Страсти-мордасти

Виктор Лысенков
Известно, что человеческая память – дама капризная. Порой не можем припомнить событий прошлой недели. А то вдруг – из-за случайной безделушки, незначительной фразы, нежданной встречи – нахлынет нечто из давно забытого, далёкого…

До поступления в столичный вуз жил я в небольшом лесном посёлочке. Это сейчас Подмосковье плотно заселено, а в середине ушедшего столетия о дачах и загородных домах люди даже не мечтали. Школа находилась в соседней деревне – в трёх километрах: сначала надо было пройти лесом, потом полем, через речку и снова полем. Зимой метели заставляли нас, ребятню, всякий раз наугад торить новый путь, проваливаясь в сугробах по самую грудь. Через речку наши родители строили каждый год «лавы» – дощатые мостки, которые в разлив благополучно сносило ледоходом. Поэтому по весне дорога к знаниям удлинялась втрое – через автомобильный мост. Всё бы хорошо весной: солнышко пригревает, птичий гомон, пора берёзового сока, но…

Весенний поход в школу и обратно проходил через старый погост. В пору моего детства страшилки были другие. Не то что сегодня – отморозки да маньяки. Мы тогда в ночном полумраке зловеще-замогильным шёпотом пересказывали друг другу истории про кровожадных мертвецов, злых колдуний, леших, вампиров и прочую нечисть. И ведь был однажды случай, когда я, кажется, испытал всю эту жуть наяву: леший меня по болотам два долгих круга водил. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Учились мы в две смены, так что либо утром затемно идёшь через кладбище, либо вечером. Что такое уличное освещение, мы, конечно, знали – у нас на столбе около бараков тоже фонарь маячил. Но за пределами его жёлтого круга единственными источниками света оставались луна и звёзды. У луны свой строго заведённый график, посему зачастую довольствовались только звёздами, если небо, опять же, было безоблачным. Но всё это я повествую пока лишь для понимания общей обстановки.

С внешним миром нас связывал и автобусный маршрут. Он проходил километрах в трёх от посёлка. За околицей на пути к его остановке нужно было преодолеть глубокий овраг. А дальше сплошной стеной стоял лес, не знавший в своей чащобе ничего про санитарную рубку и уборку сухостоя. Через дебри вела узкая лесная тропа с колдобинами, выпирающими из земли оголёнными щупальцами корней и непересыхающими лужами, подпитывающимися близким болотом.

По этой вот стёжке некоторые жители посёлка с утра пораньше направлялись на работу в районный центр или в Москву. Была среди них и моя мама. Нас у неё росло семеро: шесть сыновей и дочка. Среди братьев я – меньшой. Отец наш из жизни ушёл рано, когда мне было пять лет, а сестрёнке – два годика. Чтобы прокормить ораву ребятишек, мама ездила на работу в город – сначала автобусом, затем электричкой. Возвращалась уже вечером. А осенью смеркается рано. Идти одной тёмным лесом и так не очень-то приятно, а вдобавок ещё руки тянет сумка с провизией – поселковая продуктовая палатка имела набор известный: хлеб, чаще вчерашний, карамель, печенье да лимонад с водкой.

Было мне в то время уже лет одиннадцать-двенадцать. Старшие братья вечерами, понятно, всегда заняты – у них друзья-кино-танцы... Встречать маму с работы – обязанность младшего. Жутковато было маме идти лесом от остановки одной – да и мне было жутко её встречать.

В тот осенний день погода была пасмурной, накрапывал дождь. Опустились сумерки, когда я отправился встречать маму.

В лесу не видно ни зги. Но это как-то уже привычно. Под ногами разглядеть ничего нельзя, да, собственно, в такой темени и под ноги смотреть бесполезно.

Стезя знакома до мелочей. Я шёл задрав голову кверху, глядя на чёрные контуры вершин деревьев, чуть заметные на фоне тусклого неба. Память подсказывала, что вот у этой кряжистой сосны, например, так высоко выпирают мощные корни, что не мудрено и споткнуться, а возле этих берёз на дороге грязевой провал, да такой, что того и гляди утонешь. И такие приметки по всей дорожке: где обойти, где перелезть, где перешагнуть. В общем, своя дорожная грамота.

Встретиться с кем-то на тропинке почти никакой вероятности – интервал движения автобуса до часа и больше. Иду, по обыкновению про себя стишки разные декламирую, о страхе и подумать боюсь. Тишина неимоверная, птиц не слышно, только ветер над вершинами посвистывает, да поскрипывают и потрескивают изредка стволы деревьев.

И вдруг слева от тропы послышались нарастающий хруст веток и пофыркивание. Леший! А может, медведь? Рассказывали, что у Дикого озера норы огромные видели. Стою и не шевелюсь…

Внезапно в паре метров на уровне моей головы из чащи подлеска вываливается продолговатая, покрытая шерстью скуластая морда с большими ушами и раздутыми ноздрями. Шумно втягивает воздух и громко фыркает. Ужас, оторопь, сердце – в пятках.

В упор уставились чёрные провалы глазниц. А сзади ещё одно чудище, но чуть ниже ростом. И тоже в мою сторону тянется.

Ошарашенный, я замер – ни жив, ни мёртв. Противостояние и обнюхивание длится, скорее всего, несколько секунд, но для меня – долгие минуты, а то и часы. Дышал ли я – не знаю, но звуков точно не издавал.

Нежданные чудища, вновь громко фыркнув, отступили и опять, хрустя ветками, пропали в чащобе.

Не сразу до меня дошло, что это были лоси, хотя и раньше я видел сохатых, но только издали. Придя в себя после этих страстей-мордастей, бежал к шоссе уже вприпрыжку. Отдышался только у автобусной остановки.

Наконец издали сумрак прорезали фары автобуса. Вот он остановился, и тут же из раскрытых дверей вышла мама. Не помню уже, что я рассказывал ей про «лосиные» страсти, но сам случай запал в память на всю жизнь.

Через многие годы та лесная встреча аукнулась самым неожиданным образом. Жил я уже в городе. Однажды замечательный художник Николай Долгополов по какому-то поводу принёс мне показать свои пейзажные холсты. С радостью созерцал я добрые полотна мастера.

И вдруг вспышка из чуланов памяти: на одной из картин узнал моих давнишних знакомых. Это были лоси. Пара на вечерней заре. И как будто на той самой лесной тропе. Красивые, гордые, в пол-оборота в упор смотрели на меня. Отличие лишь в том, что на полотне не поздняя осень, а искристая зима.

Теперь сохатые со стены моей спальни каждые утро и вечер дарят мне щемяще-радостные воспоминания, мои детские страсти-мордасти.