Почтальон Саша

         
     Раньше  на  улицах города  я  изредка  встречал старого  знакомого Сашу.  Он в то время  работал на главпочтамте,  доставляя  телеграммы,   и   поэтому   вечно торопился.   Поговорить с ним  по душам  никогда  не удавалось. Минута-другая  и,  обменявшись  парой  малозначимых  фраз,  мы   разбегались  в  разные стороны.  Однако  в  этот  раз Саша, видимо, не спешил, и мне удалось у него кое-что выудить о нынешней жизни. Это было непросто, так как мой старый знакомый отличался  робостью и немногословностью.
     — Лёгок на помине. Как живёшь-можешь, что нового? —  приветствовал  я  своего  знакомого. Конечно, я лукавил, так как о Саше давно не вспоминал.  За  минувшие  десятилетия  видел  его  не больше  пяти-шести  раз,  да  и то мельком.  Правда,  от общих  знакомых  получал  некоторые сведения  о  судьбе  приятеля  и  знал,  что  он  уже на  заслуженном отдыхе.
     — Да-да, ещё живу, — тихо  промямлил  Саша,  закашлявшись  от  волнения.
Бывший почтальон был нескладен и худ, на состарившемся   лице   выделялась   редкая  борода. Судя по  всему,  жил  он  не  на  широкую ногу.   Прикид  (как ныне   молодёжь  называет  одежду)   имел  неброский,  и во  всей  его внешности  ощущалась  запущенность.
     — Давно  на  пенсии.  Живу  с  мамой  в  старом  доме на  краю города. Мне стукнуло семьдесят, а  родительнице  перевалило  за  девяносто. Женат   никогда   не  был,   детей  не  имею. По специальности  работать  не  смог,   и  "свободный  художник" из  меня  не  получился. Говорил Саша, не спеша, не повышая голоса, с лёгким   заиканием.  Его  грустные,  недоверчивые глаза  постоянно  блуждали. Слушая  его, я  вспоминал  наше  знакомство. Было это сорок  с лишним лет назад. 
     В  то  далёкое  время   я  ждал   приказа  о  зачислении в  кадровую  армию  на  офицерскую  должность. Мой  же  приятель учился на филологическом факультете государственного университета.  Чтобы  не  быть  обузой родителям,  я  и  будущий   филолог  зарабатывали  на  хлеб,  работая  в охране  режимной организации. Дежурили  сутки  через  двое   и  во   время   отдыха   перед заступлением  на  пост  много общались.
     Мой  самоуглублённый  приятель  философским взором  смотрел  на  жизнь  современных   людей.  Казалось,  что  его  абсолютно  не  затронуло массовое зомбирование  молодого  поколения.  Ни   одна  идея, отрасль  знаний  его  не  интересовали. Он  жил  в  своей скорлупе, будучи  тонким   знатоком  и  ценителем художественной литературы. Причём, произведений дореволюционных, и современных, но неофициальных самиздатовских, о  которых  отзывался  с  благоговением. При этом  лицо стрелка  ВОХРа  на  время  становилось  одухотворённым.  Речь отличалась приятностью и изысканностью.  Даже  природное  лёгкое  заикание  в минуты  воодушевления  пропадало. Соцреализм  в  художественном творчестве с его  штампами  и политизированными  героями  Саша  начисто отвергал.
     "Каждый  сходит с  ума по-своему,"  —   думал  я,  и  всё же  не  прекращал  с  жадностью  поглощать  мысли   интеллигентного, начитанного, учтивого человека, склонного к сентиментальности.
     Через  полгода  меня  призвали  в  армию,  и  я   убыл  к   месту   назначения.  Перед   этим   распрощался  со студентом-филологом. У него тогда случилась беда: скоропостижно  скончался  отец,  и  все  семейные проблемы   теперь  приходилось  решать  самому.
     В  последующие годы  мне стало  известно,  что  Саша  окончил   учёбу,   работал  в   редакциях  газет,  но  безуспешно.  Его  необычный   характер,  нетрадиционные  взгляды   пугали   редакторов,  и они  избавлялись  от  нелюдима.  Семьянином   мой   приятель  также  не  стал.  Найти  женщину   красивую  и   умную  —  что   большая    редкость —  так  и  не   сумел.  Век   свой   заканчивал,   будучи  холостяком,  безвестным  почтальоном,  неудачником.
     — Ну,  я  пошёл, — оборвал  мои  мысли  старый знакомый, — может  быть,  ещё   когда-нибудь  свидимся.
     Я  долго с грустью  смотрел   вслед   Александру   Николаевичу,  человеку,  не  нашедшему  места  в  жизни.