— Счёт: два — ноль. Игра продолжается. Третий раунд.
Всё-таки необычно звучит этот голос, не так, как раньше. Маша успела об этом подумать, прежде чем уже знакомый круговорот завертел её, чтобы оставить в кромешной темноте, прижимающей к груди сумку — тёплую и приятно тяжёлую.
На всякий случай Маша осторожно высвободила одну руку и пощупала там, где должна быть голова кото-мыша. Ну да — вот они, пушистые нежные пёрышки и шелковистый мех.
Сяжки затрепетали, повернулись уши, и глаза замерцали зелёным, кажется, Маша даже уловила лёгкое движение воздуха от его дыхания. Было страшно нарушать тишину, иначе она заговорила бы с Кусей, но случай с моргом послужил хорошим уроком для девушки, а кото-мышь с рождения знал, что в неясных обстоятельствах лучше всего затаиться. У говорящих это в крови.
Какое-то время Маша ещё надеялась, что глаза привыкнут к темноте и удастся различить хоть что-то в этой непроглядности, но и через несколько минут она видела лишь глухой мрак, местами несколько более густой, местами — сравнительно разреженный.
Поневоле пришлось подключить осязание, и Маша осторожно нагнулась, а потом и вовсе опустилась на колени — просто идти вперёд, да ещё и с занятыми руками, не показалось разумной идеей.
По ощущениям под ногами была не земля, а нечто твёрдое, может быть даже пол. Да… очень твёрдое, но шероховатое. Маша отклонилась назад, почти села на пятки, держа сумку на коленях, нерешительно коснулась пальцами прохладной жёсткой поверхности.
Кажется, камень, но не дикий, а грубо обработанный. Провела рукой дальше, вот и ровная линия стыка: пол, облицованный не ошлифованными каменными плитами, — вот что это такое.
Внезапно Куся, так и не проронивший ни звука, лишь шевеливший всеми своими чувствительными антеннами, выскользнул из сумки.
Маша вздрогнула, даже руку протянула, инстинктивно желая остановить его и вернуть в относительно безопасное сумочное нутро, но умом она понимала, что это бессмысленно. Она не сможет удержать его и не сумеет самостоятельно обследовать это место, наверняка таящее неведомые опасности. Кто ж их в безопасное закинет?
Куся стоял рядом совершенно неподвижно не более трёх секунд, а потом шумно понюхал воздух, фыркнул и… исчез. Возможно, он отошёл всего на несколько шагов, что в кромешной темноте вполне можно было приравнять к исчезновению.
Маше казалось, что и зрение, и слух у неё уже обострились до предела, но вокруг по-прежнему лишь качались и клубились тени — чёрные на чёрном, и не доносилось ни звука во мраке, настоянном на неподвижном молчании, словно фырканье Куси было единственным, что потревожило мёртвую тишину этого места за долгое-долгое время.
От всматривания в шевелящийся неровный мрак Маше начало мерещиться, что её и вправду обступили ожившие сгустки тьмы, что они присматриваются, не имея глаз, принюхиваются, хоть и не обладают обонянием, к тем, кто осмелился вторгнуться в их владения и потревожить их тайную жизнь.
Все детские страхи разом начали просыпаться в ней. Молчание и тьма обрели особую наполненность — здесь обитали все чудовища детских страшилок и кошмарных снов, отсюда они приходили, чтобы тревожить и сжимать горло спазмами ужаса, не позволяя крику вырваться наружу…
Надо взять себя в руки. Если бы у неё был фонарик… Маша запустила руку в сумку, всё ещё открытую после того как из неё выбрался кото-мышь. Наткнулась на что-то гладко-цилиндрическое. Не может быть! Неужели…
Маша вытащила неизвестный предмет — вот и кнопка на корпусе. Значит ли это, что она может его включить? Не навлечёт ли свет новые беды на невольных нарушителей спокойствия?..
Рядом шевельнулось что-то небольшое, что могло бы заставить её заорать так, что переполошились бы все монстры в радиусе нескольких километров, но Маша так ждала возвращения Куси, что смогла удержать вопль, — это действительно был он — тёплый и пушистый.
— Похоже, здесь никого нет, — сказал Куся, впрочем, не слишком уверенно.
— Тогда я включаю фонарик, — сообщила Маша.
И нажала на кнопку, прежде чем кото-мышь мог бы возразить или спросить, что это такое.
Рассеянный луч осветил тёмные, почти чёрные каменные плиты пола, они были большими, непонятной формы, края ровные, плотно пригнанные друг к другу, но общая форма ускользала от сознания. Девушка осторожно повела лучом выше — неподалёку обнаружилась стена, кажется расписанная какими-то изображениями, и Маша поднялась и поспешно подошла к ней.
Ощущение затерянности на открытом и враждебном пространстве требовало найти какую-то опору, хотя бы одну сторону, откуда можно не ждать нападения. Куся молча и с полной готовностью последовал за ней, бесшумно скользя по каменному полу. Нельзя было не заметить, как сильно он встревожен, но Маше хотелось верить, что это вызвано только внезапным перемещением.
Куся развеял эти надежды.
— Знаешь… — сказал он тихо, рассматривая стену, к которой Маша прислонилась, пытаясь разглядеть что-нибудь в этом каменном мешке, — это очень нехорошее место.
— Я понимаю, тебе тут не нравится, это совсем не похоже на джунгли, к которым ты привык, но, может быть… — успокаивающе начала девушка.
— Нет, — перебил её кото-мышь. — Не в этом дело. Это плохое место. Очень плохое. Злое.
— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, — Куся тряхнул головой, словно желая выразить этим движением всю абсурдность такого предположения, — я чувствую, — он вновь насторожил весь комплект своих чувствительных усиков, словно прощупывая ими не только то, что находилось рядом, но и весь этот, по-видимому, огромный подвал.
— И стена, у которой ты стоишь, плохая, — сообщил он, помолчал несколько секунд и прибавил: — Они тут все плохие.
Маша хотела что-то возразить — не столько потому, что была не согласна, поверить в это как раз было очень и очень легко, а просто в целях самоуспокоения, но чем зря пытаться убедить неизвестно в чём непонятно кого — Кусю-то она уж точно не убедит, да и себя — вряд ли, — она решила посмотреть повнимательнее на эту самую "плохую стену".
Отошла на шаг, посветила фонариком. Лучше бы она этого не делала, честное слово. Вот не знала бы, какие там ужасы изображены, и могла бы ещё какое-то время ощущать себя в относительной безопасности у этой надёжной каменной опоры.
Красочные, детально прорисованные картины… В первые секунды Маша ещё не понимала, что именно нарисовано, хотя подсознание уже сжалось испуганной улиткой. Присмотрелась, уловила закономерность, поймала ускользающие от разума образы…
Кто эти существа? Люди? Человекоподобные? Как там в фантастике пишут: гуманоиды? Если бы они были совсем не похожи на людей, то и ладно бы. Но они были похожи, даже очень, а многие прямо-таки выглядели совершенно как земляне, но другие…
Со странно и страшно искажёнными пропорциями лиц, тел, с глазами, в которых застыл леденящий ужас, боль и отчаяние…
Сцены чудовищных пыток, отвратительных человеческих жертвоприношений… И ещё — вот, картины, которые подробно показывают, как уродовали этих людей, чтобы они приобрели такие искажённые пропорции, чтобы превратились в уродцев, вызывающих одновременно откровенный ужас и мучительное, до боли в сердце, сострадание…
Маша отшатнулась. Она не могла больше стоять у этой стены, не могла находиться рядом с этими чудовищными изображениями… Как можно такое рисовать… как можно творить такое…
Она пошла дальше — ведя фонариком вдоль стены, не замечая, как закусила губу, как сотрясает дрожь всё её тело. Всё то же… Одни ужасы сменялись другими, порой ещё более ужасными.
Маша старалась не присматриваться, но ей казалось, что картины эти навечно отпечатываются на сетчатке, в мозгу, в душе, как клеймо.
И когда она ощутила жгучую боль этого клейма, то поняла, что оно легло поверх другого — рядом с отчаянной мольбой несчастного альфа-носителя: "помни обо мне"… У неё даже не было имени, чтобы вспоминать её, как подобает вспоминать человека!
И ещё — память о семье Куси, о его разорённом гнезде, которое она, казалось, увидела, когда слушала скупой на детали рассказ.
И когда она ощутила это, то увидела — их. Ошибки быть не могло. Выше остальных изображений, были нарисованы ОНИ! Серые. Черноглазы. Не совсем такие же и куда более расплывчатые, словно и здесь их окутывал туман, в котором Маша совсем недавно встретила их впервые, но она их узнала и не верила в возможность ошибки!
К ним от несчастных жертв тянулись бледные нити, словно они питались этими муками, болью, страхом…
С расширенными от ужаса глазами, позабыв обо всём, что может подстерегать их здесь — не нарисованного, а реального, — Маша шла всё дальше.
Перед ней разматывалась лента запредельного кошмара, но остановиться было невозможно, и когда ей казалось, что сердце не выдержит большего, то, подняв фонарик выше, она увидела над плотной группой серых более толстые нити, тянущиеся выше, там — что-то, напоминающее большую летающую тарелку, снова лучи — ещё выше.
Сердце колотилось в горле. Было непередаваемо страшно, но она знала, что должна увидеть — что там. А там, на тёмной стене, показались чёрные фигуры, словно окутанные длинными плащами. Они были очень вытянутыми и казались совсем бесплотными. Капюшоны, где должна быть голова, а под капюшонами — лишь чернота, чернота, прорезанная холодными жгучими искрами. Одна фигура выше других. Под её капюшоном можно различить нечто, похожее на разорванную спираль…
А ещё выше, над этими существами, изображена перевёрнутая пирамида, поставленная на остриё.
Едва свет фонарика достиг верхнего края рисунка — основания пирамиды, как тишину разорвал хлопок, затем резкий короткий скрежет какого-то механизма, раздались шаги, и властный голос, отдаваясь эхом от стен, произнёс из темноты:
— Как посмела ты созерцать священные изображения?! Тебе хватило наглости, чтобы взглянуть на Безликих?! Ну что ж… ты заслужила награду за смелость… Надеюсь, ты внимательно рассмотрела ритуал жертвоприношения Безликим и их слугам. Теперь ты знаешь, что тебя ждёт.
Машин фонарик внезапно погас, и зловещий мрак вновь вернулся в свои владения полноправным хозяином. Снова послышались шаги — всего два или три — скрежет, щелчок, словно часть неведомого запирающего механизма встала на место, и всё стихло.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/07/22/1653