Великий запрет. Глава 4

 
Прощальные краски детства.



Три сестры-горгоны, духи зимы лютой, взглядом одним превращают все живое в ледяную каменную плоть, но бессильны они перед Весной. Она оживляет  души и они, оттаявшие, ручьями срываются с гор,  возвращаясь в тела растений и людские. Но бывают души заблудшие, потерявшие дорогу, обреченные.
Красные маки, миллионоглазые, гладью  вышитые красным мулине на зелени мадеры, батистовой тканью накрыли горы и степи. Алый цвет любви и огненной, испепеляющей  печали.
Ласточки залетали в подъезд, перекликаясь, носились непрестанно взад-вперед, строили гнездо. Полулукошко, плетенное из глины,  прилепили в углу под потолком. Ленька застыл, мотая головой, ловя взором стремительный полет птиц в  подъезде своего дома. С подоконника коридорного окна черная кошка в прыжке взлетела к потолку и лапами сдернула новостройку вместе с птицей,  задержавшейся там. Гнездо с кошачьим визгом и птичьим криком тяжелым стоном рухнуло на пол, разлетаясь глиной, шерстью, перьями.  Тяжелая, медленная поступь шагов отвлекла Леньку,  и он взглянул вверх по лестничному пролету, ведущему к родной квартире. Ангел с черными крыльями спускался по ступеням.
- Ма-а-ма!!!- закричал Ленька. Проснулся сам и разбудил одноклассников.
 
Мать умерла весной. Ленька рыдал зло, обиженно, безутешно, ненавидел весь свет.
- Мамка, мамочка, ты что это надумала? Я верну тебе ремень, выпори меня, я не буду плакать. Я никогда тебя больше не обижу. Пойдем, пожалуйста, домой!
Султан, отец Руслана,  почти силой оторвал его от гроба, прижал к себе;
- Леня, не плачь, ты мужчина. Мама в лучший мир ушла, чем этот. Но она будет все время рядом. Ты это всегда будешь чувствовать. А я, знаешь, мечтал о сыновьях. Теперь у меня будет два сына. Руслан и ты. У нас, на Кавказе, говорят: один сын - это нет сына. Два сына - это полсына. Три сына - это один сын.
Карабек, Витек и Руслан печально потупили взор в землю, держались рядом, опустив безвольно руки, не находя слов утешения, понимая, что смерть матери не знает таких слов.
Шамирам неслышно подошла к Леньке сзади и легким движением погладила его плечи. Тепло материнской ласки заполнило душу мальчишки до краев. Голос никому не слышимый ласково произнес: «Не серчай на меня, сыночек, я тебя не бросила, я просто очень-очень устала. Вот отдохну и вернусь и мы больше никогда не расстанемся».

Султан подал заявление на усыновление. Бюрократы сражались, вспоминая неблагонадежное прошлое подателя, но сдались, обезоруженные указом о снятии с депортированных народов статуса спецпереселенцев. Ленька отходил тяжело, возвращаясь в потерявшую яркие краски детства жизнь.

 
 ***
Карабек,  с благословения матери, втайне от отчима и бабки,  с дружиной товарищей, в годовщину смерти своего отца, отправлялся в горы, к заброшенному урановому руднику и кладбищу японских военнопленных рядом с ним.
Конец весны - комфортный, не жаркий, еще не лето. Пестрела степь прощальными красками цветов предгорий. Беркут упал с небес. Зазевавшийся суслик, следом за собственной душой, взмыл ввысь в смертельных оковах когтистых лап хищника.
Вздыбленная наклонным конусом гора, словно воспаленный нарыв на теле земли. Кимберлитовая трубка, стесанная разработками с вершины вниз, сужаясь воронкой пропасти, падала вглубь. На дне  тяжелая вода темной синевой напоминала опрокинутый небосвод. Настурановые окислы,  словно срез эбенового дерева - черными кольцами с желтыми, зеленоватыми, оранжевыми и серыми прожилками - покрывали скальные склоны застывшей воронки торнадо. Заброшенное кладбище  на границе  кратера рудника. Десяток, в линию, могильных холмиков и металлических табличек на ржавой арматуре над ними с именами своих постояльцев, начертанными иероглифами и кириллицей.  Лишь одна выделялась некоторой ухоженностью. Крашенная синим пирамидка из листового железа. Наборные металлические буквы и цифры на фронтальной стороне:
«Ода Исаму, 1916 – 1950».
Друзья застыли перед ней в скорбном молчании. Затем Карабек достал из рюкзака баночку с краской и кисти. Вскоре обелиск обновленной  синевою слился с небосводом, накрывшим кратер.
Мальчишки, не сговариваясь, разошлись в разные стороны склона и вернулись с букетами тюльпанов, кроваво красных, с трауром печали у оснований лепестков. Сложили у основания пирамидки.
Шум выброса кимберлитовой трубки, словно вздох захороненных душ, выдув газов из недр земли удушающим углеродом закружил разум мальчишек.  Радужное сияние из жерла урановой пропасти слепило глаза.  Галлюцинация строем  самураев восстала из могил. От  высокого края наклонного конуса горы поползла темная тень, накрывая друзей. Они взглянули в ту сторону, и Витек закричал:
- Там Кара-курд стоит!
Но каждый видел свое, не менее страшное.
Карабек, сцепив на затылке ладони, отгораживаясь от галлюцинаций, ловя ртом свежие порывы слабого ветра, прокричал:
- Давай, пацаны, майками закройте рот,  спускаемся вниз. Смотрите друг за другом,  не отрывайтесь!
 
***
- Эй, пацан,  иди сюда! – окрикнул Исмаил худющего школяра.
Тот послушно приблизился.
- Иди в школу и найди Шамирам. Скажи ей, что ее зовет Махорыч, по срочному. Понял?
Пацан кивнул головой и поплелся к зданию школы.
Шамирам сидела в классе самоподготовки, выполняя домашнее задание. Столбики цифр округлым девичьим почерком заполняли клетки тетради.
- Шамирам, - отвлек ее голос мальчишки, предательски дрогнувший ложью, - там тебя очень  Махорыч просил прийти в котельную.
- А что случилось? – недоуменно вскинула девочка дуги черных бровей.
- А я откуда знаю? Просил и все,  - выпалил посланник и выскочил из класса.
Шамирам прикрыла тетрадь и отправилась в сторону котельной.
Проходя мимо сарая с дровами,  услышала скрип двери, обернулась и от ужаса вздрогнула.
Исмаил произнес,  криво усмехаясь:
- Не проходи мимо. Заходи в гости.
И не успела девочка опомнится, как очутилась в полутемном дровянике, в объятьях сына Кара-курда. Она рванулась, что было сил, вырвалась из кольца рук и отлетела по инерции вглубь помещения. Свита Исмаила, стоящая спинами вдоль стен, подло захихикала.
- Ты что это, жезокше*  ломаешься? Здесь каждая чурка из твоего имени. Давай, раздевайся, или мы сами тебя разденем!
Шамирам сделала отчаянную попытку выскочить из сарая. Насильник перехватил ее и вместе с ней рухнул на ворох степной травы у выхода. Навалился, возбужденно дыша, задрал подол платья. Девочка закричала обреченно, больно. От крика трусливая свита вжалась в стены.
Исмаил потной ладонью закрыл ее рот:
- Сейчас ты ответишь за все беды моего отца, фашистская подстилка!
 
Внезапно сноп света упал на оголенное тело девочки и подростка на ней. Дверь сарая распахнулась настежь.
- Ох, сучий потрох, ты что вытворяешь, паскуда?!
Сильные руки Махорыча сдернули Исмаила с пола и отшвырнули в сторону. Он наклонился над девочкой, оправляя платье и помогая подняться.
- Дядя,  он сзади! – закричала вдруг девочка. Махорыч обернулся,  и чурка в руках Исмаила опустилась ему на лоб, рассекая кожу. Махорыч  выматерился,  и резким ударом выбил дровину из его рук. Толпа зрителей мгновенно вылетела из сарая.
Кочегар  профессиональным приемом скрутил подростка, повалив и припечатав к полу, приговаривая:
-Не шали, сученок, не шали.
- Дядя Махорыч, у вас кровь на лбу, - шепотом, потерявшая  голос от переживаний, проговорила Шамирам.
- Ничего, ласточка, - ласково отозвался истопник, - успокойся. Мне это не впервой, кровопускание оно даже на пользу - так говорят лекари.
 
Милиционер 4-го управления по раскрытию преступлений, совершенных несовершеннолетними, беседовал по отдельности со всеми подозреваемыми школярами в кабинете директора Абая. Тот сидел угрюмый и печальный.
- Ни хрена я не Макаренко. Уволюсь сам, если не уволят, пойду  помощником в кочегары. Возьмешь, Махорыч? – с безнадежной грустью старался шуткой залить боль, обратился он к истопнику, сидящему с перебинтованной головой рядом.
- Абай, все наладится. А паскуды, они неистребимы и среди детей их не мало. А в кочегарку не пущу, огонь не любит толпу, он собеседник одиноких.
 
В сопровождении милиционера сын Кара-курда исчез за дверью «воронка».
Карабек, вслед машине,  глазами  слал проклятия и обещания мести. 
Витек прошептал:
- У гадов и дети гады.
 
 
                *шалава (казахский)
 
 
***
 
Летние каникулы  Ленька проводил в новой семье. Родители Руслана не делали различий  свой - чужой.  Ласка  и нравоучения за проделки - поровну. У Леньки  иногда срывалось слово  "папа" при обращении к Султану, чему тот  бывал бесконечно рад. Но слово  "мама" Ленька навеки приковал к своему сердцу, не выпуская наружу.
С бабушкой Руслана отношения были напряженные. Чрезмерная опека старого человека прорывалась бунтом.
Даже запрет бабушки выходить по нужде ночью к общественному туалету во дворе дома им нарушался регулярно. Он презирал ночной горшок, а может,  стеснялся.
- Ну почему, бабушка нельзя-то ночью во двор по нужде?- допытывался он.
- Да потому, что в нечистом месте нечисть водится.
Ленька хохотал, но однажды осекся.  Наверняка  бабушка была ведунья.
Как-то  среди ночи он вместе с Русланом покинул дворовую уборную, направляясь назад к дому.
Огромная луна, перечеркнутая перистыми облаками, зависла невысоко над горизонтом. Внезапно в белом мертвом свете облака туманом потекли к земле. Великан поднялся из-за горизонта, луна лампой газового фонаря оказалась в его руке. Другой рукой он держал серебряную цепь, прикрепленную к ошейнику огромной собаки, похожей на волка, скалящей ужасную пасть.
Друзья во весь опор бросились к дому. Лишь отдышавшись в квартире, Ленька спросил:
- Ты что так испугался? Это же мираж, преломление света, где-то далеко идет человек с собакой, а отразился на небе тут.
- Да я просто тебя хотел догнать и объяснить.
- Вот врешь, может, вернемся снова, а то, наверное, от страха….
И оба расхохотались,  в голос, не удержавшись.
Султан заглянул в комнату:
- Давай, полуночники, спать! Утром вас не добудишься.
Отец ушел.
- Ленька, а мне показалось, что тот великан похож….
- На Кара-курда?  Да ладно, спи, он и ВитькУ кругом мерещится.  Кара-курд  боится теперь людей и запрятался так, что его днем с огнем не разыщешь.
 
(продолжение следует)