Жители островов, если присмотреться к ним повнимательнее, несколько отличаются от живущих на материке. Особенно это различие заметно у людей, населяющих маленькие острова в северных широтах, об обитателях островов Океании речь не идёт. Непохожесть на нас майори, карафаев, чаморро, кирабати и множества других народов, населяющих эту часть света, видна невооружённым глазом. Другое дело европейская раса. Островитянина в толпе можно легко спутать с каким-нибудь фермером, волею случая, оказавшимся в густонаселённом мегаполисе. Островитяне не любят многолюдья, бестолковая, на их взгляд, суета крупного города их раздражает.
Жители маленького острова живут по своим, заведённым их предками законам, всё друг о друге знают, многие состоят в родстве, и очень не любят выносить сор из избы. А ещё они очень недоверчиво относятся к чужакам, подспудно предполагая в них возмутителей спокойствия и возможную угрозу устоявшейся форме их бытия.
Можно хоть десять лет прожить на одном из таких островов, и услышать в спину презрительное «пришлый», «приезжий», и даже «чужак» от старожилов, которые считают, что их предки были пилигримами, прибывшими в Новую Англию на «Мейфлауэр», без малого четыре сотни лет назад. Однако при всём притом, их не надо тянуть за язык, чтобы послушать какую-нибудь леденящую душу историю, случившуюся некогда на их острове.
Вот в одно-то из таких мест меня и занесло.
Я сел на старое ржавое корыто, называемое в этих местах «Паром», именно так, «Паром». Заглавная буква слышалась в интонации, с которой местные произносили самоё это слово. Видимо для жителей острова, эта посудина являлась едва ли не единственной связью с материком, если не считать не менее ржавые и старые рыбачьи лайбы, болтающиеся у причала в небольшом заливе, и редко выходящие в море. Крупные рыболовецкие компании оставили местных рыбаков практически без работы, обрекая их на полунищенское прозябание.
Причина, по которой я покинул материк с не меньшей спешкой и нервозностью, чем у моего папаши, драпавшего из Сайгона в 75-ом, о чём он мне неоднократно рассказывал, была до обидного банальна. Я серьёзно проигрался… Впрочем это не важно.
Словом, я прыгнул на первый, отходивший от берега паром, и отправился на этот остров, от которого с пол пути повеяло такой патриархальностью, что заломило зубы, захотелось броситься за борт, и вплавь добираться до так опрометчиво покинутой мною цивилизации.
Но это только хотелось. Как говаривал мой отец, который почитал за геройство, что ему без видимого ущерба удалось унести свою задницу из Вьетнама: «В одной руке «хочу», в другой «дерьмо». Что на дольше запомниться?». На самом деле я благополучно высадился на этом забытом Богом клочке земли, окружённом океаном, и затосковал в тот же момент, как только ступил на берег. Этот остров был несравненно хуже того, о котором я мальчишкой читал в книге Р. Л. Стивенсона. Здесь не было бурунов, разбивающихся о его берега, попугаев, и что-то мне подсказывало, что пиастров здесь тоже не было.
Первое, что я сделал, так это прямиком отправился к единственному на острове, об этом я узнал на пароме, питейному заведению под названием (ну, конечно, каким же ещё?) «Якорь».
Как только я вошёл в помещение, в мою сторону, как по команде, повернули головы в бейсболках и мятых шкиперках, все присутствующие. Выражение их лиц трудно было разглядеть в ранних сумерках поздней осени и клубах сигаретного и трубочного дыма, плевать эти парни хотели на антитабачную компанию и всёх её лоббистов вместе взятых, но по повисшей в пабе тишине и так было ясно, что мне здесь не рады.
Я подошёл к стойке, и заказал порцию виски.
- Здесь какая-нибудь гостиница есть? - спросил я у толстого бармена, небрежно плеснувшего мне в стакан какого-то пойла.
- А как же. Филиал «Редиссона» специально к твоему приезду открыли, - без тени улыбки поделился со мной «приятной новостью» толстяк.
- Ну, а где можно снять жильё? – не сдавался я.
- Попробуй поговорить с капитаном. Его зовут Маклин, - кивнул бармен на одиноко сидевшего за столиком у окна, с на две трети пустым стаканом пива, краснолицего мужчину лет под семдесят, в засаленной шкиперке.
- Он пьёт «Будвайзер», - подсказал мне бармен.
Я взял пару бутылок пива, стакан, и направился к столику капитана.
- Здравствуйте, сэр. Не уделите ли вы мне несколько минут своего времени? – обнажил я в улыбке некомплект относительно белых зубов.
Маклин, если я правильно запомнил его фамилию, выразительно посмотрел на мою левую руку, в пальцах которой я держал за горлышки бутылки «Будвайзера».
Пополнив его стакан, я присел напротив:
- Видите ли…
Капитан остановил меня небрежным взмахом руки:
- Я знаю, чего тебе от меня нужно, сынок. Один вопрос. В покер играешь?
Играю ли я в покер! Да из-за этой чёртовой игры…
- Да, сэр.
- Тогда добро пожаловать на борт! – Маклин просалютовал мне стаканом.
Поначалу я принял его приглашение за один из идеоматических оборотов, свойственных морякам, но когда после ещё полдюжины пива, он тёмными закоулками привёл меня на причал, стало понятно, что капитан был предельно конкретен.
Пьяным, но не лишённым театральной выразительности жестом, капитан указал на некое реликтовое образование, судя по швартовам, наброшенным на ржавые чугунные кнехты, нечто плавучее. Это, с позволения сказать, судно, вне сомнения, было построено ещё во времена колонии Массачусетс, и уже лет сто, как стоит у этого причала.
Над бортом показалась ящикообразная морда, и вопросительно посмотрела на Маклина.
- Это наш постоялец, Робертфэмус, - представил меня собаке капитан, - можешь звать его Рабби, - разрешил мне Маклин, и подтолкнул к трапу.
Он поселил меня в каюте, напоминающей чулан в домике для прислуги, в имении моего отца, где я в детстве прятался от старшей сестры.
Всё возвращается на круги своя, и я снова прячусь в подобии чулана, только не из озорства и не от сестры.
Эту предысторию я рассказал, чтобы никому в голову не пришло заподозрить меня в излишнем злоупотреблении наркотиками и алкоголем, в том, что я псих, страдающий галлюцинациями, или безродный бродяга, промышляющий россказнями небылиц за дозу, или пинту пива. За мной водятся грешки, но не из вышеперечисленных.
Проснувшись около полудня, я умылся пахнущей металлом водой над эмалированной, в пятнах ржавчины раковиной, находившейся прямо в каюте, посмотрелся в мутное, с отставшей по краям амальгамой зеркало. Отражение выглядело не лучше зеркала. Я оделся, и поднялся на палубу.
В бледных лучах солнца посудина выглядела не так удручающе. Эта лайба, конечно же, ничего общего не имела с бостонским лайнером «Veendam», но после беглого осмотра появилась надежда, что она неожиданно не затонет прямо у причала.
В мою ладонь ткнулось что-то мокрое и холодное. Вздрогнув от неожиданности, я оглянулся. Это был Робертфэмус, ньюфаундленд. При свете дня он больше не походил на собаку Баскервилей, и вёл себя вполне дружелюбно, помахивая из стороны в сторону роскошным хвостом.
- Самое время позавтракать, пока шторм не начался, - прокричал с берега Маклин, заводя дополнительные швартовы на кнехты.
Я с сомнением посмотрел на ясное небо, с редкими пушистыми облаками.
- Не туда смотришь, - проследил за моим взглядом капитан, и показал рукой на горизонт, над которым едва заметно чернела маленькая точка.
Когда мы, затарившись пивом, вышли из «Якоря», ветер с океана, набрав силу, бросал в нас пригоршни дождя со снегом. Небо затянуло пугающего вида тяжёлыми тучами.
- В нехорошее время ты сюда приехал, Ричард , - Маклин глотнул пива из бутылки, - в очень нехорошее.
Мы сидели в довольно уютной кают-компании. Судно покачивалось на ослабших после схватки с мысом, прикрывающим гавань волнах, тёрлось бортом о старые автомобильные покрышки, развешанные по стенке причала.
- Да, погода оставляет желать лучшего, - согласился я.
- Тут не в погоде дело, малыш Дик, шторм ещё только начался. Паром до его окончания не придёт, а ни одно судно на этом острове не сможет выйти в море, чтобы увести тебя из этого проклятого места, - Маклин сочувственно посмотрел на меня.
- Я никуда не тороплюсь, мне здесь нравится, - нагло соврал я.
Он хотел что-то возразить, но тут по трапу застучали шаги, и в дверь протиснулась невысокая фигура в бесформенном жёлтом дождевике с капюшоном, с которого струйками стекала вода.
Фигура скинула дождевик, и оказалась миловидной женщиной лет тридцати, с аппетитными формами и короткой, под мальчика, стрижкой.
Мне она сразу понравилась, но когда я заметил форму, и кобуру у неё на поясе, моя симпатия к ней резко пошла на убыль.
Я совсем не сторонник навязываемого Голливудом штампа, что женщина с оружием в руках выглядит эффектно и даже сексуально. Я не укуренный пацифист и не претендую на какую-то там оригинальность, но на мой взгляд, такой образ так же противоестественен, как мужчина кормящий грудью. Хранительница семейного очага, жена и мать, убивающая людей, пусть даже и плохих…
- Это моя племянница, Бет, - не дал мне закончить мысль Маклин, - она констебль. Единственный полицейский на этом грёбаном острове.
- Дядя! Не выражайся, а то арестую… - а это ещё кто? – она профессионально обшарила меня взглядом.
- Это мой постоялец, Дик. Отличный парень! – хлопнул меня по плечу капитан.
- Я уже поняла, - Бет неодобрительно посмотрела на пластиковое ведро, забитое пустыми бутылками из под пива, - шторм усиливается, может поедем ко мне, пока вы со своим дружком не утонули вместе с этой калошей.
- Не обижай мою девочку! – погрозил племяннице пальцем Маклин, - мы останемся здесь. Да, Дик?
Я неуверенно кивнул головой.
- Тогда я заберу Рабби, - Бет подошла к обшарпанному дивану, на котором устроился пёс.
- Так он с тобой и пойдёт, - ухмыльнулся капитан.
Бет потянула пса за ошейник, тот глухо зарычал, не двигаясь с места.
- Ну, и пожалуйста! Это даже к лучшему. Пусть в вашей компании хоть кто-то будет с мозгами! – судя по её тону, Бет не любила проигрывать, и поэтому решила оставить за собой хотя бы последнее слово.
Подняв с пола дождевик, она не прощаясь вышла, сердито затопав по трапу.
- Такая же упрямая, как её мать, - с ещё незнакомой мне теплотой в голосе, сказал Маклин, - Давай выпьем, и я расскажу то, чего тебе знать бы не следовало, но раз ты застрял с нами на этом чёртовом острове…
Мы выпили.
- Началось это больше двух веков назад, через несколько лет после войны с короной за независимость, - начал капитан свой рассказ, - некоторые из колонистов, которые заподозрили, что красивые слова, записанные в Декларации, остались просто словами, и люди, сражавшиеся за свои права, посадили себе на шею вместо английской аристократии, новоиспечённую свою. Многие потянулись с обжитых мест на запад, а некоторые начали заселять острова вдоль побережья.
Вот и на этот остров высадились переселенцы с семьями, собираясь основать здесь своё поселение, подальше от материка и новой власти, которая была ничем не лучше старой, но приглянувшееся им место было занято. Остров населяло несговорчивое племя, которое не было похоже ни на одно из тех, с какими доводилось встречаться переселенцам. Жители острова не были индейцами. У них была белая кожа, светлые глаза и волосы. Мужчины были одеты в кожаные рубахи и штаны, а женщины в длинные платья из грубой ткани. Уходить с земли, которую считали своей, они не собирались, и требовали от чужеземцев, чтобы те оставили их остров.
Колонисты, понюхавшие пороха на войне, и уже не боящиеся крови, не стали тратить время на попытки миром разрешить возникшие разногласия, наступила осень, нужно было срочно строить жильё, или убираться с острова. В одну из ночей они напали на деревню аборигенов, и по приказу старшин убили, как они думали, всех жителей, захватив в плен вождя. Наиболее жадные до чужого добра колонисты, не найдя в деревне ценностей, несколько дней жестоко пытали его, требуя указать место нахождения тайника, куда по их мнению жители спрятали свои сокровища. Старик не понимал их языка, а они не понимали его. Попытка объяснить жестами, что им от него нужно, тоже ни к чему не привела.
Так ничего от него и не добившись, разгневанные его упорством, они сожгли его заживо. Перед смертью в огне, вождь проклял своих мучителей и все последующие поколения переселенцев, и предрёк: «Вы хотели получить этот остров, и добились своего, но знайте, что и остров получил вас. Никто, ни вы, ни ваши дети и внуки, ни внуки ваших внуков никогда не смогут покинуть это место. В год, когда в один день, в одной семье закончится старая жизнь, и начнётся новая, во время первого зимнего шторма, за вашими душами будут приходить, и забирать столько из ваших потомков, сколько вас пришло на этот остров. Это будет продолжаться до тех пор, пока на острове не останется ни одного из проклятых. Трепещите, и ждите своей участи. Пусть боги решают, кому жить, а кому умирать. Вы увидите знамение, когда настанет час расплаты за ваши деяния». Никто из присутствующих при казни не понял ни слова из речи вождя, кроме девушки, которую один из молодых колонистов пощадил, и спрятал в своей палатке.
Переселенцы стали обживаться, строить дома, расчищать землю под пашни, ловить и вялить рыбу на зиму.
Колонист, спасший девушку, боясь наказания за ослушание, скрывал её от других жителей острова. Когда она выучила его язык, она передала ему последние слова вождя. В одну из ненастных ночей девушка исчезла. Парень несколько дней искал её по всему острову, а когда понял, что поиски напрасны, пришёл к старшинам посёлка, и поведал им о пророчестве.
Старшины не стали наказывать парня, не приняли всерьёз его рассказ, но обязали молчать, чтобы не сеять панику среди суеверного населения острова.
В те времена в семьях было по многу детей. Количество жителей удвоилось, а потом утроилось. Приезжали на остров и новые поселенцы.
Посёлок разрастался, стал городом, жители процветали, никто и слыхом не слыхивал ни о каком проклятии.
Первая беда пришла после того, как в доме одного рыбака родился сын, и в этот же день умер его дед.
Через месяц, когда осень встречала первый зимний шторм, на острове начался мор. В один день умерли семьдесят три человека. Никто не увидел в произошедшей трагедии ничего необычного, эпидемии в те времена не были редкостью.
На замечание одного из старожилов, видевшего, как над городом кружил большой ворон, птица, которая на острове на его памяти не водилась, только отмахнулись: «Столько людей хоронить надо, а он тут с каким-то вороном. Совсем на старости лет из ума выжил!».
Городского дурачка так и вовсе побили, тот утверждал, что видел во время шторма странной формы лодку в заливе, на пятачке гладкой, как зеркало воды, среди толчеи ревущих волн, в которой неподвижно сидел человек, а с неба ему на плечо опустилась огромная чёрная птица.
Человеку свойственно стремление, как можно скорее забыть про плохое, чтобы жить дальше, и незавидна участь тех, у кого это не получается, - Маклин замолк, решив промочить горло очередной порцией пива.
Мне пока было невдомёк, к чему старик рассказывает мне одну из островных страшилок, но безоговорочно согласился с последней его фразой. Мне довелось видеть армейских дружков отца, которые бредили давно оконченной войной. Многие из них плохо кончили.
У моего папаши, унаследовавшего богатое имение, достало ума упаковать весь свой пост вьетнамский синдром в короткую, но ёмкую фразу: «Война – дерьмо!», забросить этот дурно пахнущий свёрток на антресоли своей памяти, и радоваться жизни. О войне он вспоминал только для того, чтобы на её примерах убедить нерадивого сына (то есть меня), в том, что он недоумок не готовый к жизненным реалиям, и польза от него в боевых действиях заключалась бы в отстирывании в тылу подштанников обоср…ся от страха крутых парней с передовой.
Маклин раскурил трубку, и продолжил закачивать в мои мозги свою мистическую муть:
- Драматические события на острове происходили примерно раз в шестьдесят-семдесят лет. Связать их все воедино никому не приходило в голову. На острове не было ни одного человека, который был свидетелем больше двух подобных событий, а как известно, два раза – это всего лишь совпадение, но эта истина не убедила жителей острова, на подсознательном уровне чувствовавших, что с этим местом что-то не так.
В любом, даже самом, что ни на есть захудалом городишке, всегда отыщется чудак, который не жалея сил и времени, будет рыться в истории своего захолустья, чтобы отыскать хоть какое-либо значимое событие, связанное с его местом жительства.
Нашёлся такой человек и на нашем острове. Он засел в мэрии за архивы, которые не разбирали со времён основания города, и нашёл запись о предсказании. Как и «отцы основатели», он не придал этой истории значения, отнеся её к островным легендам.
Месяца через два, наш добровольный архивариус стал свидетелем ужасной трагедии. Здание, недавно построенное для проведения нерелигиозных собраний, во время празднования посвящённого юбилейной дате, считавшейся началом освоения острова, сгорело дотла. Погибло…
- Семьдесят три человека, - закончил я за Маклина, тем самым давая ему понять, что я ещё не заснул, и всё ещё слежу за развитием сюжета его истории.
- Именно, - старик приложился к бутылке, - цифра эта, уже попадалась на глаза чудаку историографу. Он вернулся в архив, и проверил свою догадку. Упоминание числа семьдесят три в первый раз, было связано с количеством прибывших на остров переселенцев. Второй раз оно соответствовало числу умерших во время эпидемии. Появление первого парома с паровой машиной, способной заменить паруса, стало причиной следующей трагедии. Жадность и глупость безграничны, а грузоподъёмность величина постоянная. Капитан парома, в надежде неплохо поживиться, взял на борт всех желающих прокатиться на чудо-корабле. На полпути к материку, паром попал в неожиданно разыгравшийся шторм, и перевернулся. Из восьмидесяти семи погибших, семьдесят три были жителями острова. И наконец, недавний пожар.
Помимо усидчивости и скрупулёзности, новоиспечённый краевед обладал ещё одной добродетелью – хорошими мозгами. Ухватившись за конец ниточки, он не отпускал его до тех пор, пока не распутал весь клубок, и не собрал разрозненные пазлы в единую картину. Он обошёл всех старожилов на острове, собрал все городские легенды, местные приметы, поверья, и пришёл к интересному выводу. Островитяне, не имевшие, в отличие от него, доступа к документам, а значит и возможности увидеть связь между событиями, произошедшими в течении довольно продолжительного периода времени, знали много больше, чем можно было предположить. Они знали главное, над островом висит какое-то проклятие.
Несмотря на всю имеющуюся в его распоряжении информацию, наш островной Ниро Вульф не смог обнаружить закономерность, в казалось бы, не связанных между собой происшествиях, а люди смогли. И вот какими фактами пополнились его изыскания.
Случаи с массовой гибелью жителей острова происходили после смерти и рождения в один день, в одной семье. Об этом говорилось в пророчестве, и этому нашлись документальные подтверждения. Трагедия всегда разыгрывалась на фоне первого зимнего шторма, отличавшегося от всех прочих какой-то особой, демонической безудержностью. Прокопавшись в архивах несколько дней, дотошный краевед обнаружил, что во всех трёх случаях погибли только потомки первых поселенцев. Во всех других, менее масштабных происшествиях с летальным исходом, никто из прямых наследников колонистов не упоминался. В своей книге, посвящённой истории острова и города, которую неугомонный историограф издал мизерным тиражом за свои деньги, он упоминает о большом чёрном вороне, облетающем остров перед очередной бедой, и о лодке, на застывшем участке воды в бушующем море, с одиноким неподвижным гребцом на борту. Автор назвал его Хароном, по аналогии с мифическим персонажем.
В нашей семье сохранилась эта книга с автографом, она была подарена писателем моему деду, могу попросить Бет дать тебе её почитать, если появится такое желание. Сам же автор с большим успехом продал весь тираж своего бестселлера на материке, и на остров больше не возвращался.
У меня нет оснований не доверять этой истории, и отнести её в разряд одной из легенд острова… потому, что я сам видел Харона, - Маклин посмотрел на меня налитыми пивом глазами.
Нет, я вовсе не против того, чтобы мне пощекотали нервы жутковатой сказочкой перед сном, но принимать на веру подобные заявления, это, согласитесь, перебор.
Тем не менее, я задал вопрос, который бы дал старику возможность превратить всё в шутку:
- И после скольких «Будвайзеров» вам довелось лицезреть сына Эреба?
- Я тогда ещё не пил, мне было девять лет, - старик не принял «руку помощи», которая могла бы удержать его от сползания в жаркие объятия белой горячки. Напротив, он открыл очередную бутылку пива, основательно приложился к ней, и задал мне встречный вопрос:
- Ты что-нибудь слышал о секте «Ворота рая»? Лет семнадцать назад один псих, основатель этой секты, уговорил тридцать девять других психов, покончить жизнь самоубийством. Он убедил группу придурков, что Земля непременно столкнётся с кометой Хейла-Боппа, а он поможет им покинуть свои земные тела, и улететь на ракете в космос. Недоумки поверили, и наглотались фенобарбитала.
- Да, помню я читал об этом. Типа звали Маршалл Эпплуайт, а случилось всё в Калифорнии в конце девяностых. А Харон-то здесь причем? – наш разговор стал напоминать вечер вопросов и ответов с Дэвидом Леттерманом.
- Притом, что когда я был мальчишкой, на острове тоже появился проповедник. Он быстро сколотил довольно большую секту, адепты которой все вечера напролёт распевали псалмы в отремонтированном ими старом складе в порту.
Вечер, перед тем кошмарным происшествием, я хорошо запомнил. Ближе к ночи пришёл первый зимний шторм. Ветер грохотал железом на крыше, завывал в каминной трубе, бросал в окна снежные заряды вперемежку с каплями дождя, словно пытаясь вломиться в дом. Мать с сестрёнкой гостили у родственников на материке, а отец задерживался на работе. Мне было очень страшно, я сидел на полу в гостиной, обняв за шею Бакстера, у меня тогда был лабрадор, и молился, чтобы быстрее вернулся отец. Вдруг пёс залаял, вырвался из моих рук, и распахнув лапами дверь, выскочил на улицу. Я схватил куртку, отцовский электрический фонарь на батарейках, и бросился вслед за Бакстером. Наш дом стоял на холме, прямо над заливом. Включив фонарь, я с трудом разглядел силуэт пса, большими скачками несущегося к берегу, и не перестающего лаять. Ветер сбивал меня с ног, в лицо, больно хлеща, и залепляя глаза, летел мокрый снег. Я почти ничего не видел, но продолжал, спотыкаясь, идти вперёд. Когда я оказался на берегу, ветер ненадолго сумел разорвать сплошную чёрную пелену, и в рваных тучах, словно сквозь ресницы, показалось бельмо луны, осветив своим неживым светом беснующиеся в седых пенных космах ревущие волны… А между ними, или вне их, это трудно описать словами… ну, как будто один слайд наложили на другой… озерцо, на глади которого, едва возвышаясь бортами над водой, лежала лодка, с высокими изогнутыми штевнями. Лодка была и далеко, и одновременно очень близко. За те несколько секунд, что светила луна, я успел рассмотреть всё в мельчайших деталях. Эта мизансцена и сейчас стоит у меня перед глазами, как будто время вычеркнуло из моей жизни шестьдесят лет, и я снова девятилетний мальчик. Мою одежду рвёт ледяной ветер, не касаясь земли, летят кляксы снежных хлопьев, в призрачном сиянии луны, почти у кромки прибоя мечется, захлёбываясь лаем Бакстер, беснуются всклокоченные волны, а среди них неподвижная лодка. В лодке сгорбившись, сидит некто укутанный в тёмный плащ с капюшоном. Лица не видно, голова опущена на грудь, на коленях лежит длинное весло. Он спит, или о чём-то глубоко задумался. Потревоженный лаем он медленно поднимает голову… Под капюшоном нет лица! Только мрак. Такой тьмы в природе не бывает, кажется, сама бездна обратила ко мне свой взор.
Я закричал, и не разбирая дороги, что было сил, побежал в сторону дома. Ветер подталкивал меня в спину. Бакстер, обогнав, и чуть не сбив меня с ног, с воем помчался впереди.
Я никогда никому не рассказывал о том, что видел.
Утром портовый сторож обнаружил на складе семьдесят три трупа. Проповедника среди них не было. Как позже выяснилось, все эти люди приняли цианид.
Шериф со своим помощником, двумя патрульными и тремя десятками добровольцев обшарили весь остров. Мерзавца нашли на западном берегу. Он прятался недалеко от причала, к которому раз в три дня швартовался паром с материка. Как раз вчера он должен был прийти в десять вечера, но из-за шторма не рискнул выйти в море.
При проповеднике нашли портфель, набитый деньгами и драгоценностями…
Его повесили прямо на причале, на шлагбауме. Он провисел так до вечера, раскачиваемый порывами ветра.
Шериф оформил смерть людей, как бытовое отравление. В те времена многие вещи делались проще. К трупу проповедника привязали груз, и выбросили в море.
Никто с материка обо всём этом так никогда и не узнал. На острове все умеют хранить секреты, даже дети, - старик умолк, присосавшись к бутылке «Будвайзера».
- Эй! А почему вы мне-то всё это рассказываете? Мне чужие тайны не по карману, - всполошился я. Такие секреты не для посторонних, особенно живых. Мне стало не по себе. Вдруг после такой исповеди он шарахнет меня чем-нибудь по голове, да и отправит на встречу с проповедником.
- Рассказал я тебе это потому, сынок, что два дня назад у Атчесона родилась дочь, а его парализованная бабуля, к вечеру того же дня, отошла в мир иной. Все два дня я смотрел на небо, и догадайся с трёх раз, что я в конце концов там увидел?
- В-ворона? – от своей сообразительности мне стало очень-очень неуютно.
- Бинго! Возьми себе пивка! – Маклин через стол протянул мне бутылку, - сегодня пришёл первый зимний шторм. А ты знаешь, что на острове живут всего тридцать два человека? Потому и власть здесь представляет только Бет. Шестеро сейчас на материке, уехали по своим делам. Они, как и сто пятьдесят семь человек, которые навсегда покинули это место, все потомки «чужаков», не колонистов-основателей. Мы с Бет, хоть и родились на этом острове, так и не стали своими для тех двадцати четырёх, с которыми вот-вот случится что-то очень нехорошее. Так, что…
Он не закончил. Рабби оглушительно залаял, и соскочив с дивана, выбежал наружу.
- Вот оно! Пойдём! – капитан вылез из-за стола, и потащил меня за рукав куртки.
Я не сопротивлялся. У меня просто не было сил. Как бычок на верёвочке, я поплёлся за Маклином на мостик.
Где-то на палубе, в темноте, лай Робертфэмуса перешёл в вой. Маклин включил мощный прожектор, установленный на крыле мостика. Луч заскакал по гребням волн, и замер. На застывшем, словно замороженном клочке воды, в лодке виднелись очартания чьей-то фигуры, закутанной в плащ с капюшоном. Снег и брызги волн не достигали лодки, словно натыкаясь на какую-то невидимую преграду. Я вздрогнул, когда откуда-то из мрака, на плечо сидящего в лодке, стремительно опустилась большая чёрная птица. Он пошевелился и поднял голову…
В чувство меня привёл капитан:
- Эй! Поднимайся! Некогда разлёживаться. Не знаю, что они задумали, но чувствую, что надо поскорее уносить отсюда свои задницы.
- Кто они? – неуверенно спросил я, заранее боясь услышать ответ.
- Те, кто прислал Харона, - пожал плечами Маклин, - да и какая разница! Нужно срочно забрать Бет.
- Вы хотите выйти в море? Мы же утонем!
- Парень! У нас свободная страна. Если хочешь, можешь остаться.
- А тем, остальным, вы не хотите помочь, или предупредить их? – во мне вдруг проснулось не свойственное мне чувство сострадания.
- Предупредить о чём? О том, что в гавани их дожидается Харон, чтобы переправить их души в ад? Сгинуть вместе с ними за компанию? Вряд ли кто оценит такое благородство. Эти люди обречены, и если не держаться от них подальше, они заберут с собой всех, кто окажется рядом.
По иллюминаторам мостика пробежал свет фар. У причала остановился внедорожник с полицейской мигалкой на крыше. Из машины вышла Бет, и поднялась на борт.
- Вот это подарок! – Маклин подал вперёд рукоятки АСУ.
Утробно, заставляя корпус вибрировать, заурчал мощный двигатель.
- Я выйду через радиорубку, а ты позови Бет на мостик, и задержи её. Скажи, что я сейчас подойду, - капитан протиснулся в дверь, выходящую в сторону кормы.
Внизу послышался голос Бет, зовущей Маклина. Я крикнул, чтобы она поднялась наверх.
- Где дядя? Вы чего тут затеяли? – приступила она к допросу, едва переступив порог.
- Капитан предложил мне послушать, как работает его замечательный движок, - соврал я, встав так, чтобы она не видела, как её дядя носится по причалу, отдавая швартовы.
Судно качнулось, и тронулось с места. Я испугался, что старик не успеет запрыгнуть на борт. Но он успел. Растолкав нас, он подбежал к рулевой колонке, и положил штурвал на правый борт.
- Что ты, чёрт возьми, вытворяешь?! – закричала Бет, - я специально за вами приехала. С материка передали, что сюда идёт шторм, какого здесь с доколумбовой эпохи не видели!
Лайба, отвернув от причала, встала носом на волну, набирая ход.
- Так вот в чём дело! - Маклин посмотрел на меня, - они решили смыть этот остров вместе с оставшимися потомками колонистов.
- Пожалуй, это логичное завершение истории, - согласился я.
- Да что здесь происходит?! – Похоже, у Бет кончилось терпение, и она готова была расстрелять нас из своей «беретты» прямо на месте, без зачитывания нам наших прав, и без предложения услуг адвоката.
- Бет, девочка! Позже я тебе всё объясню, а сейчас просто поверь мне, я никогда бы так с тобой не поступил, если бы на то не было серьёзной причины.
Бет ничего не ответила, и спустилась в кают-компанию.
Мы уже два часа шли на северо-восток. Остров остался далеко позади. Судно швыряло в волнах, и я отчаянно надеялся, что запаса прочности у него, как и у его капитана, достаточно, чтобы справиться со стихией.
Неожиданно нос лайбы задрался под заметным углом вверх, двигатель стал натужно реветь, срываясь на хрип, и мы начали подниматься, казалось, в бесконечную гору, становившуюся всё круче и круче.
Я посмотрел на капитана. Он стоял наклонившись всем корпусом вперёд, лицо его было напряжено, как у игрока, который поставил на кон всё, что у него было, и теперь его жизнь зависит от одной единственной карты. Костяшки его пальцев, вцепившихся в краспицы штурвала рук, побелели.
На несколько секунд лайба зависла, сделав «свечку», как цирковая лошадь, на почти вертикальной стене воды, цепляясь за неверную, зыбкую гладь подковами винтов, потом нос её стал стремительно падать, и покачиваясь с борта на борт, судно продолжило движение в более естественном для него положении.
Через какое-то время, я почувствовал, как палуба уходит у меня из под ног, словно я спускаюсь на скоростном лифте с шестидесятого этажа «Джона Хэнкока» в Бостоне. Лайба неслась по крутому спуску вниз, набирая скорость.
- Что это было? – на мостик поднялась Бет, - там, внизу всё вверх дном. Мне показалось, что судно стоит на корме, как дельфины на хвостах в аквапарке.
- Так и было девочка. Я знаю, цунами в Северной Атлантике такая же редкость, как плантация ананасов на Аляске, но это было именно оно. Через полчаса на острове не останется никого и ничего.
- Ты поэтому меня похитил? – голос Бет слегка дрогнул.
- Ну, что-то вроде того, - ухмыльнулся старик.
Я сошёл на берег в Галифаксе, в Канаде, махнул на прощание рукой Бет и Маклину, стоявшим на спардеке. Не уверен, что когда-нибудь их увижу. Зато я уверен в другом.
Теперь у меня, как и у Джима Хокинса есть остров, сновидения о котором, будут заставлять меня вскакивать среди ночи с постели.