Фальшивомонетчики, льстецы и лицемеры
Мы долго шли через заснеженный лес по бурелому, поднимаясь в гору. Тропа все время петляла между деревьями, уходила вверх. Было темно. Теплело. Вокруг стояли клубы густого белого тумана, топя окрестности в белесой дымке. В тумане клокотали и кипели гейзеры. Климатические условия каждого круга резко различались. Вскоре по кривому полосатому столбу с табличкой в виде стрелки я понял, что мы вышли на восьмой круг. Здесь следовало смотреть в оба, так как восьмой круг был гораздо гуще заселен грешниками и бесами; попасть к ним в лапы не входило в наши планы. Мы шли по тропическому лесу. Гигантские листья низкорослых папоротников устилали сплошным ковром землю, толстые стволы теряющихся в головокружительной выси деревьев были увиты лианами. С лиан медленно стекали тягучие как кисель и дурно пахнущие студенистые капли, растягиваясь в воздухе в длинные липкие нити. Привлеченные сладким дурманом, на эти нити слетались цветными светящимися точками тысячи тропических насекомых, прилипали и находили свою гибель, превращая смертоносные нити в праздничные новогодние гирлянды, а лес – в сказочную страну. Благодаря их свечению было достаточно светло, чтобы разглядеть дорогу в ночи. В густых темных зарослях кто-то мучительно стонал и подвывал, кто-то невидимый бежал, с треском продираясь сквозь сплошные кусты, кто-то догонял, кто-то угрожающе бормотал и хихикал сумасшедшим смехом, так что волосы шевелились от ужаса. С одной из лиан неожиданно свесилась большая зеленая обезьяна, которую мы до того принимали за уродливый отросток ствола и, оскалившись, заверещала нам прямо в лицо таким пронзительным визгом, что Тартюф дико вскрикнул и закрыл голову локтями. С испугу я одним махом снес ей голову острым обломком ветки, который недавно подобрал для обороны. Брызнула кровь, голова со злобным морщинистым лицом отлетела от тела, ударилась щекой о дерево и покатилась под листья папоротника. Эта тварь выполняла в лесу роль предательницы-сороки и могла своим верещанием предупредить о нашем передвижении кого не следует. Наглые и шустрые обезьяны вообще служат в Аду глазами и ушами бесов. Я объяснил это Тартюфу, поскольку он упрекнул меня в излишней жестокости к животному. Он упрямо насупился и помрачнел.
Дорога вскоре пошла в гору и нам стало не до препирательств. Идти становилось все труднее.
– Я буду звать тебя Тартюфом, – сказал я спутнику, когда мы преодолевали очередную гору. Он молча кивнул, ему было все равно. Пот заливал ему глаза. Внезапно он вскрикнул, с ужасом указывая себе под ноги, и застыл на месте. Перед ним на горной тропе лежал рас-тянутый на кольях человек, так туго скрученный веревками, что при всем желании он не мог даже шевельнуться.
– Что это?! Что?! О, Господи!..
– Да тише, тише! Что тут такого? Чего ты испугался? Это человек. Одна из грешных душ – фальшивомонетчик. Его специально положили поперек тропы, чтобы проходящие мимо путники могли топтать его, сколько захочется. Пойдем, не стоит тут задерживаться.
– Давай развяжем его и возьмем с собой.
– Еще чего. Ведь это новенький, за ними знаешь здесь какой надзор: приходят проверять по двадцать раз на дню. Пропажу сразу обнаружат и пошлют погоню. К тому же это страшный грешник, такому только тут и место!
– Чужие грехи всегда нам кажутся страшней и хуже собственных, – упрямо возразил он, не трогаясь с места.
– А тебе не кажется несправедливым и обидным то, что ты промучился в Аду две тысячи лет, а для него все кончится за одну неделю? – насмешливо спросил я. Ответа не было; тогда я шагнул вперед и с удовольствием наступил на распростертую руку фальшиво-монетчика, прямо на распухшую красную ладонь. Кость хрустнула, он вскрикнул и забился. Вместе с ним вскрикнул и мой спутник. На его глазах выступили слезы.
– Да пусть он трижды грешен! Пусть положен здесь специально, чтобы его топтали; но ведь топтать необязательно; ведь можно воздержаться! – крикнул он мне. – Ему же больно!
– Тогда давай все бросим и будем жалеть кого попало! Давай спасать всех первых встречных и брать их с собой! Славный получится караван! – напустился я в ответ, чтобы он очнулся. – Если так дальше пойдет, за нами увяжется весь Ад. Уж лучше сразу сдаться и лечь на тропу возле него, чтобы бесы нас скрутили.
– Позволь хотя бы ослабить его путы, ему станет немного легче мучиться. Гляди, как у него распухли руки: еще немного и он их совсем лишится.
– Делай что хочешь, только побыстрее. Нужно спешить.
Тартюф нагнулся над несчастным и над тонкими бесовскими бечевками, вымоченными в соляном растворе и твердыми, как высохшая виноградная лоза. И тут ему открылась дьявольская сущность наказания: фальшивомонетчик был весь в лишаях, кожа его нестерпимо чесалась и зудела, но не было никакой возможности почесаться. Следовало не просто ослабить его путы, а освободить хотя бы одну руку. Тартюф заколебался, опасаясь подхватить от грешника чесотку. Я издали с ухмылкой наблюдал за его терзаниями. Наконец, устыдившись своих колебаний, Тартюф снова нагнулся к несчастному. У него не было ножа, пришлось грызть твердые узлы зубами. Когда он, наконец, разогнул спину, закончив свое дело, рот его был в крови, на губах выступила соль, но по его измазанным щекам текли горячие слезы радости.
– Спасибо, добрый человек, – шепнул ему распятый грешник, приподняв голову с земли и жадно глядя нам вслед. У него сделались волчьими глаза. Мы ускорили шаг.
– Теперь он до остервенения расчешет себя в кровь. Ты этого хотел?
Дорога круто уходила вверх. Карабкаясь на обломки скал, мы головами упирались в тучи. Тропические светлячки исчезли, стояла темень, какой я еще не видел. Спасало только осязание и мое умение находить дорогу в темноте, но приходилось кончиками пальцев буквально ощупывать каждый встречный камень и проверять его надежность. Тартюф молча пыхтел сзади, ориентируясь на слух и на подъемах держась за щиколотки моих ног. Меня терзали нехорошие предчувствия. Я был уверен, что фальшивомонетчик выдаст нас, как только представится возможность. Когда я проговорился об этом своему спутнику, он посмотрел на меня с отвращением, как на безнадежного. Дорога в гору кончилась внезапно, как и должно кончаться все плохое, и мы вышли на ровное травянистое плато, поросшее невысоким кустарником. Уже рассвело. Слепило солнце, струилась речка из кипящего природного асфальта. Из пузырящейся смолы торчали круглые головы грешников с разинутыми как у лягушек ртами и выпученными красными глазами. От нестерпимой температуры у многих полопались белки. Это были бывшие взяточники и недобросовестные государственные чиновники. По берегам метались бесы с острыми длинными трезубцами и кололи ими не в меру высунувшихся грешников, заставляя их окунаться с головой. Я быстро схватил Тартюфа за руку и мы, пригибаясь, кинулись в кусты. Через реку были перекинуты три моста и все они усиленно охранялись. С мостов сбрасывали вниз, в кипящую смолу, упирающихся и вопящих грешников. Пришлось идти в обход вдоль реки в поисках какого-нибудь брода.
Вскоре мы набрели на огромную канаву, о приближении которой нас еще издали предупредило невыносимое смрадное зловоние и мириады перламутрово-зеленых обнаглевших мух, громко жужжащих в безветренном знойном воздухе. Мухи лезли в глаза, в рот, в уши и покрывали сплошным шевелящимся ковром окрестные холмы. Все, на чем можно было сидеть, вплоть до последней жалкой былинки, было густо облеплено ими. Смрад становился таким сильным, что мы чуть не теряли сознание. Вскоре нам открылась природа этого жуткого природного явления. Земля разверзлась под ногами и с высокого обрыва мы увидели внизу наполненную коричневым калом канаву, в которой неподвижно стояли тысячи людей, по горло погруженные в дерьмо. Вдоль невысоких вертикальных берегов, задрав вверх хвосты с желтыми кисточками и выставив вперед черные волосатые зады, стояли и опорожнялись на головы грешников бессовестные бесы. Грешники горько вопили и захлебывались, хотя их жизни ничего не угрожало. Я знал это место. Это была Клоака, единственное отхожее место в Аду, куда хотя бы раз в неделю поочередно доставляли всех без исключения бесов, предварительно обкормленных до отвала маленькими отравленными яблочками во избежание запора. Яблочки эти росли на деревьях седьмого круга и были это не деревья, а превращенные в деревья грешники-самоубийцы. Бесы были обязаны обжираться яблоками, чтобы зловонная канава никогда не пересыхала и была всегда полна, поскольку в ней топили льстецов и лицемеров, а было их на Земле несметное количество. И бедные бесы старались до кровавого поноса.
– Что может быть на свете хуже лицемеров? И хуже их посмертной доли! – рассмеялся я, уяснив, что здесь происходит. Тут Тартюфа стошнило, и мы поспешили отползти от края пропасти и убраться подальше от этого зловония.