Удивительно, что никого не насторожило даже это - употребление такого странного эпитета -"осьмой день" - и в "Коньке-Горбунке", и в "Золотом Петушке". Уже одно это заставляет задуматься над тем, не один ли и тот же автор у этих двух сказок?
Вспомним, когда автор (-ы-?!) его употребляет.
Едут целую седьмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.
Эти строчки повторены в сказке "Конёк-Горбунок" два раза - при поимке Жар-птицы и при поимке "другой птицы" - "сиречь молвить, Царь-девицы".
В "Петушке" восемь дней проходит каждый раз, когда два сына Дадона с войсками уходят на восток и пропадают где-то:
Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей;
Наконец, сам старик Дадон ведёт войско на восток (Иван на Горбунке тоже за Птицей и Девицей на восток ездит).
И -
Вот осьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
В горах его встречает Шамаханская царица, из-за которой погибли оба сына Дадона.
Шамаханская царица - как я установила - она пара к нашей Царь-девице. Обе они есть в "Плане" "Бовы" у Радищева - эти девы-зари. Одна - грозная, - и тающая при приближении другой - величавой и приветливой, в упряжке белых лебедей. Одна - заря вечерняя, другая - утренняя.
А что такое "день осьмой"? Ведь неделя состоит из семи дней. День восьмой - это уже какой-то избыток! Правильно, избыток. Его и нет в реальности - этого дня. Он есть только в Христианской Церкви: восьмой день - это первый день, следующий за причастием. Как пишет протопресвитер Александр Шмеман в своей книге "Водою и духом": "Однако полный смысл этого собрания, этого богослужения [Евхаристии - причастия], .. был в том, что в нём Церковь выражала себя как восхождение на небеса, а это означает исполнение себя за пределами времени, участие в Христовой трапезе Его вечного Царства". Восьмой день - день за пределами мира - земного мира, - переход в вечность. Если Иван-дурак из вечности выхватывает волшебную Жар-птицу и непростую Царь-девицу, то царь Дадон никого не выхватывает, а сам остаётся пленённым. Этого - кстати - с трудом избегает и Иван, в первый раз засыпая под песню Царь-девицы, а потом коля себя острыми камнями и гвоздями, чтобы не заснуть. "От разбитых кораблей" эти гвозди, - тех, что разбились о скалы, когда матросы заслушались сирен? И про Царь-Девицу царь говорит
Похвалялся ты для нас
Отыскать другую птицу,
Сиречь молвить, Царь-девицу..."
Птицы-девицы-сирены... Бездуховные песни завораживают, заманивают, приводят к смерти, разбивают корабли... Бездуховная красота ведь бывает - сколько угодно! Завораживает, гипнотизирует, - но не просветляет и не приводит к спасению. И не вызывает благоговения.
В тот же номер журнала "Библиотека для чтения", в котором была напечатана первая часть "Конька-Горбунка", Пушкин дал и стихотворение "Красавица", записанное раннее в альбом Е.М. Завадовской, которое заканчивается стихами:
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
Кстати, письмо, переданное Пушкиным 26 сентября 1834 с А.Н. Языковым для Н.Н. и П.Н. Языковых, в тот день, когда Александр Николаевич увидел у поэта "несколько сказок в роде Ершова", - как он признался через много лет, - - так и подписано: "Ваш богомолец Пушкин".
Никаких больше писем Пушкин так никогда не подписывал. Правда, в январе того же года одно из своих писем к друзьям так подписал В.А. Жуковский; ну да они - одна компания, ведь и "гения чистой красоты" Пушкин взял у старшего собрата по перу. Здесь - ситуация та же, и снова стихотворение имеет мало отношения к той, благодаря которой родилось. Это - обобщение, философия - метафора, а не послание конкретной женщине - как и в случае с "гением чистой красоты" А.П. Керн. То, что Пушкин так подписался вслед за Жуковским, указывает на единство игры - и стихами, и подписями.
Бодрствующий или спящий дух - вот что губит или спасает героя сказок в осьмой день - день за пределами мира, когда открывается иной мир. Для Дадона это - мир смерти; для Ивана - дурака - жизни вечной... Показатель бодрости духа - способность к благоговению. Правда, Иван-дурак никакого благоговения к Царь-девице так и не выказал. Но за него это сделал поэт Пушкин, написав отдельное стихотворение "Красавица". А Ивана спас от гибельного сна его Конёк-Горбунок - его добрый гений, сердито толкнув дурака копытом. И - с тех пор, как Иван пообещал своему Коньку: "я вперёд уж спать не стану" - и сдержал обещание, - он нигде в сказке больше не назван "дураком".