(по мотивам саги, рассказанной Арменом Джигарханяном)
В мастерской было чисто и светло. Настолько чисто, насколько вообще может быть в мастерской художника, и настолько светло, насколько солнце вообще может осветить одну большую комнату через одно большое окно. О том, что мастерская принадлежит именно художнику, свидетельствовали картины, кучно собранные под лестницей, которая вела на второй этаж; кисти, краски и банка с водой, стоявшие на столе, напротив входа в комнату; а самое главное – мольберт на котором стояло полотно и, находившаяся рядом с полотном, палитра. Была еще картина, которая валялась в кресле, видневшемся из-за стола. Кресло стояло в углу комнаты. Но и эта картина, и другое кресло, стоявшее с другой стороны от окна, да и диван, что был прямо напротив того же, у стены, весьма косвенно подтверждали принадлежность их владельца к художественной элите города. В комнате еще стоял стул, очевидно для художника, и табурет – скорее всего для натурщика, потому что располагался между диваном и мольбертом, стоявшим прямо посередине комнаты. Что было изображено на картине, можно было узнать без труда, потому что мастер не потрудится накрыть ее. Это был портрет. Но портрет странный. Во-первых: это был всего лишь эскиз, да и то незаконченный; во-вторых: разобрать можно было все, или почти все, но одна деталь художнику явно не удавалась. Это были… глаза. Заметно было, что они писались, потом стирались, потом были еще попытки, может даже не пять и не десять. Из соседнего помещения доносились обрывки телефонного разговора. Почти кричали: - …А глаза не могу. Да, глаза… Ну какой месяц, о чем ты говоришь?! Да, возможно… Да… Да п… подожди ты! Говорю тебе, сделаю, клянусь. И когда сделаю, это будет бум! Вот увидишь. Потому что такого раньше не видел никто. Послышался сильный удар трубкой по аппарату. Затем в комнату вошел среднего роста человек, слегка сутулый. Он был одет в халат, из-под которого виднелись штаны и удобные тапочки. По иссиня-черным растрепанным волосам было видно, что они давно не мылись, а красивое, но не бритое лицо и выразительные карие глаза говорили о том, что их хозяин сильно возбужден и несколько расстроен. «Месяц, месяц… У некоторых годы уходят, десятилетия…», - бормотал художник под нос, подходя к картине… Он постоял перед картиной, посмотрел на нее пару минут. Затем решительно взял карандаш и в левом нижнем углу написал: «Человек-Бог». На устах заиграла тень улыбки. Но, взглянув на то место, где должны были находиться глаза, художник снова нахмурился, погрустнел. «Нет, надо снова идти искать!» - пронеслось у него в голове. Художник быстро переоделся и вышел из квартиры. Он шел по улице и всматривался в лица прохожих. Иногда слишком настойчиво. Так, что некоторые шарахались, другие крутили пальцем у виска. «Не то, не то, опять не то…» - как заклинание шептали губы художника. Вспоминались лица тех, кто побывал у него в мастерской. Мужчин и женщин. Долгие поиски – в непогоду, под проливным дождем, иногда даже ночью. Порой его заносило черт знает куда! Он даже слетал в Италию, а назад возвращался через Европу, в надежде найти те самые глаза. Прошло уже три месяца с тех пор, как он задумал эту картину.
На дворе была глубокая осень, художник шел, кутаясь в черное пальто, хотя было и не очень холодно. Он не знал, что делать, но чувствовал, что находится на пороге сотворения шедевра. Нужно только найти. Художник брел по улицам, уже почти не глядя на лица прохожих, и как часто бывало, оказался в незнакомом месте. Он шел и рассеянно смотрел под ноги, то и дело пиная листья, разноцветным ковром устилавшие асфальт. Художник обратил внимание на стрелку, нарисованную мелом на дороге. Наверное, дети играли в «казаки-разбойники». Уже почти стертая, стрелка указывала на вход в арку. Мастер непроизвольно пошел в том же направлении. Арка оказалась довольно глубокой. Художник подошел поближе и заметил, что со стороны, где он стоял было темно, по ту сторону арки виднелся свет. Казалось, что это туннель времени – между ночью и днем. Зачарованный красотой, художник направился к свету. Он оказался на оживленной улице. Ярко светило солнце, вокруг сновали люди, наслаждаясь последними теплыми днями. Художник огляделся вокруг. Его внимание привлек мужчина. Высокий и стройный, облаченный в белый плащ, белые брюки и туфли, он стоял метрах в пятидесяти от мастера и кормил голубей, которые совсем его не боялись. Одна птица даже уселась у него на плече. Художник направился к мужчине. Он не знал, зачем он это делает, но ноги сами его вели. Мастер, не отрываясь, смотрел на мужчину в белом. Тот медленно поднял голову, их взгляды встретились. Художник утонул в его глазах. Он нашел то, что искал. Художник и незнакомец сидели в мастерской. Мастер сидел на табурете, мужчина расположился на диване и слушал, что рассказывал его новый знакомый. Художник закончил свой рассказ, вскочил, взял мужчину за руку и подвел к полотну. - Вот видите, не хватает только глаз. Ваших глаз. Это будет шедевр. Я так долго искал! И теперь, работа будет закончена. Незнакомец прочитал название картины. - Не слишком ли самоуверенно – тихо спросил он. - Нет, вы не понимаете. В каждом человеке есть Бог. Божья искра. Всевышний создал нас по своему образу и подобию. Справа - божественное, слева – человеческое. А вместе – это единое целое. Неразделимое, идеальное. Тела одинаковые, но души… Глаза – зеркало души. Частица божественного. Поэтому я так долго не мог найти, пока не встретил вас. - Не знаю – возразил незнакомец, - достоин ли я такой чести. У меня совершенно обычные глаза. Потом… Бог. Не знаю. - Достойны, достойны. А глаза. Если б вы знали, сколько бессонных ночей… Я даже… наркотики.…Понимаете?! Но все бесполезно. И тут Вы. Не-е-ет, теперь я вас никуда не отпущу. Садитесь, располагайтесь поудобнее. С картины, как живые смотрели глаза. Они были полны добра и сострадания, честности и открытости, святости и невинности. В них как будто отражалось все самое лучшее и светлое, что увидело и узнало человечество за свою долгую историю. По мере отдаления можно было разглядеть, что правая часть лица и вообще картины, отличается от левой. Правая указывала на божественную сущность: лицо, волосы, нимб, одежда, белые облака сверху, ангелы позади. Все напоминало о принадлежности к Богу. Левая, наоборот – обычные черты человека, такая же одежда, за спиной такие же люди, а еще дальше, за ними, символы различных достижений человечества. И только глаза были одинаковыми, как будто принадлежали одному и тому же существу, некоему высшему разуму.
Картина висела в галерее, была отгорожена так, чтобы до нее нельзя было достать рукой. Одна на весь зал, который был полон людей – яблоку негде упасть. Всеобщее оцепенение после открытия картины автором прошло, и фотографы ринулись фотографировать шедевр, журналисты что-то записывать, дамы из высшего общества восторженно размахивать руками, бизнесмены звонить по сотовым, о чем-то договариваясь. А у входа в галерею толпилось народу раз в десять, а то и в двадцать больше, чем было внутри. Каждый хотел хотя бы краешком глаза взглянуть на шедевр века. Это был успех. Безусловный, неповторимый, грандиозный. Художника приветствовали на самых высших уровнях, приглашали на престижные встречи, устраивали шикарные выставки и организовывали самые громкие приемы в его честь. Он не от чего не отказывался, он заслужил это. Мастер купался в славе, богатстве, во власти – у него было все. Прошло несколько лет. Мастерская изменилась. Куда-то пропал стол. Краски теперь стояли прямо на полу, причем по всей комнате. То кресло, что стояло в углу, там и осталось, но время его не пощадило. А от другого остались только спинка и ножки. Они лежали прямо под подоконником. Картины в рамках и просто скрученные холсты валялись везде, даже на лестнице, ведущей на второй этаж. Пол был грязным, все вокруг пропиталось мерзким запахом. На диване лежало тело. На первый взгляд можно было подумать, что это труп. Но вот рука, сжимающая бутылку дешевого вина, дернулась, тело пошевелилось и издало протяжный, сухой кашель. Лицо прикрыто рукой, из-под которой виднеется седеющая борода, в центре которой зияет дыра от полуоткрытого рта. Неопределенного цвета халат, накинутый на голое тело спящего, был изрядно потрепан, карманы оторваны. Сложно было узнать в этом человеке того самого художника, который некогда создал шедевр, и когда-то купался в богатстве и наслаждался всевозможными прелестями мира. Неизменным в комнате остался лишь мольберт, стоявший на том же месте, что и несколько лет назад. На нем картина, на левую половину которой небрежно накинуто покрывало. За окном бушевала гроза. Новая вспышка молнии осветила картину на мольберте. Точнее ее правую половину. Это был эскиз человека… без глаза. Позади него виднелась какая-то толпа и развалины. Ветер ворвался в открытое окно и сбросил покрывало с картины. Очередная вспышка молнии вновь осветила комнату. Теперь можно было увидеть другую часть картины. То, что было там изображено, заставляло содрогнуться и ужаснуться. Снова раздался раскат грома. Сильно и страшно. Левая половина картины, хоть и являлась неким продолжением правой ее части, изображала совсем другое. Это был монстр. Или даже демон, потому что у него за спиной внизу полыхало зловещее пламя, вверху же чернели тучи, заслонившие все небо и изрыгавшие молнии, похожие на ту, которая сейчас озаряла комнату. Когда свет исчез, внизу (даже в полной тьме) можно было прочесть: «Дьявол-человек». Следующий сильный удар грома разбудил хозяина квартиры. Он выронил из правой руки бутылку, которая покатилась, разливая по полу красное вино. Немного посидев на диване, обхватив голову руками, художник поплелся в соседнюю комнату. Оттуда послышался звук, крутящегося диска телефона. - Хм… Ал-ле… - произнес он, запинаясь. – Я… Не у-у-уз-нал? – спросил художник. - Ты извини, я тут, это… Не можешь выручить? - Пауза. В трубке что-то говорили. - Заказ?! Ах, да… Конечно… Почти готов. Как
год??? Не может… Ну, да. Ну, да… Я зайду, пока. – и художник положил трубку. - Цел-лый го-од! – протяжно выдавил он из себя. Затем художник подошел к картине. Посмотрел на нее внимательно и сказал: - Проклятый заказ. Немного подумал и, пробормотав: «Надо идти искать…» - направился к выходу. Он захватил старое, потертое, но все еще теплое пальто. Художник надел его поверх халата, обул ботинки на босую ногу и вышел. Он бродил уже долго, несколько часов. Не одной живой души. Да кого найдешь в такую погоду. Собаки, да кошки и те попрятались. Было так темно, что мастер, попав в чужой квартал, заблудился. Теперь нужно было найти кого-нибудь, кто бы помог выбраться отсюда. Он стал кричать – бесполезно. Но вдруг, художник услышал какие-то звуки за углом. Он осторожно заглянул туда и увидел, что какой-то человек роется по помойкам. Мастер осторожно окликнул его. Тот не отреагировал. Осмелев, художник направился к нему. Внезапно, когда он подобрался к бомжу уже достаточно близко, ударила молния и осветила озверевшее лицо последнего. Сначала, узрев физиономию бедолаги, художник в ужасе попятился. Но, присмотревшись к его глазам, мастер изменился в лице – он сиял лучезарной улыбкой. Теперь удивился бомж. «Больной какой-то» - подумал он. Через несколько минут, бродяга уже сидел в мастерской и пил что-то теплое. Это было вино. Хозяин вышел из кухни с дымящимся ковшиком. Она направился к бедняге и подлил ему еще горячего напитка. - Спасибо, - поблагодарил бомж. - Пейте, пейте… - художник сидел напротив и с азартом смотрел на гостя. «Какой оскал, лицо… - то, что надо. А глаза! Самое главное – глаза», - ликовали мысли в голове мастера. Было видно, что он окрылен. Муза посетила его. Он заделал дыру в окне, включил свет и принялся что-то объяснять снова и снова своему несчастному гостю, про глаза, про дьявола и Бога, про людей. А тот лишь смотрел на него своими страшными глазами. - Вот!!! Так! Замрите. Смотрите на меня, и не двигайтесь. – Художник схватил палитру и кисти. И давно забытыми движениями принялся что-то выводить на холсте. Он даже напевал какую-то мелодию от радости. - Мастер, вы меня не узнаете? Художник сначала даже не понял вопроса. Так он был увлечен. - Простите… - Вы меня не узнаете, мастер? - Не понял, что вы имеете в виду. - Ну, вы же художник, посмотрите повнимательнее. – Настаивал гость. Мастер остановился и начал рассеянно перебирать в памяти всех знакомых, друзей, приятелей. - Да н-нет, у меня профессиональная память. Если я хотя бы раз человека увидел, даже мельком, то… - Не уже ли не помните? - Нет. - Вы ведь когда-то, здесь же, с меня писали… Бога.