Дневник моей бабушки Н. Н. Бызовой-Фадеевой. 1917-

Из дневников Натальи Николаевны Бызовой

Москва 2.03.1917
Нужно записать все то, что было в эти дни, все, что я видела и слыхала... Конечно, просто невероятно все, кажется, что спишь.
Несмотря на тревожные слухи из Петрограда, в Москве все было совершенно спокойно, никто и не подозревал, что кризис так близко. 27-го вечером папа позвонил Ф.А. Данилову, желая навести справки о водопроводе или канализации, или еще о чем-то, касающемся училища, и услыхал в ответ потрясающие новости: в Петрограде Гос. Дума объявила себя учредительным собранием, восстали четыре полка и взяли на себя ее охрану. Диктатором был назначен Протопопов, но он скрылся, назначен Алексеев. Называют новых министров из членов Госуд. Думы. В тот же вечер был экстренный выпуск газет с указом о роспуске Думы.
На следующее утро (28-го) трамваи прекратили движение. Я еще не была сдвинута и пыталась продолжать нормальные занятия. Отправилась на урок музыки и, дойдя до Каланчевской площади, долго, не понимая, смотрела, как трамваи один за другим вместо того, чтобы пройти мимо меня, шли в депо. Наконец какой-то, должно быть трамвайный служащий объявил: "Трамваи забастовали, потому что Думу разогнали". О том, что думу разогнали, говорили и у нас в училище. Но моя учительница, когда я с ней говорила, подтвердила наши вечерние сведения. В.В. Гладкова, возвращаясь из управы, видела толпы на Воскресенской площади, красные флаги; говорились речи. Ученики, возвращаясь с боен(?), встретили толпу с красными флагами у Красных ворот.
Часов в 5 я пошла в Университет Шанявского, в читальню. В это время или незадолго перед тем там было студенческое собрание, но я узнала об этом только на следующий день. Собрание постановило: организовать при Университете осведомительное бюро, медицинскую помощь и помощь детям окраин, - и этим ограничиться; не сделать Университета центром политической агитации. Обо всем этом, повторяю, я узнала только на следующий день. В тот же вечер, просидев час в читальне, ушла, так как читальню закрыли. Она была почти пуста, так же пусто было в коридорах
1-го марта я сделала последнюю попытку заняться своим обычным делом: утром пошла в читальню. Просидела там с час (совершенно одна), потом читальню закрыли, я вышла из Университета, не заглядывая никуда больше и так как делать было решительно нечего, хотела отправиться к центру. Около Университета встретила Ксенофонтова, приглашаю его пойти со мной. Хорошо, только зайдем еще на минутку в Университет, я просмотрю почту. Зашли, прошли два коридора, где стояла кучка слушателей, - да тут и застряли. Здесь помещалось осведомительное бюро, устроено было дежурство слушателей, на доске вывешены бюллетени революционного комитета, отдельные сведения, принесенные разными лицами и полученные из госуд. Думы., написанные на клочках бумаги, и в тот момент, как мы подошли, у стола, окруженный жадными слушателями А.А. Петров рассказывал о том, что он видел: громадная толпа шла от Девичья, была остановлена войсками, потом опять пошла, увлекая за собой войска; извозчиков у Тверской заставы останавливал, заставляли снимать халаиы, что означало забастовку, артиллерия с красными флагами проехала и расположилась у Ханжонкова...
Новые сведения и слухи лились потоком, подходили студенты-очевидцы с рассказом о ловле околоточных, о том, что делается на Воскресенской площади, звонили по телефону, что присоединились такие-то и такие-то части войск, занято то-то и то-то. И вдруг переходили к новому составу министерства, или объявляли об аресте Мрозовского, Шебеко и т.д. Официально о новом правительстве говорило только обращение к железным дорогам от имени Бубликова, но остальных называли гораздо более определенно, чем это выяснилось потом.
Наконец, Петрову приходит в голову мысль: "Товарищи, мы должны взять на себя осведомление населения, о том, что происходит, ходить по улицам нашего района и читать бюллетени.


В дневник вложен листок со стихами, на одной стороне:
Слово всегда искажает
То, что из сердца стремится.
Все, что в душе созревает,
Громкого слова боится.

Слово совсем не затронет
Струн, что в душе натянулись,
Лишь без пощады прогонит
Мысли, что струн тех коснулись.

Нет, я не выскажу словом
То, что скрывать уж нет мочи,-
Тихо, в молчаньи суровом
Я загляну тебе в очи
Май 1918

На обороте листка:
Звездочка голубого цвета,
Кусочки небесной эмали
Из царства лазури и света
На грязную землю попали,
На скучную, черную землю,
Где жизнь отдают из-за хлеба...
Вашему зову я внемлю,
Вашим призывам на небо.
31.05(13.06.)1918.

Четверг 4(17) октября 1918 года
О том, что мне нужно начать писать дневник, я думаю уже давно. Собственно, это нужно было делать с первых дней революции. Тогда я и начала было, да пороху хватил всего дня на два. А потом все ждала какого-нибудь исходного пункта, какой-нибудь резкой грани, отделявшей прошлое от настоящего, чтобы именно с этого дня начать запись. И таки образом все откладывалось и откладывалось.
Сейчас решила начать, не откладывая дальше (может быть, причина этому какой-то особенный прилив сил, хорошее настроение, какое-то ровное спокойствие, которое я в себе чувствую за последние недели).
И писать буду просто, кратко излагая события и наблюдения этого дня, только изредка, для связи, возвращаясь к старому. Цель этого дневника, во-первых, и главным образом, сохранить для себя канву для воспоминаний об этом периоде жизни и, во-вторых, зафиксировать подмеченные факты из области общественной жизни, социальной психологии.
Сегодня день был утомительный, так как почти весь прошел вне дома.
Утром только что собралась сесть, наконец, как следует, за доклад (о махаевщине - я обещала приготовить через две недели), как мама звонит с курсов: "Я заняла очередь у Эйнем, принеси карточки". Пришлось идти, и я решила, так как все равно потеряно время на ходьбу, пойти в Румянцевскую читальню, докончить начатую книжку, а дома посидеть над докладом завтра.
В Румянцевке Вен. Мих. выхлопотал нам право заниматься внизу, и я туда хожу с той недели. Там стоит всего несколько столов и занимаются все люди солидные, на взгляд находящиеся в самых близких отношениях с наукой.
Жаль, что я сравнительно немногих москвичей знаю. Напротив меня какой-то пожилой, с черной бородой господин несколько дней уже роется в старых журналах. Сегодня он, подозвав библиотекаршу, показал ей результаты своей работы: он нашел первую напечатанную вещь Островского. На вопрос библиотекарши, для чего он проделывает эту работу, он сказал, что должен произнести речь на чествовании Садовской в Малом Театре. "Будет говорить Давыдов, такой-то (я не расслышала) и я".
Потом другой занимающийся подошел к библиотекарше. Это старичок небольшого роста, очень привлекательной наружности. "А я открытие сделал, что Грибоедовский Чацкий лицо действительное. Существовал польский граф - Чацкий, известный либеральный деятель того времени. Он , побывавши за границей, был возмущен тем, что увидел на родине..." Дальше я не расслышала.
Пришла домой, занялась с ученицей и поехала в Институт. Последнее время по четвергам у нас пусто и скучно, а сегодня пришел Поплавский (он, впрочем несколько четвергов уже ходит), потом пришел Бердяев. Из сотрудниц, кроме постоянных посетительниц четверга, явилась Зимелева, - пришла внести деньги на картошку.
Бердяев явился, по-видимому с целью разузнать хорошенько о наших работах, начал задавать вопросы; выплыли на свет программы, начался разговор, сначала немножко бестолковый, потом дело наладилось, мы все приняли участие в объяснениях. В.М-ча не было в комнате, на середине разговора он явился, завладел разговором и заставил всех нас замолчать. Последнее время он как-то особенно раздражен и мало с нами считается. И у меня накипает раздражение, главным образом, по поводу его самоуверенного тщеславного тона.
Мы с М.В. Зимелевой ушли в середине его речи. Перед уходом Людм. Дм. сообщила, что из Института Труда нас приглашают принять участие в обследовании фабрики: эта работа займет 19 дней. Я согласилась. С Зимелевой перекинулись несколькими словами перед тем, как разойтись. Она недовольна Институтом, говорит, что мы находимся в стадии закостенения. Она, пожалуй, самая умная из наших сотрудниц, и меня ее мнение заставило несколько призадуматься.
Из Института - на заседание М,К, партии в Замоскворечье. По дороге остановилась на набережной у храма: это, пожалуй, самое эффектное место в Москве. Смотрела на розовое небо, на тихую реку, на башни Кремля и церкви Замоскворечья. Я ужасно люблю Москву, прямо точно живое существо.
На заседании М.К. - представители от районов - все те же, Н.И. Фрейберг, Горьков и еще несколько новых лиц. Все они - новые члены Бюро; двое  солидных и авторитетных, двое помоложе (они приглашены на платную работу). Доклад по текущему моменту, т.е. собственно, не доклад, а информация, немного пустая и не внушающая доверия; докладчик - один из новых, кажется, фамилия его Знамов, не понравился мне ужасно, вызвало на сравнение с Вен. Мих. своим самоуверенно ограниченным тоном. Потом официальные выборы Бюро, т.е. утверждение намеченных кандидатов; присоединили к ним еще двух. Доклады с места - все о полном развале организаций.
Назад шла в двенадцатом часу с Львовым ( один из новых штатных) и с В.М. Бобровой.
Был разговор о позиции партии. За эти недели сильное изменение во взглядах у многих. Появилось раскаяние в сделанном шаге и уж не так отрицательно относятся к большевизму. Для меня дело по-прежнему ясно, я нашу позицию безусловно оправдываю, хотя и не скрываю от себя, что это очень резкое изменение идеологии. Упрощенно можно выразиться, что между "нацией" и "классом" выбрали первую.

Пятница 5(18) октября.
Все утро и часть вечера просидела над докладом, сделала больше половины. Хорошо идет дело.
Среди дня заходила Сысоева; она здесь не надолго, в воскресенье едет в Тулу. Просила информации, листовок. Я ей рассказала кое-какие вчерашние доклады, дала листовок, обещала узнать о явке областного.
Вечером была на концерте Гольденвейзера . Слушала с наслаждением, с большим, чем Мейчика  во вторник. Он играл Моцарта и Бетховена. В первый раз слушала в концерте Моцартовскую фантазию с сонатой, я ее очень люблю. Appassionata - чем больше слушаешь, тем глубже захватывает.
Вечером звонила к Позняковой, она говорит: "знаете, Михаил Власьевич отправился на Лубянку". Обещала завтра рассказать подробно. Неприятная история.

Суббота 6(19) октября.
Утром ходила к Виндавскому  вокзалу за молоком. Это делается теперь делом: большая толпа с кувшинами стоит у вокзала, ожидая прибытия поезда. Как только молочницы с проехавшего поезда появляются в дверях, на них накидываются, цепляются, за этих цепляются другие, и так вереницей с молочницей впереди бегут, толкая друг друга и ругаясь в сторону. Молочница останавливается, становится очередь и начинаются требования, чтобы она не давала больше двух (а теперь даже одной) кружек. Платим по 4 р. за кружку. Но сегодня простояли даром; почему-то молочниц совсем не было.
Потом занималась, а вечером - в Большом театре. Мы собирались уже давно партийной командой. Были Владимир Федорович, Екатерина Ивановна Познякова, Демина с братом.
Опера впечатления не произвела, хотя я всегда звуки оркестра слушаю с наслаждением. Очень хороша Гельцер  в балете. Я ее первый раз видела. С удовольствием встретилась со всеми. В антрактах я им рассказывала о М.К. Решили раз в неделю собираться и начать кружковые занятия. У всех настроения так же очень смутные. Османцев, действительно арестован еще с понедельника. Рискованно ему было селиться в клубе.

Понедельник 8(21) октября
Все (я утром была в Институте. Славицкий устраивал собрание по поводу переписи. Было довольно бестолково. Потом осталась на полчаса с Людм. Дм. и Нат. Павл. Им Поплавский предлагает места где-то в статистическом ателье. Советовались, брать или не брать. После обеда собрались у меня, составляли программу по бюрократии. Недурно поработали, только все отвлекались посторонними предметами. Потом Нат. Павл. Сыграла кое-что Бетховена.
Сегодня весь день сижу дома, занимаюсь. Сейчас поиграла с часок Моцарта. Получили письмо от Юрия; он, наконец, освобожден. Только сейчас все признались, как каждого тяготила эта неизвестность, с каким трепетом приходили домой, ожидая неприятного известия. И сегодня же открытка от Османцева с указанием, что он сидит и просьбой о еде. Да что теперь передашь?

Среда 10(23) октября.
Вчера в Научном Институте был небольшой доклад М.В. Зимелевой - изложение статей Франка "Природа власти" и еще какой-то другой. Возник разговор на тему о предмете социологии и социальной психологии, о действительности интерпсихической жизни. Потом проф. Ивановский, появившийся здесь опять на несколько дней, сделал свое всегдашнее сообщение, просто передачу фактов из того, что было в Казани и Самаре. Он поразил меня, да и не одну меня, своей большевистской ориентацией. Ругает "Учредилку", народную армию, превозносит красную армию. В конце концов заседание обратилось в информацию по текущему моменту. События двигаются очень быстро.
Перед заседанием, когда я пришла, никого еще не было, дверь была заперта, а перед ней стоял в отчаянии какой-то господин. Оказалось, что он к нам. Я объяснила, что Людм. Дм. сейчас придет и откроет.
Выяснилось, что он собирается издать "Словарь русских мыслителей" и приглашает нас участвовать; с В.М. он уже говорил. Когда пришли остальные, назначили особое собрание по этому поводу на сегодня.
Сегодня я с утра кончила доклад. Перед обедом сходила наконец-то в Сущевско-Марьинскую "чрезвычайку", узнала, что передачу можно делать в любое время.
Пришла домой, выпросила у мамы хлеба, немножко сахару и воблы и, пообедавши, перед Институтом зашла опять в "чрезвычайку". Мне указали, где заключенные, я нашла дверь, на мой стук вышел сторож, а потом, услышав свою фамилию, выскочил и сам Османцев. Минутку мы поговорили.
Потом пошла в Институт. Не удалось пробыть до конца заседания, не узнала поэтому о материальных условиях, но это успеется. Взяла на себя довольно много: Михайловского , Лаврова , Южакова , Юзова-Каблица  и Чернова . О двух первых большие статьи ко второму выпуску, т.е. приблизительно к январю. Немножко робею, ну да авось справлюсь.
Дальше я пошла к Радциг, занялась с Любой и тут же было заседание М.К. Рассматривали тезисы по ткущему моменту. Резко намечаются два направления. Первое - отказ от резолюций 8 Совета, отказ от соглашения с союзниками и от борьбы с большевиками, надежда на всемирную революцию; второе - старая позиция. Есть старающиеся примирить обе стороны в интересах целости партии. Таков Горьков.
Пришла туда Екат. Ив. Раш, я поговорила с ней немного. Оказывается, михаил Павлович очень плох, у него порок сердца и сейчас значительно ухудшено, даже, кажется, безнадежно.

Суббота 13(26) октября.
Два дня почти целиком просидела дома. Начала работать над Михайловским и Лавровым. Сегодня были на концерте профессора консерватории Игумнова, играл вариации Чайковского (неинтересные), пела Петрова-Званцева, и потом играли трио Чайковского. Ну, оно всегда сильное впечатление оставляет.

Понедельник 15(28) октября
Вчера с утра была у Е.С. Прудниковой, относила ей "Вестник Европы", который она давала нам, и посидела немножко, а потом у Л. Гуляевой - поиграли в 4 руки. Е.С. неожиданно заявила, что бросила гимназию и вообще все педагогические дела, и есть у нее какие-то новые планы, о которых она пока сказать не может. Все-таки она немного странное впечатление производит, - человек с больным самолюбием и огромной гордостью.
Вечером собрались у Нат. Павл. Солюс, - я читала свой доклад о "махаевщине", потом поговорили об интеллигенции, но почти ни к чему не пришли. Доклад мой одобрили, что мне было очень приятно.
Сегодня весь день просидела дома, главным образом, над Михайловским.
Мы с сестрами и Любой начали читать вслух Гете "Поэзия и правда моей жизни".

Вторник 16(29) октября
Читала в Институте свой доклад. Бердяев высказался довольно много и интересно по вопросу об определении интеллигенции. У нас появилось несколько новых лиц: еще один психиатр, приглашенный Кутаниным, какие-то молодые люди, что-то вроде оставленных при Университете. Со "Словарем русских мыслителей" дело не выгорело. Этот Русов, по-видимому, очень не основательный человек, решили, что лучше Институту с таким сомнительным предприятием не связываться.

Пятница 19 октября (1 ноября)
Третьего дня утром ходила в Университетскую библиотеку, в Румянцевскую читальню, где сговорились встретиться с Нат. Павл. и Людм. Дм. и в студенч. столовую, чтобы передать М.П. Артемьевой деньги на заключенных. А потом ездила на Бутырки за молоком. Вечером, прежде, чем пойти к Л. Гуляевой, зашла Ек. Ив. Рош, взяла у нее вещи ее мальчика, которого она отдает в Детский Дом. Она со мной пошла к Гуляевой. Мы играли Бетховенские 5-ю и 1-ю симфонии, потом кусочки из Чайковского. На людей необразованных музыкально, вроде Ек. Ив., Бетховен не производит впечатления и остается непонятым, тогда как Чайковский всегда нравится.
Вчера была опять в домах Братолюбивого общества в Протопоповском пер. Людм. Дм. просила навестить ее бабушку, живущую там, и передать посылку. Бабушка ее производит впечатление еще более жалкое, чем Розалия Руд.; она полуслепая, совсем старенькая, живет одна. Потом зашла к Розалии Руд.
Вечером собрались у Радцига, были только Екат. Ив., да Юлия Викт. Конечно, не читали. Я убеждена была, что из этих занятий ничего не выйдет. Поговорили кое о чем. Юлия Викт. таинственно отводит меня в сторонку и рассказывает трагическую историю о каких-то двух белогвардейцах в Костромской губернии, которые скрываются в лесу; им необходимо достать паспорта, иначе они решили отравиться, так как без бумаг не решаются появиться в городе. Все это говорилось, чтобы я приняла участие в хлопотах о паспортах. Но что я могу? Даже если бы я и обратилась в М.К., как для Суркова, они бы мне не дали, так как это для людей непартийных, и история дошла к нам через третьи руки. Я посоветовала обратиться к Канделаки. Екат. Ив. решила уехать из Москвы.

Суббота 20 октября (2 ноября)
Вчера вечером была у Ек. Ив. Рош. Застала у них Ю.В. Познякову и пир горой. Она получила несколько фунтов муки  и варенья, замесили лепешки и ели их с вареньем. Последнее время у них в доме ничего съестного не было, кроме яблок. Поднялся почему-то спор о женщинах. Я отстаивала точку зрения Вен. Мих., т.е. то, что особенности женской психики неискоренимы и не нуждаются в искоренении. Мих. Павл. и Ю.В. защищали традиционный взгляд, что женщины изменятся коренным образом, если их поставить в такие же условия, как и мужчин. Спор был бестолковым и скучным.
Сегодня ходила в районную "чрезвычайку", носила Османцеву картошки, сухарей, воблу и несколько кусков сахару.
Пришла на 5-ю Тверскую-Ямскую, в районную управу, там их, оказывается, нет. Послали меня на Долгоруковскую, д. 37. "Чрезвычайка" помещается во дворе, в прехорошеньком особнячке. К окнам никого не пускают. Часовой взял мою посылку и понес. Тут же пришли две еврейки, старая и молодая. Старая рыдает, рвется увидать арестованного. Передали тоже съестное. Я спросила, за что арестован - за то, "что в прошлом году был посредником при перепродаже 1000 коробок сардинок. Его уже продержали в тюрьме 6 месяцев, выпустили, а сейчас опять посадили".
Трамваи с сегодняшнего дня ходят только с 7 до 11 утра и с 4 до 7 вечера.

Понедельник 22 октября(4 ноября)
Вчера было собрание всех счетчиков нашего района, а сегодня началась перепись. Наш участок - Прохоровская мануфактура. Собрались к 11 часам (мне ходьбы 1 час 30 мин), долго ждали, никто ничего не знал, наконец, повели часть счетчиков в мастерские.
Мы с Нат. Павл. попали в ткацкую. Сегодня заполняли бланки по конторским книгам, причем наши инструктора не потрудились посмотреть их заранее; пришлось, да и впредь придется, действовать чрезвычайно самостоятельно.
Я впервые сегодня очутилась в таком положении, что меня приняли за большевичку. Был разговор с одним служащим, который по-видимому решил, что мы большевички, так как производим эту работу, но все-таки задал нам прямо вопрос об этом. А сам он оказалось "от работы никогда не отказывался, но настроен очень грустно", т.е. не по-большевистски.
Проработали часов 5.
На обратном пути из трамвая разглядывала строящиеся украшения Воскресенской площади. Дума и Исторический музей в гигантских плакатах. На скверах гипсовые памятники.
Публика все возмущается огромным количеством потраченной материи.

Вторник 23 октября (5 ноября)
Сегодня был чрезвычайно утомительный день: в 9 часов вышла из дому, до 4 на фабрике, оттуда в Институт. И при том, за отсутствием трамваев два конца пешком. На фабрике все возились с конторскими книгами. Дело налаживается.
В Институте был доклад Поплавского об эгоизме и альтруизме, как факторах экономического развития. Доклад небольшой и неглубокий, хотя для меня, как несведущей в этой области, довольно интересный. Потом выступали, и очень горячо, все наши экономисты, начиная с Бердяева. У нас их много. Еще новые появились.

Среда 24 октября (6 ноября)
Утром пошла на фабрику. Работали там до часу, потом пришлось идти пешком, так как трамваи перестали ходить. Сегодня начало большевистского праздника, и это чувствуется в настроении всех: отчасти оно праздничное, отчасти оппозиционное, злорадное.
Утром, идя на фабрику, видела шествия детей по Зоологическому саду. Пока мы работали, слышали на Прохоровской мануфактуре звуки оркестра, играющего марсельезу. Но мы так были поглощены разбором своих листов, что не вышли и не видели, что там было.
Обратно я нарочно прошла через центр и хорошенько рассмотрела все украшения на Воскресенской и Театральной. Там все бродит публика, по большей части буржуазного вида и критикует все плакаты. Денег, действительно, должно быть, истрачено много. На Думе, на Историческом музее, на Метрополе плакаты на 2-3 этажа с гигантскими фигурами рабочих. На доме бывшей Московской гостиницы какие-то на красном фоне лежачие желтые фигуры - "нимфы", как выразился кто-то из публики. Там же изображена целая сцена: Кремлевские стены и под ними толпы. Краски - красная, желтая, синяя, лиловая - режут глаз, и везде еще красные флаги и полосы. На театральной площади маленькие голые деревца превращены в фонари - обтянуты голубой материей, и внутри лампочки. Между ними гирлянды из желтых листьев и какие-то оранжевые банты. На пустых грядках и газоне те же оранжевые банты. И даже песочные дорожки разрисованы красной краской. На углу Театральной, недалеко от Думы оригинальный памятник. Огромная белая с черным основанием плита, на ней надпись: "банды белогвардейцев". И в нее вонзился, расколов ее пополам, огромный красный клин.
Сегодня вечером, должно быть, интересно на улице. Но я уже не пошла - устала. Сегодня должно происходить на площадях "сжигание старого режима".
Шла с фабрики часа два, знала, что меня ждет Люба, я сама ей назначила это время для занятий. Пришла - Люба, оказывается, ушла, а дожидается меня какой-то человек. Оказалось, член нашей партии из Тамбова, ему нужен Областной Комитет, ко мне его послала Л.А Лихач. Чрезвычайно глупая эта наша конспирация. Неужели Л.А. не знала кого-нибудь, кто больше в курсе дел? От меня он ничего не узнал, так как я потеряла все связи уже несколько недель тому назад и не пыталась их возобновить.
Потом пришел Радциг, сообщил, что бывший наш клуб хотят реквизировать, нужно спешно вывозить имущество. Завтра пойду по этому поводу к Ржевской объясняться. Надоело все это!
Мы сегодня не читали газеты, только кое-что слышали. Какие-то события назревают. Германия порывает сношения с Советской властью. Англичане уже в Измаиле.

Суббота 27 октября (9 ноября)
В четверг была манифестация и вообще всякие большевистские торжества. Погода была великолепна, процессия, говорят, довольно многолюдная, вообще все удалось. Я видела процессию на Екатерининской площади. Половина ее были дети. У них-то настроение очень праздничное. Их кормили обедом и, кажется, довольно хорошим. По крайне мере наш Сергей вернулся сытый.
Но, рассказывают, демонстрация имела очень казенный, равнодушный вид. Шли рабочие, с каждого завода по кучке, потом в се советские служащие. Я видела манифестацию, когда шла в наш клуб. Радциг сказал, что квартиру собираются реквизировать, и нужно отправить мебель Ржевской. Я ходила улаживать это дело. Оказалось, что ложная тревога, офицер, который сказал, что займет дом, не явился. Очевидно, нашел квартиру в другом месте.
Вечером заходила в Братолюбивое Общество, потом к Радцигу (отменила на 2 недели занятия с Любой), а потом играла в 4 руки. Так как в этот день было 25-летие смерти Чайковского, я предложила Лиде поиграть 6-ю Симфонию. Она идет у нас плохо, но все-таки удовольствие было большое. Вчера и сегодня целый день на фабрике - начали опрос. Дело налаживается, и я работаю даже с удовольствием. Самое неприятное это оглушительный шум, и еще надоедает немного однообразие вопросов. Но если не торопиться и обратить достаточно внимания на каждого, то много остается. Мы с Нат. Павл. сидим в крохотной комнатке в 3-м этаже, рабочие сами приходят, и довольно охотно (говорят, в 1-м этаже почему-то не хотят идти); если никто не идет, сами разыскиваем по станкам. Записываем, главным образом, ткачих. Это все женщины, большей частью немолодые, деревенские, почти все неграмотные, относятся хорошо, охотно отвечают, высказываются, улыбаются при встрече. После первого же дня мы с Нат. Павл. и Людмилой Дм. (она приходила нам помогать) поделились друг с другом своим разочарованием в "точной" статистике. Индивидуальные судьбы так плохо укладываются по рубрикам, так мало от них остается на бумаге. А вместе с тем каждое отдельное лицо так интересно, за каждым чувствуется своя жизненная драма. Как много разрушенных семей. Какое сложное и разнообразное отношение к земле.
Сегодня я записывала в "уточной" там все девочки-подростки, уже москвички по рождению, дочери тех же прохоровских рабочих. Все завитые, с челками и в модных, хотя и засаленных платьях. Там же работает один студент - чернорабочим. Начала также переписывать подмастерьев-мужчин. Эти все интереснее женщин, были длинные разговоры. Один поразил меня своей необыкновенно красивой и совсем не русской наружностью.
Прямо с фабрики была на концерте; это второй концерт профессоров Консерватории. Пахульский играл свои вещи, и вещи плохие, и играет неважно. Потом были трио и скрипичная соната Гедике, довольно красивая.
Пришла домой, оказывается заходил ко мне Алекс. Дм., и звонил Османцев (вчера от него была открытка). Сейчас опять звонил какой-то господин по поручению Османцева. Он в концентрационном лагере в Ново-Спасском монастыре. Может быть, завтра выпустят.

Воскресенье 28 октября (10 ноября)
Весь день просидела дома. С утра пришел Сурков, довольно долго разговаривали на политические темы. Он настроен весьма пессимистически и контр-революционно. Он устроился лесником в Тульской губ., приехал за семьей.
Потом пришли Радциг и А.Д. Иноземцев. Разговоры были тоже политические, говорил все больше Ал. Дм. как обыкновенно. Но в конце они меня оба рассердили тем, что отказались помочь Османцеву - доставить ему белье и т.п. Это неприятное чувство наложило отпечаток на весь день.
Вечером мы играли в 4 руки.
Понедельник 29 октября(11 ноября)
Сегодня в газетах - о восстании Германского флота, об отречении Вильгельма, об образовании нового правительства. Большевики ликуют: сбываются их ожидания.
Для России это может отразиться следующим образом (если, конечно, новое германское правительство удержится): или его признают союзники, и оно вместе с союзниками не признает большевиков (под давлением союзников); тогда большевики напрасно радуются. Или оно признает большевиков, и союзники изменят свое отношение к ним, поставив им некоторые условия. Тогда большевизм мирным путем перейдет во что-то совсем другое. Возможно также, хотя мало вероятно, что в Германии это правительство заменится опять старым, или более крайним. Мы все-таки совсем себе не представляем, что такое немецкие социал-демократы.
Но замечательно равнодушие, с которым публика встретила это известие. Утром еще были кое-какие разговоры, при покупке газет, и то только среди интеллигенции.
На фабрике хоть бы слово!

Среда 31 октября (12 ноября)
Вчера заседание Института было прямо скандальное. Мы не знали, что предполагается, и вдруг к нашему ужасу В.М. объявляет, что Пав. Ив. Карлов сделает доклад. Это был, действительно, ужас! Нечто до такой степени бессвязное, с претензией на сильный слог. Называлась эта дребедень докладом о русской интеллигенции. Вина Вен. Мих-ча, что он допустил этот доклад, что он вообще допустил этого дурака в Институт только потому, что он его старый знакомый. Счастье, что не было Бердяева, что вообще было мало народу. После доклада Людм. Дм. начала очень мягко говорить, что доклад был бы для нас ценен, если б было больше фактов и т.д. Вен. Мих еще больше смягчил, а я после сильных колебаний попросила слова и в очень резкой форме заявила, что считаю этот доклад совершенно не научным, и думаю, что ему не место в Институте. Дюдм. Дм. потом говорила, что после моих слов все так и обмерли. Потом Вен. Мих попытался слегка смягчить мои слова, меня поддержал Мозжухин. Замяли это дело, и Вен. Мих. приступил к своему докладу - о взглядах Кропоткина на революцию. Здесь было кое-что интересно. Испортило только то, что в прениях Вен. Мих перескочил на один из своих коньков - на критику марксизма и пошел... После заседания он высказал некоторое недовольство моей выходкой. Я объяснила, что я сделала это намеренно и с тяжелым сердцем, просто для того, чтобы в будущем оградить Институт от выступлений Карлова. В общем, по-видимому, меня одобряют, хотя и находят, что я была слишком резка. Потом был долгий разговор с В.М. о моей работе - об интеллигенции. Он указывает на то, что этот класс гораздо труднее изучить, чем какой-либо другой; я не отрицала трудностей, пыталась ему указать на то, что и другие классы изучить не легче. От этой темы я уж не отстану, пока не получу чего-нибудь своего. Не знаю еще, за какой доклад приняться. А доклад нужен скоро.
После заседания заходила к Нат. Павл., которая больна.
Работа на Прохоровской мануфактуре начинает очень меня тяготить, хотя не скажу, чтобы она была для меня совсем бесплодной.
Сегодня звонила Ю.В. Познякова, что Османцев освобожден. У меня камень с души свалился. Поговаривают о партийной конференции; интересно, какова будет общая точка зрения, можно ли договориться друг с другом.
Между прочим, Вен. Мих. по своему обыкновению пророчествует и говорит, что немцы ни за что не признают большевиков, и что теперь им крышка. Поплавский стоит как раз на противоположной точке зрения; о вообще очень благосклонен к нашей власти.
Вчера вечером я пришла, у нас сидят Митя с Петей. Ужасно они смешные со своими талантиками. Митя принес прочесть свои рассказы. Очень бесталанны и не художественны, за исключением немного  правдивого, главным образом, военные темы.

Воскресенье 11(24) ноября
Не писала дневник почти две недели - сначала потому, что все время посвящала окончанию работы на Прохоровской фабрике, а потом - по лени, с которой не могу всегда справиться некоторое время после окончания работы.
Работу на фабрике кончила с удовольствием. Я начала уставать, главным образом, благодаря теперешним трамваям. Помимо денег, результат ее - определенное впечатление от фабрики в ходу, от рабочих и служащих разных типов (конторщиков с их пренебрежительным по отношению к рабочим тоном, самоуверенно ловких и умных подмастерьев, ткачих, старых, потрепанных жизнью и неграмотных, и помоложе, бойких, девочек из "уточной", с модными прическами и болтовней). Осталось впечатление от настроения рабочих, не то что контр-революционного, а как не укладывающегося в рамки партий, от отношения их к земле.
Кроме этого, за эту неделю еще были впечатления: 1) от заседания Института. В.М. делал доклад о конце революции во Франции (эпохе Директории): он обобщений не делал, но сравнение с действительностью напрашивается само собой. После заседания зашел Н.П. Терновский, но я уже уходила.
Потом - наше партийное заседание: М.К. и по нескольку от районов. Делал доклад М.С. Цейтлин, но высказывал точку зрения ЦК, собиравшегося накануне. Ловкая теоретически, но негодная практически позиция: ни с большевиками, ни с союзниками. Ему начали возражать, но, как всегда, заседание закончилось очень скоро из-за трамваев. Сегодня продолжение, но я не пошла, не удовлетворяет меня. В общем, мне кажется, эта точка зрения не удовлетворяет никого: двух теперешних крайностей помирить нельзя.
Еще два впечатления: вчера в Большом "Золото Рейна", а сегодня духовный концерт памяти Чайковского: его литургия и заупокойная ектения и "вечная память" Чеснокова.


Начала читать хорошую книгу - Богучарский  "Активное народничество 70-х годов".

Вторник 13(26) ноября
Заседание Института, почему-то очень немноголюдное и немного унылое. Доклад В.М. об Английской революции, собственно, о периоде рассасывания ее. После заседания разговор с В.М.. Сначала он напустился на меня за выходку с Карловым: "Я Вами очень недоволен: видите, Павел Иванович так обиделся, что не ходит на заседания. Это нетерпимость, анархия..." и т. д. Я молчала, предоставив Людм. Дм. защищать меня.
Потом я спросила о Богучарском: что он из себя представляет в научном смысле? - "Да, какой же это ученый. Это человек, которому партийность мешает быть ученым. Ни знаний, ни метода". - "Но эта книжка (это "Активное народничество 70-х годов") мне нравится. Она немного напоминает Гершензоновские исследования". - "Да ведь и Гершензон не ученый".
Потом, когда В.М. ушел, разговор об Институте, о том, что у нас не настоящие научные доклады. Я все дкмаю о том, что работа по первоисточникам и исследование отдельных фактов нам нужны, как и историкам, но с другой точки зрения.

Четверг 15(28) ноября.
Сижу дома, занимаюсь, читаю, играю.
Настроение немного кислое.
Вчера зашел Радциг, рассказал, что на неделе готовится партийная конференция, завтра мы соберемся и поговорим о текущих делах, чтобы идти на конференцию с более или менее определенным решением. Я оцениваю положение так: нам нужно исходить из того, что в данный момент мы бессильны. Сейчас мы должны в этом признаться, мы не можем играть никакой политической роли. Нам нужно готовить себя к работе на будущие, может быть несколько десятков лет. работа эта будет заключаться в объединении России, в повышении ее культурного уровня и введении в ней демократического строя. В настоящий же момент мы будем опираться на союзников, поскольку они исполняют данные обещания и помогают нашим целям, а на соглашение с большевиками можем пойти только при условии коренного изменения их политики.

Вторник 20 ноября (3 декабря)
В пятницу у нас намечено было, громко говоря "собрание нашего района" у Радцига, но пришли только Гуляева и Познякова. Ждали выпущенного из тюрьмы Акулинина, ждали Османцева, и тот и другой не пришли. Потом оба звонили мне. Все хлопочут о кружке, о совместных занятиях... да ничего не выйдет, я уж вижу: слишком разные люди, с разными интересами и развитием.
Потом я засела дома и даже слегла на два дня из-за простуды.
В воскресенье были у меня Гуляева и М.И. Львов. Говорили о политике, о позиции нашей партии, потом Львов рассказал эпизод из своего путешествия нынешней осенью из Самары в Москву. Его переживания напоминают немного рассказы Османцева. Русская природа, большие расстояния, дикость людей накладывают особый отпечаток на революционные переживания; нечто, напоминающее Разиновщину или даже еще более раннее. Он рассказывал, как ехал 75 верст по Волге на дырявом бортнике, под проливным дождем, как обходил деревни, например, в одной опустевшей деревне (жители ушли от большевиков в лес, а немногих оставшихся перебили) видел крохотных ребятишек, выкапывающих овощи на огородах, чтобы утолить голод.
Львов производит хорошее впечатление своим простым, скромным тоном. Я с удовольствием с ним поговорила, люблю вообще новых людей.
Сегодня пропустила заседание в Институте не столько из-за простуды, как по лени.

Воскресенье 25 ноября (8 декабря)
В пятницу ездила в Институт с Федоровым Васей за картошкой, которая уже там давно лежит. Немножко посидела с Людм. Дм. и О.А. Спасской. Пришел Вен. Мих., рассказал, что он работает над вопросом о русской национальности, начал собирать материалы по русской истории, читает Платонова. Все это у него слишком импульсивно и неглубоко. Оказывается, во вторник Бердяев делал доклад по своей книге, Вен. Мих. в резюме сделал такие выводы, каких сам Бердяев не хотел делать - слишком пессимистические, ставить крест над русской национальностью. Были горячие и совсем не научные споры.
Утра пятницы и субботы посвятила на добывание охранной грамоты на пианино, ходила по всяким отделам и комиссиям, и добыла, наконец, от Музыкальной Секции Моск. Совета РД. Повесила ее торжественно на дверях своей комнаты. Когда походишь вот так, то воочию убеждаешься, сколько лишнего развелось бюрократизма. Но отношение к публике хорошее.
В четверг был концерт - профессоров Консерватории. Конюс играл Метнера сказки, сонату и т.д. Чудесные вещи - сказки! Потом играл квинтет Катуара - довольно интересно, хотя немного смутное впечатление. Вчера были с Колей у Зимина на "Евгении Онегине". Наслаждение я получила громадное, даже слезу пролила, несмотря на плоховатое исполнение. Публика там совсем демократическая (у нас были места по 3 р. 45 коп.), какие-то девицы, как будто из мастерских или с фабрики, их кавалеры - красноармейцы. Смешные разговоры об артистах, об опере, музыки не слушают совсем.

Понедельник 26 ноября(9 декабря)
Был Османцев, рассказывал об общемосковской конференции, которая была, оказывается, в прошлую субботу и на которую он попал случайно, - ему принесли записку от Иноземцевых(хороша наша организация!). Рассказывал подробно про свой арест.
Получили сегодня письмо из Киева через какого-то офицера.

Среда 28 ноября(11 декабря)
Вчера в Научном Институте назначили беседу об "оценках" - вопрос, на который мы наталкиваемся постоянно.
В.М. взялся сделать вступительный содокладик, который разросся у него в довольно большой исторический очерк - история идеи причинности в науке. Нового, впрочем , дал немного. Прения отложили до следующего раза. Говорили о нескольких новых лицах, желающих попасть в Институт, между прочим о Питириме Сорокине. Он, оказывается, летом, как член Учредительного Собрания пробирался на север, застрял где-то, скрывался в лесу и благодаря наступившим холодам должен был предаться в руки большевиков. Его хотели расстрелять и помиловали только под условием отказа от партии. Этим (так по крайней мере он сам говорил) вызвано его письмо, недавно помещенное в "Известиях", где он заявляет о своем отказе от звания члена Учредительного Собрания и члена ПСР "вследствие разочарования в политике". Говорит, что благодаря этому отказу его положение здесь очень тяжелое, на него многие очень косо смотрят.
После заседания разговоры с Мозжухиным о нашей программе "классов". Он производит впечатление человека довольно неглубокого, хоть и быстро схватывающего.

Четверг 29 ноября (12 декабря)
Вчера ночью неожиданно приехал В.А. Балдин. Официально он приехал в командировку от места своей службы, на самом деле хочет пристраиваться здесь в Москве или проехать на Украину - не хочет возвращаться в Пензу. Он постарел за последние месяцы. Рассказывал о том, как сидел в тюрьме, как они слышали расстрелы и с минуты на минуту ждали, что к ним придут. Семья его выселена из дома, живут все в одной комнате, все, кто может, служат. Последний раз он был в Москве еще до октябрьской революции, был настроен желчно, противо-социалистически. Мне неприятно было с ним говорить. Теперь этого нет. Дело, должно быть, главным образом в перемене моего настроения, а отчасти и он изменился.
Была я, наконец, сегодня в Детском Доме у сестры. С удовольствием смотрела на ребятишек, особенно на лизиных малышей. Общий дух сада очень хороший.

Пятница 30 ноября (13 декабря)
Утром получала деньги за перепись - простояла часа полтора в очереди. Сейчас вечером была у Радцига, видела там Акулинина. он потолстел за время сидения в тюрьме. Рассказывал подробно историю своего ареста и сидения. Он попал совершенно случайно, зашел в "Рев. мысль"  покупать книги и просидел 4,5 месяца. После покушения на Ленина они там пережили несколько неприятных недель, - ждали расстрела.

Четверг 6 (19) декабря.
Эта неделя прошла почти вся дома - за книгами. Начала с Любой Радциг заниматься музыкой.
В Институте во вторник было продолжение беседы об оценках. Говорили Бердяев и Л.В. Успенский. Решили продолжить в следующий вторник.
Вчера заходила в клуб сговориться с Османцевым относительно сегодняшней поездки (мы едем в Запутное к Е.И. Рош). Посидела у Акулининых. Они там недурно живут, уютно и тепло.

Вторник 11(24) декабря.
Двое суток ушло на поездку в Запутное к Е.И. Рош. Выехала в четверг после обеда; со мной поехали Османцев и Росов(?). Поездом туда часов 5. Уже в вагоне были интересные разговоры; обратил на себя внимание один из большевиков (он сам это про себя сказал) - рабочий, но имеющий связь с деревней. Критиковал политику большевиков в деревне и в конце разговора высказал сомнение в том, что эта власть может удержаться.
Ехать не очень тесно было - даже сидели. От разъезда 2 версты пешком сначала по пути, потом по тропинке вдоль опушки леса и через деревню. С нами шел и указывал дорогу какой-то местный житель - попутчик.
У Е. Ив. застали Симакова (он служи там же, где и она) и еще одного приезжего из Центросоюза. Вечер провели в разговорах, легли спать очень тесно; мы с Е.И. на одной кровати.
Живет она в избе, довольно тесной и неудобной; хозяйка тут же, и гости, которые к хозяйке приходят, тут же.
Симаков мне показался не таким, как я его видала на конференции. Он, в сущности, человек очень юный. Между ним и Ек.И. на безлюдьи завязалось нечто вроде романтической дружбы, даже говорят друг другу "ты". Относительно продуктов Ек. Ив. нас огорошила заявлением, что ничего нет.
На утро Османцев и Росов пошли по деревням, отыскивая картошку. Я же решила, чтобы не ходить по морозу, взять картошку здесь же в Велине, хоть и дороже. Нашла 1,5 меры по 60 р. у одной богатой старухи.
Посидела у Ек. Ив. за книгой; после обеда прошлась с ней на место ее работы. Деревня вся и окружающие селения - кустари-ткачи. Раньше было много мелких хозяйчиков, раздававших пряжу. Теперь их место занял Союз Потреб. Обществ. У него есть раздаточный пункт, красильня, сновальня  и маленькая ткацкая, куда приходят работать бабы, не имеющие своих станков. Ек. Ив. раздает пряжу, основу и т.д. и принимает. Ткут всякие плохого сорта саржинки, тики  и т.п. Сейчас, говорят, тканье берут неохотно, больше любят размотку.
Посидела в конторе. Там разговор с бабой, которая хотела было работать на фабричке, но боится взяться за начатый кусок - какой-то фасонной саржинки. Заведующий ее убеждает, что для нее там нового ничего нет, обещает всякие льготы, наконец, заплатит поденно. Так и не взяла.
Посмотрела я сновальню и ткацку.. Первый раз видела примитивные ручные станки.
Часов в 5 вернулись мои спутники, но деньги свои истратили все, так что обратились ко мне. Вышли отправиться на станцию с вечера. Надеялись попасть на ночной поезд. Лошадей не нашли, взяли салазки. Но уже выйдя из деревни, потеряли мужество. Начиналась метель. По счастью у выезда догнал нас мужичок с лошадью, согласившийся довезти.
Приехали, устроились в чайной. Чайная полна народу (на разъезде крытого помещения нет). Разговоры среди крестьян все о хлебе. Своего здесь ни у кого нет: одни едут, другие приехали.
Чувствуется настроение какое-то антибольшевистское, но и не монархическое; какая-то своя линза(?). С поездом из города приехал кто-то из начальства - комиссар ли, председатель Комитета бедноты. В разговоре кто-то попрекнул его золотыми перстенечками на пальцах. Он как раскричится - на сцену сейчас же "к стенке приставлю" и т.д. Вся чайная замерла, все привстали. Но кончилось благополучно. Среди ночи хозяин притушил лампу, но народ не прогнал. все задремали. Вдруг шум поезда заставил всех вскочить, кинуться к платформе, давя друг друга. оказалось - товарный. Опять вернулись. Руготня хозяев за раскрытую дверь, поговорили немного и опять затихли.
Почтовый прошел часов в 7, а дачный сейчас же вслед за ним. Мы сели на последний. Почему-то долго стоял поезд на станциях, доехали только в 4 часа. В дороге была у нас тревога относительно оплаты багажа - думали денег не хватит.
На вокзале распрощалась со своими спутниками, наняла мужика с салазками и уж еле доплелась домой - устала и замерзла. Привезла я кроме картошки молока и 3 ф. пшена. Это немного. Но поездкой я довольна. Почувствовала хоть немного теперешнее деревенское и дорожное настроение, повидала кустарей.
Росов - приятный спутник. Он не теряет бодрости, всегда оживлен, наблюдателен, разговоры с ним интересны. Кроме того, он вынослив и силен - все время нес кроме своего и мой мешок. Османцев послабее, скоро приходит в уныние и непрактичен.
В воскресенье папа заявил, что дрова кончаются и почти нет надежды достать. Решили "уплотниться". Вчера перетаскивали мебель из наших комнат в столовую.

Среда 12(25) декабря
Вчера в Институте продолжался разговор об оценках; теперь уже не особенно интересный. Отвлекались в сторону, спорили Успенский с одной стороны и Вен. Мих. с Гомоурским(?) с другой.
Сегодня утром пришла Розалия Рудольфовна, принесла мне в подарок от сестры картину на фарфоре с бархатной рамой - за то, что я как-то принесла им картошку. Очевидно это самой ей подношение.
Вечером играла в 4 руки, потом на минутку зашла в клуб.

2.04.1920 (утром)
Сегодня я все хожу и улыбаюсь: чувствую себя такой счастливой, что просто стыдно. А что, собственно, произошло? Мы были в театре с Л.А. Он во время разговора завладел моей рукой, я не сопротивлялась. Ни слова не было сказано, и это хорошо: мне кажется, что здесь ничего не выразишь словом.
Потом так хорошо было идти медленно вдоль бульваров и улиц, такая чудесная весенняя лунная ночь была, так не хотелось расставаться у нашей калитки.
Для меня это любовь действительно сильная, глубокая, дающая какое-то необыкновенное спокойствие. Кроме любви, здесь сильная вера в человека, доверие к нему. Не врывается ни одной дисгармоничной нотки.
Вчера, между прочим, он рассказывал очень трогательную историю о том, проф. Виннер пришел к выводу, что ему нужно бросить культурно-просветительскую работу, так как она теперь не нужна, и заняться деланием игрушек.

Четверг 2 января (20 декабря) 1919 г.
Под Новый год должно было быть заседание в Институте. Я опоздала - не могла сесть на трамвай. Пришла в 6 часов, и, оказывается, заседание не состоялось. В.М. был в Университете на заседании по поводу упразднения Юридического Факультета; обе докладицы (Пакшвер и Левенталь) заболели. Я застала нескольких сотрудниц и Л.В. Успенского. Поболтали немного, потом почти все разошлись. Мы с Людм. Дм. и Нат. Павл. дождались Вен. М-ча, просидели с ним до половины 11-го и решили, что это считается за встречу Нового года. Было почему-то хорошо.
Но я все-таки хотела попасть к 12 домой, пошла пешком, было скользко, я торопилась, но так и не поспела. Мама открывает двери: - "Какой у нас год?" - "1919-й. Ты опоздала". Оказалось, что я опоздала на 5 минут.
Вчера утро провела в кухне, вечером были у Гуляевой. Она тоже, кажется, решительно уезжает. Сегодня все читала. Вообще читаю теперь много: читаю одновременно "System der Philosophie@ Вундта, "Психологию" Эббингауза, "Повести моей жизни" Морозова (это к докладу); потом "византийские портреты" Диля - по вечерам. Сегодня прочла статью Яковлева в сб. Ключевскому - "Безумное молчание" - о настроениях общества в смутное время, о самообвинениях его; и как раз за чаем спор Вас. Арк-ча с мамой, а потом с Колей о том, кто виноват в нашей разрухе, - вся ли интеллигенция, только социалистическая ее часть, или только большевики. обычная теперь тема разговора.
Мы теперь довольно часто читаем вслух. Прочли недавно с великим наслаждением "Три разговора" Вл. Соловьева.

Воскресенье 5 января (23 декабря)
В пятницу по просьбе Нат. Павл. экзаменовала ее ученицу, за что получила 20 р. Потом с ней обе пошли в Институт, занялись там с Людм. Дм. библиотекой. Пришел С.П. Терновский, потом Вен. Мих. Говорили о средних учебных заведениях, потом Ы.М. рассказывал об Университете.
Вчера пол дня провела за глажением белья. Звонила Гуляева, сообщила, что ее выселяют. вчера же вечером сообщили по телефону о смерти Ив.Ив. Филинова. Папа был вчера на панихиде, мама поехала сегодня.
Сегодня с утра звонила тетя, сказала, что у них не осталось дров, нет хлеба, у нее нет уж сил жить так, просит приютить всех у нас. По этому поводу весь день обсуждали, как мы можем еще уплотниться. Заходила Розалия Руд. - их тоже выселяют, но дают им другую комнату в доме рядом: она в отчаянии, - как будут таскать вещи. Я весь день дома - шью, читаю. Сейчас должна придти Гуляева играть.

Четверг 9 января (27 декабря)
Сочельник встретили как полагается - с кутьей, узваром  и даже маленькой елочкой, сделанной Лидией Алекс. из ветки. Первый день провели почти весь дома, ходила только к Радцигам  (Вл. Фед. лежит в постели) и к Розалии Рудольфовне. Вечером в первый день приехала Эмилия Львовна - проездом в Воейково к тете Терезе. Рассказывала, что семья, в которой Лена жила в Петрограде, т. е. все дети этой семьи очутились теперь на ее шее. Их девять человек в возрасте: 1 г., 3 л, 5 л, 7 л, и т.д. вплоть до 21 г. (один сын, правда, остался в Петрограде). Отец их всех к ней отправил. Про детей говорит, что они так изголодались, что еда у них теперь единственный интерес в жизни. Они не играют, не гуляют, не ссорятся друг с другом. С утра, как встанут, идут на кухню и следят за приготовлением обеда, причем чуть не досмотришь, тащут все. Рассказывала про то, как Лена и мать этих детей были больны холерой, про смерть матери и про жизнь в Петрограде.
Вчера она уехала и вчера же уехала Люба Цафнас в Николаев, предварительно простоявши дня 2 или 3 на вокзале.
Я была в Институте, пошла, чтобы отвлечься немного от нахлынувших за последние дни житейских впечатлений, но не удалось. Был Вен. Мих.; Нат. Павл. зашла не надолго. Вен. Мих. в скверном настроении, Людм. Дм. почти больна и тоже настроена ужасно. Пришла ее мать, сестренка и подруга сестры. Пили чай, устроили елку из ветвей, наломанных во дворе. Я писала карточки к новым книгам. Трамваи эти дни не ходили. и туда и назад я шла пешком. Не запомню в Москве такого Рождества: тает, с крыши каплет.

Пятница 10 января (28 декабря)
Вчера были с папой у тети. Плохо они живут - на всю квартиру две маленькие керосиновые лампочки, холодно. Говорят, что голодно. У них случилось ужасное происшествие, о котором только при нас узнала. Прислуга тетина, Дуняша, поехала перед праздником за хлебом и упала с поезда. Спутницы ее только вчера вернулись. Это случилось уже неделю тому назад и недалеко от Москвы, но о ней ни слуху, ни духу. Вопрос с переселением к нам провалился. Митя не хочет.

Суббота 11 января (29 декабря)
Вчера опять была в Институте, переписывали программу изучения национальностей, написанную В.М. Заходил Успенский, был разговор о печатании работ Института, т.е. не серьезный разговор, а так, - мечтания. Потом были опять всякие житейские жалобы; Людм. Дм. говорит, что настали "последние времена".
Шла туда и назад пешком, по дороге обдумывала свой доклад о 70-никах.

Среда 22/9 января
Настя уезжала чуть ли не на неделю в деревню, пришлось много времени проводить в кухне, за уборкой комнаты и т.д. А по вечерам, пока сестры были свободны, все читали вслух ("Записки революционера" Кропоткина). Это и было отчасти причиной, что я две недели не открывала дневника.
Прошлый вторник я после заседания ночевала в Институте. Заседание было вялое, читала доклад М.С. Пакшевер.
Вчера было пооживленнее. Был доклад Мозжухина на тему о психологии интереса. Доклад неглубокий, но разговоры поднялись интересные. Новое, проявившее себя лицо - Кондратьев, петербургский приват-доцент, секретарь Социологического Общества.
Прошлый вторник встретилась в Институте с П.А. Гладковым (или Глазковым? - Тата), еще с севастопольским нашим знакомым; узнала его каким-то чудом. Он был у нас, завтра зайду к ним.
Были в Художественном на "На всякого мудреца довольно простоты", наслаждались очень.
Мне предлагают два урока истории в Дельвиговском училище.
Послезавтра к нам переселяются Смолины, кажется в полном составе.

Воскресенье 26/13 января
В четверг в Институте переписывали написанную В.М. программу национальностей, потом прочли ее с Людм. Дм. и жестоко раскритиковали. Ночевала я в Институте, а вечером была у Гладковых - воспоминания прошлого (о маме), Институте, о белочке живущей у них.
В пятницу утром была в Румянцевской читальне, достала "Былое", вечером - на концерт Игумнова. Он играл Бетховена сонаты по обыкновению божественно, а потом Рахманинова - впечатления не произвело.
В субботу утром на почтамте получала посылку от тети Терезы, потом опять в Румянцевку, а вечером зашла к Радцигу. Он опять лежит.
Сегодня днем большое партийное заседание (человек до 100) - нечто вроде конференции. Оказывается небольшие собрания происходят все время (с-р, кооперативов, групп железнодорожников, Моск. комитета) вызванные известием о приезде в Москву членов Учредительного Собрания.
Приятно было повидать всех старых: Веру Ив. Рудневу, которую только на днях выпустили, Н.И. Артемьева, вообще целую кучу знакомых лиц.
Но толку мало, согласия никакого. Доклад С.И. Донского - обрисовка позиции ЦК: ни вправо, ни влево, отказ от борьбы за власть, роль оппозиции. Подобного же содержания резолюция МК, выработанная с большим трудом, как заявила Ратнер, соединившая всех имеено благодаря своей бессодержательности. Выступление С.Л. Маслова с его покаянной ноткой, с обвинением и самообвинением "ведь нельзя же жить без родины" и т.д. А потом целый ряд выступлений от правых до левых. Левых, т.е. склоняющихся к соглашению с большевиками, много. Я ушла до конца. Думаю, что конец обычный: постараются во что бы то ни стало примирить всех, сочинят для этого резолюцию, за которую все подымут руки, но которая никого не удовлетворит.

Четверг 30(17) января.
В понедельник утром занималась в Румянцевке очень долго и хорошо. Вечером заходил Радциг узнать о заседании. Во вторник в заседании Института - доклад В.М-ча - результаты его исторических изысканий в области психологии русской национальности. как обычно, было слишком дедуктивно и приблизительно. Нас никого не удовлетворило, и потом до поздней ночи (я ночевала в Институте) разговоры о методе и т.д. там же ночевала С.А. Кабакчи.Утром в среду ходила на квартиру к Н.В. Давыдову - он продает свои книги, купила кое-что для Института. Хорошие эти переулки за Арбатом, и квартира Давыдова, да и он сам - особенные. Потом опять читала в Румянцевке. Напала на воспоминания Синегуба, увлеклась романтической историей его женитьбы.
Вообще это сейчас мое увлечение - настроение семидесятников и восьмидесятников, этот необыкновенный подъем, отрешение от личного. Прочла у Кравчинского о Перовской, Желябове.
Вчера была в студии, осталась довольна (пьеска Милля, инсценировка Дж. Лондона, Шоу - властелин судьбы). Сегодня давала первый урок в Училище. В классе было человек 15. Слушали хорошо, но когда просила кого-нибудь записать мой рассказ, никто не вызвался.

Понедельник 3-го февраля(21 января)
В пятницу у Гуляевой встретилась с Деминой и В. Иноземцевым. Два дня просидела дома, сегодня ходила в Румянцевку. все больше и больше поглощена своими семидесятниками. Уже план доклада вполне ясен.

Среда 5 февраля (23 января)
Вчера в Институте В.М. продолжал чтение своей статьи. После заседания все на него напали - не удовлетворяет его работа. Меня, собственно, не удовлетворяет в смысле метода.
Сегодня за чаем прочли ноту Чичерина к союзникам. Был разговор о большевиках. Вас. Арк. все надеется, что их кто-то свергнет. Мама тоже.

Понедельник 10 февраля (28 января)
В субботу концерт Метнера, Эль-Шур, Поллак. Сыграли сначала одну бетховенскую скрипичную сонату, потом Эль-Шур пела Метнера, потом Метнеровская скрипичная соната. У Метнера замечательный романс на слова "Часов однообразный бой", еще кое-что интересное, но пела плохо.
Вчера опять концерт - Орлова. Бетховена он сыграл плохо, не глубоко. Очень понравился Лист - "Кампанелла" и 12 рапсодия. Днем сижу в Румянцевской, несмотря на ужасную погоду. Работа все больше проясняется и увлекает.
На той неделе ходила по просьбе Людм. Дм. в Братолюбивое Общество и встретила там М.Ф. Холмскую. Она все та же. Много работает и бегает.
Должно быть, в Москве умирает теперь тьма народу: то и дело на улице, на концерте разговоры о тифе, о похоронах и т.д.

Четверг 13 февраля (31 января)
Мне предложили место помощницы библиотекарши В Центросоюзе. оказывается, что по рекомендации В.Р. Щетинского. Во вторник ходила туда, на этой неделе должно окончательно выясниться дело.
Я очень довольна: теперь, когда тетя здесь живет, нет необходимости сидеть по утрам дома; во-вторых, надо больше зарабатывать, тем более, что Коля собирается бросать службу. О месте библиотекарши я мечтала, жалованье хорошее (875 р.), получается кое-что из продовольствия.
Работу свою в Румянцевской читальне я кончаю завтра.
Одним словом, как и всегда судьба во-время позаботилась обо мне. Впрочем, посмотрим, может быть и не выйдет.
Нужно записаться на биржу труда - не хочется возиться.
Вчера в Институте В.М. наконец докончил чтение своей работы. Нас она совсем не удовлетворила, он это чувствует.
Народу было совсем мало: прекратились трамваи из-за отсутствия топлива.
Сегодня была на митинге учащих и учащихся в нашем Училище. Чувствуется враждебное отношение между папой (и преподавателями) и "коммунистической ячейкой". Папа излишне нервничает. Хорошо держит себя Кашинцева.

Вторник 18 (5) февраля.
В субботу записывалась на биржу труда. Это оказалось гораздо проще, чем я думала.
Вечером была в Институте; мы решили собраться, чтобы обсудить предварительно программу национальностей.
Был В.М., при нем говорили вообще, спрашивали его о программе. Потом он ушел. мы начали обсуждение, хорошо поработали часа полтора.
 В субботу же начала писать доклад (в Рум. читальне кончила!). Вчера у ученицы у меня один урок опять не состоялся (разбежались ученики).
 В Училище после того митинга, на котором я была, Коммунистическая ячейка вывесила объявление: "Некоторые преподаватели стремятся поссорить техническое училище с трудовой школой. Объявляем красный террор". Сейчас идет разбирательство этого дела, пришел кто-то даже от Культ.-Просвет. отдела ж.д.

Пятница 21(8) февраля.
Ругаю себя за то, что не записываю в дневник чаще, но ничего не могу поделать. Теперь с этим электричеством только от 7 до 11 ничего не успеваешь сделать.
Во вторник в Институте было обсуждение доклада В.М. и программы национальностей; очень было живо и интересно. Был Бердяев, появился после болезни Успенский, был (случайно) Леман. Но все они как раз самым интересным для нас - методом - мало заняты.
В четверг была на заседании школьного Совета у нас в Дельвиговском. Коммунистическая ячейка интригует против папы и Горина. папа волнуется, отказывается от учредительствования и чрезвычайно неловко ставит вопрос. Сегодня утром я из соседней комнаты слышала разговор папы с Чудаевым (одним из ком. ячейки), он от коммунизма отрекается, будто бы их осуждает, а в общем хитрит и по-видимому играет на два фронта.
Была в Институте. С.Б. Веселовский дает Институту в пользование свою библиотеку, тысяч десять томов, много хорошего. Но приходится ее перевозить на салазках. Он сам нам помогал. Потом сидели в Институте втроем с Людмю Дм. и О.А. Спасской и говорили о русской национальности.
В среду приходила Ю.В. Познякова, сказала, что выбрали новый Бутырский Комитет ПСР и просила сдать ей дела. Я сдала с облегченным сердцем.

5.04.1920 (вечером)
Вчера было первое заседание Института с новым директором - Покровским. Впрочем, он на первый раз отказался председательствовать и просто принял участие в прениях.
Был доклад Л.А. - о дисциплине. Доклад с обычными достоинствами и недостатками - с массой мысли, живой, но незаконченной, кое-где выраженной намеками. Шли домой с Мар. Влад. и обсуждали эти недостатки. Она очень метко подметила их и хорошо высказала Л.А., хотя, может быть, у нее увлечение другой стороной - формой.
Сегодня зашла в Артель-банк, в Центросоюз. В Артель-банке беседовала с Васильевским. Прежде всего он огорчил меня: "Вас провалили в нашей инструкторской коллегии (я подавала заявление о желании поступить туда на работу, которую вела Людмила Дмитриевна, - по обследованию артелей). Говорят, что пока нет заведующего, нельзя приглашать никого." Пото объявил с большим предупреждением и извинениями перед Институтом, что намечает в заведующие научным подотделом (временно) Пекарского. Ну, Пекарский напоминает мне Паганеля (или как его) из "дети капитана Гранта". Во всяком случае человек не деловой. Я высказала свое мнение, но на вопрос Л. Г-ча, совсем ли это для нас и в частности для меня неприемлемо, ответила отрицательно: я буду работать во всяком случае, только выставляю условием, чтобы была вакансия еще для кого-нибудь из наших. Указала, конечно, на Л.А. Хотя мне как-то неловко его рекомендовать, точно себя рекомендуешь. Сюрпризом для меня был ответ Л. Гр-ча: "После последнего доклада в Совете Пром. Кооперации мне Л.А. понравился, а раньше не нравился". Потом он заявляет: Вл. Ал. указывал на Вас как на кандидата в заведующие в будущем". Я немножко глаза вытаращила. Любопытно знать, кто тут сыграл роль в образовании мнения обо мне, какие слова, может быть, еще В. М-ча повлияли. Я указала, что автором проекта Научного Отдела является Л.А. Очень нехорошо вышло, что в Артель-банке проводил этот проект не сам он, а сначала В.М., потом я.
В заключение Васильевский говорит: "Ваше заявление я передал в Культ-Просв. Отдел (я просила о месте инструктора по культ-просв. работе, если не пройдет место обследователя), - зайдите к заведующему". Заведующим оказался Ал. Андр. Николаев. Это почти обеспечивает дело. Решится в четверг, если удастся устроить заседание.

8.04. (утром)
Вчера в Институте выступала с докладом о первом концентре, т.е. об анкетной методе изучения произв. артелей, перед нашей рабочей группой. Просмотрели всю анкету вместе; в общем, хорошо поработали, достигли полного согласия. Был Покровский, задал несколько вопросов, свидетельствующих о том, что он очень стремится понять нашу работу. Но его замечания, как в прошлый раз, нашей позиции не колеблют, а только заставляют высказываться яснее и определеннее. Мы им довольны - вот доволен ли он нами, не кажемся ли мы ему слишком легкомысленными.
Л.А. дал мне прочесть подобранные свои письма с фронта во время революции. У него проект - передать их с некоторыми дополнениями в виде книги как картину типичных переживаний и мыслей интеллигента. Это может быть очень интересная книга, вопрос только в том, насколько материал типичен и интересен. Я должна дать отзыв; боюсь, что не смогу быть достаточно объективной. Пока прочла три первых письма - в первые дни революции, - с  большим интересом. Пожалуй, недостает немного внешних событий и бытовых черточек. Между прочим, черта, характеризующая "бызовский дух" - называют друг друга не уменьшительными именами.
Шли домой, разговаривали о приобретении знакомств и и о друзьях, но что-то не удовлетворяют разговоры. Сегодня сговорились было идти в Новодевичий на 12 Евангелий, да погода очень плохая.

10.04.
В четверг после обеда была чудесная прогулка в Новодевичий с Л.А. Пошли за монастырь, на ж.-д. мост. Река вздулась и мутная, чтобы дойти до моста, пришлось прыгать через лужи и тонуть в грязи. Ветер был холодный и сильный, небо облачное, пятна солнечного света перебегали от одного места на другое. Но было чудесно. Потом зазвонили к всенощной, небо совсем прояснилось, такими красивыми были монастырские стены, белый собор с ... рядом колокольня, - все на синем-синем небе. Ходили по кладбищу, постояли у могилы Чехова, .... Долго не могли найти ... Соловьева. Потом искали могилу В. М-ча и тоже долго не могли сообразить, где же она. Потом посидели на скамеечке у одной могилы, потом стояли в церкви на 12 евангелиях. Домой я попала в двенадцатом часу. Разговоры все время были хорошие, легкие - вспоминали детство.
На обратном пути я упомянула, что мы переселяемся этим летом на другую квартиру - во флигель. Л.А. говорит: "Вам будет тесно, переезжайте к нам". (Ему знакомый собирается передать квартиру на Остоженке). До того и после все время говорили о хозяйстве, о домашней жизни. В конце концов нужно будет договориться. И придется взять на себя инициативу. Л.А. как-то (и давно уже) говорил, что ему всегда недостает слов, в частности, говорил он: "чувство у меня совсем не выражается". Вчера и сегодня сижу дома, мою, стряпаю, убираю комнаты.

11.04. (первый день Пасхи)
Были у заутрени в Троице-Капельской церкви. Это непременная традиция; мне нездоровилось, да и служат по старому времени, т.е. в 2, 5 часа, так что был один момент, когда подумала, было, не поцти, но потом почувствовала, что не могу не слышать "Христос Воскресе". Хороший был крестный ход. Вообще захватило, как всегда.
Ходили вчетвером; мама с папой с приезда в Москву не ходят, и мы вчера рассуждали, откуда в нас эти религиозные традиции; решили, что это атавизм.
Вообще, празднуем по-настоящему: есть кулич и пасха, убрали комнаты, надели шелковые кофточки. Решили позвать гостей, - вспомнить старые времена.

13.04.
Продолжаем проводить праздники по-праздничному. На первый день были гости: Л.А. с сестрой, Евдокия Федосеевна и Саша Смолин. Играли в рублик - вспомнили старое время. Перед тем я с Роз. Руд. часа три играла в 4 руки. Вчера были у тети, а потом я была у Вали Пулевич. Сегодня пойду к Ив. И. Гилабуцкому. Все эти дни почти не занимались, начала читать Гюйо "Безверие будущего" , да что-то плохо читается. Шила себе кофточку. Сегодня с утра переделала свой доклад о I Концентре, подготовилась к завтрашнему дню.

15.04.
Вчера заседание в Институте с моим докладом о I Концентре. Нарду было немного, но два нужных: А.А. Николаев и Л.Г. Васильевский. Васильевский приходит: "А у вас опять горе, господи?" - "Какое?" - "Да, говорят, Иос. Ал. Покровский умер". Не поверили, пошли на квартиру. Да, действительно, умер утром - от припадка грудной жабы. Жалко его, почему-то гораздо более жалко, чем В. М-ча. В. М-ч был один из немногих людей, не возбуждавших во мне никакого теплого чувства. А тут я сразу, - да и все мы, - почувствовали большую симпатию к человеку. И видно было, что он как раз такой человек, как нам нужно. И большая благодарность чувствовалась за то, что в такое трудное время пришел на помощь Институту. Оказывается, ему очень плохо жилось материально: продавал вещи, с астмой таскал дрова на 6 этаж. Он был, должно быть, удивительный человек: тонкий нравственно, добросовестный, до конца верный долгу...
Все-таки мы заседания не отменили. Возражали мне неизменный Берман, Васильевский и Николаев. Васильевский все никак не мог понять соотношения этой нашей работы и печатающегося опросника - "инвентаря". Николаев говорил умно, как всегда, но я с ним в главном не согласна.
Потом остались одни, поговорили, что делать дальше. Решили хлопотать о назначении директором Вл. Ал. Голгофского.
Не кончились еще наши мытарства, но больше, чем когда-либо, у меня уверенность, что мы справимся.
В Артель-банке меня принимают инструктором в Культ-просвет отдел; начну там работу недели через полторы. Сегодня ходила разыскивать Винавера - сговориться о вечере памяти В.М., да безуспешно. Была в Центросоюзе. Сговорилась по телефону с врачом из клиники - в понедельник пойду говорить с Людм. Дм.
Получила письмо от В.М. Резцовой, она только что узнала о смерти В.М. и о судьбе Института. Решила ехать в Москву.

16.04.
Вчера вечером была Валя Пулевич и осталась ночевать. Разговорились хорошо только поздно вечером. Кое-что интересное в ней есть. Заходил ненадолго Л.А. - по поводу печатаемой брошюры со статьей В.М. и нашим опросником. Перелешин нам очень и очень напортил этой брошюрой.
Сегодня днем ходила в лавку Сев. ж.д. за мануфактурой. По дороге (т.е. собственно не по дороге, так как это в стороне) зашла в Алексеевский монастырь. Почему-то он выглядит очень купеческим.
Вечером были на панихиде по Покровском и на выносе тела. Потом мы с Нат. Павл. зашли к Винаверу сговориться о заседании памяти В.М. Потом зашла одна в Институт, нужно было захватить оставленные вещи, - и такой меня страх почему-то обуял, - скорее схватила все и и выбежала. Шла одна по бульварам, - думала, нет, не думала, а чувствовала смерть. Уже когда подходила к дому, всегдашнее мое настроение  - слияния с миром - взяло верх и как-то от души сказала: "Господи, благодарю тебя". Но все-таки грустно, Иосифа Ал. жаль ужасно, и страшно за будущее. Просто я, должно быть, устала и нервы напряжены.

20.04.
В воскресенье были на концерте Гольденвейзера в университете Шанявского. Он играл "apassionat'у", потом Шопена, Скрябина и др. Я очень рада, что он играл "apassionat'у", я всегда люблю ее слушать, а теперь она связалась как-то с моими мыслями. Придя на концерт, я сказала Л.А., что не знаю, пойду ли, как обещала, с ним в Петр.-Разум., так как так на этот день сговорилась с врачом из клиники поговорить о Люд. Дм. В душе я твердо решила, что не пойду, что должна пойти в клинику. А после Бетховена вдруг неожиданно для себя решила обратное. Любовь сильнее всего и серьезнее всего. И так приятно отдаваться ее потоку.
Вчера утром занималась стиркой и стряпней, а после обеда чудесная прогулка - в Петр. Разум. Сначала покончили с деловой частью, побывали у Железнова и у Кулагина (последнего не застали). Железнов к нашему предложению провести в директора Вл. Ал. Голгофского отнесся отрицательно: "Научный Институт не найдет эту кандидатуру подходящей. Необходимо, чтобы директор вошел в Совет Научного Института, а Совет составляется из людей известного возраста и заслуг. Голгофский молод". Рекомендовал обратиться к Сакулину.
Меня теперь это неустройство очень мало тревожит, как-то есть уверенность, что это не помешает.
А потом, когда эти дела кончили, ходили долго по парку, сидели около пруда, вспоминали детство, игры, путешествия, говорили о будущей культуре и о многом еще.
Я неисправима, помимо моей любви и всех переживаний, связанных с нею, мне доставляет громадное наслаждение сознание своей власти над человеком. Как у него меняется лицо, когда он видит с моей стороны проявление чувства, например, когда я сказала, что решила идти в Петр.-Разум., или вчера во время разговора о квартире и будущей зиме, как блестят глаза! Боюсь, что не удержусь от желания помучить его холодностью просто для того, чтобы потом насладиться этой радостью. Но здесь страшно, слишком много души, чувствуешь, что соприкасаешься прямо с душой.

22.04.
Вчера заседание рабочей группы в Институте, немного бестолковое. Смутил нас слух, принесенный Мар. Влад., будто в Университете висит объявление о заседании памяти В М. в ближайшее воскресенье. И вообще пошли разговоры об этом заседании. Собственно в том, что оно отсрочивается, виновата главным образом я. Но не лежит у меня сердце к этому делу.
Потом слушали еще раз мой I концентр в переделанном виде.
Сегодня снова его переделала и отнесла в Центросоюз печатать. На время заброшу его, займусь религией и рядом случайных книжек, которые нужно прочесть. Шли домой, Мар. Влад. рассказывала о Покровском. Последний раз она встретилась с ним где-то в очереди за продуктами. Так грустно и больно представлять себе его стоящим в очереди.

24.04.
Вчера провела вечер в Институте с Л.А. Говорили о многом, между прочим, о нем, о его характере. "Страстная мысль" - это выражение он сам употребил, и оно очень характеризует его. Он возлагает большие надежды на поселение вместе, на будущую квартиру - в том смысле, что это даст возможность наладить работу. Говорили о том, что нужно Институту.
Я думала потом, это действительно у меня серьезная любовь, но она не отличается качественно от прежних увлечений. Прибавляется большая вера в силы и талант человека, но это, пожалуй, даже не вера, а увлечение оригинальной индивидуальностью. Вера есть, но не безусловна. И не будет, пожалуй, безусловного отдания себя, такой коренной ломки души. Я отдаю и отдам много, но самая-то сущность моей души при мне и для меня одной.
25.04.
Вчера вечером начала думать о религии (о будущем докладе), и кое-что опять неожиданно прояснилось. Нужно попробовать записать. У меня очень заметно, что значительная доля умственной работы проходит в подсознательной области.

27.04.
В воскресенье после обеда были у нас две николаевские барышни, очень много рассказывали о Николаеве. Вечером были на концерте, да что-то плохо было: и скучно, и жарко, и настроение плохое.
Вчера вечером мы Нат. Павл. были у Сакулина. Он обласкал, говорил очень долго, но быть руководителем отказался, как мы и ожидали. Потом вечером с Л.А. и Нат. Павл, пошли в Новодевичий. Были на могиле Иос. Ал. и В.М. Вечер был чудесный, но у меня на душе что-то неспокойно. Л.А. как будто тоже в не очень хорошем настроении. Есть какая-то недоговоренность и поэтому неуверенность в наших отношениях.
Сегодня должна была пойти в Артель-банк поговорить окончательно с Николаевым, но его почему-то не было, хотя он сам назначил сегодняшний день. Не арестован ли он, как арестованы сегодня Коробов, Лаврухин и другие центросоюзники?

30.04.
В среду утром разговаривала с Николаевым и с другими из Культ-просвет. Отдела, сообщила им свои довольно фантастические предложения о том, что артельная среда может явиться лучшей средой для создания общественной трудовой школы. Мысли вызвали сочувствие более, чем я ожидала. Но утверждение мое затягивается еще на неделю. Вечером прихожу в Институт и мне восторженным тоном сообщают, что есть новый руководитель. Оказалось, что С.Б. Веселовский выразил желание стать во главе Института или хотя бы принять участие в работе. Потом пришел и он сам, и мы говорили весь вечер, причем Вл. Ал. Голгофский проявил себя с ужасно некрасивой стороны мелочно-самолюбивым и нетактичным.
Вчера днем ходила на почту за посылкой и встретила Акулинина. Он, как всегда, красное солнышко. Вечером в Институте перетаскивали мебель и книги. Шла я в Институт, и опять кое-какие мысли пришли о религии.

2.05.
В пятницу вечером неожиданно явился Юрий Симзен. Просидел у нас всего с час. Их переправляют из Сибири на Зап. фронт. А вчера приехала Люба Цофнас. Вообще начинается полоса приездов - кого-то теперь ждать?

3.05.
Вчера вечером с Л.А. ходили в Сокольники, но не надолго: было очень холодно.
Сегодня приехала Мар. Вас. Резцова. Долго в Институте говорили, рассказывали ей обо всем. Она все прежняя, очень серьезная и искренняя. Ночью наблюдали лунное затмение - лазили на крышу.
6.05.
Давно не писала, нет охоты. Начинает тяготить некоторая неопределенность положения с новой службой. Сегодня была, справлялась: опять ничего не решено. Говорили уже решительно. Если на той неделе отложат, брошу и ждать, буду искать другого места.

8.05.
Вчера назначили собрание в Институте, но пришло только четверо: Нат. Павл., Мар. Вас., Л.А. и я. Я сделала доклад, предполагающийся для заседания памяти В.М.
Л.А. собирается на войну, т.е. думает, что его отправят и не хочет принимать мер,чтобы остаться. Что же, пусть едет. Хотя для меня это будет ужасно скверно. Может быть, это и не надолго. И потом, при всяких таких житейских катастрофах у меня отчасти даже какая-то радость: сметаются все мелочи, все соображения сегодняшнего дня и самое существование выступает вперед. Может быть, теперь-то мы и почувствуем, насколько нужны друг другу.

11.05.
Вчера - очень хороший вечер в Институте, вдвоем с Л.А. Он что-то захворал, повышается температура, лег на диван, я сидела рядом. Обо многом говорили. Он жалуется на плохое настроение в связи с отсутствием настоящей работы и возможности устроить свою жизнь. Говорит, что большие надежды возлагает на меня, что я на него хорошо действую, самым фактом своего существования, предупреждал, что мне со многими недостатками его придется примириться.
Сегодня я думала, могу ли я в нем разочароваться, и что я в нем ценю. Нет, не разочаруюсь, потому что заранее вижу многие его недостатки, да и знаю, что не бывает идеальных людей, да и не нужен мне такой человек. А что в нем ценно? Во-первых, то, что меня привлекло сначала, очень яркую, своеобразную, живущую своей внутренней жизнью индивидуальность; потом то, что он вчера характеризовал, говоря о своем отце, как отсутствие пошлости. Это можно понимать шире, как повышенный нравственный тон жизни, искренность, серьезное отношение к жизни, то, что заставляет верить ему, не допуская мысли о мелочном честолюбии, личных обывательских расчетах, актерстве и т.д. Третье это тонкость и чуткость мысли, то, что делает разговор с ним таким приятным. Это то, чего не было у В. М-ча, чего нет у Ник. Ан-ча и у многих, то, что есть, главным образом, у женщин: у сестер, у Стеллы Ал., у Любы Ц. И наконец, четвертое, - мы с ним принадлежим к одной разновидности культурного типа русского интеллигента. Это тип редкий, но может быть, очень ценный. Это дает нам так много общих жизненных целей, несмотря на разницу в природных чертах характера и разницу в поколении.

12.05.
Нахожусь под большим впечатлением Любы Ц о поездке ее на опытную станцию к Шацкому. Это одно из немногих мест, где уже сейчас выковывается новая Россия.

13.05.
Вчера днем была в Артель-банке на заседании в Культ-просв. подотделе. Заседание было - по подготовке II Съезда Промысловой Кооперации. Было мало интересно.
Что-то мало у меня надежды, что наладится моя работа в Артель-банке и потому вечером, придя из Института, я подняла разговор с сестрами. Сказала, чего я хочу и просила совета, куда идти. Каждая ответила характерно для нее. Лиза: "Иди инструктором в Цинделю", Леля: "иди в детский дом (приют), а осенью я тоже туда перейду". А Люба: "Вы можете устроиться на опытной станции здесь в Москве". Потом у Лизы с Лелей возгорелся длинный спор о дальнейшей судьбе Цинделевского дет. дома. Он гибнет, работа не идет. У Лизы настроение - спасти во что бы то ни стало (она очень надеялась на мое инструкторство), а у Лели - уйти и идти в детские дома. Инструкторство у Цинделя мне не подходит, да и не верю я в него что-то. Что касается работы в дет. доме, я о ней думаю давно. Это другая сторона моей мысли - о создании возможно более плодотворной обстановки для воспитания. Один путь - это концентрация различных видов культ-просв. работы, и с детьми и со взрослыми, влияние одновременно на семью и на школу, а другой - изоляция детей из семьи.
Но сейчас идти в детский дом страшновато: они все ужасно поставлены, одной нельзя работать. У Лели план - с осени взять один детский дом в свои руки и поставить там работу как следует. Пока же я, может быть, поступлю просто в дет. сад.
В институте было очень оживленное собрание, посвященное вопросу о границах социологии и социальной психологии. Доклад делала Мар. Влад., очень коротенький и из головы. Оживленным же собрание вышло благодаря присутствию одного оставленного при Университете, Зака, который отрицает самое право на существование социологии.

14.05.
Вчера Л.А. провел вечер у нас. Принес мне свою фотографию. Сначала сидели в саду, потом в комнатах; я показывала ему карточки. С каждым днем в се больше чувствуешь близость, все больше захватывает.
Потом вечером говорили с мамой и папой. Мама разволновалась, была очень рада. Сегодня с Л.А. ходили смотреть комнаты в Николаевском пер. Вошли на лестницу и наткнулись на целый поток нечистот с лестницы. Сделали все-таки подняться (квартира на 5 этаже), дошли до 2-го этажа и больше не выдержали, опрометью кинулись вон.
Поселились на Остоженке. В понедельник пойду посмотрю комнаты.
Да, в Артель-банке, конечно, не вышло. Лелька меня устраивает в детском саду.

17.05.
Вчера вечером ходили в Сокольники. Чудесный вечер был.
Перешли на ты, и вообще началась уже другая стадия отношений, настолько другая, что я вчера поймала себя на грустной (не очень грустной, но подернутой налетом грусти, как все безвозвратно минувшее) мысли о прошлом - о вечере на "Севильском цирульнике", и о еще более отдаленном - о дне 2 марта, после доклада о слухах.
Вечером разговор с мамой и папой, очень меня удививший. Я сказала, что по-моему, теперь не имеет никакого смысла венчание в церкви и мы решили обвенчаться в Комиссариате. Им это очень не понравилось, хотя оба они неверующие. Дело здесь, конечно, в непризнании Советской власти, потом в некотором мещанском преклонении перед традициями. У мамы аргумент: "Не ожидала этого от тебя, такой поклонницы традиций". Именно потому, что я поклонница традиций, что я уважаю религию, я не хочу играть комедию. Сестры одобряют меня, но немножко склоняют уступить, чтобы не огорчать их, а потом Лиза говорит: "Это может оказаться неудобным потом, для детей".
Однако у меня уступать нет охоты. Не хочется заставлять Л. проделывать то, что ему будет очень неприятно
Потом с сестрами был очень хороший разговор о дальнейшей работе, о назначении семьи.
17.05.(вечером)
Ходили смотреть комнаты на Остоженке, в Савеловском пер. Мне понравилось. Затруднение будет с печкой - ну, до зимы еще далеко.

21 мая
Погружена в мысли и заботы о будущем устройстве квартиры. Нужно бы сходить в детский сад, поговорить о моем поступлении туда, нужно заниматься, но ничего не успеваю.

24.05.
Вчера праздновали юбилей Института. Было всего 8 человек. Началось довольно вяло, были разговоры скучноватые. Некоторое время колебались, нужны ли "речи". Потом разговорились, произнесли "речи" все, за исключением Левенталя. Стелла Ал. была очень грустно настроена. Вообще особенного энтузиазма не было, была некоторая серьезность, бодрость и чувство ответственности.
А сегодня виделись с Никол. Андр. Он пришел в гости со своим караульным (вот простота нравов) к М.М. Сорокиной. Говорили долго об Институте, о большевизме. Кое-что выяснили.

3 июня
Сегодня заключили брак в Комиссариате. Пишу дневник последний раз дома. Сейчас уложу тетрадь, как уложила почти все вещи.

7 июня
Не представляю себе, что можно быть такой счастливой, что может быть у меня такая сильная любовь, что он меня так любит. Столько хороших минут, часов, такие особенные слова... Все равно этого не напишешь.
Для меня только сейчас выясняется возможность отдать всю себя, до малейшего уголка души. Как это хорошо! То, о чем я мечтала давно, то, о чем я не смела мечтать. Никогда не забуду, как он сказал в первый раз: "Я люблю тебя, Наташа".

29 ноября
Только что была у врача и узнала, что я беременна.
Ужасно досадно, что Л. я не увижу до вечера, и вообще, что нужно заниматься очередными делами (сейчас иду в артель).
Я, в сущности, давно подозревала, но боялась разочароваться.
Не знаю, можно ли быть счастливее.

31 декабря
Через полтора часа окончится Старый год. Сейчас у нас была Мар. Вас., Литочка пошел ее провожать, а я, оставшись одна, решила заняться итогами.
Этот год был самым значительным в моей жизни - и самым счастливым. Конечно, самое крупное событие его это мой брак, но и кроме того, выяснилось много, например, в отношении к науке и Институту, в отношении к практической работе и т.д.
Но все последующее как-то находится в связи с первым, т.е. с браком, потому что определенность появилась у меня именно от Леонтия.
В конце концов, действительно крупное событие одно - брак, и это исключительное событие.

27 марта 1921 г.
Восемь дней тому назад родилась наша девочка. яне буду подробно описывать ее рожденья и всех обстоятельств, с ним связанных, так как хочу начать вести отдельно ее дневник. А этот, как и всегда, останется для того, чтобы сохранить в памяти то бесценное, то единственное, что я сейчас переживаю - мою любовь. Я хочу начать писать дневник более регулярно и не так, как писала до сих пор (прочла сейчас все, написанное в этой тетради). Буду писать только об одном, хотя, кажется, безнадежная задача писать именно об этом). Нет слов, не выразить словами всей любви, тех неповторяемых переживаний, того ощущения счастья, полноты жизни, особанного подъема, которые составляют содержание всей жизни моей теперь.
Вчера мы почти в первый раз после рождения Наточки остались на полдня вдвоем. Девчурка спала и дала нам поговорить свободно. начали с делового разговора о деньгах, хозяйстве, о перспективах на будущее. С грустью констатировали трудность устроить жизнь, как нам хочется. Решили, что может быть придется помириться с тем, что мне с девчуркой довольно долго придется жить на Мещанской, что не скоро удастся нам наладить жизнь в троем, своей семьей. Л. говорит: "Я приму самое активное участие в воспитании дочки, я считаю, что мы должны ее воспитывать вдвоем". И это действительно будет так. То, чего мама добивалась от папы всю свою жизнь, то, что только создает настоящую семью - у нас это будет. Потом говорили долго - в связи с вопросом о крестьянах, - о религиозном воспитании и о традициях вообще. Я думаю, крестить будем. И попробуем дать религиозное воспитание, т.е. не предоставить себе, а именно создать религиозную обстановку. Это не будет ложью ни у меня, ни у Л. Потом, под конец разговора Л. говорит: "Вот ты говоришь: пусть второй будет сын. Это нехорошо. А вдруг будет дочка. Ну зачем обижать ее бедную; подумать только, что она явится на свет нежеланною." Нет, у меня нет сейчас уже этого желания, чтобы был сын. Я и представить себе не могу, чтобы мог родиться кто-нибудь другой, а не маленькая Наточка.
Вечером перед сном опять разговор. Л. спросил, не было ли случаев, когда он мне сделал больно и не заметил. И напомнил три случая. Один - 29 ноября, когда он в заседании Института сделал мне замечание, что нельзя читать во время доклада (этот случай я и сама не помню), а потом еще два, которые я сразу вспомнила во время рассказа. Один из них вот какой: я ночевала на Мещанской и вечером позвонила домой, как всегда. У Л. в это время был Вульф по делу и он ответил: позвони, пожалуйста через час. Почему-то я обиделась и решила не звонить. И почему-то он сразу же это почувствовал и потом все ждал, когда я позвоню - не занимался, все сидел и ждал. Он только вчера это сказал мне. И я сразу же почувствовала такую боль, как никогда. И сейчас (нервы что ли у меня немножко расстроились за это время) пишу об этом и плачу. Зачем я не позвонила, как я могла причинить боль моему любимому.
Второй случай: у нас обедали Ирина Ал. и Таня. После обеда Л. увлекся детской книжкой, которую принес Ясик, я принялась мыть посуду и почувствовала, что очень устала. Мне стало досадно, что Л. не помогает и я сказала ему довольно резко. Как только я сказала, я почувствовала, что нельзя было так говорить, я сразу почувствовала, как его резнули эти слова. И вчера он действительно в этом сознался.
Тут действительно не разберешь, кто кому делает больно: тысяча нитей протянута от души к душе и чуть натянется одна - невыносимая боль. Л. говорит: "по силе этой боли я чувствую, как люблю тебя". И это правда. Но все-таки не надо, чтобы еще в будущем такие случаи повторялись.
 Я до сих пор чувствую, что не могу измерить ни своей любви, ни его. Несколько случаев за эту зиму, - вот те, что я описала, потом раз, когда я пошла неожиданно ночевать на Мещанскую, а Л. меня ждал, я была ему нужна, так как в этот день он написал письмо Юле и хотел мне прочесть, потом разговор как раз накануне родов, когда Л. показалось, что я стала равнодушной к его занятиям, - все эти случаи мне позволили заглянуть в самую глубину его сердца и почувствовать, как я нужна ему, как он может любить. И наряду с этим моменты радости - например, при рождении девочки, радости, которой он весь светится.
А моя любовь - я о ней не могу писать. Могу сказать, что я знала, что способна на большую любовь, мечтала о ней, но никогда не думала, что может быть такая большая, такая исключительная. И не видишь предела, не видишь конца этому подъему.
"Есть две вещи, самые важные", - сказал вчера Л. - "это жизнь и любовь".
Наша девочка, я давно уже думала об этом, будет особенная, необыкновенная. Конечно, это не значит, что она будет непременно красавицей и талантливой, но что-то будет в ней, что будет ее выделять из всех людей, что будет привлекать к ней людей - это отпечаток нашей любви. Дитя такой любви не может быть обыкновенным.

26 апреля
Как раз месяц тому назад я писала дневник. С тех пор мы с Наточкой переселились на Мещанскую, вообще многое изменилось. Главное, исчезло без следа безоблачное и приподнятое настроение первых дней. Здесь как-то жизнь разбилась по мелочам; постоянное беспокойство за девочку, то, что мы здесь не дома, а главное, что у Л. жизнь разладилась и что я потеряла возможность следить за его жизнью целиком, - все это понижало мое настроение и почти довело до катастрофы.
Вчерашний разговор многое поправил, но теперь дело в том, чтобы ни на минуту не забывать об опасности потерять друг друга и бороться всеми силами.

4 мая
Сегодня нечаянно совершила преступление: хотела посмотреть дневник Ясика, который принесла нам Ирина Ал. и который лежал у Литочки на столе и раскрыла другую тетрадь - дневник самого Литочки. Он мне уже попадался раз таким образом, и теперь, как и тогда, прочла несколько строк. Теперь, собственно, прочла не дневник, а начало письма Юле, помеченное 1918 г. и вложенного в тетрадь. Тогда тоже я прочла относительно Юли. И опять, как и тогда почувствовала ужасную, невыносимую боль за моего милого, любимого. Для меня невыносимо думать, что его любовь не находила ответа. Так же больно мне было, когда он рассказывал о том, что ждал, когда я позвоню по телефону, и я не позвонила. Не знаю, то ли думала Ирина Ал., когда говорила, что испытывает по временам особенно острую жалость к Леонтию. Она немного не так это объясняла.
Моя же боль объясняется тем, что я вижу громадную напряженность чувства и вместе с тем хрупкость.

26 сентября
Об этом лете, - как это ни странно, - у меня останется впечатление, как о самом скверном времени моей жизни. Теперь начинает поправляться, но мне нужно быть очень активной, чтобы наладить жизнь, активной и во внешней жизни и внутри.
Что со мной было - не знаю. Знаю, что это была болезнь, от которой я выздоравливаю, от которой мне еще нужно выздороветь. Почему-то в одну ночь я проснулась в ужасе с мыслью о смерти. Начала думать и почувствовала, что нет ничего, что бы можно было противопоставить этому ужасу. И некоторое время это настроение продолжалось и делало совершенно бессмысленной всю жизнь. Когда же оно не чувствовалось, то было мучительное беспокойство за Наточку и невыносимое чувство расхождения с Литочкой. Что было здесь причиной, что следствием, трудно разобрать, но все это было связано друг с другом, все нарастало вместе. Главное, я все больше и больше отдалялась от Ли, чувствовала, что он совсем не знает, что со мной и не поможет.
Кризис разрешился разговором, очень хорошим, до конца, с Литочкой, когда мы ходили в Сокольники. С тех пор это ужасное настроение потеряло свою остроту. Беспокойство за детенышка прошло. Теперь она ничего, кроме радости, не доставляет. Но все-таки настоящего душевного спокойствия у меня нет. Его нужно создать.
Сейчас главное, что есть плохого, это материальные заботы, которые так опустошают душу, что не остается веры в идею, в смысл работы. И хуже всего то, что нет ощущения, что Ли помогает мне в этом деле. Наоборот, такое чувство, что он ушел в свой кабинет общественного строительства и что семья у него на втором плане. Но ведь это не так на самом деле. Он просто, может быть, недооценивает эту сторону, а я переоцениваю.
Значит, вот что сейчас надо сделать:
1) не скрывать от Литочки ни одной из моих мыслей; 2) больше надеяться на его любовь ко мне и Наточке; 3) следить за его работой и вообще почаще упражняться в том, чтобы становиться на его точку зрения; 4) побольше быть с детенышком; 5) вести такую линию, чтобы бросить службу к весне и сделать уж по-настоящему семью центром. Это все написано очень нелогично и неясно, но мне некогда писать подробно. Тут прибавились еще мысли, пришедшие после того, как я просматривала сегодня свои старые дневники. В сущности, семья для меня всегда была основным стремлением.
31 декабря 1921 г.
Если прошлый год был для меня самым счастливым, радостным и, вместе с тем, самым значительным в жизни, то этот год, пожалуй, самый тяжелый, но также самый значительный.
Что вспоминается, когда я думаю об этом годе: слабенькая больная Наточка, тяжелое чувство, что я должна оставлять ее на полдня, мамины упреки, мое метание между службой и долгом, чувство, что все дальше уходишь от Леонтия и от его умственной работы - это все летом, а осенью и зимой - болезнь Леонтия, страх за него, опять метанье, сознание, что на службе ничего не делаешь и что потеряла даже то небольшое влияние, которое имела, мысль о том, что маме трудно, сознание того, что нужно уйти и не можешь из-за материальных соображений; сознание того, что для ребенка бабушка важнее меня и в смысле установления ее режима и в смысле привязанности, а у мужа работа идет хорошо и жизнь налаживается также без меня, досадное чувство против него - и через все это и летом и сейчас проходит мучительное ощущение бессмысленности жизни, ужас перед смертью и страданиями - главное перед смертью.
За весь год одно хорошее воспоминание - неделя после Наточкиного рожденья - тогда было действительно хорошо. А перед тем ведь тоже было и досадное чувство, и слезы, и усталость, и умственная бездеятельность.
Обо всем этом можно сказать: это принесло и принесет пользу. Кое-что есть непоправимое: может быть, никогда уже не будет сознания того, что мы с Леонтием одно, никогда также не загладишь домашние неурядицы, маминого утомления, мелочных разговоров о деньгах и связанных с этим мелких дурных чувств, не вернешь и детеныша целиком себе, он бабушкин, - но все-таки во всем этом есть ценное это подвинуло вперед. Самое важное, конечно, это мысль о смерти. Я ее еще не преодолела, но знаю уже, как преодолеть и преодолею. Хорошо, что она встала передо мной во весь рост. Ведь я и в прошлом году говорила, что мой оптимизм непрочен, что он рухнет от случайного толчка, хорошо, что он рухнул без этого толчка, т.е. без чьей-нибудь смерти. Теперь я не оптимистка, но я знаю, что я преодолею смерть.
Второй урок - я узнала, что должна опираться только на себя. Леонтий сильнее меня только в одном отношении - в мысли. И здесь он мне помочь может. Строить же жизнь, действовать я должна сама, не опираясь на него. Страшно, что у него не хватит сил для одной своей задачи, наваливать на него тяжести нельзя, да и не выйдет ничего. Он настолько самодовлеющ, что все чужое с него скатывается, не задевая, а семья для него все-таки чужое, во всяком случае более чужое, чем его работа. Мое дурное настроение зависело в значительной мере от того, что я не совсем сознавала это и все ждала от него помощи. Теперь этого не будет.
Программа на будущее: во внешней жизни - продолжать службу в А.-Б. пока не найду чего-нибудь более интересного и столько же дающего материально, выкроить вечером часы для занятий стенографией и "Народной Волей", а во внутренней упражняться в активности; не лениться, не баловать себя, работать каждую минуту, побольше работать умственно, не быть мелочной, относиться к людям доброжелательней.
Победа над смертью может заключаться только в одном - в деятельной любви. Религия в смысле определенного учения не важна, справлюсь и без нее. Главное же в том, чтобы начать действовать. И потом вот еще что важно: ощущение таинственности жизни, некоторый мистицизм, который я потеряла за последнее время, потеряла, может быть, отчасти  благодаря Леонтию - уж очень он позитивен. А меня ясная картина мира удовлетворять не может. Чем дается это чувство таинственности? - природой, музыкой, любовью. Это придет само собой, я знаю.

24 февраля 1922 г.
Вчера мне минуло 30 лет. Впрочем, это чистая случайность, что у меня подведение итогов совпало с тридцатилетием. Итоги кое-какие нужно подвести именно сейчас, пока все свежо.
Я думаю, что кризис закончился, но закончился только на этих днях. Последний толчок свело чтение "Исповеди" Толстого.
Теперь я могу довольно спокойно думать о смерти, не чувствую ужаса, чувствую, хотя и не всем еще существом, что я живу, вижу интерес в жизни, строю планы.
Но, разумеется, для меня почти все еще впереди. Нужно много упражнений в деятельной любви, чтобы выросла действительно настоящая вера в Бога, нужно еще очень приобщиться к жизни, чтобы не думать о смерти. Пока я все еще от жизни в стороне, не чувствую, что я кому-нибудь нужна или мне кто-нибудь нужен.
Что же это был за кризис? Я думаю, что соединилось несколько обстоятельств. Во-первых, разумеется, нервное и умственное переутомление, вызванное напряженной умственной работой во время беременности; во-вторых, тот факт, что я не могла построить жизнь по-своему и должна была служить; а в третьих, и может быть, главным образом это была естественная остановка, вызванная сменой периодов жизни, целей. Ведь у меня просто давно не было случаев задуматься над смыслом жизни.
С окончанием курсов (с этого времени, собственно, начинается моя жизнь взрослого человека) сначала увлечение общественной работой (в Николаеве), потом наукой (в Москве) и наряду с этим все время поиски личного счастья, увлечения и разочарования. Потом чудесный год на Остоженке, настоящая любовь, ребенок. Любовь и вера в любимого человека заменила самостоятельные поиски в области общественной, а в области личной, казалось, больше нечего желать, нечего добиваться. И так бы и было, может быть, если бы не уход от меня Леонтия нынче летом. Ведь у нас с ним в жизненном опыте и в устремлениях много общего и мне при некоторой моей неопределенности и широте легко было бы заменить свои цели его целями. Это и были бы настоящие мои цели.
Но вышло не так и, может быть, к лучшему. Я отстала и направилась в другую сторону. Теперь почему-то ни теория общественного строительства, ни союз демократической культуры не вызывает во мне никакого энтузиазма. Я слушаю с интересом, легко понимаю, очень оцениваю это с точки зрения проявления индивидуальности Леонтия, - но для меня это не так важно.
Сама же я иду в сторону нравственного усовершенствования, поисков религии, устроения своей жизни, служения людям и не через науку, а непосредственно.
Мне нужны сейчас новые связи, новая работа. В старое время я мечтала бы о монастыре, а сегодня я с горькой завистью слушала доклады о высшей крестьянской школе. С завистью, потому что это не для меня. Я не могу отказаться от семьи, а создание нужной мне работы семьей гораздо труднее, может быть, даже совсем не под силу мне. Но бросить семью я все-таки не могу, может быть, семья как раз и есть мой подвиг.
На днях я бросаю службу и ближайшее время займусь собой в смысле более конкретного определения дальнейшего пути. Вопрос ставится так: или попытаться опять перейти к Леонтию, заняться наукой и семьей или идти одной - в сторону практической педагогической работы - с риском уйти совсем от Леонтия.

31 марта
Вчерашний вечер нужно запомнить. Вчера мы с Л. долго говорили и я впервые после долгого промежутка почувствовала, что мы опять совершенно вместе и идем по одному направлению.
Нужно учиться деятельной любви. Это самое важное.

Здесь в дневник вложены три небольших листка, на которых рукой Наталии Николаевны сделаны следующие выписки.
Из "Тибетского сказания"...
"...Почитайте женщину, мать вселенной; в ней лежит вся истина Божественного творения.
Она - основание всего доброго и прекрасного; она - источник жизни и смерти. От нее зависит все существование человека, ибо она - нравственная и естественная опора в его трудах. Она все рождает в муках, в поте своего чела; она следит за вашим ростом, и до самой смерти ее вы причиняете ей сильнейшее томление...
Благословляйте, чтите ее, ибо она - вам единственный друг и ваша опора на земле. Почитайте ее, защищайте ее, поступая так, вы приобретаете ее любовь и ее сердце и будете приятны Богу. Вот почему много грехов вам отпустится.
Любите также ваших жен и уважайте их, ибо они завтра будут матерями, а позднее - праматерями всего рода.
Покорствуйте женщине; ее любовь облагораживает человека, смягчает его ожесточенное сердце, укрощает зверя и делает его ягненком.
Жена и мать - неоценимые сокровища, которые дал вам Бог; оне - наилучшее украшение Вселенной, и от них родится все, что населяет мир. Как некогда Бог отделил свет от тьмы и сушу от вод, так женщина владеет божественным даром отделять в человеке добрые намерения от злых мыслей.
Вот почему после Бога ваши лучшие мысли должны принадлежать женщинам; женщина для вас - божественный храм, в котором вы весьма легко получите полное блаженство. Черпайте в этом храме ваши нравственные силы; там вы забудете свои печали и неудачи, возвратите погубленные силы, вам необходимые, чтобы помочь ближнему.
Не подвергайте ее унижению, этим вы унизите только самих себя и потеряете то чувство любви, без которого ничего здесь на земле не существует.
Покровительствуйте своей жене, и она защитит вас и всю вашу семью; все, что вы сделаете своей матери, жене, вдове или другой женщине в скорби, сделаете для Бога..."


22 июня 1922 г., Москва
Завожу этот дневник в следующих целях. Во-первых, чтобы чувствовать, что есть движение вперед., к намеченным целям и для этого изложить здесь цели и отмечать достижения. Во-вторых, чтобы жить интенсивнее, останавливаться на хороших переживаниях каждого дня. И то, и другое, собственно, можно свести к одному: ведение этого дневника знаменует победу над настроениями нынешней зимы, победу над смертью, пустотой душевной, над остановкой и замкнутостью, знаменует жизнь, раскрытое сердце, деятельность, движение вперед.
Одной из причин того, что я начинаю дневник, служит то, что я за последнее время просматривала свои старые дневники (давала их для прочтения ЛИ) и нахожу, что в них много сохранилось от меня прежней. А во мне всегда было сильно желание запечатлеть как-то уходящее.

23 июня
Сегодня радостное настроение по поводу того, что Наточка хорошо себя чувствует (после скарлатины). Вечером с Ли взаимное чтение дневников: они у нас очень разные.

24 июня.
Пока мой детеныш болен, нет никакой возможности сделать жизнь внешне упорядоченной и продуктивной. Решила я, например, вставать рано. А сегодня девочка плохо спала ночью, и утром я проспала до 10,5 ч. Свободное время только тогда, когда она спит, но она часто спит неспокойно, так что каждые четверть часа отрываешься, чтобы побаюкать ее; или тратишь это время на какое-нибудь дело для нее же. Единственно, что я делаю настойчиво, это шитье, и постепенно заканчиваю тот длинный список вещей, который был составлен еще весной.
Но в ближайшее же время, если с Наткой все будет благополучно, нужно будет приняться за регулярные занятия. Здесь дело даже не в стом, чтобы много сидеть над книгами, а в т ом, чтобы занять ими голову. Нужно: 1) к августу написать небольшой докладик о народовольцах и подготовить общий план большой работы; 2) подумать над курсом обществоведения (популярным); 3) не бросать стенографии; 4) прочесть Болдуина  и вообще понемножку читать социологическую литературу.
Чтобы не откладывать в долгий ящик, попытаюсь сегодня почитать немного "Былое".
Это работа на ближайшее время. А в дальнейшем, в целом, планы таковы: 1) большая работа о "Народной Воле": 2) выбрать себе профессию, т.е. такого дела, которое давало бы деньги, чтобы не нагружать Ли, и с середины зимы переход к такому образу жизни, чтобы не домашнее хозяйство, а заработок был в центре. Это, впрочем, возможно, если не будет беременности. Не знаю, хочу я ее или не хочу. Ужасно хочется второго, но останавливают материальные трудности, т.е. не они, собственно, а нежелание нагрузить лишнее на Литочку и на маму с папой. Что касается заработка, то тут возможны следующие пути: во-первых стенография, во-вторых шитье, в третьих преподавание и, наконец, вообще какое-нибудь место - от 10 до 4-х. Последнее нежелательно, да и трудно на это рассчитывать. Нужно остановиться на одном из трех и готовиться.

25 июня
Что мне делать с моим хорошим настроением? Это именно настоящее выражение того, что я чувствую. Почему-то необычайно хорошее настроение и хочется, чтобы оно как-нибудь выявилось, хочется пошире деятельности, побольше людей...
Вчера была Калугина (Николаевская библиотекарша, приехавшая сюда с мужем, знакомая Павочки Рубцовой), мы с ней поболтали часок в саду.
А сегодня много говорили с Ли по поводу его дневника, который я читаю, а потом о школе и народном образовании. А после сюда приехала Лиза и потом мы проводили ее, видели их колонию, все хозяйство, ее комнату. Впечатление некоторой запущенности, бесхозяйственности. Потом впечатление от леса - густого елового, насаженного рядами, похоже на постройку, на дом; и рядом светлый березовый.
Почему-то остро почувствовала, что Лиза оторвалась от семьи и живет своей очень богатой в настоящее время жизнью, которой мы не знаем. Может быть, я ошибаюсь, что у нее тут очень личное, - не И.Г. Розанов ли?
заниматься все не удается. Чуть-чуть почитала "Былое".

28 июня
Несколько напряженное настроение предыдущих дней сменилось вчера какой-то расслабленностью. Вчера голова болела весь вечер. Причина, я думаю, та, что мы вчера были с девочкой у доктора и выяснилось, наконец, относительно осложнения в почках, которого я так боялась. Оно действительно есть, но очень незначительное и не представляющее опасности. Нужно только некоторое лечение.
Значит, можно сказать, что девочка перенесла скарлатину благополучно.
Я все не занимаюсь. Эти дни была в городе, купила книг и отослала в Николаев, много времени провожу с Наткой в саду, кончила читать дневник Ли.
Вчера встретила Ю.В. Познякову; рассказывала, что была на эсеровском процессе и почему-то пришла в необычайно радостное настроение.
Из-за карантина Леля не живет дома: Литочка переселился в ее комнату, - и сразу почувствовалось, что отошли друг от друга. Мы как-то редко говорим друг с другом, часто не знаем, что другой делает. Сегодня он высказывал опасения, что зимой при многолюдстве трудно будет заниматься и сказал, что хорошо бы снять комнату где-нибудь отдельно специально для занятий. Я вспомнила, что в прошлом году он отверг подобный проект, сказавши, что это отдалит нас друг от друга. Впрочем, и теперь ничего не выйдет, я знаю. Но как бы сделать, чтобы ему детеныш поменьше мешал?

1 июля
Мешало писать дневник отсутствие электричества. Выключили за невзнос платы.
За три дня вот что нового: начала заниматься, т.е., вернее, стараюсь все больше и больше занимать свою голову "Народной Волей", говорю с Ли, читаю понемножку, подбираю материал. Второе. - Ю.А. Тиличеев предложил мне сделать доклад о Высшей кр. Школе в Институте Инстр.-Орг. Я сначала, было, хотела отказаться, а потом раздумала. Для меня это случай еще раз поговорить о ней, вспомнить мысли, раздобыть и разобрать материал. А прочесть легко: им немного нужно.
Третье: с Ли благодаря взаимному чтению дневников несколько хороших разговоров и вообще ощущение постоянного сближения, которое мне освещает жизнь. Вообще настроение бодрое, деятельное. Делаю гимнастику, днем стараюсь ни минуты не проводить праздно. Очень интенсивно переживаю написанное в дневниках Ли.
Детенышек прелестен, весел и оживлен, как никогда.

3 июля
Вчера чудесная прогулка в Покровское-Стрешнево на поезде, потом пешком до Петровско-Разумовского. Там думали сесть на трамвай, но очень большая очередь была; пошли пешком, зашли к Лизе, а от Бутырской заставы на трамвае.
Насколько интереснее такие прогулки - с маршрутом, с большой ходьбой, - обычного посещения достопримечательных мест.
Сегодня была Ирина Ал. и мы говорили о семье и яслях, о браке. У нее очень парадоксальная мысль и мысль такая же страстная, как у Ли. Меня давно занимает определить, в чем характер Ли. Мне кажется - это активная мысль, т.е. стремление переработать мыслью весь жизненный опыт, именно мыслью, а не действием. А так как Ли по природе человек очень социальный, даже редкий в этом отношении, т.е. он с особенной силой чувствует давление на себя общества, то у него мысль работает именно в этом направлении. И кроме того, - это его талант, то, что помогает объективировать то, что создает объективную ценность его мысли, это ее большая острота и отчетливость. Вместе с активностью и жизненностью это дает много шансов для успеха. Но Литочка и сам знает, - и это правда, что он не практический деятель, не организатор; он может казаться хорошим организатором на фоне общей бездарности и невежества, но все, что у него есть, это благоприобретенное; таланта у него в этой области нет.
У Ирины Ал. много похожего. Та же активность мысли, еще большая ее связь с жизнью и еще большая социальность в натуре. Но в мысли более или менее отвлеченной она несколько беспомощна; зато в ее распоряжении средства художественного выражения. И в этой области она сильнее всего. Зато, по-моему, она безнадежно запутывается и калечит свою жизнь, пытаясь осуществить свои мысли на практике.
Интересно мне, верно ли я определяю их.

4 июля
Пошла в Артель-Банк с целью узнать, где найти Кроткову т застала там ее самое. Разговаривала с ней о Высшей Крестьянской Школе, о Кооперативном Институте. Разговаривала с Н.И. Басовой и с Халтуриным (об артели "Обмундирование"). Достала протоколы совещания по Высш. Кр. Шк. Впрочем, мой доклад, кажется, не состоится.
Вечером немного занялась стенографией.

10 июля
Прошлую неделю как-то немного распустилась, не работала умственно, а потому и не хотелось писать дневник. Совсем не занималась, а все свободное время шила пальто. Была с Колей и Вяч. Георг. в кинематографе и там чуть не заплакала, не во время картины, а в антракте, слушая музыку в фойе и смотря на музыкантов. Почувствовала какое-то страшное несоответствие между этой залихватской музыкой и самими музыкантами... впрочем, это не выразишь.
Вчера после обеда ходили гулять с Ли, папой и Борей. Доехали на трамвае до Алексеевской водокачки, а оттуда пешком за Яузу, а потом через Сокольники домой.
Сегодня начала готовиться к докладу о Высш. Кр. Школе и сразу почувствовала удовлетворение после пустоты той недели.

13 июля
Приехала (третьего дня) Павочка Рубцова и на несколько дней уехала в Калужское Отделение Опытной Станции. На днях будет у нас. Она, кажется, совсем не изменилась.
Вчера была у нас Марья Вас. и на минуту забежал Ник. Леон. Мухин. Я, впрочем, мало с ними была, так как девочка опять больна. И вообще я была вчера выбита из колеи. Но сегодня девочка лучше.
Делала сегодня доклад о В. Кр. Школе. Слушателей было человек 14. Не совсем довольна собой, но довольна вообще тем, что выступила, что как-то проявила себя.

15 июля
Вчера переселились домой (после карантина) Леля и Вася. С Лелей вчера разговор о ее работе, о посещении родителей.
Сегодня и Лиза дома.
Я много шью. Задалась целью научиться шитью. После своего пальто, сшитого с помощью матери Гуляевой, принялась за брюки Ли - совершенно самостоятельно.
Немного занимаюсь
Детеныш все еще не совсем здоров.
С Ли эти дни мало видимся и разговариваем чуть ли не те только 10 мин, когда я сделаю ему массаж. Он много занимается.

22 июля
В который раз в жизни записываю в свой дневник фразу: нет, вести аккуратно дневник мне не под силу.
Всю эту неделю (и даже больше) много шила. Сшила брюки, вышло не особенно удачно, но носить можно. Теперь шью платье маме. Это все шаги вперед.
Но шаги вперед есть только в этом направлении. Занимаюсь мало, гораздо меньше, чем хотелось бы. Мысль не работает в том направлении, как хотелось бы. Вообще нет напряженности, высокого настроения. А возможность его есть: каждое утро просыпаюсь с ожиданием чего-то хорошего, в бодром хорошем настроении и почти никогда не ложусь спать в таком настроении, И даже среди дня оно редко бывает.
Очень мало видимся с Ли, чувствую, что он от меня уходит. А это ведь сейчас единственный путь для пеня для проявления себя. Ловлю себя на том, что жду его со службы и думаю: вот это, вот это нужно сказать, такою-то мыслью поделиться, а он приходит, и как-то поговорить некогда, и мысли куда-то уходят.
Сейчас я на него немного в обиде за то, что он сказал: "я завтра (завтра - воскресенье) куда-нибудь отправлюсь", не подумав обо мне.
Очень много думаю о нашем будущем самостоятельном доме; с завистью сейчас услышала, как Боря рассказывал про нанятые им комнаты для своей семьи. Вообще я всегда считала, что то, что мы живем вместе, упрощает хозяйство, что это выгодно. Сейчас же мне такие соображения приходят в голову: у нас хозяйство очень усложняется тем, что семья не только большая, но и сложная, разнообразная. Обычно семья ориентируется в своем порядке жизни главным образом по одному, например, по отцу, который в определенное время уходит и приходит со службы.
У нас же никто ни по кому не ориентируется и никто ни с кем не считается, да и не может считаться, потому что дела разные и у всех одинаково важные. Утренний чай пьют с 8 до 10 часов, обедают с 2 или 3 до 6 и ужинают с 9 до 1 часу.
В промежутках иногда завтракают и пьют чай.
Каждый день кто-нибудь берет завтрак с собой, несколько раз в неделю кто-нибудь уезжает на весь день и берет соответствующее количество провизии. Особо снабжается съестным Лиза.
И наконец, особо питается Натка. Никогда нельзя заранее сказать, сколько человек будут сегодня обедать и на сколько человек оставить ужин.
Одним словом, картина получается достаточно эффектная. Ясно, что наладить такое хозяйство можно только героическими усилиями. К этому прибавить тесноту в квартире, папиных посетителей, Манину глупость, постоянных приезжих, Наткины болезни, да и вообще болезни, которых в этом году много. Вопрос, насколько поможет разделение на две семьи.

28 июля
В воскресенье - хорошая прогулка вдвоем: в Лосиноостровскую на поезде, оттуда пешком в Богородское и на трамвае через Сокольники домой. Радуга чудесная. Разговоры о том, что нам нужно чаще видеться и разговаривать и как это устроить. Встреча с В.П. Прозоровым, который приглашал в колонию Арманд, где он работает.
В воскресенье праздновали Лелины именины. Я, впрочем, мало участвовала.
Приехали Лидия Ив. и Оля Фадеева. Была Мар. Вас., играли в крокет. Сегодня были с Ли, Павочкой и Лелей в Морозовском музее, смотрели иконы и фарфор. Хорошее впечатление.
Я кончила маме платье и сшила себе. Получила заказ от Лели: переделать ей воротник у платья.
Вообще же принимаюсь за занятия, шить на время прекращаю.

2 июля (вероятно, 29 июля?- Тата),
скорее - 2 августа
В воскресенье - прогулка вдвоем до Вешняков по жел. дор., потом на Кусково, в Измайловский зверинец и через Бланригу(?) к Преображенской заставе, откуда на трамвае домой.
Вот уже несколько дней пришлось походить к Тане (она в больнице) и по ее делам. Совсем не занимаюсь, так что даже пришла сегодня в дурное настроение.
Третьего дня была Евг. Вл. Погосова - ничего после ее посещения не осталось.

29 августа
Не пишу дневник, и это создает некоторое недовольство собой., так как решение было принято.
За это время отмечу, во-первых, нашу звенигородскую прогулку. Выехали в пятницу 18-го по Виндавской дороге в 5 ч. вечера. Дорога к Ир. Ал., вечерняя прогулка с ней и ночлег. Потом утро, выход из еще спящего села и дорога (22 в.) до Звенигорода. Тут ряд сменяющихся картин: прямое шоссе за селом, первый вид вдаль с такой же прямой дорогой, потом лесок, выход из него и открывшаяся долина с деревнями и белеющими церквами (разговор об "обществе хорошей жизни"). Остановка на Москве-реке, умыванье, котенок из ближайшей деревни - Аксиньина, который съел наше мыло. Потом чай в Козине, мужики-молотильщики, закуска и выпивка (мужиков); отдых после Козина. Дорога вдоль реки, овраги, отдых у ручейка, план поселить Семеновых. Город, поиски экскурсионного бюро, экскурсия Ц-за, Елагин. Дорога в монастырь, разговор о социологии обыденной жизни (вино). Монастырь, ожидание экскурсии, объяснение Елагина, вид от монастыря. Ночлег в чайной. На следующий день осмотр в монастыре собора, скит, обед в гостиннице. Дорога к Голицыну, грибы.
Дома были поздно вечером в воскресенье.
Отмечу также появление у нас А.Д. Лазарева, товарища Ли по продпути и вчерашний разговор с ним о перспективах и поросятах. Потом вечером разговор с Ли о гениальности.

3 апреля 1923 года.
Ли уехал на две недели в санаторию. Как всегда, первые дни без него - ощущение полного отдыха. Я только сейчас задумалась над этим ощущением. Происходит оно, во-первых, благодаря тому, что по-настоящему отдохнуть можно только тогда, когда остаешься одна в комнате (детенышек не в счет). А потом вообще или Ли меня держит, или я себя держу по отношению к нему (не знаю, как правильнее выразиться) все время в несколько напряженном состоянии. Я не могу ни на минуту быть равнодушной к его настроению, не замечать его присутствия, или его отсутствия (если знаю, что он скоро должен придти).
Третьего дня (накануне отъезда) у нас был разговор, которым я осталась ужасно недовольна. Недовольна я своим поведением, неясностью своих мыслей, необоснованностью суждений. Началось с того, что он неожиданно собрался вечером к Ник. Андр., а я упрекнула, что он вообще теперь не может сидеть дома. Перевели разговор на общие темы, запутались... да так, по крайней мере, для меня ничего не выяснилось.
Сегодня я в связи с каким-то хорошим сном, который уже забыла, думала о своей будущей работе. Подрастут ребята, нужно приниматься за дело, за какие-нибудь профессиональные занятия. Для меня тут вопрос очень осложняется тем, чтобы не отойти от Ли, от его работы, а кроме того, тем, чтобы не бросить семью. Но во всяком случае в каком-нибудь "Отделе Нормализации" я бы чувствовала себя не на месте. И вообще на работе в каком-нибудь центральном учреждении, стенографисткой, например. Школьная или внешкольная работа в каком-нибудь виде и не инструкторство, а свое маленькое дело - вот мое место. Поживем - увидим. Будущей осенью я параллельно с "Народной Волей" примусь за тему о школе, как организационной проблеме.

5 апреля
Вчера заходила ненадолго Вера Вадимовна и смутила меня советом (собственно не советом, а рассказом о себе) не устраиваться в больницу, а родить дома. Если бы у нас не было так тесно!
Эти дни я живу несколько "пусто", но хорошо отдыхаю. Читаю "Воспоминания" Овсянико-Куликовского, которые мне очень нравятся. Вечером с Лизой разговор о религии в воспитании. В общем, мы согласны, только я больше подчеркиваю значение традиций и необходимость активно выбирать из них педагогические средства, а она говорит о том, что мы не знаем души ребенка, рискуем сделать ложный шаг и т.д.

6 апреля
Говорила с Ли по телефону.
Днем возилась со стряпней и несколько устала. В общем лениво и равнодушно настроена.

9 апреля
Праздники, бесконечное количество народу, целый день угощение. Я бездельничаю сплошь, даже не шью. Читали вслух "Хулио Хуренито" Эренбурга; значительная вещь.
В субботу приехал брат Ли - Тимофей. В нем есть милые черты Литочки, но он значительно менее интересен. Первое, что в нем бросается в глаза, это молчаливость.

10 апреля
Оказывается, за эти три дня у нас перебывало 17 человек гостей, из них некоторые (Манюся и Мария Еф.) прожили по 2 суток. В общем, все это скучно и нервирует. Девочка, и та разнервничалась и стала капризной.
Сегодня вечером наслаждаюсь тишиной и одиночеством (после 11 часов). Ушла последняя гостья Н.В. Балдина, и наших никого почти дома нету.
Была у доктора. Все обстоит благополучно. Предсказывает, что будет девочка (по размерам). Не советует родить дома.
В то время, как я у нее была (в консультации), ее позвали в другую комнату. Пришла, рассказывает, что ребенок умирает от воспаления мозга. Ребенок единственный, мать растерялась совершенно.

11 апреля
Забыла написать, что все новые игрушки я спрятала, спрятала и старых кукол. Кукла у нее теперь одна - сшитая тетей Лелей. Кроме того, Мишенька и ки-нюнинька, тоже сшитые, резиновая собачка, сшитый мячик, самовар и чайная посуда, Ванька-встанька и много всякой старой дряни: половинки яичек, чашечки, чурбачки, кубики и кирпичики и т.д. - полный ящик от комодика.
Да, я забыла про столик и стулик.
Я стала время от времени играть на пианино. Она подходит каждый раз: "Натака будет слюсать"\. Натака будет тоже иглать". Подставит скамеечку, залезет, тихонько барабанит, если я не прогоняю, или смотрит на мои руки.
"Мама, сто ты иглаесь? Какую ты песню новую иглаесь?" Потом начинает петь, аккомпанируя себе на пианино и серьезно смотря в ноты (обезьянничает с моей двоюродной сестры Наташи, которая несколько раз у нас пела, аккомпанируя себе). Поет громко, протяжно, без определенного мотива, повторяя случайные слова, иногда сочиняя их. Вот, например, из сегодняшнего пения я уловила: "Палка лежит, палка не мешает, она будет смотреть на палку"... Потом "Вася пошел к дон-дону..." и еще несколько фраз, по-видимому, чисто случайных. Сегодня мы уловили, что она "Чижика" поет на настоящий мотив. Поет она его так: "Чижик, чижик, где ты был? - Маме печку затопил".
Вторая строчка возникла из ее собственной болтовни о том, что чижик будет печку топить; я ей подсказала рифму.
Потом я сыграла ей на пианино несколько мотивов. Она узнала "Чижика", "На солнце кошечка лежит" (она запомнила эту песенку только на днях), "Топи-топи" и "Во кузнице". Не узнала: "Уж я золото хороню". Делает умозаключения: "Натасиньска умная, значит, мама любит" (подразумевается: "мама любит умных"). Впрочем, иногда бывает несколько иначе: "Мама умных любит, значит, мама любит Натасиньку". Со словами "умная" и "послушная" у нее что-то уже связывается. (по ошибке написала в свой дневник то, что предназначалось в Наточкин. Придется переписать туда. Сюда же напишу только, что приезжал на несколько часов Ли, говорили о новой квартире и о многом. Почему-то в конце мне показалось, что он недоволен чем-то).

13 апреля
Лиза читала мне очень интересную характеристику одного мальчика из их сада, составленную ею по дневникам. Маленький организатор. Гина(?) Ал. Михайловский(?).
Читаю я письма Короленко и думаю по поводу их о нескольких вещах. Между прочим, о жизни в столице и провинции. Интересно, считал ли он, в конце концов, удачным и правильным свое поселение в Полтаве?
Павочка звонила вечером, подняла опять разговор об этой дурацкой истории с М.С. Киреевской. Я стараюсь здесь держаться как можно миролюбивее и, вместе с тем, как можно меньше входить в дело по существу. Я сознательно отклоняю от себя какой-либо суд.
Принялась за стенографию, сижу по часу каждый день; стараюсь вообще не очень бездельничать. Играю на пианино. Настроение спокойное и ровное, может быть, несколько притупленное (нет активности). Раздражает несколько отвратительная погода. Сегодня 6 раз принимался снег идти.

14 апреля.
Вечер провела с гостями сестер: Гильдой, Манбсей и Ал. Ал. Селезневой. Завтра приедет Ли.

15 апреля
Приехал Ли, очень посвежевший и загоревший. Днем были Вера Вад. и Тим. Ал., вечером Лев Игнатьевич. Мне что-то надоели чужие люди, - выбивают из колеи. Опять весь день бездельничала, только поиграла хорошо: начала учить I сонату Бетховена (последнюю часть).

16 апреля
Детенышек капризничает, долго не спит, Ли пришел со службы поздно, отказался от еды, лежит с головной болью. Очень все это досадно! У Ли на Оп. Ст. непрятность - назначили служащего без его ведома. По-настоящему, хорошо бы плюнуть на Центросоюз и уйти.
Оказывается Тим. Ал. здесь в Москве потому не ест белого хлеба, что все время думает о том, что у Вадимчика его нет. Чисто Бызовская черта и нехорошая, так как в этом - признание слабости: лучше я сам откажусь от того или другого, чем поставлю себе целью добиться этого для своего сына. Человек, который был бы уверен в том, что через год, или два у его сына будет белый хлеб, не стал бы так поступать. Ли несомненно сейчас так не поступит, хотя вообще-то он мог бы так сделать.

17 апреля
Третьего дня у Ли почти весь день были чужие, вчера он весь вечер пролежал с головной болью и в дурном настроении, сегодня его нет дома (уже двенадцатый час). Одним словом, у меня начинается прежнее недовольство: мы почти не видимся, совсем не говорим друг с другом, живем порознь. И главное, большой вопрос, удастся ли изменить это в будущем.

18 апреля
Сегодня полдня просидела Марья Вас. говорили главным образом о ней, о ее отношении к социологии и к работе кружка. В общем, она потеряна для нас безвозвратно. Голова у нее работает только в области литературы. Очень определенно она отказывается от каких бы то ни было докладов, даже рефератов.
Нам всем, сотрудникам Исторического Института предстоит держать экзамен по экономическому материализму не позже осени.
Вчера я несколько нервничала с детенышем, пришла в отчаяние, что он у меня не спит, шлепнула его даже и вообще плохо себя с ним держала. Сегодня постаралась быть спокойнее; на девочку это очень действует.

28 апреля
Много разговоров о будущей квартире, ходили даже смотреть кое-что по газетным объявлениям. Квартиры так невероятно дороги, что, пожалуй, нам совершенно не под силу. В связи с этим проект поселиться и на зиму на даче.
Я очень хорошо себя чувствую, спокойна, но надоело бездельничать и ждать рождения детеныша (еще недели 3). Голова хорошо работает. Недавно днем подобрала материал о Перовской, а ночью (не спалось) очень обдумала, как переделать всю работу. Начать нужно с постановки вопроса о личности и обществе: личность, как продукт среды, личность, воздействующая на среду. Проследить первый процесс, т.е. образование личности из среды в подпольной боевой организации (тип революционеров-конспираторов). Потом обратный процесс: методы действия революционеров и в связи с этим разные их типы. И те же процессы на отдельных личностях.

8 сентября
Сижу одна дома, все остальные на именинах. Со мной только Соня, да ребята, т.е. Дуня, Вася и мои две. И чудесное настроение, несмотря на то, что было несколько трудно: Софочка немного нездорова, а Наташка ужасно долго капризничала прежде, чем лечь спать.
Сначала Соня рассказывала о своей поездке в деревню, о своем женихе. Потом мы слушали прямо потрясающий рассказ Дуни о том, как умер от голода ее отец.
Она начала рассказывать после ужина и, видно, не могла остановиться сама, пока не кончила, не пережила снова всего. Да и мы слушали, затаив дыхание. Соня бросила мыть посуду, сиди и у самой слезы на глазах. Вася уже лежал, открыл широко глаза и слушал. У меня Наталья раскричалась в постельке, я вынесла ее на руках к столу и держу, чтобы не плакала.
Так и видишь эту девочку одну в избе с больным отцом. Видишь, как он утром стал топить печь и не мог растопить, как она его уложила, как он уже совсем умирал, а она села напротив на печку и плачет... "Кричу, визжу даже, чтобы кто-нибудь услышал и пришел, а никто не слышит"... Как она бежала сказать о его смерти тетке: "Бегу, а сама падаю. Упаду, встану, отдохну и опять бегу. ПРибежала, а они за ужином. Они еще ничего жили: хлеб у них пополам, сало. Посадили меня, накормили, наелась я сразу за все дни..." Как ее отправили в Оренбург в приют. Пришла она: "Комната полна детей, тесно-тесно сидят друг к другу, и у всех вши!..." И решила она из приюта бежать. Но тут пришлось прервать рассказ из-за глупой Натки.

16.10.1923.
Мы переехали в Салтыковку.
Закончился целый период жизни, начатый с рождения Наточки, неудачный, плохой период для меня (Хотя, конечно, я сейчас не вижу его хороших сторон).
Я чувствую себя совсем другим человеком, все время пробую свои силы, знаю свои недостатки, и это все очень реально, конкретно. Москва совсем далеко, и туда не тянет, люди московские не нужны. Нужна из них, пожалуй, мама, а главное, нужны свои: мой любимый муж, мои родные детенышки.
 Сейчас 10 час. вечера, даже позже. Ребятишки спят, Дуня улеглась. Я жду Ли, который прошлую ночь провел в городе. Только что прогудел паровоз в Салтыковке. Идет дождь. Может быть, он и не приедет. очень жаль будет.
Я ему приготовила ужин хороший, так хочу его видеть.

1 ноября
Основной недостаток нашей новой жизни это то, что я очень мало вижу Ли. Он или в городе, или за книгами, или с Наточкой, которую он, по его словам, он только здесь приобрел. А для меня остается мало, почти ничего не остается. Естественно, что от его занятий я теперь стала еще значительно дальше, чем была, а он поглощен ими, как никогда. Естественно, что ему мало интересны все хозяйственные и ребячьи мелочи, которыми полна моя жизнь.
Я думаю, что с этим ничего не поделаешь и мирюсь до некоторой степени. И еще надеюсь на праздники, которые себе устроим, может быть, даже на Рождество.
Жизнь в одной комнате имеет то преимущество, что сохраняется, иногда, правда, досадная и мешающая, близость. Хорошо, что я его теперь хоть слышу через тоненькую перегородку.
Первое заседание кружка, которое было у нас в прошлое воскресенье, хоть и произвело очень благоприятное впечатление вообще, но привело меня в уныние по поводу меня самой. Нужно начать заниматься.
Вообще мне недостает многого. Есть то, что я считаю главным: наслаждение каждым моментом - прогулкой, детенышами, комнатами (хотя появились прекрасные сны - признаки дневной скуки). Но я ленива, нерешительна, беспорядочна. Со всем этим надо покончить.

15 ноября
Стоят чудесные солнечные дни. Сегодня в первый раз выбралась погулять одна, ходила 1,5 часа и думала о буржуазной семье и о себе, т.е. о том, что мне делать, как строить жизнь.

10 февраля 1924 года
Находят, что я ужасно засиделась в Салтыковке, опустилась, все жалеют меня. Однако, я давно не чувствовала такой полноты жизни, как теперь, - полноты любви к моему дорогому единственному Ли и к моим двум милым девочкам, и полноты и ясности мысли, особенно мысли. Я никогда еще так уверенно не думала и так ясно не сознавала своих целей.
Вчера прочла книжечку, - (не помню автора) - о повестях Белкина. Книга, как будто и не обладающая исключительными достоинствами, затронула меня. Здесь дело в основной мысли - в вере Пушкина в стихийную силу, в судьбу, не зависящую от воли людей. За последнее время у меня, наряду с развитием активности и веры в свои силы, развивается и это чувство. Меня судьба страшит, гнетет все время, страх нужно преодолеть, но не закрывая глаз на судьбу. Преодоление должно быть не рассудочное, а религиозного типа. Но это очень трудно, чтобы не было простое закрывание глаз.

10 марта 1924 г.
Очень странно, конечно, что поводом к теперешней записи в дневник является тот факт, что из столярной мастерской прислали стол для столовой, и я смогла взять свой столик и начать приведение в порядок своего имущества. Но это так: ужасно велика власть вещей над людьми.
У нас новая квартира, просторная, светлая, удобная. Идеальная детская, у Ли чудесный кабинет, свой садик и много всего другого. Холодновато пока, Фофик простужен, - вот что портит. Но это скоро пройдет.
Я очень устала (ребятишки хворали, переезд и неустройство отняли много сил), но настроена хорошо.
Нужно приниматься за занятия.


Нету таких удивительных мальчиков,
Нету ни в Африке, и н ни в Америке,
Нету в далеких просторах арктических,
Нету на влажных равнинах тропических,
Нет ни в Австралии, ни в Полинезии.

Ни Туркестан, ни Китай, ни Япония,
И ни Борнео, ни Ява, ни Целебес,
Мадагаскар, Гвардафуй и Капландия,
Англия, Франция, Бельгия, Латвия
Этаких мальчиков больше не видели.

Тигры, слоны, бегемоты и страусы
Выйдут из леса, из леса дремучего,
Вытянут головы к небу высокому
И закричат человеческим голосом:
Ах, какой мальчик у них удивительный!