Свинарник

Глава первая.
«Поросята»


Вдоль обмелевшей по осени реки, на высоких берегах нестройным рядом разноцветных домов растянулась деревня. В самом ее конце, на отшибе, на одном из пригорков, примыкающих к сосновому лесу, два дома: большой, хорошо отделанный, с красной острой крышей, и маленький, ветхий, у которого крыша провисла, как спина старой лошади.
Большой дом обнесен высоким железным забором с кирпичными столбами. У старого дома забор плохой, развалившийся, припертый кое-где палками, чтоб не упал.
Что-то застучало, загремело, и над железным забором выросла вдруг темная нестриженная голова. Кряхтя и откашливаясь, голова оглядела соседский участок и, заметив наконец что-то, оскалилась кривой и жутковатой улыбкой.
-¬ Привет, соседушко!
- А! Осиныч! – отозвался кто-то из глубины сада, окружавшего большой дом. Осиныч еще раз оскалился, обнажая коричневые редкие зубы, и попытался приподняться выше, отчего с той стороны забора что-то загромыхало, и по железу вновь пошла дрожь.
- Тьфу ты! Чуть не навернулся, ехлёнать! – выругался Осиныч.
- Смотри, Осиныч, не оставь башку у меня на заборе, - смеясь предупредил сосед и подошел ближе.
Это был округлый, с большим животом мужчина, с пухлым ровным лицом, полными губами и короткими, стриженными почти под ноль, волосами.
- Ну, как дела? – спросил он радушно и тут же добавил, скривив лицо: - Фу! Чем это, Осиныч, от тебя так воняет?
Осиныч, ничуть не смущаясь, ответил, что пахнет от него дерьмом.
- На свинарник я устроился завхозом. У нас ведь свинарник построили, знаешь?
- Не слыхал.
- Год назад в том конце деревни… Ну, ты сам видел, когда ехал… Хороша, кстати, у тебя машина… Как называется-то? А? Ну да ладно… Начали, значит, строить свинарник.
- Ну-ну… - вроде как заинтересовался сосед.
- Ну, наши деревенские, конечно, все обрадовались: работа будет, станем деньги получать, заживем. Ведь сейчас только огородом и спасаемся. Да некоторые… не станем пальцами тыкать – воровством. Эх, ехлёнать!
Осиныч оглянулся куда-то назад, пустил долгий взгляд вдоль деревни. Сосед тоже туда глянул, но из-за своего высокого забора ничего, кроме крыши дома Осиныча, не увидел.
Осиныч же продолжал:
- Так вот… А хозяин свинарника, скажу я тебе, какой-то Шаруман. Ну да нам дела нету: Шаруман ли, Вассерман. Это нам, как говорится, наплевать. Лишь бы работу дал. Колхоза-то нашего теперь – фью, нету! А какой был колхоз! Ехлёнать! Тыща голов крупного с рогами скота. Нда… И вот на этом самом месте – ну, то есть в старом коровнике колхозном – стал этот Шаруман строить свинарник. Подновили, покрасили, окны вставили пластмассовые, новые. Крышу покрыли железом. А внутри-то! У-у-у-у, ехлёнать! Клетки с теплым полом, еда поросятам сама выдается, питье – тоже. Сам бы жил! И второй корпус строится, да еще для бойни фундамент заложили. Главным инженером – мужичок один из райцентра, Петрович. Заковыристый, скажу, фрукт. Годов ему – тридцать три, али тридцать четыре. Лицо острое, нос длинный. А взгляд!.. Хитрющий, как у моего кота. Ты, сосед, кстати, ходишь на рыбалку, так рыбу на виду не оставляй. Мой кот – вор в законе. Ты его хоть бей, хоть стреляй – от своего ремесла не отойдет. Мартом зовут. Кота моего, ага.
- Видал, видал я твоего кота, - кивнул сосед, - заходит иногда ко мне.
- Не пускай! – крикнул Осиныч и нахмурился. Сосед засмеялся.
- Про свинарник-то слушай дальше. Так вот. Взгляд-то у Петровича, понимаешь, такой хитрющий да насмешливый. Все светит своим хитрым лучиком, примечает, что и где можно стянуть, соображает, как обмануть да нажиться. И как это Шаруман доверил ему управление! Неужто в глаза не смотрел? Ехлёнать! Вот на тебя, соседушко, поглядеть – и сразу видно: человек ты деловой, серьезный, тебе свинарник доверить можно.
Сосед расхохотался в голос:
- Можно, значит, мне доверить свинарник? Ха-ха! Ну, Осиныч! Я польщен.
- Погоди смеяться. Слушай лучше. Построили, значит, первый корпус, ладно. Ждем поросят. И вот привезли. Ой, соседушко! Видел бы ты их, бедных! Подъезжает, значит, машина – маленькая, тентом крытая – «Газеля». Как, думаем мы, они там поместились-то? Ведь сто штук должно быть. Через щели в бортах течет моча, Петрович морщится. Открывает водитель задний борт… «Ой!» - кричит Петрович - и в сторону прыг, а из кузова моча, дерьмо прямо рекой. А внутри двумя ярусами клетки, и в них спина к спине, морда к морде, а то вообще непонятно как, сплошной кучей, натолканы эти бедные поросята. С верхнего настила всё стекает на спины нижних, и потом по их бокам на пол и под машину. Как же они, думаю, доехали-то? Пятьсот километров! Ехлёнать! А Петрович: «Если есть дохлые - то я накладную не подпишу». А водитель: «Все живые, что с ними сделается!»
Ну, выпустили поросят в загон, ладно. Они там ворчали долго друг на друга, кусали за ноги, за уши, нервничали чего-то, а потом, наконец, улеглись спать. Устали, бедные. А через несколько часов, слышу, в загоне началось волнение какое-то. Петрович подошел посмотреть. Поросята бегают, кусают друг дружку, отгоняют от кормушки. Потом разделились на две группы, разошлись по разным углам. К кормушке подходили по очереди: сначала одна стайка, потом другая. Петрович назвал их «северной» бандой да «южной». В каждой стае – командир свой, ага. Важный такой, злой. Всегда первым у кормушки, долго чавкает, ворчит, тянет время. Наконец, наевшись, падает тут же, возле еды, а иногда и в саму кормушку. Лежит – пузо как шар. Ехлёнать! И пока не ушел – все ждут. Ушел - тогда уж и другие едят. Пониже, значит, рангом. А в конце – самые слабые да забитые. Вожак кусает их за ноги, рявкает злобно. Смешно глядеть! Власть, значит, свою показывает, ага. После еды банда уходит в свой угол, командир ложится спать, а «свита» вся устраивается вокруг него, кругами, обогревает этого гада. Слабые – на самом краю.
- Прямо как у людей, - заметил сосед.
- Пожалуй! – подумав отозвался с забора Осиныч, - Только уж не надо бы, чтоб люди по свински-то жили. По-людски бы…
- Плохо ты, Осиныч, жизнь знаешь…
Осиныч озадачено глядел на соседа, в глазах его туманилась какая-то невыразимая мысль, он молчал и чуть заметно покачивался из стороны в сторону на своем невидимом постаменте.
- Что дальше-то было с поросятами? – спросил сосед.
- Ну, несколько дней они меж собой воевали, - начал, тут же очнувшись, Осиныч, - А потом догадались: еда-то не кончается. Там ведь устроено так, что ешь сколько хочешь. Чтобы вес быстрее набирали, понимаешь? И перестали, скажу я тебе, воевать. Стало им скучно. Сам подумай, дорогой мой сосед: ешь да спи – это разве жизнь? Никакая свинья не выдержит. Тогда Петрович стал их развлекать: бросил им мячик в загон. Сначала один из вожаков подошел. Ага. Ткнул рылом. Потом еще. Повертелся, порюхал, покусал - и понял назначение-то! Да как давай гонять! Другие присоединились. Такой футбол пошел, ехлёнать! И вторая банда заинтересовалась. Стали отнимать друг у дружки – пошла война пуще прежней. Двоих загрызли до полусмерти – пришлось прирезать.
- Футбол, говоришь? – усмехнулся сосед.
- Ага, - кивнул Осиныч, - Бойко они гоняли. Ой, бойко. Но скоро и мячик им надоел. Бросили, стали опять лежать да пыхтеть… Однако, что-то я заговорился. Совсем ведь не за этим подошел к тебе, дорогой соседушко. А дело мое вот какое. Есть у меня мечта: хочу телевизер купить. Теперь у меня денег маленько появилось, я думаю: отчего бы не взять мне телевизер? Старый-то мой еще лет восемь назад сгорел. А теперь, говорят, передач много интересных стало, жуть как хочется мне глянуть. Не одолжил бы ты мне, родненький, три тыщи до следующего месяца? А с зарплаты бы я тебе отдал, а? У деревенских-то у наших взять не у кого. Одолжи, будь добр…
- Извини, нет у меня с собой денег, - вскинул плечами сосед, и все тучное тело его вздрогнуло, - Я же просто отдохнуть на даче. Понимаешь? Рублей триста вон в машине лежат. Принести?
- Нет, триста не надо. Подожду лучше до следующего месяца. Восемь лет терпел – еще месяцок потерплю… Ехлёнать!


Глава вторая.
«Свиньи».


Полотняные сухие поля, с пригорками и низинами, в которых кое-где еще лежит потемневший, тяжелый снег; недавно вскрывшаяся, еще не набухшая талыми водами река, по которой плывет мусор и маленькие безнадежные льдинки; голый лес по берегам, сквозь который светит пока еще низкое солнце - весна сделала свой первый этап в ежегодном ремонте: ободрала старые, надоевшие всем белые убранства, но еще не приступала к следующему: уборке и покраске.
В саду возле большого красивого дома пузатый степенный мужчина загребает старую траву. Он нетороплив, мягок в движениях, вдумчив. Вдруг загремел, затрясся железный забор, и над верхним его краем появилась голова.
- Привет, сосед! Давно мы с тобой не виделись. С той осени, да? Полгода, значит. А зимой тут у нас, действительно, делать-то и нечего. Скучно, ага. В городе-то у вас, небось, веселее? Да? Однако ж, ехлёнать, весной-то вы все равно к нам едете. Половина домов тут у нас – дачи. Вот и ты, сосед, какой хороший дом выстроил! Много ли денег-то ушло, а?
Сосед молчал и с умилением смотрел на Осиныча.
- Понимаю, не мое это дело… А раньше на этом самом месте, где дом твой, у меня гряда была, ага. Картоха росла. Такое хорошее место: тут – пригорка, тут – низинка. Если лето дождливое – на пригорке больше урожаю, если сухое – в низинке. Никогда я без картохи не сидел. И в город продавал, ага. Какой-никакой доход. Ну да ладно. Теперь мне гряду возле леса, за деревней, дали. Там тоже ничего.
- Как жизнь-то, Осиныч? – спросил наконец сосед.
- Нынче, дорогой соседушко, жизнь моя пришла в норму, ага. Опять я на огородную еду перешел. А знаешь отчего? Сейчас расскажу.
Три месяца назад – или больше, не помню, – привез Шаруман на свинарник комиссию. Из администрации. Ага. Повел по свинарнику, махал руками, рассказывал; чиновники кивали, затыкали нос платками, но долго не выдержали – уехали. И после этого визита началось у нас, скажу я тебе, чтой-то странное: стройка прекратилась, строители пропали, Шаруман стал зарплату задерживать. Два месяца платил – а потом перестал: мол, когда первую партию мяса сдадим, тогда и выплачу все долги. В деревне опять мирно стало: никто никому не завидует. А то ведь до чего дошло: перегрызлись все в деревне. Свиньи, конечно, животные любопытные, да ведь и мы не хуже. Вот послушай, что творилось. Началось все, когда деревенские мужики, которые безработные, стали завидовать тем, которые на свинарнике работают. Злость какая в деревне пошла, пересуды, ругань. И бабы туда же: скандалят, ругаются. Чуть не до драки. Придешь в магазин – смотрят на тебя искоса, пыхтят, как свиньи наши. Вот-вот кинутся, отгрызут чего-нибудь. Как черти все злые.
- Согласен с тобой, Осиныч. Действительно как черти. Помнишь в Евангелии: Христос из человека бесов выгнал, и они в стаю свиней вошли? Так вот теперь, кажется, наоборот: из свиней бесы обратно в людей переселяются.
Тут у соседа в кармане зазвонил телефон, он отошел в сторону, оставив Осиныча  недоуменно глядеть с забора вниз.
«Алло. Да, это я…- вполголоса говорил сосед, - Наплевать на них. И на прокурора тоже… Пусть ищет, у него нет ничего…».
Закончив разговор, сосед вернулся к забору.
- Ты каких свиней имел в виду-то? – спросил Осиныч.
- Я? Свиней? Я ничего про свиней не говорил. Это ж ты мне про свинарник рассказывал. Что там, кстати, дальше-то было?
- Да ничего особенного. Слава богу, теперь все опять мирно. Ни у кого денег нет – и ладно. Хорошо, что ты, соседушко, мне тогда взаймы не дал: купил бы я телевизер – чем отдавать стал? Да и на что он мне? Радиво послушаю…
- Ну а как же работа? Уволился ты что ли со свинарника?
- Нет, работаю.
- Зачем ходить на работу, если денег не платят?
- А чего ж больше делать-то? Хожу. Авось, думаю, Шаруман приедет, пойдет дело опять… А Петрович сердится. Ходит нервный. Воровством пытается ущерб возместить. Увез домой все, что от строителей осталось: краску, доски, гвозди, кирпичи. А потом стал на свиньюшек поглядывать. «А что, - говорит, - давай мы свиньюшку зарежем». «Не наши ведь свиньюшки», - говорю. Да и жалко мне их. Добрые они. Знаю, что все равно заколют всех, а все равно жалко. Есть там один хряк, Сережей зовут – такой ласковый! Положишь пальцы в рот – сосет, причмокивает, рюхает потихоньку. А Петрович: «Откусит тебе пальцы твой Сережа». Хм! Да разве ж он может! Ехлёнать! Приласкай, почеши – и любой зверь добрым станет. Даже со свиньей надо человеком быть. А Петрович опять: «Добрые они только как мясо. Порешить их что ли в счет зарплаты?»
- И что – порешил?
- А как же! Пригласил на ферму ветеринара и уговорил написать заключение, что две свиньи больные. Ветеринар этот – молодой парень, рыжий, как мой кот, и такой же вороватый. Написал нужную бумагу, а Васька Краев, - в том конце деревни живет, лысый, не знаешь? –  этих свиней зарезал. А ветеринар домой собирается да и говорит: «А вот это мясо я на обследование забираю, в лабораторию», - и прихватил – ты подумай, сосед! – самый большой кусок мяса. Килограммов на пятнадцать. Обследование, ехлёнать!
Обещанную вторую партию поросят нам так и не привезли. Свинарник полупустой стоит. Из первой партии десятерых Петрович в сговоре с ветеринаром прирезал, остальные подрастают... Жалко мне их, ехлёнать!
А с месяц назад приходит от Шарумана машина и повеление забить тридцати свиней. Ну, Петрович нанял Ваську Краева. Отобрали самых жирных. «Начнем сдавать мясо, – Петрович-то рассуждает, – и деньги, глядишь, будут». Васька Краев за два дня справился с убийством, машину загрузили под завязку. Я прихожу: и Сережи моего нет, убили и Сережу. А Петрович: «Смотри, какое мясо! Эх, хороши сережи!» Много дней потом лисы таскали по всей округе поросячьи кишки.
А Шаруман денег так и не дал, велел забить еще тридцать свиней. Да только Васька Краев без денег работать отказался. Петрович пытался найти другого забойщика, но в деревне уж ходили про свинарник худые слухи.
Вечером как-то подхожу я к Петровичу да и говорю: «В деревне болтают, что Шаруман – мошенник». А Петрович, спокойно так: «Он всегда был мошенником. Что ж ты, не знал?» «Нет, говорю. А ты его давно знаешь?» «Кто ж его не знает! Вор из воров» «А зачем же, донимаю я, ты к нему пошел?» «Зачем, зачем… Не знаю, говорит. Думал – на этот раз надежно, все-таки глава администрации поручался, статьи в газетах были, вроде как поддержка малого бизнеса и все прочее»
Вот так, дорогой мой соседушко. Везде обман. А Петрович недельку еще поворовал да и уволился. А я хожу вот, кормлю оставшихся свиньюшек… Жду, что, может, вспомнит о них Шаруман. 
Осиныч покачал головой. Щетинистая шея его при каждом движении опасно терлась об острый железный край забора
- А нет ли у тебя, соседушко, ста рублей? Папирос хоть купить. Да самогонки бы бутылочку. У старухи Алевтины такая самогонка нынче хорошая. Очень уж мне выпить захотелось. Я тебе мясом отдам. Осталось у меня еще в холодильнике. А?
- Я без денег совсем, - развел руками сосед, - Вот только приехал посмотреть, как тут после зимы. Травку вот решил загрести…


Глава третья.
«Кабаны».


Снова осень. Убегают куда-то облака, и макушки деревьев машут им прошально, роняют слезы – желтые свои листы. Солнце греет слабо – то пропадет за облаками, то выглянет ненадолго. Кроме солнца виден месяц – заблудившийся ночной гость. Висит,  сонно склонившись, почти у самой земли. Белый, тонкий, полупрозрачный, похожий на стриженый ноготь.
Чуть ниже месяца – забор. Загрохотало железо, затряслось, и над верхней, блестящей в лучах солнца кромкой выросла голова, заслонила месяц. 
- Здравствуй, дорогой соседушко! Опять вы к нам, грешным, пожаловали. На охоту? Понимаю, понимаю, дело хорошее. Ишь какие ружья! Не видал таких. Далеко ли бьет такое?
- Привет, Осиныч!
Сосед стоял с ружьем в руках возле машины, одетый в камуфляж, в бродни, снабженный всеми охотничьими атрибутами. Рядом стояли еще двое статных, снабженных не хуже мужчин, держали на привязи собак.
  - У меня раньше тоже берданка была. От отца осталась, - продолжил Осиныч, - Но после того, как осудили меня… С соседом я подрался. По молодости. Дурак был, ага. Покалечил его… Вот и отобрал у меня участковый ружье. Да и зачем оно мне? Не охотник я… А вы, значит, на зверя… Только вот что, дорогой мой соседушко… Предупредить я тебя хочу. Когда в лесу-то будете, не палите смаху, поглядывайте…
- А в чем дело? – усмехнулся сосед, - Неужто у вас редкие виды животных объявились? Леопарды?
- Леопардов-то у нас как не было, так и нет. А вот редкие животные-то, говорят, объявились. Вот я сейчас тебе расскажу.
После того, как Петрович-то уволился – помнишь, я тебе рассказывал? - я один остался. Шаруман так и не появился, ферму совсем забросил. Я еще месяц из жалости ходил свиньюшек кормить, но когда корм закончился, открыл ворота и выпустил всех на волю. Авось, думаю, выживут, весна все-таки.
А в деревне уж такие небылицы про свинарник наш говорили, что и слушать смешно. Будто бы год назад Шаруман в сговоре с нашим главой администрации получил гранд какой-то. На развитие малого бизнеса, что ли. Или по-другому как. Не помню. Небольшую часть он будто бы потратил на строительство, а остальное, значит, себе. Украл, мол, ага. А теперь, дескать, районный бюджет будет выплачивать убытки. Не знаю, вранье, наверное.
А сосед – ну тот, которого я в молодости покалечил, – зашел ко мне с бутылкой водки да и говорит: «В головах у них свинарник!» О ком он говорил – не понял я. Больно уж пьян он был. Пенсию получил, ага. По инвалидности. Он и меня иногда водочкой угощает. Теперь мы с ним мирно живем, ага. Нравится ему на инвалидности-то! Какие-никакие деньги.
А я теперь, дорогой соседушко, сижу без работы. Из дому не показываюсь. Все деревенские на меня злые. Начто, мол, выпустил свиней?! Они, мол, нам все гряды перерыли, всю картоху сожрали. Надо было перерезать всех. Ехлёнать! А мне жалко было, вот и выпустил.
Мужики наши деревенские принялись разбирать свинарник. Посдирали железо с крыши, повынимали окны и двери. Целый день там орудуют, рвут чего-то, ломают, домой тащат. И я было пошел, да уж ничего не осталось. Досочек только прихватил, забор подновил. А то придет какой сережа, слопает последнее. Хоть и жалко их, да свое пузо дороже.
А свиньи, скажу я тебе, дорогой соседушко, разошлись по местным лесам, похудели, одичали. Немногие дотянули до конца лета. Васька Краев несколько раз ходил с ружьем на них. Рассказывал, что те обросли темной шерстью, сошлись с лесными кабанами и даже есть у них потомство. Врет ведь, ехлёнать! Свиньи – да с кабанами. Да еще черной шерстью… Брехня. Неужто может цивилизованное животное – и шерстью?
А вчера пошел я посмотреть свои гряды. Ну те, за деревней, где теперь моя картоха. Прихожу, а нет никакой картохи. Ну, думаю, ехлёнать, как теперь жить?! А в кустах вдруг: шу-шу. Гляжу: бежит, улепетывает сережа какой-то. Высокий, сгорбленный, худой. Побежал к лесу… Ехлёнать!
- Ну, Осиныч, и жути у вас тут творятся… Нда… Не знаю, что и сказать.
- Вадим, Вадим, поехали, - звали охотники.
- Иду, - отозвался сосед.
- Ну, бывай, Осиныч. Увидимся.