Жизнь за Россию... Император Александр III

10.07. 2015



Пусть меня ругают и после моей смерти еще будут ругать, но, может быть, наступит тот день, наконец, когда и добром помянут...
Из письма Александра III  К. П. Победоносцеву



               ЖИЗНЬ ЗА РОССИЮ
         АЛЕКСАНДР  III –Царь-Миротворец




Царствование императора Александра III (1881-1894) позволило России в кратчайший срок совершить стремительный экономический рывок, за тринадцать лет создать мощную промышленность, перевооружить русскую армию и флот, стать крупнейшим в мире экспортером сельскохозяйственной продукции. Примечательно, что все эти годы Россия прожила в мире. Книга «ЖИЗНЬ ЗА РОССИЮ. Александр III - Царь-Миротворец», созданная на основе редких архивных документов, воспоминаний, дневников современников, поможет читателю лучше узнать личность императора.


ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


Вся отечественная история – свидетельство того, как велико сопротивление общества любым переменам в жизни государства. Яркий пример представляет российская общественно-политическая жизнь России второй половины XIX век, когда маятник, раскачивавшийся от консерватизма к либерализму, не останавливался ни при одном царствовании.
 Александр II и его единомышленники в 1860–1870-х годах последовательно проводили либеральные реформы во многих важнейших  областях общественной жизни империи. Крупнейшим событием эпохи стало освобождение крестьян от крепостной зависимости, за которым последовали судебная реформа, земские преобразования, введение всеобщей воинской повинности...
 Однако  преобразования были встречены жесткой критикой,  как консерваторами, так и либералами. Одних не устраивал отход от основных принципов самодержавия и общественного устройства, другие считали реформы бутафорскими и организовали настоящую охоту за императором. Убийство Александра II 1 марта 1881 года заставило этот маятник остановиться. Александр III сделал выводы: к преобразованиям Россия не готова, и пошел своим путем – жестким к любым попыткам дестабилизации общества, к либеральным идеям, революционным течениям. Маятник качнулся вправо...
Личность Александра III, как при его жизни, так и спустя десятилетия после конца эпохи его царствования, вызывали горячие споры.  Современники видели в его политике, попытку задушить ростки либеральных свобод, появившихся в России, другие видели в тыердой руке, возможность уйти от разгула революционного террора, предотвратить возможность гибельной революции.
 Народ называл своего императора Царем-миротворцем, а великий химик Д.И. Менделеев, композитор П.И. Чайковский, писатели Ф.М. Достоевский Н. С. Лесков, художники А. А. Бенуа, И.Е. Репин, И.Н. Крамской  искренно преклонялись перед политическими и человеческими качествами Александра III.
Очень часто роль великих мира сего оценивается и объясняется с диаметрально противоположных позиций. Кто-то видел в судьбах  и поступках героев божественный  промысел - чем  еще объяснить метаморфозу превращения  скромного  артиллерийского офицера Бонапарта в  императора Наполеона или экстерна Казанского университета в вождя мирового пролетариата? Другие пытались отыскать корни гениальности в генеалогическом древе, иные старались приписать  подвиги и свершения  гениальных властителей  исключительно  их воле, таланту, наконец, невероятным стечением обстоятельств, сложившихся в   прихотливую мозаику,  именуемую Судьбой, подразумевая тем самым псевдоним Бога.
   С не меньшим упорством   знаменитым полководцам, великим политикам,  выдающимся венценосцам  отказывали в наличие каких-либо особых талантов. Сам – гигант мысли, величайший мыслитель,  Лев Николаевич Толстой убеждал, что великие личности  - не более чем ярлыки,  определяющие эпоху, политику,  поступки и проступки наций и народов. Но  только за рамками толстовской  теории остался главный  вопрос – кто же навешивает ярлыки, кто выбирает кандидатуры на роль великих?
    В истории существует магия чисел, когда словно в таинственном пасьянсе выстраивается странная цепочка цифр, обозначающая рождение и смерть, триумф и падение исторических персонажей, определявших судьбы тысяч, а может быть, и миллионов людей. Закономерность повторения одних и тех же цифр в хронологической последовательности поражает воображение своей странной логикой.
Тринадцатый российский император Александр III взошел на престол 13 марта по новому стилю и царствовал тринадцать лет; он умер в сорок девять лет: сумма цифр дает то же роковое число, год его смерти – девяносто четвертый – опять девять и четыре... Говорят, тринадцать – плохое число, чертова дюжина. Но были ли до того в истории России годы более спокойные и мирные, чем те тринадцать лет, что царствовал тринадцатый император Александр III?
Аксиомой стала истина: знание истории позволяет выносить более точные суждения о событиях нынешних. Действительно, опыт урегулирования острейших социально-экономических проблем, стоявших перед Россией в последней трети XIX столетия и успешно решенных императором Александром III, может оказаться полезным и в XXI столетия.
    Годы правления Александра III связаны с расцветом русского национального искусства, музыки, литературы и театра. Одним из немногих современников, сумевших оценить роль Александра III в русской истории, был Дмитрий Иванович Менделеев. Вскоре после смерти царя великий ученый писал: «Миротворец Александр III предвидел суть русских и мировых судеб более и далее своих современников. Люди, прожившие его царствование, ясно сознавали, что тогда наступила известная степень сдержанной сосредоточенности и собирания сил, направленных от блестящих, даже ярких преобразований предшествующего славного царствования – к простой обыденной внутренней деятельности... Мир во всем мире, созданный покойным императором, как высшее общее благо, и действительно укреплен его доброю волею в среде народов, участвующих в прогрессе. Всеобщее признание этого ляжет неувядаемым венком на его могилу, и, смеем думать, даст благие плоды повсюду».
***
О жизни и делах тринадцатого русского императора  написано много меньше книг и научных монографий, чем о его отце Александре II или родном  деде Николае I, не говоря уже об огромном  биографическом массиве, посвященным личности и царствованию его сына – императора Николая   II.
   Начать обзор историографии проблемы следует с воспоминаний и дневников современников и сотрудников императора Александра III. К таким источникам можно отнести воспоминания графа С.Д. Шереметева, графа С.Ю. Витте, князя В.П. Мещерского, А.А. Половцева, генерала Н.А. Епанчина, В.Ф. Грубе. А.П. Боголепов (списки литературы см. в библиографическом разделе). Многие источники подобного рода содержат критические оценки деятельности Александра, особенно, касающиеся его деятельности в период наследования престола (П.А. Валуев, Д.А. Милютин, Б.Н. Чичерина  и др.). К мемуарной литературе примыкают фрагментарные воспоминания младшего поколения династии Романовых (великого князя Александра Михайловича, великого князя Константина Константиновича, его сына великого князя Гавриила Константиновича, великой княгини Ольги Александровы, а последнем случае следует не выпускать из вида, что ее воспоминания даются в достаточно субъективном изложении журналиста Й.  Ворреса). К важнейшим источника относятся дневники и переписка членов семьи самого императора (Марии Федоровны с мужем и детьми, дневники наследника престола Николая Александровича, переписка Александра Александровича с матерью императрицей Марией Александровной и братом великим князем Владимиром Александровичем).
   Среди дореволюционных работ выделяются монографии А. А. Шевелева, А. В. Прахов. Фундаментальным биографическим исследованием обещал стать труд   дореволюционного исследователя, дипломата, публициста и историка С.С. Татищева. Он первым предпринял попытку создать жизнеописание Александра III вскоре после его смерти. Книга «Император Александр III, его жизнь и царствование» должна была стать естественным продолжением исторического исследования Татищева об императоре Александре II. К сожалению, автор не успел завершить своего труда, полностью были подготовлены главы о детстве и юности великого князя Александра Александровича до смерти старшего брата, о действиях Рущукского отряда во время Русско-турецкой войны, и частично о вступлении Александра III на престол. В настоящее время часть труда Татищева о детстве и юности Александра III опубликована. Все остальные подготовительные и черновые материалы хранятся в фонде рода Татищевых в РГИА (Ф. 878) и насчитывают 22 единицы хранения. В ГА РФ в коллекции рукописей Царскосельского дворца имеется отпечатанная типографским способом глава о восшествии Александра III на престол, представленная автором на прочтение Николаю II, а также машинописный план  книги Татищева.
  Любопытным сборником документов  представляется сборник «Собственоручные высочайшие резолюции и словесные высочайшее повеления в Бозе почившего императора Александра III по всеподданнейшим докладам», позволяющие судить о стиле работы и принятия решений императором.
    В советской историографии  оценка  деятельности императора Александра III была возможна только в уничижительном или саркастическом тоне. Характерна работа Н.Н. Фирсова. Личная характеристика и психологический портрет императора дается по его неизданным дневникам и  личным бумагам Александра III. Работа скорее иллюстрирует заведомо сложившее у историка упрощённое представление об Александре III, как о «медведе», большом, неповоротливом гиганте, слаборазвитом, недалёком в своих душевных запросах человеке, оказавшемся на русском престоле. Еще более шулеровский стиль отличал писателя Г. Чулкова, который в своих «психологических портретах», обличал Александра III, в том, что он только и делал, что «ел редьку, пил водку, поощрял художественную «утварь» со знаменитыми «петушками» и, не умея грамотно писать по-русски, думал, что он выразитель и хранитель русского духа..».
    Однако вскоре появляется первая значительная публикация эпистолярного наследия Александра III -  его переписки с К.П. Победоносцевым, которая позволяет более объективно судить как о личности императора, так и о его личных качествах. Однако предметом исследования была лишь некоторая часть переписки цесаревича, хотя и весьма значительная. Из-за этого личность наследника затушёвывается, упрощается, а фигура Победоносцева вследствие характера переписки выглядит чересчур крупно.
    Изучение личности и деятельности Александра Александровича продолжилось в субъективно-пристрастных исследованиях П.А. Зайончковского, созданных в типично советской историографической традиции. Характерно, что даже в третьем издании  Большой Советской энциклопедии   Александр III  характеризуется как: «Ограниченный, грубый и невежественный» государственный деятель. Этот шаблон, тиражированный малограмотными историческими мистификаторами типа   В. Пикуля, на долгие годы определил шаржированный портрет одного из выдающихся отечественных государственных деятелей.
    Тем не менее, в ряде исследований, посвященных эпохе Александра III прослеживаются объективная, правдивая информация. К таким работам можно отнести  исследования А.З. Манфреда, В.Е. Твардовской. После перестройки интерес к личности тринадцатого императора значительно вырос. В ряде работ роль Александра III в вопросах внутренней и внешней политики, а также деятельность окружения  рассматривается подробнее и объективнее (В.Волков, Л. Бескровный, В.Л. Степанов, И.Зимин, сборник В.Г. Чернуха).
     В  последнее время появилось несколько биографических работ об императоре Александре III, в которых используется неопубликованные ранее материалы.  Среди подобных работ можно назвать книги Е.П. Толмачева,  О.И. Барковец и А.Н. Крылова-Толстиковича, Ю. В. Кудрина, А.Н. Боханов. Любопытным представляется сборник «Александр III: pro et conta».




Глава 1


     Беспокойно начиналось хмурое февральское утро в апартаментах наследника русского престола великого князя Александра Николаевича. Еще ночью у его жены Марии Александровны начались предвестники родовых мук. Прибывшие доктора не скрывали своей озабоченности. Хотя это были уже третьи роды, тревога врачей казалась вполне объяснимой: великая княгиня с детства не отличалась отменным здоровьем, а петербургский климат, частые роды и тонкая конституция сильно ослабили молодую женщину, тяжело переносившую беременность.
Время тянулось мучительно медленно. Роды принимали лейб-акушер Василий Богданович Шольц и главная акушерка Воспитательного дома Анна Чайковская, широкоплечая, могучая дама, с помеченным оспой лицом. Насупленные густые брови, резкие манеры, строгий голос производили при  знакомстве устрашающее впечатление. После первой  встречи с ней великая княгиня пошутила: «Бедное дитя! Как только оно появится на свет, так тотчас должно испугаться – так ужасно выглядит эта женщина».
Прошло несколько тревожных часов. Только в три часа пополудни 26 февраля 1845 года,  в кабинет наследника вошел доктор Шольц и поздравил великого князя с рождением сына – великого князя Александр Александрович Романов.
Вскоре  301 артиллерийский залп  с  Петропавловской крепости известил столичных обитателей  о прибавлении в царском семействе.
Николай I, узнав о рождении внука, подписал манифест: «Божиею милостью  Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский и проч. проч. проч. объявляем всем верным Нашим подданным. В 26-й день сего Февраля, любезная Наша невестка Цесаревна и Великая Княгиня Мария Александровна, супруга любезного Нашего Сына Наследника Цесаревича, разрешилась от бремени рождением Нам внука, и Их Императорского Высочества Сына, нареченного Александром. Таковое Императорского Нашего дома приращение приемля новым ознаменованием благодати Божией, в утешение Нам ниспосланной, Мы вполне удостоверены, что все верноподданные Наши вознесут с Нами к Всевышнему теплые молитвы о благополучном возрасте и преуспевании новорожденного. Повелеваем писать и именовать во всех делах, где приличествует, сего любезного Нам Внука Новорожденного Великого Князя – Его Императорским Высочеством.
Дан в С.-Петербурге в 26 день сего Февраля в лето от Р. Х. тысяча восемьсот сорок пятое, царствования же Нашего в двадцатое».
Для императора Николая Павловича рождение второго внука стало первым радостным событием после сразу двух тяжелых утрат в царской семье. Летом 1844 года умерла от чахотки любимая младшая дочь великая княжна Александра Николаевна, незадолго до своей неожиданной кончины вышедшая замуж за герцога Фридриха Гессен-Кассельского. А за месяц до рождения внука 16 января 1845 года, после тяжелых родов умерла племянница императора, старшая дочь великого князя Михаила Павловича, герцогиня Елизавета Михайловна Нассауская. При дворе еще носили траур, но, по случаю рождения сына у наследника престола, Николай повелел отменить его.
Сохранился любопытный исторический анекдот о происшествии, случившемся во время прогулки императора в день рождения внука. Приятные чувства переполняли душу царя. Он почувствовал необходимость сделать что-нибудь значимое, о чем будут говорить в салонах. Николай оглянулся – свита следовала за ним на почтительном расстоянии – и подозвал адъютанта и, указав ему на идущую с караула роту Астраханского карабинерского полка, потребовал к себе ротного. Оробевшего от неожиданности офицера император милостиво похлопал по плечу и распорядился немедленно доложить командиру полка, что отныне новорожденный царский внук становится шефом Астраханского полка (Шевелев 1905. С. 9).
Император также повелел зачислить Александра в списки гвардейских Павловского, Преображенского и Гусарского полков. По этому случаю всем нижним чинам, служивших в них, было пожаловано по 25 копеек и по чарке вина, а офицерам Астраханского полка жалованы золотые петлицы на воротник и обшлага мундира. Все расходы взял на себя отец мальчика – цесаревич Александр Николаевич (Великий князь Александр Александрович. С. 36). Так началась служба России великого князя Александра Александровича Романова...
 «Новый Александр, – писал поэт П. А. Плетнев своему собрату по перу В. А. Жуковскому, – должен внести с собой в семью наследника все радости, какие соименный ему император некогда внес в сердце Екатерины. Нам не увидеть этого будущего, которое так таинственно и значительно. Чем некогда сделается Россия? А к ее бытию много, много судеб приобщено Провидением» (Шевелев 1897. Т. 1. С. 80, 81).
На следующий день после появления на свет великого князя Александра в Большой церкви Зимнего дворца в присутствии императора Николая I, императрицы Александры Федоровны и всех членов императорской фамилии был отслужен благодарственный молебен. В Первопрестольной царский манифест о рождении Александра Александровича прочитал с амвона Успенского собора митрополит Филарет (Дроздов). По распоряжению знаменитого иерарха, в ознаменование «объявления цесаревича» весь день с колокольни Ивана Великого и всех сорока сороков московских храмов раздавался праздничный перезвон колоколов (Великий князь Александр Александрович. С. 32).
По давнему обычаю, принятому в царской семье, родители новорожденного сделали щедрые подарки придворным и передали в распоряжение петербургского и московского генерал-губернаторов по три тысячи рублей на «вспомоществование беднейшим жителям обеих столиц и на выкуп из городских тюрем тех из заключенных в них за долги, которые окажутся наиболее того достойными» (Там же. С. 36).
Александр был уже третьим ребенком в семье цесаревича. До него в 1842 году родилась дочь Александра, а в сентябре 1843 года – сын Николай, или как его звали дома – Никса, первый прямой наследник престола после отца.
Но девочке суждено было прожить всего семь лет. И хотя к тому времени в семье родилось четыре сына, а смерть детей в ту эпоху была обычным явлением, потеря дочери стала трагедией для матери. Мария писала: «Отныне наше счастье уже не будет полным, но оно всегда будет тем, чем должно быть счастье на земле: к нему всегда будет примешиваться чувство сожаления, но вместе с тем и надежда, что Господь по милосердию своему приведет нас туда, куда раньше нас последовал наш ангел, и эта мысль усладит нашу кончину...» (ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 113. С. 161).
13 марта 1845 года в Большой церкви Зимнего дворца состоялось крещение новорожденного. К половине одиннадцатого к дворцу стали съезжаться «дамы в русском платье и кавалеры в парадных мундирах». На обряде присутствовали родители, Николай I с императрицей Александрой Федоровной, великие князья Константин Николаевич, Николай Николаевич, Михаил Николаевич, Михаил Павлович и их супруги, великая княжна Ольга Николаевна, герцог Максимилиан Лейхтенбергский, принц Петр Ольденбургский, принц Александр Гессенский; а также члены Государственного совета, министры, послы, генералы штаба и обер-офицеры гвардии, армии и флота.
Таинство священного крещения совершал митрополит Новгородский и Санкт-петербургский Антоний. Новорожденного на подушке несла статс-дама графиня М. Д. Нессельроде. По бокам от нее, поддерживая покрывало, шли генерал-фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский и статс-секретарь граф К. В. Нессельроде. После крещения канцлер капитула имперских орденов на золотом блюде поднес знаки ордена святого Андрея Первозванного, которые Николай I лично возложил на внука. Затем «для особ первых трех классов был обеденный стол, а вечером город был иллюминирован» (С.-Петербургские ведомости. 1845. № 60).
В августейшей семье, было принято награждать детей  различными прозвищами,   так,  старшего сына наследника престола звали Никса, Александр с детства получил имя Мака, его младшего  брата Владимира звали Куксой. В. И. Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» объясняет происхождение  этого непонятного прозвища: «кулак, сложенные персты; тычёк, удар кулаком»,  а кукситься – значит тереть глаза кулаком, плакать. Последнее и определило семейное прозвище маленького великого князя. Четвертый сын Алексей получил прозвище Сейчик, а маленькую великую княжну у Марию, будущую герогиню Эдинбургскую и родители и братья называли  – Уткой.
                ***
    Родители новорожденного были еще молоды. Отец – великий князь, цесаревич Александр Николаевич был хорош собой. На загорелом лице цесаревича выделялись выразительные романовские светло-голубые глаза. Решительный, твердый подбородок с едва заметной ямкой, выдавал мужественного и смелого человека, не привыкшего прятаться от опасности. Великий князь пользовался большой популярностью в русском обществе, которое хотело видеть в наследнике престола не только будущего самодержавного повелителя, но и любезного, вполне светского человека.
Высокого роста, с манерами, исполненными царственной простоты и благородства, Александр неизменно оказался в центре внимания любого общества.  Маркиз де Кюстин, впервые увидавший цесаревича, был поражен его красотой и достоинством: «Выражение его взгляда – доброта. Это в полном смысле слова – государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека превосходно воспитанного. Все движения его полны грации. Он прекраснейший образец государя из всех когда-либо мною виденных» (РБС. Т. 1. С. 434).
 Похожим образом отзывались об Александре Николаевиче и многие другие высокопоставленные особы, впервые увидевшие его. С известной долей самодовольства В. А. Жуковский описал императрице впечатление, произведенное наследником на европейскую элиту во время его зарубежного турне: «Везде поняли его чистоту духовную, его прямой высокий характер; везде его милая наружность, так согласная с его нравственностью, пробудила живое симпатичное чувство, и все, что я слышал о нем в разных местах от многих, было мне по сердцу, ибо я слышал не фразы приветствия, а именно то, что соответствовало внутреннему убеждению…». (Там же. С. 435).
Фрейлина А. Ф. Тютчева, в силу разных причин не симпатизировавшая Александру, была вынуждена признать: «Его основной дар – было сердце, доброе, горячее, человеколюбивое сердце, которое естественно влекло его ко всему щедрому и великодушному и одно побуждало его ко всему, что его царствование создало великого…» (Тютчева. С. 31).
Как-то, по заданию воспитателей, будучи еще ребенком, Александр нарисовал герб и девиз, которые он хотел бы иметь. К удивлению взрослых, привычных символов самодержавной власти в детском рисунке не оказалось. Вместо императорских орлов, державных грифонов, корон и прочей геральдической атрибутики, мальчик старательно изобразил скалу в бушующем море, муравья и якорь. В девизе раскрывался смысл незатейливых символов: «Постоянство, деятельность, надежда» (РБС. Т. 1. С. 409).
Юношеский романтизм наследника престола во многом определили хорошо усвоенные уроки, полученные им от воспитателя – поэта Василия Андреевича Жуковского. Не будучи профессиональным педагогом,  Жуковский обладал качествами, способными восполнить недостаток педагогического опыта – он был не только тонкий  знаток человеческой натуры, но и очень добрым и чутким человеком.  Своей главнейшей целью  Жуковский считал воспитать  в Александре уважение к человеческому достоинству, личности – задача непростая и крайне ответственная, даже когда речь идет о воспитании обычного гражданина. Поэт же воспитывал будущего императора. «Уважай закон, – писал он, – и научи уважать его своим примером: закон, пренебрегаемый царем, не будет храним и народом… Люби и распространяй просвещение: оно – славнейшая подпора благонравной власти; народ без просвещения есть народ без достоинства… Люби свободу, то есть правосудие, ибо в нем и милосердие царей и свобода народов… Окружай себя достойными тебя помощниками: слепое самолюбие царя… предает его на жертву корыстолюбивым рабам…» (Татищев С.С. Т. 1. С. 124).
Николай I внимательно следил за подготовкой сына к будущему «царственному ремеслу», постоянно привлекая его к государственной деятельности, доверяя выполнение различных миссий и ответственных заданий – великий князь и наследник престола должен был в полной мере ощутить на своих плечах всю тяжесть нелегкого бремени власти. Он обязан был быть одновременно политиком, дипломатом, военачальником. Строгий и взыскательный к подчиненным император  Николай I требовал  самого тщательного исполнения поручений и от собственного сына. Случалось   Александр испытывал робость,  докладывая отцу о  результатах своих  занятиях, но императорские благодарственные рескрипты и манифесты воспитателям и педагогам свидетельствовали, что Николай I  был доволен  старшим сыном. 
Из всех российских императоров XIX  столетия цесаревич Александр Николаевич получил наиболее серьезное общее образование и всестороннюю подготовку к своему будущему высокому предназначению. Так, несмотря на выдающиеся дипломатические и государственные способности, император Александр I  вскоре после очень ранней женитьбы  в шестнадцать лет прекратил  заниматься науками.  Николай I  и  Александр III, имевшие старших братьев, не готовились к управлению огромной империей - их ожидала  военная карьера, и потому в учебе основное внимание уделялось именно военным дисциплинам. Только последний русский император Николай II, подобно своему деду, получил превосходное  военное и университетское образование.   
  ***
Жена Александра Николаевича великая княгиня Мария Александровна, урожденная принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-Софья-Мария Гессен-Дармштадтская, была на шесть лет моложе мужа. Она родилась 1 июля 1824 года в семье герцога Людвига II Гессен-Дармштадтского и герцогини  Вильгельмины.   
Знакомство немецкой принцессы и наследника  русского престола произошло весной 1839 года, когда великий князь совершал большое турне по европейским дворам. Отправляя сына в путешествие, Николай I хотел ближе познакомить наследника с европейскими дворами, дать будущему монарху возможность набраться столь необходимого в будущем дипломатического опыта. Стокгольм, Франкфурт, Мюнхен, Берлин, Верона, Рим, Вена, а дальше -  Карлсруэ, Гаага, Лондон - маршрут, составленный Николаем I для цесаревича, проходил почти по всей Западной  Европе, но именно в Дармштадте, Александр встретил свою будущую супругу.
 «У нее изящная фигура и очень благородные манеры, - писал из Дармштадта в Петербург граф Алексей Федорович Орлов,  сопровождавший цесаревича.  -  Лицо, не будучи, безусловно, красивым, привлекательное и очень умное; она прекрасно воспитана, и разговор ее умен и остроумен. Одним словом, все, что мне удалось узнать про нее, говорит в ее пользу. По неисповедимым судьбам я был почти единственным свидетелем первого свидания. Впечатление было сильное и очень серьезное, потому что с тех пор он вне себя от радости и настаивает, что она вполне для него подходит и понравится всей семье...  Молодая принцесса будет конфирмована только в сентябре этого года, и я не сомневаюсь, что родные ее будут согласны на все условия, которые Вы признаете необходимыми: оказанный нам прием может служить тому доказательством...» ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 113. С. 12–14).
Несмотря на все тяготы весенней распутицы, секретарь русского посольства во Франкфурте И. И. Маркелов за девять дней добрался до Петербурга и в семь часов утра 25 марта был принят Николаем I в кабинете Аничкова дворца. «Вы приносите добрую весть, – милостиво сказал император, – а так как сегодня Благовещение, то я вижу в этом хорошее предзнаменование» (Александр Второй. С. 84).
 Но о браке и даже о помолвке пока не могло еще быть речи - принцесса была слишком молода: в ту пору ей не исполнилось и пятнадцати лет. Только через год после знакомства,  4 апреля 1840 состоялась помолвка цесаревича принцессой Марией.
       ***
В августе 1840 года принцесса Мари выехала в Россию. «Сентября 7-го 1840 года был торжественный въезд высоконареченной невесты в столицу, - вспоминала камер-юнгфера А. И. Яковлева. - Погода была превосходная; царская фамилия выехала из Царского Села в экипажах, остановилась в загородном путевом дворце Четыре Рогатки; тут был завтрак и небольшой отдых, после которого императрица, великие княжны и принцесса разместились в золоченые кареты, и торжественный поезд двинулся шагом к столице. Когда подъехали к Зимнему дворцу, то кареты не остановились у наружного подъезда, как обыкновенно, но въехали в большие ворота, которые против Александровской колонны, и, проехав весь двор, остановились у парадного крыльца, где их встретил государь, цесаревич и все придворные чины. Царская фамилия в сопровождении всего двора двинулась в церковь, где и был отслужен молебен»  (Александр Второй. С. 87).
Будущая жена наследника русского престола могла быть только православной. С переходом в православие принцесса стала именоваться великой княжной Марией Александровной. По распоряжению императрицы Александры Федоровны фрейлины обязаны были общаться с принцессой только на русском языке, которому ее учил Василий Андреевич Жуковский. Поэт не только помог Мари правильно говорить и писать по-русски, но и расположил сердце немецкой принцессы к России, внушил любовь и сочувствие к ее народу, традициям, истории.
Дни, заполненные занятиями, развлечениями, балами, пролетали незаметно. Совсем непросто оказалось принцессе из маленького Дармштадта привыкнуть к пышному церемониалу русского двора. Не обходилось и без досадных промахов. Императрица могла утром зайти в покои великой княжны и, заглянув за ширму, сделать колкий выговор дежурной фрейлине. Немецкие придворные дамы, прибывшие вместе с Марией, были поражены русским педантизмом. Сама принцесса, по словам фрейлины Анны Федоровны Тютчевой, «была более испугана, чем ослеплена, когда внезапно была перенесена ко двору, самому пышному, самому блестящему и самому светскому из всех европейских дворов, и в семью, все члены которой старались наперерыв друг перед другом оказать самый горячий прием молодой иностранке, предназначенной занять среди них такое высокое положение. Она мне говорила, что много раз после долгих усилий преодолеть застенчивость и смущение она ночью в уединении своей спальни предавалась слезам и долго сдерживаемым рыданиям» (Тютчева. С. 26).
 Свадьба состоялась 16 апреля 1841 года, накануне дня рождения Александра Николаевича. Венчальный обряд в Большой дворцовой церкви совершал протопресвитер Николай Музовский. После венчания Николай I с молодыми появился на балконе дворца перед толпой столичных жителей. Император и цесаревич были в казачьих мундирах. Затем последовал парадный обед на 750 персон, а вечером был дан большой бал.
Мария была не первой дармштадтской принцессой,  ставшей русской великой княгиней. В 1773 году принцесса Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадтская  была повенчана с наследником престола великим князем Павлом Петровичем, будущим императором Павлом I. После принятия православия невеста стала именоваться великой княгиней Натальей Алексеевной. Однако стать императрицей великой княгине  не довелось – она умерла  15 апреля 1776 года, после  тяжелых родовых мук, так и не разрешившись от бремени.

***
Скромность, выдержка, такт снискали Марии популярность в столичных кругах. Но подлинный смысл существования для нее заключался в уютном мирке детской, вдали от шума и суеты дворцовой жизни. Положение супруги наследника престола обязывало ее присутствовать на бесконечных официальных церемониях, и она без сетований соблюдала правила игры, хотя рассеянный вид выдавал внимательному наблюдателю утомление и скуку. Фрейлина Анна Тютчева, ставшая близким другом Марии Александровны, вспоминала: «Когда я впервые увидала великую княгиню, ей было всего 28 лет. Тем не менее, она выглядела очень молодой. Она всю жизнь сохранила эту молодую наружность, так что в 40 лет ее можно было принять за женщину лет тридцати. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатления замужней женщины; но она была необычайно изящна тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движении и позе, благодаря чему во всем ее существе чувствуется неуловимая прелесть и как бы проблеск души сквозь оболочку тела. Ни в ком никогда не наблюдала я в большей мере, чем в цесаревне, это одухотворенное и целомудренное изящество идеальной отвлеченности. Черты ее не были правильны. Прекрасны были ее чудные волосы, ее нежный цвет лица, ее большие голубые глаза, смотревшие кротко и проникновенно... Рот был тонкий, со сжатыми губами, свидетельствующими о сдержанности, без малейших признаков способности к воодушевлению или порывам, а едва заметная ироничная улыбка представляла странный контраст к выражению ее глаз.
Я настаиваю на всех этих подробностях потому, что я редко видела человека, лицо и наружность которого лучше выражали оттенки и контрасты его внутреннего чрезвычайно сложного „я“. Мне бы хотелось суметь изобразить эту натуру, как я ее понимаю, со всеми теми качествами и недостатками, которые составляли ее прелесть и в то же время определяли ее слабость. Это прежде всего была душа чрезвычайно искренняя и глубоко религиозная, но эта душа, как и ее телесная оболочка, казалось, вышла из рамки средневековой картинки. Религия различно отражается на душе человека: для одних она – борьба, активность, милосердие, отзывчивость, для других – безмолвие, созерцание, сосредоточенность, самоистязание. Первым – место на поприще жизни, вторым – в монастыре. Душа великой княгини была из тех, которые принадлежат монастырю. Ее хорошо можно было представить под монашеским покрывалом, коленопреклоненной под сенью высоких готических сводов, объятую безмолвием, изнуренную постом, долгими созерцательными бдениями и продолжительными церковными службами, пышною торжественностью которых она бы с любовью руководила. Вот подходящая обстановка для этой души, чистой, сосредоточенной, неизменно устремленной ко всему божественному и священному, но не умевшей проявить себя с той горячей и живой отзывчивостью, которая сама и дает и получает от соприкосновения с людьми. <...>  Она была нежно привязана к мужу и детям и добросовестно исполняла обязанности, которые налагали на нее семья и ее высокий сан; она, по крайней мере, всеми силами старалась их исполнять, но в самом этом усилии чувствовалось отсутствие непосредственности в этих отношениях; она искала и находила власяницу там, где характер более открытый нашел бы удовлетворение интимных стремлений и применение природных способностей...
Ум цесаревны был подобен ее душе: тонкий, изящный, проницательный, очень ироничный, но лишенный горячности, широты и инициативы» (Тютчева. С. 26–28).
Длинный фрагмент из воспоминаний А. Ф. Тютчевой приведен не случайно. Может быть, какие-то акценты, прозвучавшие в характеристике молодой великой княгини, излишне пристрастны, но в целом, внутренний мир и характер этой незаурядной женщины передан в мемуарах фрейлины объективно и достоверно.
Мария Александровна сумела на долгие годы стать абсолютным духовным авторитетом для своих детей, воспитав их в той системе  нравственных ценностей, которые исповедовала сама.
Много лет спустя ее взрослый сын Александр, уже став императором, вспоминая детские годы, писал о матери: «Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно нашей дорогой, милой Мама. Никто из гувернеров не имел на меня никакого влияния, никого из них я не любил (кроме Б. А. Перовского, да и то позже), ничего они не могли передать мне, я их не слушал и на них не обращал решительно никакого внимания, они для меня были просто пешки. Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говенью; своим примером и глубокою христианскою верою приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама ее понимала. Благодаря Мама мы все братья и Мари сделались и остались истинными христианами, и полюбили и веру, и церковь. Сколько было разговоров самых разнообразных, задушевных; всегда Мама выслушивала спокойно, давала время все высказать и всегда находила, что ответить, успокоить и побранить, одобрить и всегда с возвышенной христианской точки зрения...
Кроме Мама, один во всю жизнь оставил мне дорогое незабываемое воспоминание и тоже имел влияние на мою жизнь и характер, это дорогой брат и друг Никса, все остальное только мелькало перед моими глазами и умом, и ничего меня не останавливало обратить на них внимание. Папа мы очень любили и уважали, но он по роду своих занятий и заваленный работой не мог нами столько заниматься, как милая, дорогая Мама.
Еще раз повторю – всем, всем я обязан Мама – и моим характером и тем, что есть!» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 709.Л. 15).
                ***
С момента рождения великий князь Александр Александрович стал после отца и старшего брата Николая третьим претендентом на императорскую корону. Вполне естественно, что основное внимание в семье уделялось образованию старшего сына Николая – Никсы. Второй же сын наследника престола – фигура не самая заметная в сложной иерархической системе русской абсолютной монархии – слишком уж призрачны его шансы на скипетр и державу.
Чертами лица – вздернутым кверху носом, большими круглыми глазами – мальчик напоминал своего прадеда императора Павла I, что очень импонировало Николаю Павловичу. Но в отличие от невысокого и хрупкого Павла, Саша, как звала мальчика мать, с раннего детства отличался необыкновенно крепким физическим сложением (Великий князь Александр Александрович. С. 38).
Александр рос озорным и непоседливым ребенком. В своем письме брату принцу Карлу от 24 января 1849 года Мария Александровна писала: «Сашка с каждым днем все резвее, он точно начинен весь шалостями и на лице у него так и нарисовано выражение шаловливости» (ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 133. С. 263 об.).
В кормилицы мальчику была определена молодая и крепкая крестьянка из села Пулково Царскосельского уезда Екатерина Лужникова; за успешное исполнение своих обязанностей ей была назначена пожизненная ежегодная пенсия в сто рублей, сверх которой по праздникам, от имени ее «молочного» сына, ей преподносились щедрые подарки. Кроме кормилицы за Александром ухаживали три английские няни – Мария Юз, Томасина Ишервуд и Екатерина Стуттон  (Великий князь Александр Александрович. С. 36).
Спустя два года после рождения Александра, 10 апреля 1847 года, в семье наследника престола родился сын, названный  Владимиром, затем на свет появились  еще три сына – Алексей,  Сергей и  Павел.

           ***
Пятидесятые годы стали временем социальных и экономических потрясений для Российской империи. Крымская война была бездарно проиграна. Воровство, коррупция на всех уровнях административной и судейской власти подрывали государство изнутри. 18 февраля 1855 года в Зимнем дворце на своей походной кровати, накрытый офицерской шинелью, скончался одиннадцатый русский император. Последние слова умирающего Николая I, обращенные к сыну, стали горьким признанием: «Сдаю тебе команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал. Оставляю тебе много трудов и забот. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России я вас более всего люблю» (Татищев. Т. 1. С. 153).
Действительно, Александру II досталось тяжелое наследство. Вступая на престол, он дал многообещающий обет – всегда иметь единой целью благоденствие Отечества: «При помощи Небесного Промысла, всегда благодеющего России, да утверждается и совершенствуется ее внутреннее благоустройство, правда и милость да царствует в судах ее; да развивается повсюду и с новой силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый, под сенью законов, для всех равно справедливых, всем покровительствующих, да наслаждается в мире плодами трудов невинных...» (Там же С. 225).
В память об умершем деде Николай, Александр и Владимир получили на эполеты вензель Николая I – знак того, что они получили первый офицерский чин в его царствование. Фрейлина А. Ф. Тютчева в письме мадемуазель Гранси, воспитательнице императрицы Марии Александровны, сообщала в эти дни: «Из-за похорон у великих князей были отменены уроки. Когда после этого Бажанов впервые пришел к ним на первый урок, он побеседовал с великими князьями о том, что произошло, и спросил, какие мысли и чувства вызвало у них это событие. Великий князь Александр ответил: „Оно научило меня пятой заповеди“. (Должна напомнить, что у нас „Возлюби отца своего“ – пятая заповедь, а не четвертая.) Не правда ли, замечательный ответ!», – писала Тютчева в своем письме от 19 марта 1855 года (Письма А. Ф. Тютчевой к m-lle Гранси // Николай I. С. 550).
После смерти Николая I и воцарения Александра II титул цесаревича перешел к его первенцу – великому князю Николаю Александровичу. Александр и младшие братья должны были стать надежной опорой престолу, ближайшими помощниками отцу и старшему брату. Этой задаче и было подчинено воспитание великих князей.
*** 
Осенью 1848 года к сыновьям цесаревича был определен в «комнаты» унтер-офицер лейб-гвардии Семеновского полка Тимофей Хренов. Он должен был учить мальчиков маршировке, ружейным приемам и иным воинским экзерцициям, столь любимым русскими императорами. Со временем дети искренне полюбили своего воинственного «дядьку», и он стал непременным участником их игр и прогулок в Царском Селе и Петергофе.
Но, конечно, никакой дядька-камердинер не мог заменить настоящего воспитателя. По воле императора Николая I, совпавшей с желанием отца детей, таким воспитателем должен был быть только военный человек. Выбор пал на сорокавосьмилетнего генерал-майора Николая Васильевича Зиновьева, происходившего из старинной дворянской фамилии, обладавшей солидным состоянием. Семнадцати лет Николай Зиновьев поступил юнкером в лейб-гвардии Измайловский полк, участвовал в войне с турками в 1828 году, где отличился при штурме Варны.  Затем командовал в родном полку батальоном, несколько лет служил адъютантом у герцога Максимилиана Лейхтенбергского и, наконец, был назначен директором привилегированного Пажеского корпуса, готовящего офицеров для гвардейских частей. Зиновьев показал себя на ниве воспитания подрастающего поколения так же хорошо, как и в строевой службе. Николай I знал и высоко ценил генерала.
Однако когда цесаревич обратился к нему с предложением стать воспитателем своих сыновей, Зиновьев высказал сомнения и просил некоторое время для окончательного ответа. Спустя несколько дней он прислал письмо великому князю Александру Николаевичу. «В прошлый раз, – писал Н. В. Зиновьев, – я так мало был приготовлен к сделанному мне Вашим Императорским Высочеством предложению, что испытывал некоторое смущение и затруднение, которые, конечно, не укрылись от вашего взора. Они уже сказали Вашему Высочеству то, что я долгом считаю повторить здесь ныне, а именно, в какой степени я считаю себя неспособным к исполнению почетной должности, которую вы желаете мне предоставить. Вам угодно было сказать мне, что я пользуюсь репутацией добросовестного и честного, и я счастлив этим потому, что сознаю, что заслужил ее. Но достаточно ли этих двух качеств, на которых основана моя репутация, чтобы сделать из меня хорошего воспитателя, и могут ли добрые намерения заменить дарования? Я вынужден признаться Вашему Высочеству, что собственное мое воспитание слишком неполно для того, чтобы я дерзнул взять на себя руководство воспитанием августейших ваших детей. Кроме того, у меня мнительный нрав. Достаточно бывает безделицы, чтобы смутить меня и обезоружить. Прибавьте к этим недостаткам характера и воспитания довольно плохое здоровье и Ваше Высочество сами решите, могу ли я вам быть пригоден?
Если же, однако, несмотря на все, что я вам только что высказал, вы останетесь при первоначальном вашем намерении, то я готов повиноваться не из-за своекорыстных и честолюбивых побуждений, потому что я совсем не честолюбив и доволен нынешним своим положением, а во имя чувства признательности за благорасположение, которым вы всегда меня удостаивали, и страха не исполнить воли Бога, который путями, каких я не искал и даже не мог предвидеть, привел меня к положению, в коем я ныне нахожусь, повелевает мне трудиться более чем я, может быть, сам бы желал, и часто прибегает к орудию недостойному для совершения великих дел» (Великий князь Александр Александрович. С. 48, 49).
Вместо цесаревича генералу ответил дед  – император Николай Павлович: «Я этих возражений ожидал от тебя. Они меня еще более убедили, что я не ошибся, указав на тебя как на вполне достойного того высокого призвания, к которому мы избрали тебя» (Там же. С. 49). Таким образом, вопрос с основным воспитателем был решен, и 17 апреля 1849 года генерал Зиновьев был назначен состоять при великих князьях Николае, Александре и Владимире Александровичах.
В непростом деле воспитания царских внуков, а значит, и будущих императоров, помогать Зиновьеву должен был полковник Григорий Федорович Гогель. В отличие от Н. В. Зиновьева, он был сыном небогатых родителей, и только протекция дяди помогла ему попасть в Пажеский корпус. В 1827 году Г. Ф. Гогель был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Волынский полк. Он участвовал в подавлении польского восстания 1831 года, и за храбрость, проявленную при взятии Варшавы получил орден святого Владимира 4-й степени с бантом. В январе 1835 года Гогель был произведен в штабс-капитаны, но неожиданное происшествие чуть не поставило точку в его дальнейшей карьере. За участие в дуэли с подполковником Шароном Гогель три месяца просидел на гауптвахте, а затем был переведен в армейский Низовский егерский полк, где проявил себя дисциплинированным и исполнительным офицером. Он был прощен императором и возвращен в гвардию, а в 1843 году Гогеля назначили помощником директора Института Корпуса путей сообщений. Великий князь Михаил Павлович аттестовал Г. Ф. Гогеля императору Николаю I как примерного военного педагога. По оценке историка С. С. Татищева, «то, что было в нем сурового и даже отчасти грубоватого, смягчалось и искупалось в Гогеле неусыпной заботливостью о вверенных его попечению великих князьях, за которыми он ходил как дядька, смотрел за их гардеробом и туалетом и готовил к смотрам и парадам, исподволь приучая их к требованиям строгой военной дисциплины» (Там же. С. 52). Именно этим аспектам воспитательного процесса и уделялось наибольшее внимание. Строгость, исполнительность, почти военная дисциплина лежали в основе всей тогдашней педагогики.
Вечный диссидент А. И. Герцен возмущался подобной системой воспитания великих князей. В письме, опубликованном в «Колоколе» на имя императрицы Марии Александровны, он писал: «По несчастью, очень многое в судьбах самодержавных монархий зависит от личности царя… Вы можете увеличить счастливые шансы – в пользу ближайшего будущего России… Вы сделали опыт спасти вашего сына, будущего царя, от худшего воспитания на свете, от воспитания великокняжеского, т. е. солдатского, окруженного военной дисциплиной и немецким клиентизмом…» (Колокол. 1858. 1 ноября Л. 27. С. 217)).
Но призыв из Лондона не был услышан в Петербурге. Александр и его младший брат Владимир только утром и вечером находились на попечении няни-англичанки, которая умывала и одевала мальчиков. На весь оставшийся день они поступали под строгий надзор военных воспитателей, которых называли «гувернерами». Сохранилось расписание дня великих князей в Царском Селе летом 1850 года, из которого видно, как был поставлен воспитательный процесс в ту эпоху.
Дети вставали в семь часов и после молитвы шли здороваться к отцу; потом им разрешалось побегать по аллеям парка, где, встретив деда, совершавшего традиционный утренний моцион, они выстраивались перед ним во фронт и снимали фуражки. В девять просыпалась великая княгиня, и дети бежали поздороваться с матерью. Затем к старшим мальчикам приходил унтер-офицер Хренов, обучавший малышей строевым приемам. После завтрака, под наблюдением Н. В. Зиновьева, великие князья отправлялись учиться стрелять или занимались гимнастикой. Ровно в полдень начинались уроки грамматики инспектрисы  Воспитательного общества Благородных девиц Веры Николаевны Скрипицыной, вдовы ярославского помещика. В два часа следовал обед, после которого дети отправлялись на коляске по окрестностям Царского Села. В четыре часа пили чай, а затем дважды в неделю проходил танцевальный урок, а в остальные дни мальчики катались на лодке или играли в парке. В семь часов дети направлялись к матери на вечерний чай. В восемь часов, приняв благословение от отца и матери, они шли спать. Никто – ни родители, ни воспитатели – не пытались смягчить режим, побаловать детей. Вероятно, такой подход к педагогическому процессу в чем-то был рационален и оправдан в стенах кадетских корпусов, но вряд ли внуки императора могли по достоинству оценить его. Впоследствии великий князь Владимир Александрович, вспоминая о детстве, шутил: «Нам давали бифштексы из мяса королевы Виктории». Он рассказывал, что наследника престола и его братьев кормили мало и «они радехоньки были, когда по праздникам их приглашали к родительскому столу» (Александр Второй. С. 304).
26 февраля 1852 года Александру исполнилось семь лет. Это, по тогдашним понятиям, был важный рубеж, за которым оставалось младенчество. В тот день он был произведен в первый офицерский чин прапорщика и примерил своей первый офицерский мундир Финляндского стрелкового батальона.  Отныне Александр, как великий князь, занял полагающееся ему место в иерархической лестнице, расставившей по старшинству всех членов императорской фамилии. Теперь он был обязан присутствовать на придворных выходах и торжествах и сопровождать императора в свите на военных церемониях.
Была и чисто практическая сторона этой возрастной метаморфозы: отныне мальчик из женских рук нянь переходил к специально назначенному камердинеру. Так же как и его старший брат Николай, Александр теперь умывался и одевался самостоятельно, без помощи прислуги, а вместо детской рубашки он получил военную куртку.
***
В середине XIX столетия вся педагогическая система надежно покоилась на трех китах – строгости в отношение к воспитанникам, пунктуальности исполнения учениками требований учителей и почти военной дисциплины, царившей во всех учебных заведениях. Учебная программа, по которой учили  Александра и Владимира, была составлена по стандартам военно-учебных заведений, что было предопределено семейной  традицией - с малых лет великих князей готовили быть профессиональными военными.
 Даже   подвижные игры царских детей носили милитаризированный характер. В одном из залов Зимнего дворца  был  сооружен деревянный бруствер, обтянутый зеленым сукном и имевший довольно крутые скаты.  По воскресеньям  здесь разыгрывались нешуточные сражения  со  стрельбой  из ружей и пушек, в которых принимали участие дети из окружения царской семь. Участник этих игр, граф С. Д. Шереметев,  вспоминал  детали  детских забав: «... во время так называемого бомбардирования, когда все разделялись на два враждебных лагеря, из которых один занимал деревянное укрепление (сделанное в комнате -  бруствер), другой же осаждал его, т.е. бросал крепкие резиновые мячики (из-за бруствера отвечали тем же, и это было истинное побоище). Тогда только воинственный жар овладевал мною, и я становился на свою позицию. Позиция эта была чрезвычайно выгодна: заслоненный большою деревянною горою, из-за которой меня решительно не было видно, я постоянно был усердным помощником осаждавших. Шары мои хорошо попадали в цель, сам же я находился вне опасности. Вообще, чувство самосохранения уже и тогда было во мне очень развито. Я нисколько не желал, чтобы резиновый шар, сделавшийся от частого употребления подобным камню, попал бы мне в висок или глаз. А между бойцами были такие богатыри, которые с удивительною силою и меткостью приноравливались, как бы кого выбить из строя в истинном смысле слова». (Мемуары графа С. Д. Шереметева. М. 2001. С. 21). Подчас доставалось и  воспитателям: как-то генерал  Г.Ф. Гогель, о чем-то рассуждавший с адъютантом,  был сражен прямым попаданием мяча в живот.
Сыновьям императора с детства предстояло в полной мере прочувствовать все тяготы армейской жизни.  В 1857 году Александр впервые попал в кадетские лагеря, развернутые под Петергофом. Вместе с братьями Николаем и Владимиром он был зачислен в состав стрелковой роты 1-го Сводного батальона. Отныне великие князья в кадетских мундирах по нескольку часов в день обучались строевым приемам. Уже спустя две недели три великих князя после развода частей несколько раз прошли церемониальным маршем перед императором, а затем заступили в караул в Большом Петергофском дворце: Николай и Александр стояли на часах у дверей Картинной залы, а Владимир – у фронта караула.
Александр II присутствовал и на показательных маневрах кадетского корпуса, в ходе которых стрелковая рота великих князей, составлявшая гарнизон осажденной крепости, два раза предпринимала вылазку для уничтожения осадной техники. Братья часто присутствовали на полковых праздниках гвардейских частей. В такие дни мальчикам разрешалось носить офицерские мундиры полков, в которых они были шефами. Во время построения они занимали места в полковом строю по старшинству чинов. Николай носил форму лейб-гвардии Атаманского казачьего полка, Александр – Финляндского стрелкового батальона, а Владимир надевал форму Преображенского полка.
В то же лето в жизни Александра случилось еще одно приятное событие: вместе с братьями Николаем и Владимиром он получил две высокие европейские награды. Прусский король Фридрих Вильгельм IV пожаловал их орденом Черного Орла, а дед с материнской стороны великий герцог Гессен-Дармштадтский прислал им ленты ордена Людвига I.
В письме в Берлин братья благодарили короля «за честь принадлежать к числу кавалеров ордена, знаменитого славными историческими воспоминаниями и  насчитывающего в числе своих членов столько лиц, прославленных в летописях Пруссии и всей Европы» (Великий князь Александр Александрович. С. 133).
В начале лета 1864 года, по распоряжению императора, Александр вместе с младшим братом Владимиром на летние сборы в Красносельский лагерь. «Я очень рад, – писал граф Перовский императору, – что Вашему Величеству угодно было приказать нам быть в нынешнем году в лагере на действительной службе. Тут великие князья будут иметь случай узнать в подробности весь солдатский быт и коротко познакомиться с солдатом, а, познакомившись с ним, полюбить его не понаслышке, а на деле. И как полезно для них испытать на себе всю службу, которую должен нести офицер, и какой прекрасный пример для других, что великие князья исполняют все обязанности службы, которые требуются от прочих. Я только молю Бога, чтобы они здоровы во все время лагеря и довели дело до конца так же хорошо, как они его начали» (Там же. С. 366).
Александр стал командиром стрелковой роты, Владимир назначался командиром 3-го отделения 1-й роты Образцового пехотного батальона. Палатки великих князей стояли среди других офицерских палаток и обстановка в них ничем не отличалась от той, что была у соседей. В первый же день великие князья, одетые в парадную форму, отправились к батальонному командиру полковнику Нодбеку, который, как писал Владимир отцу, «весьма справедливо напомнил нам, что мы должны служить примером всей русской армии… Папа! Я буду стараться все, что меня касается исполнять добросовестно и заслужить тем твою похвалу и похвалу моих начальников» (ГА РФ. Ф. 678. Оп.1. Д. 753. Л. 66).
Строевые занятия подкреплялись солидной теоретической базой. С основами стратегии и тактики великого князя знакомили видные военные ученые, инженеры, топографы. Среди них особым авторитетом пользовался генерал-адъютант Михаил Иванович Драгомиров, известный военный писатель, профессор тактики Николаевской академии Генерального штаба. Его фундаментальный труд «Учебник тактики» несколько десятилетий оставался учебным пособием для русских офицеров. Искусству управлять «богом войны» – артиллерией, Александра обучал профессор А. С. Платов, а курсом фортификации руководил герой обороны Севастополя генерал-адъютант граф Э. И. Тотлебен.
После теоретического курса Александр на практике проверяет полученные знания, командуя сначала отдельными строевыми частями, затем лейб-гвардейским Преображенским полком, 1-й гвардейской пехотной дивизией, гвардейским корпусом и, наконец, войсками гвардии и Петербургского военного округа.
Таким образом, военное образование будущего императора Александра III основывалось не на ефрейторских навыках воинских экзерциций, а на академическом курсе стратегии и тактики, знание которых цесаревич в полной мере проявил во время войны за освобождение Болгарии.
  ***
Конечно, не стоит упрощать исторические реалии, полагая, что в детских комнатах Зимнего дворца или Царского Села царила казарменная муштра и грубость – воспитатели были вежливы и достаточно корректны со своими августейшими воспитанниками, хотя и позволяли себе подчас делать жесткие замечания. Однако ощущение близости к земным небожителям – императорской семье таило иную опасность, рано или поздно это не могло не породить среди воспитателей и педагогов опасных бацилл зависти и конкуренции. Пока круг воспитателей ограничивался достойными Н. В. Зиновьевым, Г. Ф. Гогелем и В. Н. Скрипицыной все шло мирно и покойно. Быстро нашел общий язык с коллегами и профессор кафедры русской словесности и истории в Гельсингфорсском университете Яков Карлович Грот – милый и добрый человек, обладавший, в отличие от военных воспитателей, богатым педагогическим опытом. С 1852 года он начал преподавать старшим мальчикам сразу несколько предметов: русский язык, русскую и всеобщую историю, географию и немецкий язык.
Александр неизменно встречал Грота, бросаясь к нему с распростертыми объятиями, крепко обнимал педагога и весело смеялся, когда тот утверждал, что он когда-нибудь сломает ему шею. Случалось, что мальчик шалил во время урока, прыгал по стульям, прятался под стол, но при этом он всегда был ласков и приветлив с любимым учителем (Великий князь Александр Александрович. С. 88).
Позднее уроки Я. К. Грота стал посещать и Владимир Александрович. Спокойный, мягкий Я. К. Грот быстро завоевал любовь и уважение своих учеников. Сам Я. К. Грот писал о своем непростом поприще: «Важнейшим требованием от всякого воспитывающего казалось мне следующее: „Все, что ни делаешь, делай хорошо и умей отдать себе отчет во всем, что делаешь“. Конечно, при этом должен был выдержать трудную борьбу с наклонностью или, вернее, привычкою августейших детей к отсутствию всякого напряжения или усилия, привычкою, столь естественно развивающейся посреди беспрерывных развлечений, их положения и быта; но трудности не устрашили меня. Зато, могу сказать по совести, терпение мое вознаграждалось утешительными, хотя еще и мало заметными результатами…» (Великий князь Александр Александрович. С. 196).
Занятия занимали  шесть часов в день и состояли из четырех уроков, на приготовление домашних заданий отводилось три часа: один час утром и два вечером. По мере увеличения школьных дисциплин, круг преподавателей увеличивался, хотя далеко не все они оправдывали оказанное им доверие. В 1852 году в помощь Н. В. Зиновьеву и Г. Ф. Гогелю был назначен полковник Генерального штаба Николай Геннадьевич Казнаков, которому С. С. Татищев дает не слишком лестную характеристику: «По нравственному своему складу и умственным качествам он не походил на двух своих сотоварищей. С развитым умом соединял он характер раздражительный и придирчивый и гораздо строже Зиновьева и Гогеля обращался с великими князьями, которые побаивались его и не любили».  Неудивительно, что это накладывало свой отпечаток на отношение великого князя  к занятиям. Нелюбовью у Александра и Владимира пользовались также учителя истории и географии Мюнцлов и Венд, учитель французского языка швейцарец Куриар.
Мария Александровна желала дать детям современное европейское образование и не раз высказывала тревогу за излишнее, по ее мнению, увлечение воинскими предметами. Она настойчиво предлагала разделить учебную и воспитательную программы, включив в изучаемый курс дополнительные общеобразовательные дисциплины. В конце концов, ей удалось добиться своего.
 Генерал Зиновьев остался в звании главного воспитателя, а заведующим учебной частью был назначен выпускник Московского университета, дипломат, генеральный консул в Константинополе, затем  посланник в Штугарде при Вюртембергском  дворе Владимир Павлович Титов. Однако, к сожалению, при обширном образовании, несомненной эрудиции и глубоком уме, В. П. Титов оказался мало подготовленным к педагогической деятельности. Сухой педант, долгие годы живший в Европе, он искренне полагал, что прогресс цивилизации возможен только на Западе, и тщетно пытался сочетать приемы европейских школ с традициями родных кадетских корпусов.
В. П. Титова на посту главного наставника царских детей в мае 1858 года сменил Август Фридрихович Гримм, бывший до этого воспитателем великого князя Константина Николаевича и исполнявший к тому же обязанности чтеца императрицы Александры Федоровны. Именно августейшая бабушка и настояла на кандидатуре Августа Гримма.
Этот выбор оказался еще более серьезной ошибкой, чем назначение В. П. Титова. Глубоко презиравший Россию и русских, Гримм совершенно не годился на роль воспитателя великих князей. Если перед старшим сыном императора цесаревичем Николаем (Никсой), Гримм раболепствовал, желая снискать его благоволение, то его отношение к  младшим братьям Александру и Владимиру было откровенно пренебрежительное. Занятия в рамках гимназического курса (Закон Божий, русский, немецкий и английские языки, всеобщая история, география, естественные науки)  носили формальный характер.  Вели уроки учителя-немцы, на немецком языке, а качество преподавания, по оценке современников, не поднимался выше среднего уровня средней гимназии.  Может быть, именно в этом обстоятельстве коренилась  всегдашняя  антипатия Александра ко всему, связанному с Германией?  Особенно возмущало Александра отсутствие в программе уроков по  русской истории, вместо которой его заставляли  рисовать, учиться играть на фортепьяно и заниматься  танцам.
Даже,  весьма  далекий как от  педагогики, так  и от понимания ситуации  в России, А. И. Герцен писал из Лондона о несостоятельности «бездарного немца»: «Что же знает этот немец о России, что он понимает в ней, что ему за дело до нее?      Он по вольному найму пошел бы точно также учить сына алжирского бея...» (Колокол. 1858. 1 ноября. Л. 27. С. 217).
  Однако, пользуясь поддержкой императрицы Александры Федоровны, ему удалось быстро добиться отставки прежних наставников детей – Зиновьева, Гогеля, Грота и Казнакова.
Великие князья Александр и Владимир с рыданиями прощались с воспитателями, с которыми в прошлом не раз спорили. На вопрос одного из окружающих, почему у мальчиков красные глаза, Александр отвечал: «Николай Васильевич (Зиновьев. – Авт.) нас оставляет. Как же нам не плакать? Ведь мы себя без него не помним!». В этот день оба великих князя отказались от всех прогулок и развлечений (Великий князь Александр Александрович.  С.261).
Впрочем, для Гримма удаление русских воспитателей оказалось Пирровой победой – вскоре он сам был уволен в отставку и уехал в Дрезден. Великий князь Владимир Александрович вспоминал, что «удаление Гримма послужило молодым великим князьям утешением в испытанном ими горе по случаю ухода от них любимых военных воспитателей. Они не скрывали своей радости по поводу того, что избавились, наконец, от ненавистного ментора, не сумевшего снискать ни любви их, ни уважения» (Великий князь Александр Александрович. С. 264).
С декабря 1860 года воспитателем великих князей Александра и Владимира, а также заведующим Конторою августейших детей, становится генерал-майор граф Борис Александрович Перовский, немало сделавший для своих воспитанников. Правда, от генерала Н. В. Зиновьева граф Перовский отличался большей пылкостью характера, что мало соответствует профессии педагога. То, к чему флегматичный Зиновьев относился совершенно спокойно, выводило темпераментного графа из душевного равновесия. Но были в обоих генералах и общие черты характеров – прямота, рыцарская честность, расположение к своим воспитанникам и сердечная доброта – качества, которые невозможно имитировать или изобразить. Не удивительно, что великие князья перенесли на нового воспитателя доверие, которые они питали к Н. В. Зиновьеву. В свою очередь, и Б. А. Перовский привязался к ним всей душой.
Помощниками графа Перовского стали капитан второго ранга Егор Тимофеевич Бок и поручик лейб-гвардии конной артиллерии Николай Павлович Литвинов.
 
***
Учеба Александра началась в восемь лет и продолжалась целых двенадцать. Среди предметов, которым усиленно обучали мальчиков, были математика, география, всеобщая история, отечественная история, Закон Божий, русский язык, иностранные языки (французский, английский, немецкий), чтение, чистописание, естественные науки, рисование, музыка, танцы. Помимо этого, великого князя обучали труду: почти пять лет он постигал секреты «токарного искусства», два года – «столярного». В 1860 году он прошел отдельный курс фотографического мастерства – новшество, пользовавшееся в то время  огромной популярностью. Кроме того, неизменно большое внимание уделялось физическим упражнениям: гимнастике, верховой езде. Александр с братьями с увлечением играли в кегли, городки, потом из Англии пришла мода на крокет. Летом катались на весельной лодке по Царскосельскому озеру.
Особое значение придавалось физическому  развитию подростков. Кроме занятий гимнастикой, где Александр далеко превзошел братьев,  исполняя самые сложные упражнения,  большой  любовью у великих князей пользовались крокет, гребля, конные прогулки и, особенно,  фехтование. «Уроки фехтования вместо одного происходили три раза в неделю, а по мере усовершенствования в этом искусстве великие князья Александр и Владимир с охотою упражнялись в нем, тогда как прежде это было для них чуть не наказанием», – докладывал императору об успехах воспитанников граф Перовский.  (ГА РФ. Ф. 678. Оп.1. Д. 990. Л. 1–2).
Воспитатели регулярно представляли Александру II подробные отчеты о занятиях и поведении его детей. Граф Перовский писал императору в докладной записке о достижениях сыновей: «12 сентября 1861 г. ...Сегодня уроки у Ал<ександра>
Ал<ександровича> шли хорошо. Как приготовления, так и внимание в классах были весьма удовлетворительные, – дай Бог, только чтобы это не было случайностью, но чтобы так продолжалось.
14 сентября 1861 г. Уроки были удовлетворительны, кроме истории, за которую как Ал. Ал. так и Вл<адимир> Ал<ександрович> получили дурные отметки» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 183).
Постепенно граф Перовский начал вносить в ежедневный обиход своих питомцев новшества, стремясь сблизить учеников и педагогов, дать им возможность лучше узнать друг друга. К обеду начали приглашать преподавателей, чтобы сблизить их в неформальной обстановке с воспитанниками. Учитель французского языка Реми даже переехал на лето в Царское Село, чтобы великие князья могли иметь больше языковой практики, разговаривая по-французски во время прогулок и поездок.
Начиная с весны,  каждое воскресенье учитель естественных наук Э. И. Гофман совершал с Александром и Владимиром геологические экскурсии в окрестностях Царского Села. На обрывистых берегах речки Поповки, он показывал им наслоения земной коры, здесь они вместе искали древние окаменелости. Осенью, с переездом в Зимний дворец,  учебные занятия возобновлялись.

   ***
Далеко не всегда Александр находил общий язык со своими учителями. Во многом это объяснялось тем, что лучшие педагогические кадры были задействованы на занятиях в усиленном режиме со старшим сыном Александра II цесаревичем Николаем. Сам Б. А. Перовский был вынужден признать, что нередко причиной достаточно скромных успехов в учении великого князя, служит лень или его нежелание заниматься науками. «Я никак не могу упрекнуть Александра Александровича, – писал Б. А. Перовский императору в Москву, – в том, что до сих пор почитал в нем главным пороком или недостатком: в непреодолимой лени. Напротив, он старается и готовит свои уроки по своему разумению совестливо. Но он не по летам ребенок. Так сегодня не получи он по музыке дурной отметки, я почти не сомневаюсь, что и в последующих за этим классах преподаватели им были бы довольны. Но, заслужив дурную отметку там, где он ожидал лучшего, он расстроен на весь день, и последующие уроки, даже те, которые (мне самому известно) были приготовлены очень порядочно, выходят от его малодушия дурными… Александр Александрович чувствителен как нельзя более к ласковому слову или к выговору, когда он этого заслуживает…» (Великий князь Александр Александрович. С. 277).
К сожалению, именно такого теплого и внимательного отношения учителей к августейшему ученику не было. Словно иллюстрируя известный постулат о том,  что не бывает плохих учеников, а бывают лишь скверные педагоги, историк С. С. Татищев в неоконченной биографии Александра III, хранящейся ныне в Российском государственном историческом архиве, писал о непростых отношениях, сложившихся между учителями и великим князем: «У второго государева сына не было недостатка ни в доброй воле, ни в усидчивом прилежании, но учебные занятия его продолжали идти неуспешно по причине, главным образом, полного разлада между ним и его учителями. Ученик не понимал преподавателей, преподаватели – ученика. Сухое и черствое отношение их к делу и педантическая требовательность часто доводили шестнадцатилетнего юношу до слез…» (Татищев. С. 294).
Подобная ситуация выглядит тем более парадоксальной, что по отзывам Я. Грота, Александр был способным и любознательным ребенком, хотя и медленно разбиравшимся в сухих материях, сложных грамматических правилах. Лучше других предметов ему давались история, география, Закон Божий, французский язык и рисование. К тому же, Александр обладал здравым умом и замечательной сообразительностью, которую он сам называл «смекалкой».
Ему еще предстояло доказать свой глубокий, государственный ум, но пока один из воспитателей – Н. П. Литвинов, глубокомысленно рассуждал в своем дневнике о малых способностях шестнадцатилетнего великого князя: «Он знал свой урок, но был рассеян и невнимателен, как, к сожалению, с редким исключениями, почти всегда. Его натура при явно практическом направлении способностей не поддается теоретическим умствованиям А. И. Чивилева. Продолжая таким образом, теряем дорогое время; ученого из Александра Александровича никогда не сделаем. Зато из него можно бы сделать практически развитого человека и человека в его положении полезного со временем для общества…» (Великий князь Александр Александрович. С. 465). Не многие верили, что Александр сможет стать чем-то большим, нежели добросовестный  генерал, командир гвардейского полка или корпуса. Профессор А. И. Чивилев, преподававший политическую экономию,  приходил в ужас от одной мысли, что Александр может занять трон, а юрист Б. Н. Чичерин, преподававший великому князю право, утверждал, что не  слышал от него «ни одной живой мысли, ни одного дельного вопроса» (Чичерин Б.Н.  Воспоминания. С. 109).
Однако  весьма показательно, как менялся «неуспевающий» ученик Саша Романов, попав в обстановку, отличную от набившей оскомину школьной рутины. Тот же Н. П. Литвинов удивлялся поведению великого князя во время поездки в Москву в 1861 году: «… Александр Александрович отправился с нами осматривать терем (Грановитую палату. – Авт.); он с особым удовольствием смотрит на то, что носит отпечаток старины; видно, что оно делает на него впечатление; он особенно жалел о том, что так многое возобновлено и, следовательно, утратило всю прелесть старины…».
При посещении Архангельского собора Кремля Александр «с видом истинного знатока восхищался старинною наивною живописью на внутренних стенах храма, т. е., значит тем, что именно составляет характеристическую особенность древнего византийского стиля» (Великий князь Александр Александрович. С. 455).
Александр и Владимир с интересом рассматривают сохранившиеся вещи царевича Дмитрия, с жадностью слушают объяснения своего экскурсовода – историка Ивана Михайловича Снегирева, готовы часами бродить по Оружейной палате.
Интерес к русской истории у братьев проявился очень рано, что в немалой степени предопределило круг книг, которые особенно полюбились Александру. Но и в этом вопросе вкусы мальчика не совпадали с рекомендациями педагогов – те желали, чтобы он штудировал скучноватые для подростка «Письма из Испании» В. П. Боткина, а ему были интереснее и доступнее исторические романы о прошлом России. Впоследствии, он признавался в письме к писателю И. И. Лажечникову: «Мне приятно заявить, что „Последний Новик“, „Ледяной дом“ и „Басурманин“, вместе с романами Загоскина („Юрий Милославский“ и др.), были в первые годы молодости любимым моим чтением и возбуждали во мне ощущения, о которых я теперь с удовольствием вспоминаю. Я всегда был того мнения, что писатель, оживляющий историю своего народа поэтическим представлением ее событий и деятелей в духе любви к родному народу, способствует оживлению народного самосознания и оказывает немаловажную услугу не только литературе, но и целому обществу» (Назаревский. С. 68).
Вряд ли могли увлечь мальчика и скучнейшие диктанты, надоевшая зубрежка дат, формул, правил. Как показало время, учителя глубоко ошибались, обвиняя юного Александра в лени, неспособности, невнимательности.  Сам Александр III не любил вспоминать свои детские и юношеские  годы. «Не раз приходилось мне слышать от него, что почти не было у него хороших воспоминаний отрочества, – писал близкий императору человек – граф С. Д. Шереметев. – Пребывание в Зимнем дворце для него всего более мрачное время. И он даже раздражался, вспоминая о нем…» (Шереметев. С. 423).

     ***
Конечно, было бы непростительным идеализмом приписывать юному великому князю,  те личностные качества, которые позже сделают императора Александра III ведущим мировым лидером. Это был обычный,  добрый, кроткий, довольно неуклюжий мальчик, не слишком любивший уроки, отдавая предпочтение играм. Однако некоторые черты характера будущего императора, определившие его отношение к его государственным занятиям, уже четко заметны в юношеском портрете Александра. Профессор Ф. Г. Тернер, обучавший двадцатилетнего Александра премудростям политэкономии, отмечал: «Я мог заметить во время моих занятий с его высочеством, что уже и в эти молодые годы в нем проявились те черты характера, которые впоследствии выступили у него с еще большей ясностью. Чрезвычайно скромный и даже недоверчивый к себе, государь наследник проявлял, несмотря на то, замечательную твердость в отстаивании раз сложившихся у него убеждений и мнений. Он всегда спокойно выслушивал все объяснения, не вдаваясь в подробное возражение против тех данных, с которыми он не соглашался, но под конец просто и довольно категорически высказывал свое мнение» (Александр Третий. Воспоминания, дневники, письма. // Тернер Ф.Г. Воспоминания жизни. С. 49). Скептически настроенный граф С. Ю. Витте, не сказавший в своих мемуарах практически ни про одного из современников теплого слова, был вынужден признать: «Я не стану спорить о том, что император Александр III был человеком сравнительно небольшого образования, можно сказать – он был человеком ординарного образования... но у него был громадный выдающийся ум сердца: это – своего рода ум, присутствие которого нечасто, в особенности в положении лиц, которым приходится умом предвидеть, предчувствовать и предопределять» (Витте. Т. 1 С. 408).
Великого князя Александра с юных лет  отличали  честность, доброта, искренность в отношениях с окружающими. Он был  упрям и не склонен сдерживаться в выражениях. Но если доброта, честность и неамбициозность – положительный вектор поведенческих мотивационных факторов, то упрямство и резкость – свойства коварные, способные сформировать из человека, занимающего высокое общественное положение,  бездушный бюрократический автомат.  В тоже время упрямство,  как сознательное сопротивление внешнему психологическому и ситуационному воздействию,  закаляет волю, позволяет человеку подняться выше той планки, которую отмерили ему его учителя и окружающие. Именно так и случится в дальнейшем с великим князем Александром Александровичем, когда он, почувствовав тяжесть огромной ответственности, обрушившейся на его плечи, сумел разбудить в себе дремавшие до того интеллектуальные и душевные силы.  Желая наверстать упущенное, Александр начал усиленно заниматься университетскими дисциплинами. Среди педагогов великого князя немало замечательных ученых: историк С. М. Соловьев, правовед К. П. Победоносцев,  филолог и историк русского искусства академик Ф. И. Буслаев, профессор Московского университета, известный статистик И. К. Бабст, финансист Ф. Г. Терненер. Курс государственного права читал профессор кафедры полицейского права Петербургского университета И.Е. Андреевский.
Феноменальная усидчивость, трудолюбие, скрупулезное  желание дойти до сути дела позволили восполнить пробелы в образовании,  стать выдающимся государственным деятелем, способным не только понимать и правильно оценивать происходящие события и возникающие перед страной проблемы, но и находить пути их решений.

 Глава 2
Старший  сын императора Александра II цесаревич Николай Александрович, по   единодушной оценке современников, вырос удивительно одаренным, талантливым юношей, с отзывчивым добрым характером.  «Худощавый, красиво сложенный, с большими выразительными глазами и слегка вьющимися волосами, он не мог не нравиться, и всякий, кто приближался к нему, выносил хорошее впечатление», - писал о наследнике престола граф С. Д. Шереметев (Воспоминания графа  С.Д. Шереметева о цесаревиче Николае Александровиче// Исторический вестник. 1996. № 2. С. 206).
К восемнадцати годам это был вполне сформировавшийся в своих политических взглядах молодой человек, полностью разделявший политику реформ, проводимых  отцом – императором Александром II. Либеральная часть общества с нетерпением ждала, когда Николай, вступив на престол, введет в России  основы демократического бытия, подарит гражданские свободы,  и, наконец-то, впервые в истории,  реализует  на практике идеалы свободы, равенства и братства.
Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, но весьма сомнительно, чтобы, вступив на отцовский престол,  император Николай   пошел бы  дальше ведения института конституционной монархии и начал парламентаризма. Впрочем, разумно реализованные реформы, открыв  предохранительный клапан, позволили бы выпустить  из общественного сознания излишек  революционного пара, и Россия смогла бы избежать трагедии 1917 года, братоубийственной  гражданской войны, массового   уничтожения или изгнания  лучшей части русского общества.  Однако, повторимся,  – история не знает сослагательного наклонения...
 ***
Цесаревич Николай  был на два года старше Александра, но это обстоятельство, ни в малой степени не мешало их дружбе. Александр, по-мальчишески влюбленный в брата, старался во всем подражать ему, наблюдая за его успехами в учебе без всякой зависти. В свою очередь, Никса с трогательным вниманием относился к младшему брату. «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой», – тонкая наблюдательность отличала этого рано ушедшего из жизни юношу... (Валуев. Т. 2. С. 42).
Внешне братья казались полной противоположностью: изящно сложенный, худощавый, утонченный Николай совершенно не походил на высокого,  крепко сложенного, мощного Александра, обладавшего недюжинной физической силой. Да и по способностям, успехам в учении, свойствам характеров,  братья были совершенно не похожи друг на друга.  На фоне обаятельного, общительного  Никса особенно заметными становилась  застенчивость, замкнутость   Александра, привыкшего  скрывать робость за маской упрямства,  избегавшего большого общества и упрямо молчавшего при вынужденном выходе в свет. Тем более благотворным оказывалось влияние Николая Александровича на младшего брата, давая замечательные  результаты.  «Они жили последние годы, что называется, душа в душу, – вспоминал В. П. Мещерский. – И это не было слепое подчинение младшего брата старшему; совсем нет, это был взаимный обмен и мыслями, и чувствами, и впечатлениями двух совершенно различных и притом самостоятельных существ. В старшем брате не было никаких элементов философии; напротив, своим чутким и восприимчивым  ко всем оттенкам окружающего его мира, своим тонким и проницательным умом, понимающим сразу намеки на мысль, он всецело воспринимал и влияние на себя жизни или считался с нею и признавал ее силу...
И вот в этом общении последних лет именно под сенью даровитого, блестяще развитого и широко образованного брата, великий князь Александр Александрович воспринял от него, не меняя своего характера, своего основного мировоззрения, множество мыслей, сведений, впечатлений, которые под влиянием самой полной и самой искренней дружбы сердца служили для него главным материалом и главным подспорьем для самообразования» (Мещерский. Воспоминания. С. 225, 226).
     ***
В отличие от Александра, старший брат не отличался богатырским здоровьем. Однажды во время военных маневров Николай получил травму спины, неудачно соскочив с лошади. С тех пор его постоянно беспокоили мучительные боли в пояснице. Врачи упорно лечили юношу от заболевания почек, но проводимая терапия успеха не давала. Тогда медики решили использовать любимый тогдашними эскулапами прием, рекомендовав послать наследника в Европу, в надежде, что тамошний климат и заморские светила помогут больному. Николай отправлялся в заграничное путешествие осенью 1864 года. Это было грустное расставание. Близкий друг Никсы князь Владимир Мещерский тогда записал в дневнике: «Мы беседовали с цесаревичем более часа, и каждое его слово звучит в душе невыразимою болью. Несомненно, в нем скрытая какая-то болезнь, которую доктора не видят и не подозревают. Он ее чувствует, но скрывает свои страдания. И если к этому прибавить, то, что Павлик (флигель-адъютант Павел Козлов. – Авт.) и я, мы замечаем, а другие как будто не замечают того, что великий князь то тает, как горящая свеча, то становится страшным…» (Мещерский. С. 186).
Оставшиеся  до отъезда дни Никса проводит вместе с братом Александром. Они совершают поездку в Кронштадт, бродили по аллеям петергофского парка, отдыхали в «Монплезире», вместе делали визиты родственникам.
Но цесаревич упорно скрывал недомогание, стараясь не показывать нараставшую слабость. Прощание братьев было трогательно, казалось, они предчувствуют близкую беду. Николай долго стоял у окна вагона, кланяясь провожавшим и махая рукой брату.
Первым этапом путешествия цесаревича была  Германия, затем несколько недель он провел на морских купаниях в Скевенинге – приморском курорте близ Гааги в Голландии. Здесь он посетил королеву Анну Павловну, последнюю из живых дочерей императора Павла I, вышедшую замуж за принца Вильгельма Оранского, впоследствии короля Нидерландов. 
После морских купаний цесаревич, почувствовавший прилив сил,  направляется на яхте «Штандарт»  в Копенгаген. Здесь он впервые встретился с  дочерью датского короля Христиана IХ принцессой Марией-Софией-Фредерикой-Дагмар, которой еще не исполнилось семнадцати лет. «Она была одета чрезвычайно  просто, в светлом летнем платье с черным передником, писал очевидец  встречи цесаревича и датской принцессы. - Прическа была простая, гладкая коса поддерживалась сеткою. Маленькая головка чрезвычайно грациозно покоилась на стане невысоком, но  необыкновенно пропорционального сложения. Глаза поразили нас всех выражением ласки и кротости, а между тем взор пронизывал человека, на которого они были обращены». (Оом Ф. А. Воспоминания. М., 1896. С. 65)
Молодые люди сразу почувствовали взаимную симпатию, быстро переросшую в более сильное чувство. Никса решил, что определился с выбором невесты.
«Если бы ты знала, как я счастлив: я влюбился в Dagmar, – спешил он поделиться своим чувством с матерью. – Не бойся, что это так скоро, я помню твои советы и не могу решиться скоро. Но, как же мне не быть счастливым, когда сердце говорит мне, что я люблю ее, люблю горячо... Как мне описать ее? Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза ее говорят за нее: такие добрые, умные, бойкие глаза» (ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 33. Л. 140 об.).
Оставалось заручиться согласием родителей, и цесаревич срочно выезжает в Дармштадт, где Александр II и Мария Александровна гостили у родственников. Родители одобрили выбор сына, и 15 августа 1864 года Николай вновь приехал в столицу Дании. Спустя несколько дней, 20 сентября последовало сообщение об официальной помолвке наследника русского престола и датской принцессы. «Более знакомясь друг с другом, я с каждым днем все более и более ее люблю, сильнее к ней привязываюсь, – писал Николай отцу. – Конечно, найду в ней свое счастье; прошу Бога, чтобы она привязалась к новому своему отечеству и полюбила его так же горячо, как мы любим нашу милую родину. Когда она узнает Россию, то видит, что ее нельзя не любить. Всякий любит свое отечество, но мы, русские, любим его по-своему, теплее и глубже, потому что с этим связано высоко религиозное чувство, которого нет у иностранцев, и которым мы справедливо гордимся. Пока будет в России это чувство к родине, мы будем сильны. Я буду счастлив, если передам моей будущей жене эту любовь к России, которая так укоренилась в нашем семействе и которая составляет залог нашего счастья, силы и могущества...» (Там же.Ф. 678. Оп. 1. Д. 814. Л. 126 об.).
Цесаревич теперь был полон самых радужных надежд. «Могу сказать, что я предчувствую счастье», – с восторгом говорил Никса своему другу Владимиру Мещерскому. – Бог даст, отдохну и укреплюсь зимою в Италии; затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа… » (Мещерский. Воспоминания. С. 197).
Свадьба наследника русского престола с принцессой Дагмар была намечена на лето 1865 года...
  ***
Жизнь полна неожиданностей,  одной из которых стала скоропостижная смерть цесаревича Николая Александровича. Казалось, ничто не предвещало трагедии, врачи расценивали затянувшуюся болезнь наследника престола, как легкое недомогание, справиться с которым поможет режим и курортное лечение...
Осенью 1864 года Николай направился во Флоренцию, где по настоянию врачей, он должен был провести зимние месяцы. Всего за несколько дней боли в спине настолько усилились, что юноша не мог самостоятельно выйти из поезда на перрон и его пришлось выносить на руках. Приглашенный на консультацию итальянский профессор Карло Бурчи склонялся к тому, что великий князь страдает заболеванием спинного мозга, возникшего вследствие сильной простуды, и рекомендовал прижигания. Тем не менее, ни о каких серьезных опасениях за жизнь, по мнению профессора, не могло идти и речи. Но, несмотря на утешительные прогнозы, состояние больного не улучшалось.
Под Рождество Николая Александровича перевезли в Ниццу, где в то время находилась на лечении императрица Мария Александровна. Консилиум следовал за консилиумом, но врачи, лечившие цесаревича – доктор медицины Н. А. Шестов и лейб-акушер императрицы К. К. Гартман – упрямо настаивали на собственном диагнозе, утверждая, что у цесаревича не более чем «застарелый ревматизм в спинных мускулах, усложненный местной злокачественной лихорадкой (malaria), схваченной во Флоренции вследствие простуды». Любое иное мнение категорически отвергалось, несмотря на то, что юноша угасал день от дня. 
Даже  теоретически  «застарелый  ревматизм» и малярия никак не входят в компетенцию врача-акушера-гинеколога,  да и  Николай Александрович Шестов, бывший до назначения лечащим врачом цесаревича,  всего лишь  сверхштатным ординатором 2-го Петербургского сухопутного госпиталя, не мог разобраться в сложном клиническом случае. Однако императрица слепо доверяла  своим эскулапам.  Доктор Шестов, теряя хладнокровие, убеждал сомневающихся в правильности лечения: «Не говорите такие глупости и, главное, не распространяйте таких неверных слухов. Помимо ревматизма великий князь страдает также от легкого приступа малярии, постоянной, но неопасной болезни этой страны. И ничем другим…» (Николай Александрович. С. 10).
Соответственно диагнозу наследника лечили от малярии большими дозами хинина, а от ревматизма пытались исцелить пассивной гимнастикой. Несчастного больного, невзирая на его стоны и слезы, ежедневно растирали и, положив на доску, пытались выпрямить спину.
Ошибочный диагноз, неоправданное упрямство врачей, недооценка ими тяжести состояния больного и неправильная тактика лечения оказались роковыми. Приехавшая в Ниццу баронесса М. П. Фредерикс, была поражена: «Первую минуту, увидев неожиданно перед собой столько разных незнакомых лиц, я не заметила наследника, но вдруг из группы находившейся там массы людей выделилось нечто… Я даже не знала в первую минуту кто… какое-то маленькое, высохшее, перегнутое на две части существо, опирающееся обеими руками на трость. Это существо подвигалось ко мне нетвердым шагом, и я слышу слабый голос, говорящий мне: «Здравствуйте, Марья Петровна»… Я так и обомлела и должна была удержаться за стоящий вблизи стол, чтоб не рухнуть с ног… Вот что сталось с нашим милым, ненаглядным Николаем Александровичем» (Великий князь Александр Александрович. С. 397).
Только приехавший в Ниццу лейб-медик императора профессор Николай Федорович Здекауер подверг сомнению диагноз и тактику лечения коллег. Он высказал предположение, что у юноши тяжелое воспаление оболочек головного мозга – менингит. Диагноз звучал как смертный приговор… В Петербург полетели отчаянные телеграммы.
«7 апреля.
Положение серьезное, хотя несколько лучше (от 5-ти часов утра). Конец ночи беспокойный, лихорадка несколько усилилась, признаков давления на мозг меньше, движение свободное (10 часов утра). Здекауер находит состояние крайне опасным. Надежда только на Бога. Он называет болезнь: meningite cerebro-spinale.
8 апреля.
Бред после тревожной ночи. Усиление признаков мозговых. Опасность увеличивается. Ждем Оппольцера.
9 апреля.
Состояние опасное продолжается. Ночь эта может быть решающей. Предписанные средства произвели временное успокоение. Сон прерывался бредом. Временами больной узнает окружающих. Опасность все та же.
10 апреля.
Ночь беспокойная с бредом. Узнает, отвечает хорошо, но язык несколько  затруднен; опасность очень велика. Большая слабость, истощение опасное. Государь прибыл. Не мог видеть цесаревича. Прибыли королева Датская с принцессою Дагмар и наследный принц. Вечером, 10 часов. Государь имел утешение свидеться с цесаревичем. Больной улыбнулся, увидев отца, и нежно поцеловал ему руку.
11 апреля.
Легкое тревожное состояние. Быстрый упадок сил. 24 часа без сна. Сегодня утром свидание с принцессой Дагмарой и братьями. Опасность усиливается…» (Мещерский. Воспоминания. С. 217).
Александр II прибыл в Ниццу 10 апреля в четыре часа дня. Его долго не решались пустить к сыну, опасаясь, что волнение сможет стать последней каплей для больного. Наконец врачи позволили отцу войти в комнату, где находился больной. Он подошел к постели и встал на колени.
Агония началась в одиннадцать часов вечера 12 апреля 1865 года. Царская семья собралась около ложа умирающего. Все опустились на колени. Дыхание бедного юноши становилось все реже и слабее. Он внятно произнес: «Стоп машина!». Это были его последние слова…  П. А. Валуев с горечью записал в дневнике: «Вообще смерть показала, сколько обещала его жизнь» (Валуев. Т. 2. C. 41).
Окончательный диагноз не внес ясности в причину смертельного недуга: врачи предполагали менингит, но в заключение о смерти,  говорилось о «ревматизме почечных мышц и поясничной спинной фасции».
                ***
Высочайший манифест о назначении нового наследника был обнародован в Ницце 12 апреля 1865 года. В нем говорилось: «Лишившись первородного сына и прямого преемника нашего, ныне в Бозе почившего государя наследника цесаревича и великого князя Николая Александровича, мы, на точном основании Закона о престолонаследии, провозглашаем второго сына нашего, Его Императорское Высочество великого князя Александра Александровича наследником нашим и цесаревичем». 
Александр был произведен в чин генерал-майора с зачислением в свиту императора. Цесаревичу перешел весь придворный штат умершего старшего брата  - граф С.Г. Строгонов, генерал О.Б. Рихтер, Ф.А. Оом, И.К. Бабст, К.П. Победоносцев, князь В.П. Мещерский, адъютанты П.А. Козлов и князь В.А. Барятинский. Из новых лиц в свите цесаревича теперь состояли флигель-адъютант граф И. И. Воронцов-Дашков, генерал-адъютант Б. А. Перовский. С 1868 г. адъютантом стал граф С. Д. Шереметев.
Цесаревич Александр Александрович  официально стал вторым лицом в государстве, но титул и перспектива вступить на отцовский престол  нисколько не радовали юношу. 
Потеря Никса  оказалась невосполнимой,  образовавшаяся душевная пустота долго не давали покоя душе Александра. Спустя год он записал в дневнике: «Опять все грустные и тяжелые воспоминания Ниццы наполнили душу безотрадной грустью, все снова живо представилось в воображении, все, что я потерял со смертью моего милого незаменимого друга и брата... Плакал я как ребенок, так сделалось грустно без моего друга, которого я любил всех более на земле и которого никто на свете мне заменить не может не только теперь, но и в будущем. С ним я разделял и горесть, и веселье, от него я ничего не скрывал и уверен, что и он от меня ничего не скрывал. Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может…» (ГА РФ. Ф. 677. Оп.1. Д. 298. С. 107).    
Накануне принятия присяги в качестве наследника престола Александр был хмур и невесел. Вечером он вышел погулять с князем В. П. Мещерским. Они долго бродили  по берегу Невы, потом присели на скамейку. Глядя на реку, цесаревич грустно поделился с товарищем умершего брата своими тревогами: «Я одно только знаю, что я ничего не знаю, и ничего не понимаю, а от судьбы не уйдешь…  Я и не думаю унывать. Это не в моей натуре. Я всегда на все глядел философом. А теперь нельзя быть философом. Прожил я себе почти до 20-ти лет спокойным и беззаботным, и вдруг свалилась на плечи такая ноша. Вы говорите: люди; да я знаю, что  есть и хорошие и честные люди, но немало и дурных, а как разбираться, а как я со своим временем управлюсь? Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?..» (Мещерский. С. 223).
20 июля 1865 года в Большой церкви Зимнего дворца состоялась церемония принятия присяги новым цесаревичем. Торжественная служба, пышность мундиров, великолепие убранства собора не могли рассеять атмосферу печали, наступившую после смерти Никсы. Придворный художник Готфрид Виллевальде на картине, посвященной этому событию, с фотографической точностью воспроизвел торжество 20 июля 1865 года в Зимнем дворце.
Психологически интересны запечатленные на полотне лица высших чинов империи, присутствовавших на церемонии принятия присяги – великих князей Михаила, Константина, Николая Николаевичей, Владимира, Алексея, Сергея, Павла Александровичей, князя А. М. Горчакова, П. А. Валуева. На картине хорошо заметно, как  бледна, исхудавшая императрица Мария Александровна  – смерть старшего сына потрясла ее.  До роковой болезни Никса,  Мария Александровна увлеченно занималась  его воспитанием и образованием. На старшего сына мать возлагала амбициозные  надежды и планы. Отныне императрица уже никогда смогла полностью  избавиться  от  глубокой душевной печали, наложившей отпечаток на всю ее дальнейшую жизнь.  Она редко говорила о своих переживаниях, предпочитая хранить образ любимого сына глубоко в душе. Единственное исключение императрица делала для актрисы французского Михайловского театра мадам Леонтис Вольнис, также потерявшей сына. Мария Александровна  часто приглашала актрису во дворец для чтения вслух  французских литературных новинок.  Но  чтение служило лишь предлогом для встречи: оставшись наедине,  матери вспоминали умерших сыновей. 
Императрица не могла поверить, что ее второй сын окажется достойным преемником умершего брата. Марию Александровну даже не стала спорить с великой княгиней Еленой Павловной, которая  «громко говорила, что управление государством должно перейти к Владимиру Александровичу» (Половцов. Т. 1. С. 426).
После присяги новый цесаревич принимал поздравления от депутаций разных сословий, губернских собраний, воинских частей, шефом которых он состоял. Александр рассеянно слушал слова, которые произносили сановники, машинально пожимал руки прибывшим на торжество иностранным послам, но мысли его были заняты другим. Он думал о той мере ответственности, которая отныне будет определять всю его жизнь. «Страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу, – записал в тот день в дневнике Александр. – Я ничего не видел и не слышал; прочел кажется недурно, хотя немного скоро. Из церкви пошли тем же порядком в Георгиевскую залу, где Папа, Мама и Тети стояли на троне и на ступеньках. Тут я прочел военную присягу... Тяжелый был день для меня... как будто камень свалился с плеч» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 298. Л. 44 об.).
Князь В.П. Мещерский, присутствовавший на церемонии, писал: «Он ясно и во всей его полноте сознал свой долг и начал для него жить, но опять-таки по-своему, без всяких манифестаций, без всяких фраз, без всякой наружной вывески, а совсем просто, совсем обыкновенно и почти незаметно».  (Мещерский. Воспоминания. С. 227).
                ***
Брак русского наследника престола и датской принцессы отвечал политическим интересам обоих государств.  Политическая ситуация в Европе чрезвычайно тревожила Александра II, где все больший политический и военный авторитет  приобретала Пруссия, тем самым становясь потенциальным противником России. В 1864 году Пруссия и Австро-Венгрия сумели захватить у Дании два южных района – Шлезвиг и Голштейн. Союз с Дании позволял России в случае военного конфликта иметь мощный плацдарм в тылу противника, заставив его тем самым вести войну на два фронта. В еще большей степени в браке своей дочери на русском великом князе и наследнике престола  был заинтересован  датский король. «Дания в это время находилась в чрезвычайно тяжелом положении. Весной этого года конфликт между Данией, с одной стороны, и Пруссией и Австрией, с другой стороны, перерос в войну, в которой Дания потерпела сокрушительное поражение, – пишет исследователь Дитмар Вульф. – Венский мир, заключенный 30 октября 1864 г., предусматривал, что Дания должна была уступить герцогства Шлезвиг, Голштейн и Лауенбург Пруссии. Военное поражение и территориальные уступки рассматривались в Дании как национальная трагедия. В населении преобладали реваншистские настроения. Датский королевский дом в этой ситуации искал выход из политических трудностей в династических браках. Старшая дочь Христиана, Александра, вышла замуж за английского наследника, позже короля Эдуарда VII, вторую дочь Дагмар собирались выдать за российского наследника. Таким образом, король Христиан IX надеялся на династическую солидарность сразу двух европейских великих держав» (Вульф Д. Династия Романовых и Германия. Роль династической солидарности и династических браков в русско-германских отношениях (XVIII – начало  XX вв.)  http://ricolor.org/history/mn/romanov/dinas_germ)
Таким образом, после смерти старшего брата Александр унаследовал не только титул цесаревича, но и его невесту принцессу Марию-Софию-Фредерику-Дагмар, вторую дочь датского короля Христиана IХ и его супруги королевы Луизы. «Цесаревичу Александру Александровичу предстояло тяжкое испытание, при цельности его характера особенно ему трудное, – замечал граф С. Д. Шереметев. – По наследству от брата переходит к нему «его невеста». Вопрос этот был предрешен. И всесильный довод государственной необходимости не давал места рассуждениям… Он преклонился перед необходимостью, перед долгом, но, ни в коем случае,  ни перед кем не лицемерил…» (Шереметев. С. 420).
Король Христиан IX только второй год носил королевскую корону. Он   принадлежал к младшей, Глюксбургской ветви династии Ольденбургов, царствовавшей в Дании с XV века. Он родился в 1818 году в семье герцога Фридриха-Вильгельма Шлезвиг-Голштейн-Зондербург-Глюксбургского и его супруги Луизы Каролины, урожденной принцессы Гессен-Кассельской. Луиза Каролина была родной сестрой датской королевы Марии-Софии-Фредерики, жены датского короля Фредерика VI.
В тринадцатилетнем возрасте принц Христиан лишился отца и был взят под опеку Фредериком VI и принцем Вильгельмом Гессен-Филипстальским. В октябре 1831 года воспитателем принца стал начальник сухопутного кадетского корпуса, полковник Линде. Затем Христиан два года слушал лекции в Боннском университете. В 1842 году принц женился на принцессе Луизе, дочери ландграфа Гессенского и племяннице датского короля Xристиана VIII. Поскольку последний король из Ольденбургской династии Фридрих VII был бездетным, а брат Луизы принц Фридрих Вильгельм Гессен-Кассельский отказался от престолонаследия, то с приданым Христиан получил и права на датскую корону.
В 1852 году Христиан был официально провозглашен наследником датского трона, что было зафиксировано международным протоколом о новом порядке престолонаследия в Дании, подписанном в Лондоне. После смерти старого короля, 15 ноября 1863 года, принц вступил на престол под именем Христиана IX.
Христиан IX оказался счастлив в семейной жизни, прожив в браке с королевой Луизой почти пятьдесят шесть лет и родив шестерых детей (кронпринц Фредерик; принцесса Александра, вышедшая замуж за принца Альберта Эдуарда Уэльского, ставшего в 1901 году английским королем Эдуардом VII; принц Вильгельм, царствовавший затем в Греции под именем Георга I; принцесса Дагмар; принцесса Тира, вступившая в брак с герцогом Эрнстом Августом Кумберлэндским, и принц Вальдемар). Когда в 1892 году Христиан IX и Луиза отмечали золотой юбилей свадьбы, на  торжества в Копенгаген съехались представители 60 королевских семейств Европы (Федорченко. С. 246).
               ***
Принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар родилась 14 (26) ноября 1847 года. В семье девочку звали Минни. Она никогда не блистала красотой, но живая, общительная, неизменно веселая и доброжелательная Минни пользовалась всеобщей любовью. Русский писатель Иван Сергеевич Аксаков в письме писал о датской принцессе: «Образ Дагмары, 16-летней девочки, соединявшей в себе нежность и энергию, выступал особенно грациозно и симпатично. Она решительно всех пленяла детской простотою сердца и естественностью всех своих душевных движений» (Цит. по: Кудрина. С. 14).
Принцесса получила хорошее образование, знала пять языков, хорошо разбиралась в искусстве и вполне профессионально писала маслом и рисовала. Дагмар была хорошим музыкантом и великолепно танцевала. 
С великим князем Александром Дагмар познакомилась в Ницце, куда они оба прибыли к умирающему Никсу. Общее горе впервые свело их. Годы спустя Александр будет вспоминать те скорбные дни в письме к жене: «…Эти ужасные и печальные часы 27 лет тому назад в Ницце! Боже, сколько времени прошло, а воспоминания столь же свежи и грусть все та же. Что за перемена произошла во всей моей жизни, и какая страшная ответственность разом свалилась на мои плечи, и вместе с тем решилась дальнейшая моя судьба и счастье всей моей жизни!» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 47).
Гроб с телом умершего цесаревича везли на фрегате «Александр Невский» вокруг Европы, а царская семья возвращалась в Россию на поезде. Вместе с ней домой уезжала и Минни. По дороге в Россию из-за ухудшения состояния императрицы Марии Александровны пришлось сделать продолжительную остановку в ее родовом замке Югенгейме, расположенном на берегу Рейна, недалеко от Дармштадта.
Здесь Александр с Минни часто гуляли вместе, вспоминая Николая. Нельзя исключить, что, увидав их на прогулке, Александр II впервые подумал о браке второго сына на датской принцессе. Минни понравилась царской чете, ее неподдельное горе по умершему жениху вызывало сочувствие.
Вернувшись в Россию, Александр II после разговора с женой решил прозондировать почву: он написал письмо в Копенгаген, в котором, кроме обычных слов поддержки, недвусмысленно выразил надежду на то, что Дагмар останется членом их семьи. В письмах к королю и королеве, Александр дипломатично намекал на возможность возобновления прежних брачных соглашений. Вскоре из Копенгагена пришел ответ. Король охотно принимал предложение Александра II, а затем последовало  письмо  от Дагмар. «Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас. Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою не преданность. С другой стороны, я хотела бы это услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это, скорее всего,  также не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой Папа, что Вы понимаете, что я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так, и считаю, что должна об этом Вам честно сказать» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 604. Л. 34 об., 35).
Можно, конечно, предположить, что письмо Минни подверглось тщательному  редактированию родительской рукой, но, тем не менее, суть очевидна: девушка согласилась на брак с Александром. Император договорился с Христианом IХ о визите сына в Данию летом 1866 года. Итак, осталось выполнить одно «небольшое» условие – добиться согласия самого Александра.
В день своего рождения 26 февраля 1866 года Александр записал в дневнике: «Но вот его не стало, и он оставил мне свое место, которое для меня было всегда ужасно, и я только одного и желал, чтобы брат мой был женат скорей и имел сына, тогда только, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 298. Л. 171).
  ***
Причина беспокойства Александра не была тайной для окружающих. Уже более года сердце молодого человека было покорено фрейлиной императрицы княжной Марией Элимовной Мещерской.  «Я ее люблю не на шутку и если бы был свободным человеком, то непременно женился и уверен, что она была бы совершенно согласна» (Ф. 677. Оп. 1. Д. 298.  Л.181).
Княжна Мария Мещерская родилась в 1843 году. Ее отец  князь Элем Петрович служил при русской дипломатической миссии в Париже, слыл образованным, светским человеком, писал стихи на французском языке. Он умер в 36 лет, в 1844 году, оставив жену Варвару Степановну, урожденную Жихареву,  и годовалую дочь. В детстве Мария воспитывалась под строгим надзором матери и тетушки.  Мать умерла, когда девушке было всего пятнадцать лет. С тех пор  она жила у бабки княгини Екатерины Ивановны Мещерской (урожденной  Чернышевой)  в Ницце.  В восемнадцатилетнем возрасте девушка была пожалована во фрейлины императрицы и стала появляться на придворных балах.
По общему мнению иностранных дипломатов и путешественников, русский императорский двор в царствование Александра II оставался самым блестящим двором в Европе. Великосветские приемы с живописным разнообразием дамских туалетов и военных мундиров чередовались с торжественностью дипломатических приемов, византийской пышностью православных церковных служб в дворцовых храмах. Многолюдные парадные торжества, великолепные концерты мировых знаменитостей, костюмированные маскарады шли в северной столице весь длинный зимний сезон. А летом двор и высший свет выезжал в пригороды Петербурга, где продолжались фейерверки, катания на лодках, верховые прогулки по живописным окрестностям столицы. Этот праздник жизни естественно не мог быть не наполнен атмосферой легкой эротики, тонкого изящного флирта и влюбленности.
На одном из придворных балов познакомилась с Александром, вскоре он, преодолел свою застенчивость,  стал все чаще приглашать девушку на танец.   На страницах дневника великий князь описывает встречи и разговоры с «ненаглядной дусечкой М.Э.».
Мария прекрасно владела искусством салонного кокетства, девушке не стоило большого труда пленить неопытного, стеснительного юношу, бывшего моложе ее самой. Княжна могла долго вести беседу с кем-нибудь из окружающих, не взглянув на бедного влюбленного, а, уходя из дворца, даже не взглянуть на него.
Любовь Александра к молоденькой фрейлине породила массу сплетен. «... Проклятый свет не может никого оставить в покое. Даже из таких пустяков подымают истории. Черт бы всех этих дураков побрал!!! Даже самые невинные удовольствия непозволительны, где же после этого жизнь, когда повеселиться нельзя, – с горечью писал Александр в дневнике. – Сами делают черт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость!» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 298. Л. 129).
Князь Владимир Петрович Мещерский - родственник Марии и друг Александра, пришел в ужас,  услышав откровение Александра о его любви. Умный, циничный царедворец прекрасно понимал всю бесперспективность дальнейших отношений цесаревича и фрейлины. Если бы дело шло об обычной любовной интрижке, он первым бы помог влюбленным свидеться наедине, но здесь шла речь о глубоком чувстве, ради которого  наследник престола был готов отречься от своих прав. Мещерский долго убеждал цесаревича не принимать скоропалительных решений, напоминал о долге и присяге и, наконец, напрямую заявил, что прекрасно изучил характер кузины и знает, что она просто не способна на глубокое чувство,   напрочь лишена добродетелей, а под милой внешностью кроется эгоистичная, мелкая душа. Но Александр не поверил другу Вово. «Я достаточно знаю М.Э. уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере, в этом», - решительно записал он в дневнике.
Тем временем, сплетни  о любовном увлечении цесаревича попали в зарубежные газеты и достигли берегов Дании. Встревоженный датский король в письме к Александру II просил объяснить причины скандальных слухов.
Между двумя Александрами, отцом и сыном, 19 мая 1866 года состоялся суровый мужской разговор, который решил все. «Я остался с Папа один, – записал в дневнике цесаревич. – Он у меня спросил, подумал ли я о вчерашнем (разговоре. – Авт.) и на что я решился. Я отвечал, что решительно не могу ехать в Данию. Тогда Папа спросил у меня, что мне мешает ехать, я отвечал, что чувствую, что не могу любить ее и поэтому не хочу ехать. Папа сам сказал, что, наверное, твои чувства к М.Э. мешают ехать. Я хотел молчать, но Папа заставил меня сказать. Тогда Папа рассердился и сказал мне: „Что же ты хочешь, чтобы я так и написал в Данию, что все, что написано в газетах правда, и поэтому ты не приедешь?“ Я отвечал – конечно, я этого не желаю. Тогда я решился высказать все, что у меня было на душе, и сказал о том, что я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным. Папа окончательно рассердился на меня и сказал: „Что же ты думаешь, что я по своей охоте на этом месте, разве ты так должен смотреть на свое призвание? Ты, я вижу, не знаешь сам, что говоришь, ты с ума сошел“. И потом прибавил: „Если это так, то знай, что я сначала говорил с тобой, как с другом, а теперь приказываю ехать в Данию и ты поедешь, а к<няжну> Мещерскую я отошлю...“
Папа сказал мне: убирайся вон, я с тобой говорить не хочу. С тем я и вышел, но что происходило у меня в груди, этого описать нельзя: грусть, тоска и раскаяние» (ГАРФ Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С.79 об., 80).
Ночь прошла в душевных терзаниях. Он написал откровенное письмо Мещерской, в котором поведал о разговоре с отцом, просил ее сжечь все письма и записки, которые писал княжне, и сообщал, что готов нести крест, предназначенный ему судьбой.
На следующий день после разговора с отцом, Александр объявил родителям, что готов ехать в Данию. Император был доволен послушанием сына, между прочим, по-мужски добавив, «что он сам был совершенно в этом же положении перед тем, как жениться. Он тоже любил и хотел тоже оказаться от престола, но, что все вышло к лучшему» (ГАРФ Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С. 83). Цесаревичу родители пообещали, что удаление от двора княжны Мещерской будет незаметным под предлогом ее поездки к своей тетушке княгине Чернышевой. Прощание с первой любовью было трогательным и искренним.  Уединившись в маленькой комнате Царскосельского  лицея, они «долго целовались... прямо в губы и крепко обняв друг друга» (ГАРФ Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С. 93).
Спустя два года княжна вышла замуж за Павла  Демидова князя  Сан-Донато. Александр встретил «М.Э.» только один раз, в мае 1867 года, во время визита  императора Александра II во Францию – «после целого года разлуки, странное чувство было снова увидеться» (ГАРФ Ф. 677. Оп. 1. Д.  300. Л. 108). Узнав, что она выходит замуж за Демидова, он был рад: «Дай Бог ей всякого, я это ей желаю от всего сердца, она заслуживает это!» (Там же. Л. 113).  Спустя год, Мария умрет от родов, в возрасте 24 лет, оставив новорожденного сына Элима.
***
2 июня 1866 года императорская яхта «Штандарт», на борту которой находился Александр вместе с младшими братьями Владимиром и Алексеем, вошла в гавань Копенгагена. На берегу великих князей встречал король Дании Христиан IX. После церемониального приветствия экипажи тронулись к королевскому дворцу, где на ступенях парадного подъезда их ждали королева Луиза и принцесса Дагмар. Целуя руку принцессе, Александр почувствовал, как у него «слишком билось сердце».
Александра поселили в тех же апартаментах, в которых в свое время останавливался Никса, когда приезжал к невесте. Цесаревич даже нашел на оконном стекле их имена, нацарапанные бриллиантовым перстнем принцессы. Учитывая характер визита наследника русского престола, может быть, тактичнее  было бы найти для него другие апартаменты? Увидев знакомые имена, Александр не мог сдержать слез. Великих князей принимали радушно, без излишней чопорности и официоза.
Пикники на природе, экскурсии по старинным замкам, непринужденная беседа – этикет здесь соблюдался в значительно меньшей степени, чем дома в Зимнем дворце.
В эти дни Александр принял окончательное решение: «Я уверен, что я буду счастлив с милой Дагмар, и что Бог благословит наш брак» (Там же. Д. 299 С. 97).
Но понадобилось еще девять дней, чтобы он, наконец, решился сделать  официальное предложение. Когда утром он пришел к Минни, девушка уже ждала его. Они прошли в уютную гостиную, где на столиках были разложены семейные альбомы с фотографиями. Александр не сразу собрался с духом: «Пока я смотрел альбомы, мои мысли были совсем не об них; я только и думал, как бы начать с Минни мой разговор. Но вот уже все альбомы пересмотрены, мои руки начинают дрожать, я чувствую страшное волнение. Минни мне предлагает прочесть письмо Никсы. Тогда я решаюсь начать, и сказал ей: говорил ли с Вами король о моем предложении и о моем разговоре? Она меня спрашивает: о каком разговоре? Тогда я сказал, что прошу ее руки. Она бросилась ко мне обнимать меня. Я сидел на углу дивана, а она на ручке. Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата? Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье. Говорили много о брате, о его кончине и о последних днях его жизни в Ницце» (Там же. С.109).
Судьба молодых людей была решена. Александра и Дагмар поздравили король и королева, родные. В тот же день о помолвке объявили официально. В Петербург полетела  шифрованная телеграмма наследника Александру II: «Поздравьте и помолитесь за меня; сегодня утром мы с нею объяснились, и я счастлив...» (Там же. Ф. 678. Оп. 1. Д. 730. Л. 69). Владимир Александрович также поспешил поделиться с родителями радостью за судьбу старшего брата: «Наконец, милая Мама, я могу  поздравить Тебя и Папа с общею нашею радостью: Саша жених; Минни, душка Минни, его невеста… Саша и его будущая жена найдут во мне  верного друга, готового помогать им всем всеми своими силами» (Там же. Ф. 641. О. 1. Д. 36. Л. 90).
Ответ из России не заставил себя долго ждать. Родители жениха телеграфировали: «От всей души обнимаем и благословляем вас обоих. Мы счастливы вашим счастьем. Да будет благословение Божие на вас» (Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 697. Л. 148). В день отъезда цесаревича в Россию, 28 июня (10 июля) 1866 года, Александр и Дагмар написали свои имена на стекле. Это была уже вторая запись с именами влюбленных на стекле окна королевского дворца в Фреденсборге. Поменялись лишь мужские имена, женское осталось прежним – Минни.
***
Вернувшись в Россию, Александр не находил себе места. Новое чувство полностью завладело им, он уговаривал родителей ускорить свадьбу, не откладывая, как планировалось на год. Он с нетерпением ждал писем из Дании. «Меня так и тянет туда...» А пока наступила для Александра, по его словам, «несносная жизнь» – маневры в Красном Селе, государственные заботы наследника престола.
В конце лета, с 8 по 28 августа 1866 года, наследник престола вместе с братом Владимиром совершили поездку по России. В маршрут были включены города Тверь, Углич, Рыбинск, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Москва. Впечатление от поездки сгладили нетерпеливое ожидание приезда невесты, Александр наслаждался волжскими видами, с интересом посещал достопримечательности старинных русских городов. После посещения Рыбинска с его многочисленными причалами, баржами, торговыми складами, Владимир, описывая в письме к  отцу собственные  впечатления, выразил и мнение старшего брата: «Неужели после этого можно назвать Россию бедною!» (ГА РФ.  Ф.678. Оп.1. Д.1003. Л.55).
Наконец наступило 14 сентября 1866 года, когда два датских корабля «Шлезвиг» и «Пелер Скрам» в сопровождении русской эскадры вошли в гавань Кронштадта.  Будущую невестку встречали русский император с семьей. «Утром у обедни. Слышал гром пушечных салютов в честь приезда принцессы Дагмар, – писал министр внутренних дел П. А. Валуев. – У нас три дня италианское небо, италианское солнце. Торжественное вступление на русскую почву словно благословляется небом. Светло, тепло, тихо, кротко и мирно на небе и на земле. Да будет это предназнаменованием и да исполнится предназнаменование. Много слез на Руси, много скорби и грусти. Да будет Дагмар им утешительницей и миротворицей...» (Валуев. Т. 2. С. 149).
Сама Дагмар в тот день записала в дневнике: «Никогда я не смогу забыть ту сердечность, с которой все приняли меня. Я не чувствовала себя ни чужой, ни иностранкой, а чувствовала себя равной им, и мне казалось, что то же чувствовали и они ко мне. Как будто я была такой же, как они! Я не могу описать, что происходило во мне, так взволнована и более чем когда-либо думала о моем усопшем ангеле и очень отчетливо чувствовала, что в тот момент он был рядом со мной» (Цит. по: Кудрина. С. 13, 14).
                ***
Александр увлеченно готовился к свадьбе, перестраивал Аничков дворец, в котором предстояло жить молодоженам. Он тщательно подбирал мебель, картины, формировал свою библиотеку. Украшением Аничкова дворца стали два зала домашнего музея, в основу которого легла коллекция антиквариата и картин, оставшихся от старшего брата, и значительно пополнившаяся после приобретений Александра на аукционах произведений искусства в Дании. Первыми картинами русских художников в коллекции цесаревича стали полотна профессоров Гуна и Харламова.
Аничков дворец преображался на глазах: в залах появились живописные работы французского художника Г. Робера, стены покрылись изысканными гобеленами. Малый столовый зал украшало изящное панно и мебель XVIII века. В круглую сумму обошлись столовые серебряные сервизы Людовика XV. Наконец, работы во дворце были завершены, придворный архитектор Монигетти получил августейшую благодарность и мог заняться иными делами, а жених и невеста считали дни, оставшиеся до свадьбы. Еще в Дании Минни начала брать уроки русского языка. Приехав в Россию она продолжила занятия и уже скоро стала читать в оригинале произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, Л. Н. Толстого. Закону Божиему и основам православия принцессу учил духовник царской семьи, протопресвитер Иоанн Янышев. В особую тетрадь она записывала мысли классиков на русском языке, созвучные ее душевному настрою: «Самые страшные враги человека суть часто его собственные страсти»; «Самый великий герой должен быть и самый благородный человек»; «Любовь народа есть истинная слава государя» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 1а. Л. 39–43).
12 октября 1866 года в Зимнем дворце состоялось миропомазание Дагмар. Девушка приняла православие, новое имя и титул, став великой княжной Марией Федоровной. Твердо и чисто выговаривала она величавые славянские глаголы, отвечая на вопросы священника. «Мария-Дагмар – неразгаданная загадка. Ее осанка и все приемы во время обряда были безукоризненны. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершается только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в ее чертах», – записал в дневнике наблюдательный П. А. Валуев (Валуев. Т. 2. С. 156).
Шли последние приготовления к бракосочетанию наследника престола. Даже для простого смертного подобная суета дается нелегко, а здесь... Бесконечные приемы и визиты, согласование списков приглашенных, невероятная суматоха и неразбериха, неизбежно связанные с ответственным придворным церемониалом, начали угнетать Александра. «Я теперь нахожусь в самом дурном настроении духа в предвидении всех несносных праздников и балов, которые будут на днях, – записал в дневник Александр. – Право, не знаю, как выдержит моя милая бедная душка Минни все эти мучения. Даже в такие минуты жизни не оставляют в покое, а мучают целые две недели. Это просто безбожно. А потом будут удивляться и кричать, что я не в духе, что я нарочно не хочу казаться веселым. Что же здесь делать, решительно приходишь в отчаяние. Господи, как я буду рад, когда все кончится и, наконец, можно будет вздохнуть спокойно и сказать себе: теперь можно пожить тихо и как хочешь. Но будет ли это когда-нибудь или нет? Много, таких и иных мыслей приходит в голову, но где же всего напишешь. И теперь насилу хватает часу спокойного, чтобы писать, а потом когда? Вот это называется веселье брачное. Где же оно и существует ли для нашего брата?» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С. 283).
Наконец, 28 октября 1866 года состоялось бракосочетание. В час пополудни пушечные выстрелы с Петропавловской крепости подали сигнал высочайшего выхода в Зимнем дворце. За Александром II и Марией Александровной шествовали жених с невестой. На голове девушки сияла бриллиантовая корона, она была одета в платье из серебряной парчи, поверх которого была накинута бархатная малиновая мантия, подбитая горностаем. У входа в дворцовую церковь новобрачных встретили митрополит Исидор, члены Синода и придворное духовенство.
Великолепно подобранная и спетая придворная певческая капелла запела псалом «Господи, силою твоею возвеселится Царь». Таинство бракосочетания совершал протопресвитер Василий Бажанов. Венец над головой цесаревича держал его младший брат Владимир, а над Минни – ее брат, наследный датский принц Фредерик. После прочтения Евангелия их сменили великий князь Алексей Александрович и герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский. В этот момент протодиакон густым басом, от которого задрожали стекла, в первый раз торжественно провозгласил: «О благоверном Государе Наследнике Цесаревиче великом князе Александре Александровиче и супруге его, благоверной государыне цесаревне великой княгине Марии Федоровне».
Вновь громыхнул салют Петропавловских батарей. В пять часов в Николаевском зале Зимнего дворца происходил парадный обед, в продолжение которого был дан вокальный и инструментальный концерт. «Такое приятное и вместе с тем необыкновенное чувство было думать, что, наконец, я женат и самый главный шаг в жизни сделан... Душка Минни была как-то особенно хороша весь день» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 299. С. 287). В восемь часов вечера Георгиевский зал вновь заполнился приглашенными на бал, впрочем, очень непродолжительный, – гости разъехались уже в одиннадцатом часу. Молодожены вернулись в Аничков дворец, где получили благословение родителей. Александр надел тяжелый расшитый серебром халат и вошел в спальню Минни. «Сердце просто хотело выскочить… Здесь дальше я не буду распространяться» – целомудренно записал он в дневнике... (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 299.  С. 289).
 На следующий день Минни слегла с сильной простудой, и Александру пришлось в одиночестве развлекать родственников. Заканчивая дневник, которому он поверял свои мысли в течение восьми месяцев 1866 года, Александр пишет: «Часто я думал тоже, как я наследовал от моего милого брата и престол, и такую жену, как Минни, которую он любил, еще не знавши ее, и о которой я тогда не думал, и уж в голову не приходило, что она будет когда-нибудь моей женой. Вот что значит Божья Воля! Человек думает одно, а Бог совершенно иначе располагает нами. Не наше дело рассуждать, лучше то или хуже было прежде или как теперь!.. Через такие перемены, через какие я прошел, я думаю, ни один человек не прошел и не пройдет... Это была борьба между долгом и страстью, и Слава Богу, что так кончилось!» (Там же. С. 330). Известно, что браки совершаются на небесах, но люди живут, любят, рожают детей и умирают все же на земле... Уже немало было сказано о браке принцессы Дагмар и младшего брата ее умершего жениха. Вероятно, было бы ошибкой утверждать, что молоденькой датской принцессе не хотелось в перспективе стать императрицей великой мировой державы. Конечно, честолюбивое желание в какой-то степени и до какого-то момента определяло ее поведение. Однако, кроме династических, политических и иных «высших» интересов, рано или поздно, но непременно должен был наступить момент, когда начинают действовать совершенно иные законы человеческого бытия, великого таинства, именуемого любовью. Поступки, диктуемые этим чувством, подчас приводят к неожиданным результатам. Порой оно делает людей счастливыми... Редкий жребий выпал Дагмар и великому князю Александру Александровичу. Чувство, связавшее их в юности, они смогли донести до последнего мгновения жизни. Поняв самые сокровенные черты русской натуры своего мужа и его народа, принцесса Дагмар стала русской императрицей Марией Федоровной не только по титулу, но и душой. 
                ***
После свадьбы жизнь молодых супругов постепенно входила в колею. День Александра начинался, как правило, в 8 часов утра. Пил кофе, курил (курить он начал с февраля 1865 года, когда старший брат Николай ему на день рождения подарил трубку), делал записи в дневник или работал с документами. Днем Александр ехал в Зимний дворец, где присутствовал на высочайших докладах министров или участвовал в заседаниях Комитета и Совета министров. «Я знаю, что Бог тебе даровал чистое, любящее и правдивое сердце… Желаю только, чтобы ты почаще и серьезнее думал о твоем будущем призвании и готовил себя меня заступить ежеминутно», – напоминал император Александр II сыну (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 269. Л. 87).
Прежде беспечная жизнь великого князя постепенно наполнялась новыми обязанностями. Увеличилось количество преподавателей, к учебному курсу прибавились новые предметы и дисциплины. Александр все чаще стал приезжать в Зимний дворец для встреч с дипломатами, наследник престола постепенно начинал познавать сложное искусство управления огромным государством. Став цесаревичем, Александр Александрович был назначен атаманом всех казачьих войск, шефом лейб-гвардии Атаманского казачьего, 3-го уланского Смоленского полков и Выборгского стрелкового батальона.
«Много я переменился в эти последние месяцы, но все еще много остается переделать в самом себе», – замечает он в своем дневнике (Там же. Д. 299. С. 46).
Летом 1866 года Александру было поручено возглавить комитет по борьбе с холерой. Первый опыт заседания в комитете, по оценке цесаревича, «путного ничего не сделали, потому что спорили много и переливали из пустого в порожнее...» (Там же. С. 134).
Осенью 1867 года перед правительством стал острейший вопрос, связанный с тяжелым неурожаем, поразившим почти двадцать губерний. Положение  усугублялось позицией Министерства внутренних дел, возглавляемого П. А.  Валуевым, которое стремилось не привлекать общественное мнение к критической ситуации, блокируя всю информацию в прессе. Однако слухи о грядущем голоде в центральных губерниях предотвратить было невозможно.
К началу зимы положение еще более обострилось. Александр II, желая дать сыну навык государственной деятельности и стремясь связать его имя с благородной акцией, назначил цесаревича главой комиссии для сбора пожертвований на покупку хлеба и его распространение среди голодающих. Ближайшим помощником Александра стал генерал-адъютант Н. В. Зиновьев. «Цесаревич не любил делать свое дело кое-как или мешкая, – вспоминал князь Мещерский. – В его комитете буквально кипела работа, комитет, благодаря не только сильной энергии цесаревича, но и его любви к делу, на него возложенному, творил буквально чудеса» (Мещерский. Воспоминания. С. 257).
Комиссия сразу отказалась от идеи бесплатной раздачи хлеба, опасаясь, что такая мера «гораздо более причинит вреда, чем принесет пользы, так как может приучить крестьян к мысли, что бояться неурожая нечего, все равно накормят, и, следовательно, может отдалить его от главной обязанности – работать для приобретения хлеба» (Там же). Было решено закупить большую партию хлеба, с тем, чтобы продавать его в неурожайных губерниях по минимальным ценам. Цесаревич лично просил императора выделить на эти цели миллион рублей. При этом тайна ассигнования и закупки столь большой партии зерна была тщательно сохранена, хлеб продавался нуждающимся по самой низкой цене, и опасность голода была ликвидирована в самом начале. Помимо русских губерний большая помощь оказывалась жителям Финляндии, также пострадавшим от неурожая.
П. А. Валуев, оскорбленный тем, что комитет цесаревича действовал вопреки его мнению, подал в отставку. Это было не первое столкновение цесаревича с министрами. До этого Александр  резко обошелся с главой Министерства просвещения, отказавшись «пригласить к обеду этого скота Головнина!!!» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 298. Л. 147). Императору пришлось строго указать сыну, заметив, что тот «слишком молод, чтобы судить о людях... что должен уважать должность министра и хотя личность... не нравится, но так как оно поставлено государем, то... не должен ничего против него делать явно» (Там же). Взгляды сына на решение государственных вопросов все чаще не совпадают с волей императора. Но пока цесаревич больше молчит на заседаниях Комитета и Совета министров. Однако уже в эти годы Александр проявляет качества, которые в будущем, когда он станет императором, позволят ему выработать свой стиль управления – жесткий, требовательный, волевой.
В марте 1867 года Александр встретился с депутацией из Туркестанской области во главе с генерал-губернатором Д. И. Романовским. Во время разговора цесаревич понял, что переводчик потерял нить разговора и переводит совсем не то, о чем он спрашивает. После встречи Александр выяснил, что депутатам категорически было запрещено жаловаться его императорскому высочеству. На следующий день цесаревич, вновь пригласив депутатов и потребовав других переводчиков, выяснил истинные нужды и проблемы Туркестана.
В 1868 году Александр начал заниматься вопросом перевооружения армии. Он несколько раз ездил на оружейные заводы Н. И. Путилова, чтобы познакомиться с производством ружей по системе лейтенанта Н. М. Баранова, заряжающихся с казенной части. В присутствии императора Александр горячо доказывал преимущество винтовок Баранова, обвиняя военное ведомство в нежелании действовать энергичным образом. В письме великому князю генерал-фельдмаршалу Михаилу Николаевичу цесаревич писал: «…в Бельгии начали производить опыты над этим ружьем и, упростив его, приняли во всю бельгийскую армию. Результаты опытов были блистательны… Механизм самый простой; нет ни одной пружины и нет иглы; важные недостатки нами принятых ружей, где механизм страшно сложен для работы и для чистки ружья. Я тогда решился сделать что-нибудь, чтобы провести это ружье в наши войска; начал собирать о нем сведения и наконец справился о переделке ружей по этой системе; оказалось, что эта переделка будет гораздо легче, чем игольчатые, и один из лучших наших фабрикантов, г. Путилов взялся переделать эти ружья…» (Каменский Е. Заботы цесаревича Александра Александровича о перевооружении русской армии // Александр Третий. С. 99).
Но император более доверял в вопросах перевооружения военному министру и артиллерийскому ведомству. «При твоей неопытности в делах и малом знании людей и тех скрытых пружин, которые большею частью заставляют действовать на этом свете, тебе должно быть вдвойне осторожнее, не относительно меня, перед которым обязанность твоя говорить вещи, как ты их понимаешь, даже когда ты и ошибаешься, но относительно тебя окружающих и, в особенности тогда, когда тебе уже известно, что дело мною решено, может быть, и вопреки твоего собственного мнения», – наставлял своего сына в письме от 9 августа 1868 года Александр  II  (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 669. Л. 98 об., 99).
Император запретил Александру вмешиваться в эти вопросы, сын, в свою очередь, расценил решение отца как «моральную пощечину». Но цесаревич решил продолжить начатое дело и пригласил к себе в Аничков дворец директора Главного артиллерийского управления генерал-адъютанта А. А. Баранцева и стал выяснять, почему так затягивается дело с переоснащением армии оружием: «Вот уже два года, что началась переделка, а мы имеем только 60 000 переделанных ружей, а нам их нужно до 800 000, – писал цесаревич великому князю Михаилу Николаевичу. – Я старался доказать Баранцеву, что в войсках новыми ружьями недовольны, и что рано или поздно придется переменить систему, и что теперь самое выгодное время. Потому что у нас еще много непеределанных ружей, которые прямо можно будет переделывать по новой системе. Баранцев не соглашался, но наконец обещал помочь делу, хотя против своего убеждения. Потом вторично просил Баранцева заехать ко мне и, в присутствии г. Путилова, мы толковали более часа, и Баранцев был совершенно разбит, и ему доказали преимущества новой системы над игольной. <…> Я в особенности горячо взялся за это дело, потому что и Бог знает еще, что будет у нас с весны; пожалуй, и война, а ружей решительно нет. Наши заводы казенные оканчивают свои контракты и свою переделку только в 1870 году, и то сам Баранцев говорит, что этого они не могут сделать, а кроме того, просят прибавки цены до 10 рублей за ружье; тогда как Путилов переделывает по 5 рублей и даже надеется впоследствии уменьшить плату…» (Каменский Е. Заботы цесаревича Александра Александровича о перевооружении русской армии // Александр Третий. С. 100).
Пока шли споры за и против переделки русских ружей, австрийский инженер Кренке предложил модифицировать систему Баранова. Была организована комиссия под председательством великого князя Николая Николаевича Старшего.  В состав комиссии также вошел наследник цесаревич и десяток генералов. Опытные стрельбы показали преимущество системы Кренке. Александр Александрович, убедившись на деле в том, что эти ружья более дешевы, просты в обращении и надежны, принял сторону новинки, которая поступила на вооружение русской армии накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Ружья системы Н. М. Баранова были приняты на флоте.
                ***
В апреле 1867 года Александр и Мария в сопровождении великого князя Владимира Александровича прибыли в Первопрестольную, а в мае на специальном поезде они доехали до Риги, где пересели на корвет «Аскольд», отбывавший в Данию. Проведя несколько дней в Копенгагене, Александр отправился в Париж, где должен был сопровождать отца во время его официального визита. Минни осталась у родителей, она плохо себя чувствовала, доктора предполагали беременность и рекомендовали цесаревне воздержаться от превратностей путешествия.
Визит русского императора в Париж был омрачен покушением поляка Березовского, стрелявшего из револьвера по карете, в которой находились Александр II и Наполеон III. Великий князь Александр Александрович писал об этом инциденте матери в Петербург: «…прошлогоднее 4 апреля (покушение Каракозова. – Авт.) и этот день никогда не выйдут у меня из памяти, это были ужасные испытания для моего бедного сердца. Уже 2 раза висела над моей головой страшная обязанность и можешь себе представить, милая Ма, что я должен был предчувствовать в эти минуты. … Папа говорил несколько раз, что если ему суждено предстать перед Господом, он готов, а я получаю всю ужасную обузу, которую хотел бы отдалить сколько возможно от меня (ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 115. Л. 78 об.). Монархи отнеслись к покушению с олимпийским спокойствием. Александр с обычной любезностью говорил комплименты французской императрице Евгении и выражал полное удовлетворение приемом. Расставаясь вечером того дня, Наполеон III произнес: «Ваше Величество, мы вместе побывали в огне и оба выходим невредимыми из него». Александр II только молча пожал ему руку.
Цесаревич записал в дневнике: «Чуяло мое сердце, что-то недоброе в Париже, и вот сбылось! Боже милосердный, помози рабам Твоим. Господи, не оставь нас и помилуй нас! Да будет Воля Твоя!» (Там же. Ф. 677. Оп. 1. Д. 301. Л. 111). Только 31 мая Александр Александрович покинул Париж и поехал в Копенгаген. Здесь его ожидало разочарование в надеждах стать отцом: врачи ошиблись, объявив о беременности Минни.
  ***
Через два года после свадьбы у Александра и Марии Федоровны 6 мая 1868 года в день Иова Многострадального родился первенец – будущий император Николай II. Александр записал в дневнике: «Мама и Папа приехали около 10 часов, и Мама осталась, а Папа уехал домой. Минни уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по временам. Около 12 1/2 жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Минни очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец, в 1/2 3 час. пришла последняя минута и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была – нельзя представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно» (Там же. Л. 168 об., 169).
Александр и Минни были молоды, влюблены, счастливы... Через год после рождения первенца, 20 мая 1869 года, родился второй сын Александр. А вскоре, 10 июля, цесаревич отправился в долгожданное путешествие по России, к которому он тщательно готовился. Минни со слезами прощалась с детьми, но долг обязывал цесаревну сопровождать мужа. Первый город, который посетил Александр, была Москва – Успенский собор и Чудов монастырь в Кремле, Ходынское поле с парадом войск, строящийся Храм Христа Спасителя.
Далее – Нижний Новгород, где «крики «ура»  пугали лошадей», а жара стояла такая, что все походили «на вареных раков». Поклонившись могиле Козьмы Минина, Александр с женой спустились в сад. Хроникер писал: «После обеда, в саду Дворцового Дома собраны были крестьянки села Морки и Черемисянки в своих костюмах, увешанных набором старинных и новых серебряных монет. Их угощали конфетами и пряниками» (Путешествие наследника 1869. С. 8). На следующий день Александр посетил местную знаменитую ярмарку, где купечество поднесло традиционные хлеб-соль. Вечером на пароходе «Ахтуба» долго катались по Волге. На палубе играл оркестр, в небо пускали фейерверк, именитые гости во главе с предводителем дворянства изо всех сил развлекали гостей.  На пароходе «Счастливый» наследник с женой спустились по реке до Казани, а потом до Царицына. Далее маршрут лежал на Дон, по земле Войска Донского. «Вообще Дон, это совершенно другая земля, другой мир и поэтому все интересует и занимает, а в особенности меня, так как я атаман казаков и люблю казачье сословие... – записал в своем дневнике Александр. – Я совершенно счастлив на Дону и чувствую себя гораздо вольнее и веселее, чем на Волге, любо смотреть на казаков и их рожи молодецкие, чудный народ и можно влюбиться в них» (Там же. Д. 303. Л. 9 об., 10 об.). При каждом удобном случае наследник старался нарушить официозность приемов: «Сильное впечатление на народ производило усердие Высоких путешественников к храмам Божиим и их внимание к памятникам родной старины и к самой жизни народа, – писал историк В. Назаревский. – Оставляя свой пароход, они пешком или в простом тарантасе отправлялись в соседние села, где их совсем не ожидали, чтобы поближе посмотреть, как живет наш народ и познакомиться с его нуждами. Их Высочества заходили в крестьянские избы, в дома сельского духовенства, в приходские школы...» (Цит. по: Тальберг. С. 545).
Отдых наступил только в Ливадии, в конечном пункте путешествия цесаревича, куда они приехали 6 августа. Но однообразная крымская жизнь быстро надоела Александру. «13 августа. Мне становится очень скучно здесь, и не знаешь, что делать, так хочется скорее вернуться в Царское Село. Здесь жарко невыносимо, спать скверно, в доме множество блох, муравьев и, что всего хуже – крыс» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1.  Д. 301.  Л. 23 об). После длительного путешествия было особенно приятно возвратиться домой, в Аничков дворец, где их ждали дети и близкие, новые радости и беды. Первое большое горе в их семье случилось в апреле 1870 года. Тяжело заболел одиннадцатимесячный Александр. «15 апреля. Послали за Раухфусом... к 5 часам утра показались признаки поражения мозговых оболочек и левая нога и рука понемногу стали отниматься. Доктора сказали мне, что болезнь пошла так скоро и опасно, что на выздоровление нет почти надежды. Это был ужасный удар, Минни дремала на кресле, и потом я передал ей решение докторов. Мы просидели всю ночь у маленького... Я больше не мог сдержать слез и плакал долго, и бедная Минни тоже. 20 апреля. Только я начал засыпать, пришли меня разбудить и просить  вниз. Это было в 1/2 5 утра. Я скорее оделся и побежал к маленькому, у него вдруг пульс стал биться слабее и дыхание сделалось слабее, так что Гирш решился  послать за мною и к Папа и Мама. Маленький лежал на коленях... и был совершенно в забытьи. Папа, Мама, Владимир и Алексей приехали уже в 6 и оставались весь день. Мы с Минни были все время внизу... Что за мучение и тоска  было видеть его и ждать все конца. Около 2 Минни в последний раз взяла нашего душку Александра на колени, а я все время смачивал ему голову водой. Мы оба так устали, что дремали и насилу сидели. Дыхание начало учащаться все больше и больше и пульс бился страшно скоро так, что и сосчитать нельзя было, но, наверное, более 200 раз в минуту, потом дыхание начало заметно слабеть и в 1/2 4 уже не стало на свете нашего милого душки, ангела маленького, он умер у Минни  на коленях и лицо его сделалось таким ангельским и совершенно как будто он спал. Что за ужасная была эта минута, но еще хуже весь этот день, страданий моральных, ожиданий и грусти ужасной. <...> В 7 часов я понес нашего ангела наверх, а Минни шла сзади, и положили его снова на его кроватку в приемной комнате возле кабинета Минни, где устроили и украсили кровать и кругом цветами. <...> Мы просили приехать художника Крамского, который сейчас же начал портрет карандашом, и прелесть как удалось, совершенно, как он был в постели и его выражение.
22 апреля. Боже, что за день Ты нам послал и что за испытание, которое мы никогда не забудем до конца нашей жизни, но „Да будет Воля Твоя Господи“, и мы смиряемся пред Тобой и Твоей волей. Господи, упокой душу младенца нашего, ангела Александра» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1.  Д. 301. Л. 151 об., 153 об. – 154 об.).
Время лечит любую боль, жизнь продолжается и мало кто задумывается о новых переживаниях, которые неизбежно ждут каждого в будущем... 27 апреля 1871 года у Минни и Александра родился третий сын – Георгий, который проживет 28 лет и умрет от туберкулеза; в 1875 и 1882 годах в семье появятся две дочери – Ксения и Ольга, которым будет суждено намного пережить своих братьев и обеим умереть вдали от родины в один – 1960 – год. Любимый младший сын Михаил родился 22 ноября 1878 года. Его постигнет участь старшего брата: в июне 1918 года его убьют большевики в лесу под Пермью. Датская принцесса Дагмар, русская императрица Мария Федоровна, пережив своего мужа на 34 года, умрет у себя на родине, в Копенгагене в 1928 году, так и не поверив до конца своих дней в гибель сыновей, внучек и внука, до последнего вздоха ожидая чуда, которое не могло произойти. Вся жизнь «милой Минни» пройдет под знаком беды, смерти родных.

ГЛАВА 3
     Мир в России всегда служил  лишь короткой передышкой между войнами.  В середине семидесятых годов девятнадцатого столетия запах пороха все явственнее стал доноситься с Балкан,  издавна считавшихся одной  из самых горячих точек Европы.  Здесь столетиями  сталкивались политические и экономические интересы Востока и Запада, здесь тесно переплелись предательство и насилие, поколения  воспитывалась во  взаимной  религиозной и национальной  нетерпимости.
Османская империя, господствовавшая в этом регионе, являлась типичным военно-феодальным государством, идеология которого основывалась на мусульманстве, а экономическое и военное могущество строилось на жесткой эксплуатации завоеванных стран и народов, многие из которых исповедовали христианство.  Этнические и религиозные различия служили причиной постоянных конфликтов между метрополией и порабощенными провинциями.
В апреле 1876 года началось очередное  восстание христиан, вспыхнувшее в подвластных Турции районах Боснии, Герцеговины, Болгарии. Особенно активными были действия повстанцев в Копривштице, Панаграгюриште, Батаке. Реакция Стамбула была жесткой: на подавление беспорядков были направлены регулярные войска и отряды иррегулярной конницы, отличавшихся особой жестокостью. По данным иностранных наблюдателей свыше тридцати тысяч болгар стали жертвами дикой резни, учиненной турками. (Толмачев Е. П.  Александр II и его время. М., 1998. Т. 2. С. 63).
В России к Турции традиционно относились с большим недоверием, оставшимся в крови у русских еще со «времен Очакова и покоренья Крыма». Несчастья православных болгар здесь восприняли как собственные. И хотя Александр II не желал новой войны, рассчитывая разрешить балканский кризис дипломатическим путем, русское правительство не воспрещало  офицерам выходить во временную отставку, чтобы отправиться добровольцами в сербскую армию. Среди добровольцев были генерал-майор М. Г. Черняев, прославившийся в Туркестане, севастопольский герой, генерал С. К. Новоселов, полковник генерального штаба Д. П. Дохтуров, врач Н. В. Склифосовский. Общее число русских волонтеров составляло около четырех тысяч человек. Только в составе отряда, возглавляемого генералом Черняевым, числилось  640 русских офицеров и 1806 нижних чинов (Там же. Т. 2. С. 63).
18 июня 1876 года Сербия и Черногория, пытаясь оказать помощь христианам в Болгарии, объявили войну Турции. Однако серьезную помощь болгарам они оказать не могли – армии этих стран были намного слабее турецкой. Политикам было очевидно, что балканские проблемы должны решаться не столько победами или поражениями сербской армии и болгарских повстанцев, сколько в ходе сложных дипломатических переговоров между правительствами Австро-Венгрии, Англии, Германии, России. Именно политические претензии великих держав должны были определить исход конфликта в турецких провинциях.
В своей ближневосточной политике Англия традиционно поддерживала Турцию, видя в ней естественного союзника против нарастающего влияния России на Балканах. И Россия, и Англия в стремлении добиться преобладающего влияния на Константинополь, всеми силами старались помешать друг другу в достижении поставленной цели. Английский государственный деятель Джордж Кэмпбел, герцог Аргальский цинично заявил: «Туркам должно было быть вполне ясно, что мы действовали, не забывая о собственных интересах и желая остановить какой-то ни было ценой надвигающуюся мощь России» (Толмачев. Т. 2. С. 64). Британская пресса с успехом формировала общественное мнение, убеждая обывателя в том, что появление русских войск в Болгарии станет прологом настоящих «болгарских ужасов». Англия оказывала Стамбулу значительную помощь, снабжая турецкую армию самым современным оружием и снаряжением. Кроме того, более  пятисот британских инструкторов проводили с турецкими офицерами и генералами стратегические и тактические игры по планам, разработанным в Лондоне применительно к условиям войны на Балканах.
Неподдельный интерес к ближневосточному вопросу также проявляла Австро-Венгрия, рассчитывавшая расширить свои владения до побережья Эгейского моря. На секретных англо-австрийских переговорах было достигнуто важное соглашение, направленное против России. Англия предполагала послать свой флот в проливы, разделявшие Средиземное и Черные моря, а на Австро-Венгрию возлагалось проведение наземной операции. Однако риск союзников распределялся неравномерно, поскольку английскому флоту абсолютно ничего не угрожало по причине отсутствия русского Черноморского флота, уничтоженного по условиям договора последовавшего после неудачной Крымской войны. Австрия же легко могла быть втянута в полномасштабную войну с Россией, исход которой представлялся австрийцам весьма сомнительным. В результате Вена, трезво оценив ситуацию, предпочла занять выжидательную позицию.
Немало козырных карт оказалось в руках канцлера германской империи Отто фон Бисмарка, решившего сыграть собственную партию на извечном противостоянии Англии и России. В надежде покрепче затянуть балканскую петлю на русской шее, он посулил России в случае начала ее войны с Британией, заем в сто миллионов рублей (История дипломатии. Т. 2. С. 39). Россия переживала нелегкие времена, испытывая значительные экономические и внутриполитические проблемы. Большая война могла еще более усугубить  кризис, начавшийся во всех слоях русского общества в ходе издержек либеральных реформ.
В начале осени 1876 года Александр II провел в Ливадии несколько совещаний, на которых было решено постараться максимально использовать дипломатический ресурс, и, только в случае провала переговоров с европейскими державами и Турцией,  приступить к мобилизации армии. Незадолго перед этим, 31 августа 1876 года, в Константинополе произошел дворцовый переворот. На турецкий престол вступил султан Абдул-Хамид II – человек жестокий, трусливый, но чрезвычайно хитрый и изворотливый, получивший за организацию армянских погромов и резню греков на Крите нелестное прозвище «кровавого султана».
Новый властитель Османской империи немедленно активизировал деятельность турецкой армии, действовавшей против Сербии. В ходе крупного сражения под Джунисом 17 октября 1876 года турки разгромили сербскую армию.
Русское правительство, спасая союзную Сербию, выступило с решительным ультиматумом Турции, потребовав остановить военные действия и начать переговоры с Белградом. Одновременно было объявлено о мобилизации двадцати русских дивизий, расквартированных в южных губерниях.
Решительные действия России ускорили начало дипломатических переговоров. 29 ноября 1876 года в Константинополе открылась конференция великих держав. После продолжительных дебатов, закулисных интриг и взаимных обвинений европейские дипломаты наконец договорились о создании автономии для Боснии, Герцеговины и Болгарии. В каждой провинции должен был находиться наблюдатель, назначенный участниками конференции. Россия, кроме того, отказывалась от военных действий в районе Балкан. Но в день, когда участники конференции готовились официально объявить о своем решении, Абдул-Хамид проделал маневр, ошеломивший даже видавших виды дипломатов. В то время, когда в зале заседания собирались представители дипломатических миссий и турецкие сановники, за окнами дворца раздался оглушительный залп артиллерийского салюта. «В этот момент совершается великий акт, – торжественно провозгласил турецкий министр иностранных дел Саффет-паша. – Сегодня провозглашена конституция, которой его величество султан осчастливил свою империю!».  Ввиду этого эпохального события, по мнению турецкой стороны, итоговый документ конференции представлялся совершенно излишним – ведь, предоставив конституцию, султан даровал всем своим подданным необходимые реформы, права и свободы, а, значит, разговоры о создании автономных южнославянских государств следует прекратить (История дипломатии. Т. 2. С. 37). В воздухе вновь запахло порохом...
 «Вся Россия говорит о войне и желает ее и вряд ли обойдется без войны. Во всяком случае, она будет одна из самых популярных войн, и вся Россия ей сочувствует», – записал в своем дневнике в эти дни цесаревич Александр (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 307. Л. 61).
Однако Александр II не решался начать военные действия, не заручившись нейтралитетом Австро-Венгрии и не имея договора с Румынией об условиях прохождения русских войск через ее территорию. Обе задачи оказались успешно решенными русскими дипломатами. 3 января 1877 года в Будапеште была подписана русско-австрийская конвенция, обеспечивавшая нейтралитет Габсбургов. Наконец, 23 марта 1877 года румынский князь Карл Гогенцоллерн подписал в Бухаресте соглашение о проходе русских войск через территорию Румынии. В качестве компенсации Россия выплачивала один миллион франков и обязалась «защищать нынешнюю целостность Румынии» (Сборник материалов по русско-турецкой войне. Вып. 2. С. 234–242).
К началу апреля 1877 года даже людям далеким от дипломатии стало очевидно, что военного конфликта не избежать. Стороны начали лихорадочные приготовления к войне. Султан распорядился провести мобилизацию 120  тысяч запасников и перевести  флот из Мраморного моря через Босфор.
***
12 апреля 1877 года канцлер князь А. М. Горчаков уведомил турецкого поверенного в делах в Петербурге о происшедшем разрыве и отправил к нему паспорта для выезда из России всех чинов турецкого посольства. В тот же день Александр II подписал манифест о начале войны. «Исчерпав до дна миролюбие Наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того ребует и чувство справедливости, и чувство собственного Нашего достоинства», – говорилось в нем.
Александр II назначил главнокомандующим действующей русской армии на Балканах Николая Николаевича Старшего. Начальником штаба стал генерал от инфантерии А. А. Непокойчицкий. Дунайская армия под командованием великого князя четырьмя колоннами перешла границу, а передовой отряд полковника Струкова занял важный стратегический объект – Барбошский мост на Серете.
Одновременно Кавказская армия, руководимая великим князем Михаилом Николаевичем, вошла в районы Армении, оккупированные турками, и четырьмя колоннами направилась к Карсу, Баязету, Ардагану и Батуму. Первые действия русской армии оказались удачными: несмотря на сильные дожди и половодье, войска успешно форсировали Дунай и развили наступление. Турки быстро отступали по направлению к Тырново и Рущуку.
В Петербурге были уверены, что война будет выиграна малыми силами, без участия гвардии. Некоторым гвардейским офицерам удалось прикомандироваться к действующей армии, где они рассчитывали получить награды и проявить себя, но большинство продолжало жить обычной полковой жизнью, отмечая ход военных действий на Балканах разноцветными флажками на картах Турции, изданных австрийским Генеральным штабом (Берс. С. 3).
21 мая император и наследник престола выехали из Царского Села в действующую армию. Александр II направлялся, как он говорил, «братом милосердия», а цесаревич получил командование 40-тысячным Рущукским (Восточным) отрядом, названным так по имени болгарского города Рущук, который планировалось штурмовать в первую очередь. 26 июня 1877 года в главной квартире у деревни Павло цесаревич подписал приказ по войскам Рущукского отряда под № 1: «На основании приказа Его Императорского Высочества Главнокомандующего действующей армии, от 22 сего июня, я сего числа вступил в командование Рущукским отрядом, а потому предписываю всем войскам, назначенным в состав Моего отряда, относится ко Мне по делам службы установленным существующим законоположением и приказом по действующей армии порядком. Подписал: командир Рущукского отряда, генерал-адъютант Александр» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 371. Л. 5). *
Начальником штаба командующего Рущукским отрядом был назначен генерал-лейтенант П. С. Ванновский, ставший впоследствии военным министром.
***
Рущук – небольшой городок на правом берегу Дуная, достигающего в этих местах ширины до полутора километров, – известен еще с римских времен как важный опорный пункт при переправе через Дунай. Во время владычества Порты крепость стала одним из главных мест стоянки турецкой дунайской флотилии. Вместе с Силистрией, Шумлой и Варной, Рущук составлял четырехугольник крепостей, имевших важное стратегическое значение во всех многочисленных войнах России с Турцией. Неоднократно русские войска осаждали крепость, а в 1810 году гарнизон ее был вынужден сдаться графу Н. М. Каменскому. К началу новой войны стратегическое значение Рущукской крепости еще более возросло после строительства железной дороги до Варны. Город был обустроен по последнему слову тогдашней фортификационной науки: его окружал мощный вал с тринадцатью вынесенными  вперед укреплениями, на которых размещались 170 полевых орудий и 40 крепостных пушек большого калибра. Гарнизон крепости насчитывал до 30 тысяч человек. Кроме крепостного гарнизона, состоявшего из регулярных турецких войск, в округе шаталось много всякого сброда: русские и турецкие дезертиры,  черкесы и чеченцы, местные разбойники, объединявшиеся в интернациональные банды. Все они не только воровали и мародерствовали, добивая раненых и стаскивая с убитых сапоги, но при случае могли напасть и на отдельные воинские части.
Оставлять рущукскую группировку противника у себя в тылу было никак нельзя. Поэтому перед великим князем Александром Александровичем ставилась первоочередная задача – овладеть крепостью в кратчайшие сроки. Затем отряду предстояло штурмовать Никополь и, двигаясь вперед, взять под контроль важный перевал через Балканы у Шипки.
Для выполнения поставленной задачи 10 июля отряд, сосредоточив главные силы на реке Янтре и выдвинув авангард к Обретенику, взял направление на Рущук. Но уже 12 июля неудача основных русских сил под Плевной и передового отряда генерала Гурко,  заставили командующего Рущукским отрядом приостановить наступление. «Грустно, страшно и тяжело, но не следует падать духом и Бог нам поможет, я уверен, выйти из этого положения… Что еще более грустно, это та страшная потеря в войсках, и сколько несчастных наших раненых в руках этих извергов», – написал в эти дни Александр отцу (ГА РФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 732. Л. 69, 69 об.).  Из Тырнова пришло неутешительное распоряжение от начальника штаба главнокомандующего генерал-адъютанта А. А. Непокойчицкого: «...Великий князь, Главнокомандующий приказал, чтобы предположенное движение Рущукского отряда было отложено до разъяснения положения дела у Плевны и до сосредоточения остальных войск 4 армейского корпуса; о времени выдвижения последует особое приказание Главнокомандующего. Если же движение уже началось, то обратить его в усиленную рекогносцировку, а затем войскам Рущукского отряда занять такое положение, чтобы большая часть его сил была сосредоточена и готова встретить турок в случае наступления их армии из Шумлы...» (Сборник материалов по русско-турецкой войне. Вып. 27. С. 95, 96).
 Войска цесаревича заняли оборонительную позицию по левому берегу реки Кара-Лома.
***
Потери русской армии во время двух неудачных штурмов Плевны превысили 15 тысяч человек, в то время как турки потеряли всего 3500 человек. Неудачи посеяли неуверенность в командовании, решившем во избежание дальнейших неприятностей перейти к обороне. Из России затребовали дополнительные силы и стали ждать подхода союзной румынской армии под личным предводительством князя Карла. Не добилась значительных успехов и кавказская армия великого князя Михаила Николаевича, также перешедшая к обороне. Командующий Рущукским отрядом писал жене в Петербург: «Начало войны было столь блестяще, а теперь от одного несчастного дела под Плевной все так изменилось, и положительно ничего мы не можем сделать. Но я твердо убежден, что Господь поможет нам и не допустит неправде и лжи восторжествовать над правым и честным делом, за которое взялся государь и с ним вся Россия. Это был бы слишком тяжелый удар православному христианству, и на долгое время, если не совсем, уничтожило бы весь славянский мир» (ГА РФ Ф. 642. Оп. 1. Д. 707. Л. 6).
Первый энтузиазм, с которым добровольцы отправлялись на помощь братьям-славянам, быстро улетучивался. Вместе с лишениями, кровью и страданиями, пришло понимание, что воевать приходится с умным, хорошо вооруженным противником. Да и настроения местного населения не всегда оправдывали изначальный оптимизм русских спасителей Болгарии... «Не знаю, что будет дальше, но до сих пор болгары не вызывают моей симпатии: что за глупые физиономии с черепами редькой кверху, – сокрушался лейб-медик Александра II, замечательный русский клиницист Сергей Петрович Боткин. – Сегодня были мы все в церкви, служили наши придворные певчие и поп; много собралось болгар, и все-таки я не видел таких лиц, которые примирили бы меня с этой нацией; кроме этого нужно признаться, что большой радости и гостеприимства русским они не показывают» (Боткин. С. 82). Зато плененные враги вызывали симпатию русского доктора: «Турки народ крепкий и много у них красивых; без всякого сомнения, они смотрятся гораздо интеллигентнее и даже добродушнее наших братушек» (Там же. С. 307).
Профессор Боткин в своих мыслях о войне был не одинок: в письме другого участника боевых действий говорилось: «От солдата до генерала вы только и слышите, что не стоят братушки понесенных трудов и пролитой крови наших воинов... Изобилие замечается у болгар во всей жизненной обстановке, а спроси чего-нибудь у них – один неизменный ответ: „Нету, братушка!..“ (Исторический вестник. 1900. № 9. С. 907). Но, как гласит русская пословица: «Коли взялся за гуж – не говори, что не дюж!» Армия мужественно сносила лишения и сдерживала наступление противника.
Турецкая армия перешла в наступление на Шипку, которое обернулось пятимесячной осадой. Героическая оборона Шипки русскими войсками получила название Шипкинского сидения. Несмотря на большие потери (только от переохлаждения здесь ежедневно погибало до 400 человек), Шипка не сдалась вплоть до перехода русской армии в общее наступление в январе 1878 года. Все это время генерал Ф.Ф. Радецкий свой ежедневный рапорт о положении дел на Шипке заканчивал одной фразой: «На Шипке все спокойно». Лапидарный стиль генеральского рапорта скрывал драматические события. За три месяца было обморожено более двух третей всего личного состава. Не было теплой одежды, полушубков, теплой обуви, портянок. Но благодаря мужеству русских солдат на Шипке, противник не смог соединить две крупные группировки генералов Сулейман-паши и Мехмет-Али.
В разгар летних боев на Шипке командующий Восточной армией осторожный Мехмет-Али, ожидая успеха от Сулейман-паши, предпочел занять выжидательную позицию. Когда же стало очевидно, что осада Шипки затягивается, Мехмет-Али начал наступление на Рущукский отряд. 9 августа 1877 года главнокомандующий Николай Николаевич Старший телеграфировал цесаревичу: «Бой у Шипки продолжается до сих пор, хотя несколько приступов отбито; будь готов встретить неприятеля в случае, если он пойдет на тебя. Николай» (Шевелев. 1903. Т. 3. С. 28). На этот раз главнокомандующий не ошибся…
          ***
20 августа разведчики сообщили командующему Рущукским отрядом, что Мехмет-Али с главными силами движется к селению Кацелово, на правом берегу Кара-Лома, стремясь разгромить 13-й корпус раньше, чем к нему на подмогу сможет успеть 12-й корпус великого князя Владимира. Турецким авангардом руководил дивизионный генерал Фауд-паша, имевший в распоряжении свыше пятидесяти двух кавалерийских эскадронов. Цесаревич в сопровождении начальника штаба Ванновского, генерал-лейтенанта барона А. Ф. Дризена и начальника 33-й пехотной дивизии генерал-майора А. А. Тимофеева объехал передовые линии. Кацелово занимало левый фланг позиции, а в центре, на левом берегу Кара-Лома, находилась Аблово. Обрывистый, поросший кустами берег отвесно поднимался над рекой на высоту до трехсот метров, кое-где виднелись слоистые террасы и узкие лощины. На реке были разбросаны водяные мельницы и деревянные мостки.
24 августа с самого утра у местечка Аблово началась артиллерийская дуэль. Войска Мехмета-Али пошли в атаку. Турки перешли Кара-Лом и рассыпались по виноградникам, часть из них вошла в Аблово, с высот которого открыла интенсивный ружейный огонь, отрезав русским батальонам путь для отхода. Русские батареи картечью и гранатами попытались выбить турок, но те успешно укрывались в виноградниках. Положение становилось критическим. В этот момент генерал-майор Тимофеев, обнажив шашку, поднял цепи Бессарабского полка, увлекая их в отчаянную атаку. Несколько рот Копорского полка в штыковой атаке смяли противника, а артиллерия сосредоточила огонь по переправе. День был на исходе, когда на противоположном берегу показался турецкий парламентер, просивший перемирия, чтобы по мусульманскому обычаю, до захода солнца похоронить убитых.
В донесении о бое 24 августа генерал-лейтенант барон Дризен одержанную победу полностью приписывал «стойкости и храбрости офицеров и солдат, которые дрались против в четыре раза сильнейшего врага под начальством турецкого главнокомандующего Мехмета-Али-паши, численность войска которого доходит до 60-ти таборов пехоты, с 60-ю орудиями, двух тысяч черкесов и нескольких полков кавалерии» (Там же. С. 33, 34). На поле кровопролитного боя осталось 53 русских офицера и 1248 солдат... На следующий день в Копровице Александр писал жене: «25 августа провел я ужасный день и никогда его не забуду...» (ГА РФ. Ф.  642. Оп. 1. Д. 707. Л. 72).
В одном из писем цесаревич просил Марию Федоровну не посещать в тяжелые для русской армии дни театры: «Если ты хочешь сделать мне огромное удовольствие и если тебе это не слишком тяжело, не езди в театры, пока эта тяжелая кампания благополучно не кончится. Я уверен, что и Мама разделит мой взгляд и все найдут это приличным и более достойным для моей жены. Прости меня, что это пишу тебе, потому что уверен, что ты и без того этого не делала бы и что тебе и самой казалось это неприличным…» (Там же. Л. 189, 190).
       ***
Остановив противника под Аблово, командующий Рущукской группировкой не мог не понимать, что турецкая армия продолжает оставаться грозной силой. Если бы Мехмет-Али предпринял попытку удара в центр наших позиций, то прорыв противника оказался бы неминуем, и тогда перед ним открывалась бы прямая дорога к Шипке. В этих условиях принимается непростое решение об отступлении. Войскам предстоял сложный фланговый маневр.Генерал-лейтенант Дризен, окруженный с трех сторон, должен был отступать по единственной в ущелье узкой дороге. Его задача осложнялась тем, что дорога оказалась забитой подводами с ранеными и снаряжением. Великому князю Владимиру предписывалось скорым маршем идти с севера на юго-запад, подставляя противнику левый фланг. Генерал-лейтенант А.Ф. Ган следовал с юга на северо-запад. Дожди и размытые дороги значительно задерживали передвижение войск. Отдав приказ по войскам, цесаревич перенес свой штаб в Копровицу, на полдороге до Белы, где должен был сосредоточиться 13-й корпус Дризена.
К ночи в штаб Александра Александровича стали поступать тревожные сообщения, что турки прорвали центр русских позиций и находятся в Широко. Это отрезало войска 12-го корпуса великого князя Владимира от Александра. Неутешительные сведения привез адъютант и от генерала Дризена, прочно застрявшего в ущелье среди лазаретных повозок. Таким образом, на пути стотысячной турецкой армии оказался лишь штаб командующего Рущукским отрядом, без войск, лишь с небольшим казачьим конвоем. На экстренном совещании каждый из штабных офицеров предлагал свое решение проблемы. Граф И. И. Воронцов-Дашков предлагал командующему срочно отправиться в 13-й корпус. П. С. Ванновский, беспокоясь о судьбе великого князя, предложил более безопасный путь на юг, навстречу отряду генерала Гана.
Выслушав все точки зрения, Александр Александрович спокойно заметил, что предложения касаются только того, что делать именно ему. А о войсках,  как будто забыли...  Цесаревич распорядился немедленно прекратить пустые разговоры и начать заниматься делом. В первую очередь, Александр потребовал проверить полученные ночью сведения, разослав по всем направлениям разъезды во главе с адъютантами. Александр Александрович оказался прав: панику посеяла банда черкесов, грабившая отставших солдат. Вскоре в Копровицу подошли и войска барона Дризена, который, отступая с позиций, оставил там разъезды казаков, запаливших множество костров. Турки, смущенные таким количеством бивуачных огней, не решились на ночную атаку, дав возможность Дризену расчистить дорогу и в полном порядке совершить сложный маневр.
Маневр, проведенный русскими войсками под Аблово, не был простым отступлением армии, потерпевшей поражение. Напротив, военачальник, выигравший тяжелый бой отходил, чтобы, соединив все свои ресурсы, с новой силой воевать с более многочисленным противником. Как и при всяком отступлении, на долю войск выпало немало трудов, бессонных ночей и голодовок. Нередко полки и батальоны приходили на ночлег глубокой ночью с тем чтобы, едва забрезжит рассвет, вновь двигаться дальше. Размытые проливными дождями дороги, непроглядная мгла южной ночи, громадные обозы, толпы болгар, шайки мародеров, следовавших за войсками, замедляли движение, раздражая и без того утомленных людей. Только благодаря хладнокровию и спокойной распорядительности командующего великого князя Александра Александровича, войска Рущукского отряда смогли сохранить полный порядок и осуществить сложный фланговый маневр практически незаметно для противника. Недаром знаменитый фельдмаршал Мольтке считал маневр Рущукского отряда после Абловского боя одной из лучших тактических операций ХIХ века (Назаревский. С. 33).
      ***
Черты характера цесаревича нашли свое отражение и в его руководстве боевыми операциями. В Рущукском отряде не было лихих кавалерийских атак: твердо, надежно стояли армейские полки, возглавляемые Александром. В письмах к своей любимой Минни он раскрывается еще с одной стороны, о которой, может быть, даже не догадывались его подчиненные: в каждой строке чувствуется грусть, усталость, тоска по любимой, детям. «Обнимаю тебя, моя душка Минни, и благодарю Господа всею душою за то счастье, которое он послал в эти одиннадцать лет. Вспоминаю с радостью тот счастливый день 11 июня, в милом Фреденсборге, который решил нашу судьбу. <…> Моя милая душка Минни, не грусти и не печалься и не забывай, что я не один в таком положении, а десятки тысяч нас, русских, покинувших свои семейства за честное, прямое и святое дело по воле Государя и благословению Божьему. Господь да благословит нас всех, а ты молись за меня, и Господь, верно, не оставит нас. <…> Иногда становится тяжело и грустно здесь одному, и думаю о своих, и как бы хорошо было бы быть всем вместе, но это, конечно, когда стоишь так долго на месте и ждешь, все ждешь, когда-то будет дело.
Иногда у меня положительно бывает тоска по родине, но я стараюсь прогнать от себя подобные чувства, и не следует давать им волю, тем более, что сколько десятков тысяч людей в таком же положении, как и я, а служат и идут куда прикажут...» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 707. Л. 21).
Сосредоточив оба корпуса на небольшом участке фронта, Александр ожидал наступления турок. 9 сентября 1877 года разгорелся бой под местечком Чаиркой, где войска цесаревича одержали серьезную победу (турки потеряли 1500 человек; наши потери составили 500 человек), имевшую несколько важных последствий.
Во-первых, на следующий день после поражения началось отступление турецкой армии, стоящей против Рущукского отряда. Таким образом, в один день противник потерял все, чего с большими жертвами смог добиться за август-месяц. Во-вторых, генерал Мехмет-Али, обвиненный в поражении, был смещен, а его место занял Сулейман-паша, значительно уступавший предшественнику в тактическом искусстве. Сократилась и общая численность неприятельской армии, из которой были выведены египетские войска, не проявившие стойкости и склонные к паническому бегству. За руководство войсками в этих сражениях 15 сентября цесаревич был награжден орденом св. Владимира 1-й степени (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 42. Л. 1).
12 октября в отряде наследника турецкой пулей наповал был убит его двоюродный брат, 28-летний генерал-майор С.М. Лейхтенбергский. До того нас нас всех поразила смерть бедного Сережи  Лейхтенбергского, - писал Александр жене, - ты можешь себе представить, когда видишь человека веселого, здорового еще за несколько часов и вдруг узнать, что он убит, это так поражает, что не отдаешь себе ясного отчета в том, что случилось...» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 707. Л. 155).
Наконец, 14 ноября 1877 года у Трестеника и Мечки произошел решительный бой, в котором победа вновь досталась русским солдатам. За бой под Трестеником 150 солдат получили георгиевские кресты. Потери русских войск составили 24 офицера и 775 нижних чинов. Турки потеряли более трех тысяч человек. Этим сражением окончилась активная боевая деятельность Рущукского отряда. Сулейман-паша, видя невозможность прорыва линии Трестеник – Мечки, больше не пытался штурмовать русские позиции.
                ***
Казалось, забыли о Рущукском отряде и в штабе главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича Старшего. Там еще не могли прийти в себя после третьей неудачной попытки овладеть Плевной. Великий князь Николай Николаевич, желая сделать подарок старшему брату, назначил штурм на день тезоименитства государя – 30 августа. Стремление отличиться перед государем ценой солдатской крови дорого обошлось  русской армии. После двух дней наступательных боев,  потери русских составили: 2 генерала, 297 офицеров и 12 471 нижний чин; союзная румынская армия потеряла около трех тысяч человек.
Цесаревич, искренно беспокоившийся о каждом своем солдате, возмущенно писал Марии Федоровне: «Непростительно и преступно со стороны главнокомандующего – подобные необдуманные действия и нет сомнения, что он должен будет отвечать перед всей Россией и отдать отчет Господу Богу за эту непростительную драму» (ГА РФ  Ф. 642. Оп. 1. Д. 707. Л. 85).
Отношения дяди Низи, как звали в семье великого князя Николая Николаевича Старшего, и племянника-цесаревича не заладились с самого начала кампании. Александр Александрович недолюбливал фатоватого дядюшку Низи, видя в великом князе и его окружении главных виновников неудач на фронте. Скрытый от посторонних конфликт между родственниками постепенно набирал градус. Красноречивая реплика цесаревича, характеризует его оценку личности старшего родственника: «Если бы я не знал, что он такой дурак, то я бы назвал его подлецом» (Дневник Милютина. Т. 3. С. 263). Со своей стороны, Николай Николаевич усвоил привычку относиться с ироничной усмешкой к цесаревичу и его брату великому князю Владимиру, считая их неотесанными, малообразованными юнцами, ничего не мыслящими в военном искусстве.
Взаимное недовольство сквозило в каждом слове переписки между Николаем Николаевичем и цесаревичем. Дело доходило до того, что не единожды Александр намеревался просить отца об отставке со своего поста. Только с младшим братом Владимиром, цесаревич мог позволить себе быть откровенным. «Да уж угостили нас с тобой в эту кампанию, – писал брату цесаревич, – положительно выезжали на нашей шее 5 месяцев, а теперь того и смотри, что закидают грязью. Я могу тебе откровенно сказать, зная, что ты никому не передашь моих слов. Подчас положительно руки опускаются и хочется проситься вон, и если бы не присутствие Папа при армии, я бы давно это сделал. Не думаю, что мне грешно думать о своей репутации, она мне, может быть, более чем кому-либо нужна и потерять ее из-за бездарности и глупости главнокомандующего, мне бы не хотелось <…> Милый Владимир, я никому об этом не говорил, никому не писал, ни даже жене, и поэтому конечно, оно остается между нами до поры до времени. Но я не мог удержаться, чтобы не написать тебе, зная, что ты  разделяешь мой взгляд на это…» (ГА РФ. Ф. 652. Оп. 1. Д. 378. Л. 64–66).
В другом письме от 11 января 1878 года Александр пишет младшему брату: «Мы положительно лишние люди здесь, а быть потехой Главнок<омандующему> и его штабу я не желаю… Не думай, чтобы я был обижен или оскорблен, нет, не таковская у меня натура, чтобы обижаться из за мелочей, но смеяться над собой я не позволю никогда. Я себя утешаю, и это большое утешение, как ты сам мне писал, совесть наша чиста и мы исполнили свой долг» (Там же. Л. 80, 81).
Владимир сочувствовал старшему брату и поддерживал его как своего непосредственного начальника: «При настоящем бездействии, положение наше здесь совершенно излишне и дальнейшее пребывание наше при армии никому существенной пользы принести не может, – писал он Александру, – но, так как насколько можно судить, на нас с умыслом не обращают внимания, то не вправе ли мы сами заявить о своем существовании? Там, за Балканами, войска победоносно двигаются вперед. Казалось бы, и нам следовало бы идти вперед. Силы, тебе подчиненные, немалочисленны…» (Там же. Ф. 677. Оп. 1. Д. 737. Л. 87).
В январе 1878 года Владимир уже не может скрывать чувства гнева и раздражения. Брату он жалуется: «…если бы мы имели дело с нормальным главнокомандующим, то, конечно, ничего подобного случиться не могло, но мы вертимся в каком-то хаотическом царстве, в котором ужасающая бездарность об руку с тупоумным чванством бешено откалывают трепака. Там, где все прет наперекор здравому смыслу, нет никакой возможности руководствоваться Табелью о рангах… Одно, за что мы действительно можем быть благодарны судьбе, это за ту опытность, которую мы приобрели за все время нашего пребывания в блаженных странах задунайских. Урок горький, постараемся, чтобы он не прошел бесследно…» (Там же. Л. 92).
 Александр не раз предлагал придать действиям Рущукского отряда более активный характер, «так как чисто пассивная оборона допускает, при растянутости позиции, очевидную возможность разрыва оборонительной линии и все истекающие из сего невыгоды» (Сборник материалов по русско-турецкой войне. Вып 27. С. 32). Но главнокомандующий молча пренебрегал инициативами  племянника.
 После трагических событий конца августа 1877 года цесаревич написал отчаянное письмо отцу, предлагая ему взять на себя верховное командование русской армией: «Что ни говори, в полевом штабе царствует полный хаос… Прости мне, милый Па, оно не прилично, теперь Твой долг перед войсками и Россией» (ГА РФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 732. Л. 81, 82 об.).
Отражением неприязненных отношений дяди и племянников стала серия статей, появившихся в журнале « Nouvelle Revue » в 1878 году. Исходили они от Николая Николаевича и серьезно обидели Александра. В письме к М.Т. Лорис-Меликову цесаревич сообщал: «Мне Государь писал, что по поводу статей в Nouvelle Revue он имел весьма неприятное и тяжелое объяснение с Николаем Николаевичем и что при этом он ему высказал всю правду, так что Государь прибавляет в письме: „Не знаю, что он сделает теперь, но если будет проситься уйти, я его не удержу“. Значит, Государь очень недоволен поведением своего  брата, и я могу откровенно Вам признаться, что я очень рад, что, наконец, Государь энергично начал действовать с семейством, а то они позволяют себе все и безнаказанно. Теперь бы и старшему брату Государя (великому князю Константину  Николаевичу. – Авт.), при удобном случае, тоже дать хорошего нагоняя» (ГА РФ. Ф.569. Оп.1. Д.143. С. 2).
В дальнейшем, когда Александр станет императором, конфликт примет еще более острый характер из-за разрыва Николая Николаевича с его женой и скандальными любовными похождениями. Но пока отнюдь не любовные интриги главнокомандующего беспокоили наследника русского престола. В письме к К. П. Победоносцеву он писал: «Благодарю Вас, добрейший Константин Петрович, за Ваши длинные и интересные письма, которые меня очень интересуют, так как, кроме газет, мы ничего не получаем из России, а в частных письмах не все решаются писать правду...
Но Вас, конечно, более интересует знать, что делается у нас. Как Вы знаете, одновременно с большими успехами на Кавказе были, хотя и не столь блестящие, маленькие успехи и под Плевной и заняты были новые, весьма важные для нас позиции. Теперь, кажется, можно надеяться на полный успех под Плевной, но когда она сдастся – это решительно невозможно сказать и зависит совершенно от количества продовольствия, которое турки имеют в городе. Прорваться они не могут, и, во всяком случае, если даже и удалось бы им это сделать, то с громадной потерей и не много бы их ушло оттуда.
Теперь главный вопрос, что успеем мы сделать в нынешнем году и до чего довести в этом году кампанию. Что всего более нас беспокоит – это продовольствие армии, которое до сих пор еще шло кое-как, но теперь с каждым днем становится все более и более затруднительным, а фуража для кавалерии уже нет более в Болгарии, и приходится закупать все в Румынии, откуда доставка весьма затруднительна. Вам, конечно, известно существование жидовского товарищества для продовольствия армии; это безобразное товарищество почти ничего не доставляло войскам, а теперь почти уже не существует, но имеет сильную поддержку в полевом штабе. <...> Что касается моего отряда, то ничего нового, к сожалению, не могу Вам сообщить: стоим мы вот уже 6-й месяц на месте и ничего не можем предпринять до окончания дела под Плевной, и все наши резервы пошли в дело под Плевну, где теперь сосредоточена армия до 130 тысяч, вместе с румынами. <...>
Хотя мы живем в Болгарии и принадлежим к действующей армии, а почти ничего не знаем, что делается в Главной квартире, а если что узнаем, то совершенно случайно от приезжающих оттуда, и то очень мало. Кажется, тот же сумбур и отсутствие всяких распоряжений продолжается, как и вначале, да и не может быть иначе при тех же условиях и с теми же личностями. Да, невесело будет здесь оставаться в случае отъезда государя в Россию, что почти решено, после падения Плевны. Теперь все еще держалось только благодаря присутствию государя при армии, а не то бы наш главнокомандующий так бы напутал со своим милым штабом, что пришлось бы еще хуже нам. Мы все с ужасом смотрим на отъезд государя из армии при таких условиях, и что с нами будет, одному Богу известно. Грешно оставлять нашу чудную, дивную, дорогую армию в таких руках, тем более что Николай Николаевич положительно потерял популярность в армии и всякое доверие к нему. Пора бы, и очень пора, переменить главнокомандующего, а не то опять попадем впросак. Надежды мало, но Бог даст и будет перемена в военачальнике….» (Тайный правитель России. С. 45, 46). Не менее, чем  некомпетентность главнокомандующего и его штаба, цесаревича возмущали порядки, царившие в тылу. «Интендантская часть отвратительная, и ничего не делается, чтобы поправить ее, – сетует он в письме к Марии Федоровне. – Воровство и мошенничество страшное, и казну обкрадывают в огромных размерах…» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 707. Л. 6).
    ***
28 ноября пришло долгожданное известие о взятии Плевны. Император телеграфировал наследнику: «Ура! Победа полная. Осман-паша пытался сегодня утром прорваться через наши линии, по Виддинской дороге, но был отброшен нашими гренадерами обратно к Плевне, уже занятой нами, и принужден сдаться со всей своей армией. Ты поймешь и разделишь мою радость и благодарность Богу. Сообщи Владимиру и Алексею» (Цит. по: Шевелев. С. 51).
Конечно, Александр не только сообщил братьям радостную новость, но и, отслужив благодарственный молебен со всем отрядом, выслал парламентеров к турецкому командованию, предложив тому, учитывая сложившиеся обстоятельства, сложить оружие. Хотя противник отказался капитулировать, турки были полностью деморализованы и более не пытались возобновлять активные военные действия. Рущукский отряд с честью выполнил поставленную задачу: не дав противнику за всю кампанию возможности для нанесения флангового удар по основным русским силам.
Великий князь Александр Александрович был награжден орденом святого Георгия 2-й степени (30 ноября 1878 г.) и золотой саблей с бриллиантами (26 февраля 1878 г.). В манифесте Александра II от 30 ноября 1878 года говорилось: «Рядом доблестных подвигов, совершенных храбрыми войсками вверенного Вам отряда, блистательно выполнена трудная задача, возложенная на Вас в общем плане военных действий. Все усилия значительно превосходящего численностью неприятеля прорвать избранную Вами позицию в течение пяти месяцев оставались безуспешными. Желая выразить чувства сердечной Нашей признательности за Вашу отличную храбрость и благоразумную распорядительность, доставившие войскам Нашим новую славу, Всемилостивейше жалуем Вас кавалером Императорского ордена Нашего Св. Великомученика и Победоносца Георгия 2 степени» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 46. С. 1). Александр был горд наградой отца, в письме брату Владимиру он писал: «Я знаю, что я обязан моему теперешнему положению моим подчиненным, нашим доблестным войскам, исполнявших свой долг до конца» (ГА РФ. Ф. 652. Оп. 1. Д. 378. Л. 84).
Война, из-за никому не нужной, и, как вскоре оказалось вероломной, Болгарии, стоила России десятки тысяч жизней ее солдат. Но благодаря грамотному командованию Рущукским отрядом, его потери за всю войну составили, по данным  сводки Ванновского, 5842 человека, включая раненых (ГА РФ.  Ф. 677. Оп. 1. Д. 371. Л. 248 об.). Генерал Н. А. Епанчин, состоявший на службе трех императоров и не понаслышке знавший нелегкую боевую жизнь, писал что цесаревич «был вне упреков и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности; в этот период проявились особенные черты его характера – спокойствие, медлительная вдумчивость, твердость воли и отсутствие интриг» (Епанчин. На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 95).
***
Александр был заботливым командиром. «Переходя за сим к состоянию войск вверенного мне отряда, имею честь уведомить Ваше Императорское Высочество, что в санитарном отношении оно удовлетворительное, причем люди имеют вид бодрый и здоровый. Дух войск хорош», – докладывал Александр главнокомандующему русской армией (Сборник материалов по русско-турецкой войне. Вып. 27. С. 33). В письме к К. П. Победоносцеву цесаревич рассказывал: «Большею частью мой отряд выстроил себе землянки, в которых и тепло, и сухо, и устроены печки, так как разместить по деревням нет никакой возможности: так мало помещений в здешних селах и дома очень малы. Больных, слава Богу, значительно уменьшилось, и вообще санитарное состояние армии еще относительно в очень хорошем виде и жаловаться нельзя...». В ноябре 1877 года из местечка Брестовец цесаревич писал  Марии Федоровне: «…вчера в 11 часов утра получил присланные тобой вещи для офицеров и солдат… Если будешь еще присылать, то, пожалуйста, побольше табаку и именно махорки; это главное удовольствие бедных солдат, и даже более удовольствие делает им махорка, чем чай, который они получают иногда от казны, а табак никогда… Одеяла, чулки, колпаки и проч. – все это хорошие вещи и нужны. Папиросы для офицеров тоже нужны, здесь трудно достать и дороги…» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1 Д. 707. Л. 181, 182).
Александр сам всегда занимал очень скромные  помещения, пользуясь минимальным комфортом. В письме от 8 января 1878 года он писал: «Сегодня опять сильный мороз, и в комнате моей  было всего 1 градус тепла, когда я стал; печка топится трудно, потому что дрова сырые и нескоро нагреваются, но зато потом тепло и хорошо, но дует от пола и стен страшно. Приходится постоянно сидеть в теплых сапогах, а когда и это не помогает, то  я влезаю ногами в меховой мешок, купленный в Бухаресте, но такой маленький, что обе ноги за раз не влезают, а приходится согревать сначала одну ногу, а потом другую» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1 Д. 707. Л. 185). Во время войны  солдатам разрешили не бриться, и цесаревич с удовольствием отпустил окладистую, густую бороду, которую будет носить до конца жизни. Он станет первым российским императором, позволившим себе соблюсти эту исконно русскую мужскую традицию.
Перед отъездом в Россию, сдавая командование Рущукским отрядом, Александр отдал прощальный приказ, в котором нашел слова, заставившие сильнее биться сердца простых русских парней, одетых в солдатские мундиры: «Расставаясь с войсками, которыми я имею честь командовать в течение шести с лишком месяцев, выражаю сердечную благодарность всем чинам отряда до солдат, свято и честно исполнившим свой долг в самое тяжкое время боевой службы. Вы были поставлены на страже успехов всей русской армии. На огромном пространстве вы сдерживали значительно превосходную числом и благоустройством неприятельскую армию, опирающуюся на грозные крепости. Все усилия отчаянно нападающего врага сломились о вашу доблестную стойкость и непоколебимое мужество...
Но, кроме неприятельской армии, вы вынуждены были неустанно бороться с невзгодами: знойным жаром, холодом, ненастьем, бездорожьем. Борьба невидная и не имеющая блеска боевых подвигов, но выйти из нее с честью могут только войска, сильные духом; и вы сильны, вы это доказали. Никогда не забуду, что высокочтимой воинской наградой я обязан славной боевой службе войск Рущукского отряда, с которыми я делил труды и успехи и о которых на всю жизнь сохраню самое отрадное воспоминание» (Шевелев 1905. С. 55).
Падение Плевны и события на главном театре военных действий позволили Рущукскому отряду покинуть опостылевшую оборонительную линию, и 1 января 1878 года последовал приказ перейти в наступление по направлению Разград, Рущук, Осман-Базар. Турецкая армия отступала по всем направлениям, и вскоре была взята Силистрия.
Наконец наступил момент, когда великие князья Александр и Владимир выехали в Россию. В Динабурге их встречали жены и  младшие братья -  Сергей, состоявший во время войны при свите императора, и великий князь Алексей Александрович,  бывший начальником  морских команд на Дунае, и заслуживший Георгиевский крест и золотую саблю за провод понтонов из Никополя в Систово мимо неприятельских позиций.
Поезд пришел поздно вечером. «Тотчас сели за стол и ужин самый радостный, самый оживленный продолжался до глубокой ночи, – вспоминал граф С. Д. Шереметев. – Особенно памятен мне великий князь Алексей Александрович, придававший особое оживление своими шутками и истинным весельем, песнями, сопровождаемыми остроумным разговором и громким, столь знакомым смехом Владимира Александровича. И долго раздавалась беззаботная песня, повторяя свои настойчивые припевы… Вспоминая то далекое время, невольно кажется оно сном: так много пережилось после того, так много утекло воды или вернее крови, столько испытано было скорби и жгучего горя…» (Шереметев. С. 404) .
***
2 января 1878 года султан Абдул-Хамид II обратился к русскому императору с просьбой остановить наступление русских войск. Война была закончена. Передовые отряды генералов Гурко и Скобелева не дошли до Константинополя всего 12 километров... Александр II от всей души желал осуществить заветную мечту поколений русских монархов и занять Константинополь. Однако Горчаков и военный министр Милютин возражали против этого шага, ожидая в таком случае неизбежную войну с Англией. Согласившись с их доводами, царь приказал оккупировать турецкую столицу лишь при высадке британского десанта (История дипломатии. Т. 3. С. 41).
3 марта 1878 года в Сан-Стефано, на берегу Мраморного моря, был подписан мирный договор, согласно которому предусматривалась полная независимость Сербии, Черногории, Румынии. Болгария становилась автономным государством со своим правительством и армией. Турция обязалась вывести из Болгарии войска и «срыть» крепости. Кроме того, Россия получала от Порты денежную контрибуцию и ряд территорий: Ардаган, Карс, Баязет, Батум и три южных уезда Бессарабии. Договор объективно отвечал военно-политическим реалиям, сложившимся после войны. Однако западные страны единодушно были против его реализации.
Вена, Лондон, Берлин выступили единой коалицией, направленной против России. Правительства этих стран особенно возмущало создание княжества Болгария, имевшего выход и к Черному, и в Эгейскому морям. Договор объективно отвечал военно-политическим реалиям, сложившимся после войны. Однако Вена, Лондон, Берлин  выступили  против его реализации. 
Россия, обескровленная  битвой за Балканы,  оказалась на грани новой большой с Англией, Австро-Венгрией и Турцией. Позволить себе такую роскошь Александр II не мог: только что окончившаяся война уже стоила казне 1026 миллионов рублей (Толмачев. Т. 2. С. 101), а безвозвратные потери армии составили 67 772 человека (Золотарев. С. 219). В этих условиях русское правительство было вынуждено пойти на существенные уступки. 1 июня 1878 года в Берлине состоялся дипломатический конгресс, в работе которого приняли участие представители великих держав. Дипломаты Румынии и Греции допускались лишь на заседания, где обсуждались вопросы, непосредственно касавшиеся этих государств. Претензии Сербии, Черногории, Болгарии и Ирана не рассматривались вообще. Напряженные споры, продолжавшиеся целый месяц, привели к подписанию 1 июля 1878 года Берлинского трактата, в значительной степени лишивший Россию плодов военной победы. «Берлинский трактат, – писал канцлер Горчаков императору, – самая черная страница в моей служебной карьере». Александр II приписал возле этих строк: «И в моей также... » (Русская старина. 1883. Окт. С. 179.).
Цесаревич был возмущен хитростью и лицемерием Англии и Австрии, сумевших без малейших усилий и жертв, захватить Кипр и Боснию с Герцеговиной. Он остро осознал, что политики без силы не бывает. Слабая Россия – легкая добыча просвещенных европейских правительств. Грязная дипломатическая кухня Берлинского конгресса, вызвала у Александра глубокое отвращение. Еще живы были в памяти картины страданий, боли, смерти, виденные им на полях сражений. «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, связанные с войной и после этого, я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избежать ужасов войны» (Витте. Т. 1. С. 411). Эти слова Александр скажет, уже став полноправным хозяином Российской империи. Слова не разошлись с делом – все годы царствования Александра Россия прожила в мире. Народ оценил это в полной мере, назвав своего царя «Миротворцем».
*В состав Рущукского отряда входили:
12-й армейский корпус (командир – великий князь Владимир Александрович):
1. 12-я пехотная дивизия.
Полки: 45-й Азовский, 46-й Днепровский, 47-й Украинский, 48-й Одесский;
12-я артиллерийская бригада, 33-я артиллерийская бригада;
2. 12-я кавалерийская дивизия.
Полки: Стародубский драгунский, Белгородский уланский, Ахтырский гусарский,
 Донской казачий № 12, Донской казачий № 37; 19-я конно-артиллерийская
батарея, Донская казачья № 5 батарея.
13-й армейский корпус (командир – генерал-майор Ган):
13-я пехотная дивизия.
Полки: 1-й пехотный Невский, 2-й пехотный Софийский, 3-й пехотный Нарвский,
4-й пехотный Копрский;
35-я пехотная дивизия.
Полки: 137-й пехотный Нежинский, 138-й пехотный Болховский, 139-й пехотный
Зарайский;
8-я кавалерийская дивизия.
Полки: Астраханский драгунский, Вознесенский уланский, Лубенский гусарский,
Донской казачий № 8, сотня Донского казачьего № 13 полка;
15-я конно-артиллерийская батарея, Донская казачья № 9 батарея.
Кроме того, в распоряжение начальника Рущукского отряда были
прикомандированы: 7-й саперный батальон, две роты 2-го саперного батальона,
 дивизион лейб-гвардии Атаманского полка, скорострельная батарея.
Всего: 49 батальонов, 2 роты, 22 кавалерийских эскадрона, 19 казачьих сотен и 224
орудия (Шевелев 1903. Т. 3. С. 23–25).



Глава 4
Спустя девять месяцев после возвращения цесаревича в Петербург 22 ноября 1878 года у Александра Александровича и Марии Федоровны родился младший сын Михаил. После лишений и неудобств военного бивуака в Аничковом дворце заново началась покойная, размеренная семейная жизнь. Командование гвардейскими частями, заседания Государственного совета, встречи и беседы с высшими должностными лицами государства занимали большую часть времени наследника престола. Кроме того, сразу после прибытия в Петербург, в марте 1878 года, Александр принял на себя руководство комитетом по формированию Добровольного флота, создаваемого на случай ожидаемой войны с Англией. Патриотическая инициатива Императорского Общества содействия русскому торговому мореходству о покупке на частные средства нескольких быстроходных пароходов была одобрена императором Александром II, и цесаревич взялся за ее реализацию. В Москве был учрежден Главный комитет для сбора пожертвований и объявлена всероссийская подписка.
Уже к маю 1878 года на собранные три миллиона рублей добровольных взносов в Германии были приобретены три современных быстроходных парохода – «Россия», «Москва» и «Петербург». 17 июля 1878 года, вооруженные артиллерией, укомплектованные командой, они стояли на Кронштадтском рейде, готовые выйти в море для несения дальней крейсерской службы. Однако после Берлинского конгресса угроза новой войны миновала и крейсеры, вместо боевых операций на океанских просторах, приняли участие в перевозке русских войск из Болгарии на родину. Потом, еще многие годы, пароходы Добровольного флота оставались наиболее дешевым транспортом для перевозки грузов и пассажиров из Европейской России на Дальний Восток и Сахалин. Обратно в своих трюмах они везли китайский чай и другие товары, ранее доставляемые в Россию только иностранными пароходными компаниями.
Но текущие государственные заботы, руководство Добровольным флотом не могли отвлечь Александра Александровича от грустных размышлений. Он хорошо понимал, что несколько пароходов Добровольного флота в случае войны с владычицей морей – Британией, не составят серьезной конкуренции даже одному броненосному крейсеру и, в лучшем случае, годятся только для разведки и каперства. Не радовали наследника престола и политические процессы, происходившие в стране. С каждым днем Александр убеждался в мысли, что в России наступает глубокий кризис, из которого очень непросто найти выход. «Грустное и страшно тяжелое положение», – поделился цесаревич своими настроениями с К. П. Победоносцевым (Победоносцев. Т. 1. С. 1035).
После возвращения с Балканской войны наследник престола постепенно начинает приобретать все больший политический вес, хотя его взгляды и резкие высказывания нередко идут в разрез с мнением отца. Противостояние Зимнего и Аничкова дворцов стало очевидным для окружающих. «Гатчиной последнего столетия» назвал П. А. Валуев тогдашний Аничков дворец, в котором вокруг цесаревича собирались оппозиционеры (Валуев. Т. 2. С. 268).
Тем не менее, либерально-прогрессивная партия, возглавляемая младшим братом императора великим князем Константином Николаевичем, военным министром Д. А. Милютиным, председателем Комитета министров П. А. Валуевым, настаивала на продолжении реформ. Они были убеждены, что только проводимое сверху – с царского престола – преобразование феодальной России в современное европейское капиталистическое государство способно сохранить сам институт монархии, избежать революционных потрясений и вывести страну из экономического тупика. Они надеялись умиротворить общество либеральными реформами, говоря о возможности выработки конституции, созыве выборных представителей. Д. А. Милютин утверждал, что именно «недоконченность начатых реформ и отсутствие общего плана привели к тому, что по всем частям государственного организма ощущается полный хаос…» (Дневник Милютина. Т. 4. С. 57).
Другой либерал – П. А. Валуев требовал положить конец пассивности благонамеренного большинства населения, для чего предлагал создать некую общественную трибуну, с которой можно было бы высказывать мнения и чаяния этой части общества, тем самым противодействуя революционной агитации. Таковой трибуной, по его мнению, мог бы стать созыв представителей разных слоев общества для выработки некоего проекта будущей конституции. Великий князь Константин Николаевич для подтверждения доводов о целесообразности дальнейших реформ ссылался на вековой опыт предков – русское государственное право, вече, боярскую думу, земские соборы допетровской эпохи (Татищев. Т. 2. С. 584).
Цесаревич Александр Александрович с большим предубеждениям относился к подобным инициативам и конституционным проектам, считая, что попытки введения народного представительства в России ни в коем случае не приведут к желаемой цели, а лишь еще более взбудоражат русское общество. Он настаивал на ином варианте решения внутриполитического кризиса в России – установление временной диктатуры «одного ответственного пред Государем руководителя, который всеми возможными средствами будет вести борьбу с нарастающим революционным движением». Вокруг такого диктатора смогли бы, по мысли цесаревича, консолидироваться все здоровые монархические и патриотические силы. По мнению цесаревича, основной слабостью существующего правительства, как раз и являлось отсутствие единой стратегии в действиях силовых ведомств, первейшей обязанностью которых как раз и было наведение порядка в стране и борьба с революционной смутой. Придворные консервативные круги вполне разделяли выводы наследника престола и желали видеть в роли такого диктатора именно его. Однако император всячески уклонялся от подобного шага, полагая, что Александру не хватает государственного опыта, знаний, политической выдержки.
Постепенно при дворе цесаревича сформировалась группа консервативных высокопоставленных чиновников, крайне обеспокоенная либеральными проектами великого князя Константина Николаевича и его сподвижников, и всячески поддерживающая политическую позицию цесаревича. «Их главой и защитником неограниченного абсолютизма был наследник престола, – писал французский дипломат Морис Палеолог. – Аничков дворец стал их генеральным штабом. Там не уставали говорить, что политика реформ является отрицанием царской власти, что она ведет Россию к гибели, что она не только губительна, но и кощунственна, так как государь, своими собственными руками уничтожал ту власть, которая была дана ему Богом. В Аничковом дворце, пользуясь каждым поводом, повторяли слова Николая I: „Склонившись перед первыми требованиями французской революции, Людовик XVI изменил своему самому священному долгу. Бог покарал его за это“» (Палеолог. С. 68).
***
Одним из лидеров консервативной партии стал бывший наставник цесаревича обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев.
 Между цесаревичем и Победоносцевым выработалась своеобразная манера эпистолярного общения: Победоносцев посылал краткий письменный доклад по тому или другому делу, Александр Александрович возвращал послание с краткой резолюцией.
По содержанию резолюции определялась дальнейшая судьба дела: или оно предавалось забвению, или облекалось в законодательные формы. К. П. Победоносцев всячески поддерживал бывшего ученика. Острый публицист, прекрасно владевший пером, Победоносцев в своих статьях пламенно выступал против введения в России даже минимальных начал парламентаризма. В то время для цесаревича мнение Победоносцева являлось одним из самых авторитетных, и он охотно прислушивался к советам учителя.
На личность Победоносцева, еще при его жизни, был наклеен ярлык с хлесткой характеристикой – «мракобес». Его обвиняли в невежестве, косности, крайнем национализме и фанатичной религиозности. Обер-прокурору Синода – крупному юристу, почетному члену пяти российских университетов, Французской академии, отказывали не только в эрудиции и образованности, но даже в природном уме, способности четко излагать свои мысли.
Это была незаурядная личность. Ф.М.  Достоевский, которого ни один недоброжелатель не заподозрит даже в тени аганжированости, писал   Победоносцеву в  письме от 19 мая 1880 г.: «.за Вашею драгоценною деятельностью слежу по газетам. Великолепную речь Вашу воспитанникам читал в "Московских новостях".  Примите, глубокоуважае¬мый Константин Петрович, уверение не только в самых искренних моих чувствах, но и в глубокой прекрасной надежде на всю пользу, которой жду, да и не я один, а все, от Вашей новой пре¬красной деятельности...».
 В статье, опубликованной уже после смерти Победоносцева в журнале «Исторический вестник», о нем говорилось в еще более лестных выражениях: «Константин Петрович Победоносцев представляет собою в нашей столь небогатой выдающимися личностями жизни явление необычайного порядка. К его имени в течение с лишком четверти века приковывалось внимание современников, оно не сходило со столбцов нашей печати, одни его ненавидели и проклинали, другие славословили, перед ним преклонялись и его благословляли: одни в нем видели ангела-спасителя России, другие – ее злого гения. Безразлично к нему никто не относился. Он был определенным историческим знаменем, которое рвали буря и непогоды, вокруг которого кипели страсти и борьба» (Глинский).
Ф.М.  Достоевский по¬стоянно выражает свое восхищение личностью Победоносцева.  В письме от 19 мая 1880 г. писатель пишет : «за Вашею драгоценною деятельностью слежу по газетам. Великолепную речь Вашу воспитанникам читал в "Московских новостях". Примите, глубокоуважае¬мый Константин Петрович, уверение не только в самых искренних моих чувствах, но и в глубокой прекрасной надежде на всю пользу, которой жду, да и не я один, а все, от Вашей новой пре¬красной деятельности, Ваш приверже¬нец и почитатель Ф. Достоевский» (Ф. М. Достоевский — К. П. Победоносцеву. 24 августа (5 сентября) 1879 г.//Литературное наследство. 1934 № 15. С. 90.)
Как для Достоевского, так и для По¬бедоносцева было характерно необы¬чайно ясное и углубленное видение тогдашних процессов всемирно-ис¬торического развития. Оба философа с поразительной остротой и глубиной осознали всю грандиозность и далеко идущие последствия той историче¬ской ломки, которая началась в Рос¬сии в 1860-х годах, которые окажут на Россию и весь мир большое влияние.
Но главный вопрос, волновавший обоих философов, был связан с поис¬ком путей дальнейшего пути развития страны. «Такой высокий организм, как Россия, должен сиять и огромным духовным значением. Одной мате¬риальной выгодой, одним "хлебом" — такой высокий организм, как Россия, не может удовлетвориться, - писал Достоевский. -  И это не идеал и не фразы: ответ на то, что весь русский народ и все движение его в этом году. Такой народ не может вну¬шать опасения за порядок, это не на¬род беспорядка, а народ твердого воз¬зрения и уже ничем непоколебимых правил, народ—любитель жертв и ищущий правды, и знающий, где она, народ крепкий, но сильный, честный и чистый сердцем, как один из высо¬ких идеалов его — богатырь Илья Му¬ромец, чтимый им за святого. Сердце хранителя такого народа должно ра¬доваться на такой народ, и оно раду-ется, и народ про это знает»  ( Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. М.,1876. С. 190.).

Далеко не во всем симпатизировавший К. П. Победоносцеву, государственный секретарь А. А. Половцов, резюмировал свои многолетние наблюдения: «Говорит он с адвокатским красноречием, думая об одном, как бы добиться своего и напакостить противнику. Победоносцев в речи своей достиг той простоты, которая почитается верхом совершенства. Говорит плавно, естественно, в его речи нет ничего напыщенного, изложение несколько дидактично, но весьма привлекательно. Самая же сущность весьма недальновидна и характеризует узкого моралиста, а никак не широкого политика. Вся беда, что такому честному, примерно образованному, но крайне одностороннему во всем человеку выпадает несоразмерная его силам доля участия в истинно государственных вопросах» (Половцов. Т. 1. С. 80).
 ***
К. П. Победоносцев родился в 1827 году в семье профессора словесности Московского университета. Его дед был простым сельским священником в подмосковном Звенигородском уезде. Закончив в 1846 году Училище правоведения, Победоносцев поступил на службу в московский департамент Сената; в 1860–1865 годах он занимал кафедру гражданского права в Московском университете. С 1861 года он преподавал сыновьям Александра II – великим князьям Николаю, Александру и Владимиру – законоведение. Служебная карьера Победоносцева складывалась неспешно, но основательно: в 1865 году Победоносцев был назначен членом консультации Министерства юстиции, спустя три года он стал сенатором, в 1872 году – членом Государственного совета. В 1880 году Победоносцев стал обер-прокурором Священного Синода. Эта должность учрежденная Петром I в 1722 году, должна была, по мысли царя-преобразователя, стать органом государственного надзора в Синоде – «оком царевым и стряпчим дел государственных». Однако долгое время особого политического веса обер-прокурор не имел. Только после учреждения министерств при Александре I, обер-прокурор стал ближе к власти – отныне все сношения между Синодом, правительством и императором стали осуществляться через него.
После упразднения Министерства духовных дел в 1824 году, входящее в него «отделение дел греко-российского вероисповедания» было передано в ведение обер-прокурора Синода. С этих пор значение обер-прокурорской должности практически становится равнозначным министерскому посту. Обер-прокурор назначался и увольнялся именными царскими указами Сенату, по делам службы он подлежал ответственности исключительно перед императором, кроме того, вступив в должность, он автоматически становился членом Комитета министров и Государственного совета. Обер-прокурор представлял государю всеподданнейшие отчеты по «ведомству православного исповедания»; присутствовал на заседаниях Священного Синода, хотя при этом сидел не среди его членов, а за особым столом. На этого высокопоставленного чиновника возлагалась обязанность следить за законностью действий и решений Синода, он давал свои заключения по докладам, прозвучавшим на заседаниях; просматривал и подписывал протоколы и журналы.
К. П. Победоносцев, умело пользуясь широким кругом прав и обязанностей, сумел превратить пост обер-прокурора Священного Синода в аналитический центр, куда стекались ходатайства, проекты, жалобы, информационные сообщения из самых дальних мест обширной Российской империи. Среди его корреспондентов – представители всех слоев общества, от самых именитых до никому не известных – от секретаря мирового съезда, сочинившего проект университетского устава до игуменьи, негодующей на разрешение оперных спектаклей во время Великого поста.
Главными пороками западноевропейской культуры Победоносцев считал рационализм и веру в добрую природу человека. Первый отдает человека в полную власть логического вывода и обобщений, имеющих подчас неверные предпосылки. Еще хуже представлялась обер-прокурору безоглядная вера в иллюзорную добрую волю человека, способная лишь привести к идее народовластия и парламентаризма – «великой лжи нашего времени». Взятые вместе оба фактора уже произвели, по мнению Победоносцева, крайнюю смуту во всем европейском обществе, поразив и многие «русские безумные головы». Основная часть населения отдается в жертву людям, умеющим воздействовать на массы красноречием, дешевыми лозунгами, использующими грязные политические технологии. К. П. Победоносцев был убежден, что парламентские деятели принадлежат к самым безнравственным представителям общества, «при крайней ограниченности ума, при безграничном развитии эгоизма и самой злобы, при низости и бесчестности побуждений человек с сильной волей может стать предводителем партии и становится тогда руководящим, господственным главою кружка или собрания, хотя бы к нему принадлежали люди, далеко превосходящие его умственными и нравственными качествами».
Людям долга и чести противна выборная процедура; от нее не отвращаются лишь своекорыстные эгоистические натуры, желающие достигнуть личных целей. Люди чести и долга обыкновенно не красноречивы, не способны «нанизывать громкие и пошлые фразы»; они «раскрывают себя и силы свои в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей».
Исходя из своих убеждений, обер-прокурор Священного Синода воспринимал свою деятельность как тяжелую обязанность, которую он обязан исполнять как можно лучше. «Дела так много в России – созидательного, великого дела – для всех и каждого: и когда мы дождемся, что каждый может спокойно посвятить себя своему делу? – вопрошал Победоносцев в проекте доклада по поводу объявления амнистии политическим эмигрантам. – Я не обманывался, когда говорил, что ныне от государственного человека до последнего гимназиста все заняты толком о политических делах и государственных переменах, сплетнями и слухами смущают душу; главная тому причина – я убежден в том – газеты и журналы наши, и не могу не подивиться слепоте и равнодушию тех государственных людей, которые не хотят признавать этого и не решаются принять меры к ограничению печати. Я был всегда того мнения, что с этого следует начать, но никто не хочет согласиться со мной» (Победоносцев. Т. 1. С. 69, 70). Последняя фраза доклада довольно примечательна: в годы правления Александра II Победоносцев имел весьма незначительное влияние на текущие политические дела, прямо не касающиеся его ведомства, скорее являясь глашатаем консерваторов, нежели человеком, реально влиявшим на государственную политику. О реализации намеченных Победоносцевым контрреформ пока мечтать не приходилось.
***
Начиная с середины семидесятых годов, Александр II пребывал в постоянных сомнениях о выборе дальнейшей политической стратегии. Для него, как и для многих его министров, было очевидно, что Россия стремительно приближалась к глубочайшему социально-политическому и экономическому кризису.  Царь-Освободитель  вынужден был признать, что либеральные реформы не привели Россию к желаемому благоденствию: среди крестьянства не утихали смутные речи о грядущем «черном переделе»; все громче заявляла о себе либерально-земская оппозиция, ширились студенческие беспорядки; из Третьего отделения поступали тревожные сведения о революционных террористических группах, готовящих покушения на самого императора и членов его семьи. Спасти страну от разгула анархии могли только решительные действия, сплочение всех верноподданных вокруг императора. Закон сохранения энергии действует не только в физике – не менее справедлив он и для политической реальности. Пока Александр II пребывал в сомнениях о выборе дальнейшей стратегии, а его консервативные оппоненты в кулуарах осуждали нерешительность императора, реальные противники самодержавия предприняли невиданную ранее атаку на всю существующую политическую систему.
Страну захлестнула волна политических преступлений. Террор становился основным средством революционной борьбы, а политическое убийство – обыденной реальностью российской жизни, жертвой которого мог стать сам император. До этого Россия знала многочисленные дворцовые перевороты, пали жертвой убийц императоры Иоанн VI, Петр III и Павел I, но впервые целью покушения ставилась не попытка изменить династический порядок, а некая абстрактная политическая идея «социальной справедливости».
Много шума наделало покушение, а еще более – последующий суд над Верой Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова и оправданной судом присяжных.
                ***
 Отныне террор становится основным средством революционной борьбы. 24 мая 1878 года в Киеве убит жандармский штабс-капитан барон Г. Э. Гейкинг; средь бела дня 4 августа того же года близ Зимнего дворца был заколот кинжалом шеф жандармов генерал-адъютант Н. В. Мезенцев. 9 февраля 1879 года террорист застрелил из револьвера  Харьковского генерал-губернатора князя Д. Н. Кропоткина, выходившего из театра.
Известный революционер Н. А. Морозов, оправдывая политические преступления боевиков, создал настоящий панегирик террору: «Политическое убийство – это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из лучших агитационных приемов... Террористическая борьба представляет совершенно новый прием борьбы... Она казнит только тех, кто действительно виновен в совершающемся зле. Террористическая революция представляет поэтому самую справедливую из всех форм революции. Она представляет в то же время и самую удобную ее форму. С  незначительными силами она дает возможность обуздывать усилия до сих пор непобедимой тирании» (Будницкий. С. 91).
Любопытное признание сделал народоволец Александр Квятковский: «Полная невозможность какой бы то ни было общественной деятельности на пользу народа, полная невозможность пользоваться сколько-нибудь свободой своих убеждений, свободой жить и дышать, все это заставило русских революционеров, русскую молодежь, по своим наклонностям самую гуманную, самую человечную, пойти на такие дела, которые противны по самому существу своему природе человека» (Цит. по: Ковалев. С. 303). В известном смысле в этой высокопарной фразе лежит понимание многих проблем русской революции. Он вполне осознает всю противоестественность своих поступков, их абсурдность, но необходимость абстрактной общественной деятельности во имя не менее абстрактной социальной справедливости толкает его на преступление.
Было бы слишком просто свести мотивацию поведения и психологию русского революционера XIX века к проявлению болезни души униженного и оскорбленного человека или греховности помыслов и поступков уголовного преступника. Среди русских революционеров были и незаурядные, талантливые люди, такие, как организатор политического террора начала ХХ века, остроумный собеседник и эстетствующий писатель Борис Савинков или изобретатель реактивного снаряда Николай Кибальчич. Революционер отличался от обычного человека тем, что знал Истину, всегда знал, что необходимо этому обычному, среднему человеку – городскому обывателю, разночинцу, мелкому чиновнику, крестьянину.  Он решал за них, что им необходима свобода, социализм, свержение самодержавия. А обыватель отнюдь не желал великих потрясений – ему нужно было спокойствие и порядок в государстве, чтобы растить детей, достойно дожить до старости и в свой черед мирно уйти из жизни. Этому учили его родители, православная церковь и здравый смысл, в достатке данный Богом русскому человеку.
Ф. М. Достоевский, много размышлявший над психологией революционеров, писал, что все убийства, скандалы, мерзости делаются революционерами исключительно «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, – вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивающих практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться»  (Достоевский. Т. 9. С. 207).
Любая террористическая партия исповедует идеологию, в основе которой лежит та или иная «сверхценная идея» – верный симптом многих психических заболеваний. Нетерпимость к инакомыслию, фанатизм, ненависть к существующему порядку вещей и мистическая вера в собственное мессианское предназначение – сформировали отличительные черты отечественных революционеров.
Духовное здоровье человека очень точно определяется его отношением к смерти. Насильственная смерть для террористов  становится лишь средством достижения декларированных политических целей. С упорством, достойным лучшего применения, революционеры шли на самопожертвования, охотясь за своими политическими противниками. Смерть – своя и чужая, становится постоянным спутником террориста, мысль о скором и неизбежном финале доминирует в подсознании. Ощущение близости смерти становится почти наркотическим: один раз изведавший это чувство, вновь и вновь пытается испытать его.
Каракозову, Соловьеву, Халтурину, сотням других молодых террористов было не знакомо слово «любовь». Они оказались  совершенно не готовыми для жизни в нормальных условиях: как правило, революционеры не имели семьи, серьезного образования, квалифицированной профессии. Потребность специфической героической  романтики,  обостренное ощущение социальной несправедливости переплетались в сознании террориста с игровыми моментами - необходимостью риска, опасных приключениях, возможностью испытать себя в экстремальной ситуации. Игрой становились отношения с обществом, властью. В серую банальную до вступления в подпольную группу жизнь, привносятся игровые компоненты: изменение внешности, частые переодевания, приемы конспирации, уход от преследования, владение личным оружием.  Вчерашний неуспевающий студент, нищий семинарист  самоутверждался в своей избранности, он ежечасно убеждался в уникальности собственной личности, с каждым удачным террористическим актом  рос его авторитет среди членов подпольной шайки.
Именно такой враг противостоял государственной системе Российской империи; с ним предстояло бороться правительству, полиции, жандармерии.
«Мы переживаем время террора с той только разницей, что парижане в революции видели своих врагов в глаза, а мы их не только не видим и не знаем, но даже не имеем понятия об их численности…», - размышлял  в дневнике  великий князь Константин Константинович (ГА РФ. Ф. 660. Оп. 3. Д. 16. Л.101).
***
Эпоха русского политического террора начинается с солнечного весеннего утра 4 апреля 1866 года, когда у ворот петербургского Летнего сада суетливый молодой человек пытался застрелить из пистолета Александра II. Пуля пролетела мимо царя. Злоумышленник сначала был зверски избит законопослушными свидетелями происшествия, а затем арестован и доставлен в «Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии».
 Террористом оказался 26-летний Дмитрий Каракозов – высокий, худой человек с малоприметным лицом, жиденькими усиками и нездоровыми мешками под бегающими глазами. Свой поступок Каракозов объяснял сбивчиво, в частности психическим расстройством:  «Я был человек болезненный, нервный и вместе с тем нерелигиозный, – конечно, весьма естественно, что у меня родилась мысль о самоубийстве; в то же время я был в университете, а, как известно, все студенты читают прокламации. Очень естественно, что при таких обстоятельствах у меня родилась наклонность к преступлению» (Политические процессы шестидесятых. Т. 1. С. 17). Дмитрия Каракозова с юности отличали повышенная мнительность, склонность к ипохондрии, замкнутость. Он старательно избегал шумных компаний, разговор с немногими знакомыми неизменно сводился к его недугам и мыслям о самоубийстве, он много пил и принимал наркотики. Мысль о собственной смерти доводила Каракозова до исступления, он возвращался к ней тысячи раз, не оставляла она его и накануне покушения: «День и ночь, предшествовавшие совершению преступления, я провел в Знаменской гостинице и оттуда отлучался только для того, чтобы выпить водки. Водка была в этом случае средством отвлечь свои мысли от мыслей о смерти, которые постоянно бродили в моей голове. Ложился ли я спать, я думал, что уж не проснусь. Голова горела как в огне. Нет слов, чтобы описать это болезненное, мучительное состояние, в котором я находился» (Цит. по: Ковалев. С. 23).
За несколько месяцев до покушения, 11 ноября 1865 года, Каракозов поступил в клинику Московского университета с жалобами на боли в желудке и позвоночнике, быструю утомляемость и дурное расположение духа. После обследования, врачи выставили диагноз: «желудочно-кишечный катар, соединенный с общим истощением в умеренной степени». При этом отмечалось, что умственные способности пациента оказались нормальными (Политические процессы шестидесятых. Т. 1. С. 298). Готовясь к цареубийству, Каракозов положил в карман флакон с синильной кислотой, два грана стрихнина в пакетике и восемь порошков морфия, который периодически употреблял. Адвокат Каракозова А. П. Остряков на суде заявил: «Я далек от того, чтобы считать его совершенно сумасшедшим, человеком без формальной логической последовательности в мыслях, но я желаю заявить ту мысль, что в момент совершения преступления он был в ненормальном состоянии...». Сам Каракозов охотно подтверждал слова защитника: «Я не был сумасшедшим, но был близок к сумасшествию; потом я со дня на день ожидал смерти. Вот в каком безобразном нравственном состоянии я находился» (Там же. Т. 1. С. 263, 264). Однако судей мало интересовали душевные терзания подсудимого, и 3 сентября 1866 года Дмитрий Каракозов окончил свою жизнь на виселице.
***
Второе покушение на Александра II, о котором мы уже упоминали, произошло в июне 1867 года во время посещения царем Всемирной выставки в Париже. Польский эмигрант Антон Березовский два раза выстрелил в Александра, ехавшего в карете вместе с императором Наполеоном III и императрицей Евгенией, в сопровождение великими князьями Александром и Владимиром. Так в дневнике описывает это событие цесаревич Александр: «…Вдруг раздался сильный выстрел у самой коляски. Мы все переглянулись и догадались, в чем дело. Это был поляк, который выстрелил в нашу коляску в надежде убить Папа, но, слава Богу и провидению, его выстрел не попал. Ранена была лошадь одного из шталмейстеров, который ехал с левой стороны коляски, именно откуда и был выстрел. Лошадь была ранена в морду, и кровь шла сильно так, что мы даже были забрызганы ею. Папа очень испугался, думая, что кто-то из нас ранен, но ничего не было. Мы проехали не останавливаясь. Негодяя схватили в ту же минуту, и народ чуть не разорвал его от злости» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 300.  С. 231). Березовский хотел отомстить русскому императору за разгром польского  освободительного восстания 1863 года. Террорист был приговорен к пожизненной каторге, но пришедшая к власти Парижская коммуна освободила его. В знак признания заслуг Березовского перед мировым пролетариатом и революцией французские социалисты наградили поляка «почетным» револьвером.
***
2 апреля 1879 года в Петербурге было совершенно третье покушение на жизнь Александра II, с очевидностью продемонстрировавшее недостаточность полицейских мер против революционеров. В девять часов утра, когда император возвращался в Зимний дворец после ежедневной утренней прогулки, тридцатитрехлетний недоучившийся студент юридического факультета Александр Соловьев сумел пять раз выстрелить в царя из револьвера. Покушение вновь не удалось, хотя царская шинель оказалась простреленной в нескольких местах. В тот день цесаревич записал в дневнике: «Бог спас Папа удивительнейшим образом, и он вернулся домой невредимым... Папа взошел, раздалось такое „ура“, что просто страшно было... Папа вышел на балкон, и вся масса народа приветствовала его единодушным „ура!“ Вся площадь была наполнена народом целый день. Вечером была иллюминация... Благодарю Господа за чудесное спасение дорогого Папа от всего нашего сердца». Через четыре дня с грустью сделал новую запись: «Сегодня мне пришлось в первый раз выехать в коляске с конвоем! Не могу высказать, до чего это грустно и обидно! В нашем всегда мирном и тихом Петербурге ездить с казаками, как в военное время, просто ужасно, а нечего делать! Время положительно скверное, и если не взяться теперь серьезно и строго, то трудно будет поправить потом годами…» (ГА РФ. Д. 307. С. 239, 243).
В показаниях Соловьева имеются фрагменты, достойные учебника психиатрии: «Как тени проходят в моем воображении мученики за народ, фигурировавшие в целом ряде больших политических процессов и безвременно погибшие. Затем картины страданий братьев по убеждениям, томящихся в центральной тюрьме – все это разжигает ненависть к врагам и побуждает к мщению...» (Ковалев. С.194, 195). Мысли о братьях, томящихся в тюрьмах, не помешали Соловьеву провести ночь накануне покушения у дешевой проститутки, о чем он и поведал суду.
Комиссия врачей признала Соловьева вменяемым, хотя и обнаружила у него признаки сильнейшего психического потрясения. Министр юстиции Д.Н. Набоков в обвинительной речи нарисовал психологический портрет обвиняемого: «...мало развитый умственно, не выработавший в себе никакого определенного кругозора, без твердых убеждений, без знания жизни, Соловьев находился в то время в периоде того умственного брожения, которое представляет чрезвычайно благодарную почву для восприятия революционных идей, требующих, прежде  всего, веры на слово, без проверки, без критики, без сомнений...» (Там же. С. 203).
***
Александр Соловьев был казнен 28 мая 1879 года, а спустя всего полгода было совершено новое дерзкое покушение. 19 ноября 1879 года в одиннадцатом часу вечера при подъезде к Москве у Рогожской заставы был взорван поезд, в котором, как ожидали революционеры, должен был возвращаться из Крыма Александр II с семьей. Однако царский поезд проследовал на час раньше, и террористы взорвали состав, в котором ехала свита, прислуга и багаж. Лишь по счастливой случайности, на этот раз обошлось без человеческих жертв, но несколько десятков человек получили ранения и ушибы.
Но столь благополучно террористические акты заканчивались редко: жертвами боевиков становились десятки жандармов, чиновников, генералов во всех концах России. Нередко гибли и простые люди. Так, во время пятого покушения на жизнь Александра II, организованного Степаном Халтуриным в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года, погибло 11 солдат Финляндского полка, еще 56 гвардейцев были тяжело ранены. Следствие установило, что Халтурин, устроившись плотником в Зимний дворец, сумел пронести и спрятать в комнате подвального этажа около четырех пудов динамита. В шесть часов вечера предполагался семейный обед по случаю приезда принца Александра Гессенского. Ввиду  нездоровья  императрицы Марии Александровны на обеде должны были присутствовать только самые близкие родственники императора и члены свиты.  Гости собирались в малом зале перед столовой. Наследник Александр Александрович и великий князь Владимир Александрович с супругами дожидались выхода императорской четы и гессенского гостя, который неожиданно опаздывал: как впоследствии выяснилось, у герцога остановились часы. Но террорист не знал об этой отсрочке...
«Во время обеда, была предпринята попытка взорвать зал, где был накрыт стол, но с Божьей помощью этот ужасный план не осуществился, так как прибытие дяди Александра Гессенского задерживалось, и в зале никого не было, – пыталась в письме успокоить родителей жена Владимира Александровича великая княгиня Мария Павловна. – К тому же взрыв оказался недостаточно сильным, чтобы полностью разрушить все помещение, но под ним находилась прислуга, которая приняла на себя всю силу взрыва. Несчастные люди оказались погребенными под обрушившимся потолком в подвале. Восемь из них умерло сразу же, а большое число было страшно изувечено. Из-за ужасного взрыва газовое освещение вышло из строя, и во дворце воцарилась страшная темнота. Пороховой дым, которым был наполнен воздух, разбитые окна и крики несчастных жертв увеличивали ужас нашего положения…» (ГА РФ. Ф. 655. Оп. 1. Д. 2470. Л. 37, 38).      
Спустя три дня состоялись похороны солдат Финляндского полка, погибших при охране Зимнего дворца. Император, подойдя к длинному ряду гробов, обнажил голову и тихо произнес: «Кажется, что мы еще на войне, там, в окопах под Плевной...».
***
Россия замерла в состоянии напряженного беспокойства, страха, неуверенности в завтрашнем дне. Только время могло показать, какие меры способны оказаться эффективными в борьбе с революционным психозом, охватывающим  тысячи молодых людей во всех концах России. К сожалению, единственно верного рецепта против революционной заразы не существовало... А пока, по словам французского дипломата Эжена-Мельхиора де Вогюэ: «Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову; государственный аппарат действовал лишь рефлекторно; общество чувствовало это, жаждало новой организации власти, ожидало спасителя...» (цит. по кн.: Толмачев В.П. Т. 2. С. 222) .
Конечно, феномен русского революционного терроризма имеет сложную поливалентную природу. Большинство исследователей в вопросе происхождения и сущности революционного экстремизма традиционно ориентируются на социально-экономические обоснования. Цесаревич Александр Александрович придерживался иной точки зрения – он отказывался признавать революционеров нормальными людьми, способными жить обычной жизнью, которых можно убеждать и с которыми можно вести переговоры. 
В разгар террористического угара цесаревич получил послание от Ф.М. Достоевского, которое во многом было созвучно его мыслям о современном положении России, о терроре и его деятелях. Великий русский писатель писал наследнику престола в феврале 1873 года:  «... Дозвольте мне иметь честь и счастье представить вниманию Вашему труд мой. Это – почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе  моем (речь идет о романе «Братья Карамазовы» - авт.) нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления – прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы, ибо раз с гордостью назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложный закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении, как нации, никогда мы не можем быть великою нациею и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества...
... Мне льстит и меня возвышает духом надежда, что Вы государь, наследник одного из величайших и тягчайших жребий в мире, будущий вожатый и властелин земли Русской, может быть, обратите хотя малое внимание на мою попытку, слабую – я знаю это,  но добросовестную, изобразить в художественном образе одну из самых опасных язв нашей настоящей цивилизации, цивилизации странной, неестественной и несамобытной, но жо сих пор еще остающейся во главе русской жизни...» (Достоевский Ф.М. ПСС в 30 т. Л., 1986. Т. 29(1). С. 260-261).
Идеи Достоевского оказали созвучны  с  миро¬воззрением  великого князя Александра Александровича.  «Живи так, как если бы от тебя зависела судьба мира». Этой хорошо известной формуле Достоевского Александр III старался следовать всю свою жизнь. (Кудрина Ю. Ф. М. Достоевский, император Александр III и русская идея// Свободная мысль. 12.01.2015). И в этом бытие не было места для террора, насилия, власти тирании идей либерального меньшинства над целой нацией.


Глава 5
Через день после взрыва в Зимнем дворце цесаревич записал в дневнике: «Утро провел у Папа, много толковали о мерах, которые нужно же, наконец, принять, самые решительные и необыкновенные, но сегодня не пришли к результату» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 307. С. 321). Столичная биржа реагировала на очередное покушение резким падением курса акций, до критического уровня упала деловая активность в торговле и промышленности. Состоятельные петербуржцы пытались перевести свои накопления на счета в зарубежных банках, среди населения множились слухи о новых покушениях и взрывах, готовящихся на 19 февраля – день крестьянской реформы.
8 февраля 1880 года в кабинете Александра II состоялось чрезвычайное совещание, на котором присутствовали наследник престола Александр Александрович, великие князья, председатель Комитета министров П. А. Валуев, министр внутренних дел Л. С. Маков, военный министр Д. А. Милютин, шеф жандармов А. Р. Дрентельн, министр двора А. В. Адлерберг. Предлагались разные варианты спасения Отечества – от ужесточения полицейских мер до немедленного введения чрезвычайного положения во всей империи. Александр Александрович предложил давно вынашиваемый им «самый решительный и необыкновенный путь» – создание Верховной следственной комиссии с особыми расширенными полномочиями.
«Милый Па, – написал Александр отцу в этот же день. – ...ты приказал всем присутствовавшим сообразить и представить свои соображения. Смело могу сказать, что они ничего не сообразят и ничего путного не представят. К сожалению, мы это видели за все последние годы, потому что зло все больше и сильнее распространяется повсюду и никакие предложения не принесли пользы... Нужны новые люди, свежие силы... Время слишком серьезное, слишком страшное, чтобы не принимать самых энергичных мер, а не то будет поздно и правительству уже не справиться с крамолой. Убедительно прошу тебя, милый Па, подумай об этом, и я уверен, что ты согласишься окончательно на это предложение. Я так уверен, что другого исхода нет и быть не может» (Там же. Ф. 678. Оп. 1. Д. 732. Л. 131–132 об.).
Надо признать, что для русской внутренней политики в подобном предложении ничего необыкновенного и принципиально нового не было – ежовые рукавицы правителей испокон веков прочно держали Россию в строгой узде... Отец был вынужден согласиться с предложением сына. На следующий день, 9 февраля 1880 года, указом Александра II была учреждена Верховная распорядительная комиссия по охране государственного порядка и общественного спокойствия с широкими репрессивными полномочиями. В указе говорилось, что учреждение Верховной распорядительной комиссии вызвано «твердым решением» императора «положить предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок» (ПСЗ. Т. 55, № 60492). Председателем комиссии назначался генерал-адъютант граф М. Т. Лорис-Меликов.
«11 февраля. В 9 часов был у меня граф Лорис-Меликов… Толковали два часа и о многом успели поговорить…», – записал в дневнике Александр,  возлагавший  большие надежды на этого «нового человека» и его «новые силы» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 307. С. 323).
 ***
Михаил Тариелович Лорис-Меликов родился в состоятельной армянской семье в Тифлисе. В юности получил основательное образование в московском Лазаревском институте восточных языков, затем учился в школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров. Лорис-Меликов участвовал в Кавказской войне, а в 1863 году был назначен начальником Терской области, где стал известен не только как отменный администратор и дипломат, но и заслужил славу ревнителя просвещения – благодаря его усилиям, число школ и ремесленных училищ в крае возросло с десяти до 300. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов Лорис-Меликов показал себя боевым генералом. Войска под его командованием взяли дотоле считавшуюся неприступной крепость Карс на Кавказском театре боевых действий. Он умел так расположить к себе местное население и подрядчиков, что даже на неприятельской территории его войска ни в чем не знали недостатка, а провиант и фураж для кавалерии доставлялся почти исключительно на кредитные деньги. Это позволило сберечь казне несколько десятков миллионов рублей. В 1878 году Лорис-Меликову был пожалован графский титул, а спустя два месяца, в январе 1879 года, граф отправился в низовья Волги на борьбу с чумой. Александр II назначил его временным астраханским, саратовским и самарским генерал-губернатором.
Проявив большое личное мужество, Лорис-Меликов сумел предотвратить распространение опасной эпидемии и возникновение неизменно сопутствовавших этой заразе «чумных бунтов». После убийства князя Д. Н. Кропоткина М. Т. Лорис-Меликов занял ставший вакантным пост харьковского генерал-губернатора. В короткий срок ему удалось навести порядок в губернии, славившейся как гнездо террористов на юге страны. Жесткие репрессии против революционеров он удачно сочетал с заботами об университете, завоевав тем самым симпатии либерально настроенных профессоров и студентов.
Генерал-губернатор объявил режим наибольшего благоприятствования землевладельцам, добившись их расположения; купечеству были предоставлены торговые льготы, значительно стимулировавшие рынок. Управляя губернией, Лорис-Меликов использовал лишь малую долю выделенного кредита, а большую часть возвратил обратно в государственное казначейство. Среди российских государственных чиновников подобное проявление порядочности никогда не было распространено, а потому этот случай снискал графу широкую популярность. Литографические портреты Лорис-Меликова продавались во всех столичных книжных магазинах и пользовались большим спросом, чему в немалой степени способствовала весьма оригинальная внешность графа: «своей худобой, чрезвычайной бледностью и носом с горбинкой он напоминал больного грифа» (Толстая А. С. 40).
Назначение графа Лорис-Меликова на пост председателя Верховной распорядительной комиссии 14 февраля 1880 г. было встречено доброжелательно в самых разных политических кругах и слоях общества. Либералы надеялись на дальнейшие реформы, консерваторы рассчитывали на ужесточение карательных мер и ликвидацию революционного экстремизма. Уже на следующий день Лорис-Меликов в «Правительственном вестнике» опубликовал обращение «К жителям столицы», в котором объяснил, что, с твердостью стремясь к искоренению преступников, он в то же время желает «успокоить и оградить законные интересы здравомыслящей части общества...». Новый диктатор говорил языком, которым редко пользовались представители правящей элиты: он не просто убеждал общество успокоиться, но и просил от имени властей у русского общества содействия в деятельности. «На поддержку общества, – заявлял Лорис-Меликов, – смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества» (Правительственный вестник. 1880. 15 февр.).
Вскоре Лорис-Меликову представился случай продемонстрировать свою незаурядную личную храбрость и самообладание. 20 февраля 1880 года, днем, на оживленной Большой Морской улице в графа стрелял молодой еврей из Слуцка Ипполит Млодецкий. Пуля застряла в меховой шубе графа, который бросился на террориста, повалил его на землю, крепко придушил, а затем с величайшим спокойствием передал Млодецкого в руки подоспевших городовых. После этого Лорис-Меликов, как ни в чем ни бывало, продолжил прогулку. «Слава Богу, что уцелел этот человек, который так нужен бедной России», – так прокомментировал события того дня цесаревич в своем дневнике (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 307. С. 328).
Через два дня после покушения Млодецкий был повешен на Семеновском плацу. Казнь совершалась публично, при огромном скоплении народа. На этот раз цесаревич не скрывал своего удовлетворения таким скорым судом: «Вот это дельно и энергично!» (Там же. С. 330). «Трудно было начать эпоху диктатуры с большим блеском и энергией, – писал по тому же поводу М. Палеолог. – Консерваторы радовались, видя в диктатуре возвращение к традициям сильной власти. Не менее радовались и либералы, хорошо понимая, что политика реформ имела шансы на успех лишь под покровительством власти, беспощадной к анархистам» (Палеолог. С. 66).
В состав Верховной распорядительной комиссии вошли К. П. Победоносцев, генерал-адъютант князь А. К. Имеретинский, статс-секретарь М. С. Каханов, тайные советники М. Е. Ковалевский, И. И. Шамшин, П. А. Марков; генерал-майоры П. А. Черевин и М. И. Батьянов и действительный статский советник С. С. Перфильев. Наследник почти каждый день встречался с Лорис-Меликовым, обсуждая программу действий: «Я прочел Вашу записку и откровенно Вам скажу, что она меня вполне удовлетворяет. Дай Бог, чтобы Государь так же отнесся к ней, и тогда можно будет действовать решительно и с полным спокойствием» (ГА РФ. Ф. 569. Оп. 1. Д. 143.  Л. 6).
Две недели спустя после назначения на должность председателя комиссии, 26 февраля 1880 года, Лорис-Меликов представил императору и наследнику-цесаревичу доклад с изложением своего видения основных начал внутренней политики государства. «Объединение властей, – писал Лорис-Меликов в докладе, – есть единственный верный путь для достижения успеха в мерах против крамолы. Насущная задача первых дней подавить анархические проявления нарушителей порядка». Граф особо подчеркивал основную политическую задачу комиссии: «Стремиться к возвращению от чрезвычайных мер к законному течению дел» (Там же. Д. 33 Л. 2, 2 об.). Император поддержал Лорис-Меликова. Ознакомившись с докладом, цесаревич немедленно отправил графу письмо: «Искренно радуюсь успеху в этом деле и совершенно разделяю ваш взгляд. Иначе быть не могло и ничего бы не вышло путного от Вашей комиссии, а теперь с Богом вперед» (Там же. Д. 143. Л. 3).
Лорис-Меликов начал свою деятельность с налаживания координации действий между силовыми ведомствами и судебными органами. Он подверг пересмотру всю организацию оперативной работы по государственным преступлениям, начиная с пересмотра положений об административной ссылке и полицейском надзоре и кончая прекращением необоснованных арестов и обысков. 3 марта 1880 года император подписал указ о временном подчинении Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и корпуса жандармов графу Лорис-Меликову. Отныне председатель Временной распорядительной комиссии получал диктаторские полномочия. Для наведения порядка в стране Лорис-Меликов мог принимать любые меры, которые он считал нужными. Он имел право отдавать приказы любому должностному лицу государства, самолично определяя степень ответственности и меру взыскания за неудовлетворительное исполнение его распоряжений. Но диктатор полагал, что кнут хорош только в сочетании с пряником. Наряду с репрессивными мерами, программа Лорис-Меликова предусматривала систему реформ, расширяющих права земств, в городах предусматривалось создание органов самоуправления, в столицах появились новые издания конституционного направления – «Порядок» М. М. Стасюлевича, «Страна» Я. П. Полонского, «Земство» В. Ю. Скалона. Журналисты с восторгом заговорили об успехах «диктатуры сердца», как с легкой руки М. Н. Каткова стала именоваться система управления страной графа М. Т. Лорис-Меликова. Настроения революционеров отразились в словах куплетов: «Мягко стелет, жестко спать – Лорис-Меликовым звать».
 «Диктатор сердца» действовал осмотрительно и гибко, умело лавируя между Зимним и Аничковым дворцами. В начале апреля 1880 года Лорис-Меликов представил доклад на Высочайшее имя, в котором содержалась программа деятельности комиссии. В ней говорилось о необходимости привлечения представителей дворянства, городов и земств к обсуждению местных проблем, а уже в феврале 1881 года на особых совещаниях в Аничковом дворце в присутствии императора и наследника состоялось всеобщее одобрение так называемой «лорис-меликовской конституции». Впрочем, был все-таки один голос против инициатив «бархатного диктатора», но голос этот принадлежал не кому-нибудь, а обер-прокурору Священного Синода К. П. Победоносцеву. Он понимал, что умный и хитрый политик Лорис-Меликов обыграл его, усыпив словами о неконституционной направленности проекта бдительность наследника Александра Александровича, который поддержал предложение о представительстве.
Верховная распорядительная комиссия действовала всего шесть месяцев и царским указом от 6 августа 1880 года была упразднена. Лорис-Меликов испросил у государя позволения сложить ставшие лишними диктаторские полномочия и ограничить его деятельность правами министра внутренних дел и шефа жандармов. За время существования Верховной распорядительной комиссии в системе государственного управления произошли значительные изменения. Одним из основных событий стало упразднение печально известного еще со времен Николая I Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии с передачей его обязанностей Министерству внутренних дел.
30 августа 1880 года Александр II пожаловал графу Лорис-Меликову высший российский орден Андрея Первозванного, девизом которого были слова: «За веру и верность». В рескрипте по случаю награждения говорилось: «Прискорбные события последних лет, выразившиеся целым рядом злодейских покушений, вынудили меня учредить, под главным вашим начальством, верховную распорядительную комиссию и облечь вас чрезвычайными полномочиями для борьбы с преступною пропагандою, пытавшеюся путем насилия поколебать спокойствие дорогого нам отечества. <...> Последствия вполне оправдали мои ожидания. Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным мною путем к умиротворению и спокойствию общества, взволнованного дерзостью злоумышленников, Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезвычайных мер, и ныне Россия может спокойно вступить на путь мирного развития» (ГА РФ. Ф. 569. Оп. 1. Д. 113. Л. 3 об.).
К сожалению, как это не раз бывало в отечественной политической истории, Александр II принимал желаемое за действительное. Но император уже не был тем смелым и энергичным политиком, который начинал исторические реформы шестидесятых годов.
***
В  ранней юности, под влиянием старшего брата цесаревича  Николая Александровича,  великий князь Александр с симпатией и верой следил за ходом либеральных реформ, проводимых их отцом. Однако уже с середины 1860-х годов Александр Александрович все дальше отходит от прежних романтических  увлечений,  решительно склоняясь в сторону консервативной идеи, гениально сформулированной в знаменитой уваровской  триаде: «Самодержавие, православие, народность». 
Причины  неприятия Александром III  либеральных реформ предыдущего царствования, его консерватизм,  резкий разворот правительственной политики в сторону так называемых контрреформ, отказ от прежнего германофильского внешнеполитического курса, историки трактуют различно, хотя большинство склонны объяснять разительную смену всего вектора государственной политики, то  влиянием на молодого царя К.П. Победоносцева, князем В.П. Мещерским, М.Н. Катковым, то следствием увлечения Александра идеями славянофильства, его  интересом к русской истории, сочетавшимся  с недоверием  к  модным европейским социальным учениям и общественным институтам. Наконец, немалое значение придается  личной антипатией Александра к лидерам либерального направления  -  великим князьям Константину Николаевичу, Николаю Николаевичу,  военному министру Д. А. Милютину. Безусловно, все указанные факторы в той или иной мере сказались на  решении   Александра III «стать бодро на дело правления, в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений...».
Однако не в меньшей степени,  принятие решения об  отказе  политики реформ Александра II, лежал в личном конфликте  отца и сына,  в возникшей глубокой трещине, фатально  расколовшую  царскую семью. Толстовская мудрость  о том, что «если все счастливые семьи – счастливы по-своему, то каждая несчастливая  семья несчастлива по-своему»,  равно применима как  к  самым обычным, земным людям, так  и к «небожителям», обитающим в царских чертогах...  Разница, пожалуй, лишь в том,  что оставаясь сугубо  частным  делом семьи врача, инженера, портного,  домашний  конфликт непременно вызывает общественный  резонанс, если в нем  задействованы сильные мира сего.   Подобное произошло в семье  Александра II.
 ***
Император, искренне любивший, рано ушедшего первого сына Никсу, к своему  второму сыну с детства относился с большой долей  насмешливой иронии.  Если в Николае, он видел своего достойного приемника на царском престоле,  готового продолжить его политику, то Александру, в глазах отца, более подходила роль командира гвардейского корпуса или почетного попечителя  Исторического общества.  Неожиданная смерть цесаревича Николая, сделала Александра законным наследником  императорской короны. И здесь  император неожиданно убедился, что его второй сын далеко не тот добродушный увалень, каким он прежде виделся отцу  в  обычной жизни. Новый цесаревич оказался упрям, самолюбив и тверд. Разрыв между отцом и сыном со  временем все больше увеличивался, угрожая непредсказуемыми последствиями.
В конфликт оказались вовлечены и другие члены царской фамилии. На стороне императора оказались его младшие братья – Константин, Николай,  но императрица Мария Александровна и младшие сыновья  придерживались  позиции, близкой цесаревичу  Александру.  Великий князь Владимир Александрович с тревогой наблюдал за  конфликтом между отцом и старшим братом.  «Если бы он (Александр II – авт.) только хотел сложить половину этой обузы на нас; могу тебя уверить, милая Мама, мы бы приняли это с радостью», – писал он в доверительном письме к матери, лечившейся в то время заграницей (ГА РФ. Ф. 641. Оп. 1. Д. 36. Л. 167).


Императрица, уставшая от семейных неурядиц, любовных измен  супруга, истомленная частыми болезнями,  потерявшая любимого сына, теперь становилась сторонницей традиционных консервативных ценностей.  В дневнике министр внутренних дел П.А. Валуев с неудовольствием отмечал: «Императрица в разговоре со мной выразила надежду, что я не преподнесу ей сюрприза, и это в ее устах означало конституционные реформы и льготы в отношении  религиозных меньшинств и староверов... Уже не впервые я замечаю то роковое, хотя и не очень заметное влияние, которое она оказывает на принятие решений: gutta cavat lapidem (вода камень точит)...  Из ее слов по поводу земств я заключил, что с их помощью она надеется избежать конституции».  (Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. М., 1961. Т. 1.  С. 168).
Приняв православие перед замужеством (ее религиозным наставником был известный проповедник, митрополит Московский Филарет, прославившегося кроме «пастырской  попечительности о высших интересах православия»,  непримиримой борьбой с расколом и сектанством), Мария Александровна приняла близко к сердцу  догматы православной веры. При этом, подобно другим гессен-дармштадским  принцессам, императрицу отличали склонность к мистицизму и  экзальтированной религиозности.   Не случайно в пышной кроне генеалогического древа  Гессенской  династии имелась даже своя   святая - ландграфиня Елизавета Тюрингенская,  канонизированная католической церковью   в 1235 году, задолго до того, как  ее потомки сделались  ярыми протестантами.   Потом, склонность к религиозному фанатизму, мистике  и аскетизму не единожды проснется в далеких потомках святой Елизаветы, во многом предопределив  судьбы последней русской царицы Александры Федоровны, ее старшей сестры великой княгини Елизаветы Федоровны.   
 Императрица Мария Александровна в своей набожности не доходила до крайностей, свойственных ее внучатой племяннице – Александре Федоровне,  в ее окружение не было фигур, наподобие Григория Распутина, но борьбу за чистоту православной веры она вела с упорством, удивительным в этой хрупкой болезненной женщине.
Впрочем,  вряд ли  ее понимание веры вполне  соответствовало  религиозному чувству образованного  русского человека того времени. В самом  Александре II, безусловно, верующем православном человеке, легко просматривались  следы того вольтерьянского легкомысленного деизма, с которым  радовалась жизни значительная часть русской космополитичной  аристократии конца XVIII – начала  XIX веков. Но с тем большим упорством Мария Александровна  стремилась стать более русской, чем сами русские;  более православной, чем, ее супруг - православный  царь и  самодержец  Всея Руси.
 Но все-таки  более веской причиной охлаждения отношений между Александром II и Марией Александровной  стали не религиозные или политические разногласия. Началом конца  мира в семье императора стало  появление в петербургском свете княжны Екатерины Долгорукой. Именно этой девушке выпал жребий сделаться злым гением  царской семьи. Сначала любовница, а вскоре после смерти Марии Александровны,   морганатическая  супруга императора Александра II, она роковым образом отдалила  отца-императора от  сына - наследника престола.  По мнению историка И. Зимина, именно тогда со стороны Александр II  прозвучали реальные угрозы в адрес  цесаревича о лишении  его права на престол (Зимин И. Повседневная жизнь Российского императорского двора. Взрослый мир императорских резиденций.  М.-СПб 2010. С 120). 
Позднее  сам Александр III, с неподдельным отвращением вспоминал об атмосфере, царившей в те годы в императорской  семье: «...С ее смертью  (императрицы Марии Александровны – авт.) началось все это страшно смутное время, этот живой кошмар, через который мы прошли, и который навсегда испортил все хорошее, дорогое воспоминание о семейной жизни; все иллюзии пропали, все пошло кругом, разобраться нельзя было в  этом омуте, и друг друга не понимали! Вся грязь, все дрянное вылезло наружу и поглотило все хорошее, все святое! Ах, зачем привелось увидеть все это, слышать и самому принимать участие во всем этом хаосе. Ангел-хранитель улетел, и все пошло кругом, чем дальше, тем хуже и, наконец, увенчалось этим страшным, кошмарным, непостижимым 1 марта!!! (ГА РФ Ф.642. Оп. 1 Д. 709. Л.13).
Разочарование в окружающих людях, крушение иллюзий, разрыв с отцом – беды, навалившиеся на цесаревича,  не могли не сказаться на его восприятии политики, проводимой императором, на оценке той кризисной ситуации, в которой оказалась  Россия.
Но самого  русского императора теперь много больше политики, занимали личные дела, его поздняя, последняя любовь...


Глава 6

Первые годы супружества Александра II и Марии Александровны прошли счастливо и безмятежно. Но постепенно отношения супругов менялось. Болезненная императрица, родив восемь детей, испытывала серьезные проблемы со здоровьем. Врачи все чаще настаивали на длительном курортном лечение императрицы, когда супруги не виделись месяцами.   Смерть старшего сына, сломившая несчастную мать, совпала с новым любовным увлечением Александра II, всегда слывшего  большим поклонником прекрасного пола, но его увлечения всегда имели кратковременный характер, и никому из фавориток не могла даже прийти в голову мысль о более продолжительном романе с царем. Мария Александровна с годами приучилась снисходительно относиться к любовным интригам супруга, называя их «умиления моего мужа» (Толстая А. С. 90). Князь Петр Кропоткин, до того как поднять черное знамя анархии, успел закончить привилегированный Пажеский корпус и побывать не на одном придворном празднике. «…Александр II входил в толпу дам, стоящих вокруг танцующих великих князей, и медленно двигался там, – вспоминал князь Кропоткин петербургские балы. – Не особенно легко было пробираться среди этого живого цветника, который расступался, чтобы дать дорогу царю, но сейчас же замыкался за ним. Сотни дам и девиц не танцевали, а стояли с надеждою, что, может быть, кто-нибудь из великих князей заметит их и пригласит на польку или на тур вальса. О влиянии двора на петербургское общество можно судить по следующему. Если родители замечали, что какой-нибудь великий князь обратил внимание на их дочь, они прилагали все старания, чтобы девушка влюбилась в высокую особу, хотя отлично знали, что дело не может кончиться браком. «Я не мог бы даже представить себе тех разговоров, которые услыхал раз в „почтенной“ семье, после того как наследник два или три раза потанцевал с молодой семнадцатилетней девушкой. По этому поводу родители ее строили различные, блестящие, по их мнению, планы» (Кропоткин. С. 163).
***
28 марта 1865 года, в Вербное воскресенье, когда любимый сын императора Никса уже лежал на смертном одре,а до его кончины оставалось меньше месяца, Александр II, посетил Смольный институт, где ему была представлена 17-летняя Екатерина Долгорукова.  Девушка  происходила из древнего княжеского рода, ведущего начало от легендарного Рюрика.  Она родилась 2 ноября 1847 года в Москве в семье князя Михаила Михайловича Долгорукова и его супруги Веры Гавриловны урожденной Вишневской , сестрой декабриста Фёдора Гавриловича Вишневского.  Вместе с младшей сестрой Марией Екатерина Михайловна поступила в аристократический Смольный институт. Внешность Екатерины Долгорукой современники оценивали по-разному: кто-то восхищался ее красотой и тонким, ироничным умом; другие  были более осторожны в своих оценках достоинств княжны. Но фактор всепобеждающей молодости, пленившей стареющего Александра, отрицать невозможно, а если к этому прибавить пылкую влюбленность юной смолянки, то исход их встречи был предрешен...
Сама Екатерина Михайловна потом  писала: «... по счастливой случайности, встретила императора 24 декабря 1865 года в Летнем саду. Он сначала не узнал меня ... Этот день стал памятен для нас, ибо ничего не говоря друг другу и, может быть, не понимая еще того, наши встречи определили нашу жизнь».
Они начали тайно встречаться в Летнем саду близ Зимнего дворца; связной выступала  Варвара Шебеко, близкая приятельница княжны Долгорукой.  13 июля 1866 года Александр и Катерина Долгорукая  впервые  провели ночь  в Бельведере близ Петергофа.
Император был почти на тридцать лет старше Екатерины Долгорукой – ему в ту пору шел уже сорок восьмой год. О новом увлечении императора скоро узнали придворные, и, хотя об интимных симпатиях монархов принято говорить полушепотом, слух о юной фаворитке дошел до императрицы. Неизменно гордая и выдержанная, она еще более замкнулась в себе, стараясь не выдавать окружающим свою боль. Возможно, она надеялась, что, пресытившись любовницей, как бывало уже не раз, муж вновь вернется к ней. Но судьба подчас делает причудливые ходы, и так случилось, что в свою последнюю любовь к Екатерине Долгорукой Александр II – отец шестерых взрослых детей и завзятый сердцеед – вложил оставшиеся душевные силы, тепло и нежность – все, чего многие годы была лишена законная жена. Не могло не сыграть роли в отчуждении супругов и то, что молодая, жизнерадостная, вполне земная Екатерина Долгорукая была полной противоположностью молчаливой, болезненной, сдержанной до холодности императрице. Александр II, казалось, сам молодел при встречах с княжной, он ощущал, как ему передавались ее жизнелюбие, оптимизм, надежда на счастье. Для обозначения своей интимной близости Екатерина и Александр изобрели особое французское слово bingerle (бенже;рль).
Хорошо информированный подругой княжны Варварой Шебеко, М. Палеолог писал о романе императора: «Александр с наслаждением посвящал ее в сложные государственные вопросы, верховным судьей которых он был. Мало-помалу он начал с ней советоваться обо всем, не принимая без нее ни одного важного решения. Он говорил с ней о самых разнообразных делах, об общем управлении империей, о дипломатических переговорах, об административных реформах, об организации армии, полиции, о работе министров, о повышении по службе, о наградах, выговорах, придворных интригах, о спорах и неладах в царской семье – обо всем том, что благодаря самодержавию тяжелой ношей ложилось на его плечи. Обладая ясным умом, трезвым взглядом и точной памятью, Екатерина Михайловна без труда принимала участие в таких беседах. Иногда даже метким замечанием она помогала государю найти правильное решение» (Палеолог. С. 25). Однажды император дал Екатерине Долгорукой клятву при первой же возможности жениться на ней. Но такая возможность могла появиться только после смерти  законно супруги, императрицы Марии Александровны.
                ***
За четырнадцать лет пылкий император и его возлюбленная написали друг другу около четырёх с половиной тысяч писем. В 1999 году переписка знаменитых влюблённых была продана на аукционе «Кристи» за 250 тысяч долларов. Опубликованная переписка влюбленного императора и Екатерины Долгорукой полна интимных переживаний.
Воскресенье, 2/14 февраля 1869, полдень. «Твое утреннее письмо застало меня в обычный час, когда встает солнце, но не смог тут же ответить тебе, дуся моя... Теперь я должен отправляться на парад, потом на концерт, где надеюсь встретить тебя... 4.30 после полудня Наша встреча была очень короткой, как луч солнца, однако для меня и это было счастьем, и ты должна была это почувствовать, дорогая дуся, хотя я не осмелился даже остановить тебя, чтобы хотя бы пожать твою ручку. Я возвратился с концерта и должен покатать на санях дочку. 0.15. Полчаса как я вернулся с французского спектакля, где скучал до смерти, хотя и был счастлив иметь повод быть с тобой, мое счастье, мое сокровище, мой идеал. Завершение нашего вечера оставило у меня очень нежное впечатление, но я признаю, что был крайне опечален тем, что видел твое беспокойство в начале, твои слезы причинили мне боль, потому что невольно я говорил себе, что тебе больше недостаточно моей любви, нет, скорее, что те короткие мгновения, которые я мог тебе уделить каждый день, не были достаточной компенсацией тебе за потрясения, неудобства и жертвы твоего нынешнего положения. Я думаю, что нет нужды тебе повторять, дорогой ангел, что ты - моя жизнь, и что все для меня сосредоточено в тебе, и именно поэтому я не могу хладнокровно смотреть на тебя в твои минуты отчаяния... Несмотря на все мое желание, я не могу посвятить свою жизнь только тебе и жить только для тебя... Ты знаешь, что ты - моя совесть, моей потребностью стало ничего от тебя не скрывать, вплоть до самых личных мыслей... Не забывай, дорогой мой ангел, что жизнь мне дорога потому, что я не хочу потерять надежду посвятить себя целиком только тебе... Люблю тебя, дуся моя Катя».
Понедельник, 3/15 февраля, 08.15 утра «Хотел бы проснуться в твоих объятьях. Надеюсь вечером, часов в 8, встретиться в нашем гнездышке... Твой навсегда».  Воскресенье, 8 сент. 1868, 9 ч. утра. «Отправив мое письмо, я совершил свой туалет, думая при этом, что мне нисколько не было бы стыдно делать это в присутствии моей дорогой, обожаемой женушки и что она, со своей стороны была бы довольна, заставив меня присутствовать при ее туалете. Но только оба эти занятия продолжались бы немного дольше, так как мы не смогли бы не прерывать их время от времени, чтобы восхищаться друг другом и ласкать друг друга, как мы это любим делать. Что же делать? Влюбились, как кошки, и не можем не ласкать друг друга. - Снова появилось солнце и опять прекрасная погода. Мы прогулялись, как вчера, а во время кофе, который мы только что выпили, явился мой кузен из Веймара, который всегда напоминает мне счастливые дни этой весны, когда мы были еще вместе и думали только о счастье встретиться на прогулке и оказаться вечером в нашем милом гнездышке, чтобы, как безумные, наслаждаться там нашими ласками. О Боже мой, дай нам такую возможность и то же счастье после нашего возвращения, через три недели от нынешнего дня. Ты можешь судить сама о том, что делается с твоим мужем при одной мысли об этом. Все в нем дрожит и просится домой. Ау! Больно! - А хочется, чтобы нам обоим было до безумия сладко! 8 ч. вечера. Я счастлив, что могу доставить тебе минуту удовольствия, послав тебе мою карточку, в сущности, очень плохую. Но что от нас, нам все мило и дорого. Да, мы понимаем все, что с нами и в нас происходит, и нам не нужно объяснений. Это взаимопонимание - наше сокровище, которым мы, конечно, должны гордиться. Маленькие капризы, которые моя злая и обожаемая шалунья иногда позволяет себе высказать в письме нисколько не сердят меня, а заставляют лишь посмеяться, ибо я знаю мою гадкую шалунью до самого донышка и люблю мою дусю до безумия со всеми ее недостатками, как Бог ее сотворил, и она для меня все-таки милее всех на свете. Ау! Больно! Хочу домой и позабыть все, и только наслаждаться нашими ласками, как мы одни умеем это ценить. Да, надеюсь, что Бог нас не оставит и вознаградит нас однажды за все наши теперешние лишения и мучения. Буду сейчас об этом молить Его, прочитав 3 гл. Посл(аний) к Римлянам, и лягу спать, мысленно с дусей моей, Бобинькой. Обнимаю и целую ее всю». ***
           Первое время роман императора воспринимался окружающими без восторга, но и не вызывал серьезных опасений. Об пикантном адюльтере  иронизировали придворные острословы, светские дамы слегка прищуривали глаза, здороваясь при встрече с Екатериной Михайловной, но 30 апреля 1872 года произошло важное событие, заставившее взглянуть на происходившее иными глазами – княжна Долгорукая родила сына. Родившийся младенец, нареченный при крещении Георгием, был поручен заботам начальника личной охраны императора генерал-адъютанта А. М. Рылеева. Ребенка поместили в генеральском доме в Мошковом переулке, для ухода за ним пригласили француженку гувернантку и молодую здоровую кормилицу из крестьянок.
Несмотря на принятые меры предосторожности, тайна очень скоро стала известна не только придворным, но и главам иностранных дипломатических представительств. Вся Европа с нескрываемой иронией наблюдала за русским императором, который, имея внуков, не мог обуздать своих страстей. А спустя год у Долгорукой родилась дочь Ольга.
В самых аристократических столичных салонах в выражениях не стеснялись: император сам подавал пример личной непорядочности, открыто пренебрегал церковными нормами и принятыми правилами тогдашней морали. Только братья императора, великие князья Николай Николаевич Старший и Константин Николаевич, сами имевшие любовниц и внебрачных детей, с известным сочувствием отнеслись к роману старшего брата.
Следует отметить, что появление на свет внебрачного ребенка царствующего императора в то время не могло привести к сколько-нибудь серьезным политическим или династическим осложнениям, но Александр II был прекрасно осведомлен о крайне недоброжелательном отношении к его фаворитке  большинства членов императорской фамилии, собственных детей и, особенно, его законного наследника цесаревича. Император сознавал, что в случае его смерти отношения между Долгорукой, ее детьми и новым царем вряд ли будут безоблачными. На памяти еще оставался инцидент, когда цесаревич прекратил бал, при появлении на нем княжны Долгорукой (Мосолов А. А. При дворе последнего императора. М., 1992.  С. 64).
11 июля 1874 года в Царском Селе Александр подписал высочайший указ, дарующий незаконнорожденным детям незамужней княжны Долгорукой титул светлейших князей Юрьевских – приравнивающий бастардов к высшей титулованной знати России. Между строк в высочайшем указе читалось, что император, дав Георгию и Ольге Юрьевским свое отчество, тем самым, де-факто признавал отцовство. Указ являлся важнейшей государственной тайной, в которую был посвящен лишь генерал-адъютант А. М. Рылеев, обязавшийся хранить молчание до особого распоряжения императора. Сам Александр рассматривал этот указ как свое духовное завещание, противиться которому законные наследники не смогут.
После возвращения в 1878 году с русско-турецкой войны, Александр стал испытывать еще большую потребность в ежедневных встречах с Долгорукой. В 1879 году у них родилась дочь Екатерина. Император настаивал на том, чтобы княжна с детьми переехала в Зимний дворец. Долгорукая охотно согласилась; она заняла апартаменты, находившиеся прямо над покоями императрицы.
Теперь императрицу по утрам нередко будили крики и топот  детей. Мария Александровна пыталась не проявлять свои чувства, но подчас приближенные видели, как она едва сдерживала подступавшие слезы.
Княжну подобные мелочи не смущали, постепенно она все более входила во вкус политических игр, с удовольствием принимала крупные подношения, устраивала концессии на постройки железных дорог, протежировала сомнительным личностям. Свет не хочет с ней общаться? Тем хуже для него... Долгорукая завела собственный салон, где, кроме титулованных шалопаев и льстецов, можно было встретить откровенных мошенников, для которых оказались закрытыми двери аристократических домов. «Долгорукая имела влияние на различные денежные, не вполне корректные дела, – сетовал С. Ю. Витте. – Через княжну Долгорукую устраивалось много разных дел, не только назначений, но прямо денежных дел довольно неопрятного свойства» (Витте. Т. 1. С. 124).
Мария Александровна тяжело переживала соседство с любовницей мужа. Силы быстро оставляли ее, нередко она неделями не выходила из спальни. По мере того как вырастали и взрослели дети, государыня замыкалась в себе, становясь все более одинокой даже среди близких людей. Только однажды Мария Александровна не смогла сдержать себя в разговоре с единственной подругой графиней Александрой Толстой. Указав на комнаты своей соперницы, царица горько призналась: «Я прощаю оскорбления, нанесенные императрице. Но не в силах простить мучений, причиняемых супруге» (Палеолог. С. 53). Болезнь Марии Александровны прогрессировала, ее постоянно мучили приступы удушья, истощение достигло крайних пределов. Врачи уговорили императрицу уехать для лечения в Канны. В январе 1880 года, чувствуя приближение смерти, Мария Александровна пожелала вернуться к семье в Россию. Окружающие с грустью смотрели на изменившееся, изможденное лицо царицы. Последний месяц жизни она уже не вставала, и только тихие стоны были единственными признаками жизни в похудевшем теле когда-то очаровательной принцессы Марии.
Император, приехавший из Царского Села утром 21 мая 1880 года, был поражен видом жены. Он посоветовался с доктором С. П. Боткиным, не следует ли эту ночь ему провести во дворце, но лейб-медик заявил, что пока он ручается за жизнь императрицы. Несмотря на заслуженную славу замечательного диагноста и клинициста, Боткин не впервые ошибался в своих предсказаниях*. Так произошло и на этот раз - ночь на 22 мая 1880 года стала последней в жизни Марии Александровны. Никто, даже окружавшие ее сиделки, не могли с точностью указать минуту, когда она скончалась. Как-то она высказала желание умереть одной, не чувствуя в себе мужества перенести прощания с близкими. Свой страх она попыталась скрыть за ироничной улыбкой: «Не люблю этих пикников возле смертного одра» (Толстая А. С. 49). Медицинское вскрытие показало, что смерть императрицы Марии Александровны последовала «от легочно-чахоточного процесса». Ей было всего 55 лет. П. А. Валуев записал в своем дневнике: «До сего дня едва ли какая-либо венценосная жена умерла так бесшумно, так бессознательно и случайно, так одиноко» (Валуев. С. 97–99).
Перед отъездом в Царское Село император распорядился в случае смерти жены  никому  не сообщать до его приезда. Этого жестокого поступка сыновья  никогда не могли простить отцу. «Ужасно переживать тяжелые сердечные потери, но всякое горе можно переносить в душе своей, - впоследствии оценивал великий князь Владимир Александрович поведении отца и Юрьевской в те дни. -  Но невыносимо при таких событиях быть связанными с подобными личностями, которые своими низкими сторонами унижают само горе и заставляют поневоле осуждать тех, кого хотелось бы только любить и уважать». (Половцов А. А. Указ. соч. Т. 2. С. 148)
Похороны императрицы Марии Александровны состоялись 28 мая 1880 года в Петропавловском соборе. После похорон вся императорская семья, кроме цесаревича, переехала в Царское Село. Наследник с женой и детьми отправился на лето в Гапсаль – старинный городок в Эстляндской губернии, известный морскими купаниями и лечебными грязями. Оттуда он, тяжело переживавший смерть матери, с горечью писал младшему брату Сергею: «Да, это потеря громадная для нас всех и, Боже, до чего все переменилось во всем, с потерей этого дорогого и ангельского существа» (ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 52. Л. 23).
Спустя 45 дней после кончины жены, не дожидаясь окончания годичного траура, 6 июля 1880 года в походной церкви Царскосельского дворца Александр II вступил в морганатический брак с княжной Екатериной Долгорукой. Государь в голубом гусарском мундире и княжна в скромном выходном туалете вошли в небольшую залу, где все было приготовлено для ритуала бракосочетания. Обряд венчания провел протоиерей Ксенофонт Никольский, бывший с императором на Балканской войне; роль шаферов исполняли генерал-адъютанты Э. Т. Баранов и А. М. Рылеев; при торжественном обряде также присутствовал граф А. В. Адлерберг и близкая подруга невесты Варвара Шебеко. Отдавая приказания подготовить все к обряду венчания, император тихо сказал священнику: «Я хочу умереть честным человеком и должен спешить, потому что меня преследуют убийцы» (Толстая А. С. 78).
Вечером того же дня Александр II подписал указ, какого еще не знала Россия в XIX веке: «Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, Мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом Нашим детям: сыну Нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии, Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов империи и ст. 147 Учреждения императорской фамилии» (Палеолог. С. 95, 96).
 ***
Морганатический брак императора вызвал бурную реакцию всех Романовых, спустя десятилетия, многие члены императорской семьи будут утверждать, что крушение дома Романовых началось с личной драмы, случившейся в семье Александра II. Дочь Александра III   великая княгиня Ольга Александровна впоследствии горько признавалась: «Все эти критические годы Романовы, которые могли бы быть прочнейшей поддержкой трона, не были достойны звания или традиций семьи. Слишком много нас, Романовых, погрязло в мире эгоизма, где мало здравого смысла, не исключая бесконечные удовлетворения личных желаний и амбиций. Ничто не удостоверит это лучше,  чем пугающий беспорядок, в который включились последние поколения моей семьи. Эта цепь домашних скандалов не могла не шокировать Россию. Но кто из них заботился о впечатлении, которое они производили? Никто... Все  эти роковые годы  Романовы, которым следовало бы являть собой самых стойких и верных защитников престола, не отвечали нормам морали и не придерживались семейных традиций…»
(Последняя великая княгиня. Й. Воррес. М., 1998. С 267)
О своем новом браке император сообщил младшим сыновьям через их воспитателя генерал-адъютанта Д.С. Арсентьева, вызвав у них шок. «Для них это был страшный удар; они питали культ к памяти своей матери, так недавно скончавшейся. Сергей Александрович знал о связи своего отца, но  поставил себе задачей помешать тому, чтобы младший брат его, великий князь Павел, что-нибудь узнал об этом», -  писала А.Ф. Тютчева (Тютчев А.Ф. Дневник//Александр Второй.Дневники воспоминания. С.358).
 Но особенно переживали случившееся старшие сыновья императора – наследник престола и великий князь Владимир Александрович. Свадьба отца произошла в отсутствие цесаревича, который в это время находился в Гапсале. Поначалу император хотел сообщить сыну о своей женитьбе письменно, но затем решил, что об этом лучше будет рассказать при встрече, которая произошла через две недели. Обняв наследника и поцеловав невестку, Александр объявил, «что все уже свершилось, просил быть добрыми к княгине и заверил, что никогда не станет им ее навязывать» (Толстая А. С. 83). Он также пожелал, чтобы женитьба была сохранена в тайне до истечения траура. Затем он пригласил в кабинет Екатерину Михайловну, которая всем своим видом выражала крайнее смущение. Она поцеловала руку цесаревне и, скромно потупившись, сказала, что император пожелал сделать ее своей супругой; она вполне счастлива и никогда не позволит себе выйти из своей роли.
Великой княгине Марии Федоровне тон и слова новой свекрови показались неискренними и фальшивыми. Цесаревич и вовсе выглядел подавленным и мрачным. Немногие фразы, что он смог произнести, кажутся лишенными даже минимальных следов обычной в таких случаях светской любезности: «С того момента, как княжна стала вашей женой, мы знаем, что нам остается делать…» (Там же. С.  144). Поспешный брак отца, по его мнению, оскорблял память умершей матери.
Простые люди на Руси всегда стремились следовать традиции: прежде чем повторно жениться необходимым считалось соблюсти траур, дать успокоиться  горю близких и родных. Впоследствии, став императором, Александр III счел необходимым дополнить главу о браках членов  династии особым примечанием:  «Впредь никто из членов Императорской фамилии не может вступать в брак с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому» (ПСЗРИ. Т. 1. Ч. 1. Разд. II. Гл. V. Ст. 188).
   ***
В глубине души Александр II лелеял мечту короновать свою отныне законную, но все же морганатическую супругу. Образцом и прецедентом для предстоящей церемонии послужила бы коронация второй супруги Петра I Екатерины Скавронской. Министр юстиции Д. Н. Набоков деятельно взялся за подготовку акта. Были перерыты архивы в поисках необходимых документов, в некоторых исторических журналах неожиданно стали появляться статьи, посвященные императрице Екатерине I. Намерение царя короновать княгиню Юрьевскую, опасность увидеть в качестве императрицы новую модификацию глуповатой супруги Петра I вызвали резкую реакцию почти всех Романовых, и в первую очередь, наследника престола Александра Александровича. Даже братья царя сходились во мнении, что согласно традиции, император не имеет права короновать российскую подданную, ведь все они считались его чадами.
Император предпринял отчаянную попытку примирить родственников с Екатериной Михайловной. На первом совместном большом ужине после бракосочетания он решил представить членам семьи свою новую жену. Великий князь Александр Михайлович, которому тогда шел пятнадцатый год, впоследствии вспоминал: «Император быстро вошел, ведя под руку молодую, красивую женщину. Он весело кивнул моему отцу и окинул испытующим взглядом могучую фигуру наследника. Вполне рассчитывая на полную лояльность своего брата (нашего отца), он не имел никаких иллюзий относительно взгляда наследника на этот второй его брак. Княгиня Юрьевская любезно отвечала на вежливые поклоны великих княгинь и князей и села рядом с императором в кресло покойной императрицы.
Полный любопытства, я не спускал с княгини Юрьевской глаз. Мне понравилось выражение ее грустного лица и лучистое сияние, идущее от светлых волос. Было ясно, что она волновалась. Она часто обращалась к императору, и он успокаивающе поглаживал ее руку. Ей, конечно, удалось бы покорить сердца всех мужчин, но за ними следили женщины, и всякая ее попытка принять участие в разговоре встречалась вежливым, холодным молчанием... На обратном пути из Зимнего дворца мы были свидетелями новой ссоры между родителями:
– Что бы ты ни говорил, – заявила моя мать, – я никогда не признаю эту авантюристку. Я ее ненавижу! Она достойна презрения. Как смеет она в присутствии всей императорской семьи называть Сашей твоего брата...» (Александр Михайлович. С. 44, 45).
При дворе имелись и более бескомпромиссные противники морганатической супруги императора. Мнение великой княгини Ольги Федоровны, матери Александра Михайловича, о княгине Юрьевской полностью разделяла и фрейлина умершей императрицы графиня Александра Толстая. «Я впервые услышала голос княгини и была поражена его вульгарностью, – писала графиня в воспоминаниях. – Она говорила, почти не открывая рта, и, казалось, слова ее выскакивали сквозь нос. Молчание ей более всего шло к лицу... Прежде, замечая ее издали на балах, я находила ее весьма красивой. Она и теперь сохранила остатки красоты – великолепный цвет лица и приятного оттенка светлые волосы, – но черты ее расплылись и отяжелели, а талия округлилась, как у матроны. Лицо имело овечье выражение, а глаза навыкате, как у всех близоруких людей, не выражали ничего. В ней ощущалась какая-то небрежность во всем и полное отсутствие благородства» (Толстая А. С. 174).
Для переживаний цесаревны Марии Федоровны существовала иная, более существенная причина: она была поражена той настойчивостью, с которой император делал попытки познакомить и подружить своих детей от Долгорукой с внуками – ее детьми. Для жены наследника престола подобное знакомство представлялось невозможным. Ее старшему сыну Ники – будущему императору Николаю II – шел уже двенадцатый год, он был наблюдательный и умный мальчик.
Однажды вместе с императором княгиня Юрьевская без приглашения появилась на семейном обеде у цесаревича. На Ники этот визит произвел сильное впечатление. Он долго расспрашивал мать, кем является дама с детьми, которые позволяют себе так фамильярно обращаться к дедушке. Мария Федоровна рассказывала: «Я поняла, что отступать некуда, и сочинила сказку, которую все матери вынуждены рассказывать своим детям, то есть что император женился на вдове и усыновил ее детей. Но и на этот раз он не слишком мне поверил, и я заметила, как он страшно побледнел.
– Как он мог это сделать, мама? Ты ведь сама знаешь, что в нашей семье нельзя
жениться так, чтобы об этом не узнали все.
Он ушел от меня задумчивый и завел этот же разговор с гувернером, которому высказал:
– Нет, тут что-то неясно, и мне нужно хорошенько поразмыслить, чтобы понять»  (Там же. С. 117, 118).
Цесаревна имела нравственное мужество какое-то время сопротивляться подобным встречам, но это вызывало неизменное недовольство императора. «Я плакала непрерывно, даже ночью, – делилась она переживаниями с графиней Толстой. – Великий князь меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать... Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие, и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вздохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконорожденными отпрысками. И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и  государем разыгрались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей, помимо тех часов, когда они, по обыкновению, приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила, что не понимает, почему я отношусь к ее детям, как к зачумленным» (Там же. С. 113, 114).
Но, все-таки,  цесаревич Александр и Мария Федоровна оказались  вынуждены подчиниться воле отца и монарха. Они просто  не могли избежать встреч  с Юрьевской в апартаментах государя, на обедах и семейных торжествах. Отказы от подобных свиданий не принимались. «Против совершившегося факта идти нельзя и ничего не поможет; придется покориться и исполнить желания и волю Папа…», – признавал поражение наследник престола (ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 52. Л. 25).
Александр Александрович понимал внутренние терзания отца, он считал, что императора заманила в свои сети ловкая особа, не давая ему освободиться из ловко расставленных женских пут. В начале февраля 1881 года цесаревич писал младшему брату Сергею, находившемуся в то время в Италии: «Как жаль бедного Папа во всем этом, ты себе представить не можешь, и как надо быть осторожным, чтобы нехотя его не обидеть, потому,  что он обращает внимание на самые мелочи, на которые прежде и не думал обращать внимание! Ах, вообще так тяжело и грустно, и столько бы можно было написать об этом, но невозможно всего пересказать. Зимний дворец наводит такую грусть и такую скуку, что выразить нельзя…» (Там же. Л. 27 об.).
Невозможно представить, как бы развивались события в царской семье, если бы Екатерина Юрьевская была коронована, но  террористы  «Народной Воли» уже готовили динамит для очередного покушения на императора.

*  Профессор Военно-медицинской академии С.П. Боткин в феврале 1878 года  ошибочно диагностировал у больного дворника Наума Прокофьева чуму, что повлекло начало паники в Петербурге.  Самому себе  С.П. Боткин ошибочно поставил  диагноз хронического холецистита,  в то время, как у него развился  острый инфаркт миокарда, приведший   к летальному исходу.

 






Глава 7
   Смерть любого правителя в истории России, начиная с московских царей и кончая генсеками времен не столь отдаленных, всегда сопровождалась значительными политическими переменами.
 Убийство Александра II - царя, освободившего крестьян от крепостного права, великого реформатора на российском престоле, стало первым звеном тяжелой длинной цепи безумных революций, братоубийственной гражданской войны, преступлений коммунистической  власти.
 Еще в конце августа 1879 года Исполнительный комитет «Народной воли»  – одной из наиболее радикальных террористических организаций, существовавших тогда в России,  вынес смертный приговор Александру II. Однако неудачи преследовали подпольщиков: тщательно подготовленные взрывы царского поезда и Зимнего дворца закончились неудачей. Полиция вышла на след подпольщиков, начались аресты. Руководители «Народной воли» А. Желябов, С. Перовская, Н. Кибальчич понимали, что необходимо ускорить подготовку нового покушения.
***
Начало Великого Поста в 1881 году пришлось на вторую половину февраля. По обыкновению, вся царская семья прилежно исполняла строгие предписания Православной Церкви, обязательные для верующих в течение семи недель перед Пасхой. Императорская фамилия, так же как и каждая крестьянская семья, говела и в полном составе посещала церковь. В пятницу, накануне исповеди, все просили друг у друга прощения. При этом произошел неприятный инцидент: Александр II остался чрезвычайно недоволен тем, что цесаревна Мария Федоровна вместо того, чтобы обнять княгиню Юрьевскую, ограничилась рукопожатием.
После обедни члены императорской фамилии собрались за чаем у государя; он был холоден с невесткой, но в присутствии Юрьевской не высказывал упреков. Едва княгиня удалилась к себе, как разразилась буря. Император не считал нужным скрывать свое раздражение. Мария Федоровна не стала оправдываться. Вместо этого она подошла к царю и смиренно попросила прощения за причиненное огорчение. У Александра II было доброе сердце, простые слова Минни тронули его до слез. «Я так счастлив сегодня – мои дети простили меня!», – сказал он вечером того дня своему духовнику» (Толстая А. С. 188). В тот же день граф Лорис-Меликов также порадовал императора радостным известием, сообщив, что арестованы опасные террористы, в числе которых один из вожаков «Народной воли» Андрей Желябов.
Император давно не спал так хорошо, как в эту ночь. Утром 1 марта 1881 года он проснулся в девятом часу в прекрасном настроении. Он не спеша прошелся по пустынным в это время залам в детскую, поиграл с маленьким сыном Георгием, затем отстоял воскресную службу в церкви. После обедни император обедал со свитой. Княгини Юрьевской не было; справа от Александра II сидела графиня Антонина Блудова, слева – Александра Толстая – фрейлины покойной императрицы.  Государь был любезен, делал комплименты дамам, шутил. Обед затянулся дольше обычного. Спустя полчаса в кабинет императора для доклада вошел граф Лорис-Меликов.
Министр доложил о проекте государственной реформы. Предполагалось создать из выборных земских представителей специальную комиссию по рассмотрению законопроектов. Члены этой комиссии, выказавшие «особенные познания, опытность и выдающиеся способности», могли войти в Государственный совет. Александр II устно одобрил проект графа Лорис-Меликова, но, обернувшись к присутствующим великим князьям, признался, что идет на такой шаг с тяжелым чувством: «Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции» (Дневник Милютина. Т. 4. С. 62).
Проект Лорис-Меликова должен был поступить на обсуждение в Совет министров 4 марта 1881 года. Абсолютизм добровольно ограничивал свою власть.  Подобное эволюционное изменение политической системы могло сделать  счастливой любую страну, любую нацию в мире. Этот факт впоследствии был вынужден признать даже В. И. Ленин: «Осуществление лорис-меликовского  проекта могло бы при известных условиях быть шагом к конституции, но могло бы и не быть таковым: все зависело от того, что пересилит – давление ли революционной партии и либерального общества или противодействие очень могущественной, сплоченной и неразборчивой в средствах партии непреклонных сторонников самодержавия» (Ленин. Т. 5. С. 43).
Перед окончанием аудиенции Лорис-Меликов обратился к императору с просьбой не покидать Зимний дворец и отложить еженедельный развод войск в Михайловском манеже. Министр внутренних дел просил несколько дней для окончания операции по розыску и аресту оставшихся на свободе сообщников  Желябова. По имевшейся у полиции информации террористы готовились  совершить новое покушение. После некоторого колебания Александр II, казалось, был готов уступить доводам министра внутренних дел, которые горячо поддержала княгиня Юрьевская. Но вскоре во дворец приехала великая княгиня Александра Иосифовна, супруга великого князя Константина Николаевича. Она так эмоционально рассказывала о волнениях сына Дмитрия, который на нынешнем разводе должен впервые представиться дяде-императору в качестве ординарца, что могло показаться, будто почтенная дама сама готовится сесть на боевого коня. Узнав об отмене смотра, великая княгиня артистически изобразила глубокое разочарование. Не надо было быть большим физиономистом, чтобы представить, какие разговоры пойдут по Петербургу по поводу отмены традиционного военного развода, заведенного еще Павлом I.
Александр II не мог позволить  дать повод для подозрений в трусости перед злоумышленниками. Уходя из дворца, император, желая успокоить жену, сказал, что гадалка предсказала ему смерть только при восьмом покушении, а теперь если и будет, то всего лишь седьмое.
  ***
Учитывая опасность террористических актов, двухместный императорский экипаж был укреплен изнутри стальными щитами, предохранявшими от пуль. Шесть казаков лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона скакали рядом с каретой. Следом ехали сани, в которых разместились полицмейстер полковник А. И. Дворжицкий, жандармский капитан К. И. Кох и ротмистр П. Т. Кулебякин. После церемониального развода лейб-гвардии Саперного батальона в Михайловском манеже, император посетил великую княгиню Екатерину Михайловну, дочь покойного великого князя Михаила Павловича. Выйдя из Михайловского дворца, где жила его кузина, он приказал: «Той же дорогою – домой». Путь до Зимнего дворца занимал не более двадцати минут. Лучшие в России рысаки помчали карету по Инженерной улице, затем свернули на набережную Екатерининского канала.
Здесь было малолюдно, лишь несколько прохожих шли вдоль чугунной ограды. Внезапно один из них бросил под колеса царской кареты белый сверток. Спустя мгновение раздался оглушительный взрыв. Было 13 часов 45 минут. Изуродованную карету царя отбросило на обочину, ее задняя стенка оказалась полностью разбита. В момент взрыва погиб казак конвоя и проходивший мимо четырнадцатилетний мальчик, несколько человек было ранено. Но император остался невредимым. Сильно оглушенный, он самостоятельно выбрался из кареты.
Террорист пытался спастись бегством, но был задержан городовым и дорожным рабочим, скалывающим лед на набережной. Он бросил лом под ноги убегавшему преступнику, и когда тот упал, то был тут же схвачен.  Вокруг собралась  толпа возбужденных людей. Задержанный злодей успел крикнуть кому-то: «Скажите отцу, что меня схватили!». Эти слова, как оказалось,  служили  сигналом сообщникам, что покушение не удалось  (Дворжицкий А.И. Воспоминания.// Исторический вестник.1913.№1. С.126-128).  Полковник Дворжицкий вытащил из-за пазухи у преступника шестизарядный револьвер и кинжал с узким лезвием. Подошедший император, оглядев террориста, по словам одного очевидца, произнес: «Что тебе нужно от меня, безбожник?»  О чем думал император в эту минуту? О кровопролитии в Великий пост  или с внутренним облегчением отсчитал еще одно  покушение на его жизнь?
 Кто-то из подбежавших офицеров крикнул: «Что с государем?». Император показал на лежащих в луже крови убитых: «Слава Богу, я уцелел, но они...» Услышав эти слова, террорист усмехнулся: «Еще слава ли Богу?»
В этот момент неизвестный, стоявший у чугунной ограды канала, резко повернулся и бросил в сторону императора какой-то предмет. Взрыв взметнул столб снега, щебня, мусора. Когда дым рассеялся, Александр полусидел, опираясь спиной о решетку ограды. Его ноги были обнажены, левая стопа – почти оторвана, снег был залит кровью. Напротив императора без сознания лежал его убийца. Сбылось предсказание гадалки: фатальным  стало восьмое покушение...
Поразительно, но охрана императора, пережившего несколько покушений, оказалась совершенно не готова к экстремальным ситуациям: вдоль маршрута не было выставлено  военного или жандармского оцепления, отсутствовали агенты, осуществляющие внешнее наблюдение, не было запасной бронированной кареты.  Конвой был недостаточен даже для того, чтобы оцепить место первого взрыва,  император без охраны подошел в раненному террористу и вступил в ним в разговор...   
Почему-то никому из охраны не пришло в голову  выполнять свои прямые обязанности: конвою и жандармам - сразу после первого взрыва увезти императора с места событий. Единственный, оказавшийся в те  минуты на Екатерининском канале медик,  фельдшер Горохов, вместо того, чтобы оказать первую помощь раненному-  перетянуть жгутом артерии, истекающему кровью императору, держал за руки пойманного террориста...
Александра II положили в полицмейстерские сани, укутали чужой шинелью, надели на голову чужую фуражку. Через несколько минут сани  подъехали ко дворцу по Миллионной улице, со стороны Мошкова переулка. Последние слова императора были обращены к ротмистру Кулебякину: «Ты не ранен?».
В письме к матери датской королеве Луизе Мария Федоровна сообщала подробности трагедии: «Какое горе и несчастье, что наш Император покинул нас таким ужасным образом!.. Сердце разрывалось при его виде. Лицо, голова и верхняя часть туловища остались нетронутыми, но ноги совершенно изранены до колен, так что я не сразу поняла, что вижу: кровавая масса с половиной сапога вместо правой ноги; от левой осталась только пятка! Никогда в жизни я не видела ничего подобного, так ужасно! В таком виде я и Саша нашли его лежащим на постели с открытыми еще глазами и дышащим, но без сознания. Старания врачей оказались напрасными. Дядя Миша (брат Александра II – великий князь Михаил Николаевич. – Авт.) приехал на место убийства сразу же после второго взрыва. Ему сначала сказали, что император жив и пешком ушел домой. Но позже он увидел солдат и казаков, несущих недвижимого и полуобнаженного императора. Дядя Миша спросил, больно ли ему, и бедный Император ответил слабым голосом: „Домой, домой, быстрее!“, и посмотрел на него с таким выражением, которое он никогда не забудет! В карете полицейского офицера государя отвезли в Зимний дворец. Вид горя несчастной вдовы разрывал сердце. В один момент вся неприязнь, что мы к ней испытывали, исчезла, и осталось только величайшее участие в ее безграничном горе. Мой мир и спокойствие исчезли навсегда, потому что теперь я никогда больше не буду спокойна за Сашу...» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д 646. Л. 33–46).
Императора подняли на второй этаж, в кабинет. Дежурный гоф-медик Ф. Ф. Маркус попытался оказать первую помощь. Вскоре прибыли лейб-медик С. П. Боткин, хирург Ф. С. Цыцурин, профессор Е. И. Богдановский, но все усилия врачей оказались напрасны. Спустя полтора часа после покушения, в 15 часов 35 минут 1 марта 1881 года, Царь-Освободитель скончался. О трагических событиях 1 марта 1881 года спустя десятилетия вспоминал великий князь Александр Михайлович: «Мы все стояли на коленях. Влево от меня стоял новый император. Странная перемена произошла в нем в этот миг. Это не был тот самый цесаревич Александр Александрович, который любил забавлять маленьких друзей своего сына Ники тем, что разрывал колоду карт или же завязывал узлом железный прут. В пять минут он совершенно преобразился. Что-то несоизмеримо большее, чем простое сознание обязанностей монарха, осветило его тяжелую фигуру. Какой-то огонь святого мужества загорелся в его спокойных глазах. Он встал.
– Ваше Величество, имеете какие-нибудь приказания? – спросил его смущенно градоначальник.
– Приказания? – переспросил Александр III. – Конечно! Но, по-видимому, полиция совсем потеряла голову! В таком случае армия возьмет в свои руки охрану порядка в столице. Совет министров будет собран сейчас же в Аничковом дворце. Он дал рукой знак цесаревне Марии Федоровне, и они вышли вместе. Ее миниатюрная фигура подчеркивала могучее телосложение нового императора… Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о царе, как этот богатырь с русой бородой» (Александр Михайлович. С. 52).
***
В тот же день было вскрыто завещание Александра II.  Не много найдется в  истории русской государственности подобных пронзительных по своей  искренности документов.
 «Я уверен, что сын мой, император Александр Александрович, поймет всю важность и трудность высокого своего призвания и будет и впредь, во всех отношениях достоин прозвания честного человека, которым величал его покойный старший брат его Никса. Да поможет ему Бог оправдать мои надежды и довершить то, что мне не удалось сделать для улучшения благоденствия дорогого нашего Отечества. Заклинаю его, не увлекаться модными теориями, пещись о постоянном его развитии, основанном на любви к Богу и на законе. Он не должен забывать, что могущество России основано на единстве Государства, а потому все, что может клониться к потрясениям всего единства и к отдельному развитию различных народностей, для нее пагубно и не должно быть допускаемо. Благодарю его, в последний раз, от глубины нежно любящего сердца, за его дружбу, за усердие, с которым он исполнял служебные свои обязанности и помогал мне в Государственных делах». (цит. по кн.: Боханов А.Н. Император Александр III. М. 1998. С.254 - 255).
7 марта 1881 года состоялись похороны императора Александра II в фамильной усыпальнице русских самодержцев в Петропавловском соборе.  Согласно воле умершего, он  лежал в гробу, одетый в простой мундир Преображенского полка. Но одно украшение все-таки оказалось в царском погребении. Накануне похорон, Екатерина Юрьевская отрезала две косы и вложила их  в руки усопшего. Это было ее последним даром супругу.
Княгиня Юрьевская с детьми вскоре выехала из России и поселилась на юге Франции. Капитал, завещанный супругом-императором, позволил ей жить широко, ни в чем не нуждаясь. Умерла княгиня Юрьевская в 1922 году, намного пережив не только своего морганатического супруга, но и его детей, внуков и правнуков, многие из которых стали жертвами страшного и бессмысленного русского бунта.
  ***
В день убийства Александра II Исполнительный комитет «Народной воли» выпустил прокламацию. «Напоминаем Александру III, что всякий насилователь Воли народа есть народный враг... и тиран», – говорилось в напечатанной на гектографе листовке (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 519. Л. 24).
Новый император принял дерзкий вызов революционеров. В Петербурге было объявлено военное положение. Столичный гарнизон и гвардия переводились на режим повышенной боевой готовности, усиливалась охрана арсенала, мостов,  вокзалов, правительственных учреждений.
На следующий день после смерти Александра II состоялась торжественная процедура интронизации нового монарха. В Зимний дворец на торжественный молебен, полагавшийся по этикету, были приглашены члены императорской фамилии, придворные, сановники высокого ранга, дипломатический корпус, генералитет, офицеры, именитые жители столицы. Залы дворца были переполнены.  Никто не упустил случая попасть на церемонию: кто-то желал продемонстрировать  верноподданнические чувства, иных привело чувство долга и сопричастность к трагедии, потрясшей всю Россию. Были и такие, кто пришел во дворец из простого любопытства. Но торжественность минуты вступления на престол нового самодержца захватила всех присутствующих.
Александр Александрович в генеральском мундире с георгиевским крестом на шее и Мария Федоровна в белом платье и бриллиантовой диадемой в волосах появились в Малахитовом зале. За ними шли двенадцатилетний цесаревич Николай, члены императорской фамилии. По напряженному лицу Александра было заметно, что он волнуется. В глазах Марии Федоровны стояли слезы, и никакие косметические ухищрения не могли скрыть следов бессонной ночи. Они подошли к придворным и каждому пожали руки. Государыня обняла фрейлин бывшей императрицы.  Император Александр III поздоровался с караулом Кавалергардского полка: «Здорово, кавалергарды!». Среди полной тишины гвардейцы ответили: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!». В первый раз он услышал свой новый титул. Императорская чета раскланивались направо и налево, беспрестанно поднося к глазам платки. Процессия направилась в дворцовую церковь, но в храм смогли войти лишь немногие. Остальные заполнили залы, ожидая начала богослужения.
Александр принес монаршую присягу, подошел к алтарю, встал на колени и долго молился. В тот день он сказал депутации от губерний: «Я принимаю венец с решимостью. Буду пытаться следовать отцу моему и закончить дело, начатое им. Если бы Всевышний и мне судил ту же участь, как ему, то, надеюсь, вы будете моему сыну так же верны, как моему отцу».
А. Ф. Тютчева, бывшая фрейлиной при дворе трех императоров, с удивлением констатировала в эти дни свои новые впечатления о царе: «Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашиваю себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах, кратких и отчетливых, – одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его, как я  его видела, не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере, отчасти, в отношении огромной тяжести, падающей на  его богатырские плечи. Видя его, понимаешь, что он осознает себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти» (Тютчева. С. 559).
Впоследствии услышав предложение министра двора графа И. И. Воронцова-Дашкова праздновать день вступления на престол, Александр III резко осадил его: «Для меня этот день и это событие – никакой не праздник, а – тяжкий крест,  который я вынужден нести. Отмечать здесь нечего».
***
Задержанный террорист, назвавшийся именем мещанина Глазова, на самом деле оказался студентом Петербургского горного института Николаем Рысаковым. Он сразу начал давать показания и назвал всех участников покушения, адреса конспиративных квартир и явок. Второй террорист, метнувший роковую бомбу, умер, не приходя в сознание. Опознать его сразу не удалось, и тогда было решено отделить голову и поместить ее в спиртовой раствор для последующего опознания (Ковалев. С. 349). Н. Рысаков рассказал, что принять участие в покушении его уговорил Андрей Желябов, он же дал ему револьвер и кинжал. После ареста Желябова руководство террористической организацией взяла на себя Софья Перовская. Она передала Рысакову бомбу и дала отмашку белым платком в момент покушения. В погибшем террористе Рысаков опознал Игнатия Гриневицкого. Благодаря показаниям арестованного и агентурным данным полиции вскоре были задержаны и остальные участники «Народной воли», в том числе и непосредственные исполнители террористического акта 1 марта – графиня Софья Перовская, дочь петербургского губернатора, правнучка последнего малороссийского гетмана Кирилла Разумовского, порвавшая с семьей и ставшая одной из самых фанатичных русских террористок XIX века; Николай Кибальчич, человек, чей замечательный инженерный ум был целиком отдан делу изобретения адских машин; котельщик одного из столичных заводов Тимофей Михайлов, не успевший бросить свою бомбу в царя, и некая Геся Гельфман, дочь еврейского купца из Мозыря.
К. П. Победоносцев в письме умолял Александра, когда тот идет спать, запирать за собой двери – не только в спальне, но и во всех следующих комнатах.  Доверенный человек должен внимательно смотреть за замками и наблюдать, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты.
Одним из первых постановлений нового императора стал манифест от 14 марта 1881 года.   Учитывая риск нового покушения,  великий князь Владимир Александрович, в случае кончины императора и  до  совершеннолетия  сына Николая,  становился  регентом при цесаревиче с присвоением ему титула «Правителя Государства Российского и нераздельных с оным Царства Польского и Великого Княжества Финляндского».  (ГА РФ.  Ф.677. Оп.1. Д.52. Л.1)
Назначая регента, Александр III  руководствовался не только братскими чувствами, которые он испытывал к младшему брату, но и статьей закона, подтверждавшей право великого князя Владимира: «когда нет отца и матери, то правительство и опека принадлежит ближнему к наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего императора».
Не желая искушать судьбу, Александр III с семьей переехал в Гатчину, где охрана дворца была возложена на гвардейские части. В памятной книжке 1881 года Александр записал: «27 апреля. Переехали с Минни и детьми на жительство в Гатчину» (Там же. Д. 270. Л. 31). Великий князь Александр Михайлович в своих  воспоминаниях писал о мотивах, побудивших царя принять такое решение: «Что касается его государственной работы, то она только выиграла от расстояния, отделявшего Гатчину от Петербурга. Это расстояние дало Александру III предлог  для того, чтобы сократить, елико возможно, обязанности по представительству, а также уменьшить количество визитов родственников» (Александр Михайлович. С.  55).
***
В этой тревожной атмосфере 26 марта 1881 года начались заседания суда Особого присутствия Правительствующего Сената под председательством сенатора Эдуарда ковлевича Фукса, известного своими высказываниями против смертной казни в России. В состав суда вошли сенаторы А. В. Белостоцкий, Н. Н. Биппен, И. Н. Орлов, Н. С. Писарев, А. Н. Синицын. В судебных заседаниях принимали участие сословные представители Петербургской и Московской губерний.
Обвинение поддерживал товарищ прокурора Петербургской судебной палаты Н. В. Муравьев. Защиту обвиняемых представляли известные столичные адвокаты А. М. Унковский, К. Ф. Хартулари, В. Н. Герард, Е. И. Кедрин, А. А. Герке. Подсудимые держались дерзко, их поведение граничило с циничным хвастовством содеянным.
«Весьма занимательно было выслушать этих несчастных фанатиков, писал в дневнике Д.А. Милютин, - спокойно и почти с хвастовством рассказывающих о  своих злодейских проделках, как будто о каких-то подвигах и заслугах. Более всех рисовался Желябов; эта личность выдающаяся. Он прочел нам целую лекцию об организации социалистических кружков и развил бы всю  теорию социалистов, если бы председатель (сенатор Фукс) дал ему волю говорить. Желябов не отпирался в своем руководящем участии в покушениях на цареубийство: и в 1879 году под Александровым, и в подкопе в Малой Садовой, и, наконец, 1 марта на Екатерининском канале. Перовская также выставляла себя с цинизмом деятельной участницей в целом ряде преступных действий; настойчивость и жестокосердие, с которыми она действовала, поражали противоположностью с ее тщедушным и почти скромным видом. Хотя ей 26 лет, но она имеет вид неразвившейся еще девочки. Затем Кибальчич говорил складно, с энергией и обрисовал свою роль в организации заговора – специалиста-техника. Он прямо заявил, что по своему характеру не считает себя способным к активной роли, ни к убийству, но, сочувствуя целя социалистов-революционеров, принял на себя изготовление составов и снарядов, нужных для приведения в исполнение их замыслов. Михайлов имел вид простого мастерового и выставлял себя борцом за освобождение рабочего люда от тяжкого гнета капиталистов, покровительствуемых правительством. Еврейка Гельфман говорила бесцветно; она не принимала непосредственного участия в преступлении 1 марта. Наконец, Рысаков, на вид мальчишка, говорил, как школьник на экзамене. Очевидно было, что он поддался соблазну по легкомыслию и был послушным исполнителем распоряжений Желябова и Перовской. Замечательно, что все полсудимые говорили прилично и очень складно; особенно же речист и самоуверен Желябов» (Милютин Д.А. Дневник. М., 1948. Т.4. С. 48)
После трехдневных заседаний в 6 часов 20 минут утра 29 марта 1881 года суд вынес приговор: Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Тимофей Михайлов и Николай Рысаков приговаривались к смертной казни через повешение. Перовская, кроме того, была лишена дворянского и графского достоинства, поскольку закон запрещал вешать лиц благородного происхождения. Подсудимой Гельфман смертная казнь была отложена ввиду беременности. Находясь в заключении, она родила дочь, которую поместили в один из сиротских домов. Сама Гельфман умерла 1 февраля 1882 года от «инфекционной гангрены».
***
Так решило правосудие, но многих смертный приговор цареубийцам поверг в сомнение: можно ли насилие искоренить насилием, жестокость – жестокостью? Одним из первых заговорил о помиловании осужденных Лев Толстой. Спустя неделю после трагических событий он написал письмо царю, в котором говорилось: «Я, ничтожный, не признанный и слабый, плохой человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали.
Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу… Отца вашего, царя русского, сделавшего много добра и всегда желающего добра людям, старого, доброго человека, бесчеловечно изувечили и убили не личные враги его, но враги существующего порядка вещей: убили во имя какого-то блага всего человечества. Вы встали на его место, и перед вами те враги, которые отравляли жизнь вашего отца и погубили его. Они враги ваши потому, что вы занимаете место вашего отца, и для того мнимого общего блага, которого они ищут, они должны убить и вас. К этим людям в душе вашей должно быть чувство мести, как к убийцам отца, и чувство ужаса перед той обязанностью, которую вы должны были взять на себя… Я не говорю о ваших обязанностях царя. Прежде обязанностей царя есть обязанности человека, и они должны быть основой обязанности царя и должны сойтись с ними. <...> Простите, воздайте добром за зло, и из сотен злодеев десятки перейдут не к вам, не к ним (это неважно), а перейдут от дьявола к Богу и у тысяч, у миллионов дрогнет сердце от радости и умиления при виде примера добра с престола в такую страшную для сына убитого отца минуту. <...> Государь, если бы вы сделали это, позвали этих людей, дали им денег и услали куда-нибудь в Америку и написали бы манифест со словами вверху: „А я вам говорю, люби врагов своих“ – не знаю, как другие, но я, плохой верноподданный, был бы собакой, рабом вашим. Я бы плакал от умиления, как я теперь плачу всякий раз, когда бы я слышал ваше имя.  Да что я говорю: не знаю, что другие. Знаю, каким потоком разлились бы по России добро и любовь от этих слов. Истины Христовы живы в сердцах людей, и одни они живы, и любим мы людей только во имя этих истин...» (Лев Толстой и русские цари. С. 10–24).
К. П. Победоносцев, через которого Толстой пытался передать письмо Александру III, отказался выполнить просьбу писателя. «Прочитав письмо ваше, – писал Победоносцев, – я увидел, что вера ваша одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления. Вот почему я по своей вере и не мог исполнить ваше поручение» (Бирюков. Т. 2. С. 392, 393). Письмо графа-богоискателя к православному царю, одного христианина другому христианину, через великого князя Сергея Александровича все-таки попало на стол императора, однако письменного ответа на него не последовало. По свидетельству жены писателя С. А. Толстой, Александр III «велел сказать графу Льву Николаевичу Толстому, что, если б покушение было на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не имеет права простить» (Лев Толстой и русские цари. С. 182).
***
По сути, все предложения Льва Толстого можно свести к следующему:  простить убийц императора, дать им деньги, паспорта и отправить на жительство в Америку. «Спасайся сам, и вокруг тебя спасутся тысячи!»,  - проповедовал  святой Серафим Саровский. Со Львом Толстым произошло все с точностью  до наоборот.
 Ослепленный гордыней, уверовав, что именно ему суждено реформировать  христианскую религию, весь христианский мир, он искренно считал свою душу  ареной титанической борьбы между силами добра и зла. Гениальный писатель истово проповедует, подлаживая заповеди Евангелия под собственные  догмы.  Лев Толстой сумел стать в глазах нескольких поколений русских интеллигентов пророком, изрекающим вечные истины. Но именно этому пророку удалось нанести один из самых страшных ударов по всему  институту русской православной  церкви, веками врачевавшей душу русского человека, укреплявшей волю нации,  объединявшей  русский народ во времена бедствий и смут. Именно графу Льву Толстому было предназначено стать предтечей тех потрясений и бед, которые ждали Россию.
 «Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции...», - признавал В.И.Ленин, приклеивший Толстому несмываемый ярлык «зеркала русской революции». Отдавая должное Толстому-писателю, Н.А. Бердяев писал о роли Толстого-философа: “...русская революция являет собой торжество толстовства. На ней отпечатался и русский толстовский морализм, и русская аморальность. Толстой сумел привить русской интеллигенции ненависть ко всему исторически-индивидуальному и исторически-разностороннему. Он был выразителем той стороны русской природы, которая питала отвращение к исторической силе и исторической славе... Он морально уготовлял историческое самоубийство русского народа. Толстовская мораль обезоружила Россию и отдала ее в руки врагов”. (Н.Бердяев. Л.Толстой в русской революции.// Духовная трагедия Льва Толстого. М.1995. С.281).
***
В эти же мартовские дни Александр III получил послания и от К. П. Победоносцева. Его точка зрения была прямо противоположна толстовской: «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердой рукой, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак. Все будут ждать в волнении, в чем ваша воля обозначится. Многие захотят завладеть ею и направлять ее... Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни... Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, что Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца вашего, русского государя, за кровь которого вся земля наша (кроме немногих, ослабших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется» (Победоносцев. С. 340).
Сравнивая политические и нравственные воззрения Л. Н. Толстого и К. П. Победоносцева, известный исследователь истории русской культуры, директор Библиотеки конгресса США Джеймс Х. Биллингтон сделал удивительное наблюдение: «Оба они противостояли революционерам шестидесятых годов, оказались долговечнее их и в восьмидесятые годы были уже довольно пожилыми людьми… Ни тот, ни другой движения не основали, но каждый по-своему содействовал созданию атмосферы фанатизма, в которой для модернизации России в XX в. путь революции оказался предпочтительнее пути реформ. <...> Эти две личности помогли определиться нерешенному и зачастую неосознанному конфликту политических идей в пределах мысли народнической эпохи: между безоглядной приверженностью самодержавной традиции и рационалистическим требованиям незамедлительных общественных преобразований… При всей их вопиющей противоположности оба оставались в известном смысле верны выпестовавшей их народнической эпохе. И в наступившие времена малых дел и великих уступок оба сохранили редкостную готовность жертвовать личным счастьем и благополучием во имя идеалов, в которые верили. Более того, целью стремлений у обоих было целиком обновленное христианское общество, а отнюдь не частные улучшения посредством конкретных экономических или политических реформ» (Биллингтон. С. 514, 515).
  ***
Император Александр III выбрал справедливость и порядок. На письме К. П. Победоносцева он написал: «Будьте спокойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 47).
Казнь состоялась 3 апреля 1881 года на Семеновском плацу в присутствие почти двух тысяч зрителей. На длинном деревянном помосте, возвышавшемся над мостовой, была установлена виселица в виде буквы «П». На ее поперечном брусе было закреплено 6 железных колец. Позади эшафота лежали черные гробы со стружками и черными саванами. В 8 часов у эшафота появились четыре помощника палача, а вскоре в экипаже привезли и единственного на всю Россию профессионального исполнителя смертных приговоров. Спустя полчаса подъехали две повозки с осужденными. «Повешен первым Кибальчич, – писала в дневнике свидетельница тех событий А. В. Богданович, – его удачно повесили: он скоро умер. Потом Михайлов, который был четыре раза (если так можно выразиться) повешен: первый раз он оборвался и упал на ноги; второй раз веревка отвязалась, и он упал во весь рост; в третий раз растянулась веревка; в четвертый раз его пришлось приподнять, чтобы скорее последовала смерть, так как слабо была завязана веревка. Доктора его в таком положении держали 10 минут. Перовская была повешена сразу, и смерть наступила быстро, но Желябову и Рысакову пришлось довольно долго промучиться, так как палач Фролов (один единственный во всей России палач) так был потрясен неудачей с Михайловым, что этим обоим дурно надел петлю, слишком высоко, близко к подбородку, что и замедлило наступление агонии. Пришлось их вторично, спустить и повернуть узлы прямо к спинной кости и, завязав их крепче, снова предоставить их ужасной участи» (Богданович А. С. 67). В течение двадцати минут тела медленно раскачивались на виселице, затем их опустили. Врач, осмотрев трупы, констатировал наступление смерти. В 10 часов утра все было закончено. Повешенных положили в гробы и увезли на Преображенское кладбище. Помощники палача заработали немало денег, продав суеверным зрителям казни куски веревок «на счастье».


Глава 8
Очень часто при создании биографии того или иного исторического персонажа основной предпосылкой работы является убеждение автора, что накапливая в невероятных количествах факты, педантично перечисляя все мало-мальски значимые события, происшедшие с его героем с раннего детства и до последнего вздоха, можно объяснить особенности его характера, взгляд на жизнь и окружающих, понять смысл, казалось бы, необъяснимых поступков. Подобный метод историко-биографичекого исследования, основанный на постулате «бытие определяет сознание» бывает отчасти верен для первых этапов биографии, – для той возрастной категории, что ограничена детством и юношеским возрастом, когда человек только учится читать и писать, получает образование, растет не только физически, но и созревает духовно, когда закладываются его нравственные начала, формируется интеллект, когда он определяет свое место во времени и пространстве.
Александр III стал императором в тридцать шесть лет. Из них 16 лет он был цесаревичем, готовясь, по словам отца, «меня заступить ежеминутно». К этому возрасту даже обычный человек вступает в период зрелости. Русский император отличался от любого своего подданного уже тем, что на его плечах лежала огромная ответственность перед страной и народом, за который он держал ответ только перед Богом. Подобное тяжкое бремя не могло не сказаться на формировании мировоззрения наследника, его поступках, отношении к окружающим.
Емкий психологический портрет Александра III  периода восшествия на престол, создал князь В. П. Мещерский: «Государю тогда было 36 лет. Но духовным возрастом он, несомненно, был старше в смысле жизненного закала. Этому закалу много способствовала его жизнь в роли вождя Рущукского отряда во время войны, где, отделенный от семьи в постоянном сосредоточении, он переживал все впечатления один перед самим собою, и затем его тоже одинокая политическая жизнь после войны в те тяжелые годы 79, 80 и 81-й, когда опять-таки в себе самом он должен был таить столько тяжелых впечатлений от слышанной роли зрителя и участника в ходе внутренней политики, где далеко не всегда его голос прямоты и здравого смысла имел силу проводить то, что он считал нужным, и мешать тому, что он признавал вредным... Но можно ли быть 36-ти лет старше душой своего возраста и быть закаленным к жизненному служению, не пройдя в то же время через известную реакцию разочарования. С характером нового Государя, – и в особенности с его миром главных воззрений на окружающую его жизнь, этот процесс разочарования был неизбежнее, чем в ком-либо ином. В основе его характера крепко были присущи три главные черты: правда, честность прямота. Не ошибусь, если скажу, что именно благодаря этим трем главным чертам его духовной личности, делавшим ее поистине прекрасною, – разочарование начало проникать в его душу еще тогда, когда она была совсем молода...  Но разочарование это... не влияло на его духовную личность настолько, чтобы вооружить его против людей броней принципиального недоверия или вложить в его душу зачатки апатии. И это бессилие разочарования над его духовным существом было последствием его прекрасной души, самостоятельно овладев своими чудными качествами» (Мещерский. Воспоминания. С. 470).
***
Подводя итоги уходящего 1881 года, Александр III признавался: «Так отчаянно тяжело бывает по временам, что, если бы я не верил в Бога и в его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут наконец счастливые дни и для нашей дорогой России…» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 67). Александр III вступил на престол убежденным противником любых либерально-демократических преобразований. Политические воззрения нового императора с годами претерпели незначительные перемены. Разочарование в реформах 60-х годов, глубокая и искренняя религиозность, усвоенная Александром от матери; несомненное влияние К. П. Победоносцева, знакомство и духовная близость с И. С. Аксаковым и славянофилами, семейный конфликт и разрыв с отцом, о котором мы уже упоминали – эти и многие другие причины привели наследника престола к некоему романтическому консерватизму, убежденности в исключительности «русской идеи», особого национального пути России в истории мировой цивилизации. «Романтическим» этот вид консерватизма являлся уже потому, что он не основывался на каких-либо глубоких философских размышлениях или конкретных идеологических выкладках. Для его реализации следовало лишь, согласно рекомендации К. П. Победоносцева, придерживаться традиционных православных обычаев и «отличать добро от зла и правду от неправды в людях и делах человеческих». Кроме того, романтическая разновидность консерватизма не требовала от цесаревича немедленных конкретных действий, являясь, до поры до времени, лишь любимой темой душевных разговоров с людьми из ближайшего окружения в Аничковом дворце. Во время же заседаний Государственного совета, беседах с Лорис-Меликовым, Валуевым, великим князем Константином Николаевичем наследник престола пока  оставался лоялен в оценке политических решений своего отца.
С годами цесаревич все чаще не мог скрывать свой скептицизм по отношению к окружающим. Накапливался жизненный опыт, он легко угадывал истинные мысли и желания человека, без труда проникал в суть происходящих политических процессов. Эти способности сделали из Александра Александровича консерватора практического, то есть человека, вся сущность которого протестовала против поспешных действий, неоправданных иллюзий, политического прожектерства – всего того, чего не мог воспринять его практичный, трезвый ум. Уже тогда Александр пришел к мнению, что России необходимо идти по пути спокойного, равномерного развития экономики, укрепления финансов, модернизации административной системы, преобразования правовых отношений. Но главное, по мнению наследника престола, процесс укрепления государственности должен был проходить без резких скачков и ненужной ломки традиционного уклада жизни всего русского общества.
«Убежденный сторонник здоровой, национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, государь вступил на престол предков, готовый к борьбе, – писал великий князь Александр Михайлович. – Он слишком хорошо знал придворную жизнь, чтобы не испытывать презрения к бывшим сотрудникам своего отца, а его основательное знакомство с правителями современной Европы внушило ему вполне обоснованное недоверие к их намерениям» (Александр Михайлович. С. 53).
С таким жизненным багажом Александр III начинал свое царствование. Интересна характеристика, данная новому русскому императору в 1881 года прусской «Кенигсбергской газетой»: «Ни один из сынов дома Голштейн-Готторп-Романовых, вступивших на русский престол после Петра Великого, не принес с собой такого запаса опыта, как 36-летний Александр III. Молодой монарх соединяет энергию своего деда с гуманностью своего отца; то, чего он не вынес из учения в юности, дополнил из опыта. Безукоризненность его частной жизни,  которой он славится, ставит его выше всех его предшественников. Благодаря ей, он выработал в себе строгость нравственную, добросовестность полководца и деловитость администратора. Еще юношей он принял участие в государственных делах. В зрелые годы он участвовал в тяжелой войне и руководил отрядом. Обычно государи видят только блестящую сторону кровавых боев, но сын Александра II  испытал, что значит класть судьбы великого государства на острие меча. Он строже всех участников войны 1877 года осудил совершенные ошибки и  безжалостнее, чем сам носитель власти, дал почувствовать немилость тем великим и малым лицам, которые оказались неверными стражами дома. Все, что известно о втором сыне императора Александра II, позволяет говорить о деловитости и солидности – качествах, которые важнее для государя, чем высокий полет духа, смелость фантазии или приятность в обращении» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 395).
Уже спустя три недели после восшествия на престол Александра III, в парижской газете « Revue politique et litteraire » была анонимно опубликована статья Ивана Сергеевича Тургенева, в которой он писал о новом императоре: «Александр III обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти…» (Цит. по: Волгин. С. 544).
Писатель не ошибся в своей оценке – император Александр III оказался именно тем лидером, который нужен был России в тот исторический момент.
 ***
Реальные политические события и требования государственного управления заставили Александра III всегда оставаться «себе на уме», точно определять  политический курс, преодолевать влияние как либеральных, так и крайне  консервативных кругов высшей петербургской бюрократии. Все меньший вес теперь для него имели мнения вчерашних авторитетов. Даже отношения с К. П. Победоносцевым принимали принципиально иной характер: уходило ученическое почтение цесаревича к мудрому учителю, теперь императора и обер-прокурора Синода связывали общность взглядов на положение в стране, ощущение опасности, подстерегавшее государство. Отныне их переписка приобретает характер деловых контактов союзников по общей борьбе. Они единодушны в оценке, что «вся тайна русского порядка и преуспеваний – наверху в лице верховной власти». (Победоносцев. Письма. С. 54).
К. П. Победоносцев – безоговорочный сторонник бескомпромиссной самодержавной власти, без которой немыслимо само существование русского государства. Основы демократии, либеральные идеи, по мнению обер-прокурора, всего лишь плод развращенного ума. Хотя Победоносцев в подтверждение своей теории ссылался на европейский опыт, его доводы в основном отвечали реалиям русской жизни: «В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть, изъявляет непосредственно свою волю и приводит ее в действие. Это идеальное представление <...>
В самых классических странах парламентаризма он не удовлетворяет ни одному из вышепоказанных условий. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководствуются собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикой противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и составляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти – или устраняет от нее – могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей за счет народа, – и притом не боятся никакого порицания. <...> Ошибки, злоупотребления, произвольные действия – ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра? Разве, может быть, раз в пятьдесят лет приходится слышать, что над министром суд, и всего чаще результат суда выходит ничтожный...» (Победоносцев. С. 32–34).
Император разделял теоретические построения своего бывшего учителя, хотя чаще предпочитал действовать более тактично и гибко, чем предлагал обер-прокурор Синода. При этом Александр III успокаивал К. П. Победоносцева, что «пока я жив и Богу угодно будет, чтобы я оставался на моем тяжелом посту, на который Он сам меня поставил, не допущу я этой лжи на святой Руси, в этом будьте уверены; я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы когда-либо допустить его в России в том виде, как оно существует во всей Европе. Пусть меня ругают и после моей смерти будут еще ругать, но, может быть, и наступит тот день, наконец, когда и добром помянут» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 302).
К. П. Победоносцев неоднократно заверял молодого императора в полном бескорыстии, отсутствии честолюбивых претензий на награды и чины. Но Александр Александрович научился неплохо разбираться в людях: в душе «смиренного христианина» он разглядел затаенную гордыню. Впрочем, император легко прощал своему союзнику эту человеческую слабость, точно так же он спокойно игнорировал советы обер-прокурора, как только они вступали в противоречия с его интересами. Так Александра III всегда мало интересовало мнение К. П. Победоносцева о человеке, в талантах которого он был убежден. В доверительной беседе с С. Ю. Витте Александр III предупреждал, чтобы тот не поддавался влиянию Победоносцева. «Победоносцев – человек очень ученый, хороший, бывший его профессор, но что, тем не менее, из долголетнего опыта он (Александр III) убедился, что Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может. С этой точки зрения в смутное время Победоносцев принес много пользы тем, что помог временно остановить смуту 1881 года и дать России опомниться, но что все-таки одной критикой жить нельзя, а надо идти вперед, надо создавать, а вот в этом отношении К. П. Победоносцев и другие лица его же направления более не могут принести пользы... и во всяком случае, – сказал император, – я уже давно перестал принимать во внимание их советы» (Витте. Т. 1. С. 368, 369.).
К великому огорчению К. П. Победоносцева финансово-экономическую политику правительства Александра III всегда определяли сильные профессионалы, предпочитавшие дистанцироваться от консервативных лидеров. Министр финансов Н. Х. Бунге, известный своими демократическими высказываниями; министр путей сообщений князь М. И. Хилков; С. Ю. Витте, сменивший, благодаря своим способностям и умению императора разбираться в людях, место скромного чиновника управления Юго-Западных железных дорог на министерское кресло; разработчик финансовых реформ профессор И. А. Вышнеградский – все они не пользовались симпатиями обер-прокурора Синода.
Но Александра III вполне устраивал такой порядок вещей. Исповедуя вечный принцип – разделяй и властвуй, самодержавная монархия во все времена была готова жертвовать любой, самой верноподданнической доктриной, ради собственного существования. Однако способных, профессионально подготовленных, а, главное, порядочных, честных людей, готовых самоотверженно служить престолу и государству, оказалось не так уж много. Александр III был вынужден признать, что такие люди, скорее исключение, чем правило, они, по его словам, были огромной редкостью. «Пожалуй, они и есть, да из ложного стыда скрываются», – не без иронии размышлял император (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 243).
В нередких ситуациях, когда сановник по каким-либо причинам не устраивал императора, расставание не было долгим. Когда однажды чрезмерно честолюбивый министр вздумал угрожать отставкой, Александр III заметил: «Когда я захочу Вас выбросить, Вы услышите от меня об этом в очень определенных выражениях» (Александр Михайлович. С. 144).
***
Став императором, Александр III не спешил декларировать свой выбор политического курса. Назначенное погибшим Александром II обсуждение в Совете министров проекта лорис-меликовской конституции было перенесено с 4 на 8 марта. Ровно в два часа дня царь прислал спросить, все ли приглашенные прибыли на совещание. Оказалось, что не явился только внезапно заболевший великий князь Николай Николаевич. Новый император вышел к собравшимся в Малахитовом зале и,  остановившись у дверей, пригласил всех пройти в зал заседаний. Государственный секретарь Е. А. Перетц оставил подробное, почти стенографическое описание этого знаменательного для судеб России совещания: «С каждым из проходивших государь приветливо здоровался, подавая руку, которой с чувством пожимал руку проходившего. В зале стоял большой продолговатый стол, покрытый малиновым сукном; вокруг стола было выставлено 25 кресел; перед каждым креслом лежала на столе бумага и карандаш. Посреди стола, спиною к окнам, обращенным на Неву, было место государя. Напротив его величества, подле заведующего делами Совета, поместился министр внутренних дел, который должен был докладывать свои представления, все остальные расположились как случилось. Когда все заняли места, его величество, не без некоторого смущения, сказал:
- Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения одного вопроса, в высшей степени важного.
Граф Лорис-Меликов, озабочиваясь возможно всесторонним рассмотрением предложений, которые будут выработаны после окончания сенаторских ревизий, а также для удовлетворения общественного мнения, докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земств и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом, который приказал обсудить ее подробно в особом совещании под председательством графа Валуева, при участии великого князя Константина Николаевича и некоторых других лиц. <...> Журнал совещания, которое в сущности согласилось с проектом, был представлен Его Величеству и одобрен им. Покойный государь сделал, однако, некоторые заметки относительно частностей. Нам предстоит теперь обсудить эти заметки. Но прошу вас быть вполне откровенными и говорить мне ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь. Предваряю вас, что вопрос не следует считать предрешенным, так как покойный батюшка хотел, прежде окончательного утверждения проекта, созвать для рассмотрения его совет министров.
Затем, обратясь к графу Лорис-Меликову, государь поручил ему прочесть записку о предложениях и проект публикации в «Правительственном вестнике». Записка, прочитанная Лорисом, была составлена еще до катастрофы 1 марта; в начале ее говорилось об успехах, достигнутых примирительной политикой последнего времени. В этом месте государь прервал чтение словами: «Кажется, мы заблуждались».
<...> В проекте публикации выражена была сущность изложенного в записке, причем сказано было, что предложенные меры были одобрены покойным государем и утверждены царствующим императором. По прочтении графом Лорис-Меликовым записки и проекта публикации, его величество, вновь обращаясь ко всем  присутствующим, просил их, в виду важности предлагаемой меры и тех последствий, к которым она может привести, высказывать совершенно откровенно мнение их, нисколько не стесняясь предварительного одобрения как покойного государя, так и его самого. Засим государь обратился прежде всех к сидящему рядом с ним графу С. Г. Строганову, спрашивая его, что он думает о предполагаемой мере. Граф Строганов сказал приблизительно следующее: «„Ваше величество, предлагаемая Вами мера, по моему мнению, не только не своевременная при нынешних обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредная. Мера эта вредна потому, что с  принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде. В последнее время, и без предполагаемой новой меры, власть значительно ослабла, в журналах пишут бог знает что и проповедуют невозможные доктрины... Путь этот ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России“. Государь: „Я тоже опасаюсь, что это – первый шаг к конституции“» (Перетц. С. 31–33).
К. П. Победоносцев так описал события этого дня в письме: «Первым высказался против Строганов – кратко, но энергически. Затем Валуев, Абаза, Милютин сказали напыщенные отвратительные речи о том, что вся Россия ждет этого благодеяния. Милютин при этом обмолвился о народе, как о неразумной массе. Валуев вместо слова „народ“ употребил „народы“. Говорили дальше Набоков, Сабуров и прочие. Только Посьет и Маков высказались против.
Но когда обратились ко мне, я не мог уже сдержать волнения негодования. Объяснив всю фальшь учреждения, я сказал, что стыд и позор покрывают лицо, когда подумаешь, в какие минуты мы об этом рассуждаем, когда лежит еще не погребенным труп нашего Государя. А кто виновен в том? Что мы делали все это время и в его царствование? Мы говорили, говорили, слушали себя и друг друга, и всякое из его учреждений превратилось у нас под руками в ложь, и дарованная им свобода стала ложью. А в последние годы – в годы взрывов и мин, что мы делали, чтобы охранить его? Мы говорили – и только. Все чувство наше должно было сосредоточиться в страхе, как бы не убили его, а мы напустили себе в душу столько подлых, низких страхов и стали трепетать общественного мнения, то есть мнения презрительных журналистов и того что скажет Европа? А ее-то знали по журналам. Вы можете себе представить, каким громом упали слова мои. Соседи мои – Абаза и Лорис-Меликов – едва сдерживали свою ярость на меня. Абаза ответил очень резко: «Из того, де, что сказал обер-прокурор Синода, следует, что все, что сделано в минувшее царствование, никуда не годится – и освобождение крестьян и прочее, и нам после этого остается только просить об увольнении».
 Государь, который на словах «кровь его на нас» прервал меня восклицанием: «Это – правда», поддержал меня, сказавши, что подлинно все виноваты, и что из этих всех он не исключает и себя. Говорили и еще... Слышалось жалкое слово, что надобно же что-нибудь сделать, а это что-нибудь значило – учреждение (конституция). Государь решил, что дело это слишком сложное, чтобы решить его теперь: надобно еще рассмотреть подробно в особой комиссии, а потом в Комитете министров, но только с тем, чтобы учреждение это не имело политического характера...» (Цит по: Тальберг. С. 555–557).
После совещания обе стороны остались в полной уверенности собственной победы. Абаза поспешил разнести по всему Петербургу известие, что Победоносцев окончательно уничтожен и отныне не сможет «забегать» перед императором, и «должен будет записки свои обращать в совещание», где большинство членов заведомо против предложений обер-прокурора и «не будет с ним соглашаться»  (Цит. по: Зельдич. С. 459). Однако сам Победоносцев отнюдь не считал себя проигравшим. Для этого у него был весьма убедительный довод. Утром 21 апреля состоялось очередное совещание, на котором Александр III высказался довольно неопределенно, заявив, что «понимает необходимость единства в высшем управлении», а посему просит вносить свои предложения для обсуждения на совещании министров внутренних дел, финансов, военного, юстиции, народного просвещения, государственных имуществ и обер-прокурора Синода (Там же. С. 458).
В тот же вечер Победоносцев получил собственноручное послание императора, в котором говорилось: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убежден, что для счастья России это необходимо, этого не будет, я не допущу. Вряд ли, впрочем, я когда-нибудь убежусь в пользе подобной меры, слишком я уверен в ее вреде. Странно слушать умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма. Более и более убеждаюсь, что добро от этих министров ждать я не могу. Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и совершенно, как я, не допускает выборного начала. Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают…». Под письмом стояла подпись: «Ваш от души Александр» (Тайный правитель России. С. 80).
***
Александр III  в начале царствования попробовал  следовать примеру своего деда, державшего  все нити управления огромной державой  в одних  руках.  Так, дел Гирс,  Так, внешнеполитические вопросы  решались только самим императором - министр иностранных дел НК Гирс был по сути всего лишь доверенным секретарем.  Но довольно скоро Александр понял, что времена изменились, и в новую эпоху подобный стиль  руководства не дает результатов. Во второй половине 80-х годов он решил создать нечто вроде особого секретариата, в число сотрудников которого вошли его ближайшие сподвижники (граф И. И. Воронцов-Дашков, генерал-адъютант О. Б. Рихтер, генерал-адъютант П. А. Черевин, возглавивший личную охрану императора). Основной их задачей, по мысли императора,  было помогать «разбираться в докладах и отчетах». (Епанчин Указ соч. С.195). Однако все три сановника  решительно отказались от высокой чести войти в «тайный кабинет», заявив, что подобное решение представляется им «не только неудобным, но и опасным», поскольку министры воспримут подобную структурк, как проявление недоверия к их деятельности, а в  обществе «сочтут, что новый порядок есть ограничение самодержавной власти монарха в пользу триумвирата; получится впечатление, что вместо самодержавного монарха Россией правит олигархия. Но государь настоял на своем решении, и оно было приведено в исполнение» (там же) 
Как показало время,  опасения были обоснованы  – вскоре пошли слухи, о которых предупреждали императора. Александр был вынужден признать свою неправоту и вместо  триумвирата предложил  А. А. Половцеву регулярно представлять ему записи конфиденциального характера, касающиеся различных проектов и планов. Существовала договоренность, согласно которой Половцев  будет «писать для государя самые краткие извлечения из посылаемых ему меморий. Это составляет секрет и заведено лишь при нынешнем государе для облегчения его в многочисленных его занятиях. Уговор с государем такой, что эти бумажки он уничтожит при прочтении.» (Половцев А.А.  1966  т. 1. С. 21)
Такой порядок работы длился несколько лет. Однажды Половцев поинтересовался у императора судьбой своих записок, уничтожены ли его эпистолии, но Александр ответил «Нет, я сохраняю все, что вы мне пишите, оно мне бывает полезно для справок, но никто этого не видит, бумаги эти лежат у меня под ключом». (Там же. С.37)
 ***
Александр III внимательно изучал политическую расстановку сил, знакомился с различными проектами, касающимися государственного устройства, продумывал различные варианты преобразований бюрократического аппарата, финансовой системы. О результатах своих раздумий он написал 27 апреля в письме брату великому князю Владимиру Александровичу: «Я давно об этом думал, но многие отсоветовали, и министры все обещали мне своими действиями заменить манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а, между прочим, шатание умов продолжается все более и более, и многие ждут чего-то необыкновенного, то я решился обратиться к К.П. Победоносцеву составить мне проект манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать, и что никогда не допущу ограничение самодержавной власти, которую нахожу нужной и полезной России!» (ГА РФ. Ф. 652. Оп. 1. Д. 378. Л. 105, 105 об.).
29 апреля 1881 года был обнародован манифест, в котором монарх недвусмысленно и грозно заявил: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления, в уповании на Божий Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народа Нашего от всяких на него поползновений». Верноподданные призывались к искоренению «гнусной крамолы, позорящей землю русскую», к водворению на ней порядка и правды, к утверждению нравственности, к доброму воспитанию детей.
С первых недель царствования проводится последовательный ряд мероприятий, имевших целью, как «исправить ошибки прошлого», так и «упрочить будущее». Общество, смертельно уставшее от террористов, революционной агитации, напуганное взрывами, политическими убийствами, испытывавшее неуверенность в завтрашнем дне и разочарованное в слабой верховной власти с воодушевлением встретило заявление нового монарха. О твердой руке, способной обуздать смуту и шатание, говорили и в столичных либеральных собраниях, и в провинциальных помещичьих усадьбах. Народ, по обыкновению, безмолвствовал, доверяя царю-батюшке свою судьбу. «Сама жизнь вступила в роль охранителя, и инстинкт самосохранения заговорил почти везде громче всяких писателей, либеральных и консервативных», – писал князь В. П. Мещерский (Гражданин. 1884. № 1. С. 3).
Государственные деятели предыдущего царствования, участники и создатели либеральных реформ 60-х годов: М. Т. Лорис-Меликов, Д. А. Милютин, великий князь Константин Николаевич уходили с политической арены, их место занимали сторонники консервативного курса – К. П. Победоносцев, М. Н. Катков, чуть позже граф Д. А. Толстой.
Александр не сожалел об отставке Лорис-Меликова. 30 апреля император написал письмо бывшему сподвижнику, человеку, на которого еще год назад возлагал столько надежд: «К сожалению, в последнее время мы разошлись совершенно с вами во взглядах и, конечно, это долго продолжаться не могло. Меня одно только удивляет и поразило, что Ваше прошение (об отставке – авт.) совпало с днем объявления моего манифеста России, и это обстоятельство наводит меня на... грустные и странные мысли» (ГА РФ. Ф. 569. Оп. 1. Д. 143. С. 30).
И все-таки мысль об «общественном содействии правительству», унаследованная от минувшей эпохи, не была еще окончательно похоронена. Весь манифест Александра III от 29 апреля 1881 года был проникнут духом уважения к великим преобразованиям минувшего царствования. Вновь назначенный по рекомендации К. П. Победоносцева министром внутренних дел граф Н. П. Игнатьев, бывший посол в Константинополе, известный сторонник славянофилов, в своем первом циркуляре обещал «принять безотлагательные меры, чтобы установить правильные способы, которые обеспечили бы успех живому участию местных деятелей в деле исполнения Высочайших предназначений». Он взялся подготовить созыв Земского собора к коронации императора, убеждая в том, что его детище заставит «замолкнуть всякие конституционные вожделения» (Русский архив. 1913. № 1. С. 110). Но планам Игнатьева не было суждено реализоваться, вскоре его кресло занял консерватор-ортодокс граф Д. А. Толстой.
 ***
Граф Дмитрий Андреевич Толстой не в первый раз «ходил во власть». Еще в 1853 году он был назначен директором канцелярии Морского министерства, принимал участие в составлении положения об управлении морским ведомством. Затем некоторое время заправлял Департаментом народного просвещения, стал сенатором.  С 1866 года до апреля 1880 года он совмещал посты обер-прокурора священного Синода и министра народного просвещения. Но куда бы ни бросала графа  непростая бюрократическая судьба, он везде оставался последовательным и рьяным противником реформ. В бытность министром просвещения, Д. А. Толстой  провел в 1871 году реформу среднего образования, главным образом заключавшуюся в увеличении объема курса древних языков в классических гимназиях и преобразовании реальных гимназий в училища, выпускникам которых был закрыт доступ в университеты. Другое любимое детище графа Толстого – новый университетский устав предусматривал значительное ограничение университетского самоуправления и учреждал примат административного надзора над учебным процессом, ставя профессоров университета в административное подчинение попечителей округа и министра. Несмотря на свой консерватизм даже К. П. Победоносцев резко возражал против нового университетского устава, полагая, что с его принятием произойдет снижение уровня подготовки студентов.
В апреле 1880 года по представлению М. Т. Лорис-Меликова граф Толстой был отправлен в отставку со всех постов. Место министра народного просвещения занял А. А. Сабуров, а обер-прокурора Священного Синода – К. П. Победоносцев. Тогда не только либеральная интеллигенция, но и многие представители консервативного лагеря вздохнули с некоторым облегчением: «Все рады, что он уже не министр, – писала А. В. Богданович, далекая от демократических симпатий. – У всех на языке: слава Богу, его уже нет. Вот человек, сумел себя заставить ненавидеть всех без исключения, или с очень небольшими исключениями» (Богданович А. С. 46).
И вот теперь граф Дмитрий Андреевич Толстой с триумфом возвращался в большую политику. В мае 1882 года он занял пост министра внутренних дел и шефа жандармов. Приветствуя нового министра, М. Н. Катков писал, что «его имя само по себе уже есть манифест и программа». Во всеподданнейшем докладе Д. А. Толстой с максимальной откровенностью изложил свое политическое кредо: «При осуществлении реформы надлежит руководствоваться не отвлеченными принципами или чуждыми нам идеалами западноевропейской государственной теории и практики, а ясным пониманием коренных, самостоятельных основ русской государственной жизни и сознанием настоятельной необходимости строго последовательного, с духом оных сообразного, развития нашего законодательства. С этой точки зрения, первое и вернейшее условие успеха предпринимаемого преобразования состоит в том, чтобы все изменения в местных учреждениях были строго согласованы с основным началом нашего государственного устройства – Самодержавной Императорской властью» (РБС. Т. 7, доп. С. 59).
     ***
Одним из убежденных противников  революционного террора, либеральных идей  был Вячеслав Константинович фон Плеве. Дед его по отцу происходил из немецкой дворянской семьи, мать — из калужских мелкопоместных дворян. Вячеслав был единственным сыном учительницы Елизаветы Михайловны Шамаевой (1818—1893) и Константина Григорьевича фон Плеве (1810—1901). После   окончания  Петербургского   университета со  степенью кандидата прав, молодой юрист  поступил на службу по судебному ведомству. Он прошел хорошую практическую школу, занимая должности товарища прокурора при владимирском и тульском окружных судах, прокурора в Вологде, товарища прокурора судебной палаты в Варшаве и, наконец, прокурора судебной палаты в Петербурге. В 1881 г. вскоре  после убийства Александра II,  Плеве  был назначен директором департамента государственной полиции Министерства  внутренних дел, а затем — товарищем министра внутренних дел. На этих постах Плеве  сразу занялся кадровым вопросом, значительно обновил состав департамента полиции за счет привлечения сотрудников суда и прокуратуры, обладавших опытом, хорошим образованием, широким кругозором, что незамедлительно сказалось на уровне политического сыска в стране. Совместно с подполковником Г. П. Судейкиным им была  разработана система тайной агентурной работы внутри революционных организаций, не знавшая подобных масштабов не только в России, но и в Европе.
Кроме управления текущими делами министерства,  руководил целым рядом правительственных комиссий, назначавшихся по разным государственным вопросам. Важнейшею из них была комиссия по поводу падения цен на сельскохозяйственные произведения и  введение более строгих мер за саботаж и неповиновение властям. Когда в июне 1881 года В. К. Плеве в докладе Александру III о положении в Киевской губернии называл «одною из причин развития беспорядков и не вполне быстрое их подавление», а также, то обстоятельство, что военный суд «отнесся к обвиняемым крайне снисходительно», император в гневе наложил резолюцию: «Это непростительно» (Кантор. С. 154).
Либеральные круги пытались обвинить Плеве во многих греха, в первую очередь, в жестокости и склонности к репрессивным мерам, ставили в упрек отсутствие у него  либеральных убеждений. Однако внимательный наблюдатель В.И. Гурко тонко подметил: «Он искренне и глубоко любил Россию, глубоко задумывался над ее судьбами, сознавал всю тяжесть того кризиса, который она переживала, и добросовестно пытался найти выход из него. Убежденный сторонник сильной и неограниченной монархической власти, Плеве был того мнения, что ни русский народ в его целом, ни, быть может, в особенности его интеллигентские слои недоразвились не только до самостоятельного управления государством, но даже до широкого участия в его строительстве. Русский народ – его серая земледельческая масса – ему представлялась в виде загадочного сфинкса, и он любил говорить, что будущее России зависит от того, насколько государственной власти удастся верно разгадать его затаенную сущность». (Гурко В. И. Указ соч. С. 131.) Самому Вячеславу Константиновичу Плеве разгадать загадку русского сфинкса не довелось – он пал жертвой террориста-эсера Е.С. Сазонова в 1904  года.
 ***
Важные позиции в стане идеологов-консерваторов, вполне согласуемыми с мыслями и «практикой» борьбы с либералами  В.К. Плеве,  занимали издатель «Московских ведомостей» М. Н. Катков и князь В. П. Мещерский, выпускавший газету-журнал «Гражданин». Михаил Никифорович Катков за свою тридцатилетнюю общественную деятельность прошел путь от умеренного либерала до крайнего консерватора. Во время «диктатуры сердца» М. Т. Лорис-Меликова М. Н. Катков ушел в тень, считая бесполезным делом оппонировать победившим либералам. «Для кого писать, – объяснял он свою позицию. – Тот, для кого я единственно держал перо в руках, сам отступается от своей власти, удерживая только ее внешность...» (Русский консерватизм. С. 283).
Виновниками катастрофы 1 марта 1881 года, по мнению М. Н. Каткова, были поляки, интеллигенция и необдуманные реформы Александра II. «Новые учреждения, слишком быстро следовавшие одно за другим, – считал М. Н. Катков, – не все должным образом и с достаточной зрелостью продуманы, а во многом сфабрикованы по чужим лекалам, и потому они внесли с собой массу представлений, которые не имеют почвы и лишены смысла в России…» (Московские ведомости. 1882. № 311).
После воцарения Александра III для М. Н. Каткова наступил новый этап борьбы с либералами, а издаваемые им «Московские ведомости» становятся главным рупором консервативных сил. После манифеста 29 апреля 1881 года М. Н. Катков с горячностью доказывает, что «еще несколько месяцев, быть может несколько недель, прежнего режима – и крушение было бы неизбежно». С этого момента со страниц катковского издания начинается резкая критика не только судов и земских учреждений, но и многих правительственных учреждений и министерств. М. Н. Катков нападает на финансовое ведомство, обвиняя его сотрудников чуть ли не в антимонархических настроениях. Он выступает против Министерства иностранных дел за то, что дипломаты не желают ссориться с Германией; критикует Сенат, испытывавший, по его словам, «особую нежность ко всяким прерогативам земского самоуправления». Государственному совету Катков ставит в вину «игру в парламент». Издатель «Московских ведомостей» с гордостью именовал свою газету «органом государственной деятельности. В ней не просто отражались дела, в ней многие дела делались» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 822. С. 66. Письмо М. Н. Каткова Александру III. 1884. Февр.). Подобную самооценку многие, впрочем, находили явно преувеличенной. Так, великий князь Владимир Александрович не слишком доверял столь показному проявлению верноподданнических чувств. В разговоре с Александром III, он заметил, что «не следует создавать вне правительства какую-то особенно независимую силу, что за последнее время эта сила сделалась особенно выдающейся… что все это ослабляет правительство, а в деле иностранной политики в особенности не может быть допущено. Иностранная политика всегда была личной политикой царствующего императора, а  допускать ее раскритикование в том виде, в каком ее практикуют «Московские ведомости» значит подрывать доверие к верховной власти» (Половцов. Т. 2. С. 27). Иногда М. Н. Катков настолько забывался, что вызывал недовольство самого Александра III: только заступничество К. П. Победоносцева помогало «Московским ведомостям» выходить без цензурных санкций. Обер-прокурор полагал, что Катков просто незаменим для России: именно при нем «Московские ведомости», ставшие фактически официальным печатным органом, добились такого общественного влияния, какого консервативным изданиям уже никогда достичь не удавалось.
***
Знаковой фигурой для определенной части высшего общества являлся князь Владимир Петрович Мещерский, которого в свете звали просто Вово. С. Ю. Витте дал этому человеку почти гоголевскую характеристику: «известный редактор-издатель не менее известного „Гражданина“, хотя известность эта как самого князя, так и „Гражданина“, по моему мнению, более печальна, нежели почтенна» (Витте. Т. 3.  С. 575).
«Гражданин», издание откровенно правого толка, в плане острых публицистических материалов уступало катковским «Московским ведомостям», но Мещерский компенсировал этот недостаток публикацией романов из жизни высшего общества,  снискавших успех у широкого круга читателей. Александр III, по словам самого  Мещерского, находил «много интересного, а иногда и полезного в „Гражданине“»  (Мещерский. Воспоминания. С. 573). Но иногда сиятельного князя несколько «заносило»: так, он резко выступал против отмены телесных наказаний.
Подражая Достоевскому, князь завел в «Гражданине» постоянный «Дневник», в который старательно вносил хронику текущих событий в России и Европе, снабжая  факты пространными комментариями и философскими размышлениями. Рассуждая на страницах «Дневника» о равенстве, В. П. Мещерский утверждал, что  подобные идеи не могут иметь успех в русском народе, известном своим  здравомыслием. Понравился Александру III и пассаж о русской политической  партийности: «В России государственную партию составляет весь русский народ.  Гнилой либерализм и гнилой консерватизм оказываются только в нашем гнилом космополитическом и поверхностном образовании» (Мещерский. Дневник. С. 184).
На издание «Гражданина» правительство по царскому распоряжению ежегодно выделяло Мещерскому огромную по тем временам сумму в 80 тысяч рублей.  Внук историка Карамзина князь Мещерский получил блестящее образование и был вполне светским человеком, но в обществе его старались избегать. Скандальную  славу князь приобрел благодаря своей приверженности к однополой любви. К. П. Победоносцев говорил, что Мещерский просто «негодяй и грязный человек, с  которым он не желает знаться» (Витте. Т. 3. С. 579).
Императрица Мария Федоровна резко возражала против посещений Мещерским Аничкового дворца, но князь пользовался каждым удобным случаем, чтобы встретиться с Александром III. Случались, впрочем, эти визиты крайне редко, но князь регулярно пересылал императору длинные послания с изложением политических сплетен, бродивших по столице. Несмотря на возражения жены, Александр III терпел Мещерского в память о старшем брате Никсе, который в юности познакомил его с князем. В те счастливые времена они «фехтовали утром, вместе завтракали, гуляли, обедали, вместе совершали ежедневную прогулку в Павловск» (Мещерский. Воспоминания. С. 133). Он был поверенным Александра в его любовной истории с троюродной сестрой княжной Марией Мещерской. Нередко они ссорились. Причиной тому было чрезмерная самонадеянность князя, острый язык, желание встать в позу отца-учителя, менторский тон. Александр неоднократно запрещал появляться Мещерскому в его дворце, но вскоре прощал друга юности.
Мещерский был несомненно умен, остроумен и неизменно оживлен. Александр, напротив, медлительный до флегматичности, не склонный к упражнениям в остроумии, всегда с удовольствием слушал яркую речь князя, в которой нередко проскальзывали очень дельные мысли. Кроме того, даже язвительный С. Ю. Витте признавал, что «Мещерский обладает хорошим литературным, публицистическим талантом, даже можно сказать, выдающимся талантом, и так как он писал статьи в тон императору Александру III, то, естественно, что император до известной степени ценил его публицистическую деятельность» (Витте. Т. 3. С. 580). Ярким дарованием считал князя Мещерского и философ В. В. Розанов: «сколько тонкости и остроты в его языке и мысли» (Цит. по: Мещерский. Воспоминания. С. 677).
Такие разные люди, во многом противостоящие друг другу, оказались сторонниками Александра III. От него теперь зависело, направить действие здравомыслящих консервативных сил на стабилизацию обстановки в стране, не  давая разыграться амбициям и мелкому честолюбию, в попытке вывести Россию  из политического и экономического кризиса. «Не думай, что я унываю, – написал император младшему брату великому князю Сергею летом 1881 года, – нет, напротив и более чем когда-либо надеюсь, что Господь не оставит дорогую  Россию... Назначив почти везде новых людей, мы дружно принялись за тяжелую  работу, и, Слава Богу, с трудом идем вперед и дело идет гораздо успешнее, чем при прежних министрах... Они хотели забрать меня в свои лапы и  закабалить, но это им не удалось, и как я счастлив, что отделался от них, а в особенности от графа Лориса, который заварил такую кашу своим популярничанием с журналистами и игрой в либерализм, что еще немного, и мы были бы накануне полнейшей революции. Не могу скрыть, что еще далеко мы в не  нормальном состоянии, много еще будет разочарований и тревог, но на все надо быть готовым, и идти прямо и смело к цели, не уклоняясь в сторону, а главное, не  отчаиваться и надеяться на Бога» (ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 52. С. 33 об., 34).
   ***
Но все-таки одним из самых близких по мироощущению, восприятию окружающих, политическим взглядам  к императору оставался его младший брат великий князь Владимир Александрович. Глубоко ошибочным и необоснованным представляется мнение историка и журналиста Й. Ворреса, утверждавшего, что  между Александром III и Владимиром Александровичем  существовали напряжение, вызванное завистью младшего брата к старшему, его тайное желание самому взойти на престол, занять главенствующее положение. С самого раннего детства они были дружны, как бывают дружны родные братья, которых разделяет всего лишь двухлетняя разница в возрасте. Совместные детские игры, шалости; знакомые лица  воспитателей и педагогов – с малых лет Александр и Владимир  жили и воспитывались вместе, но особо они сблизились после смерти старшего брата Никсы. Общность вкусов, интересов, увлечений сделала Александра и Владимира более, чем братьями – они стали настоящими друзьями.  Родственные чувства  и  товарищеские отношения еще крепче скрепило  ощущение фронтового братства, появившееся  на полях сражений русско-турецкой войны. Владимир писал в те дни старшему брату: «Несмотря на мои недостатки, из коих первый есть врожденная лень, мне кажется, что с помощью Божьей, я могу тебе послужить, могу тебе быть иногда полезным слугой… Еще раз тебе повторяю, не жалей ты меня, не давай мне засыпать, буди и толкай меня почаще, и я тебе скажу в этом великое спасибо!» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 737. Л. 78 об.). 
В их отношениях не было ничего показного, наигранного. Иногда братья ссорились, нередко старший был недоволен  Владимиром за его склонность  к сибаритству, за манеру относиться ко многим серьезным проблемам, как бы «слегка». Младший,  в свою очередь,  подчас считал, что Александр слишком требователен и строг по отношению к нему. Но подобные осложнения в их отношения, никогда не нарушали тот особый, внутренний союз, что связывал братьев. Всю жизнь они были рядом,  поддерживая друг друга в тяжелые минуты.    Владимир стал одним из самых близких и верных сподвижников императора, который доверял младшему брату самые ответственные поручения.
Великий князь Владимир Александрович обладал редкой способностью трезво оценивать собственные  силы. Но все чаще великий князь не мог скрывать скептицизм и разочарование по отношению к политическим  прожектерам, за громкими фразами которых легко угадывалось честолюбие, мелкое тщеславие, корысть. Он горько сетовал на отсутствие порядочных, деловых людей, находя утешение лишь в мысли, что возможно,  «следующее поколение будет лучше» (Половцов А. А. Указ. соч. Т. 1. С. 213).  Будучи образованным, культурным человеком, Владимир Александрович категорически не одобрял  заигрывания с либеральной прессой, заискивание перед  так называемым общественным  мнением, преклонение перед требованиями следовать согласно стандартам европейской политической моды.  «Безалаберное общественное мнение с журнальною сволочью во главе нуждается время от времени в нравственном подзатыльнике», - резко пишет он в одном из писем старшему брату. (ГА РФ. Ф.677. Оп.1. Д. 738 Л. 15 об.)  Великий князь  даже не пытался скрывать глубокое презрение и брезгливость по отношению к  людям, которые стремились использовать свое положение в личных  целях, оказать давление на императора. В доверительных разговорах с Александром III Владимир не скупился на язвительные и резкие характеристики.
Владимир Александрович не слишком доверял показному проявлению верноподданнических чувств. Обсуждая очередной политический памфлет, вышедший из-под пера Каткова, Владимир заметил императору, что «не следует создавать вне правительства какую-то особенно независимую силу, что за последнее время эта сила сделалась особенно выдающейся…, что все это ослабляет правительство, а в деле иностранной политики в особенности не может быть допущено.  Иностранная политика всегда была личной политикой царствующего императора, а допускать ее раскритикование в том виде, в каком ее практикуют «Московские ведомости», значит подрывать доверие к верховной власти». (Половцов А. А. Указ. соч. Т. 2. С.  27)
Не слишком уповал Владимир Александрович и на энтузиазм  предводителей дворянских собраний.  Среди многоголосья  панегириков благородному сословию, слова великого князя на многих подействовали как ушат холодной воды:  «Наше дворянство слишком  преувеличивает свое значение, а между тем оно не служило должным образом России в то время, когда оно владело крепостными, и могло многое сделать и в культурном и экономическом отношении…». (Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 208).
***
На следующий день после трагедии 1 марта 1881 года  Александр III  назначил Владимира Александровича командующим гвардией и Санкт-Петербургским военным округом.
Гвардия в России всегда являлась  не только военной элитой, но и важнейшим политическим фактором,  не раз определявшим судьбу всего государства. Воцарение Екатерины I, вступление на престол Елизаветы Петровны, события, связанные с  низложением Петра III и восшествием на престол Екатерины II, декабрьское восстание 1825 года –  эти и многие другие яркие исторические эпизоды были просто немыслимы без участия в них гвардейцев… 
Особое политическое предназначение гвардейских частей вновь становилось актуально в эпоху нараставшего  революционного  движения. В приказе Александра III, оглашенном во всех частях  столичного гарнизона 2 марта 1881 года, говорилось: «… Я навсегда сохраню в моем сердце и память о времени мною проведенном в славных рядах войск гвардии и Петербургского военного округа.
Вверяя командование этими войсками любезнейшему брату моему великому князю Владимиру Александровичу,  я не сомневаюсь, что и состоя под его начальством они поддержат в себе ту доблесть, преданность Престолу и Отечеству, тот дух и порядок, которыми доныне отличались...». (ГА РФ. Ф.652.Оп.1. Д.4.Л.7 об.)
С этого момента почти четверть века великий князь Владимир Александрович оставался во главе  русской гвардии.  Военное образование, полученное в юности, знание солдатского быта, боевой опыт, приобретенный во время русско-турецкой войны,  помогли великому князю  достойно командовать элитой русской армии.
   Александр III был доволен успехами гвардии и столичного гарнизона,  достигнутыми под руководством  Владимира Александровича, который с августа  1884 года получил звание  главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа.  «Я с истинным удовольствием убедился, что деятельность вашего высочества ведет с каждым годом вверенные вам части все к большему совершенствованию, - отмечал  император Александр III после одного из смотров гвардии. -  Люди сбережены, смотрят молодцами, во всем отличный порядок, а в исполнении всеми чинами их обязанностей видно твердое сознание долга. Вам принадлежит  важная заслуга укоренения в офицерах вместе с любовью к военному делу правильного понимания современных боевых требований. Заботливо преследуя эту цель, Ваше высочество установили зимние офицерские беседы,  неутомимо следили за всеми полковыми занятиями войск и личным Вашим руководством помогали им вырабатывать способы действий, наиболее обеспечивающие успех, осмотром же пределов Петербургского и частей соседних округов вы старались выяснить все стороны военного их значения». (Военная энциклопедия. Т. 6. С. 431).
.          *** 
Великому князю  не раз доводилось по личному поручению Александра III  исполнять ответственные дипломатические  миссии.
Владимир Александрович  всегда поддерживал принципы миролюбивой политики, проводимой Александром III. Как и старший брат, он был глубоко убежден,  что  «во всяком случае,  России выгодно ждать и по возможности отдалять момент драки». (Половцов А. А. Указ. соч. Т. 2. С. 14)
Великий князь вспоминал позднее, как в начале царствования он имел со своим братом продолжительные разговоры, умерял его вспышки неудовольствия и раздражения то против Австрии, то против Пруссии, то против Англии, вспышки, тесно граничившие с воинственным задором: “Я мог ответить только” –   пишет в воспоминаниях А.А. Половцов, что «великий князь со спокойной совестью может наслаждаться мыслью о том, какое он доставил счастье современникам и потомству, схоронив в душе своей воспоминания о разговорах своих с братом и не нуждаясь в людской славе”. (Там же)
В 1887 году Владимир Александрович выехал в Берлин, где провел важнейшие переговоры с германским  канцлером О. Бисмарком  об условиях заключения союза с Германией. Российская сторона ставила жесткие условия, гарантирующие неприкосновенность территории дружественной  Франции и устранение от участия в союзе Австро-Венгрии. В доверительной беседе с великим князем Бисмарк уверял, что он всегда искал союза с Россией. В то же время, интересы своего союзника -  австро-венгерского  императора,  канцлер защищал не слишком горячо: «Не уничтожайте  Австрию, сохраните ее территорию, но делайте, что хотите в Болгарии, берите Дарданеллы по соглашению или без соглашения с Портою; я понимаю, что вам необходим ключ от долженствующего принадлежать вам Черного моря… Наша армия готова в случае необходимости поддержать имперское правительство, но никак не подвергаться опасности быть втянутой в войну из-за каких-то мадьярских парламентских комбинаций и интриг».  ( Половцов А. А. Указ. соч. Т. 2. С.39)
Русский великий князь оказался достойным партнером «железному канцлеру». В результате долгих переговоров 18 июня 1887 был подписан договор между Россией и Германией, получивший в истории дипломатии название «договор перестраховки». В первой статье указывалось, что договаривающиеся стороны сохраняют «благожелательный нейтралитет» и в случае войны с третьей державой. Однако это обстоятельство не распространялось на тот случай, если одна из договаривающихся стран нападает на Австро-Венгрию или Францию. Во второй статье признавались права России на влияние на Балканах, особенно в Болгарии и Восточной Румелии. Статья третья говорила о сохранении в силе договора 1881 года о закрытии проливов между Черным и Средиземным морем в случае военного конфликта. (История дипломатии. Т. 2  С. 257-259).
После переговоров «железный» канцлер по его собственному признанию, «восхищался великим князем Владимиром, его умом, определенностью его суждений, ясностью его взглядов». ( Половцов А. А. Указ. соч. Т. 2. С. 40).
Владимир Александрович отзывался о партнере в более острых выражениях: «Замечательный старик! Но, шельма! Я думаю, старик Бисмарк никому не предан. Он больше о собственной славе заботится. Ни европейский мир ему неинтересен, ни Германия ему не дорога. Европейская политика для него – шахматная доска, и он не боится жертвовать пешками, и слонами и королями, чтобы выиграть. И жульничать не боится, он играет лучше всех в Европе, и обыграет кого угодно…».    (Там же. С. 41)               
***
В сентябре 1881 года Александр III утвердил «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», вводившего чрезвычайные меры на территориях, объявленных на «исключительном положении».
Местные генерал-губернаторы получали особые полномочия: в их власти теперь было без объяснения причин закрыть общественные и частные собрания, промышленные предприятия. Уголовные дела по желанию генерал-губернаторов или министра внутренних дел передавались военному суду, действовавшему по законам военного времени. Полицейские власти в любое время дня и ночи могли производить обыски, арестовывать подозрительных лиц сроком до двух недель без предъявления обвинения. С переменным успехом «Положение об охране» действовало до 1917 года.
В целом население приветствовало введение «Положения об охране», видя в нем гарантию от общественных потрясений и катаклизмов. Нельзя не согласиться с мнением современного историка В. А. Твардовской: «Как и всякий народ, русский был консервативен в своей основе: тяготел к прочности, устойчивости бытия, соблюдал обычаи, чтил традиции. Такой традицией, уходящей в глубь истории, была царская власть, воспринимавшаяся в народе как некая изначальная и неотъемлемая принадлежность действительности, почти как явление природы» (Русский консерватизм. С. 307). Одним из первых практических шагов нового правительства для предотвращения «брожения умов» и прекращения либеральной пропаганды стало усиление цензуры. «Опыт показывает, – писал К. П. Победоносцев, – что самые ничтожные люди – какой-нибудь бывший ростовщик, жид-фактор, газетный разносчик, участник банды червонных валетов, разорившийся содержатель рулетки – могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения. Нельзя положиться и на здоровый вкус публики. В массе читателей – большею частью праздных – господствуют, наряду с некоторыми добрыми, жалкие и низкие инстинкты праздного развлечения, и любой издатель может привлечь к себе массы расчетом на удовлетворение именно таких инстинктов, на охоту к скандалам и пряностям всякого рода…» (Победоносцев. С. 127). Приведенные Победоносцевым доводы показались Александру III убедительными, и несколько изданий, в числе которых оказались популярные «Голос», «Страна», «Порядок», «Молва», «Дело», «Русский курьер», «Отечественные записки», были закрыты.
Резолюция нового царя на докладной записке по поводу закрытия трех газет в конце марта 1881 года звучала однозначно: «Давно пора было»… (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 533. С. 1). Для рассмотрения вопросов о прекращении периодических изданий вводился ускоренный и упрощенный порядок – окончательное решение, становившееся приговором тому или иному журналу или газете, принималось совещанием четырех министров (внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Священного Синода). Многие темы оказались неудобными для обсуждения в прессе: ограничивалась критика различных министерств и ведомств, запрещалось обсуждать вопросы, связанные с внутренними порядками в средних учебных заведениях. Информацию о студенческих беспорядках, эпидемиях, крестьянских волнениях разрешалось перепечатывать только из официальных правительственных сообщений, без каких-либо комментариев. Иногда дело доходило до анекдотичных ситуаций: в 1888 году было запрещено печатать отзывы, оскорблявшие честь жены турецкого султана, как главы дружественного России государства. В то же время некоторые авторитетные издания консервативного направления получили право выходить без предварительной цензуры. Однако за подобную свободу издателям приходилось подчас платить дорогой ценой – после двух предупреждений о допущенных нарушениях, издание могли закрыть. Не оставила цензура без внимания и публичные библиотеки и общественные читальни: прошедшая в 1884 году ревизия библиотек, сочла недопустимым наличие в их фондах 133 названий книг и периодических изданий.
Тем не менее, несмотря на строгости цензуры, к концу царствования Александра III в России выходило около 400 периодических изданий, из которых четверть составляли газеты. Значительно выросло число научных и специальных журналов, достигнув 804 названий. В свете мер, связанных с усилением цензуры, любопытны слова самого Александра III о свободе прессы, сказанные им князю В. П. Мещерскому: «Писать можно обо всем; критиковать можно всякую меру, хотя бы мною утвержденную, но под одним условием – чтобы не было ни личной брани, ни неприличия». Однако, когда князь, воодушевленный царским напутствием, направился в Морское министерство, чтобы объясниться по поводу критической заметки о злоупотреблениях, творимых там, министр нравоучительно заявил ему: «Можно писать обо всем, но нельзя идти против мер морского ведомства. Нельзя ронять авторитет начальства» (Мещерский. Воспоминания. С. 573). Недаром на Руси издавна повелось, что «любит царь, да не жалует псарь».
  ***
Другим важным направлением борьбы с нигилизмом для нового правительства стало наведение порядка среди студенчества. Именно в этой социальной среде Александр III и его ближайшие сподвижники видели источник наиболее стойкой и сплоченной оппозиции правительству; именно в университетах и академиях революционеры на протяжении многих лет с успехом рекрутировали наиболее отчаянных террористов. Для искоренения подобного положения необходимо было принимать радикальные средства. В ход пошли «лекарства», приготовленные по рецептам известного своей строгостью «доктора» – министра внутренних дел графа Д. А. Толстого. Его «медицинские» методы были хорошо известны: лечение должно быть скорым, неотложным, эффективным. При этом с больными особенно церемониться не рекомендовалось – горькое лекарство быстрее несет выздоровление, чем сладкая, но слабая микстура.
Заняв в 1882 году пост министра внутренних дел, Д. А. Толстой принялся наводить порядок в своей прежней вотчине – министерстве народного просвещения. Толстой считал, что высшая школа должна служить интересам государства и готовить профессиональных чиновников, научные кадры, лояльную правительству интеллигенцию, а не служить кузницей по ковке бойцов подпольной террористической армии. В августе 1884 года Александр III утвердил университетский устав, проект которого граф Д. А. Толстой предлагал еще Александру II. Новый устав наносил тяжелый удар по университетскому самоуправлению, заменив выборное начало министерским назначением ректоров, деканов, профессоров. Не согласных с новыми порядками, невзирая на их прежние заслуги и ученые труды, без сожаления отправляли в отставку. Для приема государственных экзаменов отныне создавались специальные испытательные комиссии, в которые по замыслу разработчиков устава, должны были входить профессора из других университетов и чиновники, назначенные министром просвещения. Эта мера должна была поднять уровень требований к студентам. Однако на практике лишь председатель комиссии являлся профессором «со стороны», остальные же ее члены, как правило, были преподавателями того же университета.
При обсуждении вопроса о государственных экзаменах среди консерваторов неожиданно начались разногласия. К. П. Победоносцев утверждал, что экзаменовать студентов должны преподаватели родного университета. Его, как бывшего университетского профессора, беспокоило, что лояльность власти становится более важным критерием учебного процесса, чем успеваемость. Более того, обер-прокурор излагал почти крамольную мысль, что «университет без университетской свободы не есть университет и не может дать никаких благотворных результатов» (Витте. Т. 1. С. 302). К. П. Победоносцеву возражал М. Н. Катков, считавший государственные экзамены основой сдерживания академического свободомыслия. Причем он утверждал, что студенческие волнения по большей части возникают «из профессорской среды, откуда возбуждаются, и здесь надо искать их корни» (Русский консерватизм. С. 315). Абитуриенты лишались возможности выбора учебного заведения, которую они имели в течение всей предыдущей истороии русской высшей школы: теперь гимназисты могли поступить в университет только своего учебного округа. Все студенты были обязаны прослушать определенное число обязательных лекций у назначенных профессоров, а в случае академической неуспеваемости отчислялись из университета.
Основной целью нового устава было желание сделать из студентов лишь слушателей и посетителей лекций, ничем кроме учебы не связанных друг с другом. Строжайше запрещались все студенческие корпоративные организации, землячества, кружки. Александр III при обсуждении проекта нового университетского устава встал на позицию сторонников превращения университетов в административно-государственные учреждения. Консерваторы могли праздновать первую значительную победу. М. Н. Катков в передовице «Московских ведомостей» писал: «Новый университетский устав важен не только для одного учебного дела, он важен еще потому, что полагает собою начало новому движению в нашем законодательстве; как устав 1863 года был началом системы упразднения государственной власти, так устав 1884 года предназначает собою возобновление правительства, возвращение властей к их обязанностям» (Московские ведомости. 1884. № 278).
                ***
Одновременно с ограничительными мерами по отношению к высшей школе власти пытались поднять уровень элементарной грамотности населения. Основным типом общественной начальной школы в России в начале 80-х годов являлась земская школа. Проведенное в марте 1880 года первое статистическое исследование начального образования по 60 губерниям Европейской России показало, что в 22 770 сельских народных училищах всех ведомств и наименований обучалось 1 140 915 учащихся (904 918 мальчиков и 235 997 девочек), которым преподавали начала наук 36 955 учителей (Брокгауз–Ефрон. Т. 20. С. 761). В начальных одноклассных (с трехгодичным курсом обучения) и двухклассных (пятилетний курс обучения) училищах Министерства народного просвещения в обязательном порядке преподавались Закон Божий, русский язык с чистописанием, арифметика, история, география и естествоведение, церковное пение. В училища принимали детей в возрасте от 7 до 12 лет. В приходских училищах, содержавшихся за счет городских и сельских обществ, и начальных народных училищах, учреждаемых земствами или городскими и сельскими обществами, преподавались Закон Божий, начала чтения и письма, четыре арифметических действия и церковное пение.
Однако в деле народного образования особое внимание Александр III отводил церковно-приходским школам, призванными не только учить грамоте и арифметике, но и нравственно воспитывать крестьянских детей в принципах православной морали, «утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». В 1884 году были изданы новые правила о церковно-приходских школах, а на следующий год при Священном Синоде создается особый совет для управления этими учебными заведениями, которые разделялись на два разряда: собственно церковно-приходские школы и школы церковной грамотности, различавшиеся объемом преподаваемых дисциплин и сроком обучения. Обучали детей местные священники и учителя, назначаемые епархиальным архиереем. В 1893 году в духовном ведомстве, по отчету обер-прокурора, числилось 11 342 церковно-приходские школы и 15 922 школы,  в которых обучалось 860 206 учеников. Ассигнование церковно-приходских школ к 1893 году достигло трех миллионов рублей в сравнении с 55 тысячами в 1882 году. За эти годы было открыто более 25 тысяч церковно-приходских школ, причем их общее число составило 29 945 (Там же. С. 766).
***
Не меньшее раздражение, чем университетские свободы и брожение в студенческой среде, вызывало у Александра III и состояние судебной власти. Слишком многое здесь казалось ему не свойственным русским традициям, привнесенным в Россию из Европы. Принципы несменяемости и независимости судей, институт присяжных поверенных – все эти новшества, по мнению Александра III, были чужды русскому человеку, не соответствовали национальному характеру. Можно предположить, что к подобному умозаключению Александра III привело его всегдашнее скептическое отношение к людям, основанное на постоянных примерах взяточничества, коррупции, лживости среди судебных чиновников и присяжных.
Для Александра III, как для глубоко религиозного человека, основным законом всегда оставались библейские заповеди: «Почитай отца и мать твою. Не убий. Не прелюбодействуй. Не кради». Судебная же реформа 60-х годов уводила законодательство от этих основополагающих принципов в лабиринты софизмов, заволакивала истину туманом адвокатского красноречия. Христианская мораль, по его мнению, подменялась набором сухих правил, изобретенных кабинетными учеными.
Взгляды императора разделял и К. П. Победоносцев, заявлявший в письме к Александру III: «Люди, создавшие у нас судебные учреждения, сами не знали, что делали; но они успели раздуть и прославить свое создание и во мнении нашего невежественного общества, и во мнении ближайших советников покойного государя... Нигде в мире суд не обособлен так, как у нас в России. Разница громадная в том, что повсюду существует веками установившееся и организованное судебное сословие, в коем первенствуют старые деятели, опытные люди; повсюду есть стройное систематическое законодательство, разработанное судебной практикой тоже в течение веков. Там признается несменяемость судей, но они не бесконтрольны, и есть на них управа. Суд служит, как и должен служить, необходимым и крепким орудием государственной власти для охранения закона, для поддержания основных начал управления и порядка, для наказания виновных. У нас – не было и нет судебного сословия. Крепких и опытных деятелей очень мало; приходится ставить повсюду неопытных, а иногда и вовсе неумелых юношей» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 68, 69). «Московские ведомости», «Гражданин» также требовали немедленной контрреформы судебной власти, настаивая на отмене суда присяжных, изменении статей закона о несменяемости судей и гласности судопроизводства, пересмотре судебных уставов (Гражданин. 1884. №1). К. П. Победоносцев предложил более компромиссный план, предусматривающий постепенное и плавное исправление недостатков судебной системы, приведение судов в общий контекст деятельности государственных учреждений. «Законы становятся сетью не только для граждан, но, – что важнее, для самих властей, призванных к применению закона, – стесняя для них, множеством ограничительных и противоречивых предписаний, ту свободу рассуждения и решения, которая необходима для разумного действия власти» (Победоносцев. С. 150).
Стремясь исправить ситуацию, Александр III на протяжении ряда лет принимал указы, приводящие органы судопроизводства в строгое соответствие с действиями государственного аппарата, контролируемого верховной властью. Учрежденное в 1885 году Высшее дисциплинарное присутствие, в состав которого входили сенаторы, получило право сменять судей; в 1887 году последовали указы, ограничивающие гласность и публичность судопроизводства, вводя в практику закрытые слушания дел «там, где это целесообразно». Постепенно уменьшалась и роль суда присяжных заседателей: к 1886 году дела политического характера были окончательно изъяты из их ведения. Закон от 7 июля 1889 года еще более сузил компетенцию судов присяжных заседателей, для которых, кроме того, значительно повышался имущественный ценз. Ряд постановлений и циркуляров последовательно повышал уровень надзора министра юстиции за судами. Но эти меры не означали однозначного усиления репрессивного характера судебной власти. Несмотря на строгость существовавшего порядка и введение карательных мер при Александре III, с 1881 года по 1890-й по политическим делам было вынесено всего 74 смертных приговора, из которых только 17 приведено в исполнение, а в каторжные работы направлено 106 человек (Гернет. История царской тюрьмы.  Т. 3. С. 129). Нередко император лично отменял смертный приговор и смягчал меру наказания осужденным. Среди помилованных Александром III – офицер В. Жеребков, застреливший во время ссоры своего товарища; также была смягчена мера наказания поручику А. Бартеневу, убившему свою любовницу*. Александр III отменил смертную казнь известной террористке Вере Фигнер и трем ее товарищам. Иногда дело не доходило даже до суда. Узнав, что мичман флотского экипажа Григорий Скворцов, замешанный в деятельности подпольной группы, искренно раскаялся, император распорядился выпустить его на волю, не подвергая судебному преследованию.
   ***
Порядок в России наводился строгой рукой. Александр III принимал решения, руководствуясь голосом совести. Несмотря на ограничительные меры по отношению к студенчеству и интеллигенции, именно в годы его правления наблюдался бурный рост национального самосознания, выразившегося в расцвете русской культуры, искусства, философии. В 1888 году был открыт новый университет в Томске, в 1889 году вновь начали занятия Высшие женские курсы. К 1894 году в России насчитывалось 52 высших учебных заведения, где обучалось 25 166 студента. Общая сумма расходов на содержание университетов в 1880 году составляла 3 157 тысяч рублей, а в 1894 году – 4 300 тысяч рублей. В 1894 году в стране насчитывалось 177 мужских гимназий, 58 прогимназий, 104 реальных училища, 55 духовных семинарий, 163 женские гимназии Министерства народного просвещения, 61 женское епархиальное училище, 30 институтов, 30 женских гимназий ведомства императрицы Марии Федоровны и 34 кадетских корпуса (Брокгауз–Ефрон. Т. 27. С. 398).
В эти годы в России формировалась национальная медицинская клиническая школа. Среди светил медицинской науки того времени были такие корифеи, как С.П. Боткин, Ф. И. Иноземцев, И. М. Сеченов, Г. А. Захарьин, Н. В. Склифосовский.
В 1886 году Министерство народного образования выделило 2450 тысяч рублей для строительства крупнейшего в Европе клинического городка медицинского факультета Московского университета, ставшего одним из центров отечественной науки и врачебной практики. В годы царствования Александра III творили Л. Н. Толстой, Н. С. Лесков, А. Н. Островский, набирал силу талант А. П. Чехова, приобретают подлинно национальные черты живопись, балет, музыка. Именно в этот исторический отрезок начали свою долгую службу на благо культуре России шедевры П. И. Чайковского – оперы «Чародейка» (1887), «Пиковая дама» (1891), сказочно прелестные балеты «Спящая красавица» (1889) и «Щелкунчик» (1892). В царствование Александра III Россия впервые становится одним из признанных центров мировой культуры, а произведения русских писателей,  композиторов, шедевры изобразительного искусства, созданные в этот период, навсегда вошли в сокровищницу мировой цивилизации.

* За убийство артистки М. Висновской Варшавский окружной суд приговорил А. Бартенева к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на восемь лет. Александр III заменил наказание разжалованием А. Бартенева в рядовые (Плевако. С.323). Эта история легла в основу рассказа И. А. Бунина «Дело корнета Елагина».

ГЛАВА 9

В любой монархической державе церемония коронации всегда один из самых торжественных и величественных национальных праздников. Не была исключением и императорская Россия.
Традиции русского царского  церемониала допетровской Руси  берут свое начало в древней Византии. Реформы царя-преобразователя сказались и на быте и обычаях Высочайшего Двора.  Европейские военные и придворные мундиры, дамские наряды, знаки орденов органично сочетались с древними пышными   богослужениями, торжественными   выходами   русских  царей. Окончательно сложился сложный ритуал императорского Двора к середине ХIХ  века.  Каждая  деталь  туалета, порядок  ношения   наград, каждое движение участников церемоний строго регламентировалось правилами, успевшими стать традицией.
Коронация русских императоров всегда являлась торжественным,   государственным актом восприятия монархом символов  власти. Коронация именовалась священной, так как соединялась с обрядом святого миропомазания,  ведущим свое начало от древнееврейского помазания царей на царство. Согласно мнению православных богословов, соединение миропомазания с коронацией, является особым религиозным таинством, при котором  император, не посвящаясь в духовную иерархию (как происходило с византийскими императорами) и не получая права на священнодействия, тем не менее благословлялся православной церковью на исполнение не только высшей государственной, но и церковной  власти. 
До конца XV века летописи скупо говорят о чине «вокняжения». В древней Руси эта процедура носила название венчание на царство.  Первый раз священное венчание на царство по древнему греко-византийскому чину было совершено 4 февраля 1498 года над  внуком московского великого князя  Иоанна III пятнадцатилетним  Дмитрием.  Но царствовать Дмитрию не довелось: престол занял его дядя Василий III Иоаннович, а Дмитрий умер в 26 лет «в нуже, в тюрме».
Во второй раз Москва увидела обряд в 1547 году во время венчания на царство Ивана IV Грозного. Кроме барм и шапки Мономаха, на царя возлагались и другие знаки царского достоинства:  митрополит возложил на него «крест от Животворящего Древа», золотую цепь и подал в руки скипетр. При венчании Бориса Годунова к этим украшениям прибавилось «яблоко», или держава, которую ему вручил патриарх со словами: «Сие яблоко знамение твоего царствия: яко убо яблоко сие, прими в руце свои держиши, тако держи и вся царствие, данные тебе от Бога, соблюдая их от врагов непоколебимо».
За период от венчания на царство  Ивана Грозного в 1547 года и до начала коронования российских императоров и императриц было совершено всего девять обрядов, во время  которых венчались Иван IV Грозный, Федор Иоаннович, Борис Годунов, Лжедмитрий, Василий Шуйский, Михаил Федорович - первый царь из династии Романовых, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич и родные братья - Иоанн V Алексеевич и Петр I, венчавшиеся на совместное царство. 
Петр I, приняв на себя титул русского императора,  указом от 16 мая 1721 года приказал считать день коронации праздничным, наравне с царскими днями рождения и и тезоименитства. 7 мая 1724 года он возложил императорскую корону на свою вторую жену Екатерину Алексеевну.
В отличие от прежнего венчания на царствие, во время императорской коронации вместо древней царской одежды с бармами и золотой цепью, монархов украшала императорская мантия или порфира с цепью ордена Андрея Первозванного. Императорская корона заменила шапку Мономаха.  Так как ни один церковный иерарх или великий князь не мог соединить в себе достоинства, «соответствующие царской чести и власти», то император сам возлагал на себя и жену корону российской империи.
Большая императорская корона была изготовлена женевским  ювелиром И.Позье в сентябре 1762 года перед коронацией Екатерины II. На ее отделку пошло 58 больших и 4878 малых бриллиантов, большой рубин и 75 жемчужин. При этом, корона весила менее пяти фунтов (около двух килограмм). Примерив обнову, Екатерина с удовольствием отметила, что «выдержит такую тяжесть».
Для коронации Павла I большая императорская корона была несколько расширена и 75 жемчужин заменены 54-мя большего размера. Этой короной пользовались во время торжественных церемоний все последующие русские монархи.
Не только большая корона, но и все другие регалии русских императоров - скипетр, держава, порфиры, коронные знаки ордена Андрея Первозванного, являются настоящими шедеврами ювелирного искусства.
Золотой скипетр, изготовленный к коронации Павла I, представляет из себя жезл, длиной 81 сантиметр, усыпанный алмазами и драгоценными камнями; его вершину украшал знаменитый бриллиант «Орлов», весящий 194 карат. Он имеет форму розы и происходит из Индии, где служил глазом статуи Брамы. После долгих приключений бриллиант  в 1794 году был выкуплен  графом Орловым для Екатерины II за 450 000 рублей.
Держава, также изготовленная для коронации Павла I, имела вид шара из синего яхонта, увенчанного крестом, что символизировало собой владычество над миром.
   ***


Коронация Александра III и императрицы Марии Федоровны по традиции проходила в древней цитадели русских царей – московском Кремле. Первоначально торжественное событие планировалось провести в мае 1882 года, но беременность императрицы и рождение дочери заставили перенести церемониал на 15 мая 1883 года. Царская семья выехала из Гатчины 7 мая 1883 года и утром следующего дня прибыла в Москву. Следуя примеру предков, Александр III с вокзала  направился по приезду в Петровский дворец, построенный по повелению Екатерины II за городской заставой на Петербургском шоссе.
Коронационные торжества, по обычаю, открывались торжественным въездом императорской семьи в Первопрестольную. С ночи 10 мая, все пространство между Петровским дворцом и Кремлем заполнилось многотысячной толпой. По данному в 8 часов утра сигналу девятью выстрелами с Тайницкой башни начался благовест на колокольне Ивана Великого. В 9 часов войска выстроились по обе стороны торжественного маршрута. У Петровского дворца стоял караул от Софийского пехотного полка. В половине первого в Белом зале был сервирован праздничный завтрак на 150 персон, на котором кроме членов Романовской династии, присутствовали коронованные персоны из Европы, главы дипломатических миссий, министры. По окончанию завтрака император Александр в сопровождение сыновей -  наследника и великого князя Георгия, спустился вниз и поздоровался с караулом.  Императрица с великой княжной сели в парадную карету, император с сыновьями – верхом на коней. Алекспдр перекрестился, произнеся: «С Богом!», тронул поводья. Три выстрела известили о начале процессии.
У Триумфальных ворот процессию встречали генерал-губернатор князь В.А. Долгорукий с адъютантами., при вступлении в Землянной город городской голова Б.Н. Чичерин с гласными Городской думы и и членами управ поднес императору блюдо с хлеб-солью. При въезде в Белый город царя встретили председатель и члены Московской губернской земской управы.  Поклонившись иконе Иверской Божией матери, император через Спасские ворота въехал в Кремль, где в Успенском соборе состоялась торжественная служба. Затем царь направился в Архангельский собор, поклониться гробам московских царей., и посетив Благовещинский собор, проследовал к Красному крыльцу Большого Кремлевского собора. Гром 101 артиллерийского залпа, оповестил об этом всю Москву. Зазвучали колокола всех столичных церквей.
Следующие два дня были заняты торжественными мероприятиями: освящением нового государственного знамени Российской империи, принятого по случаю коронации. Новый символ государственности – бело-сине-красный флаг имел глубокое идеологческое наполнененес  – каждый цвет означал национальные особенности России, отражал исторические традиции.
Еще в Петр Великий в 1705 году выбрал эти три цвета для флага русского торгового флота, позаимстовав в качестве  образца голландский национальный флаг. Однако до середины XIX  века в стране не существовало утвержденного государственного стяга. Только в 1858 году Александр II лично нарисовал черно-оранжево-белый национальный флаг, назвав его  цвета «государственными цветами России». Впрочем, официального манифеста по этому поводу не последовало, и в дальнейшем цвета, предложенные царем-Освободителем, стали считаться династическими цветами Дома Романовых.
Незадолго до коронации министр внутренних дел  граф Толстой представлял к Высочайшему утверждению два флага: чёрно-оранжево-белый и бело-сине-красный, первый — как национальный и второй — как торговый, но  император Александр III решил вернуться к варианту Петра I.   28 апреля 1883 года было издано Высочайшее повеление, объявленное Министром внутренних дел «О флагах для украшения зданий в торжественных случаях», в котором говорилось: «В торжественных случаях, когда признаётся возможным дозволить украшение зданий флагами, был употребляем исключительно русский флаг, состоящий из трёх полос: верхней — белого, средней — синего и нижней — красного цветов; употребление же иностранных флагов допускать лишь по отношению к зданиям, занимаемым посольствами и консульствами иностранных держав, а также для тех случаев, когда для чествования приезжающих в Империю Членов царствующих династий и вообще почётных представителей иноземных Государств признано будет необходимым украсить дома флагами их национальности».
Выбор цветов триколора оказался  не случаен: белый символизировал благородство; синий – верность, честность; красный – мужество, смелость, великодушие. Исторически выбор цветов объяснялся словами из полного титула русских самодержцев: « Всея Великия, и Малыя, и Белая Россия», - и обозначал соответственно три главнейшие ветви русского племени: красный цвет – великороссов, синий – малороссов и белый – белоруссов. (Гребельский П., Мирвис А. Дом Романовых. СПб, 1992. С. 243).
Государственное знамя изготовили из плотной ткани, на которой с обеих сторон был выткан императорский орел с титульными гербами на персях, крыльях и по его окружности. Древко вершило держава с государственным орлом. На андреевских лентах знамени были указаны года: 862 (основание государства), 988 (Крещение Руси), 1497 (принятие царского титула), 1721 (принятие императорского титула). (Толмачев Е. Александр III и его время. М., 2007. С. 296).
11 мая в Оружейной плате Кремля состоялось освящение новой государственной святыни. Протопресвитер придворного духовенства Бажанов провозгласил: «Да буде хоругвь сия, небесным благословением приосененная и освященная, - да буде она заветною Святыней единства и нераздельности Царства Всероссийского! Да будет она всем нашим врагам нашим страшна и ужасна… И да поможет нам  Господь под этим новоосвященным знаменем твердо и неуклонно идти путем истинной правды во всех начинаниях на пользу государству и для блага народа! Да избавимся от хитросплетений тщеславия и да возвратимся к простоте и искренности побуждений и задач. Великое достигается простыми средствами, и не тщеславие ведет к славе» ( Цит. По Думин С.В. Россия. История коронаций М., 2013. С. 412.)
После освящения знамени царское семейство переехало в Александровский дворец, находившийся в Нескучном саду, где пробыли три дня, готовясь постом к принятию Святых Тайн при короновании  (Там же).
 В половине девятого утра 12 мая 1883 года великие князья и представители царствующих фамилий ожидали  выхода Александра III, чтобы сопровождать его по пути в Кремль. Участник события, великий князь Александр Михайлович вспоминал впоследствии: «Ровно в 10 часов утра царь вышел из внутренних покоев, сел верхом на коня и подал знак к отбытию. Он ехал один, впереди нас всех, эскадрон кавалергардов ехал впереди кортежа и возвещал его приближение народу и войскам, которые стояли шпалерами вдоль всего пути следования. Длинный поезд золотых карет следовал за нашей кавалькадой. В первом экипаже сидела императрица Мария Федоровна с восьмилетней великой княжной Ксенией и королевой греческой Ольгой. Остальные великие княгини, принцессы королевской крови и заслуженные статс-дамы разместились в остальных каретах кортежа. Громовое „ура“ сопровождало нас по всему пути следования до Иверской часовни, где император сошел с коня и в сопровождении императрицы вошел в часовню, чтобы поклониться иконе Иверской Божией Матери. Мы въехали в Кремль через Спасские ворота и подъехали к Архангельскому собору. Официальная программа дня закончилась молебствием, отслуженным митрополитом московским при участии придворно-певческой капеллы. Вторая половина дня 12 мая и весь следующий день были заняты обменом визитами между членами императорской фамилии и иностранными высочайшими особами» (Александр Михайлович. С. 61, 62).
***
Наконец наступил апофеоз торжеств. Церемония коронации состоялась 15 мая 1883 года.   Всю ночь перед коронацией Александр не мог спать от волнения; в 9 часов утра, едва сдерживая волнение, он с Минни вышел из своей комнаты. «Я чувствовала себя совершенно как жертвенный барашек. На мне был серебряный шлейф, я была с непокрытой головой, только маленькое жемчужное ожерелье на шее, чтобы не казаться совершенно обнаженной», – писала матери молодая императрица (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 648. Л. 113–120).
Коронация русских императоров изначально являлась торжественным, государственным актом восприятия монархом символов власти. Церемония именовалась священной, поскольку она как бы совмещала мирское и Божеское, соединяя государственный акт коронации с обрядом святого миропомазания, ведущим свое начало от древнееврейского помазания царей на царство. Согласно мнению богословов, такое единение двух начал самодержавия является особым религиозным таинством, при котором император, не вступая в духовную иерархию (как происходило с византийскими императорами) и не получая права на священнодействия, тем не менее благословлялся православной церковью на исполнение не только высшей государственной, но и церковной власти. Во время миропомазания царь молился Всевышнему у алтаря, прося ниспослать ему способность и силы управлять царством.
  Для проведения  коронации  Александром III был утвержден «Церемониал Священного коронования их Императорских Величеств Государя  Императора Александра  Александровича Самодержца Всероссийского и Государыни Императрицы Марии Федоровны».
     Этот документ лучше любого исторического романа позволяет почувствовать всю торжественность и праздничность древней традиции наших предков. 
«В самый день Коронования,  по сделанному,  в 7 часов утра,  по распоряжению Военного  Начальства,  сигналу  21  пушечным   выстрелом, начнется от Успенского Собора благовест; Особы и лица,  в разные должности назначенные, соберутся на показанных им местах к 7 1/2 часам; в 8  Особы 1-х двух классов обоего пола, в шествии не участвующие, а в 8 1/2 часов Послы и Посланники, с их Супругами...
     В Успенском  Соборе  четыре Кавалегардских офицера заблаговременно станут:  два старших - на пятой ступени Трона, а два младших - на седьмой, с обнаженными палашами и касками в руках...
     Перед началом шествия Его  Императорского  Величества, Духовник Ее Величества, со Крестом, имея при себе двух Дьяконов, несущих, на золотом блюде,  Св. воду, окропит оною путь.
     Когда Верховный  Маршал доложит, что все к шествию готово, то Их Императорские Величества изволят, из внутренних  покоев,  прибыть  в Тронную залу  и воссесть там на Трон под балдахином. По сигналу, данному трубами и литаврами с террасы против Андреевской залы и с террасы, выходящей к   Благовещенскому  Собору  близь  Красного  Крыльца, шествие начнется следующим порядком:
   1. Взвод Кавалергардов, по три в ряд, с двумя офицерами.
  2. Двадцать четыре Пажа и столько же  Камер-Пажей, с  их  Ротным Командиром, по три  в  ряд,  прошел сквозь Церковь, ожидают окончания службы в Крестовой Синодальной Палате.
 3. Два Церемониймейстера, с жезлами, которые остаются в Соборе.    
 4. Волостные старшины губерний Российской Империи, Гминные войты Привислянских губерний и староста Коробовских белопашцев, все по три в ряд; из них остаются в Соборе старейшие по времени службы  12  волостных старейшин  (в  том числе: один от Московской губернии и один от Петербургской), один гминный войт и староста Коробовских белопашцев<...>      
51.Знатное Российское Дворянство, по три в ряд; из них трое  остаются в Соборе.
52. Мануфактуристы и заводчики, по три в ряд.
53. Именитое Московское купечество, по три в ряд.
54. Взвод Кавалергардов.
<...> Когда Их  Императорские  Величества  к паперти приблизиться изволят, тогда  Митрополит  Московский  произнесет  речь; Митрополит Новгородский поднесет  Их Величествам благословящий Крест к целованию, а Митрополит Киевский окропит Их Величества Св. водою. По вступлении  в  Храм  Их  Величества сотворят, пред Царскими вратами, троекратное Господнее поклонение и  приложатся  ко  Святым Иконам, а потом  изволят  следовать на приготовленные посреди Церкви Трон, и воссесть на Престолах Царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Тогда Архиереи, Архимандриты  и  прочие Духовенство, имеющие быть в служении, станут от ступеней Трона  до  Царских  врат, по обе стороны; а певчие  на клиросах пропоют Царский псалом: "Милость и суд воспою Тебе, Господь"...
   <...> Коронование совершается следующим порядком:  Митрополит Новгородский, взошед на  верхнюю  площадку Трона  и, став пред  Государем  Императором,  предложит Его Величеству прочитать, в слух всех верноподданных, исповедание  Православной  Веры,  и потом, поднесет развернутую книгу, по которой Его Императорское Величество изволит прочитать велегласно Символ Веры.  За сим  Митрополит, возгласив: "Благодать  Св. Духа да будет с Тобою. Аминь", сходит с Трона...
  <...> По возложению  Порфиры, Его Императорское Величество изволит преклонить Главу, а Митрополит Новгородский, осенив Государя  Императора крестным знамением, и, положа на Главу крестообразно руки, прочитает, по Чиноположению, установленные две молитвы.
     По окончанию  второй молитвы, Государь Император повелит подать Себе Корону. Сановник, несший оную в процессии, поднесет ее на подушке Митрополиту Новгородскому, который  уже  представит оную Его Императорскому Величеству. 
Государь Император, взяв с подушки Корону, возложит оную на Главу Свою; Митрополит же Новгородский произнесет речь по книге.
      Его  Императорское Величество повелит подать Себе Скипетр и Державу...
     Его Величество, приняв  в  правую руку Скипетр, а в левую Державу, воссядет на Престол и потом, положив обе Регалии на подушки, подданные несшими  их Особами, изволит призвать к Себе Государыню Императрицу. Ее Величество станет пред Августейшим Супругом Своим на колени, на малиновую бархатную подушку, украшенную золотым позументом и положенную одним из Ее Ассистентов, а Монарх,  сняв с  Себя  Корону, прикоснется оною к Главе Императрицы, и снова на Себя возложит.
     Затем поднесена будет Государю Императору меньшая  Корона, Сановником, несшим оную. Его Величество возложит ее на Главу Государыни Императрицы, а четыре Статс-Дамы оную оправят...
     Протодиакон возгласив весь Императорский Титул, воскликнет многолетие Государю Императору и Государыне Императрице, а певчие пропоют трижды: "Многая лета".
     Пение это сопровождается звоном во все  колокола  и, по  данному, по распоряжению Военного Начальства сигналу, - 101 пушечным выстрелом...»
Когда раздались выстрелы салюта, облака, затянувшие небо над Кремлем, разошлись, и появилось солнце.
Вечером Первопрестольную  впервые украсила  электрическая иллюминация. Башни и зубцы Кремля, контуры кремлевских зданий снизу доверху загорелись гирляндами огней. Ровно в 9 часов вечера осветилась колокольня Ивана Великого. Храм Василия Блаженного на Красной площади был освещен по всем изгибам его причудливых линий  до самого креста главного купола сверкал цепочками разноцветных лампочек.
Свидетель торжеств с вохищением писал: «С террасы Кремлевского дворца, на которую двери были отворены настежь, открывался совершенно фантастический вид:  кругом пылающие огнями Кремлевские башни, а внизу отражающая блески река и за нею бесконечная даль Замоскворечья, с улицами, домами и колокольнями, освещенными миллионами плошек. Иллюминация возобновлялась три дня; целую ночь,  несметная толпа двигалась по улицам, и пешая, и в экипажах...» (Чичерин Б.Н. Воспоминания.// Александр III. Воспоминания, дневники, письма. СПб., 2001. С. 148)
Вся Тверская была залита огнями. Особо выделялся генерал-губернаторский дом. Над золоченным балконом второго этажа переливался огнями императорский вензель и корона, еще выше пылали  слова «Боже, Царя храни!» Подъезд был убран живыми цветами. Были сплошь иллюминированы Большой и Малый театры, Дворянское собрания, Городаская Дума. Авторами проекта электрической иллюминации были инженер-полковник М.П. Фабрициус и художник-архитектор П. С. Бойцев. (Думин С.В. Указ соч. С. 414).
    ***
Коронационные торжества продолжались еще три дня гуляниями на Ходынском поле, колокольным звоном, раздачей подарков. Порядок все эти дни соблюдался безукоризненный, хотя выпивших и просто пьяных среди гуляющих встречалось немало. Однако ничего похожего на трагические события коронации Николая II, вылившиеся в дикую давку на Ходынке и  массовую гибель людей, не было даже в малой степени.
  В Большом театре прошло торжественное представление оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя», на котором присутствовала вся царская фамилия и высокопоставленные гости.
В честь коронации  по традиции были объявлены многочисленные милости: прощался ряд недоимок, штрафы, убытки и начеты, даровалась амнистия участникам польского восстания 1863 года и горцам, высланным за мятеж с Кавказа. Кроме того, в память коронования тринадцатого императора была учреждена бронзовая медаль со строгим профилем нового самодержца земли русской.
Свидетель коронационных торжеств, знаменитый русский художник В. И. Суриков, вспоминая этот день, говорил об императоре: «В нем было что-то грандиозное...»
 Вряд ли сам Александр III в тот день согласился бы с этой характеристикой. Облеченный неограниченной властью и ответственностью, он всегда оставался в душе простым бесхитростным русским человеком. Внешне Александр казался невозмутимым и величественным. Но кто знает, чего  ему стоило внешнее спокойствие и торжественный вид, какие душевные волнения  обуревали его в эти минуты.  «Такое блаженное чувство мы испытывали, вернувшись в наши комнаты, когда все закончилось! Для меня это было то же чувство, что и сразу после рождения ребенка, – вот единственное, с чем это можно сравнить», – описывала свои ощущения Мария Федоровна ((ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 648. Л. 113–120).
Спустя год, император позволил себе вспомнить коронационные торжества, с вполне понятной гордостью.  В письме к жене, уехавшей к родным в Данию, он писал: «... Вчерашний день, 15 мая, счастливейший по воспоминаниям о том, что было в Москве год тому назад, и вечное благодарение Господу, благословившему этот священный день для нас и всей России, которая с таким трогательным участием и вниманием ждал и встретила  это великое  событие для нас и доказала всей изумленной и испорченно нравственно  Европе, что Россия самая святая, православная Россия, которой она была и при Царях Московских и каковой, дай Бог, ей оставаться вечно! ... Да, хорошее и отрадное это было время в Москве...» (ГА РФ. Ф. 642. Оп.1. Д. 709. Л. 25-26 об.).

     ***
На коронации Александра III присутствовали все члены династии Романовых, которые могли самостоятельно передвигаться. Но, глядя на родственников, Александр III никогда не впадал в излишний сентиментализм. Многое, из происходившего в великокняжеских дворцах, раздражало и беспокоило нового самодержца. Как часто бывает в больших семьях, родственные связи между Романовыми становились все слабее, все чаще случались громкие скандалы;  средства, уходящие на содержание многочисленных членов династии, становились серьезной обузой для государственного бюджета. Невозможность подобного положения была очевидна для молодого императора.
Монархическая форма правления подразумевает корпоративное, семейственное единение династии для сохранения верховной власти ее представителями. Павел I, цесаревичем переживший страх лишиться права на трон, при коронации огласил «Учреждение об императорской фамилии» – документ, четко регламентирующий характер взаимоотношений между членами династии Романовых и определявший порядок престолонаследия в России. Но уже сын Павла I, великий князь Константин Павлович,  в немалую сумятицу в закон о престолонаследии, предпочтя морганатический брак тяжкому  бремени царской короны. Дело тогда закончилось печально достопамятным восстанием декабристов, но, воцарившийся Николай I, занялся тогда более неотложными государственными делами, отложив решение закона об императорской  фамилии и порядке престолонаследия в долгий ящик.
Со временем минувших с царствования Павла I, императорская фамилия непрерывно росла, а средства,  уходившие на содержание многочисленных  членов династии, становились все более серьезной обузой для государственного бюджета.  Неправомочность подобного положения была очевидна как  для самого императора Александра III, так и для некоторых великих князей, ставящих  государственные интересы  выше личных. Одним из немногих, кто открыто осуждал  анахронизм существовавшего  «Учреждения об императорской фамилии»,  был великий князь Владимир Александрович.
В записке императору, составленной по поручению Владимира Александровича государственным секретарем А. А. Половцовым, говорилось: «Учреждение об императорской фамилии, изданное 5 апреля 1797 года, в день коронации императора Павла I, было составлено в то время, когда не только не существовало постоянного закона о престолонаследии, но когда все семейство императора ограничивалось двумя бездетными и одним малолетним сыновьями. Сознавая всю опасность неопределенности в столь важном деле, как преемство в государстве прав верховной власти, император Павел не ограничился изданием подробного закона о престолонаследии, но дабы при отсутствии преемников ближайших не могло быть недостатка в заместителях трона, определил в широкой степени круг лиц, постоянно составляющих императорскую фамилию.
По действующему с тех пор закону все потомки, происходящие по прямой линии от царствующих государей до праправнуков включительно, носят титул императорского высочества и «считаются по рождению своему яко сыновья государевы». Последующие за тем поколения признаются происшедшими от императорской крови и пользуются присвоенным им титулом высочества и правами князей и княжон императорской крови в отдаленнейшем потомстве, независимо от степени родства их с царствующим императором.
После целого почти столетия, протекшего со дня издания приведенного закона, обстоятельства существенно изменились. Изволением всевышнего промысла род императорский умножился и, несмотря на то, что нисходящее по прямой линии от каждого из царствующих императоров потомство достигло двух лишь поколений (внуки), общий состав членов императорской фамилии, восприявших начало от государя Николая Павловича, достиг 37 лиц, носящих титул императорских высочеств. Вследствие того в теперешнем составе императорской фамилии имеется достаточный залог для непрерывного преемства в замещении престола.
При таком положении естественно возникает сомнение: представляется ли надобность распространять на не возникшее еще поколение правнуков и праправнуков царствующих императоров права, одинаковые с членами их ближайшего потомства? Вопрос этот требует серьезного,  всестороннего, неотложного соображения именно теперь, когда состав императорской фамилии в боковых своих линиях замыкается пределами двух поколений и когда поэтому самое его решение не может ни затронуть существующих прав, ни установить несправедливого неравенства в положении лиц, одинаково рожденных…
Напротив, следует опасаться, что с умножением рождений в боковых линиях число лиц, включаемых законом в состав полноправных членов императорской фамилии, примет размеры, не оправдываемые ни близостью родства их с царствующим монархом, ни материальной возможностью поддерживать для всех сих лиц условную пышность внешнего существования. В таком случае высокие прерогативы членов царствующего дома могут сделаться достоянием слишком многих, а это, конечно, не будет содействовать к поддержанию в народе того благоговейного уважения, с которым он доселе относился к семейству своего монарха…». (Половцов А.А. Указ. Соч. Т. 1. С. 263 - 265)
 Император согласился с доводами, изложенными в докладе, более того, они полностью соответствовали его мыслям и желаниям.  «Оставить все так, значит пустить по миру собственное семейство, - заметил Александр III. -  Я знаю, что все это поведет к неприятностям, но у меня их столько, что одною больше - нечего считать, я не намерен все неприятное оставлять своему сыну». (Там же. Т. 1. С. 253).
По указу императора была учреждена специальная комиссии под председательством великого князя Владимира Александровича, занявшаяся кардинальной переработкой «Учреждения об  императорской  фамилии». Результатом многомесячного труда комиссии стал  юридический документ, имевший  общегосударственное значение.
2 июля 1886 года Александр III утвердил новую редакцию закона, ограничивающую права значительного числа  членов императорской фамилии. «Все лица, происшедшие от императорской крови в законном, дозволенном царствующим императором, браке с лицом соответственного по происхождению достоинства, признаются членами императорского дома», - говорилось о членах династии  в «Учреждение об императорской фамилии».  Отныне  только  два первых поколения потомков императоров носили титул великих князей и получали особое  содержание  от министерства Императорского двора и уделов.
  На содержание сыновей царствующего императора до их совершеннолетия определялось  в год по 33 тысячи рублей, которые отпускались из сумм государственного казначейства. Во всех остальных случаях,  суммы, предназначенные на содержание великих князей, отпускаются из удельного ведомства. При этом каждому сыну царствующего императора (кроме наследника) по достижению совершеннолетия назначалось на содержание по 150 тысяч  рублей  в год и, сверх того, единовременно на устройство помещения один миллион рублей; по вступлении в брак, императором дозволенный, определяется по 200 тысяч  рублей, и на содержание дворца по 35 тысяч  рублей ежегодно. Великим князьям-внукам императора, до совершеннолетия или до брака, императором дозволенного, отпускается по 15 тысяч  рублей в год; по достижении же совершеннолетия, если они до того не вступят в брак, они получают по 150 тысяч  рублей в год и, кроме того, единовременно 600 тысяч  рублей  на устройство помещения.
 Помимо общих прав и обязанностей членов императорского дома  великим князьям также были предоставлены дополнительные весьма существенные церемониальные преимущества. Кроме титула при крещении они получали ордена св. Андрея Первозванного, св. Александра Невского, Белого орла, св. Анны первой степени и св. Станислава первой степени;  им предоставлялось  право поднимать собственные флаги на боевых кораблях, а   при проезде через крепости или во время присутствия во флоте им отдавались особые церемониальные  почести, «если будет на то собственное их изволение». Кроме того,  они получали особые гербы, большой и малый, с отличием великих князей — младших сыновей императора от великих князей — внуков императора. О рождении, вступлении в брак и кончине великих князей возвещается «во всенародное известие» манифестами.
Правнуки  монархов получали титул князей императорской крови, при совершеннолетии им  выделялось  движимое  или  недвижимое имущество стоимостью в один миллион рублей. Оно переходило по первородству, и обладатель его имел звание  «высочества». Последующие  потомки довольствовались титулами «светлейших» и  денежным  содержанием от  30  до 100 тысяч рублей. Эта мера закрепила деление высочайших  особ  на  две  категории, значительно разнившиеся своими правами и состоянием.
Большой раздел «Учреждения» занимали вопросы, связанные со вступлением в брак,  брачными договорами и приданым невест, а также с расторжением супружеского союза. Особо оговаривались случаи  возможных  морганатических браков: «Лицо императорской фамилии, вступившее в брачный союз с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому, не может сообщить ни оному, ни потомству, от брака сего произойти могущему, прав, принадлежащих членам императорской фамилии». 
Владимир Александрович  настаивал на том, чтобы новый указ был подписан императором без предварительного ознакомления с ним членами императорской фамилии. Великий князь не без оснований полагал, что большинство родственников встретят документ отрицательно, усмотрев в нем ущемление личных интересов и наследственных прав. «Совершенно позабыл вчера напомнить тебе, любезный Саша, о дальнейшей судьбе измененного нашею Комиссией учреждения об Императорской фамилии, - писал великий князь Александру III в начале июня  1886 года. – В  виду ожидаемого в скором будущем разрешении от бремени Елизаветы Маврикиевны* окончательным опубликованием нового закона не следовало бы  слишком медлить. В какой форме угодно будет тебе это сделать? Манифестом или же указом Сената? Тот или другой документ может быть подготовлен в скором времени, о чем я уже переговорил с Половцовым…». (ГА РФ. Ф 677. Оп.1 Д. 738. Л. 56). Как и предвидел великий князь Владимир Александрович, новый закон вызвал бурю возмущения августейшей родни.
***
Как часто бывает в больших семьях,  разность  интересов, вкусов, увлечений,   привели к ослаблению родственных связей между родственниками, и характер взаимоотношений между различными кланами, образовавшимися в   императорской семье, все меньше напоминали идиллическую  картину, характерную для эпохи Николая I. Владимир Александрович, также как и Александр III, считал, что каждый член романовской династии обязан служить образцом  для  миллионов  подданных,  как в общественном служении, так и в личной жизни. Кому много дано – с того много и спросится…  Но эту точку зрения разделяли далеко не все, а великие  князья  Николай Николаевич-старший  и  Константин Николаевич вообще считали свою личную жизнь вне всякой критики.
Конфликт с Николаем Николаевичем-старшим, начавшийся  еще во время турецкой войны, обострился после вступления на престол Александра III. Великий князь  был смещен с престижных официальных должностей. Отныне фельдмаршала, бывшего главнокомандующего,  все чаще можно было встретить за театральными кулисами в обществе оперных примадонн  и танцовщиц.
Семейную  жизнь Николая Николаевича с принцессой Ольденбургской, получившей в православии имя великой княгини Александры Петровны, нельзя было назвать удачной едва ли не с первых лет их брака, в который они вступили в 1863 году. «Великая княгиня Александра Петровна не была особенно счастлива в браке, - писал в воспоминаниях граф С. Ю. Витте. – Имела двух сыновей, а затем со своим мужем не жила. Великий князь Николай Николаевич-старший (его звали «старшим», в отличие от сына, тоже Николая Николаевича, которого зовут «младшим»), как известно, жил с танцовщицей Числовой и от нее прижил дочь, которой была дана фамилия Николаевой; теперь она замужем за князем Кантакаузеном, и в царской семье – по крайней мере, великий князь Михаил Николаевич и вообще все Михайловичи – ее признают как бы за родственницу.
Почему супружество великой княгини Александры Петровны с великим князем Николаем Николаевичем было неудачным – постороннему человеку трудно судить… С одной стороны, великий князь Николай Николаевич любил несколько жуировать и веселиться, а, с другой стороны, великая  княгиня Александра Петровна была в некоторой степени анормальной, хотя она была человеком прекрасной души, очень почтенная и неглупая». (Витте С. Ю. Указ. Соч. Т. 1 С. 159)
 С 1881 года великая княгиня, разъехавшись с супругом, постоянно  жила в Киеве, где основала Покровский женский монастырь с хирургической лечебницей. В нем она приняла в 1889 году иночество под именем Анастасии, проживая суммы никак не соответствующие монашескому сану. Но эксцентричная дама не знала границ в своих причудах. Ее монастырь находится далеко от ее дворца. И вот однажды великая  княгиня решила, что ее должны отнести в обитель на кресле, поскольку она уже несколько лет убеждала окружающих в том, что не может ходить. «Шествие началось уже глубокой  ночью при факельном освещении, - писала о слухах, доходивших из Киева в столицу генеральша  А. В. Богданович. - Миновав монастырские ворота, великая княгиня  вскрикнула: «Кажется, свершилось чудо, я чувствую, что могу ходить!».  Затем она сошла с кресла и вошла в монастырь и  немедленно телеграфировала государю: «Господь совершил чудо. Я получила ноги». (Богданович А.  Три последних самодержца. М. 1990. С. 125).
Николай Николаевич не желал и слышать о долгах супруги. Он прекрасно чувствовал себя в обществе Екатерины Числовой, которая на правах хозяйки распоряжалась в Николаевском дворце и усадьбе великого князя под Петергофом. Единственно в чем оказались единодушны разошедшиеся супруги, так это  в осуждении нового «Учреждения  об императорской фамилии».
Новая редакция  «Учреждения об императорской фамилии» была с негодованием воспринята и  другим старшим родственником императора и Владимира Александровича  -  великим князем Константином Николаевичем. Взаимная неприязнь между дядей и племянниками имела глубокие корни.   Александр III, так же как и Владимир, не могли простить дяде его влияние на отца, лесть и заискивающее поведение  перед княгиней Юрьевской. Очевидцы рассказывали о драматичной сцене, разыгравшейся возле  постели умирающего Александра II 1 марта 1881 года. Стоящий на коленях Константин громко зарыдал, и   цесаревич  гневно приказал флигель-адъютанту: «Выгоните отсюда этого человека, он сделал несчастие моего отца, омрачил его царствование». (Половцов А. А. Указ.  соч. Т.2. С. 148). Тогда Владимир Александрович постарался  успокоить старшего брата, но затем, повернувшись к Константину Николаевичу, потребовал, чтобы тот немедленно вышел прочь.
Вскоре после воцарения Александра III  великий князь Константин  был отправлен в отставку и удален от царского дворца и государственного управления. Отойдя от большой политики, бывший либерал-реформатор  поселился в крымском имении Ореанда с петербургской балериной  Анной Кузнецовой, от которой  у него были незаконные  дети.  По этому поводу  великий князь Константин Николаевич любил пошутить: «В Петербурге у меня казенная жена, а здесь – законная…».
 Несмотря на  «законную» связь с  А. Кузнецовой,  великий князь был озабочен  будущим  многочисленных «казенных»  внуков, которые согласно новому положению, лишались титула великих князей и значительных сумм из казны.  «Он [Константин Николаевич] любит либеральничать, а это будет либеральная мера»,  - с иронией заметил  Александр  III. (Половцов А. А. Указ соч. Т. 1. С. 253).
Не обрадовал царский указ  и других членов династии Романовых. В этом плане характерна дневниковая запись великого князя Константина Константиновича,  человека мягкого и вполне лояльного императору: «Все семейство очень недовольно этими нововведениями, не исключая и братьев государя. Кто-то из них в шутку назвал их Указом о сидоровых козах, так как эти потомки не имеют определенного имени». (К.Р. Великий князь Константин Константинович Романов. Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма. М., 1998. С. 103)
Старейший член династии, последний из живых сыновей Николая I, генерал-фельдцехмейстер  великий князь Михаил Николаевич  попытался убедить Александра III  отказаться от  нового закона, а его супруга - великая княгиня Ольга  Федоровна  при каждом удобном случае жаловалась всем, включая прислугу: «Нас желают унизить. Государь ненавидит императорскую фамилию. При подобных указах нельзя быть уверенным ни в чем…». (Половцов А. А. Указ соч. Т.1.  С. 284)
 Однако, несмотря на глухой ропот со стороны родственников,  открыто  выступить против железной воли Александра III никто из великих князей  не посмел....
* Великая княгиня Елизавета Маврикиевна, жена великого князя Константина Константиновича               

Глава 10

В начале марта 1881 года русским послам в столицах мира были отправлены депеши, в которых объявлялось, что Александр III желает поддерживать мир со всеми державами. Однако соблюсти этот принцип оказалось намного сложнее, чем продекларировать свое миролюбие. Для выполнения этой непростой задачи русскому императору потребовались недюжинные дипломатические способности, выдержка и твердость.
Политическая ситуация в мире в любую эпоху – величина изменчивая, если не сказать ветреная,  зависящая от великого множества составляющих, от особенностей личности государственного лидера той или иной державы, до текущего состояния экономики, последнего урожая, наконец, от воинственного или миролюбивого  настроения плебса.
Последняя четверть XIX века стала временем очередного передела политической карты мира, формирования новых военно-политических союзов, переориентации политических пристрастий былых союзников. В условиях меняющегося мира принципиально изменился и курс русской внешней политики. Но, по словам директор  канцелярии Министерства иностранных дел графа В.Н. Ламздорфа, император Александр III «указал внешней политике ясную, определенную цель – поставить Россию в такое международное положение, которое позволило бы ей <...> направить все силы на возрождение и внутреннее успокоение» (ГА РФ Ф. 568. Оп.1. Д. 53. Л.1)
Александр III энергично принялся наводить свой порядок во внешнеполитическом ведомстве. 28 марта 1882 года был отправлен в отставку канцлер Александр Михайлович Горчаков (1798–1883) , с именем которого была связана не одна страница истории русской дипломатии. Впрочем, звезда князя, лицейского соученика А.С. Пушкина, давно уже миновала зенит славы и неуклонно катилась к закату. Бывший в юности, по определению своего гениального однокашника, «питомец мод, большого света друг, обычаев блестящих наблюдатель», Горчаков и до поздней старости сохранял эти качества, считавшиеся необходимыми для преуспевающего дипломата. К тому же, кроме светского шарма и салонного остроумия, он обладал незаурядными литературными и дипломатическими талантами, на века запечатленными в его дипломатических нотах.
А. М. Горчаков имел смелость высказывать мнения, идущие в разрез с мнением Александра II, и мог аргументировано отстаивать свою позицию. Князя всегда отличали высокая нравственность и подлинный патриотизм. Горчаков был удостоен высшего гражданского чина по Табели о рангах – государственного канцлера Российской империи и пожалован титулом светлейшего князя. Благодаря развитой дипломатической интуиции, умению извлекать выгоды из противоречий между европейскими державами, А. М. Горчакову удалось решить основную внешнеполитическую задачу, стоящую в 1860-х годах перед русским правительством – восстановить пошатнувшееся после Крымской войны былое влияние России на европейском континенте. Немало сил А. М. Горчаков приложил, пытаясь урегулировать конфликтную ситуацию на Балканах; долгие годы русский министр иностранных дел с успехом разрушал самые хитроумные интриги своих английских, германских, австрийских коллег, направленные против России.
Но новое время требовало новых политических решений. Главой Министерства иностранных дел Александр III назначил Николая Карловича Гирса. Начав службу в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел, Н. К. Гирс с годами прошел все иерархические ступени этого престижного ведомства, успев побывать посланником в Персии, Швейцарии, Швеции; послужить товарищем министра иностранных дел; стать директором Азиатского департамента, в котором когда-то начинал карьеру. Кроме колоссального опыта, знания нескольких языков, эрудиции, трудолюбия, Гирс обладал еще одним незаменимым в глазах Александра III качеством: он был идеальным исполнителем царской воли, не претендующим  на излишнюю независимость. Отныне все вопросы, связанные с внешней политикой России, решал сам император. Н. К. Гирсу отводилась роль исправного секретаря-референта по международным вопросам, лишенного возможности самостоятельно принимать сколько-нибудь серьезные решения. Подобная практика в отечественной дипломатии давно не наблюдалась. К.В. Нессельроде при Николае I и А. М. Горчаков при Александре   II пользовались значительно большим  влиянием при определении стратегии и тактики внешней политики России.
     ***
Геополитическим центром мира все XIX столетие продолжала оставаться Европа. Влияние Северо-Американских Штатов на международной арене было не заметно. Америка только накапливала банковский и промышленный потенциал, чтобы в полной мере проявить себя в следующем столетии. Всерьез же говорить об африканских или азиатских странах  никому из европейских дипломатов не могло даже прийти в голову: колонии и полуколонии рассматривались лишь в качестве приложений к метрополиям. Китайская империя казалась лакомым куском для великих держав, готовых при любом удобном случае начать делить ее на сферы влияния, но необъятность территории, многочисленное население, преданное своему императору и тысячелетним национальным традициям, сдерживали аппетиты европейских колонизаторов.
Мировой супердержавой оставалась Великобритания. Небольшая островная страна безраздельно правила морями и океанами, из ее колоний со всех концов света корабли везли сырье, золото, продовольствие, экзотические диковины, чай, дорогие украшения. Лондон ревностно оберегал свои интересы и не терпел конкуренции.  Россию англосаксы традиционно не жаловали, активно вмешиваясь в ее внутреннюю политику,  учиняя  при любом удобном случае козни (покушение на Павла I),  активно поддерживая ее врагов (Турцию, Австро-Венгрию), а  подчас и вступая в прямой конфликт, как было в Крымскую войну. 
Россия, с востока омываемая волнами Тихого океана, а на южных рубежах почти достигавшая территории жемчужины английской короны – Индии, традиционно рассматривалась Лондоном как потенциальный противник в большой войне за господство на Среднем и Дальнем Востоке. Разделенные практически половиной Европы, Россия и Англия оказались в непосредственном соседстве в Средней Азии.
Королева Англии, императрица Индии Виктория (1819–1901), несмотря на тесные родственные связи (ее сын Альфред-Эрнст-Альберт герцог Эдинбургский, принц Великобританский  (1844-1900) был женат на сестре  Александра III великой княжне Марии Александровне (1853 – 1920), а императрица Мария Федоровна была младшей  сестрой принцессы Александры (1844 – 1925), женой наследника английского престола принца Альберта-Эдуарда Уэльского с 1901 г.  английский король Эдуард VII)  с нескрываемым раздражением следила за политикой Петербурга. Заметим, что русская дипломатия отвечала полной взаимностью Лондону. «Виктория всегда презирала нас. Она заявляла, что в нас есть нечто «мещанское» как она это называла, не желая мириться с таким свойством. Как говорится, с больной головы на здоровую! Папа просто терпеть ее не мог. Он называл королеву Викторию избалованной, сентиментальной, эгоистичной старухой…», - вспоминала великая княгиня Ольга Александровна ( Й. Воррес Указ соч. 206)
Расширение русских среднеазиатских владений в 1870-е годы, которые вплотную приблизились к протекторату Лондона – Афганистану, чрезвычайно тревожило английскую корону. Еще при жизни Александра II,  22 июля 1877 года, британский премьер-министр доложил королеве Виктории свое мнение: «Если Россия должна быть атакована из Азии, то войска должны быть отправлены в Персидский залив, и императрица Индии должна приказать своим армиям очистить Среднюю Азию от московитов и загнать их в Каспий». (Чичагов Л.М. Дневник пребывания царя-освободителя в  Дунайской армии в 1877 году. СПб., 1995. С.155).

 Для Александра III наведение порядка на границе с Афганистаном и Бухарой стало важнейшим делом, не терпящим отсрочки. В первую очередь, необходимо было положить конец постоянным разбоям полудиких племен, издавна кочевавших в этих местах. Еще в царствование Александра II были предприняты несколько экспедиций, завершившихся в 1881 году взятием туркменской крепости Геок-Тепе, и присоединением в  1884 году оазиса Мерв-Теке (Мерва). Мервские текинцы, обитавшие в богатом и чрезвычайно важном в стратегическом отношении оазисе, выразили добровольное желание принять русское подданство. Присоединение Ахала и Мерв-Теке поставило на очередь вопрос о маркировке границ с Персией. Переговоры, начатые сразу после взятия Геок-Тепе, привели к заключению декабрьской конвенции 1881 года, согласно которой Персия признавала правомочность присоединения к России Ахал-Текинского оазиса.
После присоединения к России в 1884 году оазиса Мерва отношения между Россией и Британией, как в этом регионе, так и в отношениях между столицами, резко обострились, и любое промедление было чревато большой войной с Англией. Отношения с Англией особенно накалились в марте – апреле 1885 года, после официального заявления русского правительства о присоединении Туркмении и о занятии Мерва. Дальнейшее продвижение русских войск к Герату, по мнению англиского правительства, создавало непосредственную угрозу британскому присутствию в Индии.
18 марта 1885 года афганцы, подстрекаемые английскими советниками, напали на пограничный лагерь генерала А. В. Комарова на берегу реки Кушки. После непродолжительного боя нападавшие были полностью разбиты. Потери афганцев только убитыми составили более 500 человек; русский отряд потерял девять человек. Заметим, что это были единственные военные потери за все тринадцать лет царствования Александра III.
Британское общество требовало от правительства предпринять энергичные действия против русских. В самой Англии были мобилизованы 70 тысяч резервистов и развернуты отряды местной милиции. Премьер-министр В. Гладстон потребовал от парламента 6,5 млн. фунтов стерлингов на вооружение против России. Британский  посол в Петербурге в категоричной форме выразил резкий протест и потребовал от имени английской королевы наказать генерала Комарова. Военное командование в Лондоне разрабатывало планы кампании против России, ключевым моментом которой была высадка десанта на Кавказском побережье и морская диверсия в районе Одессы. На английские угрозы Александр III ответил, согласуясь со своими принципами,: «Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию» (Александр Михайлович. Указ. Соч. С. 56). Генерал А. В. Комаров был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени и золотым оружием. На депеше русского посла из Лондона император сделал категоричную надпись: «Нечего с ними разговаривать!» (Половцов. Т. 1. С.304).
Вскоре из Лондона пришла новая угрожающая нота. В ответ на нее Александр III отдает приказ о мобилизации Балтийского флота. «Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские  вооруженные силы по крайней мере в пять раз», – утверждал  великий князь Александр Михайлович (Александр Михайлович. Указ. Соч.  С. 56). Подобный шаг был демонстрацией силы и непреклонности позиции, а Александр  III оказался более тонким стратегом, нежели о нем думали в Букингемском дворце. Там не было особой тайной, что если на море Англия превосходила Россию, то русская сухопутная армия была многократно сильнее, опытнее и боеспособнее английской. А судьбы войн все-таки решаются не на зыбкой морской волне. А на вполне твердой земной поверхности поверженной державы...
Убедительно давая понять, что угрозами Россию не испугать, Александр III приказал Гирсу немедленно начать переговоры с германским канцлером Отто фон Бисмарком.
***
Еще в 1873 году между Россией, Германией и Австро-Венгрией был заключен так называемый «Союз трех императоров», имевший более декларативный, нежели серьезный политический подтекст. В его основе лежали политические принципы консерватизма и профилактика распространения революционной заразы. Однако на деле , уже в 1875 году Союз у был нанесен серьезный удар, когда Россия надавив на Германию, заставила отказаться ее от войны с Францией. Недружественная позиция Вены во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., германские пошлины на экспорт русского  хлеба, пересмотр Сан-Стефанского мирного договора, поставили сам факт существования «Союза трех императоров» под большое сомнение. В 1879 году канцлер Горчаков счел Союз несущетвующим, однако его «железному» коллеге О. Бисмарку удалось уговорить Петербург не торопиться. Мнение Бисмарка в России активно разделяли Н.К. Гирс, русский посол в Берлине П.А. Сабуров, считавшие, что в условиях революционного кризиса, финансовой слабости России, разрыв с Берлином неоправдан.
Усугубившийся конфликт с Англией, заставил Александра III вновь вспомнить о «Союзе императоров»,  чтобы предотвратить опасность появления британского флота в Черном море. В ходе долгих переговоров в Берлине 6 июня 1881 года был подписан новый секретный договор между Россией, Германией и Австро-Венгрией, также получивший название «Союз трех императоров». В договоре, рассчитанном на три года,  особо предусматривалась возможность закрытия черноморских проливов на случай войны одного из союзников с третьими странами. Теперь же русское правительство предложило союзникам выполнить свои  договорные обязательства. Александр III не обольщался в отношении  личных качеств и политических симпатий германского канцлера. В беседах с близкими он употреблял по отношению к Бисмарку не слишком благозвучный титул – «обер-скот».  Но на этот раз «железный канцлер» неожиданно оказался верным союзником. Объяснялась  несвойственная ему честность по отношению к России  довольно прозаично: Германии выгодно было оказать содействие русским в их продвижении на Восток – Европу немцы привыкли считать своей.
Путем дипломатических переговоров России удалось расстроить наметившийся англо-турецкий союз, и султан объявил о закрытии проливов. Черное море и Кавказ стали неуязвимыми для потенциального противника. В этих условиях англичане не сочли возможным перейти к открытым боевым действиям. В 1885 году было подписано соглашение о создании англо-русских военных комиссий для установления русско-афганских границ. Работа комиссий завершилась лишь спустя десять лет, в 1895 году, документальным оформлением границ России с Афганистаном. В мае 1893 года была установлена демаркационная линия между Закаспийской областью и Персией. Теперь русскому правительству предстояло связать в единое экономическое и военное целое Туркестан с Закаспийской областью, провести демаркацию границ от Персии до Китая и окончательно закрепить Бухару за Россией. Решение первой из этих задач было достигнуто в ходе строительства Закаспийской железной дороги. Вторая задача разрешилась определением условных границ с Афганистаном и Китаем на Памире. На очереди оставалась Бухара.
Вместо грубого военного вмешательства русское правительство применило политическую гибкость и отказалось от стереотипов и использовало принцип «нравственного господства». Сношения Бухары с внешним миром были поставлены в полную зависимость от России. Однако внутреннее управление страной осталось в руках правительства бухарского эмира. Подобная система, с одной стороны, избавила Россию от ненужных расходов, связанных с учреждением собственной администрации, налаживанием отношений с местным населением и разрешением в связи с этим неизбежных конфликтов. С другой стороны – сохранение традиционной формы правления содействовало полному умиротворению края. В Бухаре были устроены русские поселения и основаны новые города – Новая Бухара, Новый Чарджоу и Керки, по Аму-Дарье открылось судоходство. Впервые за годы существования Российской империи среднеазиатские границы стали спокойными и безопасными от набегов, вооруженных конфликтов, уменьшилась контрабанда.
На этом закончилось эпоха территориальных приобретений и продвижения Российской империи в Среднюю Азию.
***
Политика никогда не была открытой и честной игрой: поддержав Россию в ее споре с Англией, Германия немедленно предприняла шаги по ее дискредитации на Балканах, где Сербия и Румыния, всячески подогреваемые Австро-Венгрией, заняли антирусскую позицию. В сентябре 1885 года  в главном городе Восточной Румелии Филиппополе (Пловдиве) произошло восстание, результатом которого стало изгнание турецкой администрации.
Князь болгарский Александр, бывший принц Баттенбергский – племянник императрицы Марии Александровны и двоюродный брат самого Александра III, объявил себя князем объединенной Болгарии. Посаженный на трон с помощью русских штыков, обеспеченный финансово-политической и военной поддержкой России, принц Александр Баттенбергский вскоре забыл о своих российских покровителях. Мало подготовленный к государственной деятельности, ограниченный и амбициозный офицер прусской армии, Александр Баттенбергский быстро переориентировал болгарскую политику на австро-германский курс. В планы Александра III такое поведение кузена никак не вписывалось. В ответ на известие о воссоединении Болгарии, император велел Гирсу протестовать против нарушения Берлинского договора и немедленно отозвал из болгарской армии всех русских офицеров.
Объединение Болгарии, противоречащее статьям Берлинского договора, вызвало острый политический кризис на Балканах. Турция готовилась ввести свои войска в Болгарию, что неминуемо привело бы к новой большой войне с участием многих европейских стран. Но Александр III не забыл уроков прошлой русско-турецкой войны. Он совсем не желал вновь проливать русскую кровь за болгарских «братушек» и продолжал настаивать на строгом соблюдении Берлинского договора.
Что касается Бисмарка, то после первых тревожных известий о румелийских событиях германский канцлер заявил, что заранее согласен с тем, о чем Россия договорится с Австро-Венгрией относительно дальнейшей судьбы Болгарии. В тесном кругу канцлер выразился еще более откровенно, что его крайне мало интересуют «овцекрады с нижнего Дуная»; поэтому он дал инструкцию германскому послу в Константинополе «утопить в чернилах» весь румелийский вопрос (История дипломатии. Т. 2. С. 79).
В Константинополе состоялись переговоры послов, которые закончились принятием новой русской программы по болгарскому вопросу: «улучшение» внутреннего законодательства Восточной Румелии с сохранением ее под властью турецкого генерал-губернатора. Италия согласилась с этим решением, уважив просьбу Бисмарка, а Франция – чтобы завоевать симпатии России. Англия резко протестовала, но к ее мнению остальные предпочли не прислушиваться.
Александр III мог быть доволен таким решением проблемы, но его беспокоил вопрос с Александром Баттенбергским – русский император не прощал измены и неблагодарности. В результате сложных политических интриг, предпринятых пророссийскими кругами в Софии, Александр Баттенбергский был низложен. В августе 1886 года к власти пришло правительство митрополита Климента. Однако русская дипломатия не успела  насладиться плодами своей победы, как произошел очередной переворот и в июне 1887 года болгарский трон занял принц Фердинанд Кобургский, также ярый приверженец австро-германской ориентации. Европа в который раз замерла в предчувствии большой войны на Балканах. Но Александр III вновь проявил себя мудрым политиком, на многие десятилетия опередившим свое время: он не дал втянуть себя в новую войну, предоставив Болгарии самой искать выход из глубокого национального кризиса, в который она оказалась ввергнутой благодаря ошибкам своих правителей. Дипломатические отношения России с Болгарией были прерваны на десять лет.
          ***
Политика Австро-Венгрии, принявшая в то время вызывающий экспансионистский характер, делала для России дальнейшее участие в союзе с ней крайне затруднительным. «Венское правительство, - вспоминал великий князь Александр Михайлович, - противилось нашему непрерывному вмешательству в сферу влияния Австро-Венгрии на Балканах, и австро-венгерский посол в Петербурге угрожал нам войной». Однажды во время приема в Зимнем дворце: сидя за столом напротив Александра III, австрийский посол в связи с очередным обострением балканского вопроса намекнул на возможность мобилизации Австрией двух или трех армейских корпусов. Не изменяя своего привычного полунасмешливого выражения лица, русский император взял вилку, согнул ее петлей и бросил ее к прибору австрийского дипломата: «Вот, что я сделаю с вашими тремя мобилизованными корпусами», – спокойно произнес Александр III (Александр Михайлович. Указ. Соч. С. 56).
Усиливающиеся экономические и политические разногласия между участниками «Союза трех императоров»,  привели к тому, что когда в 1886 году истек срок его действия  Александр III не счел целесообразным пролонгировать договор. Лишь с Германией,  6 июня 1887 года было заключено отдельное соглашение сроком на три года, получившее название «перестраховочного договора», которым Бисмарк гарантировал устранение опасности войны Германии на два фронта – с Францией и Россией.
Генерал Лео фон Каприви, сменивший Бисмарка на посту канцлера, в определении внешнеполитической деятельности ориентировался на стратегические планы германского генерального штаба. Он считал, что избежать войны с Россией нельзя и такой договор будет пустой и обременительной условностью. Подобная политика, проводимая человеком, во многом уступающим в дипломатических способностях опытнейшему Бисмарку, могла принести большие беды всей Европе. Бисмарк, при всей своей антипатии к России, прекрасно осознавал необходимость союза или хотя бы сохранения нейтралитета с восточным соседом. «Эта война с гигантскими размерами своего театра была бы полна опасностей, – говорил Бисмарк. – Примеры Карла XII и Наполеона доказывают, что самые способные полководцы лишь с трудом выпутываются из экспедиции в Россию» (История дипломатии. Т. 2. С. 103).
На протяжении всей своей долгой политической карьеры, Бисмарк категорически возражал против открытых конфликтов с Россией, утверждая, что война с ней станет «большим бедствием» для Германии. Полемизируя со сторонниками нападения на Россию, Бисмарк в 1888 году писал: «Об этом можно было бы спорить в том случае, если бы такая война действительно могла привести к тому, что Россия была бы разгромлена. Но подобный результат даже и после самых блестящих побед лежит вне всякого вероятия.
Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских... Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути. Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей...» (История дипломатии. Т. 2. С. 103).
Каприви талантами Бисмарка не обладал. Он счел невозможным одновременно сохранять двухсторонние соглашения с Австрией и Россией, и договор 1887 года по истечению его срока не был возобновлен. При этом германская сторона уверила русское правительство, что, несмотря на отсутствие письменного соглашения, она будет по-прежнему придерживаться дружбы с Россией. Вместо России к Тройственному союзу примкнула Италия, создав тем самым новый военно-политический блок, которому его участники присвоили громкое имя «Лига Мира». В 1888 году на германский престол вступил кайзер Вильгельм II, который не замедлил торжественно подтвердить верность Тройственному союзу. Германия, Австрия и Италия демонстративно изъявили признаки самой горячей симпатии к Британии, надеясь привлечь ее к участию в союзе. Германия, стремясь скорее склонить Лондон на свою сторону, уступила Англии ряд важных территорий в Африке, в том числе и Уганду, открывавшую доступ к верховьям Нила.
Берлин согласился и на британский протекторат над Занзибаром, центром африканской торговли. Однако англичане, несмотря на все подарки и щедрые посулы, предложения о вступлении в Тройственный союз упорно отвергали.
  ***
На европейском континенте оставалась еще Французская республика, жаждущая реванша за поражение во франко-германской войне 1870 года и связанная с Россией тесными финансово-экономическими связями. Естественно, что французские и русские дипломаты все чаще стали с интересом обращать взгляды друг на друга. Франция в большей степени была заинтересована в военном союзе, чем Россия. Убеждая русских дипломатов в целесообразности договора, французская сторона старалась максимально использовать финансовую заинтересованность Петербурга в кредитах и займах. В июле 1891 года французский флот прибыл с визитом в Кронштадт. Государь приветствовал французских моряков, посетил эскадру и долго беседовал с командующим адмиралом А.-А. Жерве. Характерный эпизод произошел при докладе императору гофмаршала князя В. С. Оболенского посвященного программе пребывания французских моряков. Оболенский с ужасом заметил, что согласно протоколу оркестру придется играть французский гимн. Александр III не увидел в этом ничего удивительного. «Но Ваше Величество, это „Марсельеза“», – воскликнул князь. «Это их гимн, значит, его и следует играть. Или, князь, Вы хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть» (Епанчин. С. 195).
В августе 1891 года Н. К. Гирс через русского посла в Париже барона А. П. Моренгейма передал письмо французскому министру иностранных дел А. Рибо. После обычных протокольных фраз оно начиналось изложением аргументов, доказывающих целесообразность создания франко-русского соглашения. Н. К. Гирс указывал на «положение, создавшееся в Европе благодаря открытому возобновлению Тройственного союза и более или менее вероятному присоединению Великобритании к политическим целям, преследуемым этим союзом». В письме констатировалось, что «в случае, если бы мир оказался действительно в опасности, и в особенности в том случае, если бы одна из двух сторон оказались бы под угрозой нападения, обе стороны уславливаются договориться о мерах, немедленное и одновременное проведение которых окажется в случае наступления означенных событий настоятельным для обоих правительств» (История дипломатии. Т. 2. С. 104). Спустя неделю, 27 августа, французский министр подтверждал согласие своего правительства со всеми предложениями Н. К. Гирса и, кроме того, ставил вопрос о переговорах, которые заранее бы уточнили масштаб предполагаемых совместных мер. По существу, Париж предлагал военный союз. Летом 1892 года в Петербург прибыл заместитель начальника французского генерального штаба. Вместе с российскими коллегами он занялся разработкой основных положений военной конвенции. Затем по приказу Александра III текст был передан министру иностранных дел для дипломатической шлифовки документа. В 1893 году русская эскадра под  командованием адмирала Ф. К. Авелана посетила Тулон. Хотя слово «союз» ни разу еще не прозвучало из уст официальных российских или французских лиц, но для всех стало очевидным, что ни Россия, ни Франция не допустят нападения на то или другое государство.
Долгие переговоры, проходившие в атмосфере строгой секретности, завершились подписанием франко-русской военной конвенции. 27 декабря 1893 года Гирс сообщил в Париж, что Александр III одобрил проект документа.. Уникальность и секретность нового политического документа подчеркивает тот удивительный факт,  что наследник русского престола цесаревич Николай, узнал о нем только после своего вступления на отцовский престол,  в ходе первого доклада министра иностранных дел Н.К.Гирса  16 ноября 1894 года. (Мультатули П. Внешняя политика Николая II. (1894 – 1917) М., 2013. С. 42).
Статья 1 конвенции гласила: «Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию». Статья 2 устанавливала, что «в случае мобилизации Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлению этого известия и не ожидая никакого предварительного соглашения, мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно ближе к своим границам» (История дипломатии. Т. 2. С. 105). Договором определялось количество войск, которое будет выдвинуто союзниками против Германии как сильнейшего члена враждебной группировки. Так было положено начало новому европейскому военно-политическому союзу, впоследствии,  получившего название «Антанта» – «согласие». Ему предстояло сыграть огромную роль во всей мировой политике. А пока сближение России и Франции на долгие годы подарило Европе покой. Не будет преувеличением сказать, что главная роль в этом миротворческом процессе принадлежала русскому императору. Ярким свидетельством тому служит мост имени императора Александра III, построенный благодарными французами и до сих пор являющийся одной из достопримечательностей Парижа.
Договор должен был оставаться в силе до тех пор, пока существует Тройственный союз между Германией, Австро-Венгрией и Италией, после чего он утрачивал свою силу.
Мировая политика – искусство чрезвычайно переменчивое и хрупкое. Редко когда договоры, подписанные «на века»,  выдерживают проверку совсем незначительным отрезком времени. Александр III прекрасно осознавал эту нехитрую истину, недаром так часто из его уст звучало утверждение, что у России во всем мире только два надежных союзника – русская армия и русский флот. Все остальные союзники при первой возможности предадут.
Император не возлагал далеко идущих планов на союз с республиканской Францией, где всегда были сильны русофобские настроения. Горький опыт отечественной истории свидетельствует -  всякий раз, когда Россия принимала участие в коалициях, вскоре ей приходилось горько об этом сожалеть. В разные годы французы, англичане, немцы, австрийцы делали Россию, русскую армию орудием для достижения своих целей. «Всегда готовый принять вызов, Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касалось благосостояния 130 миллионов населения России» (Александр Михайлович. Указ соч. С. 59).
Но его сын - император Николай II c первых дней воцарения, декларировал верность отцовской политике. В полной мере эта упрямая дипломатическая  стратегия  привела к дальнейшему ухудшению отношений с Германией, окончившейся совершенно ненужной мобилизацией 1914 года и последующей Первой мировой войной, где России выпала малопочетная роль «пушечного мяса», призванной спасать своих западных союзников от военного поражения.
***
Огромные территории Российской империи, находившиеся на Дальнем Востоке, заставляли русское правительство внимательно присматриваться к своим восточным соседям. Александр III предполагал, что в самое ближайшее будущее азиатский регион станет важной составляющей частью всей мировой политики. В годы царствования Александра III наметились новые тенденции в отношениях с Китаем. Торговля между двумя соседними державами в годы правления Александра III возросла более чем вдвое по сравнению с 1870 годами. К 1891 году торговый оборот оставил 33, 8 млн. рублей. В основном рост русско-китайской торговли происходил за счет ввоза китайского чая. Россия экспортировала в Китай фабричные изделия, текстиль, керосин. Доля участия России в морской торговле Китая выросла с 2,5% в 1881 году до 4,5 % в 1894 (Толмачев Е.П. Александр III и его время. М., 2007. С.484).

Начиная с середины 80-х годов,  между Китаем и Японией возникают сильные трения из-за влияния на Корею, служившую своеобразным мостом между страной Восходящего солнца и странами азиатского континента. Корейский король являлся вассалом китайского императора, и Япония была крайне заинтересована изолировать Корею от Китая, подчинив ее себе. В 1885 году между Китаем и Японией был заключен договор, согласно которому оба государства обязывались не посылать в Корею свои войска без взаимного оповещения. Тем самым, Пекин признавал за Японией право на ввод военных сил в Корею. Такое положение дел не устраивало русское правительство, которое усматривало в этом нарушение сложившегося баланса сил в пользу Японии.
Япония, после так называемой «революции обновления», происшедшей в 1867 – 1868 годах,  с каждым десятилетием набиравшая политический вес, постепенно становилась лидером азиатского региона, хотя в мировой политике до конца XIX столетия ее присутствие практически не ощущалось. В 1889 году между Россией и Японией был подписан торговый договор., однако войти в силу он мог только после расторжения аналогичных договоров Японии с США и Германией, что представлялось маловероятным. Тем временем, японская экономика взяла прямой курс на милитаризацию страны. 11 февраля  1889 года в Японии была принята новая конституция,  провозгласившая представительную форму правления. Александр III, прочитав сообщение нашего посла о происходящих в Японии политических переменах, написал на полях депеши: несчастные, наивные дураки!» ((Толмачев Е.П. Александр III и его время. М., 2007. С.486).
Россия, надеясь усилить свое влияние в дальневосточном регионе, установила официальные отношения с Кореей – 25 июня 1884 года был заключен договор о дружбе, торговле и мореплавании, а в 1885 году была учреждена русская миссия в Сеуле. Нарастающая угроза дальневосточным территориям со стороны Японии вызвала необходимость строительства железной дороги на Дальний Восток, по которой в кратчайшие сроки можно было бы доставить туда войска и снаряжение. 18 ноября 1892 года министр финансов С. Ю. Витте представил Александру III докладную записку о Дальнем Востоке, в которой подробно изложил финансовые и политические перспективы этого региона. Строительство Сибирской железной дороги, по замыслу Витте, должно было открыть доступ русским промышленным товарам на китайский рынок. Дорога «обеспечит русскому военному флоту все необходимое и даст ему твердую точку опоры в наших восточных портах, – писал С. Ю. Витте. – Посему, с открытием дороги флот этот может быть значительно усилен и, в случае политических осложнений, как в Европе, так и на Азиатском Востоке, получит в высокой степени важное значение, господствуя над всем международным коммерческим движением в тихоокеанских водах» (Романов Б. А. Россия в Манчжурии. Л., 1928. С. 60).
Открытый конфликт с Японией грозил разразиться в любой момент, и Александр III стремился выиграть время, чтобы успеть создать на Дальнем Востоке мощный военно-экономический потенциал. С Японией велись длительные, тяжелые переговоры по вопросу о пересмотре действующих соглашений, которые завершились уже после смерти Александра III в 1895 году, подписанием русско-японского трактата.
Однако еще при жизни Александра III произошел неприятный инцидент, вполне могущий стать casus belle для большой, кровопролитной войны. В  1890 году,  по настоянию Александра III, наследник престола отправился в долгое морское путешествие в Японию на крейсере «Память Азова».  Его сопровождал младший брат  Георгий, а в Афинах к путешественникам присоединился старший сын греческого короля принц Георг – Джорджи.  Крейсер, на борту которого находился цесаревич, посетил Египет, Индию, Цейлон и после шести месяцев пути, 26 апреля 1891 года,  наконец, прибыл в Нагасаки.
 Программа визита наследника русского престола в Страну восходящего солнца была до предела  насыщена и разнообразна.  Однако пребывание в Японии едва не закончилось трагедией.
11 мая в городе Оцу, когда Николай с принцем Георгом  осматривали город, катаясь на рикшах,  полицейский Сандзо Цуду, до того стоявший в цепи охранения,  внезапно бросился с обнаженной саблей к коляске цесаревича. Подбежав почти вплотную к коляске, он занес оружие. От удара с головы Николая слетела шляпа. Полицейский успел еще раз ударить цесаревича, но подбежавший  Георг со всего размаха опустил трость на затылок  Сандзо Цуду.   
Вот как описывал свои злоключения сам Николай: «В 8 ; отправились в дзинрикися (в рикшах – авт.) из Киото в небольшой город Оцу, куда приехали через час с ;; удивлялся неутомимости и выносливости наших дзинрикшей. По дороге в одной деревне стоял пехотный полк, первая часть, виденная нами в Японии.
Немедленно осмотрели храм и выпили горького чаю в крошечных чашках; затем спустились с горы и поехали к пристани…
Вернувшись в Оцу, поехали  в дом маленького круглого губернатора. Даже у него в доме, совершенно европейском, был устроен базар, где каждый из нас разорился на какую-нибудь мелочь; тут Джорджи и купил свою бамбуковую палку, сослужившую мне через час такую великую службу.
После завтрака собрались в обратный путь. Джорджи и  я радовались, что удастся отдохнуть в Киото до вечера! Выехали мы опять в дзинрикшах в том же порядке и повернули налево в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы над ухом, повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблею в обеих руках.
Я только крикнул: «Что тебе?» и выпрыгнул из джинрикши на мостовую; увидев, что урод направляется на меня и что его никто не останавливает, я бросился бежать по улице, придерживая кровь, брызнувшую из раны.  Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому, что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны. Обернувшись на ходу еще раз, я заметил Джорджи, бежавшего за преследовавшим меня полицейским. Наконец, пробежав всего шагов 60, я остановился за углом переулка и оглянулся назад. Тогда, слава Богу, все было кончено: Джорджи – мой спаситель – одним ударом своей палки повалил мерзавца; и когда я подходил к нему, наши джинрикши и несколько полицейских тащили того за ноги; один хватил его же саблей по шее».
На голове  Николая  оказалось две рубленые раны. Одна из них,  длиной около десяти сантиметров, была достаточна глубока и проникала до кости; вторая оказалась около семи сантиметров,  и кость под ней не была задета. Сразу после происшествия раненому была оказана первая медицинская помощь и наложена повязка. Николай был бледен, но держался спокойно.  Он попросил закурить и обратился к сопровождавшим:  «Это ничего. Только бы японцы не подумали, что это происшествие может поколебать мои добрые чувства к ним и признательность за проявленное ими радушие». (Дневники Николая II  )
Узнав о случившемся, японский император Мэйдзи  изменился в лице.  Страх перед возможной реакцией  русского царя парализовал на какое-то время его волю:  Япония в то время была абсолютно  не готова к войне с Россией. Принцы Такэхито Арисугава и Есихиса Кита-Сиракава выразили от лица микадо глубочайшие извинения по поводу печального инцидента. Вскоре из Токио прибыл и сам император. Он  навестил Николая и, пожелав ему скорейшего выздоровления,  обещал, что преступник будет строго наказан. Александр III,  опасаясь за жизнь сына, приказал тому немедленно направиться во Владивосток, откуда цесаревич вернулся в Петербург.
Как показало следствие, Сандзо Цуда страдал психическим заболеванием и в момент покушения был полностью невменяем.  Суд   приговорил Сандзо Цуду  к пожизненному заключению. Спустя несколько месяцев после покушения он  умер в тюремной больнице от острой пневмонии. Кроме самого преступника, понесли наказание  и высокопоставленные чиновники, отвечавших за организацию визита русского цесаревича в Японию: микадо незамедлительно отправил в отставку   министра иностранных дел и министра внутренних дел. Однако на отношения между Россией и Японией этот инцидент ближних последствий не имел.
***
Столетиями выстраданная политическая мудрость гласит, что счастлив народ, в чьей истории было мало событий. Все тринадцать лет царствования Александра III страна жила в необычном для России покое и политической стабильности. Тучи, ходившие вдоль ее границ, ни разу не разразились военной грозой. Александр III желал для своей страны пятьдесят лет мира. Только прямая военная интервенция могла заставить Царя-Миротворца вовлечь себя в войну. Он не искал союзников и не верил льстивым дипломатическим речам, не любил громких фраз о мире и старался избегать помпезных заявлений. Когда К.П. Победоносцев попытался уговорить императора сделать заявление перед европейскими дипломатами о миролюбии России, Александр III был непреклонен. «Я вам очень благодарен за доброе намерение, но никогда русские государи не обращались к представителям иностранных государств с объяснениями и заверениями. Я не намерен вводить этот обычай у нас, из года в год повторять банальные фразы о мире и дружбе ко всем странам, которые Европа выслушивает и проглатывает ежегодно, зная хорошо, что все это одни только пустые фразы, ровно ничего не доказывающие» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 2. С. 1008).
Самодержавный русский  император прекрасно умел лавировать в сложнейших дипломатических рифах, ведя корабль русской дипломатии по единственно верному курсу. Александр III стал миротворцем не только для России, но и для всей Европы, привыкшей считать русского царя главным авторитетом и надежным арбитром в споре мировых лидеров той эпохи. В речи, посвященной памяти Александра III, лорд А. Розбери сказал: «Правда и мир были его лозунгом. Император не был ни Цезарем, ни Наполеоном. Но если мир может гордиться не менее великими победами, чем война, то, бесспорно, что русский император будет пользоваться такою же славой, какая выпала на долю Цезаря и Наполеона. Все единогласно утверждают, что его личность и характер обеспечивали Европе мир» (Цит. по: Тальберг. С. 589).
                Глава 11

 Александру III досталось в наследство запущенное хозяйство: страна пребывала в тяжелейшем экономическом кризисе. Состояние финансов было в плачевном состоянии: с каждым годом увеличивался бюджетный дефицит, рос государственный долг. И даже экстраординарная мера предыдущего правительства, продажа Аляски, не смогла увести Россию от опасной черты. Император прекрасно сознавал, что мечты о великой и мощной стране так и останутся пустыми фантазиями без укрепления экономической и финансовой базы, без создания современной армии и флота, способные предупредить любые посягательства на суверенитет и безопасность державы. В благоденствии и преуспевании национального производителя, русского фабриканта, банкира, крепкого крестьянина; в создании стройной системы управления финансами Александр III видел свою основную «хозяйственную» задачу. Реализация такой программы требовала профессиональных экономистов, способных применить сухие теоретические выкладки к реалиям российской действительности. В умении Александра III находить достойные кандидатуры на ключевые посты правительства в немалой степени заключался секрет эффективности его экономической политики.
***
Первым министром финансов нового императора в мае 1881 года стал Николай  Христианович Бунге, в прошлом профессор кафедры политэкономии и статистики Киевского университета. Бунге родился в 1823 году в Киеве, в семье  преуспевающего врача. После окончания юридического факультета Киевского  университета святого Владимира в 1845 году он стал преподавателем законов  казенного управления в лицее князя Безбородко, находившемся в Нежине. Спустя два года Бунге защитил магистерскую диссертацию «Исследование начал  торгового законодательства Петра Великого» и был утвержден в звании профессора лицея. В 1850 году Бунге стал профессором в своем родном университете. 16 июня 1852 года молодой профессор был удостоен степени  доктора политических наук за диссертацию «Теория кредита» и утвержден профессором по кафедре политической экономии и статистики. С 1859 года Бунге  трижды избирался ректором университета. Вскоре известность Бунге, как  специалиста в экономике ушла далеко за пределы Киева. Молодого профессора пригласили читать курс политической экономии цесаревичу Николаю Александровичу.
Кроме теоретических исследований по экономике, Бунге получил солидный практический опыт, управляя киевским филиалом Государственного банка. В 1880 году он становится товарищем министра финансов А. А. Абазы. После отставки либеральных министров Александра II, в числе которых оказался и Абаза, Бунге не только не подвергся опале, но был обласкан новым императором. Он не скомпрометировал себя в глазах Александра III поддержкой конституционного проекта Лорис-Меликова. Кроме того, император был лично расположен к бывшему преподавателю старшего брата, сообщая К.П. Победоносцеву о своем намерении назначить министром финансов Н. Х. Бунге, характеризовал его как «человека, хорошо знающего свою специальность и спокойного» (Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. С. 63).
Новый министр финансов внешне мало напоминал важного сановника. Невысокого роста, сутулый, в профиль похожий на язвительно улыбающегося Вольтера, он говорил неизменно тихим голосом и совсем не походил на грозного начальника для подчиненных. «Маленький, на тонких ножках, худой немчик, которому вы, наверно, открыли бы ваш рояль для настройки, если бы не знали, что он министр финансов, а не настройщик», – вспоминал писатель П. М. Ковалевский (Цит. по: Степанов. С. 118).
В личной жизни Н. Х. Бунге любил уединение и книги. Огромная библиотека министра насчитывала сотни томов по экономике, правоведению, истории, педагогике, географии, естествознанию и другим наукам. В столице его называли «министром-книжником», «книгоедом». «Часто, по субботам, можно было видеть, как Н. Х. Бунге выходит из книжного магазина М. О. Вольфа, держа связку новых книг» (Либрович. С. 310). Убежденный противник политэкономии Карла Маркса, Н. Х. Бунге придерживался либерально-экономических взглядов, не впадая при этом в крайности теории невмешательства государственной власти в рыночную систему. На посту министра финансов Н. Х. Бунге сразу приступил к созданию прочной законодательной базы, которая бы позволила успешно развиваться отечественной экономике. В области финансовых реформ система Н. Х. Бунге характеризовалась строгим соблюдением пропорциональности и справедливости в налогообложении. Он последовательно выступал за ослабление налогового бремени крестьянства, при одновременном повышении налогов для более обеспеченных социальных слоев общества. По отношению к крестьянам наиболее значительными мерами стало понижение выкупных платежей и постепенная отмена подушной подати. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы  добровольно отказаться от ста миллионов рублей, ежегодно поступавших в казну от различных крестьянских платежей. Тем не менее, Александр III согласился с предложением министра финансов. 28 декабря 1881 года императором были пописаны указы «О выкупе наделов остающимися еще в обязательных отношениях к помещикам крестьянами в губерниях, состоящих на великоросском и молоросском местных положениях 19 февраля 1861 года» и «О положении выкупных платежей».  К этому моменту еще около 15 % крестьян указанных губерний находились во временнообязанном положении и платили помещикам оброк. В абсолютных цифрах речь шла о миллионах самых  неимущих представителях крестьянства.
Для компенсации убытков в государственном бюджете Бунге инициировал другие формы налогообложения: акцизные сборы на алкоголь, табак, сахар; вводились новые налоги на городскую недвижимость, 5 % налог на доходы с денежных капиталов, дополнительный налог с акционерных и торгово-промышленных предприятий. На 30 % за три года, с 1882 года по 1885-й, повысились таможенные пошлины на товары, ввозимые из-за границы.
Стремясь пополнить средства казначейства, Н. Х. Бунге дважды настаивал на повышении питейного акциза. После долгой проработки 20 апреля 1884 года Н. Х. Бунге внес в Государственный совет проект новых питейных правил. Утвержденные Александром III, они с 1 января 1886 года вводились в действие. Сущность нового закона сводилась к следующему: 1) города и сельские общества лишались права выдачи разрешений на продажу спиртных напитков; 2) питейные дома (кабаки) упразднялись, и распивочная торговля допускалась только в заведениях трактирного типа, где посетители кроме водки могли получить еще горячие блюда и чай; 3) вводились два новых типа «выносных» заведений – ведерные и винные лавки, облагавшиеся сравнительно небольшим патентным сбором; 4) регулирование питейной торговли возлагалось на губернские и уездные присутствия, состоящие из представителей местной администрации, земств, городского самоуправления.
Благодаря новым питейным правилам доход в 1881–1886 годах возрос с 224,3 млн. рублей до 237 млн. рублей. В то же время потребление спиртных напитков понизилось с 64,1 млн. до 62,7 млн. ведер, а душевое потребление – с 0,58 до 0,53 ведра (Степанов. С. 153, 154). Однако введение винной  монополии Н. Х. Бунге считал преждевременной мерой, к которой общество не готово. «В настоящую минуту, – докладывал он Александру III, – я не осмеливаюсь утверждать, что казенная монопольная торговля хлебным вином может разрешить задачу очень сложную, касающуюся и финансов, и сельского хозяйства, и народной нравственности...» (Там же. С. 155). Александр III согласился с мнением Бунге, и вопрос о государственной монополии на алкоголь был временно отложен.
Многие решения министра финансов, расценивались в консервативных кругах как попытки возвращения к реформам предыдущего царствования и вызывали резкую критику в прессе. Особенно усердствовали в нападках на Н. Х. Бунге «Московские ведомости». Однако министр сохранял неизменное спокойствие. Не прибегая к защите цензуры, он ограничивался лишь официальными опровержениями, выдержанными в строго фактической и корректной форме.
***
В январе 1887 года Н. Х. Бунге оставил пост министра финансов и был назначен председателем Комитета министров, а его место занял известный изобретатель, удачливый железнодорожный предприниматель, профессор Санкт-Петербургского технологического института Иван Алексеевич Вышнеградский. В отличие от своего предшественника, Вышнеградский не уделял такого пристального внимания преобразованию податной системы, установив за годы своего управления финансами всего два новых акциза – на спички и нефтяные осветительные материалы. Основой бюджета министр считал соблюдение строжайшей бережливости в расходовании средств. По его мнению, оздоровление экономики должно было идти через накопление денежной массы и повышение курса рубля. В реализации этих планов он мог целиком рассчитывать на поддержку Александра III.  Принадлежавшие банкам капиталы за период с 1881 по 1894 год увеличились на 59 %. Не меньший успех сопутствовал ипотечному кредитованию. К 1 января 1881 года было выпущено в обращение закладных листов на сумму в 904 743 тысячи руб., а к 1 июля 1894 года уже на 1 708 806 тысяч руб., причем курс этих ценных бумаг поднялся более чем на 10 %.
При И. А. Вышнеградском были еще более ужесточены протекционистские  принципы таможенной политики, заложенные Н. Х. Бунге. В 1891 году был утвержден новый таможенный тариф, предусматривающий повышенные ставки не только на импорт сырья, но и на продукцию машиностроения. В то же время,  принимались меры по созданию благоприятных условий для привлечения в страну иностранных капиталов.
Ужесточение таможенной политики способствовало росту отечественной промышленности, защите национального производителя от сильнейшей иностранной конкуренции. Таможенные обложения иностранных товаров, составлявшие в 1880 году 10,5 копеек с одного рубля стоимости, повысились в 1893 году  до 20 копеек, увеличившись, таким образом, вдвое. В результате уменьшились  доходы, получаемые иностранными фирмами, а доход государства, напротив, от разницы между экспортом и импортом составил в 1893 году 172 737 тысяч рублей, вместо имевшего место в 1880 году дефицита в 97 692 тысяч рублей (Император Александр III. СПб., 1894. С. 89).
Жесткий контроль за расходами, снижение инфляции уже через несколько лет позволили достигнуть финансовой стабилизации, едва ли не впервые в отечественной истории добиться бездефицитного национального бюджета.
***
Заметные успехи при И. А. Вышнеградском были достигнуты и в развитии железнодорожного транспорта. Он инициировал выкуп в казну частных железных дорог и положил начало регулированию железнодорожных тарифов. По предложению министра финансов в составе его министерства был учреждено новое подразделение – Департамент железных дорог, во главе которого стал С. Ю. Витте.
Россия с ее бескрайними просторами, сложными климатическими условиями остро нуждалась в надежных транспортных магистралях, способных удовлетворить стремительно растущие экономические, военные и гражданские потребности. Таким универсальным видом грузопассажирского транспорта в то время являлась железная дорога.
Приостановившееся в конце 70-х годов железнодорожное строительство с воцарением Александра III быстро возобновилось. Еще в июле 1878 года была учреждена Особая высшая комиссия под председательством графа Э. Д. Баранова, которой поручалось изучить работу железных дорог и найти способы предотвращения постоянных задержек движения поездов, привести деятельность железнодорожного транспорта в такой вид, чтобы он мог «вполне удовлетворять потребности торговли и промышленности». Комиссия работала три года и выявила массу нарушений и злоупотреблений со стороны администрации и частных владельцев железных дорог. Члены комиссии были единодушны во мнении о необходимости жесткого государственного контроля в этой отрасли. Позицию  комиссии полностью поддержал Александр III.
В 1882 году открылась казенная Баскунчакская железная дорога; в том же году было начато движение на первых участках государственной Полесской дороги; в 1884 году казна пускает первые паровозы по Екатерининской дороге; спустя год открывается Екатеринбурго-Тюменская железная дорога, а в 1888 году – Самаро-Уфимская. В 1893 году к существующей сети казенных дорог были присоединены еще четыре крупные железнодорожные линии – Московско-Курская, Оренбургская, Донецкая и Балтийская, а с 1 января 1894 года казна вступила во владение Николаевской, Петербурго-Варшавской, Московско-Нижегородской и Риго-Митавской дорогами, ранее принадлежавшими Главному обществу российских железных дорог. Параллельно процессу огосударствливания железных дорог шло усиление контроля над частными железнодорожными обществами и акционерными компаниями. В начале 1886 года при Министерстве путей сообщений был образован Совет по железнодорожным делам, за которым официально было закреплено право контролировать тарифы грузопассажирских перевозок на частных дорогах. Высочайше утвержденное в 1889 году «Положение о железнодорожных тарифах» вводило единые правила функционирования всех железных дорог в стране.
За тринадцать лет царствования Александра III протяженность русских железнодорожных дорог возросла с 21 229 верст до 31 219. Изменения условий работы, внедрение новых технологий вдвое повысили рентабельность перевозок в пересчете на каждую версту железной дороги. В 1891 году было начато грандиозное предприятие – строительство Транссибирской магистрали. Самая протяженная в мире железная дорога позволила решить великое множество насущных военных и социально-экономических задач, связав в единое транспортное целое территорию от Польши до Тихого океана. Всего за 13 лет при помощи кирки, лопаты и тачки русские люди осуществили фантастический проект, проложив рельсы через степи, тайгу, горы, построив сотни мостов и туннелей.
                ***
          В 1892 году вместо ушедшего по болезни в отставку И. А. Вышнеградского Александр III назначил на пост министра финансов Сергея Юльевича Витте. Выпускник физико-математического факультета Новороссийского университета, Витте около двадцати лет служил в различных железнодорожных обществах. Накопленный опыт и знания создали ему репутацию сильного экономиста и перспективного государственного чиновника. Получив министерский портфель, С. Ю. Витте четко сформулировал принципы своей будущей деятельности: «финансовая политика не только не должна упускать из внимания нежелательных последствий излишней сдержанности в удовлетворении назревших потребностей, но, напротив, должна поставить своею задачей разумное содействие экономическим успехам и развитию производительных сил страны» (Брокгауз–Ефрон. Т. 54. С. 195).
Программа С. Ю. Витте, продолжая стратегию предыдущих руководителей финансового ведомства, предусматривала и ряд новых мер: ужесточение налоговой политики, увеличение косвенных налогов, введение государственной монополии на производство и продажу водки; осуществление полномасштабной финансовой реформы, основой которой должно было стать введение единой системы обеспечения золотым рублем; продолжение мероприятий по широкому  привлечению в Россию иностранного капитала.
Министерство финансов при С. Ю. Витте становится штабом, определявшим кономическую стратегию государства. Оно участвует в заключение торговых соглашений, устанавливает размеры инвестиций в ту или иную отрасль промышленности, следит за оборотом государственных средств.
Одним из важнейших мероприятий, проведенных С. Ю. Витте в самом начале его деятельности на посту министра финансов, было восстановление таможенного равновесия в торговых отношениях с Германией. В ответ на высокие таможенные пошлины, которыми был обложен русский хлебный экспорт в ряде европейских стран, С. Ю. Витте провел через Государственный совет новый закон, в соответствие с которым устанавливались минимальные тарифные ставки для государств, придерживающихся режима благоприятствования по отношению к России. А так как Германия не входила в их число, то ставки на немецкий экспорт оказались резко повышены. Германское  правительство в ответ повысило пошлины на русское зерно и другие сельскохозяйственные продукты. Кроме того, Германия заключила с 22 государствами договоры, по которым для этих стран на 30–40 процентов снижались пошлины на хлебные продукты, мясо, масло, лес. Таким образом, Россия устранялась с германского рынка. «Влиять на мировые цены на хлеб он (Витте), разумеется, не мог, - писал русский политический деятель В.И. Гурко. - От цен зерна в Германии зависела в значительной степени вся вообще наша экспортная цена хлеба, которая, в свою очередь, определяла цену хлеба внутри страны, но принудить Германию понизить таможенные ставки на русский хлеб Витте был не в состоянии. Для этого необходимы были, по меньшей мере, уступки по нашим протекционным пошлинам на изделия германской промышленности, которые нашу промышленность лишили бы возможности с ней конкурировать, даже на нашем внутреннем рынке, и, следовательно, фактически убили бы многие ее отрасли. Все это так, и, тем не менее, была возможность принять ряд других мер к поддержанию цены русского хлеба на заграничных рынках или,  вернее, в русских портах; без этого хлеба Западная Европа обходиться  в ту пору  не  могла. Так, ничто не препятствовало устроить сеть хлебных элеваторов, ввести варрантную систему на хранящееся в них зерно, расширить кредитные операции под хлеб, обеспечить доброкачественность хлеба, экспортируемого за границу…»  (Гурко  В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000 С. 56.)
После нескольких неудачных попыток дипломатического решения спорного вопроса, С. Ю. Витте настоял на 25 процентной надбавке к пошлине на все товары, поступающие в Россию из Германии. Берлин, в свою очередь, еще на 50  процентов повысил пошлины на ввозимую русскую сельскохозяйственную продукцию. Витте принял предложенные правила игры и ввел соответствующие ставки в российских таможнях, одновременно подняв ластовые сборы* с германских торговых судов с 5 копеек за ласт до одного рубля. По тем временам подобная таможенная война казалась чем-то невероятным, но Александр III поддержал своего министра финансов.
«Таким образом, удержание на низком уровне хлебных цен вполне отвечало замыслам Витте. А замыслы  были грандиозные; в своих воспоминаниях он продолжает утверждать, что пройдет немного лет, как Россия  превратится в первую по промышленности страну мира…
Наконец, не следует забывать, что Витте был в высшей степени государственником, т.е. человеком, стремящимся не столько к насаждению довольства и счастья среди граждан страны, сколько к обеспечению величия и силы государства в целом. В соответствии с этим на отдельные слои населения  он смотрел преимущественно как на строительный материал  государственной мощи» (Там же. С. 57)
Забегая вперед, скажем, что С.Ю. Витте сохранил министерский пост до 1903 года, после чего был назначен председателем  Комитета  министров.  После русско-японской войны Витте возглавил российскую делегацию на переговорах в Портсмуте, где  23 августа 1905 года был заключен почетной мир, согласно которому  Россия лишь уступала Японии арендные права на территории в Южной Маньчжурии, половину «острова каторжников» Сахалина и признавала Корею сферой японских интересов. За блестяще выигранное дипломатическое сражение в Портсмуте, С. Ю. Витте получил графскую корону на герб. Правда, петербургские острословы немедленно наградили его другим титулом - граф Витте-Полусахалинский...
Сомнительную  роль сыграл С.Ю. Витте в подготовке либерального конституционного манифеста 17 октября 1905 года. Однако Манифест  лишь раздразнил недовольных режимом и обидел приверженцев традиционных монархических убеждений. Революционная ржа  продолжала разъедать общество. Бастовали железные дороги,  заводы, перестали выходить многие газеты, в  начале  декабря в Москве вспыхнуло вооруженное восстание. Только привлечение  гвардейских и казачьих частей  позволило в кратчайшие сроки навести покой и порядок.  К началу нового 1906 года с революцией в  России в целом было покончено. Обыватель, истомленный войной, революционными беспорядками,  мог, наконец, вздохнуть с облегчением,  забыть об ужасах русского бунта.  До февраля 1917 года  оставалось еще немало  времени... Но Витте не дожил до этих бурных событий -  он скончался 28 февраля 1915 года от банального гриппа, не дожив и до 66 лет.
***
Тем временем, ощутившая тяжесть русских санкций, Германия оказалась вынуждена пойти на уступки, и в результате долгих и трудных переговоров в 1894 году был заключен выгодный для России таможенный договор, согласно которому пошлины на русскую пшеницу и рожь были понижены на 26 копеек, и на 10 лет предусматривались стабильные пошлины на другие товары. Не менее важным событием государственной экономической политики стало продолжение подготовки винной монополии, вводимой по прямому указанию Александра III и ставшей важнейшим источником государственного бюджета в царствование Николая II.
Финансовая политика Александра III привела к тому, что бюджет России вырос почти в девять раз, в то время как бюджет Англии в тот же период увеличился лишь в 2,5 раза, а Франции – в 2,6 раза. За эти годы золотой запас России увеличился с 292,1 млрд. рублей в 1881 году до 649,5 млрд. рублей к концу царствования (Брокгауз и Эфрон. Т. 54. С. 196, 197).Экономические преобразования Александра III дали эффективные результаты: в 1893 году государственные доходы превысили расходы почти на 100 млн. рублей (Император Александр III. С. 91). Русский рубль стал твердой международной валютой. Состояние экономики не замедлило сказаться на благосостоянии народа. Об этом можно судить по размерам частных вкладов в государственные сберегательные кассы, которые за тринадцать лет увеличились в 33 раза. С. Ю. Витте спустя годы признавал: «Император Александр III был хороший хозяин не из-за чувства корысти, а из-за чувства долга... Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин не мог ее беречь» (Витте. Т. 1. С. 408).

***
Модернизация промышленности, судостроительный бум 1880–1890-х годов, техническое перевооружение армии, возросшие потребности в качественной стали, необходимость создания разветвленной железнодорожной сети, способствовали интенсивному развитию отечественной тяжелой промышленности, строительству металлургических и судостроительных заводов, новых фабрик и шахт. Большинство новых предприятий использовали передовые технологии, на них внедрялись новейшие организационные формы крупного капиталистического производства, приносившие при дешевой рабочей силе сверхвысокие доходы. Русские промышленные акции высоко котировались на мировых биржах. Особенно впечатляющими оказались результаты, достигнутые горнодобывающей и металлургической промышленностью. Так, выплавка стали за тринадцать лет увеличилась на 159 %, добыча угля на 110 %, нефти на 1468 %. (Император Александр III. С. 90).
К 1896 году в России насчитывалось 31 173 фабрики с числом рабочих до 1 742 181 и производительностью около 2 745 345 тысяч рублей. Основными промышленными центрами оставались Петербург и Москва. В столице империи насчитывалось 19 крупнейших машиностроительных, механических, химических заводов. На Урале шло интенсивное строительство горнообрабатывающей и металлургической промышленности.
Колоссальный военный заказ на армейское обмундирование повлек увеличение мощностей ткацко-прядильных мануфактур, кожевенных и обувных производств. Только неприкосновенный запас обмундирования к 1894 году был рассчитан на 1 833 730 солдат; 5 % запас на 70 626 человек и запас для государственного ополчения на 346 826 человек. Для флота заготовлялось 10–12 тысяч аршин гвардейского сукна, 14 тысяч аршин верблюжьего сукна, около 15 тысяч синих фланелевых рубах, кожи на 40–50 тысяч пар обуви (Бескровный. С. 479).
 Растущие заводы и фабрики ежегодно требовали нового пополнения квалифицированными рабочими, подготовленным инженерно-техническим персоналом. Наличие рабочих мест на заводах и фабриках вызвало интенсивную миграцию сельского населения в города – вчерашние крестьяне становились заводскими рабочими. К концу столетия общее число рабочих в стране достигло 10 млн. человек, в том числе 3,5 млн. сельскохозяйственных рабочих. Вместе с членами семей эта цифра достигала 22 млн. (Толмачев Е.П. Указ соч. С. 379)
Появление в России нового класса – пролетариата, создало необходимость решать вопросы рабочего законодательства. Условия жизни и труда основной массы рабочих были крайне тяжелыми. На большинстве крупных фабрик в середине 80-х годов жилые помещения для рабочих представляли собой многоэтажные казармы с центральными коридорами и комнатами-каморками, разделенными дощатыми, не доходящими до потолка, перегородками. Ни на одной из московских фабрик, обследованных врачами-гигиенистами, не соблюдались санитарные правила. Заработная плата российских рабочих в целом была значительно ниже, чем в Англии и Германии.
Власти пытались улучшить условия жизни пролетариата. Законом от 1 июня 1882 года на фабрично-заводских производствах был запрещен труд детей, не достигших 12-летнего возраста; рабочий день подростков от 12 до 15 лет ограничивался восемью часами; с 3 июня 1882 года запрещалась ночная работа женщин и подростков на текстильных фабриках. Хозяева предприятий обязывались предоставлять малолетним рабочим возможность окончить курс народного училища. В 1885 году был установлен более короткий срок выслуги пенсий горнорабочим. В 1886 году издано положение о найме на сельскохозяйственные работы и постановление о найме рабочих на фабрики и заводы. Закон от 3 июня 1886 года о взаимоотношениях предпринимателей и рабочих ограничивал размер штрафов, запрещал расплачиваться с рабочими через фабричные лавки, предусматривал обязательную ежемесячную заработную плату. Появились специальные расчетные книжки, в которые вписывались условия найма на работу. Закон также предусматривал строгие санкции за участие в стачках и забастовках. Мера наказания для «подстрекателей» к стачке составляла восемь месяцев тюремного заключения, в случае повреждения имущества или за сопротивление властям срок увеличивался до 16 месяцев. Для надзора за исполнением трудового законодательства при Департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов в 1882 году была учреждена специальная фабричная инспекция. Хотя эффективность многих мер оставалась  невысокой, нельзя не признать, что Россия Александра III стала первой в мире страной, где начал осуществляться реальный контроль государства за условиями труда рабочих.
Английский экономист П. Гэтрелл, подводя итоги экономической политики Александра III, пишет: «Соблазн описать дореволюционную Россию как экономически отсталую велик, но это  искушение, которому должно сопротивляться... Высокоразвитые формы капиталистической организации в промышленности и сельском хозяйстве были совершенно очевидны в виде конгломератов с высокой степенью разделения труда». (Цит. по: Поткин. С. 116).
Последовательная протекционистская политика Александра III, мощные государственные и частные инвестиции в промышленность, строительство железных дорог, портов привели к разительным изменениям аграрной России. «Лапотная» Русь вышла на четвертое место в мире по выплавке чугуна и пятое по производству стали.
     ***
Индустриализация страны привела к быстрому росту крупных городов, резкому увеличению городского населения. Если в середине 1860-х годов в России было всего четыре города с населением свыше 100 тысяч человек, то к концу царствования Александра III их число увеличилось до 19; количество городов с населением от 50 до 100 тысяч человек по первой Всероссийской переписи 1897 года достигло 37. Городское население в 90-е годы XIX столетия насчитывало около 16,5 млн. человек. Жизнь русских городов после реформ Александра II определялась Городовым положением 1870 года, пересмотренным и дополненным новым положением, утвержденным Александром III в 1892 году. Император признавал несомненную пользу предыдущего опыта городского управления. В указе особо отмечалось, что именно благодаря городовому положению, «благоустройство городских поселений заметно поднялось, и улучшились многие условия городской жизни». Радикальных изменений в управлении городским хозяйством новая редакция Городового положения не несла. Главным органом городского общественного управления оставалась городская дума, выбираемая горожанами, пользующимися избирательным правом. Исполнительным органом являлась городская управа, во главе которой стоял городской голова. В сферу деятельности думы входили городские финансы, имущество, коммунальное хозяйство, санитарное состояние города, народное образование, пожарное дело.
 Пожары на Руси искони были одним из страшнейших массовых  бедствий, в которых гибли тысячи людей, уничтожались огромные материальные и культурные ценности. Неудивительно, что на  пожарное общество, девизом которого стали слова: «Богу хвала, царю слава, ближнему защита»,  возлагались большие надежды. В уставе  четко определялись  цели и задачи, стоящие перед российскими пожарными. В первую очередь, речь шла об «изыскании, развитии мер предупреждения и пресечения пожарных бедствий», помощи пожарным и лицам, пострадавшим от пожаров, улучшение противопожарного водоснабжения, издание пожарно-технической литературы, проведение съездов, выставок, конгрессов. Основными источниками финансирования пожарных дружин были  добровольные пожертвования, членские взносы, страховые суммы, выручка от проводимых  лотерей, продажи пожарной техники, плата за  трубочистные работы, выполненные пожарными.
По состоянию на 1892 год в России насчитывалось постоянных профессиональных команд - 590, добровольных городских - 250, сельских - 2026, заводских - 127, военных - 13, частных - 12, железнодорожных - 2. Численность личного состава достигала  84 241 человек. На вооружении пожарных формирований находилось 4970 конных линеек, 169 паровых насосов, 10118 больших пожарных насосов, 3758 ручных насосов и гидропультов, 35 390 бочек, 19 лазаретных фургонов.
По инициативе Главного совета пожарного общества и поддержке великого князя Владимира Александровича с июля 1894 года в Петербурге стал ежемесячно выходить журнал «Пожарное дело». Редактирование журнала осуществлял князь А. Д. Львов, бывший к тому же председателем Императорского Российского пожарного общества. Создатели нового печатного органа были уверены, что журнал «явится лучшим проводником к живому обмену» мнений, и будет способствовать «объединению всех мыслей и интересов деятелей противопожарного дела на Руси, и послужит к его еще большему упрочению и развитию».
Городовое положение 1892 года ставило действия выборной думы под постоянный и неусыпный контроль губернатора, сдерживало ее финансовую самостоятельность, что позволяло предотвратить  субсидирование подчас самых фантастических прожектов.
Наиболее серьезные ограничения затронули систему выборов в городские власти. Если правом избирать городскую думу по положению 1870 года пользовались все плательщики городских налогов, то новое положение 1892 года сохраняло право голоса только для горожан, владеющих недвижимостью стоимостью не менее 300–3000 рублей (в зависимости от административного значения города – уездный или губернский). Из-за подобных ограничений избирательным правом могли воспользоваться не более одного процента городского населения.
С каждым годом с ростом промышленности в России увеличивалась численность городского населения, росли новые жилые кварталы и заводы. Обе столицы, губернские города становились сосредоточением национальной индустрии, центрами культуры, образования. Сюда со всех концов страны тянулись наиболее предприимчивые и талантливые люди, чтобы здесь найти применение своим способностям. На смену газовым фонарям в крупных городах приходило электрическое освещение, в уличный шум вливались звонки трамваев, в конторах появлялись первые телефонные аппараты, старомодные лавки и торговые ряды вытеснялись европеизированными магазинами и пассажами. Санкт-Петербург при императоре Александре III стал одной из самых престижных и процветающих столиц мира, с развитой городской инфраструктурой, современной системой коммунального хозяйства, городским транспортом и телефонной связью.
***
Но все-таки, по результатам первой Всероссийской переписи 1897 года, в городах проживало менее 13 % населения России. Остальные 110 млн. россиян оставались сельскими жителями, в значительной степени определявшими экономическую, нравственную и духовную жизнь всей русской нации. В конце XIX  века в России насчитывалось около 525 тысяч сел и деревень, в том числе в Европейской России 511, 6 тысяч (93 %), в Сибири 14,6 тысяч  (3%). В Средней Азии и Казахстане 9,5 тысяч (1,7%), на Кавказе 12,6 тысяч (2,3%).(Толмачев Е.П Александр III… С.363)
Неудивительно, что русскому крестьянству,  его быту, хозяйству, религиозному воспитанию,  Александр III придавал особое значение. Недаром он хотел войти в историю под именем «крестьянского царя».
К 1880-м годам массовое крестьянское хозяйство России в большинстве центральных губерний еще использовало традиционную трехпольную систему обработки земли, применяя для пахоты привычную еще с языческой Руси соху и борону – или конные грабли. Соха искони являлась у славянских народов любимым и общераспространенным пахотным орудием. Этому неизменному атрибуту крестьянского труда посвящены десятки поговорок и загадок: «Кто ленив с сохой, тому весь год плохой»; «Богу молись, крепись, да за соху держись крепко».
В простейшем своем виде она состояла из рассохи, двух сошников, палицы или присоха, обжей или оглоблей и подвоя. Борона представляла собой деревянные решетки из брусьев, в которые вставлялись деревянные или металлические зубья, позволявшие механически обрабатывать поверхностный слой почвы. Соха и борона пахали не глубже двух вершков, что не позволяло полноценно использовать землю. Однако вековые традиции меняются не за один год – плуг в деревне считался дорогой игрушкой, доступной только зажиточному крестьянину. Да и достижения агрономической науки были еще не в чести у большей части русского крестьянства, основным видом удобрений исправно служил навоз, вывозимый обыкновенно под озимые.
Но даже в самой глухой деревне постепенно начинали проявляться новые экономические отношения, характерные для зарождающегося капиталистического производства. Крестьянин вместо привычного с еще прадедовских времен натурального обмена все чаще покупал и продавал свои товары за деньги. Основной статьей сельских доходов была продажа хлеба. Отказывая себе во многом, оставляя лишь минимальное количество для собственных нужд, крестьяне стремились продавать как можно больше зерна.
С начала 1880-х годов начинает формироваться процесс специализации сельского хозяйства по отдельным регионам. Северо-Западные губернии, Царство Польское стали производителями технических культур, мясомолочной продукции. В центральных губерниях, кроме традиционных зерновых культур, стало увеличиваться поголовье крупного рогатого скота; центр выращивания зерновых культур переместился в черноземные губернии, степные районы Украины, Нижнего Поволжья.
Из 107 миллионов десятин общей площади пахотных земель по приблизительным подсчетам площадь посевов в Европейской части России к концу царствования Александра III составляла около 60 %. Под сельскохозяйственными культурными растениями здесь было занято около 64 млн., из которых на долю крестьянского хозяйства приходилось 72,5 %, а на долю помещичьего 27,5% общей площади.
Сельскохозяйственная продукция составляла большую часть русского экспорта. Так в 1887 году общая стоимость всего экспорта составила около 617 млн. рублей, из них сельскохозяйственная продукция составляла почти 504  млн. рублей, т. е. 81, 5 %. В целом по стране преобладающим было зерновое хозяйство. Причем под посевами ржи находилось около 36 % пахотной земли, овса – 18 %, пшеницы – 17%, ячменя – 7%. За тридцать лет после реформы 1861 года посевные площади увеличились на 25%.
По сведениям Центрального статистического комитета, средний урожай в 1892–1895 гг. составлял: рожь – около 1 155 млн. пудов; пшеница – 210 млн. пудов; ячмень – 322 млн. пудов; овес – 611 млн. пудов; картофель – 125 млн. пудов. Большое внимание уделялось посевам льна, половина урожая которого шла на экспорт. (Брокгауз–Ефрон. Т. 54. С. 236–238). В 1880 - е годы доля России оставляла 20 % мирового производства пшеницы, 60 % ржи, 30% ячменя.
Расширение железнодорожной сети, рост производства, развитие денежных отношений в крестьянской среде, растущий спрос на товары крестьянского труда и сырье способствовали быстрой интеграции внутреннего рынка. Существовавшие старинные ярмарки успешно соседствовали с вполне капиталистическими биржами и общенациональными ярмарками. Знаменитая Нижегородская ярмарка к началу 90-х годов превратилась в национальный коммерческий центр, где совершались миллионные сделки, заключались торговые договора с крупнейшими экспортерами российской продукции.
В 1887 году общая стоимость поставляемой за рубеж сельскохозяйственной продукции составила 503 620 тысяч рублей, при общем объеме экспорта 617 308 тысяч рублей. Таким образом, на долю крестьянских хозяйств приходилось 81,5 % всей экспортной выручки государства. Россия производила до 15 % мирового урожая пшеницы; более половины всего льна и ржи в мире вырастало на русских полях. Производство сахара к 1896 году составило 38 801 тысячу пудов.
***
Практически полное отсутствие государственного контроля в сельском хозяйстве не мешало правительству делать шаги навстречу сельскому производителю. Законом от 28 декабря 1881 года были значительно снижены выкупные платежи, с 1885 года полностью прекращалось взимание подушной подати. Учреждение Крестьянского банка позволило крестьянам приобретать землю; правительство всемерно поощряло крестьян, решивших переселиться в осваиваемые районы Сибири, Дальнего Востока.
Мерилом зажиточности крестьянского двора на Руси издавна считалась лошадь. По количеству лошадей Россия занимает первое место в мире: в 1882 году общее число лошадей в Европейской России, без Кавказа и Финляндии, насчитывалось более 21 млн. лошадей. По конской переписи 1888 года в 41 губернии крестьянам принадлежало 81,7 % всех лошадей, при этом безлошадных крестьянских хозяйств насчитывалось 28 %; имеющих одну лошадь – 40,1 %; две лошади – 31,3 % (Там же). В 1895 году в России насчитывалось 20 867 тысяч голов лошадей и 31 616 тысяч голов крупного рогатого скота. До отмены крепостного права молочное дело в России носило чисто домашний характер. Помещики и крестьяне приготовляли молочные продукты главным образом для собственных потребностей и только излишки отправляли в город на продажу. С широким внедрением сепараторов в 1880-х годах начало развиваться сыроварение и маслоделие. Русские сыровары достигли значительных успехов в изготовлении престижных сортов сыра – честера, голландского, бакштейна.
Традиционной домашней птицей в крестьянском быту всегда была курица. Только за один 1887 год за границу было вывезено домашней птицы на три млн. рублей, 507 451 тысяча яиц на 7953 тысячи рублей. В Ярославской и Костромской губерниях существовала особая отрасль птицеводства: выращивание каплунов. Каплунами называли холощеных петухов, которых усаживали в темные ящики и усиленно откармливали шариками из овсяной, гречневой и ржаной муки, замешанной на молоке. Птицы быстро набирали вес и становились излюбленным блюдом московских и петербургских гурманов. Ежегодно на продажу выращивалось до двухсот тысяч каплунов. Следует особенно отметить, что цены на продукты питания в России в то время были значительно ниже, чем в Европе.
Несмотря на социально-экономические перемены, происходившие в русской деревне с 1861 года, быт русского крестьянина менялся медленно. Однако прогресс и здесь наступал хоть и неспешными шагами, но необратимо: керосиновые лампы и свечи заменили лучину; солдаты, отслужившие срочную службу, возвращались домой в село грамотными; в деревенской избе появились городские товары, мужицкие портки и лапти сменились пиджаками и сапогами, крестьянки носили шерстяные и шелковые юбки и кофты. Страшная засуха 1891 года и последующий неурожай потребовали от правительства экстренных мер: в помощь пострадавшим было выделено 150 млн. рублей, предоставлялись льготы на уплату долгов, на местах организовывались общественные пункты питания, крестьянам выдавалось посевное зерно. Благодаря принятым мерам, голод в России в 1890-х годах не привел к глобальной катастрофе, подобной той, которая спустя три десятка лет поразила все Поволжье.
   ***
Другим сословием тогдашней России, напрямую связанным с землей и сельским хозяйством, было помещичье дворянство. Дворянство в пореформенной России переживало нелегкие времена. Оказавшись в середине XIX века перед нелегким выбором: потерять свое привилегированное положение или принять правила новой игры, дворянство должно было приспособиться к новым социально-общественным реалиям. При этом неизбежно проходил процесс размывания социальной структуры дворянства. Представители высшего сословия растворялись в рядах чиновников, разночинцев, интеллигенции. Из дворянских гнезд вместе с их обитателями уходила уникальная русская дворянская культура, культура Пушкина, Лермонтова, Тургенева.
Статья 15 «Полного Свода законов Российской империи» так определяла понятие дворянства: «Дворянское название есть следствие, истекающее от качества и добродетелей начальствующих в древности мужей, отличивших себя заслугами, чем, обращая самую службу в заслугу, приобрели потомству своему нарицание благородное. Благородными разумеются все те, кои или от предков благородных рождены, или монархами сим достоинством пожалованы». Все дворянские роды со времен Екатерины II, в зависимости от способа получения дворянства, разделялись на шесть разрядов: дворянство жалованное; дворянство военное; дворянство, полученное путем выслуги гражданского чина или в результате награждения российским орденом; иностранные дворянские роды, осевшие в России; титулованное дворянство; древние благородные роды. Первые три разряда составляли дворянские фамилии, получившие права высшего сословия не по наследству, а по достижению определенного чина по Табели о рангах, или в случае получения ордена. Получив звание русского потомственного дворянина, вчерашний чиновник  из семинаристов или офицер, выслужившийся из нижних чинов, передавали его детям, внукам и правнукам. Наплыв во дворянство выходцев из других сословий тревожил правительство, усматривавшее в этом уничтожение былого престижа, утрату корпоративной значимости. Специальная комиссия, работавшая с 1883 года,  предложила повысить ценз, дающий потомственное дворянство, до чина генерал-лейтенанта или тайного советника, а также ограничить получение дворянства орденами Станислава и Анны первых степеней, Владимира 2-й степени и Георгия  3-й. Александр III склонялся к еще более строгим мерам, вплоть до единственного способа получения потомственного дворянства – исключительно через монаршее  пожалование.
Кроме потомственного дворянства, в России существовал институт личного дворянства, представители которого, пользуясь рядом дворянских привилегий, не могли передавать свое звание по наследству. Дети личных дворян числились потомственными почетными гражданами. Личными дворянами с середины XIX века становились все обер-офицеры, чиновники VI – IX классов, лица, награжденные низшими степенями орденов Анны и Станислава. По данным переписи 1897 года общая численность потомственных дворян в 50 губерниях Европейской России составляла 885 754 человека, при чем, 407 918 из них проживали в девяти западных губерниях. Личных дворян насчитывалось почти пятьсот тысяч человек (Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М., 1979.  С. 36, 40, 43).
Потомственное дворянство до 1861 года давало исключительное право владения поместьями, вотчинами, крепостными крестьянами. С отменой крепостного права главным критерием благосостояния поместного дворянства стала земельная собственность. Однако сохранить родовые имения могли далеко не все. Значительная часть средних и мелких помещиков разорялась, их имения переходили к зажиточным крестьянам, купцам, оказывались в руках крупных землевладельцев.
«Вишневые сады» становились непозволительной роскошью для дворян в новой России... «Частная земельная собственность утратила характер постоянства владения, составлявший отличительную черту дворянских вотчин дореформенной Руси. Ныне имения продаются, покупаются, дробятся с небывалой прежде легкостью; земля стала предметом гражданского оборота на одинаковых со всеми прочими товарами основаниях», – с сожалением констатировал Журнал Особого совещания по делам дворянского сословия (Корелин А. П.  С. 55).
Дворянское землевладение к 1892 году по сравнению с 1861 годом сократилось в целом почти на 17,5 % (с 123,6 тысяч хозяйств до 101,9 тысяч). В тоже время, дворян – владельцев земли в период 1881–1894 годы увеличилось до 120 тысяч человек, что в значительной степени объяснялось процессом как дробления имений, так и пополнением числа землевладельцев отставными офицерами и чиновниками, приобретавшими земельную недвижимость (Корелин А. П.  С. 64, 67). Нарастающее «оскудение» благородного сословия вынудило губернские дворянские общества обратиться к правительству с просьбой принять срочные меры для предотвращения полного уничтожения помещичьего землевладения. Черниговское дворянство призвало Александра III войти в «непосредственное общение с землей чрез излюбленных ее людей». Предводитель Харьковского губернского дворянского собрания А. Р. Шидловский в прошении министру внутренних дел настоятельно убеждал помочь разоряющимся помещикам: «Если даже этот класс собственников был сам виноват в расстройстве своих дел, и в таком случае следовало бы прийти ему на помощь, ибо дело правительства предотвратить гибель и того, кто идет к ней по неосторожности, по неосмотрительности, в особенности гибель того, кто является необходимым фактором для поддержания основ государственного строя» ( Корелин А. П.  С. 256).
Выход из создавшегося тупика предводитель дворянства видел в ликвидации акционерных земельных банков, выкупе казной их закладных листов и превращение помещичьих банковских долгов в долгосрочные долги казне с уплатой 5 % годовых. Обращение А. Р. Шидловского имело большой успех среди других губернских дворянских собраний. Смоленское, Орловское, Воронежское, Костромское, Бессарабское, Черниговское, Пензенское, Самарское дворянские собрания направили на имя Александра III аналогичные послания. «Действительно пора, наконец, сделать что-нибудь, чтобы помочь дворянству», – наложил резолюцию на ходатайстве орловского дворянства Александр III (Там же. С. 257). Вскоре было создано Особое совещание, итогом работы которого стало учреждение в 1885 году Государственного Дворянского банка, предоставляющего помещикам из потомственных дворян льготные кредиты под залог их имений. Правительство стремилось помочь помещикам в решении финансовых затруднений: те из них, кто не завершил к началу 80-х годов выкупной операции, получили в качестве компенсации дополнительное вознаграждение за обязательный выкуп, составляющий около 12 % всей выкупной суммы, что обошлось казне в 46 млн. рублей. Министерство финансов приняло меры по облегчению положения заемщиков частных банков: государство выкупило на 26 млн. рублей закладных листов помещичьих имений, передав их Дворянскому банку, В результате его клиенты получили возможность выкупать свои заемные листы на пять процентов ниже их биржевой стоимости. В 1883–1884 годах помещикам был разрешен краткосрочный кредит из Государственного банка. В связи с засухой 1891 года помещикам пострадавших губерний были разрешены рассрочки недоимок от 3 до 10 лет.
В рескрипте от 21 апреля 1885 года Александр III, признавая заслуги благородного сословия перед престолом, обещал и впредь поддерживать дворянство, содействовать упрочению его благосостояния. В свою очередь, государь высказывал надежду, что дворянство и впредь сохранит «первенствующее место в предводительстве ратном, в делах местного управления и суда, в бескорыстном попечении о нуждах народа, распространении примером своим правил веры и верности, здравых начал народного образования» (Корелин А. П.  С.259).
Значительно укрепить пошатнувшиеся позиции поместного дворянства была призвана реформа местного самоуправления. 12 июля 1889 года был издан Закон о земских участковых начальниках, который упразднял выборные учреждения, появившиеся в ходе крестьянской и судебной реформ, – институт мировых посредников, уездное по делам крестьян присутствие и мировой суд. В 40 губерниях России было создано более 2200 земских участков, во главе которых становились земские начальники, наделенные широкими полномочиями, включающими функции упраздненных учреждений. Земский начальник контролировал решения крестьянской общины, вместо мирового судьи рассматривал судебные дела, утверждал приговоры волостного суда, выступал в качестве арбитра в земельных спорах.
Достаточно верно определил сущность земской реформы великий князь Александр Михайлович: «Учреждение должности земских начальников в 1882 году заполнило пробел, оставленный освободительной реформой. Действуя в качестве представителей власти на местах, земские начальники значительно способствовали упорядочению русского крестьянского быта. Они разрешали споры по вопросам крестьянского землевладения и землепользования, отправляли функции судей первой инстанции по маловажным делам, способствовали переселению малоземельных в Сибирь и в Туркестан и содействовали развитию сельской кооперации. Но самое главное это то, что они повели беспощадную борьбу с подсознательным духом анархии среди крестьянства, являвшимся последствием исторических процессов – как-то: татарского ига, пугачевщины и крепостного права. Чтобы оценить эту реформу Александра III, нужно иметь в виду, что русское крестьянство любило Монарха и относилось к правительству с недоверием. <...>
Правительство требовало рекрутов, взимало подати, поддерживало авторитет запретительных мер и мало поощряло народные массы. Пока русские крестьяне находились в крепостном состоянии, они сознавали, что помещики, как бы плохи они ни были, охраняли их от нажима власти. Получив в 1861 году вольную, русские крестьяне не могли больше надеяться на опеку своих прежних господ и сделались добычей революционных агитаторов, обещающих золотую эру свободы и безначалия по ниспровержении самодержавия. ...Кроме больших знаний и опытности, должность земского начальника требовала от вновь посвященных большого такта и даже дипломатических способностей. Шаг за шагом должны были земские начальники завоевать доверие крестьян. Император Александр III с большим интересом следил за успехами своих посланников, аккредитованных при „Их Величествах – Мужиках“. Конечной целью задуманной реформы было увеличение площади крестьянского землевладения. К сожалению, преждевременная кончина Государя помешала ему осуществить его заветную мечту создания в России крепкого класса крестьян – мелких земельных собственников» (Александр Михайлович. Указ соч. С. 59, 60).
Подводя итоги государственной деятельности императора Александра III С. Ю. Витте утверждал: «Я убежден в том, что если бы императору Александру III суждено было продолжать царствовать еще столько лет, сколько он процарствовал, то царствование его было бы одно из самых великих царствований Российской империи... Я уверен в том, что император Александр III по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма; благодаря этому спокойному либерализму, при внешнем спокойствии... Россия двигалась бы постепенно к либеральному пути, то есть к тому пути жизни государства, когда оно живет не эгоистической жизнью, а жизнью для пользы народа» (Витте. Т. 1. С. 415, 416). Увы, для многих такой спокойный путь развития России был неприемлем...
***
Предпринятые Александром III финансовые и экономические реформы открыли новые, скрытые до того, богатства страны, увеличили достаток населения, позволили приступить к решению стратегических вопросов, связанных с реорганизацией русской армии и флота. Александр III с первых недель пребывания на престоле занялся перестройкой русской армии. Широко известно изречение  Александра III о том, что у России во всем   мире  есть только  два союзника - русская армия и русский флот. Военная доктрина Александра III носила оборонительный характер, ее основные пункты предусматривали: повышение боевой готовности армии путем увеличения количества боеспособных воинских частей;  установление  срока военной службы до шести лет, что позволяло увеличить численность обученного военному делу мужского населения страны; модернизация военного и технического арсенала; усиление пограничных округов и крепостей вдоль западных границ России; улучшение профессиональной подготовки офицерского корпуса. 
Численность русской армии к концу царствования Александра III в начале его царствования  составляла 845 534 военнослужащих, то к 1891 году отмечалось, лишь незначительно увеличение армейских рядов до  886 393 человека. В запасе считалось 2,5 млн. обученных солдат и при всеобщей мобилизации, с предоставлением отсрочки ряду льготников, Россия могла быстро мобилизовать 2729 тысяч человек** (Бескровный. С. 161). Кроме регулярных частей в состав русской армии входили казаки Донского, Черноморского, Кавказского линейного, Уральского, Оренбургского, Астраханского, Дунайского (Новороссийского), Азовского, Сибирского и Забайкальского казачьих войск. Численность казачьих войск в 1886 году достигала 2 242 генералов и офицеров и 48 277 рядовых казаков (Бескровный. С. 58).
***
Давно задуманную армейскую реформу Александр III  начал со смены военных министров. Вместо отправленного в отставку любимца Александра II графа Д. А. Милютина 22 мая 1881 года управляющим военным министерством был назначен бывший начальник штаба Рущукского отряда генерал-адъютант Петр Семенович Ванновский. В начале следующего года он был утвержден в должности министра, а в мае 1883 года произведен в генералы от инфантерии.
Хотя военное образование Ванновского ограничивалось кадетским корпусом, он проявил себя хорошим начальником штаба и заслужил глубокое уважение Александра III. В эпоху милютинских либеральных военных реформ Ванновский казался забытым солдатом Николая I, признававшим лишь требования устава и жесткую дисциплину. Среди офицеров ходили легенды о строгости нового военного министра. Вспоминали, как в бытность начальником Павловского военного училища, он пугал юнкеров: «Я вас заставлю уважать строй и выбью из головы все бредни, не отвечающие требованиям военной службы». Крайне недоверчивый и замкнутый, он трудно сближался с людьми и как человек властный, не искал симпатий, предпочитая, чтобы его больше боялись, чем любили. «Любовью людей, – говорил он, – кроме тех, кого я люблю, – а таких немного, – я вполне пренебрегаю; двигателем большинства служат только личный интерес и страх; вот на этих струнах я и играю» (Военная энциклопедия. Т. 5. С. 234). Не будучи жестоким, Ванновский предпочитал скрывать доброту, считая это качество недопустимой для военачальника слабостью характера. Властный по натуре, он скорее командовал, чем управлял военным министерством. При этом менее всего Ванновский стремился входить в военно-технические вопросы, в которых честно признавал себя недостаточно компетентным. Этот недостаток министра искупался эрудицией и высокими профессиональными качествами его ближайших помощников – начальника Генерального штаба генерал-адъютанта Н. Н. Обручева, генерал-адъютанта М. И. Драгомирова, начальника канцелярии военного министерства генерала П. Л. Лобко. По образному выражению С. Ю. Витте, начальник Главного штаба Н. Н. Обручев был «умом военного министерства», а П. С. Ванновский олицетворял волю и характер этого ведомства; они вполне «восполняли друг друга» (Витте. Т. 1. С. 304).
***
В октябре 1881 года начала работу Особая комиссия под руководством генерал-адъютанта графа П. Е. Коцебу, на обсуждение которой предлагалась военная программа, составленная по личным указаниям императора и дополненная вопросами управления армией в военное время. В состав комиссии вошли великие князья Михаил Николаевич, Николай Николаевич, Владимир Александрович, министр двора граф И. И. Воронцов-Дашков и 26 генералов. После месячной напряженной работы было решено сохранить большую часть системы управления армией, созданной при Александре II. Радикальной переработке подлежало лишь «Положение о полевом управлении войск в военное время», недостатки которого с очевидностью продемонстрировала война 1877–1878 годов (Военный округ. С. 88).
Однако это отнюдь не означало, что над всей армейской жизнью тяготели стародавние уставы времен Очакова и покорения Крыма. Интенсивная реорганизация армии продолжалась все годы царствования Александра III. В военных реформах трезвомыслящий император неизменно оставался верен себе: из армейского быта исчезла мишура и помпезность, резко сокращалось количество парадов, столь любимых прежними русскими самодержцами. Вместо шагистики, для поднятия уровня боевой подготовки армии  теперь  регулярно проводились большие маневры в местностях предполагаемых  военных действий, проходившие в условиях приближенных к реальным. 
Зимой 1889 года по распоряжению командующего гвардией и Петербургского военного округа великого князя  Владимира Александровича на традиционных «военных беседах» при штабе столичного округа был сделан ряд сообщений о наиболее крупных маневрах ведущих европейских держав. Учитывая  зарубежный опыт, в августе 1890 года подобные учения прошли между Нарвой и Красным Селом, в которых приняли участие  77,5 батальона пехоты, 50 эскадронов, 186 орудий.
 Тема маневров была избрана так, чтобы, с одной стороны, она не указывала на какое-то конкретное европейское государство, а с другой была актуальной для ведения военных действий в Европе.  Западный корпус изображал противника, десантировавшегося с боевых кораблей  в Нарвском заливе. Задачей более слабого Восточного корпуса стало отступление к Красному Селу, соединение с подкреплением и переход в контрнаступление. Владимир Александрович выполнял обязанность главного посредника между  корпусами условных противников.
Эти маневры имели большое военно-политическое значение. На них присутствовали  Александр III, немецкий кайзер Вильгельм II,  представители многих европейских держав. Именно на этих маневрах начались неофициальные переговоры, вылившиеся уже на следующий год в русско-французское соглашение, а в 1892 году и в военную конвенцию между Россией и Францией. (Петербургский-Петроградский-Ленинградский военный округ. 1864-1999. С. 100)
За проведением  маневров император нередко наблюдал лично, давая оценку увиденному. «Проведя 16 дней среди войск гвардии и армейских частей, собранных в Красносельском лагере, под главным начальством Вашего Высочества, я с отрадным чувством убедился в замечательных успехах, достигнутых в обучении их как боевой стрельбе, так и всем отделам строевого и тактического образования, – писал Александр III в рескрипте, адресованном командующему Петербургским военным округом и войсками гвардии великому князю Владимиру Александровичу. – Здоровый молодецкий вид солдат, примерный порядок, точное и отчетливое исполнение гг. офицерами и нижними чинами своего долга – радовали меня при каждой встрече с войсками в лагере и на маневрах. В постоянных заботах об усовершенствовании полевых войск, приняв на себя непосредственное руководство Красносельским лагерным сбором, Ваше Высочество посвятили этому делу весь свой труд и энергию. Объединив действия всех родов оружия и развив систему новых маневров, вы поставили полковые занятия согласно моим видам и желаниям в обстановку, наиболее отвечающую требованиям войны и боя. Вместе с тем Ваше Высочество не оставили без сердечного внимания и одинаково дорогие для меня войска резервные, крепостные и местные. Осмотрев в текущем году значительное число этих частей с их управлениями, Ваше Высочество, вникая во все подробности внутреннего быта и службы, лично преподали указания для дальнейшего всестороннего их развития» (Военная энциклопедия. Т. 6. С. 431).
***
Основу русской армии при Александре III традиционно составляла пехота. В ходе реформ пехотные полки окончательно перешли на четырехбатальонный состав при 16 однородных ротах. До 1891 года были пересмотрены все действующие уставы и наставления. При этом  произошло существенное изменение всей  отечественной военно-тактической концепции. Русское верховное командование отказывалось от традиционной еще с эпохи наполеоновских войн батальонной тактики -  основной пешей тактической единицей, способной вести самостоятельные боевые действия теперь становилась рота.
В системе обучения солдата отныне упор делался на стрельбе, а не на строевой выучке. В 1886 году были созданы так называемые охотничьи команды  - охотниками в русской армии традиционно называли добровольцев на опасные поручения. Такие команды состояли из одного офицера, четырех унтер-офицеров и 64 солдат. Подготовке охотников уделялось большое внимание. Они проходили усиленную физическую тренировку, учились совершать длительные лыжные переходы, умели ездить на велосипедах, прекрасно стреляли и в совершенстве владели приемами рукопашного боя. Командующий округом  лично контролировал  подготовку охотничьих команд.
Александр III, познававший военную науку на русско-турецкой войне, понимал, как много значат для боевого духа войск условия быта солдат, довольствие, удобное обмундирование. Бывший командующий Рущукским отрядом знал, что на войне не бывает мелочей. Вместо неудобных, тяжелых  ранцев из телячьих шкур образца 1866 года приказом по Военному ведомству были введены вещевые и сухарные мешки из непромокаемой парусины. В вещевом мешке солдата должны были находиться две нательные рубахи, холщовые кальсоны, две пары  портянок, полотенце, пара рукавиц, башлык, принадлежности для чистки оружия и сапожный чехол с парой сменных сапог. В сухарный мешок клали 6 фунтов (2,5 кг) сухарей, 50 граммов соли в отдельном мешочке и металлическую чарку. По личному указанию Александра III армия одевалась в более практичную и удобную в носке форму, покрой которой приближался к русскому национальному костюму. Впервые форма нижних чинов по требованиям мобилизационной готовности  легко подгонялась  по фигуре человека. Новый мундир был свободного покроя, имел вид двубортной куртки темно-зеленого цвета, без пуговиц и цветных лацканов, с погонами и стоячим воротником. Головным убором пехоты стали барашковые шапки с кокардой и гербом. Просторные штаны, типа шаровар, с цветными кантами, заправлялись в высокие сапоги (Военная одежда. С. 277, 282).
Высокие требования предъявлялись к улучшению быта и питания солдат, обучению грамотности, состоянию их  здоровья. Петербургский военный округ занимал первое место в России  по обеспеченности войск казармами, в то время как в других военных округах почти половина всех  нижних чинов размещались  в наемных зданиях и обывательских квартирах. 
Ставшие к концу XIX века анахронизмом гусарские и уланские полки были преобразованы в более эффективные в условиях современной войны драгунские части. На кавалерию возлагались новые функции: она должна была обеспечивать охранение войск на марше, проводить глубокую разведку, поддерживать пехоту во время наступления. Кавалерийские полки переформировывались из четырех эскадронных в шести эскадронные. Из трех драгунских и одного казачьего полка формировалась кавалерийская дивизия. Для каждого действующего полка создавалось отделение кадрового запаса. Три таких отделения в случае мобилизации разворачивались в кавалерийскую дивизию. К концу царствования Александра III в состав русской конницы входили 22 кавалерийские дивизии, состоявшие из 91 полка. Сверх того имелось 2 казачьи бригады, а также 16 полков, 11 сотен, 4 дивизиона и 8 бригад кавалерийского запаса (Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX веке. М., 1973. С. 53).
В независимости от принадлежности к тому или иному роду войск, особое внимание придавалось  вопросам поддержания воинской дисциплины и пресечения  преступлений среди солдат. В период 1870-1890 годов большинство преступлений среди  нижних чинов во вех военных округах заключалось в кражах, мошеничестве, утрате и порче казенного оружия и имущества, побегах, нарушении субординации, подчиненности и благочестия.  До 1917 года основным показателем в этом отношении считалось число выбывших из списков частей по суду на тысячу служивших.  Так, в среднем за 1889 – 1898 гг. в Петербургском военном округе этот показатель составлял 13,3 человека, в 1900 – 1904 гг. – 11,4 человека, что являлось одним из самых низких показателей в стране, несмотря на растущую революционную агитацию и рост преступности в  столичном регионе. (Петербургский-Петроградский-Ленинградский военный округ. 1864 - 1999. СПБ., 1999. С. 119).
***
Добиваясь военного могущества, благодаря которому Россия могла жить в мире и спокойствие, Александр крайне аккуратно относился к расходованию средств. Первое на что было указано генералу   П.С. Ванновскому при назначении его на должность военного министра,   - необходимость «принять безотлагательно все меры для уменьшения военных расходов». (Петербургский-Петроградский-Ленинградский военный округ. 1864 - 1999. СПБ., 1999. С. 88). Уже в 1882 году смета была урезана на 18,8%. (вместо 257,7 млн. рублей 209,2)  (Там же С. 88). Но вскоре для Александра III  стало очевидным, что экономить на военных расходах вряд ли целесообразно. Тот  государь, который не хочет кормить свою армию, неизбежно будет кормить вражескую, – вспомнилась ему старинная мудрость. Александр III пришел к  выводу, что средства, потраченные на оборону, полностью возместятся результатами мира, в котором жила Россия. Сильная Россия могла спокойно смотреть на бряцающих оружием соседей; ее боялись и уважали. Вопрос об ассигнованиях на армию перешел в Государственный совет, который, несмотря на возражения Министерства финансов, решил выделить дополнительные средства. Всего с 1880 по 1886 год на военные нужды тратилось в среднем по 210–220 млн. рублей ежегодно. Военный министр постоянно напоминал, что из-за отсутствия средств перевооружение русской армии идет медленнее, чем зарубежных. П. С. Ванновский в 1887 году писал: «Европа переживает ныне тревожное время, все главнейшие государства увеличивают свои военные средства... нигде также не останавливаются перед расходами, как бы велики они ни были... во всех государствах эти бюджеты были усилены чрезвычайными кредитами, отпущенными главным образом на пополнение военно-материальной части и на крепостные работы…» (Бескровный. С. 484).
В 1887 году на совещании представителей трех Министерств – иностранных дел, военного и финансов – было принято решение положить в основу военного бюджета смету 1884 года, предусматривающую расходы в сумме 224,7 млн. рублей, а к ней добавлять сверхсметные ассигнования: в 1889 году – 4,4 млн., в 1890 году – 5,4 млн., в 1891 году – 6,4 млн., в 1892 году – 7,4 млн. и в 1893-м – 8,4 млн. Фактические расходы на содержание армии и укрепление обороны в 1894 году  составили 280,3 млн. рублей (Там же. С. 485).
Позиция Александра III в отношении русской военной доктрины была неизменна: «Отечеству нашему несомненно нужна армия сильная и благоустроенная, стоящая на высоте современного развития военного дела, но не для агрессивных целей, а единственно для ограждения целостности и государственной чести России, – писал император в рескрипте военному министру в 1890 году. – Охраняя неоценимые блага мира, кои, Я уповаю, с Божьею помощью, еще надолго продлить для России, вооруженные силы ее должны развиваться и совершенствоваться наравне с другими отраслями государственной жизни, не выходя из пределов тех средств, кои доставляются им увеличивающимся народонаселением и улучшающимися экономическими условиями» (Военная энциклопедия. Т. 1. С. 280).
***
По инициативе Александра III была начата работа по перевооружению армии современным стрелковым оружием. В 1883 году была создана Комиссия по испытанию магазинных ружей, которая должна была определить вид новой винтовки для оснащения армии. После долгих испытаний и тяжелой конкурентной борьбы претендентов выбор Комиссии остановился на трехлинейной винтовке капитана С. И. Мосина, имевшей прицел на 3200 шагов и значительно превосходившую по баллистическим параметрам лучшие образцы аналогичного зарубежного оружия. Поступив на вооружение русской армии в 1893 году, трехлинейная  винтовка капитана С. И. Мосина более полувека верно служила славе русского оружия в двух мировых войнах. Изобретатель винтовки был произведен в полковники и награжден премией 30 тысяч рублей.
Офицеры, фельдфебели, нижние чины полевой артиллерии получили на вооружение отечественные револьверы системы «Наган», заменившие устаревшие «Смитт и Вессон». В 1881 году были приняты новые образцы холодного оружия: шашки драгунские и казачьи, а в 1886 году – артиллерийские.
Обновлялся и неуклонно увеличивался артиллерийский парк, повсеместно внедрялся бездымный порох. В 1887 году на вооружение была принята 6-дюймовая гаубица. Вес орудия составлял 1800 кг (1300 кг в походных условиях), вес снаряда – 25, 4 кг, дальность стрельбы – 3200 м, скорость стрельбы – 4 выстрела в минуту. В  1889–1894 годах формируются мортирные полки и осадные артиллерийские батальоны, также были организованы батареи горной артиллерии .
Количество артиллерийских батарей с 383 в 1881 году увеличилось до 428 в 1894 году (Бескровный. С. 56). В 1887 году было издано положение об управлении крепостями, по которому все руководство цитаделями сосредотачивалось в руках коменданта. Продолжалось интенсивное строительство новых крепостей, в полтора раза возросла численность инженерных войск, отрабатывалась система мобилизации на случай войны.
    ***
Значительным изменениям подверглась система подготовки офицерского состава армии. В июне 1882 года военные гимназии были преобразованы в кадетские корпуса. Эта мера была вызвана тем, что гимназии, удовлетворяя в целом требованиям среднего реального образования, мало отвечали требованиям профессиональной военной подготовки. Кроме того, оказалась недостигнутой одна из основных целей создания этих военно-учебных заведений – давать детям несостоятельных офицеров образование за казенный счет. Кроме уже существующих кадетских корпусов, в 1883 году был образован Донской кадетский корпус на 420 воспитанников, в 1887 году – 2-й Оренбургский (на 300), в 1888 году открылись две трехклассные приготовительные школы – Иркутская и Хабаровская, выпускники которых затем переводились в Сибирский кадетский корпус. Всего за 13 лет (1881–1895) кадетские корпуса выпустили 19 686 человек (Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 121, 124).
Офицеров армии готовили общевойсковые военные и юнкерские училища, предназначенные для получения военного образования вольноопределяющимися и выпускниками гражданских средних учебных заведений. Помимо общевойсковых учебных заведений, в русской армии существовали специальные военные училища, выпускавшие высококвалифицированных офицеров артиллерии, инженерных войск и специальных родов службы (топографической, юридической).
     В 1883 году был упразднен чин майора, а прапорщики оставались в списках младших офицерских чинов лишь в военное время.   Помимо военных училищ существовал еще один путь к получению первого офицерского чина. Для пополнения числа младших офицерских чинов еще при принятии закона о всеобщей воинской повинности был введен институт вольноопределяющихся, для лиц имеющих определенный образовательный ценз (не ниже 6 классов  гимназии,  духовных семинарий) или выдержавшие испытание по особой программе, устанавливаемой по соглашению министров военного и народного просвещения. В зависимости от образовательного ценза вольноопределяющиеся делились на два разряда, первый – обязан был служить в один год. Для вторых срок службы составлял  два года. Все вольноопределяющиеся  считались нижними чинами и несли  службу в войсках одинаково с прочими солдатами, участвуя как в учебных и строевых занятиях, так и на работах, производимых с учебной целью (саперных, артиллерийских и др.), но на хозяйственные работы не назначаются.
Единственным отличием от солдатской формы служил  оранжево-черный кант на погонах, а также разрешение жить не в казарме, а на частной квартире.  C 1884-1886 годов после окончания положенного срока службы, сдав соответствующий экзамен,  в мирное время вольноопределяющиеся зачислялись в чине прапорщика запаса на 12 лет, в военное же время они поступали в действующую армию. Вольноопределяющиеся могли поступать на службу в любое время года, выбирая род оружия по собственному усмотрению. Так как принятие их на службу зависело от наличия вакансий, желающий стать вольноопределяющимся должен был самостоятельно договориться о службе с командованием выбранной им части. Обычно к вольноопределяющемуся уставно обращались «Вольноопределяющийся такой-то». Для офицеров считалось хорошим тоном обращаться к вольноопределяющимся на «вы» и говорить им «господин», хотя устав этого не требовал. В число вольноопределяющихся не могли попасть лица, состоящие под уголовным судом или следствием или   признанные по суду виновными в краже и мошенничестве.
Высшее воинское образование, необходимое для подготовки командиров крупных частей и специалистов штабной службы, наряду с академией Генерального штаба, давали специальные академии и офицерские школы. Для поступления в академии необходимо было сдать достаточно сложные вступительные экзамены.
Требования, предъявляемые к слушателям академий, были настолько высоки, что многие не могли закончить курс обучения: за 1881–1900 годы из академий было отчислено 913 человек (Там же. С. 133). Ежегодный выпуск военных академий, дававших русской армии большинство командиров бригад, дивизий, корпусов, начальников штабов, колебался от 114 до 143 человек.
Численность офицерского корпуса за годы царствования Александра III увеличилась почти на две тысячи человек. Одновременно с высоким уровнем профессиональной подготовки, Александр III стремился дать офицерам достойное содержание. Так, выплата столовых денег командиру роты с 300 рублей в месяц в 1881 году к 1887-му увеличилась до 666 руб.; младший офицер вместо 96 рублей стал получать 183 рубля «столовых». Размер пенсии подполковника возрос с 419 рублей до 860 рублей (Там же. С. 319, 346).
                ***
Большие планы Александр III связывал с развитием отечественного военно-морского флота. На повестке дня стояло возрождение Черноморского флота, способного восстановить приоритет России на Черном море, утраченный после неудачной Крымской войны 1853–1856 годов. Последствием этой войны был отказ России от права иметь в черноморском бассейне военные корабли. К началу русско-турецкой войны 1877–1878 годов в составе флота состояло всего два круглых плоскодонных монитора конструкции вице-адмирала А. А. Попова, не пригодных для плавания в открытом море, четыре старых деревянных корвета и нескольких мелких судов. Только с начала 1880-х годов началось возрождение русского Черноморского военного флота. Основу русской эскадры в этом регионе составили броненосцы, с тяжелой артиллерией и толстой броней, способные вступать в бой даже с прибрежными крепостями; крейсера 1-го ранга и миноносцы. На молодой флот Высочайшим приказом 1886 года возлагалась задача «служить вооруженной защитой государственного достоинства», но при этом подчеркивалось отсутствие всякого намерения наступательных действий. В 1888 году при посещении Александром III  Новороссийского рейда его встретили 2 броненосца, 5 канонерских лодок, 1 крейсер и 2 парохода. В императорском приказе №233 от 15 октября 1888 года,  говорилось: «... Я не мог без истинной радости смотреть на целую эскадру боевых судов, готовую стоять за права наши на Черном море. Труды по сооружению флота признательно оценят вместе со мной все, кому дороги честь, значение и спокойствие Отечества» (Толмачев Е.П. Указ. Соч. С.428).
На Балтийском море, кроме традиционного английского военно-морского присутствия, заметно выросла мощь германского флота, что непосредственно затрагивало интересы России. В этих условиях Александр III вернулся к доктрине своего деда императора Николая I, установившего принцип господства русского флота на Балтике, в силу которого он должен был иметь преобладание над объединенными флотами Германии и Швеции.
При Александре III перед Россией стала актуальной задача по охране своей Тихоокеанской акватории, требовавшей значительных военно-морских сил. Адмирал С. О. Макаров предлагая увеличить крейсерский флот на Дальнем Востоке до 14 боевых единиц, считал, что «две трети этого крейсерского состава полезно все время держать в Тихом океане, одну треть – в Балтийском море». Главное, по мнению флотоводца, было добиваться мобильности этих кораблей (Макаров. С. О. Документы. М., 1953. С. 469, 474).
Управляющий морским министерством адмирал Н. М. Чихачев также считал, что Россия должна обладать флотом, способным действовать в открытом море, для чего необходимо было не только иметь современные боевые корабли, но и незамерзающий порт на Балтике. Таким портом могла быть только Либава. В 1890 году Александр III принял решение о сооружении здесь мощного аванпорта с двумя сухими доками, способными принять для ремонта самые большие броненосцы. При Николае II Либавский порт получил имя Александра III.
С согласия Александра III морское министерство разработало комплексную программу судостроения на 1882–1900 годы. Предполагалось к началу 1901 года спустить на воду 16 эскадренных броненосцев, 13 крейсеров, 19 мореходных канонерских лодок и более 100 миноносцев. Из этих кораблей в состав Черноморского флота предполагалось ввести 8 броненосцев, 2 крейсера, 20 миноносцев и 6 канонерских лодок. Но весной 1885 года вследствие изменившейся политической обстановки в Европе программа была скорректирована: было решено сократить число эскадренных броненосцев и ускорить постройку миноносцев, которые могли быть более эффективными на предполагаемой арене боевых действий. В связи с этим планировалось дополнительно ассигновать на строительство флота 22 млн. рублей. Для внешних морей и действий на Дальнем Востоке начали строить эскадренные броненосцы водоизмещением до 10 000 тонн, вооруженные 4 орудиями калибра 305 мм и 12 орудиями калибром 152 мм. Но главным типом строящихся кораблей продолжали оставаться бронепалубные крейсера, предназначенные для дальних океанских походов (Костенко В. П. На «Орле» в Цусиме. Л., 1955. С. 15–17). Всего за тринадцать лет царствования Александра III было построено более сотни военных кораблей и судов (15 броненосцев, 7 броненосных  океанских крейсеров, 14 канонерских лодок, 8 минных крейсеров и 49 миноносцев) (Белик А. К. Флот императора Александра III // Император Александр III и императрица Мария Федоровна: Материалы научной конференции. СПб., 2006.. С. 25).
Русские не собирались меряться силами с флотами других держав в морских сражениях, флот выполнил важную демонстрационную и дипломатическую роль, выступая в качестве сдерживающего фактора для самых отчаянных «морских» ястребов.
Оценивая деятельность Александра III в возрождении русских морских традиций, военный историк Ф. Ф. Веселаго сказал в докладе на заседании Русского исторического общества: «Одновременно с черноморскими судами, и с такой же быстротою, строились и суда для балтийского флота, составлявшие в сути не только численное его увеличение, но также настоящее возрождение, потому что по своим боевым и морским качествам, новые суда далеко превосходили суда прежней постройки…» (Там же. С. 28).

* Ласт – корабельный фрахтовый вес, равный 2 тоннам. На один ласт рассчитывалось: 120 пудов сала, конопляного масла; 100 пудов смолы, дегтя; 120 пудов (нетто) железа, меди; 100 пудов (нетто) пшеничной муки.
Год Действующие Резерв Местные Запасные Вспомогательные  Всего войска
1881    588 747        71 696     93 173    22 048       42 010                812 484/33050
1886    661 866        78 849     80 892        7394       54 561                840 568/31196
1894    685 370       129 910    57 886      7694       59 553                940 413/35 500
В числителе – количество нижних чинов; в знаменателе – число генералов и
офицеров (Бескровный. С. 161, 162).

                                Глава 12
Стало едва ли не традицией упрекать русских императоров иноземным происхождением, голштейн-готторпскими корнями родословного древа. С точностью до капли подсчитано, сколько в каждом из них германской или датской крови. Тем не менее, немецкое происхождение не помешало дочери принца Ангальт-Цербтского стать великой русской императрицей Екатериной II, а ее внуку, сыну вюртембергской принцессы Софии-Доротеи – императору Александру I, отстоять вместе со всем русским народом Россию в Отечественную войну 1812 года. Русскими патриотами до последнего вздоха оставались Николай I и Александр II. Русским до мозга костей был и Александр III, он подчеркивал это манерой одеваться, говорить, своими пристрастиями и вкусами, отличался истинной православной религиозностью.
«Божиею милостию Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая...», - величав титул русского императора, включивший в себя множество больших и малых княжеств, царств, земель, более двухсот племен и народов, собравшихся под царский скипетр и державу. Веками создавалась, росла, крепла Россия, собирая силой оружия, хитростью, подкупом, а где и тонкой дипломатией, великую империю, раскинувшуюся в двух частях света. И становились татары, поляки, грузины, буряты подданными русской короны, подчиняясь законам и порядкам, принятым в государстве, а «живой, великорусский» язык отныне являлся для новых россиян надежным средством межнационального общения, который понимали представители всех этнических групп, обитавших от Вислы до Тихого океана.
Одним из основополагающих принципов русского самодержавия изначально являлось то обстоятельство, что царь неизменно оставался выше всех конфессиональных, национальных и сословных интересов своих подданных. В первую очередь, самодержавный государь должен быть был «хозяином земли русской»,  и с этой позиции заботиться о процветании своей державы, как заботились о ней его предки и должны были впредь заботиться дети и внуки.
По данным переписи 1897 года русские составляли около 72,5 % населения (более 86 млн. человек).  Православных насчитывалось 69,5 %. Около 11 % населения исповедовало мусульманство; католицизм – 9,1 %; иудейство – 4,1 %  (БЭ Южакова. Т. 16. С. 457, 458).
Конечно, «монарху, как человеку, невозможно быть одновременно православным,  католиком, протестантом, магометанином, буддистом, русским, поляком, татарином и т.д., чтобы выражать дух различных своих народов, – писал теоретик русского монархизма Л. А. Тихомиров. – Чтобы в таком разноплеменном  государстве возможна была монархия – необходимо преобладание какой-либо одной нации, способной давать тон общей государственной жизни и дух, который мог бы выражаться в верховной власти» (Тихомиров. С. 646).
Таким народом стали русские, которые вместе с малороссами и белорусами, на протяжение веков оставались государствообразующей нацией Российской империи. Однако следует учитывать тот несомненный исторический факт, что сама по себе ациональность как этнографическая, племенная характеристика, никогда не служила определяющим фактором государственной национальной политики, и, конечно же, принадлежность к великороссам, с позиции правительства, не несла в себе никаких гарантий в плане политической лояльности конкретного человека.
Русские революционеры Ульяновы, Халтурин, Перовская были в глазах властей очевидными врагами всего русского, тогда как армянин Лорис-Меликов был вторым лицом в государстве после Александра II, а сын крещеного еврея государственный секретарь и член Государственного совета Е. А. Перетц принимал участие в разработке важнейших политических решений. Александр III с удовольствием согласился стать крестным отцом сына бурятского скотовода Батманова, принявшего православную веру и получившего чин статского советника. Большинство самых аристократических дворянских фамилий вели свое происхождение от «мужей честных», приехавших на Русь к русским великим князьям и царям из Литвы, Германии  или Казани. Потомки их служили российскому престолу, добиваясь славы и поместий для себя и своих внуков. М. Ю. Лермонтов – дальний отпрыск шотландского рода; матерью В. А. Жуковского была пленная турчанка; одно стихотворение потомка черного арапа Ганнибала – А.С. Пушкина, перевесит все расовые теории блюстителей чистоты крови.
Гораздо более существенное значение, чем национальность, в царской России имел вопрос вероисповедания. Хотя исповедание любой христианской конфессии или иной религии законодательно не возбранялось, примат православия оставался неоспоримым, и, переход в православие не только всячески поощрялся, но и снимал любые вопросы о национальности человека, открывая закрытые прежде сферы государственной деятельности. Православная религия официально признавалась краеугольным камнем всей идеологической структуры российской государственности: «Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания» (ПСЗ Т. 1. Часть 1. Гл.  7 пар.62).  Русский император и его супруга не могли исповедовать никакой иной веры, кроме православной, православный царь являлся  ее верховным защитником и хранителем догматов. Однако уже через несколько параграфов ПСЗ  законодательно  удостоверяется, что для всех остальных  подданных императора: «Свобода веры присваивается не токмо Христианам иностранных иеповеданий, но Евреям, Магометанам и язычникам: да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцов своих, благославляя царствование Российских Императоров и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укрепления силы Империи» (ПСЗ Т. 1. Часть 1. Гл.  7 пар.67).
Чтобы свести воедино разнородные национально-религиозные составляющие, обеспечить жизнеспособность и целостность сложного организма великой империи, занимавшей шестую часть мировой суши, русская государственно-монархическая идея породила уникальную по своей простоте и действенности идею, сформулированную министром народного просвещения при императоре Николае I графом С. С. Уваровым: «Самодержавие. Православие.Народность».
Следует учитывать тот немаловажный факт, что, начиная с упразднения патриаршества Петром I и до 1917 года, православная церковь находилась в полном подчинении у государства, не претендуя на самостоятельность. Обер-прокурор синода К. П. Победоносцев считал, что церковь, независимая от государства, висит в воздухе «без почвы, без ограды». В самой идее независимости церкви он усматривал вольнодумство Руссо с его порочной «верой в неповрежденность природы человеческой» и «фантастическим идеалом свободы» (Русский консерватизм. С. 336). В течение царствования Александра III было обращено в православие 8544 магометанина и 50 933 язычника; из лютеранства в православие перешло 37 416 человек. В 1891 году иркутская православная миссия во время путешествия по Сибири наследника престола Николая Александровича провела массовое крещение бурят, получивших «с соизволения наследника цесаревича» имя Николай (Зайончковский. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970. С. 125, 129).
 ***
В России никогда не существовало государственной дискриминации по расовому признаку, как не существовало законодательно утвержденной господствующей нации и принятых на Западе понятий «метрополия» и «колония». Связанные общностью территории, народы России составляли единый, целостный организм, живущий по одним законам. Многие национальные меньшинства даже имели ряд преимуществ перед русским населением: так коренные жители Сибири, народности Севера не знали крепостного права. Местное население Туркестанского края, Сибири, инородцы* Астраханской и Архангельской губерний, Тургайской и Уральской областей, всех сибирских губерний освобождались от всеобщей воинской повинности. Мусульмане Терской и Кубанской областей и Закавказья  вместо воинской службы вносили денежный сбор.
Взаимодействие государственной власти и национальных меньшинств  Регламентировалось «Положением об инородцах». Властные структуры ограничивались надзором за самоуправлением, привлечением к уголовному суду за тяжкие преступления (кража для сибирских инородцев к таковым преступлениям не причислялась), а также «охраной прав инородцев от всякого постороннего стеснения», что подразумевало спаивание виноторговцами, закабаление под видом найма.
Местной администрации предписывалось оказывать содействие традиционным промыслам; предусматривалась казенная продажа пороха, свинца, продовольственных припасов, охрана охотничьих угодий.
***
В то же время на территории империи существовали большие регионы, где русское православное население подвергалось неприкрытой дискриминации со стороны тамошних властей. Лифляндская, Эстляндская и Курляндская губернии находились в обособленном от всей империи положении и жили совершенно самостоятельной жизнью, резко отличавшейся  от быта и порядков остальной России. Правящим сословием здесь являлось местное немецкое дворянство, почти автономное в своем самоуправлении. Высшим органом местного земского управления считался лантаг, или дворянское собрание, очередные заседания которого происходили раз в три года, определяя внутреннюю политику прибалтийских губерний в экономическом, религиозном и судебном отношении. Все православные, независимо от национальности, облагались значительным сбором в пользу протестантских церквей. В судопроизводстве, учебных заведениях преобладал немецкий язык, подчас документы, написанные на русском языке, не принимались в производство даже в государственных учреждениях.
 Александр III несколько раз побывал на местном курортном гороидшке Гапсальс  и не понаслышке знал о местных порядках. Он еще с юности с  недоверием относился к немцам. Эта антипатия еще более усилилась под влиянием Марии Федоровны, с детства испытывавшую врожденную  неприязнь ко всему германскому, вследствие неудачных  войн Дании с Германией . Широкое хождение получила острота Александра, который, будучи еще цесаревичем, на представлении штаба армейского корпуса, устав от непрекращающегося перечня частицы «фон», при фамилии генерал-майора Козлова воскликнул: «Наконец-то!». Этой репликой будущий император завоевал огромную популярность среди армейского офицерства, изнывавшего от засилия немцев.
11 января 1882 года Александр III утвердил мнение Государственного совета, обязывающее все государственные учреждения прибалтийских губерний принимать к рассмотрению прошения, написанные на всех языках, распространенных в крае – русском, эстонском, латышском и немецком. Спустя три месяца, 12 апреля 1882 года, выходит указ об обязательном введении русского языка в местных воинских присутствиях. В 1882 -1883 годах была проведена комплексная сенаторская ревизия Лифляндской и Курляндской губерний, обнаружившая такую массу грубейших нарушений закона, что откладывать реформы было просто невозможно. Основным принципом реформ  стала полная  интеграция Балтийского края с внутренними губерниями. Суть русификации прибалтийских губерний, по мысли Александра III, заключалась в защите интересов православных подданных, вынужденных жить в этом регионе Российской империи.
 Исполнительная власть из рук местного дворянства переходила в ведение Министерства внутренних дел, что в свою очередь потребовало реформы местной полиции. Губернатор, высшие чины местной  администрации теперь чаще  назначались из русских чиновников. Немецкие названия ряда городов переименовываются на русский язык: Дерпт становится Юрьевым, Динабург – Двинском, Динамюнде – Усть-Двинском, Гунгербург – Усть-Нарвой. В знаменитом Дерптском университете, жившем по  немецким законам, с 1889 года вводится общероссийский университетский устав, а вскоре сам университет  переименовывается в Юрьевский университет. Многие из немецких профессоров оставили свои кафедры, их места замещались русскими преподавателями; в университет начали приезжать студенты из других российских губерний, чтобы получить здесь образование. Отныне старинное учебное заведение приступает к подготовке врачей, ученых-историков, филологов, правоведов для  всей России, а не для удовлетворения внутренних нужд трех онемеченных прибалтийских губерний. В Риге, Вильно, Юрьеве выходят новые печатные издания на русском языке, дети получают возможность учиться русскому языку. С 1889 года на постройку  православных храмов в Прибалтийском крае из казны отпускалось по 70 тысяч рублей ежегодно.
Проводя политику русификации, правительство не преследовало шовинистических или запретительных целей – протестанты не подвергались никаким преследованиям или ограничениям прав, местное дворянство составляло значительную часть русского офицерского корпуса. Задача состояла в приведении архаичного местного административного и судебного управления к общегосударственным нормам; в защите прав и интересов русского и всего православного населения края от самоуправства немецких помещичье-клерикальных властей, искоренение приоритета немецкого языка в официальной практике и упразднение пережитков средневекового самоуправления на территории Российской империи.
Сам Александр никогда опускался до уровня шовиниста, его неизменно  раздражал дешевый  квасной патриотизм. «Есть господа, – писал он К. П. Победоносцеву в 1886 году, – которые думают, что они одни русские, и никто более. Уж не воображают ли они, что я немец или чухонец? Легко им с их балаганным патриотизмом, когда они не за что не отвечают. Я не дам в обиду Россию» (Цит. по: Ольденбург. С. 16).
***
Наиболее болезненно попытки русификации воспринимались в Царстве Польском, которое после усмирения восстания 1863 года  стало называться  Привисленским краем. История взаимоотношений двух соседних славянских государств на протяжении веков отличалась особым драматизмом. Войны, взаимное недоверие и прямая вражда поколениями делали поляков и русских заклятыми врагами. Три раздела Польши окончательно уничтожили государственную самостоятельность некогда могущественного европейского государства. Оказавшись подданными России, поляки долго не могли спокойно воспринимать саму мысль о потере национальной независимости. Польские освободительных восстания 1794, 1831 и 1863 годов убедительно показали, что поляки не смирились со своей участью, остались гордым и непокоренным народом. За полвека до начала правления Александра III А. С. Пушкин охарактеризовал отношения поляков и русских как «семейную вражду».
Если в прежние царствования интенсивная русификация Польши была реакцией правительства на  восстания 1831 и 1863 годов, то Александр III подошел к решению национального вопроса в отношении поляков с иных позиций. Император полагал, что как проявления национализма, так и откровенный шовинизм сторонников независимости Польши – явления недопустимые в многонациональном государстве. Русское правительство в 10 губерниях Привисленского края, как и в Прибалтийском крае, последовательно стремилось привести местные законы и самоуправление к общегосударственным нормам. Еще в 1841 году денежное обращение Польши было включено в систему денежного обращения империи. Монеты специального выпуска для Польши постепенно целенаправленно изымались из обращения. В именном Указе Александра III правительствующему Сенату от 8 июля 1888 года было признано необходимым прекратить обращение польской монеты. Польские ордена  св. Станислава и Белого Орла, вошли в наградную систему российских императорских и царских орденов, (награждение орденом  Виртути милитари было единовременным актом – после подавления польского восстания 1831 года его получили все русские войны, принимавшие участие в боевых действиях). Если  орден св. Станислава занимал низшую ступень в  иерархии российских орденов, то орден Белого Орла, получивший девиз «За веру, царя и закон»,  был чрезвычайно престижной наградой, следуя  за орденом св. Александра Невского. Награждались им лица не ниже IV класса.
В последней трети XIX века характер польского национального вопроса подвергся значительной трансформации. Он не только сошел с исторической сцены как вопрос международной политики, но утратил свою прежнюю простоту и ясность даже для самого польского общества. До восстания 1863 года польский вопрос чаще всего рассматривался русским правительством в едином блоке с другими сторонами социально-политической жизни западных территорий империи. Россия, Австрия и Пруссия считали себя ответственными за поддержание стабильности во всех трех разделенных частях Польши, тем самым, сохраняя status quo в Европе. Однако со временем социально-экономические процессы разной степени интенсивности, происходившие в этих странах, изменили уклад жизни, политические и идеологические настроения польского населения.
В Царстве Польском, входящем в Российскую империю, крестьянская реформа кардинально изменила земельные отношения и способствовала развитию мощной заводской промышленности, расцвет которой находился в прямой зависимости от российского потребительского и сырьевого рынка. Формирование сильной буржуазии и благополучного, по российским меркам, польского среднего класса и пролетариата увело большую часть польского общества от романтического бунтарского порыва к лояльному национальному патриотизму, мягкой культурной оппозиции русским властям и порядкам.
Стремясь усилить влияние православной церкви в католических западных губерниях, Александр III, тем не менее, налаживает контакты с Ватиканом, возвращает из ссылки польских католических епископов, сосланных в Сибирь после восстания 1863 года. В России имелось двенадцать епархий римско-католической церкви, насчитывавших в 1894 году 10 518 701 католиков (Брокгауз–Ефрон). Все католические епископы назначались императором, по соглашению с римским папой. После канонического утверждения в должности новые епископы должны были принести присягу на верность государю и наследнику престола, а только после этого – главе Ватикана.
Национальная политика – инструмент очень сложный, пользоваться которым может только мастер. В руках дилетанта он способен причинить немало бед. Как печальный курьез воспринимается решение попечителя Варшавского учебного округа А. Л. Апухтина, который в начале 1883 года ввел в Варшавском университете преподавание курса польской словесности на русском языке, чем поверг студентов в настоящий шок (Зайончковский. С. 118). В ряде случаев попытки русификации принимали характер насильственных действий, ущемлявших интересы польского населения. Нередко делались попытки искоренить самобытное, национальное. Польские учащиеся  во время нахождения в государственных гимназиях не могли общаться на родном языке. В ряде губерний для лиц нерусской национальности были введены меры, ограничивающие владение недвижимостью. Государственный секретарь А. А. Половцов по этому поводу писал в дневнике, что правительственные чиновники на местах «ставят идеалом русской политической жизни мнимую самобытность, выражающуюся поклонением самовару, квасу, лаптям и презрением ко всему, что выработала жизнь других народов» (Половцов. Т. 2. С. 447).
***
На особом положении находилось великое княжество Финляндское. Здесь действовала конституция, дарованная еще Александром I. Финский сейм, состоявший из представителей четырех сословий (дворян, духовенства, горожан и крестьян), созывался каждые пять лет. Манифестом 1860 года Финляндии было дано право чеканить собственную монету, а в 1878 году – разрешено иметь собственную армию. При Александре III в 1885 году финский сейм получил право законодательной инициативы. Местная таможня жила по своим законам, предоставляя  контрабандистам всех мастей окно в пределы центральной России.
 Местным правительством был Сенат, назначавшийся императором, а связь с общероссийским правительством обеспечивалась через министра стат-секретаря по делам Финляндии. Подобные послабление привели к росту националистического движения, лидеры которого требовали полной независимости Финляндии, запрета русского языка в общественных местах, недопущение православных к государственным должностям.
Александр III неоднократно бывал в Финляндии. Его первый визит в северный край в качестве императора состоялся в сентябре 1882 года. Царская семья прибыла в Суоми на яхте «Александрия», чтобы наблюдать за учениями Балтийского флота вблизи Выборга. Находясь в Финляндии, Александр III был вынужден больше опасаться русских революционеров-террористов, чем своих финских подданных. «Финляндия! Жить здесь прекрасно. Никаких бомбистов, никаких бандитов!», – восклицал начальник царской охраны Черевин во время визита Александра с супругой в Лаппеенранту в 1885 году. (Туоми-Пикула Йорма и Пяйви. С. 70).
Однако император прекрасно понимал, что финская проблема заключалась не только в наличие или отсутствие террористов-боевиков. Александр III не мог даже  допустить мысли о существовании вблизи его столицы, территории, где русским людям препятствуют осуществлять православные обряды и не допускают их на государственную службу. В 1890 году состоялось Высочайшее повеление о приведение таможенной и монетной системы Финляндии в соответствии с требованиями империи. По манифесту 31 мая 1890 года все почтовые учреждения великого княжества поступили в ведение Министерства внутренних дел, а для почтовых служащих вводилось обязательное владение русским языком. Вскоре, 28 февраля 1891 года, был обнародован императорский манифест, однозначно объявляющий, что Финляндия состоит «в собственности и державном обладании Империи Российской, и что намеченные в крае мероприятия имеют своей целью достижение более тесного единении Великого княжества с прочими частями Российской империи». В Петербурге упразднялся Комитет по финским делам, были создана особые комиссии для рассмотрения вопроса о финской конституции и объединения финской армии с общеимперской русской армией.
  ***
Мудрой и гибкой оказалась позиция Петербурга и в отношении присоединенных к Российской империи территорий Средней Азии, где в неприкосновенности были оставлены мусульманская церковь и мусульманские суды. Местному населению предоставлялось право традиционного внутреннего самоуправления, соблюдения религиозных обрядов и местных обычаев. Веротерпимость к мусульманству проявлялась даже в деталях: на российских имперских орденах, вручаемых нехристианам за военные или гражданские заслуги, вместо изображения православных святых, помещался государственный двуглавый орел, а среди европеизированных военных мундиров русской армии, живописно выделялись экзотические национальные костюмы кавказских горцев.
Походы в русского экспедиционного корпуса в Среднюю Азию в конечном счете привели к добровольному присоединению Бухарского эмирата к России. Между Россией и Бухарой был подписан .мирный договор. Эмират не потерял свой суверенитет, но попал в вассальную зависимость от России. Взамен своим внешнеполитическим прерогативам, которые передавались Петербургу, эмир Бухары получал полную самостоятельность в местном управлении. После Хивинского похода в 1873 году Хивинское ханство также отказалось в пользу России от земель по правому берегу Амударьи и в политическом плане превратилось в ее вассала с сохранением внутренней автономии
Присоединение Средней Азии можно оценивать по-разному. С одной стороны, эти земли в основном были завоеваны Россией военной силой.   С другой стороны, в составе России среднеазиатские народы получили возможность ускоренного развития. Было покончено с рабством, наиболее отсталыми формами патриархальной жизни и феодальными усобицами, разорявшими население.
Русское правительство заботилось об экономическом и культурном развитии края. Создавались первые промышленные предприятия, совершенствовать сельскохозяйственное производство (особенно хлопководство гак как из США были завезены его сорта), открывались школы, специальные учебные заведения, аптеки и больницы. Царская администрация считалась с особенностями края, проявляла веротерпимость и уважала местные обычаи. Средняя Азия постепенно втягивалась во внутреннюю российскую торговлю, став источником сельскохозяйственного сырья и рынком сбыта русского текстиля, металлических и других изделий. Русское правительство стремилось не к обособлению края, а к слиянию его с остальной территорией государства.
Народы Средней Азии, находясь в составе России, не утратили свои национальные, культурные и религиозные черты. Наоборот, с момента присоединения начался процесс их консолидации и создания современных среднеазиатских наций.
В 1885 году в Бухаре учреждено Российское политическое агентство, состоящее из агента и драгомана. Судебная власть этого агента, по отношение к русским подданным, живущим в пределах ханства, определена законами 27 мая 1887 года и 11 мая 1888 года, предоставляющими ему власть мирового судьи в пределах и на основаниях, указанных в Положении об управлении Туркестанского края 1886 года. В некоторых наиболее важных случаях агент направляет уголовные дела в Самаркандский областной суд и к Самаркандскому областному прокурору. По делам гражданским агенту подсудны иски, цена которых не превышает 2000 рублей; иски на большую сумму предъявляются в самаркандском областном суде, которому приносятся и жалобы на распоряжения и постановления агента. Наконец, на агента же возложены обязанности по охранению имущества, вызову наследников и заведованию опекунской частью, на тех же основаниях, какие установлены для мировых судей Туркестанского края. С другой стороны, закон 17 мая 1888 г. определяет, что подданные Хивы и Бухары, проживающие в Туркестанском крае, подведомственны местным народным судам, которые разрешают подсудные им дела на основании местных обычаев; в местностях же, где нет оседлого туземного населения, означенные лица подчиняются по судебным делам ведению мировых судей и областных судов на общем основании.

  ***
Каждый русский император считал необходимым заботиться о всех подданных своей великой страны, не делая различия между разными национальностями. Александр III не был исключением.  Собранные под скипетр и державу русских монархов многочисленные народы на протяжении нескольких столетий жили рядом, не зная междоусобных конфликтов и религиозной нетерпимости. Подобно многим другим избитым стереотипам, идеологический тезис о царской России как о тюрьме народов не соответствует исторической истине.
Большую группу малых народов,  преимущественно монгольского, тюркского и финского происхождения,  именовали  инородцами. Среди них были чукчи Приморской области; дзюнгорцы Томской губернии; инородцы Командорских островов; самоеды Архангельской губернии; инородцы, кочующие в Ставропольской губернии; калмыки; киргизы Внутренней орды, кочующие в степях между Каспийским морем, Астраханской губерней и Уральской областью; инородцы Туркестанского края; ордынцы Закаспийской области; горские племена Кавказа и евреи. Кроме евреев, остальные инородцы находились на особом административно-юридическом положении, обусловленном спецификой местных национально-религиозных традиций и образа жизни.
***
Особое значение с 1870-х годов в России начинает приобретать еврейский вопрос. Законодательство о евреях к моменту восшествия Александра III на престол состояло из длинного перечня  неясных и противоречивых положений, постоянно пополнявшихся новыми административными распоряжениями, еще более запутывавшими проблему.
После раздела Речи Посполитой в числе новых граждан Российской империи оказалось около миллиона подданных иудейского вероисповедания. Перед властями остро стал вопрос об отношении к этой категории населения, жившей всегда крайне обособленно и замкнуто.
 Указом Екатерины II от 23 декабря 1791 года евреи были приписаны к мещанским и купеческим обществам тех местностей, в которых они проживали до присоединения к России.  Кроме того, им разрешалось поселяться на территории вновь образованных Екатеринославского наместничества и Таврической области. По мнению русского историка Милюкова, основой целью данного указа являлось уравнение евреев в правах с остальным населением.  Вместе с тем, в указе императрицы подчеркивалось, что евреи не имеют права записываться в купечество во внутренние российские города и порты.  Так было положено начало «черте оседлости», просуществовавшей в России до 1917 года.  Через  сто лет после  указа Екатерины II черта оседлости проходила  через 15 губерний (Бессарабская, Виленская, Витебская, Волынская, Гродненская, Екатеринославская, Ковенская, Минская, Могилевская, Подольская, Полтавская, Таврическая, Херсонская, Черниговская и Киевская, кроме самого Киева, где евреи могли проживать только в определенных районах города).
В 1875 году еврейское население России составляло 2.331.766 человек.  Из них в 50 центральных  губерниях проживало 1.829.100 человек; в 10 губерниях Царства Польского - 783.079 человек; в Кавказском крае - 23.247 человек; в Сибири - 11.400 и в Средней Азии - 201 человек ( Брокгауз и Ефрон. Т. 21. С. 463).
Вне черты оседлости дозволялось жить евреям, принявшим христианство;   приписаннам к купечеству первой гильдии; врачам; фармацевтам; дантистам; фельдшерам; механикам; винокурам; приказчикам купцов-евреев  первой гильдии и, как было сказано еще в указе Екатерины, «вообще мастерам и ремесленникам».  Лицам, не имеющим такого права, дозволялось только временное, сроком до шести недель, пребывание вне черты оседлости. Однако, благодаря разнообразию вариантов исключений из правил, уже к семидесятым годам  XIX века во всех более менее крупных городах России имелись еврейские колонии. 
***
Эпоху великих реформ Александра II русские евреи встретили с надеждой, относясь к самому императору с искренним обожанием. Правительство также благосклонно относилось к этой, в то время, вполне  лояльной настроенной части населения. Граф М.Н. Муравьев, усмирявший западные губернии после польского восстания 1863 года, открыто покровительствовал евреям, считая их своими союзниками. М.Н. Катков полагал, что евреи, в силу собственных интересов, сосредоточенных в области торговли, предпринимательства, промышленности, должны стремиться к  сбережению политической стабильности государства. Прагматичный публицист  полагал необходимым широко привлекать средства еврейских предпринимателей на благотворительные цели. Создавая известный  лицей цесаревича Николая  в Москве, М .Н. Катков широко  пользовался средствами  еврейских банкиров (Витте С.Ю. Т.1. С. 279).  Такие видные деятели правительства Александра II, как граф П.А. Валуев, генерал-губернатор Петербурга князь А.А.  Суворов, М.Т. Лорис-Меликов, придерживались мнения, что с приобщением евреев к образованию, с их ассимилированием, уничтожением черты оседлости, уравнению во всех гражданских правах с русским населением, они рано или поздно «обратятся до известной степени в русских и заживут дружно и согласно с русским народом» (Дикий А.И. Евреи в России и СССР. Новосибирск.1994. С.379).
За годы царствования Александра II заметно ускорился процесс приобщения еврейской молодежи к высшему образованию. К началу  80-х годам треть всех студентов Харьковского и Новороссийского университетов, обучавшийся на медицинском  и юридическом факультетах составляли студенты-евреи.   Со временем все большее число евреев, получивших образование, меняло веру предков на одну из христианских конфессий - чаще протестантскую,  и легко переступало пресловутую черту оседлости, они становились преуспевающими врачами, адвокатами, журналистами, оказывая значительное влияние на всю культурную и интеллектуальную жизнь общества.
***
Ситуация с благодушным настроением властей по отношению к евреям  начала меняться с приходом к власти Александра III. Император не был воинствующим антисемитом или юдофобом,  его отношение к евреям было сродни обывательскому мнению: «они - враги Господа моего Иисуса Христа». Православный  император  Александр III  на письме барона Г.О. Гинцбурга, ходатайствующего об улучшении положения евреев в России, совершенно искренно начертал резолюцию: «... если судьба их печальна, то она предназначена Евангелием» (Цит. по кн.: Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. С. 40).
Следует сразу отметить: национальность никакой роли не играла, все решало иудейское вероисповедание. Решением Правительствующего Сената в 1889 году было признано, что единственным основанием ограничения прав евреев является их вероисповедание. Евреи, перешедшие в христианство, причем не обязательно в православие, освобождались от всех ограничений, получая неограниченные возможности для карьеры и предпринимательства. К принятию христианства допускались как взрослые, так и несовершеннолетние дети. Если крестился отец семейства, то в христианство переходили и все его сыновья, а если христианство принимала мать, то все ее дочери. Для тех, кто продолжал оставаться приверженцем иудейского вероисповедания, существовал ряд серьезных ограничений, которые касались права выбора места жительства и свободы передвижения; приема в учебные заведения; занятия торговлей и промышленностью; поступление на государственную службу и участие в органах местного самоуправления; порядок отбывания воинской повинности; прием евреев в адвокатуру.. Для тех, кто продолжал оставаться приверженцем иудейского вероисповедания существовал ряд ограничений в различных сферах жизнедеятельности. Ограничения действовали в следующих областях: 1) право жительства и свободы передвижения; 2) прием в учебные заведения; 3) занятия торговлей и промышленностью; 4) поступление на государственную службу и участие в органах местного самоуправления; 5) порядок отбывания воинской повинности; 6) прием евреев в адвокатуру.
Александр III, убежденный в неэффективности политики ассимиляции, проводимой его отцом, придерживался позиции ограничения растущего влияния еврейской элиты.  В тоже время, все экономические преимущества, связанные с промышленной и финансовой деятельностью  еврейских предпринимателей были очевидны для  императора. Кроме того, получение крупных внешних займов с участием в них парижского еврейского банкира А.Ротшильда напрямую ставилось в зависимость от мер,  принятых по улучшению положения евреев в России.
Неплохой иллюстрацией, характеризующей отношение   Александра III  к еврейской проблеме,  может стать его замечание варшавскому генерал-губернатору И.В.Гурко, сделанное по поводу прокатившейся  по Привисленскому краю и Малороссии  волны погромов: «Сердце мое радуется, когда бьют евреев, но допускать этого ни в коем случае нельзя...»  (Цит. по кн.: Зайончковский П.А. Российское  самодержавие в конце XIX столетия.. С. 40). Некоторые острословы  заканчивали цитату  императора словами: «ибо ими богатеет земля Русская».
                х х х
Впервые широкомасштабные еврейские погромы начались вскоре после убийства Александра II. Весной 1881 года погромы вспыхнули в Елизаветграде, Березовке, Киеве, Жмеринке, Нежине, в 1883 году в Екатиронославле, Ростове, Кривом Роге. Особенно крупным и жестоким стал трехдневный погром весной  1881 года в Киеве. Беспорядки начались 26 апреля и продолжались днем и ночью до 28 апреля. Еврейские кварталы были разорены до основания. По Киеву и уезду пострадало 1700 человек, из них евреев 1524 человека.
Начальник Киевского жандармского управления генерал В.Д. Новицкий  в своих воспоминаниях приводил несколько причин возникновения погромов, обвиняя как власти, так и самих евреев: «Погром был вызван общею историческою ненавистью русского населения к еврейскому  и эксплуатациею еврейским населением русского по торговле и промышленности, но отнюдь не политическими причинами...
Евреи до 1881 года представляли из себя робкий, запуганный, тихий элемент, но с увеличением процента участников евреев в политических делах характер евреев совершенно изменился, и они стали наглы, невежественны, решительны, злобны и смелы в своих предприятиях по политическим делам и при допросах вели себя назойливо-дерзко и вызывательно;  не было пределов в их нахальных приемах и поведении, ничем не вызываемых. Еврей, прежде боявшийся всякого оружия, стал вооружаться револьвером, ножом, кинжалом, и в общем евреи дошли до самообороны, вооружаясь огнестрельным оружием, и стали оказывать вооруженное сопротивление, имея кроме револьверов еще особые железные палки, наконечники которых заливались свинцом и представляли смертоносное холодное оружие при нанесении ударов.
Трехдневному погрому в Киеве и распространению его по уездам евреи безусловно обязаны были киевскому генерал-губернатору генерал-адъютанту А.Р. Дрентельну, который до глубины души ненавидел евреев, и дал полную свободу действий толпам “хулиганов” и днепровским “босякам”, которые громили открыто еврейское имущество, магазины и лавки, базары даже в его глазах и в присутствии войск, в наличности находившихся и вызванных для прекращения беспорядков» (Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. М. 1991. С. 155-156).
Народовольцы, незадолго до этих событий убившие императора, не могли не откликнуться на происходившие события. Парадоксальным образом  они  повторили некоторые  тезисы жандармского генерала. В начале осени 1881 года исполнительный комитет «Народной Воли» распространил прокламации, объясняющие, что погромы явились проявлением народного гнева против эксплуататоров и угнетателей, независимо от того, евреями или не-евреями являются эти самые угнетатели: «...все внимание народа обороняющегося народа сосредоточено теперь на купцах, шинкарях, ростовщиках, словом на евреях, этой местной “буржуазии”, поспешно и страстно, как нигде, обирающей рабочий люд» (Дикий А.И. Евреи в России и СССР. С. 82).
Анонимный  автор статьи «По поводу еврейских беспорядков» в “Приложении” к «Листку Народной Воли» в июле 1883 года  считал, что погромы являются началом всенародного движения, «но не против евреев, как евреев, а против “жидив”, т.е. народных эксплуататоров».  В заключение статьи,  автор напоминал, что и Великая Французская революция началась с избиения евреев, ссылаясь при этом на Карла Маркса, «который когда-то прекрасно объяснил, что евреи воспроизводят, как в зеркале (и даже не в обыкновенном, а в удлиненном виде), все пороки окружающей среды, все язвы общественного строя, так, что когда начинаются антиеврейские движения, то можно быть уверенным, что в них таится протест против всего порядка и начинается движение более глубокое».
Власти, не входя в теоретические изыскания проблемы, быстро усмирили  погромщиков, но зерна юдофобии оказались брошены в русскую почву...
   ***
В 1883 году была образована Высшая комиссия для пересмотра действующих законов о еврейском населении. Ее председателем стал граф К. И. Пален. Комиссия работала на протяжении целых пяти лет, и результаты ее деятельности можно сформулировать следующим образом: а) главная задача законодательства о евреях заключается в возможно большем объединении евреев с общим христианским населением; б) не следует формулировать новое законодательство в виде «Положения» или «Устава», что принципиально противоречило бы усилиям правительства снять с евреев их обособленность; в) система репрессивных и исключительных мер должна быть заменена системой освободительных и уравнительных законов (Зайончковский. С. 132). Либеральные предложения графа Палена не нашли поддержки у императора, и комиссия была упразднена.
Начиная с 1880-х годов правительство пошло по пути введения ограничений для лиц иудейского вероисповедания при обучении в государственных и частных учебных заведениях. В 1887 году устанавливаются лимиты по допуску еврейских детей в учебные заведения. В черте оседлости количество допускаемых в учебные заведения детей евреев не должно было превышать 10 %, вне черты оседлости – 5 % и в столицах – 3 %. В некоторые высшие учебные заведения прием евреев был полностью прекращен. Тем не менее, если в 1871 году в высших учебных заведения обучалось около 9 % евреев, то в 1887 году их число возросло до 13, 5 %, то есть каждый седьмой студент. А в отдельных университетах это число было много выше: на медицинском факультете Харьковского университета училось 42 % евреев, в Одессе – 31 %, а на юридическом – 41 % (Солженицын. С. 164). В своем капитальном исследовании «Двести лет вместе» А. И. Солженицын указывает на важнейший аспект всей еврейской проблемы: «В отличие от всех других народностей империи, евреи теперь стремились почти исключительно к образованию, и в иных местах это могло означать еврейский состав больше 50 % в высших учебных заведениях. И вот, процентная норма, несомненно, была обоснована ограждением интересов и русских и национальных меньшинств, а не стремлением к порабощению евреев» (Дикий А.И. Евреи в России и СССР С. 273).
Правительство пыталось законодательно ограничить для евреев права на приобретение, взятие в залог и аренду недвижимости. Формально этим правом евреи могли пользоваться только в пределах черты оседлости, причем даже здесь они были лишены возможности покупать недвижимость вне городов и местечек. С 1887 года были введены  ограничения обучения в государственных и частных учебных заведениях для лиц иудейского вероисповедания в вопросе, введя с  1887 года. В черте оседлости процентная норма по допуску еврейских детей в учебные заведения  составляла 10 %, вне черты - 5 % и в  столицах - 3 % . В некоторые учебные заведения прием евреев был прекращен: например, в Военно-медицинскую академию, петербургское и московское театральные училища, в промышленное училище имени Чижова, Горное училище.
Впрочем,  введение процентной нормы фактически мало изменило ситуацию: за 30 лет с 1887 по 1917 гг.,  существование ограничительной системы образование (1887-1917 гг.) процент студентов-евреев (т.е. исповедовавших иудаизм) изменился весьма незначительно: в 1887 году среднее количество евреев среди российских студентов составляло 13,5%, а в 1917 - 12,1 % . Автор книги «Евреи в России и в СССР» А. Дикий полагает, что эти данные требуют существенных корректив, поскольку они не учитывают количество учащихся, являвшихся евреями по племенному признаку, но сменившими вероисповедание
Кроме того, существовало множество еврейских частных школ, находящихся в ведении еврейских общин, в которых могли получить образование юноши, по тем или иным причинам не поступившие в русские учебные заведения.  Несмотря на строгость ограничительных законов правительства, многие евреи, получали высшее образование, становились преуспевающими врачами, адвокатами, журналистами, оказывая значительное влияние на всю культурную и интеллектуальную жизнь российского общества
Правительство пыталось законодательно ограничить для евреев права на приобретение, взятие в залог и аренду недвижимости.  Формально этим правом евреи могли воспользоваться только в пределах черты оседлости, причем даже здесь они не могли покупать недвижимость вне городов и местечек.  Впрочем, этот закон не распространялся на тех, кто имел право жительства вне черты оседлости, и улицы Москвы и Петербурга украшали дорогие особняки  крупных еврейских предпринимателей Поляковых, Рубинштейнов, Высоцких, Гинзбургов.
         ***
Противоречия государствнной политики в отношениям к евреям нашли отражение в Уставе о всеобщей повинности. Согласно всеобщей воинской повинности, в отличие от других инородцев, евреи-мужчины, достигшие 21 года, были обязаны нести воинскую повинность. Хотя  евреи призывались на общих условиях с русскими, их выделяли в особую группу, по отношению которых действовали  специфические правила. Со вступлением в должность военного министра Ванновского, озабоченного необходимостью ограждения русской императорской армии от «тлетворного влияния евреев» (которых министр  однозначно и всем скопом зачислял в революционеры), был издан особый циркуляр 1882 года о размещении евреев-новобранцев. Это распоряжение, отчасти восстанавливавшее действие давно позабытых постановлений, отменяло принятые в правление Царя-Освободителя либеральные законы (например, выйдя в отставку евреям, разрешалось жить вне полосы оседлости).  С 1882 года  воспрещалось назначение евреев в крепостную артиллерию, во флот, в пограничную и карантинную стражу, в резервные и местные батальоны и команды. Впрочем,  выполнение данного циркуляра, очевидно, повсеместно наталкивалось на существенные препятствия «снизу», ибо Главному штабу всего 2 года спустя пришлось вновь напомнить о нем («Заря», 1884, № 215).
       В 1883 и 1884 гг. были случаи, когда евреев-новобранцев, вопреки закону, арестовывали до доставки в воинское присутствие, из одного только подозрения, что они могут скрыться. При этом воинские присутствия нередко предъявляли к новобранцам-евреям требования, нигде в законе не указанные. Например,  Николаевское присутствие предписывало имекрутам-евреям представлять вместе с другими документами фотографическую карточку (требование, связанное по тем временам с немалыми расходами). Одесское присутствие, освобождая от явки на призыв христиан-первольготников, обязывало к ней евреев той же категории (Недельная Хроника Восхода, 1885, № 45). Евреев-новобранцев чаще всего направляли к месту службы в части, расположенные во внутренней России или на окраины – в Средней Азии (Туркестане), Сибири и на Дальнем Востоке. По официальным данным за период времени с 1874 г. по 1892 (исключая 1883 г., о котором не имеется в виду достоверных цифр) оказывается, что евреев принято на службу 173434 человек, а недобор за это же время составил 28352 человек (Гранат. Т. 19. С. 462, 465).
Было наивно предполагать, что еврейская молодежь с энтузиазмом пополняла армейские ряды. Отрыв от семьи, тяжелые условия службы, притеснения со стороны начальства вынуждали многих рекрутов-евреев скрываться от призыва, симулировать болезни, искать семейные причины для отвода. Чаще всего подобные уловки не срабатывали и евреев массово отправляли на службу. По закону 3 февраля 1876 г. лица, оказавшиеся неспособными к службе, заменялись: христиане — христианами, нехристиане — лицами их исповедания. В случае недостатка в каком-либо участке лиц еврейского исповедания, привлекались на службу другие евреи. Это давало повод состоятельным евреям за соответствующее вознаграждение посылать на  призывной пункт юношей из бедных семей. Чтобы прекратить  подобную  практику,  при назначении льгот по семейному положению призываемым из евреев присутствие по воинской  повинности  в случае сомнения в правильности сведений о семейном положении, имели право требовать представления призываемыми сведений о семейном их составе, удостоверенных полицией.  Семейство уклонившегося от исполнения воинской повинности подвергалось  денежному штрафу в 300 рубле, за поимку уклонившегося выдавалось  вознаграждение в размере до 50 рублей. ( Гранат. Т. 19. С. 462).
Сомнительным выглядит утверждение одного  из советских историков, который в начале 1920-х годов  утверждал, что в армии служило только «три четверти того количества евреев, какое полагалось» (Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л., 1920. С. 140). В этом плане показателен  ответ на запрос о числе евреев в пехотных полках 9-го и 10-го армейских корпусов 10 декабря 1885 года начальник Харьковского военного округа жаловался, «что на службе состоит слишком много евреев». В доказательство он привел следующие данные: в 5-й дивизии округа – 9,57% еврейских солдат; в 9-й дивизии – 11, 56% ; в 31 –й – 11,1 %; в 36 –й 9,95 %. По его утверждению, после увольнения в запас нижних чинов 1881-1882 годов, ситуация только усугубится. Так, в одном только Козловском пезотном полку, насчитывающем 1479 нижних чинов, евреев оказалось 268 человек – 18,1%. Начальник округа просил Главный штаб принять срочные меры. «Ввиду столь значительного процентного содержания евреев нижних чинов в пехотных частях вверенного мне округа, считаю необходимым довести до сведения, что не признается ли возможным при распределении новобранцев уменьшить число евреев, направляемых в мой округ?» (Петровский-ШтернЙ. Евреи в русской армии.М.  НЛО. 2003,   С.195).
Армейский котел никак не предполагал возможность кошерного питания. Еврейские солдаты, сохранявшие приверженность традициям, отказывались от армейского пайка и пытались питаться в еврейских общинах, особенно если дислокация части проходила в зоне еврейской оседлости. Однако такое отсутпление от норм оинской дисциплины не единожды вызывало вспышки желудочно-кишечных инфекций в воинских частях. В 1887-1887 годах последовало строгое указание начальства Московского, Одесского, Кавказского, Виленского, Финляндского и Туркестанского  военных округов строго запретить подобную практику «вольных хлебов» и запретить евреям питаться отдельно, используя для этого часть артельной суммы. Исключения делались лишь для праздничных дней, когда им дозволялось питаться в общине. (Там же. С. 215).
    Хотя, по  закону,  рядовые  из евреев могли  быть произведены в унтер-офицеры или писаря,  путь в офицеры и классные чины им был заказан; не допускались они и  к приему в военные юнкерские училища.  С 1887 года вольноопределяющиеся из евреев не могли сдавать экзамен на офицерский чин, а с 1889-го евреи  не назначались на службу в качестве военных капельмейстеров.
В результате принятия специальных распоряжений Военного министерства число евреев,получивших офицерские чины с 1874 по 1917 год не превысило 9 человек, из которых только один – Гетцель Цам, заслужил офицерские погоны благодаря отличной службе. «Остальные восемь человек – были зачислены в офицерский корпус из соображений сословногопрестижа и в знак готовности еврейской аристократии служить царю и Отечеств. По личному распоряжению Вановского и Высочайщему доизволению Александра III в корнеты запаса 17-го драгунскогоВолынского полка были произведены сыновья барона Гинцбрга Альфред и Александр… Но даже в их случае вопрос о производстве в офицерский чин рассматривался на уровне военного министра и царя как нечто исключительное и не претендующее на создание прецендента»» (Петровский-ШтернЙ. Евреи в русской армии.М.  НЛО. 2003, С 181).
Повторим, что  речь идет  о евреях, не желавших сменить иудецское  вероисповедание на христианство. Между тем, в офицерскую среду, считавшуюся в царской России, пожалуй, наиболее замкнутой, проникало все больше выкрестов, сменивших иудейскую религию на одну из христианских (причем не обязательно не обязательно на православие; чаще всего евреи принимали евангелически-лютеранскую или еще какую-либо протестантскую веру).
       Генерал А.И. Деникин в своей известной книге «Путь русского офицера» (впервые изданной в 1955 г. в Нью-Йорке) вспоминал, что в рядах Русской Императорской армии были не только низшие офицеры, но и генералы, чисто еврейского происхождения. Об этом же писал в своих мемуарах «Записки генерала-еврея» и генерал Генерального штаба М.В. Грулев – русский еврей, достигший высоких должностей.   Сыновьями евреев-кантонистов были известные генералы, сыгравшие важную роль в истории Февральской революции 1917 г. - Н.И. Иванов и М.В. Алексеев.  С.В. Цейль, сын еврея-кантониста, окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую Академию Генерального Штаба. В 1904 г. получил чин полковника. В годы Русско-японской войны был начальником штаба 3 пехотной дивизии, а в 1908-1913 гг. - начальником Азиатского отдела Управления генерал-квартирмейстера Генштаба (с 1910 г. - в чине генерал-майора). В 1914 г., с началом Великой (Первой мировой) войны принял командование пехотной дивизией и погиб в бою в 1915 году. (Акунов В.В.   Евреи в русской армии…//Рейтар. №13 (1/2005).
Впрочем,несмотря на все «радужные» армейские перспективы, предстоящая служба в армии не прельщала молодых евреев, и многие из них всеми способами старались скрыться  за пределами страны.  Идею массовой эмиграцц евреев из России активно поддерживали органы печати  русской либеральной общественности,  в самой еврейской диаспоре возникли сильные  антиправительственные настроения, подтолкнувшие  многих  ее представителей  к эмиграции.  Правительство не препятствовало выезду евреев из страны. Еще более усилила эмиграцию евреев  погромы на юге России.
 Впервые идею о массовом переселении евреев из России в Америку выдвинул съезд Альянса (Всемирного еврейского Союза) еще в 1869 году. Но только с середины 1890-х годов эмиграция становится массовым явлением и принимает четко очерченные признаки экономического процесса (Солженицын С. 205). 8 мая 1892 года были утверждены правила для деятельности в России, акционерного Еврейского колонизационного общества, в силу которых уехавшие по выездным свидетельствам евреи признаются навсегда покинувшими пределы России. Планировалось за 25 лет переселить из России до трех с половиной миллионов евреев, однако реально с 1881 по 1895 год из страны выехало 431 012 человек (ЭС Гранат. Т. 19. С. 461, 465).
 Тем не менее в России оставались сотни тысяч  молодых представителей еврейской общины, не сумевших добиться успеха на жизненном поприще, получить образование, заняться бизнесом. Значительная часть таких неудачников неизбежно оказывалось в рядах революционеров, постепенно захватывая все ключевые посты в социалистических группах и партиях. В этой  среде все явственнее стали назревать подспудные желания изменения всей российской политической системы. Александр  III  не позволял вырваться наружу подобным настроениям,  но болезнь загнанная вовнутрь,  рано или поздно, должна была проявиться. Это неизбежное случилось уже после смерти императора при Николае II жестокими и бессмысленными русскими бунтами-революциями, одними из наиболее непримиримых зачинщиков стали еврейские революционеры.


Глава 13
Суровыми мерами правительству Александра III удалось навести порядок внутри государства: революционные партии и группировки были или уничтожены, или оказались вынуждены скрываться в глубоком подполье. Часть революционных активистов покинула Россию, предпочитая каторге уютные парижские кафе, где можно было в комфорте и безопасности предаваться мечтам о «светлом будущем» русского народа. «Реакция придавила всех, – писал публицист, народоволец В. Л. Бурцев. – Не было ни активной революционной борьбы, ни каких-либо серьезных общественных выступлений. Наступило время маленьких дел» (Бурцев. С. 24). Сходное мнение высказывал марксист Г. В. Плеханов: «Революционная молодежь находилась на распутье и вырабатывала программы» (Первое марта 1887 года. С. 5).
Александр III все годы своего правления стремился сохранить не только внешний мир, но и покой внутри страны. «Этот массивный и настойчивый человек как бы держал в своих руках ватерпас, по которому видел, как нужно сглаживать и принижать до линии горизонта всякие проявления беспокойства, волнения, задора и страсти, как внутри государства, так и вне его, – писал после смерти императора  известный юрист и писатель С. А. Андреевский. – Он верил в Бога, в тяжкий  земной долг и в высшую справедливость...» (Цит по: Тальберг. С. 597).
Нередко складывающиеся обстоятельства требовали от императора соблюдать повышенные меры предосторожности. Если революционеры вызывали у него отвращение, то постоянное присутствие охраны его раздражало. «Я не боялся турецких пуль и вот теперь должен прятаться от революционного подполья в своей стране», – говорил он с раздражением (Александр Михайлович.  55).
Тем не менее, национальные интересы требовали надежной защиты первого лица государства и его семьи.
В основу новой концепции безопасности был положен принцип единства системы комплексной охраны императорской фамилии, включающий в себя гвардейские части, специальные воинские формирования, специальные и дворцовые структуры.
13 мая 1881 года высочайшим указом министру двора было поручено выработать проект организации специализированных служб, отвечающих за безопасность  государя и его близких. Вскоре Министр двора И.И. Воронцов-Дашков представил проект штатов хранных структур охранных и началось формирование принципов самой системы  безопасности  (РГИА. Ф. 919. Оп. 2. Д. 227. Л. 12; ГА РФ. Ф. 730. Оп. 1. Д. 1465. Л. 1).  11 августа 1881 года император утвердил штаты охранных структур и «Положение об охране Его Величества». Новая структура основывалась на качественно новых принципах и представляла собой специальный орган, вся деятельность которого была ориентирована лишь на одну задачу – обеспечение безопасности русского императора. Руководство таким ответственным органом было возложено на генерал-майора свиты его величества Петра Александровича Черевина.
Семнадцатилетним юношей Черевин поступил в 1853 году в школу гвардейских подпрапорщиков, капитаном армейского 20-го стрелкового батальона принимал участие в боевых действиях на Кавказе. За необыкновенную храбрость, доходящую до безрассудства, он был награжден Георгиевским крестом. При Александре II П. А. Черевин занимал должность товарища Министра внутренних дел. Александр III симпатизировал и полностью доверял Черевину. Вскоре после вступления на престол он назначил его начальником своей охраны. Отношения императора и начальника охраны отличались доверительностью и теплотой, что не мешало Александру III резко взыскивать со своего главного охранника. Одним из поводов для царского недовольства стало требование Черевина увеличить число агентов императорской охраны в Петергофе до 100, так как 50 человек для охраны императора, по мнению генерала, было явно недостаточно (Голос минувшего. 1918. № 3. С. 229).
Александр III был вынужден написать грозное послание: «Несмотря на мои частые повторения, что я не желаю, чтоб, когда я выезжаю, за мною ездили мушары и проч., я опять замечаю, что приказание мое не исполняется. Я не знаю, ваши ли это люди или Грессера, но прошу распорядиться, чтобы этого более не было, как мера совершенно лишняя и конечно ни к чему не ведущая. Я, разрешая Грессеру, когда он находит нужным, самому иногда следовать за мною, когда известно, куда я еду, но кроме него я не  разрешаю никому, потому что считаю эту меру глупою и весьма неприглядною. Когда я еду по заведениям или госпиталям, всегда все полицейское начальство той местности является туда, и конечно этого достаточно. Прошу в этот раз сделать распоряжение раз навсегда и чтобы не приходилось мне повторять это каждый год снова; мне это надоело. Я никогда не мешаю вам и Грессеру принимать меры, которые вы находите нужными, но следовать за собой положительно запрещаю» (Там же).
Усилена была охрана и гатчинского дворца. «Караул во дворце несли лейб-гвардии Кирасирский полк и полуэскадрон. В первые полтора месяца пребывания государя в Гатчине ежедневно в дворцовом карауле было около 170 человек. В помощь кирасирам в Гатчину был переведен Терский эскадрон Собственного Его Величества конвоя и из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти отряды сменяли кирасир через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего караула. Кроме того, была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков – Сводно-гвардейская рота. Также во время ежегодного пребывания Александра III с семьей в Гатчинском дворце из Санкт-Петербурга переводилась специальная дворцовая полицейская команда и отряды полиции. Для входа во дворец завели пропуска нового образца с фотокарточками» (Рыженко Э. И. Гатчина // Александр III в Гатчине. С. 5).
 ***
Спустя  несколько дней после вступления на престол, 14 августа 1881 года, император подписал «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», которое вводилось временно, сроком на три года, но, потом, постоянно пролонгировалось и просуществовало практически до февраля 1917 года. Это положение предусматривало возможность введения в некоторых губерниях России двух вариантов исключительного положения – состояние усиленной охраны и состояние чрезвычайной охраны. Это расширяло полномочия Министерства внутренних дел (почти до диктаторских мер), а также местных административных органов. Объявить положение усиленной охраны в губернии было в компетенции министра внутренних дел или генерал-губернатора. Положение давало право запрещать «народные общественные и даже частные собрания», закрывать промышленные и торговые заведения, органы печати, проводить обыски, аресты, передавать дела в военные суды. Особое внимание было уделено работе органов внутренних дел, предназначавшихся для борьбы с революционной крамолой. В созданном еще в конце 1880 года Департаменте государственной полиции произошли значительные структурные изменения, в него также вошел судебный отдел Министерства внутренних дел. Постепенно Департамент полиции, как он стал называться с 1883 года, превращался в сложный, четко отлаженный механизм, контролирующий все сферы общественной жизни. Департамент полиции состоял из пяти  делопроизводств: 1-е – распорядительное, ведало кадровыми вопросами,  составлением финансовых смет, выдачей пособий, наградами, перепиской с иностранными государствами о выдаче русских подданных, о нарушении границы. 2-е – занималось организацией полицейских учреждений по всей империи, а также мерами «по предупреждению и пресечению явного соблазна, разврата в поведении и по прекращению пьянства и нищенства», наблюдению за паспортным режимом и присмотром за иностранцами в России. Сотрудники 2-го делопроизводства ведали также «регулированием отношений между рабочими и фабрикантами, заводчиками и нанимателями», утверждали уставы общественных организаций.
К функциям 3-го делопроизводства (секретного до 1898 г.) относились «предметы высшей полиции и делопроизводство по особой переписке директора Департамента»; в частности, оно следило за политическими заключенными в Петропавловской крепости, за благонадежностью лиц в России и заграницей, их перепиской, охраной царя, контролировало деятельность внутренней и заграничной агентуры, осуществляло негласный надзор. 3-е делопроизводство должно было собирать негласные сведения о всякого рода происшествиях, вести дела по «доносам и заявлениям частных лиц, по преступлениям общеуголовного характера и другим предметам» и, наконец, организовывать розыск преступников.
4-е судебное делопроизводство ведало надзором за производством дознаний по делам о государственных преступлениях и политической неблагонадежности. 5-е исполнительное делопроизводство занималось приведением «в исполнение состоявшихся решений по делам о государственных преступлениях и по производствам о политической неблагонадежности». При этом делопроизводстве находился справочный стол, где имелись списки политически неблагонадежных лиц и фотоархив подозреваемых.
С 1881 г. на начальников жандармского управления возлагалась обязанность доставлять в департамент фотографические карточки всех лиц по дознаниям, имеющим своим предметом государственные преступления, а также по исследованию «политической неблагонадежности» лиц (требование не распространялось только на дознания по преступлениям, предусмотренным 246–248 статьями Уложения о наказании, а равно на «лиц из неинтеллигентных классов, обвиняемых в передаче нелепых слухов о переделе земли, отмене податей»). При этом требование «описывать, возможно, подробно приметы каждого лица» сохранялось — словесные портреты необходимо было препровождать в департамент отдельным приложением» (ГА РФ Оп. 1881. Д. 1. Ч. 5.. Л. 37.35) С 1882 г. департамент ограничил собираемые им фотографии только обвиняемыми «по дознаниям, имеющим своим предметом государственные преступления», а также «исследования политической неблагонадежности лиц». Исключались лица, находящиеся в безвестном отсутствии, скрывшиеся из назначенных им мест жительства, бежавшие из-под стражи и т.п. ( Там же. Д. 247. Л. 28.). Кроме того, с 1882 г. циркуляром регламентировалось количество копий изображений политических преступников, которые теперь печатались на местах в количестве шести экземпляров (шесть карточек анфас и шесть в профиль). Один такой экземпляр хранился в жандармском управлении, а остальные пять необходимо было выслать в департамент не позже двух недель со дня привлечения к дознанию (Там же. Л. 86). Департамент полиции тщательно следил за исполнением указанных правил печати. Постепенно в архиве отделения накопилась масса изъятых карточек с лицами,  занимавшихся противоправительственной пропагандой.
В большинстве губернских городов Российской империи полицмейстеры и жандармы пользовались услугами местных фотографов. Арестованных под конвоем доставляли в обыкновенные ателье из городских полицейских управлений, губернских жандармских учреждений, тюремных и пересыльных замков, сыскных отделений. При этом съемка оформлялась как частный заказ — никаких специальных договоров между полицейскими и жандармскими службами и коммерческими фотографами не заключалось. Группе выдавался талон, после чего фотографии вместе со счетом отправлялись в указанное учреждение. Съемки могли производиться не только в профессиональных ателье, но и с помощью приглашенного в управление фотографа. Также фотографу оплачивали выезд для фиксации мест преступлений.
Влияние фотографа на процесс фиксации личности преступника, по всей  вероятности, сводилось к словесным указаниям того, как должен вести себя снимающийся. Нередко арестованный намеренно старался придать своему лицу нехарактерные черты или просто смазать изображение.
Целенаправленная работа по сбору и накоплению полицейского архива фотографий в Российской империи проводилась, начиная с 1880-х годов и до ликвидации в 1917 г. самого Департамента полиции. Его сотрудники формировали и совершенствовали справочную часть для внутреннего пользования. В нее входили две важные коллекции фотографий и коллекция нелегальных изданий. С созданием в 1898 г. в структуре департамента Особого отдела к нему перешли обе коллекции в качестве библиотеки революционных изданий и фототеки на деятелей революционного движения (20 тыс.фотографий, именные картотеки на 55 тыс. человек)
Фототека первоначально содержала в себе разнообразный материал, связанный с ведением дел о политических и государственных преступлениях, сюда же стекались сведения об уголовных преступниках — бродягах, «не имеющих родства», без вести пропавших, скрывавшихся из назначенных им мест жительства, бежавших из-под стражи. (Крылова Н.А. Из истории полицейской фотографии в России второй половины XIX – начала XX столетия.//Исторический вестник 2014 2.С.270- 293).
                ***
Структура Департамента полиции несколько раз менялась, но суть его работы вплоть до февральской революции 1917 года оставалась прежней. В штате Департамента полиции в 1881 году состояло всего 125 человек, спустя 14 лет состав увеличился до 161 человека (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 707).
3 декабря 1882 года министр внутренних дел граф Д. А. Толстой представил на подпись императору разработанное «Положение об устройстве секретной полиции в империи», где в частности говорилось: «Для ближайшего заведования на местах этими розысками могут быть учреждаемы по распоряжению товарища министра, заведующего государственной полицией особые розыскные отделения в составе Жандармских управлений или ведомств общей полиции по образцу существующих в столицах отделений по охранению общественного порядка и спокойствия» (Там же. 3 д-во. 1882. Д. 977. Л. 9, 10).
Охранным отделениям выделялись значительные средства, на службу в них отбирались наиболее способные и опытные жандармы, руководство всячески поощряло инициативу сотрудников. Особых успехов с середины 1880-х годов удалось добиться московскому отделению, возглавляемому полковником Н. С.  Бердяевым.
Здесь под началом руководителя отдела наружного наблюдения Е. П. Медникова была создана знаменитая школа филеров, отличавшаяся воспитанием умных и хитрых сыщиков, в совершенстве владеющих приемами слежки, сыскной работы, умевших артистически перевоплощаться, с равным успехом пользоваться гримом и оружием. Сам Медников за хорошо организованную охрану в период пребывания Александра III в Москве был лично награжден государем золотым перстнем с рубином и бриллиантом, а в мае 1893 года – золотыми часами с золотой цепью и изображением на крышке государственного герба (Перегудова З. И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 1990. С. 185). Медников, ставший впоследствии начальником всей службы наружного наблюдения в Департаменте полиции, остался по оценкам как соратников, так и революционеров,непревзойденным специалистом нелегкого филерского дела.
Перлюстрирование писем практиковалось в России издавна, но только с начала 1880-х годов этот метод политической слежки был поставлен на строгий, кропотливый учет. В крупных городах стране было образовано семь перлюстративных пунктов, которые вошли в историю под названием «черных кабинетов». Их деятельность была строжайше засекречена. Даже войти в двери такого кабинета было делом непростым. В Петербургский перлюстративный пункт можно было  попасть только через канцелярию старшего цензора. Причем дверь была замаскирована большим желтым шкафом. Подвергались просмотру и снятию копий письма общественных и государственных деятелей, редакторов газет, преподавателей университетов, академий, членов Государственного совета и даже членов семьи Романовых. По всей России непосредственно перлюстрацией занималось около 50 особо доверенных сотрудников охранных отделений (Там же. С. 277).
В обязанности столичного охранного отделения, кроме «производства негласных и иных розысков и расследований по делам о государственных преступлениях в целях предупреждения и пресечения последних», входило также множество других задач. Среди них было предупреждение стачек на заводах и фабриках, расследование причин, вызывавших недовольство рабочих; принятие мер к предупреждению всевозможных митингов и демонстраций; слежка за приезжающими в столицу; наблюдение за учебными заведениями, клубами, обществами. Особое внимание уделялось «принятию негласных мер к предупреждению и расследование возникающих в учебных заведениях беспорядков, сходок и демонстраций».
Удивительно, что при таком объеме работы штат охранных отделений был крайне малочисленным: в Петербургском отделении служило 12 человек (начальник отделения, помощник, пять чиновников для поручений, делопроизводитель, помощник делопроизводителя, счетовод, архивариус и журналист) (ГА РФ. Ф. 102. 1 д-во.Оп. 3. 1883. Д. 408. Л. 3). В штате Московского охранного отделения числилось всего шесть человек. Однако кроме них на службе состояли многочисленные секретные агенты для наружного наблюдения, называемые филерами и особые агенты, внедренные в подпольные группы. По смете ежегодных расходов Московского охранного отделения, составляющей 50 тысяч рублей, около 30 тысяч отводилось на наблюдение, проведение розыска и содержание агентуры (Там же. Д. 301. Л. 3).
***
Революционное движение терпело поражение за поражением, террористы пребывали в постоянном унынии, переходящем в отчаяние. Судебные процессы над участниками заговоров и политических убийств следовали один за другим. Наиболее громкими стали суды, состоявшиеся в 1882 году: процесс над 20 народовольцами, обвиняемых в подготовке покушений на Александра II, убийстве шефа жандармов Н. В. Мезенцева, краже полутора миллионов рублей из Харьковского губернского казначейства и других преступлениях; процесс в Петербурге над двумя обвиняемыми в убийстве полицейского С. Прейма и военный суд в Одессе над убийцами военного прокурора С.М. Стрельникова  а, где одним из обвиняемых был устроивший взрыв в Зимнем дворце Степан Халтурин. Александр III  телеграфировал министру внутренних дел графу Толстому по поводу убийства генерала: «Очень и очень сожалею о генерале Стрельникове. Потеря трудно заменимая. Прикажите генералу Гурко судить убийц военно-полевым законом, и чтобы в 24 часа они были повешены без всяких оговорок». 22 марта 1882 года С. Халтурин вместе с соучастником Н. Желваковым были повешены.
В августе 1883 года в Одессе состоялся суд над 28 подсудимыми, которым инкриминировалась пропаганда революционных идей, подготовка террористических актов и принадлежность к «социально-революционной партии». Пять террористов были приговорены к смертной казни, остальных ждала каторга. В апреле того же года в особом присутствии Сената в Петербурге прошел процесс еще над 17 членами «Народной воли», обвиняемыми в подготовке покушения на царя, распространении среди крестьян фальшивых манифестов и попытке кражи денег из Кишиневского казначейства. В сентябре 1884 года на скамье подсудимых оказались члены военной организации «Народной воли», среди которых было шесть офицеров и восемь штатских лиц. Центральной фигурой процесса оказалась В. Н. Фигнер, последний член исполнительного комитета «Народной воли». К началу 1887 года «Народная воля» как революционная подпольная организация прекратила свое существование: 28 террористов были казнены, более 500 отправлены на каторгу и в ссылку. 
Но если народовольцы потерпели решительное поражение, от которого они уже не смогли оправиться, в России начало зарождаться новое революционное движение, получившее название социал-демократического, и придерживающейся марксистской идеологии. В 1883 году в Швейцарии была  основана первая  русская марксистская  группа «Освобождение труда», лидером которой стал Георгий Валентинович Плеханов, эмигрировавший из России еще в 1880 году. Происходивший из небогатых дворян, он учился в юнкерском училище, затем стал студентом Горного института, где сошелся с народниками и начал пропаганду в кружках рабочих. Во время демонстрации на площади перед Казанским собором в Петербурге 6 декабря 1876 года.. Плеханов выступил с зажигательной речью против правительства, но едва кончив говорить, переменил  шапку, закутался  в башлык и неузнанным скрылся  с площади.  Плеханов был горячим противником террористических тенденций и страстно отстаивал народническую программу просвещения и обучения народных масс. Созданная им группа «Освобождение труда» будучи социал-демократическая по своей программе и задачам, скорее была  группой публицистическо-издательской, чем партийной . Проведя большую часть жизни в эмиграции, Плеханов не принял революции и вскоре скончался
Кроме вполне реальных  противников правительства,  в уповающих на силу террора и подрывные прокламации, в разных регионах страны  периодически вспыхивали  экономические стачки, некоторые и которых имели политический подтекст. Так, в 1885 году произошла Морозовская стачка на Никольской мануфактуре Тимофея Морозова в Орехово-Зуеве Владимирской губернии. В стачке приняло участие  до 8 тысяч человек, выдвинувших экономические претензии. Вскоре начались погромы, и насилие над работниками администрации. Только вмешательство правительственных войск предотвратило большое кровопролитие, более 800 временных рабочих - участников беспорядков было выслано в места их постоянного проживания.
Глубочайший кризис, в котором оказалось противоправительственное   движение, требовал от подпольщиков решительных действий, которые могли доказать всем, и, в первую очередь,  им  самим себе, что революционное движение в России еще существует.
 ***
1 марта 1887 года, спустя ровно шесть лет после убийства Александра II, на Невском проспекте в Петербурге были задержаны шесть подозрительных лиц. При обыске у них обнаружили бомбы, один прятал под пальто заряженный револьвер. Этот арест стал финалом одной из самых удачных контртеррористических операций Департамента полиции. В конце января 1887 года в петербургском «черном кабинете» было перлюстрировано письмо с неразборчивой подписью, адресованное студенту Харьковского университета Ивану Никитину. Некоторые фразы из этого послания привлекли внимание сыщиков. Неизвестный автор писал: «Возможна ли у нас социал-демократия, как в Германии? Я думаю, что невозможна; что возможно – это самый беспощадный террор, и я твердо верю, что он будет и даже в непродолжительном будущем; верю, что теперешнее затишье – затишье перед бурею. Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до окончания века, так как он – мой конек, а отсюда, вероятно, выходит и моя ненависть к социал-демократам. 10-го числа из Екатеринодара получена телеграмма, из коей видно, что там кого-то взяли на казенное содержание, но кого неизвестно, и это нас довольно сильно беспокоит, т. е. меня, ибо я вел деятельную переписку с Екатеринодаром и потому беспокоюсь за моего адресата, ибо если он тово, то и меня могут тоже тово, а это нежелательно, ибо поволоку за собой много народа очень дельного...» (Первое марта 1887 года. С. 361). Департамент полиции немедленно обратился к начальнику Харьковского жандармского управления  Вельбицкому с требованием установить личность студента Никитина, а главное, выяснить имя его корреспондента. В Харькове быстро работать не привыкли, и только после повторного настоятельного требования 27 февраля в Петербург пришел ответ, что автором письма Никитину был студент Петербургского университета Пахом Андреюшкин. В тот же день Департамент полиции передал полученные сведения петербургскому градоначальнику с просьбой учредить «непрерывное и самое тщательное наблюдение» за подозрительным студентом, который, как оказалось, «уже ранее был замечен в сношениях с лицами политически неблагонадежными».
28 февраля из Петербургского охранного отделения была получена информация о том, что Андреюшкин в компании с несколькими неизвестными личностями с двенадцати до пяти часов дня слонялся по Невскому проспекту, причем было замечено, что под пальто они несли какие-то тяжелые предметы. Когда на следующий день злоумышленники вновь появились на Невском, полиция не стала медлить и арестовала их. Среди арестованных были студенты Петербургского университета Василий Генералов, Пахом Андреюшкин, Василий Осипанов, Михаил Канчер, Петр Горкун и лохвицкий мещанин Степан Волохов.Задержанные сразу сознались в подготовке покушения на императора Александра III во время его проезда по Невскому проспекту. Отобранные у боевиков предметы представляли собой три металлических цилиндра, один из которых был спрятан в толстую книгу «Терминологический медицинский словарь Гринберга». Все снаряды, были наполнены жеребейками – свинцовой шрапнелью и стрихнином. Такая начинка, по мнению профессора Михайловской артиллерийской академии генерал-майора Федорова, «при самом незначительном поранении, нанесенным означенными  отравленными жеребейками, повлекла бы за собой смерть» (Там же. С. 17).
На докладе министра внутренних дел графа Д. А. Толстого о происшествии на Невском проспекте Александр III наложил резолюцию: «На этот раз Бог нас спас, но надолго ли? Спасибо всем чинам полиции, что не дремлют и действуют, – все, что узнаете более, присылайте.» (Поляков А. С. Второе 1-е марта. Покушение на Александра III в 1887 г. М., 1919. С. 39). Арестованные признались в своей причастности к «Народной воле» и выдали организаторов покушения – Александра Ульянова и Петра Шевырева. Всего по делу о покушении на цареубийство 1 марта 1887 года было арестовано более 70 человек, но к суду привлечено 15. «Совершенно желательно не придавать слишком большого значения этим арестам, – указывал император в письме к Министру внутренних дел. – По моему, лучше было бы узнавши от них все, что только возможно, не предавать их суду, а просто без всякого шуму отправить в Шлиссельбургскую крепость – это самое сильное и неприятное наказание» (Там же. С. 39).
Но закон есть закон. Дело участников покушения было рассмотрено при закрытых дверях Особым присутствием Правительствующего сената 15 апреля 1887 года под председательством сенатора П. А. Дейера. Александр III внимательно следил за ходом процесса. Среди прочих документов процесса, на рабочий стол императора легла сочиненная Александром Ульяновым уже в Петропавловской крепости 21 марта 1887 года «Программа террористической фракции партии „Народная Воля“». Для Александра III это были банальные, избитые фразы, давно ставшие привычными штампами революционных прокламаций. В программе содержался полный набор популистских лозунгов о  необходимости постоянного народного представительства, «выбранного свободно, без различия пола, вероисповедания и национальности», требования полной свободы совести, слова, печати, сходок, ассоциаций и передвижений. Здесь же предъявлялись требования о национализации земли, фабрик, заводов и «вообще орудий производства», «замены постоянной армии земским ополчением» и, конечно же, «полной амнистии по всем государственным преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, а исполнение гражданского долга» (Первое марта 1887 года. С. 376, 377, 378).
В заключении программы – аргумент, оправдывающий революционный террор: «Признавая главное значение террора, как средства вынуждения у правительства уступок путем систематической его дезорганизации, мы нисколько не умаляем и других его полезных сторон. Он поднимает революционный дух народа; дает непрерывное доказательство возможности борьбы, подрывая обаяние правительственной силы; он действует сильно пропагандистским образом на массы. Поэтому мы считаем полезной не только террористическую борьбу с центральным правительством, но и местные террористические протесты против административного гнета» (Там же. С. 378).
Император внимательно прочитал этот документ, составленный Ульяновым, подчеркнул наиболее поразившие его места и сделал свои пометки: против места, где говорилось, что «революционеры – лучшие люди России», написал: «Действительно, это все перлы России». С признанием террориста, что «мы надеемся действовать заодно с либералами», Александр III согласился: «К сожалению, это уже давно и без того так», – и увенчал программу своей знаменитой резолюцией: «Эта записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота» (Там же. С. 373).
Мать Ульянова, вдова действительного статского советника, М. А. Ульянова, подала прощение о помиловании сына, в котором писала: «Если б я хоть на один миг могла представить своего сына злодеем, у меня хватило бы мужества отречься от него... Сын мой был всегда убежденным и искренним ненавистником  терроризма в какой бы то ни было форме». Александр III заметил по этому поводу: «Хорошо же она знает сына!» (Поляков. С. 23).
Суд приговорил всех 15 подсудимых к смертной казни, но Особое присутствие Сената ходатайствовало о смягчении наказания для восьми человек. Александр III  утвердил смертный приговор для Ульянова, Шевырева, Генералова, Осипанова и Андреюшкина. Приговор был приведен в исполнение 8 мая 1887 года. Никто из родственников государственных преступников, замышлявших  цареубийство,  от властей не пострадал. Они служили, учились, получали пенсии. Младший брат А. Ульянова  Владимир окончил Симбирскую  гимназию, университет, стал лидером большевиков, руководителем Октябрьской  революции 1917 года. В отличие от старшего брата, он пошел «другим путем», сумев превратить индивидуальный террор народовольцев в беспощадный, тотальный красный террор, стоивший жизни миллионам людей, далеких от политической борьбы. Одними из первых жертв большевиков стали сыновья и внуки Александра III,  убитые в Екатеринбурге и Перми.
                ***
Любое происшествие, случавшееся с царской семьей, немедленно становилось предметом оживленных пересудов и сплетен в обществе. Поэтому Александр III стремился давать как можно меньше поводов для слухов. Когда он, например, получил серьезную травму руки во время падения из опрокинувшихся саней – официальных сообщений об инциденте не появилось. Но то, что произошло в октябре 1888 года во время следования царского поезда с Кавказа в Петербург, скрыть было невозможно.
Украшенные национальными трехцветными флагами, со скоростью 65 верст в час, два тяжелых паровоза уносили длинный состав на север. 17 октября, встав по обыкновению рано, государь выкурил папиросу и, глядя в окно, поинтересовался у министра путей сообщений адмирала К. Н. Посьета, где они находятся. Министр ответил, что поезд недавно миновал станцию Тарасовку, через четыре часа пройдет Борки, и к трем пополудни должен быть в Харькове. В комфортабельном царском поезде распорядок дня мало отличался от дворцового. Но в тот день за завтрак сели несколько ранее обычного – около двенадцати часов, так как в Харькове планировалась торжественная встреча.
В передней части столового вагона располагался буфет, с противоположной стороны сервировалась закуска, а центр вагона занимал большой прямоугольный стол, накрытый белой скатертью. Император привычно сел в центре стола, слева по ходу поезда. Рядом с ним расположилась княгиня Оболенская и статс-дама графиня Екатерина Шереметева. Напротив Александра сидела Мария Федоровна рядом с министрами Ванновским и Посьетом. Александр III не любил за едой разговоров на серьезные темы, и под стук колес шла обычная светская беседа. Завтрак подходил к концу; подали последнее блюдо – гурьевскую кашу, императору лакей принес сливки. Стрелки часов на стене вагона показывали четверть второго.
Внезапно раздался сильный толчок, от которого посуда полетела на пол, все инстинктивно схватились за стол. Через несколько секунд толчки последовали один за другим, и вагон стал рассыпаться на глазах. Официанты, стоявшие у буфета, были раздавлены стеной вагона. Крыша медленно опустилась и зависла над упавшими людьми. Нечеловеческим усилием Александр приподнял готовый рухнуть потолок, дав возможность женщинам выбраться наружу.  «Крыша навалилась на нас косо, – вспоминал художник М. А. Зичи, присутствовавший на завтраке, – с моей стороны между стенкой вагона и крышей, было отверстие, через которое я и вышел, за мной вышли графиня Кутузова, за нею государь; Государыня, насколько я помню, была вынута из окошка вагона. У государя оказался сплющенным серебряный портсигар в кармане с правой стороны».
Перед глазами пострадавших предстала картина страшной железнодорожной катастрофы: первый локомотив стоял неповрежденным, только задние колеса сошли с рельс. Зато второй паровоз, словно гигантский крот, зарылся в насыпь. Четыре первых вагона оказались разбитыми в щепы. Один из них служил передвижной мастерской. Находившиеся здесь рабочие были насмерть раздавлены многопудовыми запасными колесами. Следующим после вагона-ресторана был детский вагон. В момент аварии в нем находилась шестилетняя дочь императора великая княжна Ольга. Вагон сошел с рельсов и встал поперек пути, погасив скорость состава, тем самым, несколько уменьшив масштаб катастрофы. Нянька великой княжны, успела выпрыгнуть с девочкой под насыпь – это спасло им жизнь. Увидев отца, Ольга подбежала к нему с криком: «Я живая, папа, не беспокойся!» Дольше других искали младшего сына Михаила – его извлекли из-под обломков вагона совершенно невредимым. Незначительные ушибы получил и цесаревич Николай.
По обе стороны насыпи валялись груды исковерканного металла, доски, под ногами скрипело битое стекло. Вдоль полотна метались растерянные люди, слышались стоны и плач. Мелкий дождь со снегом больно колол лицо, но люди, находившиеся в шоковом состоянии, не замечали холода. Видя всеобщую панику и растерянность, Александр III принял на себя руководство спасательными работами. Солдатам охраны было приказано залпами стрелять в воздух – это эстафетой донесло сигнал бедствия до Харькова. Наконец появились военные медики с перевязочными средствами, пострадавшим начали оказывать первую помощь. Пять часов, ни разу не повысив голоса, никого не упрекнув, не сделав замечания, император, отдавал приказания, организовывал  работы, подбадривал раненых. Только, когда были эвакуированы все  пострадавшие, он выехал на станцию Лозовую. В здании вокзала был отслужен благодарственный молебен за спасение, а затем панихида по погибшим. Оставшиеся в живых сели за два общих стола «без чинов и званий». Это был печальный ужин, похожий на поминки: 21 человек стал жертвой катастрофы,  более 30 получили серьезные травмы и ранения.
Известие об аварии императорского поезда облетело всю страну. В храмах служили благодарственные молебны, кто-то назвал этот день «праздником крушения», а исподволь все громче звучала молва, что трагедия под Борками – дело рук революционеров, вновь принявшихся за свою традиционную работу. Охотнее всех поддерживал эту версию министр путей сообщений Посьет. На самом деле, все обстояло много проще и банальнее. Начатое следствие с очевидностью доказало, что происшествие явилось следствием целой серии грубейших нарушений правил эксплуатации железных дорог, начиная с воровства при строительстве дороги, когда укладывались рельсы и шпалы с заведомым браком, и кончая преступной небрежностью высшего начальства. Расписание движения императорского состава составлялось в Петербурге в Министерстве путей сообщений без согласования с руководством местных железных дорог. Тяжелый состав, по замыслу столичных чиновников, должен был лететь со скоростью курьерского поезда. Гигантские колеса расшатывали путь, в любой момент стык рельсов мог разойтись, и катастрофа была неминуема. Возможность такого происшествия была столь очевидна для специалистов, что С. Ю. Витте, служивший в то время управляющим Юго-Западной железной дороги, за несколько месяцев до катастрофы подал рапорт о нарушении мер безопасности при движении царского поезда. Однако тогда никаких последствий рапорт С. Ю. Витте не имел.
Не входя в технические тонкости, начальник царской охраны генерал-адъютант П. А. Черевин приказывал гнать, что есть духу, опасаясь срыва графика движения. «В соблюдении этого условия – моя первая обязанность, – объяснял он следствию. – Стоило мне сказать, что ускорение невозможно, и я не только замолчал бы, но в виду опасности такого ускорения, стал бы даже просить не предпринимать его» (Кони. Т. 1. С. 471). Министр путей сообщения К. Н. Посьет, «сухопутный адмирал», как его называли некоторые недоброжелатели, имел страсть к различным техническим игрушкам: всевозможным приборам для измерения скорости движения, громоздким калориферам, печам, вентиляторам. Все это достаточно тяжелое оборудование крепилось с левой стороны вагонов, так что при движении вагоны кренились, как яхты под шквальным ветром. Более того, перед поездкой министр распорядился прикрепить к составу дополнительные вагоны, что еще более усугубило ситуацию.
Доклад императору о результатах проведенного следствия сделал председатель комиссии, обер-прокурор Уголовно-кассационного департамента Сената А. Ф. Кони. Предваряя свой отчет, Кони сразу заявил, что, по его мнению, никаких данных, свидетельствующих о покушении нет. «Не беспокойтесь... Я знаю, что таких следов нет и быть не может. Я твердо убежден, что тут нет ничего политического, я увидел это тотчас же на месте», – прервал его Александр III (Там же. С. 475). Доклад длился долго. Заканчивая его и отвечая на вопрос императора, в чем же все-таки причина катастрофы, А. Ф. Кони сказал: «Если характеризовать все происшествие одним словом, независимо от его исторического и нравственного значения, то можно сказать, что оно представляет сплошное неисполнение всеми своего долга» (Там же. С. 451). После паузы, Александр III задумчиво произнес: «Да, конечно, все, кто виновен, должны подлежать ответственности, невзирая на их положение. Это должно быть сделано» (Там же. С. 457).
По высочайшему указанию министр юстиции Н. А. Манассеин в феврале 1889 года внес в Государственный совет представление о привлечении к ответственности виновных. Последовала целая серия заседаний Особого присутствия при Государственном совете. Но чем чаще собиралось высокое собрание под председательством великих князей Михаила Николаевича и Владимира Александровича, тем спокойнее становился тон выступлений. В конце концов, было решено отказаться от направления дела в Верховный суд, а ограничиться выговором Посьету «без занесения в формуляр». Манассеин и великий князь Михаил Николаевич доложили императору об исходе дела. «Как, – удивленно сказал Александр, – выговор и только? Но пусть будет так...» (Там же. С. 485).
Император Николай II каждый год будет вспоминать день крушения царского поезда под Борками в своем дневнике. Последнюю запись об этом событии он сделает уже в заключении в Тобольске во вторник 17 октября 1917 года: «29 лет прошло со дня нашего спасения при крушении поезда; кроме меня, никого здесь нет из бывших при этом!» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 266. С. 12, 13).




Глава 14

Каждый на своем жизненном пути неизменно минует этапы человеческого бытия, определенные судьбой и Богом. Детство, отрочество, юность, пора возмужания и старость... Пережитое, увиденное и выстраданное становится натурой человека, его жизненным опытом – тем, чему нельзя научиться по книгам, понять и усвоить с чужих слов. Вкусы, пристрастия, мысли – все меняется в человеке с возрастом, принимает иное качество, делая пожившего и хлебнувшего испытаний человека внешне и духовно совершенно не похожим на того наивного юношу, что с широко раскрытыми глазами вступал в жизнь.
Маленький великий князь Александр Александрович рос красивым, крепким  ребенком. Родители звали сына «милый Мака». По моде тогдашнего времени, в раннем детстве его одевали как девочку в платья и сарафаны.  В одиннадцать лет – Александр уже стройный мальчик, и лишь позже, с приходом зрелости, черты лица погрубели, он резко вырос; в его облике появилось что-то мужицкое, былинно-русское. Недаром художник В. М. Васнецов изобразил его в известной картине «Русские богатыри» в облике Ильи Муромца (Епанчин Указ соч..)  В молодости у него была пышная шевелюра, которую он даже завивал, собираясь на светские балы и вечеринки. Но в 27 лет Александр полысел, тяжело переболев тифом.
О мужчинах точнее всего судят женщины... Вот словесный портрет двадцатилетнего великого князя, сохранившийся в памяти одной из воспитанниц Московского Александровского института и опубликованный в журнале «Исторический вестник». Речь в мемуарах шла о посещении императором Александром II и цесаревичем Александром Александровичем института в 1865 году. «Наследник был очень молод. Лицо его нельзя было назвать красивым, но это было чисто русское лицо, умное, открытое, веселое и чуть-чуть насмешливое. Коротко остриженные волосы, крайняя простота и уверенность движений производили впечатление независимости и твердости» (Исторический вестник. 1900. № 9).
Личность сильных мира сего хорошо познается в их отношениях с простыми людьми, далекими от вершин власти. И здесь имеет значение каждая мелочь, каждый нюанс в поведении, речи, улыбке. Сохранились красноречивые свидетельства современников, описывающие характер, манеры Александра III. Вот впечатления от царской аудиенции, оставшиеся у жены графа Л. Н. Толстого Софьи Андреевны: «Государь встретил меня у самой двери, подал руку, я ему поклонилась, слегка присев, и он начал словами:
– Извините меня, графиня, что я так долго заставил вас ждать, но обстоятельства так сложились, что я раньше не мог.
...Государь говорит робко, очень приятным, певучим голосом. Глаза у него ласковые и очень добрые, улыбка конфузливая и тоже добрая. Рост очень большой; Государь скорее толст, но крепок и, видимо, силен. Волос совсем почти нет; от одного виска до другого скорее слишком узко, точно немного сдавлено» (Толстая С. Т. 1. С. 174, 175).
Другой тонкий наблюдатель и психолог юрист А. Ф. Кони, вспоминал свою беседу с царем: «Александр III, подпирая по временам голову рукою, не сводил с меня глаз... В этих глазах, глубоких и почти трогательных, светилась душа, испуганная в своем доверии к людям и беспомощная против лжи, к коей сама была неспособна. Они произвели на меня глубокое впечатление. Если Александр III так смотрел в лицо своим министрам при их докладах, то мне становится просто непонятным, как могли некоторые из них, нередко совершенно сознательно, вводить его в заблуждение...
Вся его фигура, с немного наклоненной на бок головою, со лбом, покрытым глубокими морщинами – следом тяжелых дум и горьких разочарований – вызывала в душе, прежде всего, чувство искренней жалости к человеку, поднявшему на плечи „бремена неудобоносимые“. От него – самодержца и повелителя всея Руси, могущего одним почерком пера перевернуть весь наш гражданский и политический быт, одним мановением руки двинуть несметные полчища против действительных или предполагаемых врагов, – веяло такой беспомощностью по отношению к обману и лукавству окружающих, что солгать ему казалось мне равносильным нанесению удара дряхлому старику или малому, слабому ребенку» (Кони. Т. 1. С. 451).
***
Существует мнение, что короля играет свита. Личность Александра III полностью противоречит этому устоявшемуся мерилу достоинств государственных мужей. Он был единовластным хозяином и режиссером, определявшим правила игры в спектакле, разыгрывавшемся на одной шестой части мировой суши, в его, Александра III, Российской империи. Даже такие выдающиеся государственные умы как С. Ю. Витте, К. П. Победоносцев, Д. А. Толстой не могли претендовать на исключительность, особое место при дворе или в правительстве. После смерти старшего брата Никсы для Александра самым близким по возрасту, воспитанию, мировоззрению и вкусам стал его младший брат великий князь Владимир Александрович. Особенно сблизило их участие в русско-турецкой войне, когда Владимир находился в непосредственном подчинении у цесаревича, командующего Рущукским отрядом. Владимир писал в те дни старшему брату: «Несмотря на мои недостатки, из коих первый есть врожденная лень, мне кажется, что с помощью Божьей, я могу тебе послужить, могу тебе быть иногда полезным слугой… Еще раз тебе повторяю, не жалей ты меня, не давай мне засыпать, буди и толкай меня почаще, и я тебе скажу в этом великое спасибо!» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 737. Л. 78 об.).
Вспоминания современников о Владимире Александровиче воссоздают портрет глубокого и остроумного человека, привыкшего, в силу своего высокого положения часто скрывать подлинные чувства и эмоции. Конечно, его характер менялся с годами, какие-то черты, свойственные ребенку навсегда уходили, взбалмошность и резвость сменились величественным видом и степенностью прирожденного вельможи. Иногда стиль общения с окружающими Владимира Александровича, столь не похожий на поведение других членов царской семьи, вводил в замешательство даже близких людей. Так, его двоюродный брат великий князь Александр Михайлович писал: «Будучи по натуре очень добрым, он, по причине некоторой экстравагантности характера, мог произвести впечатление человека недоступного...» (Александр Михайлович. С. 114).
Умный, образованный Владимир Александрович с изрядной долей  иронии относился и к большинству собственных августейших родственников, по преимуществу занятых исключительно военной карьерой или светской жизнью.
Любопытно сравнить образ мыслей, манеры поведения, стиль жизни двух близких родственников, двух двоюродных братьев – великих князей Владимира Александровича и Николая Михайловича. Великих князей сближала  схожесть воспитания, круг общения, родственные связи, военная карьера.  Оба внука императора Николая I были эрудированными людьми, профессионально занимавшимися вопросами истории; оба – великолепные знатоки искусства; они были сведущи в политике, дипломатии, военном деле.  Но, если Николай Михайлович,  по общему мнению, был человеком позы, большим любителем  политических и светских сплетен, то Владимир Александрович  относился к  окружающему его мирку с величавым превосходством, не позволявшему нисходить до мелких интриг или поисков дешевой популярности среди придворных дам.
«Это был доброжелательный, прямой, справедливый человек, без какой-либо резкости в обращении с подчиненными, - замечал Н.А. Епанчин, - некоторые считали его грубоватым, но я,  хорошо зная великого князя Владимира Александровича, решительно возражаю против этого. Говорили, что он иногда резок в обращении, но это объяснялось тем, что он был застенчив…  Как это ни странно, но это несомненно – великому князю Владимиру Александровичу необходимо было сделать усилие, чтобы войти в гостиную с многочисленным обществом, и, подбадривая себя, он говорил излишне громко, что те, кто его не знал как следует, считали невоспитанностью».  (Епанчин Н. А. Указ. соч. С. 208)
Великий князь Николай Михайлович, напротив, чувствовал  себя в аристократических салонах как рыба в воде. В высшем петербургском обществе он получил  довольно двусмысленный  титул – «принц Эгалите» *. Так великого князя  стали называть  в честь родственника последнего французского короля герцога Луи-Филиппа Орлеанского, примкнувшего к революции и голосовавшего за казнь  венценосного кузена.   
*принц  Равенство (с франц.яз.)
Николай Михайлович мог без устали часами рассуждать на темы грядущей революции, эпатируя высшее столичное  общество неожиданными предложениями, вроде установки памятника декабристам, едва не  убившими его прадеда со всей семьей.  В доверительных беседах с друзьями и знакомыми  великий князь постоянно высказывал критические суждения о действиях правительства, сделавшие бы  честь и записному оппозиционеру. При Александре III страх перед  императором  удерживал Николая Михайловича в рамках приличия, но в царствование Николая II, он, уже  не стесняясь в выражениях, требовал  срочных  радикальных  преобразований России. «Едкая критика великого князя немало способствовала ослаблению режима, - признавал  генерал А. А. Мосолов. - Всеразлагающий сарказм порождал в обществе болезненное отрицание авторитета царской власти…». (Мосолов А. А. При дворе последнего императора. М., 1993. С. 89) .
Подобно герцогу Орлеанскому, августейший карбонарий дорого заплатил за свои революционные симпатии. Глубокой  ночью 29 января 1919 года во двор Петропавловской крепости вывели четырех раздетых людей.  Это были  великие князья:  Николай Михайлович, его брат Георгий, Дмитрий Константинович и младший сын Александра II,  великий князь Павел Александрович.
Их поставили около кирпичной стены, сухо щелкнули винтовочные затворы, раздался залп. Начальник расстрельной команды подошел к казненным,  и в упор выстрелил из револьвера в истекающего кровью  русского «принца Эгалите».  Революция никогда не  нуждалась  ни в  либеральных историках, ни во фрондирующих принцах...
В отличие от Николая Михайловича,  великого князя Владимира Александровича было сложно увлечь каскадом политических парадоксов, примерами исторических параллелей. Он без труда проникал в суть происходящих политических процессов. Будучи патриотом и государственным человеком, Владимир Александрович твердо стоял на позициях здравого консерватизма,   преемственности национальных традиций, требуя уважения к нравственным и религиозным устоям, на которых веками  базировалась российская государственность.
Но, пожалуй,  главным различием между двумя великими князьями было то, что Николай Михайлович, критикуя и осуждая действия правительства и императора, сам  предпочитал оставаться  в стороне от принятия сколько-нибудь важных решений, посвящая все свое время коллекционированию экзотических бабочек и написанию исторических трудов. Великий князь Владимир Александрович  с первых дней воцарения Александра III стал одним из главных его сподвижников.
Владимир Александрович неизменно поддерживал старшего брата. «Нет сомнения, что годы должного спокойствия как внешнего, так и внутреннего, полезны для всякого государства; для России же, особенно после нашего Крымского погрома, – писал он в одном из писем к старшему брату в начале его царствования. – Но, с другой стороны, это же самое спокойствие имеет также и свои невзгоды: оно приучает людей, а нас русских в особенности, жить спустя рукава… Ты обвиняешь людей высокопоставленных, что они не любят Россию и не знают ее. С первым я не могу быть вполне согласен: я убежден, что они ее по-своему любят. Второе: они ее совсем не знают. С этим я согласен. Мы имеем министров военного, финансов, юстиции и т.д. Между ними царствует полнейшая неусобица, всякий тянет в свою сторону; общей солидарности никто из них не хочет признавать. При таких условиях общей цели существовать конечно не может» (ГА РФ. Ф. 677. Оп 1. Д. 737. Л. 56, 56 об.).
В последние годы царствования Александра II, Владимир, разделяя политические взгляды цесаревича, даже не пытался скрывать свое отношение к политическим прожектерам, за громкими фразами которых, легко угадывалось честолюбие, мелкое тщеславие, корысть. Он горько сетовал на отсутствие порядочных, деловых людей, находя утешение лишь в мысли, что возможно, «следующее поколение будет лучше» (Половцов. Т. 1. С. 213).
В одном из писем Александру III, написанных в начале его царствования, он писал: «Очень тебе благодарен, любезный Саша, за присланную и с интересом мною прочитанную записку. И мне представляется, что вся суть правительственной деятельности, а, следовательно, и мудрости, заключается в твердом и непоколебимом преследовании раз намеченных целей. Конечно, все можно критиковать по той весьма простой причине, что нет ничего совершенного под луной; но, идя по жизни со всеотрицанием и огульным хулением, как с прискорбием замечу, весьма многие делают, ни до чего путного не добраться. Быть на словах государственным мужем и спасителем Отечества – вещь не трудная; быть же таковым на деле или по крайней мере честно и твердо исполнять в этом смысле долг свой – нелегко» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 738. Л. 15, 15 об.).
Как мы уже упоминали, круг государственных обязанностей Владимира Александровича не ограничивался только воинской службой и важными дипломатическими поручениями. С 1876 года Владимир Александрович стал президентом Академии художеств, должность, в которой он показал себя, по оценке современников, «просвещенным покровителем всех отраслей искусства» (Мосолов. С. 69). Вице-резидент Академии граф И. И. Толстой писал: «Академию художеств великий князь искренне любил, болел ее горестями, радовался и гордился ее, хотя бы самыми незначительными, успехами. Искусство он не считал забавой, а делом важным, имеющим государственное значение, и всегда был готов всюду защищать русское искусство» (Кондаков. Ч. 1. С. 53).
Как и старший брат, Владимир Александрович женился по любви на принцессе Марии Мекленбург-Шверинской, которую после приезда в Россию стали именовать Марией Павловной. Двор великого князя и княгини славился особой, утонченной атмосферой, очаровательными веселыми фрейлинами, остроумными беседами гостей и пышными балами. Здесь обсуждали последние премьеры «Комеди Франсез», звучали мелодии из новых опер Вагнера и Верди, здесь почитали за честь выступать лучшие европейские музыканты и певцы. Даже прислуга во Владимирском дворце имела особенно элегантный и красивый вид. Гордый, независимый и амбициозный характер Марии Павловны, ее манера говорить нелицеприятные вещи прямо в глаза, умение парировать любой словесный выпад собеседника или едко пошутить над очередным постановлением правительства, создали великой княгине в глазах высшего общества репутацию отчаянной фрондерки, находившейся чуть ли не в оппозиции власти.
Великая княгиня никогда не пыталась, подобно большинству царедворцев, демонстрировать почтительное раболепие перед царской четой. Рассказывали, что как-то после парадного обеда, перед тем как ехать на премьеру оперы «Отелло», императрица Мария Федоровна выразила намерение сменить нарядное, декольтированное платье на более скромный костюм. Мария Павловна тотчас объявила, что она наряда менять не будет и поедет в театр в том же парадном платье и бриллиантовой короне, которые были на ней. Императрица настаивала на своем, но Михень лишь пожала плечами. Только вмешательство Александра III погасило назревавший конфликт между женами двух братьев (Половцов. Т 2. С. 53).
Остроумные замечания невестки развлекали Александра III, умевшего ценить хорошую шутку. Нередко между ним и Марией Павловной возникала настоящая словесная дуэль, рискованно балансирующая на грани салонных приличий. Как-то на рыбной ярмарке, император обратил внимание великой княгини на крестьянок, высоко закатавших рукава на блузках и подоткнувших юбки. «Михень, когда Вы будете готовиться к очередному балу, рекомендую остановить Ваш выбор на подобном туалете», – предложил Александр. «При условии, что первый танец будет Ваш», – немедленно отреагировала Мария Павловна.
«Великая княгиня знала свое „ремесло“ в совершенстве, – вспоминал начальник канцелярии Министерства императорского двора А. А. Мосолов. – Двор ее первенствовал в Петербурге, ее рождественские базары в залах дворянского собрания затмевали все другие благотворительные затеи. Ей удалось собирать значительные суммы, привлекая на свои приемы лиц богатых, которые по своему рождению и положению в обществе не имели бы доступа в высшие его слои и охотно открывали свои кошельки, чтобы отблагодарить Марию Павловну за гостеприимство…
Великая княгиня Мария Павловна, умная, образованная и любезная женщина, представила удивительно подходящую пару для Владимира Александровича. Их супружеская жизнь, несмотря на то, что и муж, и жена были люди волевые и характера самостоятельного, протекала вполне благополучно» (Мосолов. С. 71).
   ***
Александр III неизменно стремился подавать личным примером образец поведения, который почитал верным и правильным для каждого из своих подданных. Основа его этических норм поведения, все миропонимание исходили из глубокой религиозности. Вряд ли кто из двенадцати предшественников Александра III на русском императорском престоле был более набожным и так искреннее верил в Бога, как он. Его вера – чистая и свободная от догматизма – объясняла и богоизбранность русского самодержавия, и особый русский путь, которым должна следовать его держава. Веровать для Александра III было так же естественно, как дышать. Он скрупулезно соблюдал православные обряды, будь то посты или богослужения, регулярно посещал Исаакиевский и Петропавловский соборы, Александро-Невскую лавру, дворцовые храмы. Не все священнослужители могли похвастаться таким знанием тонкостей сложного церковного православного обряда, какое выказывал русский император. Особенно ценил Александр III духовную музыку, он любил сочинения композитора Д. С. Бортнянского «Скажи ми, Господи, кончину мою», «Вскую прискорбна еси, душе моя», «Да воскреснет Бог и расточатся врази его», «Коль возлюбленна селение твоя, Господи».
Вера Александра III сочеталась с трезвым, рациональным умом, не терпящим сектантства или мракобесия. Император с нескрываемым скептицизмом следил за попыткой некоторых иерархов усилить свое политическое влияние. Когда киевский митрополит Филофей, решив уподобиться Иоанну Златоусту, подал императору записку, в которой упрекал его за отдаление от народа, Александр III лишь пожал плечами и предложил освидетельствовать умственные способности владыки. Не симпатизировал император и знаменитому Иоанну Кронштадтскому, считая, что его стремление к  популярности выглядит искусственным, а религиозное чувство показным (Вельяминов. С. 301).
 ***
     Современники особо обращали внимание на отношения в семье Александра III. Младшая дочь императора Ольга впоследствии вспоминала: «Между моими родителями было так мало общего, и все же более  счастливого брака нельзя было и и пожелать… Они превосходно дополняли друг друга. Жизнь двора должна быта отличаться блеском и великолепием, и мама играла здесь свою роль без единой фальшивой ноты. Она умела быть чрезвычайно тактичной, общаясь со своей родней, а это была задача не из простых» (Й. Воресс Последняя великая княгиня. С. 208). И здесь мы опять вынуждены вспомнить  гениальную фразу Льва Толстого о семейном счастье...
Любовь и согласие отличали брак Александра и императрицы. Мария Федоровна была неразлучна с мужем, сопровождая его не только на официальных приемах, но и на военных маневрах, парадах, охоте и в поездках по стране. Ее влияние на мужа было несомненным, но распространялось оно, в целом, только на личные, семейные отношения. Императрица Мария Федоровна привыкла к почтению, густо смешанному с восточным поклонением. Эта маленькая, стройная женщина, родившая шестерых детей, всегда выглядела моложе своего возраста. Веселая, жизнерадостная она любила жизнь, танцы, светские сплетни. «Главная прелесть Марии Федоровны была та детская свежесть, которую никогда она не утрачивала; ни положения ее, ни претерпенные несчастия, ни возраст не сняли с нее яркость ее детской души», – вспоминал директор Императорских театров князь С. М. Волконский, а затем как бы для сравнения добавлял характеристику ее невестке: «Императрица Александра Федоровна не была приветлива, обходительность не была в ее природе. Кроме того, она была до мучительности застенчива. Она с трудом выжимала слова, и лицо ее при этом покрывалось красными пятнами. Это свойство ее, да к тому же явное от природы нерасположение к роду человеческому, огульное недоверие к людям лишили ее всякого ореола популярности…» (Волконский. Т. 2. С. 156, 157).
Императрица входила во все дела Кавалергардского полка, шефом которого она была. Командир полка и офицеры были постоянными гостями в Аничковом дворце. Мария Федоровна активно занималась благотворительной деятельностью, возглавляя ведомство, носившее имя ее предшественницы и тезки – супруги Павла I императрицы Марии Федоровны. Художник, эстет, тонкий ценитель искусства А. Н. Бенуа восторгался особым шармом, присущим Марии Федоровне: «Даже ее маленький рост, ее легкое шепелявленье и не очень правильная русская речь нисколько не вредили чарующему впечатлению. Напротив, как раз тот легкий дефект в произношении вместе с ее совершенно явным смущением придавал ей нечто трогательное, в чем, правда, было мало царственного, но что зато особенно располагало к ней сердца» (Бенуа. Т. 1. С. 695).
    ***
В семье, заботах о воспитании детей, Александр III находил отдых от напряженного, изнуряющего труда. Рабочий день Александра III продолжался до глубокой ночи; он не щадил ни себя, ни своих министров. Работать он начинал с  8 часов до завтрака в 13 часов. «После завтрака до 3 часов,   занимался у себя в кабинете, а с 3 до 5 часов прогуливался в саду  с государыней императрицей и семейством во всякую погоду; затем  Его Величество обыкновенно отдыхал от 15 – 20 минут, в 8 часов отправлялся за обеденный стол, а с  9 часов снова занимался в кабинете до глубокой ночи (до 2 и даже 3 часов). (Семенов ВА Гатчина в царствовании Александра III .// Александр III в  Гатчине. СПб. 2001 с. 88)   За обеденным столом никаких серьезных тем касаться  не разрешалось: во-первых, строго соблюдалось правило приличия «о Боге за столом не говорить», а во-вторых, в кругу семьи  самодержец хоть ненадолго отвлекался от своих непростых обязанностей владыки огромной державы.
Александр III особенно  любил своих младших детей. Этот огромный бородатый гигант, с легкостью сворачивающий в железную кочергу в замысловатые петли; император, заставивший уважать себя весь мир, обладал нежной и доброй душой.
«У него было необыкновенно светлое и доброе выражение, и было что-то особенное в сочетании выражения этих добрых и проницательных глаз с неуловимым изгибом кончиков рта и улыбкою его, в которой сквозил оттенок юмора», - вспоминал  граф С. Д. Шереметев. И на шалости детей Александр III  смотрел с добродушным юмором, хотя иные из них и заслуживали по строгим педагогическим канонам наказания.
Любимцем отца был Михаил, которому подчас дозволялось такое, что никому другому не могло даже придти в голову.  Об одной из таких проделок вспоминал граф С. Ю. Витте: «Император Александр III утром очень любил ходить гулять со своим Мишей и во время прогулок он с ним играл. Вот как-то проходя около цветов, которые садовник поливал водопроводным рукавом. Неизвестно почему, вероятно, Михаил Александрович лез в воду, не слушался императора, но кончилось тем, что император Александр III взял этот рукав - это было летом - и окатил Михаила Александровича водой из этого рукава. Затем они вернулись домой, Мишу сейчас же переодели.
- Затем, - рассказывает мне камердинер, - после завтрака император обыкновенно занимался у себя, так и в этот раз. Он занимался в своих комнатах, которые как раз находились внизу, под комнатами, в которых жил Михаил Александрович. В перерывах между занятиями император Александр III несколько высунулся за окошко, оперся на локти и так стоял и смотрел в окно. Михаил Александрович это заметил, сейчас же взял целый рукомойник воды и всю эту воду вылил на голову государя.
Ну, с императором Александром III сделать безнаказанно такую штуку мог только его Миша, потому что, если бы это сделал кто-нибудь другой, то ему здорово бы досталось».
В кругу семьи он забывал о государственных делах, возясь с детьми, обсуждая житейские проблемы с Минни. Дети делились на старших (Николай, Георгий, Ксения) и младших (Михаил, Ольга). Проблемы «отцов и детей» в семье не было, но  императору было нелегко справиться с мыслью, что дети  быстро растут, что у них появляются свои интересы, свой круг друзей. «Ники все еще в Петербурге, что он делает, не знаю, он ничего не телеграфирует, не пишет и не спрашивал у меня какие-либо известия от тебя. Я должен сознаться, что для меня лично это приятно, так как здесь он скучает, не знает, что делать, а знать, что он останется здесь только по обязанности, и видеть скучающую фигуру для меня невесело, и с маленькими детьми гораздо лучше, и они и я довольны, и нам отлично вместе. Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать – дома невесело родителям, да и что делать? <…>Да и Ксения теперь меня вполне игнорирует, я для нее совершенно лишний; разговоров никаких, никогда ничего не спрашивает, ничего не попросит, а я рад был бы так сделать ей удовольствие хоть в чем-либо… Я бы ни за что не сказал тебе об этом, да так уж с сердца сорвалось, слишком долго держал в себе и теперь, так как я один и далеко невесело мне, все это и вырвалось из груди», – с горестью писал Александр Марии Федоровне весной 1892 года в Абас-Туман, куда императрица поехала навестить больного туберкулезом сына великого князя Георгия (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 54–57 об.).
***
Мария Федоровна,  с большим вниманием относилась к воспитанию своих старших детей. Дочь датского короля Христиана IX,  была воспитана в  педантичной атмосфере западноевропейской педагогической школы. Императрица прекрасно осознавала, какую непростую роль придется играть ее старшему сыну Николаю, ставшему после воцарения отца, наследником престола.   Ее заботы, амбиции были сосредоточены вокруг Ники - так звали родители своего первенца.
Но и второй сын  Георгий - “милый Джорджи”, требовал постоянного материнского внимания.  Веселый, обаятельный, нежный, он стал для матери утешением после смерти маленького Александра.  Но мальчик рос болезненным, слабым ребенком, вызывавшим постоянную тревогу за его здоровье.  Врачи долго говорили о “слабой груди” Джорджи, а потом появился страшный по тем временам диагноз - чахотка.
К младшим детям – Ксении, Ольге, Михаилу  отношение было несколько иное - они были лишены  той доли материнского внимания, которое в большей степени  перепадало старшим.  Мария Федоровна  была более требовательной и строгой матерью своих младших детей, чем внешне суровы и строгий отец – император Александр III. На склоне лет Ольга Александровна, вспоминая детство, утверждала, что их с матерью разделяла пропасть. Ольга и Михаил боялись ее. «Всем своим поведением она давала понять, что их крохотный мирок с их мелкими проблемами не интересует ее», - писал со слов великой княгини Ольги Александровны историк Й. Воррес.  «Приходя к ней, я всегда чувствовала себя не в своей тарелке, - делилась детскими впечатлениями  Ольга Александровна. - Я изо всех сил старалась вести себя как следует. Никак не могла заставить себя говорить с мама естественно. Она страшно боялась, что кто-то может перейти грани этикета и благопристойности... Если мы с Михаилом делали что-то недозволенное, нас за эту шалость наказывали, но потом отец громко хохотал». ((Воррес Указ соч. 191.)
***
По настоянию императрицы и врачей Александр III дал слово, что будет заниматься только до трех часов ночи, и приказал, чтобы ему напоминали о времени. Если Александр не прекращал занятий, то камердинер должен был доложить второй раз, после чего он был обязан тушить свет, несмотря на протесты императора. «Государь не любил много говорить: у него было природное отвращение ко всему рекламному, ко всякому афишированию. Но внутри у него крепко сидело убеждение, и сдвинуть его с точки было очень трудно», – писал художник и историк А. Прахов (Прахов. С. 146). В своих резолюциях, сделанных на полях документов, рапортов и писем Александр часто бывал резок и даже груб. Он не заботился об утонченных выражениях, читая отчеты о пожарах, неурожае, катастрофах. «Неутешительно» – царская помета, касающаяся прискорбного события. Еще резче звучит августейшая оценка иных губернаторов или чиновников: «экое стадо свиней» или «экая  скотина» (Голос минувшего. 1917. № 5. С. 87).
Отвечая на советы тещи – датской королевы, как надо править Россией, Александр достаточно нелицеприятно обрывает ее: «Я, природный русский, в высшей степени нахожу трудной задачу управлять моим народом из Гатчины, которая, как вам известно, находится в России, а вы, иностранка, воображаете, что можно успешно  управлять из Копенгагена» (Там же. С. 93).
Александр с детства не выносил притворства, лести, неискренности. Русскому царю не импонировала  показная манерность его датских и немецких родственников, навязчивая любезность, неискренние улыбки и комплементы. В письме к жене Александр, не скрывая иронии, откровенно выражает свое отношение к ее родственникам: «... Читая твои письма и видя эту массу дядюшек, тетушек, двоюродных братьев, сестер, принцев и принцесс, я радуюсь еще больше, что меня там нет. Уж эта мне родня! Просто повернуться нельзя, вздохнуть спокойно не дадут, и возись с ними целый день! Нет, уж в этом отношении лучше в Гатчине, хотя подчас и скучно одному бывает здесь!» ( ГА РФ. Ф.642. Оп.1 Д. 709. Л. 3-4 об.).
Нередко его манеры оставляли желать лучшего. Один из его воспитателей возмущался поведением шестнадцатилетнего великого князя: «Он попросил положить ему котлетку и при этом показал какую именно, ткнув пальцем в эту котлетку, Когда я стал ему выговаривать за его манеры, то он с самым дерзким видом начал презрительно пофыркивать, прикидываясь, что не понимает, за что к нему я привязываюсь. Я, признаться сказать, очень рассердился и сильно на него прикрикнул, и если бы он еще высказывал какое-нибудь возражение, я бы его выслал из стола и оставил бы без завтрака. Надо употребить все возможные средства, чтобы отучить его от грубых манер» (Великий князь Александр Александрович. С. 512).
Эти строки лишнее доказательство того, что воспитатели даже не пытались понять психологии своего воспитанника, пытаясь воздействовать не него окриком, наказанием, выговором. Неудивительно, что результаты подобных педагогических приемов потерпели полное фиаско. Формирование личности будущего императора шло вразрез воли его воспитателей, и неудивительно, что многие черты характера Александра, взросли на юношеском стремлении доказать собственную правоту, желании настоять на своем решении. Его воспитателям – гвардейским офицерам не удалось привить сыну и внуку императоров светский лоск, отличавший Николая I и Александра II.
Александр III предпочитал условностям этикета простые, почти обывательские привычки и манеры. Граф С. Д. Шереметев писал об этой черте характера Александра III: «Вообще, он не стеснялся и выражался определенно, метко, своеобразно, не стесняясь чьим-либо присутствием. Крепкое словцо было присуще его натуре, и это опять русская черта, но в словах не было озлобления. Это была потребность отвести душу и ругнуть иной раз сплеча, не изменяя своему добродушию. Иногда за столом и при свидетелях говорил он, не стесняясь, прямо набело, и когда уж очень становилось неловко от его слов, „она (императрица Мария Федоровна – Авт.) полушутя, бывало, обращалась ко мне и говорила: “Vite recites moi quelque chose!” или “T’en fai rien entendu, n’est ce pas? nous n’avons rien entendu?” *,  а в сущности, нисколько этим не стеснялась и всегда сочувствовала ему. И это  было особенно в ней привлекательно» (Шереметев. С. 465).
*(Быстро мне переведите; мы ничего не слышали, не правда ли, мы ничего не
слышали?)
В то же время Александр III отказался от привычки, существовавшей при Александре II, говорить со всеми на «ты». «Он всегда называл по имени и отчеству и никогда по фамилии, как это было принято при дворе его отца, – вспоминал лейб-медик Н. А. Вельяминов. – Утром при первой встрече государь Александр III и императрица всем подавали руку, до последнего молодого конвойного офицера. Прислуга обожала царя и царицу» (Вельяминов. С. 266).
     ***
С. Ю. Витте в мемуарах упоминает о любви императора к  штопанным штанам, поношенной тужурке и нелюбви к модной одежде. На самом деле, в случае необходимости – во время зарубежных визитов, поездках к родственникам жены в Данию, Александр одевался  по последней моде и очень элегантно носил цилиндр. В России император привычно носил военный мундир, и, по общему мнению современников, не любил обнов и тугих кителей, предпочитая в домашней обстановке поношенную тужурку и разношенные сапоги.
Конечно,  речь шла не о комичной скупости Плюшкина или недостатка средств на приобретение новой формы... Русский император был богатейшим человеком, но бережное отношение к личным деньгам формировалось у великих князей с детства - расточительство и мотовство никогда не были распространенны среди Романовых.
Вполне естественно, великие князья с детства не знали недостатка, в то же время, их стремились  приучать к строгой экономии и бережливости. На  содержание старших сыновей цесаревича из Государственного казначейства ежегодно выделялось 50 000 рублей  серебром.   При этом из «детских денег» ежемесячно отчислялись суммы на зарплату кормилице, воспитательницам, няням, врачам и учителям, кроме того,  на эти  средства приобреталась одежда, игрушки, книги. Остаток суммы, если таковой был, «переводился» на следующий год. До определенного  возраста дети не имели о денежных делах никакого понятия, и их средства контролировались родителями и воспитателями.
По мере взросления мальчиков начинали приучаться к самостоятельному расходованию денежных средств. Это тоже происходило в несколько этапов. Сначала они осознавали, что в их распоряжении есть значительные средства, которые они могут тратить «по собственному» усмотрению. Однако эти деньги находились буквально в карманах их воспитателей. В одном из регулярных письменных докладов, генерал Зиновьев сообщал  великому князю, что его старшие сыновья дали денег мальчику, который работал в парке без сапог. При этом отмечалось,  что «это уже не первые издержки при мне их высочеств. Мне часто приходится выдавать, по желанию их, особенно старшего, то нищим, то бедным итальянским шарманщикам, то старым солдатам, то фонтанщикам; так что я всякий раз, когда с ними, должен иметь при себе мелкие деньги». (Цит. по ст. : Зимин И. Детские деньги //Санкт-Петербургские ведомости. 21.03.08)
 «Детские деньги» имели определенные статьи расходов, за которые  отвечали их воспитатели. Иногда детям разрешали  посетить магазины, где мальчики  покупали подарки для родных и иногда мелочи для себя. Так, в апреле 1862 года пятнадцатилетний великий князь Владимир Александрович во время прогулки с воспитателем заехали в магазин, где купили «сотню сигар для Государя».
В августе 1862 года великие князья Александр и Владимир Александровичи «крупно потратились» в магазине, поскольку накупили «разных коробочек и папиросниц». Граф Перовский заметил: «Для Владимира Александровича это неудивительно, но от Александра Александровича я не ожидал решимости истратить на это 24 рубля; правда, что он выбирал такие вещи, которые подешевле, и поэтому он их купил очень много числом». В канун нового 1864  года, великие князья «поехали по книжным магазинам», для того чтобы выбрать книги для лотерей «по приказанию императрицы».
Повзрослев,  великие князья начинали сами планировать свой бюджет, отмечая истраченные суммы в специальных  «расходных книжках», которые Александр, в отличие от младшего брата, вел очень чисто и аккуратно.
 К моменту свадьбы Александра и Дагмар осенью 1866 года, его личный капита составлял 38 380 рубей. (Зимин И. Царские деньги. Доходы и расходы Дома Романовых. Повседневная жизнь Российского императорского двора. М. - СПб.,2011. С. 271). 
Цесаревич получал содержание как генерал-лейтенант русской армии в размере 7495 рублей (жалование 1695 руб., столовые – 3000 руб., добавочные – 2400 руб., пенсия по ордену св. Георгия – 400 руб.). После  высочайше утвержденной 11 апрея 1881 . конфирмации «о разделении капитала в Бозе почившего Императора Александра Николаевича» на долю молодого императора пришлась треть наследства отца, что составяло 2 409 567 руб. 30 ; копейки. (ГРИА. Ф 482. Оп. 7. Д. 213. Л.3). На конец 1881 г. личный капитал Александра III составлял 3 877 682 руб.  В дальнейшем личное состояние императора прирастало ежегодными суммами процентов с капитала и «жалованием» импратора в 200 тыс. руб., «определенного традициями   и законам империи. (Зимин Указ соч. С. 272).
Даже став императором, Александр Александрович   оставался в быту очень скромным и  бережливым человеком,  е позволяя   себе никаких излишеств или траты лишних денег. Значительные суммы из личных средств царя шли на благотворительность , так, в 1882 году 300 тыс. рублей было потрачено на строительство барачной больницы и фельдшерской школы РОКК. Часто император материально помогал  кому-то из окружения или людям, пользующимся его благосклонностью. В таких случаях выплаты проходили без указания фамилии или должности человека,  с формулировкой «На известное Его  Величеству употребление».  Иногда адресат царской щедрости становился известен случайно, как произошло в истории  с оказанием материальной помощи великому композитору П.И. Чайковскому. Вкратце эта история выглядела следующим образом: в письме к К.П. Победоносцеву композитор просил:
***
В семье Александра III любили праздники. Особо почитались основные православные праздники – Рождество, Вербное Воскресение и Пасха. К Рождеству готовились загодя – подбирали подарки для близких, прислуги, развешивали и «поправляли образа» в дворцовой церкви, тщательно подбирали лоты для  благотворительной лотереи. Елки для императорской семьи по традиции ставили на бывшей половине императора Николая I в Арсенальном каре дворца. К Всенощной службе в Гатчину съезжались все здоровые члены императорской фамилии. 25 декабря после фамильного завтрака император с детьми в  сопровождении великих князей отправлялся в манеж Кирасирского полка на елку  для нижних чинов Собственного Его величества Конвоя, Сводно-гвардейского батальона и дворцовой полиции. На следующий день поездка повторялась для чинов, «бывших накануне в карауле» (Рыженко И. Э. Государственные и семейные торжества, памятные даты в Гатчине при императоре Александре III //Александр III. С. 108).
На следующий день в Арсенальном зале Гатчинского дворца давался обед для офицеров. Все присутствующие получали именные подарки. Списки, составляемые заранее в канцелярии министра императорского двора, насчитывали сотни имен, на всех рождественских поздравлениях стояли подписи императора и Марии Федоровны. Особо запоминающимся праздник был для детей императора. Кабинет государя был заполнен коробками и пакетами с подарками. В эти предпраздничные дни детям вход в кабинет был строго  воспрещен. В Сочельник царский дворец замирал – все его обитатели стояли у окон, ожидая появления первой звезды. В шесть часов вечера начинали звонить церковные колокола. После вечерней службы устраивался семейный обед. Дети с нетерпением ожидали сигнала, по которому можно было устремиться в банкетный зал, где возле каждой именной елки стоял маленький стол, покрытый белой   скатертью и уставленный подарками (Там же. С. 109).
Еще более торжественно устраивался самый главный праздник – Пасха. Как и все православные, царская семья строго придерживалась предписаний поста. В предшествующие Пасхе семь недель были в запрете балы, любые увеселения, концерты, у детей отменялись уроки танцев. На страстной неделе император и члены его семейства исповедовались во внутренних покоях. В Чистый четверг совершалось причастие, а в пятницу торжественно выносили плащаницу. Крестный ход с хоругвями и свечами следовал по коридору бельэтажа Кухонного каре.
Плащаницу несли великие князья, министр двора, обер-гофмаршал, генерал-адъютант и духовенство. В полночь начиналось самое главное богослужение, совершаемое духовником царской семьи. По окончанию службы все присутствующие собирались в Арсенальном зале, где христосовались с государем, а императрица «жаловала к руке». Накрывались круглые столы, за которыми разговлялось до 80 человек (Там же. С. 110). В понедельник после Пасхи «слушали литургию», а затем вся Светлая седмица проходила в приемах, представлениях и поздравлениях от представителей губерний, сословий, полков. При этом Александр III христосовался с мужчинами, а Мария Федоровна дарила гостям фарфоровые яйца. Из семейных праздников, ежегодно отмечаемых в царской семье, следует отметить дни рождения Марии Федоровны и детей – великих князей Николая, Георгия, Михаила, великих княжон Ксения и Ольги. Первые три года царствования Александра III день рождения Марии Федоровны обычно отмечали в домашней обстановке Гатчинского дворца. Утром, в одиннадцать часов, приглашенные уже собирались в парадных залах. В Тронном зале находились придворные дамы, в Белом зале – кавалергарды, а в Чесменской галерее выстраивались офицеры Кирасирского полка. Именинница с супругом через Китайскую галерею проходили в церковь, принимая по дороге поздравления от министров и членов Государственного совета. После литургии давался большой завтрак в Арсенальной зале. Столы украшали «Охотничий» сервиз и изящные серебряные приборы. На каждом столе вазы с живыми цветами. Сама императрица сидела во главе большого стола, рядом с ней находились император и великий князь Владимир Александрович. В половине десятого вечера начинался бал, продолжавшийся до глубокой ночи. После танцев следовал ужин, сервированный на шестнадцати круглых столах, за каждым из которых помещалось десять человек. После вечера гости отбывали на специальном экстренном поезде по Варшавской железной дороге в Петербург. Прислуга с багажом выезжала позже, по Балтийской ветке. Всякий раз, готовясь ко дню рождения кого-то из близких, Александр III заботливо подбирал подарки. На пятнадцатилетие великий князь Михаил получил велосипед, фотоаппарат, пневматическое ружье, лук, чашку для кофе и небольшой гербарий в сафьяновом альбоме.
Обязательным считалось посещение воинских праздников тех полков, шефами которых состояли император и Мария Федоровна. Летом 1891 года в Петергофе отмечался двадцатипятилетний юбилей зачисления Александра III в Преображенский полк. Торжества начались с парада. День выдался теплым и солнечным.
«Государь пешком сам вел полк церемониальным маршем перед императрицей и салютовал ей. На фланге проходил главнокомандующий великий князь Владимир Александрович, в роте Его Величества – наследник цесаревич, в строю были почти все великие князья. Шел государь впереди своей роты, в которой люди были ростом не меньше его – это были самые рослые люди во всей русской армии – почти великаны.
Государь шел по всем правилам церемониального марша, широким шагом, сильно вытягивая носок на старый Николаевский лад и красиво салютуя шашкой; полк в приподнятом настроении под личным предводительством своего державного шефа и Верховного Вождя армии проходил блестяще. Получалось удивительное впечатление – шел какой-то полк титанов с повелителем великой России впереди; чувствовалась мощь, которую могла проявить только великанша Россия, со своим великаном-царем и со своими великанами-солдатами; было красиво и внушительно – это проходили представители великой России императора Александра III» (Вельяминов. С. 260).
***
Любой праздник сопровождался семейным обедом, однако застолья в царской семье никогда не принимали характера какого-то раблезианского пиршества. Императорский стол всегда был достаточно скромен, что полностью опровергает бытующий в бульварной исторической литературе миф об Александре III как о закоренелом алкоголике. При этом обычно ссылаются на воспоминания начальника охраны царя, генерал-адъютанта П. А. Черевина, опубликованные в 1912 году В. Бурцевым в издававшейся за рубежом газете, а после революции, тиражированные либерально-демократическим изданием «Голос минувшего». Мягко говоря, источник информации не внушает доверия. Воспоминания начальника охраны даются в пересказе физика П. Н. Лебедева, познакомившегося с Черевиным в бытность его за границей. «Государь выпить любил, но „во благовремении“. Он мог выпить много без всяких признаков опьянения, кроме того, что делался необычно в духе – весел и шаловлив как ребенок. К концу восьмидесятых годов врачи совершенно запретили ему пить и так напугали царицу всякими угрозами, что она внимательнейшим образом следила за нами... А мы с Его Величеством умудрялись: сапоги с такими особыми голенищами заказывали, чтобы входила в них плоская фляжка коньяку вместимостью с бутылку... Царица подле нас – мы сидим смирнехонько, как паиньки, играем в шахматы. Отошла она подальше, мы переглянулись – раз, два, три! – вытащим фляжки, пососем и опять как ни в чем не бывало фигуры двигаем. Ужасно ему эта забава нравилась... И называлось это у нас: „голь на выдумки хитра“» (Черевин и Александр III. С. 96–101).
Генерал-адъютант Черевин слыл за человека умного и дельного, что, увы, не мешало быть ему большим любителем горячительных напитков. Возможно, это обстоятельство и определило алкогольные акценты в воспоминаниях бравого генерала, хотя, скорее всего, никаких воспоминаний начальника царской охраны не существовало вовсе: речь идет о банальной исторической фальсификации. П. Н. Лебедев, незадолго до кончины, поведал об откровениях Черевина В. Бурцеву, сделавшему себе имя публичными разоблачениями как революционеров-провокаторов, так и критикой царствующей династии. Бурцев любил публиковать «документальные» материалы, часть которых сочинял сам. Фальшивки принимались на «ура» революционной аудиторией, готовой по любому поводу клеймить «проклятый царский режим».
На самом деле, Александр III, как и его отец Александр II, дед Николай I и прадед Павел I, никогда алкоголем не злоупотреблял. Изредка позволял себе немного водки, на приемах – фужер шампанского. Не только в выпивке, но и в еде государь был весьма сдержан: не говоря о православных постах, которые Александр III строго соблюдал, он и в обычные дни старался есть, как можно меньше. С детства император отличался простотой в своих гастрономических пристрастиях. В дневнике, фиксируя подробности поездки Александра и Владимира в Москву в 1861 году, Н. П. Литвинов писал: «Простые щи, каша и жаркое показались великим князьям очень вкусными, а всего более понравилось то, что запросили с нас за все это не более 6 рублей 50 копеек» (Великий князь Александр Александрович. С. 456).
«В пище он был умерен и любил простой здоровый стол, – писал в мемуарах граф С. Д. Шереметев. – Одним из любимых его блюд был поросенок под хреном, а когда бывало езжали мы в Москву, то каждый раз обязательно приносили ему от Тестова поросенка... Любил он соус Cumberland и всегда готов был есть соленые огурцы, которые предпочитал в Москве» (Шереметев. С. 448). Лечащий врач императора Н. А. Вельяминов подтверждает слова графа С. Д. Шереметева с позиции медика: «Государь не был гастрономом, как его братья, и, как многие очень полные люди, для своего роста кушал скорее мало, никогда не придавая еде особенное значение; пил ли он водку за закуской – не помню, кажется нет, а если и пил, то никак не больше одной маленькой чарочки; за столом он пил больше квас, вина почти не пил, а если пил, то свой любимый напиток – русский квас пополам с шампанским и то очень умеренно; вечером ему подавали всегда графин замороженной воды, и он пил такой ледяной воды действительно очень много, всегда жалуясь на неутолимую жажду. Вообще государь вел очень умеренный образ жизни и если чем-либо себе вредил, то это непосильной работой в ущерб сну»  Вельяминов. С. 276).
Стремясь похудеть, Александр в свободное время с удовольствием занимался физическим трудом: пилил дрова, убирал снег, колол лед. Любимым отдыхом для императора были долгие прогулки, в которых его обязательно сопровождали собаки. Александр при каждой возможности любил совершать пешие прогулки, в которых его  всегда сопровождали собаки.
 Самая любимая – Камчатка, погибла во время крушения царского поезда в Борках. Александр потом долгие годы с любовью и печалью вспоминал своего пса, отдавая ему явное предпочтение перед окружающими людьми: «У меня опять слезы на глазах, вспоминая про Камчатку, ведь это глупо, малодушие, а что же делать – оно все-таки так! Разве из людей у меня есть хоть один бескорыстный друг; нет, и быть не может, а пес может быть, и Камчатка был такой» (ГА РФ Ф. 642, Оп.1 Д. 710. Л.51-52об.)
В одном из своих дневников царь  подводит итоги своих прогулок: ноябрь, декабрь 1887 года – прошел 103 версты, апрель и май 1888-го – 98 верст, октябрь – декабрь – 330 верст, март–май 1889 года – 101 версту (Зайончковский. С.36). При первой же возможности вся семья уезжала в одно из охотничьих имений, где устраивались обширные облавы и рыбалка. Чаще всего это были Спала или Беловеж, уютные небольшие дворцы, затерянные в дебрях Беловежской Пущи. Дворец в Спале представлял из себя обыкновенный двухэтажный деревянный дом на каменном фундаменте. На втором этаже располагалась царская семья, а первый этаж занимали члены свиты и приглашенные гости. Стены комнат были выкрашены белой краской. Единственное помещение, отличавшееся роскошью – была столовая, украшенная охотничьими трофеями – оленьими рогами. Вокруг усадьбы дремучие, вековые леса, полные дичи – благородных оленей, серн, лосей, кабанов. Попадался исконный обитатель этих мест – зубр. За порядком наблюдал целый штат лесников, лесничих, егерей, охранявших животных от браконьеров, подкармливавших их зимой. Для подкорма оленей скупали у крестьян тонны картофеля.
Лейб-медик Н. А. Вельяминов описывал день в Спале: «Выезд на охоту часов в 8 утра. Все мы собирались уже готовыми у крыльца жилого дома. Государь выходил ровно в назначенное время, со всеми здоровался и выезжал обыкновенно с великим князем Владимиром Александровичем в своем шарабане… Затем приглашенные ехали попарно в колясках, запряженных польскими почтовыми лошадями, четверкой цугом. По приезде на место все одинаково тянули жребий, получали по плану охотничьего участка данного дня и становились на свои места» (Вельяминов. С. 270). Хотя Александр III не любил активного участия в охоте женщин, азартная Мария Федоровна стояла вместе с мужем на номерах, ожидая, когда загонщики выгонят на охотников оленей или косуль. Правила охоты были строгими для всех участников: настрого запрещалось стрелять в молодых животных, самок с детенышами. Александр не раз говорил, что любит охоту за возможность видеть восход солнца, любоваться картинами природы. «На облавах он даже не всегда стрелял, и я видел не раз, как он, стоя на номере, вырезал ножом фигуры и вензеля в коре деревьев и пропускал зверя без выстрела, только любуясь на него, – вспоминал участник спаловских охот Н. А. Вельяминов (Там же. С. 276). После охоты, под открытым небом устраивались пикники, готовились блюда из дичи. Обычно гостям предлагали четыре блюда и суп. Рядом с родителями всегда были дети. «Летом отец учил нас (с Михаилом – Авт.) читать следы животных. Часто мы приходили к какому-нибудь озеру, и папа учил нас грести. Ему так хотелось, чтобы мы научились читать книгу природы так же легко, как это умел делать он сам. Те дневные прогулки были самыми дорогими для нас уроками», – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна (Цит. по: Воррес. С. 189, 190).
После возвращения с охоты, гости переодевались и собирались к обеду в большой столовой. В Спале не было места строгому столичному этикету – обедали в сюртуках, сам Александр всем нарядам предпочитал свободную охотничью блузу. Император скрупулезно вел счет охотничьим и рыбацким трофеям. В его записных книжках имеются подробные записи о количестве пойманной рыбы в гатчинском озере. Подводя итог рыбной ловли в 1881 году, Александр приводит внушительные цифры: за год поймано 2974 щуки, 1599 окуней, 2417 плотвы, 205 язей, 98 налимов и 51 карась. Рыбную ловлю любила вся семья. Особенно успешна в этом занятии была Мария Федоровна, дети ей страшно завидовали. Сам Александр предпочитал «лучение» рыбы ночью.
***
В начале лета императрица вместе с младшими детьми переезжала в Крым, в любимую всеми членами семьи Ливадию. Александр III прибывал позднее, ближе к осени, сопровождаемый обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым, министрами Н. К. Гирсом, Д. А. Толстым, С. Ю. Витте.
Они ехали не столько отдыхать, сколько работать. Без постоянного занятия государственными делами Александр III не мог себе представить отдых. В Ливадии Александр и Мария Федоровна отметили двадцатипятилетний юбилей – серебряную свадьбу. Здесь собралась вся императорская фамилия, приехали родители Минни, датский король Христиан IX и королева Луиза; из Англии приехала сестра Марии Федоровны, королева Александра с дочерьми – принцессами Мод и Викторией. 28 октября 1891 года все собрались за праздничным столом. Цесаревич Николай Александрович записал на память об этом событии: «Радостный день 25-летия свадьбы дорогих Папа и Мама; дай Бог, чтобы они еще много раз праздновали подобные юбилеи. Все были оживлены, да и погода поправилась. Утром они получили подарки от семейства: мы пятеро подарили Папа золотые ширмочки с нашими миниатюрами, а Мама брошку с цифрою! Кроме подарков было поднесено много замечательно красивых образов; самый удачный, по-моему – это складень от всех служивших в Аничкове до 1881 г. А. Н. Стюрлер обратился от имени всех с кратким приветствием. Главное, что было приятного в этом торжестве то, что не было ничего официального, все были в сюртуках, вышло совершенно патриархально! После молебна был завтрак, и тем дело закончилось. Гуляли у берега моря, день был совсем хороший» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 227).
 ***
Зимой императорская семья жила в Аничковом дворце, а к весне переезжала в Гатчину. «Вот опять я в нашей милой Гатчине, и ты не можешь представить, до чего я рад и как наслаждаюсь вырваться из этого кошмарного Петербурга», – эта фраза из письма Александра III характеризует его отношение к любимому дворцу (Там же. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 52). На месте царской резиденции еще в конце пятнадцатого века существовало село Хотчино. Петр I подарил его своей сестре – царевне Наталье Алексеевне; в XVIII веке Гатчина не раз меняла владельцев, среди которых были князья Куракины, граф Г. Г. Орлов. В 1783 году Екатерина II, подарила имение сыну великому князю Павлу Петровичу. Будущий император Павел I затеял энергичное строительство в своей резиденции, превратив дворцово-парковый ансамбль Гатчины в один из лучших  образцов раннего русского классицизма. В середине ХIХ века дворец перестраивается по проекту архитектора Р. И. Кузьмина. Сдержанная красота фасадов, облицованных местным известняком, поразительно контрастирует с роскошью интерьеров. Внутренняя отделка апартаментов выполнена по эскизам Ринальди и Бренны русскими мастерами-декораторами. Изысканный рисунок наборного  паркета, мебель в стиле Людовика ХVI, бронзовые люстры, золоченые багеты многочисленных зеркал создавали впечатление роскоши, удачно сочетавшейся с хорошим вкусом владельцев дворца.
Однако, перебравшись в Гатчину, Александр III предпочел поселиться не в парадных палатах, а в скромных, небольших комнатах, в которые надо было идти по двум винтовым лестницам или по коридору, ведущему от Мраморной лестницы. Дворцовую роскошь император оставлял для официальных приемов и посетителей. В бельэтаже Арсенального каре дворца, в рабочем кабинете Александра, обставленном дубовыми книжными шкафами, основное место занимал письменный стол, покрытый до полу синим сукном. Неизменными атрибутами рабочего стола русского самодержца были постоянно горящая толстая восковая свеча в подсвечнике, большая чернильница, поднос с чернильными ручками и карандашами, стопка промокательной бумаги и холстяная тряпица для вытирания перьев. В этом кабинете, по характеристике В. П. Мещерского, в «комнате скромного по положению и по средствам жильца в хорошо содержимом доме»,  Александр III проводил большую часть своего времени. (Мещерский. Воспоминания. С. 563).  Он лично занимался обустройством своего любимого дворца, вникал в сметы по реставрации и ремонту дворцовых помещений, озеленения парка. Дворец был телефонизирован и электрифицирован; были заменены канализация, водопровод, обновлен паркет, вместо печного установлено калориферное отопление.
Леди Дженни Черчилл, которая в 1889 году приехала в Россию и посетила Гатчину, сравнивала императорский дворец со старинной английской дачей, наполненной простой мебелью, игрушками и играми. «Они (семья Александра III – Авт.) живут с большой простотой, в небольших комнатах, что составляет резкий контраст с величавой фигурой царя и его величественной осанкой. Манеры Его Величества также просты, как и вкусы» (Император Александр III. С. 599). Надо отметить, что Александр всегда любил небольшие помещения с низкими потолками. Незадолго до своей смерти он начал строительство новой летней резиденции в Крыму, в Массандре. Дворец был построен по проекту М. Е. Мессмахера с учетом вкуса императора – уютные небольшие комнаты, крепкая дубовая мебель в столовой, невысокие потолки. Однако император так и не увидел этого дворца. Его строительство закончилось только в 1899 году.
   ***
В нечастые часы досуга император любил слушать любимых композиторов – Чайковского и Глинку; почти еженедельно царская чета посещала театр или оперу. И снова цифры из личной статистики Александра: за один театральный сезон «посетили театр – 34 раза. Из них; итальянскую оперу – 9 раз, балет –1, русскую оперу – 2, французский театр – 16, русский театр – 4, цирк – 2» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 307. Л. 35). Речь шла о театральном сезоне 1875–1876 годов, когда времени на посещение театров было гораздо больше; однако и после вступления на престол Александр всегда старался найти несколько часов для посещения любимых театров, поменяв акценты с итальянской и французской музыки на русскую.
В детстве Александр с неохотой занимался уроками игры на фортепьяно. «Что касается до Александра Александровича, – рассуждал его воспитатель граф Перовский, – то, мне, казалось бы, полезнее для него эти уроки прекратить, употребляя это время на другие занятия. Сказать положительно, чтобы он совершенно музыку не любил, кажется, нельзя. И потому, доставляя ему случай время от времени слушать хорошую музыку, по моему мнению, легче достигнуть того, чтобы он ее полюбил, развить в нем этот вкус, нежели заставляя его брать уроки, потому что, не имея к этому никакого расположения. Он берет их с отвращением и музыкантом сам никогда не будет…» (Великий князь Александр Александрович. С. 296).
Почтенный генерал был прав в одном: насильно заставить любить музыку невозможно. Низкий уровень педагогов, о котором уже говорилось, сказался и на музыкальном образовании Александра. Однако это отнюдь не означало, что император не понимал и не ценил музыку. Более того, он по собственной инициативе, еще будучи великим князем, берет уроки у известного корнетиста Вурма и со временем становится прекрасным исполнителем на духовых инструментах.
В 1872 году он создал «Общество любителей духовой музыки», в концертах которого лично участвовал вплоть до восшествия на престол. Его любимым музыкальным инструментом был корнет, на котором он музицировал еще в юности вместе с покойным братом Николаем Александровичем. Любительский оркестр собирался в Морском музее. «В один из вечеров Его Высочество сыграл на корнете с аккомпанементом оркестра маленькую арию из оперы „Фауст“, а после ужина, когда мы по обыкновению не вставали из-за стола, пели по нотам известные квартеты из Liedertafel, великий князь, сидя рядом с бароном Владимиром Александровичем Фредериксом, очень твердым певцом, пел вместе с ним партию 2-го тенора. Известный квартет Hartel’a »Ich grusse dich«, вещица, полная вдохновения, осталась на всю жизнь любимым квартетом великого князя... Каждый раз, вспоминания о нем, Цесаревич начинал слегка его напевать, а на его лице можно было прочесть воспоминание чего-то хорошего, мягкого, выливавшегося прямо из глубины души», – вспоминал участник музыкальных вечеров полковник А. А. Берс (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2126. С. 4 об.). Для себя Александр, тогда еще наследник престола, заказал геликон особого размера, так как в обычный инструмент ему было сложно влезать. Этот инструмент своей тяжестью до того сильно давил на левый погон сюртука, что цесаревич во время игры на геликоне был вынужден одевать пиджак. Очень часто музыка звучала в Аничковом и Гатчинском дворцах. Александр III сам музицировал, играя на фортепьяно в четыре руки с женой или на корнете. В их репертуаре были произведения Бетховена, Глинки, Шумана.
В редкие часы досуга Александр любил читать художественную литературу, однако после того, как он стал императором, времени на это оставалось все меньше и меньше. Круг его чтения сводился в основном к многочисленным государственным бумагам: журналам заседаний, докладам, запискам, так называемым мемориям, экстрактам основных вопросов пространных документов. В 1879 году он начал составлять список прочитанной литературы, который остался не завершенным. В этот список ходили произведения Л. Н. Толстого, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Н. С. Лескова, модного в середине XIX века романиста Болеслава Маркевича. «Он очень любил вообще русскую литературу, – писал С. Д. Шереметев. – Бывало, о чем ни заговоришь, он все знает, все читал. Пушкин, Лермонтов, были, конечно, его любимыми поэтами. Очень любил Гоголя и все рассказывал, что не забыть ему мастерского чтения „Мертвых душ“ графом  Соллогубом. Следил и за современными писателями, прочитывал Достоевского, Льва Толстого, Маркевича, Тургенева. И здесь суждения его были очень метки» (Шереметев. С. 453). Впервые Александр прочитал «Войну и мир» Л. Н. Толстого летом 1869 года Потом, перечитывая страницы романа, Александр III забывал об идеологических расхождениях с классиком; в этот момент их связывали обычные отношения гениального писателя и благодарного читателя. «Солдат всегда во всех творениях Толстого поразительно хорош», – говорил бывший командующий Рущукским отрядом.
Знакомый писателя А. А. Стахович рассказывал в письме к Софье Андреевне Толстой о чтении пьесы «Власть тьмы» в императорской семье, состоявшемся 27 января 1887 года: «Государь подошел к столику, на котором лежала пьеса, взял ее и сказал мне: „Целую неделю лежала она у меня на столе. Я никак не успел ее прочесть; пожалуйста, читайте все, без всяких пропусков“. Началось чтение. Как ни был я увлечен драмой и желанием прочесть хорошо, я, насколько мог, старался следить за впечатлением, которое пьеса произведет на Его Величество; он слушал внимательно; я заметил, что ход и развитие действия интересовало его... Государю было угодно, чтобы для отдыха чтеца антракты были продолжительны; они затягивались сами собой: Его Величество проходил курить, долго говорил о пьесе... После сцены Митрича с Анюткой, великий князь Владимир Александрович сказал мне: „И в солнце есть пятна, только на основании этого я позволю себе указать на неверность этой сцены. Все рассуждения Митрича о бабах справедливы, но говорит их не николаевский солдат, а сам граф Толстой. Это не разговор старика с крестьянской девочкой, а длинные философские монологи“.
<...>Подошел государь. Великий князь повторил ему свое мнение об этой сцене. Государь отвечал: „Ты не прав. Все рассуждения Митрича не монологи, вложенные автором в уста солдату, а естественный разговор; невольно на эту тему навела Митрича Аннушка, и под ужасным впечатлением этой ночи и всего, что делается за сценой, Митрич «думает вслух», как часто делают старые люди, передавая словами все свои тяжелые думы о бабах и их печальной судьбе, не обращая никакого внимания на свою десятилетнюю слушательницу“. Как в этих немногих словах верно понято и высказано душевное состояние Митрича и все его рассуждения!.. После конца 5-го действия все долго молчали, пока не раздался голос государя: „Чудная вещь“» (Бирюков. С. 632, 633).
В отличие от своего деда – Николая I, избравшего для себя должность пушкинского цензора, Александр III пытался помочь Л. Н. Толстому в издании его произведений. Так, вопреки мнению Синода и официальной цензуры, император разрешил включить «Крейцерову сонату» в издающееся полное собрание сочинений Толстого. Даже когда в 1892 году стали распространяться скандальные статьи Льва Толстого, в которых он утверждал, что «правительство довело Россию до голода», Александр III лишь с огорчением сказал графине Александре Андреевне Толстой о ее родственнике: «Предал меня врагам моим». Министру внутренних дел Д. А. Толстому император строго приказал: «Прошу вас Толстого не трогать, я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя всеобщее негодование» (Там же. 253, 254).
И если у Александра III личного знакомства с Л. Н. Толстым так и не состоялось, то другой знаменитый писатель, Ф. М. Достоевский, чьи произведения с упоением читали многие члены императорской фамилии, незадолго до своей смерти был приглашен в Аничков дворец. Александр с большим интересом прочитал роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» еще в конце 1860-х годов. Книга не оставила его равнодушным. Несколько раз с Федором Михайловичем встречалась цесаревна Мария Федоровна, присутствовавшая на прочтении автором его новых произведений. Великий князь Константин Константинович записал в дневнике от 8 мая 1880 г. о вечере в Мраморном дворце, на котором Достоевский читал главы из романа «Братья Карамазовы»: «Я упросил Ф. М. прочесть исповедь старца Зосимы, одно из величайших произведений (по-моему). Потом он прочел „Мальчик у Христа на елке“. Елена (Шереметева) плакала, крупные слезы катились по ее щекам. У цесаревны глаза тоже подернулись влагой…» (Цит. по: Волгин. С. 370). Организатором встречи наследника Александра Александровича с Ф. М. Достоевским был «душевно преданный» писателю К. П. Победоносцев. 16 декабря 1880 года Федор Михайлович побывал в Аничковом дворце. О подробностях встречи написала дочь писателя Любовь Федоровна: «Его и ее высочества приняли его вместе и были восхитительно любезны по отношению к моему отцу. Очень характерно, что Достоевский, который в этот период жизни был пылким монархистом, не хотел подчиниться этикету двора и вел себя во дворце, как он привык вести себя в салонах своих друзей. Он говорил первым, вставал, когда находил, что разговор длился достаточно долго, и, простившись с цесаревной и ее супругом, покинул комнату так, как он это делал всегда, повернувшись спиной...» (Там же. С. 406).
  ***
Особую страсть Александр III испытывал к коллекционированию изобразительного искусства. В молодости его художественный вкус не отличался особой изысканностью. Княжна М. Мещерская в 1865 году при осмотре новых поступлений в коллекцию Эрмитажа корила наследника за непонимание и нелюбовь к работам Рафаэля и Леонардо да Винчи. Однако знакомство и долгая дружба с художником А. П. Боголюбовым, страсть к живописи Марии Федоровны постепенно увлекли Александра в мир прекрасного. Реалист по натуре, император любил портретную, пейзажную и батальную живопись. Основу его коллекции картин составили произведения русских художников – от Д. Г. Левицкого и В. Л. Боровиковского до современных ему И. Н. Крамского и К. А. Савицкого. Собрание русских икон, принадлежавшее Александру III, считалось по тем временам одним из самых крупных в мире. Начало его собранию живописи положила картина «Итальянская девочка, черпающая воду», принадлежащая кисти И. П. Келлера-Вилианди, которую молодой великий князь приобрел в 1864 году. Затем коллекция пополнилась жанровыми работами К. А. Трутовского, А. А. Попова, Н. Е. Сверчкова, морскими пейзажами И. К. Айвазовского. После смерти старшего брата Николая Александру по наследству перешли 19 картин, среди которых авторское повторение «Тайной вечери» Н. Н. Ге, полотна А. П. Боголюбова, И. К. Айвазовского.
Александр вместе с женой и детьми регулярно посещал художественные выставки, проходившие в Петербурге. «Выставка в Академии Художеств порядочная, и между большою дрянью есть очень порядочные картины, – делился цесаревич своими впечатлениями о выставке 1872 года в письме к А. П. Боголюбову. – Я купил там картину Семирадского, которая представляет римский вечер, или, лучше, оргию времен Цезарей. Картина очень хороша, и освещение очень хорошее, хотя сюжет немного игривого содержания...» (Письма к Боголюбову. С. 10).
Далеко не все приходится ему по вкусу, и порой отзывы о художниках звучали довольно резко. «Читая каталог картинам Верещагина, а в особенности тексты к ним, я не могу скрыть, что было противно читать всегдашние его тенденциозности, противные национальному самолюбию, – писал бывший командующий Рущукским отрядом о цикле картин В. В. Верещагина, посвященных эпизодам русско-турецкой войны. – Жаль, что это будут единственные картины в воспоминание славной войны 1877–1878 годов, и это все, что мы оставим нашему потомству»  (Там же. С. 13).
Император очень ценил «Тайную вечерю» Николая Ге, но после долгого созерцания его картины «Что есть истина», с сомнением произнес: «Ну,  какой это Христос? Это какой-то больной Миклухо-Маклай!». Удивило Александра и другое произведение Николая Ге – «Распятие», вызвавшее большие споры среди художников и любителей живописи: «Мы еще кое-как поймем это, но народ не оценит этого никогда. Это никогда не будет ему понятно» (Прахов. С. 152).
Александр III был настоящим любителем-коллекционером; искренне наслаждаясь живописью, он переносил свои пристрастия на создателей живописных полотен. Посещая выставки и мастерские, путешествуя и пребывая в тесном семейном кругу, император всегда изыскивал время для общения с художниками. Все этапы жизни Александра III находили свое отражение в искусстве. Во время турецкой войны его сопровождал В. Д. Поленов, оставивший большое число этюдов; коронацию запечатлел французский художник К.-Л. Беккер, кисти И. Е. Репина принадлежит монументальное полотно «Прием волостных старшин Александром III во дворе Петровского дворца в Москве».
А. Н. Бенуа писал о посещении Александром III художественных вернисажей: «Он становился тем любезным, внимательным, вовсе не суровым, а скорее благодушным человеком, каким знали Александра III его семья, ближайшие царедворцы и дворцовая прислуга. Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непринужденность, абсолютное отсутствие какой-либо „позы“ (позы властелина), чего нельзя было сказать ни про его брата Владимира, ни (в особенности) про недоступного, высокомерного великого князя Сергея Александровича. Случалось императору во время обозрения выставки и шутить или же он отвечал громким на весь зал хохотом на те остроты или маленькие потешные анекдоты, которыми его тешили наши специалисты по этой части... Характерно еще, что во время обхода выставки государь несколько раз подходил к жене, желая обратить ее внимание на то, что ему понравилось» (Бенуа. Т. 1. С. 694, 695).
Начиная с середины 1870-х годов Александр начал все больше интересоваться творчеством передвижников. «Понимая, что психология передвижников – это психология оппозиционеров, Александр III выбрал по отношению к ним самую разумную линию поведения. Не размениваясь на мелкие подачки, он не жалел средств на предоставление передвижникам крупных заказов общенационального значения и на покупку их наиболее выдающихся картин», – отмечает в своей работе П. Климов (Климов. С. 22). Александр III считал, что «не должно ограничивать свои заботы одним Петербургом, гораздо больше следует заботиться о всей России: распространение искусства есть дело государственной важности» (Прахов. С. 149, 150). Эту цель и поставили перед собой передвижники. Неудивительно, что Александр III решил воспользоваться их творчеством в интересах всего государства. Со временем передвижники стали для императора олицетворением современной национальной культуры. «Я всегда смотрел на „товарищество“ как на представителей передового русского искусства», – сформулировал Александр III свое отношение к передвижникам (Там же. С. 148).
Император не раз высказывал мысль о создании в Петербурге музея русского изобразительного искусства, но смерть не позволила реализовать ему этот план. Только при Николае II был открыт знаменитый Русский музей, которому дали имя Александра III, основой собрания стала значительная часть царской коллекции картин.
Весной 1893 года в Москве должна была открыться первая публичная «городская галерея братьев Третьяковых». Дочь Павла Михайловича Третьякова Александра Боткина вспоминала: «Открытие приурочили к посещению галереи Александром III и его семьей. Павел Михайлович, который по природной стеснительности вообще не любил новых людей, тем более не любил и избегал высокопоставленных посещений, но на этот раз он уклониться не мог. Но он был вполне удовлетворен простотой обстановки и обращением царской семьи... Своим обхождением Александр III как будто хотел подчеркнуть, что он в гостях у Павла Михайловича Третьякова в обстановке его галереи. Когда пришли в зал с лестницей, где тогда висели картины Васнецова и где был устроен буфет, им было предложено освежиться, причем сидела одна императрица, а все остальные стояли, – Александр III взял бокал шампанского и, обращаясь к Павлу Михайловичу, сказал: „За здоровье хозяина!“ Помню, какую радость это мне доставило... Этим посещением ознаменовалась официальная передача галереи городу Москве. Галерея открылась для посетителей» (Боткина. С. 279).

Глава 15

Казалось, могучая внешность, богатырское здоровье обещали императору долгие годы царствования. Но в ноябре 1889 года он неожиданно серьезно занемог. «Чувствую еще себя отвратительно; четыре ночи не спал и не ложился от боли в спине. Сегодня, наконец, спал, но глупейшая слабость», – писал Александр III в те дни К. П. Победоносцеву (Цит по: Тальберг. С. 579). Но вскоре боли прошли, и он, казалось, совсем забыл о болезни. Однако спустя три года, во время визита в Данию в августе 1893 года, у Александра открылось сильнейшее носовое кровотечение, после которого он почувствовал  резкую слабость и приступы лихорадки. Вернувшись в Россию, император вновь полностью ушел в работу,  не дозволял медикам докучать себе. Он еще мог шутя завязать в узел кочергу, но смерть уже постучала в ворота Гатчинского дворца.
В январе 1894 года Александр снова заболел: лейб-медики Г. И. Гирш и Н. А. Вельяминов поставили модный по тому времени диагноз – инфлюэнция. Несмотря на ухудшение здоровья, Александр III не менял режим: напряженная работа до глубокой ночи, приемы, заседания Государственного совета. На сон отводилось не более пяти часов в сутки. Придворные медики, обеспокоенные состоянием здоровья государя, пригласили на консилиум медицинское светило России – профессора Григория Антоновича Захарьина, более тридцати лет возглавлявшего клинику факультетской терапии Московского университета.
     ***
 Создатель московской терапевтической школы, Захарьин старался придерживаться в работе проверенных временем принципов лечения, не увлекаясь модными методиками и нововведениями, он часто повторял слова А. В. Суворова: «Ты, брат, тактик, а я – практик».
В быту Захарьин слыл записным консерватором и чудаком: долго не решался ездить в пролетке с резиновыми шинами, боялся  пользоваться телефоном, в своем доме № 20 на 1-й Мещанской он не позволил провести электричества, больше черта,  боялся керосиновых и газовых ламп, и работал в кабинете лишь при свечах. Он хорошо музицировал на фортепьяно и читал наизусть стихи К. Батюшкова, Е. Баратынского, А. Пушкина, но терпеть не мог современной поэзии и музыки Вагнера. Студенты потешались над его манерой одеваться в длинный,  наглухо застегнутый черный сюртук с бархатным воротником,  неизменными профессорскими  валенками, которые он не снимал даже в теплую погоду,   большой суковатой палке вместо щегольской трости с серебряным набалдашником.  Пациенты  недоумевали от требований  Захарьина, чтобы при входе его встречал человек со стулом, а перед осмотром больного полагалось выносить из дома все клетки с щеглами и канарейками, остановить  маятники стенных и каминных  часов. Мало кто задумывался, отчего, поднимаясь по лестнице, Захарьин  надолго присаживался на каждом этаже  на пресловутый стул.  На самом деле, причиной чудачеств знаменитого врача был тяжелый недуг, от которого  у него нестерпимо болели ноги.  Юные студенты не знали, что модой Захарьин пренебрегал из-за болезни, что крахмальное белье стесняло профессора, а больная нога заставляла носить теплую обувь… Во время работы -  ни малейшего шума, на консультациях Захарьина плотнее  прикрывали форточки, закрывали ставни. Зато никого не  удивляло, что профессор,  приставив стетоскоп к груди больного,  слышал то, что не могли услышать его более  модные и шумливые долго не решался ездить в пролетке с резиновыми шинами, отказывался пользоваться телефоном, не любил керосиновых и электрических ламп, а свой кабинет позволял освещать только свечами. Он постоянно ходил в длинном наглухо застегнутом длинном сюртуке, опираясь на большую суковатую палку. Крахмальное белье стесняло профессора, а больная нога заставляла и летом надевать валенки. Вздорный и вспыльчивый характер, склонность к выяснениям отношений часто становились причинами острых конфликтов Захарьина с коллегами. Но, несмотря на это, он пользовался бесспорным авторитетом и уважением в медицинском мире, а среди его пациентов были самые известные люди того времени. Антон Павлович Чехов, обычно скупой на пустые комплименты, писал в одном из писем:  «В русской медицине Боткин то же самое, что Тургенев в литературе. А Захарьина я уподобляю Толстому — по таланту…». Сам Лев Николаевич Толстой из всех врачей доверял только Захарьину, прибегая к его советам почти при любом своем  недуге.    Слава Захарьина далеко перешагнула границы не только Московского университета, но и границы Российской империи. Имя  Григорий Антоновича Захарьина стало своего рода символом отечественной медицинской школы, боровшейся с засильем немцев и евреев, преобладавших  среди  докторов в клиниках и университетах  дореволюционной России. Забавно, что при этом  ему  прощалось  и дворянское происхождение,  и примесь  еврейской крови со стороны матери, урожденной  Гейман, и откровенное неприятие со стороны студентов и прогрессивной интеллигенции.
В основу своего подхода к терапии  Захарьин положил достаточно простой, но крайне действенный принцип — лечить больного человека, а не болезнь какого-либо органа.  В плане диагностики заболеваний, он  создал свой собственный клинический метод, основу которого составляет тщательное и всестороннее изучение пациента, стремление проникнуть в его жизнь, в его психологию, тщательный сбор информации о всех деталях  жизни и быта больного.
Со времен Гиппократа существует в медицине  такое понятие, как клиническое мышление. Это процесс анализа и синтеза полученной информации о больном, искусство собрать анамнез - то есть узнать от больного все о его болезни, образе жизни, работы, о вредных привычках, семейных недугах. Кроме того, врачу необходимо уметь грамотно разобраться в данных лабораторных исследований, сопоставить их с клиническими симптомами.   Именно благодаря клиническому мышлению, врач ставит правильный диагноз, выбирает наиболее рациональный метод лечения больного.   Как в любой иной сфере интеллектуальной деятельности, среди медиков встречаются люди,  поднимающиеся над средним уровнем своих коллег благодаря интеллектуальным, творческим способностям,  умению видеть то, что недоступно другим.  В  таком случае принято говорить, что у  врача замечательное клиническое мышление. Именно таким талантом клинического мышления в высшей мере обладал Григорий Антонович Захарьин, этому искусству он пытался учить своих учеников.
  ***

Историю болезни Александра III профессор Г. А. Захарьин подробно изложил в заметках, опубликованных во многих тогдашних изданиях («Московские ведомости», «Нива», «Киевлянин» и др.). Профессор писал: «В течение январской инфлюэнции, когда я впервые был вызван для лечения Его Величества, ежедневно производились, само собой разумеется, тщательные химические и микроскопические исследования. В первые 3–4 дня было замечено ничтожное количество белка в почечном отделяемом, как обыкновенное явление при острых лихорадочных болезнях, но не было так называемых цилиндров, за сим белок исчез и до моего отъезда, в течение более недели, не появлялся, равно и цилиндры...
Сердце было нормальное, и деятельность его во все время была удовлетворительна. С моего отъезда в конце января и до 9 августа... Государь не находился под моим врачебным наблюдением. За все это время я лишь однажды имел счастье видеть Государя 2-го июня, когда он удостоил меня часовой аудиенции для выслушивания доклада о болезни Его Императорского Высочества великого князя Георгия Александровича. В конце аудиенции государь, вообще тяготившийся врачебным исследованиям, дал мне несколько минут времени, чтобы осведомиться о состоянии его здоровья и выслушать грудь. Оказалось следующее: аппетит хорош, пищеварение не особенно правильно (ложась почивать вскоре после вечернего кушанья – простокваша с сухарями, – Государь чувствовал стеснение в груди, вскоре проходившее. Я указал на необходимые меры, и это явление, как я узнал позднее, в августе, прошло); грудь здорова, сердце нормально, и деятельность его удовлетворительна, небольшой кашель зависит лишь от привычного катара глотки, обыкновенного при курении. Государь похудел (сравнительно с тем, как был в Москве весной 1893 года), лишь насколько желательно; сон хорош, голова не болит и свежа, стан и движения, голос и речь бодры».
***
Весну и начало лета 1894 года Александр III провел в работе, казалось, недуг отступил, но неожиданныую сумятицу в устоявшуюся жизнь царской семьи внесла старшая дочь великая княжна Ксения Александровна, признавшаяся в любви к двоюродному брату императора – великому князю Александру Михайловичу – Сандро, как звали его друзья и близкие. Александр III не слишком жаловал сыновей своего дяди великого князя Михаила Николаевича – «Михайловичей», как их звали в свете. Поэтому известие о пылкой влюбленности дочери не обрадовало отца. Однако ни сам Александр III, ни Мария Федоровна не стали возражать против этого брака. Сыграл свою роль, очевидно, и тот факт, что, выйдя замуж за Сандро, Ксения останется рядом с ними и не покинет Россию, как могло случиться в случае ее замужества с каким-нибудь европейским владетельным князем. Свадьба Ксении и Александра Михайловича состоялась 25 июля 1894 года. Это было последнее торжество в жизни Александра III. Император сам вел дочь к венцу. Церковный обряд его заметно утомил, но государь изо всех сил старался казаться любезным и внимательным к многочисленным гостям, собравшимся на свадебные торжества. «Все мы видели, каким утомленным выглядел государь, но даже он сам не мог прервать ранее положенного часа утомительный свадебный обед», – вспоминал  Александр Михайлович (Александр Михайлович. С. 110).
Для наиболее внимательных из присутствующих на свадебном балу не могло укрыться не только плохое самочувствие и усталость в глазах императора, но и холодность императрицы Марии Федоровны к жениху.
«Сегодня свадьба Сандро и Ксении, – отмечал в дневнике великий князь Константин Константинович. – Дай Бог им счастья, дай Бог, чтобы отношения между ним и ее родителями улучшились. Императрица никогда очень не благоволила к жениху дочери, а в последнее время между ними настоящий разлад, хотя и безмолвный. Говорят, Сандро очень требователен и бестактен… Ксения страдает, видя этот разлад и находясь как бы между двух огней: угождая жениху, она боится досадить отцу и матери, и обратно. Семейство очень осуждает жениха. Положим, у Их Величеств есть особенность, с которою нелегко считаться: если надо что-нибудь решить, то этого решения приходится ждать очень долго, все решается в самую последнюю минуту, так что окружающие, оставаясь в полной неизвестности насчет разных предположений, не могут никак распорядиться. Например, целых 5 месяцев после помолвки Сандро и Ксении о времени и месте свадьбы ничего не было известно... Конечно, такой склад и особенности характеров царя и царицы не оправдывают недостатка скромности Сандро. Словом, много было тяжелого и неприятного. Повторяю: дай Бог, чтобы все это уладилось и обошлось» (ГА РФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 41. Л. 105, 105 об.).
После свадьбы молодые два дня провели во дворце, расположенном в Ропше, а затем уехали в Крым. Ксения и Александр Михайлович проживут много лет. Пройдя через многие испытания и тяготы, чудом уцелев после революции, они навсегда покинут Россию. В конце концов, уже в эмиграции, их брак распадется, и остаток жизни они проведут врозь: она – с матерью в Копенгагене, а затем в Англии; Александр Михайлович чаще будет жить в Америке, лишь изредка наезжая в Европу. Великий князь умрет в 1933 году, так и не успев закончить вторую часть книги своих воспоминаний. У Александра Михайловича и Ксении родилось шесть сыновей и дочь Ирина, впоследствии вышедшая замуж за убийцу Распутина князя Феликса Юсупова графа-Сумарокова-Эльстона.
***
Выдав дочь замуж, Александр III мог заняться вопросом, который приобрел для него особую остроту. Речь шла о наследнике престола. Чувствуя, что силы на исходе, и желая обеспечить династическую стабильность, Александр решил не тянуть с женитьбой старшего сына, цесаревича Николая Александровича. Николай, которому шел 24 год, был застенчивый, милый юноша с кроткими, добрыми глазами. Намерение отца привело его в замешательство. Дело заключалось в том, что уже несколько лет Николай был влюблен. Еще в 1884 году, на свадьбе своего дяди великого князя Сергея Александровича и принцессы Эллы Гессен-Дармштадтской он встретил младшую сестру невесты – принцессу Аликс. Вскоре в его дневнике появляется трогательная по своей почти детской  наивности запись: «Мы друг друга любим» (ГА РФ. Ф. 601. Оп 1. Д. 219).
Потребность любви переполняла сердце цесаревича. Еще до встречи с Аликс ему нередко казалось, что он влюблен. Сначала объектом его внимания становится его кузина, английская принцесса Виктория Уэльская, затем княжна Ольга Долгорукая. В дневниках цесаревича все чаще встречается зашифрованная фраза: «Долго посидели у Вани с картофелем», «Был картофель на катке», «Ужинали с картофелем». Речь шла отнюдь не о дежурном блюде на столе наследника престола. Под «картофелем», подразумевался узкий кружок приятелей, кузенов цесаревича и некоторых веселых барышень, с которыми можно было нескучно провести время.
Шло время, цесаревич взрослел, наслаждался жизнью. В 1890 году родители  отправили его в путешествие, в Японии он едва не погиб от рук местного  религиозного фанатика. Принцесса Аликс по-прежнему,  то жила в тихом  Дармштадте, то надолго уезжала в Англию к своей бабушке королеве Виктории. Из девочки-подростка она незаметно превратилась в девушку. Ее, вероятно, можно было бы назвать и красивой, если бы не строго поджатые губы и холодный взгляд  серых глаз. Их следующая встреча произошла через пять лет, зимой 1889 года, когда Аликс приехала погостить к старшей сестре Элле – великой княгине Елизавете Федоровне в Петербург. Они встречались почти каждый день, и именно этот приезд Аликс в  Россию предопределил их дальнейшую судьбу.
***
Придворный мир – мир изощренной интриги. Взаимная симпатия молодых людей не осталась незамеченной окружающими. Кому-то робкая юношеская влюбленность казалось просто смешной, но некоторые «глубокие» умы тотчас сообразили, какую выгоду можно извлечь из возможного брака наследника престола и германской принцессы. Наиболее заинтересованными лицами в этой ситуации являлись великая  княгиня Элла и ее супруг. Можно с большой долей вероятности предположить, что мысль о возможном браке наследника престола на Аликс, первой пришла в голову великой княгине Елизавете,  всегда мечтавшей о блестящей партии для младшей сестры. Сергей Александрович, обычно не слишком прислушивавшийся к мнению супруги, на этот раз решил, что в ее словах есть резон.
Обсудив с женой возможные последствия брака Николая и Аликс, Сергей Александрович исподволь начинает многоходовую интригу, пытаясь повлиять на племянника. Великая княгиня берет на себя переговоры с сестрой и родственниками. Зерна были брошены на благодатную почву: глаза Ники каждый раз радостно вспыхивали при упоминании имени принцессы. Через великую княгиню Николай и Аликс обмениваются приветами и фотографиями. Элла убеждает Николая: «Теперь все в руках Божьих, в твоей смелости и в том, как ты проявишь себя. Будет трудно, но я не могу не надеяться. Бедняжка, она так страдает, я единственный человек, кому она пишет и с кем она говорит об этом, и от того ее письма так часто печальны» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 253. Л. 38–41).
 Но робкая просьба сына о возможной помолвке на Аликс была тут же отвергнута Александром III.  Хотя почти все русские императоры, кроме Петра Великого и самого Александра, выбирали жен из немецких династий, текущий политический момент требовал иного решения. Брак наследника российского престола всегда являлся слишком важным политическим событием, чтобы в расчет брались только нежные чувства. Насильно женить Николая родители, впрочем, не собирались, ему предлагают несколько кандидатур невест. Одной из них была принцесса Маргарита Прусская, в качестве другой претендентки на роль будущей императрицы рассматривалась Элен, дочь графа Парижского, главы династии Бурбонов, возможного президента Франции. Этот брак мог значительно укрепить русско-французский союз, любимое внешнеполитическое детище Александра III. «В разговоре с Мама утром она мне сделала некоторый намек насчет Елены, дочери графа Парижского, что меня поставило в странное положение, – записал Николай 29 января 1892 года в дневнике. – Это меня ставит на перепутье двух дорог; самому хочется идти в другую сторону, а, по-видимому, Мама желает, чтобы я следовал по этой! Что будет?».
Всегда робкий с отцом Николай, на этот раз проявил удивительную твердость: он упрямо хотел жениться только на Аликс. Удивленная таким упорством сына, императрица решила выяснить, насколько самостоятельно его решение. Ники долго не запирался, и тогда стала очевидна роль Сергея и Эллы в этой истории. Родители цесаревича были возмущены. Мария Федоровна имела серьезный разговор с Сергеем Александровичем. Элла, расстроенная недовольством царицы, сообщала королеве Виктории: «Теперь об Аликс. Я коснулась этого вопроса, но все,  как и прежде. И если когда-нибудь будет принято то или иное решение, которое совершенно закончит это дело, я, конечно, напишу сразу... Да, все в руках Божьих...  Увы, мир такой злобный. Не сознавая, какая это продолжительная и глубокая любовь с обеих сторон, злостные языки называют это честолюбием. Какие глупцы!  Как будто подняться на трон заслуживает зависти. Только любовь чистая и сильная  может дать мужество принять это серьезное решение...» (Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елисавета Федоровна. М., 1994. С. 83).
Аликс приезжает летом 1890 года в Москву в гости к сестре, но родители  запрещают Николаю встречаться с нею. Чувствуя внутреннее сопротивление сына, Мария Федоровна решила немного отвлечь его от мыслей об Аликс.
       ***
В это время на сцене Императорского Мариинского театра блистала новая звезда – балерина Матильда Кшесинская, невысокая, живая брюнетка с выразительными глазами и гордо поставленной головой, чем-то похожая на императрицу Марию Федоровну. Газетные репортеры захлебывались от восхищения, описывая выступления юной танцовщицы. Весной 1890 года, после выпускного экзамена балетной труппы, был дан торжественный ужин, на котором присутствовала царская чета с наследником. Александр III ласково говорил с Матильдой, а потом поинтересовался: «А где ваше место за столом?». Растерявшись, девушка отвечала, что у нее нет постоянного места, так как она является приходящей ученицей. «Тогда вы садитесь со мной», – предложил император. Рядом с девушкой сидел наследник престола великий князь цесаревич Николай Александрович. На ужине, как положено в таких случаях, говорили тосты в честь новых звезд, поднимали бокалы за славу русского балета. Неожиданно царь поднялся со своего места, на прощанье шутливо пожелав молодым людям: «Берегитесь! Поменьше флирта…».
Для девушки слова, а главное интонация, с которой они были сказаны, послужили сигналом к атаке. «Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в наследника. Как сейчас вижу его голубые глаза с таким добрым выражением. Я перестала смотреть на него только как на наследника, я забыла об этом, все было как сон», – вспоминала балерина (Кшесинская М. Воспоминания. М., 1992. С. 30).
И очень скоро Николай сполна изведал силу женских чар. Для балерины был приобретен двухэтажный особняк, где в обществе Матильды, стал проводить свободные вечера, а подчас и ночи, наследник престола. «А с лагеря 1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) маленькую К<шесинскую>. Удивительная вещь наше сердце! Вместе с этим я не перестаю думать об Аликс! Право, можно было бы заключить из этого, что я очень влюбчив? До известной степени да; но я должен прибавить, что внутри я строгий судья и до крайности разборчив!»,  – размышлял над своими чувствами Николай (Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М., 1998. С. 42).
Наследник сделал балерине царский подарок – золотой браслет с крупным сапфиром и двумя огромными бриллиантами. Много лет спустя Кшесинская вспоминала: «Я влюбилась в наследника с первой нашей встречи. После летнего сезона, когда я могла встретиться и говорить с ним, мое чувство заполнило всю мою душу, и я только о нем могла думать. Мне казалось, что хоть он и не влюблен, но все же чувствует ко мне влечение, и я невольно отдавалась мечтам. Нам ни разу не удавалось поговорить наедине, и я не знала, какое чувство он питает ко мне. Узнала я это уже потом, когда мы стали близки» (Кшесинская. С. 32).
Конечно, Кшесинская понимала всю безысходность их романа, да и влюбленность Николая в дармштадтскую принцессу не была для нее тайной: «Мы не раз говорили о неизбежности его брака и о неизбежности нашей разлуки. Часто наследник привозил с собой свои дневники, которые он вел изо дня в день, и читал мне те места, где он писал о своих переживаниях, о своих чувствах ко мне, о тех, которые он питает к принцессе Алисе. Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он безусловно горячо любил. Вначале он относился к принцессе как-то безразлично, к помолвке и браку – как к неизбежной необходимости. Но он от меня не скрыл затем, что из всех тех, кого ему пророчили в невесты, он ее считал наиболее подходящей, и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение» (Там же. С. 38). В цитате из воспоминаний балерины, написанных более чем через полвека, еще ощущается ревность молодой женщины, которую бросили ради другой. Вероятно, отсюда и некоторый, мягко говоря, субъективизм в оценке давнего романа.
   ***
Трудно предположить, как бы развивались брачные планы русского двора дальше, но болезнь и тяжелые предчувствия заставили Александра III согласиться с выбором сына. Счастливый Николай, воспользовавшись первым предлогом – свадьбой старшего брата Аликс, герцога Эрнста-Людвига на принцессе Виктории-Мелите, 2 апреля 1894 года отправился в Кобург в сопровождении великого князя Сергея Александровича с супругой, великих князей Владимира, Павла и великой княгини Марии Павловны.
Если для родителей Николая дармштадтская партия не вызывала интереса из-за политических соображений и личной неприязни ко всему немецкому, то переживания Аликс были иного свойства. Брак с будущим русским монархом подразумевал ее безусловный переход в православие, но глубоко религиозная девушка с трудом могла даже думать о перемене веры. Великая княгиня Элла, к этому времени перешедшая в православие, старалась убедить упрямую младшую сестру собственным примером: «Все мы христиане – дети Христа. Эта перемена религии многих, я знаю, заставит поднять крик, но я чувствую, что это приблизит меня к Богу. Я знаю все ее доктрины, и буду с радостью продолжать изучать их... Ничто внешнее не привлекает меня, и не богослужение, – но основа веры» (Миллер. С. 66, 67).
Дневниковые записи Николая позволяют восстановить последовательность событий, происходивших в те дни в Кобурге.
«5-го апреля. Вторник. Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов пршли к т. Элле в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела, но выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно сильно желал и вместе очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии. Она, бедная, много плакала. Расстались более спокойно<...>  6-го апреля. Среда. Встал рано и в 8 1/4 отправился с д. Владимиром на ту же гору и дошли до самой крепости, замок которой обращен в музей древнего оружия. Вернулись в 9 1/2 и пили кофе в нашей общей гостиной. Аликс потом пришла, и мы говорили с ней снова; я поменьше касался вчерашнего вопроса, хорошо еще, что она согласна со мной видеться и разговаривать... 7 апреля. Четверг. День свадьбы Ducky и Эрни... Пастор сказал отличную проповедь, содержание которой удивительно подходило к существу переживаемого мною вопроса. Мне в эту минуту страшно захотелось посмотреть в душу Аликс!»
Германский кайзер Вильгельм, великие князья с женами совсем не случайно сидели в соседней комнате. Весь предыдущий день они прибегали к мощному психологическому давлению, уговаривая девушку не упорствовать и принять предложения Николая.
Наконец, сопротивление было сломлено – 8 апреля 1894 года Аликс – дала согласие стать женой наследника русского престола и перейти в православие.
Счастливый Николай пишет в тот вечер в дневнике: «8-го апреля. Пятница. Чудный, незабвенный день в моей жизни, день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс. После 10 часов она пришла к т. Михень и, после разговора с ней мы объяснились между собой. Боже, какая гора свалилась с плеч; какой радостью удалось обрадовать дорогих Мама и Папа! Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что, собственно, со мной приключилось!» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 232. С. 103).
Спустя почти четверть века Аликс напомнит мужу о событиях того дня словами, в которых чувствуется искренняя любовь: «В этот день, день нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой, наполняя мое сердце бесконечной благодарностью за ту глубокую любовь и счастье, которыми ты дарил меня всегда, с того памятного дня – 22 года назад. Да поможет мне Бог воздать тебе сторицей за всю твою ласку!
Да, я, – говорю совершенно искренно, – сомневаюсь, что много жен, таких счастливых, как я, – столько любви, доверия и преданности ты оказал мне в эти долгие годы в счастье и горе. За все муки, страдания и нерешительность мою ты мне так много дал взамен, мой драгоценный жених и супруг... Благодарю тебя, мое сокровище, чувствуешь ли ты, как мне хочется быть в твоих крепких объятиях и снова пережить те чудные дни, которые приносили нам все новые доказательства любви и нежности? Сегодня я надену ту дорогую брошку. Я все еще чувствую твою серую одежду и слышу ее запах – там у окна в Кобургском замке…»  (Переписка Николая и Александры Романовых. С. 204).
Перед отъездом в Россию, Николай решился рассказать невесте о своем романе с Кшесинской. Аликс оказалась мудрой девушкой, в его дневнике она, с неистребимой немецкой склонностью к сентиментальности, вписала: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце, ключик потерян и тебе придется остаться там навсегда» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 233. Л. 25, 26).



Глава 16
Между тем состояние здоровья Александра III ухудшалось, но император продолжал свои обычные занятия. 7 августа, проигнорировав рекомендации врачей, царь проделал двенадцать верст верхом на лошади в Красносельском лагере. На следующий день он не смог подняться с постели. Лейб-медики императора пребывали в состоянии тихой паники: они осознавали серьезность положения, но не умели влиять на ситуацию, назначить и выдержать соответствующий режим и лечение. Долгие годы среди придворных врачей наибольшим авторитетом и опытом выделялся профессор Сергей Петрович Боткин, однако после его смерти в 1889 году, среди лейб-медиков такого опытного и знающего специалиста не оказалось. Захарьин жил и работал  в Москве и, зная его тяжелый характер,  коллеги лейб-медики, опасались лишний раз вызывать его на консультацию, чтобы не нарваться на резкость или обвинение в непрофессионализме.
Основным врачом, определяющим тактику лечения императора, в то время был престарелый Густав Иванович Гирш, известный не столько врачебной эрудицией, сколько склонностью к афористичным высказываниям типа: «Никотин – это яд медленного действия. Я его принимаю пятьдесят лет подряд, и он ничего со мной не делает». Гирш был назначен лейб-медиком Александра II по протекции своего родственника, бывшего также придворным врачом, Ф. Я. Карреля, желавшего устроить ему блестящую карьеру и обеспечить положение в свете.  Князь В. П. Мещерский с искренним возмущением писал: «Врачом у государя был эстонец Гирш. Он был добряк как человек, но как доктор он не мог внушать особенно \го доверия, главным образом потому, что как до поступления на должность при государе, когда он еще был наследником, так и потом он имел очень мало врачебного опыта, а в глазах своего царственного пациента не имел авторитета. Вопрос о докторах при дворе, с тех пор, как я видел близко придворное житие-бытие, меня всегда удивлял своей странностью, как явление, которое ни в каком частном доме немыслимо. Везде ищут доктора, составившего себе имя и, хотя бы по молве, заслуживающего доверия. При дворе издавна, по-видимому, практиковалось совсем иное отношение к врачу. Там какой-нибудь родной человек добивался поместить при царственной особе или своего родственника или своего протеже на должность врача не столько для того, чтобы этой особе было от такого врача хорошо, сколько для того, чтобы врачу было хорошо и удобно... По этому поводу мне припоминаются приблизительно следующие слова одного очень умного и авторитетного врача: „Грешно, – говорил он, – назначать к таким лицам, как Государь или как Наследник престола, такого врача, который должен на них учиться. К таким лицам, как бы они здоровы ни были, непременно надо выбирать во врачи такого, у которого кроме ума и знаний есть большая практика, то есть то, что для врача есть его главный талисман, – практический опыт, дабы, в случае болезни его царственного пациента, он не мог оказаться неопытным в расследовании и в понимании признаков болезни“» (Мещерский. Воспоминания. С. 540, 541).
Окончательно растерявшийся Гирш все-таки решается вновь  вызывать профессора Захарьина. Тот писал: «Прибыв в Петергоф, я впервые имел возможность в течение нескольких дней произвести полное наблюдение и необходимые исследования при помощи прибывшего со мной профессора Н. Ф. Голубова. Оказалось: постоянное присутствие белка и цилиндров, т.е. признаков нефрита, некоторое увеличение левого желудочка сердца при слабоватом и частом пульсе, то есть признаки последовательного поражения сердца, и явления уремические (зависящие от недостаточного очищения почками крови), бессонница, постоянный дурной вкус, нередко тошнота. По этим данным был поставлен диагноз, к которому впоследствии присоединился профессор Лейден, и который вполне подтвердился вскрытием» (Нива. 1894. № 46).
В письменном заключении о болезни, представленном Александру III, медики не сочли возможным скрывать от больного диагноз и тяжесть состояния, более того, врачи прямо заявили, что подобный недуг хоть «иногда проходит, но в высшей степени редко», и для успешной терапии требуется строжайшее соблюдение режима и диеты.
Александр мужественно выслушал роковой приговор. Медицинский консилиум предложил императору провести осень и зиму на острове Корфу в Ионическом море, надеясь, что климат сможет помочь больному больше лекарств. Но смертельно больной государь категорически отказался покидать свою Россию. Он предпочел поехать в Беловежскую пущу, потом в Спалу, но дождливая погода и сырость только усугубили тяжесть состояния. «Вы сами знаете характер Его Величества, – пишет в своем дневнике великий князь Константин Константинович, – его отношение к болезни и врачам, и также поймете, что могли делать врачи, когда государь в Спале, например, не желал их даже принимать каждый день, нельзя и думать заставить его все время лежать в постели... Осложняющие явления, в свою очередь, объясняются продолжительным нарушением питания (бывали дни, что Е.В. довольствовался 2-мя устрицами в день) и таким же отсутствием правильного сна» (ГА РФ. Ф. 660. Оп. 3. Д. 41. С. 137).
Состояние здоровье ухудшалось, и 21 сентября император переехал в Ливадийский дворец под Ялтой. В день приезда царя в Ливадию, у дворца была выстроена рота 16-го Стрелкового полка. Государь вместе с Марией Федоровной, несмотря на прохладную, дождливую погоду, подъехали в открытой коляске. Александр был одет в генеральскую шинель. Офицер 16-го Стрелкового полка П. П. Заварзин вспоминал: «Первый взгляд на это открытое, с ярко выраженной волей лицо обнаруживал, тем не менее, что внутренний недуг подрывает могучий организм. Необычная для государя была его бледность и синева губ. При виде войск первым движением царя было снять пальто, как это требовал устав, если парад представлялся в мундирах без шинели. Мы видели, как в тревоге за состояние здоровья своего супруга Императрица хотела его остановить, но послышался твердый ответ: „Неловко!“ – и государь в одном сюртуке подошел к роте...
„Здорово, стрелки!“ – прозвучал громкий, низкий голос, за которым последовал дружный ответ солдат. Медленным шагом государь обошел фронт, оглядывая его тем взглядом, под которым каждому казалось, что государь только на него и смотрит. Когда рота прошла под звуки музыки церемониальным маршем, мы услышали похвалу: „Спасибо, стрелки! Славно!“ Ни у кого из нас, конечно, не зарождалось мысли, что это был последний привет царя строевой части...» (Цит по: Тальберг. С. 580–581).
***
Он ожидал прихода смерти с царственным достоинством, не унижая ни себя, ни близких стонами или жалобами. Через несколько дней Александр стал плохо спать, увеличились отеки на ногах, появился сильнейший зуд. Врачам удалось настоять на строгой диете, но император тайком нарушал предписания врачей. Однажды он шепотом попросил у дочери Ольги: «Дорогая, я знаю, там, в соседней комнате, есть мороженное. Принеси его сюда, но смотри, чтобы никто не увидел!»  Он съел тарелку мороженого, и в изнеможении откинулся на подушки (Воррес. С. 214). В дни, когда недуг отступал, Александр подолгу сидел в плетеном кресле, вглядываясь в морскую даль. Рядом с ним постоянно находились жена и дети. За десять дней до трагического финала, он в последний раз надел парадный мундир, чтобы встретить невесту сына, приехавшую в Ливадию. Тогдашним способом борьбы с отеками ног были ежедневные массажи с последующим бинтованием. Скоро и этот метод перестал помогать. Лейб-медик Н. А. Вельяминов полагал, что помимо нефрита тяжесть состояния больного усугубляла болезнь сердца, на что указывали приступы одышки, удушье, острые боли за грудиной. Родственники императора все чаше выражали недоверие врачам. Особенно недолюбливали они профессора Захарьина. «Я до сих пор помню его, – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна. – Знаменитый этот специалист был маленьким толстеньким человечком, который всю ночь бродил по дому, жалуясь, что ему мешает спать тиканье башенных часов. Он умолял папа приказать остановить их. Думаю, от его приезда не было никакого толка. Разумеется, отец был невысокого мнения о враче, который, по-видимому, был главным образом занят собственным здоровьем» (Воррес. С. 213).
По настоянию императрицы Марии Федоровны к больному был приглашен немецкий профессор Эрнст Лейден. Однако, как оказалось впоследствии, его беспокоило не столько состояние здоровья Александра, сколько выполнение агентурного задания германской разведки, требовавшей от медика исчерпывающих данных о положении дел при русском дворе. Через немецкого резидента телеграммы врача-шпиона регулярно отправлялись в Берлин.
18 октября 1894 года состоялся консилиум в составе профессоров Э. Лейдена, Г. А. Захарьина, М. А. Попова, лейб-хирургов Г. И. Гирша и Н. А. Вельяминова. В прессе стали появляться тревожные сообщения о состоянии здоровья императора.
«Ливадия. 18 октября, 11 час. утра. В состоянии здоровья Государя Императора произошло значительное ухудшение. Кровохарканье, имевшееся вчера при усиленном кашле, ночью увеличилось, и появились признаки ограниченного воспалительного состояния (инфаркт) в левом легком. Положение опасное».
18 октября в Петербург был отправлен последний фельдъегерь с бумагами, с резолюцией Александра III. Всю ночь больной провел без сна, дожидаясь рассвета. В семь утра он послал разбудить цесаревича и около часа беседовал с ним. «Ливадия. 20 октября, 11 час. утра. Деятельность сердца продолжает падать. Одышка увеличивается. Сознание полное».
Две ночи перед смертью он провел на диване, днем его вывозили в инвалидной коляске к раскрытому окну. Мария Федоровна не отходила от него ни на шаг: «Слава Богу, в последние дни он позволял мне делать для него все, так как сам он уже ничего не мог, а позволить камердинеру ухаживать за собой не хотел, и каждый вечер он трогательно благодарил меня за помощь» (ГА РФ. Ф. 675. Оп. 1. Д.  45. Л. 112).
Он умирал, как и жил – без громких фраз и театральных жестов. «19 октября государь провел день в своей уборной комнате, сидя в креслах и очень страдая от одышки, усилившейся вследствие присоединившегося воспаления легкого при нарастающей слабости сердца, – вспоминал доктор Н. А. Вельяминов. – В 9 часов вечера его перевезли на кресле в спальню. По обыкновению я сделал легкий массаж ног, т.е. в сущности самое легкое поглаживание, напудрил болевшую и зудевшую от напряжения кожу, наложил бинты... Я просидел с больным до 4 . утра, что-то ему рассказывая. Он нервно курил, бросая недокуренные папиросы и закуривая новые, постоянно спрашивая, который час, – видимо он не мог дождаться утра и света. Между прочим, несмотря на свои страдания, он все беспокоился, что он курит, а я нет, предлагал мне курить, а на мой отказ курить в спальне посылал меня в другую комнату покурить… В 4 часа встала императрица и мы до 5 часов просидели с нею у кровати, занимая больного разговорами. Государь стал энергично требовать, чтобы его пересадили в кресло. Чтобы его отвлечь от этой мысли, я в 5 часов приказал подать утренний кофе. Государь этому обрадовался и пил кофе с государыней… В 8 часов пришел цесаревич, а государыня ушла одеваться. Мы остались втроем. Вдруг государю стало очень нехорошо, и он приказал сыну позвать государыню. Одышка все усиливалась, пульс стал резко слабеть. Пришла государыня, а я вышел и послал за графом Воронцовым… Постепенно стали приходить все члены Императорской фамилии. Со всеми входившими государь здоровался, но не выражал никакого удивления тому, что так рано, без его разрешения, постепенно собралась вся семья, и я понял, что он сознает близость своей кончины и в сущности со всеми прощается. Самообладание его было так велико, что он даже поздравил великую княгиню Елизавету Федоровну с днем ее рождения» (Вельяминов Н. А. Воспоминания об императоре Александре III // Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. М., 1994. Т. 5. С. 306).
Александр тихо сказал жене: «Чувствую свой конец». Мария Федоровна пыталась ободрить мужа. «Нет, – твердо ответил государь, – это тянется слишком долго: чувствую, что смерть близка. Будь покойна. Я совершенно покоен» (Цит по: Тальберг. С. 585). После этого он потребовал причастия и простился с женой.
20 1894 года октября Николай записал в дневнике: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова идет кругом, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него. Дыхание было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3 он причастился св. Тайн; вскоре начались легкие судороги... и конец быстро настал. О. Иоанн (Кронштадтский. – Авт.) больше часу стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!» (Дневники Николая II. 1992. С. 43).
Клинический диагноз, поставленный профессорами Лейденом, Захарьиным, Поповым, лейб-хирургами Гиршем и Вельяминовым, был опубликован в прессе:
«Хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, гемморагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением» (Нива. 1894. № 45).
***
Смерть еще не успела наложить свою печать на лицо усопшего, как в столице вслух заговорили о том, что императора лечили неправильно. Тотчас отыскали и главного виновника врачебной ошибки – профессора Г. А. Захарьина. Как писали тогдашние газеты, началась «настоящая вакханалия ложных слухов и вымыслов», обвиняющих Захарьина в неправильной тактике лечения. Г. А. Захарьин был вынужден публично оправдывать избранную врачебную тактику: «Лечение направлялось главным образом против уремических припадков и против слабой деятельности сердца; позднее, когда с развитием отеков уремические явления стали стихать (уменьшился дурной вкус, появился небольшой аппетит и сон стал несколько лучше), лечение направлялось исключительно на регулирование и укрепление сердца. Но все средства давались, само собою разумеется, наиболее действенные – действовали слабо и ненадолго.
Распространяемые слухи, что государю во время последней болезни была пущена кровь, а в январскую инфлюэнцию ставились мушки, усилившие раздражение почек и тем способствовавшие развитию нефрита, ложны: ни кровопускания, ни вообще какого-либо кровоизвлечения не делалось (наоборот, в последнюю болезнь одно время давалось железо), ни мушек не ставилось, как в январскую, так и в последнюю болезнь» (Там же. № 46).
Однако объяснения Захарьина только подлили масла в огонь. Его оппоненты прямо указывали на ошибки, допущенные при лечении. Один из наиболее видных представителей медицинского факультета Московского университета А. А. Остроумов, сторонник физиотерапевтических методов лечения и неврогенного  характера отеков  и потоотделения,  даже прочел лекцию об ошибках, допущенных при лечении Александра III. Лечащий врач императора хирург Н. А. Вельяминов признавал: «Из лечащих врачей, подписавших прижизненный диагноз, присутствовал на вскрытии я один и  могу сказать, что о столь грозном увеличении сердца врачи бесспорно не знали, а  между тем в этом и крылась главнейшая причина смерти. Изменения в почках были сравнительно незначительны. Повторяю и подчеркиваю,  что неточность распознавания не принесли больному ни малейшего вреда, ибо бороться с такими изменениями в сердце мы не имеем средств, но что диагноз был не точен – факт бесспорный. Ошибка же Захарьина и Лейдена смягчалась тем, что  они никогда не имели возможности исследовать больного достаточно тщательно и  потому просмотрели это громадное увеличение сердца» (Вельяминов. С. 308, 309).
Профессор физиологии университета святого Владимира в Киеве С. И. Чирьев опубликовал отдельным изданием письменные претензии к Захарьину. Подробно разбирая записку Захарьина, он писал: «...едва ли подлежит какому-нибудь сомнению, что не только в январе месяце, но и 2 июня настоящего года профессор Захарьин находил сердце государя совершенно здоровым и деятельность его вполне удовлетворительною, а исхудание, которое он у него заметил, признал вполне „желательным“, и считает настоящую болезнь начавшейся приблизительно в июле-месяце.
Посмотрим теперь, как должен поступать всякий русский врач, на которого выпадает великая честь быть призванным к болящему русскому государю. Если врач призывается для подания врачебной помощи государю, то он должен, вопервых, исследуя больного, составить себе возможно полную картину как относительно органов и систем заболевших, так и относительно состояния органов первой важности, если они не вовлечены прямо в болезненный процесс; во-вторых, он должен собрать по возможности полные сведения относительно прошлого больного: его предшествующих заболеваний, оставили ли они или нет какие-нибудь следы в организме, и не раньше высказывать свой диагноз и предсказания, пока ему не удастся объяснить вполне удовлетворительно всякое, даже мелкое явление в прошлом страждущего<...>
Что же делает профессор Захарьин? Будучи призван к больному, он исследует его довольно поверхностно, потому что нельзя же допустить, чтобы сердце Государя было действительно найдено в начале этого года „нормальным“, а не гипертрофированным, т.е. увеличенным против нормы в своем объеме, так как почти каждому русскому известно, что государь в течение своей жизни очень увлекался гимнастическими усиленными упражнениями, а такие упражнения ведут, как известно, неизбежно к гипертрофии сердечной мышцы<...> Наконец, в январе месяце настоящего года профессора Захарьина приглашают к государю, и он помимо „инфлюэнции“ констатирует у больного уже несомненное заболевание почек – белок. Не досмотрев гипертрофию левого желудочка, профессор Захарьин прямо принимает этот белок за „обыкновенное явление при острых лихорадочных болезнях“, в подтверждение чего ссылается на довольно быстрое исчезновение белка. Но кому же неизвестно, что в начале интерстициального воспаления почек белок присутствует не постоянно, а появляется только при всяких ожесточениях болезни<...>  И так шло дело, пока, наконец, без всяких причин со стороны больного, не обнаружился у него формальный интерстициальный нефрит, т. е. пока не были найдены белок и цилиндры. Теперь даже и для профессора Захарьина сделалось заметным увеличение левого желудочка сердца, и появились уремические припадки<...>
Таким образом, насколько можно судить по данным, сообщаемым самим профессором Захарьиным, болезнь государя императора началась, по крайней мере, за год перед тем, как она была констатирована, и если относительно этого времени имеются лишь отрывочные наблюдения, особенно с января месяца 1894 года, то мы этим вполне обязаны тому же профессору Захарьину, потому что если бы он отнесся к случаю с должным вниманием, то он ни в каком случае не мог бы преспокойно уехать в Москву, а устроил бы постоянный медицинский надзор за больным для выяснения характера многих темных для него вопросов этого страдания» (Чирьев С. По поводу письма профессора Захарьина к издателю «Московских ведомостей». Киев, 1894.  С. 7–13).
С точки зрения современной медицинской науки, диагноз и тактика лечения Александра III видятся иначе, нежели в конце девятнадцатого века. Клиническая картина болезни императора Александра III позволяет предположить у него хронический гломерулонефрит – заболевание почек инфекционно-аллергической природы, приводящее к серьезным изменениям почечной ткани. При неправильном лечении быстро нарастают явления почечной недостаточности, угрожающей жизни больного. Конечно, если бы в распоряжении докторов, лечивших Александра III, были аппараты искусственной почки, мощные антибактериальные и гормональные средства, возможности инфузионной терапии, исход болезни императора мог быть иным. Но нельзя не согласиться и с мнением профессора С. И. Чирьева, что в тактике лечения Александра III были допущены очевидные врачебные просчеты, которые могли усугубить состояние больного...
***
27 октября гроб с телом покойного императора на руках перенесли на крейсер «Память Меркурия». В траурной эскадре шли броненосец «Двенадцать Апостолов» и пароход Добровольческого флота «Орел». В тот же день корабли вошли в бухту Севастополя. В двойном дубовом гробу, обитым изнутри медью и выстланным белым шелком, под горностаевой мантией лежал тринадцатый русский император Александр III. В последний раз предстояло ему пересечь Россию, чтобы лечь рядом с предками в Петропавловском соборе. В столицу траурный эшелон прибыл только 1 ноября в 10 часов утра. Петербург имел в эти дни скорбный вид: черные флаги, темная материя, развешанная по фасадам зданий и собранная в складки вдоль пилястр и колонн. Солнце ни разу не выглянуло из низко зависших туч, и фонари, окутанные черными лентами, казались погребальными факелами. Весь Невский проспект, от Николаевского вокзала до Адмиралтейства, был сплошь задрапирован темной материей. Траурная процессия двигалась от Николаевского вокзала до Петропавловской крепости четыре часа. За колесницей с гробом Александра III вели любимого коня императора Лорда, покрытого траурной попоной. Петропавловский собор изнутри был декорирован черным сукном, свет терялся, замирая в сумраке траурного убранства стен. Посреди величественного собора, между четырьмя столбами была устроена золотая сень, увенчанная короной. Под сенью на высоком помосте стоял гроб с усопшим государем. Ордена на бархатных подушках, почетная стража, заупокойная служба...
7 ноября 1894 года состоялись похороны Александра III. На траурной процессии присутствовали датский король, греческие король и королева, король Сербии, князь Черногорский, представители всех европейских правительств. Лорд-гофмейстер английской королевы Виктории барон Чарльз Каррингтон сообщал в Лондон: «Служба началась в 10.40 утра, когда прибыли император и императорская и царствующая фамилия, и продолжалась до часу дня. Давка была ужасная, дипломатический корпус стоял справа. Император, императрица и принцесса Уэльская в центре с королями Греции и Дании и принцем Уэльским; вокруг эрцгерцоги, герцогини и другие монаршие гости – будущая императрица выглядела необыкновенно красиво. Придворные дамы стояли сзади вместе со свитой прибывших коронованных особ. Толпа была такая, что князь  Долгорукий, руководивший церемонией и державший длинный жезл, задрапированный черным, с трудом мог проложить дорогу императрице – трем дамам стало дурно...
Служба была с хором без органа, императрица и принцессы все время стояли или молились на коленях. Месса продолжалась полтора часа жалобно и монотонно, а затем отслужили обычную ежедневную панихиду. Были розданы зажженные свечи, но из-за толпы у дам их не было, и таким образом опасность пожара была предотвращена. В 12.30 состоялась ужасная церемония последнего прощания. Императрица с героическим мужеством медленно подошла, преклонила колена, последний раз поглядела на покойного императора и поцеловала сперва образок на груди Его Величества, потом его в губы. Император (Николай II – Авт.) поддерживал Ее Величество и очень заботился о ней, а все присутствующие коронованные особы целовали образок...» (Цит. по: Мейлунас, Мироненко. С. 119).
Вдовствующая императрица Мария Федоровна бросила горсть земли... «О, как это было страшно и ужасно – последнее прощание. Это было повторением незабываемого 20 октября, когда добрый Бог отобрал у меня того, которого я лелеяла и любила больше всего на свете и который всем вам был лучшим из отцов», – писала она на Кавказ сыну Георгию, которому обострение болезни не позволило приехать на похороны (ГА РФ. Ф. 675. Оп. 1. Д. 45. С. 115 об.).
***
За два года до смерти Александр как-то в письме поделился с Марией Федоровной невеселыми мыслями: «Нет спокойствия ни физического, ни морального... Все скучно и грустно, да, кажется, никогда и не будет иначе; забот с каждым годом все больше и больше, а радостей, утешительного все меньше!» (ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 72). Сколько в словах императора горести и усталости от бесконечных дел и проблем! Ему, как когда-то его деду императору Николаю I, казалось, что он может быть в курсе всей жизни России, решать все вопросы, знать всю правду. Увы, подобное невозможно...
«„Я чувствую, что дела в России идут не так, как следует; я знаю, что Вы мне скажите правду; скажите, в чем дело?“ – незадолго до смерти спросил он у своего генерал-адъютанта, ближайшего помощника О. Б. Рихтера. На что тот ответил: „Государь, вы правы; дело в том, что у нас есть страшное зло – отсутствие законности“. „Но я всегда стою за соблюдение законов и никогда их не нарушаю“, – возразил Александр. „Я говорю не о вас, а о нашей администрации, которая слишком часто злоупотребляет властью, не считаясь с законами“. „Но как же вы себе представляете положение России?“
На это Рихтер ответил: „Я много думал об этом и представляю себе теперешнюю Россию в виде колоссального котла, в котором происходит брожение; кругом котла ходят люди с молотками, и когда в стенах котла образуется малейшее отверстие, они тотчас его заклепывают, но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно, и мы все задохнемся“.
 Государь застонал от страдания...» (Епанчин. С. 166). Можно понять трагедию честного и прямого Александра III, осознававшего пропасть между его пониманием счастья и покоя его страны и истинным состоянием России!

*Акт, составленный по вскрытии тела в Бозе почившего Императора Александра Третьего.

«Тысяча восемьсот девяносто четвертого года, октября 22-го, семь с половиною часов вечера, мы, нижеподписавшиеся, нашли при бальзамировании тела в Бозе почившего Государя Императора Александра Александровича нижеследующие изменения: значительный отек подкожной клетчатки нижних конечностей и пятнистую красноту на левой голени. В левой полости плевры 200 кубических сантиметров сывороточной жидкости, окрашенной в красный цвет; в правой полости плевры – 50 кубических сантиметров такой же жидкости. Старый фиброзный рубец в верхушке правого легкого, отечное состояние правого легкого, в левом легком – отек верхней доли и кровяной инфаркт в нижней доле того же легкого, причем эта нижняя доля очень полнокровна и содержит в себе очень мало воздуха. Кровяной инфаркт находится у верхнего края нижней доли левого легкого и в разрезе имеет треугольную форму, полтора сантиметра в продольном разрезе и один сантиметр в поперечном. В околосердечной сумке 30 кубических сантиметров красноватой сывороточной жидкости.
Сердце значительно увеличено в объеме: продольный размер 17 сантиметров, поперечный размер 18 сантиметров; в подсерозной клетчатке сердца большое количество жировой ткани, сердце плохо сохранилось.
Левая полость сердца увеличена и стенка левого желудочка утолщена (= двум с половиною сантиметрам); мышца левого желудочка бледно-вялая и желтоватого цвета: в правом желудочке мышечная стенка истончена (6 миллиметров) и такого же желтоватого цвета; заслоночный аппарат совершенно нормален. В полости живота около 200 куб. сантиметров сывороточной жидкости. В желудке и кишечнике большое количество газов. Печень немного увеличена, очень полнокровна.
Почки имеют следующие размеры: левая – 16 сантиметров в длину, 7 сантиметров в ширину и 4 сантиметров в толщину; правая – 15 сантиметров в длину, 6,5 сантиметров в ширину и 4 сантиметра в толщину; капсула почек обыкновенной толщины и отделяется легко. Наружная поверхность почек мелкозерниста, темно-красного цвета; плотность почек незначительна. Корковое вещество почек уменьшено (от 6 до 7 миллиметров) и желтовато; медуллярное же вещество – темно-красного цвета. Сверх того, в левой почке – серозный пузырек трех миллиметров в поперечнике.
На основании вышеизложенного, мы полагаем, что Государь император Александр Александрович скончался от паралича сердца, при перерождении мышц гипертрофированного сердца, последовавшим от интерстициального нефрита (зернистой атрофии почек). (РГИА. Ф. 468. Оп. 46. Д. 3).
Протокол вскрытия подписали профессора И. Ф. Клейн, Д. Н. Зернов, М. А.Попов, прозекторы Н. В. Алтухов, А. К. Белоусов, министр двора граф И. И. Воронцов-Дашков.

                Глава 17

Стареющего великого князя Владимира Александровича  беспокоила мысль, что в Петербурге не было памятника Александру III.  Революция 1905 года, пылкие речи либералов, казалось, затмили память о замечательном русском монархе, так много сделавшего за свое короткое царствование. Великий князь горячо поддержал предложение С.Ю.Витте о сооружении памятника. Указом Николая II была учреждена комиссия, в которую вошли министр народного просвещения граф И. И. Толстой, известный художник и искусствовед А.Н. Бенуа, два выдающихся архитектора, а председателем комиссии был назначен князь Б. Б. Голицын, заведовавший Экспедицией заготовления государственных бумаг.
По желанию императрицы Марии Федоровны выбор скульптора остановили на тогда малоизвестном в России мастере,  носившем  громкую русскую фамилию – Паоло Трубецком. Трубецкой был сыном русского князя и итальянки. Небогатые родители не смогли дать сыну  хорошего образования, но благодаря незаурядному художественному дарованию, ему удалось со временем добиться популярности в художественных кругах Парижа. В Россию скульптор приехал по приглашению русских родственников, которые и представили его вдовствующей императрице.
П. Трубецкой отличался тяжелым, неуравновешенным характером, что не раз становилось причиной крупных скандалов - он категорически отказывался учитывать мнение членов каких-либо комиссии и не раз предпринимал эксцентричные поступки,  шокировавшие почтенных чиновников от искусства.
  На этот раз результат работы  скульптора превзошел все ожидания  - такого памятника монархам не только в Петербурге - во всей Европе никогда прежде   не существовало.  Выполненный в импрессионистском стиле, огромный монумент поразил публику. Что-то задевало за живое при виде колосса, гордо возвышавшегося над огромным конем, и устремившего взгляд за горизонт.
Талантливый  художник угадал   черты личности императора, определявшие  подлинную натуру государя, скрытые за суровой внешностью. От бронзового Александра веяло былинным богатырским духом,  мудростью, величавым спокойствием.  Он словно заступил  в дозор, чтобы защитить Русь от врагов. «На мой взгляд, произведение это гениальное, характеризующее ярко русское самодержавие, – писал один из современников, присутствовавших при открытии памятника. Как Фальконе сумел показать миру могучего Петра Великого, вздыбившего Россию, заставившего сделать скачок в направлении западноевропейского прогресса, так Трубецкой выявил грузного царя, самодержца-консерватора, осадившего бесформенную русскую массу». (Кривенко В.С. В Министерстве Двора. СПБ. 2006. С. 237)
Увидав в первый раз памятник,  Владимира Александровича в сердцах сказал   графу С. Ю. Витте, что никогда не позволит установить такую мерзкую карикатуру на его покойного брата. Но, всмотревшись в памятник,  великий  князь переменил свое мнение. Тонкий художественный вкус позволил Владимиру Александровичу понять замысел мастера.
Великий князь несколько раз приезжал, чтобы в одиночестве еще и еще раз посмотреть на монумент. Он молча стоял перед памятником, и так же молча удалялся, не говоря никому ничего на прощание. И только однажды он признался, что творение Трубецкого чарует его.  Но увидеть памятник на столичной площади Владимиру Александровичу не довелось: он был установлен на площади перед Московским вокзалом   уже после смерти великого князя.
В 1937 году в связи с реконструкцией площади Восстания и прокладкой трамвайных путей по Невскому проспекту памятник Александру III сняли и передали Русскому музею. Хранился он во дворе музея и во время Великой Отечественной войны едва не был разрушен. В начале войны сотрудники музея вырыли глубокую яму для захоронения памятника Александру III , но не смогли опустить в нее тяжелую бронзовую скульптуру. Пришлось ведрами и мешками носить песок с барж, стоящих на Мойке. В итоге, статуя была все-таки засыпана песком, обшита досками и сверху накрыта бревнами. Тем не менее, памятник Александру III оказался единственной в Ленинграде монумент, получившей прямое попадание артиллерийского снаряда. Однако  укрытие все-таки выдержало, а памятник на долгое время был спрятан  от зрителей во внутреннем дворе Русского музея.  И только в 1990-е годы памятник Александру III был установлен у Мраморного дворца.



Вместо эпилога

Наверное, ни один биограф в силу специфики своего творчества, не может быть до конца объективен по отношению к своему персонажу.  Те  чувства и мысли, которые определяют выбор героя  исторического исследования, во многом обуславливают тональность изложения, симпатии или антипатии историка.  Не стали исключением и авторы настоящей книги, которые должны  признаться, что, выбрав в качестве своего героя императора Александра III,  прошли  достаточно сложную  психологическую метаморфозу,  попав, к моменту окончания своего труда, под обаяние  августейшего персонажа. 
Личность Александра III, его государственная деятельность, не только вызвала разительные изменения  во внутриполитической обстановке в стране, но и  сказалась на всей мировой политике. Есть что-то очень схожее между эпохой императора Александра III и временем, в котором мы живем сегодня. Сложная внешнеполитичексая обстановка,  стагнация  экономики, упадок финансовой деятельности, растущая оппозиция либералов всех мастей – все эти проблемы, сотрясающие Россию в момент прихода к власти тринадцатого императора в 1881 году, актуальны и в 2015.  Александру III удалось совершить, казалось бы, невозможное – он вывел Россию в мировые лидеры, накормил и успокоил Россию,  совершил удивительные преобразования в промышленности,  позволившие стране совершить экономический скачок. Нам хотелось с помощью беспристрастных свидетелей того времени, объективных архивных документов, е только дать  возможность рассматривать эпоху Александра III с позиции непредубежденного исследователя, но, возможно, и показать путь по которому Россия должна следовать в своей исторической перспективе. Ведь знание истории своей страны позволяет более правильно судить о событиях нынешнего дня. С этих позиций исторический опыт политического урегулирования острых проблем, стоявших перед Россией в последней трети девятнадцатого столетия, особенно важен сегодня.
Рост отечественной экономики, укрепление российского рубля,  приоритет отечественного производителя перед зарубежным экспортером,  возрождение армии и флота - единственных, по словам Александра III,  союзников России - эти вопросы так же актуальны сегодня, как и сто тридцать лет назад.
Не менее важны проблемы, связанные с межнациональными отношениями, сосуществованием народов с разными религиозными, историческими традициями, но живущими в едином государстве, под сенью российского двуглавого орла.
Все годы царствования  Александра III Россия не знала страшного слова «война».  Русский император, один из первых в мире, сумел понять и убедить соседей в том, что мирное решение  политических споров между державами - наиболее рациональный и разумный способ ведения дипломатических отношений. Впервые в русской  истории авторитет России в международных делах поддерживался не штыками, а взвешенной и мудрой внешней политикой царя.  Недаром народ даровал своему императору едва ли не самый высокий титул, который может заслужить правитель страны – Царь-Миротворец...


ПРИЛОЖЕНИЯ


ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III
И ВАЖНЕЙШИЕ СОБЫТИЯ ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ

1845 26 февраля. Рождение Александра Александровича.
17 марта. Крещение великого князя Александра.
1855 18 февраля. Смерть императора Николая I. Воцарение императора
Александра II.
1852 26 февраля. Пожалован в прапорщики.
1861 19 февраля. Указ Александра II об освобождении крестьян.
1865 12 апреля. Смерть цесаревича Николая Александровича. Александр 
   Александрович становится наследником русского престола.
1866 11 июня. Помолвка цесаревича Александра Александровича с дочерью   
датского короля Христиана IX принцессой Марией-Софией-Фредерикой-Дагмар.
20 июля. Принятие Александром присяги цесаревича.
14 сентября. Приезд Дагмар в Россию.
12 октября. Принятие Дагмар православия с именем Марии Федоровны.
28 октября. Бракосочетание Александра Александровича и Марии Федоровны.
31 октября. Член Государственного совета.
1868 6 мая. Рождение сына Николая.
1869 20 мая. Рождение сына Александра.
1869 10 июля – 6 августа. Путешествие наследника по России.
1870 20 апреля. Смерть сына Александра
1871 27 апреля. Рождение сына Георгия.
1875 25 марта. Рождение дочери Ксении.
1877  12 апреля. Начало русско-турецкой войны.
21 мая. Отбытие цесаревича Александра Александровича на театр военных
 действий.
22 июня. Назначение цесаревича Александра Александровича командующим
Рущукским отрядом.
25 августа. Бой Рущукского отряда возле местечка Аблово с турецкими войсками
Мехмет-Али.
9 сентября. Победа Рущукского отряда возле местечка Чаир.
15 сентября. Награждение орденом Св. Владимира 1-й степени.
30 ноября. Разгром Рущукским отрядом армии Сулеймана-паши у села Мечки.
Награждение цесаревича орденом Св. Георгия 2-й степени.
1878
1 февраля. Отъезд цесаревича из действующей армии в Петербург.
22 ноября. Рождение сына Михаила.
1880
22 мая. Смерть матери императрицы Марии Александровны.
6 июля. Морганатический брак отца Александра II с княжной Екатериной
Долгорукой.
1881
1 марта. Убийство императора Александра II. Начало царствования Александра
III.
15 марта. Погребение Александра II.
3 апреля. Казнь цареубийц.
29 апреля. Манифест Александра III о незыблемости самодержавия.
14 августа. «Положение о мерах сохранения государственного порядка и
общественного спокойствия».
27 ноября. Русско-иранская конвенция о разграничении территории к востоку от
Каспийского моря.
1882
18 мая. Учреждение Крестьянского земельного банка.
1 июня. Рождение дочери Ольги.
2 июня. Закон об ограничении труда малолетних, создание Фабричной инспек-
ции.
22 июня. Закон о создании кадетских корпусов.
24 июня. Первый в мире полет самолета А.Ф. Можайского в Красном Селе.
27 августа. Принятие Временных правил о печати.
1883
28 апреля. Закон о государственном флаге.
15 мая. Коронация Александра III в Успенском соборе Московского Кремля.
26 мая. Освящение Храма Христа Спасителя в Москве.
1884
Март. Занятие русскими войсками Мервского оазиса.
13 июня. Закон о церковно-приходских школах.
15 августа. Принятие нового Университетского устава.
1885
3 июня. Учреждение Дворянского земельного банка.
10 сентября. Договор с Англией о границе с Афганистаном.
1886
28 мая. Закон об отмене подушной подати.
3 июня. Закон о найме рабочих и ответственности за забастовки.
2 июля. Новая редакция Закона об императорской фамилии.
1887
1 марта. Покушение на Александра III.
8 мая. Казнь пяти участников покушения.
1888
22 июля. Открытие Томского университета.
17 октября. Крушение царского поезда в Борках.
1889
12 июня. Закон о земских начальниках.
1890
12 июня. Принятие нового Положения о губернских и уездных земских
учреждениях.
8 декабря. Открытие Императорского института экспериментальной медицины в
Санкт-Петербурге.
1890–1907. Выпуск 86 томов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.
1891
16 апреля. Принятие на вооружения русской армии винтовки С. Мосина.
29 апреля. Покушение в городе Оцу на цесаревича Николая Александровича.
19 мая. Закладка Великой Сибирской железнодорожной магистрали.
15 июня. Договор России с Францией.
1892
11 июня. Новое Городовое положение.
5 августа. Русско-французская военная конвенция.
1893
14 декабря. Запрет залога и продажи общинных земель.
1894
29 января. Заключение торгового договора с Германией.
8 апреля. Помолвка цесаревича Николая Александровича с принцессой Али-
сой Гессенской.
20 октября. Смерть императора Александра III в Ливадии.
7 ноября. Погребение Александра III в Петербурге в Петропавловском соборе.

БИБЛИОГРАФИЯ. СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ)
Ф. 102 – Департамент полиции
Ф. 564 – Кони А. Ф.
Ф. 569 – Лорис-Меликов М. Т.
Ф. 583 – Половцов А. А.
Ф. 601 – Николай II
Ф. 641 – Мария Александровна, жена Александра II.
Ф. 642 – Мария Федоровна, жена Александра III
Ф. 645 – великий князь Георгий Александрович
Ф. 648 – великий князь Сергей Александрович
Ф. 652 – великий князь Владимир Александрович
Ф. 660 – великий князь Константин Константинович
Ф. 677 – Александр III
Ф. 678 – Александр II
Ф. 681 – великий князь Алексей Александрович
Ф. 704 – Зиновьев Н. В.
Ф. 728 – рукописное отделение библиотеки Зимнего дворца.
Ф. 730 – Игнатьев Н. П.
Ф. 1718 – Катков М. Н.
Российский государственный исторический архив (РГИА)
Ф. 468, 919.

Краткая Библиография
Акунов В.В.   Евреи в русской армии…//Рейтар. №13 (1/2005).
Александр Второй. Воспоминания. Дневники. СПб., 1995.
Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001.
Александр III в Гатчине. СПб., 2000.
Александр Михайлович, вел. кн. Книга воспоминаний. М., 1991.
Альбом священного коронования Его Императорского величества Государя
Императора Александра III Александровича и Ее Императорского Величества
Государыни Императрицы Марии Федоровны 15 мая 1883 года (М., 1883).
М., 1998.
Белик А. К. Флот императора Александра III // Император Александр III и
императрица Мария Федоровна: Материалы научной конференции. СПб., 2006.
Бенуа А. Н. Мои воспоминания: В 2-х т. М., 1990.
Берс А. А. Воспоминания об императоре Александре III. СПб., 1900.
Берс А. А. Воспоминания офицера лейб-гвардии Преображенского полка о
походе в Турцию в 1877–1878. СПб., 1898
Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX веке. М., 1973.
Биллингтон Дж. Х. Икона и топор М., 2001.
Бирюков П. И. Л. Н. Толстой. Биография: В 3-х т. Берлин, 1921.
Богданович А. В. Три последних самодержца. Дневник. М., 1990.
Богданович Е. В. К серебряной свадьбе царя и царицы. СПб., 1891.
Боткин С. П. Письма из Болгарии. СПб., 1893.
Боткина А. П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве. М.,1995.
Боханов А. Н. Император Александр III. М., 1998.
Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях,
исследованиях. Ростов-на-Дону, 1976.
Бурцев В. В погоне за провокаторами. М., 1989.
Большая энциклопедия. Под ред. С. Н. Южакова. В 22 т. СПб., 1900–1909.
Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. В 2-х т. М., 1961.
Василевский И. М. (Не-Буква). Романовы. Л., 1927.
Великий князь Александр Александрович: Сборник документов. М., 2002.
Вельяминов Н. А. Воспоминания об императоре Александре III // Российский
архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. М., 1994. Т.
 5.
Витте С. Ю. Воспоминания: В 3-х т. М., 1960.
Военный округ Петербургский-Петроградский-Ленинградский военный округ.
 1864–1999. СПб., 1999.
Волконский С. М. Воспоминания. М., 2004.
Военная одежда русской армии. М., 1994.
Военная энциклопедия: В 18 т. СПб., 1894–1915.
Волгин И. Л. Колеблясь над бездной. Достоевский и императорская семья. М.,
1998.
Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993.
Воронин В.Е. Русские правительственные либералы в борьбе против
«аристократической партии» (середина 60-х – середина 70-х гг. XIX в.). М., 2009
Воррес Й. Последняя великая княгиня. М., 1998.
Воспоминания графини Антонины Дмитриевны Блудовой. М., 1888.
Боголепов А. П. Воспоминания о Бозе почившем Императоре Александре III
профессора живописи А. П. Боголюбова. СПб., 1895.
Вульф Д. Династия Романовых и Германия. Роль династической солидарности
и династических браков в русско-германских отношениях (XVIII – начало XX вв.
http://ricolor.org/history/mn/romanov/dinas_germ)
Гейфман М. Н. Революционный террор в России. 1894–1917. М., 1997.
Гернет М. Н. История царской тюрьмы: В 5 т. М., 1951–1956.
Глинка С. Н. Отрада душевная по случаю рождения Его Императорского
высочества великого князя  Александра Александровича 26 февраля 1845. СПб.,
1845.
Глинский Б. К. П. Победоносцев. Материалы для его биографии // Исторический
вестник. 1907. № 4.
Гребельский П., Мирвис А. Дом Романов. СПб., 1992.
Грот К. Я. Император Александр III в отношениях своих к наставнику своей
юности (Я. К. Гроту).СПб., 1906.
Грубе В. Ф. Воспоминания об Александре III. СПб., 1898.
Гурко В.И.  Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в
царствование Николая II в изображении современника. М., 2000.
Далин В.М. Последние Романовы и князь Мещерский // Вопросы истории
внешней политики СССР и международных отношений. М., 1976.

Дворжицкий А. И. Воспоминания // Исторический вестник. 1913. № 1.
Джунковский В. Ф. Воспоминания. М., 1997.
Дикий А. И. Евреи в России и в СССР. Новосибирск, 1994.
Дневник Александра Александровича
Дневник наследника цесаревича великого князя Александра Александровича. 1880 г. //   
Российский архив. М., 1995. Т. 6.
Дневник императора Николая II. 1890–1906 гг. М., 1991.
Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982.
Думин С.В. Россия. История коронаций М., 2013.
Духовная трагедия Льва Толстого. М., 1995.
Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996.
Журнал военных действий Рущукского, впоследствии Восточного отряда в войну
1877–1878 г. СПб., 1883.
Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880 гг. М., 1964.
Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970.
Захарова Л.Г. Александр II и место России в мире // Новая и новейшая история. 2005.
№2, № 4.
Зельдич Ю. В. Петр Александрович Валуев и его время. М., 2006.
Золотарев В. А. В грядущее глядим мы сквозь былое. Война 1877–1878 гг. – апофеоз
Восточного
кризиса. М., 1997.
Император Александр III. СПб., 1894.
История дипломатии: В 3-х т. М., 1945.
Кантор Р. Александр III о еврейских погромах 1881–1883 гг. // Еврейская летопись.
 М.; Пг., 1923. Сб.1.
Климов П. Александр III и русские художники // Император Александр III: Коллекционер и
меценат. М., 2000.
Ключевский В. О. Памяти в Бозе почившего государя императора Александра III. М., 1894.
К. Р. Великий князь Константин Константинович Романов. Дневники.
Воспоминания. Стихи. Письма. М., 1998.
Ковалев В. А. Заложники заблуждения. М., 1995.
Ковалевский П. И. Александр III, царь-националист. СПб., 1912.
Колосов Е. Е. Государева тюрьма – Шлиссельбург. Пг., 1924.
Кондаков С.Н. Императорская Санкт-Петербургская академия художеств. 1764–1914.
 СПб., 1914.
Кони А. Ф. Собрание сочинений: В 8-т. М., 1966–1969.
Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М., 1979.
Костенко В. П. На «Орле» в Цусиме. Л., 1955.
Кривенко В.С. В Министерстве Двора. СПБ. 2006.
Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988
Крылова Н.А. Политичесая фотография в России 1860-1917 гг.// Исторический
вестник. М. №2
Кудрина Ю. В. Императрица Мария Федоровна. М., 2000.
Кшесинская М. Воспоминания. М., 1992.
Ламздорф В. Н. Дневник. 1886–1890. М., 1926.
Ламздорф В. Н. Дневник. 1891–1892. М., 1934.
Ламздорф В. Н. Дневник.1894–1896. М., 1991.
Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л., 1920.
Лев Толстой и русские цари. Письма царям. Публицистика. М., 1995.
Ленин В.И. Полн. собр соч. / Изд. 5-е.
Либрович С. Ф. На книжном посту. Воспоминания. Записки. Документы. Пг.; М.,
1916.
Маерова В. Елизавета Федоровна. М., 2001.
           Макаров С.О. Документы. М., 1953.
            Мамонов А.В. Граф М.Т. Лорис-Меликов: к характеристике взглядов и         
           государственной деятельности // Отечественная история. 2001. № 5.
           Манфред А.З.  Традиции дружбы и сотрудничества. Из истории русско-
              французских и советско-французских связей. М., 1967.
Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М., 1998.
Мещерский. Дневник
Мещерский В. П. Дневник. СПб., 1883–1894.
Мещерский В. П. Император Александр III. СПб., 1895.
Мещерский В. П. Воспоминания М., 2001.
Миллер Л. Святая мученица Российская Великая Княгиня Елисавета Федоровна.
М., 1994.
Дневник Д. А. Милютина: В 4-х т. М., 1947–1950.
Михайлов О. Н. Забытый император. М., 1996.
Монархи Европы. М., 1996.
Мосолов А. А. При дворе последнего Российского императора. М., 1993.
Назаревский В. В. Император Александр III. М., 1907.
Назаревский В. В. Царствование императора Александра III. М., 1910.
Николаев Вс. Александр Второй – человек на престоле. Мюнхен, 1988.
Николай Александрович. Наследник, цесаревич и великий князь Николай
Александрович. Ницца, б. г.
Николай I. Муж. Отец. Император. Сборник документов, воспоминаний. М., 2000.
Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма. М., 1991.
Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. М., 1992.
 Палеолог М. Роман императора. М., 1990.
Первое марта Первое марта 1887 года. М.; Л., 1927.
Перегудова З. И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 1990.
Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Л., 1926. Т.4.
Дневник государственного секретаря Е. А. Перетца (1880–1883). М.; Л., 1927.
Боголепов А. П. Письма императора Александра III к А.П. Боголюбову. СПб.,
1900.
Петровский-Штерн Й . Евреи в русской армии.М.  НЛО. 2003,
Письма К. П. Победоносцева к Александру III: В 2-х т. М.; Пг., 1923.
Письма Царя-Миротворца генералу Черевину 6 февраля 1885 г. // Голос
минувшего. 1918. № 3.
Плевако Ф. И. Избранные речи. Тула, 2000.
Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени. М., 1993.
Победоносцев К. П. Письма и записки. М.; Пг., 1923.
Победоносцев и его корреспонденты. М.; Пг.: В 2-х т.. 1923–1924.
Политические процессы шестидесятых годов. М., 1928. Т. 1.
Половцов А.А. Дневник государственного секретаря А. А. Половцова (1883–1892):
В 2-х т. М., 1966.
Полунов А.Ю. К.П. Победоносцев в общественно-политической и духовной жизни
России. М., 2010.
Поляков А. С. Второе 1-е марта. Покушение на Александра III в 1887 г. М., 1919.
 Поткин И. П. Индустриальное развитие дореволюционной России. М., 1994.
 Прахов А. В. Император Александр III как деятель русского художественного про
свещения. СПб., 1903.
Преображенский И. В. Последние дни и часы жизни государя императора
Александра III. СПб.,  1905.
Придворный календарь 1881, 1882, 1893, 1894 г.
Полный Свод Законов Российской империи. СПб., 1911.
Путешествие Государя наследника-цесаревича с государыней цесаревной в 1869 г.
М., 1869.
Русский биографический словарь: В 25 т. М., 1997–2000.
Романов Б. А. Россия в Манчжурии. Л., 1928.
Российские самодержцы. 1801–1917. М., 1993.
Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика / Под ред. В. Я.
Гросула. М., 2000.
Рыженко И. Э. Государственные и семейные торжества, памятные даты в Гатчине
при императоре
Александре III // Император Александр III и императрица Мария Федоровна:
Материалы научной конференции. СПб., 2006.
Сборник материалов по русско-турецкой войне 1877–78 гг. на Балканском
полуострове. СПб., 1900. Выпуск 1–27.
Семенов-Тян-Шанский П. П. Император Александр III как покровитель
отчизноведения. СПб., 1892.
Собственноручные высочайшие резолюции и словесные высочайшие повеления в
Бозе почивающего императора Александра III по всеподданейшим докладам. СПб.,
1901.
Солженицын А. И. Двести лет вместе. М., 2001.
Степанов В. Л. Н. Х. Бунге. Судьба реформатора. М., 1998.
Тайный правитель России. К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М., 2001.
Тальберг Н. Д. Русская быль. Очерки истории императорской России. М., 2000.
Татищев С. С. Император Александр II. Его жизнь и царствование: В 2-х т. М.,
1996.
Твардовская В.А.. Александр III // Российские самодержцы. М., 1993.
Тихомиров Л. Заговорщики и полиция. М.; Л., 1928.
Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. СПб., 1992.
Толмачев Е. П. Александр II и его время: В 2-х т. М., 1998.
Толстая А. А. Записки фрейлины. М., 1996.
Толстая С. А. Дневники. Т. 1–2. М., 1978.
Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности. 1866–1895
гг. М. 1979.
Туоми-Пикула Йорма и Пяйви. Императоры на отдыхе в Финляндии. СПб.,
2003.
Тютчева А. Ф. Воспоминания. М., 2004.
Церемониал Священного коронования Их Императорских величеств Государя
императора Александра Александровича Самодержца Всероссийского и
Государыни императрицы Марии Федоровны. СПб., 1883.
Федорченко В. Дом Романовых. М., 2003.
Черевин и Александр III. Изложение рассказов профессора П.Н. Лебедева о
генерал-адъютанте П.А. Черевине // Голос минувшего. 1917. № 5–6.
Чернуха В.Г.  Правительственная политика в отношении печати. 60 – 70-е гг. XIX в. Л.,   
   1989.
Чернуха В.Г. Александр III // Александр Третий: Воспоминания. Дневники. Письма.
СПб., 2001
Чирьев С. По поводу письма профессора Захарьина к издателю «Московских
ведомостей». Киев, 1894.
Чичагов Л.М. Дневник пребывания царя-освободителя в  Дунайской армии в 1877   
году. СПб., 1995.
Чичерин Б. Н. Воспоминания: В 4-х т. М., 1929–1934.
Чичерин Б. Н. Воспоминания. Земство и Московская дума. М., 1934.
Христофоров И.А. «Аристократическая» оппозиция Великим реформам (конец 1850-х
- середина 1870-х гг.). М., 2002.
Шевелев А. А. Молодые годы великого государя Александра Александровича.
М., 1895.
Шевелев А. А. Некоторые материалы к истории жизни и царствования велико-
го царя-миротворца Александра III Александровича: В 3-х т. М., 1897–1903.
Шевелев А. А. Царь-Миротворец на войне 1877–1878 гг., его отношение к вой-
не и военному делу в России. М., 1905.
Шевырёв А.П. Русский флот после Крымской войны: либеральная бюрократия и
морские реформы. М., 1990.
Шереметев С. Д. Мемуары. М., 2001.
           Энциклопедический словарь издательства Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона: В 82 т.
                СПб., 1890–1907.
            Энциклопедический словарь братьев Гранат.  В 33 т. М., 1910–1918.
 
 ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абаза Александр Агеевич (1821–1895), действительный тайный советник, член Государственного совета, гофмейстер при дворе великой княгини Елены Павловны; в 1880– 1881 гг. министр финансов. В 1874–1880-х гг. и 1883–1892 гг. председатель Департамента государственной экономии Государственного совета;
Абдул-Хамид II (1842–1918), турецкий султан (1876–1909).
Авелан Федор Карлович (1839–1916), генерал-адъютант, адмирал, начальник Главного морского штаба с 1896 г., с 1905 г. в отставке.
Адлерберг Александр Владимирович (1818–1888), граф, генерал-адъютант, командующий императорской главной квартирой, член Главного управления цензуры; в 1872–1881 гг. министр Императорского двора и уделов, член Государственного совета.
Адольф Нассауский-Люксембургский (1817–1905), герцог Нассауский (с 1839) и великий герцог Люксембургский (с 1890), с 1844 г. муж великой княжны Елизаветы Михайловны (1826–1845), племянницы Николая I.
Айвазовский Иван Константинович (1817–1900), художник-маринист.
Аксаков Иван Сергеевич (1823–1886), публицист, славянофил, член Московского славянского комитета, редактор газет «День», «Русь».
Аликс (Alix) – см. Александра Федоровна, супруга Николая II.
Александр I Павлович (1777–1825), император с 1801 г.
Александр II Николаевич (1818–1881), император с 1855 г.
Александр Александрович (1869–1870), великий князь, второй сын цесаревича Александра Александровича и Марии Федоровны.
Александр Баттенбергский (1857–1893), принц, сын принца Александра Гессен-Дармштадтского от морганатического брака с графиней Юлией Гауке, с 1879 г. князь Болгарский. После отречения в 1886 г. принял титул графа Гартенау.
Александр (Людвиг-Георг-Фридрих-Эмиль) Гессен-Дармштадтский (1823–1888), принц Гессенский, брат императрицы Марии Александровны.
Александр Михайлович (1866–1933), великий князь, генерал-адъютант, адмирал, четвертый сын великого князя Михаила Николаевича, с 1894 г. женат на дочери Александра III великой княжне Ксении Александровне.
Александра Английская  (1844 – 1925), королева Англии, урожденная принцесса Датская, с 1863 г. жена наследника английского престола принца Альберта-Эдуарда Уэльского (с 1901 г. – английский король Эдуард VII), старшая сестра императрицы Марии Федоровны.
Александра Александровна (1842–1849), великая княжна, дочь цесаревича Александра Николаевича, будущего императора Александра II.
Александра Иосифовна (1830–1911), великая княгиня, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская; с 1848 г. жена великого князя Константина Николаевича. В монашестве – Анастасия.
Александра Федоровна (1798–1860), императрица, урожденная принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта Прусская, супруга императора Николая I.
Александра Федоровна (1872–1918), императрица, урожденная принцесса Алиса-Виктория-Елена-Луиза Гессен-Дармштадтская. С 1894 г. жена императора Николая II.
Алексей Александрович (1850–1908), великий князь, четвертый сын Александра II, генерал-адъютант, генерал-адмирал, главный начальник флота и морского ведомства (1880–1905), член Государственного совета (1881).
Алексей Михайлович (1629–1676), второй русский царь из династии Романовых.
Алтухов Николай Владимирович (1859–1903), доктор медицины, прозектор Московского университета.
Альберт-Эдуард (1841–1910), герцог Уэльский, наследник престола Великобритании, с 1901 г. король Эдуард VII.
Альфред-Эрнест-Альберт Саксен-Кобургский (1844–1900), герцог Эдинбургский, второй сын королевы Виктории, с 1874 г. муж великой княжны Марии Александровны, дочери Александра II.
Андреевский Иван Ефимович (1831 - 1891), профессор кафедры полицейского права Петербургского университета.
Андреевский Сергей Аркадьевич (1847–1918), юрист, поэт, литературный критик.
Андреюшкин Пахомий Иванович (1865–1887), студент Петербургского университета, народоволец, участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г., казнен.
Анна Павловна (1795 – 1865), великая княжна, королева Нидерландов (с 1840 г.), шестая дочь императора Павла I. С 1816 г. замужем за принцем  Вильгельмом Оранским, впоследствии королем Нидерландов
Антоний (Рафальский) (1789–1848), митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский.
Апухтин Александр Львович (1822–1903), действительный тайный советник (1896), сенатор (1897), в 1879–1897 гг. попечитель Варшавского учебного округа.
Арнольди Александр Иванович (1817–1890), генерал от кавалерии, участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., военный губернатор Софии в 1877 г.
Арсентьев Дмитрий Сергеевича (1832 – 1915), генерал-адъютант. В 1864 -1885 гг. воспитатель великих князей Сергея и Павла Александровичей
Бабст Иван Кондратьевич (1824–1881), профессор политической экономии Московского университета с 1857 г.; преподаватель цесаревича Николая Александровича, Александра Александровича и великого князя Владимира. Впоследствии управляющий Купеческим банком.
Бадмаев Петр Александрович (1851–1920), статский советник, специалист по тибетской медицине, крестник императора Александра III. До крещения носил имя Жамсаран. В 1871 г. поступил в Петербургский университет на восточный факультет, слушал лекции в Военно-медицинской академии. С 1875 г. на службе в Азиатском департаменте МИД.
Бажанов Василий Борисович (1800–1883), протопресвитер, член Cв. Синода; с 1849 г. духовник императорской семьи, писатель, богослов.
Баранов Николай Михайлович (1837–1901), генерал-лейтенант, сенатор, изобретатель казнозарядного ружья, принятого на вооружение в русском флоте. В 1881–1882 гг. – петербургский градоначальник.
Баранов Эдуард Трофимович (1811–1884), граф, генерал-адъютант, председатель совета Главного общества российских железных дорог, в 1866–1868 гг. Виленский генерал-губернатор и командующий войсками Виленского военного округа, член Государственного Совета. В 1871–1874 гг. управлял Министерством двора и уделов, председатель Комиссии по разработке Общего устава железных дорог.
Баранцев (Баранцов) Александр Алексеевич (1810 – 1882), генерал-адъютант, генерал от артиллерии, директор Главного артиллерийского управления.
Баратянская Е. А. княгиня, урожденная графиня Чернышева. Замужем за князем, генерал-адютантом Владимиром Ивановичем. Баратянским  (1817 -1875). Тетка княжны М. Мещерской
Бартенев А., поручик.
Батьянов Михаил Иванович (1835 – 1916),  генерал-майор, член Верховной распорядительной комиссии (1880).
Беккер Карл-Людвиг-Фридрих (1820–1900), немецкий исторический живописец.
Белостоцкий А. В., сенатор.
Белоусов Алексей Константинович (1848–1908), доктор медицины, профессор Харьковского университета, статский советник.
Бенуа Александр Николаевич (1870–1960), русский художник, историк искусства, один из основателей объединения «Мира искусства», с 1926 г. в эмиграции.
Бердяев Николай  Сесргеевич, полковник, начальник Московского охранного отделения в  1884—1896 гг.
Березовский Антон Иосифович (1847–1916), террорист, участник польского восстания 1863 г., 6 июня 1867 г. стрелял в Александра II в Париже.
Берс Александр Андреевич (1845–1918), полковник лейб-гвардии Преображенского полка; в 1880–1890 гг. орловский вице-губернатор, автор воспоминаний.
Биллингтон Джеймс Хэдли (р. 1929), профессор истории Принстонского университета; директор Библиотеки Конгресса США.
Биппен Николай Николаевич, астраханский губернатор, сенатор.
Бисмарк Отто-Эдуард-Леонид фон (1815–1898), с 1867 г. граф, с 1871 г. князь, в 1859–1862 гг. прусский посол в России, в 1871–1890 гг. германский канцлер.
Блудова Антонина Дмитриевна (1812–1891), графиня, камер-фрейлина императрицы Марии Александровны.
Богданович Александра Викторовна (ум. 1914),  урожденная Бутовская,  жена генерала  Е.В. Богдановича, автор опубликованных дневников “Три последних самодержца”.
Богдановский Евстафий Иванович (1833–1888), доктор медицины, профессор кафедры хирургии Медико-хирургической академии.
Боголюбов Алексей Петрович (1824–1896), художник, академик (с 1858), участник Товарищества передвижников, преподавал живопись цесаревне Марии Федоровне, основатель Радищевского музея в Саратове.
Бойцев  Петр Самойлович, художник, архитектор. В 1883 и 1896 гг. участвовал в подготовке Москвы к коронации Александра III и Николая II, оформлял Театральную пл., Лубянскую пл., Китайский пр., выстроил павильон на Воробьевых горах. В 1898 выполнил конкурсный проект музея Изящных искусств в Москве, награжденный поощрительной золотой медалью и принятый Р. И. Клейном за основу для дальнейшей разработки музея.
Бок Георгий Тимофеевич (1818–1876), вице-адмирал, в 1862 -1867 гг. состоял наставником у великих князей Александра и Владимира Александровичей.
Боровиковский Владимир Лукич (1758–1826), русский художник.
Бортнянский Дмитрий Степанович (1751–1825), композитор духовной музыки, директор придворной капеллы (с 1796).
Боткин Сергей Петрович (1832–1889), профессор Военно-медицинской академии, основоположник русской клинической школы, лейб-медик Александра II и Александра III.
Боткина Александра Павловна (1867–1959), урожденная Третьякова, дочь коллекционера П. М. Третьякова.
Брокгауз Эдуард (1829–1914), немецкий издатель русского энциклопедического словаря.
Бруни Федор Антонович (1799–1875), художник, ректор Петербургской Академии художеств в 1855–1871 гг. Участвовал в росписи Исаакиевского собора в Петербурге и храма Христа Спасителя в Москве.
Бунге Николай Христианович (1823–1895), ученый-экономист, товарищ министра финансов в 1879–1881 гг., министр финансов в 1881–1886 гг., председатель Комитета министров в 1887–1895 гг.
Бунин Иван Алексеевич (1870–1953), русский писатель, Нобелевский лауреат.
Бурцев Владимир Львович (1862–1942), публицист и издатель журналов «Свободная Россия», «Народоволец», «Былое» и др.
Бурчи Карло (1815–1875), итальянский хирург и анатом.
Буслаев Федор Иванович (1818–1897), филолог, профессор Московского университета. Преподавал словесность цесаревичу Александру Александровичу.
Валуев Петр Александрович (1814–1890), граф (с 1880), курляндский губернатор в 1853–1858 гг., министр внутренних дел в 1861–1868 гг., министр государственных имуществ в 1872 г., председатель Комитета министров в 1877–1881 гг.
Ванновский Петр Семенович (1822–1904), генерал от инфантерии (с 1883), генерал-адъютант, во время русско-турецкой войны – начальник штаба Рущукского отряда, военный министр в 1881–1898 гг., министр народного просвещения в 1901–1902 гг.
Васнецов Виктор Михайлович (1848–1926), русский художник.
Вельбицкий, начальник Харьковского жандармского управления в 1887 г.
Вельяминов Николай Александрович (1855–1920), профессор Военно-медицинской академии, в 1910–1912 гг. начальник академии, с 1890 г. лейб-хирург.
Верещагин Василий Васильевич (1842–1904), русский художник-баталист. Участник русско-турецкой и русско-японской войны. Погиб в Порт-Артуре при взрыве броненосца «Петропавловск».
Виктория I Александрина (1819–1901), королева Великобритании с 1837 г. и императрица Индии с 1876 г.
Виктория (1868–1935), принцесса Уэльская, дочь принца Альберта-Эдуарда Уэльского, племянница Марии Федоровны.
Виктория-Мелита (1876–1936), урожденная герцогиня Саксен-Кобург-Готская; в первом браке за великим герцогом Эрнстом Гессен-Дармштадтским; во втором браке за великим князем Кириллом Владимировичем.
Виллевальде Готфрид (Богдан Павлович) (1818–1903), русский живописец, баталист. Профессор петербургской Академии Художеств (с 1848).
Вильгельм I (Фридрих-Людвиг) (1797–1888), король Прусский (с 1861) и император германский (с 1871); второй сын короля Фридриха Вильгельма III и королевы Луизы.
Вильгельм II (1858–1941), германский император в 1888–1918 гг.
Витберг Александр Лаврентьевич (1787–1855), архитектор, автор первого проекта Храма Христа Спасителя в Москве.
Витте Сергей Юльевич (1849–1915), граф с 1905 г., директор Департамента железнодорожных дел Министерства финансов в 1889–1892 гг., министр путей сообщения в 1902 г., министр финансов в 1892–1903 гг., председатель Комитета министров в 1903–1905 гг., член Государственного совета.
Владимир Александрович (1847–1909), великий князь, третий сын Александра II, генерал-адъютант, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа в 1884–1905 гг., член Государственного совета, президент Академии художеств.
Вогюэ (Vogue) Эжен-Мельхиор де (1848–1910), виконт, французский дипломат.
Волконский Сергей Михайлович (1860–1937), князь, камергер, директор Императорских театров. С
1921 г. в эмиграции. Директор русской консерватории в Париже.
Волохов Степан Александрович (1866–1887), участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Вольтер (наст. имя – Франсуа-Мари Аруэ) (1694–1778), французский писатель, философ, историк.
Воронцов-Дашков Илларион Иванович (1837–1916), граф, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, министр императорского двора и уделов в 1881–1897 гг., наместник на Кавказе и главнокомандующий войсками Кавказского военного округа в 1905–1915 гг.
Вурм Василий (Вильгельм) Васильевич (1826–1904), композитор, музыкант, профессор Петербургской консерватории; заведующий оркестрами войск гвардии Петербургского военного округа.
Вышнеградский Иван Алексеевич (1831–1895), профессор, инженер, ученый в области механики, управляющий министерством финансов в 1887 г., министр финансов в 1888–1892 гг.
Ган Александр Федорович (1809–1895), генерал от инфантерии с 1878 г. Участник польской кампании 1831 г; Крымской войны 1853–1855 гг., в составе Рущукского отряда командовал 12-м армейским корпусом.
Гартман Карл Карлович фон (ум. 1888), доктор медицины и хирургии, лейб-медик, действительный статский советник.
Ге Николай Николаевич (1831–1894), русский живописец, один из создателей Товарищества передвижников.
Гейкинг Густав Эдуардович, барон, штабс-капитан, адъютант Киевского губернского жандармского управления. Смертельно ранен 24 мая 1878 г. террористом Г. А. Попок-Голопупенко.
Гельфман Геся Мироновна (1852–1882), народоволец, участница заговора на 1 марта 1881 г.
Генералов Василий Денисьевич (1867–1887), студент Петербургского университета, участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Георг V (1865–1936), король Англии с 1910 г.
Георгий Александрович (1871–1899), великий князь, третий сын Александра III, наследник престола в 1894–1899 гг. Умер от туберкулеза в местечке Абастус (Абас-Туман) на Кавказе.
Герард Владимир Николаевич (1839–1903), русский адвокат, член совета присяжных поверенных с 1869 г., защитник Н. И. Кибальчича на судебном процессе по делу о покушении на Александра II 1 марта 1881 г.
Герке Август Антонович, присяжный поверенный, защитник на процессах по делу о покушении на Александра II 1 марта 1881 г. и на Александра III 1 марта 1887 г.
Гирс Николай Карлович (1820–1895), статс-секретарь, товарищ министра иностранных дел в 1875–1882 гг., министр иностранных дел в 1882–1895 гг.
Гирш Густав Иванович (1828–1907), лейб-хирург Александра III и Николая II.
Гладстон Вильям Эварт (1809 – 1898), премьер-министр Британии  в 1868 -1874, 1880-1885,  1892-1895 гг.

Глинка Михаил Иванович (1804–1857), русский композитор.
Гогель Григорий Федорович (1808–1881), генерал-адъютант, состоял при великих князьях Николае, Александре и Владимире Александровиче.
Гоголь Николай Васильевич (1809–1852), русский писатель.
Гога – см. Юрьевский Георгий Александрович, сын Александра II.
Голенищев-Кутузов Павел Павлович (1843–1914), граф, гофмаршал.
Голенищева-Кутузова Аглаида Васильевна (1853–1915), графиня, камер-фрейлина императрицы Марии Федоровны.
Головнин Александр Васильевич (1821–1886), министр народного просвещения в 1861–1866 гг., член Государственного совета.
Голубов Николай Федорович (1856–1943), профессор факультетской терапевтической клиники Московского университета.
Горкун Петр Степанович (1866–1903), студент Петербургского университета, участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Горчаков Александр Михайлович (1798–1883), светлейший князь, советник посольства в Вене 1833–1838 гг., министр иностранных дел в 1856–1882 гг., государственный канцлер с 1867 г.
Гофман Эдуард Иванович, геолог, доцент Петербургского университета.
Гранси Август-Людвиг де, барон, шталмейстер Людвига II Гессен-Дармштадтского.
Гранси (m-lle de Grancey) – воспитательница императрицы Марии Александровны.
Грессер Петр Аполлонович (1832–1892), генерал-адъютант, Петербургский градоначальник в 1882–1892 гг.
Гримм Август Фридрих (1805–1878), воспитатель детей Николая I и Александра II
Гриневицкий Игнатий Иоахимович (1856–1881), народоволец, убийца Александра II.
Грот Яков Карлович (1812–1893), академик, историк литературы, вице-президент Академии наук, преподавал русский язык цесаревичу Александру Александровичу.
Грудзинская Иоанна (Жанетта) Антоновна (1795–1831), графиня, морганатическая супруга великого князя Константина Павловича, после брака получила титул княгини Лович.
Гун Карл Федорович (1830–1877), художник, профессор Академии художеств, член совета Академии с 1872 г.
Гурко Иосиф Владимирович (1828–1901), генерал-адъютант, фельдмаршал, участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., помощник главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа; Одесский (1882–1883), Варшавский (1883–1894) генерал-губернатор, член Государственного совета.
Дагмар – см. Мария Федоровна, императрица, супруга Александра III.
Дворжицкий Адриан Иванович (1830–1887), полковник, петербургский обер-полицмейстер, сопровождал Александра II 1 марта 1881 года. Во время покушения на императора был тяжело ранен.
Дейер Петр Антонович (1832–1888), сенатор, председатель суда над участниками покушения на Александра III 1 марта 1881 г.
Демидов князь Сан-Донато Павел Павлович (1839–1885), муж М. Э.Мещерской, горнозаводчик и землевладелец, издатель газеты «Россiя».
Дмитрий Константинович (1860–1919), великий князь, третий сын великого князя Константина Николаевича и великой княгини Александры Иосифовны, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, в 1897–1905 гг. Главноуправляющий государственным коннозаводством. Расстрелян в Петропавловской крепости
Долгорукая (Долгорукова) Вера Гавриловна (урожденная Вишневская), княгиня, мать морганатической супруги Александра II Е.М. Юрьевской.
Долгорукая (Долгорукова) Екатерина Михайловна – см. Юрьевская Екатерина Михайловна.
Долгорукая (Долгорукова) Мария Михайловна, княжна, сестра Е. М. Юрьевской.
Долгорукая (Долгорукова) Ольга Александровна, княжна.
Долгоруков Михаил Михайлович (1815–1871), князь, отставной капитан, отец Е. М. Юрьевской.
Долгоруков Василий Александрович (1868–1918), князь, обер-гофмаршал, генерал-майор Свиты.
Долгорукова Вера Гавриловна, ( ), княгиня, урожденная Вишневская, мать Е. М. Юрьевской.
Достоевский Федор Михайлович (1821–1881), писатель.
Достоевская Любовь Федоровна (1869–1926), дочь Ф.М. Достоевского.
Дохтуров Дмитрий Петрович (1838–1905), генерал от кавалерии с 1898 г., член Военного совета с 1901 г., участвовал в русско-турецкой войне в составе Рущукского отряда.
Драгомиров Михаил Иванович (1830–1905), генерал-адъютант, военный историк; участник русско-турецкой войны, начальник Акадамии Генерального штаба в 1878–1889 гг., командующий войсками Киевского военного округа, Киевский генерал-губернатор в 1897–1903 гг., член Государственного совета. Преподавал цесаревичу Александру Александровичу теорию военного искусства.
Дрентельн Александр Романович (1820–1888), генерал-адъютант, генерал-губернатор Юго-Западного края и командующий войсками Киевского военного округа в 1881–1888 г., член Государственного совета.
Дризен Александр Федорович (ум. в 1893 г.), барон, генерал-лейтенант, участник русско-турецкой войны, в составе Рущукского отряда командовал 12-й кавалерийской дивизией.
Дубинский (вероятно, Николай Иванович), генерал-майор, участник русско-турецкой войны, в составе Рущукского отряда командовал 2-й бригадой 1-й пехотной дивизии.
Дюрер Альбрехт (1471–1528), немецкий живописец и график.
Евгения-Мария (1826–1920), урожденная графиня Монтахо, с 1852 г. жена императора Наполеона III.
Екатерина I Алексеевна (урожденная Марта Скавронская) (1683–1727), русская императрица с 1725 г., жена Петра I.
Екатерина II Алексеевна (урожденная Софья-Фредерика-Августа Ангальт-Цербстская) (1729–1796), русская императрица с 1762 г., жена Петра III.
Екатерина Михайловна (1827–1894), великая княгиня, дочь великого князя Михаила Павловича, в замужестве – герцогиня Мекленбург-Стрелицкая.
Елена (1871–1951), дочь Людовика-Филиппа Бурбон-Орлеанского, графа Парижского (1838–1894). Вышла замуж в 1895 г. за Эммануила-Филиберта Савойского, герцога Аоста (1869–1931).
Елена Павловна (1806–1873), великая княгиня, урожденная принцесса Вюртембергская, жена великого князя Михаила Павловича.
Елизавета I Петровна (1709–1761), русская императрица с 1741 г.
Елизавета Михайловна (1826–1845), великая княжна, жена герцога Адольфа Нассауского с 1844 г.
Елизавета Федоровна (Элла) (1864–1918), великая кнгиня, урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская, жена великого князя Сергея Александровича. Основательница Марфо-Мариинской обители в Москве. Убита 18 июля 1918 г. под Алапаевском.
Епанчин Николай Алексеевич (1857–1941), генерал от инфантерии, участник русско-турецкой войны, директор Пажеского корпуса с 1900 г., профессор Николаевской академии Генерального штаба.
Ефрон Илья Абрамович (1845–1917), издатель русского энциклопедического словаря.
Желябов Андрей Иванович (1851–1881), один из руководителей террористической организации «Народная воля».
Жеребков А. – офицер, помилованный Александром III.
Жерве Альфред-Альберт (1837–1921), французский адмирал, командовал эскадрой, прибывшей в Кронштадт в 1891 г.
Жуковский Василий Андреевич (1783–1852), поэт, просветитель. Наставник цесаревича Александра Николаевича, учитель русского языка цесаревны Марии Александровны.
Заварзин Павел Павлович, полковник, офицер 16-го Стрелкового полка в 1894 г., начальник Московского, затем Одесского охранного отделения.
Загоскин Михаил Николаевич (1789–1852), русский писатель.
Засулич Вера Ивановна (1849–1919), член террористической группы «Освобождение труда»; в 1878 г. стреляла в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова.
Захарьин Григорий Антонович (1829–1897), профессор и директор факультетской терапевтической клиники Московского университета.
Здекауер Николай Федорович (1815–1897), профессор госпитальной клиники Медико-хирургической академии, с 1860 г. лейб-медик Александра II, в 1884–1889 гг. председатель Медицинского совета.
Зернов Дмитрий Николаевич (1843–1917), доктор медицины, профессор анатомии Московского университета, действительный статский советник.
Зиновьев Николай Васильевич (1801–1882), генерал-адъютант, воспитатель детей Александра II; с
1862 г. председатель Особого временного комитета о пожарах, председатель Комиссии по предоставлению пособий пострадавшим от неурожая в 1867 г.
Зичи Михаил Александрович (1827–1906), придворный художник, академик.
Иоанн VI Антонович (1740–1764), номинальный российский император с окт. 1740-го по 25 нояб. 1741 г.
Игнатьев Николай Павлович (1832–1902), граф, генерал-адъютант, посол в Турции в 1864–1877 гг., министр внутренних дел в 1881–1882 гг., член Государственного совета.
Имеретинский Алексей Константинович (1837–1900), светлейший князь, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного совета; член Верховной распорядительной комиссии. В 1881–1891 гг. – главный военный прокурор. С 1897 г. – Варшавский генерал-губернатор.
Иноземцев Федор Иванович (1802–1869), профессор кафедры практической хирургии Московского университета в 1837–1859 гг., основал первую в России факультетскую хирургическую клинику в 1846 г., основатель Общества русских врачей в Москве.
Иоанн Кронштадтский (Иоанн Ильич Сергиев), (1829–1908), протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте, церковный писатель и проповедник. Канонизирован Русской Православной Церковью.
Исидор (Иаков Сергеевич Никольский) (1799–1892), митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский с 1860 г.
Ишервуд Томасина, няня-англичанка великого князя Александра Александровича.
Кавелин Александр Александрович (1739–1850), генерал-адъютант (1845), директор Пажеского корпуса в 1830–1834 г., Петербургский губернатор в 1842–1846 гг., член Государственного совета.
Казнаков Николай Геннадьевич (1808–1881), генерал-адъютант, воспитатель детей Александра II, Киевский военный губернатор (1864), губернатор Западной Сибири в 1875–1877 гг., член Государственного совета.
Каханов Михаил Семенович (1833–1900), статс-секретарь, управляющий делами Комитета министров в 1872–1880 гг.; член Верховной распорядительной комиссии; с 1881 г. член Государственного совета.
Каменский Николай Михайлович (1778–1811), граф, генерал от инфантерии.
Канчер Михаил Никитич (1865–?), студент Петербургского университета, участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Каприви Лео фон (1831–1899), граф с 1891 г., германский государственный деятель, генерал, командир 10-го армейского корпуса в 1888–1890 гг., в 1890–1894 гг. рейхсканцлер.
Каракозов Дмитрий Владимирович (1840–1866), террорист, совершивший покушение на Александра II 4 апреля 1866 г. Казнен.
Карл XII (1682–1718), король Швеции с 1697 г.
Карл-Вильгельм (1809–1877), принц Гессен-Дармштадтский, брат императрицы Марии Александровны.
Карл (Кароль) Гогенцоллерн (1839–1914), король Румынии.
Каррель Филипп Яковлевич (1806–1886), лейб-медик, доктор медицины, тайный советник.
Каррингтон Чарльз Роберт (1843–1928), барон, лорд-гофмейстер английской королевы Виктории.
Катков Михаил Никифорович (1818–1887), публицист, с 1851 г. издатель газеты «Московские ведомости».
Квятковский Александр Александрович (1853–1880), народоволец, участника покушений на Александра II. Казнен.
Кедрин Евгений Иванович (1851–?), адвокат, член I Государственной Думы, защитник на процессе по делу о покушении на Александра II 1 марта 1881 г.
Келлер-Вилианди Иван Петрович (1826–1899), русский художник.
Кибальчич Николай Иванович (1853-1881), народоволец, участник покушения на Александра II 1 марта 1881 г. Казнен.
Клейн Иван Федорович, (1837–1922), доктор медицины, профессор кафедры патологической анатомии Московского университета, действительный статский советник.
Климент (Василий Друмлев), (1841–1910), митрополит Тырновский, болгарский религиозный и политический деятель.
Клодт фон Юргенсон Петр Карлович (1805–1867), барон, русский скульптор и литейный мастер; профессор Академии художеств.
Ключевский Василий Осипович (1841–1911), академик, историк.
Ковалевский Михаил Евграфович (1829–1884), член Государственного совета, сенатор, член Верховной распорядительной комиссии.
Ковалевский Павел Михайлович (1823–1907), писатель, мемуарист.
Комаров Александр Виссарионович (1830–1904), генерал от инфантерии (1890 г.), выиграл сражение на реке Кушке 18 марта 1885 г.
Кони Анатолий Федорович (1844–1927), юрист, литератор, действительный тайный советник, сенатор с 1891 г., с 1877 г. председатель Петербургского окружного суда, с 1885 г. обер-прокурор уголовного кассационного департамента Правительствующего сената, почетный академик, руководитель следствия по аварии императорского поезда в Борках, с 1918 г. профессор кафедры уголовного судопроизводства Петроградского университета.
Константин Константинович (1858–1915), великий князь, сын великого князя Константина Николаевича; генерал-адъютант, генерал от инфантерии, с 1891 г. командир Преображенского полка, начальник военно-учебных заведений в 1900–1910 гг., генерал-инспектор военно-учебных заведений с 1910 г., президент Академии наук с 1889 г. Поэт, драматург, литературный критик (псевдоним К.Р.).
Константин Николаевич (1827–1892), великий князь, второй сын Николая I. Генерал-адмирал, с 1855 г. управлял флотом и морским ведомством на правах министра, в 1860 г. председатель Главного комитета по крестьянскому делу, наместник Царства Польского в 1862–1863 гг., председатель Государственного совета и Главного комитета об устройстве сельского состояния в 1865–1881 гг.
Константин Павлович (1799–1831), великий князь, цесаревич, сын Павла I.
Корево (вероятно, Антон Наримунович), генерал-майор, участник русско-турецкой войны. В составе Рущукского отряда командовал 1-й бригадой 33-й пехотной дивизией.
Кох Карл-Юлиус Иоганнович (1846–?), жандармский капитан, в 1876–1881 гг. начальник охраны Александра II.
Коцебу Павел Евстафиевич (1768–1884), граф, генерал-адъютант, член Государственного совета, в 1862–1874 гг. Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор, в 1874–1880 гг. Варшавский генерал-губернатор.
Крамской Иван Николаевич (1837–1887), русский художник.
Кропоткин Дмитрий Николаевич (1836–1879), князь, генерал-майор, Харьковский губернатор, убит 9 февраля 1879 г. террористом Г. Гольденбергом.
Кропоткин Петр Алексеевич (1842–1921), князь, теоретик анархизма.
Ксения Александровна (1875–1960), великая княгиня, старшая дочь Александра III, жена великого князя Александра Михайловича.
Кузнецова Анна Васильевна, балерина, гражданская жена великого князя Константина Николаевича.
Кузьмин Роман Иванович (1811–1867), архитектор, перестраивал Гатчинский императорский дворец.
Кулебякин П.Т. ротмистр, командир конвоя лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона, сопровождавший Александра II 1 марта 1881 г.
Куриар, швейцарец, преподаватель французского языка сыновьям императора Александра II.
Кшесинская Матильда Феликсовна (1872–1971), балерина, фаворитка цесаревича Николая Александровича, жена великого князя Андрея Владимировича.
Кэмпбел Джордж Джон Дуглас, герцог Аргальский (1823–?), английский государственный деятель, пэр, министр по делам Индии в 1868–1875 гг., хранитель государственной печати.
Лажечников Иван Иванович (1792–1869), писатель.
Ламздорф Владимир Николаевич (1844–1907), граф, директор канцелярии Министерства иностранных дел с 1880 г., товарищ министра иностранных дел с 1897 г., министр иностранных дел в 1900–1906 гг.
Лебедев Петр Николаевич (1866–1912), физик, профессор Московского университета.
Левицкий Дмитрий Григорьевич (1735–1822), русский художник-портретист.
Лего Федор Петрович, сенатор.
Лейден Эрнст (1832–1910), немецкий врач, профессор, лечил Александра III.
Лейхтенбергский Максимиллиан-Евгений-Иосиф-Наполеон (1817–1852), герцог, президент Академии художеств. С 1839 г. в браке с великой княжной Марией Николаевной, дочерью Николая I.
Лейхтенбергский Николай Максимиллианович, герцог, князь Романовский (1843–1890), генерал-адъютант, шеф лейб-гвардии Коногвардейского полка, президент Минералогического общества с 1865 г. Во время Русско-турецкой войны командовал кавалерий в отряде генерала И. В. Гурко.
Леонардо да Винчи (1452–1519), итальянский живописец, скульптор, ученый, инженер.
Лесков Николай Семенович (1831–1895), русский писатель.
Лермонтов Михаил Юрьевич (1814–1841), поэт.
Литвинов Николай Павлович (1833–1891), генерал-лейтенант (1885), воспитатель детей императора Александра II.
Лобко Павел Львович (1838–1905), генерал от инфантерии, профессор Николаевской академии Генерального штаба, начальник канцелярии военного министерства. Участник русско-турецкой войны.
Логановский Александр Васильевич (1810–1855), скульптор.
Лорис-Меликов Михаил Тариелович (1825–1888), граф, генерал-адъютант, командир отдельного корпуса на Кавказе в 1877–1878 гг., с 1879 г. временный Харьковский генерал-губернатор, с февраля по август 1880 г. начальник Верховной распорядительной комиссии, в 1880–1881 гг. министр внутренних дел.
Лужникова Екатерина, кормилица великого князя Александра Александровича, крестьянка из села Пулково Царскосельского уезда
Луиза Вильгельмина-Фредерика-Каролина-Августа-Юлия королева Дании (1817–1897), урожденная принцесса Гессен-Кассель-ская, жена датского короля Христиана IX, мать императрицы Марии Федоровны.
Луиза Каролина герцогиня Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургского
(1789–1867), урожденная принцесса Гессен-Кассельской, бабка императрицы Марии Федоровны.
Людвиг I Гессен-Дармштадтский (1753–1830), великий герцог с 1806 г.
Людвиг II Гессен-Дармштадтский (1777–1848), великий герцог, отец императрицы Марии Александровны.
Людвиг IV Гессен-Дармштадтский (1837–1892), великий герцог, отец великой княгини Елизаветы Федоровны и императрицы Александры Федоровны.
Людовик-Филипп Альбер принц Орлеанский, граф Парижский (1831–1894), его вторая дочь Элен (род.1871 г.) рассматривалась Александром III как возможная невеста сына – наследника престола Николая Александровича.
Макаров Степан Осипович (1848–1904), вице- адмирал, ученый-океанограф, с 1891 г. Главный инспектор морской артиллерии, командующий эскадрой Средиземного моря в 1894–1899 гг., главнокомандующий Кронштадтским портом, командующий Тихоокеанским флотом в 1904 г., погиб при взрыве броненосца «Петропавловск» в Порт-Артуре.
Маков Лев Саввич (1830–1883), министр внутренних дел в 1878–1880 гг., министр почт и телеграфов и директор Департамента духовных дел и иностранных вероисповеданий в 1880–1881 гг., член Государственного совета.
Маковский Константин Егорович (1839–1915), русский художник, действительный член Академии художеств с 1898 г.
Манассеин Николай Авксентьевич (1835–1895), сенатор, министр юстиции в 1885–1894 гг., член Государственного совета.
Маргарита принцесса Прусская (1872–1954), сестра Вильгельма II, замужем за принцем Фридрихом-Карлом Гессенским.
Мария Александровна (1824–1880), русская императрица с 1855 г.; урожденная Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария принцесса Гессен-Дармштадтская, жена Александра II.
Мария Александровна (1853–1920), великая княжна, дочь Александра II, жена Альфреда-Эрнста-Альберта принца Великобританского, герцога Эдинбургского, впоследствии герцога Саксен-Кобург-Готского.
Мария Николаевна (1819–1876), великая княгиня, старшая дочь Николая I. В первом браке за герцогом Максимиллианом Лейхтенбергским, во втором – за графом Г. А. Строгановым.
Мария Павловна (1854–1923), великая княгиня, урожденная герцогиня Мария Мекленбург-Шверинская, жена великого князя Владимира Александровича.
Мария-София-Фредерики (1767–1852), королева Датская, жена короля Фридриха VI Датского.
Мария Федоровна (1847–1928), русская императрица с 1881г; урожденная принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар Датская, жена Александра III.
Маркевич Болеслав Маркович (1822–1884), писатель и публицист.
Маркелов Иван Иванович (1799–1872), секретарь русского посольства во Франкфурте в 1839 г.
Марков Павел Алексеевич (1841–1913), член Государственного совета, сенатор, член Верховной распорядительной комиссии.
Маркс Карл (1818–1883), основоположник теории научного коммунизма.
Маркус Федор Федорович, гоф-медик; 1 марта 1881 года оказывал первую медицинскую помощь императору Александру II.
Медников Евстратий Павлович (1853–1914), руководитель наружного наблюдения Московского охранного отделения, с 1902 г. возглавил наблюдательное отделение Департамента полиции.
Мезенцев (Мезенцов) Николай Владимирович (1828–1878), генерал-майор, с 1864 г. управляющий III отделением и начальник штаба корпуса жандармов, с 1876 г. шеф жандармов и начальник III отделения. Убит террористом.
Менделеев Дмитрий Иванович (1834–1907), химик, открывший периодический закон химических элементов.
Месмахер Максимилиан Егорович (1842–1906), российский архитектор, профессор, директор (1880) центрального училища технического рисования барона Штиглица.
Мехмет-Али паша (1827–1878), турецкий военачальник, главнокомандующий турецкой армией (до сентября 1877).
Мещерская Мария Элимовна (1844–1868), княжна, фрейлина императрицы Марии Александровны, возлюбленная цесаревича Александра Александровича. В 1867 г. вышла замуж за П. П. Демидова, князя Сан-Донато.
Мещерская Варвара Степановна (ум.  1859), княгиня, урожденная Жихарева. Мать княжны М.Э. Мещерской.
Мещерский Владимир Петрович (Вово) (1839–1914), князь, действительный статский советник, камергер. Известный публицист, с 1872 г. редактор-издатель газеты «Гражданин».
Мещерский Элим Петрович  (1808—1844), князь, дипломат, служил при русской миссии в Турине и Париже; поэт, писавший на французском языке. Отец княжны М. Э. Мещерской.
Милютин Дмитрий Алексеевич (1816–1912), граф, генерал-фельдмаршал, генерал-адъютант, почетный член Академии наук, военный министр в 1861–1881 гг., член Государственного совета.
Минни, см. Мария Федоровна, супруга Александра III.
Михаил Александрович (1878–1918), великий князь, младший сын Александра III, брат Николая II, наследник престола в 1899–1904 гг., генерал-майор, член Государственного совета. Во время первой мировой войны командовал Кавказской
Туземной дивизией. Убит большевиками
Михаил Николаевич (1832–1909), великий князь, младший сын Николая I, генерал-фельцейхмейстер, наместник на Кавказе в 1863–1881 гг., генерал-фельдмаршал, председатель Государственного совета в 1881–1905 гг.
Михаил Павлович (1798–1849), великий князь, младший сын Павла I, генерал-фельцейхмейстер, генерал-инспектор по инженерной части, главнокомандующий Гвардейским и Гренадерскими корпусами.
Михайлов Тимофей Михайлович (1859–1881), участник покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Млодецкий Ипполит Осипович (1855–1880), террорист, совершивший покушение на М. Т. Лорис-Меликова.
Мод-Шарлотта Уэльская (1869–1938), принцесса, племянница императрицы Марии Федоровны.
Мольтке Гельмут Карл Бернард (1800–1891), граф, генерал-фельдмаршал, начальник германского Генерального штаба в 1858–1888 гг.
Монигетти Ипполит Антонович (1819–1878), придворный архитектор, профессор.
Моренгейм Артур Павлович (1824–1906), барон, русский посол во Франции в 1884–1898 гг.
Морозов Николай Александрович (1854–1946), революционер, в 1882–1905 гг. находился в заключении в Шлиссельбургской крепости.
Мосин Сергей Иванович (1849–1902), генерал-майор, конструктор стрелкового оружия. Создатель магазинной трехлинейной винтовки (1890 г.)
Музовский (Муссовский) Николай Васильевич (1750–1848), протопресвитер, духовник семьи Николая I.
Муравьев Михаил Николаевич (1845–1908), граф, министр государственных имуществ в 1857–1861 гг.; Виленский генерал-губернатор в 1863–1865 гг., член Государственного совета.
Муравьев Николай Валерианович (1850–1908), статс-секретарь, товарищ прокурора Петербургской судебной палаты в 1881 г., министр юстиции 1894–1905 гг.
Мурильо Бартоломее Эстебан (1618–1682), испанский живописец
Набоков Дмитрий Николаевич (1826–1904), гоф-мейстер великого князя Константина Николаевича, сенатор, министр юстиции в 1878–1885 гг., член Государственного совета.
Наполеон I Бонапарт (1769–1821), французский император.
Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт) (1808–1873), племянник Наполеона I, император Франции в 1852–1870 гг.
Непокойчицкий Артур Адамович (1813–1881), генерал от инфантерии, генерал-адъютант, во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг.начальник штаба главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича, член Государственного совета.
Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862), граф, статс-секретарь, министр иностранных дел в 1816–1856 гг., государственный канцлер с 1845 г.
Нессельроде Мария Дмитриевна (1786–1849), графиня, статс-дама, жена К.В. Нессельроде.
Низи – см. Николай Николаевич старший, великий князь.
Николай I Павлович (1796–1855), русский император с 1825г.
Николай II Александрович (1868–1918), русский император в 1894–1917 гг., старший сын Александра III. Расстрелян большевиками в Екатеринбурге.
Николай Александрович (Никса) (1843–1865), великий князь, цесаревич, сын Александра II, наследник престола.
Николай Николаевич старший (1831–1891), великий князь, третий сын Николая I, генерал-фельдмаршал, генерал-инспектор по инженерной части, командир Отдельного гвардейского корпуса 1862–1864 гг., генерал-инспектор кавалерии с 1864 г., во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. главнокомандующий русской армией на Балканах.
Никитин Иван Платонович, студент Харьковского университета, находился под следствием в связи с покушением на Александра III 1 марта 1887 г.
Никольский Ксенофонт Яковлевич (1808–1886), протоиерей Большого собора Зимнего дворца; магистр богословия.
Никса – см. Николай Александрович, цесаревич, сын Александра II.
Новорусский Михаил Васильевич (1861–1925), участник подготовки покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Новоселов Семен Корнилович (1812–1876), генерал-майор в отставке, участник сербско-турецкой войны 1876 г. в должности командующего Ибарской армии сербов.
Оболенская-Нелединская-Мелецкая Александра Александровна (Апрак) (1851 – 1943), княгиня, урожденная графиня Апраксина, фрейлина императрицы Марии Федоровны, жена флигель-адъютанта гофмаршала князя В.С. Оболенского-Нелединского-Мелецкого.
Оболенский-Нелединский-Мелецкий Владимир Сергеевич (1847–1891), князь, флигель-адъютант, генерал-лейтенант, гоф-маршал.
Обручев Николай Николаевич (1830–1904), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, в 1856–1878 гг. профессор Николаевской академии Генерального штаба, с 1867 г. управляющий делами Военно-ученого комитета, член Государственного совета в 1897–1904 гг., почетный член Академии наук.
Озеров Сергей Сергеевич, флигель-алъютант, генерал-майор свиты.
Ольга Александровна (1882–1960), великая княгиня, младшая дочь Александра III, в первом браке за принцем Петром Александровичем Ольденбургским (1901–1915); после развода вступила в морганатический брак с ротмистром лейб-гвардии Кирасирского полка Николаем Александровичем Куликовским (1881–1958).
Ольга Константиновна (1851–1926), великая княгиня, королева Греческая, дочь великого князя Константина Николаевича, замужем за принцем Датским Вильгельмом, в дальнейшем королем Греческим Георгом I.
Ольга Николаевна (1822–1892), великая княгиня, королева Вюртембергская, вторая дочь Николая I, жена принца Карла Вюртембергского, с 1864 г. короля.
Ольга Николаевна (1895–1918), великая княжна, старшая дочь Николая II, расстреляна большевиками в Екатеринбурге.
Ольга Федоровна, (1839–1891), урожденная принцесса Цецилия Баденская, жена великого князя Михаила Николаевича с 1857 г.
Ольденбургский Петр Георгиевич (1812–1881), принц, генерал-адъютант, генерал от инфантерии.
Оппольцер Иоганн Риттер фон (1808–1871), профессор медицинского факультета Венского университета, привлекался к лечению великого князя-цесаревича Николая Александровича.
Орлов Алексей Федорович (1787–1862), граф, генерал-адъютант, шеф жандармов в1845–1856 гг., председатель Государственного совета и Комитета министров в 1856–1860 гг.
Орлов Григорий Григорьевич (1734–1783), граф, генерал-фельдмаршал, фаворит Екатерины II.
Орлов И.Н. сенатор, участник суда над участниками покушения на Александра II.
Осипанов Василий Степанович (1861–1887), студент Петербургского университета, участник покушения на Александра III 1 марта 1887 г.
Осман-Нури-Гази-паша (1837–1900), турецкий генерал.
Островский Александр Николаевич (1823–1886), русский драматург, писатель.
Остроумов Алексей Александрович (1844–1908), профессор и заведующий клиникой госпитальной терапии Московского университет.
Остряков Алексей Петрович, юрист, адвокат Д. Каракозова.
Павел Александрович (1860–1919), великий князь, младший сын Александра II, генерал от кавалерии, командир лейб-гвардии Конного полка в 1890–1896 гг., командир Гвардейского корпуса в 1898–1902 гг., почетный председатель Русского общества охраны народного здравия. Первым браком был женат на греческой принцессе Александре Георгиевне (1870–1891), с 1902 г. в морганатическом браке с О.В. Пистолькорс (урожденная Карнович, с 1915 г. – княгиня Палей). Расcтрелян большевиками в Петропавловской крепости.
Павел I Петрович (1754–1801), русский император с 1796 г.
Пален Константин Иванович (1833–1912), министр юстиции в 1867–1878 гг., председатель Комиссии для пересмотра законов о евреях в 1883 г., член Особой комиссии для составления проектов местного управления, член Государственного совета.
Палеолог Морис Жорж (1859–1944), французский дипломат, посланник в Софии в 1907–1912 гг., посол в Петрограде в 1914–1917 гг.
Паскевич Иван Федорович (1782–1856), светлейший князь Варшавский, граф Эриванский, генерал-фельдмаршал, наместник Царства Польского и главнокомандующий 1-й армией в 1832–1856 гг.
Перетц Егор Абрамович (1833–1899), статc-секретарь с 1871 г., государственный секретарь в 1878–1883 гг., член Государственного совета, председатель Попечительского совета Ведомств учреждений императрицы Марии Федоровны.
Перовская Софья Львовна (1853–1881), графиня, член исполнительного комитета террористической организации «Народная Воля», возглавляла подготовку покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Перовский Борис Алексеевич (1815–1881), граф, генерал-адъютант, заведовал Конторой «августейших детей» императора Александра II. С 1874 г. член Государственного совета.
Перфильев С. С., действительный статский советник, член верховной распорядительной комиссии.
Петр I Алексеевич (1672–1725), первый русский император с 1721 г.
Петр III (1728–1762), русский император с 1761 г.
Пирогов Николай Иванович (1810–1881), профессор госпитальной хирургической клиники, патологической и хирургической анатомии Медико-хирургической академии.  Основоположник русской военно-полевой хирургии.
Писарев Николай Сергеевич (ум. в 1882 г.), сенатор, член суда над участниками покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Плеве Вячеслав Константинович (1846-1904), государственный секретарь,  окончил  Петербургский университет, занимая должности товарища прокурора при владимирском и тульском окружных судах, прокурора в Вологде, товарища прокурора судебной палаты в Варшаве и, наконец, прокурора судебной палаты в Петербурге. В 1881 г. был назначен директором Департамента государственной полиции мин. внутренних дел, а затем — товарищем министра внутренних дел. С 1902 г. – Министр внутренних дел. Убит 15 июля 1904 г. террористом Сазоновым.
Плетнев Петр Алексеевич (1792–1866), русский поэт, критик, ректор Петербургского университета в 1840–1861 гг., преподаватель русского языка и словесности цесаревичу Александру Николаевичу, будущему императору Александру II.
Плеханов Георгий Валентинович (1856–1918), теоретик революционного движения.
Победоносцев Константин Петрович (1827–1907), обер-прокурор Священного Синода в 1880–1905 гг., член Государственного совета, преподаватель детей Александра II и Александра III.
Поленов Василий Дмитриевич (1844–1927), русский художник, член Академии художеств.
Половцов Александр Александрович (1832–1909), действительный статский советник, сенатор, государственный секретарь в 1883–1892 гг., секретарь Русского исторического общества, издатель «Русского биографического словаря».
Полонский Яков Петрович (1819–1898), русский поэт, цензор, член совета Главного управления по делам печати; издатель.
Попов Андрей Александрович (1821–1892), вице-адмирал, кораблестроитель.
Попов Андрей Андреевич (1832–1896), русский художник.
Попов Митрофан Алексеевич (1843 – после 1897), доктор медицины, профессор анатомии Харьковского университета.
Посьет Константин Николаевич (1819–1899), генерал-адъютант, адмирал, министр путей сообщений в 1874–1888 гг., член Государственного совета.
Прахов Адриан Викторович (1846–1916), профессор истории Петербургского университета.
Прейм Семен – полицейский агент, убит террористом Н.Евсеевым.
Путилов Николай Иванович (1820–1880), учредитель акционерного общества Путиловских заводов.
Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837).
Радецкий Федор Федорович (1820–1890), генерал-адъютант, участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг.; командующий войсками Харьковского военного округа в 1882–1888 гг.; член Государственного совета.
Раухфус Карл Андреевич (1835–1915), директор и главный врач детской Больницы принца П. Ольденбургского.
Разумовский Кирилл Григорьевич (1728–1803), граф, генерал-фельдмаршал, последний гетман Украины.


Репин Илья Ефимович (1844–1930), русский художник.
Рибо Александр-Феликс-Жозеф (1842–1923), министр иностранных дел Франции в 1890–1893 гг., премьер-министр в 1892–1895 гг.
Ринальди Алессандро (1835–1890), итальянский художник.
Рихтер Оттон Борисович (1830–1908), генерал-адъютант, командующий Императорской главной квартирой в 1881–1898 гг., член Государственного совета.
Рицонни Александр Антонович (1836–1902), русский художник, академик.
Розбери Арчибальд Филипп Примроз (1847–1929), граф, английский государственный деятель.
Робер Гюбер (1733–1808), французский художник, член Королевской академии живописи и скульптуры. С 1802 г. – почетный член Академии художеств в Петербурге.
Розанов Василий Васильевич (1856–1919), русский писатель, публицист и философ.
Романовский Дмитрий Ильич(1825–1881), генерал-губернатор Туркестанской области.
Руссо Жан Жак (1712–1778), французский философ-просветитель.
Рылеев Александр Михайлович (1830–1907), генерал-адъютант, в 1864–1881 гг. комендант главной императорской квартиры.
Рысаков Николай Иванович (1861–1881), участник покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Сабинина Марфа Степановна (1831–1892), фрейлина императрицы Марии Александровны, одна из основательниц Общества Красного Креста.
Сабуров Андрей Александрович (1838–1916), сенатор, член Государственного совета, в 1880–1881 гг. управляющий Министерством народного просвещения.
Сабуров Петр Александрович (1835 -  ?), дипломат, посланник в Афинах (1870—1879), посол в Берлине (1879—1884),  сенатор; известный археолог и собиратель древностей.
Савинков Борис Викторович (1879–1925), революционер-террорист, лидер партии эсеров, писатель, литературный псевдоним – В. Ропшин.
Савицкий Константин Апполонович (1844–1905), художник-передвижник.
Саффет-паша, в 1876 г. турецкий министр иностранных дел.
Сверчков Николай Егорович (1818–1898), русский художник.
Семирадский Генрих Ипполитович (1843–1902), художник, академик.
Сергей Александрович (1857–1905), великий князь, пятый сын Александра II, генерал-лейтенант, Московский генерал-губернатор и командующий войсками Московского военного округа в 1891–1905 гг. Убит боевиком-эсером И.П.Каляевым.
Синицын А.Н., сенатор, член суда над участниками покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Сеченов Иван Михайлович (1826–1905), основоположник русской физиологической школы, профессор физиологии Московского университета.
Скворцов Григорий, мичман, помилованный Александром III.
Скалон Василий Юрьевич (1846–1907), общественный деятель и публицист, с 1874 г. председатель московской уездной земской управы. Редактор газеты «Ведомство» (1880–1882).
Склифосовский Николай Васильевич (1836–1906), профессор Медико-хирургической акадаеми, с 1880 г. профессор и декан медицинского факультета Московского университета.
Скобелев Михаил Дмитриевич (1843–1882), генерал от инфантерии с 1881 г., генерал-адъютант с 1878 г., во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. командовал 16-й пехотной дивизией, участвовал в блокаде Плевны и переходе через Балканы. В 1880–1881 гг. руководил 2-й Ахалетинской экспедицией, во время которой была завоевана Туркмения.
Скрипицына (Скрыпицына) Вера Николаевна, инспектриса Воспитательного общества благородных девиц, учительница сыновей императора Александра II.
Солдатенков Козьма Терентьевич (1818—1901), предприниматель, меценат, издатель.
Соловьев Александр Константинович (1846–1879), террорист, совершивший покушение на Александра II.
Соловьев Сергей Михайлович (1820–1879), историк, член Академии наук.
Стасюлевич Михаил Матвеевич (1826–1911), историк, журналист, общественный деятель.
Стахович Александр Александрович (1830–1913), орловский помещик, депутат II Государственной думы, актер-любитель.
Стуттон Екатерина Ивановна, няня-англичанка великого князя Александра Александровича.
Стрельников Василий Степанович (1838–1882), генерал-майор, убит террористом С. Халтуриным.
Строганов Сергей Григорьевич (1794–1882), граф, генерал-адъютант, член Государственного Совета, с 1860 г. главный воспитатель младших сыновей Александра II; в 1863–1865 гг. председатель Комитета железных дорог. Струков, полковник, воглавлявший передовой отряд в Дунайской армии во время русско-турецкой войне.
Стюрлер Александр Николаевич (1825–1901), генерал-адъютант.
Суворов Александр Аркадьевич (1804–1882), князь, генерал-адъютант, член Государственного совета, военный генерал-губернатор С.-Петербурга в 1861–1866 гг., с 1866 г. генерал-инспектор пехоты.
Суворов Александр Васильевич (1730–1800), светлейший князь, генералиссимус.
Сулейман-паша (1838–1883), турецкий генерал, командующий турецкой армией на Балканах в 1877–1878 гг.
Суриков Василий Иванович (1848–1916), русский исторический живописец, действительный член Академии художеств.
Тернер Федор Густавович (1833–1906), сенатор, член Государственного совета, директор Департамента окладных сборов.
Тимофеев Алексей Алексеевич, генерал- майор, участник русско-турецкой войны.
Титов Владимир Павлович (1803–1891), дипломат, член Государственного совета, воспитатель сыновей императора Александра II.
Тихомиров Лев Александрович (1852–1923), теоретик монархической государственности, в 1909–1913 гг. сотрудник «Московских ведомостей».
Толстая Александра Андреевна (1817–1904), графиня, фрейлина императрицы Марии Александровны.
Толстая Софья Андреевна (1844–1919), графиня, жена Л. Н. Толстого.
Толстой Дмитрий Андреевич (1823–1889), граф, сенатор, в 1861 г исполнял должность директора Департамента народного просвещения, в 1865–1880 гг. обер-прокурор Синода и одновременно в 1866–1880 гг. министр народного просвещения, с 1882 г. министр внутренних дел.
Толстой Иван Иванович (1858–1916), граф, вице-президент Академии Художеств; в 1905–1906 гг. министр народного просвещения, нумизмат, археолог.
Толстой Лев Николаевич (1828–1910), граф, писатель, мыслитель.
Толстой Федор Петрович (1783–1873), граф, русский медальер, скульптор, рисовальщик, вице-президент Академии художеств в 1828–1858 гг., товарищ президента Академии художеств в 1859–1868 гг.
Тон Константин Андреевич (1794–1881), архитектор, ректор по архитектурной части Петербургской Академии художеств. Создатель храма Христа Спасителя, Большого Кремлевского дворца и Оружейной палаты в Москве.
Трепов Федор Федорович (1812–1889), генерал-адъютант, Петербургский обер-полицмейстер в 1866–1873 гг., Петербургский градоначальник в 1873–1878 гг.
Третьяков Павел Михайлович (1832–1898), коллекционер, основатель первой публичной художественной галереи в Москве (Третьяковская галерея), действительный член Академии художеств.
Трутовский Константин Александрович (1826–1893), художник
Тютчев Федор Иванович (1803–1873), русский поэт, с 1858 г. возглавлял Комитет иностранной цензуры.
Тютчева Анна Федоровна (1829–1889), дочь Ф. И. Тютчева, жена А. С. Аксакова, камер-фрейлина императрицы Марии Александровны.
Уваров Сергей Семенович (1786–1855), граф, президент Академии наук, министр народного просвещения в 1833–1849 гг., президент Академии наук в 1818–1855 гг.
Ульянов Александр Ильич (1866–1887), революционер-народник, студент Петербургского университета, один из организаторов покушения на Александра III 1 марта 1887 г. Казнен.
Ульянов (Ленин) Владимир Ильич (1870–1924), лидер большевиков, председатель Совета народных комиссаров в 1917–1924 гг.
Ульянова Мария Александровна (1835–1916), мать А. И. и В. И. Ульяновых.
Унковский Алексей Михайлович (1828–1893), присяжный поверенный, участвовал в процессе над убийцами Александра II.
Ушакова Ольга, дочь классной дамы Смольного института.
Фабрициус Михаил Платонович (1847 -  1895), инженер-полковник.  В 1874 г. окончил Николаевскую военно-инженерную академию. Бау-адъютант Большого Кремлевского дворца (1876—83). Перестраивал ряд кремлевских зданий, в том числе дом синодального ведомства. К коронации 1883 г.  разработал проект иллюминации и электроосвещения Кремля. В 1885 г. переведен на службу в Киев.
Фауд-паша, турецкий дивизионный генерал
Федоров Николай Павлович, генерал-майор, профессор Михайловской артиллерийской академии.
Фердинанд I Кобургский (1861–1948), князь Болгарский в 1887–1908 гг., король Болгарский в 1908–1918 гг. После отречения от престола жил в Германии.
Фигнер Вера Николаевна (1852–1942), член террористической организации «Народная воля», участвовала в подготовке покушения на Александра II в 1881 г.
Филофей (Тимофей Григорьевич Успенский) (1808–1882), с 1876 г. митрополит Киевский и Волынский, член Святейшего Синода.
Франц-Иосиф I (1830–1916), австрийский император с 1848 г., венгерский король с 1867 г.
Фредерик, принц Датский (1843–1912), старший брат императрицы Марии Федоровны, король Дании Фредерик VIII с 1906 г.
Фредерикс Владимир Александрович(1837–1892), барон, директор Департамента личного состава с 1879 г., шталмейстер.
Фредерикс Мария Петровна (1837–1897), баронесса, дочь командира л.-гв. Московского полка, генерал-адъютанта Петра Андреевича Фредерикса (1786–1855), фрейлина императрицы Александры Федоровны, жены Николая I.
Фридрих-Вильгельм Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургского(1785–1831), герцог, дед императрицы Марии Федоровны.
Фридриха VI (1768–1839), король Дании.
Фридрих VII (1808–1863), король Дании.
Фролов, палач.
Фукс Эдуард Яковлевич (1834–1909), сенатор, юрист, первоприсутсвующий Особого присутствия Сената, председатель суда над участниками покушения на Александра II 1 марта 1881 г.
Халтулари Константин Федорович, присяжный поверенный, защитник на процессах над участниками покушений на Александра II и Александра III.
Халтурин Степан Николаевич (1856–1882), террорист, в 1880 г. произвел взрыв в Зимнем дворце.
Харламов Алексей Алексеевич (1840–1922), художник.
Хилков Михаил Иванович, (1834–1909), князь, министр путей сообщения.
Хренов Тимофей, унтер-офицер лейб-гвардии Семеновского полка
Христиан IX (1818–1906), король Дании с 1863 г., отец императрицы Марии Федоровны.
Цыцурин Федор Степанович (1820? – 1896), лейб-медик, член Военно-медицинского ученого комитета и Медицинского совета Министерства внутренних дел.
Чайковская Анна, акушерка Воспитательного дома в Петербурге.
Чайковский Петр Ильич (1840–1893), русский композитор.
Черевин Петр Александрович (1837–1896), генерал-адъютант, генерал-лейтенант, товарищ министра внутренних дел в 1880–1883 гг., начальник охраны Александра III.
Чернышева Екатерина Ивановна (1782–1851), графиня, урожденная княжна Мещерская, бабка княжны М. Э. Мещерской.
Черняев Михаил Григорьевич (1826–1898), генерал-майор, генерал-губернатор Туркестанской области, по приглашению сербского правительства в 1876 г. командовал сербской армии, член Государственного совета.
Чехов Антон Павлович (1860–1904), русский писатель.
Чивилев Александр Иванович (1808–1867), директор дворянского института в Москве, доктор политической экономии, наставник великих князей Александра и Владимира Александровичей.
Чирьев Сергей Иванович (1850–?), профессор физиологии Киевского университета.
Чичерин Борис Николаевич (1828–1904), юрист, историк, почетный член Петербургской Академии наук. В 1861–1868 гг. – профессор Московского университета.
Чихачев Николай Матвеевич (1830–1916), генерал-адъютант, адмирал, начальник Главного морского штаба в 1884–1888 гг., управляющий Морским министерством в 1888–1896 гг., член Государственного совета.
Шамшин Иван Иванович, член Верховной распорядительной комиссии, тайный советник; член Государственного совета.
Шарон Егор Николаевич (1797–1869), инженер-генерал-майор.
Шебеко Варвара Игнатьевна (?–1931), урожденная Гончарова, подруга княгини Е.М. Юрьевской.
Шевырев Петр Яковлевич (1863–1887), один из организаторов покушения на Александра III 1 марта 1881 г.
Шереметев Дмитрий Сергеевич (1844–1918), граф, адъютант Александра III, предводитель дворянства Московской губернии.
Шереметева Екатерина Павловна (1849–1929), графиня, урожденная княжна Вяземская, жена графа С. Д. Шереметева.
Шереметева Елена Григорьевна (1861–1908), урожденная графиня Строганова замужем сначала за Владимиром Алексеевичем Шереметевым (1847–1893), флигель-адъютантом, командиром императорского конвоя; затем за Григорием Никитичем Милашевичем (1860–1918), офицером свиты.
Шестов Николай Алексеевич (1831–1876), доктор медицины, профессор кафедры теоретической терапии Медико-хирургической академии.
Шидловский А. Р., Харьковский предводитель дворянства, член Особого совещания при Министерстве внутренних дел.
Шольц Василий Богданович, доктор медицины, лейб-акушер в 1844–1855 гг., действительный стаский советник.
Шувалов Петр Андреевич (1827–1889), граф, генерал-адъютант свиты, в 1866–1874 гг. шеф жандармов и управляющий III отделением, 1874–1879 гг. посол в Англии, член Государственного совета.
Щеглов Василий Васильевич, заведующий библиотекой Зимнего дворца, гофмейстер, статский советник.
Щегловитов Иван Григорьевич (1861–1918), статс-секретарь, сенатор, министр юстиции в 1906–1915 гг., председатель Государственного совета в 1917 г.
Эрнст-Людвиг Гессен-Дармштадтский (1868–1937), великий герцог, брат императрицы Александры Федоровны.
Юз Мария Андреевна, воспитательница цесаревиича Николая Александровича.
Юрьевская Екатерина Александровна (1878–1959), светлейшая княжна, дочь Александра II и Е. М. Юрьевской.
Юрьевская Екатерина Михайловна (1847–1922), светлейшая княгиня, урожденная княжна Долгорукая, с 1880 г. морганатическая супруга Александра II.
Юрьевская Ольга Александровна (1873–1925), светлейшая княжна, дочь Александра II и Е. М. Юрьевской.
Юрьевский Георгий Александрович (1872–1913), светлейший князь, сын Александра II и Е. М. Юрьевской.
Юсупов Феликс Феликсович, князь, граф Сумароков-Эльстон (1887–1967), муж племянницы Николая II великой княжны Ирины Александровны, организатор покушения на Г. Распутина.
Юсупова Ирина Александровна (1895–1970), княгиня, дочь великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны, жена Ф.Ф. Юсупова
Яковлева А. И. камер-юнгфера
Янышев Иоанн Леонтьевич (1828–1910), протопресвитер, профессор богословия Петербургского университета;  духовник семьи Александра III.