Мисс Бейли, я давно вас любила.
Чайник давно вскипел, кофе готовится в турке на плите. На кухне тесно – стол, пара стульев и зачем-то большой гарнитур. Бог знает, зачем это все, когда посуды-то и нет почти, да и готовит она мало. Но есть, так есть, не выбрасывать же. Выбрасывать что-то вообще жаль, хоть и нужно иногда.
Верхний свет зажигать не стали – хватит торшера. Мягкий матовый свет, светлые обои, темное дерево стола с персиковыми салфетками. Кофе почти готов – вот уже и пена поднимается, и по всей кухне проносится дивный аромат. Запах вечера и опущенных штор, уюта и светлых фарфоровых чашек. Дорис накрывает на стол, разламывает шоколадку и садится напротив. Мисс Бейли не движется, даже будто не видит ничего. Смотрит куда-то в пол, смахивает пылинки с чистой юбки, думает, думает. Словно она и не на кухне у ее милой соседки, словно не чувствует этот горьковатый запах, что заполнил все сознание. Ну прекратите же, хочет сказать Дорис, не думайте хоть минуту. Хоть секунду, хоть миг. Ради матового света, ради одного глотка кофе, не терзайтесь же!
Бейли поднимает уставшие глаза и снимает пальто. В комнате тепло – это на улице дождь, сырость и типичный запах позднего октября – запах дождевой воды и спелой рябины. Дорис помогает ей раздеться, на секунду задержавшись взглядом на ее темных волосах, узких плечах и тонкой нитке жемчуга на шее. Бейли не идет это пальто, оно ей лет пять сразу прибавляет, зачем она в нем ходит? Плотная серо-коричневая ткань, пуговицы, карманы, зачем все это? От кого вы прячетесь? Дорис не хочется об этом думать, все-таки к ней пришли не просто поболтать о шмотках, фильмах, рецептах и прочей ерунде. Она наливает кофе, убирает волосы с лица и подпирает голову рукой. Бейли делает маленький глоток, и уже даже готова сказать все, что ее тревожит, она ведь за этим пришла. Вечером, когда все отдыхают, она пришла к Дорис, хоть они и не были близки – всего лишь соседки, не подруги даже. Она ее старше на четыре года, потому Дорис к ней на вы и обращается, но важно не это. И она бы высказала все, слова душат, слезы душат, нет сил больше, но она так и не может разомкнуть напомаженных губ, и склоняет голову, словно тонкая ветка под тяжестью рябиновой грозди.
– Мисс Бейли, – спрашивает Дорис, – вам плохо?
Она поднимает уставшие глаза, но тут же снова смотрит в чашку. Отпивает еще, вздыхает.
– Понимаешь, мой муж…
И снова замолкает. Что тут говорить, когда все ясно, как божий день, как солнце в октябрьском небе. Ее лицо как-то странно дергается, будто в глаз что-то попало, или голова вдруг заболела. Дорис вздыхает: не искажайте свое лицо, оно у вас красивое такое, я никогда такого не видела, прямой нос, тонкие губы, родинка на виске и глаза цвета карамели. Рыдания вас так не украшают, можете хмуриться, сердиться, смеяться, широко открывая рот. Можете зевать, кашлять, да что угодно! Только не плачьте, мисс Бейли, прошу вас. Только не плачьте.
Она и не плачет. Лишь вздыхает и говорит что-то о кофе, он нынче подорожал что-то, о погоде, что нынче какая-то не такая, как в прошлом году, но не говорит ничего о том, что же ее тревожит. Дорис садится поближе и внимательно смотрит на нее, уже совершенно не слушая эту пустую болтовню. Смотрит на руки, что теребят персиковую салфетку, на губы, на карамельные глаза. Они будто отражают мягкий свет торшера, и кажутся кофейными в этой уютной, в общем-то, обстановке, хоть и за окном холодно, сыро и ветки рябины бьют в стекло. В кухне все равно хорошо, можно поговорить, никто не услышит, не осудит. Вас, мисс Бейли, тут никто не тронет, расскажите все, что тревожит вас, что плавится в вашей душе, как карамель на плите, расскажите.
Дорис смотрит на нее украдкой, будто боится, что та перехватит ее взгляд, хотя какое это имеет значение? Взгляды, мысли, проблемы – все вроде такое пустячное и ненужное, а заставляет столько переживать, столько терзать себя. Сколько слез она пролила уже, сколько нервов истрепала. Бейли вздыхает снова и замолкает, глядя в полупустую чашку, но больше пока не подливает – время есть, кофе не кончается. Куда торопиться – спрашивает она себя – если времени еще примерно полчаса до прихода с работы мужа, а там надо бы ужин приготовить, да и вообще дома дел выше крыши. Дела, заботы, планы, а все кажется такой мышиной возней и в тоже время такой тяжестью. Будто вечная сумка на плече, нагруженная булыжниками, и ведь сама же на себя повесила, а сбросить нельзя, неправильно это. Кофе потихоньку остывает, персиковая салфетка на темном столе уже немного сбилась, но это пустяки. Все пустяки, думает Дорис, зачем же вы терзаетесь? Что вас беспокоит?
А я знаю, отвечает она сама себе, вижу ведь, не слепая. Вы устали на работе, там дел невпроворот, а еще эта ваша простуда. Она вас уже вторую неделю мучает, а вы все думаете, что сама пройдет. И носитесь, и носитесь, даже дома, там ведь тоже такой балаган – дела, заботы, планы. Вы постоянно думаете о будущем. Живете с мужем – а он ведь вам даже не муж, вы ведь так и не расписались, вы все та же мисс Бейли, что живет со мной по соседству уже почти год. Год в маленькой уютной квартире со светлыми диванами и голубым ковром на полу, чугунными напольными вешалками и зеркалом на стене в коридоре. Почему-то я до сих пор это помню, тогда, когда зашла к вам по какому-то пустячному делу, зашла и запомнила. Это как раз год назад и было. Наверное, тогда я уже любила вас, мисс Бейли. И смотрела каждый день, как вы шли на работу, понимала, что не смогу вам признаться, это ведь неправильно.
Кому нужно что-то неправильное, скажете вы? Вы всегда следили, чтоб квартира была в порядке, не курите, даже пьете только по праздникам, будто вы ребенок, которого всегда кто-то контролирует. На столе нужна скатерть. Гитара в чехле, картина в рамке. Может вы и правы, кто знает? А я вчера ночью, часа два было уже, сидела на балконе, пила мартини прямо из бутылки и думала все. Неправильно, скажете вы? Я знаю. Мне просто было тяжело. А сейчас вам тяжело и вы пришли ко мне, хотя я и не ожидала от вас такого – ведь душу изливают подругам, бумаге и попутчикам в поездах. А я тут живу, каждый день вас вижу, как вы идете на работу в своем коричневом пальто, вдруг еще чего болтать буду… А может вы ничего не скажете. Может, промолчите.
Дорис смотрит, как Бейли допивает кофе и ставит чашку на стол. С губ уже стерлась помада, из прически выбилась прядь и теперь обрамляет лицо.
– Так что с мужем-то? – спрашивает Дорис.
– Не знаю. Вроде все нормально, ничего не случилось такого, а я больше не могу. Ты понимаешь?..
– Да, - говорит она. Понимаю.
Черт возьми, да я все понимаю, даже больше чем вы думаете. У меня есть глаза, я все видела, все знаю. Вы просто устали, мисс Бейли, отдохните, пусть это неправильно. Я смотрела на вас целый год, ведь давно вас любила и сейчас люблю, смотрела, как вы уставали, беспокоились, думали о будущем. Не смотрите вы в будущее, там туман, ничего не видно, посмотрите на свою чашку, на свои руки, на себя. Вы так постарели, а вам ведь всего каких-то двадцать шесть. Я вижу, как вам тяжело, вы заплакать готовы, но прошу вас, не надо. Это вас совсем не украшает, вы и так уже красоту растеряли. Можете хмуриться, смеяться, сердиться… Только не плачьте, мисс Бейли, прошу вас, только не плачьте.
Дорис подходит к ней и кладет руки ей на плечи. Гладит мягкий шелк ее блузки, заправляет за ухо выбившуюся прядь, смотрит в ее глаза, цвета карамели. Бейли удивленно глядит на нее, не понимает, что она делает, и тихонько вздыхает. Шоколадка так и осталась нетронутой, кофе закончился, а время близится к восьми часам вечера.
– Мне пора уже, у меня дома дела. Спасибо, что выслушала меня, – говорит Бейли.
Она пытается встать, но под взглядом Дорис замирает, всего на секунду. Секунды хватит, этого достаточно, хотя мгновение назад казалось, что полчаса это так мало. Ничего ведь не успеешь за полчаса, времени мало, но много ли нужно?
– Мне многого не надо, – думает Дорис, наклоняясь к ней – только не плачьте.
Поцелуй отдает привкусом горького кофе и мускатного ореха. Дорис так давно мечтала об этом, хоть вроде и ничто, секунда какая-то. Бейли сейчас уйдет снова к мужу, который ей и не муж даже, домой к делам, их так много накопилось, и хочется насладиться этой секундой, достаточно будет. Бейли вздрагивает, будто пытаясь оттолкнуть, не должно ведь так быть, никогда не было, она и подумать не могла. У Дорис очень теплые руки, это чувствуется сквозь тонкую блузку, даже несмотря на то, что на кухне совсем не холодно. За эту секунду в голове мисс Бейли проносится столько мыслей, она наверное за всю жизнь не думала столько, а потом вдруг все обрывается. Она замирает, и когда Дорис отстраняется, просто кладет ей голову на плечо. Из карамельных глаз катятся несмелые слезы.
– Не плачьте, прошу вас, мисс Бейли, – шепчет Дорис, обнимая ее, – все будет хорошо, поверьте, прошу вас. Только не плачьте.