«Сверчок» Арсения Тарковского.
(Символика и мелодика лирического я.)
Лишь редким поэтам и философам прошлого было свойствено сравнивать себя с насекомыми. Царь
Давид в тяжёлую минуту называет себя червём, а жизнь сравнивает с паутинкой. Сократ именует
себя оводом, приставленным к гражданам Афин, чтобы жаля их своими вопросами, пробуждать
к духовной жизни*. Уильям Блейк в «Песнях невинности» заявляет:
«Я — тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?»
(перевод С.Я. Маршака)
Арсений Тарковский нашёл в этой традиции свой неповторимый способ самовыражения, воплотив
его в стихотворении «Сверчок» (1940). Начинается оно с очень простого душевного автопортрета,
написанного по-детски легко и непосредственно:
Если правду сказать,
я по крови — домашний сверчок,
Заглядывая внутрь своего существа, поэт открывает в себе «кровное» родство с этим крошечным
музыкантом и тут же предоставляет ему абсолютное право быть выразителем своего поющего сердца:
Заповедную песню
пою над печною золой,
«Заповедная песня» образ с загадочным символическим подтекстом. «Заповедная» не значит ли запове-
данная свыше, таинственная, сказочная, сокрытая от любопытных взоров и ушей? Любопытно, что этот
эпитет Тарковскому предложила Марина Цветаева**. Он кардинально измнил тональность стихотворения.
Из печальной ("Похоронную песню") она стала таинственной ("Заповедную песню").
В «печной золе» угадывается пепел традиций русской культуры, который возрождается в пении сверчка,
благодаря «любви к родному пепелищу».
Куда обращено это поющее сердце, ради чего живёт, звучит и продолжается? Ради поиска близости и
дружбы. Однако обнажить своё сокровенное перед другими всегда опасно, так как
И один для меня
приготовит крутой кипяток,
Здесь чувствуется боль, на которую мужественно обрекает себя поэт, обнажая душу перед человеческим
непониманием. Вознаграждением за это мужество является восхищение благодарного слушателя:
А другой для меня
приготовит шесток золотой.
В золотом шестке угадывается сердце родственное по духу «золотое» своим теплом. Сверчок, принятый
в него, — это иносказательный образ сокровенной близости двух родственных сердец, предназначенных
друг для друга, — певца и его слушателя, священное единство дружбы и сотворчества.
Несмотря на смиренное отношение к своему таланту, поэт знает его истинную цену, которую не в
состоянии затмить шедевры мировой поэзии.
Путешественник вспомнит
мой голос в далеком краю,
Даже если меня
променяет на знойных цикад.
Сам не знаю, кто выстругал
бедную скрипку мою,
Знаю только, что песнями
я, как цикада, богат.
Теперь становится понятным, почему именно сверчок избран символом сердца поэта. Потому что это
сердце органично слито с песенным даром, которым оно обладает, также как сверчок неотделим
от своей живой скрипки, являющейся его органической частью.
Богатство звучания музыкального и смыслового при внешней простоте и доступности символично
выражено в описании того, чем владеет этот маленький менестрель:
Сколько русских согласных
в полночном моем языке,
— это звуковое богатство. Строка действительно вобрала в себя почти все согласные русского языка.
Они оттеняют своими богатыми обертонами музыкальную тему сверчка, проходяшую через всё стихотворение
в звуках «ск», «сек», «со», «сн», «ч», «з».
Сколько я поговорок
сложил в коробок лубяной,
— повествует о смысловом богатстве и близости народному языку.
Не только интерес взрослых, но и детское любопытство привлекает его доступность и подкупающая простота:
Чтобы шарили дети
в моем лубяном коробке,
В старой скрипке запечной
с единственной медной струной.
Детские ладошки, прикасающиеся и ощупывающие с восхищением это музыкальное устройство сердечного
инструмента — это новая, ещё более близкая связь сердца поэта с сердцем слушателя, чем «золотой
шесток».
«В скрипке запечной» звучит совсем как в задушевной. Единственная струна — это мотив простоты, но
вместе с тем и гениального мастерства во владении ею. Она не золотая, не серебряная, а медная,
по образу своего века. Наконец, единственная струна это и центральная тема поэзии Арсения
Тарковского — «малютка жизнь».
Однако взрослый читатель не ребёнок, он утратил остроту «шарящего» интуитивного сердечного слуха.
Зачастую между его душой и душой поэта возникает стена:
Ты не слышишь меня,
голос мой — как часы за стеной,
Стихи поэта кажутся однообразными и безжизненными для «взрослой» души. Однако поэт находит пути
для дружеского понимания двух в прошлом родственных душ. Ведь все мы родом из детства:
А прислушайся только —
и я поведу за собой,
Я весь дом подыму:
просыпайтесь, я сторож ночной!
Он выказывает готовность проникнуть своим сердечным напевом в интимный мир другого, утратившего
поэтический слух. Он пытается пробудить его ото сна не жалом сократовского философического
овода, а поэтическим словом. Зачем сторожу будить ночью весь соседний дом? Потому что его
жилец в этой «ночи» рискует быть духовно обкраденным, лишиться красоты, радости и любви.
Заканчивается стих самой загадочной строчкой:
И заречье твое
отзовется сигнальной трубой.
Слово «заречье» обладает игрой двух смыслов, одинаково значимых. Заречье — та духовная глубина
подсознания за гранью обыденной речи, в которой сохранилась свежесть памяти о прекрасном как
за какой-то душевной рекой детства. Сигнальная труба, по всей видимости, тот таинственный
творческий инструмент, забытый в сердце многих, такой же прекрасный как скрипка сверчка и
готовый пробудиться к сотворчеству.
Итак, в стихотворении поэта-сверчка окружают четыре слушателя: раздражённый обыватель,
нежелающий слушать; верный ценитель и друг, приготовивший золотой шесток своего понимания;
путешественник с широким вкусом среди звона цикад не забывающий и этой маленькой скрипки;
дети, с восторгом познающие красоту простоты интуитивно, «на ощупь»; наконец, уснувшее сердце,
пробуждённое творчеством поэта для своего подвига. Сигнальная труба рождает ассоциацию с
временами рыцарства, намекая при этом на подвиг.
Иными словами, в образе сверчка раскрывается целая философия творческой жизни человека,
открытие им своего предназначения, трагедия и счастье бытия по зову сердца, поиски и
обретение духовной дружбы.
При этом всё стихотворение пронизывает гармоническое единство трёх внутренних рифмовых начал,
образующих мелодику лирического я. Эти рифмы «я», «ю» и «ой». Первая из них выражает
индивидуальность поэта и связана с местоимениями «я» и «меня». Вторая - «ю» преимущественно
выражает творческое начало, исходящее от лирического я. В нём как в лермонтовском «ю»
( «О милый мой! не утаю, Что я тебя люблю, Люблю как свежую струю, Люблю как жизнь мою...»)
заключается любовь, но любовь, изливающаяся в творчестве. Почти везде, где она появляется, она
связана с творческим началом: «заповедную песню пою», «бедную скрипку мою», «знаю» песня ли
это или мысль. Наконец, рифма «ой» выражает широкую гамму эмоциональных переживаний лирического
я из творческого начала «ю» вытекающее: «крутой кипяток» - страдание, «шесток золотой» - радость
быть понятым, «знойных цикад» - боль быть оставленным своим ценителем ради иных ценностей, детское
восхищённое «ой» при встрече с тайной и ответная радость поэта:
Чтобы шарили дети
в моем лубяном коробке,
В старой скрипке запечной
с единственной медной струной.
Тонкая инструментовка стиха с его пятистопным «протяжным» анапестом, в котором предложения
наполнены разными по длительности периодами пения сверчка, краткие паузы между мелодическими
отрезками, согласные, рассыпанные по стихотворению и создающие природный отзвук лирической
песни... Наконец, кульминация звукописи в тончайшей психологической полифонии рифмовых
внутренних линий «я», «ю» и «ой», выражающих саму душу стиха - это та совершенная
форма, в которую облекается богатый мир идей этой лирической философии.
Так с одной стороны Тарковскому удалось раскрыть образ поэта, как скромного, но удивительного
существа, у которого по гётевской характеристике «die ewige Melodien durch die Glieder sich bewegen»,
(«Вечные мелодии движутся по членам»), с другой — наполнить мелодикой своего лирического я
весь живой состав своего стихотворения.
В завершение добавим, что А.С. Пушкин в свои 16 лет получил в «Арзамасском обществе безвестных людей»
прозвище Сверчок. Оно было позаимствовано из баллады Жуковского "Светлана":
С треском пыхнул огонёк,
Крикнул жалобно сверчок,
Вестник полуночи.
Сверчок, как видно, был тоже "домашний". В одном из своих писем
из ссылки поэт и сам называет себя "Сверч". Таким образом Арсений Тарковский следует в своём стихотворении
"пушкинской традиции".
-------------------------
* «..Я полезен государству тем, что разговорами своими не даю вашим умам впасть в спячку и тревожу их,
как овод тревожит зажиревшего коня.» (Платон "Апология Сократа)
** Эпитет "заповедную" предложила Арсению Тарковскому Марина Цветаева вместо его собственного,
который звучал очень печально, нарушая жезнерадостную тональность стихотворения. Первоначально
второй стих звучал так: "Похоронную песню пою над печною золой".