ЗАБЫТЫЕ ФАМИЛИИ
Шесть счастливых месяцев прожил Василий Кондратович Плюта со дня не ставшего смертельным первого инсульта до дня своей закономерной кончины.
Все это время Любаню поражала его веселость, какой-то заговорщицкий вид в момент рассказов о родословной, о детстве, юности, молодости и, конечно, о войне.
Они вместе радовались, смеялись, вспоминая многочисленных родственников, соседей, рыбаков-колхозников и станичных деятелей всех мастей.
У многих из них были меткие кликухи вместо имен, полученные ими по случаю от наблюдательных народных острословов.
- Пап, ты помнишь Григория Шульгу, соседа? Люди забыли его настоящую фамилию, потому что он был "МылИло", а его статная красавица жена Дарья - МылИлиха. Это был деловой рыбак, очень жизнерадостный и любопытный. Все узнавал первым. Всему верил и имел врожденную потребность полученную информацию мгновенно передавать другим. Говорил Мылило быстро, "захлебываясь" и слегка заикаясь.
Но бывало и так, что его непроверенные новости оборачивались сплетней. Мылило не унывал, всему находил объяснение и мылил или молол без устали дальше, так как ему было жаль станичников, которые живут себе и ничего не знают! Жажда срочно поделиться была у него неистребимой! Ах, Мылило, Мылило! В нем умер журналист!
- А Выпинаса помнишь, был у меня в бригаде? - смеялся отец, - так тот, наоборот, никому и ничему не верил, даже газетам и радио. Как всегда, послушает рассказ кого-то из рыбаков, встанет, махнет рукой и, уходя, бросит: «Так то - брехня!»
И ходил кособоко, не так, как все! Напускал на себя!
- Да, да помню! Выпинас - значит «самый умный!» А сам двух слов связать не мог! Но упорно «выпинался» из толпы!
- Даже его жену, Выпинасиху, бесила эта его манера! Говорят, что ей не раз приходилось хвататься за сковородку, когда иссякали все аргументы.
- А партнер дяди Александра по шахматам! Вспомни, пап? Турниры устраивал в правлении колхоза! Знаменитый Ляпас! Да, Ляпас! Уважаемый и умный мужик, имел первый разряд по шахматам, никогда не встревал ни в какие дискуссии. Но в принципиальных ситуациях «резал» любому правду матку в глаза. Такую правду, которую никто бы не осмелился сказать. За что не раз получал под глаз или наживал врагов!
- Такое ляпнет, что все вокруг замрут: ни такта, ни хитрости у человека.
Ума палата, а Ляпас?! - удивлялась Любаня и тут же спрашивала отца:
- А где жили Ляпасы, ты помнишь, пап?
- Как же не помнить, дочка! За первым мостом, в Хитром хуторке!
- А матерщиника Адоробла, помнишь!?
Не было принято в казачьих сообществах прилюдно матерно ругаться, таких вмиг приструнят! Адоробло был исключением! Его семейство прибыло в станицу задолго до войны откуда-то с Тамбовщины, но быстро прижилось.
Шибко мастеровые, отец и сыновья, были потомственными столярами-краснодеревщиками и делали на заказ модные тогда "точеные" комоды!
Ни одно приданое не обходилось без их роскошных изделий из разных пород дерева, покрытых лаком!
Говорили они скороговорками на «кацапском» русском языке, где обычных слов было мало. В основном, сплошной не формат!
Но это почему-то никого не оскорбляло: все понимали, что они по-другому не могут, так как в той их деревне, на Тамбовщине, так говорили все мужики.
В общем, иностранцы!
Адоробло — значит «зробленный в аду!», то есть сработанный, сделанный в аду! И супружница старшего Адоробла, женщина тихая, кроткая, очень набожная, все равно была Адороблихой. Их настоящей фамилии почти никто и не знал. С тех пор любого грубого человека, попирающего станичные уклады, люди обзывают Адороблом.
Была забыта станичниками и фамилия видного рыбака Василя Швыдкого. В молодости он сильно заикался, за что получил беспощадное прозвище «Смык».
В войну он служил в разведке, так как был бесстрашным и молчаливым. После тяжелой контузии он получил орден «За боевые заслуги», и его заикание исчезло само собой. Но кликуха осталась навсегда. Смыками были все: жена, дети, даже внуки — смычки!
Фамилией кудрявого красавца Мишки Бамбулы тоже никто не интересовался. «Пузатый Бамбуло» был лихим водителем колхозного трофейного грузовика и жутким обжорой. Он быстро и легко двигался, но живот везде появлялся раньше него.
Бамбуло никогда не проезжал без остановки мимо станичной пекарни, где всегда витал дух свежеиспеченного хлеба.
Будучи детьми, мы не раз наблюдали, как Бамбуло, сидя на подножке своего грузовика за считанные минуты уплетал свежую буханку хлеба, запивая ее молоком из четвертной бутыли!
Он умер внезапно, совсем еще молодым. Его вдова навсегда осталась Бамбулихой. Но и, спустя много лет, школьный физрук покрикивал на медлительных пацанов: «Подтяни живот! Затяни ремень, Бамбуло!»
Отцу нравились взаимные воспоминания, он шутил, подмигивал, и глаз его был зорким, адекватным.
Их общение моментами было совсем легким и приятным, отец не хотел Любаню отпускать, уверял, что он нисколько не притомился.
Любовь Васильевна старательно записывала любой эпизод, всякий обрывок из его воспоминаний, изумляясь отцовской словоохотливости и конструктивному настрою.
При этом выяснилось, что у Василия Кондратовича полностью потеряна письменная речь. Несмотря на то, что правая кисть руки у него работала, написать по заданию он не мог ни единой буквы, ни одного слова. Получались другие, случайные буквы или каракули.
Василия Кондратовича этот факт чрезвычайно огорчил. Он снова и снова пытался начертать хоть одну заданную печатную или письменную букву или привычно «расписаться», но из-под пера выходило непонятно что.
Он недоумевал и раздражался, но не долго. Блокнот и карандаш у него отобрали, больше они его не интересовали.
Обычно так бывает у детей: они не любят делать то, что никак не получается. Глубокая старость соседствует с детством!
Вот уж, действительно, правы мистики, образно утверждающие, что жизнь человека движется не по прямой линии, а по окружности! Замыкается круг и кончается жизнь!
И самые главные события человеческой жизни – рождение и смерть – якобы происходят в одной и той же точке окружности. Альфа и Омега! Первая и последняя буквы греческого алфавита, где Начало сливается с Концом, представляя собой законченный жизненный цикл. В философии это - Ключ к таинствам Вселенной. В религии - символ Бога.
Постепенно приближаясь по кругу к точке своей кончины, человеческая душа заранее ярким лучом, как бы, высвечивает точку своего РОЖДЕНИЯ и все ближайшее, что там, за ней!
А то, что было во второй половине жизни, недавно, то осталось за «спиной», и душа его уже не видит.
Наверное, реально узрев заветную точку, к которой она день за днем неустанно шла всю свою земную жизнь с самого рождения, душа не желает больше оглядываться!
По крайней мере, общаясь с отцом в эти месяцы, Любочка лично убедилась в том, что он ничего не помнил из того, что было лет после сорока пяти, а тем более, что было недавно: неделю, месяц, год назад.
Удобно устраиваясь для очередной беседы с ним, она с грустью отмечала, как буквально на глазах иссыхает его некогда могучее тело.
- Каким счастьем для обычного человека было бы узнать наверняка, что в той двоякой точке окружности наступает вслед за смертью, якобы, последующее рождение души в другой, пока неведомый ей мир! – раздумывала Любочка, старательно облачая отца в свежую фланелевую рубаху.
- Но законы Мироздания, в котором пребываем мы, земляне, вероятно, таковы, что мы знаем только то, что нам положено знать. Да и из того, что положено, знаем, к сожалению, только самую малую малость…
Такое философское настроение было совершенно чуждо практичной реалистке Любови Васильевне в ее недавней жизни.
Ей всегда казалось, что ее родители будут жить долго-долго-долго. Мысли о смерти она обычно быстро отметала прочь, как неуместные, считая такие размышления уделом пессимистов.
ЧУДО В ДЕНЬ ЮБИЛЕЯ ПОБЕДЫ
Фронтовик Василий Плюта отметил в кругу семьи 55-летие Великой Победы. Главный праздник в его жизни еще и потому, что там, на войне, случилось его второе рождение.
Он был в центре всеобщего внимания самых близких людей. Сидел, откинувшись на подушки, в красивой рубахе, свежевыбритый, аккуратно подстриженный зятем. Это был воистину его День!
Как пацан радовался подаркам и поздравлениям с днем Победы, как от официальных властей, так и от родных.
После теплой беседы с ветераном, пожелав ему дальнейшего выздоровления, все родственники и гости с хозяевами спустились в гостиную, на первый этаж, к праздничному столу.
Каково же было их потрясение, когда, подняв бокалы с шампанским, они вдруг увидели Василия Кондратовича, самостоятельно спускающегося по лестнице, суетясь и цепляясь за перила!!!
За все время болезни он ни разу не вставал на ноги! Сидеть и то мог недолго.
- Папа, стой на месте! Мы поддержим тебя! – с криками кинулись к лестнице несколько человек, боясь, что старик упадет, покатится вниз, разобьется.
Но Василий Кондратович, улыбаясь, как шкодник, и не думал останавливаться!
Одной дрожащей рукой он очень цепко скользил по перилам, а в другой руке у него был край подаренного военкоматом пушистого в сине-серую клетку покрывала. Он волочил это подарочное покрывало по ступеням лестницы, протягивая в сторону дочери со словами:
- Празднуйте, детки... ВСЕГДА празднуйте нашу Победу! А это в обрат внукам от меня на память! Мне оно уже не сгодится...
Изумленная Любочка поблагодарила отца, взяла за руку, хотела усадить за стол. Но он резким рывком отнял руку и той же мелкой рысцой срочно засеменил обратно на лестницу, крепко цепляясь за перила исхудавшими, но все еще сильными руками.
Что это было за явление, какая сила кратковременно поставила полу парализованного старика на ноги, так никто до сих пор и не понял. Больше он не встал ни разу.
-Папа, да как же ты смог без помощи встать и пойти? – изумлялась тогда дочь, медленно поднимаясь с ним по лестнице, поддерживая его вместе с мужем с обеих сторон.
- Подарок забыл. Надо было очень-очень быстро: одна нога тут, другая там.
Василия Кондратовича часто навещали в эти месяцы сыновья, многочисленные внуки, близкие и дальние родичи.
Он ни на что не жаловался, только по ночам его нельзя было оставлять без надзору: он упорно хотел куда-то идти, но тут же падал с постели на пол. Никакие искусственные преграды не могли его удержать: ни подушки, ни подставленные стулья и кресла.
Даже сильные снотворные его не брали. Он неукротимо стремился к цели, которая была видна только ему одному.
И все же, нет цены тому доброму и взаимно радостному общению с близкими людьми, которое старый казак Василий Плюта, вероятно, чем-то заслужил себе под занавес жизни.
СОБОРОВАНИЕ
Несколько раз Любаня пыталась пригласить к больному священнослужителя, так положено в тяжелых случаях по православному обычаю. Но отец, категорически не хотел об этом и слушать.
Как же все изумились, когда однажды в два часа ночи он срочно потребовал батюшку! Он не желал дожидаться утра. Чудом нашли телефон, не надеясь, конечно, на визит. Но батюшка приехал неожиданно быстро.
- Отец Евгений,- представился он. – Где больной?
-Пожалуйста, спальня на втором этаже!
- Каков красавец батюшка! – шепотом сказал Александр жене, поднимаясь по лестнице вслед за решительным ночным гостем.
Действительно! В комфортной тишине дома, среди глубокой летней ночи большой, высокий человек весь в черном, с длинной бородой и строгими светлыми глазами, поражал...
Супруги проводили отца Евгения в комнату отца. Любочка осторожно вошла следом за ним и села на стул у двери, но тут же вскочила, сообразив, что сидеть в данной ситуации неуместно.
Дочери передалось волнение отца. Ей было не по себе, страшновато, особенно когда батюшка красивым, густым баритоном стал нараспев произносить слова молитвы, энергично проводя обряд соборования…
Посреди комнаты в темноте на журнальном столе перед ним мерцали толстые свечи в двух красивых подсвечниках, которые батюшка привез с собой в кожаном квадратном чемодане.
Между подсвечниками - Святая книга в старинном резном переплете, который вполне соответствовал древнему ее содержанию.
Большой православный крест и толстая серебряная цепь, скользящие по черной мантии батюшки при каждом его движении, отсвечивали какими-то совсем неземными бликами…
После всего священнодействия, которое длилось около часа, батюшка спросил больного:
- Не имеете ли желания исповедаться?
Василий Кондратович, не сводя восхищенного взгляда с необычайного ночного гостя, радостно, как ребенок, закивал головой, повторяя:
- Хочу! Хочу!
Батюшка строго выставил Любовь Васильевну из комнаты, плотно претворив за нею дверь. Исповедь прошла без свидетелей. И была она не быстрой.
То, что смертельно больного отца удалось соборовать, было хорошим знаком. Так поступали наши предки. А уж то, что он, будучи в светлой памяти, по своей доброй воле покаялся, в тяжко лежащих на душе грехах, было очень нужно лично ему, бывшему воину…
В эту ночь благая улыбка не сходила с лица Василия Кондратовича даже во сне. Он впервые за последние месяцы спал спокойно и с кровати не падал.
Благодаря этой шестимесячной отсрочке отцу от смерти, у Любочки сложилась стройная, живая, порой экстремальная картинка судьбы двух братьев – близнецов, Александра и Василия, а также и некая обширная панорама жизни всей их большой казачьей семьи.
И, как бы особняком, над всеми событиями то явно и зримо, то едва угадываясь, царил бесконечно родной и светлый образ матери, кубанской казачки Варвары Саввичны Плюты…