Освежающее Донское утро всем своим видом показывало, что ничего особенного в природе не случится и не произойдёт… даже дождя не предвидится. Виктор Иванович решительно, но не совсем уверенно, странно, но направленно спускался по лестнице крыльца. Слегка пошатывало и поматывало, а на последней ступеньке это что-то даже хотело нашего героя уронить. По мозгам било противное "Застукали", а ведь его действительно вчера жена застукала с Катькой из соседского двора, но сушняк перебивал настырно и упорно откладывал все прибегающие чувства на задний план. Встав на четвереньки, обхватив, не-ет нежно обняв ведро обеими руками, словно это было что-то уж совсем милое и родное, Виктор Иванович неистово вылакал почти треть посудины. На всю округу закрякало, зафыркало, заохало и заэхало! Затем больной на всю голову опустил её же в ведро. Буквально через несколько секунд наш герой хотел было крикнуть в небо от нахлынувшего внезапно минутного облегчения, а следом бесшабашно вскочить в Четверку и помчаться к своей любимой на стороне женщине, которой ещё давеча обещался прибыть немедля сегодня утром, но в небе он вдруг увидел взлетающий топор. Внезапно в глазах обозначился резкий фокус, а в мозгах появились первые признаки трезвого ума. От увиденного мокрые волосы на голове встали дыбом и проткнули русыми иголками прилетевшее облако, уши обвисли, правый глаз задёргался, а нижняя губа отвалилась до самого подбородка!
То что он узрел, потрясло до самой до бесконечности. Его супруга, милое и нежное создание,со всей своей бабской мочи пробила обухом топора лобовое стекло автомобиля, а следом раскрошила и заднее. Вера поправила ситцевый сарафан и показала ненаглядному мужу своему довольно смачную фигу! Не дожидаясь ответа, она удивительно скоро скрылась за дверью летней кухни. Картина была очень даже неприглядной и Виктора Ивановича внезапно осенила мысль, что убили не его машину, будь эта техника неладна, а его человеческое самосознание, его душу, не поруганную честь и самое главное свободомыслие!
- Соблаговолите объясниться, если вы ещё считаете себя дамой моего сердца,- чуть было не вылетело из вывернутого наизнанку рта.
Но увы, через всю пойму Великого Дона летели чудовищные обороты русской речи:
- Падла-а! Нюх потеряла, чи шо?
Виктор Иванович одним прыжком вскочил на ноги! Глаза загорелись, наливаясь кровью, как у тех быков на аренах Колизея, показалась пена, и нога, словно копытом ударила об землю. Он понесся скорее ветра, помчался быстрее пули и даже мысли, но встал, как вкопанный... В ту же долю секунды окно разбилось напрочь, а из внутреннего помещения по направлению в лоб Иваныча вылезло двуствольное охотничье ружье! Никогда бы наш герой не подумал, что вот так вот запросто его верная супруга Верочка встретит своего благоверного с ружьем из окна.
- Тико сунься, зараза! - диким голосом, наполненным достаточного ужаса, орало заряженное ружьё.
- Пшёл вон… пристрелю, скотина! - тихо и с расстановкой говорила Вера.
Такого качественного и разностороннего опохмелья у хозяина дома не было ни разу в жизни. Он, собственно, даже и не понял до конца, что же на самом деле произошло? О любовнице теперь не могло быть и речи. Дело даже не в автомобиле, будь он не ладен, а в том, чтобы как теперича не оконфузиться на стороне после такой нервотрёпки.
- Ну, их в баню… бабив этих! – только и сказал он.
Виктор Иванович сплюнул в ноги и, повернувшись, пошёл по направлению к воротам. Шёл словно приговорённый к расстрелу: долго, нудно и переживательно.
- Черт знает, чё у неё на уме? Может она с ума сошла, - думал он про себя.
Подойдя к забору, приговорённый повернулся, но, увидев в окне торчащее ружье, прыгнул со всей возможной прыти за калитку и крикнул, что было мочи:
- Щас милицию вызову, сука!
Ой как завертелось, ой как закружилось. Ведь ни думал, ни гадал наш герой, что сегодняшнее утро преподнесет сразу столько непредвиденных сюрпризов, что обрушится на него непредсказуемый град новых удивительных впечатлений, что втемяшатся в голову новые мысли и откроются потаённые думки о проявлении новых черт характера своей родной жены.
- Неушто пристрелила бы? – долбило, как из пулемета, в башке Ивановича.– Да, как бы она смогла, баба? – на ходу перебирал он одни и те же слова, не видя никого вокруг. – А ведь смогла бы… точно смогла!
- Кум здорОво! – раздалось из подворотни.
- Но, как же, так-то, неуж-то до такой степени достал, что и пристрелила бы? – говорил сам с собой Виктор Иванович, проходя мимо родного кума, чуть не задев его плечом. – Хорошо что дети не видели… Убила бы, точно убила…
- Кум! Ты чё… допился, гадский папа, людей не признаёшь?
- Кто… что? – вдруг очнулся Иванович. - А-а-а, Серега, ты откедова тут нарисовался?
- Вообще-то я тут живу.
Виктор Иванович огляделся по сторонам, после чего стал намного быстрее приходить в себя. Немного погодя кум, Серега, услышал уже более внятную речь, которая указывала на то, что его родственник еще не совсем пропащий на этом белом свете.
- Кум, есть че впендюрить, а? У меня, как на грех сегодня ни денег, ни тачки.
- Може и есть… Сам все утро ищу, должна где-то быть банка трёхлитровая, не могу найти.
- Блин, срочно надо! Пошли вместе поищем.
- Да всё уже перерыл… чё случилось-то?
- Потом расскажу. Кстати, ты ж ведь вроде наш участковый – мент майорский?! Когда будешь при исполнении подмогнёшь мне кое в чем… Надоть одну стерву бы наказнуть, чтоб другой раз неповадно ей, психичке, было.
- Вот, дает стране угля! Чет на тебя это не похоже… с бабАми начал воевать. Кто ж такая есть?
- Жинка родная, вот кто!
- Ой-ё-ёй… разглядел добренькую, колысь ридну жинку побачил да и разоблачил! Всю жизнь считай, прожил, а тико про характер стал узнавать. Я ж, едрено корень, давно ее знаю, ещё с девичества. Ежели разозлить её как следова - пристрелит, ей Богу, как пить дать, пристрелит.
- Так вот и я о том же, - переменился снова в лице Виктор Иванович и густо-густо покраснел. – Пошли водку искать уже…а…
- Пошли-то, пошли, тико я тебе, брат, так кажу, что супротив твоей Верки я ни ногою, ни шагу, хочь одного, не ступлю. Они ж ведь с моей сойдутся и не только тебя, но и меня со свету сживут. Убьют ночью пьяных и закопают. Вот тебе истинный крест, закопают…
- Да пошел ты… еще мент называется, партийный тоже вроде бы, а такую чушь мелешь! Это чё за банка стоит?
- Та… вода святая. Ещё с крещения стоит. Вишь, даже и не портится, лохмотьев-то нетути. Наташка её закатала ещё тодысь.
Иванович лихо подбросил банку, ловко отогнул одними пальцами жестяную крышку и поднёс, чующий любые обстоятельства орган обоняния – нос.
- Первак, кумец!
- Да как же? Та не може буть того! Ведь я ж всё до послоедней доски облазил… Ведь все на свете перебрал! На самом виду… вот же под мордой стоимо… во-о-от стерва, так стерва!
- А я шо говорю? Жена мента называется! Все они одним миром мазаны… не зря говорится: «менты козлы, а бабы курвы»!
- А ну, давай-ка сюды банку-то!
- Ты че – ты че?
- Давай, кажу! Сам козёл!
- Я жэ нэ про тэбэ… ты че Сереж? Це ж мудрость народна. Ты классный ментяра деревенский, як Аниськин! Если б были такие всэ, давно б уже коммунизму построимо!
Сергей немного подумал и, махнув рукой, пошёл в хату за стопками. На ходу он крикнул:
- Щас похмелемося и… айда на реку!
- Точно – точно, бабив визмим, Ольгу с Иркой, в отмеску нашим эксплуататоршам.
Водка была выпита, как говорится: «вошла, словно в суху землю». Вкусив доброго зелья, кум Сергей внезапно рванул с места и помчался в сторону летней кухни. По пути следования только было и слышно:
- Баран, баран! Ой, мать моя женщиша! Дурак какой… тико бы- тико бы… Виктор Иванович глянул вслед и опрокинул очередную толику спиртного. Через несколько минут показался кум. Тот, с быстротой молнии схватил ведро с водой, забежал обратно и вскоре появился вновь. Он держал сырую, обгорелую со всех сторон картонную коробку и с прискорбным видом вытряхнул из неё на смерть замученных цыплят.
- Где ты этих цыплаков набрал? – вскочил на ноги Иванович.
- Где – где... в Караганде! Твою девизию, мать! Наташка велела цыплят с инкубатора в тепло определить. Я взял и на электрическую плитку поставил коробку. Думал, что на подносе с ними ничего не случится… - обсохнут, а оно вишь, как всё обернулось, пока водку искал… Будь она не ладна! Я ж кажу, что ведьма… а как же, под самым носом самогон стоимо, а его по всему подворью шукаю!
- Да уж… - только и оставалось ответить куму. – Слушай, да не убивайся ты так. Щас мы этих пернатых дожарим газовой горелкой и сомив на Дону пымаем. Чес слово, пымаем! И сами подзакусим и своим рыбу принесем. Хотя они этого не заслуживают, я бы им войну объявил! Да такую, чтоб Отечественную, чтобы их потом судили, як на тому трибунале!
- Точно, - утвердительно поддакнул Сергей, выливая содержимое стопки в огромный до безумия рот. – Война! Точно, Война! Хватит изгаляться над нашим свободомыслием! Хватит поганить нашу искреннюю честь и заставлять продавать невозмутимую совесть! Хватит искажать наше самосознание! Но пассаран!
- Вот-вот… Заводи машину, щас попрэм, а то твоя принцесса скоро заявится!
- Щас, моментом… ведь просила баба коровэньку сдоить. Я обещался за бутылку пива. Вроде, хоть и война, но послать Наташку, по матушке неудобно… Скотина-то ведь не виновата. Подсоби, дружище! Мы это дело щас в раз оприходуем, а потом Москвича заведем… машина зверь, специально для таких вылазок предназначена, сам знаешь.
Прошло несколько часов.
Наташа, отработав в местной поликлинике положенное ей время, возвращалась домой. Настроение было мерзопакостное. Год назад мужа перевели с основного места службы в участковые. Он стал намного чаще выпивать, говорил, что с горя и от несправедливости.
Их, обоих кумов, уже и кодировали, и подмешивали всяческие таблетки для отвратительного момента, и тайно бегали по бабкам, даже в церкви свечки ставили, но результата не было совершенно никакого. Еще и бес под ребро… Как говорила Наташа, мол, кобелины, умудрялись и налево по чужим бабам бегать. Подойдя к дому, Наташа увидела несущуюся к ней на всех возможных парах соседку.
- Да что же такое деется-то, что ж такое творитымося, Божечки.
У Натальи тут же застучало с левой стороны.
- Что случилось, Марин, все живы!
- Та живЫ…живЫ!
Соседка, Марина, всю жизнь прожила сама, не заладилось видимо с самого начала, вот и пошло-поехало. Одно время к ней сосед Сергей захаживал, а потом стал игнорировать любыми способами. Она ж в отмеску использовала теперь любой случай, чтобы ему досадить, напакостить и первой известить его жену о проделанных им неприятностях.
- Ой, что учудили, ой, что, курвы – подлецы, натворили, - кричала на всю округу Маринка. – У меня, соседушка, всё на глазах и булО, всё как на духу…
- Говори уж скорее, Марин, чего тянешь-то?
- Притащился, приперся не зван кум-то ваш – Витька и тут-то всё и началось!
- Да, что… что, началось-то?
- А вот чего: Давай, грит, нашим жинкам войну обьявим, цыплаков погубим и сомив пидем на них ловить. Потом корову спортим, чтобы не доилась, баб яких нэбудь покличем и будем сами по сэбэ на речке жизнь прожигать.
- Ну?
- Та шо ну? Гляжу банку водки притащили, стали пить и произвол творытымо! Цыплят из времянки вытяглы, головы им по-выкручивалы и… давай палытымо газовой горелкой. Будку доской заколотили… гвоздями – сотками, предварительно пса туда загнали, чтоб не видел ничего и не гавкал одновремЁнно. Стоят – думают, чего бы ещё такого сотворить, учудить, навредить и напакостить. Пошли, гады, фашистские хари, напрямую к корове… один с одной стороны усився, а другой супротив и… давай её голубушку в четыре руки за все дойки дергать, то бишь сдаивать. Наташ, ты не поверишь, корова в одну сторону морду свою воспитанную повернула, потом в другую, уже совсем недоуменно… да как возвопит диким голосом нетраханной верблюдихи! Голову задрала прям в небо и орет благим матом, а тем по хрену малина, дояры, твою мать! Ржут, будто лошади Пржевальского! Сдоили… молоко, мол, щас продадим и себе с девками деликатесов всяческих понакупляем…
Прошёл час.
Погодка выдалась, что надо. Отменная, тут и говорить собственно нечего, просто высший класс погодка, специально предназначенная для пикников и шашлыков всяческих. Тепло, светло, одухотворенно… нежный ветерок, милое солнышко, аромат трав, чистая речка - все способствовало тому, чтобы расслабиться, откинуть напрочь все заботы о доме и окунуться полностью до самого дна природного океана.
Москвича мужики поставили под уклон, задом к речке. Рядом на траве была расстелена незамысловатая скатерка, накидка с сидень, на которой красовалась неполная банка с перваком, мандарины, лимон и копченые сосиски. Джентльменский набор был не достаточно полон, но для данной местности вполне солиден и в некоторой степени притягательно богат. Виктор Иванович на полной деревенской расслабухе лежал на спине и доверительно посылал небу свои обескураживающие мысли:
- Люблю ведь чертовку… куда я от неё? Пусть бы лучше убила… посмотреть бы, как будет рыдать на моей могилке… Да ну её, о чем это я? Дурацкие мысли…
Одинокая слеза медленно стекла по щеке, и солоноватым привкусом задержалась на губе осознавшего свое никчемное бытие Иваныча.
- Всё, в последний раз… завязываю, наверное, навсегда. Больше так продолжаться никак не может. Щас арбузы отвезу, с долгами разделаюсь и… трезвый образ жизни. Если б только простила…
Куму Сергею тоже на некоторое время прибежала подобная мысль, но он с некоторым усилием её отбросил, и, чтобы не опростоволоситься перед другом вовсю названивал по мобильнику:
- Оль, так че ты одна придёшь? Чеши хотя бы одна, та смотри, може попутно кого прихватишь.
Не успели друзья выпить еще по одному стаканчику, как на горизонте появились две женские фигуры, почему-то обе фигуры были с палками.
- Во, вишь? Не успел позвонить, уже мчаться наперегонки. Молодчина Оля, уважаю… и подругу прихватила. Эх, щас повеселимся! Вставай, кумец, выбирай, с кем будешь, пока я добрый.
Виктор Иванович повернул голову в сторону приближающейся радости и от набежавшей в момент негативной эмоции тут же кинулся в траву.
- Осел! Протри очи, придурок! Цэ ж наши жинки с дубинами вприпрыжку скачут. Щас нас насиловать будуть в извращённых позициях с формами, а тебя ещё и бить при этом!
Вот тебе и природа! Оказывается, очень просто нарушить её первозданный баланс и кинуть все её очарование в бездну войн и разочарований. Друзья не знали, что делать им, горемыкам, дальше. Время неумолимо работало не в их пользу. Чуть-чуть поодаль от тех первых женщин показались ещё две женские фигуры, которые очень быстро развернулись на сто восемьдесят градусов и засверкали пятками в сторону деревни. Сергей, недолго думая схватил банку с самогоном и рванул в ближайшие кусты.
- Кум давай за мной, иначе нам удачи не видать! Порвут, клянусь Софьей Перовской, порвут!
Виктор Иванович так и хотел сделать, но его как будто парализовало. Ноги сделались ватные… то ли со спиртного, то ли с перепугу, не понять. То, что только он и смог сотворить, это прошмыгнуть в багажник автомобиля, скрючится там в три погибели и умудриться захлопнуться изнутри.
- А-а-а, подонки, - кричало и орало уже совсем рядом.
- Куды, курвы, подевались?
- В кусты, в кусты… побачила одного!
- Наташка, лупи по стёклам этого чермета, разОбьем вхлам.
- Не мучайся зазря, Верка, пошли энтих окружать, покудова не сбёгли!
- Тоди скидывай в рЕку эту бабовозку антихристову!
Наташа с Верой, вооружённые черенками от лопат, приблизились вплотную к машине и сходу, на полном автомате, не думавши ни о каких последствиях столкнули её с обрыва прямо в реку.
- Чтоб неповадно больше было от баб своих на машинах по степям скакать! – Летело вдоль реки.
- А-а-а-а-а! – раздавалось из багажника Москвича.
- А-а-а-а-а! – летело с надрывом от выбегающего из кустов Сергея! – Дурры неотесанные! Вы че творите, он же там?
- Выпустите меня! Не буду… А-а-а-а!
- Вы ж чиловыка ни за шо погубили, изверги!
Москвич тем временем несколько секунд плавал на поверхности воды, его даже начало сносить течением в сторону, но вода, проникнув внутрь салона, стала тянуть автомобиль со всем содержимым на дно.
- Кум в багажнике! – орал до самого солнца участковый.
- На помощь! А-а-а-а! – уже с хрипом, режущим железо, ревело из реки.
Вот тут-то только до девчат дошло, что случилось непоправимое… Вера, не раздумывая, кинулась в волну! Еще минута и… багажник будучи под водой поддался ловким рукам слабой физически, но сильной духом женщины. Откуда только взялось столько силы, сноровки и воли? Багажник открылся, внутрь хлынула вода, а в объятья Веры Ивановны вывалился на глазах почтеннейшей публики трезвеющий, но любимый муж.
В это самое время кум Сергей, не добежав до берега, облегченно вздохнул и, обходя аж на десять метров свою милую Наташку, побрел в кусты, где была припрятана банка с целебной жидкостью.
- В бою не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает! – раздавалось с его стороны.
Прошло еще немного времени.
Сумерки опустились на речку, на траву, на деревья. На небе стали появляться первые звездочки, а месяц полуправильной закорюкой завис над костром, разведенным на берегу реки. Около костра сидели четверо… Думаю не сложно догадаться, кто это был. Иногда был слышен смех, а иногда мелодично лилась вдоль родной речушки удивительная песня:
- У беды глаза зелёные,
Не простят, не пощадят.
С головой иду склонённою,
Виновато прячу взгляд.
В поле ласковое выйду я
и заплачу над собой.
Кто же боль такую выдумал?
И зачем мне эта боль?