Миры Бартини 3 Затейники

3. Затейники.

Ты же понимаешь, что и те, и другие занимаются
 вздором. Но это опасный вздор, и поэтому
мы, к сожалению, должны знать всё.
А.Лазарчук/М.Успенский «Посмотри в глаза чудовищ»

   Олег Подразский смотрел на книгу, стоящую перед ним вертикально на письменном столе, точно хотел её опрокинуть взглядом. Ну, или хотя бы отодвинуть – так как увесистый и габаритный том был обращён к нему корешком. Как знать, как знать – может, это было и проще, и доступнее, чем то, что предстояло проделать ему. Уже в третий раз, но всякий раз получалось – точно в первый, с мандражом, трясучкой и неуверенностью. Олег покачал головой – «нет, не сейчас», отошёл от стола и сел в кресло. Мало того, что надо было «войти» в помещение, где стояла такая же точно яркая и запоминающаяся книга, служившая маяком – нужно было отыскать нужный документ, хранящийся где-то неподалёку. Олег уже сделал две попытки: у него дважды получилось невозможное – он прошёл в книгохранилище за семью замками, и дважды он «тупо» не смог найти нужное. И дважды был вынужден ретироваться, услыхав шаги поблизости. Вдобавок, на фоне того, что творилось вокруг его скромной персоны последние дни – он только догадывался, какая вот-вот начнётся буза, и в какие жернова он рискует угодить. Да-да… не прошло и пяти лет, а глядишь, и снова стрельба у его подъезда начнётся. Олег ухмыльнулся – здесь, прямо во дворе, наверное, не начнётся – «нравы» не позволяют. Можете себе представить лихое разбиралово посередине улицы беспредельщиков из девяностых - двадцатью годами ранее? Нонсенс. Тогда «свободы» столько не было, и если нечто подобное и происходило, то делалось «без шума и пыли», и строго в отведённых местах. Только утешение слабое. Олег встал и вышел на просторную лоджию. Квартира, которую он снимал, располагалась на шестом этаже девятиэтажки, и вид отсюда открывался самый прозаический – ухоженные дворы спального района. Почти как у него «дома». Только вот родной его город неведомой волей в этой реальности оказался столицей государства, в котором Государыня императрица Екатерина III нормально уживалась с Верховным Советом Народных Депутатов, а Алексей Николаевич Косыгин тоже председательствовал в Совете министров, но будучи при этом в звании Канцлера Империи. 
   Олегу повезло – он вписался в этот мир, как ему казалось незамеченным. Сначала остановившийся на шоссе дальнобойщик подбросил его до монастыря, где требовались рабочие руки на стройке и по хозяйству, и охотно принимали на «трудничество» во славу Божию, предоставляя трудникам кров и еду. Олега не смутили строгие правила проживания, распорядок и требование послушания. Проблема была в отсутствии у него документов, но, видимо «скиталец» впечатления преступника не производил, и его приняли. И три месяца было всё у него если не хорошо, то спокойно и умиротворённо. Как это иногда бывает – приобрёл знакомых, что потом помогли с документами и работой, лишних вопросов не задавая. Обосновался Олег, не особо мудрствуя, в родном городе, хоть он и мало напоминал то, к чему он привык. Но дело тут было вовсе не столичном статусе, а том, что привычное здесь удивительным образом сошлось с тем, что казалось невозможным.  Нравилась Олегу здешняя столица… Тонущие в зелени деревьев и газонов городские кварталы - массивы многоквартирок с изобилием вроде знакомых пяти и девятиэтажек, только пёстро раскрашенные снаружи, с высокими потолками внутри и двумя-тремя квартирами на площадке вместо привычных четырёх. Иногда  – ещё и с подземными парковками. И вперемешку с ними -  совершенно авангардного вида дома: башни, кубы, горки и переплетения каких-то немыслимых конструкций. При этом провинциально-тихие улицы и дворы. Жилые районы и парковые зоны были точно прорезаны островами коттеджей, «аквариумами» и башнями-шпилями офисных и развлекательных центров. Здания правительства, министерств и прочих госучреждений в имперски-монументальном стиле – кварталы и улицы, в которых были и повторения уже виденного Олегом в его реальности, и воплощение замыслов, что в его реальности так и остались замыслами. Императорский дворец, называемый не иначе как Уральский Петергоф. Многополосные шоссе, незнающие километровых пробок. Ещё и ввиду метро и монорельса.
   Казалось, что денег здесь хватает буквально на всё. Нет, деньги в государстве действительно были, хотя сырьем торговали крайне скупо, ничем не обеспеченные доллары не производили, грабежом по миру - тоже, вроде, не занимались. Ну, разве что США в годы Великой депрессии ободрали на предмет инженерных и пролетарских кадров. Зато уж так, что встреча зимой в муромских лесах негра при валенках и шапке-ушанке, никакого ступора не вызывала. Сами Штаты после депрессняка так не оправились – ввиду отсутствия масштабных мировых конфликтов лататься им здесь было не на чем, а добровольно раскармливать конкурента себе на голову никто не собирался. Скорее – наоборот: у Олега сложилось впечатление, что к территории между Канадой и Мексикой присматриваются вполне недвусмысленно. И как знать, что тут случится лет через пятнадцать-двадцать. Возможно, все написанные и снятые в мире Олега «Штормы», «Погони», «Вторжения», «Рассветы» и прочая упоротая антисоветчина с нападениями, агрессиями и дерибаном Штатов – что-то вроде неосознанного переживания того, что в тот момент случилось в соседней реальности. Только с поправкой на результат. Нечто вроде «фантомной боли» в память об ампутированных конечностях.
   Может, оно было и к лучшему. Занимавшая здесь их место Британская Империя с незаходящим над просторами Солнцем, конечно, тоже была не сахар, но запроливные джентльмены привыкли жить с элементом риска, не впадали в истерику от перспективы получить разок-другой по щам, и были куда более разумны и предсказуемы. Спиной к гордым британцам оборачиваться не следовало, но с ними можно было на какое-то время договариваться. Договорившись, удалось вытолкать взашей тех же янки из их «палисадника» в Южной Америке, а французов - из Юго-Восточной Азии. И мирным образом растворить всесокрушающий немецкий орднунг на бескрайний просторах от Бреста до Сахалина (чему, правда, бритты рады уже не были, да только поздно было – на этот раз вписались немцы в Империю, как никогда до этого). Ядерными дубинами здесь не размахивали, хоть и было чем. Арабов не баламутили и к подвигам не толкали. Китай…  отдельный разговор - здесь он пока был на всякий случай разодран на лоскутья. Но, ни лично у Олега, ни у здешних людей думающих – не было сомнений в том, что это лишь «пока». Это только лишь на время. Недолгое время. Вопрос и интрига в том, вокруг чего начнётся неудержимое объединение китайской нации – Севера или Юга. И кто получит в союзники такой ресурс? Если только сам не станет ресурсом…
   Много интересных «открытий» об окружающем мире Олег сделал, покинув монастырь. Тем более, что пришедшее к нему ещё во время трудничества удивительное состояние прилива сил и неутомимости его не покидало, хоть мирская суета давала знать о себе постоянно. Перечитав ещё раз внимательно дневники Петра Геннадьевича Батурина, Олег нашёл в них интересные размышления о возможном влиянии на человека чуждого ему временного потока. Точнее – потока на чуждого ему путешественника. Ещё точнее – о его «невлиянии». Какое-то время, по крайней мере. Сначала Олег ужаснулся, вспомнив удел Агасфера с его «будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти», но поразмыслив, решил, что это всего лишь «отсрочка». (Агасфер - легендарный персонаж, по преданию обреченный на вечные странствия по земле до Второго пришествия Христа) Хоть, возможно, и немаленькая. А, по мере «врастания» в поток - время начнёт неумолимо брать своё. Вот если начать «скользить» по временам и параллельным пространствам, то возможны «интересные» варианты: желающие жить вечно – в очередь. Жалобы потом – не принимаются. А вот у Олега «скользить» дальше пока не было ни малейшего желания, ещё ввиду непредсказуемости финальной точки своего путешествия. Повезло один раз – так стоит ли дальше искушать Судьбу?
   А, в том, что ему именно повезло - Олег считал до совсем недавнего времени. Хотя предпосылки же переосмыслению своей везучести возникли прямо с того момента, как ему нанёс визит человек, представившийся Владимиром Савельевым.
***
   Падение в бездну во время сна заканчивается обычно тем, что человек просыпается. Те, что не просыпаются, видимо, или достигают дна, или обретают крылья. А если падаешь наяву? У Валеры Петрова такой полёт обычно заканчивался относительно мягким приземлением на захламленный пол недостроенного таксопарка (отправной точки, где начинались и заканчивались Валеркины «полёты во сне и наяву»), или на изобилующем свежими заплатками асфальте улицы Героев Партизан (что в реальности Валерки была скоропостижно переименована в улицу Генерала Власова). Падение в бесконечную и пронзительно холодную пустоту заканчивалось яркой вспышкой, следом за которой он мог споткнуться и полететь носом вперёд, а то и позорно шлёпнуться на пятую точку. Но лишь затем, чтобы подняться и, после пары минут тошноты и головокружения  отряхнуться-оглядеться, но сейчас… 
   Сейчас, он хоть и понимал, что скорчившись, лежит на бетонном полу, скорее всего – «родного» таксопарка, но произошло всё совершено не так, как в прошлые «посадки». На этот раз он был просто оглушён, вывернут наизнанку и беспомощно валялся на полу, глядя на камушки прочий мусор, и носок надраенного, но свежезаляпанного грязью «армейского» ботинка. 
   - Э! Ты пьяный что ли? Слышишь, нет?
   - Какой тут пьяный! На руках, небось, неисколотого места нет…
   Носок ботинка был прямо перед глазами. Остальное… шнурованные голенища и серые камуфляжные штаны - уходили куда то в леденящие душу высоты, при попытке заглянуть в которые Валерку снова скрючило в рвотном позыве.
   - Ну, поблюй мне тут ещё, урод! – раздалось откуда-то из поднебесья.
   - Пусть уж лучше здесь, чем в машине, - раздался другой голос.
   - Да охренеть вообще! Везти ещё куда-то эту мразь обдолбанную. Пусть здесь подыхает. Труповозку вызвать, в овраг свалят - и дело с концами.
   - Подожди…  эй! Эй, укурок! - Валерий почувствовал, что его тычут носком другого ботинка  и переворачивают на спину: -  Документы есть?
   - Есть… - прохрипел он в ответ и потянулся к внутреннему карману куртки.
   - Стоять, на!!! – тот же ботинок отшвырнул его руку в сторону, а под куртку полезла здоровенная пятерня. Патрульный к своему удивлению, вытащил из нагрудного кармана «босяка» телефон и бумажник, в котором помимо паспорта и наличных, обнаружились и две кредитных карты. Валерка в этот момент вдруг испугался – треснут его сейчас по башке, и концы в воду. Найден труп с вывернутыми карманами. С завидным постоянством всплывали истории с мародёрством служащих правоохранительных органов республики. В истории верили, а вот регулярно опровергающему эти «гнусные инсинуации» министру внутренних дел – нет. Причем, ещё до того, как сам он с подачи министра обороны, с которым что-то там не поделил, оказался в эпицентре скандала о закупке для нужд министерства за казённый счет спального гарнитура работы итальянских мастеров, декорированного ручной резьбой и золотым покрытием. Кстати, поскандалив, упыри, как обычно добазарились, и остались при кормушках. Телефон в руках полицейского неожиданно для всех зазвонил. Лейтенант, мельком глянув на экран, захлопнул паспорт Валеры и продолжил изучать содержимое бумажника, и развернул заполненный визитками вкладыш.
   - Опс…  - невольно вырвалось у него (не иначе, как попалась визитка заместителя губернатора или заместителя директора Торгового дома при Главном Управлении Республиканской Службы Исполнения Наказаний). -  Вы знаете Таубе?
   - Ивана Карловича? Поскольку постольку. Моя компания сотрудничает с Торговым домом. Но, я могу ему сейчас набрать, если это нужно…
   - Нет, не нужно. Сможешь сам ответить? – патрульный снова посмотрел на продолжающий надрываться телефон в своей руке. Как показалось Валере, с долей сожаления.
   - Смогу, - Валера приподнялся навстречу руке полицейского и протянул руку. Взяв аппарат, он сделал ещё одно усилие и сел, прислонившись к шершавой стене. В глазах его хоть уже и не двоилось и не вертелось, но рассмотреть на экране кто именно звонит, он даже и пытаться не стал: - Алло… слушаю вас…
   - Валера! Валерка! – голос жены был испуганный: - У тебя всё в порядке? Ты где?!
   - Всё хорошо, Жанночка. Успокойся. Я к тебе заеду, хочешь? Ну, скоро буду…
   - Что-то случилось? Тебе опять плохо? Да? Ты ещё дома? Скорую вызвать? – всполошилась супруга.
   - Успокойся, Жан. Всё хорошо… ничего не случилось, я скоро приеду, не переживай. Целую…
   Он выключил телефон и попытался встать. Получилось, хоть и пошатывало.
   - Лучше стало? - полицейские внимательно на него смотрели. Валерка кивнул в знак согласия.
   - Проживаете где? (Валерий назвал адрес – совпало, естественно) Ну, а здесь-то что делали, уважаемый… Валерий Владимирович? – отдавать документы, тем е менее, он пока не спешил, и выразительно осмотрел окружавшие их запустение и хаос: - Объяснить можете?
   - Руина эта, сколько лет уже стоит никому не нужная, а меня, знаете ли, тянет временами что-то великое замутить, - Валера попытался улыбнуться, и у него получилось, ему действительно становилось всё лучше и лучше. – Вот и забрёл посмотреть… помечтать, так сказать. И как назло что-то плохо стало. Давление, что ли скачет?
   - Скачет, слов нет. А бомжи-то, с какого перепугу отсюда с квадратными глазами шарахнулись?- полицейский протянул Валере бумажник с документами. –  У вас с ними драка приключилась?
   - Нет, драки не было… не знаю, может я их как-то спугнул? – Валера пожал плечами. Спугнул, слов нет. Спугнёшься тут, когда из ниоткуда человек тебе на голову сваливается.
   - Может! – подвел итог полицейский. – Сами выберетесь отсюда? Машина ваша - где стоит?
   - Да, конечно выберусь. Я без машины. Выйду на Счастливую, такси поймаю…
   Полицейский ухмыльнулся –  стоящий перед ним человек был перемазан и вывалян в пыли с головы до ног. Валерий тоже улыбнулся, извинительно разведя руками, и, отряхиваясь на ходу, пошел в сторону выхода – зияющего проёма в стене, который так и не был оснащен воротами. Таксопарк, построенный наполовину к моменту развала Союза – был позаброшен, позабыт и проклят за регулярно происходившие в его окрестностях злодеяния. Апокалипсического вида серая бетонная руина с полуразвалившимися винтовыми подъемниками для машин на этажи, расположившаяся на превращенном в свалку пустыре прямо в черте города. По периметру руина была окружена подобием забора - дряхлое, перекосившееся и зияющее проломами «лоскутное одеяло» из кирпичных стен, бетонных плит, листов профнастила, досок, колючей проволоки. Кучи строительного мусора с соседних кварталов, чавкающая грязь и лужи, в которых можно утопить легковушку  - по обе стороны изгороди. Выбирая сухие места, Валерий шёл в сторону распахнутых и висящих на честном слове створок ворот. Барахтающаяся в грязи машина патруля всё-таки его обогнала. Валерка посмотрел им вслед: повезло – нашли визитку, и жена позвонила, а так… закатали бы в обезьянник, а то и обобрали бы. Нет, «свои» всё-таки они и будут свои, да и не на самых скверных ребят налетел. А вот попадись он где-нибудь в России под патруль миротворцев… тем более - ляхов или бандеровцев, что за пределами Зон первой и второй категорий (порядок в «первых» обеспечивался собственными службами безопасности, «вторых» - этой самой ООНовской сволочью) нормально так зверствовали во время патрульной службы над всеми встречными-поперечными. Вот это был бы точно карачун, независимо от содержимого карманов. Если верить красочным репортажам, поступающим с Московии от тамошних корреспондентов - они там и между собой «зверствовали»: регулярные встречи жовто-блакитных и бело-красных в кабаках и борделях во время увольнительных непременно и скоро переходили в исступлённый мордобой, а то и поножовщину. Было им, что друг другу напомнить, и за что поквитаться.
   Валерий обтёр туфли придорожной травой и вышел на растрескавшийся асфальт. Впереди торчал ржавый остов навеса над остановкой. Можно было попробовать дождаться рейсового автобуса - раздолбанного и коптящего МАНа. Ну, или сразу пройти до бывшего Дворца пионеров, ныне обращённого в бизнес- центр. Возле него обычно тусили безработные при колёсах, изображавшие таксистов. Валерка выбрал пешеходную прогулку, и, на прощание, ещё раз обернулся в сторону серой руины.
   Он так и не мог объяснить, что привело его сюда в первый раз прошлым ноябрём. Снова накатила тогда тоска и меланхолия, и он, подняв воротник пальто и сунув руки в карманы, мотался по унылым замусоренным улицам города, который засыпало снежной крупой. Такую привычку часами бесцельно кружить улицами и переулками, забредая иногда в места достаточно рискованные, Валерий мог себе позволить, пусть и рискуя поплатиться славой человека «не от мира сего». Этакого чуть сумасшедшего «художника», одновременно – невероятно талантливого по части продаж и заключения сделок, способного интуитивно найти «жилу» и партнеров по её разработке, если это необходимо. Кстати, славу сумасшедшего Валера уже благополучно заработал как раз тем, что свой талант применял лишь по необходимости. Например, для придания очередного позитивного импульса в деятельности торгово-закупочной компании, которой рулила его супруга Жанна. Она же была и хозяйкой. Да, только люди, хоть немного вникнувшие в суть происходящих на фирме дел, уясняли совершенно неоспоримые факты:
1. фирмочка, хоть хозяйка, вроде и рулит правильно, во многом держится именно на этих периодически прилагаемых усилиях Валеры;
2. если бы приложение талантов Валерой было не периодическим, а постоянным и целенаправленным, и его связи и знакомства, в том числе и среди людей, обладающих реальной властью, тоже  использовались «постоянно и целенаправленно» - то «фирмочка» давно бы стала какой-нибудь корпорацией, ворочавшей делами по всей Сибирской Республике;
   Вот и получался тот самый человек не от мира сего, берущий от жизни пригоршней, при возможности хапнуть самосвалом. Валера же хапать не стремился, так как кайфа с этого не испытывал. Он хотел чего-то другого, хоть так и не понимал, чего же именно. Ну, «не от мира сего», и он с этим, в общем-то, и не спорил. Собирался и снова уходил, чтобы отрешенно бродить по улицам, на которых его уже часто узнавали. Вот и в тот день бродил, пока не заметил, что ноги вынесли его на унылый пустырь, к недостроенному и брошенному бетонному переплетению колонн, перекрытий и пандусов, что замышлялся как гараж таксопарка. Скелеты кустов, мусор и уныло-серый недострой. Смерзшаяся глина, снежная крупа, и снова непонятная безысходность на душе. Примерно, как в августе 99-го, когда почти ровно через год после дефолта, приключился мутный мятеж, непонятно кого и с какой целью. И как его следствие - молниеносное НАТОвское вторжение, и развал Федерации на осколки. Оккупированная Россия-Московия. Формально независимые Сибирская, Татарская и Дальневосточная республики. Башкортостан и Имарат Кавказ.
   Когда это случилось, Валера испытывал похожий лютый приступ тоски и безысходности. Безысходность… и осознание непоправимости случившегося. И стыд за то, что это всё-таки произошло. Хотя на «Комиссии по люстрации», куда Валерия принялись было таскать первые месяцы становления новой Сибирской республики, его пытались с пеной у рта убедить в том, что «стыдно» ему должно быть не за окончательный развал и потерянную независимость Родины, а за попытку её отстоять, выраженную добровольной явкой в военкомат. Облезлое здание, по этажам которого тогда заполошно бегали толстенькие «господа офицеры», ежеминутно бросавшие тоскливые взгляды на потолок: то ли просили помощи Всевышнего, то ли опасались быть отшарашенными оттуда «томагавком» или ядрёной бомбой. А опасаться то уже было нечего – всё кончилось мгновенно, и предрешен исход был ещё до начала. Внезапный массированный удар крылатыми ракетами прихлопнул остатки разорённой и доведенной до ступора системы ПВО, уничтожил ещё изображавшие деятельность командные пункты, ещё способные огрызнуться авиабазы, и накрыл ржавевшие у причалов стратегические лодки - и «выведенные в резерв», и якобы проходящие бесконечный «плановый ремонт». Судьба ещё числившихся боеспособными шахтных пусковых установок для непосвященных так и осталась неизвестной – кто именно и чем их добивал, и добивали ли их вообще. Ходили слухи, что добивали, в том числе и маломощными ядерными боеприпасами. А энергичный младореформатор, сменивший на посту президента и главнокомандующего Бориса Николаевича (хоть и частенько пьяного, но победившего на выборах, и внезапно скончавшегося после заявления о своей готовности и далее отстаивать независимость и территориальную целостность РФ) испустил истеричный «приказ - огня не открывать». «Мертвая рука» же «Периметра», последнего фактора сдерживания на подобный расклад (да и тоже, существовал ли он вообще, «Периметр» этот), была незадолго до этого признана нашими заокеанскими друзьями явлением аморальным, варварским, угрожающим всей цивилизации вообще, и из лучших побуждений якобы демонтирована. Очевидно, из тех же побуждений с музыкой и помпой ушли в металлолом мобильные ракетные комплексы стратегического назначения. И железнодорожные, и грунтовые. В общем, ни одна ракета не взлетела. И ни один стратегический бомбардировщик - ещё способные летать машины, поднимать в воздух смысла не было, ввиду отсутствия ракетного вооружения для них, тоже порезанного согласно какого-то очередного «договора о сокращении и ограничении». А долететь с бомбой… это было бы не по силам и камикадзе. Камикадзе, кстати, если и нашлись, то немного - все без исключения встреченные Валеркой, пережившие этот позор военные говорили об охватившей их поголовно странной апатии и равнодушии. Не было уже ни у кого желания вставать грудью на защиту страны, что принадлежала не им, а быстро и до невозможности опостылевшей своре горлопанов и ворья. Ходили, правда, легенды об уцелевших и прорвавшихся на океанские просторы подлодках, что мстили, топя крейсера и авианосцы, и новых Гастелло, направивших свои «Су» и «МИГи» на входящие в страну колонны НАТОвских «миротворцев». Но, кто знает, сколько в легендах этих было правды, а сколько вымысла. Сопротивления же тогда, как такового не было. И скорее всего как раз по причине нежелания сражаться, а не из-за опасения получить несколько ядерных пепелищ. Всё началось потом. А в «тот раз» продвинуться дальше сборного пункта, расположенного прямо на примыкавшем к комиссариату стадионе – Валерию, как и остальным прибывшим, не удалось. Всё случилось раньше, чем они что-то поняли. Их городу досталось несколько ракет, безнаказанно разрушивших ангары и казармы расквартированной в пригороде воинской части, корпуса завода, производившего системы ПВО, и какой-то склад боеприпасов в окрестностях – жахнуло так, что стекла в домах на окраине города повылетали. А, случившиеся рядом с заводом две жилые многоэтажки вообще разнесли вдребезги – промахнулись, суки. Погибших жителей новая власть объявила последними жертвами кровавой российской империи, народы которой наконец-то были освобождены от многовекового гнёта и получили шанс приобщиться к цивилизации. По большому счету – мало кого из либерастов волновало, сколько ракет выпустит демократическая Америка по недемократической Россиянии. Чем больше, тем лучше. У Японии вообще были Хиросима и Нагасаки. «Зато смотрите, какая из Японии получилась конфетка». Люди погибли? Это не люди – это быдло. И вообще, все вы непростительно легко отделались за все свои грехи перед мировым сообществом. Каяться, портянки! Каяться и ползать на коленях! Зомби… Может внуки ваши людьми и станут, если от вас отрекутся. Ну, а цвет нации, пока вы там раком ползаете, «будет пить баварское» и проводить люстрацию по заранее подготовленным спискам.
   Напились. Всласть и быстро. Баварского, правда на всех не хватило – его и в Европе на всех уже давно не хватает, так что пришлось удовлетвориться европейским пойлом для колоний и оккупированных территорий - поборников "свободыдемократии" и с этой мочи распирало хлестче, чем со своей родной водяры. Ох, успели покуролесить, прежде чем большую часть этой сволочи самих "округлили до целого", в котором им больше места не было, и вытолкали обратно на улицу. Вспомнить только, какие прения, переходящие в рукопашные с битьём очков и драньем бород, среди представителей совести нации, окончательно освобожденных от остатков здравого смысла и потерявших края стакана, развернулись в скороспелом родном парламенте Сибирской Республики по поводу того, где быть столице. Серьёзные дяди, что уже давно всё решили – смотрели на эту клоунаду с плохо скрываемым удовольствием: где и когда ещё увидишь столь сюрреалистический тандем цирка и бедлама. Когда действо приелось и начало непозволительно затягиваться, кто-то из западных кураторов решил одёрнуть заигравшихся детей с седыми усами и шевелюрами, и, пригрозил решить задачу методом полного лишения декораций суверенитета: дескать, нет государства, а значит - и нет проблемы со столицей. Ага. В ответ раздались столь страстные крики о желании внешнего управления, а в идеале – присоединении очередным штатом к Америке, или провинцией к Соединённому Королевству, что кураторы сами же и вздрогнули. На фига такое счастье - там и своих собственных межеумочных выше крыши. Впрочем, Сибирь – не оккупированная цивилизаторами, но и не предоставленная самой себе на самоликвидацию ещё дешево отделалась. В сравнении с тем, что творилось на европейской части России, куда ввели миротворцев ООН, не говоря уж о жуткой свистопляске, разыгравшейся на Кавказе - туда и миротворцев то вводить побоялись. Но и в Московии, по рассказам побывавших там, было весело…
   Ещё не доживший до торжества либеральных ценностей Пикуль писал на своих страницах, дескать «у себя в Германии немец воспитан так, что бумажки на улице не уронит; он сажает розы, любит чистоту тротуаров, ценит уют в семье, посыпает дорожки гравием, ласкает собак и кошек. Но это только дома, где его держат в тисках полицейского надзора. Зато «все дозволено» немцу, если он идет солдатом по чужой земле – тут можно отыграться за все ограничения, которыми был связан на родине: режь, грабь, взрывай, убивай, насилуй – тебе за это ничего не будет, даже не оштрафуют».  Вот и пользовались «дозволенным». Причем, касалось это - не одних немцев, а вообще всех пожаловавших. Исключение составляли разве что  душевные раздолбаи итальянцы и испанцы, которые вели себя по-человечески и охотно корешились с местным населением, небрежно приставив оружие к ближайшей стенке. Потому и могли появиться без стрельбы и поддержки бронетехники там, откуда за час до этого немцев выносили крупно пошинкованными - к фрицам проснулась «любовь» на генном уровне, и охотнее, чем их отстреливали разве что «чурок» из Иностранного легиона, да своих, местных «любителей баварского». Когда дело начало принимать серьёзный оборот с ежедневной стрельбой, а разовые потери пошли в двузначных цифрах – цивилизаторы окопались в огороженных заборами и периметрами безопасности «зелёных зонах». Укрепили внутреннюю дисциплину: удалили с поля сентиментальных южан (за неспособность швырнуть гранату в подвал, где могли быть женщины-дети), и парней с техасщины и оклахомщины начавших материться, отращивать бороды, жрать самогон и потихоньку загонять налево сначала снарягу, а потом и боеприпасы с оружием. Да-да, заокеанские ребята действительно оказались «совсем такими же, как мы», а вокруг было столько соблазнов. Взамен их на блокпосты и патрулирование улиц погнали «простых, грубых ребят, нашу серую боевую скотину»: новообращённых в истинную демократическую веру восточноевропейцев, бандеровцев, и немногочисленную местную сволочь, картинно поначалу нацепившую широкие белые повязки. Среди последних оказалось полно граждан, никогда до этого в руках не державших оружия, но с парой гуманитарных образований за плечами, и головой, напичканной идеями либерализма, поголовной десталинизации, покаяния перед всем миром, люстрации и последующих судов и казней. Для боевых действий они не годились совершенно, зато во время карательных операций против безоружного населения их рвение было столь велико, что «смотрящие» от западных демократий регулярно были в ужасе и часто блевали за углом.
   Внезапно эти одержимые оказались востребованы в вооруженных силах Сибирской республики в статусе офицеров по работе с личным составом. Именно к ним обратились за наукой  ещё не отодвинутые от рычагов республиканской сибирской власти либероиды, когда вздумали воссоздать в структуре вооруженных сил институт, отвечающий за морально-психологическое состояние военнослужащих, и обеспечивающий в частях присутствие специальных представителей власти с целью политического надзора за военным командованием и личным составом. Своим, видать не доверяли, вот и позвали проверенных и закаленных в борьбе с собственным народом за демократию русофобов. И особи, столь ненавидящие комиссаров - оказались на их месте и при их же обязанностях, и ревностно взялись за их исполнение, причем уже методами замполитов. (Чем отличается комиссар от замполита? Комиссар говорит - «делай, как я». Замполит - «делай, как я говорю».) И кривая роста напряженности в обществе, чреватая уже собственной, сибирской гражданской войной полезла круто вверх.
    Примерно так вот, размышляя о вечном и грустном, Валера и оказался тогда сначала под стенами таксопарка, а потом поднялся на второй этаж недостроенного здания…

***
   Когда Олег относительно обустроился в новом для себя мире, и осознал, что вопрос времени над ним не каплет, то решил какое-то время пожить «ради себя». Хоть здесь такое и не поощрялось публично, и даже существовал налог за бездетность. Касательно продолжения своих исследований по части времени-пространства, он неожиданно оказался в тупике. Точнее – дело просто не шло. Снова какие-то топтания по кругу. Выйти из него ему не помогали ни отличные здешние библиотеки, ни - снятый у соседа по подъезду и переоборудованный под неплохую лабораторию гараж. Какое-то время потыкавшись, Олег решил и здесь взять тайм-аут, слившись с мирными обывателями и занявшись работой и отдыхом. Ну, и изучением здешней истории и литературы – это было особенно забавно, если учесть то, как и с какими последствиями здесь  вывернулись события Гражданской войны (Второй или Великой Смуты) в сравнении с миром Олега.
   Обывательское счастье было прервано в  обычный день самым обычным звонком в дверь. На площадке стоял человек, пожалуй, немногим старше Олега при щёгольских усиках. Визитёр представился Владимиром Савельевым и попросил разрешения войти. После чего, что называется, взял быка за рога. Вежливо, но неумолимо. Он знает, кто такой Олег Николаевич Подразский в действительности и откуда он тут взялся. Так что…
   - …Разговор, Олег у нас может получиться разный. Самый простой вариант - у вас есть «умение», у меня есть желание его приобрести. Интересен такой расклад?
   - Другие расклады?
   - Ещё вариант: мы с вами находим общие интересы и начинаем сотрудничать. У меня нет никакого желания вас чем-то пугать и шантажировать, хотя и прекрасно понимаю ваше положение. Вы нелегал с документами, выправленными при чьём то недогляде. Вас можно сдать хоть милиции, хоть ГБ. Я не сомневаюсь в том, что общения с нашими правоохранительными органами вы сможете избежать. Но, страну, а, то и реальность вам придется покинуть, а вас пока что-то удерживает здесь. С октября шестьдесятседьмого года. Только я не вижу никакого смысла осложнять вам жизнь, поскольку я с вами не в контрах. А, вот посильно и взаимовыгодно помочь – это интересно…
   - Интересно пока то, откуда вы столько обо мне знаете? – в том, что перед ним человек «знающий» как минимум то, что он пришелец, Олег не сомневался.
   - Слушайте, предложите гостю сесть, а?..
   Предложил, чего ж нет то. И выслушал немало интересного. Савельев был достаточно хорошо осведомлен не только о нездешности Олега и времени его здесь появления. Он упомянул даже про автокатастрофу!!! Не иначе, как вся машина сюда прилетела! Много знал Савельев и об установках пространственно- временного перемещения. Если учесть, что говорил он наверняка не всё, и не самое важное – то, пожалуй, и боле Подразского.
   - Вы знаете немало. Если не секрет – откуда?
   - Хорошо, пусть будет «не секрет», - рассмеялся Савельев, - Я некоторое время работал на контору, именуемую Коллегия Государственной Безопасности. В структуре, занимающейся научно-техническим обеспечением. Я имел доступ к информации. В том числе и той, что руководство особого значения не придавало. Думаю, что и у вас такое бывает. Руководство везде одинаковое - потыкались, видимой отдачи нет, ну так и полем-лесом. А я занялся вопросом, только уже в порядке личной инициативы. С конторой я расстался. Так, что в этом вопросе мы с вами примерно в равном же положении – и вам и мне начихать на государство, что не оценило наши способности. Работать я собираюсь только на себя. Точнее – на сформированную при моём участии группу заинтересованных людей. Умных людей, среди которых есть и заслуженные учёные и гениальные самородки…
   Раскрывать, что именно это за учёные и самородки, и где они сейчас работают, Савельев не стал. Сбросил Олегу ещё порцию информации, чтобы разжечь у него ещё больший интерес к теме, упомянул ещё разок про шаткое положение Олега, как «нелегала», и откланялся, милостиво дав три дня на размышление. Ещё раз «искренне заверил», что отказ Олега от сотрудничества никаких фатальных последствий не несёт, но… им лучше работать рука об руку.
   Первой мыслью Олега было свалить, для начала, хотя бы в другой город. А, не отстанут – то и дальше. Только вот… куда? Точнее – куда его может занести. Вариант в гости к Лжедимитрию – с умением Олега на сегодняшний день - не исключен. А не хотелось бы. Проклятье – только ведь всё начало устраиваться…
   Немного успокоившись, Олег принялся думать над условиями соглашения с Савельевым, и тем, как не сунуть голову на плаху совсем уж откровенно и бездарно. А накануне предстоящих решающих переговоров с Савельевым, когда Олег, весь уже измаявшись, возвращался вечером домой из магазина, до которого вышел скорее развеяться, чем купить  овсянки-«геркулеса» и окорока, его вдруг окликнули по имени-отчеству. Обернувшись, Олег увидел человека, мимо которого только, что прошёл – тот так и сидел на скамеечке, только теперь смотрел на Олега с оценивающим интересом. Примерно как учёный на мышь, с которой вчера экспериментировал. Глядя в свою очередь на него, Олег вдруг вспомнил Бушковского упыря Савву Ивановича – «у него было умное морщинистое и усталое лицо деревенского конюха, почитывавшего вечерами Монтеня и Плиния».
   - Ты садись, Олег, покурим, - сказал человек, подвинувшись, и хлопнул ладонью по лавочке. Олег непроизвольно содрогнулся, а человек продолжил: - Ты ведь не спешишь? Это правильно. «Богам спешить некуда, у них впереди вечность». Так?
   - Кто вы?
   - Пётр Геннадьевич Батурин...
   Олег натурально покачнулся, и сел рядом. Отказался от предложенной сигареты, и…  как-то разговор у них пошёл сам собой. Сначала Олег поведал о том, как сумка оказалась у него (известие о смерти Пашкеева и брата Виктора Геннадьевича Батурина - Петра Геннадьевича искренне расстроило). И о том, как он оказался здесь, чудом избежав гибели в автокатастрофе, как обустраивался здесь, чем занимался, как далеко сумел продвинуться (точнее – не продвинуться) в своих поисках, и как его сейчас пытаются ласково взять за глотку. Потом Пётр Геннадьевич Олега немного расстроил, рассказав о том, в какую нехорошую компанию Олега затаскивают. Савельев мало того, что дезертир из рядов Коллегии, так ещё и изрядная проныра, ни к кому спиной не поворачивающаяся, и с запасом камней за пазухой и фиг в карманах. Только люди, к которым он сейчас примазался – тоже ребята ещё те. Хватает и камней, и фигушек, ещё и ножей в рукавах, и зубов – полон рот. Вдобавок – удивительный альянс либералов и троцкистов по своим политическим взглядам. Что не отменяет ума, а местами и гениальности их «моторов» по части наработок в пространственно-временных вопросах. И чего греха таить – Батурин им уже успел посодействовать в этом деле. О чем жалеет, да только дороги назад нет – установку пространственно-временного перемещения они теперь и без него дожмут. А вот по части переходов методом Батурина-Подразского – это они, глядя на Олега, додумались, и таки нашли его. Не глуп Савельев, что тут говорить. И если дать им время и возможность – они и тут догрызут гранит науки. Вопрос Подразского «что делать» - Батурин упредил изложением своего достаточно детального плана. Пётр Геннадьевич желал убедиться в том, что все труды и жертвы команды «3 + 3» не были напрасны. По сему - установка здешними затейниками должна быть собрана и опробована. После чего – весь гадючник будет немедленно слит всем мыслимым силовым структурам империи одновременно. Вплоть до вызова к воротам НИИ, где установку собирали - пожарных, санитаров, прокуратуры и Отдела Борьбы с Хищениями Собственности и Спекуляцией при Рабкрине с исключением монополии на тайну одной какой-то спецслужбой. Пусть государство пользуется или засекречивает на своё усмотрение. К тому же, если верить Савельеву – то «шарашки» Коллегии этой тематикой давно занимаются, и возможно, что «великим открытием» такой подарок ни для кого не будет. Что касается новой затеи Савельева… это надо прекратить немедленно. Или завести в тупик, из которого уже не выберутся. Тут надо было подумать. Что касается их самих с Олегом – так ведь вольные же птицы. Есть у Олега желание здесь обосноваться легально? На здоровье. Нет? У Батурина есть возможность замести следы так, что уже никто не найдёт…
   Они просидели на лавочке далеко за полночь. Потом Олег, спохватившись, пригласил Петра Геннадьевича домой. Поднялись. Подразкий, скинув туфли, прошёл к тайнику, и вынул из него ту самую тетрадь Петра Геннадьевича. Тот взял её с плохо скрываемым волнением. Сел в кресло и принялся перелистывать страницы. Олег хотел угостить гостя чаем или кофе, но Батурин вдруг попросил ручек и карандашей, сколько в доме было и, попросив его не беспокоить, перебрался за письменный стол со своей тетрадью. А Олег, неожиданно для самого себя – прикорнул на диване в соседней комнате. И уснул – точно провалился. Когда проснулся – солнышко подбиралось к полдню. За столом никого не было, а Батурина Олег увидел на балконе. Тот сказал, что Олег проснулся очень кстати – дело уже к обеду, а они ещё и не завтракали. Работу Пётр Геннадьевич закончил: тетрадку теперь следует отдать Савельеву. Просто взять, и отдать. Шаг навстречу, так сказать. И пусть экспериментируют. А они с Олегом посмотрят, что у них получится. До прихода Савельева они успеют перекусить и обсудить дальнейший план действий. К визиту Савельева они успели оговорить многое. Когда Олег говорил с Владимиром – Пётр Геннадьевич сидел в другой комнате за приоткрытой дверью, взяв на всякий случай револьвер Подразского с которым Олег расставаться ну никак не хотел, хотя и понимал, что оно ему ни к чему, а вот сыграть с ним дурную шутку – очень даже может. Батурин посмеялся -  не собирались «Савельев и Ко» Олега убивать. Ни к чему им это было. Пока во всяком случае. А с наганом в засаде Батурин скорее для антуража сидел. Дескать, «положено» так. По сценарию всех фильмов про шпионов и авантюристов. Револьвер, на котором ничего не висит - лучше спрятать, вдруг ещё понадобиться. Не послушал его тогда Олег, может и зря.
   Дальше прописанные сценариями понты кончились, и начались трудовые будни. Трудовые – в том смысле, что Пётр Геннадьевич взялся обучать Олега тому, что уже умел сам. Олег только тогда понял, сколь жалки были его собственные потуги. Его так и подмывало спросить Батурина – да человек ли он, с такими-то способностями. Ну не укладывалось это в уме. До той поры, пока Олег сам не шагнул из тихого переулка возле своего дома на пустырь за старыми мастерскими и гаражами на другом конце города. Занятия были выматывающим и морально и физически. Маяки, медитирование, изучение языков, тренировка памяти и робкие пока практические занятия. Всё это пока сводилось к переходу в реальном времени и в пределах одной реальности. Более того – на спринтерские дистанции. В пределах города-области. На большее Олег пока не был способен физически. Но подтянуть Олега в этом деле, было вопросом времени и желания.
   А вот с путешествиями между мирами со слов Батурина было сложнее. Во времени - куда сложнее. И немыслимо сложнее, если задумывалось одновременно перемещение по нескольким осям. Вот это был уже пилотаж. Но Олегу до этого ещё было как до Китая на карачках. Впрочем, ему и так ещё было пыхтеть и пыхтеть. Временами Олег откровенно выматывался. А Батурин ещё и заставлял его штудировать планировки того самого НИИ, в лаборатории которого подельники Савельева собирали установку пространственно-временного перемещения. Батурин страховался на тот случай, если что-то пойдёт наперекос, с ним самим случится нехорошее, и надо будет совершать голливудский подвиг. В этом случае Олегу предстояло курочить установку в соответствии с прилагаемой инструкцией. Подразский, выслушав тогда Батурина, посмеялся, дескать, накаркали они с наганом – ещё и в потолок палить придётся. Пётр Геннадьевич обозвал его «шлемазлом» и сказал, что главное оружие вора – вежливость, а главным оружием Олега должно стать его умение. А потому – учиться, учиться, и ещё раз учиться. Разбитную бабёнку, которой проводку в прошлом месяце менял – завтра навестишь. А сейчас - маяк в трёх километрах на северо-восток. Вперёд! Смотри об сосну не треснись на выходе…
   А вообще – Олег тогда был счастлив. Это было прекрасно. У него был учитель. Наставник. Который с искренним удовольствием занимался с Олегом, обучая его самому сокровенному, выстраданному. Но, как когда-то давно подметил пан Гашек –  «всему прекрасному приходит конец».

***
   Рабочий день был короткий. Отмечаемый 25 августа «День памяти защитников демократии» в отличие от «Дня независимости» (непонятно чего и от кого) хоть и считалось праздником неофициальным, но сопровождался митингом восторженных граждан, на который требовалось собрать массовку. Компании «Пролог» на этот раз избежать повинности не удалось, и то ли разнарядка оказалась суровой, то ли Жанна Борисовна Петрова - директор и хозяйка конторы в одном лице, искупая некие прегрешения, проявила инициативу – небольшой коллектив отправлялся на Театральную площадь к тринадцати ноль-ноль всем составом. Дмитрий Мухин, закрывая «Торговлю и склад», украдкой наблюдал за командиром над продажниками, Леонидом Юрьевичем, или – просто Юричем, который в данную минуту, сдвинув очки на кончик носа, задумчиво изучал этикетку на бутылке «настоящего карибского рома», час назад подаренной ему благодарным покупателем. Дима подобное пойло недавно видел и знал, что согласно указанному там составу (спирт, ароматизатор, краситель, карамель) – сахарный тростник при производстве данного напитка, разлитого где-то под Питером, в заграничной ныне России, совершенно не пострадал. Поразмыслив, Юрич вздохнул, и бутыляга была небрежно брошена в нижний ящик тумбочки, где уже с полгода томился подобный же «кентуккийский виски», на этикетке которого чёрным по-английски было написано, что «содержащаяся в данной бутылке водка прошла очистку молоком», а сам он поправил очки и повернулся в сторону Дмитрия.
   - Мухин!
   - Здесь!
   - Всё ещё?!
   - Всё с собой! – Мухин, не отрываясь от экрана монитора, извлёк из глубин стола и продемонстрировал шефу бутылку «апельсиновки», которую производила и поставляла уборщица Полина Николаевна. Самогон двойной выгонки, настоянный на апельсиновой цедре.
    - Добро. Прогиб засчитан.
   Пропустить по сто грамм на «кухне», или прямо по рабочим местам не получилось – сама Жанна Борисовна, которая минут сорок назад сделала несколько звонков, необъяснимо всполошилась, сейчас снова заметалась и вышла из кабинета к коллективу.
  - Ну-ка, мальчики и девочки… Быстренько собрались и вперёд. Автобус через пятнадцать минут. Проветритесь пока, покурите. Харитонов! Вот я тебе сейчас «забью косяк»! И все остальные смотрите у меня – напиваться раньше времени не вздумайте!
   Упиваться не собирались, да и нечем, особо, было. Бутылку «апельсиновки» разлили по пластиковым стаканчикам прямо на крыльце.
   - Ну, так сказать… за нашу и вашу? В смысле - свободу?
   - Кто, вообще, мне скажет, чего гуляем?
   - Ну, как же, как же. Библия демократии. 25 августа 1968 года  Горбаневская, Бабицкий, Файнберг…  общим количеством – восемь рыл устроили акцию протеста против вторжения в Чехословакию…
   - Всё-всё-всё… «Свободу Дубчеку!» За диссиду, не чокаясь! Ни креста, ни покрышки!
   - Земля стекловатой, и дятла на могильную берёзу.
   - Нет, ребята. Как хотите, а я - за победу. За нашу победу! Она обязательно будет…
  Когда уже садились в поданый микроавтобус, подкатила помятая праворукая японка, из которой вышел Валерий Петров – муж Жанны Борисовны. Перемазанный глиной и пылью. Не иначе как опять бродил какими-то задворками в поисках вдохновения для решения очередного кризиса. Хотя, кризиса – вроде, как и не намечалось. Ну, да и ладно. Сами разберутся.
   В автобусе досталось место у окна, и Мухин грустно смотрел на унылый, серый город, размышляя «о вечном». В конторе Жанны Петровой он оказался, в общем-то, случайно, после того, как в самый последний момент благополучно провалил собеседование в «крупную европейскую фирму». После всей изнурительной, унизительной и казавшейся бесконечной бодяги с проверками документов и тестами, на финишном собеседовании он «влетел». Привередливые гости из Европы (этакие снизошедшие на грешную землю боги-олимпийцы, выбритые и наодеколоненные, в безупречных костюмах, при галстуках и фарфоровых улыбках) как бы невзначай задали ему вопрос, что-то вроде «Вы отец троих детей и один ваш ребёнок падает в безнадёжный водоворот, ваши действия?» Он ответил, что, конечно же, бросится спасать, и моментально был зарублен на корню. Потому, что на взгляд продвинутых руководителей  - он не имел права рисковать собой, и оставить сиротами ещё двух своих отпрысков. Это противоречит как здравому расчету, так и самому инстинкту. Дмитрий уже понял, что всё кончено, но просто ради человеческого интереса попробовал дискутировать на тему, что инстинкт – великая вещь, но человеку как раз и свойственно иногда поступать вопреки ему. И вопреки рационализму. Это и отличает человека от животного и бездушного компьютера. Куда там. Вежливо попросили не злоупотреблять оказанной ему милостью, и более не отнимать драгоценное время у занятых людей. Людей. Ага. Вот, родные бандюки в сравнении с этими арифмометрами смотрелись хоть и грешными, но людьми. А эти… нежить – одно слово.
   Так, что о несостоявшемся «романе» с расово-верной европейской фирмой Мухин уже и не жалел. Тем боле, что в «Прологе» ему понравилось. Подобралась небольшая и слаженная команда, регулярно добивавшаяся отличных для фирмочки такого масштаба результатов, которые, сказать по правде, столь же регулярно обнулялись просчетами в руководстве ООО «Пролог». Делами фирмы рулила сама её хозяйка, Жанна Борисовна Петрова – красивая, притом вроде и неглупая молодая баба, но совершавшая промахи с завидной регулярностью в силу совершенно шаблонного подхода в ведении дел и очевидного недопонимания того, чем она занимается, усугубляемого личными амбициями. «Пролог» уже давно бы крякнулся, если бы не муж Жанны Борисовны – Валерий, человек в обычном своём состоянии напоминавший повадками Чаплина и Ришара в одном флаконе. Но, это он, собственно, фирму-то и создал, и всякий раз выправлял чреватое катастрофой положение своевременным вмешательством. Например, недели три назад, когда время расплаты по ранее совершенным косякам Жанны Борисовны столь удачно наложилось на всеобщее «безрыбье» в продажах, что вероятность появления на входной двери офиса ржавого навесного замка, символизирующего финансовый крах компании, была высока, как никогда. В скромном офисе конторы Валерий появился, на этот раз не как обычно - движимый шестым чувством на грядущие неприятности - а после телефонного звонка супруги, в котором она, усмирив гордыню, сообщила мужу, что полярный лис уже настырно лезет на колени. Через полчаса у крыльца остановилось такси. Валерий Владимирович, войдя в офис и отрешенно поздоровавшись с пространством, прошествовал к столу секретарши, попутно смахивая рукавами и полами кожаного лапсердака со столов сотрудников разнообразные документы и бумаги. Остановился перед замершей в восторженном ужасе Нинкой и тихо молвил «брысь». Устроившись за её столом – Валерий преобразился: вот был один человек, появился совершенно другой. Уверенный в себе и в том, что он делает  -  на несколько ходов вперёд. Знающий все возможные ходы-выходы, и потому не говорящий лишних слов, и не совершающий лишних телодвижений. Соответственно, изменились его взгляд и манера общения. И последовал мастер-класс, на который следовало продавать билеты. Двух часов Валерию Владимировичу хватило, чтобы подготовить и фактически провести несколько масштабных сделок, опустошить товарный склад, и обеспечить несколько финансовых потоков такой мощности, что замок на дверь действительно можно было вешать, но уже по причине отъезда сотрудников в корпоративный отпуск на курорты Египта или Турции. Совершив очередное чудо, Петров «сдулся» - взгляд его погас, голос потерял задор и уверенность, а рукава пиджака принялись подметать  поверхность стола, отправляя на пол многочисленные канцелярские принадлежности, до которых Ниночка была жадна – как сорока до блестящих безделушек. Очистив стол, Валерий, не попрощавшись, ушёл с компьютера Нины в «сеть» и взялся за изучение технических особенностей какой-то «подвески Книпкампа». Всё. Был человек – нет человека. Дмитрий после каждого такого соло, прикидывал - каким было бы сейчас ООО «Пролог», находись оно под чутким руководством Валерия Владимировича Петрова постоянно, а не раз от разу. По крайней мере - уж никак не ютился бы главный офис фирмы в переведенной из жилого фонда в «нежилой» квартире на первом этаже хрущёвки. 
   Дорога много времени не заняла и вскоре делегация «Пролога» оказалась на Театральной площади, давно уже облюбованной для камланий во славу либерализма и демократии, и поминовения сопутствующих им геройских дат и событий. До недавнего времени подобные мероприятия были сугубо добровольными, но после того, как во время митинга, посвященного  Дню Независимости, в собравшихся бросили светошумовую гранату  – власти начали брать заложников по разнарядке, подвергая административно-уголовным карам пытающихся увильнуть от исполнения гражданского долга работодателей. Так, что народу  на площади было много.
   Помимо раздаваемых «на входе» плакатов «За вашу и нашу свободу!», «Помним, скорбим, каемся!» и бело-зеленых флагов республики - в изрядном количестве присутствовали радужные полотнища – большинство местного бомонда с ориентацией, ставшей в их среде традиционной, не упускало случая добровольно выразить свою приверженность идеям либерализма. Сволочную кодлу, пёструю и горластую - как обычно, возглавляла активистка местного ЛГБТ-движения Диана Радужная, известная по молодости как Верка Блюдникова. Радужной мечтой Дианы Захаровны Радужной был переезд на всю оставшуюся жизнь в США или Европу. Канада, Австралия и Израиль - Дианой не рассматривались, потому как «не фишка». Там, вероятно булки на деревьях не росли, и не заваливали пряниками за только лишь громкое признание своей приверженности содомии. Сибирь же, наравне с другими осколками Союза и России, обозначена была как воплощение ада на Земле, где она сейчас и мучилась. Попытки смены ПМЖ ею предпринимались с завидной регулярностью. С не меньшей регулярностью  в  посольствах и представительствах ей в этом отказывали, очевидно, по причине её полной невостребованности («этого добра хватает без вас»), показной непотребности и неоперабельного перекоса головного мозга. На трибуны в ходе разнообразных проводимых властью общественных мероприятий её в последнее время по тем же причинам не допускали, что позволило Диане-Верке заявить о своей оппозиции пытающейся насадить гомофобию власти. Впрочем, находиться в оппозиции хоть чему-нибудь, но постоянно – было смыслом всей её бестолковой жизни. И вечный бой, покой нам только снится! Гуляла свадьба, веселилась, кричали «Горько» и «До дна», и только диссидент известный держал плакат «Долой Режим!». Поддержка межеумочного вечного оппозиционера со стороны столь же алтернативно одарённого ЛГБТ-сообщества ждать себя не заставила: сексуальное меньшинство, уже прочно ставшее большинством в богемной среде, не хотело останавливаться на достигнутом. И суровым сибирским гомосексуалистам уже мало было того, что их просто не замечали – они требовали со стороны общества внимания, любви и преференций, а кто-то уже заявил о готовности сражаться за гомосячье счастье с оружием в руках.
   Дмитрий, выматерился, достал из кармана фляжку, содержавшую «четырёхлетний коньяк» из спирта с карамелью и крепко приложился. Созерцая всю эту общественно-политическую катастрофу, он вдруг вспомнил китайскую мудрость, гласившую, что если в горах нет тигров, то в них хозяйничают обезьяны. Что, собственно, сейчас и происходило…

***
  Закрыв за собой дверь материной квартиры, Алексей Никонов не торопясь стал спускаться вниз. Матушка его приболела, вот и зашёл с утра проведать и занести купленные в аптеке лекарства, да  кое-что из продуктов. Спешить особо было некуда. Время было раннее, до работы ехать – недалеко и против потока. Кроме работы, с которой он последние пару лет, откровенно говоря, платил налоги, занимаясь совершенно другими делами  – других забот сегодня не было. В Первопрестольную его не взяли, сказав, что сами обойдутся. Оно и правильно: переговоры такого уровня - не его дело, «по сценарию» всё должно случиться нужным образом, а в лавке кто-то должен остаться. Только вот переживаний от неведения того, как у них идут дела - было больше, чем, если бы он стоял рядом. Впрочем… Алексей чуть не рассмеялся – вспомнил их первое «дело», когда он «был рядом» и «сценарий» известен, а всё внезапно пошло сикось-накось, и эвопреки ожидаемому и прописанному. Дел-то было – аккуратно изъять сумку из разбитой машины. Сумку Олега Подразского – вот как мир тесен, так и поверишь, что «на Земле живут человек двести. Может быть, триста. Все остальные - морок, мираж». И переплелось в нём всё так, что и не разберёшь без пол-литра. Олег ушел прямо из несущегося на смерть «лексуса» в находящийся совсем рядом удивительный мир. А сумку эту, найденную позавчера лучшим другом Саней у помойки, и уже возвращенную Алексеем Олегу, сейчас неожиданно схватил какой-то посторонний хмырь. И потащил к себе в машину, чего «в сценарии» не было совершенно. Алексей откровенно опешил, и приготовился дать ему в морду за такую наглость, и дал бы, не схвати его Светка за рукав, и не молви грустно – не здесь, дядя Лёша, и не сейчас. Пусть берёт и едет – нам тут светиться ни к чему. Умница Света и хитрюга, каких поискать. Вся в бабушку и дедушку – всё лучшее и два в одном: сама доброта и невинность, если долго и усердно не сердить. Тогда начинается «впереди меня все разбегалось, а позади меня все рыдало», причем никаких тебе предупреждений типа «если руки у меня в боки». Пришлось, правда, проехаться за ним немного, зато Павлуша потом размялся.
   У подъезда Алексей встретил матушкиного соседа по площадке из однокомнатной квартиры. Сосед, нестарый ещё мужик, вселившийся пару лет назад, неумолимо спивался. Впрочем, как и его супруга. От него и сейчас, несмотря на раннее время, уже несло свежачком. Работал он охранником на стоянке неподалёку и,видимо, уже где-то приложился после трудовой смены. Мать сказала как-то мимоходом, что парочка переселилась в однушку к ним в подъезд после того, как разорились в хлам. Вдребезги-наискосяк, потеряв сразу всё нажитое непосильным трудом, и уже не оправившись от полученного удара. Не иначе, как лишились не только нажитого, но и всех связей, при помощи которых наживали. Сосед пялился на машину Алексея – заслуженного «байера», которому недавно возвратили капот с аэрографией – по делам «лавочки» его больше не использовали. Другого автопарка хватало, менее харизматичного и приметного. Алексей улыбнулся, вспомнив и Свету и других ребят – ведь скис бы с тоски и от безделья не появись в его жизни эти уже ставшие родными затейники. С посланием от лучшего друга и надеждой на другое будущее…
   Встреченный сосед – Вадим Дударев, смотрел вслед уезжавшему БМВ из окна подъезда, криво усмехаясь: вряд ли это та же самая машина, но, а вдруг… вот смеху то. Дударев достал из кармана чекушку, скрутил пробку и приложился. День, когда Дударев случайно пересёкся с нехорошими людьми в такой же машине, он помнил очень хорошо. День, в который пошло прахом всё. Вся прошлая жизнь…
   Казалось бы, ничего дурного не предвещало. Бизнес пёр, в смысле – бабло пилилось. Никаких поводов к расстройству и сомнений в завтрашнем дне. Даже когда Соня за неделю до этого кувырнула свой автомобиль на крышу (новенький кредитный паркетник угодил колесом в яму, его замотало, и он сделал «уши», заодно собрав с полдесятка машин) – обошлось без единой царапины. Они ещё посмеялись тогда, дескать, за одну машину по кредиту расплатиться не успели, а уже вторую не только взяли, но и грохнули. Ну и над страховщиками – тоже. Не всё скоту масленица - огребли убытков. Соня после передряги взяла недельный отпуск и сидела дома. Точнее – на даче, гоняя строителей и контролируя процесс перестройки старенького дома, и отвечая на дежурные звонки подчинённых. Но именно в тот день она с утра съездила на такси в контору, показалась там ненадолго, раздав дежурные пинки, чтобы шибче шевелились.
  Новая должность Соню обязывала. Серёга Новиков, друг и партнёр, которому Вадим несколько лет назад удачно присел на хвост, чтобы вместе крутить –вертеть проходившим через кабинет Дударева в администрации района ручейком бюджетных денег, кровно был заинтересован в том, чтобы на должности заместителя гендиректора входившей в холдинг производственно-торговой компании сидел в доску его человек. Из этого кресла рулили продажами-закупками-развитием, и, как только оно освободилось – Новиков, будучи одним из директоров холдинга, проявил всю свою хитрожопость и напористость, в хлам разругался со вчерашними друзьями и подельниками, но протолкнул в него жену Дударева. Вадим клялся и ручался, что Софья не подведёт, а сам он Новикову до конца жизни обязан будет. Бес попутал. Да и генеральный, кстати, собирался вскоре отойти от дел, и раскрывались совсем уж фантастические перспективы.
   Развязавшись со служебными обязанностями ещё до обеда, Вадим срулил типа на совещание, и заехал на базу стройматериалов – прикупить всякой мелочи по составленному отделочниками списку. Они взялись приводить в порядок удачно купленный весной дом в деревне по Тутавинской трассе. Барахло строителям он купил быстро и без проблем, оставалось ещё где-то раздобыть макулатуру - в саду свалили старую яблоню, которую Вадиму посоветовали разделать на дрова для приготовления экологически чистого шашлыка. Так и сделали. Запаслись на славу. Только для растопки мангала теперь желательно было запастись экологически чистой макулатурой. Глянцевые журналы не годились, газет Дударевы не покупали, книг поблизости от них – с роду не водилось. Задача – хоть бомжей расспрашивай…
   Выезжая с базы, Вадим притормозил на светофоре. Что-то вдруг заставило его взять брошенную на пассажирское сидение накладную и внимательно посмотреть её. Вот оно, что...  Девушка, что выписывала товар, ошиблась, и заколотила всю номенклатуру материала по одной цене. Маленькой. И дешёвые позиции, и те, что были втрое дороже. И залетела тысяч на пять с копейками. Дударев тогда только усмехнулся и вырулил на шоссе. Поворачивать назад он даже не собирался, хоть и понимал, что для продавщицы это, наверное, треть зарплаты. Да только – суетиться, время тратить... наплевать, умнее будет. Овца... В кабаке на эти деньги посидим за её здоровье.
   Посидеть, правда, не удалось. Ни тогда, ни уже после. Увидев впереди, на повороте какое-то столпотворение, Вадим сбросил скорость и свернул на обочину – такое не каждый день случается. Причем – почти перед тобой. «Лексус» вылетел с трассы и бабахнул в задницу стоящий «газон» с яркой оранжевой бочкой. Да так, что у того аж рама домиком сложилась, а сам – вдребезги. В хлам. Куда там Соне с её пируэтами. Аж обломки вокруг разбросаны. Вадим подошёл ближе, заглянул за спины людей: понятно было, что живых в «лексусе» нет, да и быть не может. Водитель бочки скакал кругами, изображая молодого кенгуру, и причитал, что перегонял новенькую машину, тормознул - в кусты сбегать, а тут такое… такое… Вадим глянул на кучу скомканного и сплющенного железа, недавно бывшего красивой машиной, представил, что стало с её пассажирами, и ему стало дурно. Он отвернулся и пошёл назад. И споткнулся вдруг обо что-то. Разглядев это «что-то», Вадим вдруг увидел решение своей проблемы с макулатурой – прямо у него в ногах валялась старая спортивная сумка. Молния на ней была наполовину расстёгнута, и было видно, что нутро сумки туго набито какими-то старыми бумагами. У Вадима мелькнула шальная мысль, что сумку это выбросило из «лексуса» при ударе, но мысль эту он отбросил – в «лексусах» макулатуру не возят. С другой стороны… он же собрался везти на своей «вольво». Помявшись ещё немного, и решив, что если и везли – то бумага им уже ни к чему, Вадим взял сумку. Воровато оглянувшись, сел в машину. Прокатило. Пустячок, а приятно. Он вернулся на трассу. Вскоре показалась развилка, на которой Вадим взял влево. Дорога здесь была пустой. Никого, разве, что потянувшийся следом за ним с трассы тёмно-синий БМВ. За поворотом – этот динозавр вдруг резко увеличил скорость и не просто обогнал,
 а нахально подрезал. На переднем пассажирском сидении Вадим успел разглядеть хорошенькую мордашку. Девчонка… светленькая, курносенькая… кукла. На заднем сидении – вроде никого не было. Дударев подумал, что и за рулём, наверное, сидит столь же юный мудак – папаня старый хлам свой слил, вот и раскатывают… а бэха вдруг ещё и резко затормозила и остановилась, Вадим вдавил в пол педаль тормоза, и чуть не влетел ей в багажник.
   - Ну, сволочи! – Дударев выхватил из бардачка травматический «штейр» и выскочил из машины с намерением втоптать в дерьмо урода на глазах его ляльки. Неожиданно распахнулась задняя дверь БМВ, и навстречу Вадиму из салона выскользнул парняга в кожанке. Дударев и сообразить не успел, как лишился пистолета и отлетел назад, к своей машине. В следующее мгновение прилетела полновесная оплеуха, от которой зазвенело в ушах, а из глаз – натурально искры сыпанули. Крепкая рука схватила его за ворот, швырнула и припечатала лицом к капоту его же машины.
   - Сумка где?
   Голос был совершенно спокойный, но вот держали крепко. Никогда Вадима так ещё не держали – даже мысли не было дёрнуться.
   - В багажнике… я не знал, что это ваше…
   - Ещё раз попадёшься – руки оборву.
   Вадим слышал, как хлопнула дверь багажника, краем глаза увидел прошедшего мимо мужчину с клятой этой сумкой. Его отпустили, а когда он выпрямился – в правый бок так прилетело, что света белого невзвидел и, поскуливая, скрючился у колеса «вольво». А когда снова разогнулся и отдышался – обидчиков уже и след простыл. На асфальте валялся его пистолет. Ругаясь сквозь зубы и проклиная свои шаловливые руки, Вадим поднял оружие. Вот ведь залетел. На ровном месте в такую передрягу угодил. Вот сволочи. С наркотой сумка-то была, что ли? Но, кажется, обошлось… Дударев сел за руль, не решаясь запустить мотор – его всё ещё трясло от пережитого. Минут через пять, когда  он, наконец, успокоился и повернул ключ в замке зажигания – заиграл телефон. Звонил Сергей Новиков – лучший друг, надёжа и опора.
   - Уже дома? Сонька рядом?!
   - Для начала – здравствуй…
   - Пошёл в жопу! Ты знаешь, что твоя жена успела отмочить сегодня? Заглянув на работу мимоходом? Она Кудряшову нахамила! Самому!! Лично!!! Да ещё в присутствии Зацепина…  – Новиков поперхнулся, откашлялся, выматерился и продолжил изливать душу: - Ты хоть понимаешь, баран, что она наделала?
   - Подожди, Серёж, подожди… - Вадим почувствовал, что у него снова холодеют пальцы, державшие телефон: - Объясни, что случилось?
   - Жопа случилась! Жопа, швах, песец! Твоя кобыла, которую я с таким трудом протащил на это место – обосралась по полной! Ей угораздило столкнуться в коридоре с самим Кудряшовым. Хрен с ней, что она в лицо его не знала или не разглядела, пошутил он над ней и всякое такое… но она же ему откровенно нахамила! Как последнему бомжу, что в ногах путается! При людях! А, тот ещё и с Зацепой шёл под ручку. Ты представляешь? Она башкой ведь тяпнулась? Ну, так и какого дьявола ей сегодня дома не сиделось, а? Её сейчас выкинут в уборщицы, сортиры мыть и кто баблом рулить будет? Кто, я тебя спрашиваю?! Я зачем её туда толкал…
    Вадим тогда убрал телефон от уха, облизал сухие губы – вот это был действительно трындец. Доигралась Соня, мать её. Сколько раз ведь говорил ей – следи за языком и пальцы не расщеперивай. Не на рынке капустой торгуешь, кончилось это время. Сука… что же это… что за жизнь такая. Новиков ведь ва-банк тогда пошёл. Всё поставил. Сволочь жадная, не простил. Ничего не простил. Всё их бабло на счетах Новиковской конторы крутилось. Ничего вернуть не сумели. «Маленькая компенсация за упущенную выгоду». Софью действительно выгнали взашей – там же полно обиженных Новиковым было. Отыгрались. А Новиков, друг и партнёр – отыгрался на Дударевых. Везде, где только смог. А у них же кредитов было как блох на барбоске, и набраны в расчёте на Сонькину работу и Серёгины с Вадимом гешефты…
   Вадим помнил, как он с черепашьей скоростью подъехал к дому и вышел из машины на подгибающихся ногах. У ограды копошились строители, а жена его разгуливала между беседкой и так пока и не убранными на зиму качелями, распекая кого-то по телефону. Она так пока и не отдавала отчёта в том, что успела утром натворить.
   - Что значит «наш брак»? Кто-то хочет сказать, что подразделение европейского концерна может выпускать бракованную продукцию? У вас там что, кому-то работать надоело? Решайте проблему, как хотите, но нашим браком не признавать - ни в коем случае. Из своего кармана компенсируйте, раз не можете отмахаться от этих козлов! Всё сказала! - она сорвалась на визг и бросила телефон на качели. На счастье дорогой игрушки - там сушился мягкий матрас. Софья схватила лежавшую на перилах беседки пачку сигарет, принялась выцарапывать одну. Пальцы и губы её тряслись. - Сволочь старая! Совок вонючий! Ненавижу. Первое, что сделаю, заняв место генерального – уволю суку нахрен!
   Земля под ногами Вадима снова закачалась, он застонал, сел на ступени крыльца, обхватив руками головушку. Из приоткрытого окна кухни послышался весёлый голос кого-то из отделочников: «…оно же ведь как устроено? За всё по жизни приходиться либо платить, либо расплачиваться. Платить – гораздо выгоднее, но большинство предпочитает второе»…
   Вот он и расплачивается. Два года уж почитай как. Вадим снова приложился к чекушке. Ничего, он ещё своё возьмет. Немного постоял, допил водку, сунул в рот жвачку и поставил пустую бутылку на подоконник – домой спиртное лучше было не носить: женский алкоголизм стократ страшнее алкоголизма мужского…

***
   Количество промышляющих извозом частников возле бывшего Дома пионеров, а ныне бизнес-центра «Созвездие» явно превышало спрос. Но озадачивать себя выбором Валерий не стал, и просто остановился у синей праворукой японки. Торговаться с подошедшим водителем он тоже не стал, но попросил его чуть подождать, пока он сходит за бутылкой воды. Водой, пивом и самой разнообразной дрянью разной степени съедобности торговали прямо в фойе. Валера попросил и продавщицы негазированной минералки и принялся пересчитывать брякавшую по карманам мелочь, решив что представился удобный случай от неё избавиться. Продавщица лениво поднялась, осмотрелась, наградила его взглядом, полным презрения и, ворча, полезла куда-то под прилавки. Крашеная бабёнка за тридцать, тощая, с капризно-неврастеничным личиком и перстнями на пальцах. Возможно – самоварного золота. В общем, смотреть было совершенно не на что, и Валера с ностальгией уставился вглубь коридора, что уходил в правое крыло. Когда то там располагались картингисты и мотогонщики. Сколько там было проведено времени. А как, когда-то вдоль этого самого коридора развесёлый толстяк Жорка Филиппенко отплясывал «Танец маленьких лебедей», под доносившуюся откуда-то со второго этажа музыку и напевая: «Бананы просто дефицит, за ними очередь стоит, хочу банан! Хочу банан!» Громко при этом топая подошвами своих красно-синих кед вьетнамской выделки, и прищипнув большими и указательными пальцами расставленных «самоваром» рук необъятные штанины свои треников. Молодость, молодость, как говорил поручик Ржевский…
    Полторашка минералки грохнулась на прилавок и покатилась в сторону Валерия. Тот слегка растерялся.
   - Лови, хрен ли замер то… – повернулась к нему продавщица.
   - Простите, это у вас сервис такой? – Валера притормозил бутылку ладонью, задумчиво покатал.
   - Сдачу бери и иди отсюда, пока с жажды не окочурился. Сервис… всякое чмо тут гнать ещё будет!
   - Девушка, извините, а вы уверены в том, что сейчас делаете? Что вам потом не будет «мучительно больно» и обидно?
   - Что?!! Охренел, лошара? Опойка грёбаный! Да я сейчас охрану свистну, и это тебе будет больно и обидно! Вылетишь впереди собственного визга…
   - Хорошо… ваш выбор…
  Валерий развернулся и направился к выходу. Перебросил из руки в руку бутылку и достал из кармана телефон. Набрал знакомый номер.
   - Здравствуй, Боренька. Как твоё драгоценное? Вот и славно. А, скажи мне, пожалуйста, что за стерва у тебя тут на точке во Дворце пионеров. Сонька Дударева? О, как… Хамит твоя Сонечка. Дерзко и необоснованно. Это уж твоё дело - уволю, не уволю. Накопилось – не накопилось. На каком рынке ты её подобрал, и туалеты она теперь мыть будет, или ещё что. Но, как продавец она - дерьмо, да и как человек, пожалуй, тоже…
  Ещё пообщавшись со своим старым знакомым за жизнь, Валерий вышел на улицу к ожидавшей его машине.
   - Водички? – предложил он извозчику, и снова подбросил минералку. - Ну, как знаешь. Тогда поехали.
  Поехали. Валерий смотрел в окно на проносящиеся редкие встречные машины, и серые унылые дома. Хорошо, что бомбила попался неразговорчивый. Ехал себе, молча и аккуратненько. И не норовил обгонять попутные машины Валерой по встречной полосе. Петров прикрыл глаза…
   Когда он соскользнул в первый раз, то испугался не на шутку. Нет, ну действительно… ну, забрёл, куда Макар телят не пас (не в смысле – далеко, а в смысле – никто сюда не суётся). Ну бродил тут по этажам потеряшка – потеряшкой. Но, вдруг вот так вот – раз, и полетел, совсем, как это описывают всякие коматозники и ходоки на «тот свет». Очнулся – сидя на покрытом заплатками асфальте, под стеной трансформаторной будки. Вышел на Свет божий – вроде, как дома… и не как дома. Улицы прибраны, народ оживлённее и не такой зашуганый, дома не такие облезлые. А  у знакомой пятиэтажки стоял невиданный вседорожник с УАЗовским шильдиком на облицовке радиатора и надписью латиницей UAZ Patriot. Про такое он не слышал. И «PATRIOT»… это как, вообще? «Мы, геркулесовцы, как один человек, ответим: повышением качества продукции… и поголовным переводом делопроизводства на латинский алфавит?»
   После первого шока последовало уже вдумчивое знакомство с открытым им миром. Вдумчивое – насколько это было возможно. Вдумчивость и возможность напрямую зависели от частоты попадания сюда с этажа недостроенного таксопарка. Он, кстати здесь был достроен, только - не как таксопарк, а как многоуровневая парковка торгово-развлекательного центра. Обалдеть! Полные этажи шатающегося народа, причём при деньгах. И от машин не протолкаться. И  здешние аборигены ещё плакались, что им не повезло с государством и властью.  Лирика – лирикой, но вот угадать с тем, когда именно откроется «дыра» и он попадёт в этот мир – Валера не мог – бал правила случайность. Иногда можно было сутками ошиваться – и ничего. Да и в другой реальности – тоже.  Там оставалось только быстрее уединиться, почуяв неладное, чтобы не пугать людей.
   Документы у него никто не спрашивал, а финансовую проблему, Валера решил, толкнув в приютившемся на первом этаже жилого дома ломбарде золотую цацку, купленную в его реальности. Оказалось, что и в этом вопросе при желании можно обойтись без паспорта. Как давно уже подмечено, озабоченный прибылью капитал «при 100%... попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». (Цитата английского публициста и деятеля профсоюза печатников T. Дж. Даннинга, которая была заимствована Марксом). В том, что эта реальность исповедовала идеи капитализма – сомневаться не приходилось, как и в том, что Валерке дали гроши, даже с учетом того, что здешние деньги не были украшены таким количеством нолей, как сибирские рубли незадолго до их очередной деноминации и почти полного перехода на расчеты в  долларах. Ну, гроши не гроши, а свои 300% лихоимская рожа поимела.
   Разобравшись с реалиями здешнего мира, Валера немного удивился – оказывается, можно было не только удержаться от развала Федерации и оккупации её части, но даже и пробовать строить какое-то подобие независимого государства. Вот и говори потом о роли личности в истории…
   Хоть с «независимостью» тут пока получалось больше на словах. Зависимость была чудовищная. Даже большинство того немного, что самостоятельно производилось – было на латинице. «Patriot». А так – всё такой же «сырьевой придаток Запада». Разве что, всей федерацией. В реальности Петрова «сырьевым придатком Запада» становились только территории бывшей РФ, непосредственно содержащие сырьевые ресурсы. Остальные – неумолимо превращались в подобие изолированных в первую очередь друг от друга индейских резерваций. Даже сообщение между ними становилось настолько затруднённым, что из Красноярска в Саранск теперь проще всего было проехать через Израиль. А подавляющее большинство их населения в связи с его ненадобностью приговаривалось к неторопливому вымиранию. Здесь же демографию удалось хоть чуть, да поправить, а уровень жизни даже в таком полупришибленном состоянии был несравнимо выше того, что был даже в относительно благополучной Сибирской республике. Про охваченную партизанской войной европейскую часть РФ, и сотрясаемые бунтами-восстаниями Украину и Белоруссию – и говорить нечего.
   Откуда Валера черпал информацию? Так ведь доступ к «сети» здесь был совершенно свободен и не зависел от результатов тестирования на уровень IQ, подкрепленных выданным специальной комиссией свидетельством о лояльности власти. Петров совершенно свободно пользовался услугами «интернет-кафе». Кстати, то, что здесь в Сети выкладывалось на многочисленных сайтах и форумах – поражало своей открытостью, а часто и откровенной пропагандой своих идей и взглядов. Валера только усмехался: «пациенты» сами заполняли протоколы своих же будущих допросов. Наверняка ведь и здесь Большой брат всё видит, и складывает папочки в несколько разных стоп – весь интерес в том, какой именно стопке потом  «дадут ход». В его реальности было не так интересно – люди умные молчали «во избежание», а упоротых поборников «свободы и демократии» и так уже давно все знали.
   Что же касается «Единого Теста IQ», то здесь тоже существовало некое подобие, только называлось оно ЕГЭ, сдавалось исключительно на русском языке, и обязательная сдача большей части теста на английском, притом, что учить ему «аборигенов» особо не стремились  - пока не планировалась. Также данный экзамен не содержал столько вопросов по истории США, и показанные результаты не носили столь фатальных последствий для экзаменуемого.
   Ещё здесь сохранились библиотеки – существование они влачили жалкое, но они ещё были. А книжные магазины и развалы с новыми изданиями! В отличие от развалов и лавочек его реальности, где самые свежие книги датировались началом девяностых годов. Конечно, качество чтива оставляло желать лучшего, но среди тонн макулатуры здесь попадались действительно стоящие вещи, за содержание которых Валерию «на родине» светило пожизненное с конфискацией всего движимого и недвижимого.
   В общем, мир этот был удивительно отличен от мира Валеры, и в то же время похож на него. Хотя бы - всё теми же лицами, обосновавшимися в коридорах местной власти и регулярно мелькавших на экранах телевизоров по местным каналам. Хотя, говорили зачастую прямо противоположное тому, что Валера привык от них слышать. Бессменный президент Сибирской республики здесь так и остался губернатором, а потом и вовсе «канул в небытие». Многих здесь удалось удержать за шкирку, не дав порулить и уронить страну в полное дерьмо. А вот продегустировать вкус подошвы евро-атлантического берца «свободы и демократии» на своей заднице - здешним борцам за идеалы евро-атлантической цивилизации не помешало бы. На экскурсию бы их по местам «последствий» их борьбы. Может и дошло бы через зад, если через голову не доходит, что как только ты слил свою страну просвещённым европейцам или заокеанцам (да хоть кому угодно) – ты становишься не нужным. Можешь убираться в угол и тихо подыхать, не нервируя белых сагибов. И таланты свои с креативностью засунь в известное место – у них своих таких с «талантами» уже хватает. Заняты места. И здесь тебе больше места нет...
    Словом… «о, сколько нам открытий чудных». Только вот, когда Валера уже навострился шастать в открытую им реальность… ну, если не как к себе домой, то во вполне знакомое место – внезапно всё пошло наперекос, не так, и не туда.
    Сегодня утром, когда его «потянуло»  - Петров почувствовал, что дело идёт не совсем привычным образом. Как-то «жёстче», что ли. Не по шоссе, а по ухабам и с «мёртвыми петлями» в придорожных кюветах. Так плохо ему ещё не было ни разу за все его путешествия. Какое тут «лёгкое недомогание» - состояние, точно с лютого перепоя.
  Немного опомнившись, Валерий огляделся. Бродить по дворам в темноте особого желания не было, и, увидев светлый прогал - направился в его сторону. Однако, выбравшись из тёмного, но привычного лабиринта многоквартирных домов, на непривычно ярко освещённую улицу, он вдруг обнаружил…  метро. Метро. Нормальная такая станция метрополитена – павильон, увенчанный буквой «М» над входом, а, приоткрыв стеклянную дверь, Валерий увидел ведущие вниз ступени. Сначала даже подумал, что оказался в каком-нибудь Новосибирске (там метро вроде и закрыли, но станции то – остались), но спускаться вниз, чтобы экспериментировать дальше - не решился. Достал из кармана сотовый – работает, но сети нет. Всё-таки он дальше куда-то провалился.  Прошёл немного по улице, оказавшейся тоже совершенно незнакомой. Вдобавок, обернувшись, он разглядел огни на нескольких высотных зданиях, которых тут быть не должно ни в его реальности, ни в той, в которой он привык гостить. Валерий понял, что дело приняло интересный оборот, но страха пока не было. Было любопытство.
   Улица была не только освещена, но ещё и на удивление ухожена, а многочисленные витрины магазинчиков не были забраны крепостными решётками. Петров зачарованно бродил по тротуарам, пока не рассвело, и, несмотря на отключившееся освещение и серые сумерки, он смог разглядеть окружающий его мир в подробностях. Снова завернув во двор пятиэтажного дома, он обнаружил размеченную парковку. Ближайшей к нему машиной оказался здоровый синий с белой крышей внедорожник. Судя по дизайну – родом из восьмидесятых. Двухдверный, несмотря на внушительные размеры. Валера принял бы за должное увидеть шильдик «форд» или «ДжиЭмСи» и чуть удивился, разглядев геральдический щит с оленем и буквами НАЗ. Также машина удивила наклейками на стёклах, в виде ярко-желтых ромбов с изображением ползунка и надписью «Ребёнок в машине». А на задних дверях (половина – вверх, половина – вниз) нашлось ещё и название - «сервал». Дальше стояла ещё одна «сараюшка». Этакий угловатый «шеви-блейзер» из той же эпохи, и называвшийся… «джейран». Производства какого-то РБВЗ. Ещё что-то вроде древней «японки» впечатления на него не произвело, а вот прямо на дороге у подъезда… Такое он видел и в своей реальности, правда, на картинке – полноприводный «москвич». Высоченный такой, ухоженный, вишнёвый с песочным. «Четыреста третий», кажется, только с кузовом «универсал», а было это в конце пятидесятых. Он и здесь, пожалуй, из тех же времен, только вряд ли выпускался поштучно, чтоб так вот на него в первом же дворе набежать. Валерий даже почесал затылок - с чего бы такая устойчивая любовь к комфортабельным внедорожникам. Он посмотрел себе под ноги – отличный асфальт, чуть влажный, очевидно после ночного дождя, кое-где и лужицы есть, но морей разливанных что-то не наблюдается. Возле машины возился пожилой мужчина, размещавший по багажнику и салону какие-то сумки и пакеты.
   - Что, брат, тяжко? – вполголоса окликнул он Валерия.  – Хорошо покуролесил?
   - Не то слово… - поддержал его подозрения Валерий, подходя ближе.- Время не подскажете?
   - Без четверти шесть. Естественно утра, – дед захлопнул заднюю дверь и открыл водительскую. - Нравится?
   - Хорошо сохранился, - предположил Валера, заглядывая в салон, где было много железа и чуть-чуть пластика.
   - Уж тридцать лет с ним катаемся, –  старик гордо провел ладонью по крыше. - Восстановил недавно в первозданном виде. Теперь - только на выезд. Сегодня вот в клубе похвастаюсь.
   - Это правильно, - кивнул головой Валера.
   - Может, тебе пивком оттянуться?
   - В ноль промотался, - Валера решился на маленькую наглость.
   - Держи, болезный, -  дед с улыбкой пристроил сигарету в пепельнице, торчавшей под панелькой радиоприёмника, выудил из кармана куртки монету и сунул в руку Валере. Потом сел за руль и запустил мотор машины. - Только обещай больше так не делать.
   - Обещаю. Не буду.
   Дед рассмеялся и махнул рукой. Валерка ответил ему взмахом, подбросил поданную монету и поймал её. В ладони был полтинник, серебряный. Так как на обращенной вверх стороне значилось «50 копеек, 1963» и указывалось содержание в монете «долей чистого серебра», на обратной оказался двуглавый орёл под короной и надпись «Банк России». Валера снова почесал затылок, немного обалдев от вида имеющей хождение серебряной монеты, и размышляя, что здесь можно прикупить на такую денежку. Так и найдя ответов, он направился к выезду со двора. Припаркованная там машина добавила ему поводов к полному непониманию, где и когда он оказался. Новенькое, блестящее свежим заводским лаком авто, видом напоминающее и родную «девятку» и старенький «пассат» или «ауди». Только со значком в виде красного овала с витиевато выписанным «ИЖавто» - на облицовке радиатора, да ещё и с экранчиком телевизора в салоне. Прямо перед рычагом переключения передач, и выше, там, где обычно, втыкают магнитолы, пепельницы, полочки, рычажки печек-вентиляторов.
   Мимо проехал ссудивший ему полтинник дед на своём раритетном автомобиле, и Петров озадаченно уставился ему вслед – из приоткрытого окна машины донеслась мелодия «Союза нерушимого», не иначе как свидетельствовавшая о шести часах утра и начале радиовещания на каком-то канале.
   Улица, на которую он вышел, в столь ранний час была ещё пустынна, но уже готовилась к появлению прохожих – газетный киоск через дорогу был уже открыт. Здесь Валере пришлось испытать очередной каскад эмоций. «Ведомости», «Коммерсанты», «Листки», «Новости», «Вестники» и «Курьеры» соседствовали с «Известиями», «Анархией», «Литературной газетой», «Правдой» и «Крокодилом». Выбор пал на «Красноярский рабочий», и получив пригоршню медяков сдачи и глянув дату, после уточняющего вопроса пожилой киоскёрше, Валера осознал, что в данный момент здесь 25 августа 1972года.
   Это же надо - так угадать с датой! Так ровненько «упасть» кратно году. Или причиной тому - август. И тут дело в странностях с этим месяцем, который опять и снова, везде и всюду. Путч и развал Союза в 91-м. Внезапная смерть Гарантийного всему президента, воцарение ничего не решающего Кудрявого Боряна, и его годовалое президентство. Опять же в августе, точно по шаблону мятеж, более похожий на провокацию, вследствие его - вмешательство НАТО и ввод миротворцев. Развал Федерации и оккупанты с индульгенцией ООН в западных её осколках.
Сев на пустеющую лавочку и прочитав газету «от доски до доски», Валерий пришел в лёгкое смятение чувств от первоначального знакомства с миром, в который он неожиданно угодил. Хоть и насмотрелся всякого, здесь было от чего очебуреть. Сюрреализм, какой-то…
   Петров сунул прочитанную газету в мусорную урну. Встал со скамейки и, не торопясь, пошёл по тротуару, глубоко погрузившись в собственные мысли. На перекрёстке он чуть было не столкнулся с молодым человеком, что с интересом наблюдал за идущим прямо на него потеряшкой. В последний момент он элегантно отступил в сторону, отчего очнувшийся Валерий запоздало шарахнулся назад.
   - И… извините…
   - У вас что-то случилось? – парень оглядел Валерия, вероятно пытаясь понять, сумасшедший ли перед ним, или перепивший.
   - Перебрал…  - Валерий, улыбнувшись, пустился по уже накатанной колее: - перебрал вчера. Засиделись с другом на всю ночь.
   - Так ведь один звонок и вы дома вместе со своим похмельем, - усмехнулся неизвестный, намекая непонятно на что, но вряд ли сулившее что-то хорошее. Сама жизнь отучала от «хорошего» в таких раскладах. Валерий растерялся, но тут у собеседника что-то едва слышно пискнуло где-то в карманах (сигнализация?), и он, белозубо улыбнувшись, взмахнул рукой, очевидно прощаясь, и устремился на другую сторону улицы, к одной из припаркованных там легковушек. Что-то вроде «капри» или «эскорта» семидесятых годов. Жёлтого цвета и с захлёстнутой на ГДРовский манер антенной: от заднего бампера над дверными проёмами и на бампер передний. Валерий посмотрел ему вслед. Крепкий малый. Хорошо одет. Девчонки, наверное, на шею вешаются. На мажора, кстати, не похож. Скорее этакий преуспевающий молодой лётчик или моряк. Машина сорвалась с места. Куда это он так подорвался? В столь ранний час? Взгляд Валеры скользнул по часам над входом в аптеку (старый добрый круглый циферблат со стрелками), и охнул – долго ж он тут газету изучал. Перед глазами на краткий миг вдруг всё поплыло, и тут же отпустило. Но, Валерий уже понял, что «сейчас начнётся» и лучше удалиться с глаз долой. Он попытался осмотреться в поисках укромного местечка, и снова чуть не столкнулся с прохожим. На этот раз – мужчиной за полтинник. Плечистый, но чуть ссутулившийся, точно под тяжёлым грузом. И лицо у него было какое-то усталое. Нахмуренное. Может с ночной смены? Или – с суточного дежурства?
   - Что ж ты так шарахаешься-то, родной? Нормально себя чувствуешь?
   - Да!
   - Ну, тогда бывай!
   Мужчина свернул в переулок, показавшийся Петрову вполне безлюдным. Валерий замер в нерешительности, глядя на удаляющуюся спину неравнодушного прохожего. Воровато оглянулся, шагнул следом и сбавил шаг в недоумении, обнаружив, что человек прошедший вперёд просто напросто исчез. Его уже нигде не было видно. Вот просто – был человек, и нет его. Валерий попытался осмыслить происшедшее, но тут его самого уже знакомо «потащило». Только вот само возвращение домой получилось неожиданно «жёстким». Раньше не было такого. Точно, провернуло меж шестерён, отжало в стиральной машине и швырнуло в пол, как тряпку. Словно в расплату за то, что угодил – куда не надо. И увидел то – что не было дозволено. И возвращение оказалось ещё более тяжёлым…
   Машина свернула во дворы, подъехала к крыльцу офиса, возле которого уже стоял микроавтобус, и в него грузились  сотрудники «Пролога».

***
   Необходимость в числе прочих приглашённых присутствовать  на роскошном банкете, устроенном мэром столицы Сибирской Республики в честь «Дня памяти защитников демократии» Игорь Иванович Кирсанов воспринимал как тяжкую повинность. Общением с присутствовавшими здесь сибирскими элитариями и московскими гостями – он был сыт по горло в рамках служебных и деловых встреч, а та информация, что можно было сейчас почерпнуть – вряд ли стоила такого терпения. Собравшиеся в зале люди не вели дискуссий, не заморачивались церемониалом и этикетом, а душевно жрали и пили. Пили за демократию, за Сибирь, за демократический выбор Сибири, за Европу и Америку, что в этом выборе её поддержали. Когда хорошенько разогрелись – пошли посты за гостей из Московии, что сейчас снова была на переднем крае борьбы за свободу и демократию с совками, портянками и прочим тоталитарным отребьем. Вспомнили и последнего кратковременного президента РФ, продолжившего дело Горбачёва, и развалившего окончательно «тюрьму народов».
   - Господа, господа! – светская львица Ирэна Чарушникова, в девичестве Ирка Трошкина, громко постучала серебряной вилкой по фужеру: - В этот великий праздник хочу сказать за последнего президента России! Ведь именно благодаря его решимости отстаивать свободные идеалы… э-э-э… идеалы свободы, и состоялся совершенно безболезненный для нас развал этого последнего осколка проклятой империи!
  - Так уж прямо и проклятой…  - не поддержал её ректор Сибирского университета либеральной экономики Прохор Арнольдович Скарабеев, в бороде которого трогательно соседствовали либертарианская спаржа и имперско-православная квашеная капуста.
  - Не мешай! Очки надел тут, умник хренов!  – львица скомкала салфетку и бросила в сторону оппонента, и продолжила уже громче: - Так вот! Предлагаю всей нашей прогрессивной частью поддержать инициативу Валерии Ильиничны по выдвижению Бориса Трофимовича на Нобелевскую премию всего мира. Чем он хуже Горбачёва?
   - А также учредить и присвоить звание «либералиссимус»! Курица… - ректор накатил очередной сорокет, утёрся брошенной салфеткой, поправил очки, и резко поменял тему: - Но союзники-то наши, каковы мрази, а? Четверть века со вступлением в НАТО и ЕС мурыжат, и сейчас, когда мы ведем кровавые бои с остатками коммунизма, вместо того, чтобы поддержать нас всеми своими силами, отделываются лишь благожелательной риторикой! Даже триста тысяч сухпайков отправили не ведущим антитеррористическую операцию добровольцам, а галицаям-ОУНовцам. Что за их спиной громят ликёро-водочные заводы в Подмосковье! (он гневно, точно желая отомстить хохлам истреблением расово-украинской же горилки, схватил бутылку «Nemiroff Gold», сунутую на стол не иначе как обслугой вместо сворованного вискаря или коньяка, и набулькал уже в фужер) А русские солдаты шатаются от голода! Я слышал, что канал «Снег» уже объявил марафон по сбору средств на поддержку армии. Дескать, СМС-кой можно перечислить пять целковых.
   - Так и есть! Своевременная инициатива в поддержку возрождающейся армии! Лично я уже отправил! Исполнил так сказать, гражданский долг… – один из московских гостей взмахнул телефоном в позолоченном корпусе, после чего выплюнул на скатерть рыбные кости, и неполиткорректно выматерился. – Только толку-то… от этой армии. Они же там не могут ничего! Давно же сказано было, что русские - самый никчемный тип мужчины на Земле. Самый мерзкий, самый отвратительный. Нельзя было отпускать домой американцев и европейцев. Ни в коем случае! Теперь – хоть моджахедов завози…
    - Что там твои моджахеды! – перебил его изрядно пьяный политолог Желтковский и азартно махнул рукой, роняя стаканы и фужеры. - Нужно было сразу нанести атомный удар!!! Где только эти портянки зашевелились – туда сразу и жахнуть! И ни в коем случае не ждать, пока они испугаются и разбегутся, как на Украине. Эх, не было меня в Москве, когда всё это началось – я бы дошёл до посольства и объяснил Макфолу на пальцах, что нужно бить и немедленно! Ну, да ничего… дойду ещё!
   Глядя на расходившегося политолога, Кирсанов прикрыл глаза и задержал дыхание. Во время двухлетней давности беспорядков и столкновений на Донбассе, когда за кирпичи и арматуру взялись мужики, замордованные глупостью и самодовольством щеневмерлых, сибиряк в десятом поколении Желтковский заделался свидомым украинцем и поднял истеричную и мутную волну во славу Незалэжной, самоотверженно борющейся с заразой русского экстремизма. Проделано это было с таким размахом, а требования нанести ядерные удары по взбунтовавшимся городам были столь искренни, что ему выделили украинское гражданство и офис в Киеве. У Кирсанова эта раскормленная самодовольная морда вызывала приступы омерзения, но приходилось терпеть: мерзавец от политологии был вхож не только в американские посольства и студии ультралиберальных радиостанций, но и в достаточно высокие кремлевские и киевские кабинеты. И, например, именно благодаря вытянутым из Желтковского обрывочным и путаным сведениям удалось «сложить мозаику» и установить конкретного заказчика  недавнего отравления диоксином президента Ющенко.
   - Тебе сейчас бы до кровати дойти. Кто тебе решится по Европе бомбой шандарахнуть? Вот и то-то, - отмахнулся от него москвич. - А, наши губошлепы, мало что воевать не могут, так и не хотят. От призыва косят! И ваши сибиряки – тоже хороши: уже и митинги антивоенные взялись устраивать, петиции писать. Самое, кстати, время хвосты им прищемить, всем этим вашим Швондерам и Шариковым. Чтоб по струночке ходили!
   - Да! Самое главное - это вовремя и беспощадно искоренить Пятую колонну, – поддержал его сидевший на дальнем конце стола ещё один гость из России – до этого момента молчавший молодой человек с мужественной ямочкой на подбородке. – Не повторяйте наших ошибок. Чуть-чуть зазевались со своевременным выявлением врагов демократической России – и получили мятеж. Вот если бы загодя кого в лагеря, кого сразу к стенке! А, теперь вот…
   - Гимн! В честь наших гостей из свободной России - Гимн свободной России, господа! Пам-пам-пам-м-м, пара-пам-пам-пам-па, па-па-па… - Скарабеев затянул мотив «Патриотической песни» Глинки. Следом потянулись и остальные, кто - встав с фужером, а кто и сидя с рюмкой. По залу ресторации понеслось заунывное, нестройное и невнятное «пам-пам» и «пум-пум», так как написать доступных и понятных слов для гимна либеральной России за четверть века так никто и не удосужился.
   - А в честь гостей со свободной Украины?! Вильной та нэзалэжной?- заорал вдруг Желтковский, и вскочил, опрокинув стул: - Ще не вмерла УкраинА и слава, и воля! Ще нам, братья молодые…
   Кирсанов встал, и на ходу доставая сигареты, спустился в фойе и вышел на крыльцо. Закурил. Сзади хлопнула дверь – к нему присоединился Иван Таубе, которому Кирсанов незаметно кивнул, выходя из зала.
   - Сказать что-то хочешь, Иван Карлович? Не стесняйся, тут прослушки –  нет. Людей – тоже.
   - Кошмар… митинг в обезьяннике…  - негромко ответил Таубе. – Всякий раз смотрю и удивляюсь – ради торжества такой швали развалить такую страну.
   - Не правильно акценты расставляешь. Сами же они и разваливали. При нашем преступном недогляде поначалу и попустительстве в дальнейшем. Сами же и дали детям спички, обезьянам гранаты, сумасшедшим волю, а санитарам по мордасам. А потом отошли и принялись наблюдать и извлекать собственную выгоду. А в оправдание всякий раз блеем, дескать, ну кто же ожидал такой гембель от такого беспомощного по жизни сброда. Ну, не принимали всерьёз.
   - Так ведь, действительно, не принимали. Смеяться будешь, но намерения, у тех, что перемены затевали, как обычно были самые лучшие. А то, что инициативу перехватят эти говоруны – никто же и не верил. Действительно, не принимали эту шушеру всерьёз. С самого момента появления афоризма о дураках и дорогах как двух извечных русских бедах – интеллигенцию, как третью беду всерьёз не принимали. За что и получали раз за разом.
   - Правильно. Последний раз – когда типа советская интернациональная интеллигенция объявила себя уже не только мозгом, но и честью и совестью нации (каждая – своей), и повылезла с кухонь, где она была самая умная, чтобы идти делать дело, растолкала всех, а потом  выяснилось, что «делать дело» она не умеет. Она вообще ни хрена не умеет, кроме как трепать языком так, что очки запотевают. И всё-то у нее получается не так, как хотела, и все-то задумки выворачивается совершенно дурной стороной. Но виноваты не её кривые мозги и торчащие из жопы руки - виноват в этом проклятый народ. Быдло, совки, степняки и варвары. Кушать невозможно, какой плохой народ, что в силу своей невежественности не понимает прелести европейской цивилизации, и приобщаться к ним не желает, но и быстро вымирать не собирается, сука этакая… опошлили великую мечту…
   - Н-да… Нет ничего ужаснее, чем вера в мечту при отсутствии мозгов. Мне вот интересно, их кривые жопоруки кайло и лопату удержат?
   - Не знаю… надеюсь, что ещё увидим. Кстати, никогда не обращал внимания, что на их мордах время от времени мелькает какая-то скотская затравленность? Вроде и победили и получили праздник жизни, а вот всё равно. Как у приговорённых, и потому каждый день – как последний. Не иначе, как чувствуют, Иван Карлович. Так, что…
   Кирсанов задорно глянул на Таубе и ухмыльнулся  про себя: «Не грусти, старина. Проедут ещё по нашей улице инкассаторы». Иван Карлович его прекрасно понимал, и столь же молчаливо выразил своё недовольство затянувшейся паузой в ожидании сокращения штатов. Желательно было прямо по алфавиту. Айдахо, Айова, Алабама…  над Аляской можно бы и подумать. Можно - если бы была такая возможность, и мощь пёрла со всех прорех в одежде. А мощи было мало, и  больше, чем есть – уже не ожидалось. Тайной, объединявшей Кирсанова и Таубе так, как ничто иное - были «поезда номер ноль». Железнодорожные ракетные комплексы, вооружённые межконтинентальными баллистическими ракетами, честно сворованные в своё время из-под разделки в металлолом, спрятанные и обихаживаемые. Задачей и целью старых волчар все последние годы было сохранение поездов со «скальпелями» и поддержание их в боеготовом состоянии. Кирсанов и Таубе должны были обеспечить возможность запуска ракет, изгильнувшись, как угодно. Хот тушкой, хоть чучелом. Ради этого они и торчали «во глубине Сибирских руд», изображая непонятно каких сволочей и лобызаясь с нелюдью.
   - Терпи Иван Карлович. Бог терпел, и нам велел. Они там, за океаном, уже почти дошли до кондиции, чтобы счёт к оплате с набежавшими процентами получить. А, мне хоть и нагадали, что умру не своей смертью, и уже скоро, но лишь после того, как  дело всей своей жизни сделаю. С чувством выполненного долга, так сказать…
   - Ерунду несёшь… подожди минуту! – перебил его вдруг Таубе: - Знакомый мой куда-то собрался, на ночь глядя. Валерий Владимирович!
   Иван Карлович окликнул прохожего – молодого мужчину в длиннополой куртке с поднятым воротником и бутылкой в руке. Кирсанов с лёгким удивлением наблюдал, как Таубе к нему подошёл, поздоровался, поговорил о чём-то несколько минут как с хорошим знакомым, неожиданно рассмеялся, и они вместе направились в сторону рванувшей к ним служебной машины, ожидавшей Ивана Карловича. Вернулся Таубе один, посадив неизвестного в свой «лэнд-крузер», который понёсся куда-то по улице.
   - Интереснейший человек этот Валера Петров, скажу я тебе, - прокомментировал он свои действия Кирсанову: – Что-то подсказывает мне, что надо за ним присматривать. Он нам ещё очень может пригодиться. Для дела всей нашей жизни…

***
   Среди открытых Олегу Батуриным тайн и умений – Заводь можно было назвать если не наиглавнейшей, то одной из главных. Впрочем, как оказалось – и эта тайна тоже была раскрыта с вполне корыстным интересом (умение ходить сквозь стены даровалось наверняка в расчете на то, что Олег, в случае чего полезет ломать установку, собранную обманувшими Батурина негодяями, прежде, чем они сотворят что-то непотребное), и не до «самого донышка». Первый раз Пётр Геннадьевич привёл туда Олега налегке. Сообщил ему с загадочной улыбкой, что хочет его удивить, показать одно местечко и выслушать его мнение. Повёл Подразского за собой и вывел его в какую-то серость…
Под ногами мелкие камушки и серая пыль, пучки высохшей травы, разнокалиберные камни и валуны. Над головой – равномерно серое небо – ни луны, ни солнца. Вечный пасмурный день. Хлопья тумана в низинах. Кусты и деревья, точно погруженные в зимнюю спячку. Скалы – одинокие и  массивами. Неторопливо переговариваясь, они вышли к отвесному обрыву. Внизу было… море? Скорее – да, так как полоса серой воды не была задёрнута белой ватой густого тумана – шириной превышала даже хорошую реку. Да и каменистый обрыв больше соответствовал морскому или океанскому берегу.
   - Здорово?
   - Ага. Только мрачно как-то, - Олег смотрел вниз на чуть шевелящиеся волны. - Странно – ветер  тоже почти не ощущается. Эха, кстати тоже нет. Всё как в вату. Какое-то тут всё безжизненное. 
   - Людей здесь я никогда не встречал. Их следов – тоже. Исследовать территорию вглубь, да и вдоль побережья, - Батурин зябко поёжился, - честно говоря, не решаюсь. Неуютно здесь как-то. Туман по удалению от берега становится всё гуще, и кто его знает, каких там можно нагрести приключений, и на какое место. Я прошел вдоль побережья километров по пять в обе стороны – никого. Представляешь, из зверья и птиц – тоже редкие ящерки и молчаливые чайки. А, может – их призраки.
   - А-а-а… рентген мы тут не нахватаем?
   - Нет. Это я проверил. Не переживай. Назад? Осмыслять увиденное?
   Первое знакомство Олега с Заводью на этом и закончилось. Осмысления увиденного мира и вразумительного объяснения сего феномена у Олега так пока и не нашлось. Петр Геннадьевич этот мир называл «заводью», полагая, что это лишь некий кусок, потерявшийся между мирами. Какое-то пограничное состояние, что ли. Хотя – может быть, это полноценный мир. Целый «глобус», так сказать. Основной интерес к Заводи у Батурина был сугубо практический.
   Пётр Геннадьевич прекратил на время (как он сказал) натаскивать Олега в мастерстве «хождения», и штудировании лабиринтов неизвестного НИИ, и обратился к нему за помощью. И начали они как два вьючных мула таскать в Заводь материалы и оборудование. Выходили они всё там же – среди трёх белых валунов, которые Батурин держал за маяки. От места перехода нужно было ещё пройти километра три по валунам и щебёнке. Батурин во время одной из своих робких прогулок по Заводи обнаружил в скалах небольшую пещеру,  к которой примыкала просторная площадка. И площадка, и пещера были прикрыты от посторонних взглядов выступом скалы, и находку свою Батурин объяснял одной лишь случайностью. В пещере было сухо, тем не менее, Батурин поставил прямо там ещё и палатку: как он объяснил – защитить от пыли кое-какое оборудование. Натаскано сюда уже было немало, и Батурин, привлекая к делу Олега, очевидно, решил ускорить процесс. Олег охотно его поддержал. Как не помочь учителю и наставнику? Вот и таскали всякую всячину – от труб и профилей для сооружения навеса, арматуры, проводов и светильников – до канистр с водой и топливом, электрики, электроники, инструментов. Видя, как устраивается навес, расчищается и выравнивается площадка, растёт штабель вскрытых ящиков, а в палатках принесённые ими блоки и схемы собираются в малопонятное пока «целое», Олег сделал вывод, что Батурин здесь бывал и один, занимаясь монтажом и стройкой. Самым тяжелым грузом оказались переносной генератор и аккумуляторы, которые затаскивали последними и в несколько заходов. Самый последний рейс, в который они решили взять сразу всё, что ещё оставалось, дался им особенно тяжело. Добравшись, они сбросили поклажу на скрежетнувшие камешки, и свалились рядом сами. Переведя дыхание, Олег уселся удобнее, и огляделся.
   - Слушай, Пётр Геннадьевич. А вдруг это легендарное Беловодье или Атлантида? – Олег устало хохотнул, и умолк, когда смешок его точно потонул в окружающей «ватной» реальности. Или – нереальности.
   - Кто ведает? Хотя, какое уж тут «Беловодье», скорее – постапокалиптический мир. В общем, я думаю, что это – именно некая «заводь». Тихая…
   - Тише некуда… - осмотрелся Олег.
   - Сам всякий раз удивляюсь.
   - Нереальная реальность.
   - Нереальность этой реальности никак не больше нереальности того мира, из которого мы тащим этот хлам.
   - Ну, это вы загнули. Вполне себе такой реальный мир.
   - Этот мир реален? Господь с тобой, Олег. Вероятность этого мира - ноль целых, и до смешного мало сотых. Я убеждён, что он – «искусственный», и создан чьей-то волей, если только не шалостью – судя по тому, что я здесь вижу в Государстве Российском. Не говоря, про все безумные и противоречащие логике развития событий выверты и финты - одно только хулиганство по мотивам Штирлица способно повергнуть в глубокий аут. Я помнится, чуть не потерялся, когда увидел в телевизоре чернокожего малого в чёрной парадной колонне.
   - Ну да… - усмехнулся Олег. – Здешняя Коллегия всё же больше похожа на родной КГБ, чем на «охранные отряды». Расизм в любом проявлении тут не поощряется, расовых экспериментов и попыток создания сверхчеловека, стоящего над всем и всеми – не наблюдается. Хотя кадры для структуры готовятся... куда там нашей пионерии с комсой восьмидесятых.
   - Всё равно брачок попадается. Хотя бы Савельев наш. Ренегад. Здешний КГБ роднит с тем, что был в нашей реальности – по большому счету аббревиатура, и некоторые выполняемые Коллегией функции: разведка, контрразведка, борьба с врагом внутренним и связанные с этим спецоперации. Если учесть, что под Коллегией плотно «лежит» ряд научно-исследовательских центров, институтов и заводов, то большее сходство с НКВД в период его расцвета. Империя внутри Империи.
   - Не слышал я про здешние «шарашки».
   - Это не «шарашки». Ну, или не совсем «шарашки». Это обычные на первый взгляд организации и предприятия с вольнонаёмным персоналом (может, конечно, есть и ЗК), только они включены в «структуру». А если учесть, что Коллегия была учреждена указом Государыни Ольги Первой – на опричнину это похоже. Кромешников Ивана Грозного. А что касается неестественности этого мира, то есть у меня шальная версия, что помимо этого, он случайно, или умышленно, он стал этакой ловушкой для желающих попробовать «скользить» между мирами. С возможной последующей утилизацией авантюристов. Поскольку вероятность этого мира невероятно мала, то в один прекрасный миг он может просто прекратить своё существование вместе со всем, что успело в нём застрять.
   - Каким образом?
   - Каким угодно. Вселенская катастрофа, в результате которой данная реальность сливается ещё с десятком других «лишних». Потоп, вулкан, падение метеорита, эпидемия. Кстати, масштабный ядерный конфликт здесь тоже не исключён. Вдобавок, я уже с ужасом жду возможного появления на сцене Аллы Борисовны.
   - Не надо...
   - Слушай, сам не хочу... Понимаю, что здесь вряд ли так покатит... Тут и для завоевания публики одной напористости явно недостаточно, а вот уж «властвовать» и навязываться – просто не получится. Не судьба... Кстати, что там у вас по культурной части на момент твоего отъезда? Жалею, что «дома» так  и не смог Большой Театр посетить, сравнить бы со здешним.
   - Скурвилось всё, включая Большой. Не то, что сцена, даже буфет...
   - Ну... это грустно, но вполне естественно. Ни театр, ни наука, ни армия уже не могли сохранить свою сакральность, ввиду того, насколько быстро утратила свою сакральность ВЛАСТЬ. Публично показавшая, что она сама может быть тупой, как пробка; безответственной, как идиот; склочной, как соседи на коммунальной кухне; вороватой как продавец пивного ларька или наглой, точно громила из подворотни в зависимости от обстоятельств. Падение всего остального было лишь вопросом времени. И неудивительно, что сцена и сортир - поменялись местами. Кстати, буфет в таких условиях приобретает архиважнейшее значение последнего рубежа обороны рассудка от сумасшествия – напиться с горя, раз Всевышний этого всего не видит, - Батурин потянулся к своему рюкзаку, - Будешь чай?
   - Буду.
   - Тогда давай уж, и перекусим, - Батурин достал термос, развернул пакет с бутербродами. Несмотря на окружающую негостеприимность и безжизненность, аппетит здесь нагуливался – будь здоров. Калорийные бутерброды с мясом, ветчиной и салом вприкуску с малосольными огурчиками компаньоны уписывали за обе щеки. Запивали горячим ароматным чаем. Закончив с едой, Пётр Геннадьевич налил себе ещё кружечку, обозначив намерение просмаковать её. Олег решил продолжить тему «нереальности».
   - Пётр Геннадьевич, а наш родной мир, вы считаете реальным?
   - Вполне. Точнее – логичным, что ли.
   - То есть, если индустриализацию, электрификацию, раскулачивание и тридцать седьмой год проводят дедушка Ленин и Иосиф Виссарионович – это логично. А если императрица Ольга Первая – не логично? По-моему вся разница лишь в том, что она не заморачивалась мечтами о мировой революции, а сразу приступила к строительству нормальной такой империи. Потому и обошлось всё куда меньшей кровью, с куда меньшими потерями. Страна для неё не была «вязанкой дров в костёр мировой революции», и выводы из последствий отцовского самодержавия правильные сделала - лучше уж государство для народа, а не народ для государства. Методы другие были, а цели – те же. Кадровая политика грамотная – энергичных дураков до власти меньше допускали. Потому обошлось без голодоморов, принудительной коллективизации, утопления деревень и городов ради мегаватт. Соответственно и во время «чистки» меньше народу полегло. Что касается «раскулачивания», то, к сожалению, не докопался в своё время до тонкостей того, что творилось у нас, но здесь «кулаками» называли деревенских ростовщиков, живущих с того, чтобы одолжить мешок зерна на посев, чтобы с урожая поиметь уже два-три. Зажиточная и не нуждающаяся в их «услугах» деревня – им совершенно не была нужна. Потому с ними жёстко разобрались, дав повод здешней интеллигенции скулить о репрессиях крестьянства в виде «раскулачивания». Если по внешней политике – опять же, союз с Германией, в которой национал-социалисты потерпели поражение, и была восстановлена монархия – что тут неестественного? Избежали Великой Отечественной, но повоевать-то всё равно пришлось и в результате всего на сегодняшний день имеем, примерно, то же противостояние НАТО-Варшавский Договор. А сама Империя напоминает такой идеализированный СССР, разве, что императрица, дворяне, да Штирлицев и белогвардейских офицеров встречаешь не в кино, а на улице. Может, тогда и наш мир нереален?
    - Не знаю, на счёт нашего мира. Заметнее всегда то, что со стороны. На счет мира этого - согласен с тобой, глубинные процессы были весьма схожими. А уж то, что на поверхности лежит, а?
   - Ну да. Начиная с полуторки. Жаль, что Генри Форд, наверное, уже никогда не объяснит, почему его модели «А» и «АА» начали выпускать здесь на три года раньше, чем в Штатах. Через коленку, малыми партиями, с деревянными, а то и брезентовыми кабинами, как в войну, но раньше. Только, если учесть, сколько в двадцатые годы инженеров в Штатах, да и в Германии с Францией получили лестные предложения – не удивляют ни «студебеккеры» с «опелями», ни даже «дуглас» с «юнкерсом». С Туполевым тогда работали и Раймонд, и Польман. Чего уж тут. (Артур Рэймонд – разработчик и главный инженер проекта Дуглас ДС-3; Герман Польман  - конструктор пикирующего бомбардировщика Юнкерс-87) Не говоря уж про МИГи и другое родное «наше всё». Знаковые машины нашего мира вполне закономерно появляются и здесь, в других условиях, но зачастую, при участии тех же людей.
   - Ты не видишь леса за деревьями, Олег. Я тоже немного увлекался историей техники и могу точно тебе сказать, что здесь их появление насквозь неправильно. Понимаешь, и в нашем мире появлялись образцы техники и вооружения, такое впечатление, уворованные неизвестно где, где уже успели доказать свою потрясающую эффективность, и пригодные к тому, чтобы оставаться на вооружении десятилетиями. Например – «калашников». АК здесь, кстати, всего лишь «Автоматический Карабин», сконструированный вроде как Дегтярёвым, про Калашникова тут пока не слышали. Дальше - МИГ-15, Дуглас DC-3, ракета Р-7, двигатель Райт- «Циклон» который у нас с тридцатых годов ставился на «ишаки» и «чайки», а потом чуть ли не до конца века на «кукурузник», сам «кукурузник», в который мало кто верил, когда его рисовали…
   - «Тридцатьчетвёрка»! – ввернул Олег. - Которой здесь, кстати, и не было.
   - А вот и не прав. Даже дважды. У нас она появилась не на пустом месте, а как результат долгой эволюции танков Кристи. И потом доводилась до ума долго и мучительно. У нас. А здесь она присутствует в виде «рыси» - это именно «тридцатьчетвёрка», Олег. С одной стороны – даже ещё несколько упрощенная. С другой - доведённая не просто «до ума», а до своего совершенства. Особенно с учетом того, что появилась из ниоткуда и чуть ли не на десять лет раньше положенного срока. Когда все остальные дружно готовились строить конвейером многобашенные танки на заклепках. В России к самой войне её начали менять «ирбисом», а вот экономные финны в конце тридцатых не особо напрягаясь, воткнули длинноствольную зенитку в ту же, заранее большую башню «рыси». И всё то, что я тебе перечислил – «пятнадцатый», «дуглас», Як-7, РПГ-7 и «семёрка» Королёва - тоже появилось здесь в готовом, а то и усовершенствованном виде и намного раньше. Этого не может быть Олег. Вернее – это есть, но это неправильно. Зато, могу себе только представить, сколько времени и сил было сэкономлено…
   Нет, Олег, знаешь, впечатление такое, что некто делает «вброс», а потом отходит в сторону, давая покуражиться здешним конструкторам. Только всё равно сменивший «рысь» «ирбис» похож на опередившее время производное от Т-55, «альбатрос» - на МИГ-23, «буревестник» - на Ту-16, а «гризли» - на Ту-95. Догадываюсь, на что похож пресловутый «бэкфайр». Американцев тоже стороной не обошли. Штурмовик А-7 содрали не хуже, чем В-29 во время оно, да и F-111 хорошо с "сушкой" загибридили. Кто-то получил колоссальный выигрыш во времени, экономии сил и средств, всегда оказываясь на несколько шагов впереди, и не совершая фатальных ошибок с выбором в направлении развития. Вспомни Вторую Мировую в здешней её редакции. Длинная рука авиации и флота.
   - Ну да, согласен… всё те же бомбовозы «зубр» очень «китайским образом» похожие на Б-29 или Ту-4 и управляемое оружие, которое они могли нести, АВАКСы и танкеры для дозаправки в воздухе на их же базе. «Ну, дела! Ночь была! Их объекты разбомбили мы дотла. Мы ушли, ковыляя во мгле, мы к родной подлетаем земле. Вся команда цела, и машина пришла на честном слове и на одном крыле…»
   - Да уж. Опять забавно, да? Здесь оно тоже было сначала по-русски, а уж потом перевели на английский. Только не слишком ли круто для 41-го года? Кстати, насчёт «китайским образом» - если только внешне, а так - изрядная доля бомберов и самолётов ДРЛО была ещё и оснащена турбовинтовыми двигателями. «Турбофортресс», так сказать. Ну, или «Turbobull», как вам больше нравится. По сию пору ведь в аэроклубах летают, Громозеки…
   Всё остальное ты верно подметил. Возможность дозаправиться в воздухе, и не «с крыла на крыло», а прямо сразу классические «штанга – конус». Радиолокационные дозоры – это вообще не к этому времени. Управляемое оружие - тоже. Мы были зрячими и завсегда знали - где и кого бить. И было – чем бить. Так, что били они спокойно и на выбор, будто в тире. Морская авиация безнаказанно выносила самонаводящимися ракетами корабль за кораблём и те либо тонули, либо просто «прирастали» к причалам судоремонтных заводов – инфраструктуру тоже планомерно долбили. Но, заметь – никаких ковровых бомбардировок тупо по площадям.
   - А Тулон, Таранто, Дакар?
   - Для начала изучи вопрос... Дакар громила палубная авиация – а там всегда ребята были «ломом опоясанные», да и выступление их, похоже, было показным. Показали так, что Пёрл-Харбор курит в стороне. И тридцать лет спустя вышедшая в океан русская авианосная группировка имеет славу отморозка, с которым лучше не связываться. А Тулон и Таранто бомбили хоть и стратеги, хоть и кодлой, но, в основном корректируемыми бомбами и целью были стоящие там корабли. Детонация боеприпасов в их погребах и вода пополам с разлившимся мазутом в гаванях – это уже сопутствующее зло. Там было просто тесно для такой дубины, вот и летели брызги во все стороны. Но Италия и Франция, похоже, не рассматривались, как стратегические союзники и равноправные партнёры в дальнейшем. В отличие от Польши и Японии. И потому - с ними особо не церемонились. Их флоты просто давили техническим превосходством и куражом с распальцовкой напоказ, ногами и до смерти. Чтоб впредь неповадно было. А «Ямато» - до сих пор флагман Императорского флота.
    - Зато с польскими уланами тоже не особо церемонились, когда косили их с вертолётов и «ганшипов»… ну… «канонерок».
   - «Канонерка» это... в смысле транспортный самолёт со скорострельными пушками-пулемётами, установленными для стрельбы «с борта». Левого, как правило.
   - Ну, да...
   - Опять у тебя «проляпс» вследствие плохого знания темы. Косили, косили, да не выкосили. Кавалерию, скорее, рассеяли по местности с возможностью героического наступления на русские танковые колонны, тем временем злодейски просочившиеся к Варшаве. Вот у авиации и, особенно у бронетанковых сил, оснащенных французской и британской техникой, которую даже немцы называли «железный капут» – потери были катастрофические.
   - Какая разница – уланов побили, или танкистов с лётчиками? Поляки и спустя тридцать лет недружелюбны к восточному соседу.
   - Ой, да брось-ка, ты. Вся эта недружелюбность  – это польский гонор, понимаешь ли. Побили, не побили – тут обида глубже. Дело в том, что Польша сама мечтала стать тем, чем стала Россия. А тут – всю славу и выгоду упёрли бородатые и наглые наследники Орды. Да ещё и на панский сапог высморкались. Так, что пусть перебесятся, это дело времени. Тут надо аккуратно. И ведь, получается, если «аккуратно» – слова словами, а на деле – Польша уже прочно интегрирована в русско-немецкую хребтину здешнего Евразийского сообщества.
   - Петр Геннадьевич, кажется, ты уже и сам противоречишь себе. С одной стороны этот мир вроде как обречён в силу своей неестественности, с другой – изменения уже достаточно значительны, чтобы стать самостоятельной линией. Давай определяться. Кстати, по поводу того, что люди занимаются здесь всем тем же, что и, скажем, в нашем мире. «Ан масс» - как говорил профессор Выбегалло. Кстати, он это говорил везде, и везде оставался Выбегаллой. Но! Читал здешний вариант «Трудно быть богом?»
   - Читал. Действительно – «есть нюанс». При схожести в деталях и манере изложения  -  совсем другая вещь с другим смыслом и другой логикой. Цель землян будущего не только личное самосовершенствование через труд, подвиг и помощь другим, но и выживание, развитие и экспансия человечества.
   - Правильно. Наверное, потому и нет у Руматы деления общества на «социальный витамин», который надо спасать, холить и лелеять, и «жрущую, размножающуюся протоплазму», на которую нет сил - смотреть. Соответственно, хоть и так же запрещено подстёгивать развитие цивилизации (и это тоже правильно, вспоминаю наших америкосов с их насаждением демократии, и КПСС с марксизмом для африканских людоедов) - «спасать» следует всех. Всех, а не одну лишь интеллигенцию, гонимую серым обществом. Так до конца и непонятно - за что именно гонимую. И такой оборот вполне естественен. Потому, что в нашем мире Мастера творили для милых их сердцам шестидесятников. Тех самых глубоко несчастных и преследуемых серостью. Кстати, в конце концов, «серость» победивших и своими кривыми руками в очередной раз погрузивших огромную страну в беду и хаос, а её окраины ещё и в кровь. Здесь – для другой аудитории, другой целевой группы, хоть хватает и «гонимых», и «борцов с режимом», только «социальным витамином» их уже не полагают. Может, потому и Антон-Румата нормальный такой мужик, а не мятущийся интеллигент, слепленный из противоречий и с тараканами в голове. Ну, согласись, разведчик не может светиться на дуэлях раз в две недели, добиваясь славы первого меча Империи, и при этом - бояться или брезговать спать с женщинами. Да ещё и губить их непонятно ради чего. Дешёвого прокола с золотом дьявольской чистоты здесь, между прочим, тоже нет. Полуденные историки в здешей редакции тщательнее работали, или не испытывали лютого кадрового голода по части специалистов невидимого фронта. Да и Рэба оказался вовсе не дураком и мелким хулиганом. Так вот… в этой реальности Мастера всё видят по-другому, и творчество своё адресуют другим людям. Так сказать – заказ иной. Может здесь и не будет у Мастеров такого пессимизма с неустанными попытками кастово разделить общество на «социальный витамин» и быдло. Так, что… этот мир ещё подёргается. Я так думаю! – Олег, подражая Мимино, воздел к серому небу указующий перст.
    - Хорошо, пусть так, - улыбнулся Батурин. – Давай собираться.
   - Сегодня делать ничего не будем?
   - Сегодня – нет. Я уже всё протестировал – работает. Так, что осталось подключить питание. Но, это я сделаю чуть позже.
   - Слушай, Пётр Геннадьевич, а что мы тут смонтировали?
   - Приводной маяк.
   - Для чего?
   - Забросить сюда материал. Уже в более значительных количествах. При помощи установки, планировку помещений вокруг которой ты и изучал. Попользуемся маленько, прежде чем сдавать тихушников КГБшным орлам. Поэтому, я, кстати, и не спешил с этим делом.
   - Пётр Геннадьевич, ну хоть ты-то не говори загадками.
   - Хорошо, Олег, - Батурин снова взял термос, но на это раз неторопливо упаковал его назад в рюкзак. – Я хочу оборудовать здесь лабораторию, так сказать – безумного профессора.
   - Зачем именно здесь?
   - Спокойнее. Народ не шастает.
   - Согласен. И чем мы будем тут заниматься? Собирать ещё одну установку? Только уже свою собственную? Минуту… источник энергии! Никаких аккумуляторов не хватит. Вы же не собираетесь строить тут электростанцию?
   - Нет, Олег, не собираюсь, - рассмеялся Батурин. - Хорошо, давай в открытую – я хочу собрать здесь ядерную бомбу. Забросить сюда нужный материал, спокойно довести до ума, и с этой платформы забросить в нужное место.
   - Ты с ума сошёл, Геннадьевич?.. Откуда ты возьмёшь такой «материал»? И куда потом собрался забрасывать?
   - Где взять – найду. А забрасывать я собрался домой. В нашу с тобой реальность и в наше время. Я хочу взорвать бомбу в Атлантике.
   - Ты точно с ума сошёл, Пётр Геннадьевич. Ты же физик. Слышал же про опасения, что взрыв может спровоцировать термоядерную реакцию в морской воде, и будет взрыв, что разнесёт в куски всю планету.
   - То-то и оно, что я физик, а вот ты «Фаэтов» начитался… («Фаэты» - роман советского фантаста Александра Казанцева в котором описывалась гипотетическая  планета Фаэтон, якобы погибшая в результате взрыва океанов) Ещё борец за мир во всём мире академик Сахаров предлагал такой сценарий. Позже вдумчиво просчитывали последствия подрыва двухсотмегатонного заряда. Умеючи можно было разогнать волну в тысячу двести метров высотой. С побережья она могла дойти до середины Соединённых Штатов. Я хочу ограничиться «соткой». Мне достаточно немного поквитаться с «победителями в холодной войне». Чтобы ребята охолонули маленько, умывшись в шестисотметровой волне, и оставили всех остальных в покое. Ну и получили с процентами то, чем осчастливили нас.
    - Так нельзя. Ты не можешь так поступить, Пётр Геннадьевич! Я не верю! Грохнуть столько народа…
    - Могу, Олег. Вспомни, сколько нашего народа грохнули во имя их благополучия и мирового лидерства. Долг платежом красен.
    - Я не хуже тебя понимаю, что это сучье стадо не отстанет, и с шеи не слезет, пока не дожмут, или им самим не дадут по рогам. Ну, так и спали Белый Дом и Капитолий к чёртовой матери!
    - Заодно с Федеральной Резервной Системой… в пепел! Может, и Пентагон заодно нахлобучим. А, может, Нью-Йорк с биржами и спекулянтами? Нет, Олег. Я не хочу тыкать пальцем в один какой-то глаз. Я хочу обрушить всё их государство как таковое. Для этого – разрушить инфраструктуру и нанести невосполнимые потери в живой силе.
   - Геннадьевич… военные же от такого сценарии отказались…
   - Я штатский, Олег. И другого сценария у меня просто нет. И возможностей – тоже. Извини, дорогой…
   - Я жалею, что помогал тебе.
   - Ну, ты же не знал. Так что не казни себя. Идём назад, Олег. Знаешь, что я тебе скажу? Ты подумай, как следует. Трезво, и не спеша. (Олег неопределённо помотал головой) Боишься? Оно, может и правильно. Потому, что «вот так думаешь, думаешь, думаешь – и, в конце концов выдумываешь порох»...
   Они вернулись на Парусную улицу. Олег так и был – точно в тумане. Ну, не ожидал он такого финта от Батурина. А в том, что тот потащит дело до конца, можно было не сомневаться. Они попрощались неподалёку от дома Подразского.
    Повздорив с Батуриным по поводу его намерений, Олег оказался в одиночестве. Батурин вполне ожидаемо пропал, и визитами своими более не баловал. Искать его самому… Олег вдруг осознал, что у него нет никакой «привязки» к Петру Геннадьевичу: ни адреса места жительства, чтобы навестить обычным способом. Ни знаковых маяков, чтобы «дотянуться». В Заводи, куда они столько раз ходили, Олег соваться опасался – кто его знает, вдруг Батурин перетащил маяки, полетишь ещё с того обрыва. Слабоват был пока Подразский в этом деле. Где то на уровне "подготовишек"- детсадовцев, если принять Петра Геннадьевича за студента-дипломника.
   Да он же вообще о нём почти ничего не знает. Никакой конкретики. Даже пытаться предотвратить то, что он затевает, сдавшись Коллегии – рискованно: могут ведь и в сумасшедший дом посадить. А за знакомство с Савельевым – и просто посадить на цепь. Попал, ведь.
   Очень скоро «прибыл патруль полицейских и забрал всех», в смысле – к Олегу пришёл человек и сообщил ему, что он действительно – попал. И Подразский, пытаясь «сохранить лицо», может лишь подобно бравому солдату Швейку, шагать рядом «с довольным видом, держа палку, как ружьё, на плече»…
***
   До сегодняшнего утра вся работа и жизнь Владимира Стрельцова были сами расписание, размеренность и неспешная предсказуемость. Вот уже почти два года. Со дня тех самых событий, когда они с Кирсановым нашли таинственную сумку, содержащую ценнейшие сведения, а потом истеричка Мартов спровоцировал побоище.
   Стрельцов тогда оказался единственным выжившим, получив ранение, потеряв сознание и не успев сделать в ответ ни одного выстрела. Остальные участники внезапной и роковой перестрелки – погибли на месте. Включая даже оставшегося в машине Агафонова - услыхав стрельбу, он успел прибежать в аллею, чтобы смертельно ранить того самого Франкенштейна с вахты «Вертикали» и самому получить от него же ответку. Схватил свинца в многомудрый свой лоб и затеявший на пустом месте такую заваруху Мартов. Чёртов паникёр. Вторая пуля угодила ему в грудь и разнесла заодно флэшку, болтавшуюся на шнурке и содержавшую, надо полагать, какие-то особо ценные сведения. Остальные сведения, вместе с большей частью лаборатории – таинственным образом сгорели той же ночью. Самоликвидатор, что ли сработал. Осиротевшие и обескураженные такими ударами судьбы сотрудники, точно волшебным заклинанием превратились в бестолково блеющее и бессмысленно тыкающееся во все стороны стадо. И, ввиду своей быстро ставшей очевидной бесполезности – были разогнаны во все стороны со строгим наказом - никогда не собираться числом более полутора.
   Попытка найти Олега Подразского – успеха не принесла. Как в воду канул. Вместе с сумкой. Служебное расследование по этому вопросу, такое впечатление, замяли, не особо вникая в суть того, чем Кирсанов втихую занимался. Как то всё и утихло, ничем не закончившись, пока Стрельцов лежал в больнице. Его самого хоть и не перевели куда-нибудь за Полярный круг, но за всё прошедшее время на версту не подпускали - ни к чему значимому. Унылая рутина.
   Сегодня утром она, возможно, закончилась. Когда он уже подходил к своей машине, что была припаркована на параллельной шоссе дороге (не любил заезжать в толчею среди домов) – его вдруг окликнули по имени-отчеству. Владимир недоуменно обернулся – странное дело: только что никого рядом не было, и вдруг нарисовался этот парень. Лет двадцать пять на вид, спортивного вида, спокойный и уверенный – ни одного лишнего движения и слова. В руке его была безразмерная хозяйственная сумка, в которой пряталось что-то квадратное.
   - Здравствуйте, Владимир Яковлевич, - парень дружелюбно улыбнулся, и чуть подал вперёд руку с сумкой: - Это просили вам передать.
   - Кто? И что это такое? - Стрельцов вовсе не спешил принимать нежданный подарок.
   - Не знаю, честное слово… - малый аккуратно поставил ношу на асфальт, чуть приоткрыл (молния оказалась загодя расстёгнутой) и неуловимым движением отстранился назад. – До свидания, Владимир Яковлевич.
   Стрельцов не успел даже сообразить – хватать ли ему гонца, или попробовать остановить его ещё каким вопросом, как обмер от увиденного: в бауле виднелась сумка! Та самая! Которую они изъяли у Олега Подразского в тот злосчастный вечер. Парень, тем временем, сделал пару шагов по газону, играючи перемахнул через ограждение высотой метра полтора, сел в притормозивший на шоссе неприметный «форд», и был таков. Владимир осмотрел нежданный подарок, ожидая подвоха. Видимого подвоха видно не было, а вызывать сапёров он не решился. Взял сумку за ручки, поднял – вроде взрываться не собирается. Бросил в свою машину и поехал сдаваться своему шефу, которому был переподчинён после гибели Кирсанова.
   Иван Карлович Таубе выслушал его доклад, и тоже, не заморачиваясь с сапёрами и специалистами радиологической, химической и прочих защит – вынул сумку Батурина и водрузил её на стол.
   - Тут Аркадий Паровозов мимо окон пролетал… и таинственную сумку, ту, что столько лет искали, дядям в руки преподнёс, - он аккуратно её открыл - поверх журналов и бумаг лежал незапечатанный конверт. - Что ты ржёшь-сидишь, а?
   - Прошу прощения, товарищ генерал! – подобрался Стрельцов: - Только сейчас дошло, на кого парень этот, что сумку принёс, похож.
   - Что? На Паровозова что ли?
   - Скорее уж на героя-ударника с советских плакатов во славу молодых героев пятилеток. С интеллектом на лице, в плечах косая сажень и ослепительная улыбка в сорок семь зубов.
   - Приметный малый, - шеф встал и прошёл к спрятанному в стене сейфу. – С одной стороны, Владимир, конечно – полный пердимонокль. (от французского perdit monocle – «потерял монокль», как следствие сильного удивления) С другой… я ожидал чего-то подобного. Не могло такое дело просто так закончиться… (повозился и, открыв дверцу, достал пухленькую папку) Здесь подборка материалов, собранная Кирсановым. Собственно, то – с чего он начинал копать, и накопал перед тем, как выйти на Батурина с Подразским. Возьми, ознакомься. Я хочу, чтобы ты был полностью в курсе дела. А потом и с этим (кивнул на сумку) будем разбираться.
   Достаточно беглое ознакомление с материалами из сейфа Ивана Карловича заняло несколько часов и оказалось интереснейшим занятием. Этакий ликбез по части подготовки материально-технической базы для переворота и обустройства в ином мире и «раньшем времени». «Уходим, уходим, уходим, наступят времена почище». Рапорты, отчёты, протоколы, договоры с заводами и мастерскими, оригиналы и копии. Каждый документ по отдельности – недоразумение или глупая шутка. Или – прихоть богатея, потерявшего края стакана с шальных денег. Как, например ремонт и восстановление бронетехники, якобы собранной на местах сражений начала войны для последующего её применения в съёмках некой масштабной киноэпопеи. Предвоенные пушечные броневики, БТшки, «тридцатьчетвёрки» и даже несколько монстров Т-35. Притом, что количество техники – достаточно «дурное», даже для режиссёра с размахом и шальными деньгами. Примерно, то же самое – с переборкой раритетных самолётов на авиаремонтном заводе.
    Перечень работ на броневиках и танках впечатлял. Трансмиссия, двигатель, ходовая, приборы наблюдения и связи. На «тридцатьчетвёрках» ещё и предусматривались поручни для десанта, вынесенные в корму новые наружные топливные баки, и устанавливались командирские башенки (скандал при попытке изготовить их из обычной, неброневой стали), дополнительная броня и экраны, кронштейны для крепления крупнокалиберных пулемётов над стволом орудия. Какие тут к бесу киносъёмки.
    Впечатляет... Стрельцов вдруг подумал, что первоначальный облик машины после этого ещё и изрядно менялся. Непонятно лишь, зачем было настолько всё усложнять и выдёргивать танки из той круговерти. Тех же «тридцатьчетвёрок» – здесь прикупить легко в достаточном количестве. А эти парни рисковали. Ещё как рисковали. Он примостил сигарету в пепельницу и отхлебнул остывший кофе, устремил взор в потолок, вдруг представив себе агитационно-психологический эффект появления пятибашенных дредноутов в степи под легендарной Каховкой. Модернизированным БТ и броневикам лично он бы отвёл роль рабочих лошадок, «тридцатьчетвёркам» - ударного тарана и лейб-гвардии. А лучшего времени, чем Гражданская война для такого «вторжения» трудно представить…
   Среди прочих интересных материалов был здесь отрывок из воспоминаний немца – ветеран Второй Мировой дал обширное интервью незадолго до того, как отправиться с Страну большой охоты. Помимо прочего дед поведал о самом-самом своём за всю войну приключении, когда чудом жив остался. В июле 41-го два бронетранспортёра с мотопехотой, в одном из которых был рядовой Гюнтер Штельцель, заплутали в собственном тылу и налетели на странных трофейщиков, что выдёргивали из болотца застрявшие там, и брошенные экипажами новенькие русские «тридцатьчетвёрки». Хотя, какой там «тыл» – слоёный пирог, всё вперемешку. Русских обходили, окружали, они оборонялись, прорывались и, как раз за несколько часов до этой встречи немцы вырезали наших окруженцев. Штельцель об этом рассказал скупо, но получалось, что они безнаказанно расстреляли красноармейцев из пулеметов со своих бронетранспортёров так, что и пленных не было. Почти не было – девчонка санинструктор. Стрельцов затянулся сигаретой – раз был санинструктор, наверняка и раненные были, если только это вообще им не попались остатки какого-нибудь санбата. Хлопнуть бы фрица этого по морде раз-другой… впрочем, они и так своё тогда получили быстро, и, похоже, что буза то и случилась как раз из-за санинструктора. Не было бы её – может, и разминулись бы с той командой, в составе которой крепкие парни в форме танкистов СС работали как проклятые вместе с парнями в русских комбинезонах и пилотках. Хоть и жарко было. И за спинами у всех МП были. Нет, по-немецки говорили все, и командиром то у них был штурмбанфюрер – ещё и голубоглазый блондин истинно арийских стандартов. Из сослуживцев Штельцеля под них подходил разве что Вальтер Белов, которого сманили в парашютисты после их успехов на Крите. Штурмбанфюрер вышел к ним из фургона, установленного на странном гибриде танка и грузового авто: катки и гусеницы – как у тех же «тридцатьчетверок», а над ними – капитальный фургон, широкая металлическая кабина и капот, как у грузовика. Ещё там был танк-эвакуатор, что вытаскивал лебёдкой уже третью, последнюю застрявшую машину. А две стояли рядышком на крупноячеистой металлической сетке, от которой к фургону зачем-то тянулись кабеля. Были там и ещё рулоны сетки, и какие-то железные конструкции, да только не с руки было как-то мотострелкам эсэсовцев расспрашивать, хоть и танкистов. Как уже потом Штельцель подумал, проезжай по тому просёлку русские, вышел бы к ним не эсэсовец, а какой-нибудь майор уже в советской форме. И было бы всё хорошо. А вот у Штельцеля с его парнями «хорошо» не получилось – расслабились ребята, не заметили момента, как дружелюбно балагурившие и угощавшие сигаретами «танкисты» умело рассыпались вдоль дороги, примостили на стволы автоматов толстые цилиндры и без особого шума начали косить спешившихся с БТРов немцев. То ли «ганомаги» их понравились, то ли санинструктор, которой, как трофеем вздумал хвастать фельдфебель Асмус. Штельцелю так потом никто и не верил, что с такой штукой, как глушитель, он столкнулся ещё летом сорокпервого года. А тогда повезло фантастически – единственный, кто остался жив. Он получил две пули - в руку и плечо, упал, и на него повалился ещё кто-то из сослуживцев. Контрольным, видимо, выстрелом ему лишь срезало лоскут кожи с черепушки, а БТР переехал тех, что лежали рядом. В какой именно момент он вырубился – Штельцель не помнил, а очнулся, когда его грузили в машину: снова везение, ещё кто-то из своих налетел на место побоища. Только не было там уже никого и ничего, кроме следов гусениц, трупов навалом и чуть живого Штельцеля среди них. Обычное, вроде дело - набежали снова на окруженцев, только уже агрессивных и зубастых, те им накостыляли и уехали. Обычное, если бы фриц не рассказал в подробностях о глушителях и «грузовике на гусеницах», в котором без труда угадывался послевоенный АТ-Т с чем-то вроде кунга. И описанного им танкового эвакуатора в 41-м году в РККА тоже просто не было, и, наконец, так удивившая его странная сетка с проводами, на которую «тридцатьчетвёрки» загоняли. Стариковский бред, если не знать оборотной стороны.
   Объяснений всему этому геройству с эвакуацией брошенной РККА техники было несколько. Не хотели светить раньше времени более совершенные машины там, куда уходили. Во-вторых: сколько лет нашим сегодняшним «тридцатьчетвёркам»? Около полтинника. А эвакуированным  бронеавтомобилям и БТ-шкам было по несколько лет, «тридцатьчетвёркам» - от силы год с копейками. Им достались новенькие корпуса и башни с вооружением. А несовершенную трансмиссию и моторы – они выдирали и ставили то, что уже проверено временем. Но, в первую очередь, естественно: уверенность, наглость и безнаказанность. В том страшном хаосе можно было и не такое провернуть. И проворачивали. Авиатехника вообще боевых повреждений не имела. С тем, как разжились нашим добром – бипланы и двухмоторные туполевские бомберы предвоенной постройки - понятно было: сначала ожидание непонятно чего, а потом разгром, хаос и в обоих случаях - возможность нарисовать и предъявить какие угодно приказы, которые трудно проверить, но следует принять к исполнению. А, вот  похищение  «Юнкерсов-87» невольно заставляло снять шляпу - неизвестные прохиндеи как-то и хвалёных педантичных немцев уболтали. Не до конца, конечно -  суровая арийская дисциплина обязала сопровождать вверенную технику. Сопроводили. В другое время, в другое место. Хотя – лучше бы и проявили недосмотр. А то потом спустя полвека с гаком у оперов убойного отдела шаблон трещал, когда случайно раскопали братскую могилу в лесополосе, где упокоились два десятка неизвестных без документов, но в остатках формы люфтваффе. Впрочем, в бурные девяностые кого только по случаю не находили. Операм, видно неинтересно было проводить параллели с тем, чем на местном авиазаводе чуть ранее занимались, и висяк так и остался очередным висяком. А ещё, какое то, время спустя - Кирсанову инфа попала. Он то и раскрутил потихоньку эти все дела с ремонтом старой техники, и случаями пропаж технической документации. 
   - Готов? – размышления  Стрельцова  прервал Иван Карлович -  шеф стоял в дверях кабинета с конвертом в руках: - Бомбы и спор сибирской язвы мы не обнаружили, а вот приглашением неизвестных лиц на встречу – я намерен воспользоваться. Полагаю, ты со мной?..

***
    Жанна в конторе была одна – своих бойцов спровадила всех без исключения на Театральную свидетельствовать о лояльности и поддержке демократического выбора.
   - Привет, солнышко. Вот и я. Ну и чего ты переживала? – Валера попробовал было обнять жену, но Жанка выскользнула и отстранилась.
   - Сколько раз я уже клялась не переживать за тебя, когда ты шляешься неизвестно где и неизвестно с кем? Сколько можно? Ну, сколько можно мотаться по подворотням и в обществе каких-то опоек? Поиски вдохновения? А для чего? Когда ты, наконец, станешь вести себя в соответствии со статусом успешного человека?
   - Успешного кого? Человека?  – Валера плюхнулся в кресло за директорским столом: - Что есть критерий успешности человека, дорогая?
   - Философ! – всхлипнула Жанна: - Нервы ты мне все вымотал!
   - Слушай, не надо, а? Тебе будет спокойнее, если я в соответствии со статусом «успешного человека» буду бухать и пудрить ноздри в «Малевиче» или «Корсаре»?
   - А, может, тебе делом заняться? Сесть вот в это кресло, например?
   - В нём уже сидишь ты. Если ты его покинешь, то мне придётся переживать за тебя, потому, как дома ты сидеть не хочешь, по улицам и подворотням гулять  - за тебя, красаву такую, реально страшно, а взявшись проводить свободное время с подругами – рано или поздно окажешься у «Малевича». Выход я тебе предлагаю давно…
   - Я уже говорила тебе, по поводу «выхода» - заводить детей я пока ещё не готова. Всё, Валерка, хватит, поехали домой.
   - Поехали.
   Валера вышел на улицу и не торопясь пошёл в сторону припаркованного под деревьями ярко-красного «лансера». Жанне ещё нужно было поставить помещение на сигнализацию. Охраной «объекта» (равно, как и их квартиры) занималось агентство «Арго», принадлежащее авторитету Зацепе (однокласснику Валерия Лёвке Зацепину), хотя сотрудники его были в большинстве своём отставными силовиками. «Полиция кончается там, где начинается Беня». Резонные люди были трижды правы на все времена и формы мироустройства, и Беня начинается ровно там, где кончается полиция. Как только – так сразу. И чем меньше будет брать на себя полиция – тем больше Беня подгребёт под себя. Кстати, вовсе не факт, что будет хуже. Ещё Екатерина-свет-Алексеевна учила, что «кроме закона должна быть и справедливость», а с поправкой на сволочные времена и «скотскую сущность» нынешней власти, Матушка наверняка согласилась бы и с тем, что  добрые понятия – лучше похабного закона.
  В машине их обоих отпустило, и они даже мило почирикали, пока ехали, а дома – вроде, как и закрепили достигнутое перемирие на новом матрасе от европейского лидера матрасных дел  (Ну, а чего, Владимирская область – как ни крути, а Европа). Но ближе к закату Жанна плеснула на почти потухшие угли бензина, достав из шкафа вечернее платье и объявив, что они сейчас собираются и едут к Томилиным. Валера мысленно ругнулся – вечер у Томилиных не входил в его планы совершенно. Никак. Хотя и понимал, что одной из причин того, что Жанна к ним собирается, было - желание переговорить с занимавшейся недвижимостью Маринкой по квартире в «Уральских высотах». В квартале, где гнездились «успешные» и «добившиеся». В городе было уже несколько таких мест компактного проживания «сливок общества», обнесённых капитальным высоким забором с колючей проволокой по верху и охраной на въезде. Эдакие многоэтажные подобия пригородных «посёлков золотых унитазов» (в Московии, кстати, уже благополучно обезлюдевших и брошенных в связи с постоянными налётами и обстрелами из миномётов), рассчитанные на карман пожиже. Петрову туда тоже не хотелось – не хватало ещё много-много Томилиных в соседях. Он застонал, понимая, что пересилить себя не сможет, и только что восстановленное подобие семейного счастья опять пошло прахом.   
   - Я не собираюсь к Томилиным.
   - Как это, не собираешься? Почему?
   - Мне неинтересны Томилины. И те люди, что у них сейчас соберутся – тоже. Мне встречаться с ними незачем. Общаться – не о чем. Слушать мнения о «кайенах» и «крузаках» от людей, которые ещё долго не смогут их купить – неинтересно.
   - Вот-вот. Знаешь, что меня бесит больше всего? То, что ты – можешь, в отличие от них. Ты можешь всё, о чём они могут лишь мечтать, да языки чесать. Все говорят, что в бизнесе ты – как гроссмейстер в шахматах. На семь ходов вперёд. Нет такого вопроса, которого ты не мог бы решить к взаимному удовольствию. Мастер переговоров, и всякое такое… Томилины… Я видела визитки, что у тебя небрежно рассованы по карманам и бумажнику. Действительно, какие там Томилины. Эти люди – уже давно себе позволили Томилинские мечтания. Валерочка! С твоими-то возможностями! Ты можешь всё, а довольствуешься лишь тем, что хочешь. А хочешь ты до смешного мало!  Дурачок ты мой… Господи, ну какой же ты дурак…
   - Чего хочет дурак - того хочет Бог. Это к слову, а, если серьёзно, то я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Рождённый нами. Лучше – два. Что нам мешает?
   - А то и мешает! Мешает то, что я не хочу, чтобы мои дети росли здесь, в этом квартале, где страшно на улицу выйти, и машину под окнами страшно оставить.
   - Вот не понял то, я тебя, родная… - Валерий искренне рассмеялся, и, смирившись с надвигавшимся в уже который раз «разлад, развод и тапочки по почте», полез в стенной бар, содержащий привезённые любезными клиентами «оттуда» напитки. Нет, ну чего, в самом деле, гнать-то. Входили и выходили – уже, сколько лет, и ничего. Дети шальные во дворе носятся – ну, так они самые настоящие и живые. Их, слава Всевышнему, пока ещё учат ручкой на бумаге писать, а не пальцем клавиши тыкать. Они приучены гонять футбол и лапту, а не загибаться за компом в прохождении очередного уровня какого-нибудь виртуального мира. Наши чада голову свернут с ними за компанию? Ну, это ещё будем посмотреть. Да и то, что нас не убивает – не убивает нас вообще, а не только делает сильнее. Машина… вообще фигня какая. Ну, было раз, угнать не угнали – сильно уж приметная машинёшка, но колёса открутили. Утром Жанночка выходит – стоит ласточка на кирпичах. Пришлось Лёвушку Зацепина побеспокоить, дескать, не по понятиям как-то. Колёса воровать у девушки, фирмочка которой уже два этажа в сиротском приюте за свой счёт отремонтировала. Ну и остальные добрые дела… на следующее утро машина была на колёсах, а в салоне лежал роскошный букет роз. Очевидно, вспомнив именно их, Жанна поняла, что загнула лишнего и не в ту строну, и закусила губки.
   - Точнее – понял, что ты опять собралась клинья подбивать к «элитному кварталу», только, Жанночка, по поводу детей это – сдаётся мне, очередная  отмаза. Слабенькая такая, вымученная, на «время потянуть», - Валера взял треугольную бутылку «грантса», и, решив пойти ва-банк, сознательно прошёлся по больному. - А времени то уже и нет. Лет нам с тобой… ну уж никак не дети… и это мне - «ещё», а тебе – «уже».
   Хоть и врачи, смотревшие супругу месяц назад, сказали, что здоровья у неё – как у хорошей кобылицы, Жанна полыхнула, что твой порох. Входная дверь грохнула так, что подъезд содрогнулся. Валера криво усмехнулся – ситуация складывалась совершенно патовой и решаться никак не желала. Валера хотел детей от слова «просто». И считал, что условий для этого – вполне достаточно. Жанна считала, что в нынешних условиях заводить детей – преступление против них же. И занималась бегом за бесконечностью. Квартира, машина, достаток. Потом трёхкомнатная квартира, да такая, чтоб заблудиться, машина из категории «для успешных людей», достаток на уровне... Теперь вот – квартал «для успешных людей». Конца края этому и видно не было. Вот и приходилось напоминать, что часы то тикают. Клин, как известно – клином вышибают, только мерзко это – любимого человека через коленку ломать. Но ещё омерзительнее – смотреть, как он пытается спрятаться от самого себя за ширмой «успешного» потреблятства. Валера сел в роскошное кресло. Вечер был совершенно свободным. Куда можно было его употребить? А… собственно – куда же ещё? Раз детей мы делать не хотим… он лениво открыл бутылку. И хлебнул янтарной жидкости прямо из горлышка – что мы, в самом деле, шотландского самогона без стакана употребить не сможем? Сможем. Употребляли. Только сейчас жёстко пошло. Не в масть. Приняв это как знак свыше – дескать, нечего тут в одиночку сидеть и пить, Валера снова накинул куртку, обулся и вышел с бутылкой в руках на улицу. Улица была уже пустынной – это было время, когда «час дворников уже прошел, час молочниц еще не начинался». В смысле, когда простые смертные обыватели, живущие в неогороженных кварталах, и передвигающиеся большей частью на своих двоих – дошли до дома и закинули засовы, а шпана ещё не вылезла из подворотен. Впрочем, Валера умудрялся находить общий язык и теми и с другими. Только вот, бомбилы-извозчика видно нигде не было, на автобус лучше было и не рассчитывать, а до таксопарка было далековато. Но, дорогу осилит идущий. Петров осилил до «Дворянского Собрания» - пафосного кабака, в котором собиралась рафинированная «илита», но обходить который стороной – значило сделать изрядный крюк. На удивление Валеры – его вдруг окликнул знакомый голос. Объяснить здесь присутствие Ивана Карловича Таубе можно было одной лишь необходимостью. Большей, чем необходимость Петрова пройти мимо крыльца данной ресторации.
   Иван Карлович был немало удивлен и даже встревожен променадом Валеры по вечерним улицам в полном одиночестве, хоть этот квартал и считался относительно благополучным. Валера его успокоил, и вдруг неожиданно для самого сболтнул, что гуляет в сторону таксопарка, чтобы попытаться найти телефон, по всей видимости, оброненный там ещё утром. Таубе, молча, взял из его руки «грантса» и хорошенько хлебнул. А, выслушав речь Петрова о желании купить у города эти никому не нужные развалины, чтобы устроить там бизнес-центр «с блэкджеком и шлюхами», вернул бутылку назад и свистнул своего шофёра с машиной. Хороший человек – Иван Карлович.
   Через пятнадцать минут «крузак» пробирался по рытвинам к мрачной руине. Водитель – молчаливый малый, представленный Таубе Юрием, загнал машину прямо на первый этаж. Валера попросил его остановиться и вышел. За его спиной хлопнула дверь – Юрий был готов следовать за ним.
    - Спасибо, провожать не надо. Я сам. Возвращайтесь.
    - Нет, - водитель отрицательно мотнул головой: - Приказано сопровождать вас и доставить домой.
   - Хорошо, тогда ждите здесь. Я поднимусь выше один. Думаю, мне понадобиться минут двадцать-тридцать. Не беспокойтесь, там никого нет. Если что случится – я вас позову.
    Водитель остался у машины, хотя на лице его была неуверенность в правильности происходящего. Валерий с бутылкой под мышкой поднялся на второй этаж, сел прямо на пол, где было чище. Глотнул ещё вискаря – вообще колом встало. Нет, не хотелось ему спиртного. Закрутил пробку и поставил бутылку рядом. Ну, его на фиг. Петров прислонился к холодной и шершавой бетонной стене. Что же ты делаешь-то со мной… Господи... Зачем мне уметь и мочь столько? Чтобы не хотеть и десятой части от того, что могу и умею? Почто мне это спёрлось? К чему? Может, кому ещё это нужно? Тогда - можно списочек?.. Молчишь?  А, любить безумно женщину, которая так и не может понять, чего именно от неё хотят? При том, что хотят от неё  – совершенно естественного для женщины? Рожать детей и возиться с ними. Смотреть за домом и встречать вечером своего мужика с добычей…
   Эх, через три колена всех вас…  Валерка схватил подвернувшуюся под руку арматурину и со всех сил запустил её в темноту. Застонал и скрежетнул зубами. Схватил «грантса» с намерением запустить его вслед железяке, но раздумал. Плюнул в пространство, и вдруг успокоился. Даже открыл батлу, и хотел было к ней ещё приложиться, как вдруг… понял, что начался «приход». Пошёл, родной. Да такой, какого до селе не было. Нет, «мёртвых петель» по кюветам выписывать не пришлось – так, что даже выпитый вискарь удержать удалось, но Валерий уже понимал, что несёт его в полную неизвестность. Куда Макар телят не пас. Под ногами вместо привычного асфальта оказалась каменистая поверхность. Темно, промозгло, какие-то облезлые кусты, точнее – их остовы. И тишина. И огонёк. Да – живой огонь. Валера даже услышал лёгкое потрескивание веток в пламени. Он встал, отряхнулся и пошёл к костерку. Споткнулся о какой-то белый валун. Выругался про себя и успел сделать ещё пару шагов, прежде чем на него вдруг набросились из темноты…

***
   Одиночество Олега после ссоры с Батуриным было крайне непродолжительным. Сначала о себе напомнил Савельев - пару раз звонил, задавал бессмысленные вопросы, из чего Олег сделал вывод, что это не более, чем проверка связи. Точнее – наличия Олега на месте. А через неделю, когда он возвратился домой, задержавшись на работе – его уже ждали гости. Точнее – гость. В отличие от всех предыдущих визитёров, этот – не утруждал себя звонками в дверь или ожиданием на улице. Войдя в комнату, Олег оторопел, увидев человека, спокойно сидящего в кресле с журналом в руке. Вторая его рука этим самым журналом была прикрыта.
   - Здравствуйте, Олег Николаевич. Уж извините, что вошёл и расположился без вашего ведома.
   - Извиняю, - Олег был уже настолько утомлён разнообразными визитёрами, что даже не удивился, а спокойно сел на диван напротив гостя. – Хотите, угадаю, что вы мне сейчас предложите? С одного раза.
   - Не угадаете. Ни с одного, ни с двух, - неожиданно рассмеялся визитёр. – Я ничего не собираюсь вам предлагать. Просто потому, что пока не знаю, в чём вы заинтересованы и нуждаетесь. Сначала скажите, а я предложу по мере возможности.
   - Вы из бюро добрых услуг?
   - Так точно, - гость поднялся из кресла и бросил журнал на письменный стол, ненадолго оказавшись спиной к Олегу, и ему показалось, что тот что-то спрятал, но, когда он повернулся, в руке его было удостоверение – чёрная книжица, украшенная серебряным орёликом. Угловатым и хищненьким. Об одной голове. - Полковник Пятого отдела Коллегии Государственной Безопасности Бешенцев. Макар Тимофеевич. Весь к вашим услугам. 
   - Олег Николаевич Подразский. Монтаж электросетей, установка счётчиков, - отрекомендовался Олег, разглядывая раскрытое удостоверение (знать бы ещё, как отличить подлинное от поддельного), и отметив, что для полковника гость его выглядит моложаво.
   - А также хождение между мирами и покорение пространства-времени, - закончил за него полковник.
   - Где-то так… и что мы с вами делать будем?
   - Ну, вы с нами сделать ничего не можете. А вот мы с вами… - полковник взохнул: - сколько уж времени прошло с момента вашего прибытия в наш мир, а единого мнения, что именно делать с вашей персоной так и нет. Учитывая то, что какими либо сверхценными сведениями для государства вы не располагаете, а также вашу ненадёжность как союзника в виду возможности слинять в любое время, то с кем связались, и чем занимаетесь – набирает очки предложение устранить вас немедленно и безопасным для окружающих способом.
   - Вы принесли мне чёрную метку?
   - В какой-то мере. Видите, ли, Олег, Пятое управление занимается как раз разного рода паранормальными явлениями. Вас можно смело к ним отнести. Тайны вы для нас не представляете. Пока вы сидели, не отсвечивая, и занимались монтажом электросчётчиков, за вами просто наблюдали. Нехорошо валить из снайперской винтовки вынужденного эмигранта из другого мира лишь за то, что он обладает уникальными способностями. Тем более, что умением своим вы более не пользовались, налоги платили, в криминале не участвовали. За вами присматривали. С интересом, но не более того. Единого мнения на счет вашего будущего не было. Пока вас не угораздило попасть в дурную компанию, и участвовать в деятельности прямо противоречащей безопасности государства. Я пришел к вам сейчас на свой риск и под свою ответственность. И так давно хотел с вами познакомиться, а тут вас угораздило попасть в дурное положение. Так, что для начала давайте подумаем, как из него выйти…
   Рассказ полковника о том, в какую дурную компанию угодил Олег  - оказался, по сути, пересказом того, что тот уже слышал от Батурина. О самом Батурине, кстати, не было сказано ни слова. Олег этот факт отметил, но лезть поперёд батьки в пекло не спешил. Тут подумать надо было – хитрит ли полкан, или Коллегию действительно можно за нос поводить. Тут, главное, не заиграться. Не упустить момент, когда не на поводке держать будут, а скрутят так, что ни вздохнуть. С Батуриным надо бы посоветоваться. Олег тогда пожалел, что с Батуринам рассорился – остановить его не остановил, а вот сам на бобах остался. А полковник внёс свои пять копеек в негатив Подразского о персоне Владимира Савельева. Оказалось, что тот не просто «расплевался» с Коллегией, а дезертировал со службы, да ещё и прикарманил изрядную сумму казённых денег. И сейчас – тоже втихую обворовывает своих новых покровителей. Так что интерес к жизни у Володи проще некуда – побольше взять, поменьше дав, чтобы он там пафосно не вещал. Со всем тем, что Олег рискнул ему передать – можно смело попрощаться, хотя мозги он ещё поканифолить может и придёт. Тут Подразский не выиграл бы ничего при любом раскладе. В отличие от недолгого союза с Петром Геннадьевичем. Выслушав Бешенцева, Олег ответил одним лишь вопросом – «что дальше»? Полковник пожал плечами:
   - Жить, Олег Николаевич. Из этой неприятной истории постараемся вас выпутать. Так, что подождите в неизвестность убегать. Неужели не интересно дело до конца довести, и получить ответы, если не все вопросы, так хоть на большую их часть. Для начала – возьмём паузу. Продолжайте жить так, как жили. Воздержитесь от авантюр. Что касается ваших компаньонов, с которыми вы связь через Савельева держите… не уверен, что они в вас всё ещё заинтересованы, но объявятся – привечайте. Попросят о содействии – не отказывайте, но и не делайте ничего, не посоветовавшись со мной. Угрозы для вашей жизни нет никакой. У нас немного другие правила игры, в отличие от вашего мира. Кстати, ещё и поэтому я у вас заберу вот эту штуку (гость неуловимым движением извлек откуда-то из-под полы пиджака наган Олега, хранимый им на всякий пожарный случай). Не ровен час – натворите беды. А за свою безопасность не переживайте, мы своих не бросаем. Слышали, наверное. Мы будем за вами присматривать. Незаметно и ненавязчиво. Ну, и встречаться – регулярно. А если вы будете в нас срочно нуждаться – вот мой телефон. Запомните его. В случае чего закажете такси на Дубровку. Приедет Папанов с усами. Шучу, Олег Николаевич. Кстати, по поводу «своих». Сейчас мы с вами напишем заявление в Коллегию о желании сотрудничать, - полковник взял со стола Олега несколько чистых листов писчей бумаги и ручку, протянул Олегу, и начал диктовать: – Полковнику Пятого управления Коллегии Государственной Безопасности Бешенцеву Макару Тимофеевичу…
   Олег понимал, что капризничать нет смысла, и взялся за ручку. Когда они закончили – Бешенцев взял лист, критически его осмотрел, и опять потянулся к письменному столу – Олег только сейчас заметил, что там лежит тоненькая папка для документов. Полковник убрал бумагу, и продолжил:
   - Так вот, Олег Николаевич. Помимо этого документа и вашего явно нездешнего оружия я попрошу вас ещё об одном одолжении – изложите, пожалуйста, свою биографию и обстоятельства, при которых вы оказались в нашем мире. Здешние ваши приключения описывать пока не надо. Мы ими после займёмся, сверим так сказать то, что вы сами напишите, и то, что в наших сводках зафиксировано. А сейчас остановитесь на дате вашего прибытия. Я не хочу вам мешать, и потому, с вашего позволения немного похозяйничаю на кухне – сварю кофе. Я заметил, что вы дока по части приготовления кофе. Я, признаться, тоже. Мы с вами посоревнуемся – сегодня сварю я, а в следующий раз – вы. И посмотрим, у кого получается лучше…
   Кофе, приготовленный полковником, действительно оказался достойным. Выпив чашечку, и задав несколько вопросов о реальности Олега, полковник откланялся, а Олег так и остался сидеть, пытаясь осознать, что же это сейчас было, и во что он очередной раз вляпался. Олега уже начали, откровенно говоря, доставать все эти визитёры, плетущие вокруг него интриги и запутывающие в свои сети. Причем, каждый из них совершенно чистосердечно предлагал взаимовыгодное сотрудничество. Выгодным Олегу оно пока оказалось лишь со стороны Батурина, только платить за выгоду пришлось соучастием в подготовке массового убийства. С другой стороны – он был относительно свободен. В смысле – мог уйти куда угодно из этого мира. Но, спешить, вроде, было некуда. Возможно, на этом то и строился расчет всех в нём заинтересованных. Вопрос лишь в том – кто останется в дураках в конце игры.
    А вечером следующего дня, когда Олег, осторожно озираясь в попытке высмотреть присматривающих за ним спецагентов в очках, шляпах и плащах с поднятыми воротниками, возвращался из продуктового магазина, в подъезде его ожидал сюрприз. Время было поздним, в подъезде было темно, а попытка включить свет успеха не принесла – пощёлкал выключателем и успокоился. Олег уже настолько привык к нежданным гостям, что нисколько не удивился, когда из темноты его окликнули. Голос был знакомый – Савельев. Пропаданец, эдакий. Зажиматель чужих тетрадей. Расхититель социалистической собственности. Или какая тут она у них? Всё перемешалось. Владимир вполголоса позвал его наверх, на площадку меж этажами. Олег, помявшись (а, кто его знает – сунет сейчас перо в бок), осторожно поднялся. Савельев говорил вполголоса, лица его было почти не видно, был он опаслив, если только не напуган. Скорее – второе. Но излагал толково и без лишних слов. Дело принимало скверный оборот. Условия игры вдруг резко изменились. Точнее – в неё вмешались очень серьёзные люди. Ещё точнее – их малину накрыла Коллегия. За ним самим – наверняка следят, так что ему приходится передвигаться короткими перебежками и от куста к кусту.  И возможно, что квартира Олега уже на прослушке, а за ним самим тоже следят. И самое мудрое, что ещё можно сделать – из этой игры выйти, по возможности не с пустыми руками. Тетрадь? Тетрадь пока нужна. Олег улыбнулся – он уже знал от Батурина и Бешенцева о том, что условия изменились, притом, что в отличие от них обоих – располагал наиболее полной картиной. Помнил и о том, что выходить из игры, не прихватив на память немного денег, было не в привычке Савельева. Олег его слушал, мотал на ус и убеждался в том, что Савельева крепко прижало или прижали, раз он прискакал с очередными позывами к сотрудничеству и вечной дружбе. Ещё Олег прикидывал, как бы закончить с тем, что его самого используют как шар-биток на бильярде, загоняя с его помощью в лузы каждый свои проблемы, и заняться, наконец, самому решением своих. Савельев на секунду умолк, а потом – решился:
   - Скажи честно, у тебя уже были?
   - Были. Макар Тимофеевич Бешенцев. Полковник. Знаешь такого?
   - Что? Бешенцев? Ничего не понимаю…
   - Он самый, - Олег был уверен, что Савельев вздрогнул, - милейший в общении человек, кстати говоря. А ты ждал, что мною займутся другие?
   - Уже и не знаю. Сдаётся мне, что все здешние злые собаки скоро на тебе повиснут. Милейший, говоришь? Мягко стелет, да только жёстко спать потом. Опаснейшая сволочь, скажу тебе. Хреновы наши дела. Наш с тобою шанс – то, что они попутно ещё и друг дружку жрать начнут, а тут мы сможем выскользнуть, пока шерсть летит.
   - А мне - зачем куда-то выскальзывать? Мне предложили сотрудничество. Государственная контора, между прочим.
   - Ага. Давай-давай. Сотрудничай. Плохо ты пока понимаешь, с кем связываешься. Им нельзя верить.
   - А кому верить? Тебе? Бешенцев сказал, что ты ещё и казённое бабло наладил. Правда?
   - Правда, - Савельев в темноте криво усмехнулся, - что, с голым задом было новую жизнь начинать, бросив всё, вообще всё, что у меня было? Милостыню просить?
   - Хорошо, твои проблемы с КГБ - это твои проблемы. Что ты сейчас предлагаешь? Как ты хочешь выйти из игры, и что прихватить на память?
   - Уйти отсюда в другой мир. Не наобум, как у тебя получилось, а сознательно. Хотя бы - в твой. Только ещё и в твоё время. Ты там многое знаешь, и нам будет проще там освоиться. Дальше – поглядим. У нас будет знание, умение, ну и деньги, чтобы поначалу не бедствовать. Все дороги перед нами. И над душой ни одна тварина стоять не будет. Мой знакомый разобрался с тетрадью, но, чтобы получить результат, возможность… ключ к переходу в иную реальность и в иное время ему нужен один документ.
   - Какой, если не секрет. Ну, не жмись, Володенька, я же тебе тетрадку честно отдал.
   - Кодекс Войнича. В смысле – хотя бы его подробный список.
   - В чём проблема?
   - Где взять? Этот самый «хороший список» и быстро. Сам манускрипт три года назад ушёл в Йель. В библиотеку Бейнеке при университете. Время Олег, время. Хотя, я, знаю, где есть поблизости копия, да только взять не могу.
   - А, если я смогу? – Олег вдруг подумал, что возможно и нарисовался тот самый шанс начать свою собственную игру.
   - Вот даже как. Значит, ты можешь ходить и в пределах нашего мира. А, что же молчал?
   - Умеешь считать до десяти – остановись на семи. Могу. Считай, что козыри из рукава пошли…
   - Ладно. Архив Коллегии государственной Безопасности в одном из блоков здешней Управы Коллегии. Осилишь? Главное – туда попасть. На счёт «скрутят – схватят» не трясись – там бабы работают.
   - Красивые?
   - Всякие. Так как? С меня маяк, с тебя  Кодекс.
   - Ты и про маяк уже знаешь? – не удержался Олег.
   - Так ведь не баклуши бьём. Штудировали мы твою тетрадочку. Дай подумать…
   Олег  уже убедился в том, что Савельев хоть и был изрядной сволочью, но был умён и соображал быстро. Ну, и наверняка какие-то заготовки уже были. Думал он недолго.
   - Завтра ненавязчиво обозначься в книжной лавке на соседней улице. «Глобус» называется – видел, наверное? Был? Ещё лучше. Просто зайди, типа купи чего-нибудь. Тебе там передадут книгу. Чтобы было представление, к чему идёшь. Вторая такая – в архиве, где лежит список Кодекса. Он будет рядом на соседних полках.
   - А почему на соседней полке? Прямо рядом – что, нельзя поставить?
   - Нет. Я не собираюсь говорить, что именно мне нужно – человеку, что будет ставить маячок. Так спокойнее и ему и мне. Когда будешь готов встретиться со мной – снова засветись в этой лавке. Олег, запомни – я тебе свою жизнь доверяю. Но и ты не рассчитывай, что они тебя пощадят. Они такого слова не знают. Используют и выбросят. Ещё и всем, с кем ты тут задружиться успел - жизнь испортят. Это наш с тобой шанс. Не вытянем его – кранты обоим будут…
   Олега так и подмывало спросить, что они там ещё по тетрадке Батурина наколхозили, но он сдержался. Попрощался и поднялся к себе, а Савельев остался на площадке. Как уж он потом ушёл – Олега интересовало мало. Вряд ли они уже освоили то, чему его успел научить Батурин. Его визита, кстати, Олег всё ещё ждал, но, пока так и не дождался.
   Ладно… пора. Олег сосредоточился, произнося заветные строфы и погружая себя в транс. «Растворился» и протянул руку в нужном направлении и дальше, к яркому корешку нужной книги… Свет, тень, снова тень… нужно знать, к чему ты идёшь… снова свет… тишина, уже знакомые стеллажи  - прямо, слева и справа, линолеум под ногами, мягкий свет потолочных светильников. И заветный корешок стоящей прямо перед потянутой рукой книги. Он смог. Снова смог. Уже в третий раз! Маб вашу ять… Стабильность – признак мастерства, однако. Олег спохватился, чтобы не ругнуться вслух и не щёлкнуть пальцами, и осторожно ступая, двинулся вперёд – к полке, на которой остановился в прошлый раз. И вдруг! Сразу, и, кажется, со всех сторон – на него налетел жаркий вихрь, скомкавший его, точно бумажный пакет, и швырнувший на пол…