ГЛАВА 19.
БЕЗУМНЫЕ ГОЛОВЫ…
«…“Ренато” – рождённый заново. Нэт. Нэт Нельман. Был бы. А будет Нэт Вайт. Что ж, имя звучит прекрасно: хлёсткое, яркое и запоминающееся – в пору становиться политиком…»
Горькие размышления всё кружились и кружились в голове Вероники, пока отдыхала перед церемонией регистрации брака. Свадьбу решили сделать позже, когда разрешится от бремени, оправится от родов.
«Прав Банни, наверное. Зачем лишние разговоры и хлопоты потом с усыновлением? Сын ни при чём – мой грех. Пусть родится в браке, обретёт отца и его фамилию. Ренато Санчес».
Скривила губы в саркастической усмешке, не понимая, что же её так «ломает»? Тяжело выдохнув, зажмурилась сильно, до красных мушек под веками, до выдавленных слёз, опомнилась, вспомнила о сложном макияже, ругнулась неприлично по-русски, заставила себя перестать хандрить.
«Не дразни гусей – зад защиплют! Заелась? Чего надо? Куда всё смотришь наверх? Как бы не споткнулась, да нос не расквасила! Не пора смириться и опустить взор на грешную землю? Не с неё ли взираешь? – замерла, заскулила, не справляясь с непонятной тоской и тяжестью под ложечкой, взмолилась в отчаянной молитве: – Ник, отзовись! Подскажи, родной… Дай знак, любимый… Мне одиноко и холодно без тебя…»
Раскачиваясь из стороны в сторону, обхватила себя дрожащими руками, желая лишь одного – разорвать этот костюм в клочья, ведь в нём скоро станет законной женой другого. Судорожно хватая красивую ткань пиджака, мяла, цепляя шёлковую вышивку ручной работы маникюром. Заметив это, с трудом остановилась, села ровно, положила ладони на колени, гладя юбку с таким же рисунком.
«Пора. Решайся, Никитка. Ты же понимаешь, что покойника не вернуть из-за грани, не оживить. Живое живым, прах к праху, жизнь к жизни, тепло к теплу, сердце к сердцу. Вот и живи. Эсти тебя любит по-настоящему, с ума сходит, ждёт не дождётся, когда станет мужем по людскому и божескому закону. Измучился, несчастный… – опустила виновато голову, тяжело выдохнула, – и не может дождаться, когда родится малыш. Ведь тогда, наконец, станет полноценным мужчиной, любовником и любовью, суженым и другом, судьбой на века! Тебе. Для тебя, – посмотрела невидящим взглядом в окно. – Затянулось наше воздержание. Дитя слишком тяжело даётся – не до интима. Едва ношу и живу…»
– Ну, родная, готова?
Отец тихо вошёл в комнату, остановился напротив, наклонился, присмотрелся к личику.
– Понятно. Ожидаемо. Обычная хандра невесты, поверь, милая. Мама тоже психовала. Мы её едва в мэрию затащили! Точно-точно! Тони и внёс на руках, лично, представляешь?
Вскинула огромные глазищи, поражённо уставилась, вскинув брови.
– А то… Он поставил тогда жирную точку. А вот в церковь не смог войти. Не нашёл, бедняга, сил. Но стать моей женой твою маму заставил силой! Клянусь. По сей день ему благодарен! – затих. – Такого человека ещё поискать, понимаешь? Эстебан вырос таким же. Не убей парня, родная, – присел на корточки, заглянул в низко опущенное побледневшее личико, поднял мягко пальцами. – Эсти, конечно, в чём-то ещё дитя, но он его сын, плоть от плоти, кровь от крови, а она не самая дурная, как оказалось.
Рассмешил этими словами, заставил дёрнуться тельцем. Встал, поднял дочь, обнял, поцеловал красиво уложенные волосы.
– Пора, сеньора Санчес. Сеньор уж нервничает в холле. Как там la hi’ja?*
– El hi’jo,** – прошептала тихо, побледнев.
– Тогда, брак просто обязателен – сын должен расти в полноценной семье. Время. Да… – затормозил, оглянулся, опустил взгляд на руки дочери, – разгрузи пальчик-то. Там нет места, – на русском, смотря прямо в глаза, не сводя серого мрамора, твёрдого и прохладного. – Немедленно.
Под немилосердным и таким чужим взором Ника, стиснув зубы, сняла помолвочное кольцо Банни, помедлив, стянула второе – подарок Николаса, вернула первое на законное место, замерев, подержала осиротевшее украшение и… надела на безымянный палец правой руки. Успокоилась отчаянно-пронзительной правдивой мыслью: «Что ж, буду женой Ника по русскому обычаю, по православному: на правом пальце обручальное колечко. Вот так, Никитка. Сейчас ты станешь двоемужницей: в реальной жизни – женой Эстебана Санчеса, на ментальном уровне – Николаса Нельмана. Два кольца, два мужа, две судьбы. Дважды жена, дважды замужем, единожды вдова. Двойная жизнь выпала тебе».
– …Я уже стал волноваться.
Побледневший Банни метался по холлу, не замечая спокойных и невозмутимых членов семьи Вайт. Мексиканцы не приехали, сказав, что обязательно прибудут на свадьбу. Были лишь друзья и соседи, те, кто следил за этой парой с самого начала их романа.
– КАк ты, родная? – кинулся к напряжённой невесте, поцеловал ледяные ручки, сжал нежно, грея и поддерживая. – Ты прекрасна, любимая.
Восхищённо окинул взглядом праздничную причёску с бриллиантовой диадемой, обратил внимание на тончайшую мантилью – подарок его родителей. Торжественно поднял с плеч, накинул на её голову, закрепив за диадему с помощью метнувшейся на помощь Ланы.
Ника была бледна, молчалива, словно неживая.
Напрягся, заглянул в синие глаза.
– Готова? – тихо, едва слышно, почти без надежды.
Уловив отчаяние в мужском голосе, кивнула, справляясь с поднявшимися слезами.
– Спасибо, судьба моя.
…Вечером скромное торжество было закончено.
Молодожёны провожали дорогих гостей в большом фойе семейного особняка, улыбаясь счастливо и радостно: страхи остались позади – расслабились и наслаждались мгновеньем.
Банни, сияющий и взволнованный, стоял позади любимой, трогательно держался руками за её округлившийся животик, целовал голову и плечи, шептал слова любви и нежности, трепеща крупным телом.
Ника, положив ручки поверх его кистей, ласково гладила, неуловимо соприкасаясь новыми обручальными кольцами.
Тони преподнёс их перед церемонией, едва её не сорвав – у Вероники началась безмолвная истерика. Кольца, сделанные на заказ, оказались очень похожи на подарок Нельмана: золотые обручи с полоской красной эмали посередине, обрамлённые по внешним сторонам вереницей мелких рубинов, создавали эффект поверхности, полностью усыпанной камнями!
С трудом невесту привели в чувство, недоумевая:
– Что её так расстроило?
Списали на гормоны и поздний токсикоз.
Сейчас отметила, как они прекрасно смотрятся в сочетании с помолвочными кольцами обоих. Рубины сливались в яркое жизнерадостное пятно на руках, сияя многочисленными гранями и добротным благородным жёлтым золотом. Заметила, что муж надел её серебряное кольцо на правую руку, хмыкнула: «Чтобы не закрывало знак его несвободной отныне жизни».
Улыбнулся на внимание с её стороны, пожал плечами:
– Всё равно несколько дней и поношу. Нам нельзя никаких украшений иметь нигде – спорт не терпит помех.
Родители вздыхали с облегчением, часто обнимали детей, смахивали радостные слёзы и всё допытывались, как назовут дитя.
Молодые не сдавались, храня тайну до последнего, даже пол ребёнка ещё не оглашали. Знал лишь Стас, но обещал молчать.
Братья и сёстры Ники старались к ней не приставать: быстро поцеловали и отошли на приличное расстояние. Мальчишки смущались округлившегося живота, краснели и прыскали в кулаки; Ева и Анна отчаянно завидовали, мечтательно вздыхая, но честно делая знак от сглаза.
Мать, Лана, пыталась наладить контакт с дочерью, пошептаться по-женски – тщетно: та захлопнулась намертво. Вздохнув, сдалась, прижимаясь к притихшему мужу, Стасу, который сразу заподозрил, что Эсти прикрыл грех их непутёвой дочери.
Лишь Энтони, отец новобрачного, был просто счастлив, не заморачиваясь ни смущением, ни завистью, ни скрытым недовольством, а тем паче, подозрениями или стыдом. Пройдя все круги ада с Ланой, теперь был готов принять всё: и неверность невестки, и побочных детей, и вздорный характер, лишь бы так же любила Эстебана, как сумела мать: преданно, долго и неугасимо. Очень на это надеялся, уповал.
– Ну, любимая моя девочка, любимая женщина моего любимого сына, та, которая скоро родит любимых мною внуков… – радостно шутил, целуя руки смущённой и очаровательно краснеющей невестке, – ты, наконец, смирилась с фактами и доводами жизни? Или ещё пару десятков лет поспоришь, как это делала отчаянная мама?
Любяще косился на Лану, продолжая обожать и четверть века спустя.
Дождавшись лукавой улыбки и озорного кивка черноволосой головки снохи, заразительно расхохотался, сцапал огромными ручищами детей, обнял, крепко поцеловал в щёки, отпустил, полапав ещё и по отдельности.
– Фууу, хвала Мадонне! А то я стал волноваться, что перестанешь быть Вайт и превратишься в скучную сеньору Санчес! Даёшь Вайт и подольше!
– Ею и остаюсь – фамилию не меняла. Дети унаследуют фамилию отца – не я же его дитя, – шутила, целуя ухмыляющегося мужа в подбородок. – Пусть разбираются с мексиканской роднёй, мне хватает и канадской!
– Ничего-ничего. Вот родишь, отдохнёшь, и закатим свадьбу века, а потом кааак нагрянем в Саванну! Держись, американская старушка – мы приедем! Всем обозом!
Веселье было обеспечено надолго: Тони раззадорил многих на заманчивую идею – массового десанта в Америку.
Расходились-разъезжались по домам, продолжая обсуждать вполне серьёзно перспективу поездки со словами:
– Очень даже возможно… Отличная идея! Класс! Заманчиво…
– Спасибо, Тони! Дал головам пищу для размышлений на несколько месяцев! – Стас пожал руку другу, обнял, похлопал по спине. – Забава канадцам и источник заработка американцам!
Проводив гостей, долго сидели в малой гостиной, пили кофе, лакомились сладким и фруктами, оттягивали неизбежное – разлуку: во дворе стояла машина из клиники. Больше тянуть нельзя: Вероника должна лечь на сохранение: последние показатели тревожны – восемь месяцев.
– Оставим вас на время. Идите, переоденьтесь, попрощайтесь, а мы врачей покормим, – Лана прервала трапезу. – Не стоит до ночи тянуть. Нике пора отдохнуть от суетного и нервного дня.
– Спасибо, мама. Согласны.
Эсти поднял на руки возмущённую жену и быстро унёс прочь под всеобщий тихий смех. На второй этаж пошёл пешком, останавливаясь на площадках и целуя сладкие губы Ники.
Внеся в комнату, осторожно раздел, нежно снимая великолепный костюм от именитого дизайнера.
– Чудо как хорош, любимая! Ты была просто восхитительна сегодня!
Отстегнул мантилью, снял диадему, мягко выпустил волосы из немилосердного плена шпилек и золотой сетки, помассировал голову, шею, плечи, спустился на руки и кисти, заметив, как напряжены, как стискивает пальчики в кулачки.
– Всё позади, родная. Прости, что поторопил с церемонией. Нас скоро вывезут под Атланту. Предстоит Суперкубок. Начнётся ад. Не смогу даже на день прилетать, как с ближних баз под Индианаполисом или Питтсбургом. Волнуюсь за тебя сильно, голову теряю! Места не нахожу, когда вдали. Ты одна…
– Я не бываю одна! – вспылила, напряглась, как тетива. – Под неусыпным присмотром и днём, и ночью. Тебе ли этого не знать? – нервничала всё больше.
– Прости, любимая! Хотел, как лучше. Неудачная идея, согласен. Не нужно было звонить твоим коллегам. Ничего лучше на ум не пришло. Качок, – виновато поцеловал спинку в золотых брызгах, накинул на плечики халатик, мягко положил жену на кровать. – С душем повременим? Мне уйти?
– Нет… Прости за вспышку… Вызови врачей. Хочу в свою палату. Ты прав: мне нехорошо…
…11-го июня 2014 года, через семь дней, случилось то, чего боялись – открылось кровотечение. Встал вопрос, кого спасать: мать или ребёнка.
Обезумевший муж, сорванный с базы, дико кричал:
– Никто не вправе решать, кому жить, это дело бога!
Вызвали бригаду из Окружного госпиталя и решили рискнуть.
Спустя два часа, коридоры клиники огласил басовитый крик младенца.
– Сын! – одновременно закричали Энтони и Эстебан и кинулись в объятия.
Мать и дитя были спасены, о чём тут же громко раструбили таблоиды всех мастей и стран, опубликовав нечёткие снимки частной клиники и кого-то за стеклом с ребёнком на руках.
Судиться за «дезу» семья не стала, пригласив основной телеканал страны для эксклюзивного интервью через три недели, когда для Вероники и сына всё было позади.
Их фотографы оказались компетентны и деликатны: фотографировали то, что позволяли хозяева, так, как советовала именитая художница, г-жа Лана Вайт, ставшая бабушкой, но не утратившая ни привлекательности, ни шарма, ни влияния.
Фотосессия вышла такой трогательной, что ещё долго номера газет, журналов и серии передач выходили с материалами, полными счастья, любви и чувственности, что всегда присутствовала в снимках и самой госпожи, и её дочери Вероники, восходящей звезды модельного бизнеса.
После такого пиар-хода никто не посмел вспоминать историю семьи в негативном плане. Напротив, подхлестнули интерес к старому фильму о романе Ланы с бодигардом, вновь прокатав по всем каналам обеих Америк!
Неудивительно, что, спустя два месяца, на пороге особняка Вайтов вновь появились представители киноиндустрии с предложением продолжения истории, теперь с участием детей героев. Посоветовавшись, и главные виновники шумихи – Лана и Тони, и молодые – Банни и Ника, попросили отсрочку, мотивировав занятостью и ежеминутной заботой о малыше, родившемся преждевременно. Телевизионщики временно оступились, но активно начали собирать материал самостоятельно, потирая в предвкушении руки.
Службе безопасности семьи прибавилось работы.
Наступил сентябрь, закружилось осеннее цветное безумие, захороводила сумасшедшими запахами королева Осень, вовлекая в безрассудную карусель чувствительных и романтичных особей, засыпала красным, жёлтым, оранжевым и охряным золотом города и парки, поля и далёкие селенья Канады.
Редкие этот год дожди не омрачали великолепного богатого бала природы, маня людей за город, на озёра, в маленькие гостинички и поместья, сдающиеся внаём на короткую волшебную пору лириков, мечтателей и художников.
В руках горожан всё чаще виднелись яркие многоцветные букеты кленовых листьев, повсюду витал приторный запах увядающей листвы и терпкий флёр отсыревшей коры, прели, мха и грибов.
Закончив титанический труд по формированию цикла картин серии «По “Золотому Кольцу России” с друзьями. Двадцать лет спустя», Ника, наконец, могла вздохнуть относительно спокойно – основная часть контракта выполнена, на оставшийся материал тут же заключили новый на очень выгодных условиях.
Презентация серии «По России. Тропой прошлого» мгновенно привлекла видных инвесторов и влиятельных персон, что автоматически обеспечивало побочные контракты на рекламу эксклюзивной парфюмерии, драгоценностей, женского белья и прочее. Адвокаты семьи Вайт-Санчес едва успевали договариваться, согласовывать, продлевать…
Ника была на годы вперёд обеспечена и работой по основной профессии, и как фотомодель, и как манекенщица в очень узком кругу, получив сценическое имя «Крошечная Победа». Так деятели сферы фэшн-индустрии ввели моду на маленьких моделей с большими глазами. Эпоха «вешалок без лиц» заканчивалась, подиум повернулся лицом к естественности и настоящей природной красоте славянского типа.
– …Живы, госпожа? Держитесь, я выведу Вас через технический выход.
Иннар её буквально выкрал с затянувшегося до неприличия банкета, где варились миллионы и человеческие судьбы.
– Пять минут терпения.
Через несколько мгновений неприметный скромный джип выехал с задворок огромного развлекательного комплекса и рванул в ночь в сторону столицы.
– Позвони мужу.
– Не совсем удачная мысль. Матч послезавтра – все мысли у парней о нём.
– Сама это сделаю.
– Не стоит. «Засветитесь» опять, – раздражённо вздохнул.
Притормозил машину возле обочины, осмотревшись, вышел и стал говорить по сотовому. Всего несколько минут. Вернулся, молча тронул джип, смотря невидящим взглядом на дорогу.
– Ну?!
– Сбежал. Сегодня. Едем домой.
Вероника онемела, замерла, а потом расхохоталась в голос!
Иннару же было не до смеха.
«Сумасшедшая пара! Под угрозой контракты, бешеные деньги, честное слово и имя, а они срываются друг к другу, как полоумные! Страсть ценят выше, чем деньги и славу. Вот это клиентка попалась! Свихнёшься с нею, точно», – размышляя, выжимая из машины максимум.
Нервно следил за обстановкой на дороге, стараясь не зацепить копов. Повезло, не встретились.
Подъезжая к дому, сбросил скорость, остановился за один поворот. Вышел, вывел женщину и, опасливо оглядываясь, провёл дворами, придирчиво следя за припозднившимися людьми.
Проводив до этажа, постоял в дверях лифта, убедившись, что на площадке Веронику встретил муж, который кивнул ему, подхватил жену на руки и быстро унёс в квартиру. Постояв бездумно в раскрытых дверях лифта, лишь покачал поражённо головой.
«Что делать? Опять уговаривать этого туполобого тренера не выставлять осатаневшему без секса парню претензии и штрафы? Он же не виноват, что достался такой неуёмный темперамент, что даже изматывающие тренировки не остужают кипящей крови!»
Вернулся, сел в машину, откинулся на подголовник головой, посмотрел на часы, вздохнул.
«Всё равно не спит от злости. Надо звонить».
Позвонив, вытрепав нервы с упрямым ослом по имени Ив, закрыл глаза на миг…
Странный звук тревожил через сон, удивлял и заставлял проснуться, но Петерс просто не мог разлепить глаз: снилась она, Ника, что стало повторяться часто. Застонав, силой разорвал сладкие путы наваждения и распахнул глаза цвета моря, онемев от удивления – на улице было утро! Впервые в жизни провалился в сон, как в тёмную непроглядную яму! Мало того, что не поехал на квартиру, так ещё и не отзвонился клиентке, не проверил, всё ли в порядке! Это не просто нарушение – выпадало из всех допустимых норм.
Машинально растирая рукой онемевшую шею и плечи, терзался угрызениями совести до тех пор, пока вновь не услышал тот звук из сна, только совсем близко. Прислушался, недоумевая, и тут увидел этот необычный источник.
По пустынной дорожке, выходящей из знаменитого сквера района, на полной скорости летела… тёмно-каурая лошадь, изредка издавая взволнованное ржание, высекая искры из-под копыт! Она скакала во весь опор, крупным намётом, развевая гривой цвета шоколада, наслаждаясь свободой и природой. Промелькнув коричневой молнией мимо, понеслась дальше, свернув налево вверх по улице. Редкие по раннему утру прохожие в ужасе шарахались в сторону от этого галопа, таращили удивлённые глаза, потрясённо вскрикивали, звонко по-детски смеялись, наблюдая, как лошадь-призрак быстро пропадает в лёгком тумане, медленно уползающем в сторону залива неподалёку. Через минуту её уже не было, словно приснилась.
Опомнившись, Иннар рассмеялся легко и чисто, будто отряхнувшись от ночного наваждения, вносящего столько смуты в спокойную и привычную доселе жизнь и душу. Посмотрев на часы, присвистнул, тяжело вздохнул и поехал в съёмную квартиру, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Начался новый день, а с ним и проблемы: через пару часов нужно будет вмешаться в семейные дела клиентки. Не нравилось, а выбора не было, что не радовало ни одну из сторон.
…Банни, вновь сорвавшись с важных тренировок, сломя голову ринулся в Монреаль к ней, к жене, любимой и желанной Нике.
Влетев в нетерпении в квартирку на бульваре Лазаль, невдалеке от одноимённого парка, радовался и предвкушал, но ждало разочарование – пустота и тишина. На столе в гостиной увидел записку: «Выставка в центре. Буду поздно. Звони Иннару». Только прочитал, раздался его звонок: «Едем».
Еле-еле дождался на площадке третьего этажа, сидя на широком подоконнике старинного добротного дома. Вскоре увидел, как во двор, оглядываясь, вошли они: Вероника и охранник. Дрожа от возбуждения, буквально выхватил жену из рук мужчины, едва показались из лифта. Торопливо и скупо кивнул, приветствуя и благодаря, и затащил своё законное сокровище в квартиру.
Сутки померкли.
В памяти остались лишь отрывки, как фотовспышки в тёмной комнате, выхватывающая картинки: жадные поцелуи, руки, стягивающие одежду, крики страсти, искажённые лица, соль пота на губах, вкус плоти и полёт в небытие.
Очнулись более или менее в душевой, задыхающиеся, исходящие в прохладном помещении паром, слизывали дорожки пота, стекающие по телам, не способным разлепиться в районе бёдер. Едва отдышавшись, снова вцеплялись, терзая и кусая, любя и муча взаимно. Как ни старался парень, профессиональный атлет-спортсмен, а миниатюрная легковесная тростинка-жена выматывала до полного изнеможения, хрипя угрожающе: «Упадёшь, живым не отпущу…» Это всё-таки случалось после нескольких безумных часов любовного марафона, когда Эсти просто стекал на пол кабинки, крепко прижимая к себе дрожащую, пылающую ведьмовским огнём-пожаром возлюбленную.
– Не сметь уставать, – выдавливала едва слышно, бессильно повиснув в его руках.
Так было всегда, как только оказывались наедине, когда сына Нэта забирали родители, когда молодых ничто не держало на этой земле, лишь неумолимый и непреклонный Петерс.
Вот и сейчас, едва о нём подумала, в гостиной раздался звук сотового.
– К чёрту! – выкрикнул Банни, стиснув ручищи на измятом до синяков, тощем тельце жены.
– Придёт сюда. Ополосни нас и давай выбираться. Есть хочу…
Телефон звонил с перерывом в две-три минуты, словно понимал, что происходит в квартире клиентки, давал время привести себя и чувства в порядок. На шестой попытке трубку сняли.
– Заходи, Иннар. Кофе готов.
– Я в квартире. Звоню, чтобы передать сообщение для Вашего супруга: «У тебя семь часов. На кону контракт. Сумму неустойки помнишь?» От себя прибавлю: билет ожидает в терминале. Вылет через три часа. Машину подам через два. Отбой.
– Слышал? – сразу включив громкую связь, Ника грустно смотрела то на телефон, то на хмурого мужа. – Не мог потерпеть несколько дней? – села рядом, погладила любимое помрачневшее лицо, осунувшееся и какое-то измученное. – Ты устал, родной. От всего и всех. А я тебя вообще медленно убиваю. Может, переступишь через себя и будешь отрываться на фанатках? И быстрее, и разнообразнее, и безопаснее? – мягко рассмеялась, заметив свирепое выражение на лице. – Я тебя выпиваю через страсть, как этот коктейль через соломинку, ты же понимаешь, мой большой итальянский мальчик Бенито. Мой великан… Моё сладкое безумие…
Это был извечный спор без победителей.
Эстебан, женившись, не мог изменять жене, но это лишь осложняло ситуацию: профессии обоих таковы, что разлуки, довольно продолжительные, являлись неотъемлемой частью существования. Банни они вовсе не шли на пользу: нервировали, держали в напряжении, мешали, отвлекали, изводя тело желанием, сильной телесной и духовной тягой к Веронике. Она нужна была не только, как потрясающая партнёрша по интиму – дышал девочкой и умирал физически, когда долго не виделись.
Вопрос о перемене его профессии всё острее всплывал в семейных разговорах, чему противились и отец, понимая, как никто; и тренер, терпя талантливого, но буйного жеребца; и супруга, сознавая, что спорт – призвание Эсти. Единственный выход – прилетать на маршруты, что и делали, но это удавалось делать не так часто, как хотели.
Темпераменты сжигали молодых, расшатывая нервы и моральные устои.
Вопрос, кто первым сорвётся, даже не стоял – Ника. Банни сходил с ума, старался негласно контролировать жену, но это было равно попытке закрыть ладонью солнце.
Пока держалась, браку ничто не угрожало, но то, что срыв неизбежен, никого не удивляло: Вероника – дочь Ланы. Когда «яблочко» упадёт и покатится по наклонной – вопрос времени.
* la hi'ja (исп.) – дочь.
** El hi'jo (исп.) – сын.
Июль 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/07/20/53