9
***
Я вернулся в комнату и без сил упал на диван. Хотелось не думать, но мысли лезли в голову. Все они крутились вокруг прибора.
Эти мысли заставили меня подняться и направили в коридор. Порывшись на антресоли, я нашел ту самую спортивную сумку, в которой мы с Борисом таскали прибор по презентациям.
Приладив наскоро крышку, я спихнул прибор в сумку. Он так жалобно звякнул, что я, опомнившись, опустился на колени и...
Я не люблю вспоминать этот момент. Скупая мужская слеза стекла по щеке. Так мне хотелось бы описать сцену прощания мужчины средних лет с электрическим устройством, заключенным в жестяную коробку.
Но было не так. Боль всеобщего предательства рвала меня изнутри. Эту боль еще можно было бы стерпеть, если бы не то, как подло со мной обошлась собственная мечта. Всё, что держало меня на плаву долгие месяцы, в одночасье оказалось самообманом.
Нет, я не плакал. Я рыдал. Рыдал без слез, одними спазмами кадыка пытаясь насухо вытолкать из себя застоявшуюся боль. В тот момент я не сомневался, что созданный мной прибор - виновник всех бед. Ну не разругался бы я с Борисом, если бы не он, не бросила бы меня Ольга, если б не его вмешательство.
В городе трудно найти место для того чтобы побыть одному. Еще трудней найти клочок земли, чтобы неприметно вырыть яму. У мене хоть есть четырехстенок, в котором я могу спрятаться от чужих глаз, но в нем не закопаешь труп предателя.
За соседним домом, образующем с моим большой двор, находится старое кладбище. Это странное соседство кладбища с жилым кварталом, детским садом и школой уже давно не изумляет меня.
Движимые городской ограниченностью принципов, люди сами притиснули к нему свои жилища. Придвинули их вплотную к ограде кладбища и, казалось, перестали замечать.
Туда я и собирался отправиться. Но вечерняя свежесть выдула из меня эту мысль и поместила на её место другую.
Смакуя все нюансы своего решения, я быстро шел к намеченной цели. Мне рисовались трогательные картины: удивление на лице Бориса переходящее в искреннее восхищение благородством моего поступка.
Я даже замедлил шаг, чтобы лучше прочувствовать будущий триумф человеческого духа. Опять же нужно было лучше подготовиться к изъявлениям восторга: встретить их по возможности скромно, но с достоинством.
Только остановившись перед дверью Бориса, я сообразил, что уже довольно поздно и он может спать. Чтобы не лишать себя шанса я тихонько постучал по дверному косяку. Прислонил ухо к холодной дверной поверхности. За ней слышались звуки. Я постучал настойчивее и громче.
- А это ты, - открыл мне Борис.
Он не выглядел раздосадованным или удивленным. Первое меня вдохновляло, второе - насторожило.
- Чего это у тебя? - спросил Борис про спортивную сумку.
Я сглотнул несколько раз слюну и уже хотел было начать приготовленную по дороге речь, но Борис опередил меня.
- Да ладно, не суть, - сказал он. - Поставь под вешалку... Да вот сюда.
Странно, но я не чувствовал себя оскорбленным. Напротив мне представлялось, что друг мой все понял и старался избавить меня от неловкого объяснения.
Когда он предложил выпить, я радостно закивал. Лучшего способа поговорить по душам и утрясти все недомолвки и недопонимания просто не придумаешь.
Я пошел за Борисом на кухню. Там горел яркий свет. Вокруг стола заставленного бутылками, бокалами и опустошенными тарелками сидели незнакомые люди. Они шумно обрадовались моему появлению, засуетились, ища мне чистый фужер.
Борис предложил выпить за Эдика. Кого-то из трех незнакомцев звали Эдиком и, судя по всему, праздновали его день рождения.
Выпили за Эдика.
Имена двух других приятелей Бориса мне так и не удалось уловить, я мысленно стал называть их Эдиком номер 2 и Эдиком номер 3. Я попытался влиться в компанию, уловить тему разговора, шутить. Тему-то я уловил, но вот остроумием блеснуть не удавалось.
Единственное что удерживало меня за столом, так это мысль о том, что Борис хочет соблюсти приличия и поэтому не выпроваживает сразу гостей.
Я перестал поддерживать разговор и скоро компания перестала меня замечать. На самом деле они праздновали не день рождения, а заключенный Эдиком какой-то очень важный контракт. Обсуждение все время скатывалось к деньгам. Они спорили, сколько можно будет дополнительно слупить с заказчика и сколько тогда кому причитается.
Я сказал Борису что ухожу. Он удивился.
- Куда тебе спешить? Посиди еще, весело же, - сказал Борис, но я видел, что он рад избавится от ненужного свидетеля.
Проходя по коридору, я бросил прощальный взгляд на спортивную сумку. Я прикрыл за собой дверь. В тишине лестничных пролетов невысказанность и невыслушанность толкнули меня вернуться.
Дверь была заперта. Я не решился позвонить.
Зачем? Для того чтобы опять почувствовать себя лишним?
Я вышел в ночной двор. Где-то визжала сирена скорой помощи. Наш несостоявшийся диалог с Борисом перешел в плоскость внутреннего диалога. Хотя, по правде сказать, я не уверен в том, что смог все реплики удержать внутри.
- Ты обвинял меня в том, что я размениваюсь на суррогаты, - отвечал я Борису. - В чем-то ты прав. Вместо того чтобы продолжать ждать ту, которую так долго искал, я схватился за первую легко доступную.
Да, я дал тут слабину, но я не предал дружбу, не предал мечту. Я сам принес тебе прибор, хоть он по праву принадлежит мне. Я не отказался от надежды, что когда-нибудь он может понадобиться людям.
Ты обвинял меня в слабости, а сам оказался слабаком. Слабак всегда выбирает то, что попроще. Дружбе предпочтет каких-то там Эдиков. Конечно же, с Эдиками легче: поделили деньги и все в порядке. Мечту слабак запросто променяет на деньги. Ну да, с деньгами ведь легче жить, чем с мечтой. Так кто из нас ничтожество!?
Я остановился у высокого забора и долго соображал, где это я. Темнота все меняет, но родное кладбище я узнал. Во мне всё кипело, так что идти в обход было для меня все равно, что признаться в беспомощности.
С маху я перелез через кладбищенский забор. Результатом ребячества была порванная брючина и саднящая царапина пониже колена. Пробираясь в темноте между могил, я отметил, что вполне ожидаемого детского страха перед ночным кладбищем у меня не было и в помине.
Чтобы удостоверится в этом, я присел на первую попавшуюся на глаза скамейку рядом с чьей-то могилой.
Ну, нисколечко не страшно. Даже в кромешной тишине.
Мне захотелось узнать имя приютившего меня покойника и я подсветил телефоном могильный камень. Вот тут-то меня пробил озноб.
Хоть на камне не было фото, как на моём паспорте, но было высечено: «Демин А.В.». Демин – это моя фамилия. Инициалы тоже мои. Ниже был указан год моего рождения и дата смерти.
Что же это? Я уже два года мертв. Этого просто не мо-жет б-ы-т-ь!
- Дурацкое совпадение, я жив. Живой, твою мать, живой, - повторил я несколько раз.
Я стал перебирать все возможные комбинации имен и отчеств, начинающихся на А.В., пытаясь этим успокоить нервы.
Сколько же всяких Деминых разбросано по Земле... и под землей.
Подсвечивая себе путь телефоном, я не пропускал ни одного лица и надписи на могильных камнях.
Годы жизни, фамилии, эпитафии.
Казалось, что не я иду мимо них, а они прогуливаются мимо меня.
Каждый из них когда-то родился, - думал я, - и жил какое-то время. Потом, наверное, уставал жить и прятался в свой персональный ящик. В этом ящике тихонечко ждал себе, когда его перенесут сюда.
Продолжение:http://www.proza.ru/2010/10/31/1138
_______________________