ЧУЖОЙ БЕРЕГ
— Послушайте меня, — сказал Ханс. — Раз уж всё обернулось так, не будем испытывать судьбу. Фридаль нас не отпустит, и лучше ему не перечить.
— Справедливо, — поддержал сводного брата Ушедший в бездну, не сомневаясь, что этот разговор тем или иным путём станет известен лоцману. — Я бы рискнул довериться господину Фридалю. Другого выхода у нас нет. Хёгвальд убит, Мансвельд ранен...
Янсен и Швед почти одновременно обернулись, но никого из матросов поблизости не было.
— Кто сказал, что Хёгвальд убит? — шёпотом спросил Янсен. — Когда мы возвращались на шхуну, он был жив и здоров.
— Его заколол Фогель, — так же тихо ответил Ханс.
— Не будем терять время напрасно, — нетерпеливо прервал штральзундца Ушедший в бездну. — Какой ответ мы дадим Фридалю? Согласны мы принять его помощь?
— Тут и говорить не о чем, — Ханс пожал плечами, — но будьте готовы ко всему. Он человек вспыльчивый и жестокий. Сегодня наградит, обласкает, а завтра без особой причины запорет насмерть или отправит на виселицу.
***
И вновь они стали пленниками. Для Ушедшего в бездну сознавать это было невыносимо. Поздним вечером он заперся в капитанской каюте с твёрдым намерением выспаться, но уснуть не смог. Он думал об Эрике, кольце, Мансвельде и не знал, что предпринять: бежать на шлюпке вместе с раненым другом, трусливым доктором и предателем Хансом, искать приют на негостеприимном берегу или довериться лоцману и увидеть местную легенду — подземный замок.
С палубы доносились пьяные крики и пение. Шведы получили обещанную награду и веселились, как нищие, нашедшие кошелёк с золотом. Лоцман не препятствовал оргии — ему было всё равно. Янсен и Ханс дежурили возле Мансвельда. Теперь уже не имело значения, есть ли на шхуне вахтенные и как долго она продержится на плаву.
Около полуночи в дверь постучали.
— Это я, — сказал лоцман. — Впустите меня, мне надо поговорить с вами.
Ушедший в бездну встал и отодвинул засов.
Лоцман вошёл, держа в руке фонарь.
— Я позволил себе потревожить вас, так как предполагал, что вы не спите. Надеюсь, я не ошибся?
— Будем считать, что нет.
Лоцман поставил фонарь на пол, сел в кресло и благодушно оглядел собеседника.
— Скажите, вам часто приходится спать одетым?
Ушедший в бездну постарался ничем не выдать удивление. Разумеется, такой важный разговор было невозможно отложить до утра!
— О нет, спать в одежде чрезвычайно неудобно. К сожалению, я уже два месяца вынужден мириться с этой неприятной необходимостью, поскольку не умею раздеваться без помощи слуг.
Каков вопрос, таков и ответ. Лоцман улыбнулся.
— Рад сообщить вам, что в моём замке у вас будут слуги. Я гостеприимный хозяин, если гости приходят с миром… Вы моряк?
— Я был судовым врачом. Мне хотелось бы при возможности вернуться к своей профессии. В медицине у меня больше опыта, чем в морском деле.
Лоцман искренне удивился:
— Вот как? Странно… разве «Анита» принадлежала не вам?
Ушедший в бездну сообразил, что речь идёт о судне, а не о женщине. Название показалось ему знакомым. Он попытался вспомнить, где его слышал, но не смог сосредоточиться на мелькнувшей в памяти картине...
Мечтая о богатой праздной жизни, он сменил множество профессий и в результате лишился всего, что имел. Но судовладельцем он не был.
— Возможно, господин Янсен ошибся, — сказал лоцман. — Впрочем, я слушал его не очень внимательно. Вы же знаете, как он любит поговорить.
— Это верно, причём в последнее время его общительность переходит все границы. Боюсь, что он немного не в себе…
— Мне тоже так кажется, поэтому я и решил спросить вас самого, действительно ли шхуна «Анита»...
Ушедший в бездну вздрогнул и невольно проследил взглядом за густо-чёрной тенью, скользнувшей мимо него. Качка усилилась, и от мелькающего света фонаря тени разбегались по каюте, но ни одна не была такой плотной и маслянистой…
Он отвлёкся и не расслышал окончания вопроса, заданного лоцманом, а переспросить посчитал неудобным.
— Судно, на котором я служил, принадлежало Нидерландской Ост-Индской торговой компании, — ответил Ушедший в бездну. — Уверяю вас, что называлось оно не «Анита». Я жил некоторое время в голландской фактории на Мысе Доброй Надежды, потом меня перевели в Батавию. Мне хотелось побывать в Японии, но не пришлось. Простите, я никак не могу уяснить: господин Янсен сказал вам, что я судовладелец?
— Нет. Вышла сущая нелепость. Ваш друг очень долго и обстоятельно рассказывал мне о чём-то, но я был занят и почти не слушал его. К своему стыду должен признаться, что его присутствие меня раздражало до тех пор, пока он не упомянул об одном человеке, которого я знал давно и не с лучшей стороны. Тут-то я пожалел, что пропустил мимо ушей пространную речь господина Янсена, но сами понимаете, насколько неловко было бы просить его повторить её заново, и я решил на досуге побеседовать с вами о том, что меня заинтересовало в его повествовании.
«На досуге» глубокой ночью Ушедший в бездну не горел желанием разбираться, кто и когда рассказывал чушь о нём и его мнимых знакомых. Сон, которого он тщетно ждал несколько минут назад, теперь настойчиво, как пьяная шлюха, пытался заключить его в объятия.
— Я утомил вас? — участливо спросил лоцман. — Простите, я сейчас уйду. Мне не хотелось откладывать этот разговор. В последнее время у меня столько дел, что я совсем не надеюсь на свою память, а судьба «Аниты» меня давно интересует. Когда-то я мечтал об этом судне, но так и не смог его купить. Первый хозяин «Аниты»… дон Антонио… жил в Венеции. Его племянник Коррадо…
…Тень двигалась сама по себе. Следя за её извивами, Ушедший в бездну не мог понять, что именно её отбрасывает. Чувствуя, что засыпает, он провёл ладонью по лицу. Голос лоцмана отдалился, превратившись в невнятное бормотание, а затем в глухой рокот надвигающейся бури. Оранжевая пустыня под медно-рыжим небом замерла в предчувствии чего-то грозного и величественного. Покрытые рябью дюны «задымились». Ушедший в бездну с ужасом понял, что сейчас его накроет волна раскалённого песка… и обнаружил, что всё ещё стоит перед лоцманом, держась за ручку закрытой двери.
— Мне не совсем ясно, чем я могу быть вам полезен, — сказал он, сдерживая досаду. — Я не дон Антонио и у меня нет племянника. Очевидно, Янсен наговорил обо мне какого-то вздора. Он вполне способен на это, поверьте. Если бы в нашем распоряжении имелось морское судно, зачем бы нам понадобилось договариваться с Годсхалком?
— Да, да, безусловно, вполне с вами согласен, — лоцман встал и взял свой фонарь. — Извините, мне показалось, будто господин Янсен сказал, что вы купили мою мечту — «Аниту» в то время, когда жили в Венеции. Мне стало так любопытно, что я не смог дождаться утра…
— Он определённо что-то перепутал. — Ушедший в бездну приоткрыл дверь, пропуская ночного визитёра к трапу. — В Венеции я жил недолгое время и в том возрасте, когда о торговых сделках ещё не думают. У меня был хороший голос, я пел в церковном хоре, чем мой отец весьма гордился.
— И всё же мне очень досадно! Я надеялся на чудо… — Лоцман широко улыбнулся, видимо что-то вспомнив. — Эти прежние владельцы «Аниты» были совершенно ненормальным семейством. Коррадо подарил какой-то неаполитанской рыбачке изумруд невероятной ценности после того как смерч унёс у неё со двора курятник… Доброй ночи вам, сударь.
***
Незадолго до рассвета за Ушедшим в бездну явился Ульф. Лоцман решил не дожидаться утра. Возможно, это было правильно.
У трапа ждал Ханс, держа горящий фонарь. Эрика уже сидела в шлюпке. Перепившиеся шведы спали. Их недружный храп доносился сквозь открытый люк. Двое, не нашедшие в себе сил спуститься вниз, разлеглись прямо возле наполовину опустевшей бочки.
На палубе показались лоцман и Швед. Последний нёс на руках Мансвельда. За ними осторожно продвигался близорукий Янсен, потерявший где-то очки. Споткнувшись об одного из спящих, он испуганно охнул, и лоцман властно прикрикнул на него.
Вопреки своим недавним обещаниям хозяин замка был сейчас не слишком любезен со своими «гостями». Свирепо глянув на Ушедшего в бездну, он велел ему спускаться в шлюпку, где вскоре разместились и все остальные. Раненого усадили так, чтобы он мог опираться спиной и головой о борт. Швед и Ханс заняли переднюю скамью. Лоцман уселся позади них рядом с растерявшимся от грубого обращения доктором. Все четверо взяли по веслу.
Когда шлюпка отошла от шхуны, владелец замка коротко приказал Хансу:
— Пой! Да не ори в полный голос.
Матрос что-то злобно пробормотал, но, помедлив, затянул голландскую песню, монотонную и печальную. Это была одна из тех диковатых песен, которые поются во время тяжёлой нудной работы на палубе. Под всплески унылого мотива четыре весла одновременно взмывали вверх и, описав дугу, погружались широкими лопастями в тёмную воду.
Непривычный к гребле Янсен выдохся уже к концу второй песни и сбился с общего ритма. Лоцман, недовольно ворча, позволил сделать передышку, но решительно отказал Ушедшему в бездну, который предложил сменить Янсена:
— Не хочу портить работу моей крестницы. Вы не в том состоянии, чтобы браться за весло, иначе я не позволил бы вам бездельничать.
Строго говоря, Ушедший в бездну отнюдь не бездельничал. Руль был в его ведении.
Кое-что лоцман всё же исправил. Ткнув Ханса в спину, приказал ему пересесть к Янсену, а сам занял место впереди рядом со Шведом. После того как два передних длинных весла оказались в руках более сильных и опытных гребцов, шлюпка перестала «вилять» и заметно ускорила ход.
Было пасмурно — ни звёзд, ни луны. Берег чернел справа сплошной неровной стеной. Шорох прибоя, шелест трав, да изредка — треск надломившейся ветки доносились с той стороны, как отзвуки иного мира. Слева всю ширь горизонта закрывали тяжёлые облака, похожие на исполинские горы и башни. Фонарь, горящий на корме шлюпки, был единственным светлым пятном в этом омуте мрака.
— Я не знаю больше песен, — раздражённо сказал Ханс, подняв весло над водой и распрямив усталую спину. — Пусть теперь поёт кто-нибудь другой.
Швед и Янсен тоже прекратили грести.
— Начинай сначала, — ухмыльнулся лоцман. — Мне нравится твой голос.
— А псалмы не желаете послушать? — вкрадчиво поинтересовался Ушедший в бездну.
Ханс и Швед расхохотались.
— Только псалмов нам не хватало, — проворчал лоцман. — Ладно, передышка. Хотя место не самое удачное — здесь сильное течение, нас относит назад.
Отдохнув, снова взялись за вёсла. Хансу пришлось вновь повторить свой незамысловатый репертуар. Рассеянно слушая его хриплое пение, Ушедший в бездну думал о том, что находится на противоположной стороне острова и долго ли добираться туда на шлюпке. Накануне он успел побеседовать на эту тему с Хансом и получил весьма неутешительный ответ:
«Сандфлес кажется небольшим, но обогнуть его на шлюпке непросто. На противоположной стороне — дикие леса, многолюдные города и селения, гавани и бухты, защищённые от моря грядами подводных рифов. Вдоль всего побережья — необитаемые скалистые островки, на которых растёт только мох и трава. Пересечь Сандфлес пешком ещё сложнее, чем обойти по морю. В центре острова — болотистая равнина, за ней — холмы. Кажется, что вокруг ни души, но вдруг выясняется, что за тобой движется отряд охотников с собаками. А собаки тут злые. Бродят стаями по болотам и лесам, как волки. Другого зверья здесь мало. Хищников и вовсе нет, кроме одичавших псов. Зато есть странные места, куда никто не ходит. Если случайно забредёшь, — не выберешься. Поэтому в одиночку и без проводника незнакомыми тропами лучше не разгуливать. Особенно в тумане…»
***
Прошло довольно много времени, и вот справа на фоне фиолетового неба показалась чёрная уродливая гора. Её вершина напоминала голову в рогатом шлеме. Вскоре шлюпка вошла в её тень.
От крутого, поросшего густым кустарником берега, за которым начинался лес, в море протянулся деревянный причал. Лоцман подвёл к нему шлюпку, привязал её к медному кольцу, вбитому в сваю, и первым шагнул на скрипучий настил. Ханс и Янсен помогли Эрике подняться на пристань. За ними последовал Швед, прихватив с собой фонарь.
Ульф очень боялся свалиться в воду и сидел, вцепившись в скамью обеими руками.
— Мы не донесём господина Мансвельда до замка, — сказал лоцман. — Придётся тебе, Ульф, остаться здесь и постеречь нашего гостя, пока мы не пришлём за вами повозку.
— Ваша милость, не оставляйте меня с этим разбойником! — взмолился старичок, и Эрика решительно вступилась за своего любимца.
— Ладно, — посмеиваясь, уступил лоцман. — Если он так боится этого полумёртвого голландца, что отважится выбраться на причал без нашей помощи, пусть идёт с нами.
Трепеща от страха, Ульф переполз на нос шлюпки, откуда Ханс по просьбе Эрики поднял его на пристань.
— Я останусь и подожду повозку, — сказал Ушедший в бездну. — Мне трудно идти пешком. Буду очень признателен вам, господин Фридаль, если вы оставите мне какое-нибудь оружие.
— Зачем? — холодно удивился лоцман. — Оно вам не понадобится. На моей земле вы в безопасности. А впрочем, вот, держите.
Он небрежно бросил на дно шлюпки нож. Эта насмешка заставила Ушедшего в бездну решиться на безумный поступок. Едва шаги его спутников затерялись в шуме ветреной ночи, он отвязал шлюпку. Покачиваясь, она медленно развернулась и, подхваченная течением, отошла от пристани.
Лоцман, как видно, не допускал мысли, что его пленники решатся на побег. Обе пары вёсел были на месте. Вставив более лёгкую из них в уключины, Ушедший в бездну начал помогать волнам, понемногу сносившим шлюпку в сторону шведского лагеря.
— Всё как всегда, — проворчал Мансвельд, стараясь принять более удобную позу и морщась от боли. — Обо мне ты, разумеется, забыл. Мало ли, что за дерьмо валяется у тебя под носом!
— На шведском корабле должен быть врач, — неохотно отозвался Ушедший в бездну, — а если нет, я вылечу тебя сам. Не сдохнешь.
— Нет у них врача, можешь мне поверить. Хочешь бежать, выгрузи меня и проваливай ко всем чертям. Я-то тут причём?!
Бродяга не ответил. Тихое поскрипывание уключин, всплески воды и собственное хриплое дыхание казались ему бурей звуков, гремящих над морем, как тревожные колокола. Сердце его бешено колотилось от напряжения. Он то и дело замирал с поднятыми вёслами, прислушиваясь, и почувствовал себя спокойнее, только когда обогнул далеко выдающуюся в море скалу и на время очутился в её тени.
Передохнув, он повёл шлюпку вдоль берега. Рогатая вершина исчезла из виду, затерявшись среди холмов, но до лагеря было ещё далеко.
Облака рассеялись, и на тёмно-синем, понемногу светлеющем небе, низко, почти у горизонта, появилась луна, яркая, как золотая монета. Стало холоднее. Впереди над водой потянулся туман, плотный и странно серебристый, будто подсвеченный изнутри далёким фонарём.
Шлюпка вошла в полосу быстрого течения, то и дело разворачивающего её носом в открытое море, и держаться вблизи берега стало трудно.
Мансвельд молчал, равнодушно глядя в небо.
Форштевень шлюпки погрузился в рваный край туманного облака. Вокруг её бортов поплыли бледные, влажно-прохладные дымные фигуры, похожие на толпу призраков.
«Если Фридаль удосужится послать за нами погоню, то нас настигнут раньше, чем мы доберёмся до шведов, — произнёс вслух Ушедший в бездну, чтобы преодолеть внезапное головокружение. — Надо поискать надёжное убежище на день…»
В этот момент он испытал странное состояние полного отсутствия связи со своим телом при невозможности покинуть его. Он видел свои ноги и руки, но не чувствовал их, не мог пошевелить пальцем, потому что забыл, как это делается. Не мог произнести ни слова, ни сдвинуться с места, ни выпустить из рук вёсла.
Этот кошмар длился мгновение и завершился приступом резкой головной боли.
Кое-как втащив вёсла в шлюпку, Ушедший в бездну лёг рядом с раненым.
«Ядовитый туман…»
С этой мыслью он задремал, если только можно было назвать дремотой оцепенение, в которое он погрузился, видя сквозь веки, как в рассветных сумерках густая мерцающая пелена поднимается от прибрежных болот, наполненных гнилой зловонной водой. Болота здесь были повсюду. Бескрайняя равнина, поросшая высокими травами и дикими цветами, качающимися над топью. Тёмная кайма леса вдали. Настороженная тишина…
…Мягкий толчок в днище шлюпки развернул её в сторону берега, а затем она начала медленно вращаться на месте. Если бы она попала в водоворот, то двигалась бы по кругу, постепенно сужая виток за витком, неумолимо приближаясь к центру всасывающей её водяной воронки. Но происходило нечто невообразимое: шлюпка именно кружилась, плавно и легко, словно вода под ней утратила плотность.
Сделав над собой усилие, Ушедший в бездну проснулся. Небо над вершинами холмов уже светилось. Снова взявшись за вёсла, он повернул к берегу. Вскоре шлюпка разрезала кромку тихого прибоя, под её днищем скрипнул песок, и она застыла среди пенных языков, лижущих её борта.
Туман поредел, но до конца не рассеялся. Его плотное облако превратилось в бледные клочья и перья, медленно расползающиеся над водой и сушей.
Выбравшись на берег, бродяга огляделся. Вокруг громоздились валуны и обломки скал. Пахло гниющими отбросами моря. Под ногами хрустел слой веток и щепок, нанесённых недавним штормом. Худшее место для стоянки было бы трудно отыскать, если бы не родник, струящийся с вершины прибрежного утёса. Утолив жажду, Ушедший в бездну набрал немного воды в найденный среди камней круглый, как чаша, осколок глиняного кувшина и дал напиться раненому.
— Где мы? — спросил Мансвельд, силясь приподняться.
— Мне бы тоже хотелось это знать. Одно могу сказать точно: мы остались вдвоём надолго. Янсен отправился в гости к лоцману, а нам с тобой вряд ли могло там понравиться, поэтому я в последний момент предпочёл отклонить приглашение.
— Ты решил бежать с Сандфлеса на шлюпке?!
— Разумеется, нет! Я, конечно, способен на дикие выходки, но это было бы уже слишком. Я хочу присоединиться к шведам, если будет такая возможность. Если же нет, мы обогнём остров и посмотрим, что находится на другой стороне.
Раненый вздохнул и закрыл глаза. Бродяга окликнул его и понял, что говорит в пустоту самой тёмной из своих ночей. Тьма обрушилась внезапно, с неистовым рёвом поглотив хрупкий рассвет. Земля под ногами Ушедшего в бездну просела и начала таять…
…Он летел с головокружительной высоты сквозь влажный холод на дно каменной чаши, где трепетали отблески рыжего пламени. В последний миг своего падения он увидел знакомую безжизненную пустыню под медным небом, на фоне которого застыл гигантский силуэт птицы с длинным узким клювом и острыми крыльями. Чудовище медленно повернуло голову и пристально взглянуло на человека…
…Видение исчезло, но реальность оказалась не намного лучше: он лежал на прибрежных камнях по плечи в воде. Грубая рука схватила его за волосы и приподняла ему голову. Брызги налетевшей волны хлестнули его по лицу. Он судорожно глотнул острый солёный воздух.
— Жив, — сказал лоцман и, отпустив его, выпрямился. — Итак, моё гостеприимство ты отверг. По справедливости я должен был бы связать вас обоих, доставить в замок и предать суду как пиратов, но лишние хлопоты мне не нужны. Без моей помощи вам не выжить. Или ты думаешь, что если боль не грызёт тебя сейчас, значит, в твоём брюхе воцарился должный порядок? Ошибаешься, болезнь очень скоро напомнит о себе. С Мансвельдом же ты поступил и вовсе бесчестно. Он умрёт по твоей вине. Впрочем, какое мне дело? Отправляйтесь куда угодно. Не люблю упрямых дураков!
Хозяин подземного замка с презрением отвернулся и зашагал прочь. Ушедший в бездну выбрался из воды и прислонился спиной к валуну. Тусклое утро, окутанное привычной желтоватой дымкой, было душным, словно перед грозой. Монотонно гудел ветер, и прибой шумел сильнее, чем ночью.
Подножие валуна порывисто обвили струи шипящей пены. Взглянув на шлюпку, Ушедший в бездну обомлел. Волны прилива сняли её с отмели и понемногу разворачивали бортом к скалистой части берега.
Вбежав по грудь в воду, Ушедший в бездну схватился за планшир, оттолкнул шлюпку от скал и почувствовал, как дно ушло из-под ног. Перебраться через высокий борт у него не хватало сил. Он окликнул Мансвельда, но тот не отозвался. Впрочем, будь художник в сознании, он всё равно не сумел бы помочь.
Неуправляемая шлюпка словно задалась целью избавиться от цепляющегося за неё человека. Она поворачивалась к волнам то бортом, то кормой. В сравнении с раскалённым песком берега и знойным воздухом, вода казалась нестерпимо холодной. Осторожно передвигая руки по скользкому планширу, Ушедший в бездну постепенно перебрался к средней части шлюпки, где линия борта была ниже. Ему удалось закинуть за планшир локоть. Дотянувшись до скамьи, он ухватился за неё и забрался в шлюпку.
В этой части острова прилив был очень высок. Берег на глазах исчезал под водой. Из последних сил налегая на вёсла, Ушедший в бездну отвёл шлюпку от гряды прибрежных валунов, превратившихся в подводные рифы, над которыми клубились пенные буруны.
К тому времени, как окончательно рассеялся туман, прилив достиг своей высшей точки. Скалы, несколько часов назад высокомерно попиравшие волны, теперь задыхались в их неистовых объятиях.
Ощущение какой-то недостоверности, невозможности происходящего не давало Ушедшему в бездну сосредоточиться. Он больше не чувствовал ни головной боли, ни дурноты, но словно бы утратил способность воспринимать окружающий мир как реальный. Всё вокруг казалось ему неестественным, ненастоящим, подобно ожившим картинам, небрежно намалёванным неумелым художником.
Он вспоминал встречу с лоцманом как сон, как нечто, чего не могло произойти на самом деле. Но этот сон был слишком достоверен, наполнен мелкими деталями, которых обычно не бывает в сновидениях и галлюцинациях.
***
Около полудня шлюпку принесло к устью реки. Прилив обратил её течение вспять. На её взбудораженной поверхности то там, то здесь сверкали белые серпы острых волн, бегущих вверх по руслу.
Ушедший в бездну привязал шлюпку к дереву, наклонившемуся с утёса к реке, перегнулся через борт и зачерпнул пригоршней воду. Сквозь рябь в тёмной илистой глубине на мгновение показался призрак тощего светловолосого дикаря в чужой потрёпанной одежде. Видение было знакомо. В первый раз он увидел себя таким в зеркале, которое Ульф поднёс к его постели в каюте Годсхалка. Ушедший в бездну не мог вспомнить, когда и почему вполне довольный жизнью, холёный, дорого и роскошно одетый горожанин, который выступал ему навстречу из глубины зеркал в его амстердамском доме, превратился в нищего оборванного бродягу.
Вода в устье реки была солёной и мутной, непригодной для питья. Ушедший в бездну поднялся на гладкую, влажную после недавнего дождя вершину утёса. Серый, зелёный, серебристо-бурый мох покрывал валуны речного берега и стволы деревьев. Набрав мха, Ушедший в бездну сделал для раненого постель на дне шлюпки и отправился на поиски съестного.
Исхлёстанный жестокими ветрами лес вблизи моря был беден и пуст. На каменистой земле трепетали космы пожелтевшей травы. Среди них кое-где радостно и доверчиво тянулись вверх совсем юные стебельки, ещё не успевшие согнуться под холодным дыханием штормов. Томимый голодом, Ушедший в бездну выдёргивал и жевал эти зелёные стрелки. Ничего другого ему не удавалось отыскать, а далеко отойти от шлюпки он не решался, и оказался прав.
Присев отдохнуть над рекой, он почувствовал на себе пристальный взгляд. Обернувшись, он никого не увидел и, тем не менее, ясно ощутил близость живого существа. Ему представлялся крупный зверь, чёрный и желтоглазый.
Сжимая нож, Ушедший в бездну встал и начал медленно спускаться к шлюпке. Ноги скользили на сырой глинистой почве. В какой-то миг он едва не сорвался в воду и тут действительно увидел зверя. Громадный угольно-чёрный остроухий пёс бесшумно появился на краю оврага.
До шлюпки оставалось не больше пяти шагов, но Ушедший в бездну не хотел рисковать. Он боялся не столько клыков собаки, сколько того что она может залаять. Вероятно, неподалёку находились люди.
Собака, повиливая хвостом, подошла к замершему человеку, обнюхала его и тихо заскулила. Покружив рядом, она бросилась к шлюпке и прыжком перемахнула в неё. Мансвельд вскрикнул, увидев над собой чёрную морду с приоткрытой пастью, в которой желтели длинные клыки. Собака отпрянула, ощетинилась и зарычала с весьма угрожающим видом.
Цепляясь за кусты, Ушедший в бездну спустился к реке. Он был уже возле шлюпки, когда что-то большое, тёмное шевельнулось слева в двух шагах от него. Обернувшись, он увидел старуху, с ног до головы закутанную в чёрное. Что-то глухо бормоча, она стала надвигаться на него, угрожая ему палкой. Удивлённый, он невольно попятился. Ему мерещилось, будто в глазах женщины пробегают кровавые искры. Старуха залезла в шлюпку и принялась её отвязывать.
— Послушай! — крикнул Ушедший в бездну (с языка у него чуть не сорвалось: «ведьма»). — Зачем тебе понадобилась моя шлюпка?
Он произнёс это по-немецки, но женщина поняла его.
— Твоя? — проворчала она, продолжая возиться с узлом. — Каждый вор теперь норовит объявить краденое добро своим. Чтоб у тебя язык отсох, шелудивый пёс, загрызший моего сына!
«Она выжила из ума», — сказал себе Ушедший в бездну. Это было слабым утешением, но он предпочитал иметь дело с сумасшедшей, чем с ведьмой.
Он хотел забраться в шлюпку, но старуха схватилась за палку. Видя, что хозяйка не жалует незнакомца, собака ощерилась с сердитым ворчанием. Не будь этой зверюги, он не раздумывая вытащил бы женщину на берег, но тут ему пришлось вступить в переговоры.
— Что бы ты ни говорила, эта шлюпка принадлежит мне, а твой сын преспокойно ждёт тебя дома.
Старуха молча теребила узел. Подобрав с земли прут, Ушедший в бездну стегнул её по рукам. Ничего более удачного он не мог бы придумать. Старуха с яростным криком замахнулась палкой и, потеряв равновесие, рухнула в воду. Берег в этом месте был крут, и глубина превышала человеческий рост, но оказалось, что старая женщина превосходно плавает. Она вынырнула, отплёвываясь и выкрикивая неистовые проклятия.
Прыгнув в шлюпку, Ушедший в бездну протянул старухе весло, но она не пожелала воспользоваться помощью. Собака кинулась вслед за хозяйкой. Старуха обхватила чёрную зверюгу за шею, и вместе они поплыли к противоположному, более пологому берегу, где благополучно выбрались из воды.
Отвязав шлюпку, Ушедший в бездну вывел её на середину реки и повернул к морю. Собака металась по берегу, злобно лая. Старуха швыряла камни. К счастью, ни меткостью, ни силой она не отличалась, и всё-таки один булыжник ударил в корму, ещё один упал рядом с Мансвельдом, едва не задев его. Но шлюпка уже пересекла границу, обозначенную широкой полосой взбитой пены в том месте, где река встречалась с волнами прибоя, и вышла в море.
— Старая зараза! — сказал Мансвельд, глядя на старуху. — Жаль, что ты не утопил её.
— Нет уж, — откликнулся его друг, налегая на вёсла. — Достаточно того, что меня считают убийцей Годсхалка. Слава Богу, что она не догадалась натравить на нас собаку. Теперь я ни за что не подойду к берегу, пока мы не доберёмся до шведов…
Всё же в этот день им пришлось сделать ещё одну остановку. Ветер переменился. Теперь он дул им навстречу, и в его голосе звучали грозные штормовые ноты.
— Скоро начнётся веселье, — сказал Мансвельд. — Надо бы переждать на берегу. После того как меня едва не пристрелили, мне бы не хотелось утонуть.
Ушедший в бездну спрятал шлюпку среди скал, заслонивших небольшой участок берега от волн, но отлучиться больше не осмелился. До вечера он продремал возле Мансвельда на мягкой постели изо мха, разложенного на дне шлюпки. Если бы не слабость, он чувствовал бы себя вполне сносно. Как видно, голод шёл ему на пользу.
Надвигающаяся ночь тревожила Ушедшего в бездну.
— Если волнение усилится, шлюпку разнесёт в щепы о скалы, — поделился он своими опасениями с Мансвельдом.
— Я ведь предложил тебе высадиться на берег, — укоризненно отозвался художник. — Шлюпку разобьёт, и чёрт с ней. По крайней мере, мы останемся живы.
— И пойдём пешком через горы? Нет, малодушие — плохой советчик. Вполне вероятно, что ветер стихнет, а мы потеряем целую ночь, ожидая шторма на берегу. До шведского лагеря — рукой подать. Надо попробовать добраться туда. Я выспался и вполне способен работать вёслами.
Слабость и боль не позволили Мансвельду продолжить спор, но вскоре Ушедший в бездну пожалел о своём упрямстве.
Небо затянули облака. Ни один луч луны не мог пробиться на землю сквозь их чёрный мех. Едва шлюпка покинула укрытие и затанцевала на ветровых волнах, то и дело норовящих развернуть её носом к берегу, как хлынул проливной дождь. Под ногами путников захлюпала вода. Мансвельд стянул с себя сапог и начал вычерпывать её, но его сил хватило ненадолго. Усадив раненого так, чтобы он не захлебнулся, если бы потерял сознание, Ушедший в бездну повернул к берегу. Ливень вскоре перешёл в слабый, нудный дождь. Оставив вёсла, бродяга взял парусиновое ведро и принялся вычерпывать воду.
В просвете между тучами появился край ущербного месяца. Внезапно из-за кормы выскользнула белая костлявая рука и судорожно ухватилась за планшир. Ушедший в бездну вскрикнул. Над кормой поднялась голова с тёмными провалами глазниц. С длинных волос ручьями стекала вода.
— Помогите! — прохрипел выходец из морских глубин, но его мольба была напрасна. Те, к кому он обращался, оторопело смотрели на него. Отчаявшийся пловец напряг последние силы и, перетащив через борт своё тощее тело, свалился в шлюпку. Устремив к небу бессмысленный взор, он тяжело, жадно дышал ртом, точно и в самом деле был сродни рыбам. Его худое длинноносое лицо казалось в лунном свете зеленоватым.
Виллем Мансвельд не знал, верить ли своим глазам. Перед ним лежал Ян Фогель. На молодом помощнике Хёгвальда был чёрный, военного покроя костюм и высокие сапоги с узкими голенищами. Широкий пояс с драгоценной пряжкой охватывал талию. Манжеты батистовой рубашки были отделаны кружевами. Именно так выглядел Фогель в тот день, когда Мансвельд в последний раз увидел его на борту «Рыцаря». Исчезла только кожаная портупея с пристёгнутой к ней шпагой и шляпа с белой шёлковой лентой.
Однорукому художнику вспомнились легенды о таинственных обитателях моря, которые принимают человеческий облик и губят моряков, увлекая их за собой в свои подводные владения.
— Фогель? — нерешительно произнёс он.
— Ты знаешь его? — тихо спросил Ушедший в бездну.
— Да. Если я не ошибаюсь, это Ян Фогель, старший помощник Хёгвальда. Но ей-богу, я не уверен… Не могу представить, как он очутился здесь…
— Я заметил вас и догнал вплавь, — безжизненным голосом сообщил гость. — Мне придётся задержаться у вас… ненадолго…
— Но как вы оказались в море в такую ночь? — спросил Мансвельд.
Фогель не ответил. Он уже спал.
— Видно, у шведов что-то случилось, — тихо заметил Ушедший в бездну. — Думаю, нам стоит повременить с визитом в их лагерь. Как ты назвал этого юнца?
— Ян Фогель.
— Фогель? Великолепно! В жизни не видел человека, которому так подходило бы его имя!
— Не думаю, чтобы это было имя. Скорее прозвище.
— Возможно. Он похож на тощего стервятника, но сказать по правде, я чуть не хлопнулся в обморок, когда эта пичужка вынырнула у нас за кормой.