Казнить нельзя помиловать
– Жизнь жалкая комедия, да, Люций? Твой страшный грешник оказался не акулой, а аквариумной рыбкой и решил не покидать уютный аквариум. Он сам отказался от свободы и вызвался предать тебя, своего благодетеля. И знаешь почему? Чтобы показать кое-кому нос! Оказывается, все эти две с лишним тысячи лет наш бедный друг больше всего мучился от сознания излишней суровости и несправедливости своего наказания! Он считал, что сам себя тогда достаточно наказал. Теперь он вернется на девятый круг с успокоенной душой и с полным на то основанием. Он доказал всем, что предательство у предателей в крови, и что предатели неисправимы. Глупец! Сейчас посмотрит на твою казнь, чтобы ему было еще горше и больнее сидеть в своей ледяной глыбе, и мы его отправим. Хотите что-нибудь сказать друг другу на прощание?
Мы повернули головы и одновременно взглянули друг другу в глаза. Поскольку корабль уже далеко отошел от берега, меня освободили от пут и сняли удушающую петлю с шеи. Я отряхнулся, встряхнулся и принял прежний облик римского сенатора с твердым лицом и широкими плечами. Люцифер, увидев это преобразование, одобрительно улыбнулся и кивнул.
– Другое дело, Люций. Мне было больно видеть тебя в этой шкуре. Кроме того, я никогда не мучил животных, и мне не хотелось бы начинать. Я разделяю взгляды «зеленых».
– Прости, – сказал Тартюф. – Я не мог поступить иначе. Зачем мне свобода, если невозможно изменить весь этот порочный порядок вещей.
– Ты МОГ поступить иначе! – рявкнул ему Люцифер. Лично мне самому не хотелось ни прощать, ни упрекать моего бывшего протеже. Не хотелось с ним даже говорить. И я, не сказав ему ни слова, опять повернулся к Люциферу.
– С ним все понятно – на девятый круг. И уже вряд ли кто-нибудь опять решится взять его с собой в игру. А что со мной? Что будет со мной?
– Тебя я вынужден примерно наказать в назидание другим. Ты знал, на что идешь. Ты чуть было не создал нам опасный прецедент. Охотнее всего я бы тебя простил, но я не имею на это права. Кто-то решил, что Ад должен существовать и люди должны его бояться. Прими свой настоящий облик перед смертью. Эй, бесы, подтащите его к борту!
Меня поставили на борт лицом к виднеющемуся в белесой дымке берегу свободы. Замерло все: замерли бесы, матросы, замер ветер в вантах и парусах. Я не принял свой облик падшего ангела, вопреки приказанию Люцифера, чтобы следящему за мной во все глаза Тартюфу было больней наблюдать гибель человека, которого он только что предал. Видеть гибель ангела Ада ему было бы несравненно легче. При его изворотливом уме, так хорошо умеющим оправдывать свои неблаговидные поступки, это могло послужить ему моральным утешением на девятом круге, а я этого не хотел.
– Смотрите, бесы, крепче держите моего преданного друга, чтобы он от горя не кинулся в реку вслед за мной! И уберите подальше все веревки, чтобы он не повесился как в первый раз. Уберегите его от второго суицида. Желаю ему вечной жизни!
– Уважаю и преклоняюсь перед твоей дьявольской сущностью и изобретательностью, Люций! – крикнул мне Люцифер, разгадав мою задумку. – Ты даже больший дьявол, чем я сам и всегда остаешься верен себе. Как безутешно и горько я буду оплакивать тебя! Представляю, как нам всем будет тебя не хватать. Ну-с, а теперь аминь! Долгие проводы лишние слезы! Прощай!
Он взмыл в воздух, подлетел ко мне и занес ногу, приготовившись ударить копытом меж лопаток.
– Не торопись, любезный Люцифер! – негромко сказал ему сзади глубокий рокочущий голос, сила которого была такова, что у всех заложило уши. – Ты не учел одного важного обстоятельства.
И в небе приглушенно и торжественно взревели серебряные трубы Гавриила.