила Лина.
- Мелочь. Карандашный рисунок Бакста. Величиной с тетрадный лист. Где-то пара тысяч долларов, - ответил Иван Львович. Он был коллекционером, имел превосходную коллекцию.
- А кто тебя попросил? – продолжала Лина.
- Об этом я сказать не могу! – и муж замолчал и больше не отвечал на вопросы.
-Ну хотя бы скажи, мужчина это или женщина? – Лина сбоку заглянула в лицо мужа.
- Это мое последнее слово, - ответил Иван Львович. – Мужчина.
- Тогда я догадываюсь, кто это, - протянула Лина. – Это черноглазый красавец сосед, которого называют, я слышала, Великолепный Генрих. Кажется твой давний друг. Он еще похож немного на демона -искусителя с какой-то старинной картины. У него мы играли в карты в прошлое воскресение!
Муж упрямо молчал, и Лина поняла, что больше он ничего ей не скажет.
Конечно, далеко не все понедельники бывают ужасными, наверняка бывают приятные исключения, но такого понедельника Маша не помнила, возможно, его просто не было еще в ее жизни.
Статья о том, какую пить воду лучше, чистую или «удобренную», вышла.
Она была почти целиком написана Машей. Это были ее слова, ее стиль, ее лаконичность. Но весь абзац, посвященный заключению, и, главное, итог, как нарочно написанный даже другим шрифтом, где, как говорится, черным по белому писалось, что закон якобы принят и подписан даже членами комиссии, - это было не ее. Ничего подобного она нигде не слышала, не наблюдала, не ведала, а только боролась за свою свободу в стенах думы.
Подпись под статьей поразила ее. Маргарита Неволина.
То есть, видимо, последний-то абзац и написала ее коллега. Но остальное?
Недоумевающая, встревоженная Маша сидела в кабинете за своим столом и мучительно раздумывала, что же происходит, как говорят депутаты – «на самом деле?»
Дверь слегка приоткрылась, но она не подняла головы, только почувствовала какой-то невообразимо прекрасный запах. Что в нем было? Даже трудно было представить себе. Как будто он знаком давно и с ним связаны самые легкие, счастливые и необыкновенные воспоминания и ожидания чего-то еще более прекрасного.
Она услышала шаги около своего стола, подняла голову и покраснела.
Ну никак не могла она освободиться от этой детской, нелепой привычки. Краска залили ей щеки, грудь и шею. Перед нею стоял Великолепный Генрих, как его называли. Он поздоровался, она едва качнула головой. И не сдержалась:
- Вы очень следите за собой. И у вас снова новая туалетная вода.
Он вопросительно смотрел на Машу. Мария не умела и не любила лгать и прибегала к этому не всегда удачному способу самозащиты очень редко. И сейчас ей не хотелось лгать ему. Смотря в его глаза, которые явно выражали вопрос, она продолжила:
- Это очень приятный запах! Он тонкий, и собрал в себе все оттенки ясного утра, запах полевых цветов и решение давать счастье и уверенность.
Она хотела еще сказать, что это запах любви. Но не посмела. Она знала, что он все и так прекрасно понял по выражению ее лица.
- И как называется эта великолепная вода?
- Я потом вам скажу, - ответил Генрих. – Уверенность сейчас у вас появится, а счастье вы уже получили, правильно оценив аромат!
В двери заглянула Генриетта Сторублевцева, с любопытством оглядела их своими остренькими голубыми глазками и произнесла нараспев:
- Мария Климовна! Что же вы? Васьяныч ждет всех в своем кабинете на экстренное совещание, задерживаете остальных!
Она подождала, пока Маша встала и пошла к двери.
Генрих вышел следом, но не ушел из редакции. У кабинета редактора она оглянулась, обернулся и он, кивнув ей.
Снизу, из их старого подвала, доносились громкие голоса. Там ругались и были отчетливо слышны слова.
- А это не я сделала! И убирать не буду!
- Сию же минуту привести все в порядок! – требовал другой голос – Чтобы я этого не видела, кто это вам поручил?
- А вы сами. Сами же и поручили, спросите племянницу редактора - госпожу Неволину! – ответил наглый голос.
Мария на секунду замерла. Так Рита племянница Тишайшего Деда?
Никогда даже случайно не слышала об этом Маша.
Она открыла двери кабинета и увидела, что почти все места заняты.
Только ее любимое местечко в углу у денежного дерева осталось свободным, как будто для нее. Она направилась к нему,но тут же услышала голос Неволиной:
- Мария Климовна, садитесь здесь, - и Маша увидела, что Рита показывает ей на стул почти посередине комнаты.
Она недоумевающее пожала плечами и села на стул в центре.
Васьяныч откашлялся и начал вступительную речь, поглядывая изредка поверх очков на собравшихся.
- Вышел свежий номер нашей газеты. И была затронута наисерьезнейшая тема, как говорят, архисерьезнейшая. Незамедлительно последовала реакция общественности и городской верхушки. Начались с раннего утра звонки.
Он долго говорил о том, как толково, справедливо написана эта статья. Каким прекрасным стилем. Журналисты тихо шептались, пересмеивались.
- Но, - вдруг на фальцет сорвался Дед, – ложка дегтя испортила бочку меда. Откуда вы взяли, что документы подписаны и вопрос решен?
Все посмотрели на Риту. Пауза. Потом Тишайший Дед опустил очки на нос и уставился на Машу.
- Я поручал это дело двоим, - сказал он уже устало.
Маша отчетливо увидела перед собой серые прозрачные глаза Ады Васильевны, которая теперь их консьержка,и ее, сидящей в центре кабинета вот так же. Только было это двадцать лет назад. Неужели все должно вернуться таким вот мерзким, таким же уродливым? Она отбросила стул, прошла и села под зеленое дерево.
- Раз молчит Мария Климовна, тогда придется мне произнести это тягостное объяснение, - вздохнув, начала Рита Неволина.
Она говорила гладко, без запинок.
Но если Маша и надеялась хотя бы на полуправдивый рассказ, то просто была застигнута врасплох.
Слушая эти гладкие круглые фразы, выбегающие из ярких полных губ, смотря в эти большие карие глаза, с наивно-бесстыдным выражением глядящие на людей, она поняла, что погибла. Ей хотелось закричать в это наглое лицо, а, возможно, и ударить. Здесь не было человека, такого как Кораблев, который легким движением ладони останавливал обиженного, оскорбленного подростка Саню Григорьева, боровшегося за правду. Но тот был мальчик,остановила себя Маша Климовна. А ты- взрослый человек, правда, не умеющий интриговать.
- Я ее очень, очень долго уговаривала не делать этого. Остаться, спрятаться в кабинете. Это, конечно, несерьезно! – вздохнула Рита. – И это моя ошибка, полностью. Я признаю это. Мне нужно было просто силой увести ее. И вот результат. Документ не подписан и прекрасная статья теряет весь смысл.
"Которую, кстати, ты украла у меня полностью", – думала Маша.
Наступило молчание. Глазами, наполненными слезами, Рита обвела лица и удовлетворенная села.
- Авантюризм какой-то! – удивленно сказал фотокорреспондент Женя.
- Хотелось бы выслушать и Марию Гринскую, - устало заключил Тишайший Дед.
Дверь тихо приоткрылась и в кабинет зашел кто-то и сел у двери.
- Вода и хлеб нужны всем, это необходимость, святое, и я никогда не думала, что этим можно играть и спекулировать.
Настороженная тишина в кабинете не прибавила Маше мужества, но надо было защищаться и другими методами, к которым она не привыкла.
- Маргарита Неволина действительно пыталась уйти, уговаривала меня не оставаться, - Рита торжествующе улыбнулась, глядя Маше в лицо.
"Не сварится в молоке, так допреет в кипятке", - вспомнила Маша.
- Одновременно она поучала меня, что только после подписания документа будет смысл в статье. Я знаю, что у нее большой опыт, помощь родственника, опытного журналиста. – Народ зашептался, зашевелился. Васьяныч уронил очки.
- Разумеется, я ей верила. Но я видела ее колебания, желание довести дело до конца. – Пауза. Все ждали продолжения. – Но я подчинилась доводам и ушла из Думы. Поэтому не могу понять, каким образом появилась концовка с утверждением, что документ принят и подписан. Я таких сообщений сделать не могла, отдав собранные материалы Неволиной, я просто ушла домой! И вывод один - Маргарита Неволина осталась в Думе. Заперлась в кабинете. Но, видимо, не дослушала до конца договаривающиеся стороны, а, возможно, после тяжелого рабочего дня не все поняла!
Раздались голоса, негромкий смех.
- Авантюристка, дрянь! – крикнула Рита. – Это ты сидела запертая в кабинете, где тебя закрыли, как ты оттуда выбралась? И, конечно, звонила мне, что все подписано или попросила кого-то позвонить.
Раздался хохот. Растерянный Тишайший Дед увещевал, что собрание закончено и что придется извиниться газете перед читателями.
- Задержитесь, Мария Климовна, - сказал он, - и ты, Рита!
Теперь он по-родственному обратился к племяннице, поняв, что секрет уже не секрет. У двери кто-то шевельнулся. Зеленое денежное дерево у дивана закачало своими листочками. "Нет, я точно не из тех людей, кто умеет делать деньги", - подумала Маша.
- Я думаю, это очень неприятное осложнение не помешает нашей работе, - сказал Васьяныч. – Завтра совещание в мэрии, и я уверен, что на этот раз вы справитесь хорошо. И вдвоем сделаете полосу.
Неволина вскочила с кресла и выскочила из кабинета.
Васьяныч перевел глаза на Машу.
- Меня увольте от общих заданий с госпожой Неволиной! – твердо сказала Мария.
- Это мои самые близкие родственники, - горестно сказал Тишайший Дед, – Рита и Генриетта. Племяшка от моей кузины Рита и тетя Генриетта, сестра моей матери.
"Трудно управлять родственниками тебе", - подумала Маша, но тут человек от двери подошел к столу.
- Простите, - удивился Дед. – Вы ко мне, с какими вопросами? По поводу статьи?
- Капитан Самохвалов! – представился тот. – Но я, собственно, пришел к Марии Климовне.
- Этого еще не хватало сейчас, здесь!
- Пришли кое-какие документы по поводу ваших дел, Мария Климовна.
- У меня нет никаких других дел, кроме работы в газете, - грубо отрезала Маша. – Пора вам понять это и оставить меня, наконец, в покое.Вы мне надоели.
- Речь идет о коврах, которыми вы занимаетесь. Я пока не знаю, сколько человек в вашем бизнесе и откуда вы их переправляете. Узбекистан, Иран, а может быть, Марокко?
Все напряжение последних дней вылилось у Маши в громкий смех.
Васьяныч с изумлением переводил глаза с Маши на Самохвалова.
- На тебя донос, Ванюша! – процитировала Мария слова сказки своего любимого Петра Ершова.
- Никакой подписи, никакого Ванюши не было, - сказал бесхитростно капитан. – Просто коллективное письмо, так и написано: «Жильцы дома».
В этот момент раздался громкий женский крик. Присутствующие бросились в коридор. Внизу, почти у самой дверцы знаменитого чулана под лестницей, стояла группа людей. Все они молча смотрели вниз.
- Разойдитесь, быстренько, - сказал капитан и решительно растолкал людей. Мария в ужасе увидела огромную темную лужу, в которой лежала ее коллега Маргарита Неволина.
- Никому не уходить, всем оставаться на местах, - скомандовал Самохвалов.
- Кто ее? Когда же это случилось? Она мертва? – раздались голоса вокруг.
У Маши ужасно вдруг заболела голова. Приступ был таким сильным, что она, стиснув зубы, застонала. Потом прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. Вскоре приехала машина «Скорой помощи» и бригада из милиции в помощь Самохвалову.
Маша открыла глаза, когда Риту положили на носилки и понесли к выходу.
- Кто это сделал? – наклонился над ней капитан Самохвалов. – Этот человек здесь?
Неволина приоткрыла глаза и чуть слышно сказала:
- Да.
Глаза Самохвалова засверкали охотничьим блеском, нос, как у собаки ищейки потянул воздух, и он стал похож на добермана, настигающего добычу.
- Соберитесь, покажите кто? – просил Самохвалов.
Маргарита Неволина приподняла голову и сказала четко, одновременно показывая пальцем.
- Они! – И Маша показалось, что палец показывает на нее. Почему «они» - кто еще с ней? Она чуть повернула голову и поняла, что рядом с нею, поддерживая ее за плечо, стоит Великолепный Генрих. Он был совершенно спокоен и продолжал поддерживать Марию.
- Господи, ужас-то какой, - говорила Ася. – Убирать-то здесь можно?
Эксперт, торопливо застегивая чемоданчик, сказал:
- Все. Наши дела закончены, можете здесь мыть.
- Алеша, - помоги мне, - попросила Ася.
Маша боялась оторваться от стены, ей казалось, что она сразу упадет, да еще в эту лужу крови.
- Вам придется поехать со мной, - раздался голос Самохвалова.
- Мария Климовна не может сейчас ехать с вами, - сказал спокойный, медленный голос. – Я думаю, вы видите, в каком она состоянии.
Генрих смотрел в глаза Самохвалову.
– Тем более, на момент этого странного происшествия она была в кабинете редактора.
- Ничего себе происшествия! – хохотнул капитан. - Убийства! А не странного происшествия!
- Тетка, - услышала Маша голос Леши-два свистка. – Разве кровь - сладкая? И такая черная бывает?
- Не питаюсь человеками и тем более не пью чужой крови, потому не знаю, у кого она какая! На это есть другие любители.
- Мне нехорошо. Меня сейчас стошнит, - прошептала Мария.
Генрих посмотрел на ее лицо и увидел, что его медленно покрывает желтизна.
- Мигрень, - подумал вслух Генрих. – Идемте.
Очень крепко он взял Машу под руку и, отстранив Самохвалова, повел ее на улицу. Она не помнила, как очутилась в «Джипе».
Машина шла быстро, но очень легко. Машина голова лежала, запрокинувшись, на спинке. Изредка Генрих взглядывал в это лицо с закрытыми глазами, где исчезли последние кружки алого и вся кожа стала шафранная.
Ада Васильевна вызвала лифт и только у двери своей квартиры Мария чуть приоткрыла глаза, пока ее спутник искал в сумочке ключ и открывал двери.
Он сбросил покрывало, снял с Маши туфли и прикрыл ее осторожно этим покрывалом, а потом пошел звонить в соседнюю дверь.
Открывшая входную дверь Магдалена от изумления открыла рот.
- Вы нужны своей соседке, - невозмутимо обратился к ней ей Генрих.
Он подождал, пока ошеломленная Магдалена заперла двери квартиры, и вошел с ней вместе к Маше. Мельком взглянув, посоветовал как можно туже повязать голову платком или шарфом и положил на стол две таблетки.
Магдалена посмотрела на таблетки, потом на него.
- Но как же? Нужен врач?
- Не беспокойтесь о Маше, - негромко сказал он. – Это сильнейшая мигрень, часто бывает после нервного потрясения или вообще стресса. Я сам подвержен головным болям. Правда, теперь это уже в прошлом. Даете одну таблетку сейчас, а другую - перед сном. – Он кивнул и вышел.
"Пожалуй, поспорь с таким", - думала Магдалена, с жалостью глядя на желтое Машино лицо. Но она выполнила все, что ей сказал Генрих.
Ближе к ночи зашла Ада Васильевна в накинутом на плечи темном платке.
- У вас, наверное, дела. Идите домой. Я могу остаться у Марии Климовны, меня никто не ждет. – Она открыла сумочку и достала пачку зеленого чая, какую-то траву и сверток. - Если сможете, приходите. Будем пить чай с творожным печеньем.
Магдалена ушла домой, где ждал ее недовольный Павличик,но она давно знала, как надо управляться со своим любимым. Поскорее накрыла на стол, достала из буфета графин, а из духовки- зажаренную курицу, и села напротив.
Вначале помолчала, чтобы он почувствовал вкус курицы с отменной румяной корочкой и выпил водку из любимого толстенького стаканчика, а потом принялась рассказывать новости прошедшего дня.
Ада Васильевна долго сидела в кресле, ей показалось, что дыхание у Маши сделалось спокойным и тихим. Она чуть наклонилась, Мария спала.
Тогда и Ада Васильевна забралась с ногами на маленький диван и сразу же уснула.
Возвращаясь домой после глупого разговора в милиции, Генрих поднял глаза, чтобы посмотреть- есть ли свет в Машиных окнах.
Балкон был темным, как и соседние с Машей окна квартиры Магдалены.
Дежурила не Ада Васильевна, а пожилая консьержка. И он спросил о ней.
- А она отпросилась к знакомой, та заболела.
Генрих поднялся к себе на чердак, постоял под душем, сожалея о потерянном времени и о том, что сейчас в командировке подполковник Сташевский.
А о чем говорить с этим, самое противное - говорить с глупым, но хитрым. Единственное, что он понял: Неволина забрала его кейс, пока он пил кофе в подвале, и разбила чудесное французское вино - подарок от друга из Франции. Да еще разыграла драму. Кажется порезалась, ей сделали перевязку, и она благополучно отпущена из больницы домой. Но этот дурачок что-то плел ему о каких-то семи коврах и тайном бизнесе, при этом приговаривая:
- Вы так напрасно говорите и ведете себя. Я чин небольшой, но пригодиться смогу, если со мной как надо. А смогу и наоборот.
- А как это наоборот? – поинтересовался Генрих. Это ничтожество еще пыталось запугать его.
Леша- два свистка проводил тетку Асю до дома, зайти отказался, но потребовал, чтобы она объяснила ему свои слова.
- А какие особенные-то слова? – удивилась Ася. - Какого мужика нашла себе Маша!
- Ну и кого? – удивился Леша. – Я что-то не заметил.
Подумав немного, он сказал с вызовом, - а если ты о … Да он смотрел-то на нее с жалостью и брезгливостью!
- Не с брезгливостью, а с нежностью, дурак ты Леша-два свистка. Просвистел все.
У Ивана Львовича был своего рода ритуал. Перед уходом на работу он обходил свой кабинет, где были собраны его сокровища. Они все дороже становились его сердцу, потому что с каждым годом все труднее было отыскивать их.
Разумеется, он знал историю покупки и происхождения самой маленькой табакерки. Иногда это был небольшой квадратный ящичек с монограммой из золота или маленькая шкатулка из драгоценного камня, или золотая, отделанная эмалью. Все они стояли под стеклом на изумительной красоты столике, привезенном им из Японии.
В этой комнате не было современных вещей. Мебель, гравюры, несколько картин – все собиралось долго, отслеживалось его агентами и просто знакомыми, круг их был небольшим – если они узнавали что-то интересное или случайно видели – сообщали ему.
На своих «любимцев» Иван денег не жалел. Иногда на него обижалась Лина, она любила драгоценности, дорогие тряпки. И многое имела. Но довольно часто он все же отказывал ей. Объясняя, что сейчас, вот именно в эту минуту, не может упустить интересную вещь, и деньги нужны все и сразу.
- Настоящий одичавший коллекционер – говорила Лина.
Он быстро выпил кофе на кухне и зашел в спальню. Поцеловал ее в щеку и напомнил, что сегодня у них карты и должна непременно быть Маша.
- Уж очень хочется заполучить Бакста? – ухмыльнулась жена.
- Ты же свое получила! – напомнил он.
Лина действительно не сняла на ночь свои новые длинные серьги с изумрудами, так они ей понравились.
Обычно, после игры в карты, каждый приглашавший игроков хозяин устраивал небольшой ужин. Иногда это было что-то традиционное – запеченная курица или пирог – и обязательно хорошее вино. Иногда кто-то из хозяев хотел блеснуть чем-то необычным и оригинальным. Лина не любила кухонную возню, а удивить картежников хотелось, и тогда она решила заказать что-нибудь в ресторане, но подогреть в своей шикарной печке и выдать за собственное изделие.
Она долго разглядывала меню. Там был пирог с почками, (почти по-английски, подумала она). Решила остановиться на этом пироге с почками и совершенно новом блюде, как уверял ее повар ресторана, картофеле, зафаршированном ветчиной и травами и запеченном (каждая картофелина отдельно) в духовом шкафу. И, конечно, кофе с ликером и мороженое.
Теперь все остальное время можно было потратить на себя. Ужин обещали доставить без опозданий. Конечно, вышло не очень дешево, а вездеглядик скуп со своей дикой коллекционерской страстью. Но ничего. Переживет.
Интересно все же, кому понадобилась эта Маша с двенадцатого этажа? Она милая. Кажется, умна, но не очень яркая.
С этими мыслями Лина впорхнула в дамский зал, где попала в свою знакомую любимую атмосферу шампуней, гелей, красок, фенов. Еще раз мысленно отметила, что надо обязательно зайти или позвонить Маше, напомнить о сегодняшнем вечере. Договор с мужем нужно было соблюдать.
Выходя из дома, еще у своей двери, Маша почувствовала такой ароматный запах кофе, который нигде и никогда не знала. Казалось, запах осязаем, густой, с примесью корицы или каких-то необыкновенных трав. И еще чуть-чуть слабо различаемый запах той туалетной воды, которую он не назвал ей, а просто ответил, что скажет потом.
"Подумаешь, какая тайна! – думала Мария. - Кокетничает, демоническая личность". Но тут же устыдилась себя. Ведь действительно, кто привез ее домой, дал отпор этому нахалу-капитану. Она поморщилась, вспоминая Самохвалова. Разговор с ним, наверное, еще предстоит. Какой бизнес? Какие ковры? И какие соседи писали заявление? Она взглянула на пол рядом с дверью, все ее коврики лежали стопкой. Все семь. Теперь они никому не нужны. Бомжей выселили навсегда.