В дань Уважения и Благодарности
Михаилу Михаиловичу Зощенко
* * *
Люблю я, братцы мои, купаться. И не просто, как, положим, некоторые граждане мороженое любят или там некоторых близких родственников. Не так. А шибко дюже очень уж сильно люблю. Порой даже мочи нету. Но ещё пуще люблю нырять. Правда, теперь не так как прежде. И все после одного случ’ая. Отдыхали мы с моею Машкой в Крыму, на курортах. И каждый божий день купались – Машка тоже очень это дело уважает. Иногда по несколько часов кряду. И ныряли, конечно. Я так любил, не то что пацаны какие, с пирсу, а непременно повыше, метров с пятнадцати, а то и больше. И ласточкой. А Машка только с пирсу. «Я, говорит, не шальная какая, чтоб со скал по пятнадцати метров сигать.» А я, то есть, шальной и есть. В тот день, помниться, мы с Машкой впервые за время отдыха на фильму собирались. Но первым делом – купание. Я, по обыкновению, полез на гору, с которой обычно и сигал. И сиганул. Как всегда, ласточкой. Вынырнул и, как всегда, чувствую в том самом месте, что при дамах упомянуть даже неприлично, такой холодок. Только в тот раз уж какой-то слишком особенный, я извиняюсь. То есть натурально холодный. Как будто на мне плавательной одежды нету. Потрогал я обеими руками по очереди те места, на которых она, эта самая одежда, должна быть и правда – нету! Срам да и только. А тут еще Машка ко мне плывет. Кричит что-то весёлое. Только мне не весело. Я даже от такого позора скорее на берег решил выбраться, да вовремя опомнился. Машка всё ближе да ближе, между прочим, подплывает. Ещё и маска подводная на ней. Так меня в дрожь и бросило. Взяла, понимаешь, моду - под воду нырять! Как с пятнадцати метров – так извините, а как под воду – хоть цельный день. Ну, я, конечно, обе руки под воду, прикрыл что смог, а ногами только на воде и держался. То есть, с помощью одних ног, потому что руки, извиняюсь, заняты кой-чем. - Не подходи! – кричу во все горло. – То есть, того, не подплывай! Машка испугалась, чуть воды не захлебнула в рот. Плавает в одном месте, вокруг меня, то есть. Ближе не суется, боится. - Чевой-то ты? – спрашивает. - Ничё, - говорю, - не подплывай и всё. Я один, может, люблю купаться. - Как-то один? – плавает дальше Машка. - Обыкновенно, - говорю. А ноги уже не так слушают, как в начале – устали. – То есть, сам по себе. Отдельно, значит, от других. - Как это отдельно от других? – не перестаёт плавать Машка. – Мы ж цельный месяц вместе прокупались. - А я, между прочим, – говорю – по четвергам люблю отдельно. По двадцатым числам. – А сам, как на грех, точно не могу припомнить двадцатое число или не двадцатое. - Довольно обидно, - говорит Машка - что теперь только это известно стало, внезапно как-то. Я не против купальной индивидуальности, конечно. Даже за, но как-то странно с вашей стороны. - Я, гражданка Мария Алексеевна, еще с нырятельной маской это дело обожаю. Так, что мочи нету, – а сам думаю, к ней подплываючи и маску отымая, что, может, сыщу свою купательную одежду для тела где-нибудь на дне, потому как неглубоко здесь. - Ну и купайся один, - совсем обиделась Машка, уплываючи от меня к берегу. - Но в кино мы пойдем, слышь, кому говорю-то! – ору ей вдогонку, а она изображает, что не к ней обращенье. – А то билетов жалко, потому как деньги уже уплочены. Машка доплыла спокойно до берега и давай собираться. Гляжу, она и мои вещички хватает – наказать, то есть, хочет. - Штаны хоть оставь, - кричу, как дурак, на весь пляж. А то, думаю, милиционер еже ли без рубахи да без туфлей и не остановит, так без всего, извиняюсь, и в одной плавательной маске, так точно задержит. Оставила Машка штаны и ушла. А я, опять же, как дурак, напялил на себя маску и всё пытался сообразить, с чего это со мной такой конфуз приключился и аккурат в тот день, когда на фильму собрались. Не понял сначала. Понырял-понырял – все без толку. И вдруг вижу на дне чтой-то белеет, не иначе как то, ради чего я всю нырятельную процедуру с подводной маской и затеял. Стал я еще пуще заныривать. А силы-то уходят. А ЭТО глубоко оказалось. Тогда я из последних сил поднатужился, да как нырну. Добрался из самых найпоследних сил, рукой даже достал, а то камень подводный был. Плюнул я, а в этот самый момент ко мне в рот воды набралось – литра два. Вынырнул я поскорее на поверхность моря да насилу откашлялся. Всё, думаю, нужно темноты дожидаться.
Пошёл на мель, к штанам поближе. Жду в маске. Скучаю. Замерз весь. Иногда всяких охотников до чужих штанов отгоняю, потому как штаны совсем близко до воды. Достать только нет никакой возможности – светло ещё и народу вокруг полно. И тут меня осенило! Я то ведь эту самую купательную одежду для ныряния только сегодня приобрёл, потому как вчера вечером старой не обнаружил на верёвке, где сушилась наше с Машкой бельё. Они мне ещё малы показались. А продавец, собака такая, сказал, что в море-то они и увеличатся. Материал, вишь, импортный, специальный. Ещё они подешевле были, чем те, что с завязочками на поясе. И что ж я, дурья башка, их-то не взял. Сэкономить хотел. Вот и сэкономил – Машка неизвестно где, фильма отменяется, а я стою один с нырятельной маской на макушке и без нырятельной подводной одежды на ейном законном месте, синий, как баклажан, дрожу, как холодец и смотрю, как бы никто в сумерках не спёр мои законные спасительные штаны. Не успел я окочуриться от холода, как темнота-таки наступила. Я добрался до своих штанов и что есть мочи помчался к Машке – в кино мы могли ещё успеть. Но по дороге нужно было где-нибудь добыть рубаху. Пришлось одолжить её в ближайшем дворе, у незнакомых жителей, сняв с бельевой верёвки, с намерением возвернуть непременно завтра в целости и сохранности. Я ещё огорчился, что и туфли не вывешивают сушиться. Машка и не желала идти – шибко уж обиделась. А я сказал, что всё это напрасные её глупости, а главное – билетам пропадать нет никакого смысла, деньги-то уплочены. Она всё противилась, но только до кинотеатру. Как мы уселись, сразу стихла. И мне фильма понравилась. Не понравилось только, что гражданин прямо за мной сидемши, все чегой-то бормотал и возмущался. А чего он возмущался, я понял, как только мы из фильмы вышли. Он, гражданин этот, мал ростом вышел, да еще я, оказывается, весь фильм с нырятельной маской на макушке просидел, без задней совершенно мысли. Снял я её и пошли мы с Машкой почти счастливые домой.
С тех пор я, братцы мои, нырять не шибко-о и люблю.