Учитель физики средней школы Сергей Сергеевич Акимов прибыв на новое место работы в школу деревни Кокошинские дворы, устроив свой быт, стал знакомится с окрестностями нового места обитания. Деревня растянулась вдоль речки Тишанки за которой стелились колхозные поля, а к южной околице подступал массив разноголосого безымянного леса. Потом лес редел и переходил в поросшее редкими кустами, болотной травой с торчащими кое-где кривыми деревьями безлесье.
Вот это болото и было главной местной достопримечательностью, потому что считалось нехорошим гиблым местом.
Когда-то давно в этом болоте утонул Федяка, деревенский певун и гармонист. Зачем полез в болото отчаянный парень, сейчас толком никто не знал, говорили, что, вроде бы за какими-то красивыми цветами, растущими в центре заболоченного пространства, далеко от берега и, которых никто не видел. Полез и сгинул в трясине на глазах у младшего брата, не успевшего Федяке помочь. С той поры это место у окрестного населения считалось нехорошим. Находились свидетели, утверждающие, что видели – особенно, когда туман – как бродит по болоту сам Федяка, склонив голову, словно чего-то ищет, а кто-то даже слышал, как он напевал что-то грустное. Но чаще, на всякий случай, осторожные местные жители обходили нехорошее и опасное место стороной.
Треском петард и кипением музыки, беспечным смехом и весёлыми песнями, звоном бокалов и плеском детских голосов отшумела в бенгальских огнях, в сполохах фейерверков, в переливах ёлочных гирлянд, в сиянии счастливых глаз радостная канитель традиционных, новогодних событий, перейдя в двухнедельные школьные каникулы и взяв курс на весну.
И уже третьего января Сергей Акимов был в райцентре и ждал скорый поезд Москва-Волгоград, чтобы уехать на родину, в Себряково к матери на день рождения.
В купе его встретил пассажир, худощавый, высохший старик с длинным прямоугольным лицом, изрезанным суровыми морщинами, с умным, внимательным взглядом синих с припухшими веками глаз. Вскоре попутчик стал и интересным собеседником.
– Здравствуйте, – ответил старик на приветствие, и первый предложил знакомство, – Константин Антонович. Далеко путь держим, если не секрет?
Сергей представился, устраиваясь, и охотно с улыбкой откликнулся, пожимая новому знакомому узкую энергичную руку:
– Следую по маршруту Кокошино, то есть, Кокошинские дворы – Себряково!
– Погодите, погодите, уважаемый, это какое же Кокошино, что на речке Тишанке? Кокошинские дворы? – встрепенулся Константин Антонович.
– Что на речке Тишанке, – подтвердил Сергей, – А вы, похоже, бывали у нас? – с любопытством ожидая ответа.
– Я там родился, – задумчиво ответил попутчик, и тень воспоминания затуманила его глаза. – И учился. До пятнадцати лет.
– Так вы в нашей школе учились? – обрадовался Сергей Семёнович. – А я там преподаю, физику.
Беседа оживилась. Они искали общих знакомых среди Кокошинских старожил, Сергей отвечал на многочисленные вопросы, рассказывал, как теперь выглядит их деревня, что нового построено, и не разбежался ли народ за 60 лет, прошедшие с тех пор, как покинул её семиклассник Костя.
Затем Акимов похвастался:
– Теперь наше Кокошино знаменито, о нём интернет судачит, оно в академии наук известно!
– Что так? – вскинул старик брови.
– У нас болид упал, прямо в Федякино болото! Представляете, я собственными глазами видел.
Константин Антонович вздрогнул, заволновался, хотел что-то сказать, но тут дверь купе отодвинулась, и вошла пожилая проводница с каким-то прокисшим лицом, собрала билеты, предложила чаю. Прихлёбывая горячий, душистый чай, Константин Антонович успокоился и разоткровенничался:
– Я уже говорил, что родом из Кокошино, Смирновы мы. Дом наш недалеко от сельсовета стоял. Родители мои во время войны погибли на фронте – и отец и мать, дед с бабушкой умерли, и доводил меня до ума старший брат Фёдор, Федя, Федяка... Только и он погиб в 1950-м году... – Рассказчик надолго замолчал, потом вздохнул с горестью и произнёс:
– Он на шесть лет старше был, а мне тогда пятнадцатый шёл. И нелепо так погиб... В болоте утонул.
– А зачем он в болото полез-то? – удивился Сергей.
– Понимаете, долго рассказывать. – Как-то неуверенно отговорился попутчик.
– Ну, расскажите, пожалуйста, – попросил Акимов. – Интересно всё-таки, ведь теперь это болото Федякиным зовут!
Константин Антонович вскинул на Сергея погрустневшие глаза и глухо, без удивления сказал:
– Надо же, а при мне оно Пустым называлось. Народ туда редко ходил. Скотина, случалось, там пропадала, не уследит пастух и...
Потом опять помолчал, отвернувшись к серому вагонному окну, и медленно продолжил свою историю:
– Ну, если вам интересно... Так вот, прислали в нашу школу нового учителя по ботанике и зоологии. Хороший был учитель, Серафим Иванович, любил я его. Мечтал он создать школьный ботанический сад с вечнозелёными южными деревьями и пальмами, очень увлекался цветами, флористикой. Особенно его интересовали лотосы, «священные цветы», «красоты и пользы необыкновенной» – так отзывался о них наш ботаник. И он загорелся безумной, прямо скажем, идеей, взрастить, акклиматизировать лотос у нас, в наших широтах. Он привёз откуда-то, то ли из Краснодара, то ли из-под Астрахани семена и даже – уж не знаю, как это ему удалось – ростки, черенки с корневищами. Он решил культивировать цветы на Пустом болоте – всё-таки подальше от любопытных глаз, шесть километров. Ребятня ведь у нас какая была – враз бы пооборвали, да и чтобы скотина не потравила. Серафим Иванович обследовал всю акваторию болота, нашёл, чуть ли не в центре этого топкого пространства, место с открытой водой, не очень глубокое, с илисто-песчаным дном, и недоступное для посторонних, разведал туда проход и пометил его секретными вешками. Он подобрал себе двух помощников, которые тоже увлеклись этим делом: меня и Кольку Дранкина, взяв с нас слово, чтобы пока никому... Мы, в основном, помогали ему привозить на велосипедах удобрения, подкормку, землю и инструменты. В болото, однако, он нас не пускал категорически – опасно. Сам же, нагрузившись всем необходимым, вооружившись посохом, в трусах, в старых башмаках на босу ногу, осторожно выщупывал, куда ступить, отмахиваясь от мошки и комаров. И уходил туда, к чистой воде, а добравшись до илистого, но не топкого дна, часами возился, чуть ли не ныряя с головой. Короче, по-моему, через пару лет, лотосы зацвели. Для нас это был великий праздник! А в деревне и в школе никто не знал, чем мы занимаемся на болоте. Учитель объяснял любопытным, что собираем гербарий, а мы отмалчивались. И тут я совершил роковую ошибку. Я нарушил данное слово... Мой брат, Федя, Федяка, работал в МТС комбайнером, а эта профессия тогда считалась престижной, почётной. Он хорошо зарабатывал, хорошо пел, самоучкой освоил баян. Весёлый удалой парень, чуб волной, не пил, не курил – он был завидным женихом, и многие девки наши мечтали о нём, гадали на него, заучивали слова-привороты. А он влюбился в Эльвиру Черных, Эльку, девушку красивую, видную, ничего не скажешь, и знающую себе цену. Да и отец у неё был человек непростой, парторг колхоза. Элька уже школу окончила и собиралась уезжать в область, учиться дальше. Вот она и спросила у моего братика, когда тот объяснился с ней – а что, мол, такого он может сделать, чтобы заинтересовать её? Поступком ли каким, или подарком? А потом улыбнулась хитро и говорит, картинно так: «А подари-ка мне, Феденька, цветочек аленький! А я тебя за это поцелую. Иль слабо?» и захохотала, да обидно как-то, неласково! И всё это при мне. Я чуть не заплакал. Федька завёлся, губу закусил, ну и ляпнул: «А вот и подарю!» и распрощался, гордый. Пообещать-то пообещал, но что делать, не знал. Мне было очень обидно за брата, я тоже ломал голову: чтобы такое придумать? Было это в середине августа, накануне отъезда Эльки в город. Как раз, наши лотосы распустились, шесть невиданных в наших краях цветков. Тогда-то я и нарушил слово, и рассказал брату об этих экзотических цветах, нежноалых, душистых и величиной с крупную тарелку. Один экземпляр тогда учитель срезал, чтобы нам с Колькой показать. Знаете, лепестки густо-розовые, почти алые, с переходом от розового к снежно белому у основания, с жёлтенькой серединкой. И пахнул лотос необыкновенно приятно. «Покажи, где!» – коротко велел мне брат. Он работал в ночь и утром, как только вернулся с поля, мы поехали на велосипедах на болото. Я показал Фёдору потайной брод к цветам, показал вешки, он вырезал подходящий шест, разулся, разделся и пошёл. Пошёл и... в общем, он где-то оступился, или сбился с дороги – не видно же! – провалился и увяз. Топь и прихватила его. Пока я в панике выломал ветку и бросился к нему на помощь, хотя бросился – это громко сказано, пошёл, выискивая, где тверже, стараясь не промахнуться мимо проверенной, но зыбкой подводной тропки. Я не прошёл и трети пути, как Федя захлебнулся. Трясина засосала его. Так и погиб мой брат... И ни креста, ни могилы... Остался я сиротой и до сих пор простить себе не могу, что рассказал Федьке о лотосах. Ну а потом добрые люди посоветовали мне после семилетки поступать в Бакинскую мореходку на казённое обеспечение – родных-то у меня не осталось никого, присматривать за мной некому. В деревню я больше не вернулся. Кстати, как писал мне Колька Дранкин, Серафим Иванович сильно переживал, винил во всём себя и после этой трагедии в отчаянье уничтожил плантацию лотосов, чтобы не было соблазна у ребят лезть в трясину, уволился и тоже уехал. И вот только сейчас, от вас, узнал я, что проклятое болото теперь называют Федякиным. Вот такая печальная память о моём брате Фёдоре, такая вот судьба.
Мой попутчик умолк и сидел помрачневший, ушедший в себя.
Говорить не хотелось.
_____________________
МТС - машино-тракторная станция.