Лонг-лист 2-го Номерного Конкурса Клуба Слава Фонд

1 Прощай Нептун, пора домой!
Феликс Цыганенко
Лейтенант  милиции  из ОВИРа  медленно
положил  на   стол   лист   бумаги,
взял ручку, поднял на меня глаза и строго спросил:
-  Цель рождения?
-  Я замялся...

 Из киевского еженедельника «Уикенд»
                                                                            

Удивительный у нас народ. С любопытством вглядываясь в Олега Лагоду, отработавшему много лет в торговом флоте, люди интересовались:
- Вы, наверное, по морям, океанам скучаете, корабли по ночам снятся?
Они ожидали увидеть участливое подтверждение и потускневший взгляд, отвергнутого Нептуном морского странника. Потому удивлялись, когда Олег отвечал:
- Устал я от бродячей жизни! Душевной гармонии хочется, с любимой женщиной спать,  погулять в осеннем лесу, где природа нарядилась в золотисто-жёлтый и вишнёво-красный цвета, по травке, усыпанной опавшими листьями, босиком походить. Уважаемые, у меня появилась надежда: пожить, как все нормальные люди!

В пароходстве, где трудился Лагода, встречались ветераны, напоминавшие древнегреческого философа Диогена, который согласно легенде считал дом ненужной роскошью и перебрался жить в бочку. Если бы не медицинская комиссия, они бы так и плавали, ожидая,  когда откроется второе дыхание. Но как сказал один весёлый пенсионер из кинофильма «Старики-разбойники», второе дыхание может открыться…  с  последним вздохом. И, всё-таки, даже у самых преданных морской профессии людей наступал психологический момент, когда они принимали окончательное и бесповоротное решение уйти на берег! Плохо только, что у Олега с коллегой Эдуардом Денисенко он случился  в лихие 90-е годы! Конечно,  Лагода бы ещё потерпел, если бы ведал о тех экспериментах, что творили с народом в эпоху «реформ». И если бы знал, насколько трудно будет адаптироваться в береговую жизнь.

Покидая Мурманск, они испытывали двоякое чувство. С одной стороны, это предвкушение спокойной, без штормов и качки, жизни, но с другой  -   одолевали грустные размышления. За «кормой» оставался отрезок жизни, длиной в 30 лет. Оказалось, что не так-то просто разрезать «пуповину», что связывала их с заполярным городом, бывшим «медвежьим углом», называемым – Романов на Мурмане. Ведь как было раньше? Отдохнув в отпуске и вкусив «дым Отечества, что сладок и приятен», вновь тянуло туда, где воздух пропитан запахами моря, где северное сияние, искрящийся снег с морозцем и…  особая, неповторимая обстановка морского братства.

Вернувшись в Украину, друзья тот час оказались в окружении житейских проблем. Прежде всего, им пришлось обивать пороги милиции и ОВИРа, чтобы узаконить проживание в независимой  теперь Украине. А потом и подыскивать работу, что оказалось не так-то просто. Присматриваясь к жизни на берегу после долгого отсутствия, Олег обратил внимание насколько  она изменилась в 90-х годах?! А какие человеческие потери понесла страна в те мрачные годы?! Исковерканные судьбы и даже уход из жизни, в том числе известных в стране людей…

Для многих граждан Украины торговля стала единственным средством заработать на жизнь. Повальный торговый зуд овладел массами. В людных местах Киева, особенно в районе пригородного вокзала, наивных и доверчивых людей обманывали группы напёрсточников. Забыв о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, они надеялись на «госпожу удачу». Подставные лица из той же компании демонстрировали, что она вполне возможна.  Их не смущали истерика и слёзы проигравших вдрызг тёток с баулами, требовавших сатисфакции. Шустрые ребята умели затыкать рот подобным психам. А в случае опасности - быстро исчезать.

На Старовокзальной площади Киева, в кругу напёрсточников, примелькалась фигура высокого грузина с благородной сединой и чёрными, как смоль усами. Автандил Гогоберидзе был хорошо известен, как в криминальном мире, так и в правоохранительных органах. В народе гуляла байка, что когда на Подоле (район Киева) проходил международный симпозиум математиков, выступивший в прениях Автандил Гогоберидзе, опроверг теорию вероятностей при помощи…  трёх напёрстков и одного шарика!

Не задерживаясь в столице Украины, Денисенко уехал к матушке в город Фастов, что в 70 километрах от Киева. Эдуард рассказывал, что попробует устроиться на завод химического машиностроения. Это было большое предприятие союзного значения, их продукция шла и на экспорт за рубеж. Но что стало с заводом после развала страны?  Заботы о хлебе насущном не позволяли Олегу проведать товарища и выяснить судьбу завода. И лишь через несколько лет, когда из Мурманска в Киев пожаловал их общий знакомый, удалось посетить Фастов. Вместе со старшим механиком  мурманского теплохода "Юта Бондаровская" Леонардом Зозуля они и решили навестить, исчезнувшего с поля зрения Эдуарда Денисенко.

В электричке друзья философствовали на тему перемен в жизни и возрастных ощущениях.
- Олег, скажи честно, тебя тянет в море?
- Держаться на флоте пока не спишет медицина?! Нет уж, не по мне такая перспектива. Да и жизненная осень подступила! Но с другой стороны, иногда так хочется убежать от окружающей мерзости на берегу и вернуться в море, чтобы душа отдохнула! Ведь чем хороша наша профессия? А тем, что ты один на один со стихией, работой, проблемами и никто не "капает" тебе на мозги!
-  Скажи, дружище,  а по советским временам не скучаешь? - допытывался Зозуля.
-  Я на сто процентов солидарен с ответом на этот вопрос литовского актёра Юозаса Будрайтиса. А сказал он замечательные слова: «Была молодость. Вот что самое ценное, самое лучшее, самое невосполнимое. И каким бы ни был СССР, всё равно это было моё время, моя любовь, моя жена, мои дети, мой дом. Всё это было со мной - и другой молодости не будет. Так что моя ностальгия не по СССР, а по тому времени».
- Да-а-а, лучше пожалуй и не скажешь! Вот тебе и литовец с независимой теперь прибалтийской республики!

Беседу друзей прервала любопытная картинка в электричке.  Словно на оптовом рынке, снующие между вагонами молодые крепкие парни и женщины, предлагали огромный ассортимент товара: от иголок, прищепок, трусов, до ядохимикатов против колорадского жука, крыс и прочих паразитов. Протопали несколько молодых попрошаек, одетых в модные кроссовки, с одинаковой просьбой о помощи деньгами на срочную медицинскую операцию. По тому же поводу проковылял одноглазый дед, с протезом вместо правой ноги, смахивающий на пирата Сильвера. Некоторые сердобольные пассажиры-пенсионеры, стали ощупывать свои  карманы в поисках мелочи.

И вдруг, от неожиданности все вздрогнули. Олег с Леонардом так едва не поперхнулись любимым тёмным пивом «Славутич».  Двери вагона распахнулись и он наполнился мощными децибелами духового оркестра. Четверо здоровенных парней под аккомпанемент большой трубы, барабана и кларнета исполняли марш «Прощание славянки», плавно переходящий в песенную музыку военных лет. Бодро шагая по электричке, «служители музы» собирали деньги в протянутый футляр от инструмента. Знакомые мелодии вызывали у старшего поколения слёзную ностальгию по ушедшим временам, и они прощались с остатками пенсии. 
- Мы уж как-нибудь протянем, а вот каково молодым без работы? - вздыхали старики, следовавшие на клочок земли, что подкармливал их.
- А что, - справедливо заметил Леонард, посмотрев на ситуацию свежим взглядом, - в условиях безработицы, это лучше, чем воровать и грабить на дорогах...

Дальше они ехали в глубоком раздумье, но оживились, как только ступили на шумный пригородный перрон Фастова. И что же увидели, когда добрались к Эдуарду? Поле деятельности бывшего судового механика - воистину новая, неизведанная  страница его биографии. Завод химического машиностроения в Фастове, как и многие другие предприятия в Украине, просто исчезли. Но что же делать и как жить дальше?! И Денисенко решился...

В своей загородной «фазенде», где когда-то хозяйствовал отец, и оставшейся Эдику по наследству, он занялся...  разведением страусов! Молодых австралийских птиц Денисенко приобрёл в Винницкой области, на страусиной ферме. Эта суета на новой для Эдуарда ниве, помогла ему избавиться от гнетущей тоски и чувства земной неполноценности. Трудолюбивый, талантливый в морской профессии человек, нашёл себя на берегу, пусть не сразу, на ощупь, но премьера, на взгляд друзей,  была удачной. Главное, что он ожил, появилась вера в свои силы. Зная характер Эдика, гости были уверены, что всё у него получится! 

Стармех Леонард Зозуля бурно выражал свой восторг:
- Неужели это Эдуард Денисенко, бывший покоритель женских сердец от полярного круга до знойных тропиков?! Глазам своим не верю, известный на всём флоте механик разводит страусов. Расскажу в Мурманске - не поверят!
- А что? Страусы очень хорошо акклиматизируются, а взрослые особи весят до 90 килограмм. Приезжайте на следующий год, угощу страусиной яичницей. К вашему сведению, господа моряки: в кладке у них до 15 яиц, а каждое - в диаметре 12-15 сантиметров, - со знанием дела поведал фермер.

Отведав в саду дары украинской природы, бледнолицый гость с Севера, стармех Зозуля, ради комплимента, а может с лёгкой завистью, обратил внимание на цветущий вид хозяина ранчо:
-  Эдуард, да ты молодел лет на десять!
- Старина, мы искренне рады за тебя, - и Олег обнял старого друга и новоявленного фермера.
Эдик смутился и быстренько потащил друзей к столику в саду. Среди горы овощей на нём аппетитно выделялись свиная поджарка и запотевшая бутылка украинской горилки с холодильника. Жизнь продолжалась…
2 Стриптиз... для двоих
Феликс Цыганенко
Тысячи морских миль остались за кормой "Куйбышевгэса", когда дизель-электроход занял своё место у причала канадского порта Монреаль. Теперь можно и вздохнуть с облегчением! В очередном рейсе судно арктического пароходства благополучно преодолело Северную Атлантика с её бесконечными циклонами и изматывающей бортовой качкой. У моряков одно скромное желание: спуститься скорее по трапу, чтобы ощутить под ногами земную твердь. А затем пройтись по сверкающему рекламными огнями городу. В 70-х годах пёстрые городские картинки ещё будоражили наше воображение. Но тут особо не разгуляешься, валюты выдавали, что кот наплакал, если только отведать пивка канадского, фирмы Molson.

Чтобы как-то сгладить мизер валютной части денежного довольствия, мудрые головы из морского министерства придумали судовой культнуждовский фонд. И благодаря ему  мы совершили экскурсию в парк морских рыб и млекопитающих. Океанариум построен ещё к всемирной выставке ЭКСПО-67 и расположен на острове Нотр-Дам, что на реке Святого Лаврентия. Запомнилось, как служащий в белом комбинезоне показывал нам чудеса дрессировки. Он стучал перстнем на пальце по огромной стеклянной ванне. На зов человека, словно торпеда, мчался дельфин, тыкаясь мордой в стекло. "Хозяин, я здесь!" - всем своим видом говорило умное животное!
Мы хоть и работали на флоте, а многих обитателей морей и океанов, в том числе экзотических, увидели впервые. Так что спасибо культурному фонду, пополнил наши знания в области морской фауны!

Монреаль традиционно считался местом рождения канадского хоккея. Неожиданным и приятным  событием для хоккейных болельщиков явилось посещение огромного ледового Дворца "Форум". Билеты на матч с участием профессионального клуба "Монреаль-Канадиенс" предоставило наше торгпредство, и мы безмерно благодарны за такой подарок.
- Только в той атмосфере, можно увидеть и почувствовать, что значил хоккей в жизни канадцев! - восторженно рассказывал потом старший электрик Володя Бондаренко.

Во время стоянки на судно пожаловали бывшие соотечественники. По их довольному виду нетрудно догадаться, что жизнь за океаном удалась. Как уж эти джентльмены договорились с судовой администрацией, особенно с помполитом - история умалчивает. Может потому, что среди приглашённых был один серьёзный товарищ из экипажа. Как бы там ни было, но группа моряков укатила посмотреть загородные домики-коттеджи с земельными участками и искусственными водоёмами, а главное - проверить обещанные винные подвалы. Повезло мужикам, будет о чём вспомнить!

Что и говорить, Монреаль мог предложить зрелища на любой вкус, а подтвердил истину третий механик Толик Немыкин. Вернувшись из прогулки по городу, он рассказал о посещении с коллегами пивного заведения со стриптизом. Не такое уж это выдающееся событие, устраивало лишь, что бар расположен недалеко от причала с элеватором на улице Святой Катерины. В 60-70-х годах стриптиз для советского моряка с его финансовыми возможностями, зрелище нежелательное. Другое дело, когда оно лишь как рекламное сопровождение для  большого пивного заведения, примыкающего к портовым причальным линиям. 

Из истории известно, что рождение стриптиза состоялось в 1893 году, когда в парижском кабаре "Мулен Руж" красавица Мона сбросила с себя всю одежду. За непристойное поведение девушку арестовали и оштрафовали на 100 франков. Между исполнительницей стриптиза и проституткой тогда ставили знак равенства. Однако со временем стриптизёрши, по крайней мере, в США и Канаде, стали считаться такими же работницами, как, например медсестра или продавец. А танец на пилоне (шест) развивался как самостоятельное направление в спорте!

Чтобы утолить любопытство и взглянуть на "спортсменок", мы отправились в пивной бар в первой половине дня с начальником радиостанции, добродушным толстяком Борисом Ивановичем. Он хоть и секретарь судовой парторганизации, но человек весёлый и не прочь отведать острых ощущений. На судне Бориса Ивановича, коренного ленинградца,  уважали не только как классного специалиста, но и мягкого, отзывчивого человека.  Он всегда был готов принять у моряков частную радиограмму, в любое время суток и не ссылаясь на занятость.

Посетители заведения: портовые докеры, заполняли большой зал в обед или к вечеру. А вот мы с Борисом Ивановичем с утра оказались совершенно одни. На входе сидела молодая женщина, которая взяв с нас чаевые, молча пропустила в зал.  Усевшись за столик, мы заказали пиво и осмотрелись. Обещанный коллегами стриптиз увидеть, видимо, не суждено - подмостки в баре пустовали.

Но что это? Та самая дамочка, что сидела на входе, не спеша прошла через весь зал и забралась на подмостки. Покачивая могучими бёдрами, она стала разоблачаться в такт музыке. А когда обнажила огромную грудь и стала ей вращать, словно циркачка обручами – у нас просто дух захватил!

Борис Иванович засопел и слегка покраснел.
- Танцующие сиськи, называется!
- А вы откуда знаете? – удивился я.
- Идеологического противника надо изучать, - нахмурив густые, как у генсека, брови, Борис Иванович не отрывал взгляд от прелестей дамы.

Да и в самом деле: такая грудь не оставила бы равнодушным, не то что, партийного секретаря, но и последнего женоненавистника! Не потому ли огромный пивбар в конце рабочего дня ломился от нашествия здоровенных канадских докеров, заливающих себя пивом в сигарном дыму. Поговаривали, что в качестве стриптизёрш сюда приходили подрабатывать и местные студентки.

- Вот это да, сервис...   для двоих! – глубоко вздохнув, произнёс, наконец, секретарь судовой парторганизации.
И действительно, в совершенно пустом зале, где присутствовали лишь два советских моряка – такое обслуживание! Стало как-то неудобно, ну не привыкли мы к такому вниманию. Не оставляло даже чувство какого-то безотчётного страха, казалось, что на лице отражались потаённые желания и кто-то со стороны наблюдал за нами. Вот как мы были воспитаны! Вечная слава нашим благодетелям и наставникам! Впрочем, это страсти молодого, неопытного моряка, каким являлся в ту пору автор этих строк. Конечно, со временем я убедился, что подобный лёгкий стриптиз, по сравнению с иными развлечениями для мужчин, вполне приличное зрелище. 

- Что значит имидж заведения, трудовая дисциплина и уважение к посетителю! –  строго подытожил Борис Иванович.
Подвинув стул и нагнувшись ко мне, словно заговорщик, он сообщил:
- Когда вернусь домой, в Питер, непременно попрошу жену проделать подобное в домашней интимной обстановке… на столе. Но уже под наше, жигулёвское пиво.
Если бы  я не знал большого шутника, бывалого моряка Бориса Ивановича, непременно поверил бы в тлетворное влияние Запада!
3 Палата номер...
Анна Сабаева
                               “Беда пришла негаданно - нежданно:
                                Стакан упал  –  разлилось молоко”...(Б.Ханин)
БОЛЕЗНЬ

     Вера лежала на кровати и смотрела в потолок. Прямоугольные плафоны светили тускло, уныло освещая помещение, в котором она находилась уже вторые сутки, беспомощная и неподвижная, пытаясь осмыслить, что с ней произошло и как она сюда попала… Ведь все  было прекрасно – на носу долгожданный отпуск, путевка в санаторий (которую неожиданно дали на работе), билет на самолет в кармане! Все сегодня так удачно складывалось – после работы успела взять авиабилет, почти в последнюю минуту перед окончанием приема попасть к врачу, чтобы оформить санаторно-курортную карту, –  и быстрее домой, собирать чемодан, а там… Юг, солнце, море, цветы, словом, ОТДЫХ!  Войдя в квартиру, тут же, не раздеваясь, позвонила подруге: “Все, я уже “на взлете”! Прощайте, холода и морозы, лечу  в южные края, к морю и солнцу!”     И вдруг  стены коридора покачнулись, поплыли перед глазами... Что это? Подруга кричала в трубку: “Ты что замолчала, что случилось??”. “Да голова что-то закружилась, пойду полежу…”. “Полежи” – согласилась подруга и повесила трубку. Вера, не раздеваясь, прилегла на диван, не понимая, что с ней происходит . Головокружение прошло, но правая рука почему-то начала неметь и терять чувствительность… Превозмогая себя, встала и по стенке добралась до двери, приоткрыла ее и дотянулась до соседского звонка. Дверь открыла соседка Лиля, недовольно глянула на Веру – она только-только зашла в дом, еще не успела раздеться, и визит соседки в этот момент ее не обрадовал. Но, посмотрев на Веру, быстро захлопнула свою дверь и вошла в Верину комнату. Лиля работала медсестрой в поликлинике, и, видимо, взглянув на соседку профессиональным взглядом, быстро сообразила, что к чему. Потом Вера лежала на диване, Лиля в ожидании “Скорой” сновала по квартире, собирая вещи в больницу, и успокаивала Веру. “Скорая” приехала через 40 минут (странно, подумала Вера, ведь станция находится в двух минутах ходьбы от дома), две худенькие женщины (врач и медсестра), оказав первую помощь, никак не могли решить, каким образом переместить Веру в машину. Наконец позвали водителя, с его помощью усадили ее на стул, перетащили в лифт и водворили в ”Скорую” (к этому времени ни рука, ни нога  Веру уже не слушались). Больница находилась далеко, и на полпути от поселка до больницы больных перекладывали из местной машины в городскую “Скорую”. Встретившие Веру на перепутье городские врачи, сидя возле нее в машине, ругались, обсуждая поселковых, которые вкололи Вере, по их мнению,  совсем не те препараты, которые было нужно, и почти не обращали на нее внимания . Вере было плохо, тошнота подкатывала к горлу, она изо всех сил старалась держаться и заставляла себя сосредоточиться на мысли: “Все когда-нибудь заканчивается”, неоднократно прокручивая  эту фразу в голове. В приемном покое Веру осмотрели и отправили на томографию. В небольшой квадратной комнатке - “предбаннике” было довольно прохладно, и тут Вера вспомнила, что пакет с вещами для больницы, собранный соседкой Лилей, в спешке остался дома, и у нее нет ни теплых носков, чтобы согреть озябшие ноги, ни расчески, ни зубной щетки – в общем, самых элементарно необходимых вещей… Вошел врач, молодой и улыбчивый. “Можно мне прикрыть чем-то ноги?” – спросила у него Вера – “Холодно что-то”. Врач оглядел комнатку. Не увидев поблизости ни простыни, ни одеяла, он весело посмотрел на нее и сказал: “Ну разве что только собой прикрыть, как телом амбразуру”. Вера улыбнулась его шутке, и напряжение, в котором она находилась все эти несколько часов, немного спало. После томографии ее отвезли в палату интенсивной терапии (ПИТ), поставили капельницу, сделали уколы. Было два часа ночи. В помещении горело слабое ночное освещение, и Вера не сразу смогла разглядеть своих соседей по палате. Медицинский пост находился справа от нее, за столом круглосуточно дежурили сменявшие друг друга медсестры. Слева во сне забормотала  женщина, медсестра подошла к ней, поправила подушку, подняла сброшенное одеяло. Спать, спать, спать… Надо набираться сил перед предстоящей борьбой с неожиданной болезнью, обрушившей все надежды и планы, которые строила Вера на ближайшее будущее. Похоже, долгожданный отпуск откладывался надолго… Только бы выдержать, перебороть  недуг, не поддаться, не позволить болезни одолеть себя!

ПИТ (палата интенсивной терапии)

     Утро в палате интенсивной терапии (ПИТ) начиналось рано. В 6 часов начали ставить капельницы и колоть уколы. Утренний туалет, как в детском саду, – всех умываться и “на горшок” одновременно. Потом  завтрак, обход, процедуры, обед – и т.д., обычное больничное расписание. В палате “ходячих” больных не было.  Вера оглядела комнату, в которой она находилась, при дневном свете. У женщины, которая лежала на кровати слева от нее, был благородный тонкий профиль. Медсестры между собой называли ее “Княгиня” – то ли за интеллигентное поведение, то ли за дворянскую внешность. Она была немолода, но до сих пор красива той возвышенной красотой, которая сейчас довольно редко встречается. Заговори она,  –  казалось, столько необычного и тайного  можно было бы узнать из ее рассказов… К сожалению, поговорить с ней было невозможно – из-за болезни нарушилась речь, и медсестрам приходилось только догадываться, чего хочет эта несчастная женщина и что ее беспокоит.  Напротив лежала другая женщина, которую Вера сразу и не разглядела.  Но после пробуждения она не давала о себе забыть. Казалось, рот у нее не закрывался. “Девочки, развяжите меня!” – ныла она. Только тут Вера заметила, что женщина была привязана к койке. “Что за зверские методы, как так можно издеваться над больными?” – с ужасом подумала Вера. Женщина не умолкала. Медсестер в палате в это время не было  –  у них была пересменка. “Что вы кричите?” – сказала Вера, обращаясь к шумной соседке. ”Сейчас придут медсестры и развяжут вас!”. “Не развяжут” – ответила та. И тут же продолжила: “Мальчики, развяжите меня!”. “Что это с ней, умом тронулась, что ли?”  –  подумала Вера. “Какие еще мальчики?”. Лишь через несколько дней выяснилось, что “мальчики” действительно лежали в той же палате – за спиной у Веры, ночью мужскую половину от женской отделяла растянутая простыня. Вера не могла заметить мужчин, находившихся во второй половине палаты, т.к. все лежали неподвижно и видели только тех, кто находился сбоку и напротив…  Вернулись медсестры, и Вера попросила их помочь беспокойной женщине. “Ее нельзя развязывать, так как она сразу начинает вскакивать – и падает”  –  ответила медсестра. И сказала, обратившись к той: “Прекрати шуметь, а то мы тебя обратно в ”обезьянник” отправим!”.   “Ну и отправляйте” – ответила женщина. “Там ковры на полу лежат – падать не так больно”… Вера переглянулась с медсестрой. Вот, оказывается, в чем дело… Эту женщину  доставили в больницу из СИЗО. Перед болезнью все равны: интеллигенты и рабочие, сотрудники полиции и преступники – болезнь не выбирает, не ставит приоритетов, никому не дает преимуществ… «…Грани между рабочим классом и крестьянством, равно как между этими классами и интеллигенцией — стираются, а старая классовая исключительность — исчезает»,  говорил И.В.Сталин (правда, совсем по другому поводу). Стираются… Перед лицом БОЛЕЗНИ.

НАДЕЖДА

     На четвертый  день во время обхода женщина-врач улыбнулась Вере и сказала, что ее переводят в другую палату. Радостнее вести Вера себе и представить не могла! Это значило, что помощь ей все-таки оказали вовремя:  успели принять необходимые меры в “терапевтическом окне” (“терапевтическое окно” – это всего лишь первые три часа времени при инсульте, решающий период, когда еще есть надежда на благоприятный исход: предотвращение развития  необратимых процессов в мозге и смерти, возможность восстановления нормальных функций организма), и теперь есть надежда на выздоровление!
Правда, с постели вставать самостоятельно пока было нельзя, но в новой палате ей впервые разрешили дойти до санузла и принять душ с помощью  подруги Наташи.
     Наташа  “дежурила” в больнице каждый день, надеясь, что ее пропустят к Вере. Неожиданную болезнь подруги она приняла “близко к сердцу”, очень волновалась и беспокоилась за Веру. В реанимацию посторонних не пускали, но в новую палату Наташе приходить разрешили и выписали пропуск. Вера никогда раньше не могла подумать, что обычный поход в душ может наполнить человека ощущением такого огромного счастья, безбрежной радости и восторга! Все внутри пело и ликовало, эмоции перехлестывали через край!
     Когда человек попадает в экстремальную ситуацию, испытывает неожиданное потрясение (будь то  стихийное бедствие, потеря близкого человека, тяжелая болезнь и вообще любое другое несчастье) – то, когда все остается позади, он начинает совершенно по-другому смотреть на окружающую жизнь: повседневные события, обыденные житейские дела, на которые раньше даже внимания не обращал! Человек начинает ценить все то, что его окружало и что он раньше считал в своей жизни само собой разумеющимся. Он начинает понимать, что нет ничего вечного и непреложного, все может измениться в один момент, и сознание возможности невозвратимых потерь заставляет его задуматься о том, что надо беречь то, что он имеет, больше ценить и радоваться всему повседневному  – каждому хорошему дню, цветочку, травке, солнышку, птичкам – всему тому, что мы зачастую считаем фоном жизни, “зацикливаясь” на совершенно других проблемах, которые кажутся нам серьезными и важными,  –  а на самом деле никакого отношения не имеют к извечным жизненным ценностям.
То же самое произошло и с Верой. У нее как будто “открылись глаза" – глядя в окно, она наблюдала за облаками, проплывающими в небе; деревьями, еще не успевшими сбросить свой осенний наряд; детьми, играющими под больничными окнами в “догонялки” (пока их мама сидела на скамеечке, беседуя с выздоравливающим папой) – и понимала, как многого она могла лишиться, если бы продолжала не замечать красоты окружающего ее мира, проявляющейся в самых обычных мелочах, возможность созерцания которого она могла потерять…
     Лечение шло своим чередом. Отделение неврологии отличалось спокойной несуетливой атмосферой: медсестры и нянечки были доброжелательными, врачи вежливыми и предупредительными, режим строгий, порядок почти абсолютный. В новой палате у Веры была всего одна соседка, с которой они сразу нашли общий язык. Звали ее Надежда, она перенесла микроинсульт, и, за исключением плохой подвижности кисти правой руки, никаких серьезных проблем в ее состоянии не наблюдалось. Почти каждый день к ней приходила симпатичная дочь Виолетта, врывавшаяся ураганом и своим появлением всегда вносившая радостное оживление в их “палату номер…”. Виолетта весело щебетала, рассказывая о новостях и знакомых, а Вера с Надей с удовольствием слушали ее рассказы, связывающие их с временно недоступной жизнью вне стен больницы.  Иногда приходил муж Надежды, и она жаловалась Вере, что он злится на ее отсутствие дома и называет “симулянткой”, считая, что у врачей нет никаких причин так долго держать ее в больнице… По иронии судьбы, в день выписки Надежды из больницы у него тоже случился инсульт и он, так же, как раньше его жена, попал в палату интенсивной терапии. Надя приходила его навещать и каждый раз заходила к Вере. Рассказывая о состоянии мужа, она говорила: “Вот, Бог его наказал!”, и Вере казалось, что Надя где-то в глубине души даже торжествует, что ему “воздалось” за его несправедливое к ней отношение. Мужу так легко, как Наде, отделаться от болезни не удалось, и впоследствии его выписали из больницы почти полным инвалидом. “Не рой другому яму”  –  не делай зла другому человеку, ибо это зло обязательно вернется к тебе…

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

     Три недели прошли незаметно. И Веру направили на реабилитацию. Раньше больных восстановительного периода отправляли в профилакторий, но его уже полгода как закрыли (профилакторий существовал 30 лет, но новое руководство города признало его нерентабельным: Вера помнила, какую хитрую схему разработали для его закрытия,  –  впрочем, это было уже не ее дело),  и для реабилитации в больнице выделили три палаты в отделении нейрохирургии. В одну из этих палат Веру и перевели. Отделение нейрохирургии разительно отличалось от неврологического.  В основном сюда попадали пациенты с травмами головы – а это, понятно, часто случается с нетрезвыми молодыми (и не очень молодыми) людьми, получившими такую травму или из-за бесшабашного прыжка с большой высоты, или в драке, или… Да мало ли способов получить травму “по пьяной лавочке”! Постоянным общением с  контингентом такого рода, видимо, и объяснялось поведение среднего и младшего персонала отделения, не особо церемонившегося с пациентами, находящимися в полном смысле слова в их руках…
     Постепенно состояние Веры улучшилось. Она уже могла дойти до столовой (хотя еще прихрамывала при ходьбе) и даже попробовала однажды спуститься вниз на лифте (правда, на улицу выйти пока не решилась)… На нулевом этаже больницы Вера увидела надпись “Парикмахерская”. И это было для Веры вторым радостным событием за последний месяц – все-таки она оставалась истинной женщиной!
     Как-то Вера разговорилась с молодым мужчиной из соседней палаты, который тоже проходил реабилитацию. При первом взгляде друг на друга они не могли скрыть улыбки, так как Вера прихрамывала на правую ногу, а Игорь (так звали молодого человека) – на левую. И довольно смешно было наблюдать за ними, когда они шли рядом друг с другом. Они стали вместе прогуливаться вокруг здания больницы, поддерживая друг друга, и Вера поняла, что жизнь начинает налаживаться. Игорь работал в МЧС и очень переживал, что после болезни не сможет заниматься своей любимой работой. Вера, как могла, успокаивала его, говорила, что все будет хорошо – забывая в эти моменты о том, что сама не знает, чем для нее закончится это испытание…  В голове почему-то крутились какие-то странные несуразные строчки:

“Два раненых калеки
Сбежали из больницы.
Врач вслед им матерится –
Куда их понесло?
Две маленькие птицы –
Покой им только снится! –
Летали вслед за ними…

Они же жгли костер,
Вдыхали воздух тундры,
И было им нетрудно
Холодную бруснику
В желтеющей траве
Увидеть зорким взглядом.
Срывать ее не надо!
А, впрочем, вот награда
Смышленой голове!”

     Вечером, после ужина, Вера присела у окна, и в голову пришли другие строчки:

“Лежу я в больнице, в темнице сырой,
А где-то летает орел молодой!
А я, молодая, грущу у окна:
Из окон больничных лишь тундра видна…
И что же он медлит, никак не решит?
Чего он в больницу ко мне не спешит?

Болеть не пристало прекрасной княжне,
Уже я устала, и все не по мне!
Когда же мой рыцарь примчится ко мне,
Спасет из больницы на белом коне?”

     Вера достала из тумбочки тетрадку, записали эти незатейливые стишки и подумала, что все будет хорошо, раз поэтический дар и чувство юмора ее не покинули. Не зря говорят, что чувство юмора помогает выжить: ведь люди, сохраняющие его в любых обстоятельствах,  –  настоящие оптимисты,  чувство юмора помогает им находить выход из любых сложных ситуаций и не унывать! И это так здорово, что она, несмотря на все испытания, сохранила способность шутить и радоваться жизни. А это значит, что она ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ! Вера вспомнила слова, которые в детстве  часто слышала от своей мамы:

“Господи, пугай меня, но не наказывай!”.

И в мыслях возникли новые строчки:
“… Если, Господи, совсем нельзя
Жизнь прожить без горя и страданий,
Дай ты мне любые испытанья,
Только не наказывай меня!”

Кажется, одно из своих жизненных испытаний она уже выдержала…

4 Как упоительны в России вечера...
Галина Харламова
Ласковое солнышко заглядывало сквозь занавеску в чистенькую светлую спальню. В комнате было по-летнему душно и только солнечный лучик тихонько играл с рыбками в аквариуме. Вот он запутался в большой хрустальной люстре на потолке, потом скользнул по стене и медленно переполз на широкую двуспальную кровать. Там, лежа на животе, спал мужчина. Лучик удивленно замер. Кто же спит в такой погожий, солнечный денек? Все давно уже на ногах - лето ведь на дворе!

Кравцов медленно приходил в себя. Он давно уже не спал, просто не мог открыть глаза, лежал и слушал тишину, окружавшую его. Солнце, заглядывавшее в окно, припекало голову, но сил отодвинуться в сторону не было. Появилась первая мысль: «Где это я?» Она противным червяком вертелась в больной голове и ни на минуту не отпускала.
Кровать мягкая и удобная, постельное белье пахнет фиалками и рядом громко тикает будильник - кажется, дома. От ощущения покоя и домашнего уюта стало немного легче. Где-то еще должна быть жена умница, красавица, щебетунья. Кравцов, собравшись с силами, повернулся на бок. Тут же в голове зашумело, закрутилось, и он снова провалился в спасительное забытье, и только придя в себя, решил позвать жену. Его давно уже мучила нестерпимая жажда. Кравцов сделал глубокий вдох и постарался крикнуть громко, чтобы жена услышала, но его многострадальное пересушенное горло издало какой-то сиплый, нечеловеческий стон. Потрескавшиеся губы и распухший язык не слушались и, чтобы дать о себе знать, страдалец «прицелился» кое-как и ногой столкнул будильник на пол. И это все, на что он был способен в эту минуту.
Послышались шаги, это Ирина Николаевна, услышав шум, производимый кормильцем, поспешила в спальню.
-Фу! – помахала она рукой перед носом, открывая окно, - да у тебя тут хоть закусывай. Перегарищем прёт! Ты зачем будильник свалил?
Кравцов просипел, указывая пальцем на губы:
-Пи-ить!
-Что, трубы горят? – засмеялась жена. - А кто тебя пить-то заставлял? А? Совсем совесть потерял! Пробку понюхаешь и остановиться не можешь, пока в бутылке "горючка" не кончится.
        "Издевается, стерва! Знает, что я сейчас ответить не могу",- подумал Кравцов.
        -И когда ты только напьесся! Вон голова вся седая, внуки подрастают, а тебе все неймется, - продолжала воспитывать Ирина Николаевна.
        Собравшись с силами, Кравцов просипел:
        -У-умру ведь, дай попить!
        -Он меня еще пугает! - Да помирай себе сколько влезет!!! Только поживей, страсть как надоело с тобой мучиться.
        "Зря ты так, голубушка, кто ж еще тебя любить будет?" - подумал Кравцов, дотянулся до ее руки и попытался погладить.
        -Да лежи уж, горе мое луковое, принесу водички. Или, может быть, рассольчику плеснуть?
        Кравцов согласно кивнул головой, потом лег на спину и замер в ожидании живительной влаги.
Ирина Николаевна вернулась быстро, принеся рассол в банке и большую кружку воды. Стоя рядом с кроватью, она наблюдала, как муж трясущимися руками схватил кружку и начал жадно пить. Прохладная вода потекла в его жаждущее нутро, и он всё пил, пил и не мог насытиться. Вода и рассол быстро закончились, пришлось принести еще.
Но после второй партии " лекарственных средств" самочувствие его заметно улучшилось, и Кравцов, закрыв глаза, блаженно растянулся на кровати.

Прошло еще часа полтора, пока он почувствовал себя настолько хорошо, чтобы подняться с постели и отправиться в ванну. Взглянув на себя в зеркало, Кравцов ужаснулся. На него взирала заросшая четырёхдневной щетиной морда. Опухшие глаза и взъерошенные пряди редких волос напомнили ему о том, что пора бы привести себя в порядок. «Так и спиться не долго, пора бросать», - подумал он, но в душе был почти уверен, что это вряд ли получится. Вот если бы друганы пить бросили, тогда дело другое. А сам он "ни в жисть".
        Друзей у Кравцова было трое, настоящих, проверенных годами и временем, с которыми не страшно ни в огонь, ни в воду. Серега Самохвалов, бывший десантник, высокий, широкоплечий красавец, любил повторять: "Да я тебе, Петрович, последнюю рубашку отдам, не пожалею".  И это было правдой. Когда Кравцовых обворовали несколько лет назад, Серега, узнав о постигшей беде, пришел первым из друзей и молча вытащил из кармана несколько тысячных бумажек. "Копили с женой на стиральную машинку, да Бог с ней, вам-то они теперь нужнее".
        Колян Трофимов, балагур и весельчак, душа любой компании, работал с Кравцовым в одном цеху. Тянуло молодого мужика к старшему товарищу, и общие темы для разговоров всегда находились, и общие интересы тоже: оба природу любили, рыбалку, и технику. Хотя в цеху эту дружбу не одобряли, мол, "связался черт с младенцем", но друзья считали, что это просто от зависти. У нас ведь как? Когда у кого-то все хорошо, другим от этого плохо.
        Володька Розовский - человек творческий, настройщик роялей, единственный из четверки получил высшее образование. Имея абсолютный слух и артистичную внешность, он мог бы и сам блистать на сцене, если бы не был так скромен и трусоват. Все местные знаменитости без зазрения совести пользовались его услугами, а он брал за добросовестно выполненную работу мизерную плату. Стеснялся просить больше... Как же, они выбились в люди, а он навсегда останется настройщиком, несостоявшейся личностью. "Кому-то цветы и слава, а я всю жизнь страдаю от несправедливости. Но я счастлив, потому что имею прямое отношение к их известности", - говорил Володька.
      
        После ванны Кравцов отправился на кухню к жене. Его давно уже манил запах вкусного борща и пирогов с капустой. Поэтому, усевшись за стол, Петрович принялся с аппетитом жевать. Жена молча смотрела, как он ест, потом вдруг, язвительно скривив губы, с улыбкой спросила:
-Ну, и что мы праздновали на этот раз?
Кравцов чуть не подавился от неожиданности. Вот ведь противная баба! Ведь умеет же испортить аппетит человеку. Это ж надо талант иметь всегда под руку каркать. А сам задумался - действительно, что они вчера отмечали, раз он так напился? Для этого же должен быть какой-то особенный повод. Вот, например, неделю назад был день пионерии, потом день рождения бухгалтерши Ритки, потом у Серёги померла собака, три дня назад отмечали рождение маленького сына Коляна, потом сестра Вована отмечала новоселье, позавчера была получка, а что было вчера, он не мог вспомнить, как не старался. Хоть убей!
В этот момент, на счастье или на беду, сосед-переросток за стеной включил музыку, и Кравцов вдруг хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть?! Они же вчера пели. Колян приносил магнитофон, звучала хорошая музыка, но одна песня особенно им запомнилась, запала, как говорится, в душу. Песня была какая-то лирическая, необыкновенно хорошая и понравилась всем сразу. Ее он хотел  спеть жене, когда вернется домой, и чтобы не забыть, всю дорогу мурлыкал себе под нос красивый мотивчик. Только дойдя до двери квартиры, неожиданно упал и уснул, и вот теперь не мог вспомнить ни слова.
Кравцов с досадой тяжело вздохнул. Ирина Николаевна, заметив, что супруг о чем-то думает, спросила:
-Что ты всё вздыхаешь, как будто деньги потерял?
-Да вот песню не могу вспомнить, - огорчённо сказал он.
-Какую ещё песню? - удивилась жена.
-Да не помню я! Как мы её пели – помню, Колян ставил несколько раз. Она была такой... классной, понимаешь, что сразу нам понравилась, и я ещё хотел тебе её подарить. И забыл…
-Вот ты, боже мой, напасть! Ты бы мне лучше фен подарил или сковородку новую. От этого бы хоть толк был. А от песни твоей что? - ничего хорошего, - рассердилась жена.
-Эх, ты, глупая баба! – махнул рукой Кравцов. – Ничего ты не понимаешь! Фен, сковородка… Желания у тебя все какие-то приземлённые! На что тебе этот фен сдался, баловство одно. Сегодня он есть, а завтра поломался. А песня… Она же в сердце остаётся навсегда. Понимаешь, коровья башка? Её хочется петь ещё и еще. И тебе хорошо и другим людям приятно. Душа радуется!

Кравцов надулся на жену и отправился назад в спальню, намереваясь провести вечер за телевизором, но тут зазвонил телефон, и он поднял трубку. Услышав весёлый голос Коляна, Кравцов сразу понял, что скучать в одиночестве вряд ли придётся: друганы снова звали на прогулку. Обрадованный Кравцов начал поспешно одеваться.
В дверях показалась жена:
-Ты что, опять уходишь?
Кравцов молча кивнул.
-А-а, мужики звонили? И что вы собираетесь сегодня отмечать? День независимости Австралии или праздник будущего урожая? Давно не пили, да?! Какой же ты бесхарактерный, стаканом помахали и ты помчался на задних лапках. Вот возьму и не пущу тебе пьяного домой.
Кравцов не ответил, чтобы не портить себе настроение, а, так же молча, пожав плечами, прошествовал в прихожую.
        -Будешь спать на коврике перед дверью, ты меня понял?  Лопнуло мое терпение! - полетело вслед.
        Но он знал, это она не со зла. Просто баба она, а бабе вроде как положено ругаться. Они жили вместе уже много лет, и он был уверен, что жена его по-своему любит, поэтому и прощала всегда.

        Мужики всей компанией ждали у подъезда. Поздоровались, и вчетвером направились на своё излюбленное место в берёзовую рощицу на пригорке, у реки, где каждый муравей, каждая птаха жили своей, особенной жизнью. Полянка приглянулась им давно потому, что людей поблизости не было, и им никто не мешал культурно отдыхать. Друзья удобно устроились на зелёной травке и разложили на бумажной салфетке нехитрую закуску, которую удалось стырить из дома: четыре солёных огурца, хлеб и несколько карамелек, а Вован, под разноголосый гул одобрения, достал из пакета бутылки с пивом и вином.
        Тем и хороша русская природа, что только здесь мужик может полностью расслабиться, отдохнуть от мирских дел и суеты, забыть на время о работе и надоевших женах, о галдящих детях и завистливых соседях. И говорить тут можно о чем угодно, не боясь, что это кому-то не понравится. И все тут равны: не слишком умные, но и не дураки, главное, что понимают друг друга.

Незаметно наступил тёплый весенний вечер. От реки потянуло прохладой. Большое красное солнце медленно опускалось за горизонт. Где-то там, вдалеке, жил город, гудели машины, звенели трамваи, суетились люди, но сюда, в царство природы, не долетали посторонние звуки.
Уже изрядно захмелевшие, мужики залюбовались заходом солнца.
Колян вдруг, улыбаясь, сказал:
-Эх, хорошо сидим! Вечер-то какой замечательный! Я бы даже сказал, упоительный!
-Ага, они у нас все упоительные! – хохотнул Вован и хлопнул себя ладонью по шее.
Все засмеялись, а Кравцов вдруг вспомнил слова позабытой песни. Знакомый мотивчик завертелся в голове, и он предложил:
-Мужики, может, споём нашу вчерашнюю?
Колян покашлял немного, прочистив горло, и затянул, немного фальшивя: «Как упоительны в России вечера-а…» Мужики дружно подхватили, и полилась хорошая душевная песня. Они и знали-то всего несколько слов из припева, заменяя остальное обычным «ла-ла-ла», но это было так здорово, что не так уж и важно. К чему тут слова, когда душа поет? Поэтому каждый старался, как мог, громко, с чувством. И песня сначала робко, а потом все смелей и смелей понеслась ввысь, разлилась по полянам, скользнула вдоль березок прямиком к реке. Неугомонные лягушки, начавшие было ежевечернюю спевку, удивленно примолкли: такого исполнения им еще слышать не приходилось.
        Постепенно стемнело, на небе заискрились звезды, над рекой заклубился туман... Нестройные мужские голоса долго еще будоражили окрестности, и бедным лягушкам ничего не оставалось делать, как молча слушать и ждать, когда закончится этот необычный концерт.

Поздним вечером, когда в окнах один за другим гасли огни, Кравцов возвращался домой пьяный, но очень довольный. Дойдя до дверей своей квартиры, он долго нажимал на звонок, пока не услышал знакомые шаги. Дверь открылась, и он ввалился в прихожую прямо в объятия сонной Ирины Николаевны. Радостно улыбаясь, супруг прошептал ей в ухо:
-Любимая, я вспомнил ту самую песню и сейчас я тебе ее дарю.
Жена пробовала сопротивляться, но, не обращая внимания на ее протестующие жесты, Кравцов набрал полные легкие воздуха и запел во все горло:
-«Как упоительны в России вечера-а…»
Только жена почему-то заплакала.
        Вот и пойми их, женщин!
5 Папа
Анастасия Воскресенская-Лесная
            Альбом… Старый альбом с пожелтевшими фотокарточками. В зелёной полинялой, когда-то бархатной обложке, с резными угольниками, словно кружевные салфетки, в которые так удобно и вкусно вставлялись фото и открытки... Сергей уже и забыл, когда в последний раз заглядывал в него, а сегодня почему-то вдруг решил. Или не вдруг?
            Наверное, всё дело в телефонном звонке тёти Нины. Она очень долго и эмоционально, с матерком и вздохами рассказывала про свои бесконечные болячки, больницы, про злобных врачей, с которыми постоянно воюет. В последнее своё посещение "белого дома" гоняла костылём какого-то невезучего эскулапа... Вспомнила и давние советские времена, когда всё было по-другому, по-правильному, как она говорит. Прослезилась и перебрала по памяти всю их многочисленную взбалмошную, неугомонную, скандальную родню... И папу туда же вплела.
            Сергей рассеянно и с грустью листал страницы альбома и внезапно замер. С фотоснимка большими грустными глазами цвета стали на него пристально смотрел отец. Без малейшего намёка на улыбку, серьёзно и решительно. До щемящей боли родное и близкое, стираемое из памяти годами и забываемое в суете повседневной жизни, лицо…
            «Какой же ты здесь молодой ещё, Папа… Видимо, на очередной своей вылазке, в одной из бесконечных экспедиций… Раскопки, раскопки и ещё раз раскопки. «Крот» – так называла тебя мама. Постоянные отъезды. Грустные праздники, пустые выходные без отца… Дорогой, любимый Крот, как же  давно тебя с нами нет рядом… Да что там! Я и маму-то уже сто лет не видел. Умотала в Германию и не вспоминает о нас с тобой совсем. Так, чиркнёт на праздник коротенькую весточку, мол, всё хорошо, сын, не переживай, живи и радуйся, и опять на полгода пропадёт… Когда? Да почти сразу же, как тебя не стало. У неё, оказывается, всё уж готово к отъезду-то было. Только молчала, нам ничего не говорила. Устала, вымоталась, на нервах вся была, вот-вот взорвётся. А там ей хорошо, Пап, спокойно и интересно. Картины писать начала…
             Помнишь, как ругалась она, стоя посреди кухни в своём любимом цветастом фартуке? Руки в боки, с оттопыренными острыми локтями, в руке – половник, взлохмаченная, разъярённая, глаза искры мечут! «Сколько можно мотаться по своим командировкам, а?! Что? Работа? Да разве ж это работа?! Это херня, а не работа! Вот что это! Ты же дома вообще не бываешь, сына не видишь, обо мне и говорить уже нечего, вообще забыл! Я волосы перекрасила, а ты и не заметил! У всех мужья, как мужья – инженеры, слесаря да электрики. А у меня кто?! Крот! Всё роет, роет, не нароется никак! И чего вы там всё копаете, а?! Не накопались в песочнице! И куда ваши матери смотрели! Денег нет, я на двух работах кручусь, а он всё копает! Ты когда последний раз к сыну в дневник заглядывал?! Когда мне цветы дарил?! Да в зеркало на себя когда в последний раз смотрел?! Да на тебе же лица нет! Вымотался весь, серый стал, как смерть, тощий, как кощей! Так недолго и ноги протянуть!.. Я пашу здесь, как лошадь, а он то на Кавказ, то в Узбекистан, то ещё куда к чёрту на рога ускачет, в Мухосранск какой-нибудь!» - и как швырнёт поварёшку на пол, скинет передник, разорвав хлипкие завязочки, убежит в комнату, хлопнет дверью, врубит магнитофон на всю и плачет, плачет… И знаю, что часа два уж к ней не достучишься, всё равно не откроет… На плите борщ кипит, котлеты горят, маслом стреляют; за стеной соседи квасят, скандалят; радио бубнит о достижениях нашей страны; а я сижу тихонечко в углу и всё всматриваюсь в твоё худое, уставшее, с ввалившимися небритыми щеками, лицо, и всё жду, когда же ты наконец поднимешь глаза, когда посмотришь на меня и улыбнёшься… Ты так хорошо умел улыбаться, Папа… Это было, было... вот словно на дождливом скучном небе вдруг внезапно показывалось солнце, будто весь мир становился чище, светлее, всё прояснялось, рассеивались тучи! И … так хорошо казалось жить, так просто и легко делалось на душе!..
              А помнишь, сколько раз мама психовала и собирала чемоданы? Всё комом, прямо с вешалками кидала в тёмное чемоданное нутро, тащила их на кухню, пинала и кричала так громко и пронзительно, что хотелось вжаться в угол, стать невидимым, сравняться со стеной и ничего не слышать и не видеть… Мне очень хотелось представить, что ничего не происходит, что всё хорошо, как прежде. А ты сидишь смирно, тихо, безвольно свесив руки между колен, понурив голову, вздыхаешь и почему-то молчишь… Мама ошалело бегает по квартире, переставляет всё с места на место, роняет, собирает углы, чертыхается и кричит, кричит… а ты всё сидишь, не шелохнёшься, смотришь в пол на неровные кубики грубо нарезанного и наскоро поклеенного допотопного линолеума с огромными грязными щелями, протоптанными тараканами. Руки, как плети, сам, как знак вопроса, как тряпичная кукла, и не смеешь взгляда поднять. И будто с каждым твоим тяжёлым выдохом жизнь медленно утекает из тебя по капельке, утекает безвозвратно… А я из последних сил сдерживаю слёзы, тру кулаком глаза, глотаю подступающие к горлу колючим комом рыдания. Чтобы только мама не заметила, чтобы не обратила на меня внимания и не прогнала бы в комнату делать уроки. И так страшно мне тогда становилось, так больно, непонятно и тоскливо, что я даже не мог себе представить, как уже по-другому-то может быть. Я смотрел на тебя и всё же очень ждал твоей улыбки. Ждал с последней надеждой утопающего в пучине несчастий… Ты был моим спасательным кругом, Папа…»
6 Полетели!
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ.
Посвящается младшей дочери – Маргарите.

 -Мамочка, неужели папа уже ушёл? Уф, опять проворонила! – разочарованно фыркнула девочка-подросток.
Она присела на край стула в кухне, опустила голову, разглядывая свои большие мягкие тапочки-киски.
-Шелли, что-то мне не нравится твоё настроение. Лицо бледное, не заболела ли? Дай-ка лобик!
Мать поцеловала девочку, проверяя температуру.
-Жара нет. Шелли, что с тобой? Последние дни ты как во сне!
Девочка притихла. Рыжие кудри спадали на лицо. Она уставилась в окно неморгающим взглядом. А там бледное солнце тонуло в белесых облаках.
-Что-то болит, доченька?
-Ничего, не беспокойся. Я просто хотела что-то рассказать папе. Теперь придётся ждать до вечера, - вздохнула Шелли и ушла в свою комнату одеваться к школе.
День ей показался бесконечно длинным. После школы, делая уроки, Шелли то и дело прислушивалась к телефонным звонкам, глядела в окно, в ожидании отца выбегала в прихожую.
За окном сыпал мелкий снег. В свете фонаря снежинки блёстками кружили в лёгком танце, но лишь касаясь мокрого тротуара моментально таяли, превращаясь в слякоть. Редко посещая Израиль, матушка Зима крайне скупа на снежные радости.
Сделав уроки, Шелли долго читала книжку, лёжа в постели. Наконец она услышала как вошёл отец, вскочила с кровати и в пижаме выбежала в коридор.
-Папочка, хорошо что я не заснула. Пойдём ко мне в комнату, хочу тебе что-то рассказать по секрету.
Отец, стряхивая с одежды снег, удивлённо посмотрел на жену и спросил:
-В школе что-то случилось и меня вызывают?
-Папочка, ты ещё не привык, что у меня в школе всегда всё в порядке. Ну, пойдём же, я тебя целый день ждала, - ответила она вместо мамы и потянула отца за рукав.
-А что, здесь нельзя? Маме тоже интересно, - раздеваясь, добавил он.
-Нет, маме - потом. Пап, ну пойдём быстрее, а то я замёрзла.
Шелли завела отца в комнату и усадила на кровать.
-Ты , наверное, о ёлке и новогодних подарках напомнить мне хочешь?
-А вот и не угадал! У меня к тебе – серьёзный разговор. Даже не знаю с чего начать. Обещай что не будешь смеяться?
-Ни в коем случае, моя прелесть! Ты сейчас так похожа на Ревеку. Твоя мама в молодости тоже была большая фантазёрка. Продолжай, что придумала на сей раз?
-Знаешь, папочка, я хочу осуществить свою мечту. Ну как тебе объяснить... Помнишь, я рассказывала про маленьких зелёных человечков?
-Это те которые прилетают к тебе во сне?
-Так вот, инопланетяшки приглашают меня отправиться с ними в космическое путешествие!...Но я ещё не дала согласие. Сегодня они снова прилетят ко мне. Что им ответить?
Отец глубокомысленно сдвинул брови. И помолчав, спросил:
-Они тебе снятся каждый день?
-Да, папочка. Они рассказывают о своей планете. М-м... название такое трудное, не помню. Полететь к ним в гости инопланетяшки предложили только вчера.
Я сказала, что не помещусь в их корабль, но они ответили, что по этому поводу я могу не волноваться. Представляешь, я мечтаю побывать в космосе, а тем более увидеть неизвестную планету! Ты мне разрешишь? – с надеждой в голосе спросила она.
-Я думаю, можешь дать согласие. Ведь это путешествие – только сон. Слетай, посмотри, а потом расскажешь, что там есть интересного.
-Я им сказала, что у меня есть папа и мама, которых я обязана слушаться и не могу лететь к ним без разрешения.
-Умница. Ты правильно сделала. А теперь надо спать. Отец поцеловал Шелли, заботливо укрыл одеялом, потушил свет и вышел из комнаты.
"Летать во сне не вредно. Я где-то читал, что так дети растут быстрее," - подумал он.
На другой день Шелли поднялась чуть свет. Отец сидел за завтраком.
-Папочка, ты ещё дома?
-Ну как полетала?
-Не пришлось. Они сказали, что прилетят за мной и заберут после школы. Я должна их ждать на остановке, около "Каньона", - чуть не плача, ответила Шелли.
-Бред какой-то! И ты им поверила?
Девочка промолчала, обиженно надув губы.
После этого случая прошёл месяц.
Шелли сильно изменилась: всё делала как робот, ела и говорила мало, перестала улыбаться. Не хотела играть с подругами. Часами просиживала на скамейке возле дома, глядя в небо. Мать Шелли начала беспокоиться. Отца впервые вызвали в школу. Учительница сказала, что у Шелли наблюдаются признаки депрессии, хотя успеваемость не страдает.
-Надо срочно принимать какие-то меры. Отведите дочь к психологу, - участливо предложила классная руководительница.
На следующий день отец пришёл с работы пораньше. Он позвал жену. Они закрылись на кухне и о чём-то долго беседовали.
Шелли сидела у себя в комнате с любимой плюшевой жирафой в обнимку и смотрела в окно на тёмное звёздное небо, что-то нашёптывая игрушке на ухо. В комнату бесшумно вошла мама, раздела дочь и уложила в постель.
-Завтра, завтра..., - приговаривала она.
Но Шелли, похоже, не воспринимала её слов.
Когда мама вышла из комнаты, девочка повернула к себе мордочку жирафа и сказала серьёзным тоном:
-Вот посмотришь, Джесси, они обязательно прилетят за мной. Кликс сказал, что на их планете Фокаритус всегда говорят только правду. И он меня не мог обмануть. Может они задержались...
На следующее утро, выйдя из ванной, Шелли услышала голос отца. По времени он должен быть на работе. Девочка вошла в гостиную, увидела отца и мать за столом.
-Доченька, сегодня у папы выходной. У него для тебя –сюрприз. Сейчас позавтракаешь, нарядно оденешься и отправишься с ним на прогулку.
-Ура! – оживившись, воскликнула Шелли и села завтракать.
Потом она помчалась в свою комнату, надела любимое розовое шерстяное платье, новую розовую пуховую куртку, кожаные сапоги, схватила Джесси и выбежала в коридор. Отец уже ждал её у дверей. Мама проводила их до машины.
На улице – серо и сыро. Снег почти весь растаял. На асфальте образовались огромные лужи.
Они сели в автомобиль. Шелли расположилась на заднем сидении, жирафа посадила на колени.
-Пап, куда поедим?
-Дорогая моя, сегодня я отвезу тебя к настоящему волшебнику. Он поможет исполнить твою мечту! - торжественно объявил отец.
-Правда?!А разве волшебники бывают?...А вдруг у него не получится?
-Не будем забегать вперёд, доченька!
-Ладно, как скажешь, папочка.
Ехали не долго. Остановились у высокого каменного забора. Подошли к железным воротам. Отец нажал на кнопку звонка. В воротах отворилась калитка. Они вошли и калитка захлопнулась. В просторном квадратном дворе не оказалось ни слуг, ни собак, ни охраны. В середине двора – небольшой круглый фонтан, по углам – клумбы с цветами.
Отец с дочерью вошли в дом, поднялись по деревянной лестнице на второй этаж.
Их встретил мужчина в цветастом китайском халате до пят. Он почему-то был босой.
-Знакомься, Шелли, это тот самый волшебник, о котором я тебе говорил.
-Эли-сан, - представился тот. – Я вас ждал, проходите.
Он жестом пригласил следовать за ним.
По длинному коридору их провели в затемнённую круглую комнату. Приятный тонкий аромат наполнял помещение. Вокруг горело несколько свечей. В центре комнаты, на круглом столе стоял странного вида светильник. Внутри него что-то вращалось, освещая комнату то голубым, то зеленоватым светом.
-Эли-сан, вы помните моё требование? – спросил отец, испытывающе посмотрев на японца.
-Конечно, господин. Не волнуйтесь, господин, - с корявым акцентом ответил он, утвердительно кивая головой.
Девочке показалось, что голова волшебника болтается на верёвочке как у китайского болванчика.
-Что ж, тогда начинайте.
Волшебник усадил девочку около стола.
-Не бойся меня, Шелли. Отдай пожалуйста свою жирафу Джесси отцу и смотри мне в глаза, - ласково сказал японец.
Он сделал несколько пасов и глаза Шелли закрылись.

Девочка пришла в себя и открыла глаза.
-Как ты себя чувствуешь? – спросил японец.
-Хорошо, я очень счастлива. А где мой папа?
-Он – за дверью.
-Спасибо, дяденька, - с улыбкой поблагодарила Шелли и вышла за дверь.
-Ну что? – взволнованно спросил отец.
-Всё в порядке, папа, - рассеянно ответила Шелли.
-Посиди здесь в коридоре, а мне надо поговорить с дядей-волшебником.
Отец отдал дочери жирафу и вошёл к японцу.
Шелли сидела на диване в ожидании папы и разговаривала с любимой игрушкой. Время тянулось. Девочка решила выйти во двор, посмотреть на фонтан. Она обняла жирафу и спустилась вниз.
На улице потеплело. Шелли подошла к фонтану. Водяные струи серебрились на солнце.
-Как красиво! Интересно, на планете Фокаритус так же светло!? Джеси, может ты знаешь?...Ну вот, опять молчишь. Вот было бы здорово, если бы ты умела разговаривать! Я сегодня летала, но где не помню.
И вдруг Шелли показалось, что её кто-то зовёт по имени. Девочка огляделась, но никого не заметила. И снова тоненький голосок позвал её. Шелли посмотрела вниз и увидела как из-под основания фонтана вылез зелёный карлик, ростом в половину ниже неё.
-Ой, Кликс, привет! А я тебя уже ждать устала.
-Мы прилетели за тобой. Родители дали разрешение? – писклявым голосом спросил инопланетянин-коротышка.
-Правда! Мне можно с вами? Папа разрешил.Мы ведь теперь попутчики, правда, Кликс?
Зелёный человечек кивнул в ответ.
-Ну тогда полетели! А ты, Джеси, оставайся с папой, чтобы он не скучал!
Шелли посадила жирафу Джеси на бортик фонтана. Девочке показалось, что жирафа подмигнула ей одним глазом, желая хозяйке счастливого пути.
-Передай папе, что я обязательно вернусь, - попросила Шелли свою зверушку.
Кликс подошёл к девочке, взял её за руку и скомандовал:
-В путь!
Вокруг всё завертелось, закружилось с небывалой скоростью. Дома, деревья, дороги – всё сливалось в неистовом вихре. Они поднялись высоко в небо. И...исчезли.
Через минуту во двор вышел отец Шелли. Не находя дочь, он решил, что она спряталась где-то. Стал звать её. Но увидев на бортике фонтана любимую игрушку Шелли, отец сразу всё понял. "Наконец-то мечта её сбылась!"
-Возвращайся, дочка! – крикнул он и прослезился.
7 Такая жизнь 2
Леся Полищук
     Ольга сидела в кресле-качалке  и смотрела сериал. Не сказать, что она была любительницей «мыльных опер», но делать всё равно было нечего. Она размышляла о судьбах киногероев, и думала, что в жизни всякое бывает, вот хотя бы взять её собственную судьбу…, раздался звонок, и как не жаль было прерывать размышления, пришлось отправиться в прихожую.
- Вадим? Ты уже приехал? Привет. Я думала, ты только  завтра возвратишься – сказала она.
- Привет – ответил Вадим.
- Есть будешь?
- Да, ужасно проголодался, если можно, что-нибудь горяченькое.
- Как раз суп доварился, сама ещё не обедала. Тогда я накрою на стол, а ты мой руки, и присоединяйся.
      Привычными быстрыми движениями Ольга достала тарелки, нарезала хлеб, села у окна, давно так повелось, она всегда садилась у окна, что бы видеть, когда домашние будут возвращаться.
- О! Домашняя лапша! Обожаю твою лапшу!
- Приятного аппетита!
      Какое-то время они ели молча, затем Ольга спросила:
- Ну, как твоя командировка?
- В этот раз всё хорошо, заключил договор, управился раньше времени. А что делала ты?
- Знаешь, я довязала тебе свитер.
- Спасибо. А как на работе?
- Нормально, вовремя сдала квартальный отчёт, обещали премию. Заходил Володя, принёс тебе книги.
- Книги, это хорошо, будет что читать, а то я всю нашу библиотеку перечитал уже который раз.  А, чуть не забыл, я тебе привёз – он вскочил и выбежал в свою комнату, вернулся быстро – вот, примерь, подойдут?- сказал он, протягивая кожаные перчатки. Ольга взяла перчатки, не торопясь надела одну, затем сняла и положила на подоконник:
- Спасибо, подошли.
- У тебя похожие были, ты их потеряла, так переживала, я, когда увидел в магазине, сразу вспомнил.
- Действительно похожи.
      Повисла долгая пауза. Ольга убирала со стола, мыла посуду, затем Вадим сказал:
- Да, я в  поезде познакомился с одним человеком, Алексеем зовут, оказался коллега, у него такая же специальность как у меня, он в Ленинграде учился на таком же факультете. Я его пригласил в гости, он сегодня придёт, мы хотели посидеть вместе над чертежами. Он предложил кое-что, надо посмотреть, возможно, получится.  У тебя есть что-нибудь к чаю?
- Нет, к чаю ничего… Вадим, зачем ты его пригласил, ты снова за своё? Мы же договаривались?
- Да, договаривались. Ну, прости, я не удержался, больно хороший парень. Он тебе понравится, вот увидишь. И потом, он действительно подбросил мне хорошую идею, надо проверить. Кстати, он скоро придёт.  Ты давай, подготовься, надень платье. Ну, то, синее, что я тебе в прошлом году на день рождения купил.
- Зачем платье? Я вам чаю заварю, и сидите со своими чертежами, я к Ларисе уйду, что бы вам не мешать.
-  Не хочешь синее, надень что-нибудь другое, не будешь же ты в халате ходить перед гостем.
- Не буду, конечно.
- Ладно, ты накрой в гостиной на стол, а я сбегаю  в магазин, куплю что-нибудь.
     Ольга достала «парадный» сервиз, сервировала стол и ушла в свою комнату. Долго стояла у открытого шкафа, смотрела на синее платье, затем резким движением достала строгий деловой костюм тёмно-серого цвета, быстро оделась. Именно в этот момент затренькал дверной звонок.
- Опять Вадим ключ забыл. Как можно быть таким рассеянным. Ни разу в жизни не было так, что бы он не вернулся. Куда бы он ни шёл. То забудет ключи, то телефон, то важные документы – ворчала она, открывая быстрым резким движением дверь, с заготовленной фразой, – снова ты…
    На пороге стоял мужчина, он был высоким, стройным, подтянутым, лицо гладко выбрито, аккуратно подстрижен. Костюм не слишком дорогой, но вполне элегантный, и сидел хорошо. Мужчина держал в руках розы её любимого кремового цвета и коробку шоколада.
- Здравствуйте, я Алексей, а Вадим дома?
- Здравствуйте. Ольга. Алексей, проходите, Вадим мне говорил о вас, он скоро вернётся.
- Вот, цветы, возьмите, это вам.
- Спасибо, я пойду, поставлю цветы, а вы  проходите в гостиную.
- Хорошо, с вашего позволения я бы помыл руки, это где?
- Вон та дверь, справа.
    Ольга вышла, а Алексей смотрел ей вслед и думал: «Не обманул Вадим, действительно, очень симпатичная особа, и фигурка в норме, интересно, почему он хочет её замуж отдать, может сам хочет жениться и освобождает территорию, боится, что не уживётся сестра с его женщиной?». Он прошёл в гостиную, стал рассматривать интерьер. В комнате было чисто, по-домашнему уютно. Вошла Ольга, принесла розы в хрустальной вазе.
- Спасибо за цветы. Они прекрасны. Присаживайтесь, я схожу за кипятком.
    Алексей сел к столу. Удивительным образом розы гармонировали с накрахмаленной кремового цвета скатертью и такими же салфетками, с бежевым сервизом. Ольга принесла кипяток, налила чай, подвинула чашку Алексею. Алексей вскрыл коробку с шоколадом:
- Ольга, угощайтесь, знаете, это настоящий, швейцарский. Я вам открою один секрет, только не смейтесь, я очень люблю хороший шоколад.
- Напротив,  я сама люблю такой.
- По вам не скажешь, что вы сладкоежка.
- А вы комплиментщик.
     В прихожей снова ожил звонок, Ольга извинилась и ушла открывать дверь.
- Где ты ходишь? – зашептала Вадиму прямо в ухо, - Он уже пришёл, я не знаю о чём с ним разговаривать.
- В нашем магазине были несвежие торты, пришлось идти в супермаркет, - так же, шёпотом ответил он и  вошёл в гостиную:
- Привет, дружище, рад снова тебя видеть. Смотрю, вы уже познакомились? Оля, неси нож, торт нарезать надо.
     Ольга принесла нож, разрезала торт,  и, немного успокоившись, присоединилась к мужчинам, которые жарко о чём-то спорили, не забывая при этом пить чай и есть торт. Вскоре мужчины ушли в комнату Вадима, а Ольга убрала со стола,  и собралась к соседке. Уже от порога крикнула:
- Вадим, я ушла к Ларисе, Алексей, до свидания, – и, не дожидаясь ответа, вышла из квартиры.
- До свидания, - вскочил со стула Алексей, и выглянул в коридор. Ольги уже не было.
- Слушай, старик, мне очень понравилась твоя сестра. Только мне показалось, или правда, она немного рассердилась?
- Конечно, рассердилась, ей не нравится, что я её хочу замуж выдать.
- А она уже была замужем?
- Была, но это долгая история, я сейчас не хочу об этом говорить.
- Но ты не против, если я стану вас навещать, я не прочь поухаживать за ней.
- Конечно не против, я же сам тебя пригласил.
     Ольга вернулась ближе к полуночи, Вадим встретил её у двери:
- Оля, что же ты убежала, ты понравилась Алексею, ты присмотрись к нему, хороший мужик.
- Вадим, мы об этом много раз говорили. Перестань меня сватать. Не нужно мне это.
- Но почему же,  не нужно, Оля. Я виноват перед тобой, перед собой, перед ними. Я виноват перед всеми. Я очень хочу, что бы ты была если не счастливой, то хотя бы не такой одинокой.
- Перестань, ничего изменить уже нельзя. Прости, я пойду спать. Спокойной ночи.
    Шло время,  Алексей стал бывать у них, Ольга нравилась ему всё больше и больше. Но она оставалась такой же отстранённой, хотя и согласилась несколько раз  сходить с ним в театр и в кино. Алексей не мог понять причин такого её поведения. Отчаявшись, Алексей снова вызвал на разговор Вадима:
- Вадим, у меня серьёзные намерения, но  твоя сестра никак не реагирует на мои ухаживания.
- Знаешь, Алексей, мне неловко перед тобой, надо было рассказать сразу.
- О чём? Расскажи сейчас.
- Прости, но Оля не моя сестра. Оля моя жена. Бывшая жена.
- Как это? Ничего не понимаю. Почему вы тогда живёте вместе, и отношения у вас, как у родственников?
- Это очень грустная история, мне трудно это вспоминать. Но придётся тебе рассказать. Это было пять лет назад.  Дочери было восемнадцать, сыну двадцать. Я много работал. Надо было оплачивать учёбу детей в институте. А тут случилась беда, мама у меня заболела. Перенесла обширный инфаркт. Мы подняли на ноги всех врачей, выходили её. Когда с больницы выписалась, наняли сиделку. Мне пришлось работать ещё больше, брался за всё что можно, только бы платили. Однажды мне позвонили мои однокурсники и пригласили в сауну. Тот день у меня был не очень занят, я перенёс несколько встреч и ушёл в сауну. Никому не сказал где я, отключил сотовый. Очень хотелось немного отдохнуть, расслабиться, тем более, что Оля уехала в командировку. И надо же такому случиться, мама отпустила сиделку по каким-то важным делам, и в это  время у неё случился второй инфаркт. Сиделка вернулась, а мать без сознания. Сиделка позвонила в скорую, стала звонить мне, а я недоступен. Тогда она позвонила нашей дочери и нашему сыну. Те сорвались с занятий, взяли такси, в дороге мне пытались дозвониться, но, конечно не дозвонились. Они просили таксиста ехать быстрее, таксист же был – молодой парнишка…. Он не справился с управлением, разбились все трое. Парнишка отделался переломами и сотрясением мозга, а наши – насмерть, сразу.. И мама умерла, не приходя в сознание…. Оля мне простить не может. Если бы я не отключил телефон, поехал бы к маме сам, с нашими детьми ничего бы не случилось.
     После похорон Оля целый год была словно не в себе. Она меня и не гнала, а я её оставить одну не мог. Потом стала приходить в себя. Подала на развод. После развода сказала, что не имеет ничего против того, что бы не разменивать квартиру. Так и живём с тех пор, как чужие, но родные. Я несколько раз пытался сосватать её. Но она упирается, ничего не хочет слышать. Я же надеюсь, что она сможет быть счастливой с другим мужчиной...
- Да, дела! Прости, что вынудил тебя рассказать. А знаешь, что я думаю? Она тебя до сих пор любит. Поэтому и не хочет ни с кем сходиться.
- Возможно. Я тоже её люблю.
- Ну, так попытайся восстановить отношения. Ты только подумай, однажды она может согласиться и выйти замуж за другого. И тогда ты уже ничего не сможешь сделать.
- Что ты, такое не прощают.
- Знаешь, я первый раз с таким сталкиваюсь. Вы же любите друг друга.
- Это ничего не меняет.
- Наверное, ты прав. В таком случае я продолжу ухаживать за Олей, может она оттает. Она мне очень нравится.
     Прошло ещё полгода. Алексей продолжал бывать у Оли и Вадима, но отношения оставались прежними. Однажды позвонил Вадим:
- Алексей, привет, можешь ко мне сегодня подъехать?
- Да, смогу.
      Вечером Алексей пришёл в назначенное время, Ольги дома не было.
- Привет, Алексей, спасибо что пришёл.
- Какое-то дело?
- Можно и так сказать. Я тут приболел, ходил в больницу.
- Что-то серьёзное?
- Да… Только Ольга не знает.
- Что именно?
- Говорят – онкология!
- Ничего себе, и что?
- Сказали что начальная стадия, надо удалять, но процесс восстановления очень длительный. К тому же никто никаких гарантий не даёт, неизвестно, как всё обернётся. В этой связи у меня к тебе просьба.
- Конечно, старик, всё что угодно, мы в последнее время сдружились. Чего не сделаешь для друга.
- Это касается Ольги. Я не хочу ей говорить. Лягу в клинику, ей скажу, что у меня длительная командировка, такое уже было, она поверит. После операции будет ясно, что дальше, будем с тобой поддерживать связь по сотовому. А ты присмотри за ней, может какая помощь понадобится.
- Конечно. И  на  когда назначено?
- На следующей неделе, в среду.
- Даже не знаю что сказать. Ты держись. Нельзя тебе Ольгу оставлять, одна она не выдержит.
- Со мной ей, что ли хорошо? Вечное напоминание о  беде.
- Сложно это всё, но мне кажется, что ты ей  нужен, пусть так, просто рядом, и ничего более, но очень нужен.
- Ты так думаешь? Значит, есть смысл бороться. Я думал, ей станет легче, если меня не будет видеть.
- Я уверен.
    Прошло два месяца. Ольга считала, что Вадим в командировке. Они созванивались раз в неделю. Алексей регулярно звонил Ольге, несколько раз ему удалось вытащить её в кино. В тот вечер Ольга согласилась прогуляться по парку. Был тёплый осенний вечер. Легко дышалось.
- Оля, давайте сходим в театр.
-  А что идёт?
- Я завтра узнаю и возьму билеты.
- Пожалуй. Какая разница что идёт, берите билеты. А вон идёт Алла, она с Вадимом работает.
- Оля!!!! Привет!! Сто лет не виделись.
- Алла!!! Привет!!!
- Гуляешь? Как Вадим, идёт на поправку?
- О чём ты? Вадим в командировке.
- То есть как в командировке? Только вчера наши ходили его проведывать.
   Ольга резко развернулась к Алексею.
- Алексей! Как это понимать? Вы в курсе?
- Оля… Не нервничайте. Всё нормально.
- Что нормально? Где он, говорите.
- Я Вас провожу.
- Сделайте одолжение.
    Операция у Вадима прошла успешно, но опухоль была обширной, хорошо ещё, что она оказалась доброкачественной. Госпитализация оказалась длительной. Он был очень доволен, что удалось всё скрыть от Ольги. В свободное от процедур время он много читал, подолгу смотрел в окно и просто думал. Лежал с закрытыми глазами и словно киноплёнку прокручивал свою прошлую жизнь. Как жаль, что ничего нельзя изменить в прошлом.
    В этот день он закончил читать новую книгу, делать было решительно нечего. На улицу ещё не выпускали, и он с большим интересом наблюдал, как в парке напротив больничных окон играли дети. Как они бросались разноцветной листвой, сгребали её в кучи и падали в них, затем остальные ребята начинали забрасывать сверху листьями… Им было весело, даже сквозь двойное окно слышался их визг и смех. Вдруг резко открылась дверь, Вадим оглянулся. В пороге стояла раскрасневшаяся Ольга, в глазах блестели слёзы.
- Оля? Ты как тут?
- Вадим! Как ты мог, почему ты скрыл от меня? – Ольга бросилась к Вадиму, схватила его голову руками – что, что с тобой, быстро говори, я тебя прошу.
- Оля, всё нормально, уже всё нормально. Была опухоль, слава Богу, доброкачественная. Меня скоро выпишут домой.
- Вадим, родной, если бы с тобой что случилось, я бы не смогла…
- Оля! 
- Возвращайся поскорее домой, я тебя буду ждать.
8 Виртуальная любовь
Галина Червова
      Закончив писать очередную картину, художник Евгений загрустил, он вновь оказался в полном одиночестве. Картина закончена и его жизнь потеряла смысл…Ничто его не радовало в этой жизни, у него престарелая больная мать, жены  давно нет, дочь живёт отдельно. С Евгением проживала внучка, которую он взял к себе после смерти её родителей, но она в последнее время расстраивала его своим поведением. Ей было пятнадцать лет, самый опасный возраст, глаз да глаз нужен за ней и учиться стала хуже, одни мальчики в голове.
Долго думал Евгений – «Как быть, ведь девочке нужна мать, чтобы по-женски с ней  общаться, давать советы, учить женским премудростям, а чему он, мужчина, может  её научить?»
 Да и сам он не прочь был бы жениться. Евгений вел спортивную жизнь, занимался физкультурой, следил за своим здоровьем,  и  выглядел довольно завидным женихом, хоть и было ему уже за шестьдесят.
Соседки заглядывались, но никто из них пока не завладел его сердцем. Евгений слышал о социальных сетях, о том, что многие через интернет знакомятся и в дальнейшем живут нормальной семейной жизнью. «А может попробовать и мне?» – задумался он.
И сразу в голове у Евгения стали мелькать семейные картинки. Самое важное для него всегда было не просто с кем-то лечь в постель, а главное проснуться с любимой женщиной... и быть самым счастливым мужем… Он давно об этом мечтал… 

В один из таких грустных дней, Евгений решил зарегистрироваться на сайте Знакомств. Но он совсем не ожидал такой реакции, как будто его накрыло девятым валом писем от прекрасной половины человечества. Какие только женщины не откликнулись на его одинокий зов. Блондинки, брюнетки, седые, молодые, пожилые и даже были  мужчины - невесты… Голова Евгения пошла кругом, такой популярности он не ожидал. Освоившись, расправив плечи, и осознавая свою мужскую важность, Евгений стал выбирать себе женщину. Он переписывался, созванивался, даже встречался, но проходили дни, недели, месяцы, а женщину своей мечты он так и не находил. На сайте он выставлял фотографии, на которых демонстрировал своё спортивное обнаженное тело. Евгений в переписке просил и от женщин такие же откровенные фотографии в купальниках.
И вдруг, одна из дам его зацепила своим жестким письмом:   
- Здесь  серьёзный сайт знакомств, и ваше спортивное тело еще ни о чем не говорит, а наоборот, даже отталкивает и возмущает. Нам с вами не по двадцать лет и фигура всё-таки желает быть лучше и просто смешно ею хвастаться в наши-то годы.
Между ними завязалась переписка, каждый отстаивал свои позиции. И какой-то лучик надежды промелькнул у Евгения, ему почему-то понравилась эта женщина. Он почувствовал её сердцем, она была умна, скромна, ненавязчива, и с ней ему было легко и интересно, да к тому же они жили в одном городе.
Евгений притягивал многих женщин своими картинами, которые он выставлял на сайте. Так и эта женщина увлеклась талантом художника, а не его мышцами, и когда он предложил ей встретиться, она дала согласие.
Встреча была романтической, прогулка по набережной реки, кафе, приятные разговоры, оказались даже общие знакомые, короче, вечер был замечательным, и они договорились о дальнейших продолжениях встреч.
Но встречи пришлось отложить, так как мать Евгения серьёзно заболела, она не вставала с постели, он кормил её и ухаживал за ней.  Потом случился инсульт, мать увезли в больницу, но по истечении трёх недель её выписали. Евгений привёз мать домой, и круглосуточно дежурил около неё. Но возраст и болезнь сделали своё дело… и в один из дней матери не стало…
Похороны, поминки, девять дней, сорок дней… Евгений тяжело перенёс уход матери.
Тосковал, ему везде виделась она, а её вещи напоминали  о живой матери…
Прошло два месяца со дня похорон, Евгений постепенно стал приходить в себя.
… А потом он позвонил той женщине, имя которой  Надежда. Даже имя у неё, как пророчество – Надежда! «Это она, моя последняя надежда в поисках женщины, -  подумал Евгений. Я не должен её потерять».
И они стали переписываться в интернете каждый вечер, разговаривать по скайпу. Надежда проявляла тактичность, старалась не «сыпать соль на рану» беседами о матери. Евгений, у которого, как у художника, оказалась очень тонкая  чувствительная натура, был еще в депрессии, и Надежде приходилось нелегко с ним, она старалась всеми способами вытащить его из этого состояния.
Но время лечит, и душа Евгения оттаяла, он стал снова писать картины, чему была  рада Надежда. Они также продолжали каждый вечер разговаривать. И как-то, Евгений предложил Надежде вновь встретиться.
Весна была в разгаре, дышалось легко, настроение было прекрасное - жизнь продолжалась! Гуляли по городу, солнце светило ярко, чувствовалось его тепло на щеках, снег почти растаял, все люди улыбались, было прекрасно на душе. Весна!

А потом, в одну из встреч, Надежда пригласила Евгения к себе домой на чай…
Уже в прихожей, Евгений и Надежда застыли в долгом поцелуе, и затем стали спешно раздевать друг друга. Сдернув покрывало с кровати, они бросились в неё, как в омут. Он целовал её, и она дрожала от жгучего желания…. Она его безумно хотела...
О, Боже, как это было с ней давно, она десять лет жила вдовой. Евгений гладил её, целовал, шептал волшебные слова. Он щекотал ей ушко поцелуем и говорил, как она прекрасна, и как он давно тосковал по такой женщине.  Они улетали в облака….  А потом, обессиленные от ласк любви, лежали, улыбаясь от счастья.
            Встречи стали регулярными, близкими, говорили уже о совместной жизни, но только одно беспокоило обоих – у каждого из них сложилась какая-то своя жизнь, и менять её было очень трудно. И как примут нового члена семьи? У них были свои квартиры, и никто не мог переехать по разным личным причинам. «Как быть? Гостевой брак?» - мысль стучала в висках.
«Ладно, подумаю об этом завтра», -  так говорила Скарлет в фильме «Унесённые ветром», так говорили себе и Евгений с Надеждой. Пока их обоих всё устраивало. Она, как женщина-мать, давала какие-то советы Евгению по поводу внучки, просила его быть с ней мягче, мол, переходный возраст, не надо ругани, грубости. И он слушал Надежду.
Они ждали с нетерпением каждую новую встречу, и вновь становились молодыми.… На склоне лет им так хорошо было друг с другом, это ли не счастье!

            Евгению надо было бы уйти с сайта знакомств, а он не ушел, а женщины также продолжали очаровывать его. Ведь по статистике мужчин всегда меньше, чем женщин, и каждая из них пыталась устроить своё личное счастье любыми путями.
Как сказал потом Евгений – была «какая-то магия», и он … влюбился в женщину, которая жила очень далеко, где-то в европейской части России, а сам Евгений в Сибири. Она  моложе Надежды, с более пышными формами, и Евгений оказался в её любовных сетях, а звали ту женщину - Любовью. Опять таки было имя, как знак судьбы!
Евгений стал реже бывать у Надежды, и она почувствовала что-то не ладное. Сердце женское чуткое. После её расспросов, Евгений признался, что познакомился с женщиной, и зовут её Любой. Надежда была  расстроена, но, как женщина мудрая, она решила уйти в сторону, и не терзать Евгения, пусть будет счастлив, ведь любовь – святое дело. Евгений был благодарен ей за  чуткость, за  благородное сердце, и, не смотря ни на что, поддерживал с Надеждой добрые отношения.
Иногда Евгений по-дружески сообщал Надежде, как живет, какие картины пишет.
И вот в такие-то минуты откровения, Надежда вдруг узнаёт, что не всё гладко у него с Любой.
Люба была эмоциональной, ревнивой, подозрительной, нервной, и устраивала Евгению постоянные сцены ревности. Они стали серьёзно ссориться из-за этого,  просили прощенья друг у друга, а потом всё начиналось сначала…. Их тянуло друг к другу. Может это из-за того, что они недосягаемы, а это всегда притягивает.
Евгений – домашний человек, он никогда никуда не ездил, и ему к ней поехать было самым страшным испытанием, на которое он не был способен. Люба сама тоже не решалась приехать в гости к Евгению, ссылаясь на семейные причины. Её родные не разрешали ей ехать к нему, в какую-то Сибирь:
   - Ты хорошо подумай, Люба, что это за мужчина, ты же его совсем не знаешь. Живёт он где-то в Сибири. Пропадёшь там, и мы тебя не найдём. А у тебя здесь родня, внуки, подумай сто раз, не молодая уже ведь, чтобы так срываться с насиженного места!
Родные Евгения тоже препятствовали его встрече с Любой. А недавно Евгений узнал, что у Любы есть там какой-то мужчина, возможно также как и у самого Евгения была Надежда. Всё это выводило его из себя. Каждый день они продолжали выяснять отношения. «К чему это приведёт?» - с тревогой и усталостью думал Евгений.

Надежде жаль Евгения, но время шло, и у неё тоже появился мужчина.
Евгений неожиданно стал чаще ей звонить, вспоминать их любовь и ласку, пытался отговорить Надежду от встреч с новым мужчиной, и, что он не прочь вернуться к ней. Но она уже не верила ему, и как друг, сочувствовала ему, когда Евгений бывал в очередной ссоре со своей Любой.
Но его безумно стала раздражать ревность, слёзы и скандалы Любы, ведь они еще и не стали совместно жить, а что будет, когда начнут жить…. А с Надеждой ему было хорошо, уютно, надёжно…
В последнее время Евгений часто думает об этом…. «А не получится ли, как в пословице – за двумя зайцами погонюсь, и ни одного не поймаю! И с Любовью не получится, и Надежду потеряю…»
Ох, уж эта виртуальная любовь...Да еще на склоне лет...
9 Дарьины зори... Глава первая
Надежда Опескина
Половица у порога скрипнула. Сердце Дарьи сжалось от страха. Дверь в горницу, где спали родители и два младших брата, была плотно закрыта. Брат Павел, младше её на два года, похрапывал на полатях. Сестра Нюра сопела на кровати, что стояла сразу у порога. Боясь разбудить сестру, тихо забралась на печь. Сон не шёл. Вспоминались глаза незнакомого парня, что все посиделки глядел на неё не отрываясь. Подружка Катька дважды пыталась вызвать парня на круг, выбивая дроби перед ним, но он не шёл. Когда молодёжь стала собираться по домам, он решительно подошёл и назвался.

- Меня Михаилом кличут. Я что-то не помню кто ты, красавица, и чья будешь. Всего-то пять годков не был дома, а здесь столько девиц повырастало - глаз не отвести. Но ты из всех выделяешься красой своей.

- Дарьей кличут, Дмитрия Корыстылева дочь буду. Так пять-то годков назад мне всего десять было. Я вас тоже не признала из чьих вы.

- Вот те раз! Пятнадцать годков, а смотришься девицей на выданье. Из Силантьевых я, сын старший. Мне уж двадцать стукнуло. У дядьки в городе жил, ремеслу кожевенному обучался. Могу теперь любую шубку сшить из любого меха, сапоги стачать. Позволь мне проводить тебя до дома. Ночь на дворе тёмная.

- Тоже мне нашёлся провожальщик, сам не заблудись! - вклинилась в разговор подружка Катька, увлекая Дарью за руку прочь от компании.

Всю дорогу до дома Дарья молчала, опустив взгляд к земле, будто боясь споткнуться. Катька тараторила не умолкая. Обещала подруге окрутить Михаила за пару дней. Приглянулся он ей очень. Что к Дарье подошёл, а не к ней, объясняла ошибкой.

- Откуда ему было знать, что тебе ещё и шестнадцати лет нет. Ты выше меня на полголовы, хоть и младше на цельный год. Вы, Коростылёвы, что жерди высокие.
Завидую, Дарья, косе твоей, глазам твоим зеленым, но, знай, я счастливее тебя буду и с места этого мне не сойти, а выйду за Мишку замуж.

Запели первые петухи. Дарью сморил сон. Проснулась от громкого разговора в избе. Глянула незаметно через дырочку в занавеске. На пороге стоял председатель колхоза Тимофей Окунёв, что-то пытаясь втолковать отцу.

- Ты, Дмитрий, не брыкайся! Не поедешь сам на кордон, так силком свезут под белы рученьки. Мне начальство дало разнарядку артель в пять человек собрать
и с поварихой отправить на дальний кордон к Матвею Савичеву. Твою Дарью в поварихи определяю. Девка она рослая и варить обучена. Ей уж в октябре шестнадцать стукнет. После кажному из вас выделят делянки  поближе к дому со строевым лесом, заместо платы и трудодней. Лесом государство расчитается, аж пять процентов от заготовленного вам придарят. Чего артачишься? Всего на два месяца направляют. Дом свой обновишь пристройкой.

- Не артачусь я, Тимофей! Сено с покосов не убрал. Картошку кто копать будет? Два месяца! Сам посчитай, в аккурат под Покрова вертаться будем. Мои не управятся с делами. Павлу всего тринадцать, а Нюрке двенадцать. Какой с них спрос? Дай хоть пару дней сено свезти. Картошку сами выкопают.

На том и порешили. Поедут артельщики через два дня. Председатель велел Дарье за провиантом к завхозу колхозному съездить на подводе. Крупу, сахар, муку и масло подсолнечное получить. Остальное уж на месте, как там получится.  Рыбки наловить можно или зайца на жаркое поймать.

Заныло сердечко девичье, забилось словно птица в силках, беду почуяло.  Справившись со всеми делами по дому и получив провиант, отпросилась у матери сходить на посиделки. Весь вечер с Михаилом в переглядки играли. Катька вьюном вокруг парня крутилась, а он от Дарьи глаз не отводил. Недоброе чуяло сердце парня, по глазам девушки видно было, что прощается она с ним. Загорелась про меж них искорка, потянуло сердца навстречу, а судьба и показала свой оскал.

Незаметно для других, Дарья вышла из избы, что служила клубом, и тихо побрела домой. Михаил скоро её догнал. Взял за руку. Так и шли молча до самого дома.

- Беда какая случилась, Дашуня? Глаза шибко грустные, аж по сердцу ножом режут! Не молчи, краса моя ненаглядная.

- Через день уеду на дальний кордон, поварихой. Цельных два месяца там буду, Мишенька! Окрутит тебя Катька, как пить дать, окрутит!

- Ты что такое говоришь, Дашуня? Кто меня окрутит против моей воли? Уж ежели и родители что удумают, так уеду в город назад. Работа там для меня всегда будет. Два месяца - срок небольшой. Ты только там за какого артельщика не выскочи замуж.

- Так едут одни старики сорокалетние, такие же как тятя мой. За кого замуж идти, у всех семьи и ребятни полный дом. Ты сам на чары Катькины не позарься.
Вот получу справку в шестнадцать лет и уеду в город, Миша. Не хочу я жить в колхозе всю жизнь свою. Поедешь со мной, Мишенька?
- Поеду! На край света поеду! Как ты решишь, так и будет.

Постояли обнявшись и разошлись по домам понурые, с болью в сердцах. Где-то слышался голос Катьки, поющей частушки под гармошку.

Стояла вторая половина августа, одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года.  Путь был долгий. До кордона триста пятьдесят вёрст по бездорожью двумя подводами. На одной провиант и Дарья с отцом. На другой - четверо артельщиков с вещами тёплыми. В обратный путь возвращаться по холодному времени. Лошадей председатель подобрал лучших, дав третью на подмену в пути.

В начале пути колки берёзовые да степь. После первого дня  остановились на привал у старицы. Мужики собрали дровишек сухих , костерок развели. Треногу для котелка из дома захватили, кузнец колхозный  расстарался. Дарья ведро воды принесла. Решила сварить каши пшённой, а в другом чай вскипятить. Мужики пошли бредень закинуть, рыбкой поживиться. Отец  смазывал колёса смазкой, чтоб лошадям легче было тянуть телеги. Все при деле. Дарья с тоской смотрела в сторону дома. Сердечко ныло от предчуствия.

Рыбки хорошо взяли. Часть пожарили на сковороде в маслице, часть присолили, чтобы завтра доесть. Всем хотелось спать. Места глухие, опасаться  некого,
но отец Дарьи, которого за старшёго промеж собой выбрали, настоял, чтобы дежурили по очереди и не сидя у костра, а на ногах, с ружьишком в руках.

Постоял часок - буди другого. Сам первый и встал в дозор. Два часа вокруг телег круги нарезал, завидуя крепкому сну своих сотоварищей. Где-то далеко были слышны стоны глухаря. У Дмитрия от этого стона мурашки по телу высыпали. Ночь стояла тёмная, небо заволокло облаками, луны не было видно. Только мерцающие огоньки костерка. Он подошёл к телеге, на которой спала, закутавшись с головой, дочь, бормотавшая во сне непонятные слова.

Утром выглянуло солнышко. Доели вчерашнюю кашу, попили чайку горячего и в путь. Через десять часов привал. Лошади выдохлись. Рыбки прижарила Дарья и затируху с томлённым на масле лучком.  Мужики нахваливают свою повариху. Молодая, а ловкая. Что сварить, что посуду перемыть. Сама справляется, ни у кого помощи не просит. Глаза зелёные с грустью на всё глядят, слеза в них притаилась.

На третий, последний привал, остановились поздно ночью. Не спокойно было на душе у Дмитрия, да и мужики ведут разговоры полушёпотом. Чем дальше от дома, тем  становилось тяжелее. Всем хотелось скорее до места добраться.

Дарья страшилась того незнакомого места. Ничего о нём не знала, но про лесника Матвея Савичева много чего в деревне  рассказывали и в основном худого.

Лют по-страшному. Жену свою, Пелагею, бьёт досмерти. Потом она вся синяя ходит, еле ноги волочит, а прилечь он ей не даёт. Сыновей Василия и Данилу тоже поколачивает. Василий заматерел, ответил раз как следует, так отстал от него, а Данилу, младшего дитя, дураком сделал с измальства. Всё норовил по голове, да побольнее. У парня разум-то и помутился. Ходит как неприкаянный
по местам лесным. Уйдёт летом на несколько дней в леса без еды. Ищет его Василий, ищет, а он приходит сам и ничего рассказать не может, не помнит. Чем там питался, где ночевал. Клавдию, дочь свою, холил Матвей, жалел. Обновки в первую очередь ей покупал.

Приезжал  раз в деревню, прошлым летом. Дочь, Клавдию, замуж отдавал за  деревенского парня. Тогда и увидела его Дарья. Да и он приметил её в толпе девчат деревенских. Кинулся с расспросами к свату своему. Кто, мол, такая, чья будет. Смотрит своими глазищами чёрными, будто оценивает. От взгляда его, из-под насупленных бровей, оторопь берёт. Не стала Дарья дожидаться приезда молодых, ушла домой. Родители гуляли допоздна. Отец напился допьяну и Матвей привёл его домой. Дарья притворилась спящей. Мать не дала гостю будить дочь.

- Чего, Матвей, дитя будить среди ночи. Пущай поспит. Она помощница знатная, много дел по дому делает, братьев меньших, почитай, сама вынянчила.

- Дитя говоришь, хозяюшка? Какое же это детя, коли груди буграми топорщатся. Коса одна чего стоит и глазища на семерых. Зря не даёшь посмотреть! Я бы её за старшего своего сына Василия посватал, а то парню двадцать пятый год идёт, а холостым на свете мается. Ему бы вашу девку в самый раз.

Гнала Дарья от себя мысли о плохом. Чего бояться - отец рядом. И другие мужики в случае чего вступятся. Сама не понимала причин своего страха. Во сне приснилась река, ранее не виданная, на зорьке и мужик тёмный на берегу. Проснулась вся в поту и слезах горючих. Отцу не расскажешь о своих страхах. Не пожелает понять.
10 Еще раз о душе
Владимир Погожильский
Чем живое отличается от неживого? Многие предки наши  долгие века над этим ломали головы. Лично я вполне верю физику Шредингеру, который сказал: «Живое от неживого отличается наличием обмена веществ». То есть ест и дышит. Ну, ест  животное или человек время от времени, а, вот, дышит непрерывно. В себя воздух с кислородом - из себя то же, но в окисленном виде. Дышат, естественно, и растения, хотя что они вдыхают,а что выдыхают- вопрос более сложный.
Человек от животного (а уж тем более от растения) отличается наличием абстрактного мышления. В частности, что до конца не знает, не изучил, представляет в виде  умозрительного неизвестного – абстракции. В виде загадочного для него «Х» с рядом описательных признаков.
Легко представить, что человек давно изобрел для себя абстрактное  понятие «души» в простейшем варианте. То есть некого «стимулятора», приводящего в действие этот самый обмен веществ и все другое, присущее данному живому организму. Работает стимулятор- организм живет, поломался, вынули, улетучился -превратился в неживое.
Создано множество концепций этой самой души. Душа  может рождаться и умирать вместе с организмом, может переселяться в другой, после смерти предыдущего. Может улучшаться или ухудшаться в процессе жизни организма и при повторном использовании вселяться в более сложный или, соответственно, более простой. Может, даже, кое-что помнить из жизни предыдущего хозяина – узнавать родню, вспоминать где чего положил... Но, в целом, это достаточно простое по функциям устройство- вроде  кардиостимулятора с аккумулятором. В некоторых древних идеях в живом теле  несколько  душ – одна управляет движением, обменом веществ, другая чувствами, эмоциями....Что-то наподобие локальной сети микропроцессоров. Почему бы нет?

Помимо этакой, расхожей, души-привода жизненных процессов ("драйвера"- как сейчас любят говорить), у особо ценных личностей существовала душа бессмертная, очень нужная всем, вместилище векового опыта, культуры семьи, а то и целого народа. Такой уникальной духовной душой обладали цари, мудрые старцы – живые боги. В отдельных случаях ею могли обладать и жрецы. Например, путем непрерывного развития и совершенствования от реинкарнации к реинкарнации своей изначально простенькой души.

Для древнего человека, добывающего хлеб свой насущный непосильным физическим трудом и рискующего потерять этот хлеб, если с его телом что-то  случится (покалечится,заболеет, ранят, укусят дикие звери) такое живое божество состояло как бы из двух частей –телесной и духовной. Само тело  большой ценности не представляло, разве как сосуд для хранения души. Душа- основная ценность живого бога, предположительно, могла существовать и сама по себе.  Об этом говорил опыт обращения к душе умершего старца. То есть, попытка поступить так, как поступил бы оный, обычно, была плодотворной.
Короче, достаточно давно боги могли существовать, как минимум, в двух ипостасях  - телесной и духовной (дух святой). Кстати, слово «святой» имеет изначальный смысл как «цветущий, плодотворный». В балтийских языках  корень слова «свят» означает «не такой как все», «гость».
 Именно в духовной ипостаси и содержался опыт поколений- накопленная веками культура подвластного народа, моральные ценности, обычаи, знания.

Надо сказать, помри живой бог, свято место пусто долго не продержится. И рано или поздно появится новый бог во плоти. Чтобы в этом деле избежать роковых случайностей, на эту должность готовили приемника, как правило, сына святого. Да и опыт и знания не приходят сразу - нужна подготовка. Естественно предположить, что со временем именно он становился новой ипостасью бога, наследуя управление всем спектром духовных ценностей, то есть «святой дух». Так что «святая троица», без сомнения, очень древнее понятие, возникшее задолго до христианства.
Считалось, что за все время существования Египетского царства ( пятнадцать веков) им правил один фараон. Все реально существовавшие почти полтысячи фараонов были лишь вместилищем бессмертной фараоновой души. Переселение души из тела умершего фараона в тело нового было весьма сложной церемонией, производимой при посредстве жрецов.
В Шумерском царстве такого не наблюдалось лишь потому, что длительное время это было множество царств со своими вождями- богами. И у каждого свои циклы и тонкости  передачи бессмертной души.

Однако, вернемся к понятию «бессмертная душа».  В изначальном представлении это наследный капитал племени, переходящий от прежнего живого бога к следующему, непрерывно пополняемый и тщательно оберегаемый.  То есть  для целого народа- единичное явление, эсклюзив.  Бессмертными, духовными душами обладали только боги. Остальным такая душа была без надобности. Работать, есть, спать, плодиться –никаких особых тонкостей в своей голове хранить не надо, а если понадобится- богу все известно, можно получить совет или указание.
Даже мудрецы и министры могли в такой модели отношений рассматриваться как временные хранилища знаний. Есть охота -загрузили, надо - воспользовались.
В случае, если такой интеллектуальный подсобник забывался легко его поставить на место. Или, вообще, ликвидировать.
Простой народ  подпортить собственную бессмернную душу не боялся. Ввиду отсутствия таковой.
Бездушный народ иногда следовало подвергнуть положительному или отрицательному моральному воздействию. Здесь можно было легко использовать преемственность рода, семьи. Прославлением рода (греческие «герои», то есть праведные предки, предопределившие славное будущее своих потомков) или родовым проклятием. Нормальный глава семейства не раздумывая отдавал жизнь в борьбе с врагом  -потомкам самоотверженность и героизм предков была не менее важна, чем сами предки.

Христианство, возникшее как революционное учение  времен рабовладения, то есть «владения людьми как вещью или домашним скотом», провозгласило равенство всех людей перед единым богом. То бишь ликвидацию права владения людьми. При равенстве, как известно, то, чем владеть имели право немногие, становится достоянием каждого. На то и равенство. Христианство провозгласило, что бессмертная душа есть у каждого, кто является человеком. Независимо от всего остального. Бывший раб теперь имел полное моральное право сказать царю: «Брат мой». 
Все это прекрасно, но в новой модели возникло множество моментов, требующих увязки.  Надо было разрешить ряд противоречивых моментов, могущих бросить тень на чистоту идеи.
Во-первых, надо было  решить зачем каждому человеку такая душа. Во-вторых, какие права дает. И в-третьих- к чему обязывает обладание таким бесценным даром божьим.

Для расселения бессмертных душ после выполнения ими задачи по обеспечению жизненного процесса вполне годились заделы, имеющиеся в Ветхом Завете- Сады Эдемские и обиталище Сатаны- Ад. Из Эдемских садов человек был изгнан за первородный грех. Вообще, говоря по-совести, почти не за что. Ведь животные, созданные днем раньше имели полное право обзаводиться потомством. Возможно, господь предвидел безобразия, которые возникнут в большом человеческом сообществе – неравенство, угнетение, убийство себе подобных. Чем животный мир, кстати, почти не грешит. Хотя имеет зачастую такие страшные орудия убийства как яд, клыки и жала. А Адам с Евой только произвели на свет пару сыновей - и началось...

Праведным житием, то есть неучастием во всех этих безобразиях, а напротив- участием в сотворении и существовании справедливого общества  человек искуплял социальные  мерзости, последовавшие за первородным грехом и вполне заслуживал прощения. Тело его, естественно, превращалось в прах, то есть в землю. Собственно, из земной материи оно и создавалось. На время. Зато бессмертная душа , могла вечно пребывать в прекрасном саду и заниматься созерцанием. Не нуждаясь ни в пище, ни в тепле...
А при неправильном использовании жизненного процесса душа попадает в Ад и отдается в распоряжение Сатаны и его прислужников. Никакого промежуточного варианта вроде Царства Теней и вечного там прозябания в дальнейшем не предполагается.
Перспектива попадания души в Рай искупала, в принципе, скудность земной жизни. В конце концов живем мы не для того, чтобы есть. Или загребать двумя руками - с собой не унесешь...
Обладание бессмертной духовной душой  позволяло человеку считать себя  равным любому другому человеку. Независимо от положения в обществе, национальности, пола и  всего прочего. Собственно, ради осознания собственной неущербности каждым и  создавалось учение. Оно брало под свою защиту даже больных и неполноценных, объявляя их угодными богу.

Историки утверждают, что это нужно было, чтобы порабощенные  народы Римской империи поднять на освободительную борьбу. С римлянами- этими полулюдьми-полубогами,  оснащенными  знаниями, коварством, современным вооружением. При одном виде которых  простой человек терял всю силу воли и способность сопротивляться.
Если это так, то надо признать, что был сделан  умнейший и опаснейший шаг. Воевать одной перестройкой сознания, с голыми руками и голодным желудком.
Чтобы понять грандиозность замысла, давайте вспомним, как такую задачу  двадцать столетий спустя решал красный политрук Мао. Старающийся поднять китайских ополченцев на борьбу с полубогами - японскими оккупантами. Вот его слова: «Винтовка рождает власть». Только вручив забитым крестьянам оружие и объяснив, что этот чудодейственный фетиш, он же оружие, которое легко убъет японского солдата, то есть сравняет возможности ополченца и японского воина,  можно было попытаться освободить их от многовековой рабской покорности.
А здесь - с голыми руками и желая не убить, а только приравнять себе. Ибо Бог в душе каждого.  И все мы- дети его.

Обязанности человека, решившего вверить свою жизнь христианству, в Новом завете изложены и в виде притчей и непосредственно - в виде  десяти заповедей. Христианское учение в обществе, организованном по родовому признаку, в обществе, находящемся на уровне племенного мышления (люди своего племени – люди, остальные никто)  выдвинуло идею «коллектива». То есть общности людей, вовсе не обязательно имеющих родство. Но объединенных общими идеями, общим трудом, взаимопомощью. Первые сведения о существовании таких общин, обнаруженные в пещерах на берегах Мертвого моря  (Кумраитские свитки) намного опережают официальную дату рождения Христианства. То есть, положительный опыт существования неродовых сообществ уже был накоплен. Это были и группы людей по типу однополых монастырей и общин, вроде староверских. И все они показали удивительную жизнеспособность, действенность, взаимовыручку, способность рационально расходовать мизерные ресурсы, обеспечивать нормальную жизнь членов сообщества, развитие и воспитание потомства.

Для человека новой формации - человека духовного - возникла также проблема соотношения  с животным миром. Ранее человек не противоставлял себя животным и, даже, растениям. Более того, искал родство с ними и просил у них защиты.  Тотемические религии тому прямое свидетельство.
 Однако теперь животные однозначно переводились на более низкую ступень существ подчиненных, примитивных, бездушных. А человек, подчеркивая преобладание в нем духовного начала всячески должен был маскировать свои физиологические проявления как вторичные, не существенные. Это давало моральное право владеть животными, умерщвлять их по своему разумению, употреблять в пищу. В то время, как безнаказанно и беспричинно отнять жизнь у человека мог только сам Бог.
Таким образом постепенно складывались и нормы поведения, укоренившиеся в сознании людей христианского мира, как само собой разумеющиеся. Есть только по необходимости, не делая из этого демонстрации. Укоренившийся в русском языке термин «кушать» изначально имел  значение «пробовать» а слово «есть», например, в литовском архаичном языке (ести) означает «жрать» и употребляется всегда применительно к животным. Есть надо с закрытым ртом, не чавкая и не привлекая внимания другими звуками. Некрасиво демонстрировать другим и прочие физиологические процессы. Что вполне прощается животным. Они могут прилюдно чесаться, совокупляться, справлять нужду.... Скотина, одним словом, что с нее возьмешь?

Тем более удивительно, что попранием норм христианской морали озабочены в наше время страны, пропагандирующие свою исключительную религиозность- Соединенные Штаты, например. Возможно, это входит в программу оболванивания и оскотинивания всего прочего мира, к которому Штаты относятся как к собственной колонии. Но, нет сомнения, что подобная масштабная практика не обошла стороной и самою «метрополию».

В христианском мире, после окончательного обращения «язычников» остались две категории людей, подразделяемые по отношению к религии и церкви – верующие и атеисты.
Под верующими понимались люди, соблюдаюшие нормы христианской жизни и посещающие церковь. Атеистими считались не признающие не того не другого и, стало быть, готовые на любое свинство, преступление, убийство.
Нетрудно понять условность  такой двуцветной схемы, особенно в наше время. Обычно, человек не знает что ответить на вопрос «считает ли он себя верующим?».И если твердо, без колебаний относит себя к тем или этим - есть смысл усомниться в его психическом здоровье.

Рассмотрим этот вопрос поподробнее.
 Верующий человек верит в две противоположные вещи сразу: в то, что все с самого начала записано в его судьбе и в то, что обратясь к богу посредством молитв и обрядов можно эту судьбу изменить- вымолить чего надо. И, главное, он твердо знает, что все происходит по воле божьей. Поэтому изучать, приспосабливать, изменять, покорять, воевать – по большому счету пустая трата времени.
 Для атеиста мир познаваем, управляем и изменяем, хотя, в принципе, враждебен человеку, то есть готов всегда лишить его жизни. Если не мы- то кто?
Для нормального человека перегиб и в том случае и в другом. Без трудов праведных и хлеба не будет, не то что палат каменных. А если всем покоряться, то затопчут и вякнуть не успеешь. Короче, если хочешь жить - учись, работай, защищайся. Изучай окружающий мир, приспосабливай его, сам адаптируйся к обстановке.
Но ведь не все в руках человека -творца. Здоровье было, было... и  нету. Несчастный случаи. Жизнь и смерть родственников, которую ты далеко не всегда можешь предотвратить. Даже революции и экономические кризисы не во власти одного человека или группы людей. А уж наводнения, землетрясения.... Так и хочется попросить высшие силы, чтобы мимо пронесло.
Поэтому, современному, рациональному человеку свойственна доля религиозного отношения ко многим вещам и жизненным процессам.
Зачастую это "ренесанс" бытовой мистики - талисманы, счастливая посуда, одежда... Наделение "душой" растений, домашних животных. Впрочем этим начали грешить еще франсисканцы. Ну и памятники, торжественные церемонии -не вчера придумано и все это уходит корнями в религию.
И понятие человеческой «души», пусть не в изначальном смысле, но как сущностная характеристика человека, которую мы помним и когда его уже нет среди живых, как проявление доброты, отзывчивости, участия,  прижилось в среде вполне сложившихся материалистов.
11 Петькино счастье
Евгения Козачок
Как только я появился на свет божий – очень удивился! Вначале тому, что сам пробивал  путь в светлую жизнь, а потом тому, что меня лишили возможности плавать как хотел и когда хотел.   Я наслаждался  своей свободой действий,  словно космонавт невесомостью. О космонавтах  узнал значительно позже, но всегда чувствовал,  что «братья» по подобным кувыркам в пространстве существуют. Не один же  я такой!  Плавать было хорошо и  легко. Спал, когда хотел. И никогда не был голоден. И вдруг такая неожиданность! Как-то уж очень быстро, всего привычного для меня, не стало. Чик ножницами - и  я  оказался в огромнейшем помещении. 

Первое, что увидел, так это озабоченные  лица людей в белых халатах.  Я их так  испугался, даже крикнуть не мог.  Хорошо, что услышал мамин обеспокоенный голос. Хотел было ответить  ей, но в этот момент   чужая тётя так шлёпнула меня по попе, что я закричал на всю их большую комнату, а может  и дальше был слышен мой ор.  Да и как тут не заорёшь.  Еще и минуты  не прожил в этой жизни, а уже успели по попе ни за что, ни про что надавать, да ещё при этом и  радостно улыбаться. Запричитали все: «Ну, слава Богу, заплакал!»

А мама от  моего крика счастливо  плакала и улыбалась одновременно. Подумал, если все радуются  такому факту, тогда  буду орать  громче и дольше. 

И продолжал  кричать  до тех пор, пока меня не положили маме на грудь. Тут  уж я почувствовал знакомое  мамино  дыхание, и так тепло и хорошо стало, что  решил  побыть как можно дольше в этом  привычном покое.  Перестал орать и затих, чтобы все  отдохнули от меня.   И мы с мамой отдохнём. Нам ведь нелегко было вдвоём делать всё так, чтобы  я родился,  и мы смогли увидеть друг друга.   Мне было  трудно открыть глаза, но я чуть-чуть их приоткрыл и увидел, что красивее и лучше, чем у меня, нет мамы на всём белом свете. Я лежал и прислушивался к  биению маминого сердца. А мама слушала моё маленькое сердечко. Так и сказала: «Сердечко ты моё маленькое, счастье ты наше ненаглядное».  Гладила меня по спинке, ручкам, головке,  словно знакомилась с каждым  миллиметром моего тела. Потом целовала головку, щёчки, пальчики на ручках   и всё говорила и говорила ласковые, красивые слова, которые я запомнил, оказывается, на всю жизнь.  Мама благодарила  Бога за то, что он подарил им с папой огромное счастье -  меня!
А тёти почему-то  только  после того, как мы с мамой друг друга увидели,  сказали:

- У вас мальчик родился и такой красивенький.

 Тоже мне новость сообщили! Об этом я давно знал. И мама тоже. Каждый раз, когда гладила свой животик,  говорила: «Расти, сыночек! Мы с папой очень тебя любим!»
Так, стоп! Мама здесь. А папу почему не слышу? Я его  по голосу  узнаю. Только подумал о папе и мама сразу же о нём заговорила:

- Скоро к нам папа придёт. Ты, сыночек, даже не представляешь, как папа обрадуется, что ты у нас родился! Это же  счастье  какое! Мы тебя, сыночек, очень ждали.  А имя тебе дедушкино, моего отца, дадим. Петей назовём.

Могли бы  и интереснее имя дать. Например, Альберт или Эдуард, а то Петя. Да ладно уж, Петя так Петя.  Лишь бы потом  дети «петухом» не дразнили.

Мама, что-то говорила и говорила, а я словно под песню журчащего ручейка, уснул. Так хорошо было мне рядом с мамой. Проснулся от голода. Кушать хотелось неимоверно. Не понял почему. В мамином животике я никогда не был голоден. А здесь такое желание  покушать появилось, что хоть криком кричи. Вспомнил, как все радовались когда я плакал,  и  я заорал, чтобы мама услышала и пришла ко мне. Но никто не подходил. Усилил звук. Подошли две незнакомые тёти  и без улыбок  неприветливо   сказали:

- Это новенький, Петька, разорался как петух недорезанный. Мог  бы  спать себе  преспокойно и нас не будить. Люсь, дай ему немного  воды с глюкозой. Может, пить хочет?

И  Люся  в рот ткнула мне  какую-то соску, одетую на маленькую бутылочку. Глотнул.  Ни то, ни сё. Но легче стало. Замолчал. Соска не понравилась. И чтобы не давали мне больше её, терпел и по ночам не плакал.  Решил для себя, что буду лучше как можно дольше спать.  Еще не плакал и потому, чтобы больше не слышать, как меня обзывают «петухом недорезанным».  Это что же у меня дразнилка такая будет?  Ничего себе имечко  дали! И сказать  не скажешь, чтобы заменили. Обидятся родители и подумают, что ещё не оперился, а уже с претензиями.  Надо же,  и я подумал об оперении. Значит, только родившись,  признал уже и  дразнилку: «Петя, Петя, петушок золотой гребешок, что ты рано встаёшь, никому спать не даёшь…»  Интересно, а откуда мне известно, что петух -  это птица и дразнилка как будто знакомая? Господи! Да это же мама сказки всякие читала, песни пела, музыку включала. Ещё в животе меня будущей жизни обучала, чтобы родился и не был несмышлёнышем  и  не испугался неведомого мира, а узнавал то, о чём они мне  рассказывали. Когда не спал, я всё слышал, о чём папа и мама говорили и что делали.  Знаю, что папа детскую комнату мне приготовил, ремонт сделал, а мама красиво  её украсила (так папа сказал).  Ещё папа купил кроватку , коляску, много всякой одежды,  игрушек и удачно поставил кроватку,  и столик где меня пеленать  будут (так мама сказала).  Много всего планировали купить для меня папа и мама, чтобы  в их мире мне жилось радостно, комфортно и  счастливо.

Когда с родильного дома привезли меня в  родительский дом, то я начал узнавать  знакомые звуки  (в ванне капает вода), запахи (мамина парфюмерия, фрукты, цветы). Увидел свою  светлую красивую комнату, множество игрушек. Но больше всего мне понравились кроватка и детская  коляска. В них можно спать! Я так люблю спать! Хорошо, что придумали такие коляски. Прогуливаешься, дышишь воздухом и спишь.   Главное, что спать можно и дома, и на улице!
Что же это за кругозор (папа так говорил) мыслей моих узкий такой? То о петухе думал,  а теперь вокруг сна они летают. Я что планирую большую часть своей жизни проспать, что ли? Вот и мама папе говорила:

-  Ты, знаешь, Лёня,  наш сын будет настоящей соней. Спать  любит больше, чем есть.  Спит даже тогда, когда  голодный. Чувствую, что намаемся мы с ним, когда подрастёт и нам придётся его будить  в садик, а потом в школу.

-  Да что ты, Аня, переживаешь преждевременно. В нашем роду как будто сонь и лежебок нет.

- Да откуда ты знаешь, были или нет. Забыл что ли, что генная память и через сотое поколение может  такое  «вспомнить» на одном из своих последователей, что мало не покажется.

О «генах» этих я и от врача слышал, когда первый раз принесли к маме после моего перехода из тёмного мира в мир светлый, и я взял сосок маминой груди и начал пить вкусное молоко.  Мама обрадовалась, что  я сразу начал сосать и  не капризничал. А доктор ей ответил, что  ребёнок на генном уровне  получил все необходимые указания и изначально владеет  многими навыками. Какими навыками я владею  и что ещё мне «подарили» предки - это увидим в будущей жизни.  А вот, что молоко пить я здорово умею, так это точно!   Я ничего вкуснее ни до рождения, ни после года моей жизни не ел.  Я пил и пил этот  божественный  напиток,  а мама радовалась  и говорила:

- Вот хорошо,  сыночек, что ты полностью молочко выпиваешь, оно ещё лучше пополняться будет.

Пополнение молока неведомо откуда  так и осталось для меня загадкой.

- Покушал, Петенька? Вот и хорошо. Я тебе  песенку спою, а ты спи. Набирайся сил,  и расти большой, сильный и красивый, как папа.

А папа у меня ничего оказался мужчина,  видный (так соседка по палате маме сказала),   красивый и сильный. Я как увидел его через оконное стекло, когда мама меня ему показывала, сразу полюбил. Подумал ещё тогда, что  хороший папа мне достался, радостный такой! Всё время улыбается, руками машет, воздушные поцелуи посылает (позже и меня научил их посылать всем). Повезло мне с ним! Вначале я не понял, о чём папа маму спросил:

- Аня,  на чей род наш  сын похож?  На твой или мой?

- Конечно, на твой! Неужели ты не видишь, что он копия ты?

 И папа ещё сильнее заулыбался и почти запел:
-Я так и думал! У нас все в роду сильные мужики. И Пётр таким будет.

Папа сразу принял и полюбил  и меня, и моё имя, словно я давно уже живу на этом свете. И он обо мне всё знает, даже то, каким я буду в будущем.  Но не всё, оказывается он и мама обо мне знали.  Я им такие «фертеля» выбрасывал, что они диву давались. А я не понимал, чему можно было удивляться. Я жил так, как требовал мой  растущий организм и моё внутреннее «Я». Про  «Я»  услышал, когда мама папе сказала:

- Лёша, моё внутреннее «Я» сопротивляется тому, чтобы Петю  в годик от груди отлучать и в садик  водить.  Плохо ему там будет.  Ты же знаешь, как он спать любит! В любое время дня спит,  когда хочет и где хочет. А там дети спят только один раз.  Наш сын не выдержит такой режим.

… Но в два года меня всё-таки отвели в садик.  Мама,  словно в воду смотрела, что мне будет там сложно привыкать к их режиму. В садике мне всё нравилось: воспитательница, дети, игрушки, прогулки, свежий воздух, игры, сказки которые нам читали. Правда,  большинство  из них мне были знакомы. Становилось скучно,  и я засыпал. А Лена Петровна обижалась на меня:

- Петя, ну что ты за ребёнок такой? Я стараюсь, читаю, чтобы вы знали, какие есть звери, птицы, растения  и как они могут говорить между собой. Сказки – это же интересно, а ты спишь. Ну, скажи, Петя,  о чём или о ком я сейчас читала?

Когда же я рассказывал ей полностью сказку, которую  слышал только вначале перед тем, как уснуть, то Лена Петровна удивлённо поднимала брови, а иногда даже в ладошки хлопала и говорила:

- Ты, Кириллов (фамилия у меня такая), уникум ребёнок.  На ходу спишь, а умудряешься всё слышать и запоминать.  И помнишь так подробно. Фору дашь всем тем, кто сидит с открытым ртом и внимательно слушает.

Что такое «уникум» и «фора» я не понял, но что похвалили,  было приятно.   Но моей заслуги в этом было мало. Это мама и папа читали мне сказки, смотрели вместе со мной мультики  и поэтому я их запомнил и рассказывал в садике.

А Лена Петровна нахваливала меня  маме,  папе и воспитательницам с других групп, когда мы играли  на улице.

- Этот Петя Кириллов какой-то удивительный ребёнок.  Только заходит  в  комнату, моет руки и сразу же ищет где бы пристроиться поспать.  И главное спит и всё слышит, о чём я  детям читаю. И, кажется, что всё знает, о чём бы я его не спросила.  Одна  проблема. Приходится его  не выпускать из поля зрения. Боюсь, что стоя уснёт, упадёт и, не дай Бог, ещё руку или ногу поломает или головой ударится. Во всём ребёнок хорош: памятью, послушанием, дружбой с детьми. Вот только спать любит. Может,  это  болезнь  какая  то? Надо сказать родителям, чтобы повели его  к врачу и проконсультировались по поводу его сна.

- Да никуда не надо его вести. Пройдёт всё само собой. Значит, у него такой способ жизни.

Я не знаю, что такое «способ», но жизнь моя мне нравится.  И нравится то, что к моей  жизни все понемногу привыкают.  И даже в садике  не ругают, когда я  после дневного сна  по пути в гигиеническую комнату   могу ещё немного  и в шкафчике вздремнуть.  А что? Мне удобно! Не падаю. Вот только тапочки иногда забываю одеть и переодеться. Но и за это на меня никто не  сердится.   Говорят, что любят меня таким,  какой я есть.

И  я люблю  маму, папу, детей, людей  за то, что они есть, и что они меня любят. И  жизнь свою я люблю. Нравится мне в этой жизни  быть счастливым и своим счастьем  делиться со всеми!
12 ГОДЫ...
Евгения Козачок
     "Каждый день не может быть хорошим, но есть что-то хорошее в каждом дне".
                                                                Элис Морз Эрл.

Так, носки одела, зубы, для улыбки, вставила, голова на месте (слава Богу, что её не приходится пристёгивать), кошелёк и телефон в сумке - можно и в магазин  идти. К двери иду, тщательно обходя  трельяж, чтобы ненароком не взглянуть и не увидеть в нем чёткое своё отражение.  С меня хватит и  того, когда два года назад решила посмотреть на себя в зеркале, использовав  все возможности  "трёхмерного" обзора стоящей перед ним личности. Лучше было бы этого не делать! В нём отразилось нечто, напоминающее меня с выдвинутой вперёд нижней челюстью, вполовину уменьшенными глазами с "мешками" под ними, жиденькими волосами, из-за чего пришлось стать  "супермодной",  пополнив свой гардероб соломенными и фетровыми шляпками разных моделей, а для лета -  с огромными полями. И не только для защиты от солнца, а скорее - от знакомых глаз. Но и это не всегда спасает.

Вот и в этот раз всё равно услышала очередное:
- Нюся, это ты? Неужели ты?  Сколько же лет прошло, как мы не виделись? Сразу не узнала. Богатой будешь,  - затараторила  давняя знакомая Белла.

- Куда уж богаче! Столько приобретений за последние годы, что не счесть. Это и очки, и зубные протезы, и слуховой аппарат, и тросточка, и ещё много невидимых для посторонних глаз изменений, но так ощутимых мной.

-Ой, я вас умоляю!  Вы ещё приличны глазу в этой шляпке и длинной юбке, которая скрывает кривые ноги. Видели бы вы Лялю Кишман. В ней мало что осталось от прежней Ляли. Разве что её удивительный длинный нос.  По нему  и узнаёшь её.

- Ой, не жгите мою душу, - поддержала  разговор  моя соседка по подъезду, Роза. - Чему вы переживаете? Моё зеркало давно перестало удивляться  моей физиономии с мелкими морщинами, словно потрескавшаяся от засухи почва. Одно утешает, что Сёма по утрам уже не так грустно вздыхает, как это бывало с десяток лет назад. Я же ему молчу, какой он из себя стал. Он и в молодости  не Аполлон  был и не ахти какой красавец. А теперь и вовсе сник. Но я, зная его уязвимость по поводу своей внешности, по-прежнему его успокаиваю и говорю, что время над ним не властно. Услышав  от меня обратное  - ссохся бы как сухарик. Я имею ещё кое-что сказать вам о Сёме и моей маме. Это она занесла смущение в его голову  по поводу его внешности. При первом знакомстве с ним  моя мама, земля ей пухом, вместо "здрасьте" заявила: "Я себе знаю,  а вы себе думайте, что хотите, но ты, Роза, с твоей-то красотой  могла бы найти что-то более приличное, а не это рыжее, конопатое и  на голову ниже тебя  "чудо". Моё  чудо, перестав теребить свои пальцы, вдруг твёрдо заявило: "Дражайшая Соня Моисеевна, я так люблю вашу дочь, что сделаю  всё возможное, чтобы она была счастлива. А ради вас лично готов каждое утро делать  растяжение своих мышц, дабы увеличиться в росте. И да поможет мне в этом Бог!" Бог в росте так Сёме и не помог. А вот  добрым и любящим сердцем наградил. С годами мама, признав это его достоинство, заявила: "Роза,  ты таки  права оказалась в своём в выборе. Как и  тот, кто сказал, что "с красоты воду не пить", коль есть в человеке чистый  источник сердечности, доброты и обаяния". Вот с этим "источником"  я и живу долгие годы в счастье и  во взаимопонимании. А что ещё надо человеку? Разве что пища. Да, Нюся, за разговорами о Сёме я и забыла, что иду на Привоз именно за пищей.  Не составите мне компанию?

- Роза, и вы имеете ещё на этот счёт сомнение? Не пойти с вами на Привоз - потерять несколько часов радости в этой грустной жизни. На рынке  в "своей стихии" и в общении, мы таки душой становимся моложе.  А вы, в водовороте людского потока и изобилии даров природы – настоящая актриса,  вровень с Раневской. Такие спектакли разыгрываете, что народ собирается, чтобы узнать ваше мнение о товаре. И мне таки не стыдно ходить с вами по одной Одессе, а скорее есть  большой интерес. Ой,  только не идите так быстро. Вы  что, спешите скорее, чем я? Я за вашей стремительной походкой никак не угонюсь.

Роза  чуть сбавляла быстрый ход, но  потом снова  вырывалась  вперёд, как лошадь на забеге к финишу. К Привозу всё-таки пришли вместе - голова к голове. Не прошли и десяти метров по рынку, как  услышали: "Приехало свежее мясо из Фрунзовки! Недорого. Соответствует мировым стандартам".

Роза направила свои ноги на знакомый голос.

- Фима, не расчёсывай нам  нервы. Мы шо не знаем цену твоему мясу? Ты шо хочешь Розу удивить какими-то стандартами.  Не озвучу свои мысли на счёт  стандартов,  чтобы люди не услышали правду,  если ты сбросишь мне цену процентов  на сорок.

- Роза Давидовна, я вас глубоко уважаю, хотя уже забыл за что, но сбросить цену на такой  большой процент - это поехать  с Привоза  домой в подштанниках. По обоюдной симпатии друг к другу  делаю вам десять процентов.

- Фима, я извиняюсь очень сильно, но ответь мне,  где таких жадных как  ты  родют? Сходимся на двадцати и никаких возражений и сомнительных заявлений на счёт стандартов.

- Роза Давидовна, согласен и на двадцать, если вы любезно порекомендуете мой  товар  своей очаровательной спутнице.

И я таки клюнула  на "очаровательную спутницу" (в кои ещё  веки  услышишь такой приятный комплимент!) - купила килограмм говядины. Чуть задержалась около Фимы, и  уже пришлось догонять Розу. Из-за многолюдья её не видела, зато слышала,  как она оценивает очередной товар:

- Дорогуша, не делай мне беременную голову своими рассказами о свежести творога. У меня язык чуть не скукожился от его кислоты и сухости. Вы шо продаёте кислый цемент?

- Не нравится, идите дальше и не отгоняйте мне покупателей. И не надо мне делать нервы, их есть кому портить.

От сыра-цемента  мы, как железо к магниту  потянулись на призыв: "Вкусные, чистые, красивые  виноград, яблоки, груши - без химии, выращенные в земле родной неньки-Украины".

- Мил человек, и какова цена  вашим патриотическим фруктам? Шо-шо? Нюся, ну вы посмотрите на этого патриота за наш счёт. Вы шо, золотые фрукты продаёте? Вы видите на них золото, Нюся, или так же как и я не замечаете его?  Мил человек, поскольку мы обе не видим на вашем товаре золотых крупинок, то  купить можем его  по цене наполовину  дешевле объявленной вами.

- Мадам, даже  если я сегодня не продам и килограмма фруктов, в цене не поступлюсь.

- Как же мне щас хочется вас побить и не дать плакать, за неуважение к женщинам в почтённом возрасте. Мы купим фрукты ещё лучше ваших у более лояльных продавцов.

Обиженная Роза помолчала минут пять, а  через два ряда забыла об обиде, где мы купили  намного дешевле хорошие фрукты  и направились в рыбные ряды. В первом же ряду Роза заявила дородной женщине:
- Вы шо с мозгами поссорились, шо заломили такую цену за не дышащую  рыбу? У вас есть документы на неё?

- А вам шо необходимо удостоверение её смерти?

Не удостоив женщину ответом, Роза обратилась ко мне:
- Нюся, пойдёмте к тем, кто живёт около моря и недолго ехал к Привозу. У них всегда рыба свежая и бьёт хвостом  о прилавок.

Женщина  из  соседнего ряда, услышав наше предпочтение другой рыбе, стала громче рекламировать свой  товар: "Рыба свежая,  утром пойманная, ещё дышит. И кто это слышит -  спешите купить,  иначе она перестанет жить".

Мы подошли, к кричащей во всю мощь торговке. Роза посмотрела на картон с указанной ценой,  не менее громко заявила:
- Уважаемая, закрой рот с той стороны, и  дай мне спокойно  сделать себе мнение о твоей рыбе.

Такому обращению удивилась не только торговка, но и рыба.  Издав последний вздох и, слабо ударив хвостом о прилавок, рыба затихла. То ли притворилась мёртвой, чтобы избежать участи попасть в наши  руки и на сковороду,  то ли испугалась кричащих женщин и лишилась признаков жизни. Купив её по договорённой цене, начали  протискиваться сквозь образовавшуюся очередь к яйцам и птице. Увидев синюшную индюшку, Роза  глубоко вздохнула  и спросила  у  её хозяйки:
- Чем вы кормили свою индюшку?

- А в чём  ваш интерес?

- Я тоже  хочу так похудеть, - ответила Роза, и быстро ретировалась, чтобы не слышать ответ хозяйки "изящной" индюшки.

Так  от прилавка к прилавку наши сумки становились всё тяжелее и тяжелее.

- Как же мы пойдём теперь? - спросила я у Розы.

- Так и пойдём. Не быстро.

- Не быстро, то не быстро, но ведь тяжело.

- Своя ноша к земле не гнёт, она двигает ноги вперёд. Но мы им поможем и на такси свой путь продолжим.

Достав  мобильный, позвонила:
- Додик, а Додик, тётя Роза тебя  беспокоит и хочет спросить: "Ты шо там, свободен? Если таки да, то мчи к Привозу и забери  нас. Ты же знаешь где мой выход из рынка. Так туда и подкатывай. А мы уже идём туда, без какой-либо задержки.

Но без задержки не получилось. Услышав: "Семачки, семачки,  большие, хорошо прожаренные, вкуснее арахиса, лушпайки сами сплёвываются", - Роза сделала поворот налево и спросила:
- За што семечка?

- За четыре.

- Это больно. Давайте за два с недосыпом.

- Давайте за три с горкой.

- Ну, давай, милая, давай.

Пока дошли к выходу,  Додик  уже ожидал нас.

- Додик, шо это ты не пришёл помочь? Боялся  от сиденья отлипнуть?
-  Так не успел я, тётя Роза, минуту как подъехал.

- Ты не делай мне невинность на лице. Должен был позвонить,  что уже у Привоза,  и мы бы тебя подождали, а не тащились с таким грузом.

Уселись в машину. Додик повернулся к Розе:
- Ну шо, поехали?

- Поехали.

- Кудой?

- Тудой, - указала путь Роза.

Приехали к нашему подъезду. Додик занёс сумки Розы на второй этаж. Мои  потащил на пятый и поставил их у двери, сообщив мне об этом на обратном  пути. И он, вероятно,  уже отъехал за два квартала от нас пока я  добиралась  к своей квартире.

Эх, годы, годы... Как же быстро вы промчались! Кажется, что совсем недавно взлетала, словно птица, на пятый этаж, не замечая  высоты и количества ступенек. А теперь каждая ступенька "Эверест", и их количество как-будто увеличилось вдвое.

Но, несмотря  ни на какие изменения в нас, и в окружающем нас мире, хочется, чтобы как можно дольше продлились  наши годы. И чтобы почаще были дни,  подобные сегодняшнему.
13 Новое чувство
Ольга Клен
   Он ходил за ней по пятам, Он буквально не давал ей прохода, Он сковывал её по рукам и ногам... Она прогоняла его, кричала на него, но Он её не слышал или не хотел слышать...
   Тень придумывала самые каверзные ситуации, чтобы только оторваться от Человека. Но даже во время сна Он не отпускал её от себя. В солнечный день Тень настолько набралась сил, что, казалось, вот-вот, - и долгожданная свобода будет у неё в руках. Она даже отстранилась от Него и попыталась зацепиться за придорожный куст. Тщетно... Он только улыбался и всё время повторял её движения. Это просто выводило Тень из себя!
   Однажды на горной дороге Тень изловчилась и столкнула ненавистного Человека в расщелину. От падения вниз у Тени закружилась голова, и она на некоторое время потеряла сознание. Когда очнулась, вдруг не увидела саму себя. Не увидела ничего. И главное, - Тень не увидела Человека. Это из-за кромешной тьмы, - успокоила она себя. Проходило время, и Тень начинала понимать, что без света она жить не может. А потом пришла крамольная мысль, что и без Человека она никто. В памяти начали всплывать картинки прошлого, когда Человек ласково обводил её вокруг ям и выбоин на дороге, как подставлял кресло, когда она уставала, как укутывал её теплым одеялом, когда она ложилась спать. И Тень заплакала от того, что была такой неблагодарной и злой, что не ценила Человека, что не хотела стать его другом.
   Где-то наверху послышались возбужденные голоса. Тень закричала, стала звать на помощь, но люди никогда не слышат голоса тени. А может, слышат? Может, и в этом она ошибалась? Вдруг в расщелину по веревке стал спускаться мужчина. Он посветил фонариком и увидел лежащего Человека. Крепко обвязав его веревкой, мужчина что-то крикнул ждавшим наверху. И началось движение. Тень хотела крикнуть, что и её нужно спасать. Но тут она увидела, что тяжело раненый Человек крепко держит свою Тень и поняла: он тот, кто никогда её не бросит, даже если она сама будет его прогонять. Чувство, настолько новое, посетило Тень, что его трудно было передать словами. Ближе к этому было лишь слово Вера.
14 Щепки
Ольга Клен
   Автомобиль среднего возраста с английскими номерами с опаской двигался по латвийскому междугороднему шоссе, стараясь не угодить в часто расставленные ловушки-выбоины. Худшей дороги он не видел за всю свою жизнь. Но это было только начало.
   - Внучек, вот сейчас будет поворот направо, а от него останется всего два километра. - Бабушка, 83-летняя дама, в нетерпении то и дело протирала слезящиеся глаза, вглядывалась в незнакомые, но такие родные пейзажи.
   Она не была здесь с 25 марта 1949 года. С того самого дня, вернее, ночи, когда её, девчонку-подростка вместе с родителями и младшим братом забрали из родного дома, вытащив из спокойного сна и отправили в страшную, незнакомую Сибирь, загнав, словно скот, в товарные вагоны. Привезли их, неизвестно чем провинившихся перед новой советской властью, в Омскую область, и началась борьба за жизнь. Она выжила. Бог помог. Но вернуться в Латвию так и не пришлось. Вышла замуж за такого же высланного парнишку-латыша. Справили дом, вырастили сына. На чужбине. Теперь она и латышского языка-то не помнит. А вот сын уехал-таки в Латвию, так ему хотелось исправить несправедивость человеческую. Вернулся на землю предков. Обзавелся семьей, вырастил двух сыновей. Жизнь, казалось, вошла в колею, по которой двигались все латышские семьи испокон веку: жили на хуторе всегда три-четыре поколения. Пусть дедушка и бабушка сгинули в Сибири. Пусть мама и папа никогда не решатся на переезд из Омска. Ничего. Он станет старшим поколением. Но и этому, видимо, не суждено будет сбыться. Латвия, войдя в Евросоюз, за 20 лет обнищала настолько, что выросшим сыновьям просто негде было заработать на кусок хлеба. Пришлось и им отправляться в дальний путь из родного дома. Старший сын осел в Ирландии, младший - в Англии. И дети у них уже там родились.
   Автомобиль резко остановился перед табличкой "Частная собственность". Метрах в ста желтел только что отремонтированный сельский домик, во дворе  рвались с цепей две лохматые собаки.
   Бабушка стояла молча и улыбалась. По её щекам текли слёзы. Эту встречу с родным домом она часто видела во сне. Последнюю встречу. Как и чудесную встречу с сыном, внуком и правнучкой.
   - Дом почти не изменился, - обернулась бабушка к сыну. - А вот лес весь вырубили, одни щепки остались.
   - Tetis, tu biji ieksa? (Папа, ты был внутри?) - поинтересовался внук.
   - Daddy, where did we come? (Папа, куда мы приехали?) - малышка-правнучка никак не могла понять, чем эта чужая земля так заинтересовала взрослых.
15 Княжеские забавы
Ольга Постникова
«Князь встречал гостей в жёлтой зале. Каждого приветствовал соответственно: одного – радостно и дружелюбно, другого – вежливо и отчуждённо, третьего – снисходительно, давая понять, что приглашение – честь великая. На князе был голубой парчовый кафтан, на груди ослепительно-белое жабо. На кафтане в два ряда крупные, с орех, бриллиантовые пуговицы, на ногах, обтянутые белыми чулками, чёрные туфли с пряжками, усыпанными мелкими бриллиантами.
На середину залы вышел обер-церемониймейстер, стукнул  об пол три раза жезлом, нараспев возвестил:
-Его сиятельство приглашает дорогих гостей оказать ему честь – откушать.
На хорах заиграла музыка, и гости последовали за князем в столовую, где расселись за большим, на сто кувертов, столом. Захлопали пробки откупориваемых бутылок с заморскими винами. Лакеи стали подавать  блюда с кушаньями.
Оркестр играл, не умолкая. Лакеи подливали вина. На десерт в высоких саксонских вазах были поданы выращенные в собственной оранжерее абрикосы и апельсины.
После обеда гости прошли в полукруглую залу. По стенам, почти во всю их длину, стояли обитые сафьяном диваны и мягкие стулья на позолоченных ножках, таких тонких и изящных, что гости потучнее садились на них с большой опаской – не сломать бы.
Князь мельком посмотрел на церемонийместера, тот – на хоры, кивнув головой. Капельмейстер сделал знак, оркестр заиграл полонез. Князь подал руку молоденькой губернаторше, и по зале пошли в медленном  танце пары. Полонез сменился вальсом, вальс – мазуркой. А в котильоне, князь неосторожно задел рукавом по;лу кафтана. На паркет с лёгким стуком упала оторвавшаяся бриллиантовая пуговица…»

Глеб Борисович Крякин проснулся, от участившегося ритма своего сердца. Первым, инстинктивным, движением было – поднять оторванную пуговицу. Даже при его богатстве, негоже бриллиантами разбрасываться. Скосив глаза на идеально вылизанный паркет и не обнаружив пуговицы, стал потихоньку отходить от чувств, овладевших им во время танца с молоденькой и  хо-о-рошенькой до умопомрачения губернаторшей.
Переведя взгляд, передёрнулся от отвращения:
-Что за рожа?!  А вечером показалась премиленькой. Снова перебрал  лишку.
Не церемонясь, растолкал похрапывающую особу:
-Просыпайся.   Я распоряжусь,  тебя отвезут.
В совершенно дурном расположении духа Глеб  Борисович вышел из опочивальни.
С тех пор, как, словно по графику,  стали сниться странные сны, его раздражала явь. И дом, который ещё недавно был гордостью, раздражал. На ум приходило только одно слово – новодел. Всё – новодел: убранство, парк, лелеемый бригадой садовников – дармоедов. Изюминки нет. Всё, как у всех, достигших его состояния. Даже и у - не достигших.
 Эти вызывали ещё большее раздражение.  Чернь, которую знатные особы дальше  лакейской не допускали  и, которой дозволено было лишь по;лу кафтана облобызать, теперь протягивали, как ровне, руку. Надо  скрывать отвращение, жать, улыбаясь ослепительной улыбкой. Он не достиг пока того положения, когда можно  расставить всех по ранжиру. Мелкими шажками шёл он к заветной цели. 
Шажки – мелкие, но затраты! Впрочем, что о затратах.  Кажется, говорить о них - моветон.
Теперь Глеб Борисович старался соответствовать имиджу комильфо во всём, даже в речи, что было самым трудным. Время первоначального накопления капитала не сдавало позиций. За жаргон, прорывавшийся то и дело в речь, Глеб Борисович не щадил своих губ, бил по ним нещадно, когда оставался один, а  на людях – или делал вид,  что это шутка, или выруливал, по ходу заменяя слоги, приставки, суффиксы. Второе нравилось больше, потому что первое грозило перейти в стойкую привычку. Как произошло с одним из  визави  в  дебатах. Мало того, что от его экспрессии у нормальных людей глаза к переносице сводило, так он ещё и ежеминутно теребил себя за нос. Дань вредной привычке – ковырять в носу? Или привычка ещё вреднее – поро;к?
Приходилось терпеть дурно воспитанных, мириться с унизительной, как собачья, кличкой – олигарх. В ней и – олигофрен, и – Аристарх, соседский, безобразного вида и поведения, пёс. 
 Держать себя в руках, когда со всех сторон визжали:  «Обворовали, развалили, разграбили, пустили по миру народ».
 Чего   развалил?  Ни ухом, ни ры…, пардон – ни сном, ни духом. 
С начала его политической активности прошло всего - ничего, каких-то пять лет, а число сторонников выросло до двух десятков. И каких сторонников! Суперстары, у каждой  – тысячи фанатов, которые вслед за своими кумирами станут его избирателями! Если так пойдёт и дальше, то через пару-тройку  сроков, упаси Бог – не тюремных, можно рассчитывать на пост первого лица государства российского и тогда… тогда, держись все. Но пока  мечты о титуле – гнать из яви. Подальше, куда не заглянет никто – в ночные сновидения.
А вот основательно заняться явью нужно. Перво - наперво,  обустроить жильё. Этот, словно, из конструктора собранный особняк, из окон которого обозреваются такие же - известное дело, для княжеской особы не годится. И понатыкано их тут! Определённо, нужен дворец. 
Конечно, неплохо бы в первопрестольной, или, на худой конец, в Петербурге… опоздал, ничего с этим не поделать. Когда можно было отхватить – капитал не позволял, а теперь – поезд ушёл. Времена сложные наступили для состоятельного люда.
Но, как говорят, нет худа без добра. В провинции, в уединении, оно и лучше.  И человек верный, кому можно поручить, подобрать достойный вариант,  есть. Куда, уж, вернее – сестра родная.  Эта из семьи не вынесет. 
Не откладывая дело в долгий ящик, Глеб Борисович позвонил сестре:
-Ирина, как  у тебя  со временем? Можешь сегодня приехать ко мне на обед?
-Здравствуй, Глеб. Ну, и манеры! Ты, как всегда, забываешь самое главное – поздороваться.  Что за неотложное дело? До воскресения подождать не можешь? У нас, вроде, по воскресным дням семейные обеды?
- Ириша, в воскресение не удастся поговорить. Ты приедешь со своим  семейством. Родители будут. Ты же знаешь нашу маман. На серьёзный разговор в её присутствии рассчитывать не приходится.
-Хорошо, я постараюсь выкроить час-другой.

Когда Глеб Борисович стал рассказывать сестре содержание своих таинственных снов, у той округлились глаза:
-Глеб, я доктор исторических наук. Сновидениями  не занимаюсь. Тебе – к гадалке надо, или – к экстрасенсу. И с каких это пор ты стал придавать такое значение снам. Нервы поизносились? Я  предупреждала, не нужно было в политику лезть. Зачем она, когда  ты достиг всего, о чём можно только мечтать.
-Ирина, не перебивай. Это  не сны, это другая жизнь, которая открывается мне. 
-А   чем я могу помочь?
-В том-то и дело, что кроме тебя, я не могу доверить никому. Ты должна покопаться в архивах. Сама понимаешь, как сбивчивы сны, поэтому точного местонахождения дворца указать не могу - только контурно. Он должен располагаться на высоком берегу реки. Рядом с дворцом – парк и роща.

-Ты понимаешь, что даешь мне задание, похожее на бессмысленные поиски иголки в стоге сена.
-Ириш, а ты понимаешь, что если бы были варианты, я не обратился бы к тебе?


Озадачив сестру поиском дворца его снов, Глеб Борисович не рассчитывал на скорый результат. И был удивлён, когда сестра позвонила уже на следующий день:
-Глеб, кажется, я нашла то, что нужно.  Сейчас приеду и привезу всё, что удалось найти – описание, фотографии.

«Двадцать тысяч десятин диких земель, при слиянии речек Хопра и Сердобы, в Саратовской губернии, были пожалованы Борису Ивановичу Куракину Петром I, свояком по первой жене Евдокии Лопухиной. Пожалованы не по родству, а за особые заслуги на государевой службе: военной, дипломатической, а под конец жизни, литературной. Автором первой исторической  книги  о Петре I «Гистория царя Петра Алексеевича» был Борис Иванович Куракин.
По распоряжению Бориса Ивановича жалованные земли были заселены крепостными крестьянами из суздальских поместий. По его же приказу в селе выстроили деревянную церковь с приделом в честь Бориса и Глеба. И село стало именоваться Борисоглебским.
В 1717 году на село напали ногайцы и разорили его, многих людей побили. В уцелевших числилось двенадцать душ мужского и шестнадцать душ женского пола. Сын князя Бориса Ивановича – Александр Борисович переселил в Борисоглебское несколько десятков крепостных семей из московского, суздальского и засурского поместий. Мужики обжились, поставили деревянные избы, построили бревенчатый барский дом – большой, неуклюжий, какие строились в то время. На этом княжеское участие в обустройстве села закончилось почти до конца восемнадцатого века.
 В 1782 году правнук петровского вельможи князь Александр, с детства воспитывавшийся  в роскоши  и выросший вместе с цесаревичем Павлом, был удалён от двора. Богатство, знатность и влиятельное родство – всё оказалось ничтожным, перед гневом Екатерины II.   Опальный князь Куракин был вынужден покинуть Петербург  и провести в саратовской глуши четырнадцать лет.
Село, князь Александр, переименовал в Надеждино. «Сие прозвание изображало мысли, утешительно в то время его занимавшие». Долгие годы опалы он тешил себя надеждой вернуться в Петербург.
За неимением других дел Александр Борисович возвёл на берегу Сердобы  роскошный дворцовый ансамбль, спроектированный итальянским зодчим Джакомо Кваренги. 
Грандиозный трёхэтажный дворец, окружённый каменной оградой и двумя полукруглыми флигелями. К торцам флигелей были пристроены прямоугольные корпуса, образовывая две подковы, которые составляли парадный двор с воротами – въездами.
У каждой из восьмидесяти комнат дворца было своё назначение: кабинеты, библиотека, спальные комнаты, гостиные с белой мебелью и зеркалами, украшенные изделиями из бронзы,  французского фарфора, богемского стекла. Музыкальный зал, столовая с хорами. У князя  Куракина было два оркестра, певцы, театральная и балетная труппы, живописцы, набранные из крепостных. В художественной галерее – богатое собрание гобеленов, гравюр, скульптур, ваз, картин русских и западных художников.

Винокуренный завод и суконная фабрика бриллиантового князя приумножали несметные богатства. В намерениях было даже дать вольную крестьянам Надеждино, но… намерения остались только намерениями.

Павел I  вступил на престол,  князь был призван ко двору и осыпан милостями. Дипломатическая служба в Вене, затем в Париже не оставляла места для воспоминаний о великолепном  имении.
После смерти  князя, в 1818 году, надеждинский дворец  был наследован его племянниками».

Глеб Борисович Крякин, обескураженный услышанным,  сидел молча. «Нет, так не бывает. Не может быть такого. Всё о чём, рассказала сестра, я уже видел».
-Ёшкин кот,- опомнившись, сказал он. – Пардон, Ириша. Я хотел сказать, что  это  просто дежавю какое-то. Ты нашла то, что мне  было нужно. И, что удивительно, сколько совпадений! Борисоглебское! Ну, исконное название! Как будто под меня! А Куракин! Может, мы из этого рода? Потеряли, или специально одну буковку  стёрли, а вторую – заменили? Ничего страшного, мелочь, легко поправлю.
-Глеб! Это-то тебе зачем?
-Ирина, всё. Не вникай, пока – рано. За то, что сделала, отблагодарю, по княжески,- улыбнулся сестре Глеб Борисович.

Куракино, так переименовали село, увековечив фамилию князя, готовилось к приезду олигарха, согласно циркулярам, присланным из губернии в сельсовет. Не каждый день, и даже год, случается такое знаменательное событие в захолустье.
Сельсоветские сбились с ног, обходя домовладения - увещевали, стращали, приказывали, уговаривали. Окосить траву, убрать мусор Последнее было почти невыполнимым, поскольку – не город. Ни мусорных баков, ни мусоровозов в селе отродясь не было. Ну, хоть, с глаз долой куда-нибудь… на зады, что ли.
Ещё хуже обстояло дело с заборами. Их надлежало покрасить, желательно, в один цвет, исключая  голубой. Почему-то это было указано в одном из циркуляров. Над этим пунктом ломалась не одна голова. Догадки были, но – догадки. Хозяева, у которых заборы уже были окрашены, и именно в голубой цвет, наотрез отказались перекрашивать. Да, в магазине и не было другой краски, кроме голубой. Неловко получилось с заборами. Даже на центральной улице не удалось исполнить указание начальства.
И сельсоветские, и остальные жители думали-гадали, чего потерял олигарх в их тьме тараканьей. Село – захиревшее, никаких достопримечательностей. Может, хочет спиртзавод прикупить? Неплохо бы, когда так. В последнее время он больше простаивает, чем работает. А, кроме спиртзавода и пристроиться к работе в селе больше некуда. Ну, если только в дом-интернат. Но там все на своих местах, новых работников не требуется.

Наконец, на центральной улице показался кортеж из блестящих лимузинов. Народ высыпал на улицу, провожая взглядами вереницу машин. Местный дурачок Колюня выскочил из дома с маленьким красным флажком и размахивал им, что-то громко мыча. Он-то как раз и попал в поле зрения высокой особы – Крякина.
-Что это?
-Вас встречают, Глеб Борисович. Народ дикой, никакого зрелища не видят.
«Какая варварская земля, какой народ» - с горечью подумал Крякин, удобнее устраиваясь на сиденье. Разбитая дорога донельзя утомила его.
От полуразрушенной церкви кортеж машин повернул к дворцу.

Дворец, хотя и тоже, как церковь, полуразрушенный – крепость неприступная: окружённый каменной оградой, длинными флигелями, с высокими башнями, арочными воротами с восточной и западной стороны,- высился на крутом берегу Сердобы, а вокруг, насколько хватало глаз, лежали луга, окаймлённые красивой извилистой  рекой. Дальше, за лугами, стоял густой зелёный лес. Позади дворца – тенистая дубрава.
Крякин, в волнении сердечном,  вышел из машины и ступил на выщербленную дорожку места обетованного. Время было предобеденное. По двору шли вереницей  странные создания в затёртых серых халатах. У каждого в руках миски. На его недоумённый взгляд и вырвавшийся непроизвольный возглас:
-Что, за пер…соны,- кто-то из чиновников сказал:
-Это местный контингент. Во флигелях – психоневрологический диспансер, так это – опекаемые. На обед пошли. Столовую для них построили за оградой. Вы не опасайтесь, они тихие. Буйные в отдельном корпусе, их не выпускают.
Грязные, обшарпанные флигеля, чахлые деревья, заросшие бурьяном клумбы, чудом сохранившиеся, жалкие остатки от скульптурного ансамбля. Зрелище предстало печальное. Не менее печальным было и зрелище полуразрушенного дворца – ничего не осталось от роскошного убранства – лишь величественная парадная лестница и анфилады комнат.
Побродить, как мечталось, по дворцу, Крякину не удалось – небезопасно и грязно.   Делегация направилась в  дубраву. Вековые дубы отбрасывали длинную тень, и в самый знойный день в парке было прохладно.
От былого великолепия почти ничего не осталось, если не считать деревья, конечно. Не было уже ни затейливых домиков, ни струящихся фонтанов, ни скульптур. Аллеи, когда-то разрезавшие парк семью лучами, едва угадывались сквозь разросшийся, давно не убиравшийся, подрост и подлесок. Точная копия, в миниатюре, Павловского парка служила выпасом для местного скота. Там и сям паслись привязанные к колышкам телята, козы. Свободными стадами бродили овцы.
Высокий губернский начальник бросал красноречивые взгляды на председателя сельсовета. А тот ходил, вжав голову в плечи – в циркуляре было и указание насчёт скотины в парке. Запретить местному населению использовать территорию парка, охраняемого государством культурного наследия, под выпас скота. Теперь, жди грозы. А что он мог поделать, несчастный председатель нищего сельсовета? Скотину конфисковывать? Прав на это нет. Хозяев розгами пороть? Кто бы позволил и дался? Не старые времена.
Но в настроении Крякина произошёл резкий перелом. Сам дворец привёл его в уныние – дел непочатый край. И… возможно ли восстановить? В парке – пришла уверенность, нет ничего невозможного. На него словно спустилась благодать. Хотелось бродить и бродить, забыв обо всём, что было и предаваться мечтам.

Мечты – мечтами, а дел, действительно, было невпроворот. Но для дел у него был целый штат бездельников, как он называл своих служащих. Не такими, уж, и бездельниками они оказались, если в самый короткий срок сумели оформить купчую на дворцовый ансамбль. Вместе с культурным наследием, охраняемым государством - парком.
Помчались по губернии  машины, развозя несчастных «опекаемых» по домам престарелых, психоневрологическим диспансерам. Уплотняя доне;льзя  «коренное» население. 
Высвободившаяся рабочая сила – врачи, медсёстры, санитарки и санитары, и ещё целый взвод хозяйственного блока оказались не у дел и пополнили,  без того плотные  ряды  безработных.
Пытались в губернии всучить, в нагрузку к сделке, спиртзавод, не то, чтобы на ладан дышащий - закатившийся в предсмертных судорогах.  Но про себя Крякин подумал:
-Вот ужо, как разгребусь с дворцом и парком.
Вслух же обещал подумать.

До дворца руки у него так и не дошли. Опустевший окончательно и навечно дворцовый ансамбль, разрушался, изредка нарушая тишину окрестностей, глухим стуком вываливающихся из стен кирпичей.
В реликтовом парке, по – прежнему, пасётся скотина. Хотя,  с недельку, после нагоняя председателю совета, её водили куда-то в другое место. Но далековато -  вернули на прежний выпас. 

Крякину, то ли сны перестали сниться, то ли веселее забавы подвернулись. С тех пор он ни разу не появился в своих новоприобретённых владениях. Может ещё – ужо?
 Не сбываются слова князя Александра Борисовича Куракина: «Если не удастся мне сим домом пользоваться и в нём  жить, пусть же останется он здешнему месту прочным украшением».
Пока - только укором.
16 Игрок
Ольга Постникова
                                    


Артём Богданович, мужчина  необычайно-яркой наружности, имел три неодолимых пристрастия – женщины, карты и анекдоты. Первое – не только неодолимое, но и губительное для спокойного течения жизни обыкновенного человека, два – вторых сыграли роковую роль, но об этом – впереди.
 
Роста - выше среднего, черты лица - правильные, словно выточенные искусным мастером. И – глаза… пожалуй, самым притягательным в его внешности, был взгляд синих глаз, опушённых густыми чёрными ресницами – омут, в который женщины  бросались с отчаянной смелостью, не считаясь с обстоятельствами собственной жизни. Он же всего-навсего – мужчина, уступающий женскому интересу к нему.

Или – огонь, на который летели, опаляясь. Но, если на  мужчине, при любом раскладе,  лежит  ответственность,  то…  какой спрос с огня? 

Несмотря на обилие мелких интрижек, как принято говорить – на стороне,  семьянином он был, по мнению Татьяны, жены Артёма Богдановича, которая или не знала, или закрывала глаза на шалости мужа, образцовым.  Её ли мнением это было, или жизнь не дала ей права на другое? Знать, кроме неё, не дано никому.

Семь лет назад Татьяна приехала в лесоустроительное предприятие по распределению. Наскоро попрощалась с родителями, не отбыв у них положенный после защиты диплома  отпуск. Нашла тому причины, родители поверили в их убедительность – дальняя дорога через  Украину, Россию и весь Казахстан, почти до границы с Китаем, необходимость устройства на новом месте.
-Ничего, дочка, отработаешь три года и вернёшься, найдётся для тебя и работа, и жених хороший. Будет у нас всё, как у людей - дочкА любимая со своим чоловиком внуками одарят, мы с матерью будемо их доглядати - отец улыбался, пряча растерянность от предстоящей разлуки с единственной дочерью в густых усах и, как всегда в волнении, переходил с одного языка на другой.

Отец улыбался, а Татьяна, сжавшись в комок, держалась, чтобы не разрыдаться и не упасть на грудь отцу с признанием, что внук у них будет скоро. Внук будет, а чоловика  – нет. И что  делать, она не знает - порой кажется, что лучше  не жить. Нет, не сказала.  Хотя знала, что лучше бы ей никуда не ездить, а распределение взять в ближайший к дому лесхоз.

Трое суток  отстукивали колёса. Она спала, не получая от сна отдохновения. Ела, не ощущая вкуса еды. Читала, не понимая смысла прочитанного. Смотрела в окно, за которым  расстилалась бесконечно-бескрайняя степь, мелькали жалкие полустанки, унылые посёлки. Такие же жалкие и  унылые, как она сама. По вагону ходили женщины в ярких цветастых платьях, предлагая носки, шали. Ближе к Аралу – копчёную рыбу. Открывая дверь купе, они натыкались на  взгляд, в котором застыла боль отчаяния. Деликатно прикрывали дверь  и шли в следующее купе.

 Всё, что впереди - страшило. Позади - срашнее и горче, потому что там – предательство:
- Подумай сама, зачем нам ребёнок? Сейчас?!  У нас вся жизнь впереди, не успеем обзавестись детьми?  Ты хоть представляешь, какая это обуза?  У нас пока ни кола, ни двора. Неужели не соображаешь, что нужно сделать в таком случае?

Она – сообразила. Поменяла своё  распределение.  Вместо Закарпатья – Казахстан.

В Чимкенте, освободившееся место в её купе заняла молодая женщина с грудным ребёнком. И Татьяна, волей-неволей оказалась привлечённой к хлопотам молодой мамы – присмотреть за малышом, пока та сходит за кипятком, выбросить мусор, да мало ли какая возникает  необходимость, отлучиться из купе. Татьяна агукала малышу, играла погремушкой, и… потихоньку холод в груди оттаивал, боль уходила.  Её умиляли  крохотные ручки, ножки. И до слёз – осмысленность взгляда и готовность рассказать  что-то такое, о чём знает только он.

Всё сложилось: коллектив хороший, комнату в общежитие дали. И предприятие, и общежитие – в центре города. Рядом – парк. Гуляла по его аллеям, а в мыслях видела себя с коляской.

Весна - приподнятое настроение полевиков, «сбивающихся в стаи перед отлётом». Рассказы и советы  бывалых для новичков, получение  полевого имущества на складе. Каждый таксатор подписывал свои  ящики, чтобы не перепутать при получении на товарной станции. Татьяна удивилась, когда увидела ящики с надписью: «Борщ+Суп».

Партия, начальником которой был Артём Богданович - сложившийся годами коллектив, и он без особого желания принимал изменения в нём. Но желания, желаниями, а начальник экспедиции, вносил  коррективы. Против такой коррективы, как молодой специалист - не возражал. Собрал своих таксаторов, представил Татьяну,  распределил всех по таборам и закрепил для неё наставников на  полевой сезон - опытных полевиков,  чьи ящики  удивили Татьяну – «Борщ+Суп». Шутник Геннадий добавлял к своей,  сокращение от фамилии жены –  Шуры Супрончик.  Шесть месяцев ей жить с ними  одним табором. «Табор… экзотика какая-то цыганская», - подумалось  Татьяне. 

За хлопотами подготовки к отъезду, Татьяна отвлекалась от своих дум, да и всё уже было продумано ею - успеет до родов отработать полевой сезон. Отработать и заработать на предстоящий год, который  просидит с малышом. Наверное, сможет брать какую-то работу на дом. Считывать таксационные описания, например, или  планы лесонасаждений. Так многие делают в конторе, она уже знала это. В годик малыша определит в ясли, а потом… будет отвозить его на лето родителям – не век же скрывать от них внука. Всё утрясётся.

Утряслось, как  и не мечтала.  Что разглядел в ней  Артём, чем  покорила   Татьяна, у которой в мыслях  не было – покорять? На  судьбе,   тогда казалось, стоял  крест.

Полевой сезон подходил к середине, когда Шура утвердилась в догадке:
-Танюша, а ведь ты  беременна. Зачем скрываешь, надрываешь себя, мучаешь ребёнка? Возвращайся в Алма-Ату, до декрета поработаешь в камералке, - ей хотелось  поговорить, утешить,  но – не решалась. Несмотря на то, что они почти три месяца отработали бок, обок,  отношения из рабочих, не перешли в доверительные, что тяготило Шуру изрядно.

 Не только тяготило, но и тревожило. Каждое утро они расходились по своим рабочим маршрутам. На день приходился десяток и больше, километров по лесу. Такие нагрузки - для беременной? И хоть бы раз, возвращаясь вечером в табор, Татьяна дала понять, как ей трудно. Умывалась, переодевалась и вместе с Шурой готовила ужин. Правда, у костра, после ужина не засиживалась, уходила к себе в палатку.

                    И в этот раз отделалась от разговора:
       -Шура, у меня всё хорошо, не волнуйтесь.
      

             «Как панцирь, надела на себя», - досадовала Шура. В другой ситуации она поговорила бы с начальником партии. Но  – в другой. Вся партия с недоумением наблюдала за Артёмом. В этот сезон его, словно, подменили –  проедет по таборам, развезёт заказанные продукты, проверит работу, примет наряды  и – никаких посиделок  у костра,  а тем более - за полночь с любителями покера. Забыли уже, когда последний анекдот от него слышали.

Анекдоты Артём коллекционировал со всей серьёзностью, не одну записную книжку заполнил ими. Титульные листы книжек, на случай утери,  заполнял тщательно – фамилия, имя, отчество, адрес и номер телефона.  Казалось, что его память вмещает все анекдоты,  когда-либо услышанные. По крайней мере, в шуточных состязаниях  со всевозможными переходами по темам, равных ему не было – всегда выходил победителем. Как и в покере - феноменальная память и умение мгновенно просчитывать все возможные варианты и комбинации карт, приводили новичков в восторг, а старых партнёров в досаду и, как бы, не досадовали, а игра с ним всегда была праздником. У него пытались научиться искусству блефа, но как можно научиться тому, что находилось за гранью фола. Для этого нужно одно – характер и… опять же  точное  и мгновенное  определение  психологического портрета партнёра.  Не многим   дано.

Артём Богданович был признанным лидером, не потому что начальник, а – таким и был. Попасть к нему – большая удача. И, попав, добровольно не уходили, если только обстоятельства не вмешивались. Работу организовывал чётко, без  простоев на переездах.  Таксаторские стоянки - по «человеческому фактору». Если таксаторы семейные,  с детьми «кочуют»,  снимал для таких  квартиры в посёлках – поближе  к цивилизации: молоку, свежим овощам-фруктам.  К тому же,  няню для детей в посёлке  найти не сложно. И продукты, несмотря на дефицит, умел достать для своих  самые лучшие. Кажется, на всех базах были кладовщицы, не устоявшие перед  чарами его взгляда и улыбки. Никогда партию не лихорадило от склок и раздоров, а работу ниже пятёрки, не оценивала самая строгая проверка, потому и зарплаты, и премии были  выше средних  по предприятию.

И, вдруг, какая-то пигалица, как окрестили её соратники по партии, словно околдовала Артёма. «Чем?», - недоумевали.  «Зачем?», - недоумевали, ещё пуще, если сама, кроме работы и своих наставников, ничего и никого не замечает. Женская часть партии  пришла к выводу, что это кара за былые подвиги.

Помутнение рассудка ли, или действительно расплата, но сочувствовали Артёму все. Деликатно - ни словом, ни намёком. По этой причине и не могла Шура сказать  начальнику партии о своей догадке. Очень  щекотливой получилась ситуация. Подумала так: «Не слепой же он. Неделя, другая и сам всё увидит. Острее шила – не утаишь». Но с мужем поделилась:
-Гена, ты ничего не замечаешь? Татьяна-то у нас… беременная. Скрывает, глупая девчонка. Похоже, собирается до конца полевой сезон отработать – без декретного отпуска.  Ей и сейчас тяжело, а – осенью?! Дожди пойдут, ночи холодные – сама застудится и ребёнка погубит. Тут ещё Артём… ну, не наваждение ли?! Сколько лет вместе работаем! Вроде, никогда такого не было с ним. Я, грешным делом, думала, что так и пропархает всю жизнь мотыльком, не остепенится. И надо же, как она его зацепила! Главное-то, зацепить, зацепила, а сама даже не замечает: «Артём Богданович, Артём Богданович», - передразнила, подстроившись под нежный голос Татьяны, - а  Артём Богданович скоро уже мурлыкать начнёт, как котёнок.
-Шура, а ты уверена, что она в положении? Точно? Я ничего не заметил.
-Вот-вот! У Вас, мужиков, глаза странно устроены. Вдаль только глядят, а что рядом – не видят.

Шуру мучила этическая сторона, а Геннадий решил, что здоровье Татьяны и жизнь  малыша важнее. С этикой, так ли, этак ли, уладится, а случись чего здесь, у чёрта на куличках, помочь  будет невозможно и тогда, уж, точно, ничего не уладится. При первой же встрече с Артёмом, рассказал  о  разговоре с Шурой.

Вскоре начальник партии приехал к ним в табор. Привёз почту, продукты и объявил, что должен сделать внеплановую ревизию таксации молодого специалиста, то есть – Татьяны. Ревизия - дело волнительное, но пуще опасалась, что Шура поделилась своей догадкой с начальником, и он отправит её в Алма-Ату, камеральничать. За половину сезона ещё не заработано достаточно денег, чтобы и малышу купить необходимое, и на предстоящий   безработный год отложить.

Опасения оказались не напрасными – Артём Богданович действительно был в курсе её положения. Но, то, о чём он заговорил, оказалось  неожиданностью:
-Татьяна,  не хотел, спешить с признанием, что люблю тебя.  Кажется,  никогда ещё так не волновался.   Люблю так, что мне безразлично всё, что – позади. И теперь, когда  узнал о твоей беременности, хочу только одного, чтобы малыш родился моим сыном или… дочкой. Только потому мне пришлось, поспешить – времени у нас не очень много в запасе. Правильно понимаю? Не спеши с ответом. Пара-тройка месяцев есть? Тебе их будет достаточно для решения. Если – о любви, то моей хватит для нас  обоих… троих, - поправился на ходу – ну, вот, главное сказал, теперь – о второстепенном. Возможно, тебе наговорят обо мне, или уже наговорили, неважно, всяких глупостей. Возможно, что  – не глупости. Всё так и есть, вернее, было. Было и останется в прошлом. Для тебя я стану верным мужем. Верь мне.
       И, пожалуйста, не упорствуй  в решении, доработать полевой сезон. Не реально  и опасно. Причины – понимаю, но они не существенны. Если  не обопрёшься на моё плечо сейчас, я буду ждать и не оставлю тебя без своей поддержки.

Так неожиданно для Татьяны «утряслась»  жизнь – её и сына, наречённого Богданом Артёмовичем. За семь лет, прожитых с Артёмом, она ни разу не пожалела о принятом впопыхах решении, как, впрочем, и Артём. 

Если бы не вмешательство злого рока, который словно выжидал удобного момента, подставить подножку счастливым людям.

Впервые за семь лет у Татьяны и Артёма не совпали отпуска, и ей пришлось одной ехать к родителям, чтобы оставить у них до осени Богдана. Осенью  он пойдёт в первый класс, так пусть последнее вольное лето бабушка с дедушкой побалуют его. Тем более, что на предстоящий  полевой сезон им выпали лесхозы Кзыл-Ординской области: жара, безводье, пески с саксаульниками.

Артём  не мог найти себе места по вечерам в пустой квартире. Не нашёл ничего лучшего, как потаксовать. Особой нужды в деньгах не было, но и лишними – не бывают. И, не столько ради заработка, как – не оставаться одному.

В один из вечеров стоял у вокзала, в ожидании ташкентского поезда. Поезд подошёл, от вереницы людей отделились двое  мужчин и сели в его машину.
-Заря Востока, шеф.
-Заря Востока, так – Заря Востока,  - назвал цену. Посёлок окраинный, ехать через весь город.
  -Хорошо, идёт.

Мужчины уселись на заднем сидении, изредка переговариваясь друг с другом. В совершенстве казахского Артём не знал, но понимал многое. Из коротких реплик понял - едут на игру, но не уверены, что соберётся вся их компания. Что игроки серьёзные, понял сразу, и… что-то ёкнуло внутри.

Пассажиры, расплатившись, пригласили зайти в дом, выпить чая. Артём никуда не спешил, эта поездка была последней, поэтому, не заставляя себя упрашивать, легко согласился. К тому же, то, что ёкнуло внутри, не давало покоя,  предвещая, что, может быть, ему удастся,  поразмяться среди серьёзных игроков.

Бесшумными тенями сновали по дому женщины, накрывая на стол. Безмолвно взяли у него куртку, ботинки и подали мягкие тапочки. Так же легко, как и на приглашение на чай, Артём согласился  на игру. Перешли в другую комнату, уселись за большой круглый стол. Денег, на начало игры, было достаточно, а там, как повезёт, решил   для себя.

Не везло. Он не нервничал, присматривался к партнёрам. Их бронзовые, с приподнятыми скулами лица, были непроницаемы: «Да, это не полевые посиделки», - подумалось Артёму, который и за непроницаемостью сумел разглядеть их довольство партнёром-лохом - «ещё не вечер, ещё не вечер, и вы совсем не знаете меня», - импровизировал он про себя. Проигрыш составлял уже гораздо больше того, что было у него  изначально, а карты не шли,  и ему не удавалось, составить  не только сильную комбинацию - и  самую слабую, но дающую надежду, отыграться. Не оставалось ничего, как идти на блеф. Сработало. Он отыгрался. На лицах партнёров проступили досада и азарт, а к Артёму пришла спокойная уверенность и вместе с ней – везение. Карты пошли к тому, кто их заслуживал. 

Хозяин дома решил закончить партию, сославшись на то, что женщины снова накрыли стол к чаю. Вроде, ничего не изменилось в поведении хозяев, но Артём уловил витавшую около него тревогу – с таким выигрышем не отпустят по добру, по здорову. По оброненной вполголоса  реплике понял, что после чая предстоит новая партия. И не ошибся – его снова пригласили на игру… без права отказаться.

Удача не изменила Артёму – его комбинации были самыми сильными, словно потусторонняя сила составляла их, без вмешательства человека. Новый выигрыш и ставки лежали на столе, когда Артём поднялся: «Я  на минуточку выйду». Никто не среагировал на невинное желание. Спустя пару минут, поднялся хозяин, чтобы выйти, проверить, куда направился гость. Он поздно спохватился – увидел лишь свет отъезжающей машины.

Без куртки, в чужих тапочках Артём выжимал из машины предел, на который она была способна. Выехав на широкую и пустынную в такой поздний час - Ташкентскую, он выдохнул, кажется, в первый раз. Выдохнул и замер на вдохе – в кармане оставленной им куртки не осталось ничего ценного, кроме… записной книжки с анекдотами,  на титульном листе которой аккуратным почерком были написаны: фамилия, имя, отчество, домашний адрес и телефон.
17 Автомобильный припадок
Владимир Зангиев
  Вообще-то я ни в какую мистику не верую. Да и по части горячительных напитков содержу
себя в весьма умеренных пропорциях. Но тут такое дело вышло... что впору хоть идти в
церковь да бухнуться батюшке в ножки и покаяться в исповеди...
  А было все вот как. Мы с соседом моим Пантелеичем подшабашивали иногда вместе по
выходным - все как-никак дополнительная копейка в дом. Сами ведь понимаете, по нынешним
временам на одну зарплату прожить не очень разбежишься. Вот мы и приспособились
ремонтными
работами по домам промышлять. Конечно, евроремонты мы не делали, да и кому это нужно в
нашем заштатном провинциальном городишке. Мы, так: кому обои поклеить или что покрасить,
также, побелку делали, стеклили, окна-двери меняли, полы перестилали, крышу перекрывали,
ну, и так далее. А в тот злополучный день мы пилили дрова одному главному механику с
местной текстильной фабрики. Я подавал на козелок древесный кругляк, а Пантелеич
управлялся с бензопилой: он распиливал заготовку на мелкие чурки, чтоб удобно было в
печь запихивать. Работу мы почти закончили, оставалось только напиленные дрова в штабель
под навесом сложить. Мой компаньон отнес бензопилу в свой старый "жигуленок", на котором
мы ездили на шабашки, и положил ее в багажник. В этот-то момент и случился у моего
приятеля сердечный приступ. Мне пришлось самому сесть за руль его "старушки" и отвезти
ее хозяина в горбольницу. Там его немедленно госпитализировали и я отогнал машину к
месту обычной ее стоянки - на улице возле нашей пятиэтажки.
  Ночью же... точнее, под утро,.. где-то часам к четырем, вдруг на улице громко завыла
сирена. На какой-то машине сработала противоугонная сигнализация. Рев стоял такой
бешеный, что все обитатели нашего дома тут же повскакивали с постелей и бросились к
окнам. Собственными глазами видел как "шестерка" Пантелеича, непрестанно мигая фарами и
задними фонарями, взывала в ночную мглу о помощи. И до чего же пронзительны были эти
вопли автомобильного существа, что разбудили и взбудоражили весь наш дом. Хоть я и
выскочил из-под одеяла на звук сирены мгновенно, но никакого угонщика возле машины не
увидел. Должно быть так, где-то в электропроводке случилось какое-нибудь замыкание и
сигнализация от этого сработала. Что поделаешь, автомобиль-то не новый.
  Весь дом всполошился, открылись окна, раздались возмущенные спросонья возгласы: "Чья
машина?.. где хозяин?.. спать невозможно..."
  А машина вдруг сама собой отключилась: замолчала сирена, перестал моргать свет.
Наступило вожделенное затишье...
  К обеду в мою дверь постучала заплаканная дочь моего дорогого приятеля и сообщила,
что нынешней ночью около четырех часов утра в больнице скончался Пантелеич. Хороший
был мужик, его все соседи уважали и дома он был семьянином добропорядочным. Так что, как
говорится, пусть земля ему будет пухом! Вон даже его "старушенция", как он сам любовно
называл собственное авто, сердечно откликнулась на смерть своего владельца. Подумать
только, вроде бы всего лишь груда бесчувственного железа, а надо же, будто почувствовала
беду, что случилась с хозяином. Вот и как тут не задуматься о душе? И ведь самое
примечательное во всей этой истории  то, что, оказывается, вовсе никакой противоугонной
сигнализации не было установлено на этой машине!..
  Теперь я регулярно причащаюсь. Стал церковь посещать и матерюсь лишь когда дюже
допекут. Только пока никак не дойду собственным умом, как это понимать... батюшка говорит
будто мистика и прочие суеверия - всё от лукавого, но, скажите мне, как можно этому не
придавать значения, когда подобные загадочные явления реально существуют?
18 Томимое голодом поколение
Нина Гаврикова
Томимое голодом поколение.

9 мая. Раннее утро, аромат пирогов пробрался к моей подушке. Мама хозяйничала на кухне, старалась успеть на мотовоз – маленький паровозик, который в праздник отправлялся в город на час позже. Мне вставать категорически не хотелось, я несколько минуток понежилась в тёплой кроватке и, чтоб скорее проснуться, зашлёпала босыми ногами по холодному полу, умылась, оделась. Потихонечку пробралась к маме сзади и крепко обняла её за плечи. Она в этот момент завёртывала в льняное полотенце горячие, только что вынутые из печи пироги, сложила в сумку, рядом поставила две бутылки с чаем: сладким для меня, а без сахара для себя. Ещё положила пакет с крупой, а сверху бросила несколько конфет:
– Пора в путь.
Я, быстро опустошив налитую мамой чашку чая, вернулась в большую комнату. Вытащила из крошечной вазы, стоящей на столе, заранее собранные подснежники. Мы так называли медуницы, потому что это были самые первые цветы, которые появлялись на лесных проталинах. Мокрые стебли обернула кусочком газетного листа, лежавшего рядом, поторопилась в прихожую, надела туфли. Мама ждала на крыльце. Молча двинулись в путь.
Первым рейсом мотовоз отвёз рабочих в город и вернулся за жителями посёлка, которые собрались съездить на празднование Дня Победы. Мы залезли в вагон, еле нашли свободные места, разместились на противоположных скамейках, я сидела у окна, разглядывая подходящих мужчин и женщин. Народу собралось много. Все о чём-то громко и восторженно разговаривали, в воздухе витал дух весёлого настроения.
Мотовоз трижды дал гудок и, тяжело пыхтя, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно начал набирать ход. Колёса, ускоряя вращение, мелодично выводили: «Так-так, так-так, так-так». До города оставалось метров сто, когда колёса заскрипели и соскочили с рельс. Вагон покосился на один бок, пассажиры, привыкшие ездить в таких условиях, спокойно держались за спинки сидений. Строгий дяденька – помощник машиниста в замасленном комбинезоне – заскочил в вагон:
– Мотовоз упал, так что дальше шлёпайте пешком. Пока ещё поднимем. К часу дня будем всех ждать, как обычно, на остановке. Не опаздывайте!
Мы, выбравшись из вагона, немного прошли вдоль узкоколейных путей, перескочили через узкую канаву, очутились на железобетонных плитах, от них насыпная глинистая дорога вела вглубь между домами.
– Ну что ж, тогда пойдём на кладбище напрямую. Хорошо, что сухо, а то пришлось бы идти в обход по деревянным мосткам.
Мне всё было безумно интересно. Солнце раскалённым факелом горело над головой. Шум города пугал своей неизвестностью. Тут и там на домах красовались алые флаги. Люди, не только те, что сошли с мотовоза, но и горожане в нарядных одеждах шли, громко и весело переговариваясь друг с другом, в руках они несли самодельные бумажные цветы. Перед кладбищем на площадке для митингов торжественно выстроились в ряд ветераны Великой Отечественной войны с многочисленными медалями на груди, слева – солдаты с автоматами, справа на трибуну поднялись важные дяди. Они поздравили всех присутствующих с великим праздником. Потом все вместе спели песню «День Победы», после чего салютом прозвучал троекратный залп из автоматов. И лишь после завершения митинга мы направились на могилку к папе, жизнь которого оборвалась, когда мне было пять лет. Я положила подснежники на могилку. Мама посыпала крупу на тарелку, которая находилась в ограде, разостлала на скамейке полотенце, разложила пироги, один, самый большой, разломила пополам и осторожно положила около памятника. Потом достала чай, села на краешек, я около неё пристроилась. Отведали пирогов, мама, как обычно, глубоко вздыхала, но ничего не говорила. Я первой нарушила молчание:
– А почему дедушка в этот праздник только плачет, а ничего не рассказывает?
– Трудно, доченька, вспоминать, как жернова войны русские судьбы перемололи в пыль, всю жизнь перевернули. Вот сейчас с тобой сидим тут, пироги уплетаем, а в войну мы с отцом – томимое голодом подрастающее поколение – мечтали поесть досыта. Вы-то теперь ни хлеб, ни печенье не бережёте. Да вот случай про печенье расскажу, – она сложила все пожитки обратно в сумку, коснулась памятника, будто прощаясь, взяла меня за руку, и мы направились на остановку.
– Ладно, давай всё по порядку расскажу, – на ходу разговаривала мама, – в середине сентября сорок третьего, после окончания курсов ФЗО, приехала я из Тотьмы в Сокол. Сначала мне предложили жить вместе с другими девушками в паккамере – это очень большое общежитие. Огромными, нескончаемыми рядами стояли там железные кровати с деревянными тумбочками между ними. Мне досталась кровать в самом конце этой большой комнаты, у стены. Только я начала раскладывать свои вещи, как в репродукторе, висевшем над входными дверями, громко объявили: «Воздушная тревога!» Соседка по кровати вдруг куда-то засобиралась и сказала, что и мне срочно нужно бежать в бомбоубежище. Я же очень устала с дороги (да и не знала тогда, что такое воздушная тревога), поэтому ответила, что никуда не пойду, да и ей никуда не советую бежать. Оказалось, что та воздушная тревога была последней. Город больше не бомбили, – тяжело вздохнула мама.
Вдруг лицо её оживилось, она будто помолодела, словно только что из деревни добралась в город, перехватила сумку в другую руку, я взялась за ручку.
Странно, никогда маму такой не видела. Она обычно была собрана, строга, подтянута, а тут щёки раскраснелись, морщинки разгладились, глаза сузились, но даже в этих щёлочках светилась радость воспоминаний. Одно мгновение – и родной мне человек, освободившись от привычных оков сдержанности, раскрылся в полную силу. Сильная по своей природе женщина вдруг сорвала зажившую корочку с больного места, и неожиданно оказалось, что на том месте давно новая кожа наросла. Мама заметила мой изучающий взгляд и продолжила:
– Через несколько дней перевели меня на Михалёвское болото, на посёлок, где мы сейчас живём, всю войну и проработала. С отцом твоим почти сразу познакомились. Я жила в деревянном бараке, а он – дома, на Печаткинском разъезде, с матерью, братом и сёстрами. Мне пятнадцать, ему двенадцать. Я трактором управляла, он рядом помощником сидел, смотрел, чтобы бороны во время движения не переворачивались. Торф сушили, сгребали в караваны, чтобы потом его отвезли на комбинат и использовали как топливо. Жили бедно, голодали, но не унывали. Твой отец тайком от матери приносил мне каждый день по варёной картошине и луковице (у них был огород), а я делилась с ним хлебом. Как-то раз поехала я в город. Зашла на базар, полюбопытничать, чем торгуют, и не заметила, как из кармана вытащили кошелёк, в котором находились все деньги и карточки на хлеб на целый месяц. Ох и расстроилась тогда! Что делать? Как жить? Работа тяжёлая, физическая, и так жили впроголодь. Но девчонки в общежитии и твой отец не дали умереть от голода, делились со мной последними крохами.
А весной следующего года послали меня в качестве сопровождающего на машине в Вологду, за товаром на склад. Заходим с водителем в помещение, а там чего только нет: кусковой сахар в коробках на полках лежит, много мешков муки, разной крупы, корзины с яйцами. Сначала показалось, что это только снится, потом от увиденных продуктов голова закружилась, в животе заурчало. Стояла я, держась за дверной косяк, смотрю, а внизу, на самой нижней полке, раскрытая коробочка с печеньем. Подошла женщина-кладовщик, посмотрела на меня – исхудавшую девчушку и сжалилась, пихнула две крошечные печенюшки в ладошку, приказав, чтобы сразу съела и никому об этом не рассказывала. Теперь можно и рассказать, в жизни не ела ничего вкуснее той военной крохи-печенюшки.
Когда мы вернулись домой, мама прошла на кухню, встала на табурет, достала из-за иконы что-то аккуратно завёрнутое в холщовую тряпочку, подала мне. Я осторожно развернула материю, потом пожелтевшую от времени газету, а там внутри, как святое сокровище, лежала маленькая крошечка военной печенюшки.
19 Детская мечта
Нина Гаврикова
Номинация: Землю солнышко красит, а человека – труд.

Воплощённая мечта

Сколько лет прошло, а память вновь возвращает меня в тот памятный день. Раннее летнее утро. Солнышко украдкой пробирается сквозь тюлевую занавеску, дотрагивается тёплыми пальчиками до моего левого уха. Я сладко потянулась на кровати, спать не хочется. Из соседней комнаты доносится хрустальный звон коклюшек. Я без тапок на цыпочках пробираюсь к дверям и замираю, подглядывая между занавесками, как бабушка плетёт кружева.
– И что так стоишь? – обернувшись ко мне, говорит бабушка. – Думаешь, не видно твоих босых ног из-под занавески? Марш одеваться! Сейчас соберу на стол.
Бабушка осторожно отодвигает рукоделие и, тихонечко шаркая ногами, бредёт к печи. Открывает заслонку. Берёт кочергу. Острым углом зацепляет за край противня и вытаскивает его из устья. Творожная запеканка зарумянилась. Ставит противень на стол и выходит в сени, чтобы из кладовки принести сметану.
Я в это время возвращаюсь к кровати, быстро влезаю в ситцевое платьице, натягиваю короткие носочки, засовываю ноги в тапочки и бегу к умывальнику. Открываю кран, из него ручейком бежит вода. Набираю полные пригоршни, разжимаю ладошки, и вода с шумом летит в раковину. Потом влажными ладонями провожу по лбу и щекам. Всё – умылась! Беру полотенце, вытираю лицо и руки. Беру расчёску, несколькими ловкими движениями расчёсываю свои короткие, как у мальчишки, волосы. Потом иду на кухню, занимаю своё место за столом.
Бабушка отворяет дверь в избу и, тяжело вздыхая, идёт к столу. Ставит банку со сметаной, отрезает ножом кусок запеканки, кладёт его на тарелку, которую приготовила заранее. Сверху размазывает толстый слой сметаны. Сметана у бабушки собственного приготовления и настолько густая, что в неё можно поставить ложку. Запеканку бабушка подаёт мне.
Пузатый самовар на столе ещё шумит. Они с дедушкой недавно позавтракали. Бабушка берёт чашку с блюдцем, наливает мне чай, говорит:
– Всё на столе. Ты ешь, а мне недосуг. Капитолине завтра нужно сдавать в «Снежинку» готовое кружево.
– Бабушка, почему тёте Капе надо сдавать, а плетёшь ты? – недоумеваю я.
– Да ведь друг другу помогать надо. Ей одной никак не успеть норму выплести.
– А норма – это сколько?
– Чем больше, тем лучше. Но не менее двух десятков. Вот смотри, на подставке, которую зовём пяльцы, лежит подушка, именуемая кутузом. Она набита головицей, то есть головками льна. Вокруг кутуза при помощи булавок закреплён сколок – это картон с будущим узором. У моей мамы раньше сколки были прорисованы на бересте. Помню, как папа ранней весной ходил в лес. Снимал большие листы коры с берёз. Приносил домой. Кору выпрямлял под гнётом. Мама прорисовывала нужный рисунок. Брала старый сколок, прокалывала иголкой дырочки, которые при помощи карандаша соединяла в рисунок. Видишь, нити, навитые на палочки – коклюшки, переплетаются между собой, образуя на сколке кружевной узор. Вот теперь давай меряй, сколько метров я выплела?
– А мне непонятно, почему вокруг кутуза?
– Потому что мерное кружево плетётся непрерывно. Рисунок на стыке сколка должен совпадать. Кутуз имеет форму цилиндра или кряжика, то есть короткого обрубка толстого бревна. Поворачиваем его вокруг своей оси и плетём дальше. Обычно плетутся десятки, то есть длина полоски должна быть ровно десять метров.
Бабушка подаёт мне деревянную палку, которую она называет метром. Мы сначала распустили из моточка узкую кружевную полоску. Взяли кончик, приложили к метру, начали наматывать полоску кружева на метр:
– Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять...
От десятого витка полоска кружева тянулась к кутузу.
– Вот видишь, меньше метра осталось доплести.
– А давай ты меня научишь плести, и я буду вам с тётей Капой помогать, – говорю я.
– Нет, учиться надо идти к Клавдии, моей сестре. Видишь – я сейчас плету только мерное кружево. Вот такие длинные полоски. Клавдия же плетёт всё.
– Что значит «всё»? – не унимаюсь я.
– Она плетёт сцепное кружево: салфетки, косынки, галстуки, скатерти, жилеты, шарфы. Отмечу, что мерное кружево измеряется в метрах, а сцепное – в штуках. Сцепное кружево всегда плетётся с помощью вязального крючка, для мерного кружева крючок не нужен. В детстве и я пробовала, вроде как неплохо получалось. Помню, приехал однажды из артели приёмщик. Я сдавала своё сцепное кружево. Он уж и так его крутил, и этак. Потом смотрит на меня круглыми глазами и говорит:
– Вот тебе за твоё усердие и отличное качество пыжиковая шапка.
Ох и дорого они тогда стоили, эти шапки-то. А у меня особый интерес появился к кружевоплетению. Я даже из-за этого в школу перестала ходить. Когда вышла за Оликсия замуж, тогда один за другим семеро ребятишек в избе появилось, некогда стало рукоделием заниматься. Теперь снохе немного помогаю, и то ладно.
– Ты поговоришь обо мне с сестрой?
– Нет, давай сначала у мамы разрешения попросим, а потом и к Клавдии схожу.
В тот день домой меня нёс счастливый ветер. От нас до бабушки полтора километра идти лесом. Я шагала по деревянным мосткам, быстро переставляя свои крошечные ножки.
Но разговор с мамой не получился. У мамы был свой взгляд на жизнь. Не дослушав меня, она возразила:
– Зачем тебе нужно это кружевоплетение? Ты, что, как и я, всю жизнь будешь сидеть дома и ковыряться в грязи? Нет уж. Сейчас хорошо учись, а когда вырастешь, то поезжай в город жить. Там будешь ходить по театрам, по выставочным залам, по музеям. Выйдешь замуж и будешь жить как человек. Не то что я – всю жизнь со скотиной да в навозе вожусь. Стираю, убираю, готовлю, мою посуду, вяжу, вышиваю, некогда газеты и книги читать, не то что в город в театр съездить.
Не могу вспомнить, сколько мне тогда было лет. Но не больше семи точно. Я ещё тогда в школу не ходила. В нашей семье было установлено негласное правило – перечить маме нельзя. Со стеклянными от слёз глазами я выбежала на улицу. Где я бродила до самого вечера, не помню. Но помню, как больно было где-то глубоко в груди. Там будто тлел огонёк надежды, а чья-то варварская нога с хрустом растоптала этот уголёчек.
За всю жизнь, пока была жива мама, я больше ни разу не поднимала этот вопрос. Но недавно на меня холодной волной нахлынула ностальгия – по телевизору показывали наши вологодские кружева. И опять, как в детстве, шелохнулся уголёчек в груди. Мамы теперь нет. Запретить никто не сможет. Но! Где взять кутуз, сколки, коклюшки, иголки? Раньше я могла попросить у бабушки, а теперь?
По воле судьбы я с тридцати семи лет сижу в инвалидном кресле. Даже представить не могу, каким образом можно плести кружева, сидя в коляске? Но уголёчек внутри уже полыхал огромным пожарищем.
Попросила подругу, с которой дружим с детства и которая до сих пор ездит на нашу малую родину, чтобы она поспрашивала у кого-нибудь оборудование для кружевоплетения. Удача улыбнулась не сразу. Наша общая знакомая, тётя Катя Углова, узнав, что я хочу научиться плести кружева, сказала:
– А что? Для Нинушки мне не жалко всё отдать. Пусть с Богом плетёт.
И она передала через мою подругу всё своё оборудование. Вера несколько раз приходила ко мне, принося по частям всё, что передала для меня тётя Катя.
Когда всё оборудование было у меня, подруга спросила:
– Хорошо, у тебя сейчас есть всё, чтобы плести кружева. Но кто тебя научит кружевоплетению?
– Не знаю, – в замешательстве ответила я. Мне говорили, что в доме народного творчества курсы есть, туда из службы занятости женщин направляют. Но курсы для меня недоступны. Я живу на пятом этаже. Муж и сыновья просто физически не смогут столько раз сносить меня и поднимать обратно, чтобы я посещала занятия.
Но пути судьбы, как в лабиринте, заманчивы и непредсказуемы. И каждый день мне приносят что-то новое. Муж в то время работал в социальной сфере. И однажды вечером он приходит с работы довольный и говорит:
– У нас сегодня был социальный день. Мы ездили в село Архангельское. Не поверишь – я нашёл, кто тебя научит плести кружева.
– Кто? – не поверила я.
– Завтра увидишь.
На следующий день приехала Ангелина Ивановна Проничева. Она научила меня плести кружева.
Обычно кружевницы подставку с кутузом держат ногами и переворачивают её в зависимости от изгиба узора. У меня ноги не действуют, поэтому кутуз приходится брать в руки и поворачивать, из-за чего быстро устаёт спина. Приходится часто отдыхать. Плету я кружева очень медленно, но какое наслаждение получаю от хрустального звона коклюшек! Неописуемая гордость распирает меня от одной только мысли, что моя детская мечта всё-таки осуществилась – я умею плести наши вологодские кружева!
20 У Олонки, у реки
Лидия Березка
Рассказ

Мне нравится моя работа, мне нравится быть нужным, а иногда и важным, наконец. Я много езжу, покрыв страну на карте в своем кабинете мелкой сеточкой нескончаемых маршрутов. И, к сожалению, если чего-то в жизни мне и недостает, так это – времени. 

Я часто вижу один и тот же сон, который давно преследует меня и начинается всегда одинаково: я веду свою машину где-нибудь на юге Америки, словно рассекая хайвей, где нет ни перекрестков, ни встречных или обгоняющих меня машин. Пожалуй, только на моем пути не выскакивают из ниоткуда американские полицейские, строго следящие за ограничением скорости.

Но! Это - Карелия.

До Нового года остаются считанные дни. Как водится, день в это время года, что ясно солнышко – появилось, да скоро и зашло. На сегодня решены все вопросы и закончены дела, а я почти счастлив возможностью, хоть какое-то время ни от кого не зависеть и мчаться по Олонецкому тракту в новый гостевой комплекс «Олонка», где меня ждут остальные члены команды.

Снег за окном блестит, горы загадочно манят. Впереди, белая дорога, вдалеке легким миражом видна нечеткая полоска между глубоким единым сугробом и тяжелым небом, готовым вот-вот упасть мягким облаком, сбросив с себя новую порцию снега.

В какой-то момент, я даже заскучал по бесконечным московским пробкам. А, нет, не прав я! Вот вижу приближение двух включенных фар, которые визуально сливаясь в одну, начинают слепить меня. Я им «моргнул», еще раз, и еще. Но «дальний свет», направленный точно на меня, нещадно и неизбежно быстро приближался. Я попытался вырулить поближе к краю на обочину, но тут же почему-то вдруг увидел весь обратный путь. Это мою машину развернуло на 180, а все, что было в ней незакрепленным, медленно и нацелено посыпалось на меня. А я изнутри, и одновременно, словно со стороны наблюдаю, как медленно, переворачивается мое убежище. Раз, еще раз... А я... А я, ударившись о мягкий потолок, враз оказался не на своем водительском сиденье, а рядом, словно пассажир. Сейчас же, сработала подушка безопасности. А когда я увидел единственное дерево перед собой, то, словно сказочный герой, умеющий пройти сквозь стену, я неуклюже выпал из авто. Но свято место пусто не бывает, и место пассажира тут же заняла вторая, вероятно мягкая, подушка. В чем безопасность? 

Свежесть воздуха уходящего дня, нарушил едкий запах бензина, стекающего тонкой струйкой из пробитого бака, образуя на снегу темную проталину. Я же, вспомнив, как через несколько секунд в кино взрываются машины, с трудом пытался вытянуть свою застрявшую ногу из-под груды деформированного металла сплющенного капота. А она - моя нога, почему-то отказывалась подчиняться сигналам мозга и все никак не могла освободиться из железного плена. После очередного усилия, когда острая боль снизу до самых висков пронзила меня, я успокоился. Ну, вот, кажется, сломал ногу... Сознание мое постепенно меркло. Перед глазами из цепкой памяти, почему-то возник висячий мост через реку Олонку, пожалуй, самое красивое, что я видел за последнюю неделю. И еще, как-то странно все вокруг стало зеленым. Наверное, лето...

Очнулся я уже в глубокой ночи и сразу подумал: не взорвалась! И неожиданно для себя, перекрестился.

Зима. Но, так как обычно почти не приходится ходить пешком, на мне были туфли на тонкой подошве. Теперь, вероятно, приобрету на высокой ребристой платформе! Я немного осмотрелся. От снега не очень темно, но и разглядывать, собственно, было нечего. Просто вокруг, насколько хватало глаз, не было ни-че-го. Попробовал подняться, взвизгнул, да так, что не узнал своего голоса, и чуть было снова не потерял сознание. Вся правая часть пальто от долгого лежания на снегу, пропиталась влагой и заледенела. Немного определившись с направлением, пополз в сторону трассы. Нога отдельно от всего организма самостоятельно распухала, а развязанный шнурок, не спас положения.

Я куда-то медленно продвигался, и дело шло уже к рассвету. Теперь меня слепил, равномерно уложенный до самого горизонта снег, безупречно белого цвета. «Интересно, - подумал я, будет ли этот цвет в будущем моим любимым, как прежде? В будущем… Где оно»? Ориентиры окончательно были потеряны. С одной стороны, я уже давно не видел контуров разбитой машины и дерева, упавшего от сильного удара. Стало быть, я хорошо продвинулся. С другой - кто знает, в какие дали занесло меня, а может ночью занесет и вовсе снегом?   

...Вечерело. Я периодически, чтобы не замерзнуть и не заснуть окончательно, в который раз пытался считать до ста, после чего насколько мог приподнимал голову, чтобы осмотреться. И, о - счастье! Я увидел вдалеке огоньки, отдаленно напоминающие свет в окошках. Во мне затеплилась надежда. Через какое-то время, из последних сил я оказался у бесконечно длинного, высокого бетонного ограждения, словно китайская стена. Очень хотелось попасть туда, чтобы согреться. Меня ужасно мучила жажда.

Наконец, я дополз до конца стены, но за углом оказалась – все та же «китайская стена». Это была тюрьма, которая представляла собой замкнутый комплекс двухэтажных зданий и, как я понял потом, с внутренним двором вытянутой формы. Стены осыпались, решетки на окнах расшатаны, а какое-либо капитальное переустройство помещений, видимо не предполагалось. 

Но чуть правее были видны, одиноко стоящие несколько домиков в ряд, и именно оттуда, сквозь мутные стекла небольших окон, струился неяркий свет. Вид некоторого намека на цивилизацию напомнил мне о современной телефонной связи. Скрюченными от холода и обезображенными пальцами я нащупал в кармане пальто свой мобильник. Было досадно, ведь он был всегда со мной! Сразу нажал на кнопку быстрого вызова и понял – это лишь намек на цивилизацию. Мобильная связь здесь отсутствовала.
 
Подполз к первому дому. С фасада, покосившееся строение с небольшим двориком обнесено деревянной изгородью. Калитка была затворена и я за все, цепляясь обмороженными, непослушными руками, по нечаянности выставил один из деревянных кольев. Опираясь на него мне удалось, наконец, приподняться, и так, волоча свою израненную и заметно потяжелевшую ногу, я перебирался от одного дома к другому, постукивая палкой, до чего только мог дотянуться, хрипло окликал хозяев.

Никто не открыл мне двери, а в одном доме даже погасили свет, видимо желая повнимательнее рассмотреть меня. Представляю себе, какое это было зрелище! В одном из двориков я заметил и, что удивительно, детально запомнил, детские качели, как будто бы их только что оставила ребятня и морозный ветерок, постепенно сокращая амплитуду, все еще раскачивал заиндевелые и совсем негнущиеся веревки. Только как-то уж очень тихо и грустно было это видеть. Ночь зимой – это черно-белое кино.

У последнего строения меня все же покинули силы, и я, теряя надежду и, растворяясь во всем, что меня окружало, упал прямо лицом в обжигающий холодом снег. Но от этого сразу стало теплее, и в моем помутненном сознании, легкость и белизна снежного покрова трансформировалась в морскую пену...

* * *

...До моего слуха, дошли какие-то голоса: один женский и немного визгливый, а второй низкий и хриплый, ближе к мужскому. Это был приглушенный говор, переходящий в шепот за отделявшей меня занавеской. «Голоса» все никак не могли о чем-то договориться и явно спорили.

Татьяна Степановна, она же моя спасительница, была невероятно высокого для женщины роста. Я и сам не робкого десятка, по вертикали - за 180! Но она поразила меня не только своим ростом, но и недюжинной силой. Да, совсем не женской, но именно силой! Во всем чувствовалась порода. Волосы на голове и брови ее были темны и густы, руки крепки, ногти местами обезображены, вероятно, суровым климатом. Ее светло-карие глаза и четко очерченные губы, в другой обстановке, могли бы оказаться даже весьма привлекательными. При этом, как оказалось, моя заботливая хозяйка Татьяна Степановна и Варвара - пожалуй, представляли собой, два крайних типа женщин, да еще и сотрудниц тюрьмы.

Варька, как называла свою подругу Степановна, скорее из белобрысой сотни: редкие волосы на голове и кое-где, вокруг глаз, бесцветные ресницы под полурамкой подобия бровей, а в дополнение к образу – писклявый голос.

Мне ужасно хотелось пить, и я попробовал окликнуть, в надежде быть услышанным. Но из груди выходил только глухой хрип, и даже легкое усилие доставляло невыносимую боль. Оставив попытки привлечь к себе внимание, я вдруг отчетливо расслышал:
 
- ...Тебе чего мало воскресного побега в Ленкину смену? – возмущенно пропищал  Варькин голос. – Хорошо хоть, что двух-то нашли, а тот третий шатун где? И куда только наш начальник смотрит?

- Да тише ты! – Перешла на шепот Татьяна Степановна. - Вон вишь, этот-то совсем плох. Да только, думаю я, что у начальника тюрьмы, может и были подозрения какие о готовящемся побеге, но, как водится, все же опоздало оно – начальство-то наше. И Ленку вишь, связанную всю, с кляпом во рту нашли.
Варька довольно ухмыльнулась.

- Дура ты Варька!- возмутилась Степановна. - А кабы твоя смена была? Говорят еще, что вроде там же нашли жгуты из простыней, перекинутые через окно.

- М-да... А решетка-то как же? – Рассудительно спросила Варвара. 

- Да не было там уже никакой решетки. – Варька удивленно вскинула глаза, а Татьяна и пояснила, - подпилили видно заранее, она широко развела руки в стороны, - вот тебе и весь сказ!

«О, как»! Подумал я.  «Уголовники смогли беспрепятственно покинуть стены режимного заведения, а я»? - И горько, усмехнулся своим мыслям: «Я сам пытался добровольно, но не смог туда попасть».

Разговор тем временем продолжался и становился все более интересным:

- Не, я все ж доложусь Димычу, а то знаешь, как обернуться-то может? - Рассуждала Варька.

- Да, пусть хоть очухается маленько, а то налетят сейчас всем кагалом. Погоди, слышь, погоди, страшного ничего не случится. Он хоть и пришлый, но похоже, что правильный мужик.

- Так прямо и мужик, - подбоченилась Варька. - А чего - не пацан-то?

- Мужик, говорю тебе! Из другой он стаи. – И большая женщина смущенно опустила глаза.

* * *

Привыкший по минутам планировать свой день, сейчас я мучился от безделья и нездоровья, а потому мне было интересно все, что происходило за шторкой того мирка, в который я попал по провидению судьбы. Попробовал дотянуться до края занавески. Да только движения мои были ограничены: все тело на старой железной кровати с оттянутой сеткой на пружинах, почти доставало до земляного пола. Справедливости ради, надо сказать, чисто выметенного. А, главное у меня не оказалось рук. Ну, то есть, руки-то у меня были, конечно, а вот двигать я ими не мог: они туго были привязаны старыми ремнями к опорам передней спинки кровати, что меня немало озадачило. Так и не получив спасительного глотка воды, я вновь забылся.

На следующий день меня разбудило какое-то шуршание, мурлыканье под нос и размеренное клацанье металла. Я открыл глаза. Занавеска была отдернута, и мне было видно, как Степановна большими ножницами, как у портных, нарезала узкие ленточки из цветных лоскутов старой одежды и ловко скручивала их в диковинные розочки, закрепляя их форму иголкой. «Винтаж», - пронеслось у меня в голове. И только теперь я заметил в свободном углу елку, хотя запах свежеспиленной туи давно заполнил всю комнату. Теперь все стало на свои места, сознание светлело – скоро Новый год!

Я знал, что такие временные одноэтажные строения барачного типа, с очень низкими потолками, использовались для проживания, не имевших иной жилплощади надзирателей, да еще некоторых категорий заключенных, если статьи, по которым они были осуждены, позволяли заключить брак с вольнонаемными. Да, я и раньше это знал, но никогда не думал, что однажды сам попаду в такие условия.

Как-то днем позже, Татьяна перевязала мне ногу, собрала и принесла что-то поесть. Мы разговорились с ней.

- ...Так сколько, вы говорите времени, провалялся я здесь без сознания? – Поинтересовался я, когда моя хозяйка и мой личный доктор, пыталась скормить мне несколько ложечек крепкого бульона.

- Да, сегодня почитай, седьмые сутки будут. Но очнулся ты уже на шостые, а дальше просто спал от слабости. – Она вскинула на меня свои грустные глаза и убедительно заключила, - но сон это и есть главное лечение.

- А что за запах стойкий и невозможно едкий такой? Это от меня? Мне бы в душ... 

- Чудной ты человек! – Добродушно ухмыльнулась Татьяна. - Запах ему не нравится. То ж растиранье просто. Ну, не съедобно и не вкусно пахнет. То - правда. Так, что ж? - Она бросила на меня беглый взгляд, - но, как иначе прикажешь мне твои перемерзшие легкие собрать воедино по кусочкам?

- А ноги, руки – что? Остались целы? – Я спрашивал с волнением, потому как, по-прежнему, оставался пока без движения. 

- Да целы, целы! Отмолила, отогрела, - ответила она и чуть заметно улыбнулась одними только глазами.

Отмолила... Я лишь теперь увидел высоко прибитый деревяный уголок с иконкой и горящей свечкой. Все запахи снова смешались и глаза мои сомкнулись. А я еще успел задать вопрос, ответ на который, слышал уже в полудреме: 

- Так это где мы? На левом или правом берегу реки?

- Просто на другом берегу,- последовал лаконичный ответ в никуда.

Когда же я проснулся и окинул взглядом свой приют, то словно пелена слетела с глаз, - какой там другой берег? Другая планета! Тюрьмы сами по себе - весьма странные учреждения. Изолировать, конечно, изолируют, воспитывать – воспитывают, но, по-своему, и уж точно никак не адаптируют к реальной жизни.

После очередного растирания Татьяна, наконец, позволила мне встать и сказала, что следует одеться. Я слушался ее безропотно и совсем уже не стеснялся. С ее же помощью, я поднялся с постели. У входа показалась Варька. Женщины переглянулись. Обе надзирательницы стояли, наблюдая, как я одевался. И было похоже, что дело это для них - привычное. Когда же я закончил, моя сиделка взяла меня буквально в охапку и перетащила за занавеску, где усадила за стол. Все это время я безмолвно подчинялся. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом ни-ни!

Минут через пять без стука, но уже с привычным для моего слуха, скрипом двери, в дом вошли еще двое. Это был начальник тюрьмы и с ним районный участковый. Короткий путь до меня они преодолели молча. Потом долго смотрели в упор, сверля меня недобрым взглядом. После чего, периодически переглядываясь друг с другом, нудно и с пристрастием задавали скучные вопросы. Следующее утро началось с приятных событий: скрипнула дверь, и я увидел знакомые лица, из привычного мне мира. Вот и настал мой день!

- Никита Юрьевич! Ну, наконец-то мы вас нашли! – Услышал я и готов был вновь потерять сознание, но это было уже неважно.

Меня переодели. Я еще раз поблагодарил хозяйку, вышел на свежий воздух, и хотел было, уже навсегда покинуть этот странный дом, ставший важным, для меня местом. Но меня, по-прежнему, мучил один вопрос, и чтобы задать его, я вернулся с поддерживающим меня под руку Николаем. А Степановна совсем не удивилась и будто ждала этого. 

- Татьяна Степановна, скажите, почему я был привязан к кровати, когда очнулся?

- А, шоб не убег никуда! – Рассмеялась она, - что беглый, что пришлый, один бабай, отвечать бы пришлось. Ну, ты, вроде как нормальный, не шушара там какая-нибудь. – Но видя на моем лице все тот же вопрос, и даже некоторую растерянность, добавила, -  мне за тебя потянуть мазу совсем не в натяг было. А там глядишь, еще и кентами станемся!

- Конечно, непременно подружимся, - в ответ, улыбаясь, ответил я, - да  только, куда же я такой сбежал бы?

А Степановна снова рассмеялась. В этот момент она показалась мне даже красивой. Смех украшал ее, а откровенный разговор добавлял глазам доброго тепла: 

- А никуда! - И уже совсем серьезно добавила. - Это шоб у тебя сломанное ребро срослось правильно и легкие мирными были. А то вон, когда растирала птичьим пометом с нутряным жиром, так прямо через свою руку слыхала, как легкие горели и трепыхались у груди, яки огонь в вулкане.

- Ну шоб, так шоб! - И чуть тише, для себя, сказал - эсперанто просто какой-то! Ну, прощай, моя wardress. – И, увидев ее недоуменный взгляд, добавил, - всего вам доброго, Татьяна Степановна! Я там, на столике, оставил вам свой адрес, если что понадобится, всегда буду рад помочь.

- Ага… Вот это хорошо! Только что же заказать то? – Она на секунду задумалась. - Ты мне свечки пришли да ладану. А то я вон, что скопила, так все у твово изголовья спалила, угождая Всевышнему. - Она улыбнулась и пояснила, - ну, пока ты в болезни маялся.

Затем она протянула мне свою руку. На открытой широкой ладони оказался  деревянный крестик на веревочке.

* * *

Короткий сеанс связи по рации и обстановка прояснилась, за нами выслали микроавтобус и он уже совсем рядом. Скоро перед двориком остановилась машина, дверь мягко ушла в сторону по боковой стенке, и два молодых человека в ладных костюмах пронесли прямо в дом по несколько пакетов на каждую руку с городскими харчами для моей спасительницы. Как ни странно, но и здесь сработало сарафанное радио: у каждого из домов проводить заблудшего гостя, выстроились домочадцы, иные были даже с детьми. 

День быстро клонился к вечеру. И на одной стороне туманно светило солнце, а на другой в это же самое время поднималась большая круглая луна. «Разбор полетов» может и будет, но позже, а пока домой! В дороге мы разговорились, и один из сопровождающих поведал, что этим людям, целиком сросшимся с природой, все же ведом еще и страх. И как оказалось мне очень повезло, что я не встретился с медведем-шатуном. Но, по правде сказать, мне уже трудно верилось в то, что происходит вне этой машины. А пока мы разговаривали, верхушки гор окрасились в теплые тона заходящего солнца.

* * *

Кто-то во сне летает, а я падаю вместе с машиной верх тормашками. Кто-то, не имея за душой ничего, но имеет большую душу... Мое приключение сегодня завершилось так. И сегодня проснулся я дома в своей кровати. Да только вот нога отчего-то и правда ноет. Нащупал на груди крестик на простой тесемочке, не помню, когда и неизвестно откуда взявшийся, но который всегда со мной. И почему я с теплом вспоминаю ту историю, которая со мной не случилась? Но, я ее прожил, и не раз. Наверное, это для чего-то надо, - подумал я.
21 Однажды...
Людмила Ермакова
       Уже на вокзале города Н, ожидая отправления поезда-разлучника, я, уткнувшись в тёплое плечо Влада, вдруг каким-то седьмым чувством ощутила: мы видимся в последний раз. Казалось бы, ничего не предвещало вечной разлуки: объятия, поцелуи, обещания звонить, ожидание скорой встречи. И вдруг... странное ощущение: это – конец!
       Ночь в поезде была беспокойной: события последней недели беспорядочно роились в голове, путаясь и закручиваясь в какой-то немыслимый клубок. До самого утра я пыталась распутать его, то перебирая в памяти впечатления от встречи с Владом и его родными, всё сказанное и несказанное в эти дни, то
погружаясь в тяжёлый, как бы с похмелья, сон. И вот с такой-то чугунной головой я и прибыла в родной город.
       
       Это – колдовство! Каждый раз, приезжая ранним утром в Ростов, я, как впервые, вдыхала этот божественный, пряный, настоянный на степных травах, ни с чем несравнимый, воздух! Улицы, промытые ночным ливнем или прохладными струями поливальной машины, яркая поутру зелень придавали особое очарование встрече с моим городом.
       Засосало под ложечкой. Ах да, я ведь со вчерашнего дня ничего не ела! И правду сказать: в гостях, в окружении малознакомых людей, не всякий кусок в горло полезет! Поэтому-то, памятуя о пустующем дома холодильнике, я и завернула на рынок. Словно под гипнозом, заворожённая разноцветьем красок и ароматами лета, я с неистовством нувориша принялась опустошать прилавки.
       
       И вот, с этой вкусной поклажей в руке и с дорожной сумкой через плечо, я с превеликим трудом и риском сорваться, всё-таки подцепилась на последнюю ступеньку уходящего троллейбуса: вот как хотелось домой! Дверь не закрылась.
Удерживаясь только кончиками пальцев за далёкий поручень, ощущая на спине
холодные мурашки страха, я проехала одну остановку. И вдруг той же спиной я ощутила мощный толчок: это новая волна пассажиров, осознавая всю безнадёжность ситуации, отчаянно штурмовала переполненный троллейбус. Стало совсем нечем дышать, и вдруг в самое ухо прозвучало: «Простите, сударыня, за неудобства. Сейчас станет посвободнее.»
       И Он, тот, кого я ещё не видела, да и не могла видеть, своими могучими руками как бы раздвинул толпу, выделив для меня жизненное пространство. Сразу стало легче дышать. А этот Некто за моей спиной продолжал своим замечательным баритоном говорить про погоду; про то, что нам непременно нужно познакомиться, что это само Провидение свело нас, и всякую подобную чепуху. Учитывая то, что мы так и не видели друг друга, понимая всю абсурдность и нереальность происходящего, я с жадностью слушала эти милые глупости, ожидая и опасаясь неотвратимости встречи лицом к лицу с загадочным незнакомцем.
       
       Всего несколько минут (мгновений, часов?) длилось это, такое тесное, «общение». И, конечно же, «совершенно случайно» оказалось, что выходить нам нужно на одной остановке (это позднее я узнала, что до конечной, где он жил, езды было ещё с четверть часа ). Просто, чтобы выпустить выходящих пассажиров, в том числе и меня, ему всё равно пришлось сойти со ступенек, ну а вернуться в троллейбус, по одному ему известным соображениям, он уже не захотел. «Не смог!» - так потом он прокомментировал свой поступок.
       И тут настал час «икс», а вернее, миг, которого каждый из нас ждал с
нетерпением и с сильным душевным волнением. Не знаю, как он, но я-то, я-то, ещё
даже не доехавшая до дома, зрелая, почти решившаяся на брак с человеком из города Н, женщина; невеста, только вчера решительно ответившая «Да!» на предложение Влада, когда до соединения двух сердец оставались какие-то недели (дату свадьбы мы уже обговорили), стояла с полными сумками перед человеком, с которым меня связывали только считанные минуты страшной троллейбусной давки, стеснённого дыхания и нескольких десятков слов Незнакомца! И это я с замирающим сердцем взглянула в глаза Ему! И тотчас ощутила себя девочкой-подростком, влюблённой в своего тренера, человека с атлетическим телосложением; модно, но строго одетого. Я смотрела на Него, как школьница, снизу вверх и ...улетала.
       
       А куда улетают влюблённые всех времён и народов, всех возрастов, когда на них нежданно-негаданно сваливается Такое? А что - Такое? И возможно ли Это описать словами? Землетрясение, цунами? Что? Потоп!? Я взглянула в Его глаза и утонула, - я, давно и хорошо умеющая плавать по бурному морю жизни; я, уже почти что выстроившая свою жизнь заново! Ведь мне – 45, и пока я «ягодка опять», - нельзя, нельзя терять почти состоявшегося мужа Влада, который так верит мне!
Да и как ответить предательством на его любовь? Как убить надежду? Все эти мысли вихрем проносились в моей голове, пока я не ощутила, как сумки плавно выскальзывают из моих рук; побелевшие пальцы вновь обретают первоначальные цвет и форму, а я сама уже твёрдо стою на асфальте. Нет, это - колдовство! Этого не может быть, потому что этого быть не может никогда!
       
       Его зовут Виктор, он моложе меня на 4 года, и это Он смотрит на меня влюблёнными глазами! И я опять почувствовала себя юной прелестницей, спящей Ассоль, которой некий капитан бригантины надел на палец заветное кольцо.
Хотя, по зрелому размышлению, троллейбус никак не походил на гриновский корабль с алыми парусами. Да, видно, каждый раз, до самой старости, будет срабатывать во мне этот ген романтики и мечтательности, который был заложен в далёкой уже юности великими классиками!
       Между тем Виктор безапелляционно заявил, что такая женщина, как я (имелось в виду: красивая, обаятельная, элегантная), не должна, не имеет права, носить тяжёлые сумки! Это – несочетаемо и более не обсуждается!
       
       Когда мне удалось вставить хотя бы пару слов в его монолог, я заявила, что несвободна, что уже «другому отдана» и у нас не может быть совместного будущего, но, видимо, у него в ушах «застряли бананы», т.к. он слушал, но не слышал меня. Он продолжал говорить о том, что наша встреча не случайна, что это – судьба, а идти наперекор ей – значит, совершать роковую ошибку.
       Так мы и шли: он с двумя сумками и я за ним, как овечка на заклание, полностью зомбированная этим пастушком-чародеем. Домой я его не пригласила – незачем показывать свой быт (а по сути – своё «я») человеку, о существовании которого полчаса назад я даже не подозревала. Но номер моего телефона он всё-таки выпросил!
       
       И началось! Звонки каждый день, по многу раз: «Доброе утро, сударыня. Как спалось?»; «Добрый день, красавица. Как дела?»; «Доброй ночи, моя королева!», ну и всё в том же духе. Я пыталась уже по телефону прекратить этот неожиданный троллейбусно-телефонный роман. Со всей присущей мне (заповеданной школой и родителями) правдивостью ещё раз и подробно рассказала своему новоявленному поклоннику о предстоящей семейной жизни в другом городе и скором отъезде из Ростова. И всё же он настоял на встрече!
       
       После работы я, растревоженная мыслями о предстоящем разговоре, который должен был закончиться резко и окончательно расставленными точками над «и», пришла на Пушкинский бульвар - традиционное место встречи всех влюблённых горожан. Виктор уже ждал меня на скамье у памятника «Солнцу русской поэзии» с цветами и с огромным арбузом в руках. Цветы для женщины – дело привычное, но арбуз?! Да не просто арбуз! Даже по-южно-российским меркам он был огромен, необъятен. И уверяю вас: такие арбузы не растут на грядках! - На блестящей зелёной, ядрёной кожуре ярко вырисовывались контуры сердца, пронзённого стрелой! Я аж задохнулась от неожиданности и восхищения: так красиво за мной ещё никто не ухаживал! И он, Виктор, видя мою реакцию, и, думается, ожидая её, мгновенно вскочил со скамейки и подхватил меня на руки – меня, достаточно упитанную даму, которая никогда не страдала отсутствием аппетита! Люди таращили глаза на это презабавное зрелище: рутинная жизнь и невиданные доселе проблемы времён перестройки начисто отучили наш народ радоваться и удивляться чудесам, которые, как оказалось, ещё случаются в жизни.
       
       А каково было мне? – Я парила над их головами, над всей землёй... Ощущение неповторимое: кому не хочется побывать в сказке? И тут раздался гром, но не с неба. – Это все невольные свидетели необычной сцены и просто зеваки аплодировали нам: мне – новоявленной Королеве и ему, моему Королю! О! Это было незабываемо!
       
       Сейчас, по прошествии многих лет, этот миг «вознесения на трон» представляется мне самым ярким пятном радости из всего пережитого, естественно, исключая факт появления на свет моей дорогой дочурки Ирочки. Кстати, ко времени описываемых событий моя любимая девочка уже полгода жила гражданским браком со своим близким другом на съёмной квартире. Когда-то проказник Амур одномоментно одной и той же стрелой поразил их сердца. Иришка после окончания факультета журналистики с неуёмным энтузиазмом новичка работала в молодёжной газете; её друг имел свою, достаточно интересную, программу на местном телевидении.
       И вот, когда Владом было сделано официальное предложение руки и сердца, я поняла: сейчас или никогда я могу решить сразу два жизненно важных вопроса:
благополучно выйти замуж за нормального, порядочного человека, уехать к нему и таким образом предоставить моим дорогим детям возможность наконец-то создать свою законную «ячейку общества».
       
       Раскладывая этот, далеко не карточный, пасьянс, я старалась не заглядывать в своё собственное семейное будущее. Мой избранник Влад, инженер-патентовед, давно и крепко стоял на ногах. Долгое время живя в разводе, он свою небольшую квартирку превратил в уютное холостяцкое гнёздышко, куда любили заходить «на огонёк» его взрослый сын с супругой и двумя очаровательными малышами, а также давние приятели Влада.
       Мой последний визит в Энск приурочен был ко дню рождения моего друга: ему исполнилось 50 лет. Я была представлена его родным и друзьям, и, судя по всему, пришлась обществу по душе. Но моё сердце, как море в предзимье, не было спокойным. Почти как у Аркадия Гайдара: « Всё хорошо, да что-то не хорошо»! И оно, моё сердце, подсказывало мне в прощальные минуты там, на перроне Энска, что эти минуты - действительно прощальные - навсегда!
       
       Итак, возвращаюсь к моему головокружительному полёту, когда Виктор, оторвав меня от земли в самом центре Ростова, вызвал шквал аплодисментов у потрясённых зрителей. Потом были не очень частые (из-за его командировок) встречи: походы в театр и на концерты, любовно приготовленные вкусности к ужину, незабываемые августовские чаепития на балконе, когда звёзды сыпались с неба прямо в ладони, и короткие, такие сладкие, ночи...
       А я, глупая, в самые неподходящие моменты говорила, что мы не должны встречаться, что там, в городе Н, ждёт меня хороший человек; что я не хочу его огорчать, что на чужом несчастье своё счастье не построить... Я – об этом, а он – о том, как осенью мы поедем в Краснодар знакомиться с его родителями, которые непременно благословят нас; как зимой сыграем свадьбу, как хорошо заживём вдвоём. Виктор, рано овдовевший, сам вырастил сынишку и они были большими друзьями. Юноша после техникума женился на своей однокурснице и молодая семья уже ждала первенца.
       
       И всё было бы хорошо и гармонично, да внутри меня всё время фальшивила одна-единственная струна: это – чувство вины, это – душевная раздвоенность не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Обаяние Виктора, его всегдашнее желание радовать и баловать меня, его неприкрытое восхищение моими достоинствами, большую часть которых, сдаётся, он сам же и придумал, покоряли и баюкали меня, успокаивая мою больную совесть.
       Но однажды, когда в присутствии Виктора позвонил Влад и, не услышав обычных приветливых ноток в моём голосе, обеспокоенно спросил: «Как дела и вообще: что происходит?», нервы мои окончательно сдали, я разрыдалась и выложила ему всё, как на духу: «Влюбилась! Прости и... прощай!».
       
       Задним умом я понимаю, насколько драматична была сцена и её финал для человека на другом конце провода! Неожиданный, и от этого ещё более жестокий!
Но что ещё я могла ответить, находясь в тёплых объятиях уже ставшего дорогим и близким мне, человека? Как говорится, поезд ушёл... Через время и расстояние лет я шепчу тебе, Влад: «Прости! Прости и не поминай лихом!»...
       
       Но как права оказалась народная мудрость: «На чужом несчастье... », ну и далее по тексту. Ранней осенью, дней за десять до поездки в Краснодар, Виктор уехал в командировку в Москву, на согласование очередного проекта и не вернулся.
       
       Он не вернулся ко мне и к своим близким. Он вообще не вернулся! -обширный инфаркт сразил его уже на обратном пути, в вагоне поезда, ночью. Заснул человек - и не проснулся. Он вёз нам чудесные подарки, в выборе которых тоже проявились его неистощимые любовь и забота о близких. В комнате его 15-летней внучки Анечки до сих пор живёт огромный плюшевый медвежонок с задумчивыми и удивлёнными глазами…
       
       Листки календаря, облетая, словно листья с клёна, неумолимо отсчитывают день за днём, год за годом...
       А я стараюсь жить не только воспоминаниями, в которых так тесно переплелись и радости, и горести.
       
       Жизнь продолжается. И самый последний подарок Виктора из Москвы – необыкновенно красивое обручальное кольцо - я сама надела себе на палец в память о настоящем Мужчине, моём любимом Капитане, много лет назад сошедшим по трапу прямо из сказки Александра Грина.
       Жизнь продолжается, и я каждый день благодарю Бога за то, что однажды Он осветил мою жизнь таким ослепительным, феерическим светом, имя которому – ЛЮБОВЬ!
22 Мой кот - Козел!
Людмила Ермакова
                                              
Нет, не подумайте плохого! В миру у нашего кота есть вполне даже симпатичное имя -«Масяня». Этим именем мы в свое время нарекли крохотное, жалкое, дрожащее от холода и голода, создание, когда впервые увидели его на ступеньках нашего дома и услышали тоненькое, едва различимое, «Мяу!».

Не знаю, сколько людей до нас равнодушно прошли мимо этого бедолаги. Мы – не смогли! Вылечили-выкормили-выпестовали нашего малыша. Да, видимо, переборщили с любовью и заботами: забаловали его совсем! Словом, уселся Масяня нам на шею и свесил с нее все свои четыре лапы.

Глава 1. Неблагодарный.
-----------------------
Мы всем сердцем полюбили найденыша  и так хотелось, пусть и небольшой, но взаимности. Зря надеялись! Ни ласки, ни добродушного урчания мы от него не дождались. Даже доступ к его телу для нас ограничен. Если даже удается его, уже взрослого и тяжелого Котяру, взять на руки, он, тотчас же, упираясь сильными мускулистыми лапами  нам в грудь, отталкивает любого из нас и спрыгивает на пол. Любого, кроме внучки Кати – самой младшей из всей семьи! Ее, единственную, он признает за хозяйку.

Только ей он позволяет гладить себя более 2-х секунд, только в Катиной постели он чувствует себя уютно. Мурлыкает он тоже только для нее – не для нас!
Масяне уже 9 лет, но за все годы  ни у одного из нас, кроме внучки, не сиживал кот на коленях. Мы ему - неинтересны! А ведь убирает за ним – не Катя, корм насыпаю ему я, свежую травку приносит ему Катин брат, но нас он  по-прежнему ни во что не ставит!
Ну не Козел ли он?!

Глава 2. Ревизор.
-----------------
Кот не терпит закрытых дверей. Не успевает долететь до него звук закрывающейся двери, как он тут же становится на задние лапы и, наваливаясь всем телом, открывает ее с таким выражением на «лице»: "И кто здесь хозяин?". Просто Масяня искренно считает себя главным действующим лицом в доме, обязанным контролировать все происходящее в нем..

Моя дверь – особая, открывается для него с трудом, поэтому своими воплями он заставляет меня встать с кровати или с кресла, оторваться от компьютера, и впустить его. Неспешным шагом, чисто ревизор, обходит Масяня свои (а на самом-то деле – мои!) владения, осмотрев и обнюхав все, что можно;  затем  подходит к захлопнувшейся за ним двери и снова я вынуждена вставать, чтобы выпустить его. Эти ревизорские проверки осуществляются по несколько раз в день.
Ну не Козел ли он?!

Глава 3. Уборщик.
-----------------
Не скажу, что Масяня – самый большой в семье любитель чистоты, но он ужасно любит наводить порядок в шкафах и на полках. Если вовремя не углядеть и случайно оставить дверцу приоткрытой, кот непременно оказывается внутри шкафа и начинает методично сбрасывать с полок то, что ему   кажется ненужным и неуместным.

Только антресоли в платяном шкафу пока остаются недоступными для него, т.к. кошки летать не умеют. Много раз я заставала его стоящим на столе в позе готового к полету орла, с горящими от собственной дерзости глазами, но преодолеть два метра по воздуху он так ни  разу и не рискнул. Вся его физиономия выражала при этом недоумение и обиду.

Еще он "помогает" мыть полы, обходясь при этом без всякой швабры. Например, он расплескивает воду из ведра на только что начисто вытертый пол, или елозит мокрыми лапами по большому зеркалу в прихожей, имитируя наведение чистоты и блеска.
Ну не козел ли он?!   

Глава 4. Телепат.
-----------------
Не знаю  достоверно, но поведение Масяни наталкивает нас на мысль о его  внеземном происхождении. Он настолько красноречиво «доносит» до меня свои мысли и свои нужды, что легко заставляет меня – одними глазами - беспрекословно выполнять все свои указания. Так, каждое утро, заходя ко мне якобы с очередной проверкой, он «просит» освободить проход к тумбочке, с которой ему удобно наблюдать за всем происходящим на улице.

Я бросаю все дела и освобождаю проход. Он поощрительно касается хвостом моих ног и переходит к дальнейшим действиям. Теперь он «приказывает» мне убрать газеты и журналы с того места на тумбе, которое он считает своим, затем – открыть окно, потом отодвинуть занавеску, чтобы солнышко беспрепятственно обогревало его нахальную физиономию. Отдохнув у окошка, Масяня идет завтракать в кухню по длинному узкому коридору.

Идет он вальяжно, не спеша, повиливая задом, - строго по центру, не давая  мне ни малейшего шанса обогнать себя. Если же я посмею  обругать его за медлительность или (о, ужас!) – обогнать его - он просто переворачивается на спину и укладывается аккурат поперек коридора, перекрывая весь проход.
Ну не Козел ли он?!

Глава 5. Вредитель.
-------------------
От Масяни в доме - сплошной урон! Дважды в грациозном прыжке он разбивал мои любимые вазочки, одна из которых - между прочим - была привезена из Парижа! Когда он был еще юным и игривым, он, играючи, сшиб с полочки флакон с духами, что при моей аллергии обернулось для меня весьма неприятными последствиями.

А еще он изодрал в салоне весь комплект мягкой мебели: кресла ему для этой цели показалось мало, а когтеточку, купленную за 27 долларов, он просто проигнорировал. Пришлось передарить ее одной симпатичной, хорошо воспитанной кошечке. А может, Кот мстит нам за то, что еще в детстве, путем операции, мы лишили его всех мужских радостей жизни?...

Вообще многие гадости он делает изподтишка, например: сбрасывает со стиральной машины коробку с прищепками, которые тут же разлетаются по всей ванной; или, притаившись за углом, внезапно выскакивает: я однажды с перепугу даже выронила из рук и разбила бокал с соком! Как вы думаете, кто собирал осколки? Вот то-то и оно! Если вдруг по тому же узкому коридору я шествую впереди Масяни, он поочередно, при каждом шаге, цепляет меня за пятки, мешая нормально передвигаться.
Ну не Козел ли он?
 
Глава 6. ПИвец.
---------------
Как у всех порядочных котов и кошек, рядом с миской для корма у нашего Масяни стоит мисочка для воды. Как ни странно, он любит воду не только как утоляющий жажду напиток, но и как стихию, и чувствует себя в ней превосходно. А посему принятие душа для нашего кота превратилось в ежедневный ритуал для поддержания его жизненного тонуса.

Сначала он своим взглядом и поощрительным касанием хвоста «ведет» меня в ванную комнату и «заставляет» открыть душ. Затем он запрыгивает на край ванны, строго оценивает ситуацию и, если все удовлетворяет его требованиям, спрыгивает вниз и становится под душ (естественно, когда его трубка находится внизу) и подставляет свою симпатичную мордашку под прохладные струйки.

Не забывая ополоснуть лапы, он начинает часто-часто лакать воду, и язычок его розовый так и мелькает, как кадры   из кинофильма, который быстро-быстро прокручивают. Это действо продолжается до полного насыщения. Так и стоит Масяня – если не по уши, то по щиколотки в воде, а мордочка и сверкает, и искрится от брызг в свете солнечного дня! Знаете, сколько уморительных фото я нащелкала с Масяней в главной роли?

А он, неблагодарный, оросив себя изнутри и снаружи свежей водицей, внезапно выпрыгивает из ванны, и, резко стряхнув с себя воду, окатывает меня с головы да ног, и я, уже готовая к выходу на улицу, вынуждена вытирать пол за этим купальщиком, и, естественно, переодеваться в сухую одежду.
Ну не Козел ли он?!

Глава 7. Гурман.
----------------
Котофей, попав в нашу семью, быстренько пристрастился к цивилизации и полюбил сухой корм. Периодически мы меняем это яство, чтобы не надоело, и он со всем соглашается. По своей природе Масяня не вор-потаскун, он – как "застенчивый вор" Альхен из богадельни у Ильфа и Петрова. 

Наш котик не ворует: он просто деликатно «пробует» лапкой буквально по чуть-чуть –то колбаску, то фаршик (надорвав целлофан). Но особенно он любит сырые яйца и свежие шампиньоны. И что только он в них нашел? А еще кот любит травку. Нет, не подумайте плохого – он любит обычную газонную  остролистную траву. Стоит кому-то из домашних с принесенным лакомством переступить порог квартиры, как  Масяня из самого дальнего угла самой дальней комнаты примчится к входящему, сбивая всех и вся на своем пути. Вот я иногда и подумываю – уж не наркоман ли наш кот на самом деле?

А на днях наш "застенчивый" воришка сам устроил себе трапезу: стоило мне отвернуться -  как Масяня своей мохнатой лапкой (как мышка - хвостиком) - легко и просто сбросил сырое куриное яйцо на пол, где оно и вытекло из разбитых скорлупок. Опять пришлось убирать с пола то, что осталось после Масяниного «завтрака».
Ну не Козел ли он?!

Глава 8. Полоскун.
------------------
До некоторых пор я знала, что из всех животных только енота величают полоскуном. Наш кот – оказался вторым в этом списке. А посему в стирке - он первый помощник!

Вещи из хороших тканей и нижнее белье я стиральной машине не доверяю – стираю вручную, полощу в ванне. Ни одно подобное мероприятие не обходится без моего пушистого друга. Причем помогает он совершенно бескорыстно. Запрыгнув в ванну, он сначала измеряет лапой температуру воды, потом выбирает одну из вещей и, стоя по колено в воде, весьма профессионально полощет выстиранное мною белье.

Если воды в ванне много, то, стоя на бортике ванны, Масяня не менее ловко управляется с бельем. На одной из фотографий кот запечатлен стоящим над ванной с (извините!) мокрым бюстгалтером в лапах, с которого стекает вода. Едва успела я щелкнуть затвором, как помощник мой (с перепугу, что ли?) неожиданно спрыгнул  с бортика на пол – естественно, с деталью моего нижнего белья! Опять пришлось вытирать за ним пол и перестирывать уже стиранную вещь.
Ну не Козел ли он?!

Глава 9. Летчик.
-----------------
А что недавно учинил наш кот? Зная, как любопытен  Масяня, и как ему необходимо видеть все происходящее не только в доме, но и вне его, никто и не удивился, когда он со стиральной машины решил переметнуться на подоконник, откуда открывался прекрасный вид на соседние дома и на автостоянку. Но кот, в силу своего скудоумия, не рассчитал прыжка и пе-ре-летел через подоконник 3-го этажа, мгновенно оказавшись за пределами квартиры, свалившись со всей дури на легкий пластиковый козырек над окном 2-го этажа.

В мгновение ока окрестности огласились дикими воплями до смерти напуганного животного. Шел дождик и единственными зрителями драмы стали все окрестные коты и кошки, которые потянулись со всех сторон к месту происшествия, чтобы своим присутствием поддержать коллегу. Мы же, исполненные жалости к Масяне, делали все возможное для его спасения. Сын держал за ноги невестку и она, рискуя собственной жизнью, пыталась вернуть кота с помощью сумки, мешка, ведра, но упертый кот, в состоянии паники, уже вообще перестав что-либо соображать, не хотел, да и не мог ничем нам помочь.

И тогда ребята пошли на крайнюю меру: поясом от халата, захватив петлей голову кота и плечо его (чтоб не удавить!), они таки вытащили несчастного. Но ни звука, ни слова благодарности мы от него в адрес спасителей не услышали. Пулей промчался мимо нас ополоумевший кот и взлетел под самый потолок на самый высокий шкаф!
Ну не козел ли он?

Глава 10. С Новым годом!
-------------------------
Как и некоторые глупые птицы, наш кот - большой любитель всего блестящего, в том числе и елочной мишуры. Удивительно, но наступления Нового года кот ждет с не меньшим нетерпением, чем любой ребенок. Ах, как любил он мою прекрасную елочку, сделанную из серебристой фольги, да еще украшенную разноцветными игрушками и мишурой! Мы ставили ее чуть ли не под потолок, отрезав все пути возможного приближения к ней кота! Однако он умудрился 3 раза скинуть ее с высоты, разбив при этом множество игрушек и станину елки.

В этом году пришлось покупать новую елочку - с новой станиной! Но кот любил жевать... елочную мишуру! Он жевал, с жадностью заглатывал ее, а потом ... она выходила из него по кускам! А убирать за ним приходится мне! Говорят, после 1 января многие владельцы кошек обращаются к ветеринарам, иногда дело оборачивается даже дорогостоящей операцией!

На этот раз две гирлянды я повесила вне елки - одну - вокруг зеркала, другую - над книжной полкой. Так Масяня приходил к тем местам, где еще недавно висели яркие гирлянды, и, с укором глядя на меня, вопил: "где эти прекрасные украшения, которые так радовали меня еще вчера?"
И я вынуждена была терпеть эти "рыдания" несколько дней!
Ну не Козел ли он?
 
Глава 11. Доктор.
------------------
Кот, не балующий нас, домочадцев, кормильцев и поильцев его, и считающий, по-видимому, нас животными самого низкого ранга, никогда, подобно другим котам, не пытался облегчить нам жизнь. Другие коты урчат-мурчат, своей особой вибрацией помогая  снизить давление, иногда даже массируют лапками больное место. Наш Масяня медиком-волонтером быть не пожелал. И только один-единственный раз он действительно помог мне.

Несколько лет назад, будучи дома одна, я почувствовала резкую боль под ложечкой – такую, что не могла ни повернуться, ни дотянуться рукой до тумбочки, где лежали болеутоляющие средства. В моей голове мгновенно вырисовалась самая мрачная картина - при том, что до телефона – не добраться, а кричать – бессмысленно. И тут – о, чудо! – Масяня сам, без моей просьбы запрыгнул на кровать и улегся на мой живот. Хотите верьте, хотите – нет – боль прошла через 40 минут. Спасибо «доктору»: как же он меня выручил в тот день!

Конечно, Масяня своим благородным поступком дал мне надежду, что и впредь я смогу пользоваться его «врачебными» услугами. Ан нет! Не раз, и не два с тех пор приходилось мне переживать болевые приступы. Но, как я ни прошу, как ни умоляю котейку полечить меня, он упорно отказывается это делать.
Ну не Козел ли он?!
                

А сегодня наш Масяня погрустнел и поутих. Не видно, и не слышно. Заметили мы, что он и не кушает вовсе, и почти не пьет. Захворал наш котик, а чем помочь – не знаем. Я уже, потихоньку от всех, и поплакала в подушку! Что же, надо подождать до утра, тогда и решим – какому Айболиту показать нашего Масяню. Выздоравливай, котик! И никакой ты, Масянечка, не Козел, вот!
23 Глава из повести Далеко ли до счастья
Валентина Астапенко
                                              
Далеко ли до счастья
Глава вторая


   … Не думал-не гадал Никита, а всё образовалось как нельзя лучше. Словно в воду глядел Яков Васильевич. Сосватали Настю Гаврилову по старинному обычаю. Повенчали молодых после Пасхи, «в аккурат на Красну горку». (1)
   Долгонько потом бурлила деревня, перемывая косточки не только Никиты-переселенца и Насти, но и самих хозяев, и каждого гостя порознь. Известное дело: всякую свадьбу три дня хвалят, да три дня хают.
  Бывало, соберутся бабы, как всегда, у избы бабки Зины, ожидаючи скотину с пастьбы, и вот уж слушают, и вот уж слушают, что она им в уши вливает. Коровы мычат, мотают головами, отряхивая мошку, телята тычутся мордами в колени хозяйкам, домой просятся, гремят ботала и тоненько звенят колокольчики.
---------------------------
              1 – Самый популярный день для венчания в дореволюционной России
 
   - Да… невеста шибко довольна была, видать, к душе ей пришёлся Микита Хролович, - рассудила рассказчица. – Но и сам весь сият, быдто пятак начищенный. А хозяин, Яков-то Василич, с ём, как с ровней, быдто сына родного ожениват. Так от.
   - А как же иначе-то?! Али запамятовали, кто Хросиных деток уберёг? Зимой-то етой? – вовремя напомнила старуха Матрёна.
   Бабы согласились:
   - Было дело, чо и говорить…
   - Не приведи, Господь…
   … И то правда: что было, то было. Случилось это перед сочельником. У Верхозиных забили скотину, и Яков Васильевич почти за месяц до Рождества Христова уехал торговать мясом в город. Там жили родственники жены. Оттого и два дела можно было справить враз: деньжат выручить за торговлю, а заодно и проведать родню.
  Только проводили хозяина, как на другой день свалилась Малашка. До этого всё жаловалась на горлышко, а тут вдруг ночью начался у неё жар. Позвала  Ефросинья старуху Матрёну, потому как была Матрёна не только хорошей повитухой, но и  местной знахаркой. Какая болезнь ни прилепится к людям, бегут к «бабке». Кому помогало её лечение, говаривали: «Слава Богу!», ну, а если – нет, так: «На всё воля Божья!»
   Что только ни делала Матрёна: и травами поила, и золу горячую прикладывала к горлу – всё-то без толку. Отекла Малашенька, совсем недвижимой стала.
   - Ты вот чо, Ехросиньюшка, замачивай-ка овёс на кисель, чтобы к поминкам приспел. Ох-ох-ох… - горько завздыхала «бабка» и, не прощаясь, ушла.
   Ефросинья, осунувшаяся, почерневшая за эти дни, безжизненно опустилась на лавку и словно окаменела. Анисим пал на колени перед матерью, подошла Нютка, и они уткнулись в её обвисшую сухую грудь, как кутята.
   Никиту внезапно осенило. Он погладил шершавую руку хозяйки и чуть не закричал:
   - Ехросинья Авдеевна, я где-то краем уха слыхал: в соседней деревне Ивановке живёт сосланный поляк, пан дохтур. К нему надоть.
   Она, вернувшись из забытья, посмотрела на Никиту невидящим взором; и вдруг забились в её больших серых глазах живые огоньки.
   - И то правда… Есть такой… Никак, зовут его Станислав Гумовский али Гурмовский… Но это ж далёко отсель… Вёрст, поди, пять будет…
   - А ежли напрямки, через Крюковку? – предложил Анисим, утирая глаза рукавом.
   - Да с версту будет, не боле.
   - Дак чо тута-ка и думать?! - подскочил Никита, словно ужаленный, и твёрдо сказал: - Надоть идти. Анисим, ты знашь дорогу в Ивановку?
   - А то как же ?! С тятькой  много раз туды ходили.
   - Сбирайся. Чо время-то здря проводить, - и Никита не мешкая стал одеваться.
   - Не завтракамши? Хошь чаю попейте, - засуетилась Ефросинья.
   -_Некогды. Мы однем духом возвернёмся. Торопись, Анисим!
   … Скорым шагом добрались они до речки. Вчерашняя метель припорошила, припрятала протоптанную дорожку, а некоторые места чисто вылизала, точно добросовестная хозяйка. Кое-где виднелись ледяные кочки. Солнечные лучи, падая на белоснежный покров, отражались от него и слепили глаза. Шли наугад, прикрывая нос от щипков лютого мороза овчинными рукавицами.
   «Господи, помилуй… Спаси и сохрани младеницу Маланию… - не переставая молился Никита, еле поспевая за Анисимом. Ещё несколько шагов – и берег.
   Вдруг Анисим пронзительно взвизгнул и провалился в полынью по самые рёбра. Он судорожно стал хвататься за ледяную кромку, но та с хрустом обламывалась, не давая ему выбраться. Никита на мгновение замер, словно разбитый столбняком, потом, сбросив рукавицы, лёг на лёд и стал осторожно подбираться к подростку.
   - Не спеши, ухвати мою руку и потихоньку выбирайся, - Никита пытался  говорить спокойно, хотя его трясло едва ли не сильнее, чем Анисима.
   Парнишка, перепуганный, сначала словно облитый кипятком, а потом прозябший до костей, наконец выбрался из полыньи. Никита, как смог, отжал мокрые полы овчинного тулупа, снял с Анисима катанки, вылил воду и переобулся в них, (благо, что нога его не богатырская!), отдал парнишке свои, сухие; надел на иссиня-багровые руки подростка свои рукавицы. Ресницы Анисима покрылись инеем. В глазах ещё метался страх.
   - Вот и молодцом! Таперь я пойду вперёд, а ты не отставай. Надоть обойти полынью, чтобы снова не угодить в воду. Ах, как омманулись мы!
   Ступили на берег. Куда шагать дальше? На удачу встретили какого-то угрюмого мужика, идущего к реке.
   - Скажи, добрый человек, где изба пана дохтура?
   Тот молчком указал на большой добротный дом, который выгодно выделялся среди неказистых избёнок, хмуро глядевших маленькими оконцами из-под засыпанных снегом крыш.
   Постучали в ворота. Неистово загавкали собаки. Послышался мужской голос:
   - Кто там?
   - Мы из Молчалина. До пана дохтура мы.
   Вышел сам пан Станислав, седовласый муж в накинутом на плечи тулупе. Как глянул на них, закоченевших, в обледенелой одёже, так и передёрнуло всего:
   - Ой, Матко  Божа! Промьёрзли ж вы, рэбьятки… Прошам до хаты… Да цыц вы! - прикрикнул он на собак и загнал их в конуру.
   Еле шевеля одеревеневшим языком, за обоих поздоровался Никита. Анисим так дрожал, что было слышно, как стучали зубы.
   В распахнутую дверь вкусно пахнуло свежеиспечённым. Хозяйка таскала из печи на лопате румяные калачи и клала их на стол. Взглянув на гостей, невольно опустила лопату, отставила её в сторонку; заохала, запричитала, пытаясь стащить с Анисима вставший коробом тулуп:
   - Ах, детушки, и куды вас понесло об эту пору? Нечто случилося чо?
   Сразу стало понятно, что она не пани, а простая деревенская баба, каких полно в Молчалино.
   Муж, помогая ей, тоже спросил:
   - Зачэм вы пшишли до мне?
   - Помирает сестра у него, - уныло пояснил Никита, кивнув на Анисима. И вдруг воскликнул горячо: – Христом Богом просим, помогите! Сделайте милость… Век будем молить Бога за Вас! Пойдёмте скорее, пан дохтур!
   - На то ест воля Божа, будет она здрова, нэт, а вы доужны согрэтца, просохнучь.
   Анисима переодели в сухое, стали оттирать самогоном. Слёзы градом сыпались из его глаз; так ломило каждую косточку, моченьки не было терпеть.
  Отпоили парней горячим травяным чаем. Ребята разглядели жену пана Станислава. На лицо она красивая, но малорослая и слишком грузная, много моложе его. Пан доктор, напротив, был высоким, статным, и не портили его даже орлиный нос и клочковатые брови. А неторопливый приятный польский говор действовал удивительно успокаивающе.
   - Угошчайчэсь, хвопцы, - пригласил пан Станислав. Плеснул в два гранёных стакана водки с перцем, чтобы согреться нежданным гостям изнутри.
   - Вожмичэ, браточки… вудка фабрычна, пэршый сорт… станэт чэплей.
   Никита отрицательно замотал головой. Доктор насильно заставил их выпить и закусить ядрёными груздочками и хрустящими огурчиками. Хозяйка подала горячие калачи:
   - Откушайте!
   Из горницы выглядывали любопытные ребятишки. Но вот они  зашушукали, захихикали. Пан Станислав, повернувшись к ним, нахмурил сердито брови и приставил палец к губам: молчите, мол! Дети притихли.
   Анисима укутали в козью доху, усадили около печки. Парень сомлел, прикрыл глаза и задремал. Доктор запряг коня, усадил ребят в сани, и по хорошему санному пути они к вечеру  домчались до Молчалино.
   Ефросинья уж все глазоньки проглядела, ожидаючи. Забрехали собаки. «Так и есть, дохтур приехал!» - обрадовалась она.
   - Дзень добры! – поздоровался пан Станислав. – Гджэ джэвочка?
   Ефросинья поклоном ответила на приветствие и кивком головы указала на русскую печь. Согревшись, доктор поднялся на ступеньку лесенки, ведущей наверх. Осветив больную фонарём, в ужасе вскрикнул:
   - Матко Божа! Пчэму вы до мне не пшишли зараз?
   - Дак… я бабку Матрёну звала, она понимат в болезтях, - угрюмо  оправдывалась Ефросинья.
   - «Бабку»! – грубо передразнил её пан Станислав и, сердито сдвинув брови, осуждающе произнёс: - Людзи гвупи! 
   Никита помог доктору спустить безжизненное тельце Малашеньки. Осмотрев девочку, пан Станислав понуро пожевал губами:
   - Жауко, никак помочь… Диф-тэ-э-рит! – Он выпрямился и махнул рукой: - Помжэт она… Жичь не буджэт…
   Доктор сел на лавку, в расстройстве обхватив свою голову, и так, в оцепенении, молчал. Ефросинья не утерпела, завыла, как волчица, потерявшая своего щенка. В другом углу жалобно заскулила Нютка. Тут пан Станислав заговорил неуверенно, будто рассуждая вслух скорее для себя:
   - Ест едын спосуб… Дайчэ рыбэ… ржаваю, сольона… Воды не давачь… Быу едын хвопчык, ктурого я так… лэчил, тылько эта мэтода домова…
   Как только Никита услышал эти слова, подхватился, засобирался:
   - Ехросинья Авдеевна, дозвольте, я в лавку сбегаю!
   - Чо ж, иди к Прохору Вакееву с поклоном… Хошь и не жалует он нас, сходи всё же, - сквозь слёзы вымолвила она.
   Достала хозяйка четверть самогона; аккуратно обтерев её фартуком, подала Никите и приложила ещё денег.
   Пан Станислав засобирался домой.
   - Да куды ж Вы на ночь-то глядя, пан дохтур? На дворе уж тёмно, оставайтесь до завтрева. Не побрезгуйте, откушайте водочки с солёными огурчиками. Счас я и ужин сготовлю, - стала уговаривать хозяйка.
   Вскорости Никита принёс три солёных селёдки. Малашка как увидела рыбу, замычала, показывая на неё умоляющим взглядом, мол, дайте! Проглотила кусочек, попросила ещё. Наелась. Пить не захотела.
   Ефросинья глядит на дочку и думает: «Пущай Малашенька перед смертушкой поест, чего душа требует».
   Все домашние и Никита опустились на колени под образа молиться. Доктор отошёл в сторонку, достал католическую иконку, книжку и тоже стал молиться по-своему:
   - ЩЬВЕНТА МАРЫЁ, МАТКО БОЖА, МУДЛЕЩЭ ЗА НАМИ, ГЖЕШНЫМИ, ТЭРАЗ И В ГОДЗИНЕ ЩМЕРЧИ НАШЕЙ. АМЭН… (1)
   Послушала Ефросинья молитву  пана Станислава и стала корить себя: «И пошто я его позвала, он ить другой веры? Господи, прости и помилуй!»
   Обессиленная в конец, крепко заснула. Ночью будто кто толкнул её в бок. Хотела подняться, видит: Никита около Маланьи, молитву творит, осеняя её Крестным знамением. Мешать не стала, прикрыла глаза.
   Утром чуть свет первой поднялась хозяйка и сразу - к больной. А она, детонька, лежит розовенькая, отёки спали, глазки чистенькие, лежит и в носу ковыряет. Подошёл доктор, поглядел на ребёнка и, счастливо улыбаясь, сказал:
   - И жИва, и здрова! Жичь будзешь, пташино. Ешчэ рыбэ давайче. Воды не надо.
   Ефросинья принесла узелочек с деньгами, с низким поклоном подала пану Станиславу. Тот брезгливо оттолкнул узелок.
   - Бронь, Божэ! Нэма за цо. То ест ласка Божа!
   С аппетитом позавтракав, доктор тепло попрощался:   
   - Джэнькуэ… благодарью. До видзэня!
   Провожая доктора, Ефросинья дала себе зарок: «Кажин день буду поминать в молитвах пана Станислава!»
   И только он из ворот – подъехал хозяин. Никита не успел ещё в избу войти, как пришлось ворочаться.
   - Здоров, Микита! – громко окликнул его Яков Васильевич.
   Но парень, пряча глаза, непривычно глухо ответил на приветствие. Взял коня под уздцы и стал ласково оглаживать его красиво посаженную голову и широкую грудь, седые от инея.
  - Чо-то не больно ты словоохотлив сёдни. Може… чо случилося?- затревожился Яков Васильевич. – Ето чьи сани-то тольки отъехали?
   Выручила Ефросинья, выскочившая из избы, тем избавив работника от тяжёлых объяснений. С лёгкостью вздохнув, повел Никита распрягать Карьку.
   - Мы ить чуть не похоронили Малашеньку… Захворала она, как тольки тебя проводили. Да и Аниська в полынью угодил: за дохтуром бегали в Ивановку. Слава Богу, Микита и сына нашего уберёг, и дочушку с того света возвернул, - взволнованно поведала жена о бедах, которые нежданно обрушились на неё после отъезда мужа.
   Яков Васильевич затрясся весь, словно его лихоманка взяла, и заторопился в избу, на ходу проронив:
   - Так я и думал. Вчерась не даром сон видел… нехороший… к большой беде.

-----------------------
1 – Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час нашей смерти. Аминь.

Не раздеваясь, бросился к дочери. А она, Малашенька, дышит спокойно, спит. Подкосились у него ноги, ухватился за лавку, присел и, стянув со вспотевшей головы лисью шапку-ушанку, закрыл ею глаза и, никого не стесняясь, заплакал навзрыд.
   - Думал, сердце остановится… Слава Те, Господи! – промолвил Яков Васильевич, тяжело поднялся и прошёл в горницу. Он достал из тайника хорошей работы шкатулку и, держа её в дрожащих руках, осипшим голосом позвал:
   - Ехросинья! Кликни Микиту… Пущай все идут сюды… да поскорей!
   Вошёл запыхавшийся работник, затеребил в руках барашковую шапку, спросил:
   - Звали, Яков Василич?
   - Вот, Микитушка, доржи!
   - А чо тако ето?
   - Царски емпериалы, настояшше золото… Копил девкам на приданое и сыновьям, чтоб обжиться… Бери, надолго хватит. Да у тя… как-никак свадьба не за горами, пригодятся.
   Никита отчаянно замахал руками, будто прогоняя страшное наваждение.
   - Бог с Вами, Яков Василич, за каку таку велику службу?
   - За ребят моих, что не оставил их на погубление.
  - Да Вы чо?! Да за ето рази берут деньги?! Не по-человечьи ето… Да како золото? Я его в жисть не имел… Оно мне и не надоть вовсе, - запротестовал парень.
   - Уважь, возьми, говорю, ради Христа! – настаивал хозяин.
   - Нет! – отрезал Никита и хотел пойти вон.
   - Погодь, не настырничай ты… Ну, не хошь червонно золото, тогды… - Он поднял руку и, указывая на своих домочадцев по очереди, твёрдо, словно припечатывая каждое слово, закончил: - тогды... вот те -  мать, вот те - отец, вот те - брат, а вот те - сёстра.
   - Спаси, Бог… - смущённо прошептал Никита и не сумел обуздать нахлынувшие  валом чувства: затуманились его «голубые звёзды».  Рванулся он к Якову Васильевичу, и неуклюже ткнулась его головушка в грудь, ходящую ходуном.

   …Прознали об этом в деревне, много подивились и ещё больше зауважали Верхозиных. Как же тут про свадьбу-то смолчать? У каждого было своё рассуждение.
   - Вот ить я Анисье скока раз уж намекала: гляди, не проморгай свой случАй. Такого жаниха упустить! А далёко ли было до счастья-то? –  от всей души жалела старуха Матрёна вдовушку.
   - Чо ни говори, бабы, а одно слово, всем свальбам – свальба! – подытожила бабка Зина долгие пересуды.
24 Бой - френд со скидкой отрывок из романа
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                          Бой-френд со скидкой

                           Отрывок из романа

Часть третья

      Весна! Она немного холодила души людей, когда, кто-нибудь старался изменить в своей жизни ситуацию или, радовала, когда молодые пары веселились в парке, а снег, сошедший так быстро, показал тропинки на газонах, проделанные ещё с лета. Пожилые люди сидели на скамейках и грелись. Им было что вспомнить: о молодости, о том, как гуляли с детьми и о том, как сами просто гуляли с друзьями по красивому парку.
     Ольга ехала по бульвару, рядом с парком. Небо, покрывшееся небольшими серыми облаками, пыжилось, грустило и вдруг посыпались снежинки на серый асфальт. Дома мелькали один за одним и уносились позади её машины вдаль, оставляя за собой счастливые и грустные нотки весеннего дня с подкравшимися сумерками. Она уже проезжала около порно-клуба, как неожиданно на дорогу выскочила девушка. Она бежала по дороге и махала кому-то. Ольга притормозила, чтобы избежать столкновение с нею и вдруг остановилась совсем. Она знала этот клуб, о его зрелищных представлениях ходило немало различных историй и вот сейчас, когда она остановилась почти у самого здания, она решила немного посидеть и подумать о том, что сказал Фарид. Цветные огоньки на здании разбегались в разные стороны, перемешивались с небольшим ветерком и разгоняемые им уносили свой свет иллюминаций далеко в небо, уже почти совсем покрывшееся серыми облаками, из которых нет-нет, да сыпались снежинки последние, весенние.
      Она не знала, что скажет мужу и как он отнесётся ко всему. За стеклом окна машины мелькали какие-то люди, молодые и озорные, весёлые и грустные. Они увлечёно о чём-то разговаривали, и она иногда слышала обрывки фраз. Они говорили о том, что этим танцовщицам давно пора на покой. Есть же молодые красивые девчонки, которые лучше бы справились с танцами. Да и фигурки у них красивее. Пока Ольга разглядывала небольшую толпу девчонок и парней, мимо прошёл мужчина с женщиной, уже не молодые и ей показалось, что он ей знаком. Что-то ей в нём напомнило мужчину, с которым она разговаривала сегодня в кафе. Она почувствовала себя как-то неловко. Следить за ним совсем  не желала, но сумерки выдали его фигуру и почему здесь, возле клуба? Хотя, клуб, как клуб, люди разных возрастов приходили туда отдыхать. У каждого свои вкусы. Но ей всё равно стало как-то не приятно от увиденного. Она уже слышала разговоры о нём, его иногда нашумевшей ситуации скандалов. В этом клубе иногда выступали известные стриптизёры, а иногда руководитель выпускал и девушек. Кто мог знать, какой они репутации. На презентации картин известного художника она разговаривала со своей хорошей подругой, и она рассказала о скандальном происшествии в клубе, может быть это был и этот.    
  ... Однажды осенью, а это было по её словам осень, танцовщица клуба устроила очередной скандал с руководителем, и он решил наказать её. О ней уже давно ходили слухи,  что у неё роман с известным депутатом Госдумы и что он во всём ей помогает, что она родила от него, то ли сына, то ли дочь и её ребёнок живёт где-то в другом городе, куда её, как приказал депутат, не пускают. Её часто видели выпившей, и он сказал ей, что она очень плохая мать, что она ничего хорошего не может дать своему ребёнку. Подруга стояла и рассказывала светские сплетни, а Ольга слушала их и посматривала по сторонам, на окружающих. Она слушала её, и какие-то обрывки фраз доходили до её ушей, сначала о танцовщице и её спутнике – депутате, потом об известном стриптизёре.
- Осень, она прекрасна своими красками. Но солнце светит ярче, а облака плывут дальше, и уже, иногда, они прохладно голубые, а иногда - чёрные с остатками грозовых туч. Он тогда вышел из клуба. Ему где-то лет двадцать. Сам себе на уме. Но девушкам очень нравится. Он вышел и пошёл по дорожке, что вела в клуб. В это время никого уже не было в здании, все разъехались. Всю ночь звучала музыка. Толпа визжала и веселилась, как могла. Он танцевал, а иногда с презрением смотрел на весь этот обман жизни, и ему так хотелось всё бросить и свалить куда-нибудь. Каждый день одно и то же. Он, на сцене, молодой мальчик с чувственными губами, а внизу толпа женщин, очаровательных, с деньгами, пьяных. О нём можно было бы написать любой рассказ, детектив или ещё какое произведение о теме, которую, пожалуй, любой гражданин нашей родины, слышал, видел, испытал на себе. Тема, из века в век, приносящая немалый доход любителям приключений и любителям красивой богатой жизни. И я, думаю, что мы бы не получили большого удовольствия от того, что прочитали бы там, не открыли бы большой тайны по истории секса на земном шаре и методах теневого бизнеса. Любовь – это… Да, вот именно – это. И вздохи на скамейке, и цветы любимой, и секс-экскорт, и вся жизнь с настоящей женщиной. Только она разных оттенков. Какие вы любите цветы, когда любите женщину – розы. Я вот читала как-то о цветах, легендах о цветах. О розах. И мне стало интересно именно такая тема. В первую очередь, какие цветы вы подарите своей любимой – Розы! А вот каких тонов они будут. Я тебе сейчас расскажу подлинные истории, произошедшие в нашем городе, в разное время, о любви. Что мы, женщины, думаем, когда смотрим в глаза мужчине, да какая разница какому. А как ты думаешь, стоит ли заглянуть в глаза мужчине – стриптизёру?
- Не знаю. Ты о ком говоришь? А,.. о стриптизе. И что же там может быть интересного?
- Ну, как бы тебе сказать, если тебя не интересует эти новости, могу и помолчать. Но ты же знаешь, что мы - женщины, уделяем внимание лишь своим ощущениям, чувствам, а о любви уже забыли. Но как ты думаешь, можно ли влюбиться стриптизёра? Как это можно сделать, если он всё время на сцене, а ты только за своим столиком или на танцполе. Как-то одной ночью он спустился в зал и шёл к женщине, примерно нашего возраста. Он ещё издали увидал её. Он шептал ей что-то на ухо, а она в ответ лишь улыбалась, что-то ответила и они ушли. Что было там… Мне рассказывали, что он прекрасен в постели. Ты бы хотела оказаться в объятиях этого – Его нежного поцелуя, его – этого стриптизёра, молодого мальчика, но уже такого опытного, в объятиях ангела любви. Он подрабатывал ещё и мальчиком по вызову. Ты помнишь, что рассказывали про ту женщину, да нет, не эту, про ту, что стоит с продюсером. Она встречалась с ним несколько раз и была совершенно счастлива, по крайней мере, она так выглядела. Да, конечно, он такой нежный, ласковый, красивый, сильный. Если обнимает тебя, как никто никогда тебя не обнимал до него.  А    мы, женщины, всех возрастов, больше любим чувствами, прикосновением нежных и сильных рук. Тёплых и ласковых губ. Ну и почему нельзя любить молодого мальчика – стриптизёра так же, как и всех остальных мужчин, даже хотя бы одну ночь, день, час…
- И ты бы согласилась на одну ночь с ним? Тебе разве это нравится?
- Почему же? Любовь – это прекрасно! Эх, мужики! А что нам ещё-то надо? Утонуть в любви – разлучнице с первым попавшим, да так, чтобы никто и никогда не упрекнул тебя за твои честно прожитые годы.
   А сейчас Ольга сидела и смотрела, куда пойдут двое. Они сели в машину и уехали. «А что, он не может встречаться  с кем-нибудь? – думала она, - Разве ему кто-то может запретить это делать? Я ему ещё никто».
   Машина тронулась с места и поехала дальше. Она уже подъезжала к дому, как увидела свет в окнах своей квартиры. Игорь был дома. Поднимаясь в лифте, она попыталась отбросить навязчивые мысли о сегодняшней встрече в кафе. «К чему мне какие-то перемены в жизни? Всё развивается совсем хорошо. Игорь работает, я занимаюсь своими делами».
   Дверь открылась мягко. Она вошла и разделась. Он сидел на диване и…
- Здравствуй, - тихо сказала она и подошла к нему, - Ты ужинал?
- Нет. Просто не получилась сегодня поужинать. Все разъехались, и я остался с господином Артемьевым. Мы не стали заезжать в ресторан. День был чудесный. Мы подписали два контракта. А ты?
- Я сегодня была в салоне. Поесть было некогда. Сейчас я закажу ужин. Потерпи.
     Ольга оттягивала разговор. Она как-то не знала, как его начать, как он отреагирует на такое предложение, которое ей предложил Фарид. Ужин принесли, и они сидела за столом. Свет, уже ночной Москвы проникал сквозь штору.
     Ветер шелестел остатками зимы, собирал снежинки в кучу и разгонял, когда злился на них за что-то. Вечер, поздний вечер для двоих, Ольги и Игоря, был совершенно тих, таинственен. Тихо и нежно играла музыка в комнате. Вино только наполнило их сердца теплом. Она сидела и пила маленькими глотками вино, чистое и искристое. Лунный свет блёсками осел на бокале, и играл мелодию ночи. Игорь посмотрел на неё и не мог отвести глаз от её красивых чёрных волос, карих глаз.
    Ночь, словно сумасшедшая, ворвалась к ним.
    Его нежные поцелуи и сильные руки сжимали её за плечи. Ей показалось, что она летит куда-то, в бездну, среди июльского дождя, шума веток берёз и иголок сосен. А вокруг расцветают цветы, множество цветов: ярких, красивых, жёлтых, красных, зелёных. Всю ночь она целовала его у губы, плечи, грудь, наслаждаясь красками любви в весеннюю ночь, когда тихо, под лунным светом разгорались снежинки вперемешку со звёздами и кружились над их кроватью. Тысячи звёзд и их принцев летали по комнате и играли в любовь… Любовь. Её, красивую и нежную.
25 Лисапед
Татьяна Игнатова 5
   Егорыч, сосед с пятого этажа, был всегда задорным и весёлым, или на веселе... Никто не мог сказать, сколько ему лет. Видимо, где-то шестьдесят пять - семьдесят пять. Но на вид он был шустрым и довольно крепким. Если в посёлке надо было кому-то вскопать огород, или помочь выкопать могилу, - это завсегда пожалуйста. После случайного заработка у него резко улучшалось настроение, и для соседей, считай-пропало, - ночь не заснуть... Сначала у подъезда он садился на лавочку со своей старенькой гармошкой, а затем продолжал свои песнопения у себя дома. Дело в том, что ни петь, ни играть он не умел. И этим всё сказано, - голос сам по себе, а гармонь сама по себе. Благо, что жена его была туга на ухо. Несколько лет она лежала парализованная. Раз в неделю дочь приезжала к ней из райцентра, и вся надежда была на весёлого мужа... А его хватало на многих. В том же райцентре проживала его первая семья. И говаривали, что его бывшая жена была почти на тридцать лет его моложе. И притом у них было трое детей. Регулярно Егорыч садился на свой старый велосипед и ехал навещать детей. Для них тоже надо было вскопать огород и помочь по хозяйству...Многие удивлялись, отчего он женился во второй раз на ровеснице, оставив молодую жену. Это была загадка. Разве только тяга к знаниям объясняла многое. Вторая жена, хотя была старше и не блистала красотой, была учительницей, а для него самой умной. И он ценил её не только за образованность. Но, видимо, большую роль играли и чувства...Даже будучи парализованной, она не менее была им любима. Однажды, придя в очередной раз к матери, дочь, войдя в комнату, тут же удалилась и потом долго сидела, раскрасневшись, у подъезда на той же лавочке, где обычно Егорыч горланил свои песни... Было ясно, что он до конца был верен своей больной жене и не изменял ей...
    - Эх, - вздыхал Егорыч, - помрёт жена, женюсь на молодой в третий раз! Силы у меня - ого-го!
    Казалось, никакая сила не сможет одолеть этого щуплого, но удивительно выносливого человека. Ему всё было нипочём.  Если бы не один случай.
     Решил Егорыч как-то продать свой доисторический велосипед. О дальнейших планах он ни с кем не делился.
   - Наталья, сын, смотри, у тебя какой большой, купи у меня ему лисапед, - предложил он однажды соседке.
  После небольшого торга Наталья махнула рукой:
   -  Егорыч, ты с ума сошёл? Просишь денег, как за новый! Смотри - металл  проржавел. Краска облупилась...Ему ж лет, как тебе!
   -  Э! Ничего-то ты не понимаешь в текнике. Разве щас так делають? И металл не тот, и всё не то. Мой лисапед ещё сто лет проездит, правнуков твоих прокатает.
   - Да за три рубля его и продай, - смотреть стыдно!
   Протерев тряпочкой намотанную цветную проволоку на деталях велосипеда, Егорыч плавно покатил его в сарай. Торг так и не состоялся...
 
  Прошло месяца три. Непривычная тишина насторожила соседей.
 Известие о том, что Егорыча увезли на "Скорой" с инсультом, как гром среди ясного неба, облетело весь дом. Дело в том, что "драгоценный лисапед" Егорыча ночью, вскрыв сарай, кто-то украл. Правда, все недоумевали, кому он понадобился... Но именно это было тем, что Егорыч и не смог перенести,  его Ахиллесовой пятой, о существовании которой Егорыч, видимо, никогда не догадывался...
   На утро из больницы сообщили, что Егорыч помер. В этот же день дочь жены приехала и забрала мать в райцентр. А вот, куда делась гармошка, так до сих пор никто и не знает... Видимо, никому это не было интересно.
26 В начале было Слово...
Татьяна Игнатова 5
    Шершавая ладонь, пропахшая сигаретным дымом, прошлась по Витькиной голове.
    - Мал ты ещё, сынок, - вздохнул отец, - жизни не знаешь...
 "А какая она такая жизнь?" - подумал Витька. И прижался к замшевой старенькой куртке отца. Они шли, и обоим казалось, что так они и будут идти рядом всю жизнь. Им так хотелось.
   Стоял апрель, почки на деревьях и кустах набухли, но ещё не хватало тепла, или не пришло время распуститься. Природу не обманешь.
  - Скажи, сын, отчего ты вчера соврал учительнице? Она мне всё рассказала,- начал отец неприятный разговор.
   Витька стал оправдываться, но потом все причины свелись к одному "не знаю".
  - Надо давать отчёт за свои слова. Знаешь, какие первые слова в Библии?
  - Какие? - Витька крепко сжал руку отца и прильнул ещё больше...
  - "В начале было Слово", - важно ответил отец. В этот момент он был для Витьки всем: наставником, отцом, другом и просто настоящим человеком, авторитетом, которому Витька верил и доверял...
    Верил он ему, когда мать плакала после ночных бесед с отцом. Верил каждый раз, когда отец приходил домой выпивший и обещал, что это было в последний раз. Верил, что отец бросит когда-нибудь курить и будет, как сосед дядя Володя, чистый и аккуратный, с приятной и приветливой улыбкой на гладко выбритом лице.
     Но однажды он не поверил ему, когда отец собрал вещи в чемодан, подошёл к Витьке, потрепал по волосам, как он делал это обычно, протянул ему свои старенькие наручные часы и шепнул: "На память сынок, мы же всегда останемся с тобой друзьями. Не хочу больше врать, понимаешь, ухожу..."
     Может быть Витька и хотел его понять в тот момент, но у него плохо получалось. Он нуждался в отце, но в отце, идущем рядом, как тогда, чтобы идти по жизни дальше и дальше...
   Так вот она какая жизнь! Полная разочарования и обид, предательства и измен. А он, отец, был для него всем. Наставником, другом, примером...
    Рука потянулась к книжной полке. И среди книг Витька увидел на корочке чёрного переплёта выбитое золотыми буквами "Библия". Открыв первую страницу, Витя прочитал первые её строчки и обнаружил, что они были не такими, как учил папа:
  -  "В начале сотворил Бог небо и землю"...
    Предстояло многое пересмотреть и переосмыслить. Жизнь только начиналась.
27 Лиза
Вячеслав Вишенин
                                          Она была самой маленькой в своем  классе. Это  первое, что отметила классная руководительница, когда увидела своих новых учеников в День знаний. Дети этого возраста и так не особо крупные, но эта девочка была совсем крохотной. Создавалось впечатление, что ребенок из детского сада совершенно случайно зашел в школу и затерялся среди первоклашек.  Белые банты, украшавшие  две ее косички, казались просто огромными по сравнению с маленькой головкой, а школьный ранец, который она держала в руках, был ей явно не по фигуре.  Валентина Валерьевна, их первая учительница, смотрела на девочку с улыбкой.  «Ей бы, по доброму, еще годик-другой в детский сад походить. Неужели родители с пяти лет ребенка в школу отдали?»  Учительница подошла к девочке  и взяла ее за руку:
- Как тебя зовут?
-  Лиза. Лиза Васильева, - четко и твердо ответила девочка. Ее ясные, светло-голубые глаза с интересом смотрели на учительницу.
- А сколько тебе лет?
- Уже семь.
- Ну, вот и хорошо.  Значит, совсем взрослая.
Валентина Валерьевна подвела девочку к парте:
- Ты будешь сидеть здесь. Это будет твое рабочее место. Только твое.

                     В первый же день после уроков к учительнице подошла Лизина мама.
- Как она, Валентина Валерьевна?
- Все хорошо. Слушает, думает,  отвечает. Только вот кашляет часто и дышит как-то странно…
- Вы не обращайте внимания. Это не заразное. Это у нее врожденное. Легкие плохо работают.  Мы ее, конечно, лечим, но…Вы ей только большую физическую нагрузку не давайте.  А со всем остальным она справится.
- Я уже поняла. У вашей Лизы очень светлая голова.

                           Начались школьные будни.  Уроки и перемены, домашние задания и контрольные работы, родительские собрания и классные часы Абзацы, параграфы, четвертные, годовые, итоговые… Валентина Валерьевна не ошиблась. У Лизы действительно оказалась светлая голова.  Училась она хорошо. Даже отлично.  Легко схватывала материал и накрепко его запоминала. Задачки и примеры любой сложности решала «на раз», быстро считала в уме, грамотно писала и имела красивый почерк. Лиза никогда не лезла вперед, но к ее мнению прислушивались.  Не напрашивалась в репетиторы, но помогла тем, кто просил ее об этом.  Она была скромна, но с удовольствием принимала участие  в мероприятиях, проходивших в классе  -  читала стихи, выступала в концертных номерах, готовила доклады. Кроме того, была остра на язык, и  могла  так пристыдить зарвавшегося  одноклассника, что у того навсегда пропадало желание с ней связываться. Лиза быстро завоевала авторитет у всего класса   - отличной учебой,  добрым расположением ко всем, и своей твердой жизненной позицией.  Она вела себя как обычный ребенок. Жила полноценной жизнью. За исключением одного – Лиза не могла посещать уроки физкультуры из-за проблемы с дыханием.

                                       У нее  появились друзья в классе – Лена и Сережа. Лиза очень дорожила этой дружбой и делала все возможное, чтобы эту дружбу сохранить. Помогала друзьям с уроками, объясняла, если они чего-то не понимали, а в спорах и конфликтах,  иногда возникавших в классе, всегда вставала на сторону друзей.  На перемены и в столовую, в музей или театр друзья ходили неизменно втроем, и если одного из них привлекали к школьному мероприятию, то оставшиеся двое сразу же изъявляли желание тоже поучаствовать в этом. 

                                           Все уже давно привыкли к  маленькому Лизиному росточку, худенькой фигуре и бледному лицу,  и старались не обращать внимания на ее  постоянные хрипы, кашель  и  захлебывающееся дыхание.  Ну, болеет себе ребенок. Но ведь не заражает никого. И это – главное! Много детей в стране имеют хронические заболевания.  Но при этом учатся, заканчивают  школы, институты, потом работают, делают успешную карьеру. Так продолжалось до тех пор,  пока  однажды…

                                       Пока однажды у них  не состоялся классный час  на тему «Мои достижения».  Каждый из учащихся ее 2-го класса рассказывал,  каких успехов он добился  за свои целых восемь лет жизни. Кто-то первый раз принял участие в  соревнованиях по кикбоксингу, кто-то научился танцевать латиноамериканский танец джайв,  кто-то победил в музыкальном  конкурсе. В общем, достижения, пусть и небольшие, были у каждого.  Когда дошла очередь до нее, Лиза встала из-за парты и сказала:
-  Я не выигрывала никаких турниров. Не научилась танцевать. И не умею играть на музыкальных инструментах.  Но я каждый день учусь побеждать свою болезнь.  Учусь жить такой, какая я есть. Мои легкие почти не дышат.  Мне тяжело ходить, тяжело подниматься по лестнице. Тяжело поднимать свой портфель.  Иногда бывает тяжело  даже  говорить,  потому что  постоянно не хватает воздуха. Я прохожу лечение,  принимаю лекарства,  А болезнь не отступает. Но   все равно каждый день  я поднимаюсь и иду в школу.  Через силу.  Через боль. Я заставляю себя делать это. Потому что мне нравится жить, нравится учиться.  Нравится  мой класс. Потому что здесь меня ждут мои друзья. Можно ли это назвать достижением?

                                    Все дети от такой искренней и проникновенной речи притихли. Даже самые шумные закрыли рты, слушая Лизу.  На некоторое время в классе воцарилась полная тишина.  Затем кто-то захлопал в ладоши. А потом хлопал уже  весь класс.  Теперь многим стало понятно, почему Лиза постоянно пьет какие-то таблетки, а время от времени ее кладут в больницу. Вот откуда Лиза такая худенькая и  маленькая,  вот откуда эта бледность. Вот почему каждый день  возле школы  ее неизменно встречают и провожают домой  родители. Все встало на свои места. Просто  Лиза –  их близкая подруга и одноклассница - очень больна, но никогда никому она не рассказывала об этом.  Одноклассники были поражены! Они и не подозревали, что Лиза такая мужественная и сильная девочка.  А Валентина Валерьевна, протирая платочком  глаза, мокрые от слез, обняла ее и тихонько прошептала:
- Какая ты молодец!

                                        После этого классного часа дети окружили Лизу заботой и вниманием.  Каждый из них хотел помочь Лизе. Они предлагали  провожать ее после уроков, носить тяжелый портфель,  и просто помогать там, где ей будет нелегко. На что Лиза с улыбкой, но твердо,  отвечала, что ей ничего не нужно.  Да, эта сильная девочка не хотела, чтобы одноклассники ее жалели. Не хотела, чтобы они считали ее инвалидом. Она – самостоятельный человек и все может делать сама.
 
                                     Время  неумолимо продвигалось вперед.  Лиза продолжала так же хорошо учиться. Участвовала в школьной жизни и не забывала про своих друзей Лену и Сережу, которые в эти дни стали для нее еще ближе и дороже.  Но и болезнь не стояла на месте. Она росла вместе с Лизой, становилась все больше и больше,  и пожирала девочку изнутри.  Кашель и хрипы усиливались, а дыхание делалось все слабее и прерывистей. Легкие были совсем слабыми и напрочь отказывались работать.  Когда  врачи в очередной раз собирались  положить Лизу в больницу, все одноклассники желали ей скорейшего выздоровления и возвращения в школу. Они искренне старались поддержать и подбодрить ее,  хотя и понимали, что болезнь у Лизы неизлечима и ее жизнь может оборваться в любой момент. С таким заболеванием редко доживают до двадцати.  Но как  могли дети – пятиклассники,  двенадцатилетние мальчишки и девчонки,  предполагать, что они видят свою Лизу – близкую подругу и одну из лучших учениц в классе -  в последний раз?
                              
                                Все было как обычно: процедуры, уколы, лекарства. Лизина мама сидела в палате у кровати дочери, и,  гладя ее худенькую, почти прозрачную ладошку, успокаивала:
- Не бойся, моя девочка. Ты обязательно выздоровеешь. Скоро тебе  станет легче.
Лиза в ответ лишь измождено улыбалась:
-  Мамочка, никто уже не верит, что я поправлюсь. Одна ты веришь, что я  выздоровею. И я тоже  верю. Вот увидишь, уже завтра мне стане легче. Завтра мне будет хорошо. Обязательно…

                                       На следующий день ей действительно стало легко и  хорошо, когда ее душа  с последним слабым вздохом отделилась от уставшего и измученного болезнью тела и вознеслась на небо. Нет, Лиза не умерла. Она просто перешла в другой мир, в другое состояние. Туда, где возраст измеряется тысячелетиями.  Где всегда тепло и уютно, где поют прекрасные птицы и зреют  райские сады. Где  царят мир и покой, и где она больше никогда не будет болеть.  Где она будет жить вечно.
28 Старый плащ
Вячеслав Вишенин
  РАССКАЗ ОТМЕЧЕН ПРИЗОМ СИМПАТИЙ ЧЛЕНОВ ЖЮРИ 3-ГО КОНКУРСА АЛЫЕ ПАРУСА ЛЮБВИ МФ ВСМ ПО ТЕМЕ: "ИЗ БАБУШКИНЫХ СУНДУКОВ, С ДЕДУШКИНЫХ ЧЕРДАКОВ"  http://www.proza.ru/2013/11/13/374               

 Когда-то много лет назад, делая ежегодную переборку вещей в доме, мы наткнулись на старый  серо – зеленый плащ. Старый в том смысле, что такие сейчас не носят, а были они модными в 50-х - 60-х годах прошлого века.  А так плащ был почти новый, почти не ношеный. Только небольшой зашитый разрез сантиметра в три,  не более. С левой стороны. На груди. Там, где сердце.

        - Мам, зачем вы храните этот плащ? Ведь его никто не носит, да и вряд ли кто будет носить? Он же старый, к тому же зашитый… - пробурчал я матери.
 - Это память! - ответила мама.
 -  Какая память? О ком?
 - О мужестве твоего папы!
 - Правда? А почему вы мне раньше об этом не рассказывали? - я с интересом посмотрел на отца.
 -Ты не спрашивал. А сам он хвалиться об этом не любит.
 -  Да, ладно тебе, мать. Чего ты меня перед сыном героем выставляешь? - отец наигранно рассердился, -   Не было ничего особенного.
  -  Да ведь ты и вправду герой у меня, Коля. Если бы не ты, еще не известно,  как сложилась бы и твоя и моя судьба, - произнесла мама, а затем поведала мне удивительную историю их знакомства и любви с папой…

                 Весна 1956 года была прохладной. Стоял май месяц, но все еще носили теплые куртки и плащи. Это было время хрущевской оттепели. Советская страна, практически, затянула раны, оставшиеся после Великой Отечественной. Она открывала новые комсомольские стройки,  мощно  распахивала целину и прицельно стремилась в космос. В небольшом уральском городке  вовсю кипела жизнь, и молодежь  в нем по выходным бегала в городской парк на танцы. В один из таких дней и произошел случай, познакомивший моего отца с мамой.

                  Народу в тот день на танцплощадке было не очень много. Деловито играл аккордеон. Немногочисленные пары кружились то в вальсе, то в  танго, то в фокстроте. И все было бы хорошо, если бы не присутствие нескольких   кавказцев, портивших всю праздничную атмосферу. Они напрашивались в ухажеры к девушкам, задирали местных парней, разговаривали на своем, никому не понятном языке, и громко смеялись. Затем, видно что-то задумав, все вместе подошли к симпатичной девушке, одиноко сидевшей на скамейке и стали приставать к ней с вопросами. «Дэвушка, ты пачиму такой грустный, а ? Давай с табой пазнакомимся?  Патанцуем, да? Тибе станет вэсэла». Кавказцы похотливо улыбались и перемигивались глазами. Девушка молчала, испуганно вжималась в скамейку и прятала глаза. Ей было страшно и неприятно, неприятно и страшно. Но что она могла ответить разнузданным молодчикам? В разговор никто со стороны не вмешивался, хотя все видели, что намечается гроза. С чеченцами в городе не связывались. Все знали их вспыльчивый гордый характер, неукротимую злость и ярость, и старались держаться от них подальше. Поэтому молодчики и вели себя так нагло и развязано.

                   « Не приставайте к девушке! Видите, она не хочет с вами танцевать!» - сильный и уверенный голос разорвал напряженную атмосферу. Чеченцы оглянулись. Перед ними стоял русский крепкий коренастый парень с гладко зачесанными назад волосами. ( Отец тогда занимался боксом. Кроме того, имел разряды по вольной борьбе и тяжелой атлетике,  и в честной драке "один на один" не признавал никаких  авторитетов)  « Иди куда шел и не стой у нас на пути! Иначе будет плохо!» - угрожающе произнес один из кавказцев. « Это мы еще посмотрим, кому будет плохо», - нисколько не смущаясь проговорил коренастый, смело сделал  шаг вперед и протянул девушке руку: « Пойдем со мной!» Главарь чеченцев дернулся навстречу, но его удержали товарищи: « Не надо, Мурад, не сейчас». Девушка двумя руками ухватилась за протянутую ладонь и впорхнула со скамейки. « Мы с тобой еще встретимся!» - многообещающе произнес Мурад.

              Коренастый пошел провожать девушку домой. По дороге они разговорились. Парень представился Николаем, а девушка Галиной. Николай учился в строительном техникуме. А Галя заканчивала в этом году школу. Они договорились, что как – нибудь еще обязательно потанцуют вместе, потому что сегодня это не удалось. В душевном разговоре время летело незаметно. Сгустились сумерки, но Николай с Галиной ничего не замечали. Им было хорошо вдвоем. Радостно и уютно. Так, словно они знали друг друга уже давным давно.
 
                 Домой Николай возвращался далеко за полночь. Автобусы уже не ходили, а такси в городе еще не было. Идти было прилично, но Николая не смущали не темнота, ни расстояние. Что такое для спортсмена, тем более для боксера, несколько километров по темным улицам? Пустяки! Счастливый молодой человек не обращал внимание ни на время, которого до утреннего подъема оставалось не так уж много, ни на ночную прохладу. Он легко перепрыгивал лужи и небольшие рытвины, попадавшиеся ему на пути, и вспоминал каждое мгновение сегодняшнего вечера. "Какая замечательная девушка - эта Галя, - думал Николай. - Обязательно приглашу ее в следующий раз в кино".
                   
                                 « Эй, парень! - Николай услышал приближающиеся сзади шаги, -  Не подскажешь, сколько сейчас времени?» Голос показался знакомым, но хорошо рассмотреть подходившего в сумраке ночной улицы  не представлялось возможным.   «Одну минуту...» - Николай поднес руку с часами к лицу... В тусклом свете фонаря блеснул нож. В последнюю секунду Николай понял, что его "купили" – отвлекли внимание, но... было уже поздно. Лезвие мягко вошло в тело по самую рукоятку. « Я же сказал, что мы с тобой еще встретимся» - уже падая Николай услышал зловещий голос  чеченца Мурада…

                    Сознание вернулось через несколько секунд. Голова кружилась и гудела. Любое движение вызывало боль, а по всему телу разлилась страшная слабость.  Николай почувствовал себя словно на ринге после сильного пропущенного удара. « Раз!» « Надо встать и постараться удержать равновесие. Сначала на одно колено... Теперь на второе... Подняться на  ноги... Молодец!». «Два!»  « Сделать шаг вперед... Получилось... Еще один... Есть! Но как же больно...»   «Три!»  « Еще несколько шагов… Еще … Хорошо... Потихоньку, не спеша вперед... Почему ноги такие ватные?...»  «Четыре!»   « Больно, очень больно, но надо идти. Иначе можно истечь кровью».   « Пять!»  « Посильнее зажать рану, а то внутри уже все набухло…  Вот так вот,   ладонью... Ага...Вроде меньше кровоточит...»  «Шесть!»  « В голове шумит все сильнее и подкашиваются ноги… Но надо идти... Если я упаду, то не смогу больше подняться...»  « Семь!»  « Осталось совсем немного… Главное - не закрывать глаза... Но сил уже нет...»  «Восемь!»  « Вот уже и моя улица… Держаться, Коля, держаться... Еще немного... Мой дом…»  « Девять!»  « Вот и всё... Дошел... Но... по-моему, я снова падаю…» Николай успел зайти в дом и произнести: « Мать, вызывай «скорую»… и  потерял сознание.

                     Отца спасли. Врачи сказали, что он – счастливый человек. Нож прошел всего в двух миллиметрах от сердца. В двух! А если бы иначе… Я даже не могу представить себе, что было бы, если бы было иначе… Николай пролежал в больнице два месяца, сначала в реанимации, потом в общей палате. Молодой, здоровый организм усилиями врачей уверенно шел на поправку. А  Галина все это время прибегала навещать его, приносила всякие вкусности, рассказывала, как сдала выпускные экзамены в школе.   А когда Николая выписали из больницы - тем же летом они поженились,  и жили вместе долго и счастливо.  Мама с папой воспитали и вырастили  четверых детей – трех дочерей и сына. Они прожили вместе почти 43 года.   Почти... пока отца не подкосила страшная болезнь…

                        С тех пор прошло много лет. Дети выросли, сами обзавелись семьями. Отца больше десяти лет уже нет в живых, а мама до сих пор хранит тот серо - зеленый плащ, какие были модны в 50-х - 60-х годах прошлого века. Время от времени она  достает его из старого родительского чемодана. Мама с нежностью смотрит на плащ, разглаживает его своими морщинистыми руками, и слезы беззвучно катятся по ее старушечьим щекам.  Плащ почти новый, почти не ношеный. Только небольшой зашитый разрез сантиметра в три, не более. На левой стороне груди. Там, где сердце. Это плащ моего отца. Это память о его мужестве…
29 Мяу, Человек!
Татьяна Дорофеева-Миро
                      Лето  нынче жаркое. Впрочем, сказать «жаркое»- значит, ничего не сказать. Это  лето - настоящее пекло: казалось, в аду должно быть  легче и прохладнее. Порой,  воздух нагревался  до 40 градусов в тени,  местами - и того больше. Листая   каналы  телевизора в бесполезных поисках утешающего прогноза погоды, люди   слышали, как  молодой человек из Экваториальной Африки  говорил, что у них, обычно,  воздух прогревается всего лишь до 34, и это - постоянная температура, что в России намного жарче, и он очень хочет  уехать домой. А россияне, закаленные трескучими  морозами, пытались стойко перенести все беды от жары и засухи.
                             Засуха…Она была настолько  сильной, что оставила глубокие раны на теле Земли в виде трещин почвы на всей территории  Центрального региона. Метеорологи время от времени обещали местами  кратковременные грозы, которые,   по  непонятным причинам,  не могли добраться до данной местности. Хотя Европу заливало:  в новостях ежедневно сообщалось о случившихся  наводнениях, сметавших все  на своем пути, превращавших  населенные пункты в руины. А тут…
                            А тут  все наоборот. Солнце, жара, дымовая завеса от бесконечных пожаров, едкая  гарь… И никуда от этого людям было  не спрятаться, не скрыться  даже  в  кирпично- бетонном своем ковчеге, ведь если открыть окно, врывался  дым, если  закрыть- можно  было задохнуться от духоты, пот  лил градом, как в настоящей русской бане. А на улице, ко всему  перечисленному,  усиливало страдания человеческие   ярчайшее солнце, не жалеющее своего тепла…
Несчастные представители фауны и те в дневные часы прятались по углам и подвалам.
 Мир задыхался от дыма и жары…

                       Братья - серые котятки, как и все остальные животные, изнывали от жары. Очень хотелось пить, но спасительно-живительной влаги нигде не было: высохли все лужицы.

Потрепанная  уличная собака  сообщила, что на окраине квартала есть заброшенный  канализационный колодец, слегка прикрытый ржавым листом железа. На дне колодца была вода, не успевшая испариться.
В поисках воды, Тишка и Мишка отправились в путь.

Долго шли малыши. Маленькие ножки начали болеть от долгой ходьбы. Во рту пересохло, сил идти не оставалось.
Свернув с асфальта на проселочную дорожку, братья увидели люк, о котором говорила старая собака.

Подойдя ближе, котята заглянули внутрь колодца.
-Глубокий! – задумчиво произнес Тишка.
-Угу – мяу! -  согласился Мишка.- Что будем делать?
-Я полезу вниз, посмотрю, что там и как. Потом ты спустишься,- решил  старший.

На том и остановились.
Тиша долго  ходил вокруг колодца, не зная, как проникнуть внутрь.
Люди сделали что-то вроде лестницы из металлических скоб, но первая скоба находилась слишком низко, чтобы на нее прыгнуть.
Однако, жажда была настолько сильной, что Тиша, зажмурившись, прыгнул… И очутился на дне колодца.
-Мяу, как ты?- кричал сверху забеспокоившийся Мишка.
-Мяу, нормально… Только бочок слегка болит - ушибся,- ответил Тишка.
-Вода есть? – облизнул мордочку младший братишка-котишка.
-Нам хватит, прыгай вниз!-  послышалось снизу.

«Боюсь… Боюсь…Боюсь»,-  крутилось в голове Мишки.
Он взглянул на небо: ясное, ни облачка. Солнце светило так ярко, что котенок прищурился.
Закружилась голова, и  Мишка, задев железный лист, плюхнулся  в колодец.
То ли в ушах звенело, то ли потревоженное железо громыхало откуда-то сверху. Громко фыркая, Мишка отряхнулся.

Братья обнюхали друг друга, как бы приветствуя и обнимаясь.
С жадностью стали они лакать мутную водицу на дне колодца.

Вдоволь напившись, решили котята, что пора выбираться из колодца.
-А как мы поднимемся наверх?- спросил Мишка-младший.

По выступающим скобам малыши поднялись на ту, которая ближе к выходу. Но до  края колодца оставалось  прилично большое  расстояние.
Выгнув и подставив  спину, Тишка помог младшему братику взобраться наверх.
 -А как же ты? – спросил, заглядывая внутрь  колодца, Мишка.
Он бегал вокруг листа железа, пытаясь придумать, как помочь брату, то и дело, заглядывая вниз.
-Зови на помощь!- попросил Тишка из колодца.

                       На всю округу было слышно жалобное «Мяу!» двух братьев – серых котят.
Жук, прятавшийся под листом лопуха, ворчливо прожужжал, что, мол, пустое это дело, звать  на помощь: в такую жару никто не бродит по улицам.
Птица с открытым от жары ртом, укрывая крыльями птенцов от солнца, покачала головой: «Ах-ах-ах, бедные детишки!»
Жаба на дне колодца закатила глаза: «Квак их угораздило?..»

Вдалеке показалась фигура Человека, толкавшего перед собой тележку, наполненную травой.
Мишка побежал навстречу.
-Мяу!.. Мяу, Человек! – пытался он  объяснить, что случилось с его братом, буквально бросаясь под колеса тележки, которые показались малышу  огромными, будто это были колеса великанской машины.
-Ты чего это лезешь прямо под колеса?- удивлялся Человек.- Отойди, задавлю ведь!
Мишка отбегал в сторону колодца, прибегал вновь к Человеку, снова бежал к  колодцу…
-Ну, что ты бегаешь, как заведенный?- спросил Человек, и, полюбопытствовав, сбросил лист железа, заглянул в колодец.
На самой верхней скобе сидел мокрый взъерошенный котенок, глядел прямо в глаза Человеку и жалобно мяукал, прося о  помощи.
Мишка крутился вокруг, то и дело, подбегая к ногам человека, чтобы потереться о них.
-Подлизываешься?-  улыбнулся Человек.- Ну, хорош, хорош! Я и так помогу твоему брату.
Отыскав в ближайших кустах крепкую корявую палку, Человек сунул ее в колодец:
-Держись, малыш, крепче!

Тишка несколько раз пытался вцепиться когтями в палку, но обессиленный падал на дно колодца.
Наконец, он собрал все силенки, и четырьмя лапами повис на палке, в ужасе округлив глаза.

Человек вытащил котенка, закрыл плотнее люк все тем же ржавого цвета железом, положил несколько камней по краям, чтобы лист не сдуло ветром.
-Больше не крутитесь тут, малыши! – сказал он улыбаясь.
Котята снова обнюхали друг друга.
-Вот ведь! Животные, вроде, а соображают, что нужно держаться вместе! – подумал Человек, собираясь уходить.
Тишка и Мишка бросились к Человеку: терлись о ноги, ходили вокруг, подлезали под тележку, выражая этим свое доверие двуногому.

-Ишь, они и благодарить умеют!- улыбнулся Человек.- Вы чьи, ребята? – поинтересовался он.
-Мяу-ничьи! – пытался объяснить Тиша.
-Вижу, бродячие вы… Пошли со мной, если не против! – предложил Человек.
Он посадил братьев  в тележку, Тишка и Мишка не стали сопротивляться. Они не спрыгнули с тележки, сели, прижавшись друг к другу,  благодаря за спасение, мяукали, глядя  в глаза Человеку...

Через несколько минут, внуки Человека придумали котяткам клички - Тишка и Мишка.
А через несколько дней, спала жара, и в мир ворвался свежий ветер, неся с собою долгожданные дожди и прохладу…
30 Михалыч
Алёна Токарева
   Сколько живу на свете, столько помню этого сутулого коренастого человека с неправильными чертами лица, которые, как ни странно, его не портили, а, наоборот, добавляли обаяния. Чересчур крупный, мясистый нос, кустистые брови, из-под которых хитро поблескивали умные, глубоко посаженные глаза, каштанового цвета усы и небольшая  бородка — вот вам портрет нашего Николая Михайловича, звавшегося взрослыми и детьми попросту Михалычем. Да, ещё улыбка. Вот она-то, пожалуй, и преображала его некрасивое лицо, когда разбегалась лучиками вокруг глаз и пряталась в пышных усах. Казалось, что  он хмур и сосредоточен, но вдруг посмотрел на тебя - и лицо его словно засветилось изнутри. Такому человеку хотелось всё-всё поведать о своих горестях и сомнениях. Больше я подобной улыбки ни у кого не встречала...

  Откуда он появился в нашем дворе, я не знала. Мне казалось, что он всегда там был. Как только я начала осмысленно фиксировать окружающий мир, так в него и вошёл Михалыч.   Летом — с вечной метлой руках, зимой — со скребком и ломом для колки льда. Потому что был он дворником и жил в нашем подъезде на первом этаже. Жил вдвоём с женой тётей Марусей, детей у них не было. «Бог не дал», - говорили местные бабуси и жалостливо смотрели им вслед. Маленькая, я искренне не понимала, почему Бог не дал? А если его очень-очень попросить?

   Из разговоров взрослых я узнала, что Михалыч, ещё совсем мальчишкой, был на войне, потерял там ногу, но тётя Маруся его дождалась, и они поженились. Помню, меня тогда поразила фраза «потерял ногу». Как это, разве можно её потерять?

   - Мама, - громко сказала я как-то, показывая пальцем, - смотри же, Михалыч на двух ногах!
   
   - Так нельзя, - зашептала мама мне на ухо, - не кричи и не показывай пальцем!
   
   А Михалыч, ничуть не смутившись, улыбнулся и сконился ко мне.
   
   - Ничего, ничего, - заверил он. - Это протез, дочка. На войне и не такое бывало...

   Дома родители мне объяснили, что к чему. Помню, слушала я с широко раскрытыми глазами рассказ о войне, о том, как люди воевали, не жалея себя, как победили, несмотря ни на что... Долго не могла уснуть, плакала, жалея бедного Михалыча и тех других, кто не вернулся.
            
             Мы потом с дворовой ребятнёй часто бегали за Михалычем и просили показать протез, и он охотно его демонстрировал, а заодно и рассказывал фронтовые истории, которых у него было великое множество. Рассказчик он был замечательный. Как живые  вставали перед глазами его герои, разворачивались сцены сражений, бойцы писали письма домой во время коротких передышек... Мне кажется, именно тогда, во время тех  незатейливых бесед с Михалычем, мы научились сердцем чувствовать чужую боль.

   Вообще, он любил возиться с детворой. Летом в жару поливал из шланга асфальт перед домом, и мы, малышня, сбрасывали сандалии и с визгом носились по тёплым лужам. Михалыч с деланной суровостью гонял нас, а сам при этом посмеивался в усы. Зимой он обязательно заливал для нас каток и по вечерам включал самодельную подсветку, а дети  помогали ему  расчищать каток от снега. Ещё Михалыч подвесил во дворе «тарзанку», и все желающие могли кататься. То-то было раздолье! А на День Победы над нашим домом всегда развевался красный флаг, и Михалыч водил нас на крышу смотреть салют.

   Он никогда не отказывался присмотреть за нами, если мамам надо было отлучиться на час-другой. Казалось, он и не глядит в твою сторону, занят своим делом, но стоило затеять шкоду — и Михалыч был тут как тут.

   - Что же ты, друг ситный, безобразишь? 

   Смотрит строго, но нас не проведёшь — вот уже лучики морщинок собрались вокруг глаз, и он едва сдерживает улыбку.

   - Догони, Михалыч! - кричишь, а он делает вид, что собирается полить тебя из шланга, и ты улепётываешь во все лопатки.

            Считался он эдаким всеобщим дедушкой, и, я знаю, некоторые малыши к нему так и относились, ведь далеко не у каждого был дед, да ещё такой... Теперь-то я понимаю, что он отдавал нам всю свою нерастраченную любовь, ведь детей и  внуков не имел.

   Когда умерла тётя Маруся, Михалыч как-то потемнел лицом и ещё больше ссутулился, но продолжал исправно следить за порядком во дворе. Правда, уже не рассказывал своих историй. Иногда просто сидел на лавочке у подъезда, глубоко задумавшись. Нет-нет, да и смахнёт слезу, думая, что никто не видит.

   Потом Михалыч состарился, пришли другие времена, да и состав жильцов дома поменялся. Из прежних мало кто остался, а новые по-хозяйски заполнили своими иномарками двор, так что о прошлом житье-бытье можно было лишь вспоминать. Я выросла и надолго уехала из дома. А когда вернулась, по привычке стала искать во дворе глазами Михалыча, но его нигде не было. «Жив ли он? - подумала. - Скорее всего уже нет...» Расспросила двух-трёх старушек, которых знала.

   - Михалыч-то? - удивилась моему вопросу одна из них. - Да вроде жив... Только его давно уж не видать. Может, куда уехал?

   - Да куды ж ему ехать-то, милая? - укоризненно покачала головой другая бабулька. - В больнице он. Только вот названия не помню... Такое мудрёное слово... Больница, куда помирать кладут. Болел он очень, а ухаживать некому.

            Я узнала, в каком хосписе находился Михалыч. Поехала не без душевного трепета, но, когда открыла дверь в палату и увидела его, слёзы сами потекли из глаз. Конечно, по годам он был очень стар, но болезнь иссушила его до неузнаваемости. На меня смотрело почти бесплотное существо, но взгляд был неожиданно внимательным и осмысленным.

   - Николай Михайлович, я — Наташа Лаврентьева из 39 квартиры. Вы меня помните?

         Он долго всматривался, послеповато щурясь, а потом вдруг улыбнулся. И тут я узнала  в нём нашего прежнего Михалыча. Шагнула к нему навстречу, уже не скрывая  слёз.

   - Ничего, ничего, дочка, - сказал он мне, как когда-то. - Не плачь, старый я очень, устал на этом свете. Пора мне к моей Марусе.
   
    И столько мудрости и смирения было в его словах, что слёзы мои высохли.

   - А знаешь что... - он неожиданно оживился и коснулся меня своей невесомой рукой.

   Я с тревогой смотрела на него.

   - Знаешь, чего бы я сейчас хотел больше всего? - заговорщически  прошептал Михалыч.

   - Чего, дядя Коля?

   - Оказаться дома...

   Мои глаза вновь наполнились слезами, но решение пришло само собой. В больнице  мне не стали препятствовать. Раз нашёлся опекун, то и ладно. Да и кому нужен старый, смертельно больной человек, дни которого сочтены?

   Скоро мы с Михалычем оказались в его квартире. Каждый шаг давался ему с большим трудом, но столько счастья было в его глазах, что я ни на миг не усомнилась в правильности своего решения. «Сейчас у меня отпуск, а там видно будет», - подумала я. Он медленно передвигался по квартире, подолгу задерживаясь возле дорогих его сердцу вещей, словно прощаясь с ними, погладил фотографию тёти Маруси, еле слышно ей что-то нашёптывая.  Михалыч совсем ослаб и прилёг.

   - Дочка, достань коричневый альбом с верхней полки, - попросил он.
         
            Я достала, и мы рассматривали фотографии. Вся его судьба была запечатлена в этом альбоме. Глаза Михалыча светились молодым блеском, на щеках даже появилось какое-то подобие румянца. Я смотрела на него и думала, что ничего важнее вот этого шага в моей жизни не было, да и, наверное, не будет.

   - Дядя Коля, вам надо поесть, - я, наконец, решительно захлопнула альбом. - Сейчас что-нибудь приготовлю на скорую руку.

   - Иди, дочка, - сказал Михалыч и посмотрел на меня долгим взглядом. - Спасибо тебе...

       Когда я вернулась с небольшим подносом, Михалыч, казалось, спал. Выражение лица его было спокойным и умиротворённым. Но, подойдя ближе, я всё поняла...

   До сих пор я бережно храню этот альбом с фотографиями. Иногда просматриваю его и снова вижу Михалыча молодым. На этих фото все ещё живы и здоровы, они верят в лучшее. Вот бы так и в жизни можно было остановить счастливые мгновения... Но время, увы, неумолимо.  И каждому назначено пройти свой путь.   
31 Магазин желаний
Алёна Токарева
        Лето выдалось жарким. Плавился асфальт, над которым в томно-тягучем танце зависал колышущийся горячий воздух, редкие насаждения с пожухлой листвой словно молили о пощаде, безжалостное солнце испепеляло каждого, кто не успевал укрыться в спасительных глубинах помещений с кондиционерами, так что прохожие предпочитали передвигаться по городу мелкими перебежками.

    Ирина быстрым шагом вышла из офиса и направилась к автостоянке. Нырнув в свой «Ауди», сразу же включила климат-контроль и очень скоро очутилась в блаженной прохладе. Она поставила диск любимого Леграна и не спеша тронулась в путь. Ей нравилось водить машину. А под приятные мелодии так хорошо думалось, и вспоминались прожитые годы.  В общем-то, Ирина считала, что её жизнь сложилась удачно. Была у неё в юности любовь к весёлому парню - гитаристу, «душе» их институтской компании. Но у кого не было подобных историй? На то она и юность, чтобы влюбляться! Замуж-то Ира вышла за серьёзного, перспективного человека, много старше себя. И, как ей казалось, не прогадала. Сейчас дом — полная чаша, муж — высокопоставленный чиновник, да и сама она — хозяйка успешно развивающегося рекламного агентства. Пусть небольшого, но твёрдо стоящего  на ногах и приносящего вполне приличный доход. Вот только детей им с Николаем Бог не дал. Может быть, поэтому их отношения с мужем всегда оставались чересчур сдержанными, прагматичными и лишёнными хоть малой толики сердечности. Два успешных, самодостаточных человека в огромном доме, где никогда не раздавались детские голоса...

   Ирина так задумалась, что чуть не наехала на человека, выросшего словно из-под земли. Она резко затормозила и несколько секунд сидела, вцепившись в руль и не в силах справиться с оцепенением. Потом разом нахлынули эмоции, и Ирина выскочила на дорогу.

     - Что же вы творите? - набросилась она на горе-прохожего.

       Тот, похоже, ничуть не смутился, стоял, покачиваясь, и глупо ухмылялся. При этом одной рукой держался за капот «Ауди», а другой протягивал ей чахлый, видавший виды букетик.

     - Извиняйте, дамочка... - бормотал он, растягивая губы в улыбке, обнажившей изъеденные кариесом зубы.  - Купите цветы!

     - Да вы пьяны... Да вы... - она внезапно осеклась.

       Смотрела и не верила своим глазам. Неужели этот помятый, пьяненький, с изрядной  лысиной и внушительным брюшком дядька — это...

     - Саша? Ты??? - выдохнула Ирина.

       Он попытался сфокусировать взгляд. Потом, не переставая покачиваться, отвесил ей шутовской поклон.

     - Прощения просим... не помним... Валька, ты что ли?

       Сделал отрицательный жест рукой, как бы не соглашаясь со своим предположением, положил букетик на капот и, раскачиваясь, словно матрос на палубе, пошёл восвояси...

       Женщина, потрясённая увиденным, не могла прийти в себя. Она сидела в машине и смотрела на этот несчастный букетик, сиротливо пристроившийся на соседнем сидении. По щекам текли слёзы, а душу разбередили воспоминания. Сразу такими постылыми и ненужными  показались годы совместной жизни с мужем. «Если бы тогда я не отказала Саше, всё могло бы быть по другому... и у него, и у меня...» - эта мысль пришла к ней и прочно обосновалась в голове. Немного успокоившись, она вспомнила о визитке, которую ей вручил кто-то на одной из деловых встреч. Тогда она посмеялась  и сочла это неуместной шуткой. Хотела было выбросить ненужный кусочек картона, но почему-то оставила. А теперь лихорадочно высыпала содержимое сумки, чтобы найти ту визитку... Вот она! «Магазин желаний». И адрес. Ирина решительно повернула ключ зажигания.

      По указанному адресу она нашла добротное, но ничем не примечательное здание. Вывески на нём не было. Ирина вошла внутрь и очень удивилась. Она ожидала увидеть таинственный интерьер - горящие свечи, ритуальные амулеты или что-то в этом роде, а оказалась в обычном офисе. Он отличался простотой, можно даже сказать, минимализмом. В приёмной  секретарша печатала на компьютере. Она приветливо улыбнулась Ирине и попросила подождать. Очень скоро её пригласили войти в просторный кабинет, где её ожидал мужчина средних лет с обильной проседью в волосах и в дорогом классическом костюме. При появлении Ирины он встал из-за стола.

      -  Чем могу быть полезен? - вежливо осведомился хозяин кабинета, жестом приглашая её сесть.
 
Всё выглядело так, как будто она явилась решать деловой вопрос, связанный с бизнесом. Ирина засомневалась. Уловив её замешательство, мужчина пришёл ей на помощь.

      -  Владлен Алексеевич, - представился он. - А у вас, милая дама, по всей видимости, есть какое-то желание?

         Ирина, наконец, посмотрела в глаза Владлену Алексеевичу. От его цепкого, проницательного взгляда ей сделалось не по себе, но в то же время появилась уверенность в том, что она обратилась по адресу.

       - Да, я хотела бы оказаться в очень важном для меня моменте  прошлого, - проговорила она.
   
       - Ну что же, нет ничего невозможного, - произнёс Владлен Алексеевич, протягивая ей изящно оформленный каталог. - Это прейскурант цен на разного рода услуги, ознакомьтесь.
                  
         Она с удивлением стала листать страницы. Чего здесь только не было! Список возможных желаний был огромен. И напротив каждого желания указывалась его цена.
       - Власть... - прочитала вслух изумлённая Ирина. - Цена — отказ от некоторых собственных принципов, от сострадания, счастливой личной жизни... Любимая работа — отказ от стабильности и предсказуемости, умение пойти на риск, вера в собственные силы при любых обстоятельствах... Что это такое?

        - А что вас, собственно, удивляет? - усмехнулся Владлен Алексеевич. - Любое желание должно быть оплачено. И, если оно не осуществилось, значит, вы пока не заплатили по счетам... Другой вопрос, что цена может быть слишком высока. И не каждый готов оплатить сполна своё желание. Вы-то сами готовы?

        - Какова же цена моего желания? - дрогнувшим голосом поинтересовалась Ирина.

        - Сущий пустяк, - улыбнулся Владлен Алексеевич. - Возврат в прошлое — это дорога в один конец. Обратного пути нет, независимо от того, что ждёт вас в этом самом прошлом... Итак, вы готовы?
 
Она сильно побледнела и непроизвольно сжала в кулаки вспотевшие ладони. Перед глазами, как один день, промелькнула её серая, постылая жизнь, а впереди манило упоительное счастье с любимым человеком. И она решилась.

        - Ну, я вижу, вы готовы, - Владлен Алексеевич без слов понял её ответ и извлёк из недр своего массивного стола небольшое зеркало в скромной оправе. - Вот, возьмите.

        - Что это? - удивилась она, взяв зеркало в руки.

        - Это пропуск в новую жизнь, - загадочно произнёс хозяин кабинета. - Не смею вас больше задерживать. Только подпишите договор.

          Ирина пожала плечами, быстро поставила свою подпись под документами и, убрав зеркало в сумку, покинула этот странный кабинет. «Бред какой-то, - подумала она. - Наверное, розыгрыш... Только что им за интерес так развлекаться? Денег-то я не заплатила...»

Дома она достала зеркало из сумки, стала его рассматривать и, заметив пылинку, потёрла пальцем гладкую поверхность. И вдруг почувствовала, как твёрдая поверхность исчезла, а её палец стал погружаться в бездонную глубину. Сначала палец, потом рука, а потом и вся она каким-то непостижимым образом стала перетекать по ту сторону зеркала, словно засасываемая невидимой воронкой.

...Ирина толком не успела осознать, что же с ней произошло. И уже через несколько мгновений она вновь увидела окружающую реальность. Только теперь это был тенистый парк и лавочка, на которой сидела она, а рядом — такой знакомый парень. Вот он склонился к своей гитаре, густые светлые пряди упали ему на лицо,  и он перебирает аккорды... Она когда-то уже слышала эту мелодию!

- Ириш, ты выйдешь за меня замуж? - парень перестал   играть, отбросил волосы назад знакомым движением руки и, затаив дыхание, смотрел на неё в ожидании ответа.
    
И это тоже было! Только тогда, много лет назад, она ответила ему отказом.

- Да, да, Сашенька, выйду! - сейчас Ира согласилась не раздумывая, чтобы не упустить вновь счастливое мгновение.
                     
Он поспешно отложил гитару и обнял девушку, они поцеловались, они были счастливы. Ира, мельком взглянув в зеркало, обнаружила, что, как и прежде, юна и свежа. Она спрятала его в объёмный карман сарафана и начисто забыла обо всём, что с ней случилось.

...Они с Сашей в скором времени поженились. Сначала жили весело, азартно и дружно. Ира и не заметила, когда  в их отношениях появилась первая трещина, которая постепенно переросла в отчуждение, а затем и в откровенную неприязнь. Саша стал выпивать — сначала вроде бы за компанию, благо что в их доме не переводились весёлые дружеские застолья, потом всё чаще и больше. Он начал покрикивать на неё по любому поводу. Наконец, пришёл чёрный день, когда он впервые поднял на неё руку. Потом долго плакал и каялся, и она его простила. Но эти случаи стали повторяться, и однажды, когда она, после нескольких лет неудачных попыток, наконец, забеременела и была на третьем месяце, он её жестоко избил, и она потеряла ребёнка. Настала по-настоящему беспросветная полоса в их жизни. За эти годы Ирина из юной, улыбчивой девушки превратилась в измотанную, запуганную женщину с потухшим взглядом.

Как-то раз они с Сашей были на даче. Он, как обычно, выпивал. И, как обычно, превращался в таком состоянии в грубое животное. Испуганная Ирина забилась на чердак и заперла дверь, для верности придвинув к ней тяжёлый комод. Она машинально открыла крышку комода, и вдруг увидела свой старый сарафан, а в его кармане нашла зеркало.  Взяла зеркало в руки и моментально всё вспомнила. Всё, что с ней  случилось! И, что удивительно, она увидела не своё нынешнее отражение, а себя из прошлой жизни. Та, далёкая, Ирина сочувственно смотрела на неё.

        - Господи, если бы я только знала, что всё так получится! - заплакала Ирина теперешняя. -  Не стоило вмешиваться в то, что было предначертано свыше...

        Дверь на чердак вдруг заходила ходуном от тяжёлых ударов.

        - Ирка, открой! - Саша не на шутку разошёлся. - С кем это ты разговариваешь? Открой, а то высажу дверь!

        - Помоги мне,  пожалуйста... - горячо зашептала Ирина своему отражению. - Умоляю, помоги мне вернуться обратно!

        Отражение кивнуло ей и скрылось. А чердачная дверь, наконец, сдалась. Когда Саша ворвался в комнату, без особого труда отодвинув комод, то обнаружил на том месте, где была Ирина, лишь старый сарафан и невзрачное зеркало. В ярости он разметал в разные стороны и то, и другое. Сарафан отлетел жалким комком, зеркало жалобно хрустнуло, разбившись о стену. А Ирина исчезла.

     ...Она очнулась в полутёмной комнатушке. Не было ни их с Николаем трёхэтажного особняка, ни привычного комфорта, ни самого Николая. Потёртый диван, стол и пара стульев — вот, пожалуй, и вся обстановка. Да, ещё большое зеркало в прихожей. Ирина, увидев своё отражение, удивилась тому, что выглядела очень молодо. Вместо замученной тётки неопределённых лет перед ней стояла юная, миловидная девушка. А к зеркалу была прикреплена записка. Написанная её же, Ирининым, почерком!

        «Дорогая Ирина, это всё, что я смогла для тебя сделать. К прошлому возврата нет — таково условие договора. Согласна, это немалая плата, но, уверена, у тебя получится всё начать сначала. Ты молода и полна сил. Будь счастлива!»

        На мгновение ей показалось, что в глубине зеркала мелькнул силуэт Ирины-первой, которая приветливо помахала ей рукой. Но, видимо, это было лишь игрой воображения.
32 Пятьдесят восьмой - это сказка!
Евгений Миронов
Этот рассказ не имеет отношения к известной статье УК, пользуясь которой истребляли миллионы сограждан даже чересчур лояльных зубодробительному коммунистическому режиму, уничтожались также и граждане повинные только в том, что жили в этой стране – просто по разнарядке.

Словосочетание «пятьдесят восьмой» хорошо знакомо петербуржским любителям подледного лова. По выходным только от Финбана уходила по этому адресу добрая дюжина переполненных пингвинами автобусов.

На 58-м имелся сервис: охранялась стоянка автомобилей, имелись палатки, где ночевали или даже жили зимой. Здесь покупали свежую рыбу незадачливые рыболовы-любители для отчета перед семьей.

В тот апрельский день я встал на 10 минут раньше, чем должен был затрещать будильник, установленный на 5 часов. Обычно я не завтракал перед дорогой. Все было собрано вечером, подточены крючки и ножи ледобура. Оставалось положить из холодильника в пенопластовый ящик наживку, что бралась на всякий случай. – Почти всегда, выходя на лед, на малой глубине я отлавливал на мотыля двух-трех ершей или окуней, после чего уже с наисвежайшей наживкой двигался дальше в поисках корюшки.

Автобус мимо Петропавловки шел к Финбану и, хоть запас времени еще был, Женька гнал свою колымагу.

Пока я прицеплял лыжи к чемодану ко мне подошли двое, и один постарше и попредставительнее сказал:

- Витя с Лехой сегодня не поехали. Передавали тебе привет. Может быть, мы пойдем сегодня вместе – мы двое – вместо них.

- Может быть, - отозвался я, прицепляя последний крюк экспандеров.

- Меня зовут Юра, а это Коля.

Коля стоял щуплый поджарый и высокий под метр восемьдесят. Мне подумалось:

- Вылитый Николай Угодник.

 И пришли на ум слова Саши Соколова:

Пали сумерки, и снег пошел густой.
     Не бреши ты, сука драная, не лай.
     Мы направились к портному на постой,
         А с нами был тогда Угодник, Николай.

У его ног стоял заводской жестяной покрытый шаровой краской ящик со складывающимися алюминиевыми лыжами. Юра же рассчитывал передвигаться на одной широкой голубой слаломной лыжей. К ней прикреплялась складная дюралевая рукоятка, и он мог ехать на лыжине, как на финках. Видавший виды зеленый рюкзак крепился на ручке агрегата.

И у Вити и у Лехи имелись автомобили, но на рыбалку они предпочитали ездить на автобусе. Они несли тяжелую службу в МЧС и, я предположил:

- Похоже, исходя из служебной этики, решили они на этот год завязать с подледным ловом – ведь еще в начале марта выход на лед власти запретили.

И заклокотали в памяти слова В.Высоцкого:

     И крысы думали: "А чем не шутит черт?!"
     И тупо прыгали, спасаясь от картечи.
     А мы с фрегатом становились к борту борт.
     Еще не вечер, еще не вечер!

Лед действительно таял с каждым днем, но прочного было еще много. Когда вышли на берег, Николай похвастался:

- У меня есть наживка – на всех хватит.

- Вот и ладненько, - сказал я. – Двигай вперед. Я же попытаюсь подцепить какого-нибудь ершика.

- Да, - вмешался Юра, - Витя с Лехой предупреждали, что сначала поймаем наживку, а потом пойдем дальше.

Он имел в виду мое место, найденное мною с месяц назад. Оно было отгорожено высокими торосами и не видно было даже в бинокль – что там делается. К укромному месту вела тропа в обход гряды торосов справа. Когда я впервые там оказался, минут пятнадцать осторожно перебирался через скользкие хаотичные нагромождения льда высотою до трех метров. Это место весьма понравилось Вите с Лехой, которые в прошлый выходной пришли на ледовую поляну с моей помощью и набили по чемодану корюшки. Сегодня они прислали себе замену.

Пока мы отлавливали ершей, мимо прошли трое корюшатников из нашего автобуса и я услышал откровенную фразу:

- Смотри за этим в белом козырьке – сядем ему на хвост.

Говоривший имел ввиду меня. Если бы я оказался один, и имел бы желание, то смог бы уйти от этой троицы, но в этот раз подумал:

- Пусть и эти ребята кой-чего поймают.

От берега до места лова ходьба занимала минут сорок. Под резиной хрустел свежий ледок, местами лед оказывался идеально гладким и скользким, но мы шли без льдозацепов. Кучи пингвинов расположились главным образом слева. Они недобро взирали на проходящих отставших. Мало кто жаждал, чтоб его обрубал даже настоящий Николай Угодник. Но мы шли мимо, мы шли дальше. Троица хвостистов шла сзади стороной от нас метров на триста.

Когда мы пробурили лунки и отоварились свежими огурцами, троица прошла через наши боевые порядки дальше, где было глубже метра на три-четыре. По всей видимости, им там понравилось.

Подходило время сматывать удочки, и три корюшатника прошли мимо нас в сторону автобуса, ругаясь меж собой. Один из них искупался по самое горло. Но погода стояла теплая, вечернее солнце еще пригревало. Денек выдался жарким – я целый день тягал корюшку с семнадцатиметровой глубины, сняв куртку с меховым воротником, и одел ее только перед обратной дорогой.

За час до отхода автобуса мы с Юрием смотали удочки и двинулись в обратный путь. Николай в азарте что-то еще долавливал, а затем догонял нас на длинных ногах вприпрыжку. Идти было легко, лед уже не скользил, как утром, - на поверхности под действием солнечного тепла образовалась тонкая кашица льда снега и воды, на которой оставались следы. Мы обошли гряду высоких торосов, и вдалеке зазеленела темная полоска.

От высокой гряды торосов мы не отошли метров сто, когда Юрий спросил:

- Что-то берег впереди однообразный. К какому месту мы идем?

Он медленно скользил рядом со мной на красивой лыжине. Я отлично знал: куда следует направляться. И начал объяснять, вытянув вперед правую руку:

- Вон видишь два ярко белых, еще не растаявших, тороса?

Я не успел договорить, что нужно идти чуть левее их. – Подо мной провалился лед, и я рухнул в пучину. Юра со своей лыжей сдал чуть назад. А я, будучи в воде по грудь, ребром ладони правой вытянутой руки рубанул перед собой по льду – он раскрошился. Я рубанул левой рукой – та же история.

- Где-то же будет твердый лед, - думал я и колотил впереди себя, пройдя таким образом в воде метра два.

Юрий и подошедший Николай стояли в оцепенении. Я кинулся колотить лед слева и двинулся назад по левому краю. Тут я наткнулся на бугорок льда сантиметров на 10 выступающий надо основным льдом.

- Хорошо, что нашлось твердое место, - размышлял я, держась обоими руками за бугорок, и вспомнил, что лучше из полыньи выбираться на спине. Я решил, что пару секунд передохну и развернусь.

Но тут раздался голос Юрия:

- Подожди! У меня есть веревка!

Он какое-то время разматывал клубок, затем кинул конец мне, но неудачно. – Веревка не долетела и была в стороне. Повторный заброс – и веревка у меня под рукой. Я трижды обернул розовый капроновый шнур вокруг ладони, и Юрий медленно потихоньку вытащил меня из майны, в которой остался плавать накрошенный мною лед.

Только теперь я обратил внимание на то, что лыжи чемодана стоят на самом краю полыньи, а веревка от них перекинута через левое плечо и грудь. – Ведь еще немного и чемодан оказался бы в воде, и неизвестно остался бы он на плаву, или, хотя и пенопластовый, пошел бы с грузом на дно, увлекая меня за собой. Однако отсутствовало время размышлять об этом: я снял с себя веревку и осторожно попытался развернуть лыжи чемодана. Одна лыжина зависла больше, чем наполовину, над водой, а сам чемодан наклонился в сторону майны.

- Да, брось ты его, - запальчиво крикнул со стороны Николай.

Я все же вывернул сани как надо и резким рывком вытащил сундук на лед рядом с собой. Затем я заметил, что в майне среди черной воды и серого ледяного крошева плавает бахил от хим-дым комплекта. Я глянул на свои ноги – левая нога оказалась без резины. – Когда я барахтался, он слетел с ноги, но не утонул за счет воздуха, находящегося внутри. Я раскрыл ледобур и выловил пропажу. Поскольку путь теперь предстоял неизвестный, а время ограничено, я лишь вылил воду из быхила, свернул его в рулон и подсунул под экспандеры, крепящие в моей конструкции лыжи к чемодану и придерживающие груз на крышке чемодана: ледобур, удочки или еще что-либо.

Юрий предложил идти по следу вперед ушедшей троицы, Николай его поддержал, а я присоединился к большинству.

Три корюшатника продвигались по кругу в обход им понятных опасных мест. Мы шли по следам, оставленным полозьями их саней, и увидели свежую полынью: кто-то из подледников проверял здесь глубину.

У автобуса я спросил одного из троицы:

- У вас двое искупались?

Он хихикнул и отрицательно покачал головой и ответил:

- Один, но два раза. Мы смекнули, что купальщику следует идти первым – ему-то все равно – он уже мокрый от первого купания.

Я нашел Женьку и спросил:

- У тебя есть газеты?

- Зачем тебе, на?

- Почитать, - ответил я.

- Да, пошел ты, - сказал Женька.

Сидя на чемодане, я снял второй бахил, вылил из него воду, свернул трубкой и оба бахила положил в чемодан. Затем я снял сапог с левой ноги и перевернутым положил на снег, чтобы изнутри стекала вода. Когда я отжимал носки, ко мне подошел Женька:

- Что же ты сразу не сказал, для чего тебе газеты?

Он принес штук пять газет. Одной  я протирал сапог внутри, другую обмотал вокруг ноги портянкой. Надел на газету отжатый шерстяной носок и воткнул ногу в сапог. Аналогично поступил и с правой ногой.

Как только закончились мои манипуляции, прозвучала команда:

- По местам.

Чемодан и ледобур с лыжами я поставил в багажник «Икаруса» и уселся на свое место. По ходу Женька поднатопил автобус, и мне мокрому ехать было тепло и уютно под песни Русского Шансона:

И пусть говорят - да, пусть говорят!
Но нет - никто не гибнет зря,
Так - лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, -
       Пройдут тобой не пройденный маршрут.

С одежды вода стекала в сапоги, и они опять начали хлюпать. При моем выходе из автобуса Женька спросил:

- Завтра поедешь?

- Не знаю, - сказал я.

Но утром без десяти пять я был на ногах. Поскольку куртка с меховым воротником и ватные штаны с лямками, защищающие поясницу от радикулита были еще влажными, я оделся полегче.

У кафе меня вновь приветливо встретила открытая дверь.

- Ну, все-таки решился, на?

- Вот газет принес тебе, вместо использованных.

- Стоило ли ехать ради этого? Брось за заднее сиденье к окну – может, кому еще пригодятся, на.

Впереди все места были заняты, и я сел на седьмом ряду. Мы еще не выехали из города, а один бывалый рыбак закричал:

- Женька, что это все сиденье мокрое.

Широко улыбаясь в зеркало заднего вида, водила прокричал в микрофон на весь автобус:

- Так это ж мой теска вчера купался, на, и намочил сиденье, можешь с ним поменяться.

- Да, ладно, - буркнул в ответ мужик в толстых ватных штанах и брезентовом плаще.

Ерши поймались, и только тогда я понял, что пойду на роковое место. Вчерашних напарников не было, да, я и не хотел никого брать в это гиблое место.

Шли сорок утренников – ночью подмораживало, а днем отпускало. Поэтому утренний путь не оказался сложным.

Я пробирался к своей вчерашней купальне по невысокой гряде торосов, изрядно подтаявших сверху и служивших более твердой опорой, чем обычный лед. Сани с чемоданом я вел за веревку левой рукой сбоку по чистому льду, а в правой - держал раскрытый ледобур, который в случае провала под лед смог бы послужить опорой для выкарабкивания из полыньи.

До места чудесного спасения я добрался достаточно быстро и без особых приключений. Я стоял на гряде торосов и смотрел на покрытую тонким ледком майну, которая находилась от меня всего в тридцати метрах. Она располагалась на какой-то более светлой полосе льда, тянувшейся почти параллельно берегу. Дальше на этой полосе виднелись елки метров через сто одна за другой, установленные профессиональными рыбаками. Я ходил прежде между этих елок, но не подходил к ним близко, предполагая, что там стоят сети. Сейчас же я подумал, что елки показывают подводную банку в виде хребта, вдоль которого течение сильнее, и лед, размываемый более интенсивными струями воды, снизу тоньше и меньшей прочности. – Вот когда я понял: что же тянуло меня к этому месту. – Я пытался найти ответ: почему я провалился на ровном месте, по какому ходил много раз и какое не вызывало опасения.

На ледовой поляне в гордом одиночестве я повторил вчерашний улов, но в обратный путь двинулся на полчаса раньше и веревку от саней чемодана держал всю дорогу на согнутом локте или в кулаке.

Гряда торосов, представлявшаяся незыблемой твердыней утром, преобразилась и кое-где рядом с обычной зияла черная манящая вода. Один раз санки с чемоданом стали юзом сползать в такую прорву, но я вовремя подтащил их к гряде, перенес мимо опасного места и вновь поставил на чистый лед рядом с торосовой грядой.

Спасительная гряда торосов закончилась, и я вышел на ровный лед, разделяемый на поляны остатками малых торосов или тоном и цветом покрова.

Примерно в километре от берега посреди светлой поляны я увидел свежую майну, а от нее след длинной метров десять, показывающий, как приятели тащили своего друга купальщика. Обойдя купальню стороной, я пошел по следам, идущим к берегу.

Я видел еще несколько мест, где купались подледники.

У автобуса, возможно, потому, что я пришел раньше многих и уверенный, что я поймал хорошо, Женька спросил:

- Хорошая ли у тебя рыба?

- Мелкой нет, - ответил я.

- Нужно два килограмма, на, для диспетчера.

- Давай пакет.

- Почем ты продаешь?

- Диспетчеру два килограмма подарю.

- Она бесплатно не возьмет, на, - сказал он и протянул пакет.

- Это подарок, - сказал я и добавил, - к восьмому марта.

- Давненько прошел женский день, на.

- Ну, а подарок сейчас с опозданием.

Корюшки я отсыпал на взгляд больше запрашиваемого.

- Возьми деньги, на, - просил Женька.

- Знаешь, Женя, это последняя поездка моя сюда. Через неделю лед будет совсем, извиняюсь, хреновым. Надо будет ехать в Зеленогорск, где еще метровый лед.

- Я согласен везти куда угодно, - заулыбался Женька

Все в нашем автобусе выбрались с гнилого льда благополучно, и мы отправились в обратный путь. Но проехав всего километров семь, «Икарус» остановился, и в переднюю дверь автобуса вошел рыбак – парень лет до двадцати пяти. Все бы ничего, но у пацана не было ни ящика, ни шнека, и стоял он на резиновом полу автобуса в серых вязаных носках. Он объяснил, что тяжелые сапоги сбросил в воде, так как с ними никак не мог выбраться из майны на лед. Женька из-под заднего сиденья достал старые кирзачи, а парень вместо портянок обмотал ноги моими газетами. Носки он отжал и сунул в карман мокрой куртки. Он так и добирался до дому. Позже Женька говорил, что парень вернул ему сапоги, да еще дал пару в придачу на случай подобного ЧП.

По шансону звучала «Надежда» с кавказским акцентом:

Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами – лишь вода,
Льдины и огни аэродрома.

И память освежила происшествие, когда оторвало льдину более чем с тридцатью автомобилями. Многие помнят, как катера со льдины отправляли рыбаков в Приморск. А льдина через день причалила к основному береговому льду, и машины выехали со льда своим ходом, правда не все.

Однажды в 3-х километрах от берега на 58-м среди льда да торосов я встретил доброго знакомого, которого не видел пять лет.

Пятьдесят восьмой – это сказка.
33 Воспоминания о моей маме
Вера Шкодина
Моя мама..     Она родилась в далёкой сибирской деревушке в еще более далёких двадцатых годах в семье уральского казака.
   Моя мама….   
Я могу рассказывать о ней   с болью сердца. С чувством вины за недостаток внимания, да и понимания тоже.. Я теперь так часто вспоминаю  о ней.
В семейном альбоме осталась её фотография,  там она , юная и строгая, в пёстрой кофточке  и с гитарой в руках.
         Пытливые, светлые, широко  распахнутые глаза, упрямый маленький рот и удивлённо приподнятые брови.                                  

Я смутно вспоминаю , как  будто  из немого кино, одну картинку, она наплывает на меня неожиданно и словно поглощает…
Моя рука крепко схвачена сухой и горячей ладошкой. Мы идём рядом, входим в строящийся дом.
Сверху летят стружки, длинные, пахнущие сосной, чуть влажные, весь земляной пол в этих завитках, они шелестят под ногами.
     Я смотрю вверх и пытаюсь  поймать падающие жёлтые пружинки, и мы обе радостно смеемся.
Сколько мне было тогда?
Три – четыре года? Мама уверяет, что я не могла  этого  помнить.
А я помню. И знаю, что вела меня за руку она, моя мама.
Тогда строился наш дом.
Её дом, дом  и её матери, дом  родителей.
         Порой мне кажется, что  я   инопланетянка и только что ступила  на эту землю.
Такими обжигающе яркими вдруг кажутся мне жёлтые листья на чёрном асфальте, которые так похожи на жёлтые звезды…
       И  тёплый  тополиный снег, сводящий с ума в начале каждого лета… и дождь, дождь, дождь!      
Какое это упоительное, сладостное чудо – земной дождь!
«Ты что с Луны свалилась?- часто смеялись надо мной в детстве.-
Спустись на Землю, тебе же будет  проще и легче».
      А я смотрю на фотографию своей мамы с прекрасным именем Татьяна и не могу оторваться.
Что связывает нас? Откуда эти чувства, будто я и она – одно целое?
«Мама, расскажи мне о себе»,- просила  я.
И  она как бы  продолжает…
        …Двадцатые годы…
Одиннадцать детей в семье.
Она – последняя.
В живых осталось только четверо, остальные умерли от болезней и голода.
Умер от туберкулёза и её отец,- весельчак, гармонист, завсегдатай всех свадеб и торжеств.
Она была самой младшей в семье.
Когда разъехались старшие, на её руках, пятнадцатилетней девочки, осталась семидесятилетняя мать.
 Уже в девятом она начала работать… учителем математики в пятых классах.
Её упросил директор: учителей не хватало, а математиком, она была незаурядным. Кроме того  играла на гитаре, фотографировала и сама делала фотографии, увлекалась физикой и астрономией.
 Мама показала мне фотографию её выпуска.
 Это был  1940 год…            
 Из 16 мальчиков  с войны вернулись  только четверо.
Не вернулся и её любимый.
Когда его забрали,  она пошла на курсы  медсестер.
Пошла в военкомат. Не взяли: старая мать на руках.
Горькие слезы бессилия и обиды.
   А между тем фронту  требовалась  помощь  тыла.
После работы  она шла  на колхозный ток и грузила зерно, зимой  - на заготовке  дров, летом – всем колхозом косили сено.             Имея коров,  сдавали молоко, масло, мясо со своих подворий.
Не  было слов об усталости, не было понятий – своё или чужое.
  Всем миром спасали страну.
 Она получила медаль за самоотверженный труд в тылу, но это потом, потом…
 Пришло время заводить семью.
 В их колхоз с фронта после тяжелого ранения прибыл молоденький офицер.
   Долго она сопротивлялась, сказывалась незалечённая сердечная рана.
 Но мать настояла: «Не век в девках вековать, а он плотничает, дом-то  совсем развалился, без мужской  руки не прожить».
Вышла.  Родила троих. Двух сыновей и девочку.
«На радость старухе», - повторяла.
     Долгие и тяжкие были эти годы, годы войны.
Но вот пришла победа. А мужчин в деревне все равно, считай, что нет. Один без ноги,  другой контуженный, третий – инвалид израненный.
     Работала в школе в две смены. И дома – хозяйство.
Иначе не прокормиться.  Вскоре умерла первая и незаметная помощница – мать.
 Отец её детей целыми днями на ферме или в поле.
Огород  - на ней, распилить дрова – дети с одной стороны, она – с другой.
    А зимы в Сибири такие долгие,  и такие  злые морозы.
Поленница должна быть внушительной, а дрова сухими.
 Дом – развалюха тепла не держал.
    И затеяли они стройку, да в послевоенное время, когда каждый гвоздь – на вес золота….»


             Моей  маме...
 Я дарю тебе звездный дождь.
В жизни каждого человека бывают звездные дожди, чистые, удивительные.
 Если не дни, то хоть редкие часы, полные  звездного света, или хотя бы минуты, пусть даже мгновения…
   Я дарю тебе звездный дождь, моя дорогая  мама.
Взгляни, его капли я принесла тебе в ладонях….
               …Я очень люблю дарить цветы.
Учителям тоже часто дарят цветы, особенно в сентябре или в мае, такая уж у них профессия.
                  Я представляю, как ей тоже приносили цветы.
Гордые гладиолусы, которые молчат даже тогда, когда ломаются их хрупкие стебли.
 Скромные гвоздики и печальные георгины, томные лилии и коварные красные розы, готовые даже в счастливые для вас минуты исподтишка выпустить свои шипы.
                 А я люблю жёлтые розы, жёлтые, будто с  опалёнными лепестками, с лепестками, сожжёнными по краям.
                 Это потому, что они  обожжены огнём, который у них внутри…


..Дом был построен. Половина была собрана из старого, из того, что не сгнило..
          Выросли дети, Разлетелись из гнезда. Старики остались одни.
Она умерла рано, едва дотянув до шестидесяти.
         Вся деревня  провожала её.
Редко кто не был её учеником.
         Последний её путь был устлан цветами осени.
Багровыми, оранжевыми, белыми, жёлтыми…
                                                                                                                       Стоит  удивительная, теплая, светлая ночь.
Полнолуние. Низкие колючие звёзды….
Такие яркие  звёзды бывают только осенью.
        Они тихо-тихо звенели, запутавшись в листве ясеней и тополей…
С тихим звоном ложились на землю опалённые звездным светом листья..
           В день учителя я пойду в школу с большим букетом цветов…
Я поклонюсь до земли великому званию – Учитель.
Для меня эта профессия – основа, фундамент всей нашей жизни, её
сути.
         А сейчас я стою на старом.  замшелом крыльце и дирижирую ночным оркестром.
         Деревьями, луной, звёздами.
Осенним миром.
          И музыка эта для меня, для тебя, для всего мира.
          И музыка эта о ней тоже…
34 Весенняя смута
Вера Шкодина
Антонида отпустила детей с последнего урока, устало присела к окну.
 Ну вот и   весна.
 Наползал вечер. Сизые сумерки заволакивали школьный сад почти непроницаемой пленкой.
Она вынула из стола спички, подкрутила фитилек в лампе, зажгла. Задумалась.   
Учебный год подходил к концу. Уже подсушивало солнце горячим своим дыханием оттаявшую землю.
 А снег можно было увидеть, ну разве где-то в лесу, в тенистых ложбинах, да под кучей навоза.
- Тоже, ждет очереди, тот навоз, - мрачно подумала Антонида. – И когда ж его вывезет муженек, со своей посевной. Не допросишься. Придется, видно, с детишками, в выходной. Потихоньку, на тележке.
Вздохнула, потянула со стола тетрадку.
  Прямо над окном провисла ветка старого, черного в вечерней мгле, клена. Антонида протянула руку, тронула шершавые молоденькие листочки.
 Вспомнила вчерашнюю экскурсию в лес.
 Целая поляна подснежников – мохнатых, уже раскрывшихся, белых, желтых, голубоватых. И отца пятиклассника , Сурена, с букетиком. Усмехнулась. Странно он на нее смотрел тогда.
 Антонида зябко повела плечами, закрыла окно, прибавила фитиль в лампе.
  Пришел перед самой экскурсией.
 Она извинилась, мол, так и так, ухожу. Он и говорит:
- Вы не возражаете, если и я с вами? Давно хотел в лесу побывать, вдохнуть весны. Все дела”. Антонида пожала плечами:
- Родителям всегда – пожалуйста.
И не по себе вдруг стало. Шли. Молчали. Сначала – улицей, сквозь разные переглядки.   
 Потом – первым околком, сквозь молодняк, по широкой, полузаросшей лесной дороге.
Антонида разозлилась на себя. Заговорила о том, о сем. Спала неловкость. И голова – кругом.
 То ли от свежей зелени, то ли от ветра весеннего, то ли от сладкого духа подснежников.
 Гвалт по всему лесу, аукаются дети, засыпают вопросами. В горелки играли. Он- тоже.
 - Антонида Семеновна! – подскочила потом бойкая Ленка,  Игната внучка. - А давайте в палочки-застукалочки.
 Антонида водила. Всех уже застукала, а его нет. Подумала: “Наверное, за канавой.” Побежала – никого. Вдруг кто-то тихонько за плечи дотронулся.
Он.
-А вот я вас и «застукал».
  Оглянулась Антонида, засмеялась и покраснела вдруг. Запомнила она его руки на своих плечах. Теплые, ласковые, сторожкие. И потому теперь то захолодит в груди, то отпустит, и сердце – тук, да тук.
  - К вам можно? – отчетливо раздалось вдруг в пустом классе. Антонида вздрогнула, медленно повернулась. Он стоял в дверях и чуть улыбался.
“Легок на помине” – пронеслось в голове.
- Вот шел мимо, увидел свет, - весело заговорил парторг.
 Антонида справилась с собой, поднялась, заспешила.
  - Проходите, проходите; присаживайтесь, да вот сюда, - пододвинула стул.
  - Ничего, ничего, - не беспокойтесь, - улыбнулся он знакомой, торопливой улыбкой.
- Как дела моего сына?
- Дела у него, - протянула она, задумываясь, - да вот разве с русским. Такие, ну, типичные ошибки, влияние, - споткнулась она, подыскивая нужное слово, - влияние родного языка. Ему читать надо. Надо больше читать!
- Читать, - улыбнулся, - и оживленно добавил, он не читает, он – глотает!
- Вот, - деловито нахмурилась Антонида, - все они.
А надо читать, учиться правильно читать.
  И замолчала, вдруг наткнувшись на глубокий, пристальный его взгляд.
- Спасибо, - внезапно смутившись, отвел он глаза, - спасибо. Я, наверное, пойду. 
 - Да я тоже ухожу, - поднялась Антонида и взялась укладывать стопку тетрадей в объемистый портфель.
- Бедная женщина, - шутливо схватился он за голову. - Какие тяжести! Нет, нет, я не позволю вам надрываться. Или я не мужчина! Забрал у нее портфель.
  Да я каждый день такой  тащу, - улыбнулась Антонида.
  “Интересно с ним и легко, - внезапно подумала она, - такой воспитанный. А мой-то, и в дверях первую не дотямает пропустить, не то, что там. Про ведьм, вишь, детям небылицы плетет.”
И тут же другой голос затосковал: “А кто ж его научил-то, дед старый, неграмотный? Без матери ж рос-то, - вздохнула, - Чего уж там. Какой разговор?”
Заныло в душе: “Порхаю, ровно стрекоза. А дома трое, да мать старая. И что душу-то бередить. Соседи, как идешь, случается, с ним-то, так и зыркают. Как до сих пор самому не донесли, вот уж диво. Все языки уж поди поизмяли. Который раз провожает, ровно в городе, не подумает…”
  - У Вас сколько детей? – внезапно услышала она.
- У меня? – удивилась Антонида, усмехнувшись. – Трое. Два сына да дочка.
  Он помолчал и добавил тихо:
- Сын – хорошо, когда сын, а двое - счастливая мать, -  улыбнулся грустно, взглянул на Антониду, - хорошо, когда двое, - счастливый отец.
   - Да, уж, куда, как счастливый, - помрачнела она.
- Это бригадир Николай, да?
  - Он самый. А что? – с усмешкой покосилась Антонида.
- Ничего, я это просто уточняю, вы извините.
  - Чего уж извинять. Он и есть. Что, небось, разругались?
Взял он ее руку, поднес к губам, легонько подул, - а руки холодные.
Взглянул прямо в глаза – серьезно, требовательно. Поплыло все вокруг. Рванула Антонида руку, попятилась, ткнулась в ворота.
  - Подождите! – резко остановил он и тихо добавил: - Попрощаемся.
Подошел, посмотрел, а в глазах – боль. Замерла Антонида.
  - Ну что вы? – шепчет, - Что вы? Не надо…
- Что не надо? – вспыхнул он и отшатнулся.
У Антониды перехватило дыхание. Она замолчала, потом подошла и отчаянно ткнулась губами куда-то возле глаз. Он вздрогнул, подхватил ее, поцеловал. Вырвалась, убежала. От самой себя.
 Потом ужасалась: “Как же я, зачем?! - И вдруг обожгло, - и Леник, пропавший без вести в этой войне проклятой, на прощанье тоже в глаза целовал.
 К разлуке это. К разлуке.” 
  Запружила, заметелила смута в душе, всколыхнула устоявшееся, привычное. Даже всегдашнее раздражение против мужа сменилось тревогой и жалостью. На улице весна пробудилась, а на душе – наледь, сцепило, изломало всю.
- Влюбилась, что ли в этого чужака, - со страхом думала Антонида про себя, - Ой, не дай бог! Хоть и невесть счастье какое с Николаем, а все сама себе хозяйка. А тут. Ой, хоть бы не сотворить чего! Что люди скажут? - испугалась она вдруг, заворочалась, придвинулась к горячему, раскидавшемуся мужу.
 Он сонно завозился и затих. И снова вспыхнули проникающие, дерзостно-черные, непонятной тревогой полные глаза осетина.
“Что он мне, - тоскливо думала Антонида. - Заблажила! Курам на смех, да людям на зуб. Нет, будет! Любила одного и хватит, схороненная та любовь, и никто про нее не дознается. И где же он сейчас,в какой земле лежит, Леничка мой? Нет его больше!
Поплыли, всколыхнулись слезы – обида, за любовь свою молодую, загубленную, за судьбу горючую, неласковую.
Теперь вот, злюка я и только. Мать родная затуркала, неласкова, да неласкова. А где ж она бывает по заказу, ласка-то? В себе, что камень не сдвинуть. Как плита могильная, под которой он, один он, Леничка мой.”
    Слезы текли свободно, все тело будто набухало теплой, давно жданной влагой. Антонида уже не вытирала их, изболевшая душа ее успокаивалась, затихла. Поплыли привычные думы, заботы: “Завтра бы надо к Винникову сходить, заболел что ли, два дня уж в школе нет.
 Николаю, - вздохнула, заботливо поправив на муже съехавшее одеяло, - шубенку починить надо, стыдно от людей, замухрыжкой ходит.
 Вовка что-то по русскому на четверки съехал, математика у него, как всегда - о,кей, как он сам говорит, тут уж в меня пошел, – улыбнулась, - А русский подтягивать надо.
 Саньке на платьице набрать.
В город надо, в выходной, туфлешки бы купить да матерьялу б на наволочки. Завтра опять опару заводить, хлеб кончился.
Ох, спать надо.”
35 Старая добрая сказка
Евгений Терёхин
Жило-было на свете Добро. И село оно как-то раз в маршрутку. Заплатило за проезд, огляделось, а вокруг разные таблички да надписи висят. У водителя — ярлычок с большим кулаком и надписью: «Скажи мне, что я неправ, и я скажу, кто ты». Поежилось Добро и отвело взгляд на другой ярлычок, а там: «Говори громко или проедешь мимо».

Взглянуло Добро на водителя — мужик с суровейшим лицом, мощными надбровными дугами и ручищами как у водителя K700. «М-да... подумало Добро, — все в этом мире полагаются на силу. Сила их — бог их».

А тут еще какой-то пьяный гражданин, войдя на остановке, хлопнулся на сиденье прямо рядом с Добром и примял его к стенке своим толстым задом.
«Да... не осталось на земле места Добру», — подумало Добро, вмятое в борт маршрутки.

Но тут пьяного гражданина так тряхнуло на кочке, что тот икнул, чихнул, и, извините, опустошил все содержимое своего желудка — прямо на Добро.

Не стерпело тут Добро да как отпихнет мужика от себя с криком: «Что за идиот!» Слетел мужик с кресла и растянулся в проходе. А Добро вскочило да давай громко возмущаться. Но тут же осеклось — вдруг стало ему понятно, что оно уже не Добро.

«Кто же я теперь?» — с дрожью подумало Добро, но сердце безошибочно подсказало ему, что Добра в нем уже не осталось. И так нестерпимо стало Добру, что, оно, тяжело опустившись на кресло, стало умирать. Вот еще немного и не останется на свете Добра.

Сидит Добро, умирает, а перед глазами надпись: «Скажи мне, что я неправ, и я скажу, кто ты».

- А вы неправы, — вдруг сказало Добро к водителю, надеясь, что тот скажет ему, кто же оно.
- Вполне возможно, — неожиданно мягко ответил водитель и улыбнулся. — А кто из нас всегда прав?

Опешило Добро от такого ответа, а водитель продолжил:

- Я всегда людям доверяю. Иные забывают дома деньги, обещают потом занести, я всегда верю... И знаете — всегда приносят. Рано или поздно, сами или передают через кого-то. Я тут уже на маршруте почти всех знаю. Постоянные клиенты. И это хорошо, когда все всех знают. Людям всегда нужно доверять, даже если на это нет оснований.

- Да-а?? — удивилось Добро, — вы так думаете?

- Конечно.
- Всего хорошего, приходите еще, — бросил водитель вдогонку выходившей на остановке женщине.
- В наше время нужно верить в добро. Помните, как в сказках. Добро всегда побеждает зло. Как-то раз подвозил двух девушек и говорю им: «Надо надеяться, надежда умирает последней», а они мне: «Что вы такое говорите? Надежда не умирает вообще!» Вот и научили меня уму-разуму. Надежда не умирает вообще.

Сидит Добро, заслушалось — водитель наговорил еще кучу всего такого. И как же захотелось Добру обнять да расцеловать этого мужика, да только неудобно как-то. Но кто же повесил сюда этот ярлык?

- А кто вам этот ярлык сюда повесил? — спросило Добро.
- Да это я, — ответил мужик и немного помолчал. Знаете, человек всегда подвешен между двумя крайностями. Одна крайность говорит ему: «Мир зол, чтобы выжить нужно полагаться на силу. Добро — сказка для наивных. Нужно выживать. Если не будешь ходить по головам, тебе сядут на шею». Но как бы ни старался убедить себя человек в правильности такого пути, душа все равно говорит: «Лучше доверяй, даже если тебя обманут», «Лучше останься обиженным, чем самому обижать», «Даже если все вокруг плохо, это не повод черстветь, грубеть, терять надежду и становиться циником», «Добро побеждает зло».

- Правда? — со слезами на глазах проговорило Добро и стало воскресать.
- Правда, — ответил водитель.

И с этими словами оттаяло сердце Добра, и сделалось ему вдруг так тепло, что не осталось в нем ни капли зла и обиды. Наклонившись к развалившемуся на сиденье пьянчуге, оно сказало:

- Прости, друг.  Был неправ. Видно, все же есть на свете место Добру, пока кто-то готов хранить его даже в ущерб себе.

При этих словах пьяный мужик приоткрыл глаза, посмотрел на Добро, и, достав из кармана грязный, сморщенный, сопливый платок, стал обтирать им заблеванное пальто. Дернулось было Добро, но не отпрянуло, не отодвинулось брезгливо. Оно только улыбнулось и решило остаться самим собой.
 
36 Многоточие...
Заза Датишвили
 Я... любил многоточие...
 Чуть заметные следы, прокравшейся  рядом, 
 мимолетной  мысли...
 Любил...
 За недосказанность...
 За приглашение - сопереживать...
 За  очаровательность интриги...
 За готовность - вздохнуть вместе...
 За легкий свет грусти...
 За протяжность  чарующего мига...
 За спасительную паузу,
 Приводящую сердцебиение в норму...
 Я любил многоточие
 За  мягкость нрава...
 За задумчивость ума...
 За сияющие  три жемчужины в словах - «Да...» и «Мой...»
 Я говорил - «Люблю тебя...» и знал:
 Без многоточия это молитва станет  похожей  на окрик - «Стой!Стрелять буду!»
 ...Я бы измерял чувства многоточиями, не ограничиваясь тремя...
 Тем больше точек
 Чем выше - страсти...
 Чем глубже -  драма...
 Чем ярче -  любовь...
 Чем больнее - слово...
 Чем острее - нож...
 Чем злее - правда...
 Чем смертельнее - яд...
 ...Наша любовь, похожая на многоточие,
 Последними песчинками  утекает 
 Сквозь  пересохшее горло...
 С небесного - «Бог...»
 К  преисподнему - «Уйди...»
 И я ненавижу многоточие...
 За тайный подсмысл...
 За предрешенность, закованную тремя цепями...
 За три укуса гремучей змеи...
 За безысходность...
 За стук одиночества из будущего...
 За знаки агонии...
 За уродливую безликость...
 За  похабный шепот смерти...
 За пожимание плечами: «А что я могу сделать...»
 Многоточие...
 Маленькие черные дыры, возникшие  на  бумажном  негативе  ночного  небосвода,
 Обрекшие на вечное рабство твоего тяготения...
 Слово «Нет», надев  черное ожерелье из многоточия,
 Превратится в надменную,  бездушную даму...
 И тогда...
 Я лягу на крест...
 Сколоченный
 Бревном мучительного бремени...
 С перекладиной из бессонных ночей...
 ...Многоточие,  примерив  красный капюшон, 
 Обернется  в  корявые, ржавые  гвозди...
 И, впиваясь в плоть,  колокольным  многоточием 
 Начнет  привычное дело
 По распятию Истины...
 Первый - в левую...
     Второй - в правую...
         Третий - к окровавленным, слабым ступням...
 Боль, многоточием растекаясь,
 Лишит способности
 Кричать...
    Думать...
       Бороться...
 Лишь тихий бой угасающего разума
 Мигнет упрямым многоточием...
 Люблю...
    Люблю...
       Люблю...
37 Удивительная Барселона!
Екатерина Тюшина
      
       Как и большинство туристов, приезжающих на испанские курорты,  мы отправились на экскурсию в знаменитую на весь мир  Барселону. Сопровождающий нас в поездке  экскурсовод, всю дорогу рассказывал об исторических событиях, которые происходили на этой древней земле.  И с особой любовью  говорил о провинции Каталония, по  территории которой мы ехали. А когда показался  пригород Барселоны, то с восторгом объявил, что мы въезжаем в самый красивый в мире город. Мы же скептически отнеслись к его дифирамбам, так  как,  глядя в окна, видели только  высокие бетонные заборы каких-то промышленных предприятий, из-за  которых торчали нещадно дымящие трубы. Зрелище явно не отличалось особой красотой. И только, когда  мрачные строения остались позади и перед нами, наконец-то, возник настоящий город, только тогда  мы поняли, что  Барселона действительно заслуживала того восхищения, с  которым о ней говорил экскурсовод.

       Барселона является столицей Каталонии. А Каталония - это  самостоятельная  автономная область на северо-востоке Испании. Но так было не всегда. В далеком прошлом  Каталония подвергалась нашествиям разных народов. Какое-то  время она являлась финикийской колонией,  затем карфагенским поселением и  римской провинцией. Долгое время находилась  и под гнетом  арабов. Но с восьмого  века Каталония вошла  в Испанскую марку, так в то время назывались территории, относящиеся к Испании. В двенадцатом веке объединилась с Арагоном, а в пятнадцатом -  вошла  в единое Испанское королевство. Именно с этого времени Каталония стала самостоятельной автономной областью, а ее   столицей была выбрана   Барселона.

       Барселона считается очень древним городом, ее возраст составляет более 2000 лет. Летопись Барселоны начал писать в 237 году до н.э. знаменитый полководец античности Гамилькар Барка, который разбил свой военный лагерь на узкой береговой полосе у подножья горы Монжуйк. Соратники полководца предложили назвать это место в его честь (Барцино) или “Молниеносный” (в переводе с финикийского барка - молния) и он согласился. Так был основан город Барселона, ставший впоследствии одним из самых важных городов на Средиземном море.

       Расположена Барселона на северо-востоке Иберийского полуострова, на берегу Средиземного моря. Кроме того, что Барселона является  портовым городом,  этот  древний город имеет очень необычный облик. От представителей разных народов,  проживающих на территории Каталонии, от каждого времени, здесь  остались свои памятники, сохранившиеся  в старой части города.  Вот с  этими и другими уникальными архитектурными постройками мы и познакомились во время экскурсии.

       Въехав в старую часть города,  наш автобус остановился в Готическом районе города. Здесь сохранились свидетельства римского присутствия: колонны,  жилые здания и захоронения. Со средних веков сохранились: Собор Святого Креста и Святой Евлалии, в частности часовня Святой Люсии и церковь Сант Пау дель Камп. Кафедральный собор строился около шестисот лет (13-19 вв.) Собор представляет собой необычное средневековое сооружение с широким  входом, а его главной достопримечательностью является  высокая и ажурная центральная башня. Силуэт собора довершают небольшие боковые башенки и колокольня. Но всеобщее внимание привлекает  статуя покровительницы Барселоны – «Святая Евлалия» с крестом, которая красуется  на центральном  шпиле собора.

       Полюбовавшись собором, мы  продолжили экскурсию по старому городу. Осмотрели   сохранившиеся  великолепные  дворцы графов Барселонских и  башню короля Мартина, построенные в 14-16 веках. А поскольку Барселона является  не только столицей Каталонии, но по-прежнему  остается  и морским портом, то  нашему вниманию был представлен  и храм «Святой Марии Морской» -  заступницы барселонских мореходов. На территории старого города раскинулся знаменитый Парк Цитадели, где находятся Парламент Каталонии и зоопарк Барселоны.

       Наиболее яркой и  интересной страничкой нашей экскурсии по Барселоне стало знакомство с  архитектурой в стиле каталонского модернизма, воплощенной в жизнь гениальным  архитектором Антонием Гауди. Уже при первом взгляде  на его творения,  становилось  ясно,  что  они  очень отличаются  от общепринятых строительных сооружений и  местами напоминают   какие-то  кошмарные и фантастические видения.

       К первым работам Гауди в Барселоне относятся фонари на Пласа-Реал (Королевская площадь), дом Висенс и павильоны усадьбы графа Эусеби Гуэля. Встреча с  Гуэлем стала своеобразным талисманом для Гауди.  Граф  стал его близким другом и покровителем. Он финансировал большинство фантастических проектов архитектора, предоставляя ему возможность самовыражаться в строительстве.

       Одной из первых серьёзных работ по заказу Гуэля, помимо павильонов, стала постройка дворца вблизи бульвара Рамблас. Дворец Гуэля был построен на небольшом участке земли, но Гауди сумел построить здание с очень сложным внутренним объёмом, украшенное многочисленными коваными элементами. Поражает своей красотой  и Парк Гуэля, разбитый по проекту Гауди вокруг дворца. Он представляет собой сочетание садов и жилых зон. Наиболее замечательным уголком парка является центральный вход с двумя совершенно фантастическими по форме домиками. Парадная лестница с фонтанами ведёт в зал, известный как «Зал ста колонн». На нижней площадке лестницы помещён любимый персонаж Гауди - мозаичный Дракон, средняя площадка украшена медальоном с каталонским флагом и головой змеи, а на верхней террасе находится длинная, изогнутая в форме морского змея, скамья.

      Сегодня на  территории усадьбы Гуэля находятся - библиотека Барселонского университета и Дом-музей Гауди. Он был открыт в его бывшем особняке в 1963 году и содержит образцы мебели из дома Бальо и дома Мила, созданной Гауди.

       Строительство дворца принесло широкую известность Гауди. Немногие из богатых людей в то время рискнули  доверить  строительство своих   домов  этому архитектору.  Но  тот, кто ему поверил, не проиграл. Ибо сегодня творения великого Гауди, наряду с другими древними архитектурными строениями, стали главной достопримечательностью Барселоны.

  Следующим сооружением, построенным Гауди, стал Дом Бальо (иногда дом  называют «Батло» или «Батльо»), который  на первый взгляд напоминает какой-то нереальный сказочный экспонат. Местные называют его «Дом костей». В нем действительно узнаются образы костей и внутренних органов разных существ. Крыша дома покрыта арками, что создает ассоциации со спиной дракона или динозавра. Согласно общепринятому мнению, округлая деталь слева от центра, заканчивающаяся башенкой с крестом, представляет собой меч Георгия Победоносца, вонзенный в спину дракона.

       По окончании  работ по строительству дома Бальо Гауди получил заказ на строительство  дома Мила. Это здание называют «Каменоломни». Свои идеи в строительстве этого дома Гауди черпал из природы. Особенно его вдохновлял вид гор Монсеррат, расположенных недалеко от Барселоны. На вершине горы Монсеррат находится одноимённый монастырь, известный своей скульптурой «Чёрная мадонна» - это место паломничества всей Испании. По аналогии, на крыше дома Мила предполагалось установить скульптурную композицию Богоматери с Младенцем. Однако домовладелец отклонил этот проект. Осталась лишь латинская надпись, расположенная волнистой линией по всей длине фасада.

       Глядя на эти сказочные дома, нам казалось, что жить в них просто невозможно. Но присмотревшись, мы увидели, что на многих балконах в горшках растут цветущие растения. А  на одном вычурном балкончике в плетеном кресле сидел пожилой мужчина.  Сложив руки на перила,  он с невозмутимым видом взирал сверху на многочисленные толпы любопытствующих туристов. И если для приезжих эти дома выглядели как экзотика, то для него это было  обычное жилье, где прошла вся его жизнь.

       Но самой главной достопримечательностью Барселоны является собор Саграда Фамилиа или Храм Святого Семейства. Эта базилика, спроектированная великим архитектором Антонио Гауди,  является произведением уникального архитектурного искусства, которым можно любоваться бесконечно.

  Строительство Храма началось в 1882 году. Но вначале Гауди не участвовал в этом проекте. А когда в 1883 году строительство поручили ему, то он полностью изменил дизайн здания. Строительство продвигалось очень медленно и когда архитектора спрашивали: «Почему же так медленно идет строительство?», то он отвечал: «Мой клиент не спешит», - имея в виду Бога.

  К сожалению, к моменту внезапной смерти Гауди, он  был сбит на улице трамваем, были построены только фасад и одна из башен храма. Некоторое время строительство не велось.  Но каталонцы решили достроить собор и для этой цели постоянно собирали  пожертвования.

  После смерти Гауди строительство храма возглавил его ученик и соратник Доменек Сугранес. Ему удалось завершить отделку трех оставшихся колонн. Во время Гражданской войны в мастерской Гауди произошел пожар, который уничтожил основную часть его записей и чертежей. В 1944 году строительство храма, приостановленное в военные годы, возобновилось, но новым архитекторам пришлось приложить много усилий, чтобы разгадать идеи и замыслы великого мастера, так как часть документов после пожара восстановить  не удалось, а часть идей  Гауди  держал в своей голове. 

        Хоть и медленно, но строительство все-таки продолжилось и ведется поныне. Сегодня  большая часть собора уже построена, а сам  Храм Святого Семейства является образцом каталонского модернизма.

  Это пятинефный храм с тремя фасадами:

 - Фасад Рождества  рассказывает о рождении Иисуса Христа. Он состоит из трех порталов: Милосердие – этот портал посвящен Иисусу Христу; Надежда  - в честь святого Иосифа;  Вера – портал посвящен  Марии. А башни символизируют собой двенадцать апостолов.

 - Фасад Страстей Христовых символизирует последние дни Христа перед смертью.

 - Фасад Славы посвящен роли человека в сотворении мира: здесь представлена его история создания, семь благодетелей и семь смертных грехов, рай и ад.  Строительство фасада Славы  и центральной колокольни еще продолжается.
С постройкой центральной башни церковь должна стать самой высокой в мире.

      Передняя часть апсиды* посвящена Святой Деве. Внутри здание состоит из клуатра**, объединяющего все фасады, часовни и ризницы***, нефа**** и трехнефного трансепта*****, а также склепа, находящегося в нижней части храма.

      В 2005 г. творение Гауди было внесено в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. В 2010 году храм был освящен и получил официальное звание Малой папской базилики.

      Окончательное строительство храма согласно данным правительства Испании будет завершено только в 2026 году.

      Кроме Храма Святого Семейства мировым наследием ЮНЕСКО также являются и другие творения Антонио Гауди: дом Висенс, парк Гуэля, Дом Бальо («Дом костей») и дом Мила («Каменоломни»).

      Многочасовая экскурсия по Барселоне закончилась знакомством с уже  более  современными постройками. Это были, в основном, монументальные сооружения из бетона и стекла. Очень красиво смотрится здание банка, сделанное из черного стекла, в котором отражается вся уличная жизнь города.

      Внушительно выглядит и стадион, на котором проходят не только местные, но и мировые соревнования по футболу и другим видам спорта. В 1992 году Барселона принимала здесь летние Олимпийские игры. В 2004 году проходил Всемирный культурный форум. В марте 2010 года Барселона стала столицей Средиземноморского союза, в который входят 43 страны. В 2013 году в Барселоне проходил чемпионат мира по водным видам спорта.

      Новые  постройки  органично вписались в общую архитектуру города  и  барселонцы  гордятся ими также, как и архитектурными сооружениями  старого города  и особенно  творениями Антонио Гауди. 

      Барселона знаменита не только удивительными соборами, домами и памятниками. Здесь жили и  творили не менее удивительные люди: художники Пабло Пикассо и Сальвадор Дали, писатель и нобелевский лауреат Гарсиа Маркес, оперные певцы Монсеррат Кабалье и Хосе Каррерас и, конечно же, архитектор Антонио Гауди, чьи творения стали визитной карточкой Барселоны.

      Тот, кто хоть однажды увидел Барселону, не забудет ее никогда. Эта  удивительная Барселона навсегда вошла и в мое сердце.




Апсида* - Восточная часть храма, как правило, выполняется в виде архитектурного элемента, который имеет вид выступа, перекрытого полукуполом или сомкнутым полусводом. Апсида раннехристианской базилики, как правило, имела вид цилиндра со сводом в форме полусферы, который символизировал небесный свод.

Клуатра** - (закрытое место), типичная для романской и готической архитектуры крытая обходная галерея, обрамляющая закрытый прямоугольный двор или внутренний сад монастыря или крупной церкви.

Ризница*** - место в алтаре или отдельное помещение при христианском храме для хранения богослужебного облачения священников (прежде всего риз) и церковной утвари (священных сосудов).

Неф**** - вытянутое помещение, часть интерьера (обычно в зданиях типа базилики), ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих его от соседних нефов.

Трансепт***** - («ограда») - поперечный неф в базиликальных и крестообразных по плану храмах, пересекающий основной (продольный) неф под прямым углом.
38 Черное море моё
Шарай Денис
                                       

 
             Мне было всего 8 месяцев отроду, когда я впервые попал в ласковые объятья Черного моря. И с тех 
давних пор   его горько-солёная капелька навсегда обосновалась в потаённом уголке моего сердца…
Как бы не был я занят, но несколько раз в году я непременно вырываюсь из шумной суеты столицы ( хоть  на  несколько дней !) - повидаться с морем.
А встречать рассвет на морском берегу  в самом начале лета стало моей излюбленной традицией…
                 Я прихожу на берег рано, когда медленно гаснут яркие звезды  на постепенно бледнеющем южном небе.
Небесный купол кажется гигантским, хрустальным  светильником, прячущим где-то в своей бездонной глубине сказочный разгорающийся огонь.
                  Линия горизонта еще проступает неясно, как бы  завуалированная кисейной дымкой.
                 А море, впитавшее за короткую знойную ночь и серебро лунного сиянья, и бриллиантовую яркость созвездий, и дурманящий аромат магнолий, еще нежится в предрассветной прохладе, томно лаская золотой песок пляжа легкими касаниями изумрудных волн…
                 Но вот кисейная мгла на востоке розовеет;  розовые тона набирают мощь, оттенки цвета играют и переливаются перламутром, всё больше и больше заполняя пространство неба.
                 Полной грудью, всем своим естеством  я вдыхаю прилетевший из  самых глубин морского простора  соленый  бриз,- это чарующее дыхание моря…
                Зеркальная гладь воды нежно колышется во власти ветерка…
                Пора!
Я спешу навстречу шаловливым волнам и отдаюсь их ласковым объятьям. Волны бесстыдно и жадно приникают к каждой клеточке моего тела, обволакивая одурманивающей истомой…
               Душа моя наполняется восторгом и радостью.
Я заплываю далеко, - берег едва виден. Ложусь на спину, ощущая под собой всю безграничную мощь морской бездны, которая как могучий атлант держит меня наплаву.
                Мои глаза закрыты в блаженстве…
А солнце уже воцарилось  на  безоблачном небе и  обжигает мое тело  жаркими прикосновениями лучей, не давая открыть глаза слепящим потоком света…
                И в этой блаженной дремоте я сливаюсь  в  единое целое с властной стихией моря и света. Расслабленное тело как бы ощущает сквозь громадную толщу воды покоящиеся на морском дне остовы кораблей, а  галдящие над моей головой стаи  черно-белых  чаек кажутся
мириадами ярких бабочек с ажурными филигранными крыльями, порхающими  в голубом просторе моря…
                  Стараясь стряхнуть с себя это волшебное наваждение, я стремительно  плыву к берегу, безжалостно рассекая сверкающую золотом гладь моря.
                  Но в приближающихся очертаниях стоящих у причала яхт, мне, одурманенному солнцем и морем, всё еще мерещатся  древние разбойничьи галеры, а силуэты современного города словно прячутся за колеблющейся как мираж в утреннем знойном мареве старинной крепостной стеной…
                  Из открывшейся пляжной кафешки разливаются над морем хитовые мелодии, но зачарованному сознанию  в них слышится пронзительное пение  средневекового муэдзина, приступившего к  утреннему  азану…
                   Но вот чары постепенно ослабевают…
                  Я выхожу на берег, чувствуя во всем своем  забронзовевшем  теле необыкновенную легкость и бодрость.
                  Моё очередное свидание с Черным морем состоялось.
39 Преодолеем
Сыровъ Алексей
Степенно
...................................



         Мне не важно, где жить… на Родимой Земле…, лишь бы Духом держаться. Здесь важнее кем быть, кем в Душе оставаться. Держа Тебя за руку, Я…, мы всё пройдём. Вместе. Преодолеем. Мне не важно, как жить…, только б рядом с Тобою… – так, уцелеем.

         Неприкаянный, позабыв свою суть, скитаюсь по Родине…, спешу непрестанно к иллюзорной мечте, запинаясь местами о войны. Слезою тоски окроплю Твою позабытую старь, Матушка…, знай, что Я помню. Угрюмо взгляну на завалы "виновного" кирпича, что кровью застывшей разбросан по весям избитым. Там же, низложены колокола… – ныне во вне. Их сУдьбы, как и моя – без нас переплавлены, слиты…, звенеть теперь многие будут в суме.
Где он – перезвон ярых лет? Где же звонарь-глашатай? Провожаю их взглядом за грань – от туда возврата нет.

         ЛЮДИ! – кричу, – Люди…, где вы? – шепчу. Я себя осмотрю: – Вы, что, без чувств (?)… или нЕмы?

         По себе…, волной лихолетья пройду – встрепенусь лихорадкой, вздыбя сломанных копий щетину, и тут же во тьме, меж раздоров…, возможно, очнусь. Должен. Как Я уснул (?), связь поколений отринул? Со мной всё ли в порядке (?), Я же вижу, на ложе лесть! Как же меня – по рукам и ногам…, как в силок затолкали украдкой (?), выбили кривдой, как пыль из меня мою Совесть, сдавили плитою суждений Честь?!
Те немногие, кто Ведает тут…, но величие чьё позабыто, во мне уже не суетясь, тенЯми бредут и скорбят...
Человеки... Привыкли ко многому…, вняли. Ждут.

         Держи меня крепче Матушка…– Русь. Знаешь, конечно…, бросать нельзя, и Тебе без народа… – жизнь не милА, и Я за Тебя.. держусь.

         Потому что люблю…

         Потому что…, Тобою живу…

         И, конечно, подняться с колен.. помогу…

         Я вытеку миром на улицы городов, разолью наши песни в полях на раздолье. Сквозь лесА в деревенской глуши, с упоением, Душою Твоей разойдусь. На воде обниму Тебя взглядом – умоюсь. Ночью, явлюсь путеводной звездой. Пролетая в обители ветра – дышу Тобою.
Милая Матушка…, радуюсь о Тебе сквозь века.
Обо мне дорогая не плач, буду верен, хоть прошёл через смерть и голь…, хоть и прочили мне забвенье.
Обнимаешь меня, невзирая на шрамы границ, позабыв про постылую боль.
Я же… благодарю… и целУю Тебя… – Русскую Землю.

…

         Мне не важно, где жить…,
                                                важно…,
                                                           кем статься.
         Лишь бы.. держать Тебя за руку, Я…,
                                         мы.., всё пройдём.
         Преодолеем.

         Мне не важно, как жить,
                                только бы рядом с Тобою.
         Вместе мы мир сбережём,
                                                мы... уцелеем!
40 Настенька
Владимир Волкович
Дул холодный весенний ветер, насквозь пронизывающий драную шубейку.
Днём солнце уже припекало, а к вечеру становилось прохладно и лужицы, образовавшиеся от натаявшего снега, слегка прихватывало ледком.
Настя, настороженно оглядываясь по сторонам, не увидел бы кто, рыла тяжёлой большой лопатой неподатливую землю. Она искала оставшуюся с осени в земле картошку. Сегодня не везло — за час тяжёлой работы, от которой ломило спину, только две, тронутые морозцем картофелины, желтеющие в призрачном лунном свете на дне ведёрка.
«Всё, хватит, пора домой, а то завтра рука будет болеть, и учительница опять станет выговаривать, что пишу, как курица лапой, — подумала Настя».
Старый, покосившийся дом, построенный ещё прадедом, встретил её одиночеством и холодной неприветливостью. Этими ощущениями была наполнена и вся её десятилетняя жизнь.
Интересно, приедет сегодня мать или нет? Настя тщательно промыла картофелины, опустила их в ковшик с водой и поставила на электроплитку.
Электрик грозился отключить электричество за неуплату, тогда совсем худо будет.

Стукнула входная дверь. Мама! Настя выскочила в сени встречать.
– Настюшка, ну как ты тут без меня? — Чуть нараспев, как всегда, когда была выпившей, заговорила мать, обнимая дочку, — не скучала?
– Скучала, скучала, мамочка, — Настя ластилась к матери.
– Ничего, сейчас с тобою кутить будем, посмотри, что я принесла.
Она расстегнула сумку и начала извлекать из неё — кусок копчёной бараньей
ноги, хлеб, яйца, сыр, вкус которого Настя и не помнила, колбасу  с белыми глазками жира, шоколад в яркой обёртке и ополовиненную бутылку водки.
Настя смотрела округлившимися глазами, она никогда не видела столько еды сразу.
К вечеру у неё разболелся живот от непривычной обильной пищи. Мать, прикончившая бутылку, похрапывала, положив голову на сложенные на столе руки.
– Мама, пойдём, — тянула её Настя, — пойдём спать.
– Щас, да, щас, — бормотала мать.
Потом, видимо очнувшись, встала, пошатываясь и, поддерживаемая дочкой, добралась до кровати. Настя привычно стянула с неё туфли. Так хотелось лечь рядом с матерью, прижаться к её тёплой груди, но отталкивал запах. Незнакомый запах, перебивающий перегар.
Запах мужского пота.

Иногда, когда мать не ночевала дома, к Насте заглядывала бабушка Даниловна — соседка. Знала, что в этом доме частенько не бывает еды. Приносила пирожки, так вкусно пахнущие, что у Насти голова кружилась.
– Кушай, дочка, — участливо приговаривала соседка. И видя, как Настя глотает торопливо, почти не жуя, добавляла: – Да не торопись, девонька, никто не отберёт.
Однажды, когда Настя сидела уже слегка захмелевшая от сытной еды, взгляд Даниловны задержался на фотографии, висевшей над кроватью. С неё, улыбаясь, смотрели молодая красивая девушка, лишь отдалённо напоминающая мать и задорный парень.
– Любили они друг друга, ох, как любили, — совершенно неожиданно произнесла Даниловна, — а что потом между ними произошло, то одна Марья знает, да не рассказывает никому. Только исчез Николай из вашей жизни, ты, наверное, и не помнишь папку своего.
Настя отрицательно покачала головой:
– Не помню.
– Эх, несчастная девочка, мать-то совсем «с катушек слетела».
– Ни откуда она не слетала, — заступилась за мать Настя, — мама хорошая.
– Хорошая, хорошая, — согласилась Даниловна, и заторопилась, — ну, я пойду, пожалуй.

Ночью случилась беда — последнюю курицу утащила лиса. Весною голодно в лесу. И немудрено, ветхий курятник на честном слове держался. Настя кормила «Рябушку» зёрнышками, которые собирала по дороге из школы в опустевшем зерноскладе. Зёрнышки завалились в щели между бетонными плитами, и Настя выковыривала их оттуда, ломая ногти. Приносила «Рябушке» и та в благодарность, иногда, сносила яичко.
Проснувшаяся мать обрушилась на дочку с руганью:
– Сколько раз говорила, что надо закрыть досками все дыры!
– Я закрывала, но там везде дыры, — сквозь слёзы оправдывалась Настя, — и наверху тоже, а я туда не достаю.
Мать посмотрела на маленькую худенькую фигурку дочери, протёрла покрасневшие на одутловатом с похмелья лице, глаза:
– Пойду, поищу чего-нибудь.
Настя знала, что мать будет искать спиртное, чтобы опохмелиться. В школу идти сегодня не хотелось, и она задумчиво смотрела на опустевший двор.
Откуда-то появились голуби, попрыгали и, не найдя ничего съестного, улетели. Один остался. Настя наблюдала, как он пытался взлететь и падал. «Подумала, — видно крыло поранено, надо помочь». Выбежала во двор, с нескольких попыток ей удалось поймать птицу. Держала в руках и чувствовало, как маленькое пушистое тельце трепетало от страха.
– Не бойся, мой хороший, сейчас я тебя буду лечить, — уговаривала Настя голубя, поглаживая переливающуюся разными цветами спинку. Принесла домой, аккуратно сложила крыло. Поселила гостя в чулане.
Вскоре вернулась мать, повеселевшая и довольная.
– Мама, смотри, кого я принесла, — похвалилась Настя.
Мать посмотрела и поморщилась:
– Он нам весь чулан загадит.
– Ничего, я буду убирать. Назовём  его Антошкой.
Теперь Настя приносила зёрнышки пернатому гостю. Голубь окреп, крыло зажило.

Четвёртый класс остался позади. Настя с трудом переползла в следующий. В сельской школе, где все друг друга знали, девочке из неблагополучной семьи делали послабление. Все говорили, что она способная, да вот условия не позволяют учиться хорошо.
– Настюха, пойдём с нами на речку, — конопатый Петька, внук соседки Даниловны, стоял на улице у покосившегося плетня, — пескариков половим.
Настя, выскочившая на минутку во двор, переминалась с ноги на ногу. Она знала, что некоторым детям родители запрещают играть с ней.
– Я не умею ловить.
– Научим, дело нехитрое.
– А мальчишкам не запретят?
– Никто не запретит. Знаешь, какая ушица из пескарей получается.
Последние Петькины слова перевесили Настино недоверие, и она отправилась с мальчишками на речку.
Возвратившись с пакетиком, в котором трепыхались небольшие рыбки, Настя замерла в сенях перед неплотно закрытой дверью.
– Хватит, Марья, пора и совесть иметь, — узнала голос участкового, — дитё у тебя растёт, какой пример ему подаёшь. Иди на работу и завязывай с этим делом.
– Не воспитывай, Митрофаныч, без тебя тошно. Оставь свои ценные указания для других.
– Не хочешь слушать по-доброму, по-другому запоёшь, когда родительских прав лишат.
– Кто это лишит, ты, что ли?
– Комиссия в администрации этим занимается, я только её решения исполняю. Ладно, прощевай, пока.
Настя отскочила от двери и спряталась за углом сарая. Из дому вышел участковый. Уходя, крикнул:
– Ты, всё ж таки, подумай, Марья.

Как это родительских прав лишат, не поняла Настя, мама уже не моя будет? Однако у матери ничего узнавать не стала, помнила, как напустилась та на дочку, когда об отце расспрашивать начала.
– Нет у тебя папы, не-ту!
– У всех есть, а у меня нет, был же, наверное.
– Был, да сплыл.
– А куда делся? — не унималась Настя.
– Исчез, пропал, умер! — Уже кричала мать.
Настя подумала немного:
– Если умер, то где могилка его?
– Не твоё это дело, мала ещё всё знать! — Закричала мать, и вдруг расплакалась. Бросилась к Насте и давай её обнимать и целовать:
– Настенька, доченька, одни мы с тобой на белом свете, никому не нужные.
У Насти, глядя на мать, тоже слёзы на глазах появились. Она чувствовала какое-то неведомое ей горе матери, и от этого и ей становилось горько.
– Не плачь, мамочка, я же с тобой.

Настя  с тех пор, как начала понимать окружающий мир, ощущала себя не такой как все, затравленным зверьком, которого каждый может обидеть. Но и научилась противостоять этому, дралась не хуже мальчишек, всегда ходила расцарапанная и с синяками. В селе всё друг о друге знают, и родители не желали, чтобы их благополучные дети водились с «бандиткой».
Самым близким человеком была мама, и Настя терпеливо сносила и отлучки её и брань по всякому поводу, знала, что в душе она добрая и ранимая.
И даже ложь…
Занятия в школе уже начались, Настя так и продолжала заходить на ток и набирать зёрнышек для Антошки, никто из работников её не гнал.
Возвратившись, как-то, унюхала в доме запах варёной курицы. Мать хлопотала у плитки.
– Ух, как вкусно пахнет! — восхитилась Настя.
– Курочку Даниловна дала, сейчас супчик будет готов, — как бы оправдываясь, ответила Марья на молчаливый вопрос дочери. По голосу Настя поняла, что мать уже выпила. В школе, бывало, девочке перепадало от сочувствующих одноклассников — конфетка, пирожок или кусок бутерброда, но всё равно постоянно хотелось кушать.
Съев полную тарелку супа, Настя отправилась в чулан, кормить Антошку. Дверь была распахнута, а чулан пуст.
– Мама, а где Антошка? — чувствуя тревогу, спросила Настя.
– Улетел твой Антошка, дверь ты опять забыла закрыть. Я выходила во двор, а он как пролетит мимо меня, испугал до смерти.
– Я вроде бы закрывала, — сквозь слёзы оправдывалась Настя, — неужели ему там лучше?
– Не надо сожалеть, голубь — птица вольная, ему по свободе лучше живётся.
Несколько дней спустя, пошла Настя за дом на огород, да увидела на земле пёрышко голубиное. Разбросала свежую землю, а там останки голубя присыпанные. Поняла тогда Настя, чьё мясо ела. Стошнило её.
Пересилила себя, взяла то, что от Антошки осталось, в пакетик положила и в дальнем углу огорода похоронила. Из двух веточек крестик ниточками скрепила и в могилку воткнула. Хотела даже молитву прочитать, как много раз слышала у взрослых, да не знала слов, не научил никто.
Матери, конечно, ничего не сказала.

И пришёл печальный день. Осталось от него в памяти немногое: окаменевшая мать и две толстые тётки, зачитывающие ей какую-то бумагу. Участковый, взявший Настю за руку и посадивший в машину.
– Дядя Митрофаныч, а куда меня везут?
– В красивое место, вроде лагеря, там много детей и тебе будет хорошо.
– А мама?
– Мама приедет позже.
Машина уже тронулась, когда из дома выбежала опомнившаяся мать:
– Настенька, не уезжай! Не пущу!
– Настя рванулась, чтобы выпрыгнуть из машины, но Митрофыныч держал крепко.
Последнее, что увидела Настя — как бегущая за машиной мать споткнулась и упала в лужу, оставшуюся после недавнего дождя.
– Дядя Митрофаныч, — обратилась Настя к участковому, когда они уже выехали за село и первый испуг прошёл, — мама не сможет без меня.
– Как же, не сможет! — Неожиданно зло ответил участковый, — Марья взрослая баба, меньше пить надо.
 
В детдоме было сытно, но Настя замкнулась, ни с кем не разговаривала, ушла в себя. Очень скучала по маме. Через три дня сбежала. Ночью тихонько прокралась мимо спящей нянечки, открыла дверь ключом, забытым в замке беспечной дежурной, и выскочила на улицу. На дороге прочитала указатель «Краснокаменка 45 км» и пошла. Уже совсем рассвело, когда возле неё остановился грузовик, развозящий хлеб и пожилой улыбчивый водитель спросил:
– Тебе куда, дочка?
– В Краснокаменку, — доверчиво ответила Настя.
– Ну, садись. А чего в такую даль собралась? — Спросил, когда они уже поехали.
– Я домой еду.
– А где была-то?
– В гостях.
– Что, небось, не понравилась, сбежала?
– Не понравилось.
Больше расспрашивать не стал, понял, что девочка не настроена разговаривать.

Дом встретил тишиною и запустением. «Неужели уехала, — подумала Настя».
Прошла по комнатам, никого нет. Заглянула в чулан и отпрянула. Жёлтый солнечный луч, проникший сквозь маленькое оконце, высветил висевшую на бельевой верёвке мать. Чёрное лицо, вывалившийся язык.
Настя затряслась от страха.
– Мама, мамочка, ма…! — Крик вырвался из горла и застыл, словно окаменевшая лава. Огромный камень рос в груди и не давал кричать, не давал дышать.
Настя рухнула на пол.

Врачи заставляли Настю открывать рот, залезали туда блестящими инструментами, потом говорили директорше:
– Всё у неё нормально, это, видимо, нервное, психическое.
Настя хотела объяснить, что она не немая, просто у неё не получается говорить, только неясные звуки вылетают, но никто не желал понимать её жестов.
Дети окружили Настю и смотрели на неё, как в зоопарке смотрят на диковинного зверька. Она уже привыкла и не обращала внимания.
– Притворяется, — авторитетно заявил толстый Санька, — давеча сам слышал, как она разговаривала. — Он протянул руку и больно ущипнул девочку, — ну, подай голос, немая!
Настя резко и сильно ударила его по руке.
– А, ты ещё дерёшься, чучело немое, я тебе сейчас как дам, сразу заговоришь!
Он замахнулся кулаком.
– Не тронь её, — приказал появившийся в эту минуту Колька Большак. Вообще-то, фамилия его была Большаков, но он был старше, выше ростом и сильнее всех детдомовских, и в свои тринадцать уже неоднократно сбегал из детдома и имел приводы в милицию. Все его побаивались и звали Большаком.
– А что она немою притворяется, — не отступался Санька.
– Тебе какое дело, говорит она или молчит,— сердито бросил он Саньке, — сказал не трогать, значит, не трогать.

Прошёл год.
Настя заканчивала пятый класс. По математике, там, где не надо было говорить, а только писать, она была одной из лучших учениц в классе. Одноклассников это раздражало, многие посматривали на неё со злостью, немая, а лучше всех учится. Ещё она любила литературу, писала на листочках из школьной тетрадки свои маленькие сочинения. Там она жила со своими героями совсем другой жизнью. «Литераторша» говорила директору, что эта девочка очень способная. Однако дети её сторонились, и она всегда была одна.
Единственный человек, который уделял ей особое внимание, была уборщица Фрося. Сравнительно, молодая ещё женщина, с глубокой печалью и скрытым страданием в глазах, выделяла Настю из всех детей. Ефросинья всегда приносила для Насти что-нибудь вкусненькое, научилась хорошо понимать её по жестам, читала её сочинения и переживала вместе с героями. Настя привязалась к Фросе. Большак, который всё знал, рассказал Насте, что у Фроси десять лет назад умерла маленькая дочка, и с тех пор не было детей.
После этого Настя почувствовала к Ефросинье нечто большее, чем просто расположение.
– Настя, поди сюда, я тебе что-то принесла, — Ефросинья откинула край покрывала, и  заглянула в большую корзинку, висевшую у неё на руке.
Настя подошла, и Фрося торжественно извлекла из чрева корзинки симпатичного щенка.
– Это тебе.
– Спасибо, — губами прошептала девочка и прижала к груди собачку, не скрывая своей радости.
– Это хорошая порода от нашей Мальвы, не знаю названия, но все собаки умные и преданные.
Теперь каждую свободную минуту Настя проводила с Бобиком. Фрося упросила кочегара пристроить щенка в котельной. Там из старого ящика сделали Бобику конуру, где ему было тепло и уютно.
 
Минуло лето, Настя повзрослела и готовилась пойти в шестой класс. Зарядили ранние дожди, солнышко лишь, иногда, робко выглядывало из-за туч и пряталось. И вновь возвращалась серая морось.
В последние несколько дней в лице и поведении Фроси появилась какая-то нервозность. Она была не в себе, постоянно о чём-то сосредоточенно думала, не сразу понимала, когда к ней обращались. С Настей перестала общаться и та мучилась сомнениями — что же случилось с доброй и отзывчивой женщиной.
Как-то подкараулила Большака в тот момент, когда Фрося стояла в коридоре, задумчиво глядя в окно. Кивнула в сторону женщины, пожала плечами и выразила удивление.
– А, — сразу уловил просьбу сообразительный Большак, — я узнаю, в чём дело.
На следующий день он отвёл Настю в сторону и тихо прошептал:
– Муж от неё ушёл, катастрофа для Фроси. Он детей хотел, а не получаются они у неё.
– Спасибо, Коля, — одними губами проговорила Настя, но Большак понял.
– Да что ты, жалко её, добрая женщина.
Настя пошла искать Фросю, чтобы поддержать её, хотя бы дотронуться, погладить, но нигде найти женщину не смогла.
Бобик жался к ногам, Настя гладила его и вспоминала, что совсем недавно видела, как Ефросинья протирала полы в коридоре. Где же она?
Щенок вдруг забеспокоился, заскулил, закрутился. Что это он? Настя погладила Бобика, чтобы успокоить, но он вдруг вцепился зубами в чулок и потянул. Потом отбежал и уставился на девочку, словно призывая следовать за ним. Настя подошла, он отбежал, она опять подошла, Бобик снова отбежал. Тогда пошла за ним. Щенок бежал впереди, изредка оглядываясь, словно убеждаясь, что хозяйка тут и идёт следом.

Бобик привёл Настю к маленькой пристройке, где хранился старый инвентарь — тяпки, грабли, швабры, лопаты. Настя отворила дверь.
Жёлтый луч солнца прорвался между туч, скользнул в маленькое оконце и осветил женщину, стоящую на ящике с верёвкой на шее. Она смотрела на Настю полными ужаса глазами, ей нужно было сделать шаг.
Шаг в пропасть.
Нервная дрожь пронзила тело девочки.
– Мама, мамочка! — вырвался из горла крик. Мощное половодье сдвинуло камень и открыло дорогу освежающему потоку, — ма-ма-чка-а!
Настя рванулась вперёд, упала на колени, обхватила Фросины ноги в стоптанных туфлях и потеряла сознание.
Очнулась на коленях у Фроси, лицо её уткнулось в тёплую женскую грудь.
Женщина плакала и повторяла:
– Настенька, доченька моя любимая.
А на улице шёл осенний дождь, смывая следы прошлого.
41 Дневник
Владимир Дементьев 3
  Решил вести дневник. Многие великие вели! Итак:

  3 мая, cуббота.

Встретил Тюлькина. С женой! Они здесь недалеко живут. Не виделись со школьной скамьи! Разговорились. Детей пока нет, ну ничего, зато он главный конструктор НИИ! Робототехникой занимается. Большая умница! Молодец! Зашли к нам, на скорую руку накрыли стол для чая. Жена быстро напекла язычков из замороженного слоеного теста, посидели. Он так интересно рассказывал о работе! А жена его просто прелесть! Такая непосредственная, улыбчивая. Научный работник!  Она так поет! Голос сильный, поставленный. Тембр необычайно красивый! Мы с женой были в восторге! Как все-таки мало надо для счастья! Прекрасный вечер! Приглашены в субботу на чай!


10 мая, суббота.

Люблю ходить в гости! Взяли скромный букетик и бутылку шампанского – с пустыми руками как-то неудобно. Тюлькины кофейный стол накрыли со вкусом! Супруга у него мастерица. Такие замечательные пирожные сделала и под коньячок закуску с большим пониманием подала! Он о загранкомандировках рассказывал, очень интересно, о путешествиях, она романсы под гитару пела, местами чуть ли не со слезой!  Не ожидал, играет чудо как! Словом, вечер удался. Пригласили с ответным визитом. Будем ждать субботы!


17 мая, суббота.

Накрыли стол, как полагается! Не то что чай да кофе! Утиные грудки в горшочках запекли; c огнем подавали – знай наших! Ну и нарезка, конечно, соответствующая. Жена салат свой фирменной сделала! Соленья да маринады свои открыли, у Тюлькиных они гораздо хуже. Фрукты отборные. Вино, водка, коньяк – все, как положено, не жмотничаем.
 Тюлькин опять о путешествиях и работе начал. Все это уже слышали; она снова пела, без гитары это тоже не то. Как-то вечер прошел натянуто, не душевно.
Приглашены.


24 мая, суббота.

Ну, Тюлькины и расщедрились! Куда столько наготовили? Что мы с голодного края?  Любят они все-таки пыль в глаза пустить! Вряд ли она сама все это делала, небось, в ресторане заказывали. Все удивить и тем самым унизить мою жену хочет! Какая же она все-таки двуличная. И, конечно, опять голосом хвастать будет. Был бы голос – пела бы в опере, а то так - самодеятельность. Он тоже хорош! Чуть ли ни внуков  пора иметь, а он только о работе думает и то… Где все эти роботы? Болтун, как был в школе болтуном, так им и остался!
Переел...изжога...
Не понравилось! И все же пригласил! А куда деваться? Школьный друг…и потом, пусть не думают, что мы лыком шиты. 


31 мая, суббота.

Из-за этих Тюлькиных  пришлось деньги с книжки снять. Всю неделю по магазинам бегали. Только и разговоров, как принять да чем угостить. Тоже мне цари! Надоели! И ведь всем будут недовольны! Я чувствую!
   Точно! Букетище приперли, ставить не во что, коньяк французский и торт-мороженное. А то тортов у нас мало или коньяки не те! Ну, сидели, пили, ели, улыбались. Поговорить не о чем!  Опять он о поездках да роботах, слышать больше не могу. Бездарь!  Она тоже хороша! Платье в блестках! Глаза закатывает!  Дива эстрадная! А сама высокие ноты через раз берет. Здесь талант нужен! Данные!
   И главное – мы это не пьем, не едим, это вредно, врач запретил. А нам, значит, можно! Словом, подчеркнуть стараются: дескать, мы интеллектуально выше вас!
   Отвратительный вечер! Хорошо, что приглашать к себе не стали; говорят, отдыхать уезжаем. Врут! Мы бы и сами к ним больше не пошли. Со школы Тюлькина терпеть не могу! И ее тоже! Вот ведь встречаются еще такие! Всю душу изгадили!   
 Из-за этих записей даже дневник вести не хочется! Пакостники!
42 Святые мощи механического аномалокариса
Александр Лобынцев
Жёлтое море архоев колыхалось будто бы под дуновением порывистого ветра, хотя погода была спокойная и умиротворённая. Растения синхронно наклоняли золотые стебли то в одну, то в другую сторону, открывали и смыкали лепестки бутонов, словно ловя ими воздух. Когда-то это поражало Гунмара. Сейчас же он привык к диковинным представителям местной флоры и находил в созерцании архоевого поля способ расслабиться и абстрагироваться от томящих мыслей. Его уже не занимал вопрос классификации  произрастающих повсеместно архоев. В своё время Гунмар препарировал оные, изучал под микроскопом, наблюдал за поведением в естественной среде. Растениями их можно назвать с натяжкой, скорее архои были чем-то средним. Стебель их походил больше на конечность животного и состоял из похожей на мышечное волокно ткани. Питались они как и привычные Гунмару растения – светом и минеральными солями, получаемыми из грунта, а так же  всасывали из местного воздуха находящиеся в нём мелкодисперсные вещества… А ещё они ночью пели. Да так, что аж за душу брало. И это не песни в привычном смысле слова, к которым привык Гунмар, это томный заунывный свист, издаваемый миллионами цветов. Тихий, еле уловимый, больше походящий на стон. Он давил на психику и вызывал поначалу панический страх перед неясным. А затем, когда Гунмар привык к «ночным песнопениям» архоев, страх сменился тоской. Такой, что даже слёзы наворачивались на глаза, и хотелось выть. Хотелось присоединиться к морю «голосов» и повторять их грустную песню. Позже Гунмар догадался провести анализ воздуха во время одного из ночных «концертов» и выяснил, что архои выбрасывают в воздух вместе с остатками жизнедеятельности вещества, по химическому составу напоминающие депрессанты. Впрочем, это в дальнейшем никак не повлияло на его ночёвки. Спать в маске-респираторе было гораздо более неудобным, чем просыпаться среди ночи и десять минут, пока «поют» архои, слушать их свисты-стоны.

На ярко-голубом небе ни облачка. Удивительно, но за все шесть лет пребывания тут, Гунмар не наблюдал, чтобы местный небосвод чем-то заволокло. Небо всегда было чистое. Тем не менее, погода никогда не была жаркой, и периодически безоблачное небо разражалось дождём.  Вспомнив про влагу, Гунмар оторвался от созерцания гипнотизирующих его архоев и перевёл взгляд на озеро, где работала небольшая станция. Почти идеальной круглой формы водоём располагался в метрах ста от лагеря Гунмара. Озеро небольшое: метров триста в диаметре. Впрочем, для Гунмара его ресурсов хватало с лихвой. На ближайшем берегу располагался синтезатор. Он был врыт в песчаный грунт и имел два сегмента: передняя часть, в виде трубки, скрывалась в водоёме, а вторая, прямоугольной формы, выходила на берег. Подводный сегмент всасывал время от времени органику из озера, синтезировал в центральной части её в пригодную для употребления массу и выдавал в готовом для употребления виде. Гунмар приучил опрахий три раза в день включать синтезатор и приносить ему питательные белковые брикеты. К счастью для Гунмара в озере в изобилии водились представители местной фауны – тёмно-оранжевые существа похожие на червей с рядом ножек-усиков по всех поверхности тела и с чем-то вроде небольших плавников. В первые годы, когда Гунмару был ещё интересен местный мир и он изучал всех его представителей (к слову сказать, их оказалось не так уж и много), он нарёк водных червей «пикаи», вспомнив почему-то про земных прародителей хордовых. Хотя, ни хорды, ни иных характерных признаков те не имели.  В любом случае сейчас Гунмара уже мало заботили местные черви. Главное, что они есть, а, значит, есть и пища. Возможно, для колонии из десятка организмов озера было бы мало, и его ресурсы быстро исчерпались, но, так как Гунмар один, то его гастрономические интересы почти никак не влияли на популяцию местных водных обитателей, и он мог питаться ими без страха потерять источник драгоценного белка. Тем временем от станции-синтезатора оторвалась небольшая тёмная точка и устремилась в сторону Гунмара. Обеденное время. Пыхтя и перебирая неуклюжими мохнатыми лапками, малыш-опрахий нёсся к своему господину с подношением. Опрахии… А ведь когда-то это были простые куклы, развлекающие детей экипажа. Много лет назад такие «топтыжки» носились по детскому отсеку с малышами, участвуя в их играх, а заодно и обучая. Эти, правда, что сейчас жили с Гунмаром, лежали в запасниках и детей никогда не знали. Игровой отсек вместе с детской секцией и другими частями «Аномалокариса» снёс злосчастный астероид, врезавшийся в корабль после гиперперехода. Шанс столкновения с каким-либо небесным телом был минимальным и никогда не брался в расчёт. Но в роковой день, когда космическое судно вынырнуло у орбиты этой планеты что-то пошло не так. Возможно, сверхсовершенный компьютер, на который так уповали, дал сбой. Возможно, существовала иная причина… Так или иначе, а произошло то, что произошло: судно с тысячами колонистами на борту врезалось в космическую глыбу и моментально разорвало на части. Агонизирующий корабль пытался сохранить хотя бы минимум своих пассажиров и выстреливал спасательные капсулы в космос. Вот только умирающий мозг машины не мог больше совершать точных расчётов и обрекал несчастных выживших на ужасные муки. Капсулы разлетались в хаотичном направлении в бескрайний космос и бросали своих пассажиров в лапы одинокой мучительной смерти от голода и нехватки кислорода. Только спасательная шлюпка Гунмара по счастливому стечению обстоятельств получила нужный вектор и приземлилась на этой планете. Большинство же выкинуло в пустой космос или увязло в атмосфере планеты. Год назад ночное небо разрезала яркая вспышка, небесный огонь рухнул в паре километров от лагеря Гунмара, сильно взбудоражив и напугав опрахий. Гунмар понял, что это одна из спасательных капсул, наконец-то сорванная гравитацией с орбиты. Утром Гунмар добрался до места падения, и когда он дрожащими руками распечатал входной люк, то был шокирован. Того застывшего взгляда он не забудет до конца своих дней: сколько в нём отобразилось ужаса, отчаянья…   

Поток мрачных воспоминаний Гунмара оборвал опрахий, добежавший до него. Малыш держал в протянутых мохнатых лапках пищевой брикет и буравил Гунмара светящимися от благоговейной радости глазками-бусинками.  Опрахии считали Гунмара божеством. Он сам им дал такую возможность. Вместе с капсулой единственного выжившего на планету рухнуло пару сегментов «Аномалокариса». По счастливому стечению обстоятельств среди них оказался склад, на котором Гунмар обнаружил синтезатор и пару десятков функционирующих опрахий. Малышам не требовалось много ресурсов, энергию они получали при помощи солнечных батарей, а пришедшие в негодность запчасти элементарны и могли воспроизводиться синтезатором. Который Гунмару, как хорошему технику-программисту, не составило труда настроить. Кроме того, Гунмар снял большинство запрещающих задач ИИ опрахий и включил сознание оных «на полную», давая развиваться, полноценно контактировать друг с другом. Гунмар дал искусственным существам свободу. Свободу выбора, действий. Они не сновали вокруг хозяина, как делали бы их собратья с корабля, развлекающие детей. Опрахии выстроили небольшое общество, вдали от Гунмара и жили, создавая социум, который никогда не был бы возможен раньше. Гигант, который нашёл и включил, являлся для них богом. А капсула – его божественным жилищем. Гунмар замечал, что опрахии время от времени тыкали лапками в небосвод, указывая на яркую голубую звезду. Возможно, для них она становилась чем-то священным, сакральным. Малыши так же с каким-то трепетом относились к остаткам «Аномалокариса». Опрахии  всматривались в них и бубнили что-то вполголоса. Квазиобщество, которое развивалось, но не имело будущего. Мир расы Гунмара умирал на этой планете вместе с ним, как с единственным представителем своего рода. Умирала и колония опрахий, обречённая на исчезновение вместе со своим божеством… Впрочем, мизерный шанс на развитие оной оставался. Совсем крохотный, в виде миллионной доли процента. Как тот шанс встретиться с астероидом, который выпал «Аномалокарису»…
Гунмар взял брикет и довольный опрахий, засопев, побежал к своим собратьям. Человек бросил взгляд назад, где из земли торчала его спасательная капсула, приблизился к ней и сел, оперившись спиной о металл. Он долго всматривался в жёлтое полей архоев, над которым горело ярко-голубое небо, а потом запел тоскливую песню своего далёкого народа, который ему больше никогда не суждено было увидеть:
- Ой там на горі, ой там на крутій, ой там сиділо пара голубів…
43 Приключения Пиксельки
Наталия Кириллова
Сегодня утром Пикселька проснулась непривычно поздно. Начальство, то бишь главный процессор Сидор Петрович и его любимая программа Дуня Фотина, уже вовсю работало. Дуня что-то рисовала и тихо ворчала: «Чтоб тебя… Чтоб тебя…» Под равномерный шум вентилятора слышалось: «Шоп тебя… Шоп тебя», за что Пикселька уже давно за глаза называла Дуньку «ФотоШоп тебя».

Наконец она сладко потянулась, расчесалась, отформатировалась, параллельно решив, что по принципу Паули двух одинаковых пикселек быть не может, потом встала и тоже собралась приняться за работу.

– Сидор Петрович, что сегодня редактируем? – она улыбнулась главному процессору. – Можно маленькую, пушистенькую… Собачку?

Не отрываясь от клавиш, Сидор Петрович мотнул головой в ответ на ее вопрос.

– Нет, собаки злые. Особенно маленькие.

– Почему?! – сдвинув брови, возразила Пикселька. Ей как раз удалось скачать изумительные кисти «под волосы».

– Ха! – главный процессор зажужжал. – Почему маленькие собачки злые?! Да они концентрированные! – Сидор Петрович засмеялся собственной шутке.

К ним подошла Дунька. Она перестала бормотать и теперь мило улыбалась Сидору, словно что-то выпрашивая.

– А можно тогда кота? – Пикселька решила действовать быстро.

– Делай кота, – тот согласился и улыбнулся в ответ любимой программе Дуньке Фотиной.

Пикселька не стала мешать голубкам, отойдя в сторону дисковода. Оттуда раздался скрип и показался до боли знакомый Серж Флоппи. Домом ему служило забитое отверстие для гибкого магнитного диска. Он почесал затылок и, заметив зрителей, картаво произнес:

– Девушка! Медовые, сахарные дыни и арбузы! Слаще только любовь!

Пикселька замотала головой в ответ. Его емкость была на грани фантастики. Фантастики начала 20-го века, поэтому каждый раз, когда кто-то попадал в его зону видимости, он выдавал одну и ту же историю, последним аргументом которой неизменно была фраза:

– Ей, слушай, тогда орешки купи! Медовые, сахарные!...
– Спасибо, не надо.

Она поспешила отбежать. «Эх, вот бы где отвар пенополиуретана пригодился. Быстро бы ему мозги-то вправил» – думала Пикселька, периодически оглядываясь.
Она так замечталась, что чуть не столкнулась с курсорчиком Васечкой, который тащил за собой синий баллон с надписью «О2;zip».
«Сжатый кислород, - подумала Пикселька. – Только почему синий?»

В офисе Дуньки два брата АдобАкробата Воксел и Тексел сосредоточенно обкладывали стену красными и желтыми кубиками.

– Конечность цифр среднего арифметического является доминирующей тенденцией синусоидальной фотонно-дедукционной хромофорной диффузии, – бодро говорил Воксел, укладывая очередной кубик.

– Это все импортная чушь, модификации абстрактного субъективизма, немотивированные макроимпульсные коммуникации, – отвечал Тексел подавая ему следующий.

Тут они заметили Пиксельку.

– А мне Сидор Петрович разрешил кота сделать, – пролепетала она, глядя снизу вверх на двух рослых товарищей.

– Ты смотри, у них программный код лагает, могут и ужалить больно! – усмехаясь заявил Воксел.

– У котов – жало?! – Пикселька удивилась.

– Так, не надо лишних вопросов… Мы в детстве все не доиграли в прятки… Или нет, – Тексел ткнул брата локтем. – Послушай, нас сейчас поймут…

Брат подмигнул ему, снова потянувшись за кубиком.

– Итак, разложим последний критерий семилинейным функционалом в матрицу прямоугольную обводимую собственной неоднородностью непрерывно интегрируемой в разрыв поперек интервала расходимости криволинейным экстремумом через область целостности…

«Мда, лучше своего винчестера, пусть даже поюзанного, ничего нет» – грустно вздыхала Пикселька. Через час она уже заканчивала кота, который хитрым взглядом смотрел в сторону миски с молоком. Пикселька присела отдохнуть, но сквозь экран монитора заметила интересный предмет. Она часто задавалась вопросом: есть ли жизнь по другую сторону экрана, что за Вселенная иногда напоминает о себе странными фразами, вроде: «ведро зависло, железо грохнулось, оперу надо прокачать…»

Старательно обрисовав контуры и выполнив заливку, она еще раз оглядела свою картину. Инсталляция оказалась очень славной. Творец задумался о названии детищу.

«Где селедка?! – раздалось из параллельной вселенной за экраном. – В ней болванки для реанимации лежат!»
«Думер мой ненаглядный, посмотри в комоде…»

Эти странные голоса… Означают ли они что-нибудь?... Пикселька немигая уставилась туда. Потом на своего кота. Краешек хвоста показался ей чересчур пиксельным, она быстро и уверенно прошлась по нему градиентом. Хвост позеленел.

«Какой джипег классный, молодец, числогрыз» - послышалось снова.
– Ага, так и запишем: Бакс. Кот Бакс, - довольная своим творением, она черкнула баг-скриптом имя.

Уже вечером, сидя у себя, Пикселька почитывала новости из сетки. Ей казалось, что лучше слышать тихое ворчание Дуньки и мерное жужжание Сидора Петровича, чем разбираться в смысле загадочных посланий извне. Безопаснее. Спокойнее.
44 оранжевый Медведь...
Виктория Вирджиния Лукина
Раннее июльское солнце заблестело в россыпи прохладной росы. Его первые лучи робко заглянули сквозь кроны раскидистых  яблонь в старый сад. Защебетали первые птицы, распустились незабудки, где-то вдали пропел петух.
   
  Утренняя прохлада нырнула в открытое окно небольшого сельского дома. Занавеска, взметнувшись, и накрыв собой крупную фигуру спящего человека, пощекотала его толстые веснушчатые щеки и погладила огненно-рыжие кудри. Человек захрапел. На вдохе взял верхнее «ля», а потом выдохнул «убывающую» гамму – соль, фа, ми, ре, до-ооо! Клок кошачьей шерсти, прилепившийся к его вздёрнутому носу, трепыхался от дыхания – то «улетал», то опять прилипал к левой ноздре. Рядом сопел рыжий кот. На стене дремал сытый комар. Старые часы с одышкой твердили: Тшш – тшш – тшш…Идиллию нарушил шум из соседней комнаты. Необъятная женщина в ночнушке до пят, пробасила:
-Вениамин! Ты зачем матери ежа в комнату запустил?
Веня распахнул жёлто-карие глаза:
-Колючка убежала? Мама, это не ёж, а беременная ежиха, бедняжка свалилась в канаву!
-Подумать только, какая-то Колючка ему дороже родной матери! У меня же мог случиться инфаркт!!! Она полночи топала и фыркала – я думала, что у нас под домом завелась нечистая сила. А утром я её приняла за тапочек, ты же знаешь моё зрение. Теперь придётся лечить ногу, а вдруг - инфекция, гангрена, ампутация?! У меня две пары новых туфель на шпильке, которые я ещё ни разу не надела!  С одной ногой они мне пригодятся, как ты думаешь?
-Ма, - Веня наморщил лоб, - ты, как всегда, всё преувеличиваешь!
Мама гневно сдвинула брови:
-Вениамин! А почему у тебя в кровати опять две подушки, одна – в изголовье, другая – в ногах?
-Я тебе уже не раз объяснял, что мне иногда хочется среди ночи лечь на другую сторону, мне так удобно, в конце концов!
-Вначале ноги на подушке, потом – физиономия? – мама сделала страдальческое лицо.
-Ну и что? Это же мои ноги…
-Да, - она обессилено опустилась в кресло, - маму слушать не обязательно!
Она обиженно поджала губы:
-А я  тебя, между прочим, до двух лет грудью кормила и ночей не спала, карьеру забросила, а ведь могла стать балериной! И нечего улыбаться, пока у меня не появился ты, я была, как тростинка! И меня о-оочень хвалил главный хореограф балетной школы! Всю себя сыну посвятила, и вот она – благодарность! Всё по-своему, всё наперекор…ты мог стать выдающимся биологом, учёным с мировым именем, но… предпочёл участь деревенского ветеринара!
-Ма, не сердись, - Веня трижды поцеловал её в пухлую щёку, - я люблю жизнь, а не науку о ней!  Погоди, я  тебе сейчас такое покажу, ты будешь в восторге!
   

Он надел тапочки, перепутав левый и правый местами, и в одних цветастых трусах помчался во двор. Там он отодвинул нижнюю доску покосившегося крыльца и бережно достал маленькую картонную коробочку. Круглое его лицо сияло, глаза блестели от нежности, а губы от умиления расплылись в неподражаемой улыбке. Приподняв свои огромные плечи, и чуть дыша, он на цыпочках вошёл в комнату.

Мама сидела у окна и с убитым видом курила длинную сигарету:
-Ну, и над кем ты там уже трясёшься?
-Ма, ты только глянь, это новорожденные мышата…они спят, лапки все в складочках… потягиваются во сне, а животики какие! Хочешь погладить?
Мама брезгливо сморщилась и покачала головой:
-Тебе 40 лет! Я мечтаю о внуках, а не о грызунах! Скажи мне правду, пусть это будет последней каплей - может быть, тебя интересуют мужчины?
-Не-ее, - Веня смутился, - просто я не умею ухаживать за женщинами, я им не нравлюсь…
-Как это не нравишься?! Помню, в студенческие годы ты встречался с девушкой, правда, я её ни разу не видела! Такой красавец! – мама поцокала языком, прищурилась и оглядела сына с ног до головы, - удивляюсь я современным женщинам…большой, добрый, борщ лучше меня варишь, лоб высокий, ресницы длинные, кудри – цвета апельсина, на щеках – и ямочки, и веснушки! Ах, каким ты был чудным ребёнком! Ладно, дай-ка на мышей твоих хоть полюбуюсь!
   

Веня надел наизнанку спортивные штаны, задом наперёд футболку и, усадив себе на плечо кота, пошёл готовить завтрак. Мама заботливо взбила обе подушки, обнаружив под ними печенье, кулёчек с арахисом и брошюру «Легко ли быть лягушкой?». С недоумением пожав плечами, она выгребла из-под кровати кучу скомканных носков, извлекла закупоренную майонезную баночку с зелёным  жуком, выудила свой любимый кружевной бюстгальтер, который почему-то постоянно пытается украсть и припрятать Венин любимый кот, выкатила пыльные гантели, и уже было собралась прихлопнуть на стене комара, но, передумала и, отдёрнув занавеску, шепнула:
- Ну, лети, лети уж, - потом, с мольбой взглянув в небо, она добавила - Гоподи, сжалься над моим непутёвым сыном!
   
После завтрака, она с забинтованной ногой, устроилась в гамаке, а Веня насыпал в кормушки пшено и орехи – для птиц и белок. За калиткой многоголосьем залаяли собаки.
-К тебе пришли,- мрачно сообщила мама, - не перепутай кульки! Индюшиная печень – для тебя, а обрезки и хрящи – для твоих собак! В прошлый раз им крупно повезло!
   

Вернулся Вениамин в сопровождении незнакомой  женщины, прижимающей к груди грустного хомяка:
-Извините, у Вас сегодня выходной, но мне сказали, что на дому Вы тоже принимаете, причём бесплатно.
-Ах, малыш, - запричитал Веня, склонившись над маленьким пациентом, - сейчас я тебя осмотрю! Что это с ним?
-Дверью прищемили, - ответила женщина, не сводя пристального взгляда с ветеринара, - я Вас таким и представляла! Вижу – Вы очень душевный человек, я правильно сделала, что приехала к Вам. И дело не только в хомяке…
-Интересно, продолжайте, - вмешалась мама и закурила.
-Вижу, у Вас семьи нет, - продолжала женщина.
-М-мм, как сказать, - раздалось из покачивающегося гамака, - Колючка, многодетная мышь, редкие насекомые, кот и свора уличных дворняг, а ещё дикие белки со своими бойфрендами.
Женщина сделала глубокий вдох:
-Дело в том, Вениамин, что у Вас есть дочь! Ей 17 лет, она такая же огненно-рыжая, как Вы – сходство поразительное…и тоже обожает всякое зверьё. Её мать, с которой у Вас когда-то был мимолётный роман, сейчас в больнице, в коме...у девочки никого нет, я её соседка. Понимаете, она ждёт ребёнка, уже семь месяцев!
-Господи! Наконец, ты услышал меня! – громогласно воскликнула мама, с трудом выбираясь из гамака.
Тоном, не терпящим возражений, она добавила:
-Веня, собирайся, мы едем сейчас же! Подумать только, я - бабушка, и скоро стану прабабушкой! Знаете, у нас в роду все были рыжими, даже коты! Ребёнка вырастим! И ежат, и мышат, и хомяка Вашего «на ноги» поставим!

Женщины разговорились, а Веня…Веня их не слышал. Он вспоминал далёкие ночи, полные любви и восторга…и чудные волосы, пахнущие полевыми цветами, и заливистый смех…она смеялась над ним, а он любил её…да так и не смог забыть…
 
   
Веня до сих пор помнил вкус её губ, запах её кожи, влажные локоны на затылке от горячего душа и небрежно собранную копну золотых волос, скреплённых во время купания не заколками, а обыкновенной зубной щёткой. Он помнил все её родинки и крошечный шрамик на плече, и милые странности – любовь к остывшему чаю, желание в любое время года спать у открытого окна, умение из старых разноцветных лоскутков и бусин придумывать необычные аксессуары к своим нарядам. А ещё - чудные синие глаза, имеющие очаровательную особенность чуточку косить в минуты сильного волнения.
   

Она была самой красивой девушкой на факультете – весёлая, стремительная, острая на язык, всегда в окружении подруг и поклонников. А он – рыжий, неповоротливый мамин сын, не выносящий спиртного и сдающий сессии на одни пятёрки. Они никогда не общались, только иногда встречались взглядами и каждый раз, он опускал глаза, а она только улыбалась.
   Он бы никогда не решился подойти к ней, или, упаси Боже, начать ухаживать, если бы не несчастный случай во время летней практики, когда лодка с девчонками перевернулась, и на весь пляж раздался отчаянный вопль их преподавателя:
-Кто знает, как делать искусственное дыхание?!
   «Начитанный» Веня знал всё! Он склонился над её бледным лицом и прильнул ртом к её полуоткрытым губам…
   

Спустя какое-то время они стали встречаться. Весь курс гудел – а как же иначе, ведь он спас ей жизнь! Да и как он может нравиться – высоченный толстяк, отличник, который на переменках жуёт мамины бутерброды и не имеет своего авто!
   А он посвящал ей стихи и, как пушинку, баюкал на руках... заплетал ей косы, по вечерам массировал каждый пальчик её усталых ног, и громыхал ни свет, ни заря, на кухне, готовя к её пробуждению три блинчика со сгущёнкой и чашечку горячего какао! Она смеялась и позволяла себя любить, ласково называла Веню неуклюжим медведем, шутя пересчитывала  оранжевые веснушки на его лице и, растрепав его ярко-рыжие кудри, любила напевать:
«Оранжевое небо, оранжевое море,
 Оранжевая зелень, оранжевый МЕДВЕДЬ…»
   
Иногда она «уходила в загул» со своими прежними друзьями-подругами  и несколько дней не давала о себе знать. Веня ревновал, но вида не показывал и только с головой погружался в книги. Однажды, истосковавшись, он пришёл к ней без предупреждения, рано утром – с букетом ромашек и золотым колечком в бархатной коробочке. Она не сразу открыла дверь, была удивлена, рассеянна и, ссылаясь на бессонную ночь, всё норовила его выпроводить.
   Он решил преподнести ей кольцо за чашечкой утреннего кофе. Зашёл в ванную комнату, чтобы вымыть руки и увидел ванну, полную пенной ароматной воды, а на бортике -  мокрый станок для бритья. Кровь прилила к его лицу. Он понял всё! Так вот почему была бессонная ночь! Она была не одна, и неизвестный любовник успел побриться его, Вениной бритвой, и исчезнуть за несколько минут до его появления!
-Какой же я дурак! – пронеслось у него в голове, - а я жениться собрался! Да я ей не нужен, она меня и не любила никогда!
   Веня молча обулся и, сдерживая себя изо всех сил, произнёс:
-Не буду тебе мешать – отдыхай! Извини, что побеспокоил в такую рань!
   Он хлопнул дверью, не дав ей сказать ни слова. На следующий день оформил академку и уехал жить  в пустующий деревенский дом своего покойного деда. Мама, так и не дождавшись объяснений, переехала из городской квартиры к нему. Так и началась Венина карьера сельского ветеринара…

-Вениамин, сын мой! – громогласно воскликнула мама,  - очнись, нечего стоять столбом! Живо переодевайся…и не забудь причесаться – мы едем к твоей дочери!


   Прошло три года. Раннее июльское солнце заблестело в россыпи прохладной росы. Его первые лучи робко заглянули сквозь кроны раскидистых  яблонь в старый сад. Защебетали первые птицы, распустились незабудки, где-то вдали пропел петух.   
В провисшем почти до земли, гамаке, похрапывала мама, укутанная ватным одеялом. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо выбежал прелестный огненно-рыжий карапуз с котом подмышкой. Его совсем юная мама выскочила следом:
-Венечка, осторожно на ступеньках!
-Мой дорогой мальчик, ты проснулся, - раздалось из качнувшегося гамака, - иди ко мне, мой апельсинчик. Только кота выбрось! Этот маньяк опять утащил мой новый кружевной бюстгальтер! Как вы думаете, где он был? На заборе! Сосед дядя Ваня нашёл его у себя в малиннике, и справедливо рассудив, что такой роскошный  размер может быть только у меня, повесил на наш забор!
   По яблоне скакала упитанная белка, в кормушке клевали отборную гречку синицы, а с улицы доносилось нетерпеливое собачье многоголосье.
   

В доме было тихо. Старые часы с одышкой твердили: Тшш – тшш – тшш… Вениамин открыл глаза и со счастливой улыбкой зарылся лицом в золотистые волосы, разметавшиеся на соседней подушке. Он обнял маленькую женщину и поцеловал еле заметный шрамик на её загорелом плече.
-Оранжевое небо, оранжевое море,
 Оранжевая зелень, оранжевый ОСЁЛ, - грустно пропел он.
 Она повернула к нему своё лицо и, слегка кося дивными синими глазами, сказала:
-Ну, хватит уже! Сколько можно себя бичевать?
- Никогда себя не прощу! Осёл я самый настоящий! В мою «начитанную» голову и прийти не могло, что та злополучная бритва просто свалилась в ванну с водой, и что ты не спала ночи из-за сильнейшего токсикоза! Я столько пропустил! Я семнадцать лет нянчился с деревенскими коровами, козами и индюками, вместо того, чтобы носить на руках тебя и дочь! А когда ты заболела, милая моя...ведь я мог тебя потерять навсегда, и правды бы не узнал, а ведь думал о тебе Бог знает что!
- Ты можешь ещё многое наверстать! Кстати, блинчиков со сгущёнкой хочется…но тремя ты уж теперь вряд ли отделаешься! Считай: мне, маме, дочке, внуку, себе и хотя бы один – коту! Кстати, слышишь лай за калиткой – твои четвероногие голодные друзья явились, можешь и их блинами накормить, а то всё – хрящи да обрезки! – она засмеялась.
 
Веня вскочил и, подхватив её на руки, закружил, зацеловал, прижал к себе крепко-крепко! Потом бережно опустил любимую в объятия шёлковой постели, а сам -  надел наизнанку спортивные штаны, задом наперёд футболку, обул тапочки, перепутав левый и правый местами и отправился на кухню готовить воскресный завтрак на всю семью.
На солнечном крылечке, его дочь, держа на руках веснушчатого кудрявого мальчугана, показывала ему удивительного фиолетового жука в майонезной баночке, а рядом, на подоконнике лежала брошюра « О чём молчат бурундуки?»
45 Жила-была Фея...
Виктория Вирджиния Лукина
В далёкой стране, там, где лето бывает восемь месяцев в году, где жители никогда не носят шубы, варежки и сапоги, там, где в солнечных лучах сияют миллионы роскошных цветов, жила-была Фея. Не вымышленная, с остроконечными ушками и в струящемся полупрозрачном платьице, а самая настоящая – пухленькая, темноглазая, с веснушками на щеках и длинными тёмно-каштановыми волосами.
Она носила обувь 36 размера, температуру тела имела ровно 36 градусов, и лет ей было тоже 36 – во всяком случае, она так всем говорила, потому что чувствовала себя именно на этот возраст.
 
На свет Фея появилась, как и положено - из распустившегося цветочного бутона. Но это была не роза, и не лилия, и даже не полевой колокольчик, а самая обыкновенная тыква. Возможно, поэтому, из всех земных лакомств, она предпочитала солнечно-оранжевую тыквенную кашу с изюмом и корицей…ну, ещё с горсткой орешков…и, если повезёт – присыпанную тёртым шоколадом.
Она любила вышивать крестиком облака, печь вкуснейшие пироги и ватрушки, и сочинять стихи обо всём на свете. Фея записывала их на салфетках и, сложив самолётиками, отпускала в окно.
- Летите, летите, - напевала она, - летите туда, где вас ждут! Будьте подсказками для тех, кто в вас нуждается!
 
Её муж только ухмылялся этим «феерическим» чудачествам. Он уже забыл, как много лет назад влюбился в эту темноглазую девушку, умевшую даже тени раскрашивать яркими красками! Было время - он читал ей наизусть Петрарку и Бальмонта, спешил к ней с первым весенним одуванчиком и обещал носить на руках но, так и не поднял ни разу, ссылаясь на коварный остеохондроз.
- Не в этом счастье! – смеялась Фея и сама старалась дарить счастье всем и каждому.
 
Каждый день Фея начинала с гадания на зоологическом печенье. Словно древние руны, она осторожно доставала из коробки три фигурки и, поразмыслив немного, сообщала толкование своему отражению в горячем чайнике. Заварив чашку мятного чая, она выпивала его вприкуску с судьбоносными зверушками. Потом, наскоро собравшись, обувала любимые туфельки с невероятными пряжками и «летела» на работу.
 
Обычно феи работают экстрасенсами, прорицательницами или фокусницами, но эта была дипломированным курьером в «Бюро добрых услуг» - она доставляла людям радость: корзины с цветами, заказные поющие письма, необычные признания в любви, а иногда сопровождала аистов с новорожденными младенцами – мало ли что может приключиться во время перелёта!
- Ваши пожелания всегда сбываются! Вы – настоящая Фея! – восклицали все без исключения, не догадываясь, что это действительно так.
 
По вечерам, она, усталая, возвращалась в свою квартиру на самом верхнем этаже панельного дома. Её с нетерпением ожидало большое шумное семейство – муж, дети, внуки, дУшка-лабрадор, отбракованный в клубе из-за разного цвета глаз, троица ленивых персидских котов, говорящий попугай, проходивший у Феи курс лечения от авитаминоза, а также – временно приютившаяся двоюродная тётушка дворника Петровича, у которой сгорел дом в деревне.
 
- Я уже дома! – звонко кричала Фея с порога и все мчались ей навстречу. Коты тёрлись о ноги и мурлыкали, пёс, виляя хвостом, прыгал, изо всех сил стараясь облизать её лицо. Муж, целовал в щёку и сообщал, какую рубашку приготовить ему на завтра.
- А что будет на ужин? – интересовался 40-летний зять, поглаживая живот.
- Мамуль, мне к выходным нужно новое вечернее платье, сошьёшь? – обнимала её дочь.
- Бабушка, ты принесла нам подарки? – наперебой верещали внуки.
- Хорррошая, хорррошая, - приговаривал попугай.
А тётушка из деревни, облачившись в её халат и тапочки, скромно покашливала, предвкушая задушевную беседу и заботливо поставленные горчичники.
* * *
Однажды вечером, управившись, наконец, с сотней добрых дел, Фея взяла салфетку, чтобы зарифмовать пожелание «Спокойной ночи!», но …так ничего и не придумала. Она зашла в гостиную – муж смотрел футбол, обложившись банками с пивом, сушёными лещами и солёными фисташками.
- Го-оол! – заголосил он, не заметив её появления.
- Я так устала, - тихо пожаловалась она.
- Давай, пивка налью? – прозвучало в ответ.
Фея заглянула в другую комнату – внуки строили из кубиков целое королевство и расселяли по домикам кукол, они были очень далеко – в сказочном мире!
В третьей комнате их родители смотрели триллер – звучали автоматные очереди, взрывы и реплики шерифа о распоясавшемся маньяке…скрипела кровать, звенели поцелуи и смех.
Фея вздохнула и вошла в ванную – тётя, с зелёным скрабом на лице, нежилась в горячей воде, листая «Космополитен». На голове у неё, словно пизанская башня, возвышалось махровое полотенце, а в воздухе кружились мельчайшие пузырьки ароматной пены. Её раскладушка на кухне была уже расстелена и, лабрадор с невинным видом посапывал на меховом одеяле. На накрытых фуфайкой, горячих банках с консервированными помидорами, нежились коты.
- Где бы найти укромный уголок? – подумала Фея и, взяв книжку, направилась в туалет. Дверь оказалась запертой изнутри.
- Кто там? - шёпотом спросила она.
- Это я - Петрович! Я ненадолго…извиняйте, конечно,…сдал свою квартиру на часок одному командировочному… ну, сами понимаете - и человека выручил и, мне копейка лишняя не помешает! А у вас тут уютно, коврик пушистый…я калоши снял – босиком в ворсинках пальцами шевелю и кроссворды разгадываю! Гы-ы! Вы не серчайте, я скоро выйду, т.е. уйду… добрая Вы женщина, настоящая Фея!
 
Она в растерянности пожала плечами, прыснула со смеху и вдруг…расплакалась. И откуда их столько, этих слёз?!
- Как бы я хотела устроиться у окна с видом на море, в руках - блюдце с солнечно-оранжевой тыквенной кашей, присыпанной грецкими орехами и шоколадом, а вдали – дюжина дельфинов…и солнце…и музыка…
 
Фея обняла подушку и устроилась на кухонной табуретке. За окном накрапывал дождь, холодильник урчал, словно гигантский кот, часы спешили, как всегда…куда, спрашивается?
Почувствовав озноб, она померяла температуру - 37!!! Помчалась в прихожую и с трудом обула туфельки – ходить, а тем более «летать» в них уже невозможно, её ножки стали 37 размера!
- Ой, - с отчаяньем воскликнула Фея, - кажется, я чувствую себя на 37 лет!!!
 
Она взглянула на чайник.
- Все вокруг по-своему счастливы, - сказала она своему отражению, - а мне чего-то не хватает, точнее - моей душе…ей не хватает отдушины!
 
Словно таблетки для поднятия настроения, она проглотила банан и три шоколадные конфеты, собралась было поговорить с попугаем - уже потянула с клетки шёлковый платок, как вдруг заметила на подоконнике ноутбук. Открыв его и, увидев экран с множеством разноцветных ярлычков, поняла, что обращаться с этим чудом техники в семье умеют все, кроме неё…ну, ещё Петрович, пожалуй - полный ноль…
- А причём тут Петрович? – фыркнула Фея. В туалете послышалось оживление, в унитазе водопадом заклокотала вода, хлопнула дверь и, дворник деловито отчитался:
- Всё в порядке, мне пора…спасибочки!
- Го-ооол!!! – донеслось из гостиной.
- Шериф оказался маньяком! – вещал телевизор в спальне.
- Я маме расскажу! Ябеда! Плакса! – ссорились внуки.
- Отцвели-ии, уж давно-оо, хризанте-еемы в сад-ууу…- пропела тётушка отвратительным контральто.
 
***
 
Наступила ночь, а Фея всё нажимала и нажимала кнопки на клавиатуре. Она недоумевала, сердилась, смеялась, делала массу открытий и узнавала невероятные вещи с просторов Интернета. Она зарегистрировалась на популярных сайтах и оставила на их форумах свои пожелания в стихах. Она узнала, как варить мыло и валять валенки, какая погода на Бермудских островах и в китайской провинции Сычуань, просмотрела сотни чужих фотографий и десятки видеоклипов, вспомнила давно забытые мелодии и совершила виртуальное путешествие вокруг земного шара.
И вдруг…ей пришло электронное письмо!
Симпатичный Бенджамин - неопределённого возраста, с овальными залысинами, грустными глазами и добрейшей улыбкой, предложил ей дружбу:
- Я одинок, люблю рыбалку и лыжи, пою под гитару и лихачу на сноуборде. Живу в стране, где снег – восемь месяцев в году, солнце – редкий гость, короткие зимние дни и длинные летние сумерки. Наверное, поэтому, я люблю радугу, яркие апельсины и… не смейтесь - тыквенную кашу…мясо на углях тоже люблю, конечно…и виски иногда, в сильные морозы…а что любите Вы?
- А я люблю, когда вокруг меня все счастливы. Если бы Вы, Бэн, были не так далеко, я бы и Вас сумела сделать счастливым…глаза – они выдают Вас, в них слишком много грусти. А ещё я, наверное, люблю, когда меня носят на руках…впрочем, не уверена... люблю стихи…и тыкву …очень!
- Надеюсь, Вы когда-нибудь прилетите ко мне в гости, я приглашаю! Моё окно - с видом на море снега, я угощу Вас Вашим любимым лакомством, присыпанным кедровыми орехами и шоколадом…а вдали, представьте, – дюжина снеговиков, которых я слеплю к Вашему приезду…и бледное солнце…и музыка…
- Слепите для меня? - её щёки залились румянцем, - а я напеку для Вас пирогов и ватрушек...и крестиком вышью на серых облаках солнечные лучи!
- Спасибо, буду рад! Знаете, у меня живёт белый медвежонок, я даже вольер ему построил…
- Какой Вы...интересный...
- А Вы - необыкновенная, и имя у Вас должно быть особенным!
- Что Вы, меня зовут просто – Мила.
- Я буду называть Вас – Эмили, можно? У меня полночь, а у Вас уже, наверное, светает. До завтра, Эмили! Доброго Вам утра!
- Спокойной ночи!
 
За окном загорался рассвет. Фея поставила чайник на плиту и, зажмурившись, cловно, лотерейный билет, вынула из коробки три печенья.
- Всё будет хорошо! – рассмеявшись, сообщила она своему отражению, - зоологическое печенье меня ещё ни разу не подводило: сорока, щенок и медвежонок – прекрасное сочетание! Сороки всегда приносят на хвосте новости – это значит, что я получу письмо, щенок – это друг, значит – письмо будет от друга, а медвежонок... думаю, что мой друг напишет мне в письме о проказах своего белого мишки! Я чувствую себя на 35 лет! Теперь мои туфельки придётся надевать на толстые носки – иначе потерять можно. Э-ээх, ещё полетаю!!! Кстати, там, где зима восемь месяцев в году, носки очень даже пригодятся…
 
Чайник, услышав новости, восторженно закипел. Аромат мятного чая разбудил тётушку и лабрадора, спящих валетом на раскладушке, и котов на остывших банках с помидорами, и попугая, в клетку которого из-за шёлкового платка не проник утренний свет. Все стали потягиваться, сладко зевать и планировать новый день.
А Эмили, подкрасив ресницы, с мечтательным видом «полетела» на работу.
- Петрович, наш туалет для Вас всегда открыт – милости просим! – смеясь, прокричала она долговязому силуэту с метёлкой в руке.
 
Взмыв высоко в небо и, купаясь в солнечных лучах, Фея готова была дарить радость и счастье всем-всем-всем - без исключения, потому что такие, как она и есть:
для кого-то – каждодневная радость,
кому-то – нежданная любовь,
чьё-то – необьятное счастье,
а для некоторых… – вся жизнь!!!
 
А иначе… даже самая убедительная легенда о чудесном бутоне на цветущей тыкве не превратит обыкновенную женщину в настоящую Фею!
46 Детство
Нана Белл
                                             

Когда Костя был маленьким, часто болел. Мальчику это нравилось, потому что тогда дедушка, большой грузный старик с мягким и добрым телом, брал его на ночь к себе в постель. Кровать была широкой и уютной. Внушительных размеров подушки опирались на массивную деревянную спинку, вбиравшую в себя отсвет оранжевого абажура, висевшего над старинным столом, покрытым бархатной скатертью.

На стене, над кроватью, висела карта. Своими длинными розовыми очертаниями она ползла с запада на восток и, чтобы рассмотреть её всю Костя вставал на ноги и  пытался читать названия городов.
В некоторых местах, как справа, так и слева, он находил нарисованные простым карандашом крестики. Он знал, что где-то рядом с ними были похоронены дедушкины и его, Костины, близкие. Вот здесь, дядя Иван, здесь Николай, здесь Пётр. Карта была старая, её края пожелтели и загнулись, а на розовом кое-где проступали следы от пальцев.
Мальчику нравилось путешествовать по карте, рассматривать изгибы рек, голубые пятна морей. Ему хотелось пририсовать свои знаки – пушечку, танк, кораблик, самолёт, но он побаивался, что дед этого не одобрит.

Мальчику нравилось, что когда они ложились, и бабушка выключала свет, им в ноги запрыгивал рыжий пёс, метис лайки, от которого шло тепло и приятно давило на ноги.

Устроившись поудобнее и прижавшись к деду, Костя просил всегда одно и то же:

- Расскажи, как ты был маленьким.
- Да, ты уже всё наизусть знаешь.
- Всё равно расскажи. Только с самого начала.

Старик любил Костю последней своей любовью, и ему казалось, что, рассказывая ему о себе, он свивает их жизни в одну, которая будет долгой-долгой. Он довольно улыбался в усы и тихо, не спеша, начинал:

-  Когда родители у нас умерли, пошли мы с братом Иваном по селу. Осень. Мокро. Грязно. Ивану четыре года. Мне два. Иван держал меня за руку и повторял:

- Всё хорошо будет, Алёшенька, всё хорошо. Ты только не плачь.

Я ему кивал:

- Да, мол, да. А сам всё ныл и ныл, ну, как ты иногда.

-  Неправда, дедушка, я не ною.

- А вчера кто ныл, что я тебе зажигалку не дал? Ты пойми, это же не игрушка, это же память... Идём мы, идём от одного дома к другому. Кто хлебушка вынесет, кто картофелину в руки сунет. В избу редко пускали, у нас, ведь, ноги все испачканные, в земле, глине. А у них половички чистые. Ночевать пускали в сарай. От скотины жар шёл,  как от нашего Метиса, а от коз или коров ещё и дух молочный. Но, как ты знаешь, мир не без добрых людей, разыскал кто-то нашего дядьку. Он нас забрал. Ивана к себе, а меня отдал своей матери, она жила от него отдельно, в съёмной комнатке. Бабушка была у меня такая ласковая и добрая, так понимала меня, что почти не ругала. Как сейчас помню, что в комнате у неё, кроме других неказистых вещей, было два стула. Обивка на них хоть и поистёрлась, но на светлом фоне были хорошо видны яркие листья и цветы. Вот как-то я взял леечку и стал эти цветы водой поливать. Бабушка увидела, ахнула:
- Ты зачем же это делаешь?
- Я их, бабушка, поливаю, чтоб не засохли.
Она засмеялась, и ничего мне за это не было.
 
 - Вот видишь, а как ты меня за движок ругал.

- А потому что ты крутил его бессмысленно, он и сломался. А я то хотел, чтоб цветы не погибли. А в твои руки, что попадёт, считай, пропало.

- Я только раз и крутанул.

- Не надо было и раза крутить. Теперь вот в ремонт не принимают. Ну, слезами горю не поможешь.

- Дальше, дедушка, дальше.

- Ну, потом я зоопарк в саду устроил: жили у меня в нём и мураши, и гусеницы, и сверчки. Кормил я их тлёй, росу для них с листьев собирал. А ты хоть раз бабушкиным кошкам молоко наливал?

- Да она сама.

-  Сама-то сама, а ты бы взял, когда да спросил: “Бабушка, можно я кошкам молока налью?” А тебе и дела нет.

- Я завтра налью. Ты дальше расскажи, про приют.

- Подожди, ни так быстро.

Пока меня бабушка в Училище определила, прошло немало времени. Стоило ей это таких трудов, что я до сих пор не могу понять, откуда у неё на это сил хватило. Не один месяц ходила она по каким-то учреждениям, в ноги падала, привратникам совала денежки. Пропадала целыми днями. Приходила домой уставшая, ноги сырые, подол хоть выжимай. Сядет на лавку, ноги вытянет, пошевелиться не может или платок с себя стянет, утирается им и плачет. А всё ради чего? Чтоб меня, внука своего, как-то в люди вывести. Она мне всегда говорила:

- Ты, Лёшенька, все мои старания оценишь только, когда вырастешь.

- Вот я и вспоминаю, и благодарю её, по сей день. А ты что? Родители уехали, а ты слезами всю квартиру облил. Не таскать же им тебя по гарнизонам, тебе учиться пора. А у них скоро ещё ребёнок родится. Ты что же неучем остаться хочешь? Я в приюте был, среди чужих, а ты у родных бабки с дедкой. Я вон с работы ушёл. На пенсии теперь. Запишемся с тобой в кружки, горло тебе подлечим, а учительница у тебя будет самая хорошая, она ещё у нашего Колюши в вожатых была.
 
Дед лежал и говорил что-то ещё в темноту ночи, а Костя спал, прижавшись к нему. В ногах, свернувшись калачиком, спала собака, метис лайки.

По утрам,   вздыхая, первым поднимался дед. Наклоняясь над внуком, он поправлял сбившееся одеяло, чтобы утренняя прохлада не помешала сладкому детскому сну. Любовно глядел на светлую взлохмаченную головёнку внука, похожую на растрёпанный кочан, и садился к письменному столу.

Однажды Костя, приоткрыв глаза, с удивлением и испугом увидел, что спина у деда вздрагивает и услыхал глухие всхлипывания. Мальчик хотел подбежать, обнять старика или позвать бабушку, но вместо этого укутался с головой в одеяло и тоже заплакал.

Тогда он ещё не знал, что в сорок пятом году, ожидая близкую победу, в этой же самой комнате собрались дедушка, бабушка, соседка Тоня, дедушкины сёстры, голубоглазая тётя Алина и пышноволосая тётя Таня, и даже приехавшая на время весенней распутицы другая бабушка, волоколамская. Пришёл и дворник Матвей, родственник соседки Тони.
 
Они знали, что с дня на день услышат о победе и теперь, живя в ощущении счастья и ожидая счастья ещё большего, мечтали только о том, чтобы скорее вернулись с фронта их близкие.

Тётя Алина, в эти дни особенно голубоглазая и возвышенная, то припевала что-то на мотив Скрябинского вальса, то принималась декламировать “Жди меня”.
И вдруг, всплеснув руками, зардевшись, сказала с улыбкой:

- Надо Колюшке письмо написать, общее.

Тут же нашлась бумага, карандаши, ручки и все писали о том, что любят, что скоро, что не сегодня завтра, и вот тогда опять и грибы, и ягоды, и музыка, и стихи.
О, это получилось прекрасное письмо!

И тут же Матвей, сказав, что ему всё равно пора, зашёл на почту и попросил Марусю, бывшую когда-то его одноклассницей, чтоб сегодня же отправила.

Не знал Костя и того, что, ожидая ответ, забегали в их квартиру по дороге в школу, институт, на работу соседка Тоня, дедушкины сёстры и даже волоколамская бабушка, отбывшая в свой небольшой посёлок, нет-нет посылала своих внуков в Москву справиться: ну, как там у них. И только Матвей, узнававший все новости от Маруси, помалкивал.

Не знал Костя и того, что через некоторое время после того, как Матвей отнёс письмо на почту, Маруся показала ему это письмо со штемпелем “Адресат выбыл” и ещё одно треугольное с чёрным жирным штемпелем…
И даже тогда, когда Костя подрос, и уже знал и про дядю Колю, и про Петра, эти письма он видел только издали, когда дед украдкой от бабушки доставал их из верхнего ящика письменного стола.


Став взрослым и переехав в другую квартиру, Костя взял с собой бумаги деда и это письмо. Оно лежит у него в верхнем ящике письменного стола. Иногда он достаёт его и вспоминает деда, бабушку, тётю Алину и тётю Таню, соседку Тоню, волоколамскую бабушку и дворника Матвея. Вспоминает большую карту над кроватью с подрисованными на ней православными крестами.
47 Три одиночества
Татьяна Карелина7
Он проснулся внезапно. Была ночь. Видимо, ему приснилось что-то неприятное, на сердце было тревожно. Он оглядел своё неуютное жильё, вернее развалины бывшего жилого дома, и вздохнул. Светила луна, он смотрел на неё и вспоминал время, когда чувствовал себя сильным, крепким, любимым и нужным своей семье...

Он любил просторные, светлые комнаты с высокими потолками и большими окнами. Он любил красивую мебель, особенно своё собственное, очень уютное, бархатное кресло.

Он любил большой стол, за которым по вечерам и в праздничные дни собиралась вся его семья. Было шумно и весело, все наслаждались едой и хвалили хозяйку, приготовившую всю эту "вкуснятину". А потом все слушали музыку, пели песни, танцевали.

Он любил небольшую, но очень уютную кухню, где каждый день готовили обед. Он особенно любил, когда жарили вкусные котлеты.

Он любил их всех, а они любили его. Он так и не смог понять, почему однажды они оставили его одного, а сами уехали. Навсегда. Он остался один, без жилья, без уютного кресла, без еды. Он остался без их любви. В его сердце не было злобы на них, только недоумение и печаль. Он продолжал помнить и любить их всех.

Теперь он живёт в этих развалинах, подальше от тех, кто может ударить, оскорбить, отнять еду. Он опять тяжело вздохнул, лёг на пол и попытался уснуть. Время бежало, на сердце по-прежнему было тревожно. Уснуть не удалось, он встал и решил обойти весь дом. Он шёл медленно, прислушиваясь к тишине. Неожиданно послышался тихий, приглушённый стон, он вздрогнул и повернул голову.

Она лежала в углу возле стены. Он терпеть не мог таких, как она, но решил подойти ближе, надо же было разобраться, кто оказался в его владениях. Её глаза были закрыты, она дрожала и тихо стонала. Он дотронулся до неё, она с трудом открыла глаза, увидела его и задрожала ещё сильней. Он почувствовал, что она испугалась. Oн внимательно осмотрел её и понял, почему она стонала. У неё на  голове была глубокая рана. Она продолжала смотреть на него с испугом, но подняться и убежать у неё не было сил. Она закрыла глаза и приготовилась умереть...

Её любили за красоту, за добрый, покладистый характер. И она в ответ любила весь мир. Но однажды она поняла, что кроме добра в мире живёт ещё и зло. Нельзя быть такой доверчивой. Ласковыми словами её заманили в то страшное место, о котором она не хочет вспоминать. Она до сих пор не понимает, как осталась живой, как добралась до этих развалин.

Она чувствовала, что он продолжает стоять рядом с ней и была уверена, что её жизнь подошла к концу, но проходили минуты и ничего не менялось. Она решилась и открыла глаза.

Какие огромные, зелёные глаза. Он никогда не видел таких красивых глаз. В них по-прежнему читался испуг, но кроме этого появилось выражение ожидания и удивления. И ещё ему показалось, что где-то в глубине этих удивительных зелёных глаз можно заметить просьбу о помощи...

Он отозвался на этот призыв и сделал всё, что мог - сел на пол рядом с ней и тщательно обработал рану. Она смотрела на него удивлённо и с благодарностью, но продолжала дрожать. Только сейчас он понял, что ей холодно. Он пристально посмотрел в зелёные глазa и лёг рядом с ней, согревая своим теплом. Oна уснула, он тоже провалился в сон.

Время бежало, а они мирно спали. Он открыл глаза, когда было уже совсем светло. Он почувствовал голод и повернул голову. Она лежала рядом, зелёные глаза вопросительно смотрели на него. Он осмотрел рану и ещё раз тщательно её обработал. Настало время позаботиться о еде...

Он вернулся не очень скоро, усталый, но довольный, с едой для себя и Зеленоглазки. Он положил еду на пол и сел рядом с ней. Они с удовольствием поели. Она чувствовала себя значительно лучше и смотрела на него с благодарностью. Ему было приятно. Наконец-то он опять кому-то нужен! Он ещё раз осмотрел и обработал рану, потом прилёг рядом с ней и они мирно уснули.

Через несколько дней её рана затянулась, она чувствовала себя вполне здоровой. А он всё чаще ловил себя на мысли, что боится этого - ведь Зеленоглазка может уйти от него. Раньше он терпеть не мог таких, как она, но теперь чувствовал потребность заботиться о ней.

Через несколько дней она вновь почувствовала себя здоровой и каждый день ходила на поиски еды вместе с ним. Она очень боялась, что Друг - так она называла его - попросит её уйти из его дома. Она не представляла, что тогда делать. И не только потому что не знала, как найти свой старый дом, где ей жилось очень хорошо, где её любили, но и потому что не представляла себе, как уйдёт о Друга, как будет жить без него.

В этот день с утра всё было, как обычно - они проснулись и пошли добывать еду. В воздухе порхали первые снежинки. Они обошли все знакомые места, но еды не нашли. Они замёрзли, очень хотелось есть. Тогда он решился обследовать соседний район, в который раньше не заходил. Она пошла за ним...

Они отходили всё дальше и дальше от своего дома, но еду найти не удавалось, видимо всё уже подобрали другие, более расторопные, чем они. Неожиданно она остановилась. Он с удивлением посмотрел на неё. А она смотрела на женщину, которая медленно шла по другой стороне улицы. В этот момент женщина заметила Зеленоглазку.

Он стоял и смотрел, как его подруга убегала от него всё дальше и дальше, к той женщине. И он понял, что она нашла свою семью. А ещё он понял, что опять остался один. Он повернулся и побрёл домой...

Он лежал на том самом месте, где когда-то нашёл Зеленоглазку. Он не плакал, но его сердце обливалось кровью. Больше в его жизни ничего хорошего не будет. Он никому не нужен. Ему хотелось умереть. В эту ночь он много раз засыпал и тут же просыпался. Уже больше суток он ничего не ел и очень ослаб.

Наступило утро. Лучи солнца светили ему в глаза. Он подумал, что когда умрёт, никто об этом даже не узнает. И вдруг он понял, что не хочет умирать. Жизнь - это единственное, что у него осталось. Он решительно встал и, пошатываясь от слабости, вышел на улицу. И тут он увидел прямо перед собой огромного, лохматого пса, который его тоже заметил... 

Анна, так звали женщину, к которой вернулась Зеленоглазка, проснулась рано утром, приготовила вкусный завтрак, но её любимица с зелёными глазами не хотела есть, она рвалась на улицу. Анна шла вместе с ней, мысленно перелистывая страницы своей жизни. Когда-то у неё была большая семья - любящий и заботливый муж, добрые, хорошие дети. Когда сын уезжал в Афганистан, он обещал обязательно вернуться. И вернулся. В цинковом гробу. Через год умер муж. А ещё через три года погибла в автомобильной катастрофе дочь.

Анна хотела умереть, у неё не осталось сил и желания жить. Она по инерции ходила на работу, покупала продукты и варила обеды, но есть не хотелось, жить тоже. Подруги старались её поддержать, но у каждой из них была своя семья, дети, заботы. Вечерами Анна оставалась одна и не знала, чем заняться. Однажды, возвращаясь с работы домой, она натолкнулась в подъезде на маленького, грязного котёнка, который жалобно мяукал. Она всегда относилась к животным равнодушно, но этот котёнок был такой беззащитный...

Он смотрел в глаза огромного, лохматого пса, видел в них ярость и жажду крови. Было понятно, что драки не избежать. Неожиданно пёс, который только что рвался в бой, отступил, в его глазах появилось удивление, недоумение и даже испуг. Пёс пятился всё дальше и дальше, а через минуту совсем убежал.

Враг отступил! Он был очень рад, но не мог понять, что заставило огромного пса убежать с поля битвы. Он повернул голову и... его сердце наполнилось радостью. Рядом с ним стояла она. Её огромные, зелёные глаза воинственно сверкали. Она была готова к бою, если огромный пёс решит вернуться.

Анна с интересом и удовольствием наблюдала за красивым, мускулистым доберманом. Рядом с ним стояла её любимая чёрная кошка с огромными зелёными глазами.
48 Запах дыни
Рауза Хузахметова
     – И ещё вот сюда заедем.
     Племянник сбавил скорость  и остановил машину у  открытого павильона с фруктами. Мы выбрали самые большие узбекские дыни и положили их на заднее сиденье. Я села рядом.
     – Ну, на сегодня всё, – довольно произнёс племянник. –  Теперь домой.
     Мы поехали дальше. Я тоже была довольна. С тех пор, как он объявил о своей женитьбе, все его многочисленные тётушки жили радостным ожиданием этого события и – как могли – старались помочь «любимому племяннику» в его хлопотах.
     Тёплый летний вечер был ещё ярок,  и я смотрела в окно,  любуясь его красками. Услышав тонкий аромат, исходивший от дынь, я невольно улыбнулась. Так могли пахнуть только узбекские дыни. Сладкий запах усиливался. Он уже завладел всем пространством.  Я вдыхала этот аромат – и нежный, и настойчивый, уже не в силах отвлечься  от него. Что-то он мне так  напоминал… Мне показалось, что я  нахожусь в  состоянии какого-то ожидания… Будто что-то неведомое медленно  поворачивалось вокруг своей оси в разные стороны, подходя к тому месту, где найдёт общую  точку соприкосновения и сольётся в едином времени  и пространстве.
     Прошло ещё какое-то время, и  я услышала свой голос:
     – Конец лета… дыни… свадьба…
     Я говорила медленно, будто во сне.
     Племянник взглянул на меня в переднее зеркало.
     – Какое-то странное ощущение, – продолжала я, – будто всё это уже было. Да… Я вспоминаю другую свадьбу…
     …– А народу-то!  –  радостно произнесла подруга.
     Мы зашли в огромный празднично убранный зал.
     – Весь лётный состав, свободный от полётов, – подтвердил брат жениха, встречающий гостей. – Проходите.
     Женщины несли к накрытым столам большие блюда, на которых лежали нарезанные узбекские дыни. Тонкий неповторимый аромат потянулся за ними красивым шлейфом.
     – Надо же! – сокрушённо говорила одна из них – мать жениха. –  Дыни специально привезли из Средней Азии, а они – жёсткие, зелёные.
      Многолюдная весёлая свадьба пела и плясала. Весь вечер мне пришлось отбиваться от «свободных от полётов», желающих потанцевать. То ли спасаясь от очередного «преследователя», то ли  ещё почему, я шагнула к жениху:
     – Можно тебя пригласить?
     Радостно улыбаясь, он увлёк меня в середину зала, где мы смешались с другими  парами. Вино, музыка, обаяние танцующего со мной человека – что-то заставило чуть податься навстречу ему. Уловив это движение, он тут же прижал меня к себе и заговорил таким горячим голосом, будто был уже  не в силах скрывать какую-то тайну:
     – Одно твоё слово – и ничего бы этого не было!
     Я взглянула на него изумлённо-испуганно:
     – Что же  ты раньше молчал?! – слова вылетели так же неожиданно, как и то, что я только что услышала.
     – Если бы я хотя бы не знал – как ты любишь того парня!..
     Музыка  закончилась, пары разошлись, а мы стояли,  не опустив рук, молча с ужасом глядя друг на друга.
     – Саша, не надо! Я всё видел! – раздался громкий голос его отца.
     – Потом договорим, – услышала я быстрые слова.
     Мы отпрянули друг от друга…
     …Я замолчала. Запах дынь был сильным, густым. Он крепко держал меня в своих объятиях, не выпуская  из того времени, когда смог так сильно врезаться в мою память.
     – Я столько раз потом вспоминала об этом… Столько раз жалела, что не вызвала его на крыльцо и не убежала с ним с этой свадьбы…
      – Да-а-а… Какие ассоциации могут вызвать обычные дыни, – деликатно произнёс племянник, немного выждав и убедившись, что я закончила свой рассказ.
     Мы ехали молча. Я не стала говорить ему, что эта история имела продолжение  – я и так немало удивила своего племянника. Да и зачем? Его молодая голова была полна радостных мыслей о замечательном событии, которое он запомнит на всю жизнь – его ждала свадьба.
49 Корпоратив восьмидесятых- с размахом
Татьяна Бродская
    В то время я работала заведующей аптекой при инфекционной больнице и  у нас  всегда отмечали Новогодние огоньки, сейчас это называется корпоративами.   Это было в начале восьмидесятых годов и в этот год мы решили провести Новогодний огонёк с размахом, потому что был повод -  шестидесятилетие  СССР.  Все отделения и аптека должны были представлять различные республики, но так как отделений у нас было меньше, чем республик, то  у каждого отделения был выбор.

     Мои сотрудницы  аптеки выбрали Украину. На Новогоднем огоньке мы должны были в национальных костюмах выступить с  номером в концерте, а ещё накрыть столы с национальными блюдами. В аптеке работало всего 4 человека, но мы взялись за дело с рвением, правда национальных костюма нам удалось найти только два, да и их собирали с миру по нитке, кто-то принёс нам вышитые украинские рубашки, нашли безрукавки, а вместо передников использовали вышитые полотенца, бусы  и монисто собирали по всей больнице.

    Мы придумывали разные блюда из украинской кухни, решили, что приготовим мясо по  рецепту западной Украины, напечём пирожков, наделаем вареников и конечно купим сало и круглую буханку хлеба, чтобы встречать  гостей по-украински - хлебом с солью. Мы с Ольгой, моей сотрудницей, разучивали украинские песни и учились плясать танец гопак.

     Вот с горилкой у нас ничего не получалось, как она готовится, мы не знали.  Тогда одна из моих сотрудниц привезла 2-х литровую банку самогона  из деревни, а я развела спирт медицинский  и развела самогонку пополам. Получилась жидкость чуть мутноватого цвета, но более прозрачная, чем самогон.   У  нас в аптеке были старинные бутыли, мы разлили в них нашу самогонку и подписали  крупно - Горилка!
 
    Мы знали, что к нам на праздник придут спонсоры из строительной организации, в которой работали одни мужчины, поэтому горилки я приготовила две бутыли - одну маленькую на стол, а другую 2-х литровую, чтобы поставить на стол спонсорам. Этим спонсорам мы были многим обязаны, и хорошей мебелью в аптеке, и медикаментами, на которые они регулярно подкидывали нам денег.

    Настал день нашего Новогоднего огонька, уже после обеда стали накрывать столы- самый большой круглый стол установили для спонсоров и администрации больницы.  Красавица ёлка,которую привёз наш  завхоз Александр Иванович из леса, сверкала огнями, а игрушки и другую мишуру нам притащили из отделений в таком количестве, что хватило для украшения всего зала.

    Ровно в 17-00 начался праздник, сначала выступил наш  главный врач Николай Иванович, который поздравил всех с шестидесятилетием  СССР и Новым годом, а также он пообещал выделить премии всем артистам  к Новому году, чем очень обрадовал коллектив.

    Потом начались выступления доморощенных артистов, одно из отделений представляло Грузию, у них было много мужчин врачей в отделении - они приготовили танец с кинжалами - получилось так здорово!  Мы все дружно им аплодировали! Они преподнесли спонсорам грузинские блюда - различные салаты из овощей, чахохбили из кур, хачапури  с сыром ,2 бутылки грузинского вина и бутылку чачи.
 
   Затем выступали гости из Узбекистана - они были все в цветных рубахах и тюбетейках,  а женщины в длинных платьях, танцевали они под какой-то барабан, но так занятно приседали и кружились, что  сорвали бурные аплодисменты у публики. Главным блюдом  у гостей из Узбекистана был плов из баранины, а также  манты и водка – арак. Вот где они её достали?

   Белоруссию представляло самое большое отделение - они оделись все в вышитые белые рубахи , женщины ещё и в  белые вышитые юбки – водили хороводы и пели белорусские песни так мелодично, что им долго хлопали!  На стол к спонсорам  поставили драники с мясной начинкой, клёцки с грибами, оладьи, белорусское вино и бутылку зубровки.

   Армению представляло отделение, где были врачи – армяне, так что они  хорошо подготовились, у них были очень красивые национальные костюмы, у мужчин чёрные черкески , а у женщин цветные платья с длинными рукавами и красивыми головными уборами, они пели армянские песни и плавно танцевали под музыку - сорвали много аплодисментов. А на стол спонсоров поставили  какие-то салаты, много шашлыка и две бутылки армянского коньяка.

   Дошёл черёд и до нас, от аптеки выступали только двое -  мы с Ольгой, но не растерялись, бойко спели украинскую песню и сплясали гопака под магнитофон. Гопак вызвал бурю оваций!  А на стол к спонсорам преподнесли -  каравай с солью, сало украинское, пироги, вареники и бутыль Горилки!

   Последним выступало отделение, представлявшее Россию , но это выступление  было самым красочным!  Под настоящую русскую гармошку женщины в красивых русских сарафанах пели русские песни, мужчины в белых рубахах с кушаками плясали  вприсядку - было много смеха, им так долго аплодировали, что пришлось повторять танец на бис! А на стол спонсорам они поставили русский самовар ,салат оливье, пироги, блины и бутылку нашей русской самогонки.

   Настоящее веселье началось после всех выступлений, хотя некоторые уже употребляли  напитки и закусывали прямо во время концерта, особенно те, кто уже выступил. Но понимаете, при таком обилии напитков и закусок, не было ни у кого терпения ждать конца выступления артистов, мы заметили, что и спонсоры и администрация больницы уже давно пробовали наши напитки  и закуски!

   Между отделениями начался обмен закусками и выпивкой-мы очень выгодно обменяли нашу горилку на бутылку грузинского сухого вина.После концерта, мы  все ждали появления дед Мороза со Снегурочкой, которые должны были вручить призы за выступления. На этом празднике мы с Ольгой  были, по моему, самые трезвые, поэтому Снегурочка наша сестра - хозяйка Лидия Николаевна подошла к нам и сказала  : «У нас беда - дед Мороз напился!»

   Мы пошли помогать его наряжать. Дмитрий Николаевич - заведующий одного из отделений, который должен быть дедом Морозом, уже лыка не вязал, пришлось его силой запихнуть в одежду деда Мороза и приклеить ему бороду и красный нос. Снегурочка - Лидия Николаевна обладала внушительной фигурой, так что потащила деда Мороза волоком на себе в зал, подвела к елке, усадила на стул. А зрителям сказала: « Дед Мороз утомился  с дороги, так что  я  сама буду выдавать подарки »

    Она  нам прочитала праздничное поздравление и по списку выдала все подарки артистам. Дед Мороз вдруг очнулся, встал и начал говорить какие- то фразы из приветствия, но не удержался и рухнул под ёлку - лицом прямо в коробку с конфетти. Когда мужчины его подняли, то вид у него был смешной - нос на щеке, борода на плече, а лицо в конфетти! Чем вызвал смех и праздничное оживление в зале!

    Тем временем уже все пили, закусывали, танцевали под магнитофон. Мы все немного успокоились, но тут начались какие-то разборки между республиками из-за призов - мужики стали махать кулаками, ну какой праздник, без драки?  Тут на сцену появляется опять Снегурочка, она кричит: " Все, кто желает померятся силами прошу на маты!" Александр Иванович уже тащит три матраса, отделанных дерматином и укладывает их посреди фойе.

   Мужчины оживились, стали составлять пары для поединков. Все, кто пожелал принять участие разделись до пояса, первыми на ринг вышли Грузия и Армения. Снегурочка взяла барабан у  отделения,которое представляло Узбекистан, барабанными палочками отбила дробь  и сказала " Гонг" Мужчины еле на ногах держались, но храбрились, старались друг друга завалить, нередко падая вместе с партнёром! Эти поединки вызвали много смеха. Армения победила Грузию, а Россия - Белоруссию, но Грузия не хотела смериться с поражением и отыграла один поединок у Узбекистана.
 
   А тут меня толкает Ольга и говорит: « Посмотри - наш глав - врач и директор строительной организации пропали?» Долго искать их не пришлось – я подняла скатерть, а они сидят под столом, оба уже такие пьяные, держат по стакану, между ними стоит наша бутыль с горилкой и тихонько поют песни на украинском языке. Потом оказалось, что директор из строительной организации Павел Владимирович был украинцем. Мы не стали их беспокоить, шло самое веселье, так что мы тоже пошли танцевать.

   Было уже десять вечера, когда стали расходиться,была такая звёздная ночь, мороз был не крепкий, а снега было очень много в том году - по колено!  Мужчины опять на улице стали задираться,валили друг друга в снег,к ним подключились и женщины, отделения защищали свои республики - кидались снежками,серпантином, обсыпали головы конфетти,устроили целое побоище у нас во дворе больницы.

   Вдруг один из мужчин подхватил свою жену на руки - это дало новый толчок веселью. Другие стали хватать без разбора всех наших дам и  пытались носить их на руках, те отбивались, они падали вместе в снег - вот была потеха! Да,что ни говори, а горячительные напитки в таких количествах творят чудеса. Кто оставался в фойе - наблюдали всё это из окна.

  Мы с Ольгой и другие женщины из отделений убирали посуду, когда увидели, как выползают на карачках из своего убежища наш  глав - врач Николай Иванович и директор строительной компании Павел Владимирович,но они поднялись, обнялись, запели украинскую песню и,  шатаясь, пошли прямо к двери.  Пришлось нам с Ольгой и Снегурочкой одевать их в пальто и отправить домой на нашей больничной машине.

   Но, это было ещё не всё - из-под ёлки выполз дед Мороз, Дмитрий Николаевич, он  так и пролежал там весь праздник, а теперь спрашивал нас, куда все подевались? Он был трезв, как стёклышко и хотел, есть, пить и танцевать всю ночь!  Какие силы открылись у человека, который проспал весь праздник! Тут мы уже не выдержали, так все хохотали, до колик в животе. Вот  это мы погуляли в Новогодний огонёк  - с размахом!
50 Животный мир - Три жизни Тобби
Татьяна Бродская
   Эту историю мне прислала подруга по интернету, она мне так подробно и занимательно рассказывала о своих собаках, что я решила об этом написать.  Моя подруга Галина и её сыновья любят собак, у них  живёт уже 10 лет спаниель- девочка, по кличке Рокси.

   Прошлой зимой в их городе, после Нового года, стояли лютые морозы, так что птицы замерзали на лету. Однажды вечером, когда её младший сын Андрей,  ехал на машине с работы, он заметил на обочине, почти замёрзшую маленькую собачку. Он остановился, вышел из машины и осмотрел его. Это был маленький щенок немецкой овчарки. Конечно, Андрей не мог  оставить его без помощи, он привёз собачку домой.

  Галина щенка отогрела, накормила, завернула в теплый плед и уложила спать до утра. Утром на семейном совете решили, что щенка они оставят пока до весны у себя, поэтому Андрей, несмотря на субботу, повез его к ветеринару, чтобы определить, как пострадала собака от мороза и сколько ей месяцев.

  Ветеринар сказал, что щенку не более  четырёх   месяцев, от мороза он не очень пострадал, только у него обморожены уши и лапы, вот лапы заживут, а уши, возможно, стоять не будут. Назвали щенка Тобби - он был мужского пола.

  Как оказалось, большой проказник, всю зиму он вслед за Рокси усердно постигал все премудрости жизни в квартире, но она была взрослая собака, а Тобби был маленький  щенок. Его озорной характер не позволял ему сидеть без дела, ему надо было двигаться.

  Поэтому он таскал тапки хозяев, жевал сапоги и туфли и всё, что попадалось ему на пути, так что приходилось многое прятать , а Тобби покупать специальные  игрушки, чтобы он оттачивал на них свои зубы. Тобби был  всегда такой озорной, весёлый и забавный, что его полюбили все члены семьи.

  Пришла весна  - Тобби повзрослел, окреп, вырос, только уши у него были отморожены и не торчали, как у всех овчарок, а висели по бокам морды, придавая ему комичный вид. Он был очень красивый, стройный пёс с такими пронзительно- выразительными глазами, что казалось- он понимает каждое слово!  Он очень любил свою хозяйку, а Андрея просто обожал!

   Но в конце весны случилась беда, когда Галина гуляла вместе с собаками, Тобби что-то подобрал и сьел, несмотря на все запреты хозяйки. Вот тогда он заболел энтеритом - это очень серьёзное  инфекционное заболевание у собак, которое часто заканчивается смертью.  Тобби буквально находился между жизнью и смертью, ничего не ел, не пил, очень ослаб, только тихонечко скулил.

  Как Галя, и её сын Андрей, самоотверженно ухаживали за ним, она колола его антибиотиками по схеме, варила специальную пищу, сколько я получала в то время писем от своей подруги, по ним чувствовалось, как вся семья переживает за собаку. Андрей вызывал ветеринара на дом и ставил два раза в день Тобби капельницу.

  Впоследствии Андрей возил его на консультации к ветеринару, ещё долгое время собака была очень слабой, но молодой организм и правильный уход побороли эту страшную болезнь. Медленно, но верно Тобби стал поправляться. Сколько радости было у всей семьи, когда он первый раз поел диетическую  кашку.

  Тобби ещё долго кормили специальным питанием, пока его желудок не смог есть мясо. Постепенно он оживал, начал вставать и тихонько передвигаться по квартире, а вскоре от болезни не осталось и следа. Это был опять тот-же радостный, ласковый и озорной Тобби!

  Пришло лето, Галина вместе с Андреем, на машине часто вывозили собак за город. Сколько счастья было написано на мордочке Тобби, он бегал по траве, ловил бабочек, кувыркался, выражая всем своим видом полную преданность хозяевам.
 
  Они заезжали в придорожное кафе, и хозяйке этого кафе очень нравился Тобби, его там кормили шашлыками, даже будку для него сделали, но Тобби был домашний пёс, он соглашался погостить несколько дней, но оставаться там не хотел, начинал тосковать и выть, так что приходилось очень скоро его забирать.

  Закончилось лето, начались осенние дожди. Как-то раз  вечером, Тобби гулял во дворе без поводка,Галина только выходила из квартиры и не успела нацепить ему поводок, а во двор на большой скорости вьехала машина.  Никто не видел , как собака попала под машину.

  Она подбежала к Тобби, увидела кровь, но не растерялась, тут, же позвонила сыну, который отпросился с работы и отвёз Тобби опять к ветеринару. Тобби был цел, только всё время крутил головой, да  на боку у него была рваная рана. Ветеринар зашил рану и пошутил: « У этой собаки - три жизни - от всех напастей его она спасает!»

  А Тобби опять живёт  в Галиной семье, не ссорится со старшей собакой Рокси и ведёт себя уже более примерно, просто он повзрослел, а Галина даже и мысли не допускает, чтобы отдать овчарку в чьи- то чужие руки.

  Если Тобби провинился и она его за что-то наказывает, то он смотрит такими глазами, как- будто спрашивает: " Ты меня не бросишь? Не бросай- смотри, я уже хороший"  Эта собака,  как талисман в их семье - если Тобби жив и здоров, значит и у них будет всё хорошо!
51 Глава 6. Что-то не так!
Юлия Демьянчук
Глава 6.
Что-то не так!

-Миссис Лейн, с Вами все хорошо? – послышалось в проеме двери.
Женщина, сидевшая за столом и смотревшая в окно, сразу повернулась на голос. Приход девушки вызвал на ее лице улыбку.
-Да, дорогая, а что-то должно быть не так? -  в ее фразе слышалось сомнение.
-Кое-кто сообщил, что Вам плохо, и нужна помощь! – быстро проговорила Даяна. – С Вами точно все хорошо?
-Лучше не бывает, вот только одна проблема: нужно проверить все работы.
Она показала в сторону огромной стопки, еле стоявшей на столе и колеблющейся при каждом дуновении ветерка через открытую форточку.
Но это уже не так сильно заботило Даяну. В голове летала только одна мысль: «Зачем Кейт ей наврала?»
Делать было нечего, нужно возвращаться в парк, может быть Пол еще там. А если нет? Мобильный ведь девушка не знает!
«Ладно, пойду домой, а завтра все расскажу Полу! Он поймет!»

Одиннадцать часов вечера. На улице начинает смеркаться. Люди, задержавшиеся на работе, бегом спешат домой. Но эта суета не трогает Даяну, она сидит за своим компьютером и лазает в Интернете.
Вдруг в нижнем углу экрана выскочила иконка с надписью: «Пользователь Moon хочет добавить Вас в друзья! Разрешить?»
Сообщение обрадовало девушка, вероятно, кто-то узнал ее ник и хочет теперь пообщаться. «Может Пол?»
Даяна поднесла стрелочку к положительному ответу. Один щелчок, и новый друг.
Мгновенно пришел ответ.
-Привет.
-Привет – быстро напечатала девушка.
-Как дела? – пикнуло в ответ.
-Отлично! – радостно отвечала Даяна, все еще думая, что это Пол. – Ты как?
-Разговор с тобой улучшил мое настроение!
-Рада слышать! Чем занимаешься?
-Думаю.
-О чем?
-Точнее о ком! О тебе!
«Пол не такой дерзкий! По-моему!»
-Мило, но хотелось бы узнать кто ты?
-Твой знакомый! – сообщило сообщение.
-Уверен? Я знакома лишь с одним парнем из новой школы!
-Полом? Нет, это не он!
-А кто?
Страх начал забираться все выше и выше, переписка с незнакомцем становилась не развлечением, а чем-то страшным.
-Давай это будет секретом!
-Что!!?? Опять ты? Голос с телефона?
-Догадливая…
Здесь нечего был думать, Даяна быстро нашла параметры и добавила пользователя «Moon» в черный список.
«Надо было сразу спрашивать, кто это! Маньяк!»
Закрыв все окна на рабочем столе, Даяна отключила компьютер, положила телефон на тумбочку и легла в кровать.
«Попробуй после такого заснуть!»
Но усталость, накопившаяся за день, одолела.  Веки налились свинцом, и Даяна повалилась в небытие.

Свет сквозь окно наполнил комнату, осветил стены своими яркими лучами. Это был первый настолько светлый день с момента переезда в новый дом. Теперь, наконец, можно было разглядеть стены с зелеными обоями, письменный стол, шкаф, ковролин на полу и множество горшков с цветами по периметру комнаты.
Каждый лучик имел свою работу: осветить улицу или заиграть солнечным зайчиком. Но у одного была особая служба: разбудить Даяну.
Свет пролился на лицо девушки и заставил проснуться.
Новый день – новые события.
Атмосфера в доме была такой же радостной и солнечной, как и погода. Миссис Венис была счастлива, ведь именно сегодня возвращался отец семейства из командировки.
-Доброе утро, мама, Нэтали! – покричала Даяна, спускаясь с лестницы. – Позвоню со школы и скажу, нужно ли меня забирать или нет!
-А завтрак?
-Не хочу, - слышалось уже с улицы.
Сегодня Даяна решила пройти до школы пешком, чтобы насладиться солнцем и забыть о вчерашней переписке.
Переходя по переходу,  девушка увидела перед собой знакомый портфель, мелькнувший за поворотом.
-Пол! - крикнула Даяна скрывшемуся силуэту. И побежала вслед.
«Еще одна пробежка за два дня! Перебор!»
Догнать человека впереди оказалось сложно, так как его шаг был достаточно быстр.
-Пол! – окликнула еще раз Даяна идущего.
Он остановился и повернулся.
-Даяна! – радостно ответил на зов парень. – Рад тебя видеть! Я ждал тебя вчера возле парка! – мягко произнес он, намекая на то, что он совсем не злится.
-Извини, это все из-за Кейт. На самом деле я была там, но она прибежала и заставила меня оттуда уйти!
-Рад слышать, что ты не сама решила меня продинамить!
-Повторим сегодня!?
-Буду рад! – ответил Пол и улыбнулся своей фирменной улыбкой.
«А какой же сегодня день все-таки хороший!»

На пороге школы Даяна увидела Дюка, который ошарашено смотрел по сторонам, кого-то ища. Увидев издалека девушка, он сразу бросился ей навстречу.
«Дюк утром в школе! Да еще и бежит в мою сторону!» Промелькнуло, но быстро исчезло. «Здесь же не только я, может он бежит к Полу!?»
-Привет, - быстро вылетело из уст Дюка.
Но было не понятно, кому именно предназначалось приветствие.
Но по виду парня было видно, что Пол его не интересует ни в коей мере, поэтому Даяна немного смутилась столь открытому вниманию со стороны «молчаливого парня».
-Долго думал, подходить или нет, но все же решился! – застенчиво произносил парень. – Хотел поблагодарить тебя за то, что ты вступилась за меня во время той заварухи. Такого для меня еще никто не делал с тех пор…
Здесь парень запоролся и не стал продолжать.
-Не за что! – смущенно проговорила Даяна.
Получив ответ, Дюк развернулся и зашагал вон со двора школы.
Пол вернулся на свое прежнее место рядом с Даяной.
-Ни разу не видел его по утрам в школе! И зачем он вообще пришел? Лишь чтобы поблагодарить? Странно!
-Очень даже странно! – согласилась Даяна.
Уж слишком много тайного и  неизвестного свалилось на нее всего лишь за несколько дней пребывания в новом месте.
Людей словно к ней притягивало, и каждый из них имел в этом свою цель, о которых Даяна пока не подозревала.
Но интуиция ей подсказывала, что здесь не все так ладно! Что не так! И надо с этим разобраться!
52 Научные факты, научные факты...
Анна-Мария Ситникова
                                       

        В наших краях много деревень среди лесов прячется. У каждой своя история, предания, сказки. Места-то заповедные, непроходимые. Вот и в деревне моей бабушки, Селантьевке, есть местная быль-страшилка, о Бабке-Ёжкиной избушке.
       Кто и когда её построил, ту избушку в самой непролазной чаще Ершистого леса, никто не знает, говорят только, что лет пятьсот, а, может, и всю тысячу стоит она на том месте, ягодами крупными, грибами белыми заманивает, водой чистой студёной из ручейка возле крыльца усталых путников зазывает. Но если какой мужик-охотник, или баба-грибница с детишками позарятся на лесное добро с отдыхом  в приветливом домике – тут и сказке конец, вернее, начало: двери захлопываются и… всё! Больше людей тех никто не встречает на белом свете – Баба-Яга, крючковата рука, несчастных в печи жарит, а косточки потом в лесу подо мхом прячет-закапывает.
        Так что в наше время местные стараются обходить давно ставшее ветхим сооружение стороной, от греха подальше. До чего ж народ суеверный, а ведь двадцать первый век на дворе!
        Как-то к бабушкиным соседям внук приехал, подросток из города. Модный такой, наушники в ушах, кепка задом наперёд на макушке, телефон мобильный с играми. Его родители вывезли воздухом целебным, лесным подышать, а к чему мальчишке воздух? Ему приключения нужны, тем более зарядка у телефона почти на нуле. Разузнал Максимка об избушке сказочной и прямиком в полдень потопал к Ершистому лесу.   
         Продрался сквозь ёлки к полянке заветной. Как и говорили: ягоды крупные, грибы большущие белые, вода прозрачная, вкусная, перед глазами - домишко покосившийся.
         Пнул Максимка дверь скрипучую, зашёл из пекла в прохладу бревенчатую, осмотрелся по сторонам. Стены  паутиной затянуты, занавески на окнах обветшалые, метла в углу стоит с редкими прутьями, дверцы печные на одной петле висят… Смахнул он пыль старинную со скамьи, чихнув раз пять, присел. Сидит, чипсы жуёт из пакетика блестящего, крошки на пол сыплет.
        Слышит, шуршит кто-то под полом, рядом совсем. Отскочил Максимка к стене, затаился, ждёт. Выбежала из-под стены мышка серая, в ботинках, с крошкой чипсовой в зубах, за ней вторая, в шапочке, с набитыми щеками, следом третья, в фартучке, полном вкусным крошевом. Встали диковинные зверьки в ряд, поклонились мальчишке и запищали: «Спасибо, мил человек, за угощение! Если что, зови на помощь!» «Мил человек» от неожиданности пакетик с остатками обеда выронил, за телефоном в карман полез, чтобы было что друзьям показать в городе. Щёлкнул пару раз.
         А тут солнце за тучку зашло или наоборот, тучка за солнце зацепилась. В общем, стало в избушке темно и страшно. Упала метла, задев полуоткрытую дверь. Та с шумом захлопнулась на засов. В окошках захлопали крылья. В глубине печи загорелся огонь, и в его свете Максимка увидел настоящих шипящих гусей-лебедей. Рядом, с настенной полки, сверкнули кошачьи глаза. На столе сама собой растелилась скатерть с мисками, чашками,  самоваром, а откуда-то из ниоткуда появилась горбатая старуха в лоскутной накидке…
        Мобильник  в трясущихся руках, вспыхнув прощальной вспышкой, заставил зажмуриться всех потусторонних и реальных персонажей в маленькой комнате и разрядился окончательно. Мальчик боком-боком поспешил к выходу, мысленно пообещав родителям впредь просто дышать свежим воздухом. Но не тут-то было…
        Проморгавшись, хозяева вновь зашипели, забили крыльями, замяукали и заговорили. «Куда ты, паренёк собрался? - услыхал искатель приключений на свою голову скрипучий голос старухи. – Садись за стол, поешь-попей, на печи отдохни!» - «С-с-спасибо, не хочу!» - прошептал Максимка, царапая ногтями прочный засов. Худосочная метла толкнула его в бок, мол: «Отойди!» Мальчик бросился к ближайшему окошку. «Ш-ш-штой!» - изогнул гибкую шею гусь-лебедь. «Не хочешь по-хорошему, - скрипнула Бабка-Ёжка (в том, что это она и есть, не осталось сомнений), - будет по-плохому: лезь в печь сам!» Когтистая костяная рука защёлкнулась на вороте футболки, ноги в кроссовках заскользили к раскалённой пасти  древней духовки. Огромные пауки, раскачиваясь на висящей паутине, мохнатыми лапками толкали в спину. «А-а-а! – заорал Максимка, окончательно поверивший во все существующие на земле сказки. – Помогите!» В отсвете огня заметались тени…
          Чьи-то коготки освободили от костяного захвата, захлопнули печные закопчённые дверцы, подняв в воздух целый рой искр. Обугленная паутина стала падать на грязный пол вместе с дрожащими от страха пауками. Зазвенели разбитые стёкла от бежавших в панике птиц, погасли кошачьи фонарики, Бабка-Ёжка исчезла, бросив на произвол любимую метлу. Просто исчезла, словно растворилась в сумерках. Выглянуло из-за тучки солнышко и осветило погасший пустой очаг. На столе, среди разбитых чашек и тарелок, танцевали мыши. «Ты ещё здесь?» - мило улыбаясь, хором спросили они чумазого гостя, набивая щёки, шапочку и фартук сушками.
          Максимка бежал быстро, насколько мог, не останавливаясь, до самой деревни.  Там спешно собрал сумки и укатил в город, в родные бетонные джунгли, без всяких дурацких сказок. Телефон остался в деревне, всё равно никаких мышей в одежках, гусей-лебедей и Бабок-Ёжек на кадрах не осталось – одна паутина чёрная.
           На днях приехал я навестить родную бабушку Глашу, в Селантьевку. Бабуля мне эту историю про Максимку и поведала. Сидим с ней в горнице, чай травяной  попиваем, сахарком закусываем. Самовар пыхтит, парок над чашками душистый поднимается. Дослушал я очередную новую «страшилку» и начал всё по-научному своей бабуле объяснять, недаром же в институте профессором числюсь, историю Руси студентам преподаю. «Нет, - говорю, - чудес на свете! Наш Ершистый лес на изломе геологическом растёт.  Ягоды-грибы большие возле избушки? Скорее всего, такими выросли из-за повышенной радиоактивности. Вода прозрачная и вкусная – фильтрация многослойная, слоев десять, не меньше, глины и песка в почве. Дверь… сама захлопнулась, ветер поднялся неожиданно, сама же говоришь, что солнце спряталось, видать, дождь намечался, зона-то аномальная». - «А как же зверюшки, Бабка-Ёжка, наконец? – возмутилась Глафира Семёновна. – Мальчишка её точь-в-точь описал, как в нашей были передают, с начала зарождения деревни!» - «Эх, Семёновна! Ягоды Максимка ваш ел? Ел, а какие ягоды он ел, городской, необученный? То-то же! Мог и галлюциногенные, ландышевые, попробовать. Вот и привиделось: занавески белые за гусей-лебедей принял, шапку старую – за кошку, светлячков – за глаза кошачьи. Огонь в печке? Труба старая, развалившаяся, солнце сквозь неё светит – чем не огонь? Мыши говорящие – фантазия хорошая, мультфильмов насмотрелся, если бы учебники по биологии читал, просто бы мышей-полёвок увидел. Старуха горбатая с костяной рукой разговаривала? Стрессовый эффект на темноту: учительницу вспомнил, нелюбимую. А пауки огромные… сама знаешь: у страха глаза велики!» - «А на фотографиях-то паутина осталась!» - возразила бабуля. «Осталась. Зарядки же почти не было,  вышел обычный цифровой дефект! Говорю же: это - научные факты!»
           Бабушка моя замолчала, губки поджала, отставила чашку с недопитым чаем, обиделась, наверное. «Пойду корову доить», - говорит. Вышла из-за стола, дверь захлопнула. Я тоже чашку на блюдце поставил. Хрустнул печенькой домашней и вдруг слышу: «А ты сам-то, мил человек, в энти факты научные веришь?» Гляжу на дверь – бабуля не возвращалась. «Кто это говорит?» - спрашиваю, из вежливости, наверное. «Я энто говорю, Кошь Ёжкина. Я тута у твоей баушки Муркой подрабатываю». Скосил я глаза в сторону загадочного голоса – точно: сидит на подоконнике кошка пятнистая, смотрит на меня изумрудными глазищами, а мордочка усатая у неё шевелится, и язычок розовый в такт словам дёргается. Выгнула Кошь спинку, спрыгнула на пол и на задних лапках потопала по тканому половичку к столу. Я дар речи потерял! Вскочил со стула, затылок чешу: научное объяснение ищу. А кошка взяла лапкой бабушкино печево, лизнула из блюдечка чай, вздохнула. «Мы так поди ужо тащу лет работаем… Токмо людей мало стало приходить к избушке… А бывало валом валили, и достаток хороший был… А что, служба налаженная: начальником Кощей, Бессмертный который, числился. Правда, потым какой-то Иван, Царевич иль Дурак, не помню, яйцо Кощейное нашёл… и всё – развалилось дело. А там и прогресс подкралси – люди из деревень в город убегать стали, да и конкуренты завелись, мыши энти пронырливые, за крошки глаза готовы выцарапать и шкуру живьём снять!» Мурка поправила бант на шее и, словно отвечая на немой вопрос, застывший на моей физиономии, добавила: «Людей? Не-а, не ели. Перселяли чрез портал печной на другу планету, Былинную, ну, типа вашего заповедника…» Положила пёстренькая печеньку недоеденную и опять по-цирковому к двери подалась. Я наконец руку от затылка оторвал, за мобильником потянулся: запечатлеть чудо-чудное, главное, чтоб доказательства какие-никакие оставить, а Кошь остановилась и муркнула: «Засвентится, не старайся! Зря что ль волшебство щуществует?» Потом потянула за ручку и вышла в прихожую. Звякнула ложечка в чашечке. А я так остался стоять с открытым ртом…
         Целую летнюю звёздную ночку лежал я на мягкой бабушкиной перине, ворочался, думу думал. На следующее утро, на заре, решил в экспедицию научную отправиться. Сложил в рюкзак приборы надежные:  счётчик Гейгера, тесламетр, фотоаппарат, диктофон, видеокамеру с режимом ночного видения, фонарик, батарейки новые, спички, верёвки сверху моток примотал, ножик охотничий  в голенище сапога заткнул и… хлебных крошек в карман насыпал… на всякий случай.
53 Кладбище несбывшихся надежд
Арт Беркон
   Ефим Борисович Лескин, с радостью переступил порог своего дачного дома. Он не был в нём уже несколько недель и потому в разгар дачного сезона ему не терпелось выбраться за город. Там ему легче было отвлечься от нелёгкой работы психологом в агенстве по оказанию социально - психологической помощи молодёжи и опекунам несовершеннолетних подростков.
 
   Бросив на кухне сумки с провизией, Ефим Борисович вышел на крыльцо. В распахнутом окне соседнего дома он заметил силуэт пожилого мужчины, Григория Никифоровича Караваева – пенсионера, с которым он дружил уже много лет.

- Привет, Гриша, как поживаешь?- окликнул соседа Ефим Борисович.

- О, Фима пожаловал. Привет – привет. Что-то давненько тебя не видно было.

- Да уж, давненько. Спасибо за это моей жене. Ты же знаешь, она постоянно находит для меня какие-то дела, причём, именно в выходные дни. Но не будем о грустном.  Сегодня такой чудесный вечер. Если есть время, выходи, покалякаем немного.

- С удовольствием,- ответил Григорий Никифорович, и через несколько минут он уже входил в калитку дачи Лескина.

-  Что-то ты, Гриша, неважно выглядишь. Перетрудился что ли, ремонтируя дом?

- Да нет, Фима, ремонт тут не при чём. Совсем я спать перестал. Всё мне история с Вероникой, старшей дочерью, не даёт покоя.

- А что с ней случилось? Ты ничего мне не говорил.

- Не говорил, думал сам справлюсь, но похоже пришла пора обратиться к тебе за помощью. Так что назначь мне время, когда я смогу прийти к тебе на приём.

- Гриша, мы довольно близко знакомы друг с другом, а по существующим правилам я не могу работать с тобой как со своим пациентом. Но если хочешь, то расскажи мне, что с тобой стряслось. Возможно, я смогу дать тебе дружеский совет. Если же я увижу, что ситуация зашла слишком далеко, то тогда я порекоммендую тебе специалиста-психоаналитика, который сможет оказать тебе профессиональную помощь. Пойдём в дом, попьём кофейку и ты расскажешь, что с тобой приключилось. -

Приятели вошли в уютную гостиную дачи Лескина. Хозяин сварил кофе и сел в кресло напротив гостя.

- Дело в том,- начал Караваев,- что Вероника 14 лет назад вышла замуж за  вполне приличного молодого человека. Поначалу их жизнь складывалась очень неплохо. У каждого из них была хорошая работа, так что в деньгах они не нуждались. С жильём тоже всё решилось нормально. Дочь говорила, что отношения между ними очень тёплые и доверительные. Они  дорожили этим доверием и с пониманием относились ко всему, что касалось каждого из них. Вскоре в семье начали появляться дети. Сейчас их уже трое: два мальчика и девочка. Такие замечательные ребятишки! Мы с женой очень их любим. В общем, как пожелали им на свадьбе "совет да любовь", так вроде бы у них всё и получилось.

- Прекрасно, Гриша, так в чём же проблема?

- А в том, Фима, что несколько лет назад я стал замечать, что мой зять стал довольно много времени уделять увлечению религией. В доме появились сначала брошюры, а потом один за другим фолианты с изложением религиозных трактатов и их толкованиями.  Я поинтересовался у дочери, что всё это значит, и она рассказала, что её муж уже давно мечется в поисках законов, которые объясняли бы, как живёт человеческое общество, какие отношения должны существовать среди его членов, каково соотношение материального и духовного в жизни каждого человека и ещё многое-многое другое. Оказалось, что он стал задумываться об этом после демобилизации из армии, где ему пришлось много вытерпеть из-за царившей в их части дедовщины. Сначала он начал интересоваться йогой. Видимо, она не сильно его впечатлила, т.к. вскоре он переключился на китайскую систему у-шу, в которой его заинтересовала философская сторона. Но и это увлечение не продлилось долго.  И тут ему под руки попался роман Достоевского "Братья Карамазовы". По его собственному признанию, на него произвели огромное впечатление главы романа, связанные с религиозной темой, в особенности, жизнь старца Зосимы и его религиозные воззрения. Под влиянием прочитанного муж дочери увлёкся религией да в такой степени, что постепенно перестал обращать внимание на всё, что его окружает. Если раньше он с воодушевлением рассказывал о делах на работе, интересовался спортом, даже слыл известной личностью в кругах футбольных болельщиков, то сейчас об этом и речи не идёт. На работу он смотрит только как на источник материального существования семьи, и будь такая возможность, он с удовольствием перестал бы тратить на неё время. Дома большую часть времени он проводит за чтением религиозных трактатов, запустив все домашние дела.

- Интересно, такое перерождение личности случается в наше время довольно редко.

- Тем не менее это факт. Поначалу я молча наблюдал за происходящим, хотя моё отношение к тому, что я видел, было крайне негативным. Но потом мне стало очевидно, что пора принимать какие-то меры. Я начал убеждать зятя, что глупо тратить своё время на молитвы и поклонение тому, кого на самом деле не существует, что лучше бы он занялся своей карьерой - семья растёт, а денег-то не прибавляется. В ответ я услышал резкую отповедь: "Во-первых, нет никаких доказательств того, что бога нет. Я лично нисколько не сомневаюсь, что он есть, и все дальнейшие разговоры на эту тему считаю бессмысленными. И вообще, я прошу вас не вмешиваться в мою жизнь. Я не делаю ничего незаконного или предосудительного с точки зрения общественной морали, а потому прошу оставить меня в покое. Больше я обсуждать с вами эту тему не намерен". Сколько бы я потом не пытался вновь заговорить с ним о вреде религии, он никогда не вступал со мной ни в какие дискуссии и либо молчал, либо уходил, сославшись на занятость.

- Мне кажется, Гриша, что зря ты с первой же попытки полез на него в лобовую атаку. Он ведь действительно прав в том, что никто не может с уверенностью утверждать, что бог – это миф или реальность.

- Да, конечно, я тогда сглупил, сейчас-то мне понятно, что нужно было действовать тоньше. Но ты же должен понять меня. Все мы в советские времена получили атеистическое воспитание, и потому я не мог спокойно смотреть, как современный человек тонет в этом религиозном болоте. Тем более, что этот человек не чужой для меня.
 
- Понять-то я тебя понимаю, но для меня очевидно, что твои отношения с Вероникой и её мужем  должны были осложниться.

- Так оно, Фима, и случилось. Потерпев неудачу в беседе с зятем, я захотел узнать, что думает дочь по этому поводу. Она как-то отмалчивалась или говорила, что всё в порядке и нечего беспокоиться. Но однажды, когда я в очередной раз завёл с ней разговор о  том, что творится с её мужем, она с упрёком мне сказала: "Что ты, папа, хочешь? Если ты думаешь, что я не понимаю, что происходит, то ты глубоко ошибаешься. Я не один раз говорила с мужем о том, что религия сильно изменила его, что он сейчас совершенно не похож на того человека, за которого я выходила замуж, что нужно больше думать о семье, а не о боге и ещё об очень многом другом. Он ответил мне, что по-другому он жить уже не может. Его душа не воспринимает жизнь без религии. Карьера его не интересует. Сколько он сможет заработать денег, столько и заработает. Если нам не будет хватать на жизнь, члены религиозной общины нам помогут, с голоду не умрём. Закончил он тем, что очень надеется, что я пойму и поддержу его. А теперь подумай, что я должна была делать. Ведь, фактически, передо мной стояла дилемма: либо я буду бороться с мужем и в конечном счёте останусь одна с тремя детьми, с душой, измотанной тяжёлой борьбой со своим благоверным, и к тому же без работы (ты же помнишь, что я оставила её после рождения третьего ребёнка), либо я должна буду стать единомышленником мужа ради сохранения семьи со всеми вытекающими из этого последствиями. Я долго думала и выбрала второй путь. Не нужно упрекать меня. Просто пойми, что я всё ещё люблю его, несмотря на все его "закидоны" и просто не представляю своей жизни без него. К тому же я попробовала вникнуть в суть христианства и нашла, что в нём есть довольно много поучительного и достойного внимания. Нужно было, правда, согласиться с мыслью, что бог существует, но в этом вопросе у меня уже выбора не было. Так что пойми меня, пожалуйста, и смирись".

    Понять-то я её, Фима, понял, но вот смириться с её новой жизнью не мог. Во мне всё переворачивалось, когда я видел своих внуков, одетых в какие-то обноски на вырост, подаренные членами общины. Мясо они ели только один раз в неделю, по воскресеньям, после посещения церкви. Денег им хронически не хватало, а её муж отказывался от повышения по службе, считая, что он из-за этого будет меньше времени уделять религии, а это для него было совершенно не приемлемо. Мы, конечно же, помогали им, но чем могли помочь им два пенсионера? К тому же сам уклад их жизни совершенно изменился. Они перестали пользоваться компьютером, ходить в театры и кино, по телевизору смотрели только мультфильмы для детей и т.п. Вероника даже имя себе сменила. Теперь её зовут Прасковьей. Видеть такую жизнь было вышe моих сил. Поэтому я не оставлял свои попытки повлиять на дочь и убедить её покончить с кошмаром, творившимся в её доме. Увы, чем больше я убеждал её, тем суше становились наши отношения. Зять вообще прекратил всякое общение со мной, а дочь замкнулась, перестала нам звонить, хотя раньше делала это ежедневно, а когда звонил я, отвечала односложно, как будто разговаривала по принуждению. Но самое ужасное произошло позднее. Когда в один из выходных дней мы с женой приехали к ним, то обнаружили пустую квартиру. Соседи сказали, что дочь со всей семьёй накануне уехала, не оставив нового адреса. Нам она с тех пор не звонила и не писала. Мы так и не знаем, где они теперь живут и чем занимаются.

- А ты пробовал искать их?

- Сначала я хотел заняться этим, но потом жена переубедила меня. Какой смысл искать встречи с теми, кто не хочет видеть нас?

- Сказать, что мы тяжело пережили это событие,- это значит ничего не сказать, - продолжил Григорий Никифорович.- Понимаешь, Фима, мы связывали очень большие надежды с нашей дочерью. Она прекрасно училась в школе, закончила биофак университета с красным дипломом, получила распределение в исследовательскую лабораторию, занимавшуюся проблемами, связанными с использованием стволовых клеток для лечения разных заболеваний. Её считали перспективной сотрудницей и шеф лаборатории обещал ей стажировку в Англии. Но этим планам не суждено было сбыться. Она познакомилась со своим будущим мужем и вскоре вышла за него замуж. Потом один за другим пошли дети, а всё, что случилось дальше, я уже тебе рассказал.

- Да, Гриша, печальная, конечно, история, но поверь мне, нечто похожее случилось с очень многими родителями, которые пытались начертать жизненный путь для своих детей. Увы, наши дети имеют свои представления о том, как следует жить, и часто эти представления не совпадают с нашими.

- Так что же, нужно спокойно смотреть, как они калечат свои жизни?

- Нет, Гриша, можно и нужно пробовать переубедить их в собственной неправоте, но ни в коем случае нельзя вступать на тропу войны с ними. Этот путь практически никогда не приводит к желаемому результату. У Игоря Губермана есть замечательное четверостишие, написанное по этому поводу:

"Уже мы стали старыми людьми,
 Но столь же суетливо беспокойны,
 Вступая с непокорными детьми
 В заведомо проигранные войны".

Эти строки настолько точно отражают суть происходящего с тобой, что мне практически нечего добавить.

- Но ведь я, Фима, не хотел никакой войны. Просто, во-первых, очень тяжело было смотреть, как они сами уродуют свои жизни и жизни наших внуков, а, во-вторых, трудно было расставаться с нашими надеждами. И вот представляешь, с тех пор прошло уже немало времени, но мысли о случившемся продолжают крутиться в голове, не давая покоя. А последнюю неделю по ночам меня стали преследовать странные сны. Мне кажется, что мы с женой приходим  на кладбище несбывшихся надежд к месту, где похоронены наши надежды, о которых я уже рассказал тебе.

- Интересно. И как же выглядит это кладбище?

- Оно очень большое, просто огромное. Как и настоящее кладбище, оно разбито на участки: участок детских надежд, молодёжных надежд, отдельные участки спортивных и научных надежд, участок женских надежд (пожалуй, самый большой) и участок родительских надежд. Там нет могил, какие мы привыкли видеть на реальных кладбищах. Просто на небольшом расстоянии друг от друга расположены каменные таблички. На них нет имён и фамилий, только номера, краткое описание похороненной здесь надежды и маленький едва заметный огонёк.  Когда идёшь по этому кладбищу, не видишь нигде траурных процессий, но временами то тут, то там вспыхивают новые огоньки, что означает, что кто-то ещё окончательно расстался со своими иллюзиями и надеждами.

- Очень любопытно, Гриша. Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного.

- Да, Фима, это всё выглядит как какой-то сюрреализм. Но анализируя эти сны, я с сожалением прихожу к мысли, что нет наверное ни одного человека, которому за свою жизнь не приходилось расставаться хотя бы с одной несбывшейся надеждой. Смотри, в детстве кому-то так и не купили щенка или игрушку, о которых ребёнок мечтал. Но это мелочи, а есть примеры крушения куда более значительных детских надежд. Подумай только, сколько детей в детских домах надеются обрести родителей. Увы, огромному большинству их приходится строить свою жизнь без родительской поддержки.
 
 В юношеском возрасте нам часто приходится сталкиваться с несбывшейся надеждой на счастливую любовь, на создание семьи с любимым человеком, на невозможность по тем или иным причинам получить желаемое образование.                                                                                                         
 Чем старше мы становимся, тем больше людей вынуждены хоронить надежды из-за проблем со здоровьем. Кому-то так и не удаётся стать известным учёным, артистом, спортсменом, а кто-то, достигнув цели, внезапно понимает, что потратил свою жизнь на то, что не приносит ему удовлетворения. На женском участке сплошь и рядом встречаются таблички с описанием несбывшихся надежд на создание новой семьи после развода или на невозможность забеременеть после сделанного в молодости аборта.
 
  Гуляя по родительскому участку, поражаешься тому, как много похоронено надежд из-за того, что сыновья погибли в авариях, во время вооружённых конфликтов или изувечены кто физически, кто морально, а кто и так и этак после службы в армии. А сколько надежд рухнуло по той же причине, что и у меня, из-за того, что отношения с детьми не сложились.

- Гриша, но ведь нужно подумать, почему у этих людей не сбылись их надежды. Может быть они сами в чём-то виноваты.

- По-моему, это не важно. Важен итог – у подавляющего числа людей по тем или иным причинам что-то в жизни сложилось не так, как хотелось. Кто-то смог справиться с крушением своих надежд и сумел повернуть свою жизнь в другом направлении, а кому-то это не удалось и он, признав себя неудачником, опустил руки и просто плывёт по течению либо надеясь, что волна вынесет его к заветному берегу, либо уже без всяких надежд.
 
  - Ты знаешь,- помолчав, продолжил Караваев,- я, как и многие люди, пытался понять, какую жизнь можно признать счастливой. И вот, размышляя об этом, я пришёл к выводу, что только тот человек может признать, что прожил счастливую жизнь, кому не пришлось по большому счёту хоронить ни одной крупной надежды. Во всех остальных случаях человеческая жизнь может быть счастливой частично, на каком-нибудь отдельном отрезке времени. Но вот так, чтобы человек мог сказать, что он прожил полностью счастливую жизнь... Такое встречается крайне редко. Я недавно вспомнил, как в нашем институте профессор с кафедры физики постоянно повторял, что полного счастья в жизни не бывает.

В это время часы в гостиной пробили полночь, и Григорий Никифорович засобирался домой. Прощаясь, Ефим Борисович сказал приятелю:

- То, что ты рассказал мне, Гриша, очень любопытно. Мне сейчас вспомнились слова из Молитвы о спокойствии: "Господи, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить, и мудрость, чтобы отличить одно от другого". В этих словах, Гриша, содержится глубокий смысл. Мне кажется, что твоя проблема как раз и заключается в том, что ты не сумел отличить вещи, которые нельзя изменить от вещей, изменить которые тебе под силу. Если ты задумаешься над этими словами, то в итоге  сможешь найти путь, который вернёт в твою душу покой и гармонию. К счастью, случившееся потрясение заставило тебя подолгу размышлять о причинах жизненных коллизий. Это не значит, что ты захотел таким образом как бы прикрыть форточку в своём сознании, чтобы не сквозило. Нет, это привело к таким глобальным выводам, о которых ты рассказал мне сегодня. Поэтому я уверен, что, продолжая размышлять, ты найдёшь решение своей проблемы, которое в скором времени изменит твою жизнь к лучшему. Ну, а если почувствуешь, что тебе всё-таки нужна помощь, то скажи мне об этом, и я помогу тебе получить консультацию у хорошего специалиста.

- Спасибо, Фима, за поддержку. Мне действительно нужно как-то успокоиться и привести свои мозги и душу в порядок. Спокойной ночи. – Григорий Никифорович не спеша вышел за калитку. Разговор с другом, сама возможность выговориться, рассказать о том, что он долго вынашивал в себе, немного успокоили его, а в душе затеплился слабый огонёк надежды на то, что что-то хорошее должно произойти в его жизни, и эта надежда обязательно сбудется, и её не придётся хоронить, а значит следующий период жизни он наконец-то сможет назвать счастливым.

Ф.И.О. персонажей, а также описываемые события являются вымышленными и любые ассоциации, связанные с ними – не более, чем случайные совпадения.
54 Петербургский этюд
Любовь Кирсанова
Таня никогда раньше не видела картин художника Алексея Лукьяновa. Она приехала в Санкт-Петербург из Москвы на несколько дней и на выставке его картин оказалась случайно.

Когда она вошла в зал, её взгляд остановился на одной из картин. Молодая женщина долго смотрела на неё издалека, потом вздохнула и решила обойти весь зал. Она внимательно изучала каждую картину, некоторые ей понравились, особенно "Утро", "Музыка", "Балерина".

Осмотрев все картины, Таня вернулась к той, которая привлекла её внимание. Оказалось, что она называется "Петербургский этюд". Только теперь молодая женщина поняла, почему ей больше всего понравилась именно эта картина. Изображённый на ней мужчина чем-то отдалённо напоминал Виктора...

Много лет назад она и Виктор вместе учились в Санкт-Петербургской государственной консерватории.
Он на фортепианном факультете, а она на оркестровом, на кафедре скрипки и альта. Им было по восемнадцать лет, у них были большие планы - закончить консерваторию, найти интересную работу, а главное, всегда быть вместе...

Прошло два года, им исполнилось по двадцать лет, они продолжали встречаться и строить планы на будущее. Случайное слово, непонимание, размолвка. Никто из них не хотел уступить, найти нужные слова. Жизнь разводила их всё дальше и дальше друг от друга. Новые впечатления, новые знакомства, новые друзья...

Последний раз она видела Виктора издалека, когда в торжественной обстановке им вручили дипломы об окончании консерватории. Вскоре Таня нашла интересную работу и уехала в Москву. Больше они не встречались.

Прошло десять лет и вот перед ней картина, на которой изображён мужчина похожий на Виктора и незнакомая девушка со скрипкой в руках.

Таня вспоминала прошлое и никак не могла заставить себя отойти от картины "Петербургский этюд".
Наконец она вздохнула, бросила последний, прощальный взгляд на "Виктора", так она мысленно называла мужчину, изображённого на картине, и вышла из зала выставки.

Оказавшись на шумной улице, Таня поняла, что устала и решила зайти в небольшое кафе на перекрёстке двух улиц. Только устрoившись в тихом, уютном уголке и взяв в руки меню, она почувствовала, что проголодалась.

Когда молодая, симпатичная официантка приняла заказ и отошла от столика, Таня мысленно вернулась к картине "Петербургский этюд":

- Интересно, кто этот мужчина, который напоминает Виктора? И кто эта девушка со скрипкой?
Вероятно, натурщики, - размышляла она.

Наслаждаясь разнообразными, вкусно и красиво приготовленными блюдами, Таня смотрела в окно на проходящих мимо людей и вспоминала...

Когда-то они с Виктором любили зайти в кафе-мороженое, посидеть и поговарить обо всём на свете.
Однажды он, глядя в окно на проходящее мимо них семейство, завёл разговор о детях и сказал смущённой Тане, что хотел бы иметь не менее двух, а то и трёх детей, потому что был единственным ребёнком в семье и знал на собственном опыте, как одиноко без братьев и сестёр...

- Вероятно, Виктор давно женат и его мечта исполнилась - он отец большого и дружного семейства, - подумала Таня и вздохнула.

Потом она вспомнила Игоря, с которым познакомилась три года назад, он уже несколько раз делал ей предложение, но она  неизменно отвечала, что необходимо подождать и лучше узнать друг друга.
Они встречаются почти каждый день, но переезжать в его огромную, благоустроенную квартиру Таня отказывается.

Игорь хороший, добрый, отзывчивый, обеспеченный и все друзья, да и сама Таня, уже давно удивляются, почему за все эти годы она так и не смогла в него влюбиться. И только сегодня, увидев картину "Петербургский этюд", Таня чётко и ясно осознала, что она не любит Игоря и не может стать его женой по одной простой причине -
она всю жизнь любила и продолжает любить только одного мужчину - Виктора Астахова.

Таня расплатилась и вышла на улицу.
- Какой чудесный день", - подумала она и решила прогуляться по городу.

Молодая женщина медленно шла по улице и не заметила, как ноги сами привели её к зданию, где проходила выставка картин. Таня хотела пройти мимо, но желание ещё раз увидеть картину "Петербургский этюд" победило.

В зале было очень много людей, оказалось, что приехал художник Алексей Лукьянов и раздаёт автографы всем желающим. Возле  картины "Петербургский этюд" стояла большая группа - несколько женщин и мужчина в светлом костюме. Oни оживлённо беседовали.

Таня подошла ближе к картине, женщины повернулись к ней. Мужчина продолжал что-то объяснять, но, увидев, что слушатели смотрят в другую сторону, тоже повернулся и увидел Таню. На его лице поочерёдно появились недоумение, удивление, радость, а Таню как-будто пронзило током. Это был он - её Виктор...

Виктор Астахов хорошо знал художника Алексея Лукьяновa вместе с которым, в компании таких же, как они старых холостяков, часто ездил кататься на горных лыжах. Однажды он рассказал художнику историю своей любви. Когда Лукьянов писал картину "Петербургский этюд", Астахов был для него прообразом мужчины в белом костюме, а девушка со скрипкой - это воспоминание Виктора о давно потерянной, но не забытой любви - скрипачке по имени Таня...

Виктор и Таня, взявшись за руки, медленно шли по улицам давно знакомого, огромного, прекрасного города и говорили обо всём на свете. За все годы, проведённые вдали друг от друга, их взаимная любовь стала более глубокой и сильной. Им было хорошо и интересно вдвоём, казалось, что они никогда не расставались.

В жизни ничего не бывает случайным. 
55 Маршрут 777 Рай
Елена Филипенко
Алька металась по автостанции в поисках своего автобуса. На талоне, зажатом в кулаке, был указан номер маршрута - 777 со странным названим «Рай». Она никогда не слышала о таком месте. В терминалах выстраивались очереди и толпились люди, у которых она спрашивала, где может стоять автобус на «Рай». В ответ ей только хмыкали и пожимали плечами.

Она все больше злилась на странный магнетизм талона и на бродяжку, которая всучила этот талон. Надо же было ей прицепиться, когда Алька покупала воду в киоске, чтобы запить очередную таблетку. Бродяжку и женщиной-то назвать нельзя: одутловатое лицо, сдвинутый на бок нос с крупними порами, узкие глазки и беззубый рот.

- Возьми, девонька, билетик. Тебе нужнее. Ты совсем еще девочка, а мне, в мои пятьдесят, ничего уже не нужно. Я нажилась. А тебе надо, ох как надо, понимаешь?
- Ничего мне не надо! – брезгливо оттолкнув морщинистую руку с грязными ногтями, ответила Алька. Но бродяжка настойчиво сунула талон в Алькин карман и быстро удалилась.

Как только пальцы нащупали талон, её мысли сконцетрироовались только на одном – ехать по указаному маршруту. Повернув голову, она увидела новую автостанцию, которую по-видимому недавно построили, раньше её здесь не было. Туда её влекло, словно магнитом.

Всего неделя прошла, как Алька вышла из реабилитационного наркоцентра с уверенностью, что жизнь теперь она точно возьмет, как быка, за рога. Ей все еще нездоровилось – иногда тошнило и лихорадило, а колени крутило, как будто некто выкручивал жилы из ног, но у неё были таблетки, которые спасали на время от последствий увлечения наркотиками.

Она в очередной раз обратилась к торопящемуся пожилому мужчине в очках и услышав положительный ответ, что он тоже спешит на этот же автобус, быстро пошла следом. Зеленый небольшой автобус стоял на платформе №3 и был полон. Мужчина вытащил пенсионное удостоверение и подняв руку вверх, нырнул в автобус:
- Проходим, граждане, проходим! Ещё чуть-чуть! Ещё немножко! На пол выдоха!
Далеко ему продвинуться не удалось, не смотря на активное подталкивание женщины в бежевом пальто и оранжевом платке, намертво вцепившуюся в поручень.

Оставалось всего одно место на самой крайней ступеньке. Алька приноровилась вскочить на неё, как перед ней неожиданно появилась маленькая сгорбленная старушка:
- Деточка, можно мне пройти? Подруга моя внутри сидит, место держит, а я опоздала.

Еще не получив ответ, старушка юркнула в дверь и остановилась на ступеньке. Алька тоже сунулась в автобус, но удалось поставить только одну ногу. Вторая искала опору в воздухе. Она немного наперла на пенсионера.
- Куда прешь? Не видишь, что места больше нет! – зло закричал он.
- Немножко продвиньтесь, чуток, - попросила Алька.
- Куда немножко? На голову мне, разве что!
- Мне только вторую ногу поставить, чтобы дверь закрылась! – взмолилась Алька, чувствуя, как пот катится по спине, а ноги начинают дрожать.

- Деточка, не напирай так на меня! Я еле дышу, у меня астма! – возмутилась следом за пенсионером старушка, которую Алька пропустила вперед.
- Если дверь не закроем, будем стоять целый час! – обьявил водитель на весь автобусик. Сразу загомонели недовольные.

- Дедушка, ну еще чуть-чуть подвиньтесь. Мне очень ехать нужно! – взмолилась Алька.
- Зачем?- спросил названный дедушка.
- Н…не знаю.
- Девушка, выйдите и освободите дверь! Нам срочно нужно ехать! – требовательно сказала женщина в оранжевом платке.
- И мне нужно! – выкрикнула, раздражаясь Алька.

- Да зачем тебе нужно, если ты сама сказала, что не знаешь зачем? – к спору присоединился высокий седовласый мужчина в кожаной черной куртке.
- Вам значит, нужно, а мне нет? Вы, значит, люди, а я нет! Подвиньтесь каждый на пол шага и дверь закроется!

- Ты смотри, какая нахалка! – воскликнула тучная женщина, занимавшая немало дефицитного места. Белые кудряшки затряслись от негодования толстощекой головы.
- Жрать надо меньше, корова! – взвинтилась Алька, чувствуя наступающую головную боль с десятком молоточков, барабанящих в ушах.
- Ах ты, хамка малолетняя! – пенсионер отступил назад, выталкивая девушку спиной. Алька потеряла равновесие и спрыгнула с подножки.

Дверь тут же захлопнулась. Она бросилась к лобовому стеклу, где сидел водитель, надеясь упросить пустить ее в автобус, но увидела, как тот перевернул табличку с надписью 777 «Рай» на 666 «Ад».

Отпрянув, Алька наступила на чью-то ногу и резко повернулась. Это была диспетчер, которая заорала на водителя:
- Сколько ты тут стоять будешь, черт корявый! А ну, езжай мигом!

Алька вцепилась в диспетчершу, размахивая талоном перед ее носом.
- Ты неграмотная, что ли? Тут 5 платформа, русским языком написано, а это – 3! Вон твой автобус отправляется! Беги, может успеешь!
- Алька выхватила талон и рванула что есть сил к автобусу. Преградив ему путь, она замахала руками. На удивление, тот резко притормозил и открыл дверь.
- Проходите пожалуйста, - любезно пригласил водитель и показал на мягкое сидение под №1. – Я сейчас кондиционер включу!
56 Современные тенденции, или сон психоаналитика
Дмитрий Бронников
       Екатерина спала. Ей снился рабочий кабинет, в котором она принимала посетителей. Обстановка в нем была вполне домашняя. Обои мягких успокаивающих тонов, такие же шторы, большой уютный диван и два кресла. Ничего лишнего, ничего, что могло бы напоминать рабочую и уж тем более больничную обстановку. С потолка от декоративной люстры лился завораживающий, гипнотический свет. Все это должно было создавать располагающую к доверительной беседе атмосферу. И действительно посетитель, попадая в кабинет, обычно быстро успокаивался, расслаблялся и раскрепощался. Самой Екатерине уже оставалось только слегка подтолкнуть, и на свет божий из недр озабоченного, больного сознания появлялись сокровенные, одуревшие от бытия повседневности и городской суеты мысли. И начинался процесс излечения.
      Екатерина сама толком не знала, как правильно охарактеризовать ее профессию, то ли она психолог, то ли аналитик, то ли психиатр. Как правило присутствовали все составляющие - психиатр выявлял отклонения, аналитик их упорядочивал и раскладывал все по полочкам, а психолог вносил успокоение в душу пациента. Видимо, поэтому официально ее профессия называлась - психоаналитик.
      Пациенты встречались разные и к каждому требовался свой индивидуальный подход. У каждого были свои завихрени и скелеты в шкафу психики. Порой требовалось приложить значительные усилия, чтобы привести мозги и мысли пациента в норму. Обычно все заканчивалось вполне благополучно, психика человека оздоравливалась и он вновь готов был штурмовать вражеские окопы жизни. Но случались и неудачи.
     Основным поставщиком неудач был мужчина средних лет, биолог по профессии. Захаживал он редко, но что называется метко - после его посещений помощь психиатра требовалась уже самой Екатерине. Мужчина был скопищем комплексов и проблем. Звали его Петр, но он просил называть себя Петюня. Именно он снился Екатерине, она неспокойно ворочилась на кровати, громко всхрапывала и неестественно нервно мычала во сне.
     Петюня сидел в мягком кресле в напряженной позе, уставившись блуждающим взглядом в потолок, и говорил:
     - Проблема не в том, что я неудачник, а в том, что люди меня таковым считают.
     Екатерина никак не могла уже какой сеанс докопаться до источника его проблемы. Она использовала разные методы и подходы, но так и не продвинулась ни на шаг.
     - А вы разницу видите? - спросила Екатерина.
     - Да, несомненно. Понимаете, в чем дело, до поры до времени я жил и не знал, что являюсь неудачником. И мне было хорошо и спокойно... Да, возможно, я жил бедновато, не имел машины, дачи и достойной зарплаты, но, поверьте, работа мне вполне заменяла все это. Я был по-своему счастлив...пока.... Пока ближе к концу девяностых слово "неудачник" не приобрело новое значение. Тут-то все и началось.
      Так-так, думала Екатерина, видимо, он хочет свалить причины своих неудач на плечи окружающих и на все те изменения в обществе, что произошли со страной с приходом новых времен.
      - По-вашему слово "неудачник" раньше имело иное значение?
      - А как же, - Петюня нервно дернулся, - именно так.
      - И что оно обозначало?
      - В том-то и дело, что ничего. Просто часть речи. Конечно, оно имело свое значение, но без какого-либо подтекста, ну скажем, что-то типа слова "невезучий". Ну невезет человеку и никакого подтекста за этим нет, тем более оскорбляющего. Опоздал человек на автобус или там подскользнулся на ровном месте, переломался, ну не повезло и что из этого. Никому и в голову не придет опускать его по этой причине ниже плинтуса. Но теперь все изменилось. Если "невезучий" так и остался "невезучим", то "неудачник" - это уже больше, чем опоздавший на автобус. Это как болезнь, патология, причем болезнь нехорошая, вроде сифилиса. Можно даже сказать, что слово "неудачник" стало сродни слову "сифилитик". "Неудачник" - стало оскорблением, унижением достоинства, полным брезгливости, ругательным словом.
      - Значит, когда вас называют неудачником, вам кажется, что вас называют сифилитиком?
      - Да лучше уж сифилитиком. Гораздо хуже. Неудачник как клеймо, это как мутант, недочеловек. Это как в среде людей вдруг объявляется горилла. Она заметно отличается, все тыкают в нее пальцем, не считаются с ней, не уважают, принижают ее достоинство и умственные способности, себя ставя выше нее.
      - Ага, - сказала Екатерина, - значит вы чувствуете себя гориллой...
      - Вроде того.
      - И пока вам не указали, что вы горилла, вы себя таковой не считали. Ходили прямо, как человек, ели ложкой и не ловили блох. А как только указали, то вам стали присущи повадки гориллы. Правильно я вас поняла?
      - В какой-то мере. Понимаете, как вам лучше объяснить, ем я по-прежнему ложкой, хожу прямо на двух ногах, не ловлю блох, но мне стало казаться, что по мне роем ползают блохи, когда иду по улице, то нет-нет да оглядываюсь, не опустился ли я на четыре конечности, а за столом крепко сжимаю ложку, чтобы в какой-то момент не загребсти салат рукой. Я стал нервным, я все время, ежесекундно, слежу за собой, за своими действиями, словами, чтобы не проявить признаки гориллы. Засыпая, я молю Бога, чтобы утром не проснуться и не обнаружить, что весь зарос шерстью.
      У Екатерины появилась уверенность, что наконец-то она близка к источнику проблемы Петюни, еще усилие, еще чуть-чуть и можно будет приступать к излечению.
      - И что по-вашему должно измениться, чтобы вы обрели душевное равновесие? - Екатерине на миг показалось, что сидящий перед ней человек поковырял огромным черным пальцем в носу, почесался и выловил блоху.
      Петюня пожал плечами.
      - Как я поняла, в гориллу вас превращают не ваши неудачи, а именно то, что другие считают и называют вас гориллой, - за пациента ответила Екатерина. - Следовательно, чтобы вас перестали называть неудачником, вам надо перестать выделяться в среде людей, вас таковым считающих. То есть успешных людей. Поэтому вам необходимо приобрести некие характерные признаки настоящего человека, присущие успешным людям...
      - Вот в этом-то и дело, - устало, безысходно сказал Петюня, - в этом вся и загвоздка. Понимаете, главные характерные признаки успешного человека - благосостояние и карьерный рост, и одно зачастую напрямую зависит от другого. А у меня ничего этого нет и не придвидится даже в перспективе. Чтобы сделать карьеру в нашем научном центре, надо обладать некоторыми специфическими чертами характера. Научные достижения как-то с приходом новых времен не особо котируются. Чтобы получить повышение в должности нужно не столько заниматься наукой, сколько уметь ладить с начальством. Вы понимаете, что я имею в виду...
      - Не совсем, - ответила Екатерина, при этом прекрасно все понимая, - конкретней будьте, вы не у прокурора, не надо ходить вокруг да около.
      - Ну, - замялся Петюня, было заметно, слова давались ему с трудом, - ну там где надо прогнуться, где надо подлизать... Кроме того, надо еще уметь подсиживать коллег, уметь пользоваться чужими достижениями. Даже брать взятки... А для этого надо обладать соответствующими чертами характера. Буду откровенным, надо уметь лицемерить, врать, льстить, предавать, воровать, то есть не иметь ни совести, ни стыда... Но я не могу так, не умею и не могу. И не умею ничем другим заниматься, да и работу свою люблю, чтобы менять ее на более перспективную.
      - Ну, - замялась Екатерина, вспомнив, как сама еще не так давно подсидела коллегу по цеху, - таковы современные тенденции, не мы такие, жизнь такая, место одно, претендентов много и все они одинаково достойны. Ну вы представьте, что все эти претенденты имеют определенные научные достижения, как тогда определить, кто достоин повышения? Выживает сильнейший.
      - Да, - тяжело вздохнул Петюня, - закон леса, я понимаю.
      - Закон современного общества, - поправила пациента Екатерина, - да и не только современного. Это общечеловеческое заблуждение, что людьми правит разум, людьми, как и тысячелетия назад правят инстинкты.
      - Вот и мне кажется, - сказал Петюня, - что все вышеперечисленные мною характерные черты как раз и присущи горилле. Ведь это первейшие признаки борьбы за существование, где основа всему - выживание любым путем, абсолютно не сообразуясь с моральными и этическими принципами, более характерными для человека, а не гориллы. Горилла выживает, а человек живет, так должно быть по идее... И вот тут-то и начинается несостыковка, при попытке избавиться от прозвища "горилла", я стану гориллой на самом деле. А можно ли перестать быть гориллой, став ею?..
     Теперь уже Екатерина пожала плечами.
     - Знаете, мне кажется, - продолжил Петюня, - что люди, имеющие те самые особенные характерные признаки гориллы, вполне себе осознают, что они гориллы. Не сказать, что это их сильно тревожит, но некоторые неудобства создает. В среде нормальных людей они выглядят гориллами, а кому это понравится. Никому не охота, чтобы в тебя тыкали пальцем. И изменить они ничего в себе не могут, иначе это помешает их успешной карьере. Вот они и нашли выход из положения - сами стали называть всех не похожих на них людей гориллами. Людей, не достигших каких-либо карьерных высот, не приобредших капитал, но сохранивших человеческие черты, стали называть неудачниками. Не гордись, что ты хороший, потому как гордиться нечем, ты ничего не достиг и у тебя ничего нет. Ты - неудачник.
      - Вы так считаете? - усомнилась Екатерина.
      - Да, - сказал Петюня, - гориллы хотят называться людьми, поэтому и изменили понятия, теперь настоящие люди называются гориллами, а настоящие гориллы - людьми. Вот и получается, что "люди" у нас ходят на четырех конечностях, ловят блох и нисколько этого не стесняются, а "гориллы" ходят на двух конечностях и постоянно оглядываются, дабы не опуститься на четвереньки и тем не потерять человеческий облик.
      - Ну теперь понятно, - сказала Екатерина. - Ваша проблема в том, что вы не можете избавиться от клейма горилла потому, что как вам кажется, вы в этом случае станете настоящей гориллой... Да сложный выбор. И в том, и в ином случае вы - горилла. Только в одном выглядите гориллой в глазах людей, имеющих некие характерные признаки успешного человека, при этом постоянно живете с оглядкой, из-за боязни в действительности потерять человеческим облик. В другом случае, вы - настоящая горилла, прикинувшаяся человеком.
      - Вот именно, в стаде настоящих горилл может достойно существовать лишь настоящая горилла, - натянуто улыбнулся Петюня. - А я не хочу быть гориллой ни в своих глазах, ни в чужих.
      - Так в чем вопрос, - резюмировала Екатерина, - будьте как все, но думайте, что вы не горилла, а человек, как я. Если все гориллы будут считать друг друга людьми, то и будут называться людьми. Тенденции в обществе таковы, что горилла становится гориллой, только если ее так будут называть, и никакие характерные признаки тут не при чем.
      Екатерина слезла со стула и на четырех конечностях подскочила к пациенту, почесала ногой бок и пристально заглянула своими покрасневшими глазами в глаза упрямого пациента. Хотела что-то сказать, но лишь по-животному рявкнула...


      Екатерина проснулась. Простынь под ней была скомкана. Тьфу ты, какой дурной сон. Люди, гориллы, бред какой-то. Петюня этот чертов. Главное не думать ни о чем таком. Вот из-за таких Петюнь у нормальных людей и бывают стрессы и нервные срывы. Кажется ему, тьфу, главное не думать, ничего казаться и не будет.
      Екатерина встала с кровати, хотела пройти в туалет, но в этот момент почувствовала зуд под мышкой, запустив пятерню, почесалась - чертовы блохи...
57 Воля случая
Александр Савостьянов
                              
                              
                                     «Я забыт в сердцах, как мёртвый;
                                                 я – как   сосуд  разбитый»…
                                                                   Псалтирь (30:13)

          За два тысячелетия до  Рождества Христова и за три с лишним тысячи километров  к западу от побережья Южной Америки…
 Пуп Земли – самое уединённое место на планете.
 И   безбрежный океан вокруг…

 Агаполо    тяжко   вздохнул – пожизненная ссылка в окружении таких же несчастных, как и он, на необитаемом острове с потухшим вулканом означала крушение всех его надежд… Отсюда не убежишь – некуда бежать! И не улетишь – он не птица…
         Правда, им оставили кой-какую провизию – поддержать их на первых порах.   И набор нехитрых инструментов для выживания. Вот и всё.… Ну а дальше – живите, как знаете! И Агаполо снова вздохнул.
– За что такая жестокость? – Обратился он к Лонелохо, с которым когда-то бок о бок гнул спину в подземных шахтах, добывая золото и алмазы, выплавлял олово и бронзу на материке. – Мы тут умрём!
– Дабы впредь неповадно было! – Лонелохо безразлично пожал плечами, краем глаза наблюдая за тем, как воздушные корабли один за другим поднимались вверх и растворялись в безоблачном небе. – Боги оставляли своих провинившихся слуг на произвол судьбы…
«За откровенное хулиганство, повлёкшее за собой многочисленные жертвы!» – Так сказал сам  Это'т, самый главный из богов. Сказал так, как будто подписал им всем смертный приговор. Немудрено, что Агаполо тогда очень сильно удивился – ну не знал он, что у богов иной меры наказания, кроме как многолетнего заточения или пожизненной ссылки-то и нет…
Агаполо не знал – смеяться ли ему или плакать. Выручил Лонелохо.
– Уже темнеет, – как бы между прочим, констатировал он. – Пойдём, перекусим тем, что Это'т послал! И спать…
Какой уж тут сон! – Вяло запротестовал Агаполо, но от поданного куска не отказался и вскоре попросил другой. В то время как почти у всех просто пропал аппетит, Агаполо всё никак не мог насытиться. Оригинальный способ подавления нервного стресса вскоре дал о себе знать, и Агаполо ударился в приятные воспоминания.
– А помнишь?.. – Добродушно икая, удовлетворённо вспоминал он очередной эпизод.
– А как же, помню! – Лонелохо тоже было что вспомнить – «Это он – Лонелохо – был бесспорным проводником отнюдь небесспорных идей  Агаполо! И когда Агаполо  наотрез отказался проливать пот во славу богов, его верный друг Лонелохо подбил к этому всех остальных. И подземный завод тут же вмиг опустел!» – Лонелохо зябко поёжился, не вникая в суть очередных разглагольствований Агаполо… – «Это он – Лонелохо – первым сел за волшебный штурвал, когда его старый друг Агаполо поделился с ним своей сокровенной мечтой захватить воздушные корабли и лететь с ним хоть на край света – куда глаза глядят! И не их вина, а скорее беда, что пока Лонелохо искал подходящие ориентиры на горизонте, кто-то то ли по недомыслию, то ли по злому умыслу засветил этот режущий луч и повёл им по этой пустынной равнине. И понесло!» – Лонелохо с раздражением сплюнул. – «Насмехались над богами, безрассудно уродуя землю лихо закрученными спиралями и всякой чепухой. Взять хотя бы ту гнусную обезьяну с безобразно закрученным длинным хвостом!»
– Столько кораблей столкнулось, сколько людей разбилось.… Стоило ли эту ерунду городить? – Лонелохо был вконец разочарован.
– Воля случая… – Агаполо тоже вспомнил тот недавний конфуз – огненные лучи постоянно накладывались и пересекались друг с другом, но воле случая было угодно сохранить эти трагикомические картины в небезызвестной пустыне Наска на века, а их сумасбродных создателей послать… куда подальше! Пуп Земли станет островом Пасхи – именно островом Пасхи назовёт Пуп Земли адмирал Роггевен в 1722 году. Но то будет потом…
         … А на следующий день, проведя сумбурную и бессонную ночь, Агаполо   решил действовать. Он просто решил загладить свою вину перед богами. Весьма    необычным способом, достойным уважения, дабы обратить на себя внимание –  Агаполо твёрдо уверовал в то, что его почин будет тут же поддержан всеми и со временем замечен богами. Прихватив с собой ультразвуковой нож, Агаполо  отправился на поиски подходящего материала для предстоящей работы. И вскоре нашёл то, что искал – в кратере потухшего вулкана.
          Встревожившись неожиданным исчезновением своего закадычного друга, Лонелохо вскоре нашёл своего Агаполо – в импровизированной каменоломне. Агаполо резал скалу с такой страстью, что у Лонелохо создалось ложное ощущение, что перед ним не скала, а глина.
– Что это ты, с места – и сразу в карьер? – Осторожно поинтересовался он, с любопытством рассматривая ещё не завершённую нескладную статую с невероятно вытянутыми ушами и несоразмерно вздутым животом. – И куда ты её потом?
– Установим на побережье! – Ты поможешь мне или нет?
– Помогу, Агаполо, – безропотно согласился с ним Лонелохо. – Мы все поможем тебе! Только зачем?
– А что, ты знаешь, другой выход? – Вдруг ополчился на него Агаполо. – Охотиться на пролетающих птиц? Или сходить с ума?! – Агаполо знал, что говорить.
           …Корабль видели многие, и на всеобщую галлюцинацию это было непохоже, и на мираж тоже – все явственно слышали давно подзабытый ими вибрирующий звук бешено вращающихся лопастей винтов.
– Это Тот… тот самый Тот! – Агаполо был в полном отчаянии.
– Что Тот, что Это'т – всё едино! – Хмуро обронил оказавшийся рядом с ним Лонелохо. – Зря стараешься, Агаполо…
         
– Не по-божески это, брат! – Тот укоризненно закачал головой. – Не для того мы создавали людей, чтобы гноить их заживо посреди океана.
– Ты там был? – Нехотя отозвался Это'т. – Что ты видел?            
– Много статуй вдоль побережья – покаяние в камне, брат!
– Это как понимать? – Это'т досадливо поморщился, недоумённо передёрнув плечами.
– Мы ещё здесь, спасите нас, заберите нас отсюда!
– Ну и забирай! – Это'т сделал великодушный жест. – Если они там действительно все раскаялись…
Тот недоумённо поднял брови.
– Новое месторождение залежей алмазов! – Пояснил Это'т. – Ты не возражаешь, брат?!

– Сам Это'т, учитывая ваше откровенное раскаяние в злополучном инциденте, – молодой бог с содроганием покосился на однообразные скорбные лица каменных истуканов вдоль береговой линии. – Послал меня сообщить вам, что ваш глас услышан, и вы прощены! Всем подготовиться к посадке на корабли! Повторяю – всем подготовиться…
Тысячи людей, подталкивая друг друга, тут же устремились вперёд.
– Без паники! – Молодой бог тщетно пытался перекричать восторженно ревущую толпу. – Места хватит всем…
Лонелохо оглянулся – Агаполо среди них не было… 
Лонелохо нашёл своего Агаполо – заваленного грудой камней, с застывшей улыбкой на устах. В остекленевших глазах Агаполо отражалось ультрамариновое небо – Агаполо уже собирался уходить, когда произошёл этот странный обвал. Вот уж поистине воля случая…                                                               
– Мы тут умрём… – Вспомнил вдруг Лонелохо пророческие слова Агаполо, и беззвучно заплакал. – Воля случая! – Беспрестанно повторял он.
Лонелохо очнулся только тогда, когда последний корабль оторвался от поверхности острова, оставляя его наедине со своим мёртвым другом. Никто так и не вспомнит о них…
И опять-таки воле случая было угодно сохранить каменных исполинов на века. А Лонелохо…
Лонелохо сошёл с ума. Лонелохо бросился на прибрежные скалы.
Десятки незавершённых статуй в карьере – это его немой укор всем нам…
58 Моя милая мама
Ирина Кашаева
"Моя милая мама... Свет твоих глаз вечно рядом со мной... Иду по жизни, бродяга... Ты от беды меня, любимая, укрой..." - душевно, по-доброму льётся песня, и на глазах моих непрошенно проступают слёзы. Моя мама, Вера Филипповна, или баба Вера, как звали её все соседи, умерла три года назад. Говорят, последний год она трудно болела: лежала, и малейшее движение причиняло ей боль. Ухаживали за ней соседи: приносили еду, кормили с ложечки, меняли бельё и даже топили печь. Говорят, умирала она тяжко, долго и всё время звала меня:

"Шурка, сыночек... Шурка... "

Соседи нашли-таки номер моего мобильника у неё за иконой и несколько раз звонили мне.

"Шурка, матерь твоя болеет трудно. Приехать бы тебе..." - заикаясь от волнения выпалила в телефон тётя Зоя, мамина соседка.

"Тёть Зоя, приеду. Закончу дела и, может, приеду... Через месяц..." - ответил я.

"Месяц? Месяц!.. Шура, фершал сказал, гангрена у неё... Помрёт, не ровен час. Зовёт всё тебя, приехай, сыночек. Не захватишь ведь через месяц-то..." - зашмыгала носом соседка.

"Ничего, выдержит, она крепкая... Да и вы там все рядом..." - буркнул я, думая не о матери, а о том, что пора уже отключаться, иначе опоздаю на деловой ужин. Тётка Зоя, всхлипнув напоследок, отключилась-таки сама.

"Пора бы поменять симку... Будут названивать, а мне это вовсе ни к чему..."

Однако, я так и не сменил номер - дела, видите ли... Соседи звонили ещё дважды, настырно бормоча о том, что мать умирает, зовёт меня, что привозили к ней доктора и он, сказав, что она безнадёжна, советовал им оповестить родных.

"Ты извиняй уж нас, Михалыч... Помирает матерь-то, такое дело... Знаем, что человек ты занятой, однако матерь же твоя! Приехай, сделай такую милость!" - бормотал в трубку Иван Иваныч, муж тётки Зои.

В кабинет своей роскошной походкой вплыла секретарша Лёлечка, длинноногая блондинка, и я отключил мобильник, не найдя, что ответить порядком надоевшему уже соседу.

"Кто звонил?" - усевшись напротив и призывно глядя в глаза мне, поинтересовалась она.

"Так, ошиблись номером" - ответил я, ласково дотронувшись до пышной, полуобнажённой её груди.

"Александр Михайлович... Не надо... Все эти знаки внимания..." - кокетливо покраснев, засмущалась красавица.

С Лёлечкой мы встречались, но хотя отношения наши были далеко не целомудренны, жениться на ней я не собирался. Зачем нужна мне эта глупая индюшка, в голове которой сплошная беспорядочная свалка из шопнингов за мой счёт, брюликов, туфель и отдыха где-нибудь на Лазурном берегу? Которая двух слов связать не может, зато умеет пудрить свой хорошенький носик, подкрашивать пухлые губки дорогущей помадой, купленной на мои деньги да ещё как бы невольно задирать юбчонку выше колен при виде меня? Ей жутко не терпелось затащить меня в ЗАГС, да, видно, орешек попался не по зубам и дальше постели дело никак не шло...

Шло время, о матери я не думал, да и думать-то мне о ней некогда было. Молодой ещё, преуспевающий бизнесмен, презентации, деловые ужины и не менее деловые вечеринки... Я даже о Лёлечке вспоминал только в деловом смысле, понимаете?.. Однако, спустя полгода, после всей этой кутерьмы устал настолько, что, выпуская пар, наорал на неё, эту глупую фарфоровую куклу... Мобильник запиликал свою тошнотворную мелодию, и я нутром почувствовал, что звонят эти настырные деревенские дебилы, соседи. Ну да, они и есть... Вот идиоты, сказано же им!.. В гневе швырнул я ни в чём не повинный телефон в стену. Жалобно пискнув, аппарат разлетелся на запчасти, а я наорал на потерявшую дар речи трясущуюся Лёлю:

"Сию минуту чтоб новый телефон был с симкой! Марш!"

Спустя пятнадцать минут новенький мобильник загадочно светился в кармане моего пиджака, а Лёля (больше походившая тогда не на Мальвину, а на её бойфренда Пьеро благодаря чёрным ручьям, непрерывно стекающим от глаз к подбородку), трясущимися руками отсчитала мне сдачу, И всё же Лёля простила меня и спустя несколько дней мы с ней улетели в Париж.
Днём посещали его многочисленные бутики или просто бродили по улицам, взявшись за руки и болтая ни о чём. А ночью Лёля, как обычно, согревала мою холостяцкую постель... Спустя несколько дней, с сожалением возвратились мы в вымокшую от серых осенних дождей холодную Москву. О матери, признаться, я и думать забыл... Соседи не звонят (во всей этой кутерьме я забыл, что симка у меня новая), стало быть, жива ещё моя старушка, дышит. Да она крепкая здоровьем, говорю я вам... Тем более, с ней рядом соседи, они ведь всю жизнь рядом прожили. Да что им, в конце-то концов, жалко принести старухе тарелку щей, ну, или супа? Подать стакан воды? Тем более, что если бы со старушенцией моей что-то произошло, тётка Зоя с Иванычем с меня б с живого не слезли. Стало быть, всё окейно, мать дышит, и не стоит заморачиваться по этому поводу. Тем более, завтра у меня серьёзная деловая встреча, и если этот контракт сорвётся, я перестану просто-напросто сам себя уважать. Я даже Лёлечке, несмотря на её новую чёрную прозрачную кофточку, открывшую моему мужскому взору столь аппетитные формы, выдал отставку. Не хотелось мне выглядеть помятым перед потенциальными партнёрами, хоть и не мальчик уже, пятьдесят лет отбухало. Спать в тот вечер завалился я прямо с вечера, отключив телефон и наглухо зашторив окна.

...Утро следующего дня встретил я в машине. Алексей, молодой и шустрый водитель (нанял я его месяц назад, раньше сам ездил), уверенно вырулив на шумный, живущий своей жизнью МКАД, привычно помчал в офис.

"Сколько ты со мною испытала, мама, прежде чем встал на ноги я..." - авто наполнил мужской бархатный голос, и я невольно поморщился.

"Лёша, выруби эту хрень" - попросил водителя.

Обернувшись, водитель кивнул и выключил музыку. Какое-то время мы ехали молча. Алексей привычно вёл машину, как вдруг... Помню, что какой-то белый джип жёстко подрезал нас, удар... А дальше... Дальше - ничего. Темнота, холод и какая-то сила неумолимо несёт меня ввысь... Я вижу свой джип, вижу наши неподвижные тела в его смятом, как консервная банка, салоне... Вижу хозяйку белого джипа, размазывающую чёрные слёзы по лицу, гаишников, прибывшую "Скорую"... Вижу всё, что происходит там, внизу, но это всё для меня безразлично.

Я легко лечу над шумным, живущим своей жизнью огромным городом, влекомый всё той же неведомой мне силой... Картинки вихрем проносятся перед глазами, и вот я уже не в Москве... Старые, выкрашенные тёмно-зелёной краской стены, белёный потолок, полная женщина в белом. Она стоит подле лежащей на белой кровати глазастой девчушки, гладит её по светлым волосам, как бы успокаивая. И я слышу их голоса...

"Ничего, Верочка, ничего, дочка... Вырастет сынок, и не заметишь. Опорой в старости будет! Я завсегда помогу тебе, ты, главное, грудь мальчонке-то дай, авось и молочко придёт... Так бывает, сначала нет молока, а потом - хоть залейся... Не бойся, детынька, дай ему грудь..." - и, взяв из кроватки орущего младенца, подаёт его ей. Девчушка неумело берёт малыша на руки и смущённо, неуверенно, подносит его к своей груди. Она улыбается, из голубых глаз текут слёзы... Сынишка захватывает ртом маленький тёмный сосок, сосёт, перебирая пухлыми розовыми ручонками грудь матери...

...Поток свежего ветра небрежно подхватывает меня, словно лист осины или клёна и уносит. Вновь неумолимо уносит куда-то... Я вижу зелёную летнюю лужайку и кучу-малу из босоногих мальчишек. Они что-то кричат, машут руками, ногами, и я понимаю, что пацанята бьют маленького рыженького мальчика, бьют беспощадно и не по-детски жестоко.

"Лупи его! Лупи безотцовщину! Нету у него никакого папки! Врать другой раз не станет!.."

Я попытался вступиться за бедного парня, да только меня почему-то никто не видел... Изо всех сил колотил я забияк кулаками, но странно: не чувствовали они моих ударов, продолжая избивать бедного того пацанёнка.

"Ах вы чертенята! Что вытворяете! А ну марш по домам!" - услышал я знакомый до боли голос и обернулся. Юная белокурая женщина бежит к нам, размазывая по щекам слёзы. Она хватает избитого, плачущего малыша, успокаивает, прижимая к себе его худенькое тельце и уносит с собой. А я стою и смотрю им вслед...

Картинки одна за другой вновь мелькают передо мной... Я вижу высокого, худощавого паренька в солдатской форме и её, ту женщину, только теперь она гораздо старше... Морщины предательски опутывают её счастливое, побледневшее лицо, она крепко обнимает того солдата, что-то торопливо шепчет ему и плачет. Плачет...

Потом вижу я свой родной дом, ветхий, сиротливо покосившейся и с прохудившейся крышей. Всё та же неведомая сила вталкивает меня внутрь, и я вхожу, не в силах сопротивляться...
На ржавой железной кровати лежит худенькая, высохшая старушка. Измождённое тёмное лицо её, сплошь исполосованное морщинами, словно маска, застыло... Впавшие глаза её плотно закрыты, тёмные губы словно замерли в немом укоре...

"Эх, бабка Верка... Жалко её... Хорошая и добрая старушка была, никогда словом никого не обидела, да вот, видишь, смерть-то у неё какая... Сына одного-разъединого вырастила, жизни своей ради него не жалела... Замуж не пошла из-за своего Шурки, а ведь красавица-то была редкостная и женихов-то навалом у неё было. Эх ты, Господи... Померла, бедняга, так и не дождавшись подлеца этого, Шурку. Выкормила иуду..." - угрюмо бормотал бородатый старик, и я узнал в нём соседа Иваныча.

Мама! Это же моя мама мёртвая лежит на кровати, а говорят они обо мне...

"Мама! Матушка, милая!" - завопил я что было мочи и бросился ей на грудь... Меня никто не видел и не слышал, а тело матери было холодным, как лёд...

"Однако, похороны третьего дня, надо бы сыночка её как-то известить. Дозвониться не выходит, не знаю, что и делать..." - молвил Иваныч своей жене, тётке Зое, сокрушённо вытирающей слёзы кончиком чёрного траурного платка.

Моё невесомое тело вновь подхватывает поток воздуха и несёт, несёт ввысь... И вот я на зелёной цветущей поляне, и ко мне идёт моя мать... Она очень красивая и молодая, словно в моём далёком-предалёком детстве... Лучистые голубые глаза сияют счастьем оттого, что она видит меня... Я понял вдруг, как устал, устал от жизни и как же хочу я остаться здесь с ней, со своей матерью... И я с радостью протягиваю руки ей навстречу, но мама отстраняется, не позволив мне обнять её.

"Мама... Мамочка, родная моя, прости... Я хочу, очень хочу остаться здесь, с тобой... Мама, милая..." - изо всех сил, отчаянно завопил я.

"Сынок... Не пришло ещё твоё время. Мы обязательно будем вместе, но не сейчас. Я люблю тебя, сын. Возвращайся же..." - шепнула она.

"Мама..."

Потом какой-то провал, темнота, черным-черно вокруг... Я открыл глаза и хотел шевельнуть рукой, но тело моё вновь было тяжёлым, неуклюжим и больным. Я был весь в трубках и железках, пытался повернуться и застонал. Худенькая девушка в белом, сидевшая с книгой, испуганно вскрикнула и бросилась ко мне.

Чудом выжив после тяжёлой автоаварии и отлежав в больнице положенное время, был я отпущен домой. Водитель мой выжил тоже, слава Богу... Ходить всвязи с переломом позвоночника пока не могу, но это для меня уже не столь важно. Я продал бизнес, женился на Лёле и перебрался вместе с нею в родной свой деревенский дом. Доктора твердят, что необходим мне свежий воздух, и жена часто вывозит меня в сад. До сих пор, бывая на могиле матери, прошу я у неё прощения... Если бы мог я повернуть время вспять, если бы мог... Я так и не успел сказать маме, как люблю её и как она мне нужна. Но... Увы... Время... Оно неумолимо жестоко. Неподвластно оно человеческим капризам и желаниям. Но вот сегодня, в день рождения матушки, когда я вновь навестил её, тёплый ласковый ветер ответил мне, прошелестев её голосом:

"Простила, сынок, простила..."

Прошу вас, друзья, не забывайте своих матерей...
59 Счастье - это когда не бомбят, сказка
Валерий Рыбалкин
   1.
   Она появилась внезапно. Выпорхнула откуда-то из-за куста тёмно-зелёной, давно сбросившей цвет сирени и неспешно полетела к детской площадке, расположенной в глубине двора. Размером с большого попугая, Дюймовочка была такая же цветастая, одетая в пёстрое воздушное платье. Яркие полупрозрачные крылья за спиной издавали какое-то странное и необычное, но довольно приятное звучание. А само это существо чем-то напоминало куклу Барби. Причём, сходство было потрясающим: худенькие изящные ручки и ножки, тонкий стан и огромные голубые глаза, как у стрекозы.

   Пятилетняя Марина, игравшая в песочнице, остановила свой взгляд на чудесном создании, зависшем над дверью будки - как раз вровень с табличкой, на которой красовался страшный череп с пустыми глазницами, пробитый электрической стрелкой-молнией. Девочка, завороженная красотой невиданного создания, встала и хотела бежать к нему, чтобы поближе рассмотреть это чудо. Но тут негромкий, но высокий мелодичный звук, издаваемый сказочно прекрасными крыльями, вдруг усилился, смешался с низким гулом трансформатора, доносившимся из будки, и, наконец, увенчался надрывным пронзительным свистом.

   - Ложись!!! – во всё горло закричал кто-то из взрослых.
   Мариша и двое детей, игравших рядом, привычно, не раздумывая, упали на дно песочной коробки, походя ломая то, над чем только что трудились – несколько домиков, дорогу между ними и куличи, которые они делали с помощью специального игрового набора.
   Мина угодила прямо в трансформатор, и огонь разрыва смешался со вспышкой дуги от замкнувших электрических проводов. Громыхнуло так, что стало больно в ушах. Но через минуту старший брат девочки был рядом и нервно отряхивал песок с одежды насмерть перепуганных малышей, которых тут же разобрали подбежавшие счастливые матери. Слава Богу, все были живы.

   Вечером, вернувшись с работы и узнав о случившемся, взволнованная мама прижала к сердцу родное, до боли близкое тельце Мариши, гладила дочь по головке и говорила что-то ласковое и нежное. Молилась про себя,  чтобы всё это забылось, как страшный сон. Девочка пыталась рассказывать взрослым о сказочной летающей Барби, но все, включая соседку тётю Веру, только со страхом смотрели в её детски-наивные голубые глазёнки и тут же переводили разговор на другое. Мало ли что привидится испуганному ребёнку.

   2.
   В следующий раз Мариша увидела куклу-стрекозу, когда они с братом, отстояв огромную очередь, радостно несли домой увесистые пакеты с гречкой, макаронами и сахаром. А отдельно – завёрнутый в прозрачную плёнку небольшой кусочек краковской колбасы – очень вкусной и питательной, как сказала тётя Вера, с которой они ходили за продуктами, а теперь все вместе возвращались домой.

   Цветастая Барби вылетела из-за газетного киоска и как ни в чём не бывало зависла над головой пожилой женщины.
   - Стрекоза! – испуганно пискнула девочка.
   - Какая ещё стрекоза? – не понял Саша.
   - Да вот же, смотри! – жестом показала она брату.
   - Не выдумывай, ничего там нет.
   - Бежим! – в панике закричала Мариша и бросилась в сторону - прямо на дорогу. Благо, машин поблизости не было.
   -  Туда нельзя. Вернись!

   Но девочка, что было силы, неслась, летела куда-то - куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого дивно стрекочущего прекрасного ангела, который - она это чувствовала – приносит с собой смерть и разрушения. Старший брат бросился за ней, чтобы увести беглянку с проезжей части. Но тут вдруг до боли знакомый свист летящей мины взорвал летний горячий воздух…

   Тётю Веру хоронили в закрытом гробу, оббитом чёрной материей. Мариша видела, как его выносили. Видела из тёмной кладовки, куда забилась сразу же, как только они с братом вернулись домой в тот ужасный роковой день. Здесь не было страшно. Знакомый успокаивающий запах старой одежды действовал расслабляюще. И девочка весь день либо наблюдала за внешним миром через тонкую щель слегка приоткрытой двери, либо спала, свернувшись калачиком, на старой брошенной на пол фуфайке.

   Теперь, после всего пережитого, Мариша страшно боялась яркого солнечного света, который для неё напрямую ассоциировался со смертоносной стрекозой Барби и ужасающим свистом летящей мины. А мелодичный звонкий стрёкот нежных полупрозрачных крыльев непонятным образом поражал слух девочки, как только она выходила на улицу и окуналась в яркий, льющийся с неба поток животворящих солнечных лучей, доводя несчастную до панического полуобморочного состояния. Причём, даже небольшой ласковый утренний лучик нашего могучего светила, пробиваясь сквозь занавешенные стёкла окон, загонял Маришу в тёмный чулан, ставший её любимым местом дневного времяпрепровождения.

   3.
   - Уф, уф, уф. Здравствуй, моя милая, здравствуй, моя хорошая! – раздалось вдруг с нижней полки, забитой каким-то тряпьём.
   - Ты кто? – настороженно спросила Мариша.
   - Я серый Ёжик - ни головы, ни ножек!
   - А что ты тут делаешь?
   - Да вот, пришёл к тебе в гости. Только я не простой ёж, а волшебный. Попробуй меня погладить!

   Девочка робко протянула руку, укололась немного, но тут же научилась проводить ладошкой вдоль иголок. Затем, улыбнувшись, сказала:
   - Ты славный, а что ты умеешь?
   - Уф, уф, уф. Я всё могу, только не всегда. Моя волшебная сила увеличивается, если люди рядом со мной любят друг друга и никому не делают зла. Ты, я знаю, девочка добрая. Вот я и пришёл к тебе.

   - А у нас все добрые. И мама, и братишка, и тётя Вера… была.
   - Да, да, знаю. Здесь убивают, и поэтому я совсем разучился колдовать. Если дальше так пойдёт, то придётся мне стать обычным серым ежом и уйти в какой-нибудь овраг или посадку - подальше от людской жестокости. Там живут мои друзья - бывшие волшебники, которые, не видя вокруг ни добра, ни сочувствия, одичали, обросли колючками и окончательно разочаровались в людях.

   - Бедные вы, мои славные чародеи, - чуть слышно проговорила Мариша.
   - А я знаю, почему ты прячешься в чулане. Тебя околдовала ужасная ведьма Барби. Она любит пить чужую силу при ярком солнечном свете, когда гремят адские пушки бандерлогов, этих исчадий ада. И напившись до отвала, старая колдунья превращается в юное создание, а затем губит невинные души своих жертв, вселяя в них страх и смятенье. Вот ты боишься света, но человек не может жить в темноте. И у тебя теперь только два пути к избавлению от страшного заклятья: либо победить бандерлогов, что очень непросто, либо уехать отсюда подальше.

   - Да, но ведь эти ужасные кровожадные чудовища могут увязаться за мной со своими пушками и танками, - рассудительно возразила девочка,  – и ведьма вместе с ними.
   - Конечно, могут. Но ведь твой отец -  ополченец. Он их не пустит, а может быть и разобьёт когда-нибудь. Известно мне, что за семью морями в тридевятом царстве живёт Кощей Бессмертный, приславший этих извергов рода человеческого. Его злыми чарами они творят здесь смерть и беззаконие. И знаю я, что тебе на роду написано победить их…

   4.
   Пожилой врач в белом халате с седой бородкой, чем-то похожий на доктора Айболита, написал в истории болезни названия каких-то хитрых фобий и, глядя с прищуром поверх очков, сказал матери, что ребёнка надо вывозить из зоны боевых действий.

   Сказано - сделано. Но когда собирали вещи, Мариша вместо любимой куклы, не сказав никому ни слова, уложила в сумку своего дорогого Ёжика, предварительно накормив его из блюдечка. Понятно, что отправлялись ночью, и мать, прощаясь с отцом семейства, еле удержалась, чтобы не расплакаться. Ведь ехали далеко – в холодный северный город - подальше от стрельбы и разрывов. Жалко было оставлять отца одного, жалко расставаться с родными местами, но есть на свете такое слово: надо…

   На новом месте беженцев встретили хорошо. И хотя Мариша, по старой памяти, побаивалась ещё коварную Барби, но здесь пугающий мелодичный стрёкот её крыльев ни разу не нарушил покоя девочки. Скорее всего, за это надо было благодарить Ёжика, магические способности которого росли с каждым днём. И даже иголки его в атмосфере добра и радости стали не такими колючими, как раньше, а мягкими, будто шёрстка. Мать девочки полюбила добряка, даже не подозревая о его способностях. И почти не ругалась, когда по приезде обнаружила серый колючий комочек в сумке среди полотенец и зубных щёток.

   Мариша часто болтала с другом, когда они оставались одни. Но однажды целую ночь маленький волшебник громко топал по комнате своими босыми ногами, будто мужичок в сапогах, не давая спать домашним. А наутро, оставшись наедине с девочкой, открыл ей страшную тайну:
   - Ночью ко мне приходили мои старые друзья-волшебники, и от них я узнал о том, где хранится смерть Кощея Бессмертного.

   - Тоже мне тайна, - улыбнулась девочка. – Каждый ребёнок знает, что находится она на конце иглы. Игла – в яйце, яйцо…
   - Нет, - вздохнул ёжик. – Это было давно. Сейчас Кощей держит свою иголку в самом неприступном банке, в специально оборудованной ячейке за семью замками. А охраняет этот банк…

   В общем, написали Мариша с братом письмо отцу, и по прошествии времени разбили, наконец, ополченцы проклятых бандерлогов. А вот где и как нашли они волшебную иглу, о том история умалчивает. Главное, что смолкли, наконец, залпы вражеских орудий, и вернулись домой с чужбины обездоленные беженцы.
   - Счастливая жизнь пришла! - кричал отец, подбрасывая Маришу вверх, поближе к сверкающему яркому солнцу. – Дочка, а ты знаешь, что такое счастье?
   - Конечно, знаю! - улыбаясь льющимся сверху ясным солнечным лучам, отвечала девочка.

   И освободившись из крепких отцовских рук, немного подумав, добавила:
   – Счастье – это когда не бомбят!
   Мариша выросла, стала школьным учителем и до конца своих дней возилась с ребятишками, закладывая в их молодые податливые души семена правды, любви и верности. Свирепые же бандерлоги, увидев, что никто их не боится, захлебнулись от лютой злобы, ненависти и бессилия. Разбежались они, кто куда, по белому свету. И стали люди в той стране свободной жить-поживать и добра наживать.
   А забитые серые ёжики, почуяв, что времена изменились, покинули свой овраг и принесли много счастья и радости людям. Большим и, особенно, маленьким. Ведь добро всегда порождает только добро.
60 Теория моего невезения
Геннадий Никитенко
 Я с некоторых пор стал замечать что я какой то не везучий. Как где не появлюсь так там какое нибудь ЧП случается. За всю жизнь если и был за границей то только на Украине  результат на лицо. Да что там заграница в Москве всего три раза был. Первый  раз помню приехал так в этот день Чубайс родился . Другой раз поехал так где то  поезд сошел с рельсов. Я еще так слегка тогда задумался а не со мной ли это связано? Но когда пошел на ВДНХ и там на моих глазах загорелся деревянный павильон понял со мной. Нет совсем не потому что я этого хочу, а просто я такой притягиватель несчастий. Меня в родном моем городе уже на стадион не пускают, потому что знают что если я пришел наши обязательно проиграют.   Это происходит где то на высших уровнях мне не доступных. Я не умею управлять этим. Более того я даже заранее не знаю где когда и что произойдет. Мне это потом из газет сообщают. Я совершенно перестал ездить в общественном транспорте. Жалко ни в чем не повинных людей. Жена обижается что мол даже чашечки кофе ей сделать отказываюсь. Дура она даже не представляет что я  жизнь ей этим спасаю. Сосед жалобы на меня строчит что мол собаку его терроризирую, а я ей ничего не делаю, только мимо прохожу, а этот алабай в обморок падает. Животное а они опасность чувствуют из далека. Да что там сосед дочка перестала в комнату к себе пускать. Завела себе крыс, белых,  я захожу а они в клетке все как одна бац и богу душу отдали. Ну понятное дело крысы существа тонкие при опасности  с корабля бегут первые. А тут, куда бежать, кругом клетка, вот они и лапки верхом.
А тут как то на глаза попался этот анекдот про чукчу он там еще говорит что в баню не пойду в прошлый раз пошел так война началася. Вот вы не поверите а я перестал ходить в баню. Друзья обижаются мол не уважаешь коллектив. А я уважаю я просто не хочу войны.
 А как им это объяснишь?  Я отбивался, отбивался, а потом плюнул и пошел к куму на новый год. Повеселились от души. На следующий день ничего, я уже думал что пронесло, ан нет. Звонит; соседи сверху залили,  электричество закоротило, любимый телевизор взорвался. Выручай говорит. Ну как им объяснишь что если я приду выручать еще хуже будет.
На море поехал позагорать, солнце как спряталось вечером за горизонт, так десять дней из за этого самого горизонта  не выходило. Приду на пляж, никого, я один лежу, нет ни чего не жду, я же знаю что лучше не станет. А мимо проходит компания молодых людей и девушка своему парню говорит «Что такое почему погода испортилась». А парень ей « Я бы тому кто погоду испортил ноги то по выдергивал». Я лежу стараюсь не дышать слава богу не заметили. Только они прошли я собрался и поехал домой, ну зачем людям отдых портить.

Вы же поймите меня правильно, я это не к тому рассказываю что бы запугать, а к тому что бы меня там наверху услышали, ПРАВИТЕЛЬСТВО, ПРЕЗИДЕНТ НАШ.  Я  хочу предложить,   включите меня в состав делегации, когда в Америку поедете, пусть и у них будет то же, что они сделали с нашей Украиной. К конгрессменам ихним зайдем чаю попить, что то я давно не видел как горит Капитолий. К Обаме в его овальный кабинет, пусть какой нибудь сбившийся с курса самолет упадет на крышу этого вайт хауса. Конечно после того как мы оттуда уйдем.  Нет вы поймите, я никому не желаю зла, просто я человек такой невезучий.
Да и за державу обидно.
А вы знаете что самое интересное, в последнее время я научился управлять этими своими невезучими свойствами. Теперь могу нанести урон только тем кому хочу. Так что если вы сейчас  не порадуете меня бурными овациями...нет вы поймите меня правильно я не пугаю просто мне иногда самому от себя страшно бывает, Поэтому внимательно и проникновенно читаем заново и пишем лестные отзывы. Спасибо.
61 Как скоротечна жизнь...
Анатолий Куликов
https://www.youtube.com/watch?v=XAOPLl9a-H0


 Как скоротечна жизнь
Рабочий день директора филармонии Петра Ивановича начинался с обхода. Но сегодня привычный распорядок прервался. Проходя мимо каптёрки ремонтников, он увидел понуро сидевшего там электрика Семёныча. Директор вспомнил, что год назад его внучку сбил на переходе какой-то лихач, и с тех пор девочка прикована к постели. Он хорошо помнил эту чудную девчушку. С трёх лет Семёныч приводил её к себе на работу, и рыжий огонёк её завитушек мелькал в пустом зале то здесь, то там. В десять лет Анечка стала писать стихи. Смешные, наивные, но всегда добрые.
-Ну, как, Семёныч, внучка? Есть сдвиги?
-Плохо, Пётр Иванович, плохо- Семёныч горестно взмахнул рукой.
-Одно дело операции... Сколько их уже было. Натерпелась девочка Сколько боли, а результат ноль. Сломалась она.
Говорит: "Вот, мне 15 лет. Сделали 12 операций. Как только число операций совпадёт с возрастом, я умру. Перестала есть, отказывается от лекарства. Тает на глазах моя девочка.
Дед рукавом вытер набежавшие слёзы. Пётр Иванович на минуту задумался.
-А , знаешь, Семёныч, мы придём к ней после концерта. Жди в больнице.
Вечером Семёныч и лечащий врач встречали возле анечкиной палаты директора и молодого статного человека с копной непокорных волос и футляром в руках. Врач изумлённо смотрел на музыканта.
-Вы тот самый Славко Велич? Знаменитый скрипач? Лауреат?
-Пойдёмте к девочке-вместо ответа ответил тот.
Делегацию Аня восприняла равнодушно.
-Что, опять операция?
Славко молча достал скрипку и заиграл.
И полилась чарующая музыка. С каждым аккордом раздвигались, уходили вдаль стены палаты, и вливалось море с весёлыми дельфинами и сияло солнце под потолком небес. Прекрасная балерина танцевала над капельницей, летели красивые птицы, стрекотал кузнечик под ногами. Запахи цветов чередовались с запахами прелой листвы, чистого снега. То замедляя, то ускоряя темп музыка как будто качала слушателей в лодке летевшей над бескрайними просторами этого прекрасного и необыкновенного мира в котором живут такие сильные и счастливые люди.
Музыкант закончил играть и в наступившей тишине чудные картинки сфокусировались на оконных стёклах, за которыми еле слышно позванивали трамваи и щебетали птицы. Врач подошёл к девочке и послушал пульс.
-Она спит-Все тихонько покинули палату.
  Через день Пётр Иванович провожал Славко на поезд. Уже на перроне тот спросил: -Как там девочка?
-С утра попросила зеркало... Спасибо вам. и... ещё. Это стихотворение она написала вам:
Как скоротечна жизнь. В мерцающей тиши
Прийти, понять, постичь, не расплескать случайно
Гармонию миров в гармонию души
Тихонько перелить и растворится в тайне

Как скоротечна жизнь. Ведь тяга к красоте
Ещё не в тягость мне, ещё не рвётся нить
Среди мелькания дней, летящих в суете
Я всё же буду жить. Я всё же буду жить!

И только когда последний вагон поравнялся с Петром Ивановичем, повинуясь какой-то неведомой силе он перекрестил уходящий состав.
62 Эпопея Михея
Ябашбам
«С простоты в творчестве не начинают, ею оканчивают».
Георгий Викторович Адамович.
«В искусстве простые вещи бывают сложнее самых сложных».
Олдос Леонард Хаксли.
«Не существует некой общепринятой простоты, как нет в искусстве «золотой середины».
Добивайся своей собственной (простоты), непохожей на простоту коллег».
Всеволод Эмильевич Мейерхольд.

Ключ.
Озеф  – Бог приумножит (древнееврейское имя);
Авдий – служитель Бога Яхве (древнееврейское имя);
Адам – человек, красная глина (древнееврейское имя);
Северин – строгий, серьезный (латинское имя);
Сизиф – корыстный, порочный (древнегреческое имя);
Еремей – возвышенный Богом (древнееврейское имя);
Евод – хороший путь (греческое имя);
АИЯ – абсолют (аналогия с сочетанием первой и последней букв греческого алфавита);
Михаил – подобный Богу (древнееврейское имя);
Небесные горы – Тянь-Шань с наивысшей горной вершиной Пик Победы;
Безводное место –  пустыня Гоби;
Грааль – сосуд, наделяющий жидкость волшебными свойствами;
Большая глубокая вода – озеро Байкал;
Тартар – бездна, ад, кажущийся неизмеримым;
Михей – равный Богу (древнееврейское имя).


Озеф.

Галопом, галопом мчится всадник, сквозь изведанные леса, засеянные поля, зелённые луга, через холмистые степи в оазис жизни. Многолик лик земли, при этом Авдий летел, нёсся к Озефу с даром. Да, дивные места стали проявляться вокруг, нет слов описать, нет возможности пересказать – это возможно только видеть и познать. Отыскал Авдий хозяина, преподнёс дар, преклонив колени.
- Встань, друг, – обхватив ладонями руку Авдия, произнёс Озеф. - О, чувствую тепло семени древа жизни в ладонях своих. Авдий, вкуси фрукты садов, испей вина из плодов земли после дальнего пути.
Яства успокоили вестника, игристый нектар наполнил силой, горяча кровь.
- Давно не приносил радостную весть, аж с тех пор, как рассказал хозяину о мучениях сына его, наконец-то хорошее поведаю. Ибо увидел человека, подобного творцу,  узрел искру, воссиявшую звездой. Воистину свершилось, и я этому свидетель.  Поведай же, Озеф, как? Как осуществилось это!

- О Авдий, одарил создатель людей свободой, свободой совершенной. А любой дар приводит к благу или наказанью. Многое создано: тьма проявлена, гибель явлена из-за невежества, ибо отправился каждый во все тяжкие, в глубины бесконечных потребностей. Отказался идти человек рука об руку с дарителем, убежал сорванец вперёд – только пятки сверкали. И я блуждал, сотворенный во тьме среди случайных встреч потерянных душ.
В один миг ощутил я, что иные мы, разные все, но боязно светить ярче других в царстве тусклого света. Страх преградил путь, и большинство подчиняется воле первого стража, гонимые им на самое дно к беспамятству и гибели. При этом у стража нет сил одолеть всех, и многие преодолевают преграду…. Одним из них был я.
За пределами опасений заполнились мы мощью, источаемой  из эго дремавшего, ныне пробуждённого, наполненного силой. И каждый «Я» сцепились в свору: грызя, верша и чертыхаясь. Затмила сила всё и вся.
К счастью, мои таланты позволили одолеть второго стража. Сначала блистал, побеждал, купался в лучах славы, а затем захотел одарить, пробудился талант учительства. Засияли новые танцоры, поражающие люд и согревающие благодарностью наставника.
И в тот момент столкнулся с третьим стражем, наполнившим сознание ясностью, ощущением познания бытия, пригревшим лучами достатка, довольства, завершённости. Многие из немногих так и сгорают в спокойном пламени безмятежности. Душа, мой дух – вдруг возжелал учиться, пришлось признаться пред собой, что сведущ только в танцах и передачи их другим. Вот так удар и дальше вновь один. Сменил венок на трость познанья. Учась талантами других с отдачей полно пониманья. Учусь – творю, творю – учусь. Отдался циклу без остатка. Картины, песни, книги, изваянья – толпа кричит без пониманья. Ты гений, наш кумир. Но глух уже к речам без смысла, не слышу льстивые слова. Тогда последний страж, итог трёх стражей, навалился всей сутью на меня. Страхом порождаем, силой укрепляем, ясностью проявляем. Зверь и имя ему – Смерть. Была борьба, мы бились долго, и вот я здесь. У каждого своё сраженье, пример нам дан и шанс дарован от рожденья. Кому-то вечна жизнь, а здесь бессмертье дня. Так, Авдий, выпьем чарку за новых Озефов из тьмы.


Крест Адамов.

Придя в себя, ощутил, тело прижато к земле. Ползком, извиваясь змеёй, удалось высвободиться. Меня придавливал крест, пересечение двух путей, вокруг пустынная гладь. Бредя прочь от креста неведомо куда, узрел человека.

Человек усердно пересыпал песок из одного места в другое, образовывая насыпь, корректируемую  играючи набегающими дуновениями ветра на искусственную гору. Приблизившись ближе, увидел на лице незнакомца напряжённость скованную суровостью и сосредоточенностью от производимых им действий. Желая привлечь внимание, сказал:
– Здравствуй.
– Привет, коли из плоти и крови, протяни ладонь для рукопожатия.
Не вставая на ноги, он протянул мне руку. Ладони соприкоснулись, сжавшись в мимолётный узел-контакт, начавший ментальный диалог тел. Открылись мне помыслы Северина: боящийся встать с насиженного места, отдающий всю свою силу мнимому золотому песку, желающий собрать злато в единую гору, чтобы взобравшись увидеть  новые богатства, доселе не доступные взору. Но вижу прошлое и будущее, от которого закрылся трудами Северин, наступал и наступит момент, ветер наполниться силой, подхватит сыпучую массу, став пыльной бурей, которая заметёт алчные помыслы с памятью Северина и начнется всё заново.
Онемев от постижения тайных замыслов, я развернулся, уходя прочь от Северина в неизвестную даль.

Сколько в песочных часах упало частичек вниз, не ведаю, ибо участник происходящего события, где мне отмеряют время, положенное пережить в бесцельности, смятении, при движении по краю никуда до новой встречи. Предчувствие встреч нарастало, незримый внутренний компас бесстрашно вёл вперёд, к судьбе, року, предназначению.  На безжизненном  горизонте образовалась точка, стали проявляться очертания, я томимый усталостью, опустил голову и узрел: иду ногами по борозде, выдавленной в земле, ведущей мою плоть к горе.  Привела дорожка к умельцу, катящему валун. Подперев его спиной, сей человек с усилием делал каждый шаг, стремясь вкатить, забросить непосильную ношу наверх. Заприметив меня, властно окликнул.
– Назовись Сизифу или ступай прочь.
– Имя моё Еремея, странствую от креста, ищу выход.
Злорадно усмехнулся в ответ Сизиф.
– Развелось вас тунеядцев, только умеете ходить, попусту время тратите, лучше делом займись. Например, мне помоги?
– Какая помощь потребна?
– Камень округлый за моей спиной надобно на вершину закатить, да придержать, пока я на него взберусь.
– Сизиф, столько сил отдано и ещё предстоит отдать, зачем?
–  Глупец ты, Еремея, тёмная душа. Хорошо, раскрою секрет, коли разболтаешь кому-либо, кто тебе поверит, дураку та. Слушай внимательно, повторять не стану, ибо ноша плечи давит. Мы стоим на самой высокой горе здешних мест, взобраться на неё подвиг, при этом тот, кто сможет укрепиться на вершине с камнем, взойдя на него, станет выше всех, все будут под ним. Само солнце украсит голову его, подобно короне и тогда обернётся он владыкой: земля под ногами – царство, люди у ног – слуги. Власть и почёт награда ему. Ежели поможешь, отблагодарю. Газ, удобрения и очищенная вода из щедрот возвысившегося принадлежать Еремеи будут.
– Безумен ты, Сизиф.
– С собой меня равняешь, тыкаешь, хамишь, бездарь безрогий, слюнтяй пришлый….
Стоило сделать шаг Сизифу на встречу ко мне, поддавшись гневу и камень начал обратный путь, входя идеально в колею, давя владельца, желавшего стать небожителем. Я парализованный страхом, успел вскинуть руки, отвернувшись от силы несущей погибель любому стоящему на сём пути.
Бесконечный наш диалог с разумом, продолжал просвещать: «Колея вернёт камень на прежнее место, явится новый Сизиф, вновь взойдёт цивилизация, движимая к закату. Так было и есть. «Где выход? Выход!» Порочный круг замкнут на себе».

Придавило грудь, ни вздохнуть не выдохнуть. Открываю глаза, опять под крестом, Толкаю бревно, плоть вытягивается наружу, брус не шелохнётся. Освободившись, побежал прочь из заколдованного места. Захотелось закрыть глаза, появилось ощущение полёта, вот он выход долгожданный, вдруг ощущаю, падаю, ноги подкосились, споткнулся? Тело моё инстинктивно сгруппировалось, кувыркнулось да вскочило на ноги. Я застыл, осматривая место, вокруг спаленная степь, солнце в зените, позади крест, в центре пересечения которого, стоял  человек, пристально смотрящий на меня. Лучи жгли, ослепляя, ярко жёлтый цвет застелил взор, я повалился наземь.
– Пейте, пейте водицу, быстрей в себя придёте. Обезумели от жара пустыни. Бегун, вестник, кто ж с закрытыми глазами бежит?
– Вы меня нашли?
– Вы сами прибежали, споткнулись об крест  и упали без чувств. Благо, здесь отныне оазис.
– Кто вы?
– Учёный муж госпожи науки, Евод. С кем имею честь общаться?
– Еремея, безумец.
Мой собеседник взглядом через очи изучал меня, спустя время из-под одежды, около сердца,  вынул предмет, набил сухой травой или смесью, которую достал прежде из прорези в ткани. Сев под пальму он щёлкнул  пальцами, призвав огонь и начав пускать безмолвно дым.
– Нет, Еремея. Безумен мир вокруг нас, мы всего лишь отголоски происходящих здесь чудес.
– Я вспомнил, в центре креста был человек, вы его видели.
– Мало узреть чудо, суметь достичь цели, нужно осознать единое течение событий, приобретя благодаря этому осознанность.
– Выходит, я был не готов встретить того человека, поэтому забыл о нём, очутившись здесь?
– Да, мы воспринимаем ровно столько, сколько готовы и желаем принять. Постижение, залог нового открытия вне и внутри нас. Я посветил себя изучению креста. У тебя есть свой крест?
Прозвучавший вопрос утверждал, а не спрашивал. Требуя согласия.
–  Да, как избавиться от него?
–  Простейшее решение, ведёт к тяжёлым последствиям. Я ходил от креста с запада на восток, с юга на север и наоборот. В одном случаи тревога, печаль, страх или воодушевление, радость, уверенность заполнили ощущения. В другом случае злорадство, ненависть, злоба или святость, уравновешенность, светлость обуревали чувство. Если при возвращении к кресту пожелаешь, утвердишь мысленно увидеть оазис и вот он.
– Значит, желаю около моего креста увидеть, осознать выход из этого места.
– Я ощутил в тебе потребность выхода, но куда? Готов ли ты? Почерпни мудрость, слушай внимательно, ибо помогу…
Голос Евода затихал, отдаляясь, заглушаясь мыслями.
«Хороший путь затмила тень, бельмом эго слепит способного прозреть, водя кругами, одаривая подавшегося бесконечностью пути. От нескольких веков до многих тысячелетий будоража время наработанной мудростью. «Найден выход, выход!» При этом любое искажение, порождаемое изо лжи, обречено на угасание».

Вернув контроль над телом, огляделся. Я восседал в центе креста. Всё как прежде. А если само пространство учит, стремясь помочь достичь потребное? Встречи…. Один собирающий иссушаемый жадностью, другой воздвигающий убиваемый гневом,  третий изучающий ослепляемый гордыней. Что нас объединяет, вводя в заблуждение? Мы хотим, в глубине души, быть над всем, благодаря накоплению, строительству, постижению. Сами по себе чисты деяния, пагубен помысел, перечащий первоначальному промыслу. Отбросив «над» я осознал, отсутствие выхода, оставляет вход, являющийся искомым ответом.
Склонившись, пав на колени у креста, стал расширять яму, из которой вылез, делая лаз. Цель достигнута, я под  и над моей спиной ноша, данная с момента осознания себя Еремеем.  «Вставай. Вставай! Отбрось под» – сотрясли разум слова.  Я выполз, крест, словно врос мне в спину. Я постигал вновь искусство ходьбы, начиная с нуля, становясь на четвереньки. Я ощущал присутствие остальных братьев, занятых собой, слоняющихся в миражах воспалённого ума. А если я прогнусь, смогу ли вновь восстать, когда изменил положение креста? Страх смерти окутал меня, сжигая мост к отступлению, гоня вперёд, воздвигая на ноги плоть. Вскинув голову, увидел новое испытание, я приближался к местности произрастания кустарников тёрна и крапивы. Боль разогнуло спину, тело раздирали колючки и выжигали жгучие волоски растений, защищая руками глаза, я вопил, а крик мой эхом возвращался обратно, окутывая саваном землю страдания. Наградой после пережитого стало равенство, гармония между ношей и носителем. Скорость начала увеличиваться, время иссякло, оставшись позади. Я рос или крест уменьшался сдавливаемый между лопаток, оставаясь на теле родинкой, являющейся сокрытым от моего взора воспоминанием об свершившихся чудесах. Я достиг края, где звёзды смазанные точки, хвостатые кометы, место нахождения АИЯ, открывшего мне истинное своё имя.
Надвигаясь друг на друга, я гласно, резонансно, наполняя вибрацией связки, сообщил ему.
– У меня один вопрос.
В ответ пространство встрепенулось, заполняя нервные клеткаветки информацией.
– Задавай.
– Кто я? Кто мы? Кто? Творец!
Дан лаконичный ответ.
– Адам.
Возопив душой, по инерции приближаясь к моменту пересечения грани понимания, прокричал:
– Мы Адам? Объясни и я войду.
– Диалог внутреннего мира с внешним миром порождает личность воздвигаемую создающим.

Эпилог:
Ты и я, начало и конец, альфа и омега, крест сквозь крест, за пределы существующего…


Михаил на пике.

На пике «Победы» в Небесных горах взмолился Михаил и узрел Бога. Пронизывающий холод отступил, ветер стих, триединое пламя обогрело, ведя с вершины за собой.
– Отныне начался твой путь подобный мне. Выбор сделан, длина дорога от подобного к равному. Мы идём к пустынной земле, в царство песков ты пойдёшь один. Холод укрепил тело, теперь закались жаром, покинув пределы безводного места, иди на равнины кочевников, научись жить, не привязываясь к местности, постигни свободу ветра. Ветер приведёт тебя в многоликий, красивый край именуемый Сибирью, отыщи вековой лес мудрости, оттуда иди к природному Граалю, к большой глубокой воде, она омолодит тебя, отдалит битву с главным стражем, одарит временем для оседлой жизни, пусти корни и одолей стражей.  Когда одолеешь стражей, обретёшь мир, в нём: твори, создавай, отдыхай, постигай пиковое состояние подобия со мной.  Настанет момент, к тебе придёт служитель и преподнесёт в дар семя добра и зла.  Дабы приумножить возможности, покинуть пределы подобия, начать движение к равенству, ты вырастишь дерево, дождёшься плодов, искусишься да вкусишь их. За сию слабость низвергнешься  в Тартар, на самое дно бытия, там возвысишься, постигнув суть равенства всего сущего. Затем двинешься ко мне, чтобы узнать имя моё и уйти  за пределы существующего, обретя равенство, став Михеем.
– Зачем мне знать имя твоё?
– Когда расстанемся, Михаил забудет всю предыдущею жизнь, включая ответы на вопросы, поэтому оказавшись за пределом Михей произнесёт имя, вмиг память разверзнется,  одаривая третей духовной встречей со мною. Создавая постоянную связь отца с сыном и сына с отцом.
– Я не понимаю, помоги осознать?
 – Мы подобны стволу дерева, ствол стремится создать вокруг себя себе подобных, ты наше решение. Ствол способен породить только ветви, ветвь ветвиться, создавая листья, цветы и плоды, плоды готовы дать жизнь новым деревьям, разрешая ситуацию, творя лес. Ты наша ветвь, Михаил.
– Это предрешено?
 – Всё зависит от твоих помыслов, решение встретиться со мной реализовано, выбор сделан, стезя проявлена. Свобода с началом самостоятельного странствия измениться, ты сможешь определять время для преодоления отрезков пути, предопределяя этим, дойдешь до конца или нет. У Михея, свобода вновь поменяется, он будет решать, когда и сколько листьев, ветвей, цветов и плодов породить, с какой скоростью пронизывать пространство безграничных возможностей, стать суком или остаться веткой ему, дождаться соприкосновения  с ветвями других деревьев или высохнуть да отломиться от меня.
– Что мне ещё стоит знать?
 – Каждый человек наделён свободой выбора подобно окружающему его миру. Металл возжелал увидеть свет солнца, сбросил горные пласты, обнажив свою суть. Цена за тепло лучей, уменьшение свободы, ибо рядом находился человек увидевший металл, он стал: изучать, познавать, добывать, творить, менять форму, сущность, свойства металла. Сам человек, принимая решение постичь высшую суть, обнажает себя перед силами мироздания. Вдруг разрушаются от невидимых ударов взаимоотношения человека с обществом, семьёй, неведомая сила изымает его для иных дел.
– Я справлюсь?
– Михаил отправился на поиски создателя юношей, взойдя на гору, он обрёл мужество, являясь отныне мужчиной, за свершённый подвиг, одаренный наградой, желанной встречей с творцом.
Три голоса синхронно произнесли:
– Нам пора проститься, дальше пустыня. Прощай.
Пламя рассеялось, став единой частью общей картины мира, забрав воспоминания с собой….


Эпилог Эпопеи.
Творец вернёт Михею воспоминания в момент их столкновения (крест сквозь крест), завершив этим за пределом формирование его неповторимой личности. 
63 Настоящая история д Артаньяна и трёх мушкетёров
Александр Котлов
История жизни шевалье Шарля де Баца де Кастельмора, более известного как д'Артаньян, а также дружбы сего знаменитого гасконца с Арманом де Силлег д'Оттвилем, Исааком Порто и Анри д'Арамицем, прославленными на страницах бессмертного романа «Три мушкетёра» Александра Дюма-отца под именами Атос, Портос и Арамис

Небольшой пролог

         Уважаемые «дюмаведы», «дюмаманы», а также все интересующиеся творчеством великого французского писателя Александра Дюма-отца!
          Представляю Вашему любезному вниманию ещё одну версию истории жизни и дружбы настоящих мушкетёров – тех, что стали прообразами столь полюбившихся любителям историко-приключенческих романов д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса.
          Перед тем как представить на Ваш суд нижеследующий «труд», я хотел бы сказать несколько слов, если и не в оправдание себя, то хотя бы для того, чтобы мотивы моего поступка были поняты и Вы, упаси Бог, не посчитали бы меня за дерзкого наглеца, вдруг решившего, что он  - «истина в последней инстанции». Ваш покорный слуга с детства является ревностным читателем и почитателем творчества великого французского писателя Александра Дюма-отца. В каком-то смысле, и, скажу я Вам, весьма довольно «витиеватым» образом, творчество этого, без сомнения,  как бы его не критиковали, великого человека отразилось и на моей судьбе. Насмотревшись приключений д'Артаньяна и его друзей Атоса, Портоса и Арамиса в «киношной» интерпретации (снятой «по мотивам» - о как это удобны эти слова!) советского режиссёра Юнгвальда-Хилькевича, я серъёзно увлёкся фехтованием и несколько лет посещал фехтовальную секцию в одном известном спортивном клубе в родном городе Львове. Особых успехов, правда, не достиг. Но это не важно. «Песня совсем не о том», как говорится. Роман «Три мушкетёра» я впервые прочёл  в 12 лет  и с той поры серьёзно «заболел» книгами Дюма.  Где-то с конца 1990-х годов в, прочитываемых мною, разных газетах и газетках, журналах и журнальчиках мне стали попадаться (и попадаются по сей день) статьи про людей, ставших прообразами столь любимых мною героев-мушкетёров. Перечитав всё это, к немалой моей радости, я понял, что далеко не всё в романе «Три мушкетёра» - вымысел. Но почему же я так поначалу думал? А потому, что ведь понятно же, что искусно написанное предисловие к роману «Три мушкетёра», где Александр Дюма, в частности, сообщает, что «… так как восприемник  является вторым отцом, мы приглашаем читателя видеть в нас, а не в графе де Ла Фер источник своего удовольствия или скуки…» - это всего лишь ловкий писательский ход и, стало быть, многое в романе могло быть вымышлено. Да и вот, как говорится, к слову: ведь настоящий граф де Ла Фер, на мемуары которого в своём предисловии ссылается Дюма (по его словам, найденные им после долгих упорных  поисков и взятые за основу при написании книги), это действительно реально существоваший человек, но, к сожалению, к мушкетёру Атосу никакого отношения не имевший. Да и у самого Дюма, кроме его знаменитой трилогии, реальный д'Артаньян упоминается ещё только два раза в романе-хронике «Людовик ХІV и его век» - в главе, в которой описываются события 1661-го года. Капитан мушкетёров д’Артаньян у Дюма предстаёт как человек, арестовавший по приказу короля суперинтенданта финансов Николя Фуке. И все остальные приключения мушкетёров, могли ведь быть только плодом неуёмной фантазии автора… Потому каждая новая крупица информации о настоящих мушкетёрах, которую я добывал, так стала мне дорога, что я решил тщательно собирать всё это.
           Но… как часто это бывает, тут возникла ещё одна проблема: увы, всё прочитанные мной варианты «истории» этих людей, ставших прообразами моих любимых литературных героев, ощутимо отличались во многих деталях.  Так что, в конце-концов, всё это, вызвав довольно значительную неудовлетворённость, сподвигло нас, как мог бы написать мой любимый писатель, (после тщательного анализа всех прочитанных мною статей-источников и сведения всех этих вариантов, так сказать, к некоему «общему знаменателю»), на написание своего варианта «истории» настоящих мушкетёров, который, как мне кажется, всё же заслуживает некоторого внимания.
           И вот, сейчас, ниже, Вы сможете прочесть ещё один «вполне достоверный» вариант истории д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса. Как написал мой любимый писатель в моём любимом романе: «Итак, мы переходим к нашему повествованию»…
           Мои дорогие читатели, наконец-то я представляю Вашему любезному вниманию довольно  занимательную повесть под названием

"История жизни настоящих мушкетёров"

            В реальности история, столь любимых многими поколениями читателей, д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса была хоть и не столь захватывающа, какой её сделал Александр Дюма, но всё же довольно интересна. Люди, являвшиеся их прообразами, жили в одно и то же время, действительно были друзьями и принимали участие в некоторых довольно важных событиях в истории Франции середины ХVІІ-го века.
            Шарль де Бац, которого все любители творчества Александра Дюма знают под именем д'Артаньян, родился в начале ХVІІ-го века в деревушке Люпиак в провинции Гасконь. Во многих источниках приводятся разные даты рождения будущего главного героя «Трёх мушкетёров» - это и 1611, и 1613, и 1614, и 1620 год.  Наиболее вероятной датой его рождения всё же является 1613 год. Шарль был сыном Бертрана де Бац и Франсуазы де Монтескью. Дед Бертрана, Арно Бац, был простым торговцем. В середине XVI-го века за небольшую мзду королевским чиновникам  предприимчивый Арно получил дворянство и приставку «де» к своей фамилии. Тогда же он приобрёл у одной разорившейся дворянской семьи замок Кастельмор, который местные жители замком называли только по привычке. Это был большой 2-х этажный дом с двумя полуразрушенными башенками, уже давно потерявший свои «замковые» черты.
У Шарля было три брата – Поль, Жан, Арно и трое сестёр. Поль служил в мушкетёрах (мушкетёрская рота была образована в 1600 году при дворе короля Франции Генриха ІV), потом вышел в отставку, разбогател, занялся обустройством собственного имения (был «крепким хозяйственником») и прожил долгую жизнь, продолжительностью почти в 100 лет. Жан служил в королевской гвардии; его следы рано затерялись – очевидно он погиб на какой-нибудь дуэли. Арно стал аббатом, прожил довольно продолжительную и спокойную жизнь. Сёстры Шарля ещё в детстве были обручены с отпрысками из местных дворянских родов и впоследствии вышли за них замуж. Судьбы их были типичны для женщин их класса и общественного положения тех времён.
В начале 1630-х г.г. Бертран де Бац окончательно разорился и умер. Замок Кастельмор и шесть, принадлежавших де Бацам сельских ферм, были проданы за долги. Нашему герою надо было выбирать путь, по которому идти дальше. И он выбрал Париж.
              В Париж Шарль де Бац отправился, по сведениям разных источников, не то в 1630-м, не то в 1633-м, не то в 1640-м году. Наиболее вероятной датой его прибытия в Париж можно считать 1633 год, поскольку в одном документе той эпохи, в котором описывается смотр роты королевских гвардейцев в Париже в 1633 году, в числе его участников упоминается его имя. У Шарля не было ничего, кроме невзрачной лошадёнки, рекомендательного письма к капитану королевских мушкетёров де Тревилю (о том, кто ему дал это письмо, источники умалчивают), шпаги, нескольких монет в кармане и гасконской удали и запальчивости, благодаря которым он по дороге попал в неприятную историю. В городке Сен-Дье, его, совсем как в романе, так разозлили колкие замечания одного незнакомого важного дворянина насчёт его лошади, что он тут же вызвал его на дуэль. Наш герой был схвачен полицией и оказался в тюрьме (дуэли были за несколько лет до того были строго запрещены кардиналом Ришелье, который этим стремился сберечь привегилерованное сословие, которое было ему необходимо для построения сильного абсолютистского государства), из которой через две недели вышел совсем нищим. Пропали и лошадь, и письмо и оставшиеся деньги, только шпага была при нём. До Парижа Шарль был вынужден добираться пешком. Вступив в Париж, он решил, что с этого времени он будет называться д'Артаньяном (мать Шарля имела семейные связи с этим родом). В одном из вариантов биографии Шарля де Баца приводится довольно оригинальная причина такого решения. Якобы, у нашего гасконца было не трое братьев, а четверо. И якобы был ещё «самый старший» брат, которого звали Шарль(!) – он тоже, как и Поль, служил в мушкетёрской роте и погиб в одном из сражений незадолго до того, как Шарль-младший решил пуститься в путь. И в память о брате-тёзке, который носил эту фамилию, Шарль решил, что теперь он будет называться д'Артаньяном.
               Так как рекомендательное письмо исчезло, Шарль не посмел явиться к капитану де Тревилю, который несомненно прогнал бы незнакомого ему оборванца. Он отправился в кабачок на улице Фоссэсуар, который ему ещё на родине подсказали как место, где, по слухам, любили собираться королевские мушкетёры. Шарль надеялся завести там нужные знакомства, которые помогли бы ему в будущем. И такое знакомство действительно состоялось! В кабачке Шарль познакомился с Исааком Порто (1617-1712), королевским гвардейцем роты капитана Дез Эссарта, которая в XVIІ-м веке была своеобразным «подготовительным отделением» для желающих быть зачисленным в роту королевских мушкетёров. Порто был протестантом по вероисповеданию. Он дружил с королевскими мушкетёрами Арманом де Силлег д'Атос д'Оттвилем (1615-1643) и Анри д'Арамицем (1615-1673), первый из которых приходился де Тревилю троюродным племянником, а второй – двоюродным братом. В тот же день Порто познакомил Шарля со своими друзьями. Шарль не знал, что интерес и внимание, которые они проявили к нему, вовсе неспроста. В роте гвардейцев кардинала, с которыми королевские мушкетёры действительно отчаянно враждовали, служил некий Жилло. Этот Жилло имел роскошную, шитую золотом, перевязь для шпаги. Многие, в том числе и Порто с д'Атосом и д'Арамицем, подозревали, что перевязь шита золотом только спереди. И друзья решили, как говорится, вывести Жилло на чистую воду. Они знали, что на следующий день «объект» ихней шутки должен был отправиться на прогулку в предместье Парижа, Медон. Шутникам крайне необходим был свидетель того, что произойдёт - чтобы было кому подтвердить их слова. Ведь в результате они не сомневались! Этим свидетелем волею судеб стал Шарль де Бац.
При встрече с Жилло Порто, как бы невзначай, сорвал с него плащ. Перевязь действительно оказалась только наполовину шитой золотом! Мушкетёры расхохотались. Но этим дело не закончилось. Жилло был не один, а с несколькими друзьями-гвардейцами, которые бросились ему на помощь. Завязалась стычка, на которые столь богато было то время. Д’Артаньяну достался в противники один из известных парижских бретёров, некий Монсель. Но Шарль, который, невзирая на свою крайнюю молодость, виртуозно владел шпагой, довольно быстро «уложил» своего противника. В это время д'Атос, бившийся с неким Ла Пейри, тоже записным дуэлянтом, попал в тяжёлое положение. Он был ранен противником и истекал кровью. Д’Артаньян кинулся ему на помощь и спас его. Порто и д'Арамиц тоже одолели своих противников. Конечно же, всё это стало началом крепкой дружбы между  д’Артаньяном и его новыми знакомыми. И господин де Тревиль, узнав о том, как тот вёл себя на дуэли, готов был его взять в свою роту, но… Увы, тогда этого не произошло! В то время во Франции все мало-мальски важные должности (как гражданские так и военные) покупались: получив должность или чин, нужно было внести за них плату в казну. У д'Артаньяна же не было ни гроша в кармане. Но господин де Тревиль, как и в романе, решил отблагодарить д'Артаньяна и похлопотал о его вступлении в роту королевских гвардейцев Дез Эссарта, обещая, что со временем он сможет, отслужив определённое время и выделившись своими успехами по службе (в чём капитан мушкетёров нисколько не сомневался!), вступить в мушкетёрскую роту.
            Надо сказать, что в 1620-1640-е г.г. во Франции была только одна рота мушкетёров – «серые мушкетёры». Название «серые» мушкетёры де Тревиля получили из-за масти их лошадей. Позже в 1650-х г.г. появилась рота «чёрных мушкетёров». Они, соответственно, все имели вороных лошадей. Мушкетёры должны были экипироваться за свой счёт: форма, пара пистолетов, шпага, лошади покупались на собственные деньги. Кстати, форма у новой «преторианской гвардии» короля была красивейшая! Мушкетёры носили голубые накидки с золотой каймой, на которых были нашиты большие кресты с королевскими лилиями (из белого бархата) на концах в обрамлении золотых языков пламени. Бойцам де Тревиля также полагалось носить высокие отложные воротники и широкополые шляпы с пышными перьями. Эти предметы экипировки были таковыми вовсе не для красоты, а имели очень даже практическое значение – защищали от ударов шпаг и сабель. А бесплатно от короля мушкетёры де Тревиля получали только мушкет. Был он настолько велик и тяжёл, что для его переноски и установки (на специальную подставку) в боевых условиях требовался помощник. Вот почему мушкетёрам просто необходимы были слуги. И наличие в романе у д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса слуг Планше, Гримо, Мушкетона и Базена вовсе не было ненужной роскошью или даже, как кто-нибудь может подумал, проявлением некоторой чванливости, а было просто насущной необходимостью.
             Во время своей службы в роте королевских гвардейцев, которая длилась больше 10 лет, д'Артаньян не сидел сложа руки. Шла Тридцатилетняя война. Он воевал с испанцами во Фландрии: участвовал в осаде городов Эр и Аррас. И вместе с Анри д'Арамицем, в начале 1640-х г.г. совершил довольно таинственную поездку в Англию, цели которой до конца остались неизвестны историкам. Есть только предположение, что друзья ездили в Лондон по делам английской королевы Генриетты, которая приходилась родной тёткой королю Франции Людовику ХІV. В родной Франции она нашла с детьми приют, когда в Англии началась гражданская война, в которой её супруг, король Карл І Стюарт, как известно, лишился головы.
             А что же дружба наших героев, спросите Вы? Как она «жила и развивалась»?
Увы, дружба д'Артаньяна, д'Атоса, д'Арамица и Порто была не столь продолжительна, как в романах Дюма. Исаак Порто, прослужив несколько лет в мушкетёрской роте, в которую он перешёл из гвардейцев, подал в отставку и вернулся домой. Там он занялся домашним хозяйством, в чём, по слухам, преуспел. По информации из некоторых других источников, Порто до старости занимал должность квартирмейстера в одном из замков, отвечая также за артиллерийское хозяйство. Но скорее всего, это не соответствует истине - более вероятно первое. Жизнь этот человек прожил долгую – умер в начале ХVІІІ-го века. Анри д'Арамиц во второй половине 1640-х г.г. постригся в монахи. По прошествии некоторого времени был рукоположён  в сан аббата. Жизнь он прожил тоже спокойную и отошёл в мир иной в начале 1670-х г.г. Наиболее трагичной была судьба Атоса. Арман де Силлег д'Атос д'Оттвиль погиб в 1643-м году, спасая своего друга д'Артаньяна. Наш гасконец только-только вернулся из своей таинственной поездки в Англию. Видно, результаты её были таковы, что он вызвал большое неудовольствие у кого-то из сильных мира того. В один из тёмных вечеров на одной из узких улочек Парижа на него напала банда наёмных убийц. Д'Артаньян отчаянно защищался, но дело для него закончилось бы плохо, если бы мимо не проходил Атос с несколькими мушкетёрами. Услышав шум, они бросились на помощь. В этой схватке, в которой все бандиты были убиты, со стороны мушкетёров погиб только один человек. Им оказался именно Арман де Силлег д'Атос д'Оттвиль, который вернул долг другу, заплатив своей смертью за его жизнь.
              Насчёт же знаменитой истории с подвесками королевы, которые она подарила в 1626г. влюбленному в неё фавориту английского короля герцогу Бэкингему, и за которыми наши герои скакали в Англию во весь опор (её Дюма приводит в своём романе-хронике «Людовик ХІV и его век» как вполне достоверную, правда без малейшего упоминания об участии в ней наших четырёх героев), то: во-первых - наши герои в те годы были ещё детьми, а во-вторых – многие историки считают, что эту историю придумал Ларошфуко, принц Марсийяк, который был горазд на такие проделки.
             Д'Артаньян был принят в мушкетёры только в 1644-м году. Во время службы в королевской гвардии он очень сдружился с неким Франсуа Бемо де Монлезеном (в романе «Виконт де Бражелон или 10 лет спустя» он выведен под именем Безмо де Монлезена). В отличие от литературного Безмо де Монлезена (коменданта Бастилии в начале 1660-х г.г.), который, по описанию Дюма, был весьма недалёким человеком, настоящий Бемо был ловкач под стать д'Артаньяну. В эти годы во Франции произошли важные события. Король Людовик ХІІІ-й умер в 1643 году. Кардинал Ришелье, истинный правитель Франции в 1624-1642г.г., немало сделавший для того, чтоб вывести её в ряд ведущих европейских держав, умер в 1642 году. У власти оказался фаворит королевы Анны Австрийской (которая формально считалась регентшей при малолетнем Людовике ХІV-м, который родился в 1638 году) кардинал Джулио Мазарини. Этот был ловкий итальянский авантюрист, сумевший не только заслужить высокую оценку данную его способностям его предшественником, кардиналом Ришелье, но и сумевший занять место в сердце королевы, которого тот занять не сумел в своё время. Он стал не только её первым министром и любовником, но и отцом, по слухам, ничем правда не подтверждаемым, того исторического лица, которое впоследствии получило прозвище Железной Маски. Мазарини скоро заприметил двух способных молодых людей - д'Артаньяна и Бемо. В 1646 году они стали специальными курьерами кардинала и за время своей службы выполнили не одно щекотливое поручение. Такое доверие к ним было тем более кстати, что в 1647 году, рота королевских мушкетёров была распущена. Причиной стали поступки её первого капитана, господина де Тревиля. Он принял сторону недругов его преосвященства (так сказать, «вступил в конфронтацию»), из-за чего был отправлен в отставку, а его любимая рота на какое-то время (к счастью ненадолго!) прекратила своё существование.
               Наступили французские «смутные времена»  - Фронда (в переводе с французского - «праща»). Это было время бунтов французской знати против засилья у власти  иностранцев вообще и Джулио Мазарини в частности. К «фрондирующей» знати часто очень охотно присоединялся простой народ. В 1648 году в Париже стало настолько неспокойно, что королевская семья и Мазарини были вынуждены бежать оттуда в провинцию. Д'Артаньян, руководимый своей бесшабашной удалью, и, используя свою хитрость и смекалку, лично, без особых помех, вывез короля, королеву и кардинала из Парижа, чем только укрепил признательность и доверие его преосвященства к себе.
                В 1651 году д'Артаньян вместе с Мазарини отправляется в изгнание в Брюль, в Германию. Наш герой продолжает выполнять специальные поручения кардинала, которых у него было немало в эти, сложные для его «патрона», годы. В 1653 году Мазарини с триумфом вернулся в Париж. С ним, конечно же вернулся и д'Артаньян.             
             Фронда закончилась. За заслуги перед государством кардинал производит д'Артаньяна в чин лейтенанта королевской гвардии (рота мушкетёров, как было сказано выше, была распущена шестью годами ранее). Франсуа Бемо становится комендантом Бастилии, на коем посту пребывает несколько лет, после чего покидает Париж.
              В 1657 году указом короля Людовика XІV рота «серых» мушкетёров была восстановлена. Д'Артаньяна назначают на пост капитан-лейтенанта мушкетёров (пост капитана номинально занимал король, ротой же фактически командовал капитан-лейтенант). Несколькими годами позднее, как было уже упомянуто выше, кроме «серых» мушкетёров во Франции появится ещё рота «чёрных» мушкетёров.
             В 1659 году Шарль де Бац Кастельмор, капитан-лейтенант королевских мушкетёров д'Артаньян наконец остепенился, вступив в брак с Шарлоттой де Шанлесси. Его избранница была ещё не старой и весьма миловидной богатой вдовушкой, причём благороднейших кровей. Кардинал Мазарини почтил своим присутствием подписание брачного контракта своего верного сподвижника и помощника и его избранницы. От этого брака капитан королевских мушкетёров имел двоих сыновей – Луи и Луи-Шарля. Однако, этот брак оказался неудачным и недолговечным. Наш гасконец решил вознаградить себя за долгие годы бедности, которая действительно вполне могла войти в поговорку, как написано в романе Александра Дюма «Виконт де Бражелон или десять лет спустя». Он стал беспросветным мотом. Забегая немного вперёд, сообщу, что через несколько лет, в 1665 году, мадам д'Артаньян, которая предусмотрительно попросила учесть такой случай в брачном контракте, видя с какой быстротой исчезают её деньги, настояла на разводе. Да и за те годы, что  д'Артаньян был женат, нечасто он мог побыть со своей семьёй. Почти всё время отнимала служба, стычки и сражения и, конечно же, кутежи, коих наш героический капитан-лейтенант был большим любителем. Так закончилась семейная жизнь д'Артаньяна. Отныне его единственной семьёй становятся его мушкетёры, которые. со своей стороны,  просто боготворили своего командира.
           В 1661 году капитан д'Артаньян совершил поступок, который «железными» буквами вписал его имя в историю Франции. Д'Артаньян, по приказу его величества Людовика ХІV-го, 5 сентября 1661 года в Нанте арестовал Николя Фуке, суперинденданта финансов. Эта историческая личность прославилась своими непомерными финансовыми хищениями и махинациями, которые даже для нашего «лихого» времени являются чем-то впечатляющим. Из-за действий Фуке французская экономика оказалась в плачевном состоянии и его преемнику, Жану-Батисту Кольберу, пришлось немало потрудиться, чтобы поправить финансовые дела французского королевства. Также гнев короля увеличило то, что Фуке, на свою беду, пытался ухаживать за фавориткой короля мадемуазель де Лавальер. И причина тут была, конечно же, не в советах Арамиса (согласно романа «Виконт де Бражелон или десять лет спустя» в то время уже епископа ваннского и ближайшего сподвижника Фуке), а, наверное, в том, что могущественный министр финансов решил, что не только в богатстве, но и в любви он сможет быть удачливей короля. Это дорого ему обошлось, как показало будущее. Арестован Фуке д'Артаньяном был без лишнего шума. Суд вынес суровый приговор – смертная казнь. Король, нехотя, уступая уговорам некоторых влиятельных «царедворцев», заменил казнь пожизненной тюрьмой. Первым местом заключения Николя Фуке стала Пиньерольская крепость. И д'Артаньян, выполняя приказ короля, три года был его личным тюремщиком. Но бывший министр не доставлял ему почти никаких хлопот. Фуке не пытался ни бежать, ни подкупить своего бдительного стража или склонить его на свою сторону. Он стал очень набожным и только своими бесконечными проповедями донимал нашего гасконца, которому совсем не по нутру была такая «работа». К счастью для себя, д'Артаньян скоро снова стал нужен королю. Назревала война с Голландией и королю снова стал очень нужен такой храбрый воин и талантливый командир, как д'Артаньян.
             В середине 1660-х г.г. наш бравый капитан становится графом. Нет-нет, он не получил грамоту на этот титул из рук короля за подвиги, хотя и очень этого заслуживал. Он решил сам произвести себя в графы - почти совсем как когда-то его прадед Арно Бац сам себя «перевёл» в дворянское сословие. В ту эпоху многие дворяне так поступали  и  многим из них это, как говорится, сходило с рук.
             Что было дальше? Какие же ещё «следы» оставил Шарль де Бац, граф д'Артаньян в истории?  Годы текли, а служба старого рубаки продолжалась… Болели старые раны, к которым добавлялись новые… Возраст нашего героя перевалил уже на шестой десяток лет – это была уже почтенная старость в те времена. Д'Артаньян был верным слугой короля и когда в 1671 году тот велел ему подавить крестьянское восстание в Виварэ (небольшая историческая область на юго-востоке Франции, на северо-восточном краю Лангедока; ныне входит в состав департамента Ардеш) без всякой жалости и снисхождения к восставшим, он в точности выполнил королевский приказ.  И местные жители ещё долгие годы вспоминали его «железную руку»… В 1672 году д'Артаньян милостью короля стал губернатором Лилля.
             А в следующем году закончился земной путь старого солдата. Началась война с Голландией. Французская армия осадила город Маастрихт, который долго не могла взять. Шарль де Бац Кастельмор д'Артаньян к тому времени носил звание полевого маршала (что соответствовало званию бригадного генерала в эпоху наполеоновских войн или генерал-майора в наше время). Звание маршала Франции (высшее военное звание  Франции тех времён, которое так желал иметь литературный и, без сомнения, также и настоящий д'Артаньян) позже было присвоено его племяннику Полю де Бацу, сыну его старшего брата Поля. Д'Артаньян окончил свою жизнь как и жил – как настоящий солдат, рыцарь без страха и упрёка. Он погиб в бою, когда в один из дней осады, после нескольких бесплодных штурмов, возглавил отчаянную атаку своих мушкетёров. Пуля поразила его в его бесстрашное сердце. И, как написал Александр Дюма в последних словах своей знаменитой трилогии, от нашего героя «… остался один прах, душу его призвал к себе Бог».
             То, что д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис жили, то, что они не вымышленные люди, а реальные исторические личности, пускай не с такой яркой судьбой, как их литературные «воплощения», делает трилогию великого писателя Александра Дюма ещё прекраснее! И многие-многие поколения читателей будут ещё долгие-долгие годы читать и восхищаться историей бравых мушкетёров Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна…

«ОДИН ЗА ВСЕХ И ВСЕ ЗА ОДНОГО!»
КАК ПРЕКРАСЕН ЭТОТ ДЕВИЗ!

Хоть придуман он в наше время, но как верно сказано…

ЕМУ ЗВУЧАТЬ В ВЕКАХ!

Ну, вот и всё, дорогие друзья. Я рассказал всё, что знаю.

Хотя…
Простите - ещё пара слов.


Маленький эпилог

          Я очень надеюсь на то, что в будущем когда-либо появится достоверная история жизни д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса. Когда это наконец произойдёт, я, как говорится, первый сниму перед уважаемым автором шляпу и со спокойной душой отправлю в ближайшую мусорную корзину свой «труд».
         За сим, позвольте на этом закончить и попрощаться с Вами.
         C уважением и выражением глубочайшей признательности за то, что потратили Ваше драгоценное время на чтение моего «почти литературного» произведения
         Ваш автор.
64 Иная волна
Лена Калугина
Очень женская фантастика




 Айвэн Венго ехал по ночным улицам на новом "Вольво". В автосалоне пришлось выложить кругленькую сумму, эквивалентную стоимости небольшого загородного особняка, но Ай ни минуты не сожалел о своём выборе: машина того стоила. Собственно, не сама машина, а та иллюзия свободы, что чувствовал сейчас хозяин сыто урчащего двухтонного железного зверя, упоительно пахнущего новой кожей, новыми возможностями, новой жизнью...
   У Айвэна имелось всё, что должен иметь успешный человек его возраста и амбиций: просторная квартира в тихом квартале недалеко от центра, два отличных автомобиля, прекрасная семья - преданная жена и двое взрослых сыновей, его гордость... Но главное: у него есть Дело. Оно занимает все мысли, даёт непередаваемое чувство нужности, по праву принадлежащего лишь ему места в исполинской корпорации RTK - монстроидной сети, пронизывающей своими нитями-щупальцами всю страну, вобравшей в себя главные сосуды с пульсирующим в них жидким золотом - актуальной информацией.
   Айвэн - ветеран, он отдал RTK четверть века своей жизни, врос в неё, стал её частью. И его это вполне устраивает. По мановению его руки включаются механизмы, которые до того не работали, вдыхается жизнь во всё новые и новые узлы, линии, агрегаты, устройства, регулярно пополняющие и расширяющие и без того всеохватывающую сеть. В своём рабочем кабинете Ай ощущает себя почти Богом.
   Но в последние годы что-то пошло не так. Раньше Ай почти не видел снов: так уставал на работе, что лишь прикасался головой к подушке и тут же проваливался в чёрное небытие. Теперь же его преследовал сон. Он был пугающе ярким, цветным, наполненным звуками, запахами, ощущениями. И всегда там была одна и та же картина из его далёкого прошлого...

***

   Он тогда был совсем молод. Высокий голубоглазый блондин с мускулистым телом и насмешливым взглядом, от которого таяли податливые девичьи сердца. Мимолётный роман, ничего не значащий эпизод. Девушку звали Рови. Они проходили полугодовую стажировку в соседних лабораториях.
   Старший в группе, Брайан, чернявый угрюмый парень, взявший шефство над юным Айвэном, подзуживал: "Ну зачем тебе сдалась эта недотрога? Посмотри, сколько юных красоток не сводят с тебя глаз! Послушай опытного друга: брось её, не трать время!" Айвэн не мог объяснить, почему его так тянет к этой девушке. Под взглядом её лучащихся счастьем изумрудных глаз он будто крылья обретал, становился всемогущим, горы мог свернуть... Да, она отличалась пуританским воспитанием, и уже два месяца дальше поцелуев дело не продвигалось. Если бы не постоянные ехидные замечания Брайана, Айвэн относился бы к этому спокойно. Конечно, ему хотелось обладать Рови, но что-то внутри сдерживало и его самого. Он откуда-то знал: ещё не время. Но он был молод, очень, очень молод...
   Авторитет Брайана всё же одержал верх. В какой-то момент Айвэн будто надломился внутри, подчинился, позволил другу пойти на свидание вместе с ним. Тот присел поодаль и наблюдал. Ай стоял напротив Рови. Изумруды в её глазах потускнели, подёрнулись серой пеленой страха, когда она выслушивала чеканные, тяжёлые слова, падавшие с его губ. Она не верила. Он старательно замкнул вокруг себя защитную сферу. Рови пыталась пробиться, душа её истекала кровью, но всё было тщетно... Ай кивнул Брайану, и они вдвоём ушли, оставив позади несчастную девушку. Он спиной чувствовал жуткий холод, охвативший Рови и не дающий ей двинуться с места...
   Айвэн просыпался от острой боли, будто нож вонзался в солнечное сплетение и не давал дышать. Ледяной пот стекал по спине, сердце колотилось, как бешеное. После такого сна он чувствовал разбитость, долго не мог придти в себя, зависал, как неисправный компьютер... Почему, по чьей злой воле ему снова и снова показывают во сне тот малозначащий эпизод из его жизни? Что в нём не так? Мысли об этом вызывали приступы пронзительной, щемящей тоски, которую могла заглушить только работа, работа и ещё раз работа. И Айвэн работал - исступлённо, с остервенением, пугавшим даже видавших виды коллег, с которыми плечом к плечу пройдены огни и воды. Только так он мог забыть то, что планомерно его изводило. Забыть хотя бы на время, до следующего сна...

***

   Айвэн бесцельно кружил по городским улицам, машинально останавливаясь на светофорах, сворачивая, перестраиваясь... оттягивая момент возвращения домой, где всё же придётся лечь спать. С некоторых пор он начал чувствовать приближение ужасной ночи, когда ему снова покажут то, от чего заледенеет его душа. Тот сон опять придёт сегодня, он был почти в этом уверен, и такое предощущение сводило с ума, нагоняло тоску неотвратимости, безысходности.
   "Вольво" пробирался по полутёмным улочкам окраины города. Айвэн никогда раньше здесь не бывал. В полумраке, подсвеченном тусклыми пятнами редких фонарей, из-за поворота неожиданно вынырнул яркий лайтбокс с кричащим плакатом.
 

Тебя что-то тревожит?

Не можешь найти себе места?

Жизнь потеряла смысл?

Только у нас!

Только сегодня!

Новый аттракцион:

"Фильм твоей памяти".

Взгляни своим проблемам прямо в лицо!

 
   Повинуясь внезапному порыву, Айвэн припарковал машину возле двери с мерцающей вывеской "Alter Ego", нажал кнопку брелка сигнализации и вошёл внутрь...

***

   Седовласый крупный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и пронизывающим взглядом серых глаз, назвавший себя Пилигримом, расположился за массивным письменным столом тёмного дерева. С его плеч серебром стекала шёлковистая ткань то ли плаща, то ли мантии. Айвэн сидел напротив в удобном кожаном кресле и напряжённо вслушивался в неторопливую речь старика. Волнение нарастало с каждым словом.
   - Мы не можем сделать выбор "фильма" за вас, здесь приоритеты расставит ваше подсознание. Если хотите - душа. Сразу оговорюсь: ваши мысли, логика, обязательства в данном случае не играют никакой роли. Вы увидите то, что вас тревожит и гнетёт по-настоящему. Полного исцеления не обещаем, но попытаться разглядеть свой диагноз, поверьте, стоит. Кроме того, мы будем записывать ваши видения и попытаемся их расшифровать. Стопроцентной гарантии установления причин, истоков вашей проблемы, мы не даём. Всё зависит от открытости психики, от механизмов работы вашей памяти. И ещё - от вашего желания...
   Айвэн вошёл в небольшую комнату с кушеткой в центре. По стенам расставлены стеллажи с аппаратурой. Подчиняясь жестам немногословного персонала, послушно улёгся на кушетку и закрыл глаза, позволив облепить голову датчиками. Они приятно холодили виски. И почти мгновенно провалился в сон. Тот самый сон.

***

   Пытаясь унять внутреннюю дрожь, что охватила леденящими щупальцами, Айвэн снова сидел в кожаном кресле и слушал. Мысли путались, заторможенность сохранялась, но постепенно сознание прояснялось. И причиной тому были слова Пилигрима, читающего расшифровку того, что так мучило Ая. Он поверил сразу, потому что всё расставлялось по местам, всё становилось понятным. Разрозненные кусочки представлений Айвэна о его собственной, такой упорядоченной жизни, в которой душа рвалась на части, теперь сложились в единую картину. И то, что он там увидел, ему совсем не понравилось.
   Он допустил непоправимую ошибку, выбрав путь, ведущий к пропасти, к тому мгновению, когда вся его благополучная жизнь рассыплется, как карточный домик... И этот миг не за горами. Айвэн вдруг с отчётливостью вспомнил всё более отчуждённый взгляд жены, погружённой в собственную жизнь и неуклонно отдаляющейся от него... Вспомнил и сыновей, у которых давно свои, незнакомые и непонятные ему интересы... Вспомнил своё ощущение загнанности и давящей мощи RTK, пожирающей плоть и кровь всех, кто однажды попал в её сети, и безжалостно выплёвывающей тех, кто уже истощён, устал, постарел... И Айвэн ощутил гнетущее, неумолимо подступающее, медленно сжимающее горло чувство ужасающего одиночества...

***

   - Вы хотите всё исправить?
   - А разве есть такая... возможность?.. Боже!
   - Да. Но это очень дорогая услуга, ибо энергозатраты огромны... Скажу вам по секрету: все эти сказки о том, что путешествия во времени опасны, потому как нарушение временного континуума может повлечь непредсказуемые последствия в реальности - бред, химеры, выдумки. Существует бесконечное множество реальностей, их мириады, их так же много, как волн в океане. Путешествуя во времени, мы можем выбрать иную волну. Важно лишь точно попасть в момент выбора, принятия решения. Ведь мы принимает сотни решений ежедневно, но не каждое из них является ключевым, не в каждом случае происходит такое сближение разных волн, когда есть возможность выбрать: остаться или перепрыгнуть, став своим "alter ego". Вспомнить, почувствовать, найти такой момент и помогают наши "фильмы".
   - Да... Но... Как, каким образом это можно осуществить?
   - Тридцать лет мы занимались исследованиями и экспериментами с древним артефактом, случайно обнаруженным моим другом-спелеологом в труднодоступной пещере высоко в горах. Нам так и не удалось до конца понять, как он работает, но методом проб и ошибок мы научились им управлять. Огромные энергозатраты связаны как раз с приведением в действие управляющего агрегата, нашего изобретения. Установка уникальная, выполнена кустарно, но она работает. Мы получили достаточно подтверждений. Как - это отдельный разговор.
   - Сколько это стоит?
   - Я видел автомобиль, на котором вы приехали. Этого будет достаточно, - Пилигрим помедлил, - Вы готовы подписать бумаги?
   - Я смогу вернуться назад, в своё время?
   - Нет.
   - А заново прожить свою сегодняшнюю жизнь? - остатками здравого смысла Айвэн цеплялся за эту реальность, как утопающий - за соломинку. Пусть в ней плохо и становится всё хуже, но это уже знакомое "плохо", обжитое, родное...
   - Если в ключевой точке вы выберете тот же путь, что раньше - да, такой шанс у вас есть. Но только если вы повторите все ваши выборы, все важные решения. И если в той реальности в точности повторят свой выбор все другие люди, чьи судьбы, так или иначе, пересекаются с вашей. Вы понимаете, что вероятность этого ничтожно мала? Ведь не только у вас было множество поворотных моментов, сомнений и ошибок. Когда человек колеблется, он может сделать и другой выбор. Скажу вам честно: вероятность того, что вы пройдёте тот же путь, стремится к нулю. Конечно, многое зависит от того, какую точку возврата вы выберете. Чем больше временной промежуток, тем меньше у вас шансов прожить жизнь, похожую на вашу.
   У Айвэна заломило в висках. Он машинально потёр их, встряхнул головой и вновь попытался сосредоточиться на словах Пилигрима. Тот продолжал.
   - Ваше решение не имеет обратного хода. Подписывая бумаги, вы соглашаетесь прожить свою жизнь заново с определённой точки. И это будет другая жизнь. В ней может не оказаться тех, кто вам дорог. Например, ваших детей. У вас есть дети?
   - Да, - помедлив, вымолвил Айвэн.
   - Вы ничего не будете помнить о вашей теперешней жизни, иначе можете сойти с ума, ваша психика не выдержит подобной перегрузки. Вы просто снова окажетесь в точке, где вам предстоит сделать выбор. И какой выбор вы сделаете - одному Богу известно...
   - Богу, - эхом повторил Ай, глядя перед собой невидящими глазами... Выдержав паузу, он подвинул к себе стопку бумаг и спросил:
   - Где подписывать?
   ... Он сидит в кресле, пристёгнутый ремнями, в руках - портативный пульт, наподобие обычного пульта от стереосистемы или телевизора, только с маленьким дисплеем. Экран светится двенадцатью пустыми окошками. Айвэн знает, что в пульте установлено время нужного часового пояса, ошибки быть не должно. Он набирает: 1981 01 13 17 25... Нажимает клавишу ввода. И мир вокруг начинает вращаться с бешеной скоростью, засасывая песчинку человеческой жизни в недра самого Времени...

***

   - Что это у тебя? - удивлённо спрашивает Рови, глядя на на руку Айвэна, сжимающую странную коробочку. Он машинально засунул пульт в карман. Чувствует, что не сейчас - потом он разберётся с этой штуковиной, неведомо откуда взявшейся. Сейчас важно не это... Тонкий звон в ушах нарастает вместе с тревогой. Что-то должно произойти, что-то важное, непоправимое... Айвэн оглядывается на Брайана и вдруг...
   - Оставь нас, пожалуйста, нам нужно поговорить, - слышится в голосе Айвэна что-то такое... И Брайан, молча кивнув, уходит. Ай тут же забывает о нём и смотрит в распахнутые, полные страха глаза Рови... Внутри зарождается маленький жаркий комок, который разрастается, разрастается, заливает теплом, выплёскивается улыбкой, и Айвэн вдруг порывисто прижимает девушку к себе... Она замирает в его руках, боясь спугнуть внезапно обрушившееся счастье...
   - Ничего не бойся, девочка, - почувствовав её состояние, шепчет Айвэн и целует девушку в висок. - Тебе больше нечего бояться, Рови... Моя Ровена... Нам нечего бояться...
   И Ай Венго заскользил вперёд, к неведомым горизонтам, оседлав свою иную волну - ту единственную из мириад волн океана Жизни, на которой он не предал себя.
65 Яша, Яша
Любовь Розенфельд
                               
       Бабушка наша старенькая, уже плохо ходит, зубов нет, чему удивляться, ей 103 года. Редкость дожить до таких лет. Маме было 76, когда ушла в мир иной, отец давно на кладбище, а бабушка живучая, особого ухода не требует, до последнего времени сама себя обслуживала. И жалко её до невозможности, мама была всё-таки в теле, не худенькая, ещё вполне самостоятельная женщина, зубы вставила лет в шестьдесят, любила накрасить губы, а бабушка худенькая, маленькая, но очень аккуратная, не дай бог, если кто-то крошки рассыплет или сахар. Это вообще страшное преступление. Она сразу же надуется, схватит салфетку, все крошечки соберёт, если сахар всыплет себе в стакан, пусть даже пустой, на потом, значит, а если хлебные крошки – так прямо в рот отправляет, а потом уходит к себе в уголок.
           Любит она в уголке сидеть на кровати с сеткой.
        – Бабушка! Ну, что ты опять обиделась? Там же темно в твоём закутке. Ещё не вечер, выходи в гостиную.
      – Да, ладно, не занимайся бабушкой. Старая я, люблю, когда тихо, темно. Мои глаза свет мучает. Спасибо, внученька. Ты за мальцами следи, а я уж как-нибудь…
        Мальцами она называет трёх моих сыновей. Одному уже 20 лет, второму – 16, а третьему 13 исполнилось. Ничего себе мальцы! Учатся все, справляемся. Муж у меня хороший, бабушку все почитают, первой за столом всё предлагают, а она, как птичка маленькая, поклюёт чуть-чуть и кланяется: «спасибо, деточки!»
       А в последнее время уставать она стала, покрутится немного по кухне и ложится, спрашиваем её, не болит ли что, отвечает, что ничего не болит, только душа. Отчего же душа, удивляемся мы, а она покачает головкой и скажет: «рано ещё, позже всё скажу». И что она может такого сказать, от чего душа болит. Я-то знаю, что у моей мамы было три брата, значит у бабушки нашей четверо детей, но братья мамины – дядя Коля, Игнат и Яков давно умерли, один на войне погиб, самый старший, другой, которого Игнатом звали поехал на Север за заработком, а оттуда не вернулся, а вот про младшего, Якова мне никто никогда не рассказывал. И даже фотографии не видела, у тех двоих есть снимки, дядя Коля в военной форме, такой бравый, а глаза печальные, но красивый, Игнат, видимо, был весёлым, так и вышел на фото с широкой улыбкой. Каким был Яков так и не узнаю, наверное, никогда.
          Но вот пришло время, бабушка наша совсем слегла. Такой возраст – не шутка. Говорит тихо, еле слышно, меня попросила сесть рядом с её кроватью. И почти шёпотом начала рассказ: «Ты, Лидочка, уже совсем взрослая, и детки твои выросли, бог тебе троих дал, а у меня пятеро родилось, одна девочка маленькой умерла от воспаления лёгких, а остальные, ты знаешь, кто? Ну, я и говорю, что знаю, конечно, дядя Коля на фронте погиб, а было ему всего 22 года, дядя Игнат пропал после войны…
        Ну, замолчала я, а бабушка и говорит: был у тебя ещё и дядя Яша, это мой младший сынок. Перед ним твоя мама появилась, девочка моя единственная.
       – Бабушка, а ты про дядю Яшу расскажешь? Мы о нём ничего не знаем.
     – О нём и хочу рассказать, потому что мой последний час пришёл. Умру я скоро, время моё пришло. Яша, мой младший, паренёк был занятный, всё больше пел, рисовал, иногда что-то как придумает, всё село, где мы жили тогда, прибегает смотреть. То мельницу сам построил маленькую, а она крутилась, вода в ручейке падала на лопасти на колесе, колесо крутится, а Яша скачет от радости.
        И был он сладкоежка, сахар тогда в кусках появился, Яшка схватит кусок и целый день грызёт,бывало…
       – И что, бабушка?
        – А то. Не знаю, что он там сказал такого, только посадили моего любимца Яшу, сначала в подвал, потом в город увезли, а потом куда-то на Север. Игнат туда и подался после войны, искать брата вздумал. Да, разве найдёшь? Может только косточки подо льдом… Сейчас отдохну немного. Ты внучка, никогда сахар не просыпай…
       –Бабушка тяжело дышала, слеза покатилась по щеке.
      – Я только одно письмо и получила оттуда, с Севера, без марки… Яша, Яша…
       Просил он меня, Яшенька: «Мама, насыпь мне в конверт половинку чайной ложечки сахара…» Никогда не забуду. Иди, детка.
       Через два дня не стало нашей бабули.
      А я теперь смотрю на сахар, и плакать хочется…
66 Рассказ отца. Случай из жизни
Елена Брюлина
Изучая особенности жизни с сахарным диабетом, мне не раз приходилось выслушивать истории побед и поражений людей, которые им болеют. Одна история мне особенно запала в душу. Может быть потому, что у меня были мечты очень похожие на мечты героини, а может быть потому, что рассказал мне эту историю ее отец.

Он - красивый, еще не старый мужчина, пришел на встречу с букетом хризантем и, за чашечкой кофе, рассказал мне о своей жизни. Тогда я поняла, что победы и поражения людей зависят не от того, чем они болеют или не болеют, а от самих людей. А еще от тех, кто рядом с ними, то есть, от нас.

 Мы познакомились с ней еще в школе. Это была удивительная девушка. Наташа! Вроде ничего особенного, но какая она была милая, обаятельная, жизнерадостная! Мы дружили, потом встречались. Мне было с ней как-то по-особенному хорошо: уют, мир и покой жили в ней вместе с огромной любовью ко всем.

Мы поженились уже после того, как оба закончили институты. А через полтора года, под самый новый год родился наш первенец Мишка. Помню, стояли мы с другом под окнами роддома и пили шампанское, которое замерзало прямо в стаканчиках. Мы кричали в синее морозное московское небо «На-та-ша! По-здрав-ля-ем!». И я вытоптал на свежем снегу огромными буквами «СПАСИБО ЗА СЫНА!»

И потекли наши родительские будни с бессонными ночами, с горой грязных пеленок, с ежедневной глажкой, уборкой, готовкой и т.д. Но как же мы были счастливы! Сын рост здоровым, крепким и веселым. Мне доставляло огромное наслаждение брать его на руки, прижимать к себе и подбрасывать, слыша его смех. Даже то время, когда он перепутал день с ночью, и я до пяти часов утра ходил с ним по комнате, напевая «В городском саду играет…» или «Подмосковные вечера», вспоминается светло и радостно. Кстати, лучше всего он засыпал под военные марши.

И вот Мишке 2,5 года. Мы узнаем, что к маю снова будет малыш. Обрадовались? Да, несказанно! Мы хотели еще сына. Наташа и имя ему выбрала (давно надо сказать выбрала, но первенца решили назвать в честь друга) – Кирилл, Кирюшка! Врачи на протяжении всей беременности в один голос утверждали, что снова ждем парня.

В середине апреля Наташу положили в роддом, так как беременность была с осложнениями. Мишка был с бабушкой. И вот мне на работу звонят из роддома. Бегу через длинный цех, сердце готово выскочить из груди. Только бы с Наташей было все в порядке.

- Крутов? Василий Петрович?
- Да, да! Крутов слушает! – ору в трубку.
- Поздравляем, у Вас дочка!
- Как? Дочка? …Тьфу ты… ведь должен быть сын!

Мы долго не могли решить, как назвать девочку. Помог Миша. Впервые увидев сестренку после выписки, он обрадовался и закричал: «Ура, Алинку принесли!» Так в нашей жизни появилась Алинка.

Правду говорят люди, отцы мечтают о сыновьях, а больше любят дочек. Тем более, Алинушка моя с каждым годом становилась все больше похожей на маму и внешне и по характеру. Ласковая, улыбчивая, добрая девочка. С Наташей у них была какая-то тонкая душевная связь – не могли они друг без друга. Да и я уже не предполагал, как смогу жить без этих трех любимых людей. Но, пришла беда, и я научился всему…

У Наташи обнаружилось редкое и тяжелое заболевание сердца. Были подняты все связи, открыты двери лучших клиник, созваны консилиумы из лучших кардиологов и хирургов. Но, увы… десятилетие сына мы встретили уже без нее.

Утром позвонили из больницы. Я услышал всего одно слово: «Приезжайте!» и мир рухнул. Мне казалось, что ничего не может быть страшнее. Но я ошибался. Пришла беда -отворяй ворота! Через полгода заболела дочь. Сначала она долго болела простудой, но вот последние дни ей стало совсем плохо, она впала в кому.

Отвезли в Филатовскую, где был поставлен диагноз «Диабетическая кома 3 степени». Помню, как бледный врач с испариной на лбу, медленно подошел ко мне, взял за руку: «Готовьтесь. Это конец!»

- Нет, не может быть, я не переживу этого!
- Только в Морозовской ее возможно спасти. Но она не транспортабельна. Если мы ее отключим от капельниц, она умрет в машине, даже в реанимобиле.
- Перевозите! Под мою родительскую ответственность. Умоляю вас!

Мне пришлось заполнить какие-то бумаги, подписать документы, что да, действительно, я беру всю ответственность за жизнь моей дочери на себя, и не буду иметь претензий к врачам при любом исходе.

Мы рискнули. Я мчал на своем «жигуленке» за ярко-желтой машиной детской реанимации, оглушенный воем сирены, проскакивая за ней на красный свет светофора и кое-где выезжая на «встречку». Довезли! Там нас уже ждала бригада врачей и все было готово, чтобы принять умирающего ребенка.

И потекли страшные дни и ночи ожидания. 7 суток я сидел на пороге реанимации и ждал. Каждый час врач выходил и говорил о состоянии дочери. Каждый час в течение 7 суток мое сердце останавливалось. 168 раз я готовился услышать то, что действительно станет самым страшным в моей жизни. И вот, наконец, врач вышел и сказал: «Мы переводим ее. В отделение. В палату интенсивной терапии».

Я сел на ступени крыльца, опустил голову на колени и заплакал. Кто сказал, что мужчины не плачут? Может тот, кто не видел любящих отцов? Не забыть мне, как вывезли каталку, а на ней под одеялом лежала моя дочь. Такое бледное, почти прозрачное личико, прикрытые голубоватые веки, тоненькая безжизненная ручка. И капельница в подключичной вене чуть ниже шейки…

Еще 7 суток в палате интенсивной терапии. Я уже не отходил от нее, выпаивал минеральной водой, выкармливал жидкой кашей и спал по 2-3 часа в сутки на… стуле. Эти 2 недели принесли мне новые слова: диабет, инсулин, осложнения, ребенок-инвалид. Но только когда девочку перевели в обычную палату, а я немного пришел в себя и отоспался, до меня стал доходить смысл этих слов.

Думаете, я стал искать виноватых и винить себя? Или искать причину случившемуся? Ага, правильно. Но как только эти вопросы закрадывались в мою душу, я их тут же выгонял. Какая разница – почему? Для меня стало главным то, что я не потерял самое дорогое – своего ребенка. И тогда я начал исследовать проблему, искать информацию, новые параллельные пути поддержания детского организма маленького диабетика.

Диабетик. Моя дочь – диабетик. Да! И инвалидность мы получили. Но! Она жива! И диабет – болезнь, с которой можно жить полноценной жизнью. Это же, в конце концов, не онкология.

Через 4 недели мы вернулись домой. Алёнка держалась молодцом. Каждый день 4 укола. 2 перед завтраком, 2 перед ужином. 40 минут кипятим страшные многоразовые шприцы. Раскладываем на стерильном полотенце флаконы инсулина, спирт, ватки, открываем стерилизатор. Набираю шприц с инсулином короткого действия, потом - продлённого.

- Давай спинку.
- Пап, давай в руку.

В руку мы кололи утром, а в бедро и ягодицы вчера, сейчас очередь под лопатку. Да и это единственное место, где еще нет безобразных выпуклостей липодистрофии. И я стараюсь почаще уколоть именно туда.

Беру тяжелый металлический шприц со стеклянным корпусом, всаживаю по лопатку темную иглу, с трудом протыкающую нежную кожицу. Слышу, нет, чувствую, как дочь до боли сжимает губы и зажмуривает глаза. У меня до боли сжимает в груди чувство вины, и чувство жалости переполняет душу. Но я не показываю этого – нельзя. У меня нормальный ребенок, диабет – это не страшно.

- Потерпи, моя хорошая, уже почти всё!

Чтобы не колоть 2 раза,  я вынимаю шприц из иглы, и вставляю в нее другой – уже с продленным инсулином. Вот и все. Шприцы до утра убираются в стерилизатор и в шкаф. А мы через 40 минут садимся ужинать.

Я взвешиваю на весах тарелку с гречкой, кусочек отварной трески, кладу порезанные помидор и огурчик. Потом чай и половинка печенья. Ужин закончен. Я смотрю в глаза голодного ребенка. Как это страшно. Она просит добавку, я отказываю. Отворачиваюсь, чтобы скрыть стыд и жалость. Этого ей не надо видеть, она – нормальный ребенок, диабет – это не страшно.

- На второй ужин я дам тебе банан, а сейчас мы отправимся гулять.

Иногда я покупал дочке мороженое. Как все дети, она обожала мороженое. Особенно эскимо на палочке за 20 копеек. Может быть, она любила бы и какое-то другое мороженое, но я считал, именно эскимо – молочное, а не сливочное – можно есть диабетику. Почти как все родители, мороженое детям я покупал в теплое время года. Для Алины еще и во время физических упражнений. Мы обожали с ней ходить на пляж. Вот там, накупавшись, мы ели это лакомство.
 Как любила Алинка шоколад с этого несчастного эскимо. Но после такой комы, когда печень ребенка чуть не отказала, шоколад нам был строго противопоказан. И, купив эскимо, я снимал с него почти весь шоколад, оставляя лишь одну узенькую полоску сбоку. Я бы хотел рассказать, какими глазами смотрела на меня в этот момент дочка. Но не могу – не знаю. Съедая шоколадные полоски, я не смотрел ей в глаза. Не мог.

Каждое утро у нас начиналось одинаково: первым делом – в туалет. На горшок. С огромным трудом мы достали подержанный поляриметр. Это прибор для измерения уровня сахара в моче. Нам отдала его молодая пара, у которых совсем недавно родился малыш и «диабет беременных» остался позади. Каждый день я переливаю мочу в специальную колбочку, вставляю в прибор и смотрю в увеличитель – какой же у нас сегодня сахар. Как правило, около нуля. Это хорошо, норма. Если больше, то перед обедом снова проверяю. Иногда вечером. Но чаще всего по утрам.

 Знаете, какая мечта была у моей 8-9-10-ти летней дочери? Хоть одно утро пописать в унитаз, как все люди. Бедная моя, золотая девочка. Потерпи, скоро что-нибудь придумают. Ведь диабет - это не страшно!

А пока будут придумывать, мы с тобой попробуем новое средство. Отвар овса. Я специально ездил в деревню, чтобы купить мешок отборного овса. Говорят, он снижает сахар. Приготовил отвар и попробовал. Это – жуть. Но дочке говорю – нормально, как лекарство. Она такая – надо, значит – надо! Морщится и пьет. 3 раза в день перед едой. Целый год.

Через год я узнал еще одно средство – отвар перепонок грецкого ореха. Это такие перепонки между частичками ореха и скорлупы. Купил несколько килограмм орехов. Неделю всей семьей вычищали. Сделали отвар. Пили 3 месяца, через неделю занимаясь зачисткой орехов.

Но тут появилась другая панацея – настойка заманихи. Это Алинка пила с удовольствием – чайная ложка на 50 гр воды с утра. Действие как у корня жень-шеня. Был в нашей жизни и жень-шень. Был и арфазитин. Были занятия у Джуны Давиташвили. Были занятия в спортивно-оздоровительной секции по воскресеньям: зарядка на улице, бег босиком, купание в пруду и это в любую погоду. Помню, прорубь пробивали несколько здоровых мужчин, и моя маленькая худенькая девочка плыла среди толстого льда и улыбалась.

Были и спортивные секции плавания и фигурного катания. И это при обучении в языковой школе. Меня все отговаривали отдавать ребенка-диабетика туда. Мол, нагрузка, не будет времени ни на физкультуру, ни на гуляние. Но мы еще до болезни были записаны в школу, да и Миша там учился. Я подумал – ничего, у меня нормальный ребенок, а диабет – это нестрашно.

Только пришлось мне уйти с любимого завода, где был я главным инженером. Вряд ли кто-то сможет заниматься с Алиной так, как я. Да и некого было просить. С утра до вечера я занимался детьми и домом. Вечером, когда приходила с работы моя мама, я уходил по квартирам страховым агентом госстраха. Мама занимала высокий пост, гораздо выше оплачиваемый, чем моя работа на заводе. Поэтому для нашей семьи было актуально, чтобы работала она.

Но со второго класса дочь уже сама научилась возвращаться через парк из школы, разогревать себе обед и делать уроки. Я подыскал себе новую работу. А с ней в мою жизнь вошла новая женщина. Через год я женился. Дети хорошо приняли нового члена семьи. До сих пор у них хорошие отношения, но мамой им, к сожалению, она так и не стала.

Алинка росла. Училась нормально. Были «тройки» и «четверки». Писала стихи. Мечтала о большой любви и о… детях. Врачи в один голос говорили мне – после такой комы, после таких нарушений работы печени и поджелудочной, беременность может стать смертоносной. Но как! Как я мог сказать это дочери? Этой маленькой копии своей мамы, для которой дети были смыслом жизни? И я говорил: «Все будет, ты верь! Ты у меня нормальный человек! Только давай, для начала, закончим школу, получим хоть какое-нибудь образование, тогда и о детях подумаем. А диабет – это не страшно!»

А потом был переходный возраст. Самоконтроль без контроля, забытые шприц-ручки, еда в любом виде и количестве. Глюкометр – новенький и красивый – валялся в углу, покрытый пылью. Потом были и ночные дискотеки, и выпивка и курение. Наши ссоры и примирения, мой крик и ее слезы. Да много чего было. А потом прощание со школой и как-то все встало на свои места.

 Про институт я уже не думал – тяжело, нагрузка, да и опять же – врачи не советовали. Но как-то не представлял я дочь без профессии. Да и в семье у нас все получали высшее образование. Врачи и «доброжелатели» ей самой советовали идти в училище. Алина как-то мне сказала: «Пап, какое училище? Я – нормальная! Диабет это не страшно, это образ жизни, понимаешь?» Она выбрала педагогический ВУЗ. Сама пошла на подготовку, сама сдала вступительные экзамены. Сама отучилась 5 лет – я и не знал, как что у нее в институте. Только каждый раз сессии сдавала досрочно, чтобы каникулы побольше были. Диплом, конечно, видел – синий, без «троек». Работала в школе, в младших классах. Любила детей, работу. И ее любили.

Но часто по вечерам все больше грустила, мечтая о своей семье и детях. Идеал для нее была одна семья ее ученика – трое детишек. «Но, мне бы хоть одного родить, пап!»

 Время шло. Уже и второе образование получено. И, наконец, в ее жизни появился такой человек, с которым она захотела создать семью. Через год после свадьбы она мне так тихонечко шепнула «Пап, я беременна!».
 Оказывается, целый год она готовилась к этому. Мне было страшно: в ушах до сих пор стояли слова врачей – смертоносно. Но счастье в глазах дочери, так похожей на свою маму, так мною любимой оберегаемой, заставили поверить. В очередной раз поверить: «Моя дочь – нормальная женщина! Диабет, если под контролем – не страшно!»

Родилась здоровая девочка. Наташенька. Операция кесарево сечение прошло прекрасно. Хотя дочка и ворчала на врачей, мол, сама могла бы родить. Через полтора года Алина уже вышла на работу, а еще через полтора у них родился Кирюшка. Мне было очень страшно: второе кесарево, 20 лет диабету, маленький ребенок на руках.
Я помогал как мог. Все обошлось, ведь к этой беременности молодые родители были готовы. Я спросил, почему именно Кириллом назвали? Алина вряд ли могла знать, что так мы хотели назвать ее, когда она в нашем представлении была еще мальчиком. Оказывается, это имя ей нравится очень давно. Совпадение? Наверное.

Тем временем и у Мишы, Алинкиного брата, родился сын. Мы часто встречались все вместе. Дом наполнялся веселыми детскими голосами, и мне казалось, что снова вернулось то ощущение покоя и мира, как 30 лет назад.

Пока меня не ошарашил очередной сюрприз – Алина ждала третьего малыша. И тут же покой и умиротворение рухнуло в тартарары. Слова 25-ти летней давности молотком застучали в висках: «смертноносно, смертоносно, сммертоносно». Ох, да за что ж мне все это?

- Дедушка, ты что, не рад – у меня теперь будет сестренка?
 Моей первой внучке уже 7 лет. Она веселая и смышленая. И как мама жуткая оптимистка.
- Я очень рад. Но у мамы диабет. И я немного волнуюсь.
- Ой, деда… Ну, мама-то у меня нор-маль-ная! А диабет – это не страшно!

У Мишы и Алины дети родились с разницей в 2 месяца. Только у Миши второй, а у девочки моей, моей маленькой хрупкой больной девочки – третий. Мне нравится одна фраза, которую моя дочь очень любит повторять: «Наша вера способна превращать возможность в действительность»*. Она верила, и ее мечта сбылась.

Недавно, на моем юбилее, она сказала мне тост: «Спасибо, пап, тебе за то, что ты сделал из меня нормального человека и дал понять и почувствовать, что диабет – это, правда, не страшно! Спасибо тебе за мою жизнь и моих детей»

И тогда я понял, что все в моей жизни было правильно. И, если мне предложили что-то изменить в ней,  я бы все оставил, как есть. Ведь диабет – это не страшно!
67 Больница
Алексей Брайдербик 2
Больницы – это поля сражений жизни и смерти за человеческие души. В их стенах взращивают семена новой жизни и становятся добычей беспощадной смерти, получают исцеление от недугов и произносят слова утешения. Энергетика таких мест особенная: тревожная, тягостная, заставляющая чувствовать себя неуютно. Сам я никогда не любил больницы, они всегда угнетали меня своей атмосферой обреченности и уныния, запахами лекарств и хлорки, которыми пропитаны их коридоры. Если посмотреть на лица пациентов – что можно увидеть? Усталость, слабость, изможденность, особенно после многочисленных процедур.
За свою жизнь мне довелось побывать в больнице трижды. В первый раз я лег туда специально, чтобы, как говорят у нас в народе, «откосить» от армии. К слову, мне это удалось. Во второй раз я угодил на больничную койку из-за проблем со здоровьем. И, наконец, в третий раз я попал в больницу после автомобильной аварии. И в этот последний раз я повстречался со смертью. То была не старуха с косой на плече и не жуткий скелет, облаченный во всё черное. Нет, смерть, которую увидел я, внешне сильно отличалась от тех образов, какими обычно пугают в книгах или фильмах. Смерть, представшая передо мной, было будто соткана из кроваво-красного и призрачно-голубоватого света. По ее длинным рукам скользили молнии, а за спиной вздымались черные крылья.
Я лежал на операционном столе, смерть подошла ко мне и, наклонившись, тихо сказала:
– Рано, твое время еще не пришло.
Затем она исчезла.
Спустя несколько дней я узнал, что вместе со мной привезли тяжелораненого парня – он также, как и я, попал в автокатастрофу. Врачи пытались спасти его – всеми силами боролись за его жизнь, но, увы, бедняга умер. Парню было всего двадцать лет.
68 На кладбище
Алексей Брайдербик 2
Кладбище – это особенное место. Здесь не слышен жуткий шорох холодных крыльев смерти, и каждой частичкой существа не улавливается тяжесть ауры распада и тлена. Над ровными рядами надгробий мягко реет умиротворяющее и завораживающее безмолвие, мягкая мистическая тишина, наводящая на размышления о тленности мира, зыбкости людского бытия. Свет радости и флюиды счастья никогда не появляются в пределах кладбища, не тревожат недвижимый покой, что незримым куполом накрывает его, и не иссушают потоки скорби и печали, текущие по переплетающимся у могил дорожкам и тропинкам. Кажется, что даже само время на погосте перестает бежать куда-то сломя голову. В других местах жизнь ни на секунду не прерывает своего жаркого торжества, поет на разные голоса и мотивы, шумит и грохочет, зато тут, в последнем пристанище мертвых всё погружено в вечный сон, и никакая птица или зверь не смеют нарушать его. Каждый новый день здесь похож на предыдущий.
На центральной аллее появились два человека. Первый – шестидесятилетний мужчина, высокий, с пышными усами, сухим морщинистым лицом, одетый в брюки и белую рубашку. Второй – двадцатипятилетний парень с широкими плечами, кудрявыми рыжими волосами, зелеными глазами и выступающими скулами. На нём – темно-синий свитер, джинсы и черные ботинки.
– Давно ли ты работаешь сторожем на кладбище? – спросил парень.
– Уже где-то шесть лет, – ответил мужчина.
– А тебе бывает страшно? – поинтересовался парень. – Ведь приходится проводить тут ночи в полном одиночестве.
– Нет, – вздохнул мужчина. – И потом, кого или чего мне бояться – мертвых? Они не в силах причинить вреда живым. А вот от самих живых стоит ждать подлости, предательства и безответных чувств. Например, я знаю могилу одной девушки, которая убила себя из-за несчастной любви. Более глупой причины для смерти, чем любовь, и не придумаешь.
– Ну да! А откуда ты узнал о погибшей?
– От ее родителей. Им надо было выплеснуть наболевшее. А я – хороший слушатель.
– Но самоубийц, по-моему, не отпевают в церкви и не хоронят в ее ограде.
– Верно, однако ты даже не представляешь, сколько вопросов и проблем можно решить с помощью денег, а если в игру вступает непомерная человеческая жадность, то тогда даже самые высокие горы покажутся равниной, и самый глубокий океан – мелкой лужей. Как оказалось, родители девушки – богатые люди, и они легко сумели найти священника, который за кругленькую сумму и в обход всех церковных правил отслужил панихиду по самоубийце.
– Хм, вот как. Ясно, – задумчиво буркнул парень.
– Запомни, сынок: если тебе разобьют сердце, не беги резать себе вены. Всякой любви в мире много, а жизнь – всего одна. Береги ее!
– Хорошо, – согласился парень.
Мужчина по-отцовски похлопал собеседника по плечу.
69 Злые духи
Роман Ра
       Тысячи лет люди отмечали детскую невинность и взрослую порочность. Они все любили младенцев и ненавидели то, во что те превращались с годами. Люди ненавидели тех, кто слишком сильно на них похож. Это было обычным явлением, привычным течением жизни, никто и не спрашивал, что приводит к столь сильным переменам. Но в одной глухой деревне, кою окружали леса с южной стороны и горы с северной, знали правду. Уже тысячи лет её жители проводили церемонии, куда в обязательном порядке приводили всех, кому в той половине года исполнилось десять.

       Ещё в три года Матео узнал, что каждому ребёнку на его десятый день рождения уготован злой дух. Духи являли собой воплощение греха. Болезнь, что медленно вела человека к падению и смерти. Его старшему брату тогда было одиннадцать, и он уже познакомился со своим духом. “Наркоман” – по-простому окрестил Матиаса собственный отец. Мальчик не прожил с зависимостью и трёх лет. Матео, в свои шесть уже побывавший на похоронах, отметил, что почти на каждой могиле писали, что покойного забрал дух.

       Матео рассказал о правде, которую знал, двум своим друзьям – весёлой милой девочке Кларе и молчаливому рассудительному Кристоферу. Клара тогда обозвала его лгуном и показала язык, Кристофер задумчиво хмыкнул, но, кажется, тоже не поверил. И, конечно же, у друзей нашлась своя версия смерти Матиаса. Их родители не спешили рассказывать детям правду. Может, были менее честны, может более заботливы.

       Правду Клара узнала спустя ещё два года. Она тогда проплакала несколько дней, а потом ещё дольше извинялась перед Матео за своё недоверие. Кристофер от родителей откровения так и не дождался. О происходящем на церемониях он узнал на улице. И чем старше они все становились, тем яснее понимали главную тему всех разговоров. На самом деле люди в деревне не проживали без воспоминания о духах ни дня.

       Отец Матео житья себе не представлял без бутылки. И чем дольше он жил, тем сильнее его развращал дух алкоголизма. Он избивал единственного сына и гнал на улицу, а затем, закинув ещё стопку, принимался за жену. Но Матео не мог на него злиться – он был слишком добрым ребёнком. Он шёл по улице, встречая на своём пути хмельных пьяниц, пузатых обжор, похотливых блудников и блудниц. Он жалел их и не хотел взрослеть.

       Жизнь других же – садистов, убийц и насильников, – казалась и того печальнее. На одиннадцатом году жизни их почти всегда ждали приговор и пожизненное заключение. Лишь немногим удавалось этого избежать, и те, как правило, сильно омрачали жизни остальных. Сама церемония проводилась в храме, куда каждый год стекались все жители деревни.

      Глашатаями и судьями становились люди, что там работали. Говорили, что священнослужители смогли сделать то, что другим было не под силу – изгнать своих духов. Но на самом деле все знали, что даже эти чистые разумом люди не вернули своей невинности. И всё же кое в чём они преуспели, а именно – научились определять, что за дух захватит очередное дитя.

       На десятый день рождения каждый ребёнок получал лишь один подарок – запечатанное в красивый конверт письмо, в котором указывался дух, захвативший разум и плоть несчастного. Такие конверты получили и Клара, и Кристофер. Матео особо нетерпеливо ждал свой, но лишь для того, чтобы сжечь, так и не открыв. Он был достаточно умён, чтобы самостоятельно отследить изменения в себе. Может, уже завтра, а может лишь через тридцать лет, но он сам поймёт природу того зла, что в нём поселилось.

       - Я алкоголик, Матео, - грустно сказал ему лучший друг в день церемонии. - Меня ждёт то же, что и твоего отца. - Кристофер всегда был трусом, постоянно жаловался. Только раньше это не так раздражало.

       Клара о содержании своего конверта умолчала, но духи никогда не прятали своего присутствия. Спустя десять лет уже ни у одного жителя деревни не проявлялось сомнений. Сомнений не вызывал и Кристофер, что с самого утра начинал безрассудным телом блуждать по деревне в поисках выпивки. Про Матео же все забыли. Ему было двадцать, он работал и ни в ком не нуждался.

       И всё же, возвращаясь в один из вечером домой, он притормозил у мельницы, чтобы смерить взглядом стоящую у дороги женщину. Он вспомнил, как в детстве играл с милой девочкой с жизнерадостным смехом. Ей достался один из худших духов. Теперь она некрасивая, грязная, потасканная. Стоит на обочине в ожидании клиентов, хотя своё дело с радостью делает и бесплатно. Все в деревне знали об этом и нередко пользовались. Даже ежедневно пьяный Кристофер теперь видел в бывшей подруге только доступную женщину.

       Матео же презирал её. Нет, даже обоих. А, может, и всех людей вовсе. Даже понимание того, что это выбор судьбы, а не Клары или Кристофера, не заставляло его смягчить своё отношение. Матео всегда считал, что неправильно судить людей по их духам, но передумал, когда это коснулось его друзей.

       Отец Матео умер на пятьдесят шестом году жизни. Мать себе места не находила от горя.
       - Допился, - говорил на это сын. - Ну что ты ревёшь?! Он получил своё. - Со временем его начала раздражать женская эмоциональность.

       Пятью годами позже от похожего недуга слёг и Кристофер. Народу на похороны пришло не много - все любили прилежного, послушного мальчика, но никому не нравился безработный пьяница. Даже Матео с ним давно уже не общался. На похоронах он снова встретил Клару. Она постарела, но, кажется, в конце концов, смогла выйти замуж.

       Однако даже это не заставило её оставить излюбленное место у дороги. Её услугами уже не так часто пользовались, но она всё ещё надеялась, что какому-нибудь молодому красавцу пригодится её дряблое тело. Она даже ушла пораньше, дождавшись только пока гроб опустят в землю. Матео так с ней и не поговорил, хотя не очень-то и хотел.

       Целые поколения на его глазах взрослели, получали своих духов и скатывались в грех. И в конце их всех ждало то, что настигло Кристофера. И они сами до этого доходили. Под влиянием духов или нет – не важно. Выбор делали люди и по заслугам получали тоже они. Он понимал это так явно, что со временем даже на невинных начал смотреть так, словно они уже встали на путь своего падения.

       Каждый год Матео наблюдал за тем, как невинные становились старше и получали свои конверты. Может, духи живут в этих конвертах? Ожидают, пока их выпустят, чтобы захватить в свою власть и развратить детские тела. А Матео, сжегший свой конверт, избежал печальной участи... Хорошо, если так. Но есть и другой вариант: как бы ни был умён Матео, он всё-таки человек, а людям свойственно ошибаться. И видя могилу Кристофера, он в очередной раз понимал, как много лет уже прошло. Все тридцать, похоже. А своего духа он так и не узнал.

       И только плюнув на крышку гроба лучшего друга, Матео понял, что ненавидит людей. Это и был его дух.
70 Один день одной жизни
Аня Гарински
-Вы кого-то ждете? Ведите!
Трое осужденных на смерть выходили по очереди из своей камеры. Трое не проявляли никаких эмоций, подчиняясь каждому приказу стражников. Когда подошли к последней двери, и за ней показалась маленькая площадь, комендант тюрьмы замыкавший процессию сказал:
- Прошу.
«Смерть это нечто, что бестелесно существует, и чего боятся. Но по сути, - думал один из узников тальбольской тюрьмы, сидевший у окна, и глядевший на процессию, выходившую во двор, -  ничего страшного в ней нет, это просто конец, завершение, итог.» Троих построили у глухой стены, они стояли опустив головы. У самого угла стены расцветала вишня, вся белая, она дурманила запахом, и узник отошел от окна. Раздался сигнал. «Раз, два, три» – считал про себя заключенный и услышал тут же залп. «Все не хотят, но смотрят» – промелькнуло у Мойшы в голове, только что прилегшего на кровать. Он больше не смотрел в окно и закрыл глаза. Его клонило в сон. Он уже много раз видел такие казни и привык к ним. Он давно не смотрел на них. Крики, мольбы, страхи, отчаяние было обычно для этого места. По началу он думал что невозможно привыкнуть. Он даже думал, что его специально посадили именно в эту камеру, чтобы он сошел с ума. «Это просто игра, это  такая игра тюремщиков, сажать приговоренных на смерть в камеры с видом на эту проклятую площадь. Так они издеваются над нами» - И он вдруг улыбнулся: «Это – все игра. Это – все игра нашими жизнями. Просто игра.» – Мойше вздохнул – «Но хуже всего ожидание, без сомнений – ожидание. Когда же оно закончится?»
Постучали и дали обед. Мужчина поел и снова лег, вспоминал и размышлял о своей жизни, как обычно, пока не стемнело. В соседней камере, за стенкой до поздней ночи, были слышны голоса тихо разговаривающих заключенных. «О чем они говорят?» Сон овладевал им, и он то проваливался в мир сновидений, то снова просыпался. Ему снился дом, где он был свободен, где вся его семья была жива. Ему никогда не снилось как их убили, хотя это постоянно занимало его мысли. Мойше же снился дом; дом, где он то был с ними, то прощался; то его вдруг отпускали, и он искал их и не мог найти; то ему виделись родители, как они говорили с ним, их печальные лица... Это был обычный сон. Ему не хватало их все больше и больше. Ночь прошла быстро, и холодный рассвет залил скудную обстановку камеры.

В это утро солнечного дня в камеру Мойше, с видом на двор казни, втолкнули седого мужчину. Отдышавшись, он осмотрел свое новое временное жилище. Стол, стул и кровать с матрасом, и небольшое окошко с решеткой.  Старик вздохнул и устало присел на кровать. К этому времени Моисея Блюма уже не было в живых.