Почему мы ругаем, но тоскуем по советскому времени

Анатолий Шнаревич
     По этой теме написаны уже много умных и глупых слов. Рискну добавить к ним  ещё несколько своих размышлений.
 
     Уже в конце семидесятых годов умным и склонным к анализу людям было ясно,  что страна катится к кризису и неизбежным переменам, которые будут  вызваны им. Правда, никто  не предполагал даже в начале перестройки, что он будет настолько глубоким, что даже развалится Советский Союз и весь социалистический лагерь.

     Многие объясняют это хорошо продуманными и осуществлёнными мерами Америки, в том числе: беспрецедентной гонкой вооружений (вспомним грандиозный и нереализуемый  рейгановский проект «звёздных войн»), обвал с помощью зависимых от США арабских нефтедобывающих стран мировых цен на нефть, служащую основным источником наших внешних доходов, а также другими не менее эффективными.
     Конечно, наша слабая экономика по сравнению с американской, да ещё при резком сокращении доходов, не могла выдержать таких затрат для обеспечения паритета в вооружении.

     Конечно всё это так.  Но вот почему страна оказалась в таком состоянии, позволившем американцам осуществить эти меры, и будет предметом моих размышлений.

     По моим твёрдым убеждениям, основной причиной этому – монопольная власть одной партии. Вспомним, что ещё сам Ленин говорил, что любая монополия приводит к загниванию. После ликвидации единственной легальной левой партии – левых эсеров, сотрудничавших на первых этапах с большевиками, но поднявших восстание 6-го июля 1918 года якобы из-за несогласия с Брестским  миром, он говорил примерно так: мы лишились последней оппозиции. Вообще говоря, это плохо. Но не мы в этом виноваты. Придётся вместо оппозиции развивать критику и самокритику. Но это, как известно, не помогло, да и не могло помочь.

     Некоторые историки утверждают, правда, без серьёзных фактических доказательств, что само восстание эсеров было специально спровоцировано большевиками, а непосредственный убийца германского посла Мирбаха сотрудник ВЧК и эсер Блюмкин был лишь орудием в их руках. Якобы после разгона эсеров он не был расстрелян, не сидел в тюрьме, а спокойно работал в той же системе ВЧК, только не в столице, а где-то на периферии.

     Уверен, что вместо того, чтобы разгонять и уничтожать левые партии: социал-демократов (меньшевиков), левых эсеров и анархистов нужно было сотрудничать с ними на конкурентной основе, доказывая в честной и конкурентно-демократической борьбе своё право руководить государством и обществом.  Возможно, именно тогда постепенно сложилось бы государство с эффективной экономикой и социально справедливым обществом.

     Современные коммунисты говорят, что это было невозможно, так как враги революции внутри и за рубежом не могли с ней смириться и организовали военное сопротивление и гражданскую войну.

     Позвольте, но если бы большевики работали хотя бы с левыми партиями так, как я написал выше; не называли бы творческую интеллигенцию говном и не выдворяли бы её насильственно из страны; не уничтожали бы церкви и не гнобили бы их служителей,  а работали бы с ними и с творческой интеллигенцией, привлекая их к построению нового социально-справедливого общества, то, может быть, и не было бы кровавой (или хотя бы не столь кровавой) гражданской войны и разрухи.  А ещё (и это главное!) физически не уничтожали бы помещиков и предпринимателей под клич «грабь награбленное», а делали бы это экономически в течение продолжительного времени, используя для этого такие инструменты как  прогрессивный налог с доходов, а особенно – также прогрессивный, налог на наследство. При этом часть основных фондов (капиталов) уходило бы не наследникам, а всему обществу, а структура доходов владельцев средств производства менялась бы в сторону уменьшения доходов от капитала и возрастания доходов от трудовой деятельности, например, хорошими топ-менеджерами на тех же предприятиях.

     Вот здесь полезно сделать некоторое отступление от основного текста.

     Как раз поэтому, чтобы не обидеть мошенников и проходимцев, захвативших после перестройки госпредприятия, действующий в советское время налог на наследство (правда, выполняющий несколько  другие функции) был отменён, а налог на доходы установлен плоским в отличие от подавляющего большинства других государств. При этом тогдашний лидер заявил, что сделано это во благо народа, чтобы  наследники родителей и  бабушек не пострадали бы от передачи им квартиры, дачи, машины или другого имущества. А вот предприниматели, продолжал он, всё равно нашли бы способ как-то обойти закон и избежать или существенно сократить эти налоги. То, что при этом он расписался в неспособности или нежелании наладить  элементарный порядок в налоговой сфере, многие и не заметили.

     Но вернёмся к основной теме.

     В шестидесятых годах предсказанное Лениным загнивание при монопольной системе уже было заметно для всех умеющих наблюдать и анализировать людей.  А таких в Советском Союзе было много ввиду высокого уровня образования, что нужно отметить в ряду других несомненных достижений страны. Марксистская теория, служившая основой всей политической системы, ввиду строгой партийной дисциплины и отсутствия политической конкуренции, не развивалась практически все послереволюционные годы и превратилась в догмы. Любое отклонение от них объявлялось ревизионизмом, жёстко преследовалось и не допускалось. А эти догмы уже не удовлетворяли тем изменениям, которые сложились на это время в стране и в мире.

     Несмотря на наличие в стране многочисленных институтов и кафедр марксизма-ленинизма, некоторые социально-экономические понятия были или вообще не определены, или тонули в многочисленных и многословных пояснениях и толкованиях. Например, мне доставляло удовольствие прикалываться над своими друзьями и знакомыми, задавая им вопрос:  «А что же такое социализм?». Большинство не задумываясь, отвечали:

     - Социализм – это первая стадия коммунизма.

     - Ну, конечно, это так, - отвечал я, потому что, как и многие другие знал, что прагматичный Сталин, в отличие от большинства членов ленинской гвардии, не ожидал скорой мировой революции пролетариата, после которой и должен был бы наступить коммунизм. Он понимал, что никакой мировой революции не будет, а коммунизм – это что-то далёкое и не совсем ясное. Поэтому, он своей твёрдой (а можно сказать и кровавой) рукой уничтожил (кого политически, а кого и физически) эту старую гвардию и назвал строящуюся большевиками систему первой стадией коммунизма.

     - Ну, это, конечно, верно, - далее продолжал я. – Но ты назови мне определение этой стадии, которое могло служить критерием того, чтобы взяв любую страну, мы могли бы отнести её к социалистической или нет.

     - Это просто, - обычно отвечал собеседник. – В социалистических странах средства производства принадлежат народу в лице государства, а не частным лицам.

     - Но тогда мы к социалистическим должны отнести и Кампучию (Камбоджу) при Пол Поте. Там вообще всё было национализировано. Но никто не признавал её таковой кроме наших идеологических врагов империалистов. А делали они это лишь для того, чтобы показать своему народу то, какой коммунизм (социализм) страшный и отвратительный. Частично признавали её таковой и китайцы пока сами не содрогнулись от того, что вытворял Пол Пот (ученик Мао и ставленник Китая) над своим народом.

     По этому критерию социалистической частично можно было бы назвать и Великобританию в довольно длительное время правления лейбористов. За время их власти более 80-и процентов предприятий оказались государственными. Но у нас это называлось государственным капитализмом.

     - Тогда, может быть, в качестве критерия может быть можно взять известную формулу уважаемого Лениным анархиста Кропоткина: «От каждого по способностям – каждому по труду», - провокационно предлагал я.

     Возможно, это может кого-то удивит,  так как в советское время анархистов изображали всегда карикатурно, но П. Кропоткин, теоретик анархо-коммунизма, наряду с основателем анархизма Бакуниным, пользовался большим уважением у анархистов, не репрессирован и не иммигрировал из страны, а в 1921 году был с почётом похоронен в Москве. В его честь даже названа одна из станций московского метро.

     - Вот, вот, - обычно обрадовано отвечали мои собеседники на мой провокационный вопрос, - это и есть критерий.

     - Ну, тогда в мире нет ни одной социалистической страны, так как нет и не может быть универсальной меры труда при огромном его разнообразии, - огорчал я своих собеседников.

     Но самое страшное было в том, что этими догмами руководствовались не только в идеологической сфере, но и в управлении экономикой.  Даже самые безобидные реформы, предложенные Косыгиным, после ряда экспериментов, давших положительные экономические показатели на некоторых предприятиях, старичкам из Политбюро показались несоответствующими установленным идеологическим догматам, были осуждены и запрещены.

     Возникновение реформ Косыгина было не случайным. Уже в конце пятидесятых годов в экономике страны начались негативные процессы. Уже в 1959-ом году кремлёвским деятелям стало понятно, что 6-й (1955 – 1960 годы)  народнохозяйственный план развития страны не будет выполнен. Поэтому срочно он был пересчитан и заменен на план семилетний (1959 – 1965 годы) с несколько иными параметрами. Итоги выполнения этого плана были подведены как-то невнятно, но, как всегда, триумфально.

     С 1969 по 1992 годы (с некоторым почти шестилетним перерывом) служил я в организации, занимающейся разработкой и внедрением, так называемых АСУ (автоматизированных систем управления), во многих отраслях промышленности. Поэтому довелось мне часто разговаривать с их руководителями. Однажды в доверительном разговоре один из них сказал мне: «Вы знаете, весь наш так называемый хозяйственный механизм  - это одна сплошная нелепость».

     Я ничего не услышал в этом нового, так как давно  понимал также. Стремление как можно больше сократить статью не позволяют мне привести многочисленные примеры, которые я наблюдал сам, слышал от производственников или читал в газетах. Но всё же я не удержусь и приведу два из них, которые чем-то похожи.

     Люди старшего поколения помнят о длящемся много лет дефиците запчастей к механизмам и оборудованию практически во всех отраслях. Но особенно от этого страдали в горнодобывающей промышленности на карьерных работах, так как простои обладающих большой мощностью карьерных экскаваторов из-за недостатка запчастей приводили к срыву планов и снижению комплекса показателей. Чтобы компенсировать потери от этих простоев, горнодобывающие предприятия старались всяческими путями получить большее количество экскаваторов. А это приводило к ещё большему их дефициту.
 
     На одном высоком совещании горняков страны один из них спросил у присутствующего руководителя подразделения Госплана, отвечающего за горную  промышленность, о решении этой проблемы. При этом он привёл данные, что в Америке в соответствии с запросами потребителей производящие экскаваторы компании выпускают их в пропорции 60 к 40 в виде запчастей. У нас же эта пропорция составляла 90 к 10.
 
     - Нельзя ли эту пропорцию изменить и от кого это зависит? – спросил выступающий.

     - Это зависит от меня, но я не могу этого сделать, - ответил ответственный работник Госплана. -  Ведь у нас экскаваторов не хватает? ...  Не хватает, - продолжал он. -  Как же я могу уменьшить выпуск экскаваторов при действующем и строго соблюдаемом принципе «планирования по достигнутому». Меня же с работы снимут.
 
     Второй пример. Дереводобывающие предприятия страны работали на благо Отечества каждый год, увеличивая объёмы вырубки в соответствии с пресловутой схемой «планирования по достигнутому».  Но деревообрабатывающие предприятия страны уже несколько лет испытывали дефицит товарной древесины, так как железная дорога не могла справиться с необходимым и всё возрастающим объёмом его перевозки. В одной только Иркутской области скопилось около пяти миллионов тонн невывезенного леса. Причём невывезенного катастрофически, так как многие подъездные пути к специально оборудованным погрузочным площадкам были уже забиты, а на самих площадках лес уже потерял свою товарную ценность. Но при этом испытывающим самый большой дефицит леса республикам Казахстана и Средней Азии разрешили самим организовывать с Сибири свои лесозаготовительные тресты для самостоятельной заготовки и вывоза леса для самих себя.  И они заготавливали и каким-то образом вывозили! А вывозили потому, что по всей стране уже действовала схема «ты мне – я тебе», которая вначале появилась в торговле и сфере услуг, а затем перешла и в сферу производства. По всей стране ездили снабженцы предприятий к официально прикреплённым к ним поставщикам с деньгами, подарками или выгодными предложениями. Без этого всё труднее и труднее было получить что-то, имея даже на руках фонды на эти поставки.

     Журналист одной из газет, беседующий с первым руководителем сибирского отделения Госснаба, отвечающего за снабжение и сбыт  в лесной и деревообрабатывающей промышленности, спросил его:

     - А нельзя ли среднеазиатским потребителям леса не заготавливать его, а разрешить им вывозить уже заготовленный? Ведь свой они как-то умудряются вывозить.

     - Как? - удивился руководитель. – У нас в стране многие предприятия, даже имея соответствующие фонды, не могут получить его в достаточном количестве. А я отдам лес кому-то, не имеющему фонды. Кто же меня поймёт? Меня же с работы снимут. А могут и посадить за вредительство.

     - Но они же всё равно как-то вывозят, - не унимался журналист.

     - Но они вывозят лес, который заготавливают сами. Всё остальное – только по фондам.

     Наблюдая все негативные явления, которые в возрастающем количестве стали появляться в Союзе и во всём социалистическом лагере, коммунистические партии европейских несоциалистических стран стали проводить ревизии своих программ и программных установок,  давно не соответствующих реалиям жизни. Убирался, например, пугающий электорат лозунг диктатуры пролетариата, вводились положения о том, что после победы социализма необходимо сохранить политический плюрализм (многопартийность), и многое другое. У специалистов это течение  получило название «еврокоммунизма».

     На последнем (во всяком случае,  до перестройки и развала соцлагеря) совещании коммунистических и рабочих партий Европы представитель компартии Великобритании, обосновывая политический плюрализм, рассказывал следующее.
На встрече с рабочими Ливерпуля он откровенно спросил их о том, почему они не голосуют за коммунистов. И получил примерно такой откровенный ответ: «Многие ваши положения нам импонируют. Но мы не будем за вас голосовать, потому, что если нам не будет нравиться политика консерваторов, то мы проголосуем за лейбористов или даже за другую партию. Но если мы проголосуем за вас, то у нас уже не останется выбора».

     Во времена перестройки ещё при Советском Союзе довелось мне участвовать в качестве кандидата в первых свободных выборах в парламент Казахстана, называющимся ещё Верховным советом. Большинство избирателей настроены были на перемены и против КПСС. Почти у каждого кандидата спрашивали они в первую очередь об его отношении к ней. Такого вопроса не избежал и я. Ответил я примерно так.

     Начнём с того, что это вообще не партия, а своеобразная система административно-государственного управления, причём не очень эффективная, потому что решения в этой системе принимаются  в парткомах разных уровней, которые юридически за эти решения не отвечают, поскольку формально  не являются органами власти.  Формально органами власти являются советы и их исполкомы. Но фактически они являются только конторами по оформлению этих решений. Поэтому нашу систему управления правильно было бы назвать не советской, а парткомовской. Поэтому не случайно сейчас, в период перестройки, некоторые снова выдвигают лозунг «Вся власть советам». А что касается КПСС, то когда она станет партией и будет в честной демократической борьбе с другими партиями доказывать своё право на управление страной, то я буду голосовать за неё, так как основные её положения мне импонируют.

     В результате всего вышесказанного, Горбачёвым начата перестройка, предполагавшая проведение существенных реформ в экономической сфере и политической системе управления страной. Началась она не по его воли, а по насущной необходимости, которую понимали в верхах. Закончилась она, как известно, развалом Союза и крахом всего соцлагеря. Горбачёв оказался совсем не тем человеком, который мог бы её безболезненно осуществить. Начал он её не имея какого-либо чёткого плана и понимания конечных целей. Как образно сказал по этому поводу Валентин Фалин, оказавшийся по воли судьбы в его окружении, Горбачёв абсолютно не понимал: от какого берега он отчаливает и к какому должен пристать. В результате он делал такие глупости, что невольно иногда возникал вопрос: а может, правы те, которые утверждают, что это вообще был агент иностранных спецслужб.

     В результате созданной им неразберихи к власти пришли люди, которых волновали либо свои эгоистические интересы, а не судьбы страны, либо люди, которые действительно хотели положительных преобразований, но они не утруждали себя думами о каких-то новых схемах создания страны с эффективной экономикой и социально-справедливом устройстве общества. Они наивно полагали, что нужно скопировать капиталистическую модель других стран и этим осчастливить общество.
В результате вместе с некоторыми положительными сторонами рыночной экономики пришли и отвратительные явления, присущие капитализму и исчезли многие социальные достижения, а также более человеческие отношения между людьми, которые старшее поколение с тоской вспоминает.