Первый день. Предатели
По улице клубилась тьма. В разрывах лохматого тумана сверкали синие черточки молний и серебрились воды Стикса. Тянуть дальше не имело смысла. Два быстрых крыла, увеличенная копия крыла летучей мыши, домчали меня до последнего круга Ада и я опустился на большое озеро, вода которого от лютой стужи стала твердой, как помутневшее бутылочное стекло. Крики и стоны, сопровождавшие меня в полете, замерли вдали. Если на-рисовать Ад на плоскости, к примеру, на листе бумаги, он похож на мишень: круги его расходятся от центрального круга, как кольца на мишени. Девятый круг был яблочком мишени. На самом деле, с высоты птичьего полета Ад представляет собой гигантскую впадину-воронку, стены которой полого поднимаются вверх, то образуя очень широкие террасы, размером с адский круг, то поднимаясь чуть не вертикально. Круги расположены друг над другом; чем глубже, тем страшнее. Мертвые воды Стикса опоясывают адскую впадину по внешнему периметру. Река никуда не течет, в ней не водится никакая рыба, в том числе самая неприхотливая. Более того, над Стиксом не кружат даже птицы. Тяжелая радиоактивная стоячая вода способна даже на расстоянии убить любое живое существо. И хоть свинцово-серые бетонные валы воды никуда не катятся, они охотно и жадно расступаются под любой тяжестью, упавшей на их поверхность, даже под тяжестью тополиного пушка.
Древнее представление об Аде как о Геенне Огненной – адский огонь в закопченных низких помещениях, бесы в кузнечных фартуках и грешники в красноватых отблесках пламени, вопли боли, котлы с кипящей смолой и медленно зажариваемые в печах грешники, корчащиеся от невыносимой боли – не выдерживает никакой критики. Все это больше похоже на гигантский завод по уничтожению. Все как-то забывают, что душа бессмертна и окончательная утилизация грешников никогда не происходит. Раз появившись, никто уже не исчезает безвозвратно. Грешники самовосстанавливаются и оттого их мучения длятся вечно. Даже самый гигантский завод давно был бы уже переполнен. Поэтому, Ад – это особая географическая территория с целым набором оригинальных ландшафтов, где грешников, привыкших к теплу, помещают в страшный холод и наоборот, или кидают из огня да в полымя. Это так же верно, как то, что воображаемые райские кущи, описанные в Библии – это прекрасный земной сад, где разлито блаженное тепло и свет, где не бывает непогоды, где течет беззаботная жизнь и где растут плодовые и прочие деревья и великолепные цветы. Сейчас передо мной, насколько мог охватить глаз, расстилалась земля ледяного хаоса и ужаса. Десятки тысяч лиц с открытыми глазами, вмерзли в лед и синели в глубине озера, похожие на песьи морды. Одни несчастные лежали на боку, другие вмерзли стоя, вверх и вниз головой, а третьи скрючились и переплелись наподобие земляных червей. Из нескольких прорубей высовывались и хватались за лед чьи-то посиневшие от мороза руки. В темной воде мелькали лица, в беззвучном крике разевающие рты. По льду мела белая поземка. Трещал мороз, кристаллы инея превратили низкорослые кривые деревца окрестного дикого леска в ледяную декорацию к сказке о злой Снежной фее. Царило снежное безмолвие. На противоположном берегу возились два вспотевших черных беса с рыжеватыми бородками, окутанные горячим водяным паром. Они азартно поливали из деревянных кадок теплой водой какую-то ледяную глыбу. Вид у них был как у цирковых козлов, наученных ходить по-человечески. Под ржавым чаном был разведен костер. Треща, чадили ветки, на белый лед с шипением капала черная смола. Я подошел поближе. Увидев меня, бесы оробели и стыдливо отошли в сторонку, подобострастно скалясь и нервно хлеща себя по волосатым ляжкам длинными голыми хвостами со щеголеватыми желтыми кисточками на концах. Им хотелось услышать похвалу своему рвению и усердию. Я пригляделся: сквозь мутный зеленоватый лед из глыбы на меня глядели выпученные глаза, полные застывших слез и обезумевшие от страданий. Это была моя рыбка, моя надежда на божье прощение. Самый страшный грешник. Я повернулся к бесам и небрежным жестом приказал им убираться прочь. Они печально осклабились и сгинули без звука. Огонь под чаном тотчас же погас.