Оперативная группа во главе со следователем Крупновым выехала на задержание в одну из дальних деревень.
На заднем сидении УАЗика сержант Гудков боролся с тошнотой. Чтобы отвлечься, он изучал клетчатое байковое одеяло, которым была утеплена брезентовая крыша.
Крупнов вглядывался в темные гребни кустарников, в далекие черные поля и пригорки с плешивыми верхушками, ненадолго появляющимися из темноты. Родные места. Вспоминалась мать, деревня, служба участковым.
- Далеко еще? - спросил водитель Валька.
- Нет, скоро будем, - ответил Крупнов, - Километров десять еще.
- А кого берем?
- Да мужичка одного, Акимова Сергея Валерьевича, - ответил Крупнов и снова опустил взгляд в бумагу. Он прочитал только пару строк, но вдруг захлопнул папку; с неровного, испещренного язвинами лица капитана вдруг пропала вся казенность, Крупнов улыбнулся и так по-доброму, совсем не по-милицейски, произнес:
- А ведь я его знал раньше, Серегу Акимова. Я участковым был в том районе. Занятный он мужик. Вроде и не глупый, и не злой, а всю жизнь в какие-то нелепые истории попадал. Всё по пьяни. То подерется, то поломает что-нибудь… Прозвище у него занятное было - Гыца. Почему же его так называли-то - Гыца? Ах, да! Если хотите, расскажу про него…
; Давай, все равно скучно ехать…
Гыца всю жизнь проработал водителем. Начинал трактористом на стареньком ДТ, потом стал шоферить на ГАЗике, затем на автобусе КАВЗ. Гыцей его звали потому, что Сережа без конца употреблял это странное словечко: «Я вчера, гыца, выпил маленько. Как полагается. Хреноватенько мне сегодня. Надо бы, гыца, опохмелиться».
Не сразу поймешь, что эта гыца значит. Но как только Сережа опохмелится и ненадолго просветлеет умом, начинает произносить полностью: «Ну вот, как говорится, и хорошо. Теперь можно жить».
И от удовольствия щурит свои маленькие глазки и гладит круглый живот. Но через несколько минут взгляд его мутнеет, умиротворенность куда-то пропадает, он идет искать денег на выпивку - и погружается в продолжительный, тяжелый запой. Недели на две или даже на месяц. Пьет что попало, бродит оборванный и грязный, говорит нелепости. Деревенские стараются с ним не встречаться, прячутся.
Как только запой заканчивается, Гыца бросается усердно трудиться. Без выходных, без отдыха три-четыре месяца работает как каторжный.
Начальство мирилось с Сережиными запоями. Денег за время простоя ему, конечно, не платили, но и с работы не выгоняли. «Пьет? Ну, ничего. Вот пропьется - нагонит».
В молодости запои были короче, тогда Гыца еще мог собой управлять.
Он работал в то время трактористом в родном селе Раменье. Вставал утром, часов в пять, заводил ДТ и ехал на поле. Поздно вечером - обратно. Если дни выдавались жаркие, то работал ночью. Иногда ездил в райцентр за удобрениями.
Дорога в райцентр пересекала несколько небольших речек. По правде сказать, дороги не было: колея. Речушки весной разливались, полностью затопляли и без того непролазную грунтовку, и сообщения с Родиной у жителей Раменья не было. Ни продуктов, ни почты, ни власти. Один Гыца умел перебираться через половодье. Для этого надо было подготовить трактор: на воздуховод Сережа ставил резиновую трубу, выводил ее на крышу, заднее стекло кабины вынимал, а к рычагам управления привязывал длинные веревки. Подъехав к речке, ставил двигатель на малые обороты, сам залезал в телегу и, словно лошадью, управлял оттуда трактором. Помаленьку-потихоньку ДТ перебирался на другой берег. Вода иногда доходила до верха кабины. Но трактор не глох: старый ТД был малооборотистый, нетребовательный. Выдравшись на противоположный берег, Сережа кричал «Тпру!» и дергал за веревки. Трактор останавливался.
В двадцать лет Гыца женился. Жена была из соседней деревни, тихая, послушная Тамара. После рождения сына Сережа начал строить дом. Жизнь шла благообразно и ровно: жена, сын, новоселье. Даже теща досталась незлобивая, обласкивала, обкармливала. Только запои становились все продолжительней и все страшней. Доходило до чертиков, до шмыгающих собачек. Гыца бегал по селу с топором и грозился убить каждого встречного. После запоя - опять работать, попрекая себя за глупость и невоздержанность.
Скоро Гыца дорос до шофера. Его ГАЗ-53 всегда блестел и у начальства вызывал умиление.
Дороги по-прежнему не было. В русле речки собирались застрявшие машины. Водители сидели на пригорке и играли в карты. Ждали Гыцу.
У Сережи был особый способ вылезать из грязи. Когда-то давно, сразу после свадьбы, теща разбирала старые вещи из сундуков прабабки и нашла два длиннющих домотканых половика, старых и выцветших. Хотела выбросить, но Сережа не дал. «Пригодятся» - сказал.
И половики пригодились. Гыца расстилал их по раскисшим, скользким колеям. Половики были старинные, крепкие. Длиной - метров десять или больше. Колеса не буксовали, и машина легко выбиралась из грязи.
- Во! Едет! - кричали водители, завидев приближающийся Сережин ГАЗик.
По половикам все машины выбирались на другой берег. Рейс продолжался.
Жена родила Сереже еще двух сыновей. Парни подрастали хулиганистые, драчливые. Папаша с детства приучал к кулакам. Очередной запой - и детки прятались от буйного родителя. Злобу подростки срывали на сверстниках.
Терпеть Гыцу во время запоев было невозможно: он кричал, матюгался, угрожал.
Потом вдруг впадал в плаксивость, начинал жаловаться на жизнь. Слезы сменялись очередной агрессией, Гыца хватался за топор.
Жена поначалу уходила из дома, скрывалась у соседей. Но жить месяц у чужих людей неловко. И она сама втянулась в пьянство. Подросшие сыновья не уступали. Целый месяц все семейство гудело по-черному. Односельчане к дому буйных Акимовых старались не приближаться. Как только пропивались, начинали приводить дом в порядок: вставляли стекла, подметали пол, мыли. Гыца опять пропадал на работе.
С ГАЗика Сережу пересадили на автобус. Работа престижная, шофер - высший класс. А месячные простои записывали ремонтом или отпуском. На автобусе Гыца проработал пять лет. За это время дорога не стала лучше, и в салоне по пути в больницу за год умерло два десятка человек. Гыца привык привозить в райцентр не больных, а покойников. Правда, и родилось тоже немало.
Дорогу построили только в конце восьмидесятых. Но асфальтом покрыли не полностью.
Развал Советского Союза и банкротство колхоза сделали Гыцу безработным. Но ненадолго. Смекалистый Гыца быстро понял, куда теперь текут ручьи, и занялся вырубкой леса. Собрали артель, выкупили в колхозе КАМАЗ и переделали его под лесовоз. Работа пошла. Вывозили и продавали финнам еловый кругляк.
Доллары Гыца бережно складывал в собственный, недавно купленный сейф. Сделал в доме ремонт, приобрел спутниковую антенну и легковой автомобиль. Но как только начинался запой, доллары летали по дому как листья.
- Что, ****ь, вам денег мало?! - орал безумный Гыца и бросал американские бумажки в лицо жене, - Сходи, дура, за водкой! И еды купи! Самой, гыца, лучшей.
Скоро Гыца разбил и новую легковушку: уснул за рулем и скатился в кювет. Пропившись, он купил новую машину. Леса в районе было еще много.
Лесник стал лучшим другом Сережи. Партнером по преступлению. Гыца воровал лес, а лесник этого не замечал. Пили тоже вместе. Лесник был мужик здоровый, совсем не робкий, и пьяного Гыцу не боялся, легко мог скрутить и успокоить. И все бы шло своим чередом, но…
Крупнов хмыкнул.
- Давно я его не видел. Вот уже пять лет, как в город меня перевели.
Дорога вышла из леса, на горизонте замерцали огоньки далеких окон.
- Подъезжаем… Вон туда рули, там чище должно быть, - Крупнов ткнул пальцем в темноту.
Главная улица деревни шла двумя линиями бетонных плит. Словно костяшки домино, разложенные на столе, они черными, ребристыми прямоугольниками мелькали в свете фар.
- Вон там тормозни, у забора…
Стуча каблуками по мерзлой осенней грязи, милиционеры добежали до крыльца высокого двухэтажного дома с гаражом и просторной летней верандой. Было темно, всюду валялись какие-то коробки, бутылки, пакеты. Где-то за углом, с другой стороны дома, желтым квадратом лежал на земле отсвет окна.
Вошли внутрь. В глубине дома слышались неразборчивые, тягучие голоса.
- Похоже, пьянка, - шепотом сказал Валька, прислушиваясь к гулу из-за двери, - Человека три, не меньше.
Гудков остановился. Он стряхнул с плеча автомат, щелкнул предохранителем.
- Ты чего это? - возмутился Крупнов, - Зачем?
- На всякий случай, - строго, но как-то неуверенно ответил Гудков.
- Да брось ты, сержант, не банду рецидивистов берем. Расслабься.
Крупнов нащупал ручку и открыл дверь.
- Здравствуйте, граждане, - произнес он задорно и шутливо, - Как поживаете?
Следом вошел Гудков. В доме пахло чем-то кислым, гнилым. Было холодно, словно в сарае. На печи парадным строем стояли пустые бутылки.
Посередине кухни - большой деревянный стол, накрытый грязной изрезанной клеенкой. За столом восседали четверо пьяных мужиков. Точнее, восседали лишь трое, а четвертый, беспомощно опустив голову вниз, упирался лбом в столешницу и негромко сопел. На столе недопитая бутылка, четыре стакана и остатки рыбного пирога.
- О-о-го, мелиция родная! Давайте, гыца, проходите, садитесь.
- Гражданин Акимов Сергей Валерьевич? - спросил Крупнов, извлекая из папки ордер на арест.
- Д-да, это я, Акимов Сергей Валерьевич, собственной, гыца, персоной.
Гыца, невысокий пузатый мужичонка с пышными усами, мотнул чубастой головой. От этого он чуть не потерял равновесие, но успел схватиться за край стола широкой жилистой рукой.
- Одевайтесь.
Валька уже завел машину, когда Крупнов и Гудков выводили арестованного. Гыца шатался, кренился вперед, то и дело останавливался, пытаясь натянуть фуфайку. Гудков подгонял его сзади легкими толчками в спину. Сели в машину. С трудом развернувшись на узкой деревенской улочке, выехали обратно на бетонные плиты. «Козел» проскакал по ним метров пятьдесят и вдруг задергался, затрясся и заглох. Валька завел двигатель снова, но «козел» проехал еще не более пятнадцати метров и опять заглох.
- Что такое? Что за черт! - выругался Валька и пошел открывать капот.
- Гудков, посвети фонариком, - позвал Валька, глядя в темную разинутую «пасть» автомобиля. Гудков что-то недовольно буркнул и вышел из машины.
Прошло минут десять. Валька пару раз пробовал заводить, но ничего не выходило.
- Что делать-то будем? - крикнул Крупнов.
- Не знаю, - виновато развел руками Валька, выглядывая из-за капота.
- Эх ты, мать-перемать, не было печали!
- А пойдемте ко мне, - отозвался вдруг арестованный, - у меня еще, гыца, и водка есть.
- Да какая водка! - сердито процедил сквозь зубы Крупнов и замолк. Но потом взглянул на арестанта и, махнув рукой, сказал:
- Ладно, пошли. Чего тут-то торчать! Там хоть не мороз… Но, чур, никакой водки и без фокусов!
- Да какие, гыца, фокусы, начальник!
Крупнов и Гыца направились обратно в избу. Там по-прежнему, уткнувшись рылом в столешницу, сопел один из собутыльников. Остальных уже не было.
- Вот упыри! - воскликнул Гыца, когда подошел к столу, - Остатчик-то с собой увели. Ну, ничего, у меня, гыца, еще одна бутылочка в загашнике есть.
- Никакой водки! - строго предупредил Крупнов.
- Да ты что, начальник! Как это? Такой день! Надо отметить. Да и за знакомство, гыца, с тобой.
- Мы вообще-то знакомы…
- Да ну? - Гыца вцепился мутным, липким взглядом в лицо Крупнова и долго смотрел не отрываясь, медленно и монотонно покачиваясь и обдавая опера едким перегаром.
- Не припомню чего-то я, извини. Хоть убей, не признаю.
- Крупнов моя фамилия, не помнишь? Участковым я тут работал раньше, давно.
- А-а-а-а-а-а! - взгляд Гыцы просиял, - Крупнов! Мишка! Помню, помню, как же! Мишка! Вы еще с Дёминым Пашей, ветеринаром, все дружились, царство ему, гыца, небесное…
- Как это - «царство небесное»? - встрепенулся Крупнов и недоверчиво взглянул на Гыцу.
- Дак как, умер ведь он. Давно уж. Годов уж пять, поди… Не знал, что ли?
- Не знал.
- А он о тебе часто вспоминал. Выпьет, бывало, и давай про молодость рассказывать, старое, гыца, вспоминать. Все тебя повидать собирался…
- А от чего помер?
- Ну дак знамо от чего, от этого дела, гыца, и помер… Шибко закладывать любил, ой шибко. А уж когда с женой развелся, так вообще… Ну да это, гыца, история не новая. У нас, почитай, каждый второй мужик от этого дела помирает. Статистика, едрёна малина. Да что в деревне нашей делать-то больше? Только пить, гыца, и остается.
С минуту оба сидели молча.
- Ну так что, будешь стопочку? - тихо спросил Гыца.
- Никакой водки!
Сережа опустил голову, глаза его стали вдруг влажны, рот искривился.
- Как же теперь быть-то? - всхлипнул Гыца, - У меня ведь семья. Робятишки вон растут. Пацаны. Их ведь содержать, гыца, надо, одевать, учить… А работы нет в селе.
- Раньше надо было думать о семье.
Гыца долго глядел в столешницу, сопел, что-то бубнил под нос, потом обратил внимание на спящего собутыльника, стукнул кулаком по столу.
- Эй, Венька! Проснись! Нас арестовывают, - крикнул Сережа и ткнул спящего локтем в бок. Тот зашамкал пересохшим ртом, глухо захрипел, открыл глаза. Подняв голову, он пытался собрать взгляд на незнакомом, бугристом лице сидящего перед ним человека.
- Это кто? - спросил Крупнов.
- Лесник. Подельник мой.
- Вы лесник?
- Угу, - Веня кивнул, при этом чуть не ударился головой о стол.
- Соучастник?
Веня снова кивнул, но теперь гораздо аккуратнее, предварительно облокотившись на стол.
- На вас пока ордера нет. Идите домой и проспитесь.
- Ах так! Тогда и я никуда не поеду! - крикнул Гыца.
- Нечего тут кричать. Собирайся, пошли в машину.
- Хрен вам!
Гыца вскочил из-за стола, в его руке вдруг оказался топор.
- Хрен вам, сволочи!
Рука с топором метнулась через стол, Крупнов отшатнулся, но Гыца все равно смог дотянуться. Хлынула кровь из рассеченной головы милиционера.
Гыца снова замахнулся и хотел кинуть топор в упавшего на пол Крупнова, но вдруг оказался в объятиях лесника. Веня вырвал топор, повалил Гыцу на пол.
Прикрывая рану рукой, Крупнов выполз на улицу, позвал водителя и сержанта. Гудков вбежал первый, накинулся на Гыцу и долго бил ногами. Потом арестованного связали, потащили на улицу. Гыца орал, плевался кровью и матом. Сержант пинал его в лицо.
Наконец, все закончилось. Гыца потерял сознание, его вытащили, погрузили в машину. В комнате стало тихо.
Сверху, со второго этажа, потирая заспанные глаза, спустилась жена.
- Опять, кажись, дрались, - пробормотала Тамара, глядя на кровяную лужу возле стола.
Из холодильника Тамара достала бутылку водки, налила, выпила. Облегченно выдохнув, она откинулась на спинку стула и стала наблюдать, как две жирные черные мухи жужжали под потолком, перелетали с места на место и бестолково бились о стены.