Макс повернулся и посмотрел с пригорка на город. Рыжие, карминные крыши утлыми плотиками плавали, качались в море зелени. Тонули в зелёных волнах, набегающих девятым валом. Хорошо было иногда залезть на крышу своего дома и протопать по железному гремучему раскалённому железу босиком, поджимая пальцы. Постоять, качаясь у края, чтобы захватывало дух от ужаса, страха высоты. Растянуться на узкой тряпице, водрузив одну ступню на пальцы другой. И, разинув глаза насколько это возможно, мысленно лезть по верёвочной лестничке в глубокую синеву с крутыми барашками облаков. Смотреть долго, пока она целиком не войдёт в тебя. Не просочится сквозь тебя. До мельчайших волосиков на затылке. Почувствовать своё сиротство. Как его ещё почувствовать при здравствующих отце и матери?
Максу было пятнадцать. Всего пятнадцать. Угловатый, нескладный, обычный. Если бы не густые, цвета меди или, как посмотреть, тёмного золота волосы. Крупными прядями, так и хочется потрогать. Прикоснуться, растормошить и приласкать:
- Милый, какой же ты милый!
Глаза рыжими вишнями, если бы таковые имелись на свете. Ресницы, тень от которых падала на щёки. Казалось, на пол лица. Втянутые скулы и бледные губы. Совсем бледные, выцветшие..
Он стоял и кусал их. Смотрел на даму за забором. Дама смотрела на него заискивающе своими прекрасными собачьими глазами. Теребила рукой подол длинного шифонового платья. Доброе лицо в ореоле высокой дымчатой причёски. Как шелест берёзовой рощи :
- Подойди сюда! Пожалуйста, подойди сюда, мальчик!
Наверно, каждое утро она расчёсывает эту гриву широким гребнем и укладывает волной, девятым валом с помощью шпилек. А потом ходит и колышет этой вавилонской башней.
Потом они стояли, прилепившись к забору. Болтливая дама овладела мальчиком как демон. Изо рта у неё сыпалась непрерывно всякая словесная шелуха.
- Расскажи мне, расскажи о своём отце! Всё, всё, каждую мелочь!
Макс как игривый щенок подносил к её ногам каждый эпизод, деталь, ньюанс. И они вместе смеялись. Содрогались, тряслись ото всякой мелочи, перебирая каждую косточку, каждый хрящик воспоминаний. Интерес у дамы к отцу был жадный, ненасытный.
Пока она уже не отвернулась, вытирая ладонью слезу:
- Ну, всё. Хватит.
Когда отец ушёл из семьи и переселился к смешливой даме за забором, мальчик долго ещё продолжал ходить по тропинке к знакомому дому и шептать, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони:
- Змея! Настоящая змея! Гадюка!