Если ты делаешь добро...
Укладываясь спать после очередного бешеного донбасского дня, стараясь привести в порядок от этого военного хаоса свои мысли, я задумался, вспоминая "конченное" войной село Никишино, разбитые укроповские блокпосты, кладбища с могильными продолжениями, которые возникли за последний год... Зная линию обороны, которая проходит между Украиной и Донбассом, сделал вывод: если бы не было Донбасса, то линия противостояния была бы на границе с Россией, и эти неподконтрольные войска "Правого сектора" или "Азова", да и ещё многие другие со стороны Украины кидали бы в наши сёла и города мины и снаряды разного калибра. Естественно, официальный Киев говорил бы: "Мы разберёмся, это банда какая-то". Врать они умеют – и врали бы, но в российские города и сёла летела бы смерть, и это факт. Получается, те, кто сегодня воюют с "укропом", – герои.
И передо мной закружились лица тех, кого я видел на блокпостах, кто был рядом со мной. И я подумал невольно: какие же они сепаратисты? Они русские, даже разговаривают на чистом русском языке, без украинского акцента. И как мы можем отказаться он наших братьев, которые, отстаивая свою независимость, отстаивают безопасность нашей страны?
Может быть, мои размышления кажутся наивными? Но человек двадцать донбасских жителей – в Никишино, в Дебальцево, в Енакиево, в Иловайске, в Донецке – сказали: "Жить можно и сейчас в разбомбленном Украиной Донбассе, вот бы только снаряды не летали!.."
– Поехали! – прервал мои размышления Продюсер. – Остапа ранили.
Вчера ещё познакомился я с Остапом, парнем лет тридцати. Сухощавый, высокий, взгляд орлана-белохвоста. По взгляду нетрудно понять, в каком аду ему приходилось бывать каждый день, и при этом принимать правильные решения, чтобы выжить самому и сохранить личный состав. Всего-то тридцать лет! Остап командует воинской частью и держит в ДНР самый отдалённый участок фронта, тот, что в Горловке.
– У него сломана тазобедренная кость, сломана голень, уже удалили селезёнку, – сокрушался Продюсер, – сейчас он в Елизаровке, в городской больнице (умышленно не называю города, в который был доставлен Остап).
Последние пригороды Донецка – и мы вырвались в широкие степи Донбасса. Поля, холмы, шахты – всё залито солнцем. Выйдешь из машины – курорт, а не район боевых действий! "Поскорей бы закончилась война, Украина оставила бы эту землю в покое и люди зажили мирной жизнью!" – мечтал я, наверное, вместе со всем народом Донбасса. И небо говорило о том, что в нём не летают самолёты, так как белых полос, какими изрезано небо России, не видно.
Машина Сказки послушно везла нас к Остапу в больницу. Впереди показалась группа людей, а когда поравнялись с ней, то оказалось, что это группа велосипедистов из восьми человек, в полной спортивной экипировке. "Ничего себе, – подумал я, – кругом война, а тут велосипедисты тренируются!". У Продюсера же не выключается телефон, вот опять он кого-то крепко ругает:
– Сволочь! Наживаться на гуманитарке – это же недопустимо! Ну как так, Лёня!? – обернулся ко мне Продюсер.
– Да никак, – ответил я, – Боженька накажет. Люди с миру по нитке собирают для бедствующих людей – это ведь от Бога всё. А тут взять и продать!..
– Да они и Родину продадут, не задумываясь, – включился в разговор Сказка. – Продали же Украину Европе и Америке с потрохами. Что такое по сравнению с этим гуманитарка... Тут недавно в магазине был, на тушёнку смотрел. Ту, что из России идёт, не выкидывают в свободную торговлю, а вот тушёнка говяжья, что Рената Ахметова, – в продаже. Видно даже, как на банке отклеена чикуха «Ренат Ахметов».
Тут и я вмешался:
– Стоял в МИДе ДНР, шёл к Маше Каледа, подслушал разговор в прохладном фойе по этому поводу, что та гуманитарка, которая идёт по линии МЧС России, ещё как-то контролируется властями ЛНР и ДНР. Но та, что идёт от граждан России, на восемьдесят процентов продаётся сразу после проезда КПП Новороссии. Так что все, что собирают россияне на свои деньги, попадает в руки безбожников.
– Перед Богом в ответе будут те, кто поживился, – сказал Сказка.
Я смотрел на сёла и городишки Новороссии – и не видел в них какого-то отличия от наших – к примеру, свердловских или тюменских, за исключением того, что в донбасских домах есть небольшие террасы для винограда, а вокруг – раскидистые деревья вишни и черешни.
К магазину подъехали пацаны лет по двадцать пять, с «выхлопком» после вчерашнего, затарились похмельным снадобьём – видать, вчерашние темы до конца не раскрыли. Мы взяли воды, по мороженому – и снова в путь.
– Боже мой! – воскликнул я, когда мы обогнали группу велосипедистов из шести человек. В полной велосипедной амуниции, на фирменных великах парни мчатся к своей спортивной победе, невзирая на то, что в десятке километрах от них идут полномасштабные боевые действия! Вот он, Донбасс! Ещё раз слава его жителям – они настоящие Россы, достойные того, чтоб быть россиянами. Да пусть «новороссиянами», всё равно в почтении снимаю перед ними шапку. Всё это так, в этой стороне от Донецка боевых действий нет, но республика-то заблокирована и со стороны Украины, и со стороны России. Многокилометровые колонны фур, сутками проходящие таможенный досмотр; дотошный досмотр личных вещей и ручной клади и с той, и с этой стороны. Из-за этого высокие цены на необходимые товары; полупустые аптеки… Проблем много, но, глядя на дончан и общаясь с ними, понимаю, что всё это они победят. Вот и городок, в котором больница, где лежит наш Ермак, защитник своего Отечества. У проходившей мимо молодой беременной женщины мы спросили, как проехать до больницы. Она сказала:
– Мне тоже в тот район. Можно, я с вами проеду? А где выйду, оттуда видно эту больницу.
"Какая смелая, – подумал я, – к незнакомым дядькам сесть в машину! Или мы вид имеем не слишком бандитский?" В общем, до больницы мы доехали под руководством этой милой будущей мамашки.
Вполне опрятное, без излишеств, пятиэтажное здание провинциальной больницы Донбасса. Чисто. Под тенистыми тополями – лавочки, на которых сидят как выздоравливающие горожане, так и парни из числа ополчения. Жена Остапа встретила нас у входа. В заплаканных глазах – взрослая серьёзность, весь вид её как бы умоляет: «Ну сделайте побыстрее хоть что-нибудь, чтоб моему Остапу стало лучше!» Такая сейчас година у девушек Донбасса – на позиции своих мужей провожать, встречать, ждать, плакать и Бога молить, чтоб поставил на ноги раненого мужа, защитника Отечества. Мы поднялись на третий этаж, зашли в какое-то помещение, в котором на каталке лежал Остап. Врач, по-видимому, профессор, объяснял ему, какую операцию нужно сделать. Коренастый, лысый, почему-то похожий на грузина доктор, вникнув в историю своего пациента, выкладывал ему всё. А когда закончил, то обернулся к нам и спросил:
– С кем я могу поговорить по медикаментам?
– Со мной, – выдвинув плечо вперёд, сказал Продюсер. Остап улыбнулся нам и вновь включился в суету окружающих, стараясь вникнуть полнее в своё пациентское будущее. У стойки старшей медсестры этажа профессор стал диктовать перечень необходимых для операции лекарств и спецсредств, чтобы собрать, скрутить кости нашего Остапа в одно целое.
– Вот вроде и всё, завтра, часикам к девяти всё это должно быть здесь, – сказал профессор и пошагал в свой кабинет. Остапа перевезли в палату, с ним остался один паренёк в качестве охранника. Навестили Остапа двое его заместителей – пацан в тельняшке и его боевой друг с позывным Советник. Пока Продюсер бегал за медикаментами, мы с Советником разговорились. Он мне рассказал, что воюет всю жизнь, – где только не был… А на гражданке никогда не работал.
– Раза два, правда, зарплату получал – и всё, больше нигде не работал. Одна по жизни война, – засмущался он.
Самому Остапу под подушку положили пистолет ТТ. Санитарка, увидев наган, с улыбкой сказала, указав на пол в середине палаты:
– Осторожней только будьте, вон видите, в полу выбоина. Больной один, из военных, лечился, приснилось ему что-то – и выстрелил.
Мы засмеялись, развеяв пелену печали и грусти. А я подписал Остапу свою книгу – роман «Вертолётная рапсодия». И пожелал ему побыстрее вернуться в строй. Потом, уезжая, я узнал от Продюсера, что операция прошла успешно и Остап выздоравливает.
А тогда закрутилась спираль предоперационной погони за медикаментами. Я отказался от предложения Продюсера продолжать поездку по Донбассу со Сказкой и включился в кампанию по комплектованию всего необходимого для предстоящей операции. Медицинское дело в ДНР поставлено, с одной стороны, хорошо, с другой – плохо. Оперирующие хирурги, от провинции до Донецка, плотно держат между собой связь и помогают друг другу инструментом, оборудованием, расходными материалами… Война сплотила врачей. Плохо то, что нет единой системы снабжения медикаментами госпиталей и больниц. Лекарства поступают из трёх источников: гуманитарная помощь; добровольная помощь отовсюду (кто что отправит) и резервы республики. Ну, и, конечно, то, что есть в коммерческих аптеках. Если чего-то нет, то поклон брату Ростову и – "за ваши деньги – любой каприз".
Войсковые товарищи оперативно оформили все документы на медикаменты, Продюсеру оставалось только их вытребовать. Вот и мотались мы весь день. Остановились около одного здания. Я вышел из машины, стал осматривать его. Под ногами оказался осколок, свежий ещё, без ржавчины. Возьму, думаю, его домой, покажу всем. Сказка увидел, посерьёзнел и сказал:
– Выброси его подальше – и со злостью. Знаешь, зачем?
– Зачем? – удивился я.
– Поверье плохое у тех, кто воевал, насчёт осколков: если будет у тебя такой осколок, он другие осколки будет к себе притягивать. А если на машине поедешь, в аварию можешь попасть. И в доме не храни его, мало ли что наворожит…
Я сделал вид, что согласился с его аргументами, но всё-таки решил взять с собой осколок, показать всем, а потом выбросить.
Во время путешествий со Сказкой и Продюсером по Новороссии я всё время спрашивал – ополченцев, жителей Дебальцево и Горловки, в которой даже посчастливилось пообедать в войсковой части МО ДНР, – а где же российские войска, про которые всё время говорят Порошенко, ЕС и Америка? В ответ ополченцы улыбались и отвечали:
– Русские хорошо воюют вместе с нами, с ополчением, и не за деньги, а за славянские убеждения. И все понимают, кто тут находится, что если б не было нас, то линия фронта проходила бы по границе с РФ.
Не первый раз слышу в Донбассе, как россиян зовут "русские". Пусть будет так, я согласен, даже если российские чеченцы и татары, и чуваши, и другие народы России, которые стоят на Донбассе против неонацизма, будут называться русскими.
...Сказка вёз нас по красивым улицам Донецка, мимо прекрасной реки Кальмиус, разрезающей город, и рассказывал про свою войну, к которой он уже привык и которой пока конца не видно.
– Я приспособил свой минивэн «мерседес» под транспортное средство и возил на нём на передовую всё, от солярки в бочках до боеприпасов, продукты и даже живую силу. Под миномётными обстрелами, под снайперским и стрелковым огнём бывал мой «мерс», весь законопаченный и в дырках, – смеётся Сказка, – один раз приехал даже без лобового стекла, а сам как-то выжил.
– А если снова начнутся боевые действия и тебя позовут, пойдёшь? – спросил я его.
– Конечно! – и он стал рассказывать:
– Жёстко воевали во время активной фазы боевых действий. Линия соприкосновения изменялась быстро, смертей много было, украинская сторона своих "трёхсотых" не забирала и вообще ими не интересовалась. Была стандартная картинка: собаки бродячие все жирные и откормленные были, "трёхсотыми" питались. Едешь, а она, руку или ногу тащит. Пару таких пристрелил животин. Или островок ворон сидит, сутки – и "трёхсотого" нет. Как-то стоны услышали в лесополосе, начали искать, оказывается, своих раненых украинские войска живьём закопали. Выкопали. Потом, правда, расстреляли их – бузить начали. Двоих помню русских, на передовую вёз, хорошие парни, у одного позывной Ветерок был, часто встречались, он мне всегда говорил: "Привези мне, Сказка, водочки бутылку". Понятно, что денег у них не было, я покупал, привозил им, предупреждал, правда, чтоб не шастали выпимши. Однажды приехал, бутылочку Ветерку привёз, спрашиваю парней, где он, и мне рассказали. В разведку пошли десять человек, с ними Ветерок со вторым русским, и в засаду попали. Надо отходить. Ветерок сказал: вы отходите, а мы вас вдвоём прикрывать будем. Те не хотели их оставлять, но они настояли и остались. Все восемь вышли из окружения, а они, прикрывая ребят огнём, погибли. Вот такая она, война.
...Вот и закончился день. Сказка подвёз меня к подъезду моего временного жилища на улице Шахтостроителей, 15 – и только было подал на прощание руку, как вокруг нас полыхнула белая, как молния, вспышка, секунд через пятнадцать раздался взрыв. Сказка взволнованно попросил:
– Иди в квартиру, Лёня, быстрей и не ходи никуда, кто его знает, чем они лупанули, вдруг радиация или химия. – И ещё чуток потоптавшись, Сказка грустно глянул мне в глаза и сказал, – зря, Лёня, ты с нами тут, погибнешь тут не за что, в любое время под снаряд или мину попасть можешь, езжай лучше домой, мне жалко тебя будет!
Сказка сел за руль своей "десятки" и помчался домой. Было 16 июня 2015 года. Мирный город Донецк вновь подвергся атаке украинских войск. На следующий день сводки сообщили, что ракетами "смерч" был атакован донецкий химический завод.
Ну как, ну как так – в двадцать первом веке люди, говорящие о европейских демократических ценностях, обстреливают ракетами стратегического назначения мирный город? Что-то стало не так в мире. С одной стороны противостояния россияне сидят в окопах вместе с ополченцами, с другой стороны – Европа обеспечивает Украину финансами, военной помощью, не думая о том, что пламя войны может неожиданно разгореться и у них. Так, ИГИЛ во Франции уже обживается и намечает первые шаги к наступлению...
Я постарался остановить круговорот своих мыслей, вспомнив про Продюсера и его заполошный утренний голос. Завтра он снова поднимет меня и повезёт по воюющему Донбассу. Я долго крутился, никак не мог уснуть, на ум пришли строчки фильма далёких семидесятых годов: «Хотят ли русские войны?» А перед глазами – та вспышка и взрыв, грохнувший всего полчаса назад… Так хотят ли русские, живущие в Донбассе, войны и разрухи? Хотят ли русские смертей? Спросите вы у тех детей, которых убил Порошенко со своей бандой, у тех погибших русских. Не спросите. Нет их. Спросите людей Донбасса, которые говорят: ладно, и так поживём, как сейчас, только бы не летели снаряды. Так хотят ли русские войны? Спросите в у ЕС и Америки. И они знают, что русские войны не хотят. Только пушки и ракеты украинские и танки американские эту войну против русских ведут. Не спал я всю ночь, ворочался, не отпускала тревога – за себя, за людей, за детей, которые гибнут на Донбассе от ударов пушек и ракет украинских – и всё это под аплодисменты Европы. Что же это за государство, которое применяет оружие против гражданского населения? Ведь надо с этим что-то делать?.. Только под самое утро удалось сомкнуть ненадолго глаза. И вот уже опять голос Продюсера.
– Ну, вы, русские, и спать здоровы! Мы уж и сами выспались у твоего дома, – бурчал он в трубку. Я быстро оделся, взял фотоаппарат – и опять под жаркое Донецкое солнце.
– Всем привет, – поздоровался я со знакомым уже коллективом.
– На Дебальцево! – распорядился Николай, он же Продюсер, и Сказка взял курс на город Дебальцево, в котором зимой шли самые жаркие бои против украинских войск. Погружённые в невесёлые мысли, поглядывая на обстрелянные украинской артиллерией дома Донбасса, подъехали мы к блокпосту Дебальцево.
– Куда тебя, Лёня, тут подвезти? – не оборачиваясь, спросил Продюсер.
– К людям! – тут же сказал я. – Давайте поедем, а где увидим человек трёх - четырёх, остановимся и пообщаемся с ними.
– Какая сложная задача, – улыбнулся Сказка, и мы поехали. У КПП в нашу машину заглянул парнишка - ополченец, боец блокпоста, в тельняшке, пятнистых штанах. На вид ему лет восемнадцать, больше не дашь, но какой волевой вид у него! Плюс автомат Калашникова с длинным и толстым глушителем, который едва ли не волочится по земле.
– Ты местный, товарищ ополченец? – спрашиваю его.
– Да, – гордо отвечает он. – У нас город охраняют все местные!
– Город врагам не сдадите?
– Во им! – парень показал кулак и побежал к следующей машине. Вот так-то, господин Порошенко и господин Обама, – с радостью подумал я. – Не взять вам вот таких мальчишек, которые в свои восемнадцать дали отпор профессиональной армии Украины и НАТО. За ними дома и матери, и стоять они будут, пока живы.
– Вон какие хорошие! – кивнул Сказка на нескольких женщин в одной из узких улиц Дебальцево. Секунда – и наша машина остановилась возле ворот, изрешечённых осколками и пулями в дни активных боевых действия. Продюсер не дал мне ни одного шанса подготовиться к к разговору. Я сидел и размышлял: а нужен ли наш разговор этим женщинам? Тем временем Продюсер вышел из машины и обратился к ним:
– Писатель из России Леонид Бабанин желает пообщаться с вами, поговорить про жизнь! – И, не дожидаясь их согласия, махнул мне рукой – мол, выходи. Я, честно говоря, даже растерялся немного. Писательская стезя значительно отличается от журналисткой, я планировал отсиживаться за спиной Продюсера и подслушивать всё, что творится вокруг. А тут – иди, Лёня, аудитория тебя ждёт. Давай, представляй свою Россию! Ну, я и вышел. И, робея и краснея, начал свой диалог с дебальцевскими женщинами, которые, наверное, были примерно моими ровесницами, лет по пятьдесят - шестьдесят.
– Как вы тут выживаете? Ведь вы были фактически в блокаде, из которой не убежать?..
Самая разговорчивая, Ольга, относится, видно, к тому типу женщин, на глазах у которых лучше впросак не попадать, не дай бог встретиться с такой в магазине или на почте, высмеет.
– Мы были здесь, мы не убежали. А куда было бежать? – начала Ольга, – некуда было бежать-то! Как шандарахнули, так окна, двери – всё вылетело. Перестали бомбить – все позабивали, позакрывали. А куда деваться? Кому мы нужны, кто и где нас ждёт? Сидели в погребах, когда сильно Украина бомбила. Когда затихало, вылезали. Ни воды, ни света не было, сколько масла спалили на таганках! Сугробы были – воду топили, кипятили, процеживали, чтобы хотя бы помыться, посуду помыть, да и еду варили на этой воде, что тут говорить! А где возьмёшь под обстрелами хорошую воду? Вот и выживали как-то.
Люди начали подходить, видя, что приехали журналисты, и с любопытством прислушивались к нашему разговору. И, не утерпев, я перебил Ольгу, рассуждая вслух:
– Ну вот, смотрите, как всё произошло на территории той Украины, которая была до Майдана. В Киеве прошли демократические волеизъявления, народ сменил президента – это оказалось наивысшим проявление демократии. Народ Донбасса тоже объединился и провёл свой референдум, выразил своё волеизъявление, избрал парламент, президента – это тоже наивысшее проявление демократии, ценность, которая провозглашена в мире как основополагающая. Но Киеву, Европе и Америке такая демократия не понравилась, так как понятие демократия у них разделено по сортам, по интересам, и они направили в Донбасс армию, дав ей задание огнём и мечом покорить волеизъявление народа, тем самым покорить его свободу. Так вот, уважаемые жители города Дебальцево, вопрос: это называется европейскими ценностями? Или это бандитизм?
В разговор вступила женщина в чёрной блузке – Лена. Красивым, поставленным голосом она заявила:
– Вообще я считаю, что это бандитизм, сговор, вспомните революцию, Антанту. Европа, вооружив Киев, дав ему своих инструкторов, пошла войной на Донбасс, а там и Россия будет под прямой наводкой. А как ещё понимать?
"Да, – подумал я, – а бабёшки-то эти в корень зрят! Получше знают ситуацию, чем даже в телестудиях Соловьёва. Если у Соловьёва все стратеги видят со стороны, то они-то, женщины из Дебальцево, знают всё как есть".
– Получается, – вступил я в разговор, – нет никаких мировых и европейских демократических ценностей, а есть сплошной эгоизм имперских понятий?
– Да, именно так, – сказала Ольга, – разве не так? Чем провинились дети Донбасса, бабушки и женщины, которых расстреляли из пушек в их домах Украина вместе с Европой? Тем, что они сказали, что мы – это мы? А не вы! Вот за это они и получили из пушек и самолётов по зубам.
– Гляньте, – сказал мужчина, ковырнув носком своего ботинка асфальт, из-под которого выскочил осколок размером со спичечный коробок. – Убираем, убираем с самой зимы, а вычистить землю от них ещё не можем.
Глядя на этот осколок, я подумал о том ужасе, который был здесь во время зимних событий. Ольга начала рассказывать:
– 24 июля 2014 в четыре двадцать пять утра мы услышали первый разряд артиллерийского удара. Поднялось всё Дебальцево! Стреляли украинские войска, летело всё от них. И как начали лупить, – Ольга показала рукой в сторону того перекрёстка, где стоял блокпост, который мы проезжали. – Три дня мы сидели в погребах и не высовывались. Только вылезешь и высунешься из своего дома, опять обстрел, и опять! Появились украинские военные и сказали нам: будет зачистка с самолётов! Тогда в подвалах мы просидели, – считала на пальцах Ольга, – двадцать четвёртого числа, двадцать пятого, двадцать шестого июля, а двадцать седьмого напомнили нам, что будет зачистка с самолётов. Хотя в городе никого не было – ни ополченцев, ни сепаратистов, не ДНРовцев, ни ЛНРовцев, никого, просто люди, жители города. И все знали, что такое зачистка с самолётов. Нам дали один час, чтоб покинуть город. Выезд был только в сторону Артёмовска, и вот представьте, всё Дебальцево в том направлении двинулось, и пешком, и на машинах, и на инвалидных колясках, и под ручки пенсионеров вели, которые еле ноги волокли. А вдоль дороги стена танков, БТРов и всякой военной техники. Все столпили на одном выходе, пробку сделали, а сами на танках.
Лена добавила:
– На головах в таких балаклавах (масках) страшных и оружие всякое. Стоят они, начиная от Крынички и до Луганки, и до Мироновки, с оружием, направленным на Дебальцево. И вот начали они стрелять в сторону города. Толпа в страхе двинулась вперёд. Если стояло пять рядов машин, пропускали, в один ряд. Люди стали кричать:
– Что ж вы делаете, зачем стреляете по городу, сейчас «обратка» пойдёт! Город пустой, зачем вы это делаете? – На что они цинично ответили:
– Це коалиция, и кто эту «обратку» будет давать! И народ ломанулся вперёд, получился хаос, никто уже не обращал внимания, будут по ним стрелять, не будут… Мы на машине были, у мужа окно открыто, поравнялись с танком, и, представляете, в пяти метрах от нас, вот такой громадный оранжевый шар! Я никогда не забуду, это он по городу он лупанул! Я закричала, глаза закрыла, машина подпрыгнула, глаза открываю, а сверху на меня танкист смотрит и улыбается. Я пальцем у виска кручу и кричу ему: "Ты что, дебил?" А он показывает – мол, рот закрой. Я ему кричу: "Чтоб ты свой, сука, открыл и не закрыл больше никогда, урод проклятый!.."
– Вот такая у них демократия, – взволнованно вступила в разговор Ольга. – Вот такие у них ценности, нужны они им, пусть идут! Мало им гробов туда приходит, пусть дальше идут в Европу! А нам с ними не по пути! Что ж это за демократия? Кто террористы? Стояли на Восточном в магазине, там подвал, в котором мы прятались, в феврале уже этого года. Тринадцатое, четырнадцатое и пятнадцатые числа...
А я подумал, мысленно обращаясь к Порошенко: "Всё помнит народ, всё помнит! Будет судить вас народ за Ваши преступления против человечества, будет! Ибо вот такие, как Ольга, хрупкие женщины, пройдя ваши мясорубки войны, всё помнят!"
– Приехал с Краматорска подполковник, встретились мы с ним у этого подвала, представился нам как Служба Безопасности Украины, – продолжает Ольга. – А они как раз вывозили из Дебальцево людей, а сами люди не хотели выезжать, не соглашались – а куда? И я ему при всех говорю: "Скажите, пожалуйста, кто из нас террорист? Мы, которые сидим в подвалах? Или Украина, которая лупит нас из всех видов оружия? Или вот эта детка в памперсах, которую привезли в подвал от ваших выстрелов? Может, это и есть главный террорист? И объясните нам, кого мы терроризируем? Мы, дончане, не пошли ни в Харьков, ни в Киев, ни во Львов, ни в Ровно – никуда мы ни пошли!"
– А он – что? – спросил Сказка.
– А он стоит, нахмурился, голову повесил и спрашивает нас: "А как вы считаете, кто виноват?" – А я ему отвечаю: "Шибанутая на всю голову Украина, которая продалась с потрохами! Бандюки пришли к власти, устроили переворот, а теперь нам покою нет. У Кличко все мозги отбиты, а всё туда же! И там тоже нормальные люди не хотели воевать, так и говорили: "Мы не хотим воевать, мы в воздух стреляем! Нас обманули! Мы даже не знали, что в Дебальцево едем! А приехали, видим, что здесь нормальные люди, никаких тут террористов нет, сепаратистов нет". – "А по ком же вы стреляете?" – спрашиваем их. Некоторые молчали. А были и такие, которые с издёвкой говорили: "Як мы вас ненавидэм! Я б вас у сих пострелял!" – "А кто тебя сюда звал, убивать?" – "А если б я не поехал сюда вас убивать, меня бы свои убили". – А я ему: "Значит, ты хочешь у бандитов нормальным быть человеком, героем, а у нас бандитом? Так я считаю, что лучше быть героем…" – и, чуть сбившись, Ольга повернулась к женщине в чёрной блузке, и та продолжила: "...Мы вас стреляем здесь для того, чтобы в наши дома не стреляли!"
– Да, да, – вновь вступила в разговор Ольга, – интересный подход: лучше я убью тебя, чтобы не убили меня! Ну, это вообще дебилизм какой-то!
– Мародёрствовали они? – спросил я.
– Мародёрствовали!
– А изнасилования были?
– Это мы не видели, но слышали, а мы своим людям верим! – сквозь слёзы заговорила какая-то женщина. – Что они делали, это тут, при людях, говорить даже стыдно. Пойдите в больницу и узнайте, что они делали с девочками. Вон больница, рядом, там гинекологи есть. Спросите… и это страшно! – женщина разрыдалась.
– Мы прямо сейчас поедем туда и спросим, – ледяным, полным гнева голосом сказал Продюсер. Подождав, когда женщина перестанет всхлипывать, Ольга продолжила:
– Сильно они мародёрствовали. Вывозили всё, вплоть до кованых ворот! И даже ложки, вилки...
– В Артёмовск вам надо было поехать, на новую почту, только сейчас туда не попадёшь, – добавил мужчина из окружавшей нас толпы. – Там контейнерами, контейнерами вывозили, километрами стояли контейнеры с награбленным. Снимали металл, черепицу с крыш, ворота красивые, телевизоры, стиралки… Что только не везли! Перли всё, что от земли отрывалось!
– А вот к ней приходили, пока она в Артёмовске была, – женщина в чёрной блузке кивнула на рядом стоящую женщину, – так мало того, что вывезли всё! На кровати выложил кто-то рядками трусики, лифчики, маички. Видать, жинке своей подарок хотел привезти, или извращенец какой. Не успел, наверное, забрать, когда ополченцы погнали их. А одного офицера АТО ополченцы задержали – так он в женской одежде драпал. Да, и такое было....
Атмосфера накалялась, и я постарался перевести разговор в мирное русло:
– Дай Бог, чтоб постепенно жизнь в Донецкой области наладилась, хоть и тяжело после такого восстанавливать. Давайте помечтаем, что все эти кошмары остались в прошлом и республика начала жизнь в спокойном ритме!
– Ну, не знаю… – опять взяла Ольга высокую ноту. – Вот когда этот Пушилин, ведёт Минские переговоры, я даже не понимаю его, зачем вести такие разговоры, типа: мы за то, чтобы быть в составе Украины, и чтоб нам федерализацию вы дали, и чтоб мы были автономной республикой? Тогда и напрашивается вопрос: зачем же такая война была, зачем же были принесены такие жертвы, зачем, если опять – в составе Украины?! Если Пушилину с ними по пути, то нам – нет. В Россию уедем, но с ними никогда не будем, – кивнула Ольга в сторону Киева. – Мы просто морального права не имеем жить в составе Украины.
– Люди, которые нам принесли столько горя… И жить с ними после этого? Никогда! – вклинилась женщина в чёрной блузке.
– Фашисты! Нелюди! – неслось из толпы. Переводя разговор на другую тему, я стал рассуждать:
– У блокпоста, на въезде, стоит дорожный баннер, там стрелка на Киев. Баннер весь обстрелян разными снарядами. Так получается, что украинцы сами к себе путь обрезали?
Но меня не слушали, каждый вспоминал что-то своё. Вот меня перебила, не дослушав, худенькая девушка с короткой стрижкой. Взгляд у неё не по возрасту серьёзный, взгляд много пережившего человека. Дай же Бог нам, россиянам, не увидеть того, что видела эта девушка! А она начала рассказывать:
– Захожу во время оккупации в магазин вместе с доченькой своей, три годика ей. Стоит там украинский солдат, смотрит на мою дочку и говорит:
"И у мэнэ такий дома! Так уже скучив!" – А я ему: "Такий, да не такий! Твой дома с мамкою, в кроватке спит, а мой в подвале сидит да от страху трясётся! Из-за того, что ты тут стреляешь!" – Он говорит: "А кто вас просил против нас идти?" – А я ему: "Вы к нам пришли, а не мы, идите вместе с ополченцами, объединяйтесь и очищайте Киев от бандюганов, которые у власти. И тогда заживём снова!" – Он поморщился и отвечает: "Вы замбованна!"
Полдня встречи с жителями этой узкой улочки Дебальцево пролетели, как одна минута. Люди приглашали нас в свои дворы, показывали разбитые снарядами стены домов и спрашивали: "За что они нас?" А после одна женщина, видно, пожалев нас, принесла домашнюю выпечку – пирожки с повидлом. Сильное впечатление произвела на меня эта улица с её бесстрашными жителями.
После Сказка взял курс на село Никишино, то самое, где закрывался дебальцевский «котёл». Страшно. Обугленная улица, вся заваленная гильзами от орудий разного калибра. И запах пороха, который никак не может выветрится с февраля месяца. Вокруг безлюдно. Но вот показался в одном проулке велосипедист, мужичок лет тридцати пяти – под хмельком, из-под рубахи торчит бутылка.
– Дом твой тут сохранился? – спросил я его.
– Нет, – отвечает он. – Мой не сохранился, а жены – сохранился!
– Ты к ней сейчас едешь?
– Нет… – отвернулся мужичок, – сама-то она не сохранилась, убило её...
Стало понятно, что лезть в душу к нему незачем. Тихо, не торопясь, машина Сказки выбиралась из никишинского ужаса. Вот так бы оставить всё это, – думал я, – и возить людей сюда, когда наступит мир на донецкой земле, и показывать на примере этой деревни плоды людского безумия! Как так можно уничтожать своё, родное – дотла?..
После поездки в Дебальцево я понял, что впечатлений уже – сверх меры, надо возвращаться домой, на север, как-то привести в порядок свои мысли, найти ответы на множество вопросов. И ждать, когда всё утихнет и на Донбассе перестанут рваться снаряды.
. 18 июня 2015г., Дебальцево
If you do good, you are a God’s man!
By Leonid Babanin
If you do good…
Settling off to sleep after yet another hectic day in Donbas and trying to put my thoughts in order after the military happenings, I fell to thinking, recalling the Nikishino village nearly wiped out by the war, the Ukrainian troops’ shattered checkpoints, and cemeteries with newly dug graves that cropped up last year.
Knowing the line of defence that passes between the Ukraine and Donbas, I concluded that but for Donbas, the confrontation line would be on the border with Russia so that uncontrollable troops of the Right Sector and Azov, along with many other hostile elements supported by the Ukraine, would hurl mines and shells of different calibres into our cities and villages. Sure enough, the official Kiev would say: “We’ll sort it out. It must be some gang.” They are good at lying. And they would keep lying while death flew into the Russian cities and villages. That’s a fact. Therefore those fighting the Ukie troops today are heroes.
The faces of those I had seen at the checkpoints and who had been by my side began to whirl around before my eyes. I involuntarily thought – what separatists are they? They are Russians; they even speak flawless Russian, without the Ukrainian accent. How can we give up our brothers who, by asserting their independence maintain the security of our country?
Do my reflections sound na;ve? Anyway, some twenty people of Donbas, in Debaltsevo, Yanakiyevo, Ilovaisk and Donetsk told me: “We’d be able to live in Donbas, damaged by the Ukraine, even now if only there were no shells hurled at us!”
“Let’s go!” Producer interrupted my pondering. “They’ve wounded Ostap,” he said suddenly.
I met Ostap, a fellow of about thirty, yesterday. He is a lean and tall man reminiscent of a sea eagle. Looking at him it’s easy to see what hell he goes through each day, seeking the right decisions to keep his personnel and himself alive. And he is only thirty! Ostap commands a military unit and controls the remotest portion of the front in the Donetsk Republic, the one in Gorlovka.
“His hip bone is broken, and the shin, too. Also, his spleen is removed,” Producer explained. “Now he is in Yelizarovsk, at the town hospital (I knowingly change the name of the town where Ostap was delivered).
After the last suburbs of Donetsk, we rushed into the expansive steppes of Donbas. The fields, hills, and mines – all were flooded with sunshine. Come out of the car and enjoy a health resort’s amenities, not military hostilities!
“If only the war ended and the Ukraine left that land alone and let people live in peace!” I dreamed, probably in tune with all the people of Donbas. As I was thinking so, the sky was clear and without white strips left by aircraft, as in the peaceful sky of Russia.
Fairy Tale’s car was obediently bringing us to Ostap at the hospital. A group of people emerged in front. On catching up with them we discovered eight cyclists in a full sporting gear. “My gosh!” I thought to myself. “Those cyclists train despite the war!”
Producer’s cell phone seems to be on all the time. Now he is scolding somebody again.
“Bastard! Making a profit on humanitarian aid, it’s inadmissible! Who could think of this, Leonid?” Producer turned to me.
“Some do,” I replied. “The Lord will punish them. People gather what little they can for those in need. It’s the Lord’s aid. Selling it is unthinkable!”
“They’d sell their homeland if they could,” Fairy Tale said. “The way they sold Ukraine, lock stock and barrel, to the US and Europe. What is humanitarian aid, compared to this? I’d been to a store recently, spotted tinned stew there. The stuff coming from Russia is not put on sale, while that from Renat Akhmetov, our oligarch, is always around. I could even see the Renat Akhmetov label torn off from the tins.”
That’s when I interfered.
“I’ve been to the Donetsk Foreign Affairs Ministry for an appointment with Masha Kaleda, and accidentally eavesdropped a talk in the cold foyer. They say the humanitarian aid supplied by the Russian Ministry of Emergencies, is somehow controlled by the authorities of Lugansk and Donetsk. But that coming from Russian citizens is sold, eighty percent, right after crossing the checkpoints of New Russia. So, everything the Russians gather for their money ends up in cheats’ hands.”
“They will answer to God, those who profit by this,” Fairy Tale said.
Looking at the villages and towns of New Russia I saw no difference in them from ours, for instance in Tyumen or Sverdlovsk. They only differed in that the houses in Donbas had small terraces for grapes and there were branchy cherry trees all around.
Some guys aged twenty-five or so came up in a car. Breathing out the stale alcohol of the previous night, they replenished their supply of booze, probably for continuing yesterday’s carousal. We bought some water and ice-cream for each, and went on our way.
“Good God!” I exclaimed as we overtook a group of six cyclists. In a full cycling outfit, the guys on branded cycles were working their way towards a sports victory despite the real military hostilities a mere ten kilometers away! That’s Donbas all over! More cheers to its residents, the true Russians worthy of being called so. Call them the young fellows of New Russia, if you please, I doff my hat to them just the same. That’s how it is. There’s no war on this side of Donetsk, but the republic is isolated both on the Ukrainian and Russian border.
The kilometer-long columns of vehicles undergoing the customs clearance, the meticulous examination of personal effects and hand luggage on either side of the border. That’s why the prices for essential goods are high and the drugstore shelves half empty… Problems are many, but looking at the residents of Donetsk and talking to them, I realize that they will overcome all this. And here is a little town with a hospital where our Yermak, the defender of his Homeland, lies. We asked a pregnant woman who had passed by, how to reach the hospital. Said she:
“I too go there. Will you give me a lift? You’ll see that hospital from where I come off.”
“What a brave girl,” I thought. “Climbs into a strangers’ car without fear! Or don’t we look criminal enough?” In short, we reached the hospital under the guidance of that nice expectant mother.
A neat and unpretentious five-storey building of a provincial hospital in Donbas. Cleanliness reigns supreme. Under the branchy poplar trees are benches with convalescent citizens and guys from militia.
Ostap’s wife met us at the entry. Her tearful eyes bespoke ultimate seriousness, her looks were saying: “Do anything to ease Ostap’s suffering!” Such is the destiny of the Donbas girls today, to see their husbands to the combat positions, wait for them, weep and pray God that He would put them, the wounded defenders of Homeland, back on their feet.
We ascended the third floor, entered a room, where Ostap lay on a wheel stretcher. A professor-looking doctor was explaining to him what operation he was in for. Stocky, bald-headed, and looking like a Georgian, the doctor, who had definitely studied his patient’s case, was now briefing him on his condition. As he finished, he turned to us and asked:
“Who can I talk to about medicines?”
“To me,” Producer said, thrusting his shoulder forward. Ostap smiled to us and joined the bustle of those around him, trying to better realize what lay ahead for him as a patient. At the head nurse’s counter the professor started to dictate the list of medicines and aids for putting Ostyap’s bones together.
“That’s about all. Tomorrow, close to nine or so, this stuff must be here,” the professor said and strode away to his office. Ostap was removed to the ward; one guy remained with him as a guard. Two of Ostap’s deputies had come to visit him, a boy in a striped jersey and his combat mate with a call name of Adviser. While Producer was away fetching medicines, Adviser and I fell to talking. He told me that he had been fighting all his life, in all sorts of places… Actually, he had never done a civil job.
“As matter of fact, I did get paid a couple of times, and that’s all. Didn’t work anywhere else. There was nothing but war in my life,” he said confusedly.
We tucked a TT pistol under Ostap’s pillow. Spotting the weapon, the nurse turned to us with a smile and pointed at a hole in the floor of the ward.
“Be careful. See what one military patient did while taking treatment here. Dreamed of something and fired a shot.”
We broke into laughter, dispelling the atmosphere of sadness. I inscribed my book “The Helicopter Rhapsody” for Ostap and wished him a speedy return to the ranks. Later, as I left the hospital, I learned from Producer that the operation had been a success and Ostap was recovering.
What we did then was launching a pre-operation search for medicines. I declined Producer’s proposal to continue the trip with Fairy Tale across Donbas. So I joined the effort of gathering everything required for the pending operation. The medical service in the Donetsk Republic is on the one hand fairly good, and, on the other, good for nothing. The operating surgeons, from provinces and up to Donetsk, maintain close relations between themselves and help one another with tools, equipment and expendable materials… The war has brought people closer together. The bad thing is that there is no integrated system of supplying hospitals and medical establishments with medicines. They come from three sources: humanitarian aid, voluntary movement from everywhere (people send what they can), and the republic’s own reserves. And, of course, this is supplemented by commercial pharmacies. If something is missing, go and ask the big brother Rostov city, which, as the saying goes, “is willing to satisfy any of your crazes for your money.”
The comrades-in-arms promptly helped to process all of the required documents for drugs. Producer had only to claim for them. We spent a whole day in search of them. Stopped near one building. I got out of the car to survey it. Under feet I discovered a shell fragment, still fresh and not rusted. I decided to take it home to show to all my people. Seeing this, Fairy Tale became instantly serious and said crossly:
“Chuck it away! You know why?”
“Why?” I inquired.
“Those fighting a war are prejudiced against fragments. Once you get one like this, it will draw others. So if you go in a car, you may sustain an accident. And don’t keep it in the home, either. Just for safety’s sake…”
I made as if I accepted his arguments, but still decided to take the fragment along with me for showing to everyone and then discarding.
During my travels with Fairy Tale and Producer across New Russia, I kept asking militiamen and residents of Debaltsevo and Gorlovka, where I was lucky to have dinner at a military unit of the Donetsk Republic Defense Ministry, where were the Russian troops endlessly spoken about by Poroshenko, the European Union, and America? In response, the militiamen smiled and said:
“The Russians are fighting along with us, militia, not for money, but Slavic convictions. All who are here realize that but for us the frontline would run along the border with Russia.”
Not for the first time in Donbas I hear the citizens of Russia being called “the Russians.” So be it, I don’t mind if even Russia’s Chechens, Tartars, Chuvashes, and other peoples of Russia, who resist Nazism in Donbas, are called the Russians.
… As Fairy Tale was driving us through the beautiful streets of Donetsk, past the gorgeous Kalmius River cutting the city, he told us about the war as he perceived it, to which he was now used and no end of which was in sight.
“I’ve converted my Mercedes minivan to a freight vehicle and used it for delivering supplies to the frontline, from fuel oil in barrels to ammunition and foodstuffs, and even manpower. My van has been under mortar shelling and sniper fire. It’s riddled all over and caulked,” Fairy Tale laughs. “Once I came back without a windshield; that was a really close shave.”
“What if hostilities break out again and you are called up? Will you serve?” I asked him.
“Sure!” he nodded and began to relate.
“We fought hard during the active stage of hostilities. The frontline changed quickly, the casualties were heavy, the Ukrainians didn’t recover their dead, totally ignoring them. The standard picture was that of stray dogs, all fat and well fed, feasting on the corpses. Travelling there you could spot any moment a dog with a human arm or leg in its mouth. I shot down a couple of such beasts. Or you could discover a flock of crows which, after perching for day on a dead body, left nothing of it. One day we heard groans in the woodland, started to search and found wounded Ukrainians buried alive by their own troops. We unearthed them. True, we had to shoot them later as they freaked out. I also remember two Russian guys I brought to the front. They were good fellows. One’s call name was Breeze, we met often. He used to say “Fetch me, Fairy Tale, a bottle of vodka.” Understandably, they had no money, so I’d bought vodka and brought it to them, warning not to hang around when drunk. Once I came to the positions with a bottle for Breeze, and asked the guys where he was. Here’s what they told me. Ten men had gone on reconnaissance. There was Breeze with them with another Russian fellow. They were ambushed and had to retreat. Said Breeze to his comrades: “You go, boys. We two will cover you here.” The chaps didn’t want to leave them, but they insisted and stayed. All eight broke out of the encirclement, but those two died fighting. That’s what war is like.”
The day drew to a close. Fairy Tale brought me to the entry of my temporary stay at 15 Mineworkers Street. Just as he held out his hand to me for a farewell handshake, a white flash, dazzling like lightening, flared up, followed some fifteen seconds later by a blast. Excitedly, Fairy Tale ordered:
“Go inside, Leonid, Quick! And stay there. Hell knows what shell they’ve fired. It may be chemical or radioactive.” Linger for a moment, he looked sadly at me and said: “You shouldn’t stay with us here, Leonid. My die here any minute all for nothing, killed by a shell or mine. Better go home, I’ll be sorry if something happens to you.”
Fairy Tale sat down behind the steering wheel of his model ten Zhiguli car and rushed home. It was June 16, 2015. The peaceful Donetsk sustained another attack of the Ukrainian troops. Next day, the news said that the Smerch multiple launch systems had struck at the Donetsk Chemical Works.
How come the people in the twenty-first century, speculating about European democratic values, fire strategic missiles at a peaceful city? Something is wrong in this world. On the one hand there are Russians in the trenches together with militiamen, on the other there is Europe supplying Ukraine with finance and military hardware, ignoring the fact that the flame of war may also erupt in their parts. So the ISIS in France has taken root and ponders the first steps to attack…
I tried to stop my train of thoughts, recalling Producer and his worried voice in the morning. Tomorrow he will wake me up again and drive over the warring Donbas. I wriggled in my bed for a long time, unable to fall asleep, calling up the lyrics of a film from the far-off seventies. “Do Russians want war?” I saw in my mind that flash and a blast that thundered just half an hour ago…
Actually, do the Russians living in Donbas want war and ruin? Do they want death? Ask the kids killed by Poroshenko and his gang. Ask the dead Russians. No, you won’t ask them. They are gone. Ask the people of Donbas. They say: “Okay, we’ll come by somehow, the way we do, so long as missiles don’t fly. Do tell me, do Russians want war? Put this question to the EU and the US. They too know that Russians don’t want war. And still, the Ukrainian guns and missiles and American tanks are making the war against the Russians.
I couldn’t sleep all night, wallowed in bed, haunted by anxiety over myself, the people, and the children dying in Donbas under the strikes of Ukrainian guns and missiles, all to the acclaim of Europe. What state is it that uses weapons against civilian population? Something must be done about this! … Only towards morning I got a wink of sleep. And now again I hear Producer’s voice.
“What sleepy-heads you, Russians, are! We ourselves have had our beauty sleep near your house,” he grumbled into the handset. I dressed quickly, took my camera and went out again into the scorching sun of Donbas.
“Hello, everybody,” I hailed the team of people I knew already.
“To Debaltsevo!” Nikolai, aka Producer, commanded. Fairy Tale headed for the town of Debaltsevo, the place of fiercest hostilities with the Ukrainian troops in winter. Sunk in grave thoughts and surveying the houses of Donbas damaged by the Ukrainians’ artillery, we reached a checkpoint in Debaltsevo.
“Where shall I give you a lift, Leonid?” asked Producer without turning.
“To the people,” I replied instantly. “Let’s go and stop where we see three to four people and talk to them.”
“That’s a difficult job,” Fairy Tale replied and off we went. At the checkpoint a militiaman, a young fellow in a jersey and spotted trousers, peeped into our car. He was around eighteen, hardly older, but looked determined and resolute. A Kalashnikov assault rifle with a long and thick silencer nearly touching the ground added to his military looks.
“Are you from the locals, comrade militiaman?” I asked him.
“I am!” he proudly replied. “Our town is defended exclusively by the locals!”
“Will you give it up to the enemy?”
“We’ll give them this!” the fellow shook his fist and ran toward the next car.
“That’s what you’ll get Mr. Poroshenko and Mr. Obama,” I thought gladly to myself. “You’ll never defeat those boys who at eighteen have rebuffed the professional troops of the Ukraine and NATO. Behind their backs are their houses and mothers and they will stick it out, come what may.
“There are very good ones!” Fairy Tale nodded to several women in an arrow street of Debaltsevo. In a few seconds our car stopped at the gates riddled with fragments and bullets during active hostilities. Producer gave me no chance to prepare for the conversation. I sat pondering what I’d discuss with those women. Meanwhile Producer climbed out of the car and addressed the women.
“A Russian author, Leonid Babanin, wishes to talk to you, to discuss some essential things!” Without awaiting their consent, he waved to me, motioning me to come out. Truth to tell, I was a little embarrassed. The author’s behavior is somewhat different from the journalist’s, so I hoped to stay behind Producer’s back, eavesdropping on goings-on. Instead I was urged to come to the fore. Come represent your Russia! Out I came… Rather scared and red in the face, I started a dialogue with the women of Debaltsevo, roughly of my age in their fifties or sixties.
“How do you survive here? You are actually in a blockade you can’t break?”
The most talkative of them, whose name, I later learned, was Olga, looked like somebody with whom you’d better always be on your guard and avoid bumping into at the post office or in a store. She’d knock the spots off anyone.
“We stay here. We didn’t flee. Where could we run?” Olga started. “We have no place to go. Once they banged, the doors, windows and all else flew out. As the bombing stopped, we knocked everything together and locked up. What else could we do? Who cares for us? Who and where waits for us? We sat in the cellars when Ukraine bombed us pretty hard. As bombing stopped, we got out. No water, no power. And we’d burned so much fuel in potbelly stoves! With snowdrifts around we melted snow for water, which we strained for washing ourselves and dishes. Sometimes we even used it for cooking food. Yes, so it was. For where could we get good water under shell fire? We had to survive somehow.”
More people started to gather around, surveying the journalists and listening interestedly to our talk. I impatiently interrupted Olga, offering her aloud my deliberation.
“Look for yourself what it was like in the Ukraine prior to the Maidan developments. Democratic elections had taken place in Kiev. The people changed their president, which was the ultimate manifestation of democracy. The people of Donbas also had allied for conducting their own referendum, expressed their volition, and elected their parliament and president. This too is democracy, a value declared across the world as a basic concept. However, this democracy displeased Kiev, Europe, and the US who categorize democracies in compliance with their interests. They sent troops to Donbas, ordering them to put down, by sword and fire, the people’s volition and suppress their freedom. Thus, esteemed citizens of Donbas, a question arises: is this a European value or an outright crime?”
“I generally believe this is banditry and conspiracy. Remember the revolution, the Triple Entente, and Europe that armed Kiev and, supplying it with weapons, invaded Donbas, from where they could keep their sights on Russia. It’s as simple as that.
“Well, those women really look into the essence if things! They know the situation better than the invited guests at the Solovyov TV political talk-show. At Solovyov’s program all the strategists see the situation from the outside, but the women of Debaltsevo know everything inside out,” I thought and decided to air my opinions still more.
“Does it mean that there are no world and European democratic values, but there is only solid imperial selfishness?”
“Exactly so,” replied Olga. “What’s the fault of the children of Donbas, its grandmothers and women shell fired in their homes by Ukraine and Europe? Are they to blame for saying that they are what they are? That they want to remain themselves and be different? That’s why they are fired at by tanks and bombed by aircraft.”
“Look,” said one man, poking his shoe toe against the asphalt from where a fragment the size of a matchbox sprang out. “We keep removing these since winter, but still can’t get rid of them.”
Looking at the fragment, I thought of the horror that reigned supreme here during the winter hostilities. Olga began to relate.
“On twenty-fourth July, two thousand fourteen, at five in the morning we heard the first blast of the artillery bombardment. The entire Debaltsevo got up! It was the Ukrainian troops’ fire, it was coming from them. They fired real hard,” Olga pointed to the crossroads where the checkpoint was which we had passed. “We stayed in the cellars three days, no one dared to peep out. Once you got out just for a minute, the shelling resumed. Suddenly, the Ukrainian military appeared and told us we were in for clearing by aircraft. We sat in our cellars (Olga counted using her fingers) on twenty-fourth, twenty-fifth, twenty-sixth, and twenty-seventh, on which last day they told us again there would be an aerial cleansing operation. And this despite the fact that there were no militiamen, no separatists, no Donetsk or Lugansk fighters in the area. Nobody except city residents. All knew what aerial cleansing was. They gave us an hour to leave the town. The exit was only out into Artyomovsk. Now imagine the entire Debaltsevo moving that way on foot, on trucks, in wheelchairs, and disabled pensioners dragging on aided by co-citizens. All along the road were tanks, APCs, and other military hardware. All had gathered at a single exit, making a huge jam. And there were tanks all around…”
Lena added:
“They were in terrible balaclavas with all sorts of weapons in their hands. Stood from Krynichka to Lugansk and Mironovka, pointing their guns at Debaltsevo. As they started firing at the town, the people rushed forward in fear and shouted: “What are you doing? Why are you firing at the town? They’ll return fire now! There will be lots of deaths!” To this they cynically replied: “To hell with return fire!” People rushed ahead, chaos spilled over; nobody cared if they would be fired at. My husband and I were in the car, the window was open. We drew up with a tank and suddenly I saw a huge orange ball. That was the tank that fired against the town. I yelled and closed my eyes. Our car bumped up. As I opened my eyes I saw a tanker gaping at me from above and smiling. I twirled my finger around my temple. “Are you mad?” He made as if to slam me on the mouth. I shouted to him: “I wish, bastard, you’d open your filthy mouth and never shut it.”
“That’s their style of democracy,” Olga came excitedly into the conversation. “Such are their values we care nothing about. Don’t they get enough coffins? There may be more for them and farther on for Europe. Our values are different. We don’t want their type of democracy. Why do they call us terrorists? In Vostochny we had to hide in a store basement for three days in February this year.”
Here I addressed in my mind President Poroshenko. “People will remember it all. They will not forget. And they will bring you to book for your crimes against humanity. Women like these, seemingly frail creatures, will remember the butchery you have put them through.”
Olga continued to relate.
“A lieutenant-colonel came from Kramatorsk. We met with him near this cellar. He introduced himself as an official of the Ukraine’s Security Service. They were displacing the people from Debaltsevo, which people resisted, they didn’t wish to leave, having no place to go. Said I to him: “Tell, who of us is a terrorist. We? Crouching in the cellars? Or is it Ukraine pummeling at us with guns and mortars? Or is it this baby in Pampers tucked away from your blasts in the cellar? Is he the chief terrorist? Please explain whom we terrorize. We live in Donetsk. It doesn’t occur to us to move onto Kharkov or Kiev or Lvov or Rovno. We stay where we are!”
“How did he respond?” Dairy Tale inquired.
“He stood frowning, his head drooping, and asking us: who do you think is to blame? I told him it was Ukraine that had run amok and sunk into corruption. Gangsters grabbed power, staged a coup, and give us no rest now. Their Klichko man, boxer turned politician, has his brain punched out but is getting himself into big politics. There are sensible people in that part of Ukraine, too. They said they didn’t want to come here to fight; they would fire into the air. They said they were deceived, didn’t know they were shipped to Debaltsevo. Once they arrived here, they saw no terrorists or separatists of any sort. We asked them why they still fired at us. Some were silent. Some replied with a sneer: “Oh how we hate you. Would like to shoot you dead!” I asked one of them why he had come to kill us. He replied saying that if he didn’t kill us, his people would kill him. Said I to him: “Do you mean to say you want to be a good boy with your thugs and a bad one with us? Have you got a man’s honor?” Somewhat embarrassed, Olga turned to another woman in a black blouse who continued: “We shoot at you here to stop you shooting at our houses!”
“Yes,” Olga interfered again. “This is a very interesting approach. Better I kill you to prevent you from killing me. What a dreadful folly!”
“Did they loot,” I asked.
“They did.”
“Did they rape?”
“We didn’t see that, but heard about it. We believe our people!” one woman started to say through tears. “It’s a shame to speak in people’s presence about what they did to our girls. Go to the hospital, ask the doctors. There’s the hospital near here, with a department of gynecology. Yes, ask them… It’s dreadful,” the woman broke into tears.
“We’ll go there right now and ask,” Producer said in an icy voce full of threat. Waiting till the woman stopped sobbing, Olga continued:
“They looted violently. Took everything away, including iron clad gates. And even spoons and forks and cutlery…”
“You should go to Artyomovsk, a new post-office,” said a man from the surrounding crowd. “Only this place is now hard to reach. They robbed by containers there. There were containers all around with the robbed property. They removed metal and tiles from the roofs and gates that looked nice to them. Grabbed TV sets from homes, washing machines and what not…. They tried to steal whatever they could lift from the ground!”
“They came to her while she was in Artyomovsk,” the woman in a black blouse nodded to a woman standing nearby. “They not only grabbed everything. One bugger laid out on the bed a lady’s panties, bras, singlets, etc. He probably was preparing a present for his wife, but got no time to do it when militiamen drove them away…. A despicable pervert! The militiamen held up one Ukrainian officer. Good God, he was trying to escape in a woman’s dress. So it was…”
The atmosphere was becoming hot. I tried to put the talk into a peaceful channel.
“God grant peace to Donbas, hard as it will be after what you’ve been through. Let’s dream that all those nightmares are over and the Republic has begun to live peacefully.”
“Well, I don’t know…” Olga said excitedly again. “When Pushilin negotiates in Minsk I can’t even understand what he’s talking about. Why all this talk about staying in Ukraine as part of a federation and as an autonomous region? A question arises – why all our victims if they make us Ukrainian again?! Maybe, Pushilin is at one with them, but we are not! We’ll join Russia, but will never remain with them. We have no moral right to go Ukrainian,” Olga said.
“How can we live in peace with those who have grieved us so? We can never!” exclaimed a woman in the black blouse.
“Fascist! Brutes!” the crowd boomed out. I changed the subject.
“At the checkpoint near the entry is a road banner with an arrow pointing to Kiev. The banner is riddled with all sorts of rounds. Does it look that the Ukrainians have cut off their road home?”
But nobody listened to me. Everyone recalled something personal. A lean girl with a short haircut interrupted me. Though young, she looked like somebody who had been through a lot of sorrow. Lord save us from what that girl had survived. She began to tell.
“As they occupied us, I dropped into a store with my three-year-old daughter. We spotted immediately a Ukrainian soldier there. Said he, looking at my daughter:
“I’ve got one like this at home. Oh, how I miss her.”
Said I to him:
“Like this or like that but yours is at home with Mom and sweet asleep while mine is shivering with fear in the cellar. All because of your fire!” Said he:“Who put you up against us?” I answered: “It’s you against us in our home. Join our militia, unite and clear Kiev of bandits in power. And then we’ll live happily together again!” He frowned and said: “They’ve turned you into a zombie.”
Half a day’s meeting with the residents of this narrow street in Debaltsevo flew in a flash. People invited us to their backyards, showing their house walls damaged by shell fire and asking “What on earth for?”
After a while, one woman, probably pitying us, brought out home-made pastry and pies with jam. That street with its fearless residents had really impressed me.
After that Fairy Tale headed for Nikishino village, the place where the Debaltsevo cauldron was closing. It’s so dreadful around. A fire-scarred street is scattered with shells of different calibre. A smell of gunpowder has hung in the air since February. No people in sight. Suddenly a cyclist crops up in an alley, a man of thirty-five or so. Tipsy. A bottle sticks out from under his shirt.
“Is your house intact?” I asked him.
“No,” he answered. “Mine is not. But my wife’s is still standing!”
“Do you visit her often?”
“No,” the man said. “She didn’t survive it. Got killed…”
It became clear that we should not probe into his soul. Quietly and unhurriedly Fairy Tale’s car left the Nikishino horror. “That’s how we should leave it,” I thought. “And then bring people here when peace comes to Donetsk. This village must show human madness at its highest! How is it possible to annihilate the things that are so loved and dear?”
After my trip to Debaltsevo I realized that I’d been impressed to an extent I could no longer stand. I had to go back home, to the North, sort out my thoughts and find answers to many questions. And then wait till all gets quiet in Donbas and shells stop exploding there.
18 June 2015, Debaltevo.