Темный коридор тянулся ровно столько, насколько хватало света от небольшого костра, разведенного прямо на полу из разломанных картинных рам, которые уцелели после недавних пожаров в здании. Картонные обои оставались лишь в тех местах, куда огонь так и не добрался. В остальном же, стены представляли собой почерневшие бревна, от крепкого удара сыпавшиеся на пол мелкими угольками. Благо, стены здания были толстыми, так что можно было не опасаться что закопчённый потолок сорвется вниз, превратив меня и моего товарища в лепешку из фарша и обмундирования. Пахло гарью. От жестяной банки, которую мы по - очереди держали над огнем при помощи малой пехотной лопатки приятно тянуло щекочущим нос запахом разогретой тушенки из армейского сухого пайка. Так же мой острый нюх ухватывал еле доходящие от окна в противоположном конце коридора запахи летней ночи.
-Слушай, не филонь ка, твоя очередь держать!
Выдернул меня из покоя мой товарищ. Я лениво поднялся из полу лежачего положения и принял из его рук потрепанную деревянную рукоятку лопатки. Пришло его время откинутся назад и, упершись лопатками в стену дать отдых натруженным мышцам. Всю неделю шли такие бои, что сейчас, в минуты затишья, даже сидеть сил не оставалось. Хотелось лечь и забыться сном часов на двенадцать. Где угодно, как угодно. Я бы не обратил внимания, что кругом гарь, грязь, а сам я в пропахшей порохом, сыростью дождей и замызганной до такого состояния форме, что изначальный цвет было уже просто не определить. Черт с ним, со всем этим.
-Как думаешь, что будет с этими?
Спросил меня мой напарник. Голос у него был спокойный, мужественный. Мечта любой девушки лет восемнадцати. Да и знаете, он в целом был мужчиной, пользующимся у девиц популярностью. Видели бы вы его в парадной форме, когда мы были лишь выпускниками училища. Черный китель, строгие черты лица, низко спущенные к глазам хмурые брови, чуть припухлые губы под носом, который не портила даже горбинка перелома, которой он обязан дракой в пабе, произошедшей где - то на втором курсе. Мы с ним были знакомы давно, многое с тех пор изменилось, но его харизма, напористость и твердость, порой переходящая в жестокость были неизменны. Примерно так же, как не менялась с годами его галантность джентльмена, вторящая натуре матроса дальнего плаванья. Да, не единожды этот охламон получал выговоры за то, что отсутствовал на территории училища после отбоя. За такие промашки у нас отчисляли, но ему везло. Он был отличником учебы, так что многое этой "надежды страны" сходило с рук.
-Не знаю. И если честно даже думать не хочу...
Я тоскливо вздохнул и придавил носком истертого и грязного сапога мелкие вспышки огня, начинающего разрастаться их нашего очага куда не следует. Отвлекшись от закипающей тушенки, я снова посмотрел на крепкую обгоревшую дубовую дверь, запертую, с нашей стороны, стальной щеколдой, продетой в наскоро приколоченные металлические "ушки". Щеколда была крепкой стальной пластиной, со следами коррозии и сбитой ручкой. За этой дверью были "они". Они - это четверо партизан, которых взяли три часа назад наши ребята с восточного конца города. Вообще, городок мы заняли лишь вчера днем. Под проливными дождями, с тяжелыми боями мы выбили отсюда оборонявшихся. Разрушено было процентов сорок зданий, из остальных шестидесяти добрую половину потрепали массовые пожары. Город сражался храбро. Не подойди к нам на подмогу танковая бригада с подкрепление, может эту ночь мы бы так и коротали в окопах, как пару суток назад. Но, все сложилось иначе. Нам приказали осесть в городе до прихода пополнения, так как мы потеряли множество бойцов, а подкрепление с большинством танков погнали отступающих защитников дальше. Но, не все перестали сражаться, как показала эта ночь. Этих четверых взяли при попытке подорвать железнодорожные пути. При задержании они застрелили двоих наших ребят из отделения, расквартированного на востоке. Одного из них я знал лично, добрейшей души человек, рубаха парень, говорят про таких. И не заморачивался бы я так сильно по поводу партизан, не первый раз подобные дела. Но этот раз был из ряда вон выходящим. Помимо троих взрослых мужчин в той комнате сейчас сидел мальчик лет десяти. Совсем еще сопляк. Наверное, он был сыном одного из мужчин. Я этого не знал. На допросе они не проронили на слова. Лишь один из них исхитрился харкнуть в морду офицеру, за что ухватил от последнего прикладом по ключице.
Тушенка начала вскипать и я торопливо отнес ее от огня, положив лопатку на пол. Мой приятель тоже оживился, расчехлил свой трофейный нож и придерживал им банку, чтобы я мог вытащить саперную лопатку. Он торопливо подковырнул небольшой кусок из банки и отправил в рот прямо с лезвия. Первые две секунды шли хорошо, но потом торопыга начал ловить воздух ртом, спешно пережевывая горячую пищу. Сглотнув комок и поморщившись от падения огненного шарика в желудок он ворчливо вынес вердикт.
-Пусть поостынет пока, а то опять ты ее перегрел.
Я кивнул и зачехлив лопатку полуразвалился, отодвинув винтовку.
-Может, пока галеты с паштетом распакуем? Жрать хочу, мочи нет!
Предложил напарник.
-Знаешь, я подожду, что -то аппетит вроде как немного ушел.
Высказался я. Он хмыкнул, доставая пачку галет.
-Ты из за этого пацана?
Я лишь нахмурился и кивнул. Напарник, явно не разделявший моего смятения, сквозь громкий хруст галет бросил мне
-Да брось ты, все как обычно. Подержим их двое - трое суток. Начальство думает долго, решает мудро. А потом с грузовиком раненых их отправят дальше в тыл, а там уже будут судить рядить.
Я посмаковал его предположение на уме. Да, обычно, так оно и было. Но в этот раз... Не знаю, какое -то необъяснимое чувство тревоги стучало в голове, будто молоточками по виску.
Внезапно, на лестнице послышался чеканный топот ног. Такой не узнать было тяжело, лишь один человек на моей памяти ходил так. Мой напарник тоже узнал эти шаги. На ходу запихивая недоеденную галету в карман штанов он вскочил, оправляясь и хватая приставленный к стене автомат, я вскочил следом.
И вот, из темного конца коридора вперед выросла фигура. Точнее, как часто шутили на тему этой личности у него за спиной, не выросла. Небольшого роста, узкий в плечах и даже после самой грязи, в педантично вычищенной форме, своей воинственностью и ростом он напоминал Наполеона, а манерой ходьбы - пикирующего коршуна. Он шел к нам, напористо, врезаясь каждым шагом в обгорелый пол. Руки, которые в свободное время были вечно сложенны за спиной, при ходьбе были направленны чуть назад, напоминая собой сложенные крылья. Острый нос на маленьком лице, тонкая линия вечно сжатых губ и стальной блеск глаз, обычно прикрытых козырьком фуражки. Вот так выглядел в наших рядах человек, занимающийся внутренними делами.
Сократив дистанцию с нами, он резко затормозил.
-Вольно
Коротко выпалил он. Мы расслабились. Из под черной глянцевой линии козырька он изучал нас своими стальными шариками в глазницах.
-Значит так, пришел приказ по поводу пленных...
Я почувствовал неладное, на сердце стало нехорошо, но я старался не подать виду. "Коршун" продолжил.
-Приказано расстрелять. Всех.
Я сглотнул холодный ком, пот выступил на лбу.
-Все поняли?
Чисто формально поинтересовался командир. Я хрипло выдавил из себя, не узнавая своего же голоса.
-Ребенка тоже?
"Коршун" чуть сузил глаза и впился в меня взглядом.
-Я сказал всех, вы не расслышали?
-Но он же ребенок...
-Следуйте приказу, солдат.
Я стоял глядя на этого человека, все мое естество протестовало, я был не готов пойти на такой шаг.
-Вы что -то имеете мне возразить?
С вызовом спросил командир. Я набрался духу и открыл было рот, чтобы выпалить "да, имею", но тут слева от меня послышался голос моего напарника.
-Разрешите приступить к выполнению приказа?
Я резко обернулся к нему. Не знаю, наверно я выглядел ошарашенным, но он на меня даже не взглянул. Он спокойно смотрел на "коршуна". Такой же, как и всегда.
-Разрешаю.
Скупо, но не без удовольствия, бросил командир. Он любил, когда его приказы выполняли без неделания, но и без лишней резвости.
Мой напарник, чуть отодвинув меня, подошел к черной двери и рывком отвел щеколду. Метал звякнул, одно из ушек шатнулось, норовя оторваться. Чуть приоткрыв ее и щелкнув выключателем фонарика на груди, он на долю секунды осветил небольшую каморку без окон и сидящих на полу людей, которые пытались прикрывать лица от резкого света. Затем дверь глухо захлопнулась за проскользнувшим в помещение товарищем. "Встать, лицами к стене", приглушенно прозвучал его голос. Я стоял и смотрел на "Коршуна". Тот, в свою очередь, на меня. Пот тугой каплей стекал по лбу и затерялся где -то в густых бровях, меня чуть знобило, время остановило свой бег.
И вот, из за двери послышался лязг затвора, еще через пару секунд короткая череда выстрелов, вскрик, срывающийся на визг, а затем еще несколько одиночных. Видимо контрольных, ну или добивающих. Дверь открылась, напарник вышел, ставя автомат на предохранитель.
-Приказ выполнен.
Чеканно отрапортовал он. Утирая брызги крови с руки, державшей цевье оружия.
-Благодарю за службу, солдат. Ваша вахта окончена, отбой.
Отсек коршун и своими напористыми шагами унес себя из коридора, вскоре не стало слышно и топота на лестнице. Мой напарник спокойно опустился на пол, отложил автомат в сторону и и принялся за банку тушенки. Я стоял, глядя на него, не в силах вымолвить и слова. Слова просто не возникали в голове.
Почувствовав мой взгляд, он поднял глаза на меня. Два серьезных стеклянных шара смотрели из под знакомых еще по училищу бровей. Это был все тот же человек, но что то в нем резко поменялось.
-Так до утра и простоишь?
Спокойно поинтересовался он. Я лишь тихо промолвил.
-Ты палач. Ты, ты ведь даже не человек. Он ведь ребенок, он был безоружен, он мог жить. Это не война на истребление, в конце концов.
Он съел еще пару ложек тушенки, после чего поставил банку на пол и серьезно посмотрел на меня.
-Ошибаешься, я вполне себе человек. Мне не нужно было быть моральным уродом, чтобы сделать это. Это был приказ, а я солдат. Приказ это мой закон. А офицер - это человек имеющий опыт. Он знает, что он делает. Если он сказал "надо", значит это действительно надо. Если бы каждый был таким как ты и не исполнял то, что от него требуют, мы бы проиграли эту войну, мы бы погибли. А так, мы закончим ее победой и отправимся по домам, обратно к мирной жизни.
Он закончил свой монолог и вопросительно смотрел на меня, ожидая ответа. Столь знакомый мне душевный человек сейчас казался законченным циником.
-Если бы такие как ты эти приказы слепо не выполняли, мы бы и не были на этой войне.
Сухо ответил я. Он только пожал плечами и тоскливо сказал.
-Может оно и так. Только ты, понимаешь, ты мечтатель. А я реалист. Мы здесь, на войне, а значит действовать надо по обстановке.
Я стоял опустошенный, как -будто не партизан расстрелял мой друг, а меня.
-Ты подонок.
Беззлобно бросил ему я. Он лишь усмехнулся и отрицательно мотнул головой, возвращаясь к банке с едой.
-Нет, я просто солдат.