(О том, кто такие Темные Поводыри, можно прочесть в отдельно опубликованных Пояснениях)
Впервые я услышал ее голос летней ночью.
Стоял ранний июль. Дни были бесконечны и наполнены Солнцем; ночи же напоминали обмелевшие реки, по руслам которых чуть слышно струилась теплая вода, не приносившая ни прохлады, ни облегчения.
Войдя в свою квартирку, затерявшуюся в глубинах недавно построенного и еще не полностью заселенного дома у старого московского парка, я с облегчением вдохнул сухой прохладный воздух – пока меня не было, сработал таймер кондиционера, вызвав спасительный холодный ветер.
Помню, я достал из холодильника бутылку белого вина, налил себе бокал и подошел к окну, наглухо гасившему звуки внешнего мира.
Внизу, через дорогу, неслышно для меня шелестели листвой старые деревья.
Когда-то в детстве, да и в юности, если случалось проснуться ночью, я любил постоять у открытого окна, позволяя ночной магии окутать меня. Позже ощущение глубокой мистической связи с мирозданием ушло; я повзрослел, а крепкий сон стал дороже мечтаний в серебристом свете теплой летней Луны, и целомудренной, и распутной в одно и то же время.
Однако та связь, чувство единства с чем-то необъятным и необъяснимым, но благосклонным, не оборвалась окончательно, как мне предстояло понять. Настал миг, и меня вновь подхватил мощный поток Бытия, не быстрый, но неумолимый. Когда-то мне казалось, что из него можно выбраться, волевым усилием определив свою судьбу. Я ошибался; меня всего лишь отнесло в заводь, в стоячую воду, ошибочно принятую мной за душевный покой, успех и здравый смысл.
На поверхности неподвижной, отдававшей гнильцой воды существовал некий Антон, высокий сероглазый красавец, столичный журналист и ведущий экономической передачи на серьезном телеканале, завсегдатай дорогих спортивных клубов и премьер, счастливый обладатель прекрасной студии в новом районе и немецкой машины, не дешевой.
Другой же Антон, подлинный «я», неотвратимо погружался в мутные глубины затона, беззвучно крича другому «мне», оставшемуся наверху, о наших юношеских мечтах. Стать фотографом, пусть не известным, но таким, чей глаз улавливает скрытое, неявное, тайное, чей талант позволяет увидеть это и другим людям. Вплоть до выпускного класса школы мне казалось, что рядом со мной существовал другой мир, яркий, загадочный, управляемый не рассудком, а магией, но не мелкой, земной, а великой, космической. Я страстно хотел открыть его, распахнуть невидимые двери и позволить вселенным слиться, став проницаемыми друг для друга. Поздними вечерами, когда я возвращался домой от репетитора или с подготовительных курсов, меня завораживало метро. Время под землей шло своим ходом, то неслось вскачь, то замирало; иногда между станциями проходила вечность, иногда – мгновение, хотя секундомер каждый раз отсчитывал равное количество секунд. Что, если поезд так никогда и не достиг бы следующей остановки?! Или другое: я выйду из вагона глубоким старцем, или, наоборот, мальчуганом лет пяти, безнадежно выпав из своей реальности?! Затем я приналег на занятия, и мечты ушли.
Тогда же чудовищно испортилось и мое зрение. Где уж было искать другие миры, если мой собственный безнадежно расплылся!
Мне стало казаться, что я хорошо знал себя и прекрасно вписывался в окружающую реальность. Смутное же ощущение несчастья, или, вернее, несчастливости, время от времени бередившее мне душу, могло объясняться усталостью, недостатком свежего воздуха, тысячью причин не духовного свойства, например, необходимостью носить по многу часов то линзы, то очки, легчайшие, но все же.
Время от времени, отправляясь в новую страну, я пробовал понемногу фотографировать, пытаясь поймать новый ракурс достопримечательностей, уже запечатленных миллионами туристов. Но каждый раз меня охватывало горькое чувство стыда, словно я подменял нечто подлинное, важное, великое чем-то мелким и банальным.
… Как бы то ни было, я постоял у окна, потягивая легкое вино. Меня не отпускала нехорошая, нервная энергия долгого рабочего дня. Я успел побывать на своем телеканале, потом заехал на радиостанцию, где раз в неделю вел экономический обзор событий недели – его нужно было заранее записать, поэтому новости иной раз получались немного устаревшими. Я устал от бесконечных коридоров, чужих голосов, яркого света, от всей немного ненастоящей, суматошной атмосферы моих мест работы, но не мог расслабиться – напряжение было слишком сильным.
Возможно, живи я не один, нежное, благотворное женское тепло исподволь исцелило бы меня. Мы бы поговорили, посмеялись, возможно, занялись бы любовью, и я уснул бы, зная, что она рядом, охраняет мой сон.
Но такой женщины в моей жизни не было.
Иллюзия же близости мне была не нужна. Я никогда не верил в любовь, или, точнее, не верил в способность чувства противостоять повседневности. Любовь существовала, была возможна, вероятна, достижима, но уходила оттуда, где воцарялась обыденность. Оставались привычка, привязанность, общие заботы. Так я думал. То, что мои ровесники называли «любовью», было бессильно перед страхом смерти. Любовь же, истинная Любовь – единственное, что способно противостоять страху исчезновения, потому что Любовь, и только она, делает человеческую жизнь не напрасной и позволяет слиться с другим существом, напоминая, что когда-нибудь мы все растворимся в нашем Создателе, и что этого не нужно бояться.
Женщины возникали в моей жизни и исчезали. Двое из них задержались дольше других, но и они ушли, сочтя меня холодным, эгоистичным и негодным к семейной жизни. Именно то, что привлекало их в начале знакомства, в конце концов, оборачивалось непониманием и раздражением, иногда граничившим со злостью. Мои подруги, так и не ставшие женами, старались растолковать мне, что семья, пусть и не скрепленная на первых порах официальными штампами, - наивысшая ценность в жизни. Я слушал их, леденея от душевной тоски, и, чем усерднее они читали мне нотации об «ответственности в отношениях», тем яснее я видел, какими эти милые молодые женщины станут в недалеком будущем – плоскими, увязшими в пустячных, неинтересных проблемах, одномерными.
С каждым расставанием я все полнее осознавал, с кем хотел бы разделить жизнь. В ней, призрачной колдунье из моих грез, соединялись бы глубокая, являвшаяся частью ее существа, отстраненность от материального мира, и страсть. Несовместимые, на первый взгляд, свойства натуры – духовность и приземленность. Но страсть, страстное отношение к избраннику в ней должны были быть обязательно. Мне встречались барышни, ушедшие от реальности так далеко, что где-то по дороге они разуверились в плотском проявлении любви. Так я жить бы не смог. Любовь должна проявляться в близости, а подлинная, глубочайшая близость должна была придать нам обоим завершенность, принести бесстрашие перед судьбой. В некий момент своей глянцевой на первый взгляд жизни я стал понимать, что всеми силами избегаю этого – принятия себя и своего пути. Мне нужна была попутчица, соратница, моя вторая половина.
С моей последней подругой я расстался в начале весны, и нехорошо. Она нравилась мне; наверное, к тому времени я уже начал уставать от одиночества и симпатия показалась мне более глубоким чувством. Ее звали Анна, она была моей ровесницей, легкой, до поры, до времени, и, как мне казалось, чуткой. Занималась Анна журналистикой, необременительной, поверхностной, но делала это с неким изяществом, искупавшим отсутствие подлинного таланта.
В марте мы на несколько дней уехали в Прагу. То путешествие оказалось последним и завершило почти год встреч и, как я думал, начинавшей складываться между нами подлинной близости.
Я бывал в Праге и раньше, но в тот раз город неожиданно открылся мне, распахнув передо мной таинственные двери и позволив увидеть и почувствовать то, на что я не обращал внимания раньше. Я оказался во власти магии старых зданий, соборов, улочек, закрученных так, что по ним можно было бы уйти в другие миры, если бы хватило храбрости. Меня захватило страстное желание побродить по старому городу одному, в сумерках, с фотоаппаратом. Очевидно, тогда первые свежие воды Бытия и стали проникать в мой затхлый затон, разгоняя муть и исподволь подталкивая подлинного «меня» к поверхности. Уже какое-то время я то и дело возвращался к идее увлечься фотографией.
- Пойду пройдусь , – сказал я Анне, когда мы вернулись в гостиницу после дневной прогулки и обеда, - хочу поснимать город в сумерках, если получится.
- А я?! – воскликнула Анна. – Мне чем заниматься?
Вернувшись в гостиницу, мы занялись любовью, и она лежала в постели, пока я одевался, чтобы вновь выйти. Тогда, среди смятых простыней, она была прекрасна.
Я рассмеялся:
- Почитай книжку. Сходи на массаж. Поспи. Вечером сходим в винный бар, обещаю.
- Мы же вместе приехали! – она резко села, и ее очарование вдруг померкло. – Знаешь, такое ощущение, что тебе до меня дела нет.
- Чепуха, - я начал раздражаться. – Ань, мы же взрослые люди. Не пришпиливай меня к себе булавкой. Не унижайся до этого.
- А, вот оно как, - Анна встала и накинула гостиничный халат. – Почему я не могу пойти с тобой? Если это просто прогулка?
- Потому что я хочу побыть один, - резко ответил я.
- Ненавижу, когда мужики так делают – трахнул и свалил, - с неожиданной злостью сказала Анна. – Просто ненавижу.
- Ну, мы вроде не первый раз вместе, - я застегнул куртку. – Мы, мужики, все сволочи. Я это уже слышал.
- Так и катись к черту,- крикнула Анна.
- Туда и собираюсь, - и я вышел из номера.
Тот вечер был прекрасен. Я успел поймать немного уходящего света; мне почему-то хотелось снимать старый двери, словно я надеялся найти среди них ту, что уводила в другие миры. Замерзнув, я зашел в кафе и выпил чашку шоколада. Там я вспомнил об Анне.
Мне стало ее жаль. Я не делился с ней своей внутренней жизнью ; Анна знала меняя как современного успешного молодого мужчину с понятными ей устремлениями к дальнейшему материальному процветанию. И красивого, к тому же – высокого, худощавого, но сильного, и немного недоверчивого, всегда настороже, что придавало мне немного романтичности.
Возможно, подумал я тогда, нужно стать более открытым.
Я купил Анне шоколадку и побрел к гостинице. Более открытым; если я не хочу всю жизнь скрывать часть себя от близкого человека, придется рискнуть и вместе отправиться в мое прошлое, к юноше, тосковавшему о других мирах.
Но в номере Анны не оказалось. Она вернулась позже, с пакетами из магазинов в обеих руках и демонстративно ушла принимать душ.
Желание открыться ушло.
Я решил заглянуть к Анне в ванную и спросить, где она хочет поужинать, начав наводить мост к примирению.
Дверь в ванную оказалась заперта.
Я со злостью, неожиданной для меня самого, стукнул кулаком по двери, а мигом позже подхватил куртку и вновь вышел на улицу. Там я понял, что не хотел скромно ужинать в благопристойном ресторане. Мне хотелось драйва, и я отправился в путешествие по барам, подхватив в одном из них двух веселых девиц, которым явно нравились высокие злые мужчины. На вопрос о моей родной стране я гордо ответил: «Албания», так и оставшись в их памяти, наверное, гордым представителем никому не известной страны – кто когда-нибудь встречал албанца?
К себе я вернулся поздно ночью и рухнул на постель спиной к мирно сопевшей Анне.
Мы сделали вид, что помирились, но, стоило нам вернуться в Москву, как роман стремительно угас. Анна, насколько я понял, разочаровалась во мне; я понимал ее – молодой свежей женщине не имело смысла тратить время на мужчину, вдруг обнаружившего странные склонности к мистицизму.
Я показал Анне фотографии колдовского города в меркнущем свете и дверей за завтраком, наутро после ссоры, объяснив:
- Вот что я снимал. Прекрасно, когда город вдруг открывается тебе. Разрешает себя увидеть. Понимаешь?
Анна вежливо улыбнулась и ничего не ответила. Она оказалась действительно неглупой женщиной и не стала портить оставшиеся нам два дня ни вопросами о том, где я прогулял полночи, ни нотациями об ответственности. Она просто списала меня со счетов, двинувшись дальше.
Все это было весной.
… Выйдя из душа, я включил компьютер.
Вы знаете, как это бывает.
Открываешь одно окно, затем – второе; проверяешь почту, просматриваешь новости, не вникая в их смысл, и в какой-то момент, на каком-нибудь сайте вдруг сама собой оживает некая ссылка, отправляющая вас туда, куда вы никогда не попали бы по своей воле.
Помню, я встал. Потянулся, вновь подошел к окну. Время шло к двум. Город забывался неглубоким летним сном. Скоро должен был начаться душный рассвет.
- Близость между двумя людьми – иллюзия.
Я услышал эти слова и дико вздрогнул. Я был один в квартире, но кто-то заговорил со мной.
Голос, шедший из динамиков компьютера, был глубок, чуть хрипловат, печален и нежен и, казалось, мог принадлежать как женщине, так и юноше. Раздался далекий всхлип виолончели. Фоном для слов было едва слышное танго, полное страстной грусти, танго Астора Пьяццолы.
Я слушал радиостанцию.
Голос продолжил:
- Мы одиноки, потеряны, забыты и причиняем друг другу боль, чтобы избежать осознания жестокой реальности – утраты связи со своей душой. Когда боль затихает, мы называем ее отсутствие счастьем.
Ведущей программы, если это была программа, если я слушал радио, если я не сошел с ума, была женщина, и она произносила беспощадные слова с искренним состраданием и теплом, от которых хотелось разрыдаться и выплакать одиночество, слеза за слезой.
Танго зазвучало громче.
Я подсел к компьютеру.
Да, работало интернет-радио, проект «Sotto Voce», или «Вполголоса», станция для тех, кому не дает уснуть грусть. Так и было написано на главной странице удивительной радиостанции: «музыка и слова для тех, кому не дает уснуть грусть».
Я перешел в раздел «Ведущие». В эти минуты эфир вела Александра. Это она только что сказала мне, что счастье – это отсутствие боли, это от ее голоса мне захотелось расплакаться, потому что каждое произнесенное ей слово заставляло звучать глубокую, очень глубокую, потаенную струну в моей замкнутой душе. Чьи слова она произносила?!
По крошечной фотографии было невозможно понять, как Александра выглядит – ее лицо было скрыто волной темных волос, видны были только один глаз, удивительно синий, и уголок грустного рта.
Танго сменил джаз.
-В эту ночь полнолуние, - глухо произнесла Александра. – Луна там, высоко в небе, в космосе, ясная и призрачная. Не знаю, улыбается она сейчас или плачет. Она похожа на нас, людей – порой смех оборачивается рыданием.
Еще немного музыки.
- Если вам не дает уснуть грусть, оставайтесь с нами, - сказала Александра. – Знайте, что вы не одни. Мы грустим вместе с вами. До новой встречи!
- До новой встречи, дорогая, - вступил мужской голос, в котором, как мне почудилось, слышалась затаенная боль. – До утра с вами буду я, Кирилл. Скажи на прощание, Александра, утро наступит?
По мне пробежала волна дрожи. Я был в другом, не своем, не привычном мире.
-Наступит, - ответила Александра. – Какой бы долгой ни была ночь, утро наступит.
Джаз заиграл чуть громче.
У меня закружилась голова.
Нервное напряжение наконец-то отступило, из последних сил я сделал закладку для удивительной радиостанции и, обессиленный, рухнул на низкую кровать, так и не убранную утром, закутался в простыню и мигом провалился в сон.
Я проспал до десяти и очнулся с давно забытым чувством глубокого душевного покоя.
За ночные часы произошла некая благотворная перемена, очень глубокая, едва уловимая, но отдававшаяся во мне бодростью и решимостью, но на что именно, я тогда не понимал.
Когда я брился в ванной, меня неожиданно, без всякого предупреждения, пронзил ощущение, что я не один.
Я вздрогнул.
Просторная душевая в моей современной студии была выложена плиткой, и это было замечательно, но я всегда включал душ, пока брился, чтобы немного согреть прохладный кафель. Теплая вода тихо шумела, стеклянная дверца запотела от пара, и мне начало казаться, что там внутри, под легким дождиком, лившимся из душа, меня кто-то ждал. Не кто-то . Присутствие было женским, мягким, чуть насмешливым.
Так меня могла бы ждать возлюбленная; я бы вошел к ней под воду и, приподняв ее мокрое лицо за подбородок, поцеловал бы в губы. Она бы тихонько рассмеялась, давая мне понять, что не только не возражает против близости, но и готова к ней. Гладкое влажное тело в моих руках. Ее дыхание на моей шее. Слияние, напоминающее игру.
Бред.
Я опустил бритвенный станок и очень осторожно открыл дверь душевой.
Там никого не было, конечно же, и не могло быть, но я вдруг вспомнил об Александре, таинственной ведущей ночного эфира.
Александра. Голос, полный глубокой, искренней страсти, и такого же искреннего понимания самой сути человеческого страдания; ее слова, произнесенные ночью, были предназначены мне, я должен был услышать их и содрогнуться, осознав, что в суете поверхностной жизни мало помалу утратил самого себя.
Но кем она была, как выглядела?!
Фотография на сайте радиостанции могло принадлежать кому угодно; Александра могла быть печальной неказистой женщиной средних лет, единственный дар которой заключался в чарующем глубоком голосе.
Я вспомнил нежную хрипотцу, с которой неведомая Александра рассказала мне о том, что такое счастье. Что, если она – одно из тех странных, пугающих созданий, решивших сменить и сменивших пол?! Что, если хрипотца – мужская?!
Затем передо мной возник образ андрогина, еще более загадочного существа. Бесполое тело, ни женское, ни мужское, вызывающее легкую брезгливость, смешанную с болезненным любопытством.
Да что со мной?!
Я вышел из душа и рассмеялся. Почему мне было так трудно представить красивую молодую женщину, красивую настолько, что ее ум, ясный и сострадательный, не пугал, а привлекал?!
Я включил компьютер. Sotto Voce молчало, станция работала только ночью, с полуночи. Оставалось заполнить день и вечер привычной суетой. Но у меня все еще оставалось немного свободного времени до выхода из дома. Махнув на себя рукой, я запустил один из своих любимых порнофильмов, чуть приглушив звук.
Но возбуждение, настоящее возбуждение овладевало мной не то сцен на мониторе. Я вновь переживал соединение с желанной женщиной в душе, под теплым мелким дождиком, то, что пригрезилось мне чуть раньше. Не знаю, почему секс в брызгах воды всегда было моей фантазией. Я не раз пытался перенести ее в реальность, но всякий раз что-то шло не так, и подруги уводили меня если не в спальню, то в любом случае на надежную поверхность. У обитательниц моих мужских грез никогда не было лица, я представлял себе только тела, сильные и гибкие, но в то утро, неторопливо приближаясь к финалу, сквозь туман желания, я вдруг увидел чуть прикрытые глаза незнакомки и сложенные в улыбку губы. Она рассмеялась и, дразня меня, сквозь аккуратные зубки показала мне самый кончик розового язычка.
Она была живой.
Действительность померкла.
Я перенесся в грот, отделенный от внешнего мира стеной искрящейся на Солнце воды. Там, во влажной прохладной полутьме, со мной была Александра. Я знал, что это могла быть только она. Одна стена грота, та, о которую она опиралась спиной, была покрыта причудливой эротической живописью, сценками совокупления и людей, и причудливых существ. Пахло мокрыми цветами. Я чуть повернул голову, и в глубине грота увидел каменный алтарь, увенчанный причудливой изящной скульптурой. Левее алтаря в своде грота открывалась расселина, и сквозь нее на обнаженную каменную танцовщицу на постаменте падал луч света. На шее плясуньи белел венок цветов; на влажном полу у алтаря благоухали разбросанные лепестки, розовые, красные, лиловые. В стеклянных фонариках, укрепленных на стенах грота, мерцали маленькие ароматические свечи.
- Саша? – вопросительно прошептал я. – Это ты? Саша?
В этот миг видение взорвалось фейерверком разноцветных искр, и я очнулся у себя в студии, у компьютера. Фильм закончился. Я вздохнул и снова побрел в душ, праздно размышляя, не начал ли я сходить с ума от холостяцкой жизни.
Ощущение незримого присутствия женщины не покидало меня весь день, долгий и хлопотливый. Я записывал скучное интервью с экономистом на радио, скорым шагом важного человека прогуливался по бесконечным коридорам здания телеканала, переходил с одного пустопорожнего совещания на другое, смутно надеясь, что свет начнет мигать, и я унесусь в другую реальность, к Александре, ужинал с давнишним приятелем, и все это время рядом со мной была она.
К полуночи я вернулся домой и, едва сбросив пиджак, включил компьютер.
Играла незнакомая мне космическая музыка, словно сплетенная из зазвучавших лучей света. Я опустился в кресло.
Года за два до встречи с Александрой я летал в далекую страну, в Индонезию. Путь был неблизкий, до Арабских Эмиратов, затем до Денпасара, столицы Бали. Со мной была мимолетная спутница, необременительная настолько, что я то и дело забывал о ней. Она была чрезвычайно самостоятельной, прекрасно зарабатывала, повсюду платила сама за себя, и я был нужен ей как некая фигура «друга», не больше. В самолете она спала, уставшая от московской суеты.
Я сидел у иллюминатора и вглядывался в небо. Наша планета казалась мне маленькой и хрупкой, бусиной в ожерелье миров, нанизанных на причудливо закрученную нить. На миг меня охватило неистовое желание слиться с Космосом, найти, наконец, ту самую дверь, распахнуть ее и уйти.
- Всегда есть Дверь, - тихо произнесла Александра. – Мы не видим ее, не решаемся признать, что наша реальность – не единственная, что есть и другие миры, что мы, возможно, не лучшие из творений Создателя. Что, если Он начал с нас, несовершенных, эгоистичных, и наши страдания научили Его, как творить дальше. Мы – Его старшие дети, любимые горькой, сострадательной любовью, мы – Его дети, в гордыне отвергшие Отца и забывшие, как сильна Его чистая любовь.
Я беззвучно застонал. Александра говорила со мной, именно со мной, зная, что я слышал ее.
Я открыл страницу с информацией о ведущих радиостанции. Там был указан электронный адрес Александры. Я быстро, не останавливаясь, написал ей сумасшедшее письмо. У меня хватило рассудка лишь на то, чтобы представиться – как будто журналист и ведущий не мог сойти с ума.
«Скорее всего, Вы сочтете меня ненормальным, но Вы говорите мне то, что я должен услышать, и услышать именно от Вас. Александра, я был с Вами в гроте, непостижимым для меня образом я знаю Вас»,- примерно в таком роде. «Хотел бы увидеть Вас, завтра вечером я свободен, надеюсь, Вы не откажете во встрече».
Я набирал текст, и поражался тому, что происходило. Я услышал ее голос сутки назад, и двадцати четырех часов оказалось достаточно, чтобы мой привычный серый мир вечных полутеней и неявной тоски разлетелся вдребезги.
Не проверяя написанное, я отправил горячечное письмо.
Александра могла проверять этот почтовый адрес раз в вечность. Она могла не ответить. Написать в ответ ничего не значащие слова благодарности. Оказаться плоской, банальной, или обернуться наркоманкой, выходившей в эфир под влиянием какого-нибудь легкого дурмана.
Опустошенный, я побрел в душ и долго стоял под теплой водой, ни о чем не думая.
Выйдя, я подошел к компьютеру.
Меня ждало сообщение от Александры.
Стало невероятно холодно, только так я мог бы объяснить пробившую меня дикую дрожь. Затаив дыхание, я открыл письмо.
«Антон, я буду рада встретиться с Вами завтра, в 20.00, в «Кофемании» на Белой площади, это на «Белорусской»,- и Александра указала номер своего телефона, пояснив, что после эфира отключит его и снова включит ближе к вечеру.
Я закрыл глаза, потом потер виски.
В сущности, сказал себе я, не происходило ничего сверхъестественного. В наш век социальных сетей люди зачастую находили друг друга именно так – встречались в зыбком, потустороннем мире Интернета, а затем, если между ними пробегал ток притяжения, знакомились и в реальности. Так что я мог и не считать себя совсем уж безнадежно сумасшедшим.
Кроме того, продолжил я, Александра действительно могла оказаться кем угодно. Я не знал, как она выглядела, она не знала, как выглядел я, хотя, конечно, могла бы найти мое фото где-нибудь в Сети. Созвонимся, решил я, ближе к восьми вечера.
Я вновь включил радиостанцию.
- Мы стараемся уловить присутствие божественного, - говорила Александра, - все мы, люди, но мы или чрезмерно интеллектуальны, или чрезмерно не-интеллектуальны, поэтому или отчаянно пытаемся найти доказательства вере, или поклоняемся проявлениям Творца, но не Ему самому. Мы пойманы в ловушки тел, заперты в клетки разума; между тем духовный поиск – это потеря себя прежнего, отрицание всего привычного, это смерть и воскрешение. Наша грусть – грусть по себе самим, тем, какими мы задуманы, но решаемся стать. Мы утратили мистицизм. В попытках познать нашу Вселенную мы перестали задавать себе вопрос о том, а возможно ли это познание, предусмотрено ли оно. Что, если наш путь – поиск единения с Непознаваемым, Непостижимым, истинная вера, которую невозможно обосновать или истолковать.
У меня закружилась голова. Космическая музыка обволакивала меня, поющие нити света сплетались в кокон, внутри которого я был в безопасности, покое, любви.
Я добрел до кровати и провалился в сон.
Следующий день у меня был свободен. Я проснулся ближе к полудню, свежий, ясный, полный непривычного мужества – тая я назвал бы глубокое чувство решимости и доверия Судьбе.
Я занялся небольшой уборкой своей холостяцкой студии, разобрав стопки купленных, но не прочитанных книг. После обеда в итальянском кафе я отправился в спортклуб и до изнеможения занимался с тренером, побив свои собственные рекорды, словно существовавшие прежде ограничения больше не имели надо мной власти.
Ближе к вечеру меня охватило ощущение, что я прощался с привычным миром. Очень, очень глубоко в сердце я знал, что мне предстояло уйти и, возможно, не вернуться. Не испугав меня, мелькнула мысль о смерти, о предчувствии катастрофы, которая унесла бы мою жизнь. Я мельком подумал, что, возможно, так и не доберусь до Александры.
Но ровно в восемь вечера я вошел в кафе, с телефоном в руке, чтобы набрать ее номер, если не узнаю свою призрачную подругу из грота.
Зал был полон. Пахло кофе, умело приготовленной едой, любезные официанты и официантки ловко сновали между столиков, за одним из которых меня, возможно, уже ждала моя Судьба.
Я огляделся. Над одним из столиков вдруг возникла манящая обнаженная рука, а затем навстречу мне легко поднялась Александра.
Она была так прекрасна, что у меня сжалось сердце. Среднего роста, очень стройная, очень сильная и гибкая, в затертых джинсах и простой футболке без рукавов. Пряди темных волос обрамляли очаровательное лицо с россыпью бледных веснушек. Кожа Александры казалась фарфоровой, особенно по сравнению с необыкновенно синими, пронзительными глазами.
Она улыбнулась, и я подошел к ней, все еще не веря, что встреча состоялась. Меня охватило непреодолимое желание дотронуться до Александры, убедиться, что она существовала на самом деле.
- Добрый вечер, - мягко сказала она, - я приехала чуть раньше.
Я протянул руку и дотронулся до ее обнаженного предплечья. Кожа была теплой и гладкой. Бесконечный миг мы стояли друг перед другом, позволяя неведомым мне, но подвластным Александре силам завершить свою работу, а потом обнялись, как любовники, уже не раз разделявшие страсть.
Затем мы разомкнули объятие и сели за столик.
- Саша, кто ты? – спросил я. – Как это возможно, то, что происходит?
Она чуть покачала головой.
- Сначала немного кофе, - нежно проговорил чуть хрипловатый голос, - ты бледен, как полотно. Я отвечу, конечно же, отвечу. Торопиться некуда, сейчас некуда.
К нам подошла официантка, я заказал себе кофе, а Александра, как бы невзначай, выбрала кусок торта, тихонько проговорив, как бы про себя:
- Раз уж я здесь, то почему бы себя и не побаловать иногда.
- Я днем посмотрела запись одной твоей передачи, - улыбнулась она.
- Уверяю, я делаю это только ради денег, - поспешно ответил я и тоже улыбнулся.- А чем занимаешься ты? Ели можно спросить, конечно. Кроме радио.
- Я – поводырь, - просто ответила Александра. – Вот и кофе.
От слова «поводырь», от того, как его выговорила красавица напротив меня, от беспощадной синевы ее глаз по мне пробежал легкий холодок.
Я сделал глоток горячей жидкости, вдруг утратившей вкус. Некуда торопиться, нечего терять, быстро пронеслось у меня в мыслях, все предначертанное уже произошло в сознании Творца, мне остается только пережить придуманное Им.
- Мой поводырь? – я смотрел прямо на Александру.
Ее облик менялся. Существо, заключившее себя в прекрасное женское тело, было древним, могущественным, свободным от бремени морали, вины, колебаний. За спиной Александры исподволь закручивался вихрь энергии, и я вдруг понял, почему люди придумали ангелам крылья.
- Я - не ангел, - глухо сказала она, читая мои мысли, - я – твой Темный Поводырь, и я здесь, чтобы вывести тебя на твой Путь и разделить его с тобой, а потом, когда придет время, увести тебя и дальше, за поворот, отделяющий Иллюзии от Подлинного. Я люблю тебя. Миров бесконечно много; они – бусины, нанизанные на Нить Творения, закрученную так, что у нее нет ни начала, ни конца. Я научу тебя находить и открывать Двери, соединяющие реальности, и ты обретешь великую цель, позволив людям увидеть то, что увидишь ты сам.
- Я не думаю, что способен на что-то великое, - грустно ответил я. – Саша, я просто хочу фотографировать. Фотографировать настоящую Вселенную. И у меня с глазами беда, с ранней юности. Если я сниму линзы, то толком и тебя не увижу.
Я потер переносицу.
- Я тебя люблю, - продолжил я, - влюбился в твой голос, в твои слова, а твой облик, там, в гроте. Но я – обычный. Меня если и вести, то за руку.
Александра рассмеялась, очень нежно, и вихрь за ее спиной затих.
- За руку, так за руку, - отозвалась она и легко поднялась на ноги. – Давай выйдем на минутку. Нас не заметят.
Я встал. Меня захватило чувство величайшего волнения, но и такого же по силе доверия и принятия своей судьбы. Как бы то ни было, Александра любила меня. Если встреча с ней была призрачным посмертным сном, если два дня назад я погиб в автокатастрофе, возвращаясь с работы домой, то смерть была великолепна.
Александра взяла меня за руку, и мы направились к выходу.
Мы выйдем, и меня не станет, подумал я. Окончательное исчезновение. Не поводырь, а ангел смерти.
Александра не торопила меня, но все же, шаг за шагом, мы прошли мимо людей, продолжавших в своем времени, отличном от нашего, беседовать за чашкой кофе и десертом, и подошли к двери.
Я открыл ее сам.
Миг, и мы шагнули в горячий воздух. Я все еще был жив. Сумерки стали чуть глубже, и в бледном безоблачном небе над городом явно проступали две полные луны.
Две Луны, две Луны; непостижимым образом я знал, что одна из них, всегда появлявшаяся первой и отливавшая розовым золотом, считалась мужской и олицетворяла силу, доблесть, воинственность. Ей поклонялись воины, независимо от того, в каких битвах они сражались, а лучи ее, пробуждавшие чувство опасности, привлекали безумцев, одержимых яростью и гневом. Чуть позже вслед за первой в плавно темневшем небе всходила вторая луна, голубая, чей призрачный свет сулил прохладу, волшебство, покой. Она считалась женской, и именно к ней в ясные ночи обращались поэты, художники и влюбленные. В водах мира, в который вступили мы с Александрой, отражались две лунные дорожки. В старину в полнолуния к озерам приносили новорожденных, чтобы их души могли решить, по какой из них отправиться в жизненный путь – навстречу опасности, битвам и страстям, или, напротив, к познанию себя, творчеству и поиску Творца.
Мы с Александрой оказались в соседнем мире.
Там на месте Москвы стоял другой город. За нами осталась кофейня, или, вернее, ресторанчик с яркой вывеской, сплетенной из причудливых знаков; это несомненно был ресторанчик, потому что среди вязи слов из лампочек была сложена маленькая сковородочка, такая же, как на Земле, и изнутри веяло знакомым ароматом зажаренной до хруста куриной кожицы.
Впереди к вечернему небу поднимались закрученные причудливыми спиралями небоскребы делового квартала, форм настолько непривычных, что вид их вызывал легкое головокружение. Так на Земле не строили, нечто отдаленно похожее можно было увидеть лишь в макетах «бумажных» архитекторов. Справа от нас на вершине покрытого зеленью холма возвышались стены древнего замка, уже подсвеченные разноцветными лучами прожекторов. Там раскинулся огромный парк. Мы же стояли на пешеходной улочке; мимо нас не торопясь шли прохожие, и я слышал их мягкий, мелодичный язык с отдельными гортанными нотами, совершенно очевидно не земной. Перед парами, гулявшими с детьми, в воздухе сами собой парили забавные колясочки. А вот одеты обитатели того мира были почти также, как и у нас, только цвета одежды были неуловимо другими, сочнее и глубже.
Близко, совсем близко от нас прошла семья с малышкой, уже научившейся ходить, хотя ее родители все-таки прихватили на прогулку розовую коляску, похожую на веселую птицу. Маленькая девочка подбежала к нам и смело протянула мне ручку. Родители со смехом пропели что-то, очевидно, извиняясь за дочку. У меня сжалось сердце. Я наклонился и с величайшей осторожностью дотронулся до крошечных детских пальцев. Девочка из другого мира смело пожала мою руку, подняв на меня пронзительно мудрые глаза. Потом она улыбнулась чудесной искренней улыбкой, немного застенчивой, как иногда бывает у детей. Александра пропела мелодичный ответ молодым мужчине и женщине, и все мы рассмеялись.
Раздался глубокий гул, и высоко-высоко в небе я с изумлением и благоговением увидел ярчайшую точку, стремительно удалявшуюся от Земли. Стартовал космический корабль; наши соседи по Вселенной путешествовали между планетами также легко, как мы – между странами и континентами.
Мои глаза увлажнились. Я снял очки. Параллельный мир существовал, он всегда был рядом с моим, мирозданием управляла магия, Творец был величайшим волшебником, рассказывавшим своим любимым детям удивительные сказки.
Я плакал и выплакивал подгнившую воду своей заводи, замутившую мой взор.
С каждой слезой ко мне возвращалось зрение, еще более острое, чем в юности, до того, как я стал ужасающе близорук.
Я нежно поцеловал Александру в макушку. Она подняла ко мне прелестное, нежное лицо и улыбнулась.
- Пора, - просто сказала моя спутница. – Время начинать, Антон.
Я достал свой мобильный телефон и, дав себе слово никогда не выходить из дома без фотоаппарата, сделал первый снимок, запечатлев ночное небо соседней Земли. Я даже не был уверен, что он переживет возвращение в мою родную реальность. Я не был уверен, что вернусь туда сам. Все это не имело значения. Я знал, что счастлив, потому что впервые в жизни не чувствовал боли.
***
«В ближайшую субботу в галерее Terra Cognita открывается вот уже четвертая выставка Антона Дубова, в это раз названная «Земля Зеленого Солнца». Каждая выставка его потрясающих воображение фоторабот заставляет зрителей гадать, в чем же секрет создания удивительных снимков, оставляющих впечатление, что Антон – волшебник, путешествующий по другим мирам. По словам зрителей, от работ Антона они чувствуют глубокое умиротворение и покой. Сам он уходит от ответов на вопросы о своем творчестве, неизменно повторяя: «Я всего лишь даю зрителям увидеть Вселенную такой, какой вижу ее сам». На снимке: Антон Дубов и его неизменная спутница, Александра, на открытии прошлогодней выставки «Ожерелье загадочных Лун».