Как меня женили

 
Из воспоминаний о моём друге Евгении, которому посвящена повесть «Дорога в небо»

После того как меня оторвали от любимого неба, по случайной пьяни с председателем одного из колхозов,  я прибыл в тот для меня неизвестный  мир, в колхоз, населённый  мужиками и бабами, т.е. плебейским элементом, как считал я, отродясь не бывавший в сельской местности.
- Жека, а почему ты считаешь раз колхоз-то населён плебейским элементом?
- Да а кем же?! Если не плебеями, то недоумками. Ты, Мишель, послушай, что я пережил в день приезда в тот долбанный колхоз.
Дело было так. Пристроил меня председатель, с которым мы квасили в Ростове, в школу физруком. Там и комнатушку он с директрисой мне отвели. Они ушли, а я, бросив свой чемодан, решил ознакомиться с местностью, куда меня занесла судьба.

Иду, и вдруг, как на экране, вижу - в одном дворе мужик бабу за волосы таскает, в другом баба мужику патлы рвёт, в третьем – две бабы сцепились языкам и матерятся, на чём свет стоит!

Я не верил своим глазам, а на том экране мужик из окна выпрыгнул с топором, и давай крушить двери, а в окно летели ложки с мисками, сковородки и кастрюльки.

А какой-то мужик в шляпе на рыбалку с удочками шёл мимо этого двора, и пригибался, завидевши чайник летящий. И вдруг он чуть не упал, споткнувшись через  без памяти лежачего под забором. Матюкнулся, и пошёл дальше. Он-то, привыкши  к жизни деревенской, ничему не удивлялся, ни во что не вмешивался, потому как знал - разберутся свои люди сами, а я подумал, что рехнулся, что это у меня галюники.
 
Я начал хохотать, а Женька, мой друг, с которым мы сидели на лавочке безлюдного институтского стадиона и пили вино, продолжал: - Решил я завтра же рвануть из этого колхоза. Но не рванул. Угораздила же моя судьба  в тот же вечер пойти к председателю и отказаться от его любезного приглашения на спокойную жизнь. А он оказался очень гостеприимным и мы нажрались до поросячьего визга.
- Женька, да ты же волевой парень! Как ты мог нажраться в такой момент?
- Как все нажираются – не спеша. Отъезд я перенёс на следующий день.
А тут ещё одно мне испытание.

Не-е, давай, Мишель, выпьем. Такое испытание мог только чёрт мне приподнести.
Председатель, Захар Петрович, вдруг крикнул:
- Машя! Ступай к нам! Где ты? Машя!
Послышались торопливые шаги, и к нам подошла девушка лет семнадцати, в простом ситцевом платье. Я взглянул в лицо той «Машя» и вдруг почувствовал, что точно ветер пробежал по моей душе и сдунул с неё все  мои беды.

Я увидел обворожительные черты прекраснейшего из лиц, какие когда-либо встречались мне наяву и чудились мне во сне. Передо мною стояла красавица, и я понял это с первого взгляда, и поймал любовь, как молнию.
Я готов клятся, что Маша, или, как звал её отец, МашЯ, была настоящая красавица. Я целую минуту ласково смотрел на девушку и спросил: - Захар Петрович, это ваша дочка?
  - Дочка. Это дочка. Правда, Женя, хороша? Сам бы съел сию я грушу, да боюсь взять грех на душу. А тебе сам бог велел заиметь такую красоту.
Это была именно та красота, созерцание которой, бог знает откуда, вселяет в башку твою уверенность, что ты видишь черты правильные, что волосы, глаза, нос, рот, шея, грудь и все движения молодого тела слились вместе в одно – КРАСОТУ.
 
У Маши прямой и с небольшой горбинкой нос, большие тёмные глаза, длинные ресницы, томный взгляд, чёрные кудрявые волосы, и брови, которые так шли к нежному, белому цвету лба и щёк, как зелёный камыш к тихой речке.

Женька закурил и продолжил: - Белая шея Маши и её молодая грудь навели на меня такую страсть, что я забыл, зачем пришёл к председателю. Я задышал глубоко и какой-то особый воздух, появившийся с приходом Маши, опьянил меня совсем. Какой-то морок нашёл на меня, и я остался у председателя ночевать.
Само-собой случилось, что мы с Машкой до полуночи сидели на берегу речки, а потом я читал ей стихи Есенина, а под утро меня и её сморило в одной  постели...

А поутру, когда проснулся, в башке моей "шумел камыш", а рядом лежала моя красавица. Она спала сном праведницы, только подхрапывала по-старушечьи. Куда-то исчез тот дурманящий вчерашний воздух любви, и от «Машя» почему-то пахло обезьяной, и как мне показалось, от ушей и до мизинцев на её кривых ногах она покрыта шерстью. У меня мороз по коже пробежал.
- Это оттого, - подумал я, что вчера малость перепил и, как Гёте, в МашЯ Елену Прекрасную увидел. 
- Жека, что ты мелешь? Где ты таких девок видел в шерсти? – со смехом говорю я. – Да ещё с запахом самки обезьяны!
- Вот и я подумал, что это с похмелюги мне примерещилсь. Стал рассматривать её повнимательней. Вроде запах исчез, и шерсти не стало. Только под носом усы чернеют, да после бритья на щеках щетина пробивается. А так – ничтяк.

- Господи, - думаю я, - как бы мне свалить отсюда поскорее?! Вскочил с кровати, штаны напялил, в рожу плеснул колодезной водой. Только собрался сказать председателю «Физкульт-привет!», а тут мамаша Маши как заголосит: - О! Зятёчек проснулся! За стол, мой дорогой! Дело святое, обмыть надо. А там и свадьбочку закатим на всю колхозную округу. Радость-то какая! Доченька замуж выходит! - И промокнула глаза передником.

Гляжу, а под яблоней уже стол весь в закуси сельских аборигенов: яичница с салом кучерявится, огурцов малосольных целая чаша разлапистая, хлеб, соль, лук, ещё всякое, а посредине четверть с самогоном. За столом  Захар Петрович уже сидит, меня окликает:
- Ну, я же тебе говорил ещё в Ростове, что мы породнимся! Вот и сбылось! Давай, Евгений Андреевич, садись.
Он наливает по стакану самогонки и говорит:
 - Евгений, давай теперь по-семейному погутарим. Ну, с богом, - он подымает стакан, а у меня мысль сквозанула – «сейчас опохмелюсь, скажу, что в туалет мне надо, пойду, а оттуда огородами, огородами и прямо к Котовскому сквозану".
Выпил. Не успел я рта раскрыть, а Захар Петрович уже набулькал по второму стакану. Думаю, шлёпну ещё стопарь, да и ходу. Шлёпнул. А он, зараза колхозная, говорит: -Бог Троицу любит! Давай, зятёк, вмажем да яишенкой закусим.
После троицы, которую бог любит, у меня мысли философские пошли. Какими-то тёплыми-тёплыми волнами по всему телу, уставшему за ночь. И я решил в тот день не бежать с колхоза, а отдохнуть месячишко-другой на лоне природы, а потом уж податься в свой любимый город, где родился, учился, влюблялся и в небо поднялся.

Под шум волны, Захар Петрович с супругой закатили свадьбу развесёлую, где по обычаю передрались все мужики и бабы. Моя Машя визжала, когда на ней разодрали свадебное платье, а я хохотал, как безумный, думая, что это во сне...
А какая-то беззубая бабка вещала: «Не к добру! Не к добру люди бесятся»


P.S. Целых пол-года уговаривал Женька свою жену уехать в город, где он надеялся как-то вернуться в небо, без чего он жить не мог. Но Машя не поняла его и он уехал сам, где его ожидала судьба, которую предсказать не дано никому.