Я уже не раз упоминала, что происхожу из благородной семьи. И мне всегда казалось несколько забавным, что это никак не отличало меня от остальных людей — не могу сказать, что в нашем государстве все были равны, но бездомный оборванец (как я, например) вполне способен был стать выше половины влиятельных особей. Существовали те, кто, несмотря ни на какие обстоятельства, добивались успеха.
Но я была не из таких. Я не образована, так как сбежала в возрасте всего-то тринадцати лет, и не планирую учиться — это касается как учёбы в школе, так и саморазвития в любом его проявлении. Об этом, пожалуй, следует рассказать поподробнее, ведь подобное заявление всегда требует пояснений и, возможно, размышлений по этому поводу.
Идея эта зародилась в моём сознании вместе с грандиозной мыслью о побеге. Признаться честно, я просто хотела свободы — абсолютной, настоящей, бесконечной; подобные мысли посещали меня постоянно и никогда не давали покоя, пока наконец не вынудили покинуть родные земли. Возможно, тогда я и не осознавала всей глубины своего желания, а считала лишь, что оно спонтанно и безосновательно; в любом случае, на словах и в мыслях я оставалась яростным патриотом. Противоречия всегда каким-то странным образом уживались во мне.
Скорее всего, я чувствовала эту жажду воли на уровне подсознания, чувствовала, что сбежать — единственный выход, но определённое время всё это заглушало воспитание и навязанные морали (что, в принципе, мало чем отличается друг от друга). Однажды я не смогла выйти победителем в очередной напряжённой борьбе и сдалась; сердце отчаянно звало меня отправиться странствовать, а я не без усилий ему подчинилась. И, надо сказать, совершенно правильно сделала.
Но даже тогда я любила родину и искренне думала, что в ней идеально абсолютно всё. Буквально боготворила. Слепо считала всех жителей братьями и наслаждалась каждой секундой, проведённой здесь, ничуть не жалея ни о чём — будь то радостное известие или неприятное событие. Я была поистине счастливым и даже в чём-то беззаботным человеком. И лишь одна встреча, несколько дней полностью изменили меня, мою жизнь, моё мировоззрение и мои взгляды, заставив мучиться, но будто исцелиться.
Я ещё долго вспоминала о Мии; порой она снилась мне в самых страшных и жутких кошмарах, которые мне только доводилось видеть. Избавиться от угрызений совести было попросту невозможно, но намеренный сильный голод и удушающая жажда вытесняли её, отправляя на второй план. Ужасные мысли тоже отступали. Иногда не действовал даже голод, и приходилось применять боль. Душевная, физическая… какое-то время я не чувствовала разницы. В голове вертелся образ запуганной бедной девочки, оказавшейся в слишком жестоких обстоятельствах, неосознанно ставшей жертвой, и это бросало в нервную дрожь.
Несомненно, я продолжала свой путь, порой чем-то питалась, но ни на что не обращала внимания. Я была в ступоре, и лишь острые ощущения наподобие жажды или боли могли вернуть меня в реальность; всё остальное время я находилась где-то в своих мыслях, в том дне, без связи с внешним миром. Я прошла множество маленьких сёл, посетила один город и ничего не запомнила. Лишь костры. Живые, нескончаемые и такие манящие. Они были везде и всегда попадались на глаза, оставаясь прекрасным наваждением, с которым не хотелось расставаться.
Деревни менялись одна за другой, будучи абсолютно разными и в то же время похожими, но всепожирающий огонь не исчезал никогда. Я наверняка пропустила много замечательных пейзажей, правда, совершенно не сожалею об этом — лишь пламя приковывало мой взгляд, лишь оно оставалось ярким воспоминанием на фоне тошнотворной тьмы, лишь оно могло скрасить мои серые будни. Больше никто и ничто.
… Наконец, я оказалась в довольно большом городе, населённом просто великим множеством людей. Как ни удивительно, здесь почти не было костров, а дома (и не только те, в которых складывают трупы) встречались на каждом углу. Я слышала весёлые голоса, напряжённые разговоры, видела много новых лиц, кажется, невольно узнавала какие-то новости — но это мне ничего не дало. То есть, совсем ничего: ощущение потерянности не покидало меня ни на секунду. Я не испытывала никаких эмоций, ни на что не обращала внимания и находилась в абсолютном ступоре, здорово мешавшем мне жить.
Зная, что рано или поздно придётся возвращаться в эту реальность, я не делала и не собиралась делать ничего, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Как бы я ни утверждала, событие достаточно сильно повлияло на меня. Я не понимала, как существовать далее и что нужно предпринять. Не понимала и совершенно не желала этого понимания: спрятаться в своём внутреннем мире, стать жертвой собственной глупости — в этом была моя неосознанная цель и, возможно, смысл всех моих дальнейших действий.
Как-то раз, отдыхая под деревом и бесцельно глядя на сновавших по сторонам прохожих, я совершенно случайно узнала невероятную сплетню, которая чудом смогла вернуть меня к жизни. Впрочем, нет ничего изумительного в том, что пробудило меня известие, прямым или косвенным образом связанное с Мией. Поначалу я не поверила и принялась осторожно прислушиваться к каждому слову, сказанному каким-то восторженным рассказчиком, но потом мне пришлось принять действительность. И я сделала то, что сделала — не задумываясь, не рассчитывая, не надеясь. Что-то влекло меня вперёд, к бледно-серой полосе горизонта, и я покорно шла, ведомая неизвестной мощной силой; проще говоря, я начала узнавать как можно больше об этой истории, тщательно фильтруя всё услышанное и делая выводы, которые необязательно окажутся верными. Но это подарило мне надежду, чего я не забуду никогда.
Пожалуй, начать следует с того момента, когда погиб первый благородный житель. Признаться честно, я была в глубоком шоке, узнав об этом событии, произошедшем ещё год назад — оно не предавалось широкой огласке, да и подробности были неизвестны. Но нужно ли говорить, что совершилось именно убийство, а не обычная смерть вследствие несчастного случая? И естественно, преступление это оказалось далеко не единичным: в течение года умерло довольно большое количество благородных людей.
Конечно же, власти насторожились — начался поиск предателей. Горели костры, казнили подозреваемых… а убийства продолжались. Мне повезло, что в последнее время я находилась в отдалённых и почти захолустных деревнях, где, может, об этом и слышали, но не придавали ровным счётом никакого значения. Их редко касается нечто подобное.
Но дело было действительно серьёзным и требующим максимального внимания к каждому маленькому селу, и даже такие места оказались под угрозой. И вскоре в одном из них должна была состояться казнь семьи предателя — его самого, жены и дочери, совсем ребёнка. Время шло. Ни у кого ни возникало сомнений в успехе будущего предприятия, и это было непростительной ошибкой — преступник не собирался сдаваться, намереваясь дорого продать свою жизнь. И частично воплотил свой план в реальность.
Он действительно оказался самым настоящим предателем. Не знаю, какие он преследовал цели, но убийства благородных стали для него дороже всего, что он имел и когда-либо мог иметь. Думаю, он заразился необычайно сильной идеей, главный смысл которой заключался в этих смертях — но это лишь предположение. В любом случае, он пошёл на возмутительный и даже странный поступок, приведший к роковым для меня последствиям.
До сих пор не могу понять, почему именно Мия. Возможно, предатель нашёл какой-то потайной ход, ведущий наружу, но слишком узкий для взрослого человека. Возможно, есть ещё какая-то причина, по которой девочка стала несчастной жертвой обстоятельств — но так получилось, что ей помогли сбежать, и она была вынуждена идти за мной следом, всячески усложняя мой путь. Но не это самое страшное. Меня потряс тот факт, что она заранее была обречена на верную гибель, и, по сути, ей подарили ложную надежду на спасение.
Предатель знал — о, конечно, он не мог не знать! — про то, что за ней начнётся погоня, что власти не оставят в живых ту, что хоть как-то причастна к ужасному преступлению. Знал и отправил на смерть, рассчитывая на мою гибель (а она вполне могла состояться, ведь я всё-таки помогала осуждённой). И он наверняка сказал ей, что я уведу её от преследования и подарю вечную свободу — то есть, обманул, вселив веру в лучшее будущее, прекрасно понимая, что это была реалистичная ложь.
А Мия… Мия не распоряжалась своей жизнью. Запуганный ребёнок, подвергнутый жестокому испытанию, хотел лишь одного — выбраться из своеобразной тюрьмы, вновь обрести волю… вот почему она так отчаянно, до последнего вздоха сопротивлялась, когда её схватили. Вот почему мне настолько её жаль, что хочется забиться в угол и плакать. Но я не позволяю открыться собственной слабости и обещаю себе оставаться сильным человеком, никогда не опускающим руки.
Есть ли в нашем государстве надежда?.. Я очень давно задавалась этим вопросом, но в связи с волнующими и шокирующими событиями он отошёл на второй план; а между тем я затронула довольно серьёзную тему, которая помогла бы мне окончательно определиться в своём отношении к миру и к родине. Я думаю, надежда сохраняется в людских сердцах, даже если всё население закостенеет в смертном грехе. Человек всегда на что-то надеется — шепча мольбы синими губами, падая в пропасть, умирая от животного страха и наблюдая за гибелью дорогого ему существа. Мне хочется верить, хочется думать, что эта крепкая броня присуща каждому — и всё-таки в моей душе зарождается губительное сомнение, от которого становится неприятно и горько.
Надежда. Мия жила ею несколько жалких дней и, быть может, погибла, всё ещё надеясь на счастливый исход. Я не могу судить, верна ли её позиция, но одно я знаю точно — пока в человеке теплится огонь надежды, пока в нём сохраняется хоть один тусклый луч добра, он остаётся человеком. И девочка осталась им до самой смерти.
Теперь ситуация разрешилась. Мне неясно, почему убивали и убивают благородных, неясно также, что мне делать со своей судьбой и долго ли осталось жить, но разве это имеет хоть какое-то значение? Для меня — ни в коем случае. Я многое осознала и очень изменилась за считанные сутки, можно сказать, очнулась от светлого сновидения и заглянула в мир тьмы (или посмотрела на тот же мир другими глазами?) и ничуть не жалею об увиденном. Я чувствую свою силу, внезапно появившееся внутреннее величие, понимаю, что знаю чуть больше, чем все остальные, и это ещё не раз поможет мне не оступиться.
Разумеется, все утверждения мои звучат несколько наивно. Это абсолютно ничего не решает. Главное — только сейчас я смогла в полной мере ответить на мучивший меня вопрос: чего боится житель нашей страны? Действительно, он боится лишь правосудия, накинувшего на его мысли узду и воспитавшего в нём «любовь к родине», на самом деле являющуюся лишь страхом. С помощью него, типичной куклы, власти добиваются определённых целей, используя наиболее важное орудие — патриотизм.
Но я другая, пускай и не собираюсь это показывать. Меня будет питать и поддерживать осознание собственного превосходства — по сути, то, ради чего я и проделала весь этот тернистый путь. Значительное последствие моей внутренней борьбы. Награда за пережитый шок.
Великое достижение, о котором никто никогда не узнает.
***
Вскоре государство оказалось втянутым в новую войну с гораздо более сильным врагом, из которой не вышло победителем.