Океан Европы

Леон Хахам
На самом деле, трудно на Европе было только первопроходцам: строить посёлок в неудобных скафандрах, ночуя в спускаемых аппаратах трёхмесячными вахтами. Бр-р-р, такого и врагу не пожелаешь. Сейчас, через шестьдесят лет, жизнь здесь мало отличается от земной. Внутри термостойких стен города, разумеется. На открытом воздухе, состоящем, кстати, из чистого кислорода, как было минус сто восемьдесят, так и есть. Уж больно далека наша планета от Солнышка. Спросите, чего, тогда, сюда людей занесло? Здесь, на холодной Европе, полно такой необходимой для поддержания жизни вещи, как вода. Если быть точным, здесь больше ничего и нет. Кругом лёд, твёрдый, как камень, лёд. Мы его топим и пьём, им охлаждаем дающий нам энергию ядерный реактор, им поливаем сады и огороды. А параллельно наш колодец, диаметром в пару десятков метров, всё глубже уходит внутрь ледника, под которым прячется реальная тёплая, за счёт внутренних вулканов, вода – океан планеты Европа.

Лёд – специальность Андрея Уфимцева. На своём вездеходе он объехал чуть не всю планету, собирая пробы в разломах и на равнинах и измеряя толщину ледяной корки. В окрестностях города она составляла семьдесят три километра, а на полюсах все сто. Вода в разломах была солёной, в то время, как коренной лёд абсолютно пресным. Значит, подводные извержения были столь сильны, что топили лёд изнутри, а океанская вода вырывалась на поверхность. Океан жил своей жизнью и манил Андрея своей недоступностью. Энергия – главная ценность города, и пустить её всю на бесцельный разогрев льда, роскошь непозволительная. Люди пробивались к океану потихонечку, по мере использования колодца.
Лёд здесь глаз белизной не слепит, коричневатый он какой-то, как пыльный, особенно в разломах. Единственным природным явлением, радующим глаз и поднимающим уровень адреналина, являются ледяные гейзеры на полюсе, обращённом в сторону Юпитера. Сила притяжения газового гиганта столь велика, что вызывает такое чудесное явление. Юпитер действительно невероятно велик, он всё время нависает над твоей головой, создавая впечатление, что через минуту упадёт на неё. Конечно, постепенно человек привыкает к этой картине, но подавленное состояние у новичков отмечают все здешние врачи.

Андрей на Европе оказался сразу после университета. Уж больно необычную специализацию он выбрал – гляциология. На Земле льдов осталось так мало, что десятка имевшихся специалистов хватало с лихвой, на Марсе тоже, небольшой штат был полностью сформирован, и дилемму между безработицей и командировкой на Европу, решил в пользу второго варианта. Машка с биологического ревела, как белуга, но лететь с ним отказалась на отрез, мотивируя это полным отсутствием жизни на ледяной планете. Изучать рост огурцов в условиях вечной мерзлоты она абсолютно не желала и вынуждена была отпустить милого в неведомое в полном одиночестве. И Андрюха об её отсутствии ещё ни разу не пожалел. Хотя женщины на Европе составляли очевидное меньшинство, вниманием их молодой учёный обделён не был. Мало того, что он и сам был парень хоть куда – крепкий мускулистый брюнет, с ним можно было выбраться из надоевшего всем города и поглазеть на местные  красоты. Вообще-то, по инструкции  находиться в вездеходе полагалось в термостойком скафандре, ведь в случае  разгерметизации смерть наступала почти мгновенно, но водить огромный бронированный автобус и, особенно, заниматься любовью в бытовом отсеке в скафандре было достаточно неудобно, поэтому инструкция демонстративно игнорировалась. Все об этом знали, но делали вид, что не замечают.

Город был огромным. Просто удивительно, сколько требуется площадей для организации нормальной работы и жизнедеятельности всего полутысячи человек. Обитатели колонии на краю солнечной системы обслуживали космодром, энергетическую установку, радиотелескоп и изучали Юпитер и огромную и разнообразную семью его спутников. Чтобы шальной метеорит, чудесным образом избежавший лазерных пушек, не убил всех поселенцев сразу, огромный купол был поделён на герметичные отсеки с дверями из того же морозостойкого материала, что и наружные стены. Каждая жилая капсула в спальном отсеке тоже представляла собой неприступную крепость. Капсула состояла из нескольких комнат, в зависимости от размера семьи и санузла. Питались все жители колонии в автоматических столовых строго по нормам калорийности, всё-таки продукты питания на ледяной планете были в дефиците.

Андрей входил в то крайне немногочисленное число поселенцев, кто постоянно работал вне города. Точнее сказать, на планете было всего десять вездеходов, и один из них находился в его полном распоряжении. Заряда батарей хватало на тысячу километров, кислородных баллонов на сорок часов, что несколько ограничивало ареал его исследований, а появление пассажиров урезало его ещё в несколько раз. Он любил ночевать в своём автобусе вдали от цивилизации, чтобы спокойно смотреть на огромный Юпитер и малюсенькое Солнце, вспоминать земную молодость и мечтать о космическом будущем. Впрочем,  понятия ночь и день здесь, в царстве вечной темноты, очень относительны. Солнце – просто самая большая из звёзд на небосводе, не более того, а иногда Юпитер и вовсе закрывает его своим огромным брюхом. Андрей, конечно, не был одиночкой. Он входил в группу по изучению океана и подготовке к погружению. В неё входили ёщё четыре человека, ставшие глазами земных инженеров, проектировавших и изготовлявших батискаф, способный выдержать давление, которое и представить-то невозможно. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают, первый раз в космос взлететь, наверно, сложнее было.

Первоначально планировалось запустить в океан робота, но потом земное начальство решило, что человечеству не хватает героев, и нужен конкретный первооткрыватель, чтобы не делить славу между гипотетическими Джонсом и Сидоровым. На Европе создали отряд гидронавтов. Надо признать честно, наш Андрюха попал в отряд по протекции. У него тогда как раз закрутился бурный роман на грани женитьбы с длинноногой дочерью начальника исследовательской службы Ван Боонена, и неотразимой Матильде, мечте половины мужчин города, удалось уломать папу принять в число избранных будущего зятя. Подготовительные занятия отнимали кучу времени, но от исполнения основных обязанностей никто его не освобождал, поэтому Матильде доставалось всё меньше и меньше внимания. В конце концов, бельгийская красотка нашла себе нового воздыхателя, а Андрей, тем не менее, в отряде остался.

День погружения, меж тем, неуклонно приближался. Уже была назначена конкретная дата, до которой оставалось меньше года. Батискаф был готов и доставлен на Европу. Теперь Андрей всё время проводил в учебном центре. Число конкурентов после каждого теста сокращалось, пока их не осталось двое: Андрей и дылда Винс Канапи из Канады. Поскольку они всюду ходили вместе, разодетые в специально пошитую для данного нетривиального случая форму, за ними закрепилось сразу две клички, использовавшиеся разными горожанами, в зависимости от их уровня внутренней культуры: Гагарин и Титов или Бивис и Батхед. Прибалтийские предки наградили Винса чрезвычайной рассудительностью, льняными волосами и очень большим ростом, который, в конце концов, и сыграл с ним злую шутку. Комиссия постановила: места в батискафе мало, и управлять им должен человек среднего роста – гидронавт Андрей Уфимцев.

В день погружения было много нервотрёпки и суеты. Ван Боонен даже процитировал знаменитую фразу про большой шаг для человечества. Но всё когда-то кончается, люк задраили, и погружение началось. Когда даже тень батискафа исчезла в колодце, молчавший целый день Винс пробормотал: «Вот, счастливчик». Ван Боонен похлопал его по спине и пошел по специально проложенному рукаву к городу.
После полугода тренировок на тренажере Андрей чувствовал себя в подводном аппарате, как дома. Впрочем, имелось и два крупных недостатка: теснота и малый запас воздуха. Дыхательной смеси должно было хватить на двадцать часов, но более половины из них приходилось на спуск и подъём. Мало того, что скорость этих процессов была невелика, так ещё и лебёдка, травившая трос, была запрограммирована так, что каждые пять километров батискаф останавливался и брал пробу льда. Данные анализа немедленно появлялись на дисплее у Андрея, ну и в центре управления, естественно. Постепенно возраст льда увеличивался, это говорило о том, что вода здесь, как и на Земле, появилась гораздо позже рождения планеты.

Спуск казался бесконечным, но вот, наконец, батискаф плюхнулся в воду, державшие его магниты отключились, и Андрей запустил двигатель. Час, два, а вокруг только чёрная вода комнатной температуры. Как вдруг, датчики зафиксировали сначала потепление забортной воды, а затем, и свет. Уровень адреналина уже зашкаливал, а  неведомый источник света был всё ещё невообразимо далёк. Прошла вечность, прежде чем Андрей увидел подводный гейзер, из которого вырывалась струя углекислого газа. На Земле такие  называются «курильщиками», и вокруг них существуют целые колонии анаэробной жизни.  И вот, мощный прожектор выхватил из темноты скалу, словно ковром покрытую присосавшимися к ней длинными кольчатыми червями. Между ними сновали прозрачные рачки и рыбки. СВЕРШИЛОСЬ! Вот они инопланетяне, неразумные, но от этого не менее вожделенные!

 Андрей крутился вокруг вулканчика, а вокруг кипела жизнь. Центр управления поздравил его с открытием и приказал возвращаться, но в это время датчик освещённости сообщил о появлении нового свечения, и Андрей направил свой корабль туда. В наушники кричал Боонен, аварийная лампа мигала, как ненормальная, а батискаф неумолимо удалялся от колодца. Андрей не успокоился, пока не обследовал досконально и второй гейзер. Животные, вроде, были те же, но чем-то неуловимо отличались от тех, которых он видел в первой колонии. Значит, закон изменчивости видов действует и здесь. Но в этом пускай уже биологи разбираются, он свою миссию выполнил! Поднимали батискаф в аварийном режиме, но, когда люк открыли, Андрей был уже мёртв.

Кладбища на Европе не было, зато существовал маленький крематорий. Имелась и стена, куда устанавливали урны с прахом умерших поселенцев. Когда тело гидронавта Уфимцева скрылось в чреве печи, Ван Боонен обернулся к Винсу.
- Видишь, как всё получилось. А ты говорил, счастливчик.
Канапи закрыл глаза и долго тёр переносицу.
- Это ничего не меняет!