Умер старик Рафаил. А ведь еще вчера бродил со своими собаками по городу и что-то собирал в пакет.
На нем были всегда резиновые сапоги и старый засаленный костюм, в свое время дорогой и качественный, а теперь напоминающий мешковину. Лицо темное, морщинистое, волосы не стрижены, но всегда расчесаны. Он вальяжно расхаживал в центре города, косился на вывески, что-то разглядывал под скамейками и кустами. За ним следовал эскорт из трех или четырех маленьких разномастных собачек, грязных и мокрых. Шерсть их свилась клоками на брюхе и волочилась по лужам.
Жил Рафаил в одном из центральных кварталов города, в двухэтажном деревянном доме, где грязны и скрипучи полы, где весной в подъезд затекает талая вода, а осенью дожди заливают чердак, где соседи постоянно пьяны и кричат по ночам друг на друга и где чаще, чем в других домах, бывает милиция.
Двухкомнатная квартира Рафаила находилась на первом этаже. В одной комнате жил он сам, в другой – его слабоумная дочь Ксения. К ней часто приходили за плотским удовлетворением пьяницы и воры, и всю ночь Рафаил не мог уснуть от шума и ругани, лежал на кровати и ворчал себе под нос. На утро, когда гости уходили, он принимался за уборку, и ворчал уже в полный голос:
- Что это такое! Опять грязи нанесли, а старику подтирать за ними. Никакой жизни не стало, никакого уважения к возрасту. Ходи-ходи, приготовь да убери, а я ведь не железный…
Ксения молча лежала полуголая на своей кровати и курила. Рафаил несколько раз заходил к ней в комнату, ругался, но она не обращала внимания. Тогда, выгнав на улицу собак, он начинал подметать пол.
Квартира Рафаила была завалена какими-то пакетами, мешками и коробками. Все это было рассовано по полкам, шкафам, торчало из-под кроватей и дивана, ворохом громоздилось на печке. Мебель, убогая и изгрызенная собаками, была расставлена без всякого порядка, впритык, оставляя лишь небольшие проходы. Именно эти проходы Рафаил старательно подметал, потом тер тряпкой и застилал половиками. Чище в квартире от этого не становилось, только старая пыль подымалась в воздух и становилось тяжело дышать, но Рафаил после уборки успокаивался, настроение его выправлялось, и он переставал ворчать.
- Пора уже, пойду. Дела, - говорил он, глядя на часы и мысленно прибавляя сорок минут. Часы уже давно отставали, но добраться до них, чтобы перевести стрелки, было невозможно из-за мебельных завалов.
Рафаил надевал свой засаленный пиджак, брал пакет и шел в центр города.
А еще десять лет назад все было по-другому. Тогда еще была жива Антонина, жена Рафаила, и Ксюша была добрым, молчаливым подростком.
Рафаил был директором краеведческого музея, сильно уставал от скуки, часто простывал в холодном, сыром здании – бывшей церкви, – но очень ценил свою работу.
Подъезд их дома был полон молодых семей, дети бегали по лестницам, визжали, а родители ходили друг к другу в гости. Вокруг дома еще не было кирпичных многоэтажек, был парк, скамеечки и песочницы; в кустах хулиганы пили портвейн, но это были какие-то добрые хулиганы, любили играть с детьми и почти не воровали.
Но вот однажды соседка Нина Алексеевна решила продать квартиру и переехать в дом, где есть ванна и светлые стены. В ее квартиру поселились Кротовы, два брата и мать. Братья оба недавно вышли из тюрьмы, нигде не работали и у своей глухой матери отбирали пенсию. Молодые семьи с детьми не обрадовались Кротовым. Первыми поменялись и переехали Никитины со второго этажа. Вместо них приехали пьяницы, которых за неуплату выселили из прежней квартиры. Скоро и остальные добрые семьи уехали, но Рафаилу со своими уезжать было некуда. Их квартиру, окруженную бандитами и пьяницами, уже никто не хотел покупать.
Был 1999 год. Денег не платили. Дочь и больную жену Рафаил кормил кашей. Антонина благодарила и моргала мокрыми глазами. Ксюша молча жевала и смотрела в угол, где за отвисшими обоями, как ей казалось, кто-то жил.
Рафаил уволился из музея, стал искать другую работу. Но устроиться смог только на рынок. Зарплату давали продуктами. Рафаил страдал от унизительного труда, мечтал вернуться в музей. Но не вернулся. Хотел было продать что-нибудь из дома, но однажды увидел возле прилавка кошелек. Подобрал – там было полно денег.
Рафаил купил еды, лекарств для жены и сладостей для Ксюши: а то она совсем сникла и не отводила взгляда от своего угла.
На рынке Рафаил теперь заглядывал под каждый прилавок, под каждую скамейку. В любом фантике ему виделась оброненная банкнота. Он перестал ездить на автобусе – ходил пешком и внимательно глядел под ноги. Домой приносил много разного хлама, долго разбирал его на кухне, сортировал, складывал в коробки и пакеты.
За неделю до 2000 года померла Антонина. У Ксюши от этого стало еще хуже с головой, она начала говорить бессмыслицу, часто уходила из дома и скиталась по городу.
Ксюша была поздним ребенком: Антонина долго не могла забеременеть, и родила только в тридцать пять. Рафаил тогда работал экономистом-плановиком на заводе. Был 1982 год.
Чтобы купить молока и хлеба, Рафаил выстаивал в очереди несколько часов. Там стояли все. Рафаил не любил, когда много людей, а потому очереди ему были особенно мучительны. По-крайней мере, он сам себе так говорил: «Мне это особенно невыносимо. Но ради семьи…». И его уважали: такой хозяйственный. А он, глядя в спину впереди стоящего, ворчал: «Отвратительное безобразие! Какое негуманное издевательство над человеком!» Рафаил часто ставил слова очень неуклюже. Наверное потому, что много прочитал необходимых книг и статей.
Свою работу Рафаил Григорьевич не любил, потому что считал совершенно бесполезной. Каждый год он составлял план выпуска продукции, приносил на утверждение директору. Тот, полистав немного, говорил: «Что-то многовато ты завернул, Григорьич. Давай-ка эту и вот эту циферку поубавим». Рафаил шел переписывать, приносил, а директор опять: «И вот эта циферка что-то уж больно широка. Убавь-ка и ее»… Наконец, план составлен, начальство отправляет его в министерство, там по этим цифрам составляют государственный план и спускают его обратно: вот, мол, обязаны выполнить и перевыполнить. И, конечно, выполняют, перевыполняют. Потом рапортуют о трудовых успехах, получают премии. Такая вот плановая экономика.
У Рафаила от этой работы всегда было плохое настроение. Приходя домой, он ворчал, с соседями не любил встречаться глазами и особенно сильно страдал, когда в телевизоре говорили о новых социалистических победах.
Друзей у Рафаила было мало. А точнее: один. Звали его Михаил, он был кооператором, часто приносил дефицитные товары и никогда не брал денег. А однажды Рафаил попросил у него в долг пятьдесят рублей: предлагали детскую одежду, но до зарплаты было еще долго. «Через неделю отдам», - пообещал Рафаил. Но Михаил отказался: это, мол, для меня не деньги, можешь не отдавать. И Рафаил не отдал. Но с тех пор Михаил будто разочаровался, общался редко, говорил сухо, нехотя, а потом и вовсе перестал здороваться. Да и Рафаилу было как-то неловко: совесть мучила. Несколько раз он хотел собраться отнести деньги, поговорить, но не собрался. Так и кончилась их дружба.
С Антониной Рафаил дружил с детства. Вместе ходили в школу, вместе поступали в институт. Рафаил поступил, Антонина – нет. Но чтобы не расставаться – поженились.
Десять лет прожили вместе, но детей не было. Антонина ходила по врачам, но ничего не помогало. Тогда она пошла к старухе, которая что-то шепчет, чем-то трет и пускает много дыму. Рафаил ворчал на жену, но через два месяца та заявила, что беременна.
Человек рациональный, привыкший к точному счету, Рафаил от чуда поначалу растерялся. Но потом взялся читать книги про тайные знания, про бермудский треугольник, НЛО и Атлантиду. А однажды в журнале «Наука и жизнь» обнаружил статью о гаданиях. По инструкции вырезал круг, нарисовал буквы, цифры, взял иголку на длинной нитке и ночью, при свете свечи, стал звать неведомые силы.
И они явились. Однажды Рафаил получил сообщение, что рано утром, в шесть часов, на Ленинград упадет метеорит. Рафаил разволновался, до утра не мог уснуть, все бродил и думал, что делать. Утром он включил радио, ждал новостей. Просидел полтора часа, но сообщения о метеорите не было.
За весь день тоже никаких срочных сообщений из Ленинграда. Тогда ночью Рафаил взял свой круг, зажег свечу и стал требовать от духа объяснений. «Я пошутил», - ответил дух.
Рафаил с молодости был впечатлительным. И замкнутым. И от этого сочетания весьма нелюдимым. Он не понимал людей; слова их, поступки, взгляды казались ему какими-то нелогичными, случайными, будто ЭВМ выдавала бессмысленные наборы готовых фраз. Он не знал, что человек может просто так, без причины, уважать другого. И может без причины ненавидеть. Сначала уважать – потом ненавидеть. И все без причины. Он не чувствовал в людях искренности, не чувствовал лицемерия – их влияние на него казалось каким-то сквозным. Словно свет на стекло. Рафаил видел его, но не ощущал ни холода, ни тепла. Внутреннего движения человека Рафаил не понимал.
Ему встречались разные люди, людей много, потому что у отца с матерью было огромное количество знакомых; он многое увидел, о многом думал, но, по юношеской привычке, не вникал. Увидел зло без причины, добро без причины – и растерялся. Как расположить их на весах, и куда покажет стрелка – не знал.
Родители его жили в разводе, но регулярно навещали друг друга, и Рафаилу казалось порой, что вовсе нет никакого развода, а просто отец часто уезжает в командировки.
Отец почти каждый раз приходил с подарком, целовал Рафаила в лоб и мать в губы, садился ужинать, говорил что-то веселое, спрашивал, давал советы. Почти идеальная семья. Но поздно вечером пропадал. Рафаилу это было спокойно и правильно.
Юношеских терзаний у Рафаила тоже не было. Ему не нужны были друзья, какие-нибудь другие источники, чтобы узнать, о чем думают девчонки: рядом была девочка Антонина и без секретов и стеснений рассказывала обо всем.
В детстве Рафаила долго не могли приучить к детскому саду. Он ревел и держался за маму, а когда опасно пахнущая воспитательница холодными руками хватала его и тащила к другим детям, он начинал визжать, захлебываясь рыданиями, и кусаться. Потом еще около часа тихо стонал где-нибудь в углу и сердился на весь известный ему мир.
Родители много работали, забирали его из детсада почти всегда последним. Они мечтали уехать на Камчатку, изучать вулканы, гейзеры и еще какие-то чудеса, но из-за Рафаила мечту пришлось забыть. Они привыкали к сыну так же медленно, как отвыкали от вулканов. Вулканы им снились, а Рафаил их будил.
Глядя на плачущего младенца, они думали: что его ждет впереди? Он помешал им рождением – как они смогут помочь ему в жизни? Для чего, вообще, родился младенец Рафаил?