Можно спорить о шоковой терапии общества в 1990-е годы, ее обоснованности, ее неизбежности в связи с предшествующими процессами, революцией, войной, "застоем" - вряд ли тут имеется однозначный ответ. Но есть один момент, который мне кажется особенно важным в человеческом, так сказать, смысле слова.
То, что было шоковой терапией для подавляющего большинства граждан, не было шоком для тех, кто проводил эту практику: они к этому готовились и проводили в жизнь охотно, даже с пафосом, без сожалений, цинично рассуждали о проценте вписавшихся в "рынок". И их не смущало, а, скорее, стимулировало, что они тем самым выносят себя из контекста, встают на сверхчеловеческие позиции, оперируя с остальным населением как с подопытными, решив за них, что им нужно пройти такую болезненную процедуру.
Зная, кто именно стоял за реформой, можно без особого труда восстановить идейно-художественную подоплеку. Это роман "Трудно быть богом" Стругацких. Я думаю, это неполезная книга (я так и не прочитал ее целиком; брался в 80-е годы читать, показалось скучным и бросил - неромантично, нечитабельно; сюжет, впрочем, изучил по переложениям), а многие очень ценят. О вкусах спорить не стану.
Но нельзя отрицать, роман фантастов идейно и стилистически лежит в контексте русской классики - от Достоевского до Шаламова. С Достоевским все очевидно - размышления Раскольникова, уполномочившего себя спасать мир, совершая ритуальные убийства. С Шаламовым сложнее. Читая Стругацких, я уловил близость стиля этих писателей той манере письма, которую выработал в "Колымских рассказах" и ставил себе в заслугу Шаламов. Это сверхчеловечески отстраненный взгляд на происходящее с персонажами. Лаконизм Чехова без его же местами сочувствия и сожаления, величие Левитановского Вечного покоя без его же катарсиса.
Лагеря сталинские для заключенных тоже были шоком, но были ли терапией? Не в терапии было дело, просто политическая и экономическая целесообразность. Что из того, что щепки летят? Так и в 90-е примерно было. И если спросят, кто более способствовал стилистически реформам Гайдара, Солженицын или Шаламов, я склонен думать о последнем.