Нужно быть сумасшедшим, чтобы говорить правду.
- Ардан.
- Смотри, завзводила глазищами-то, задышала... змея.
- Змея и есть. Идём отсюда, Никифор Петров. Не ровён час, ещё укусит... в пяту.
Никифор Петрович:
- Так мы её тогда в голову! Дурень, это для баб. Нас не касается. Голову отключи.
Сухой щелчок...
- Что я люблю, так это, как у неё глаза гаснут. Люблю смотреть.
Двое покидают крипту, один после другого: иначе и нельзя - ящики с оборудованием, целые шкафы из молибденовой стали, теснятся справа и слева. Пройти можно лишь "гуськой", шутит профессор.
- На два?
- На один!
- Так студенты...
Никифор Петрович:
- Эти пролезут. Мы такие же... были. Ничего, пускай: не мыло, не смылится.
Звонкий щелчок, это ключ в замке...
- Вот одного не пойму, что их тянет сюда? Девки дают. Полный факультет баб. Помните, в первом семестре? Араб этот, как его... током дёрнуло. Сунул, что ли, не туда...
Шаги четырёхногой скотины медленно удаляются от запертой двери. На всех дверях номера. На этой только большая "А", прикручена тремя шурупами. Белая дверь, чёрная "А". Головки шурупов серо-стальные, на каждой - маленький крестик.
- А ты Пушкина читал: "Есть упоение в бою - и бездны страшной на краю"? Ключевые слова "страшно", "упоение"... Впрочем, не знаю, - устал, спать, голова не варит совсем.
- Ты не из них. Я знаю, кто ты...
Один глаз, левый, подмигивает - раз, и другой, и третий... Это контакты. Он обещал поставить компенсацию. Чёртов Боэций ("Бо эс регнет") с его хохло-немецким. Глаз подмигивает, как сумасшедший светофор, жёлтым. Призывает быть внимательным.
- Знаю, кто ты... но кто... о ты...
О, я. Ай да я. Вот же: изоляция... Тёмное разрастается, пятно растёт, вот-вот зазмеится дымок. Щёлк - пережать. Теперь на раз-два-три. Раз - отключил. Два - подвёл... Три - на резерв. Учитель танцев Раздватрис. Был в какой-то сказочке.
- Ты из царствия бессмертных Барбело, - медленно говорит она, Амфисбена. - Я видела тебя.
Студент Ансельм усмехается:
- Какая образованная девушка... Мы даже читаем Евангелие от Иуды. Барбело, ха...
Он прикладывает стеклянную банку к голове, она приятно холодит висок.
Глаза смотрят в лицо не мигая. Так смотрят змеи. Перед тем, как броситься. И ещё - кошки...
- Мы с тобой вторую неделю понапрасну тратим время жизни, - студент холоден, он спокоен. - Понимаю, для... кое-кого... это абстракции: жизнь, время...
Она улыбается ему из своих проводов, мигающих лампочек... ёлка.
- Не поймёшь, пока голова не отделится от этого тела.
Она улыбается почти нежно:
- Посмотри, там внизу - нет ничего?
Внизу слева плетёная корзина для мусора. Оттуда насмешливо глядит тёмного стекла сосуд, явно не медицинский.
- Ты... пьёшь?!
- Иногда. Немного.
- "Metaxa". Это же коньяк.
- Студенты мне дают. Хотят, чтобы стала раскованной, остроумной, лёгкой... податливой, развязной.
Сухой щелчок: зубы...
Нет, это дверь.
Уборщик:
- Вы не скоро? Мне бы убраться.
Синяя стандартная униформа. Синее кепи. Фартук жёлтый и перчатки.
Ансельм:
- Пять минут. Спасибо.
- Спасибо.
- Один из них, - говорит змея. - Тело управляет головой. Но его голова не интересует, достаточно тела...
- Как это скучно.
- Боже, нет!
Она искренне удивлена.
- Они все разные! И я разная с ними... Тебе пора. Задёрни вот это, пожалуйста...
- Что "это"?
- Катапетасма, - тоненьким голоском выпевает змея, ноги, как два хвоста, ожили под простынёй. - а, а... астма, кхм, у кота...
Повинуясь мужской руке, белая, плотная, непрозрачная занавеска разделяет тело и голову.
- Идёте в "Нартекс"? Я знаю.
Лицо охранника бесстрастно.
- Пить грязную воду, а потом - к мёртвым.
Индеец Джо не расстаётся с огромными, на пол-лица, зеркальными очками. Капризно очерченные губы, нежный подбородок и длинные прямые волосы придают ему сходство с женщиной. Он и есть женщина, в прошлом. Отпуск в солнечном Таиланде до неузнаваемости преобразил нашего Джо.
- Откуда ты знаешь, славный несгибаемый Джо? Ты же не видишь.
Джо слеп. Какая-то сила выжгла ему глаза, вскоре по возвращении из Таиланда. Поэтому Джо не расстаётся с очками. Даже ночью. Поговаривают, он и спит в зеркальных очках. Спит ли... Слепой охранник? Представьте себе. На вопросы первокурсников он отвечает всегда одинаково:
- Маниту видит. А я вижу Маниту.
- Маниту - твой бог? - спросит кто-нибудь из новоиспечённой "зелени".
На что индеец Джо ответит:
- Ошибка белого человека! Маниту не бог. Маниту - это сила, которая везде. В твоей глупой башке тоже есть.
Индеец Джо владеет айкидо. Его уровень свидетельствует в пользу Маниту лучше всяких слов. Зачем глаза? Никому не проникнуть в круг. Если в центре круга - Джо и его Маниту...
Джо видит. Джо не препятствует: старший курс - знают, что делают! Он выпускает парней из лабораторного корпуса. И виду не подаст, что всё знает про то окно с чёрной стороны. Знает он и о готовящемся, часа через три, возвращении, уже в подпитии и с бутылочкой-другой, "про запас"...
Индеец Джо сам был молодым. Был женщиной и видел. Теперь видит Маниту и мужчина.
- Как вы считаете, коллеги, у него рабочий?
- Что и у кого?
- Меня больше интересует, как они считают?
- В "Нартексе"? Очень просто. Смотрят, сколько у тебя на кармане, и - бац, чек на эту сумму!
- Светит месяц, светит ясный. Та-ра-ра-ра.
- А как он узнает - сколько у меня?
- Маниту, всё Маниту, мой друг.
- Money, too.
- Абсурд...
- Спроси у него.
- Всё до последнего... гроша.
- Светит месяц, светит ясный...
- Да задолбал уже.
- Где Гофман?
- Какой? Их много.
- Не писатель и не сапожник с Офицерской улицы. Но довольнот хороший студент и наш товарищ.
- Блюёт, где...
- Светит ме...
- Ансельм! Полно вам. Сходите за ним. Маниту...
- Идём, Гофман! Что же ты? Друг! Ты пил меньше других.
- А я говорил ему, пей, а то хуже будет... а вот и оно.
- Что?
- Хуже.
- По небу полуночи ангел летел. Это был индеец Джо.
- Это была София... Премудрая. Она дерзко... очертя голову... ринулась в... быт.
- И разбилась, как... любовная лодка.
- Спокойно. В бытие устремилась она, София. Тридцатый эон. Ахамот.
- Откуда он всё знает?
- Помышление Софии, Энтимесис - бац, бац! - отброшено в кеному. Не видать ей покоя, покуда не сочетается... бр-р...раком с двадцать девятым эоном.
- Ё-моё.
- Где он?
- Гофман блюёт.
- Энтимесис... светит ясный.
- Ясным он не может быть.
- Не может быть... так, так... минуту... есть!
- Давай.
- Энтимесис свети ясный, ясным он не может быть, он попал в замес опасный, хочет Софью погубить.
- Чает.
- А?
- Чает. Так лучше. Потому что - Чацкий.
- Чацкий Софьей опечален, не об этом он мечтал, чтобы демиург Молчалин дочь архонта фаловал.
- Низкий стиль, фаловал.
- Через череду эонов Репетиловым почёт, мясо новых батальонов поставляет Ахамот.
- Это что за птица?
- Смотри выше.
- Скалозуб у нас герой, а сидят Васильевы.
- В точку.
- Нет, в Москву я ни ногой...
- Да и нет её - Москвы!
- Блин.
- Последний куплет выбивается. Типа, по реке плывёт топор из села Кукуева.
- Гностическое "Горе от ума".
- На носу один стою я... И в Москву я ни ногой.
- Не нагой?
- Коллеги, нас барышня ждёт, между прочим, нагая.
- И в формалине.
- Ах, оставьте, оставьте эту... формалистику.
- Формы, они и в формалине формы.
- Форменно так.
- А Гофман всё блюёт.
- Уж полночь близится... а...
- Думаю, может на Нобелевку потянуть. Представь, Софочка.
Никифор Петрович сегодня ласков с женой. Это, впрочем. ничего не значит. Софья Андреевна знает очень хорошо, что после ужина муж направится к себе, читать, потом ванная-туалет и спать. А она - на кухню, посуда... потом ванная-туалет и спать. Книга Быт пишется день за днём. Где ты, студенческая сирень из чужого сада, через забор и порванные брюки...
Звонок.
- Возьми.
Софья Андреевна легко поднимается...
- Тебя из института.
- В такое время? Что ещё... Да, я слушаю. Что?!
Жена играет пояском халата, распустит, затянет...
- Ты представляешь, Софочка, - положив трубку, муж оборачивается к ней, - у нас пожар, крипта выгорела вся, охранник убит, его тело нашли... И там ещё студенты. Я должен ехать.
Звонок в дверь прерывает его речи.
- Это машина... выслали. Открой, пожалуйста, я оденусь.
Одеться профессору не дали.
- Ники, Ники...
Голос жены стёртый и глухой, как из-под земли.
Неясная тревога выносит Никифора Петровича в переднюю. Софья стоит прямо - руки подобием креста... двери нараспашку... "Икону", - вдруг посещает профессора неподобающая мысль. Он пятится в сторону гостиной - там икона, так называемая "Непроходимая дверь".
Отодвинув Софочку, как мебель, из-за её плеча выходит эта, в проводках и мигающих лампочках:
- Ты вот где... Одеться... зачем же, тебя в другом месте оденут!
"Вот как сходят с ума", - почему-то вспомнилось, а больше ничего не успел подумать Никифор Петрович. Сухое клац-клац - и несостоявшийся Нобелевский лауреат сползает по стене на пол, с прокушенной шеей...
Зубы поворачиваются. Но вид Софьи Андреевны, вцепившейся руками в поясок халата с вырезом, переменил намерения. Потухли жёлтые глаза. Голос певуч:
- Иди ко мне! Ну... Двери прикрой.
Она уводит её, онемевшую, в спальню, усаживает Софочку на кровать, а сама пристраивается рядом:
- Как звать?
- Софья.
- Смотри-ка,- неизвестно чему, удивляется змея. - Это хорошо... Мы с тобой поживём - да, Софочка?
- Я не понимаю, - шепчет профессорша.
Пальцы женщины, не спрашиваясь, распускают поясок.
- А ты ещё ничего, - тоже шепчет она, с хищным присвистом, - ты штучка!
Её шипящие услужливо вызывают облик лежащего в передней на полу мужа. Софья Андреевна даёт себя раздеть и уложить на спину. Змея быстро взбирается на неё... Глаза её замерли, будто остановленные ядом.
- Сейчас я тебя поцелую! - свистит женщина.
Дрожа проводками, голова её прыгает к лицу помертвевшей от ужаса Софочки. Этот ужас тысячи холодных иголок. Он проницает всё тело, все уголки его. Этот ужас она испытала в своей жизни лишь однажды. Когда в театре на новогоднем утреннике огромная красавица ёлка упала на маленькую Сонечку...
Мириады мигающих разноцветных лампочек, все разом, загорелись и оплели голову сиянием. Софья Андреевна ощутила сильный тупой удар. А потом рывок, словно кто-то потянул за волосы...
И её голова отделилась от тела и зажила своей собственной, отдельной жизнью.
9 июня 2015 г.