Летать

1.
    Как всё надоело: и этот существующий рядом праведник от коммерции, и этот зимний дождь, и эти ежегодные новогодние корпоративы, и эта новогодняя ночь с боем курантов и проклятым шампанским. Скандал – вот выход из этого чёртового круга: я просто устрою истерику и останусь дома одна на всю ночь.
     Одна! Он не сможет остаться со мной - «руководство не поймёт». Придёт под утро, захочет «спокойно всё обсудить», «прийти к общему знаменателю». Ха-ха! Что-что, а твой знаменатель меня давно уже не волнует! Платье торжественно покоится в кресле, рядом стоят туфли на экстремальной шпильке, высота которой способна обеспечить вертикальный взлёт, а на туалетном столике лежит футляр с «камушками», которые мне сегодня было рекомендовано надеть. Как же ты достал меня, поганый заморыш! Когда-то казалось,  что его деньги, его возможности  - выход из положения и гарантия безбедной жизни всей моей  семьи, а «…со временем – ко всему можно привыкнуть», как сказала тогда моя сестра, мучившаяся с мужем-алкашом.
     Так и вышло, как она говорила, но временами наваливалась такая смертная тоска, что хоть в петлю лезь. А тут ещё выяснилось, что у него «очень ленивые сперматозоиды», и детей мне, скорее всего, не дождаться (во всяком случае, от него). Он, правда, бодрости духа не потерял и заявил с обычным своим идиотическим оптимизмом: «Ну что ж, милая, это повод как следует постараться».
    После безобразной сцены, с блеском и воодушевлением мною исполненной, мой супруг ушёл один: вернее не один, а в сопровождении своих неизменно воспалённых прыщей, покрасневших от возмущения и непонимания. Когда дверь за ним захлопнулась, я вскочила, вытерла глаза, достала из заначки бутылку водки и пачку сигарет, и как была,  в лёгком шёлковом халате вышла на балкон.            
    Восемнадцатый этаж  в городской экозоне: направо посмотришь – городские соты, светящиеся праздничными огнями, налево – лесной массив  – мрачный, угрюмый сгусток пространства. Обычно днём я смотрела налево, а ночью – направо. Я расположилась со своей бутылкой и маленьким стеклянным стаканчиком  на широких перилах балкона и закурила – всё это не поощрялось, и поэтому мне было кайфово вдвойне. Алкоголь, полная свобода, одиночество и темнота, скрывающая меня от посторонних глаз, сделали своё дело: с трудом сохраняя равновесие и что-то тихо напевая, путём нехитрых манипуляций с маленькой скамеечкой, я залезла на балконные перила, развела руки в стороны и закрыла глаза. Нет, я не собиралась прыгать! Зачем?! Я, просто, хотела ощутить эту высоту, не прячась за ограждение. 
    С неба стыдливо моросил декабрьский дождь. Я спокойно стояла и даже улыбалась чему-то, когда мне в лицо что-то вцепилось и начало биться, хлопая крыльями, царапая когтями, путаясь в моих волосах. «Птица… нет, летучая мышь…» - успела подумать я до того, как начала падать вниз, потеряв от испуга равновесие. Не знаю, сколько продолжалось моё стремительное снижение: страха не было – я с удивлением наблюдала, как быстро приближается земля и кажется, до меня уже доносился запах сырого газона, когда откуда-то снизу что–то резко ударило в грудь, и какая-то чудовищная сила понесла меня вверх. Мимо проносились окна, я понимала, что моё движение нарушает все законы природы, и если человеческие глаза действительно могли бы лопаться от удивления, то своего этажа я бы достигла абсолютно и безнадёжно слепой.
    Моё вознесение закончилось также внезапно, как и началось: меня прижало к балконной решётке и бесцеремонно перекинуло через неё. Я упала навзничь,  ударившись спиной и затылком. Особенно не повезло правому плечу: ему достался острый угол каменной ступеньки, ведущей в кухню. Преодолевая боль падения, я подтянулась и села, прижавшись ноющим позвоночником к стене. Я была, словно в эйфории: не будучи в состоянии проанализировать ситуацию, мозг просто отключился. Обеими руками я откинула с лица волосы и подняла лицо, но тут же поняла, что лучше бы мне этого не делать. «Хотя сильнее чокнуться всё равно невозможно», - подумала я, уставившись на мужской силуэт, маячивший за моим балконом. У меня открылся рот, но не от желания высказаться – просто нижняя челюсть непроизвольно отвисла. А в это время силуэт пришёл в движение: одним энергичным рывком он перемахнул через перила и наклонился, протягивая ко мне руку. И вот тут я включилась:
     - Господи! Спаси, сохрани и помилуй, - запричитала я в голос, вспомнив  бабушкины уроки, и начала судорожно крестить это существо явно мужского пола, с интересом разглядывающее меня, наклонив голову.
     - Ты что, дура что ли?! Я – не чёрт, я – просто… летаю, - он засмеялся  и помотал головой из стороны в сторону. От его приглушённого смеха и будничных интонаций моя рука, занесённая для очередного крестного знамения, послушно застыла в воздухе. Я подтянула челюсть и сдавленным, каким-то чужим голосом спросила:
     - Вы кто?
     - Может быть, зайдём внутрь? Ты вроде как-то не по сезону одета, – произнёс балконный пришелец, продолжая улыбаться. Его ирония, граничившая с насмешкой, действовала на меня, как нашатырный спирт: я начинала приходить в себя. И первое, что я обнаружила – это его рука, до сих пор протянутая мне. Не отрывая полубезумного взгляда от этой руки, я сделала попытку самостоятельно подняться, но тело не слушалось меня.
     - Так, ясно! Это всё очень долго, - при этих словах он без малейшего усилия подхватил меня на руки, толкнул плечом дверь и мы оказались в ярко освещённой кухне. Я была определена в полулежащем положении на диванчик, а незнакомец снова вернулся на балкон. И не успела я ощутить беспокойство от его ухода, как он тут же появился на пороге с моей полуопустошённой бутылкой в руке. В полной тишине из ящиков были извлечены два стакана, а из холодильника – банка икры и кусок колбасы. Он налил почти до краёв и протянул мне:
     - Давай! За твой первый полёт! Это не у каждого в жизни случается. Давай! – через мгновение он поставил свой опустевший стакан, зажатый в ладони, на стол. Я старалась не смотреть на него, когда неловко, глотая воздух, заливала в себя двести грамм водки. От непривычной дозы у меня перехватило дыхание, и я закашлялась. Тут же у меня под носом возникла ложка икры. Ничего более подходящего в данный момент и быть не могло.
     Я отдышалась и впервые посмотрела на своего спасителя. Он сидел напротив, на расстоянии вытянутой руки, опершись локтями о колени. Голова его была опущена, поэтому лица я не видела,  но волосы были вьющимися и достаточно длинными, а плечи широкими.
    Алкоголь разливался по венам, успокаивая и примиряя с происходящим. Параллельно с этим в моём сознании возникали вопросы, ответы на которые я гнала от себя прочь, не желая смиряться со своим психическим расстройством, которое могло быть единственным объяснением всего этого абсурда. «И всё же, если это – лишь плод моего воображения, то я… ничем не рискую» - подумала я и выпалила:
   - Вы вампир?
   Он медленно поднял голову и устремил на меня пронизывающий взгляд прищуренных глаз из-под приподнятых бровей.
    - Просто, знаете… летучая мышь.., потом Вы меня подняли… - я  смелела, удивляясь самой себе. Он ухмыльнулся и снова опустил голову.
   - Это что-то меняет? – ответил он вопросом на вопрос.
   - Вы меня… убьёте? – запинаясь, спросила я, немного поколебавшись по поводу подходящего глагола.
   - Зачем? Я ведь только что подарил тебе твою жизнь. Знаешь, я никогда не думал, что кто-нибудь будет обязан мне своей жизнью… Нет, ты будешь жить долго и счастливо. Хочешь жить? – его голос вдруг стал резким, а выражение лица жёстким.
   - Да, - сказала я и впервые посмотрела ему в лицо. В его чертах было что-то завораживающее: в жёсткой складке красиво очерченных губ, в тяжелых веках, в чистых линиях высокого лба, в смуглой коже широких скул. Я, не моргая, смотрела на него, как зачарованная.
   - Вот и живи. Сигареты есть? Хотя, наверное, нет, - заключил он после беглого осмотра кухни.
   - Есть, на балконе. Я при муже не курю, - зачем-то добавила я, тут же испытав неловкость.
   - Ясно. Пойдём, покурим.
   Я послушно встала и пошла за ним на балкон. Мы стояли рядом: он задумчиво смотрел куда-то вдаль, в сторону леса, а я – вниз, на газон, где могла сейчас лежать с расколотым черепом и переломанными костями.
   - Спасибо! Спасибо Вам! – прошептала я, прижавшись лбом к его плечу, и расплакалась. Он молча курил, а я всхлипывала рядом.
   - Хочешь ещё полетать? – его вопрос прозвучал так, словно он предлагал мне прокатиться по ночному городу.
   - Не знаю. Наверное, да, - ответила я, словно срываясь в бездну. Мне было ясно, что в этот момент исчезает связь между моим прошлым и будущим. Мы смотрели друг другу в глаза.
   - Неужели тебя здесь совсем ничего не держит?! Ну, да ладно. Иди, оденься. И ничего не бойся.
   - Сейчас, я быстро! – я бросилась в комнату. Пока я натягивала джинсы и свитер, прошла целая вечность. Я волновалась, как в детстве. В распахнутой куртке, продолжая на ходу бороться с упрямой молнией на брюках, я вбежала в кухню и уже на пороге ощутила наступившую пустоту. Медленно, боясь убедиться в своих предчувствиях, я приблизилась к балконной двери: там, действительно, никого не было. Он исчез и, скорее всего, навсегда.   
   Пустота,  одиночество, отчаяние, обида… Что мне делать с собой?! Как жить теперь?!
   Единственный вопрос, который я не задавала себе, трясясь от холода и рыданий, - «Кто он?». Для меня это уже не имело значения. Я хотела слышать его голос, смотреть на него, говорить с ним, летать с ним. Он уже был во мне, в моей жизни, в моей крови. Кровь… Да даже если бы он меня... Всё равно: лишь бы быть с ним рядом. Лишь бы прочь отсюда!

   2.
   Проснулась я от звука поворачивающегося в замке ключа в своей постели в полном недоумении. Сон?! Это был всего лишь сон?! Я просто напилась, и всё это мне приснилось?! Голова раскалывалась, мешая сосредоточиться. Судя по доносившимся звукам, квартира подверглась детальному осмотру: хлопнули дверцы кухонных шкафов, флегматично причмокнул холодильник, щёлкнула дверь в ванную комнату. 
   «Крыса», - подумала я, но как-то без обычных эмоций, а так, скорее, по привычке. Через пару минут «крыса» появилась на пороге: он улыбался и был чрезвычайно доволен. «Неужели ему там кто-то дал под пьяную лавочку? Ирка, наверное», - мысли вяло ворочались, наползая одна на другую. И лишь одно зацепило моё сознание: «Виктор ничего подозрительного для себя не обнаружил, значит, вчера я тихо посидела, убрала за собой и легла спать. Это был сон. А не помню ничего, потому что делала всё на автопилоте».
   Треск в голове стоял такой, что я, бросив взгляд в сторону дверного проёма, с удивлением обнаружила, беззвучно открывающийся рот моего супруга, что-то рассказывающего мне, по обыкновению шевеля кустистыми бровями. Если бы эта ночь не была плодом моего воображения, я бы просто сказала ему: «Заткнись!», подытожив последние пять лет своей жизни. Но в данной ситуации, я сползла с кровати, воткнула ноги в мягкие тапки и молча побрела в ванную. Горячая вода, хлеставшая из крана, наполнила комнату паром, я спустила бретельки рубашки, и она упала шелковым кольцом к моим ступням.
    Я смотрела на своё нечёткое отражение в запотевшем зеркале и думала, что будь я чуть-чуть пострашнее, не было бы в моей жизни всего этого кошмара, но, с другой стороны, за всё в этой жизни необходимо платить. Хотя, мне лично никогда и ничего, собственно, и не было нужно. Мы впятером жили в двадцатиметровой комнате прокуренной коммуналки, а потом появился Виктор: он как-то раз подвёз меня домой и приклеился. Мне он был неприятен, но мама уговаривала, умоляла, закатывала истерики, требуя пожалеть её и Ксюшеньку.
    Ксюшеньке (моей младшей сестре) тогда было пять лет, и у неё недавно обнаружили тяжёлый порок сердца. Чтобы она могла вести нормальную жизнь, требовалась операция, о которой мы и мечтать не могли. Виктор оплатил эту операцию, а потом, уже после свадьбы, купил двухкомнатную квартиру, в которую и переехала вся моя семья, включая мужа старшей сестры.
    Первое время было ещё терпимо, а потом… Я не изменяла ему и не скандалила: я, молча, уходила в ванную, где поверяла зеркалу мучительные детали унизительной повседневной жизни с нелюбимым мужчиной, которая изъедала меня изнутри. Снова и снова я стояла под душем, пытаясь смыть его прикосновения, поцелуи и снисходительно-покровительственные улыбки.
    Вот и теперь я  шагнула под водяную струю и зажмурилась от наступившего кратковременного блаженства. Я повернулась, подставив под душ ноющую спину, и тут же едва не закричала от резкой боли в правом плече. Через мгновение я стояла вполоборота перед зеркалом и, затаив дыхание, рассматривала жуткий кровоподтёк. Значит, всё это произошло на самом деле! Круг разорван! Ведь так не могло продолжаться дальше: я выросла из своего чувства долга, расплатилась по векселям, не мной подписанным, и должна была двигаться вперёд.
    Но до прошедшей ночи у меня не было этого «вперёд». А сейчас… сейчас я выйду из ванной, оденусь, положу ключи на столик в прихожей и тихо уйду из своей жизни, беззвучно закрыв за собой тяжёлую дверь. Что меня ждёт в ближайшем будущем, я не знала, но была уверена, что по-другому поступить  не могу.
    На улице я сделала глубокий вдох. Что-то заставило меня обернуться и взглянуть на дом, в котором я провела пять долгих лет. На балконе стоял Виктор. Я улыбнулась и махнула ему рукой.

    3.
    Без денег, без планов на будущее я целый день бродила по городу, захваченному вихрем новогодних праздников. Я улыбалась прохожим и была почти счастлива. Почему «почти»? Потому что я  ждала… ждала ЕГО. Я знала, что он где-то рядом, что он обязательно найдёт меня и по-другому быть просто не может. Я искала его силуэт в толпе, отражение его лица в тёмных стёклах, пыталась уловить звук его голоса в шуме многомиллионного города. Ту ночь я провела в зале ожидания аэропорта. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрела на поднимающиеся в небо самолёты, уже понимая, что...
 Ту ночь я провела в зале ожидания аэропорта. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрела на поднимающиеся в небо самолёты, уже понимая, что  моя жизнь никогда не станет прежней, а в новой жизни - земли мне будет катастрофически не хватать. Летать! С этим решением я встретила утро.
     Собеседование, ВЛЭК, трёхмесячные курсы стюардесс. Я так давно ничему не училась, что буквально заглатывала всю поступающую информацию. Основы аэродинамики, психологии, профилактический английский, тренажёры, симуляторы, эвакуация в бассейне, нас учили даже принимать роды на высоте десяти тысяч километров. Кроме того, мне очень повезло с учебной группой.
    С Ларисой я сошлась сразу. Она была самой старшей, ей было двадцать шесть лет. На курсы она попала на пределе возрастного ограничения, хотя была в безупречной форме, а её английский вгонял нашу преподавательницу в лёгкое волнение. Она ничего не рассказывала о себе, но её квартира, машина и гардероб, в сочетании с внутренней опустошенностью, не оставляли сомнений в том, что эта красивая молодая женщина находится на изломе своей линии жизни. У неё были свинцово–голубые глаза. Они не были печальными. Я вообще не могу сказать, что она грустила или тосковала.
    Лариса выглядела уставшей. Она напоминала мне автомобиль, стоящий на обочине скоростной трассы: он стоит с вывернутыми колёсами, с моргающим поворотником, мимо него несётся стремительный поток, а он всё никак не может решиться вернуться в эту струю сверкающей автоэмали. Лариса не отталкивала от себя, не замыкалась, но и не делала первой шаги к сближению с кем-либо, - в то время, как остальные очень активно знакомились и общались друг с другом. И, когда на второй день занятий нам было предложено разбиться на пары, все мгновенно сгруппировались по ранее выявленным общим интересам и симпатиям, а мы остались вдвоём и, понимающе улыбнувшись друг другу, сели за один стол.
    Потом мы вместе обедали, потом вместе поужинали, а потом она предложила мне поужинать у неё дома. Очень быстро эти ужины стали традиционными. Мы заезжали в супермаркет, где покупали всякую женскую снедь, над которой так любят смеяться мужчины, и ехали к ней.
    С Ларисой было немыслимо легко. Она была немногословна, не задавала лишних вопросов, не ждала от меня откровений и не испытывала типичного женского желания вывернуть наизнанку свою душу. Мы слушали музыку, смотрели фильмы, говорили о чём-то общечеловеческом, не имеющим отношения ни к кому лично. 
    Вначале  я уходила  в девять, потом -  в десять, а уже через неделю Лариса предложила мне переехать. Уговаривать меня долго не пришлось. После расставания с Виктором я жила с мамой и сёстрами, и всё вроде ничего, если бы не постоянные визиты моего бывшего зятя. Пьяные, почти что ежевечерние дебоши и их последствия сильно напрягали. Я собрала чемодан и в тот же вечер перебралась к своей новой знакомой.
    Вся эта учебная и бытовая суета немного отвлекли меня от недавних событий, так круто изменивших мою жизнь, но это не значит, что я перестала думать о том, кто стёр в моём сознании границы между «можно», «нужно» и «никогда». Первое время его силуэт мерещился мне на каждом шагу. Я бесчисленное количество раз пускалась в погоню за призраком в длинном кожаном пальто. Я молча гналась за ним, потому что даже не могла его окликнуть. Он был лишь образом, порывом ветра, небольшим шрамом на моём плече. 
    Будучи  замужем, я замечала мужчин, оценивала их, иногда даже рассматривала, но сейчас, став свободной, я перестала делить людей на мужчин и женщин. Мужчиной для меня был только он, тот, чьего имени я не знала. По ночам я снова и снова вспоминала свой полёт. Я вновь чувствовала чужую силу неоспоримую и невероятную, оспаривающую вселенскую гравитацию. Тяжесть внизу живота, сдавленное горло и беспорядочное мерцание в невесомой голове. Страха нет. Есть только его глаза, его голос, его прикосновения и моя невесомость. Почему-то я была уверена в том, что моя будущая профессия, связанная с небом, приблизит меня к нему. Эта уверенность меня как-то успокаивала. И я просто жила в ожидании его появления.

    4.
    Раньше я думала, что стюардессы - это всегда женщины, но теперь я с удивлением обнаружила, что мужчин в этой профессии добрая треть. У них немного другие обязанности: они, в большей степени, отвечают за загрузку багажа, в то время как бортпроводницы производят сопровождение пассажиров на всём пути следования.
    Парней в моей группе было шестеро. Лариса охарактеризовала их, как «симпатичных», я кивнула. Это были, действительно, приятные во всех отношениях молодые люди, в меру следящие за собой, но не метросексуалы. А девушки – здесь всё было как обычно: в равных пропорциях были представлены все классические типы:
    Охотница – три штуки.
    Эллочка - людоедка  - одна штука.
    Простушка обыкновенная – две штуки.
    Интеллектуалка – три  штуки (в том числе с завышенной самооценкой – две штуки).
    Профессиональная  Стерва – одна  штука.
    Мамочка – одна штука.
    Классная девчонка – две штуки.
    Мышь серая – одна штука.
    Секси – три штуки (в том числе Мерлин Монро – 1 штука, Мадонна образца 80-х годов - 1 штука, Барби обыкновенная – 1 штука).
    Мы – 2 штуки (в том числе я и Лариса). 
    Девочки были разными, но замечательно уживались друг с другом. Особенно мне нравилось, что ими движет искреннее желание стать профи в выбранной сфере. Об этом не говорилось вслух, но всем нам хотелось быть похожими на Ольгу – куратора нашей группы. Эта женщина была совершенна во всех отношениях: хорошие  манеры, грамотная речь, хорошо поставленный голос, безупречный внешний вид.
    На внешности Ольги стоит немного задержаться. От кончиков шпилек, на которых она бороздила землю, и до шпилек в её волосах, поддерживающих низкий пучок, свитый из русых прядей, всё было идеально. Спина была прямой, живот втянут, губы собраны в мягкую необременительную для окружающих и для самой Ольги улыбку. Она была настолько подтянута и внутренне мобилизована, что воображение невольно одевало её в форменный приталенный костюм стюардессы. Было понятно, что ей уже за пятьдесят, но эта цифра была скорее результатом ранней диагностики заболевания в его латентной стадии. Ольга относилась к женщинам, существующим вне возрастных категорий, которым не была знакома глупость ранней молодости, и на жизненных горизонтах которых никогда не появятся старческое бессилие и маразм.
    При нашей первой встрече она  представилась так:
    - Здравствуйте. Меня зовут Ольга. Я буду сопровождать Вашу группу в процессе обучения и постараюсь ответить на возникающие у вас вопросы. О профессии бортпроводника я знаю всё. Я пришла летать в Аэрофлот в 1978 году, а последний  рейс мой состоялся в 2007… общий налёт – чуть больше шестнадцати тысяч часов, - она обвела нас испытующим взглядом, оценивая эффект произнесённых числительных. И эффект был. Многие быстро поделили одно на другое и издали восхищённо – удивлённые звуки. Почти семьсот суток в небе!
    Дождавшись тишины, Ольга продолжила:
    - Вы все пришли сюда в поисках романтики и больших заработков. Вы хотите повидать мир, покрасоваться в салоне перед пассажирами, ловя восхищённые взгляды: «Ах! Как Вам идёт эта форма!». Но, поверьте, что первый же самостоятельный полёт заставит вас расстаться с иллюзиями и розовыми очками. Бессонные ночи, ответственность за жизнь и безопасность пассажиров, притирание в женском коллективе, где воспитание словом иной раз болезненнее удара кулаком, неуют случайных гостиниц, бесконечное ожидание разгрузки самолёта в удушающей жаре или парализующем холоде. Вам придётся принять бесконечность межконтинентального полёта, когда все вокруг дремлют, а ты дежуришь, ожидая вызова. В воздухе ценится умение бортпроводника решать возникающие проблемы самостоятельно, не отвлекая экипаж. А проблемы возникают часто: от капризных или нетрезвых пассажиров до реанимации при помощи подручных средств. Профессия, выбранная вами, сложная, требующая разносторонних знаний и навыков, мужества, уверенности в себе и способности нести ответственность за сотни чужих жизней. И ещё: ваше здоровье. Пониженное давление из-за ранних явок на рейс, варикоз, проблемы с сердечнососудистой системой, нарушение сна – это ещё неполный список типичных заболеваний, возникающих в результате частых перепадов давления, кислородного голодания и постоянной смены часовых поясов. Но, несмотря на все минусы, это замечательная, красивая, в прямом смысле слова высокая профессия. Ваша стихия – воздух, во время полёта вы - ангелы: сияющие, почти всемогущие и всепрощающие. И поверьте: на земле вы будете скучать.
    Помню, что последняя фраза вызвала у меня самую живую реакцию. Это было про меня: я уже скучала на земле.
    Три месяца пролетели незаметно. Видимо, начинало сбываться ещё одно предсказание Ольги о том, что время для нас должно утратить свои привычные свойства: оно будет либо спрессовано до предела, либо – бесконечно растянуто.
    После обучения предстояло налетать тридцать часов под руководством и присмотром инструктора. При распределении мы с Ларисой попали на один самолёт, а нашим инструктором стала Ира - немолодая уже стюардесса, хорошо знавшая Ольгу по совместным полётам. Она была спокойна, может даже флегматична. Все её действия были взвешены, точны и аккуратны. Она была терпима и к нашей неуклюжести, и к реакции пассажиров на неё. В сложных ситуациях она действовала сама, предлагая нам в это время напоить экипаж кофе. Когда мы заглянули в кабину пилотов в третий раз, командир ухмыльнулся и предложил нам просто отдохнуть на state up.
    Первый полёт прошёл без эксцессов. Практика полностью соответствовала теории. Лариса была абсолютно спокойна, а вот у меня в момент взлёта волнение зашкаливало. До этого я часто летала самолётами, но, будучи пассажиром, не испытывала и сотой доли нынешних эмоций. Да – облака вокруг, да – земля внизу, да – красиво, да – немного взбадривает перегрузка на взлёте и посадке, но всё это, как говорится, в пределах биологической нормы. Все знают, что такое паническая атака: сердцебиение, тремор, нехватка воздуха, сосредоточенность на эмоции. Так вот у меня в момент запуска двигателей начиналась атака восторга. Симптомы были классические, и мне с трудом удавалось скрыть их от окружающих.
    Я чувствовала каждый камушек, каждую трещинку взлетно-посадочной полосы. Глядя в иллюминатор, я наблюдала за всё ускоряющимся бегом земли за бортом самолёта. Лёгкий, едва ощутимый толчок, и самолёт отрывается от земной тверди, поднимаясь всё выше и выше. Внизу всё мельчает. Привычный антураж обыденной земной жизни превращается в топографический материал, а тело самолёта входит в лебяжий пух облаков. Несколько секунд, и в глаза бьёт слепящая синева чистого неба и яркий солнечный свет. Мы в небе. Мы летим не между небом и землёй, а между небом и вселенной. Волнение во мне утихает, и состояние умиротворённого успокоения от пережитого приятного волнения нарушают только необъяснимые для меня аплодисменты пассажиров.
    Пассажиры- вроде бы обычные нормальные люди на земле, а в самолёте испытывают самые неожиданные трансформации. Видимо, непривычное положение в гравитационном поле планеты вызывает эти кратковременные мутации человеческой личности. Некоторые пассажиры впадают в детство со всеми вытекающими последствиями, как то: капризность, страхи, беспричинное весельё, широко (буквально до морщин и до боли) наивно распахнутые глаза и соответствующие этому состоянию вопросы, задаваемые окружающим и бортпроводникам, баловство с кнопками, со столиками, со шторками иллюминаторов. Другая часть воздушных путешественников входят в зону звёздной турбулентности и начинают выносить мозг всем тем, кому не посчастливилось оказаться с ними на одном борту. Печально, если все эти вышеперечисленные  видоизменения отягощаются приёмом алкоголя.
     Наш второй рейс, и Ира с ног до головы облита томатным соком какой-то нервной дамой  из бизнес- класса. Её реакция? Просто пошла переодеваться, а нас попросила убрать в салоне и успокоить пассажиров. Мы с Ларисой вошли в салон. Публика немного шокирована (немного!), но никто не возмущён. Пожилой мужчина, попавший под томатную шрапнель, отряхивает брюки. На полу – осколки и красные лужицы. Ищу глазами обозначившую себя психопатку, но пронзительный визг слева разрешает эту проблему:
    - У вас тут что? Одни олигофрены работают? Я дождусь этот … лёд?! И пусть кто-нибудь уберёт здесь, наконец! Этой старой корове  давно пора на пенсию!
    И тишина… Меня потрясло тогда невмешательство других пассажиров. Некоторые отвернулись, а некоторые с интересом наблюдали за происходящим. Молчание нарушила Лариса:
    - Не волнуйтесь! Сейчас Вам принесут напитки, а чтобы Вы не испытывали дискомфорта во время уборки, я провожу Вас на свободное место в этом же салоне, - всё это было произнесено подчёркнуто членораздельно с сияющей улыбкой. Моя самаритянская подруга заботливо помогла даме собраться и эскортировала её в конец салона, а я в это время пошла за соком и салфетками. Пока я доставала лёд из контейнера, на пороге появилась смеющаяся Лариса:
    - Пойдём уберём там, а сок уже не нужен. Дама отдыхает, попросила не беспокоить. Такой довольной я не видела Ларису никогда. Я забеспокоилась:
    - Ты уверена? Может, я к ней подойду?
    - Она спит. И будет спать до посадки. Видимо, перенервничала, - Лариса  отвернулась.
    Через просвет между шторками я окинула взглядом салон. На последнем ряду сидела метательница стаканов и… мирно спала, склонив голову на бок. Я не на шутку испугалась:
    - Ларик, что ты с ней сделала?!
    - Она просто спит. Поверь мне: с ней всё хорошо. Она перенервничала и теперь отдыхает. Если хочешь, то можешь пойти и проверить её пульс. Но я тебя уверяю: она в порядке. Давай поговорим об этом вечером дома.
    Я боролась с томатными пятнами, удивляясь тому, что уже второй раз за последние несколько месяцев сталкиваюсь с необъяснимыми явлениями и как-то слишком легко соглашаюсь с их реальностью, не мучаясь долгими сомнениями. Конечно же, мой ночной полёт и внезапно заснувшая женщина, находящаяся на адреналиновом пике, это события несравнимые по масштабу, но привкус они оставили очень похожий.
    Ничего странного больше не произошло. После внезапного пробуждения в момент приземления скандалистка вела себя очень тихо, а выглядела удивлённо-настороженной. Перед выходом из самолёта она, словно включившись на мгновение, обняла нас, прослезилась и горячо поблагодарила за качество обслуживания и наши человеческие качества. Лариса одарила её прохладной асимметричной ухмылкой и негромко сказала, снимая её руки со своей шеи: «Достаточно. Можете идти. И помните: вежливость и чаевые». Последние слова звучали как условный знак или пароль. Женщина внезапно перестала улыбаться, разомкнула объятия и сдержанно попрощалась. Я не удивилась. Я просто ждала вечера и объяснений.
5. Всю дорогу  мы молчали, лишь изредка обмениваясь  малозначительными репликами. Дома состоялся традиционный ужин на диване, после которого повисла пауза, словно вакуум, вытягивающая из меня не дававший покоя вопрос. Массируя гранёные бока кофейной чашки, я посмотрела Ларисе прямо в глаза  и спросила:
-Лара, как ты это сделала сегодня ...ну, с той тёткой с томатным соком? это гипноз? 
По лицу моей подруг растеклась лисья улыбка, правая бровь изогнулась, влажно блеснули верхние резцы, прикусывая нижнюю губу. Она словно что-то решала для себя. Пара взмахов ресниц, и она заговорила:
- Я была во втором классе, когда, не выполнив домашнюю работу, подошла к учительнице и попросила её не говорить об этом маме. Она так и сделала, но я почему-то была уверена, что не доброта учительского сердца спасла меня от вечерних разборок, а моя собственная воля, моё желание, которому взрослая женщина почему-то не смогла сопротивляться. И я начала экспериментировать. Первые "пробы пера" были совсем незначительными, но я росла, и желания мои становились всё масштабней. В результате к 10 классу у меня была коллекция "угнанных"  мальчиков и коллекция ювелирных украшений, презентованных мне своими прежними хозяевами,  - Лариса сделала  паузу и бросила на меня испытующий взгляд: она хотела увидеть моё отношение к однозначно противозаконному характеру своего поведения. Я не реагировала, и она продолжила:
-Каждый год на летних каникулах мама отправляла меня на всё лето к бабушке на Урал. Бабушка моя  жила в Кондинском, хотя называла его по-другому -Нахрачи. Красиво там было: река, растительность какая-то немыслимая. Бабушка моя была наполовину манси. Жила она одна в старом деревянном рубленом доме недалеко от церкви, в которую водила меня по воскресеньям. Бабушка очень меня любила, и я напитывалась этой любовью, и этого запаса хватало потом на целый московский год. У меня были там друзья, и там же случилась первая любовь ... Я его "с люльки", как бабушка говорила, знала, а тут пошли на речку, и что-то произошло с нами, как будто волшебство какое-то. Вот с ним я и задержалась в ту ночь почти до утра. Ничего не было, просто разговаривали и целовались немного, а нас всё это время родня искала -бегала. Когда вернулись, на его отца даже смотреть было страшно, а моя бабушка  отвесила мне первый из двух подзатыльников. И что удивительно: её мягкая нежная рука оказалась неожиданно тяжёлой. Несколько секунд в голове стоял звон, а картинка немного поплыла. Потом бабуля поджала губы и процедила: "В дом! Ни ногой больше за порог!". Я проворочалась всю ночь, и утром мне стало ясно, что если всё узнает мама, мне по приезде будет хуже, чем Димке. И я решила "уговорить" бабушку сделать  этот "позор" нашим маленьким секретом. Испытывая угрызения совести, понимая, что воздействовать подобным образом на близких - аморально, утром я подошла к бабушке, чмокнула её в щёчку, взяла за руку и направила в её зрачки уже отработанный проверенный взгляд. Но, едва успев начать произносить свои "заклинания", я получила вторую оплеуху, ещё более увесистую, чем первая. Когда колокола перестали звонить в моей голове, я услышала голос, отдалённо похожий на бабушкин, но какой-то сухой с жёсткими чужими интонациями: "И давно это у тебя? Давно ты людям голову задуриваешь?". Я опешила: бабушка знала, что я хотела сделать, и, видимо, не очень удивлялась моей способности. Я рассказал ей всё: и про учительницу, и про всё остальное, только о своём маленьком трофейном алмазном фонде я не сказала ни слова. Бабушка слушала, и выражение её лица менялось: поджатые губы и холодный взгляд уступили место понимающей улыбке. Она смотрела на меня по-другому: уже не как на любимого ребёнка, а как на взрослую полноценную человеческую единицу, но от этого не менее любимую. Когда бабушка заговорила, я поняла, что и речь её, и голос тоже изменились: "Значит и тебе это передалось...  Мама твоя тоже могла, пока отец твой ей жилу не перегрыз. Волк он... В каждом из нас зверь живёт и ведёт нас по жизни. Он её своей любовью без силы оставил, а она и рада была. Да и я тоже. Тяжёлая это ноша. По женской линии это у нас: и у матери моей, и у её матери, а бабка мамина ещё к Неройке на Зюраткуль ходила. Мама моя кровь смешала, потом я ... Думала, что сила из семьи нашей совсем ушла, а тут ты... Рисонька! Детка! Не балуй с этим. За всё спрос потом будет. Но не рассказать тебе то, что сама знаю, не могу." Бабушка повела меня на чердак и только тогда я осознала, что никогда не была на бабушкином чердаке, хотя дома, в Москве, чердаки и подвалы всех близлежайших многоэтажек были мною изучены досконально. Бабушка словно мысли мои прочитала:"Раньше женщине на чердак совсем хода не было, да и вообще никуда. У манси мужик бабы боится: и нечистая она, и рода чужого. Мужской угол, место мужское - "чистые", женщине туда нельзя. Потому и пошла я за русского, чтобы бубенчики на шубе для очищения не носить. А потом и мама твоя отца твоего студента встретила и уехала с ним". На чердаке бабушка подвела меня к здоровенному сундуку, рядом с которым мы сели прямо на пол, и сказала: "Если почувствуешь ещё что-нибудь в себе, чего раньше не было, а меня на свете уже не будет, приедешь сюда, все ответы тут". Там, в пыльном полумраке чердака бабушка открыла мне "голос".
-Голос?!- оглушённо повторила я, как эхо. Лариса оказалась фантастической рассказчицей. Её интонации завораживали, заставляя оторваться от реальности и перенестись на десяток лет в прошлое.
-Голос - это ... как сказать?...это... Вот смотри!- моя подруга опустила голову, и после секундной паузы я услышала её тихий немного искажённый голос:
-Саша, ты меня слышишь?
-Конечно, слышу, -улыбнулась я, а про себя подумала, что имею абсолютный слух и все вязанные с этим осложнения.
-А теперь внимательно смотри на меня,-Лариса подняла лицо и сказала:
-Абсолютный слух, девочка, это не самая большая беда в жизни.
Она говорила, вернее я её слышала, но губы её оставались плотно сомкнутыми. Не помню, что я осознала сначала: то, что она говорит с закрытым ртом, или то, что говорит о том, о чём я лишь подумала. Голос зазвучал снова и стал более внятным:
-То, что я говорю тебе, больше никто бы не смог услышать. И ещё: я могу слышать тебя, когда ты молчишь. В принципе я не нуждаюсь в телефоне, и она засмеялась, но уже в обычном человеческом режиме. Потом Лариса встала с дивана и, зачем-то потрепав меня по плечу, ушла в направлении кухни, где, судя по доносящимся до меня звукам, она занялась приготовлением ещё одной порции кофе.
Пока варился кофе, мой мозг переваривал поступившую информацию, и когда обработка была завершена, я пошла на кухню и задала Ларисе прямой вопрос:
-Так ты ведьма?
-Нет. Какая я ведьма?! Бабушка говорила, что семья наша никогда никому ничего плохого не делала. Скотину лечили и людей, если могли. Но я и этого не умею. Только говорить, слышать и внушать немного получается. А если честно, то лучше бы и этого не могла. Видишь всё это? Квартира, машина... Это всё оттуда. Муж мой тоже трофейным вариантом был. Он  в меня сначала по-настоящему влюбился, но мне этого мало было. Решила эффект усилить...-Лариса помолчала, глядя в тёмное окно, а потом продолжила, - а он в тот же вечер разбился. Может совпадение, а может и нет. Я ведь не знаю ничего. Бабушка мне больше ничего и не рассказывала. Только про сундук всё время напоминала, чтобы после её смерти я его себе забрала. А я когда на похороны приехала, поднялась на чердак, а там пусто.
Мы снова пили кофе и снова сидели на диване, но всё ощутимо изменилось. Я почувствовала, что могу в свою очередь поделиться  наполнявшим меня воспоминанием  без риска показаться сумасшедшей. С трудом подбирая слова, я рассказала Ларисе о той ночи. Она очень внимательно меня слушала и сначала улыбалась, но когда я сказала, о том, что готова всё отдать за одну встречу с ним, от её улыбки не осталось и следа.
-Знаешь, Саша? Я бы на твоём месте не стремилась к этой встрече и вообще перестала бы об этом думать. Не потому что я тебе не поверила, а именно потому, что верю в твою историю. В каждом из нас живёт зверь. Может его зверь взял над ним верх и вышел наружу. В детстве бабушка моя про медведей-оборотней рассказывала. Может и есть они. Я же голоса слышу. Так почему бы парню в птицу не превращаться время от времени? Ты- девушка здравомыслящая. Вот и подумай: встретитесь вы, влюбитесь, всё нормально будет. Ну, а что за дети у вас получатся? Вдруг их тебе высиживать придётся? - и Лариса зашлась совершенно безответственным детским смехом. Такая резкая смена эмоций подействовала на меня, как прыжок в прорубь после парилки. Стало вдруг немыслимо легко. Я словно сбросила непосильную ношу. Жизнь перестала быть драмой. Мне было всего двадцать два года, у меня была подруга-почти-ведьма, бесконечное голубое небо, и был Он в фазе совершенной мечты. А что ещё нужно для счастья?!