Воскресенье в наших краях - уборочный день. Это не потому, что мы исповедуем ислам и чтим пятницу, и не потому, что иудаисты и празднуем субботу. Всё гораздо проще.
С некоторых пор главный и единственный уборщик квартиры, Пётр Петрович отодвигал бесполезное занятие со дня на день, до той поры, когда уже некуда откладывать: завтра понедельник и на работу...
Сегодня Пётр Петрович проснулся не в духе. Он сел, не надевая тапочек, и долгое время сидел неподвижно, сложив руки на коленях и глядя куда-то в пол. Такое пробуждение - верный знак, что Пётр Петрович, или не выспался, или, напротив, проспал лишку.
Насидев что-то, он всунул ноги в тапочки и сказал:
- Ну, ладно. Пора и честь знать. Эвон, солнце уже высоко.
Никакого солнца он видеть, разумеется, не мог, по причине задёрнутой шторы на окне. Да и отдёрнув штору, тоже не увидел. День был пасмурный, серый, уборочный. Того и гляди, закапает. В общем, без воды не обойтись.
После завтрака, одолев тарелку овсяной каши и выпив кружку горячего, веником пахнущего чая из пакетика с верёвочкой, Пётр Петрович, не глядя ни на кого, сказал:
- Что-то у меня спина сегодня разыгралась. Завтра сделаю уборку. Без мешальников.
- Завтра же на работу, - сказала мать. - И кто это у тебя мешальники? Может, и я мешальник?
Она варила щи из свежей капусты, помешивая в кастрюле столовой ложкой, и даже по этому, чисто формальному признаку легко годилась на роль мешальника.
Пётр Петрович усмехнулся:
- Ага, я же на пенсию вышел, забыли? Теперь буду сам варить щи и всё.
- Помним, помним, как ты однажды картошку сварил с лавровым листом, - откликнулась плита. - Полкастрюли лаврового листа бухнул.
Картошка с лавровым листом была главным подвигом Петра Петровича на кулинарном поприще, но не единственным.
- Ну, это когда было, - примирительно сказал он.
- Скажешь, научился? Ну, это вряд ли. Всё на боку лежишь. Нашёл бы себе женщину хорошую. Варила бы тебе щи, а то на тебя не угодишь.
Услышав про женщину хорошую, Пётр Петрович снялся из-за стола и ушёл, не отвечая, к себе в комнату. Здесь он напялил халат и, не сняв тапочек, растянулся на диване. Диван был давний, уверенный друг, собеседник, утешитель, отец многих неожиданных мыслей.
Пётр Петрович четыре дня назад вышел на пенсию. Он уволился с предприятия, где проработал почти четверть века. Посидев праздно дома на диване и погуляв по городу, Пётр Петрович поймал себя на мысли, что он прогуливает работу.
Своим открытием он поделился в социальной сети с другом по имени Дмитрий. Настоящих друзей у него давно не осталось: кто уехал в другую страну, кто умер...
Пётр Петрович дружил в соцсетях. Это не такая уж и редкость в наши дни. Время от времени Пётр Петрович обижался на своих сетевых друзей. Например, из-за того, что редко пишут. Или, наоборот, слишком часто и ерунду, а ещё присылают нелепые картинки и ссылки, пройти по которым нет возможности. Пётр Петрович удалял друзей из списка, а потом восстанавливал. Зная уже его характер, друзья восстанавливались легко, сразу. Человек в сети редко бывает похож на себя настоящего. Но к Петру Петровичу это правило не относится. Он, какой в жизни, такой и в интернете.
Друг Дмитрий написал в ответ, что он только два месяца продержался, выйдя на заслуженный отдых. А потом стал искать себе работу.
Размышляя о жизни, которая ожидает человека на пенсии, Пётр Петрович незаметно задремал... Вскоре сквозь сон до него донеслись хаотичное позвякиванье ведра и влажные тряпичные "шур, шур".
Всё понятно. Не имея веры в Петра Петровича, и доварив к тому времени щи из свежей капусты, мать взялась за уборку сама.
- Ну так что ж, дело стоит, а солнце уже вон, высоко, - отвечала она на его справедливые упрёки. - А ты лежи, если спина болит. Я вымою. Буду помирать, тогда уже не замогу. А пока могу.
Пока они так беседовали, второй мешальник, серая лохматая кошка уже подобралась к временно бесхозному ведру и с жадностью лакала из ведра воду, как будто век не пила.
Плошка с чистой водой стоит рядом с кошкиным сухим кормом. Но из плошки мы не любим. Предпочитаем утолять жажду, или из лужи на полу, выплескав лапой половину воды из плошки, или, вот как сейчас - из ведра.
Отвадив мешальников от ведра и отобрав у них тряпку с "лентяйкой", Пётр Петрович принялся за дело сам: "Сделаем фазу!". Фраза про фазу осталась на память о службе, её повторял на разные лады сержант-украинец. Неуловимая фаза, в войсках часть солдатского фольклора, на "гражданке" частично утратила смысловую нагрузку и заняла место среди прочих диковинных слов и выражений, которыми в семье привыкли "уснащивать речь".
Пётр Петрович быстро вошёл во вкус, разработался, позабыл и спину, и пенсию, и всё постороннее и не относящееся к делу. Потом, правда, по своей привычке думать всегда, когда не читаешь (а читал он и за едой, и в туалете, везде), раздумался он над купленной накануне в букинистике "Толковой Библией" Лопахина, том первый. А именно, над имеющимся там экзегетическим комментарием. "Я, конечно, не экзегет, какой я экзегет, - думал Пётр Петрович, ловко и метко шуруя руками (мыл всегда вручную, пускал в ход "лентяйку" только под диванами). - Но как же это понять, что слова "В начале" трактуются как "прикровенное указание на предвечное рождение от Отца Второй Ипостаси Святой Троицы - Сына Божия"? Где же тут "указание", когда сказано: "В начале", и всё. Существительное с предлогом. Нет, я совсем не экзегет. И думать нечего".
Заканчивая уборку, напоследок, как обыкновенно, Пётр Петрович закрыл двух мешальников в большой комнате, препоручив главному из них неусыпно следить за другим - дабы не вырвался... Сам же с ведром и тряпкой направился в маленькую комнату, где взаперти, в искусственно созданном уединении, доживала свой век их первая кошка. Она была уже старая, и вторая кошка, молодая, всё порывалась расправиться с ней, для чего могла часами дежурить под дверью.
Кошка, толстая от старости и малоподвижного образа жизни, большую часть времени проводила на кровати - спала, свернувшись клубочком. Когда она по какой-то своей надобности спрыгивала на пол, то молодая кошка, где бы ни находилась, бежала на звук и занимала боевую позицию возле двери.
Вытирая пыль, а потом возя пол мокрой тряпкой, Пётр Петрович разговаривал с кошкой о том, о сём. В частности, он сообщил ей о своих сомнениях в обоснованности экзегетического толкования первых слов в Книге Бытия. Закончив, сразу не ушёл, а присел на кровать, рядом с кошкой. Кошка стала обходить учёного хозяина справа и слева, но вместо песен и сказок молча тёрлась щекой - ластилась... Это был их давний, уже привычный ритуал.
- Ну, что, балалайка? - весело сказал ей Пётр Петрович, когда кошка нагулялась по кругу. - Хорошо, чистО? Хорошо, чистО, привольно.
"Ар", - отвечала кошка. Это означало: "Посиди взаперти, узнаешь! Сам ты балалайка".
- Ну, ладно, ладно...
Пётр Петрович поскучнел, сложил руки на коленях - и сидел так долго... минуты две. Кошка легла на бок, не сводя с него янтарно-жёлтых глаз, перебирала когтями - топталась...
Экзегеза её была проста и доступна даже такому липовому знатоку, как Пётр Петрович.
Вечером, скорее ночью уже, по пути в туалет, мать выключила свет в его комнате. Из коридора она долго-долго смотрела на него, как всегда, уснувшего в халате и в тапочках, удивляясь: как из такого маленького комочка, каким он вышел на свет, вырос такой большой и непутный?
- Сидит целыми сутками, электричество жжёт, - ворчала она, вернувшись к себе. - Теперь расходы подужать придётся, что там эта его пенсия... Пошёл бы, нашёл себе хорошую женщину... Нет, не будет из него проку. Да где они теперь - хорошие?
Давным-давно, лет ...надцать назад, у Петра Петровича была женщина. Года три они прожили не расписываясь, а потом открылось, что она обманывала его. Пётр Петрович запил тогда, пил "забудуще", до забвения; пил по-чёрному, смертно. Слава богу, вот, вышел из смертной тени и снова жив.
- Одел, как куколку, носился с ней, как с писаной торбой, - бормотала старуха, снова укладываясь спать. - И вот, на тебе! И что за бабы нынче...
На тумбочке рядом с постелью стоит веточка ландыша, очень похожая на живую. Здесь же небольшая икона Божьей Матери. Пётр Петрович купил её в церковной лавке. На обороте там прилеплена зелёненькая бумажка, на ней цена: 130 р.
В семье нет крещёных и никто не знает ни одной молитвы. Кошка молодая по первости, как принесли икону, походила, понюхала - и отошла равнодушно.
Серая, лохматая, она сейчас спит в ногах, вытянувшись. Ночь глубокая. Перестал ездить лифт. Где-то в соседнем дворе умолкла потревоженная автомобильная сигнализация.
Воздев руки, чуть склонив набок голову, в золотом сиянии смотрит Мария. Мать, отпустившая сына на смерть.
16 июля 2015 г.