Алексей Давидович направился сразу после сцены к своей возлюбленной, барышне по украинской фамилии Прокопец, Ульяне Леонидовне, которая ждала его три дня и три ночи. Маленький опрятный дом из белого камня находился в центре города, вокруг которого находилась такая же маленькая роща с акациями. Аккуратные дорожки вдоль домика придавали всему этому "комплексу" солидности. Смирнов прошел по ним, войдя в дом. Консьерж тихо спал, как и всегда. Чтобы его не разбудить, Алексей поднялся по лестнице на третий этаж, к тому же здание было совсем и невысокое.
Все его размышления заканчивались на одной мысли, что он болван и разгильдяй, не было в нем ни субъективного мнения, ни светлого разума, только эмоции, основанные на впечатлениях с сегодняшнего вечера.
Постучав в дверь квартиры Ульяны Леонидовны, он не услышал ни единого звука, так ему привычного за долгие полтора года. Оставив свои попытки, Алексей присел на ступень, задумавшись. Взор его омрачился, губы сделались в кривую усмешку, больно поражающую глаз. Явно было, что сегодня не тот день для светлых Божьих дум, которыми он всегда заполнен по своей натуре верующей.
Пару слов о самой "ужасающей" ситуации не помешает. Марья Витальевна, которая так взволновала сердца наших героев, является давней знакомой, даже, можно сказать, давнишней подругой сердца милого Алексея Давидовича еще у него в Казахстане. Ах да! Алексей родом оттуда и переехал учиться в страну нашу, в прекрасный Петербург, хоть и матушка его, Царство Небесное, не терпела переезда этого, и с такими мыслями слегла. Преобразования в Алексее достигли максимума, и зачалась новая жизнь с появлением в ней Ульяны Прокопец. Не зная прошлого его, тем более историй любовных (о, как отразится еще!) приняла она его со всей душой и теперь не отпускает от себя; душа с душой так тесно связаны, как будто два тела физических, которые уж боле невозможно оторвать друг друга. Но мерзко говорить, ведь только поступки доказывают нам истину- самое главное в жизни!
Дверь отворилась беззвучно. Вышла девушка с рыжими, кудрявыми волосами, абсолютно не убранными, растрепанными; в домашнем, но довольно-таки щегольском шелковом халате, из- под которого выглядывало свежее белоснежное белье; на ногах красовались какие-то уж больно вычурные для халатика туфли на маленьком каблучке. На лице, еще совсем молодом, виднелась жуткая усталость, хотя даже таковое оно было интересно: неправильные черты, крохотные розовенькие губки, веснушки, разбросанные по всему абсолютно белому лицу, зеленые небольшие глаза, явно заплаканные или невероятно усталые, бледно-рыжие брови, подчеркивавшие неправильность лица.
Увидав пред собою Алексея Давидовича, её маленький силуэт быстро подбежал к нему, сияя от радости и счастья после таких нелепых часов ожидания, суливших расстройство. Подтолкнув его ручкой в плечо, у ней развернулся рукав халата, который Ульяна Леонидовна так усердно подворачивала; начав в душе браниться на неудачу, пытаясь привести рукавчик к прежнему состоянию, заснувший молодой человек испугал её внезапным пробуждением. Без слов, оба героя, не помня себя от усталости (какой бы то ни было), обнялись, но от потери чувств, как-то вяло и бесполезно.
Долго так находиться на лестничной площадке им не было ни сил, ни желания, ни надобности. Шаркая каждый своими туфлями, они прошлись до квартиры Ульяны.
-Заходи! Алеша..,- медленно протянула она, когда тот потупился на минутку, припоминая, зачем шёл к своей возлюбленной «душе».
-Ах! Точно! Уличка ты моя, я должен сказать тебе важную весть, поразит до костей!- воскликнул Алексей, облокотившись своими руками на бледно-розовый стол около стены (известь) (?). В квартирке было всего-то пару комнат, но зато просторных по величине и приятных по душе. В них окунаешься, как в маленький мир какой-нибудь девушки из прошлых столетий. Но отнюдь не старомодно, в том-то игра и состоялась! В кухне-гостиной уже давно закипевший электрический самовар стоял на том самом круглом столике, на который облокотился Алеша. Рядом стояло пару таких же по цветовой гамме и по духу стульев; на стенах висело множество картин, разнообразных художников и стилей. Комната, названная спальнею, была так же необычна, с картинами, но уже в морских оттенках; посреди неё стояла небольшая кровать, у стены крохотный милейший туалетный столик с круглым зеркальцем. Ульяна присела на стульчик около стоявшего возбужденного Алексея, но от этого стала, как будто, еще загадочно-печальнее.
-Полно дурачиться, глупый Алешка,- строгость бросилась в лицо девушки. Не обладая собою, она перед настоящей невинностью Алеши проговорилась о том, что беспокоило её эти три дня. Все эти дни, пока он шнырял по городу, в поисках Петра Николаевича, так его обескуражившего, она оставалась одна; и пусть это глупо с её стороны, но ведь Ульяна всегда держала ухо востро. "Марья Витальевна? Кто она? Что она?"- думалось ей. Быстро, молниеносно в "подпольных" кругах передается информация, особенно относящаяся к главному сплетнику всего города- Гредеску.
Ульяна Леонидовна родом с самого Петербурга, в отличии от Петра Николаевича, но переехав в из своего города к "нам", когда ему отроду было лет 16, он поступил в класс её школьный, и с тех пор они стали как бы знакомы. "Как бы" говорится не спроста, ведь та его почему-то недолюбливала, хоть тот всяческими изощрениями старался исправить свою когда-то глупо-совершённую ошибку (которой, как факт, вовсе не было). Тщетные старания школьника не закончились, ведь такая важная для молодого человека дружба должна была любой ценой достаться ему. По окончании среднеобразовательного учебного заведения Петр сдружился с нею, как не удивительно, по её инициативе, но со всяческими гордыми упреками каждый раз при встречах, ведь Ульяна Леонидовна очень важная и не допустила бы парадокса без всякого рода платы. Повезло же ей, что он так хотел с нею сдружиться, что эта наглая по истине гордость её не поменяла его.
За все свои страдания он и получил просьбу одну, вопрос её, столь сокровенный, от которого она так трепетала, когда интересовалась, вся была как на иголках. Петр Николаевич смотрел на неё тогда с таким упоением, с такою нежностью, с таким прекрасным чувством в лице, что можно было понять его, такого ужасного человека, как о нём слухи ходили, какие потаенные мысли и он имеет на такой счет. Да и рассказ его был только о том, что, собственно, такая-то девушка то да сё, не более. Но её он поразил настолько сильно, что уже не оставалось сомнения, как сильна была привязанность её к Алеше.
-Послушай же! Ульяночка! Твой друг школьный ужасный плут! Я бы на твоем месте прекратил любые сношения с ним!
-Ха-ха-ха!- Ульяна залилась таким неподдельным смехом, таким радостным с какой-то стороны. -Алеша. Да он спас меня от обмана! Давай, друг мой, хоть друг другу не будем лукавить. Сущность дела именно в нем. Ты меня сейчас можешь даже презирать, кто тебя знает, но не забывай, я откровенна, во мне милая простота! Мы сможем сговориться, даже сладимся по поводу Петра Николаевича.
-Я не могу возражать тебе...как я могу тебя презирать?
-Все могут. Это обычное состояния,- она резко вскочила со стульчика, чуть ли не опрокинув его, улыбнулась, глянула на одну из картин.
-Я чувствую, что должны мы с тобою изъясняться понятнее! Я ставлю тебе запрет.
-Ах, как запрет! Это глупость!
-Да! Ульяна! Я испытываю такое чувство, пусть и позорное, и глупое, ведь как в "Анне Каренине", муж её говорил, что нечего о ревности и речи толкать, но, сами понимаете, у всего есть свои границы.
-Алеша, здесь другое...наверное. Неправда ли?
-Не понимаю, о чем Вы говорите,- но, конечно, Алексей осознавал и ситуацию "свою". Смотреть на лицо его, не красавца молодого человека, было больно, до того ужас выразился во всех членах его.
-Оставь, полно.
Алексей окинул всю комнату своим презрительным взглядом уставшего человека и побрёл вон из квартиры. Сил не доставало на какое-либо прощание, но посмотрев на Ульяну в последний раз, она, уже давно не сдерживая слез, бросилась к нему на шею, начав целовать всё его лицо в страстном порыве, но опомнившись, оставила, положила руки своего на его плечи, очи свои направила на лицо его, которое было как у безумного от внезапного всплеска чувств.
-Да, Ульяна... Я такой человек. Можешь меня не прощать! Но я тебя извиняю, хоть и вины оной не вижу...