Рассказы бабы Веры Забелка

               
               
               
 
                «ЗАБЕЛКА»

                В память о моей матери
                Ивениной Вере Степановне


    - Была я молодой, - начала рассказывать баба Вера.
    - Да красивой, - хором подсказывают ей внучата.
    - Да. Молодой да красивой, всем девкам «забелка», - соглашается она.
    - Как это - «забелка»? – удивляются ребятишки.
    - А чай молоком забеливали, вот как! Бывало, на гулянье девки без меня не и;дут: «Без Верочки там делать нечего. Парни не прИдут». Прибегает раз Тоська Витява и говорит: «Верунка, там опять парни из-за тебя дерутся!» Кабыть я их заставляю…
    Внучата с любопытством, будто впервые увидя, разглядывают бабушку. И не верится им никак, что баба Вера, такая сейчас морщинистая, беззубая, но с блестящими чёрными глазами и ямочками на полных щеках могла кружить голову деревенским парням.
    - Дед-то ваш, Виктор Фёдорович, когда нашёл меня (сам из другой деревни), зацепил, как коршун, и не выпустил. А я в ту пору гуляла с одним пареньком. Несмелый такой, стеснительнай.
    - Верочка, что он всё сидит окол тебя, губы грызёт? – это подружки-то мне. – Что ты такого-т не найдёшь, что ль?
    Я его и бросила. А два года гуляла с ним. Потом самая моя подружка Талька, Наталья Маврёнкова, и вышла за него. Стала Дунина. А сама несинпатичная, лицо длинное, как подойник. Так и прожил с ней век, не любя. Но сначала я вышла за вашего деда, а потом она. Сидели как-то на брёвнах, Дунин всё плакал и пел:
    - Эх, матанечка, брось сурьёзы, дай платочек, утру слёзы…
    Молоденькой я и замуж вышла. А через три дня после свадьбы принёс свёкор муки. Не килограмм, не два, а, как бы не сохвастать, целую пудовку. А у их квашня была ши-и-рока-широка, на девять караваев. Замешивать – на ведро воды. Наклонилась я в квашню тесто месить, а меня-то и не видно за ей. А тятька (так мы его все звали), дедушка вашего деда, за живот взялся и целы сутки так ходил: перживал, что хлеб спорчу. Такой уж у его карахтер был.
    Утром встаю, а свёкор уже окол меня стоит, наблюдаит.
    - Мама, - говорю свекровке, - лепёшки-то мужики любют?
    - Любют, - отвечает.
    Напекла я к завтраку лепёшек. А свекровка не подымалась – навозилась. Всё к одному: бабушка померла, наша свадьба, - и свалилась. Я уж её только спрашиваю:
    - По скольку горстей на каравай?
    А горсть в две руки бралась. Никак, «две горсти» сказала.Свёкор тут же мельтешит. Расшвырял головёшки, чтобы накалился под. А под – это место такое в печи, где пекли. Ну, и вот… когда хлеб поспел, беру широку лопату, деревянную. Вот эдак.
    Баба Вера откладывает вязанье в сторону и показывает. Признаться, порой её руки и лицо рассказывают больше, нежели слова. Однажды, повествуя о какой-то Марфуше, деревенской дурочке, баба Вера расплела свою косичку и встала на стул, на котором пряла шерсть. Внучата с открытыми ртами следили за ней и живо представляли, как страшна была Марфуша.
   - Достаю, значит, хлебы, ставлю на такие вот нары, мочу полотенце и мокрым закрываю, а сверху сухим, чтобы корки отмякли. А тятька, покойный, (царство ему Небесное!) всё за живот держится. Дедов брат, Шура, - ширк полотенцы. Берёт нож, отрезаит. Как закрычит:
   - Маманька! Ты такого хлеба никогда не пекла. Вкусный!
   - Правда, Шурынька? - и тятька в первый раз руки отпустил от живота.
  Потом пошли вчетвером корову доить. Вымище большое, молока много давала. Только примусь доить, она как полыснет – и куды чего разлетелось: куды я, куды ведро. Я схитрила: подою в горшок, золовке в ведро вылью, она в дом несет. Корове уж и хвост к ноге привязывали, и ноги-то путали, и рога-то к колоде. Было дело!..
Да... семья была, не то что ноне, шутка ли - пятнадцать человек.
   - Вера, сёдни суббота, баню топить надоть.
   - Ну, что ж, папаша, натоплю.
   А меня как мама учила, не то учила, а как говорила, полну бочку щёлока наделала – мыть голову заместо мыла – экономили. Я счас пол выскоблила, веники заварила, жар весь подгребла… и в горнушку, кажись… (вот уж и запамятовала, как называется), поддала, горечь вся сошла. Ну и прихожу домой.
   - Чо так долго топила? - спрашивают мужики. Свекровка-то чуть истопит, вода нагреется, нет ли, щёлок еще не мылкий. Пойдут первы-те – и не напарются. Тот говорит, я пойду вперед, другой говорит, я пойду вперед.         
   - Сгорите, - говорю, - немножко погодите.
   Приходют мои мужики, раскраснелись:
   - Вера, спасибо. Спа-си-бо! Никогда так не парились.
   Я думала, смеются.
   - Да ладно-ти вам. Правда, что ль?
   Тятька пришел последний, довольнёхонький:
   - В кой день парются, в тот день не старются.
   Все перемылись, а пару полно. Давай родню сзывать. Все перемылись, давай опять соседев звать – и еще пару полно. Вот тогда свёкор и сказал:
   - Да… мал золотник, да дорог. А большая Федора – да дура.
   Вот вам и «забелка»!
   На этом месте баба Вера всплеснула руками:
   - Ба! Закрутили вы мне головушку. У меня ить картошка на плите!..