-10-
В конце мая я закончила пятый класс в Васильевке. Наступило очередное лето. Как всегда в это время, дети впрягались в свои обычные обязанности: во время каникул помогали дома, в совхозе. Дел хватало всем. Работали с радостью, с желанием, не тяготясь. Тяпками пололи и окучивали картошку, пока не подходило время нашей основной нагрузки - ручная прополка посевов от сорняков.
Мы уже не голодали, хотя досыта хлебом до сих пор не наедались. Всё ещё мама делила нам его поровну. Мирте, правда, побольше, так как она работала как взрослая на свинарнике, выполняла ту же работу, что и женщины-свинарки. Зимой в свои 16-17 лет ходила на снегозадержание вместе со взрослыми. Она имела свою фуфайку, стёганые тёплые штаны и валенки. Мама постаралась купить ей эти необходимые вещи летом 1951 года. Одеваться приходилось потеплее, ведь снегозадержание проводили в самые сильные морозы, в 35-40 градусов. Людей так и не хватало, поэтому молодёжь снимали со своих основных работ и посылали на трудные участки, где требовались рабочие руки в определённое время и быстро: снегозадержание, посевная, сенокос, уборка хлеба.
Один день этого лета 1952 года запомнился мне до мельчайших подробностей. Второе июля. Утро для нас начиналось в 5-6 часов. Стояла тёплая солнечная погода. Мы с братом Федей выгоняли на пастбище своё стадо гусей. Гусят и в этот раз вылупилось много. Они выросли большие, на крыльях появились пёрышки. Мы их видели каждое утро и любовались ими, наблюдали, как они быстро растут, какие они умные. Попасутся на лугу и идут сами на озеро, плавают, находят для себя пропитание. После выгона гусят мы идём работать в поле. С нами всегда была сопровождающая - молодая девушка Полина Боронина.
К обеду неожиданно стало так жарко и душно, что у нас в головах билось только одно желание: "Поскорее бы привезли воду, страшно хочется пить!" Работать мы больше не могли. Все ребятишки устали от выдёргивания осота, больших кустов полыни, молочая. Корни у растений разветвились, глубоко уходили в почву, а сверху слой оставался совсем сухим. Полина разрешила нам отдохнуть, посидеть на травке. У нас даже не было сил нарвать себе в поле кустики травы с тёмно-синими цветочками, из которых обычно мы высасывали капельками сок. Не прельщал нас и сладкий корень. Сегодня мы все почему-то так ослабли, что не шутили, не смеялись, находились в угнетённом настроении. Про наше и своё состояние девушка потом рассказывала матерям и управляющему. В округе не нашлось ни деревца, ни кустика. Единственная защита - прохладная травка, к которой нас всех и прибило. Наконец, приехал долгожданный водовоз. Мы все жадно накинулись на воду, долго пили, потом обливались прохладной водой. Покушали, у кого что было с собой в сумочке.
Внезапно в синее, раскалённое, без всякого облачка небо, ворвалась тёмная туча. Она на глазах росла и чернела. В это время мы уже шли по посевам и рвали сорняки. Очень быстро похолодало, а мы ещё не успели обсохнуть после обливания. Стремительно нарастал шум, необычный свист. Неожиданно поднявшийся сильный ветер закрутил всё, что попадало ему на пути. Так же быстро засверкали одна за другой огромные яркие молнии, сразу же раздались ближние раскаты грома. Следом повалил град и захлестал дождь. Градины на глазах увеличивались в размерах. Они били нас так жестоко, что мы не выдержали и побежали, сами не зная куда, обезумев от страха. Паша принялась кричать, звать нас к себе, но её голос заглушал мощный рёв, доносившийся, казалось, со всех сторон света. Старшие дети опомнились первыми, принялись ловить тех, кто поменьше и стаскивать к Паше. Мы все плачем от страха, захлёбываемся потоками воды, несущимися с неба, а огромные льдинки продолжают нас нещадно хлестать.
Паши не видно, мы бежим на её чуть слышный срывающийся голос, на беспомощный зов. К счастью, бежали мы за ветром и, увидя девушку, не зная что делать, сваливались в изнеможении к её ногам. Я помню - в тот момент, когда мы разбегались, Полина, в отчаянии и в растерянности, что ничего не может сделать, кричала так: "Турки вы безголовые! Куда же вы бежите? Турки, остановитесь!" Для меня лично, слово "турки" означало что-то отвратительное, ругательное. И вот собрались мы, "турки", возле нашей спасительницы, она нас укрыла своим большим платком, кому что досталось. Крайние держали концы платка, сама она села телом к ветру и укрывала им самых маленьких, как могла.
Мы уже опомнились от первого шока, тихо всхлипывали от страха и от боли, ведь нас так и продолжали колотить эти ледяные куски. Сколько мы так просидели? Счёт времени потерялся. Но всему приходит конец. Закончилось для нас и это испытание. Постепенно ураган и ливень затихали. Мы встали, огляделись вокруг себя, и волосы зашевелились у нас на головах от ужаса. Посева не было! На сколько хватало глаз, расстилалось перед нами белое поле, сплошь заваленное кусочками льда. Урожая осенью на этом поле, как и на многих других, побитых градом, не собрали. Все поля списали.
Мы стояли и охали, от беспомощности не знали куда себя деть. Полина раздумывала, что же нам делать? Домой идти далековато. Обычно за нами приезжали поздно вечером на телегах, запряжённых быками. Мы все босые, а ведь так холодно идти по граду, всё равно, что по льду. Девушка сказала нам: " Пойдём сами домой. Может так случиться, что дома, в посёлке, такой же град прошёл. Кто тогда о нас вспомнит?" Домой мы не шли, а бежали, прыгая с места на место. Кое-где было меньше града, виднелась трава. Подходим к посёлку, а там видно ураган прошёл ещё большей силы, и льдинки лежали такой же величины, как и в степи.
На пути у нас - озеро, домики стоят подальше. Слышим крики людей, а потом видим и самих людей. Все бегут в камыши, куда любили забредать наши гуси и выискивать для себя корм. Камыш - прошлогодний, сухой, вперемешку с новыми, молоденькими побегами. О Боже! Что мы видим? Старые большие гуси, побитые градом, стоят и кричат тревожно, испуганно, смотрят на своих лежащих гусят. Малыши не могли встать, только копошились медленно и затихали один за другим. У них ведь ещё не отросли как следует пёрышки, они были голенькие. У многих повыбивало глазки.
Женщины ходили по этому побоищу с корзинами, ящиками, коробками или просто с тряпками и выбирали своих намеченных гусят. Кое-кто из наших детей убежал сразу домой, остальные подходили к матерям. Ног своих мы уже не чувствовали. Женщины принялись нас прогонять домой, чтобы не травмировать наши детские психики. Но я от мамы не отошла. Для меня увиденное - не в диковинку. Мы раньше пострашнее картины пережили: видели коров, лошадей, людей, лежащих в крови, мечущихся от страха, от боли, от ожогов.
Мы с мамой быстро нашли своих гусей. Старые гуси стояли и кричали возле стада лежащих гусят. Некоторые ещё пытались вставать. С обрывающимся от жалости сердцем мы собрали их в лёгкое одеяло, мёртвых потом закопали подальше от озера. Кое-как дошли домой, тяжёлые мокрые гусята оттягивали руки . Я чувствовала, как сильно замёрзла, насквозь мокрая тряслась от холода и надеялась, что сейчас в нашей уютной комнатке согреюсь. Полуживых гусят мы положили в сенках на солому. Что же мы увидели дома? Сарайку, что мы утеплили для тёлочки, обмазав её внутри и снаружи от морозов, не узнали. От такого ливневого дождя и града глина отпала, всё было отбито разбушевавшейся стихией. Остались голые досточки, всюду насквозь светились дырки.
Вытащили замок-палочку, чем закрывалась дверь. Что же видим в комнате? Крупные куски града покрыли весь пол, кровать, слоем лежали на столе. Наше окно располагалось на западной стороне доме, откуда дул ветер, хлестал дождь и сыпал град. Выбило не только стёкла, но и поломало раму. Она и так была хрупкая, слабая от старости. Наша гордость - два горшочка с цветами, лежали разбитые на полу. Мы с мамой обнялись и, не сдерживая свои чувства, громко закричали, заплакали от отчаяния: "Господи! Сколько можно! Когда же прекратятся наши мучения?" Казалось, этот длинный и страшный день не закончится никогда. Тело моё всё так болело и горело, как будто побывало под колёсами телеги. Мама, к счастью, не так пострадала, она смогла укрыться от града. А Федя в это время помогал Мирте на свинарнике.
Страдай не страдай, плачь не плачь, а убирать то, что натворил ураган в комнате, надо! Выгребли всё мокрое, развесили на улице, окно зашторили маминым тёплым платком... А в сенках кричали гуси, пищали гусята. Их писк становился всё слабее, тише, пока не прекратился совсем - все гусята умерли.
В каждой семье - печаль. Разбитые окна, погибшие гуси, даже телята. Не стало огородов и огородчиков за озером - в этом году их уже не восстановить никому. Вот так и остались люди опять ни с чем. Слава Богу, что никто из людей смертельно не пострадал. Не повезло нашему доброму директору Гаранину. Перед ураганом он посетил наше отделение, ехал назад в центральную Соколовки на своём "Бобике". Когда он выехал, большая туча надвигалась на посёлок. Почти мгновенно поднялся ветер, закружил всё вокруг, засверкала молния, и с неба посыпался град. Директор проезжал озеро, когда сильный порыв ветра снёс машину с дороги, перевернул её и покатил под откос. В это время с Соколовки к нам ехала строительная бригада чеченцев, которые и спасли нашему директору жизнь.
Несколько мужчин направили быков с бричкой к камышам. Одни удерживали быков, другие вытаскивали недвижимого мужчину из машины. Он сильно пострадал и не подавал признаков жизни. К счастью, он только потерял сознание. Но, даже будучи в сознании, вряд ли он сам смог бы дойти до конторы при этом урагане. Чеченцы доставили И.Л.Гаранина в контору сами, позвонили в центральную совхоза. Оттуда прислали машину и отвезли его в больницу в Алексеевку. Там работала врачом Станислава Борисовна, бывший военный врач. Позже мы узнали, что у нашего директора были переломы и сильные ушибы.
На время отсутствия И.Л.Гаранина его обязанности взял на себя молодой парень Александр Бахман. Позже его стали величать Александр Генрихович. Кто он такой? Он был из тех детдомовских детей, которых привезли в Соколовку в возрасте 14-17 лет в 1948-49 годах. Им тогда выстроили барак-общежитие на четвёртом отделении совхоза и там поселили. Некоторых ребят послали учиться и работать в МТС (машино-тракторная станция), некоторые учились управлять трактором прямо в поле. Девчат отправили на свинарник, в коровник или в столовую. Почти все - неграмотные, уже позже создали условия для посещения ими вечерней школы. Один Сашка Бахман где-то учился и видно неплохо учился. Наш директор дал ему возможность в дальнейшем выучиться на шофёра. С тех пор многие годы возил И.Л.Гаранина личный шофёр - Александр Бахман. Хоть и немец! Гаранин не видел в нём врага, как многие другие. Он сразу всех поставил на место в конторе: "Александр Генрихович будет Андреевичем и моей правой рукой - помощником и заместителем. Он будет постоянно учиться." Так он и был заместителем до самой смерти, а умер Александр ещё раньше Гаранина.
Александр - добрейший человек, всю жизнь учился у нашего директора, не хуже любого бухгалтера знал всю совхозную бухгалтерию, изучил всю полевую технику, агрономию. Не хуже инженера разбирался в машинах и в механизмах, что появлялись в хозяйстве в то время и позже. Был прост в общении с ровесниками и с людьми, старше его. Ходил в клуб на танцы, если позволяли дела. Даже с чеченскими парнями водил дружбу: все помнили случай, когда он помог одному парню украсть невесту из другого совхоза. Он не отличался от других парней того времени, пока не женился на домработнице директора, молодой женщине. В то тяжёлое время, когда Гаранин надолго выбыл из строя, Александр Андреевич заменил его. Не было и падежа скота, и люди не умерли от голода после такой природной аномалии. Хлеба государству сдали меньше, но как-то сумели выкрутиться. И в тюрьму никого не посадили, и управляющий остался на своём посту.
Во время этой бури, в основном, пострадали поля, огороды, птица и скотина нашего отделения. Поэтому бригадиры, зоотехники закрывали глаза, если видели, что кто-то в руках или в кармане несёт с работы домой еду: кашу ячменную, зерно, макуху со свинарника, овчарни или с конюшни. В нашем совхозе руководители понимали, что иначе люди не выживут. Огороды с картофелем, в основной своей массе, находились на песчаном месте. Огородчики, где росли овощи за озером, на бугре, тоже располагались на песчаной, как пух, земле. Ураган, предшествовавший граду, в считанные секунды поднял землю, песок отовсюду и опустил на наши огородчики. В другом месте засыпал картофельные поля, где вместо кустов стояли теперь песчаные барханы.
Старожилы потом рассказывали, что в их степях грозы бушуют намного сильнее, чем в других местах. Разведчики и буровики тоже говорили, что гром здесь намного раскатистее и звонче, чем на их родине. Казалось, что удар грома заканчивался железным звоном. Тогда ещё толком никто не знал, сколько таится в земле железа, залежи которого растянулись на многие километры. Позже в округе построят пять городов, а железную руду долгие годы будут добывать открытым способом. В новом городе под названием Рудный выстроят горнообогатительный комбинат, откуда день и ночь будут идти платформы с железорудными окатышами в город Магнитогорск.
-11-
Этот день второго июля 1952 года оставил в наших душах тяжёлые воспоминания и горечь опять обрушившихся на нас потерь. Но мы остались живые и невредимые, а смерть от голода в нашем совхозе нам не грозила. Выдержим и это! Мои синяки и царапины быстро зажили. Работы для всех хватало, прополка продолжалась на других полях. Одно поле картофеля не попало под власть разбушевавшейся стихии, оно находилось далеко в другой стороне.
Наступил сенокос, где для нас, девчонок, опять нашлось дело. Нас позвали переворачивать валки сена, чтобы оно быстрее высыхало. Затем мы стаскивали сухие валки в копны. Работали дотемна, потом шли домой пешком, если поле находилось недалеко от посёлка. Кричали вместе песни, что пела молодёжь в те годы: военные, старинные, народные. Непонятно, где узнавали тексты, мотив? Мы были веселы, дружны, от осознания своей молодости и полезности нашему совхозу, людям, даже после трудового дня откуда-то приходили силы и энергия. Мы знали, что придя домой, нас ждёт какой-то ужин, после которого можно спокойно лечь спать и отдохнуть.
Некоторые девочки постарше шли на улицу встречаться с мальчиками на "товарочке", если мама отпустит так поздно погулять. Мамы в то время отличались строгостью . Но находились девочки, которые и на строгих матерей не обращали внимание. Вдвоём с мальчиком на одном велосипеде уезжали за восемь километров на танцы в Васильевку или в Соколовку. Там и подросшей молодёжи побольше, и парни играли на гармошках. Часто устраивали "танцульки" и в центре нашего посёлочка у столба с железкой. В неё били, созывая жителей в случае экстренного происшествия. Например, при появлении волков или воров. Воров до 1952 года мы в глаза не видели, их в то время вроде и не существовало. Первые из них появились, когда стали приезжать разные люди со всех концов страны на разработку рудных месторождений.
Вот у этого столба и собиралась молодёжь. Появилась в умелых руках балалайка. Моя сестра Мирта всегда обладала боевым характером и разными талантами. В свои молодые годы ей нравилось быть в центре внимания: она расцвела яркой красотой, имела хороший голос и слух, великолепную память. И что не так часто встречалось тогда в характерах девушек - за словом в карман никогда не лезла. Постепенно утрачивала она имя, данное ей при рождении - Мирта превращалась в Машу, Марию. Русским людям это имя проще запомнить и произносить. Сестра быстро научилась играть на балалайке и петь частушки. А я потихоньку наблюдала за сестрой и гордилась ею.
Здесь же возле столба молодёжь училась плясать и танцевать. Электричества в посёлке в то время не было. Кто-то приносил с собой фонарь на керосине и со стеклом, вешал на столб. Девчонки на два-три года постарше не брали нас в свою компанию, не пускали даже на площадку, прогоняли домой спать. Но мы с любопытством издали наблюдали за ними. Иногда мы собирались неподалёку, но не мешали, вели себя тихо. Бывало, и сами убегали на окраину посёлка. При свете луны разговаривали, хохотали. У нас тоже бывали свои радости, свои развлечения, свои проблемы. Утром всем снова на работу. Копнить сено мы любили, но больше всего нам нравился вечер, когда мы уставшие возвращались домой. Я любила на закате солнца наблюдать за поминутно меняющимся небом, слушать сонные птичьи голоса и представлять, как птички укладываются спать в своих гнёздышках в траве, как они своими крылышками накрывают маленьких пушистых птенчиков. Закрадывался или просыпался страх, который стал нашим спутником после урагана: «А если дождь или ураган, как же тогда эти бедные птички? Куда им деваться?»
Кое-кто из нас этим летом 1952 года уже ходил обутым. По заказу с центрального отделения нам привезли на лето тапочки. В них нуждались, особенно я, которая страдала от плохой кожи на ногах и от боли, причиняемой подошвам ног стернёй. Нам объяснили: "Тот, кто быстро сносит свои тапочки, оставшееся лето будет ходить босиком". Я свои тапочки брала с собой. Если стерня после кошения травы оставалась мягкой, тапочки не одевала, берегла. После дождя или росы я тоже шла босиком, так как трава в это время сама обладала целебным действием. Она залечивала мои трещинки на ступнях, кожа становилась мягкой. Но в сухую погоду кожа на ногах трескалась. Поэтому, идя по пыльной дороге или по полю, собирая по колючей стерне колоски после комбайна, я носила свои драгоценные тапочки.
Я упоминала про летнюю печку, которую мы построили на улице и топили бурьяном. Мы выбирали оставшуюся золу, остужали её и заливали водой. Отстоявшуюся воду сливали и называли щелочной. Этой водой мыли голову, стирали бельё и вечером парили ноги. До утра кожа на время заживала. Так и выходили из положения. Сенокос закончился. Когда подошло время собирать колоски, мои тапочки уже едва держались. Домой возвращалась с кровавыми ногами, стерня втыкалась в трещины на пятках, на пальцах. По утрам и вечерам холодало, трещины появлялись и от холода. Мама мазала мне ноги на ночь сметаной, обматывала тряпками. Подёргает, поноет, затихнет боль, и я тогда засыпаю. Мама при помощи шила зашьёт в очередной раз мои тапочки. При сухой погоде они держатся подольше, а при сырой - рвутся снова. Кое-как дотянула я до той поры, когда мне купили новые ботинки в школу. Всю жизнь я маялась с такой плохой кожей, завидовала детям, которые могли целыми днями в любую погоду бегать босиком, и их кожа от этого не страдала. Особенно досталось мне в тот подростковый период, когда я целыми днями работала в поле, стиснув зубы от постоянной ноющей боли на ступнях.
В эту осень, как и в предыдущие, наш добрый директор совхоза выделил остро нуждающимся и приписанным к комендатуре, пару бричек с быками для поездки в город Кустанай на базар. Мама оделась потеплее и тоже поехала с ними. Астма пока не тровожила маму, но мы всегда боялись возврата коварной болезни. Какое счастье - спокойно спать, прижаться к мамочке тому, чья очередь лежать с ней рядышком. Хорошо, если не нужно идти на дежурство, так тепло, уютно находиться рядом с ней. И на этот раз поездка прошла благополучно. Доехали до базара, вернулись назад и купили всё необходимое: тёплую одежду, немного продуктов. Денег собрали за эти месяцы совсем немного, ведь половину заработанного с нас так и выcчитывали за налоги.
http://www.proza.ru/2015/07/18/1244