Наша жизнь – блюдо, время готовки которого отмерено каждому свое. А вот приправы, соль, перец, патоку, вино каждый добавляет когда и сколько ему хочется. У кого-то получается слишком сладко, солено, горько, пьяно. В моей жизни много чего было намешано, но теперь, когда наступает пора подводить первые итоги, наступает, так сказать, время снятия первой пробы, понимаешь – а вкусно получается. Несколько однообразно…дом-работа-дом, в выходные – пиво с друзьями, но, тем не менее, вкусно. Однообразие давало ощущение стабильности. Работа приносила если не удовольствие, то возможность не задумываться о том, где бы перехватить денег до зарплаты, а дом, этот островок одиночества, изредка нарушаемого родственниками, друзьями и знакомыми женщинами, дарил спокойную безмятежную независимость от остального, порой излишне назойливого мира. Единственным развлечением была дорога на работу и домой. Я любил наблюдать в метро за лицами людей в метро, пытаясь почувствовать их мысли, радости, проблемы. Вкус их жизни. Я встречался с ними взглядом, когда они входили в метро, врываясь в «мой» мир, и провожал, когда они выходили из вагона в свои миры.
Меня всегда привлекало метро. Своей параллельностью тому, верхнему миру, дворцовой красотой станций, темнотой тоннелей и той загадочностью, с которой пустой состав уходил в тоннель на конечной станции, словно растворяясь в альтернативной реальности. И всегда было интересно, а что там…дальше.
Как-то раз, давно, со своей будущей, теперь уже бывшей женой, мы остались в вагоне и поезд, не спеша, словно сомневаясь, погрузил нас в темноту неизвестности. Мы целовались, наслаждаясь внезапностью уединения и ожиданием чуда. Но чуда не произошло. Состав остановился, и мы услышали приближающиеся шаги и пение машиниста. Войдя в вагон, он немного опешил, увидев нас, но потом, усмехнувшись, прошел в конец нашего последнего вагона, и исчез в кабине. Состав, грустно вздохнув, направился назад, на залитую светом станцию. Мне кажется, что тогда метро скрыло от меня свои тайны только потому, что я был не один. Я женился, развелся, моя прошлая жизнь стала историей, древней, как египетские пирамиды. Больше я не пытался повторить путешествие в конечный тоннель. Но именно после того случая я и почувствовал ту жажду, жажду вкуса чужих жизней. Вкус большинства был пресный, как овсяная каша на воде. Таких я всегда отпускал. Но бывало, что я с наслаждением впитывал горести и радости попутчиков, видя, как меняются их лица, как стираются их улыбки, высыхают слезы разочарований и обид и лица превращаются в одинаковую серую массу. Многих я помню. Ту девочку, впорхнувшую в вагон с сияющими счастьем глазами, и вышедшую через несколько остановок с потухшими глазами разочаровавшейся в жизни женщины. Того парня, что вошел в вагон с тоскливыми глазами, поссорившись со своей девушкой на одной станции метро и вышедший на другой с холодными глазами циника. Ту старушку в черном платке, с взглядом, полным горя от потери близкого человека, ставшим мертвым и бессмысленным взглядом человека, потерявшего смысл жизни. Я не чувствовал вкуса жизней людей наверху. И только в метро во мне пробуждался этот ни чем неутолимый голод.
Впитанные мною жизни не меняли моей собственной, текущей неторопливо и спокойно, как воды реки, на берегах которой я провел когда-то все детство. Они заполняли меня, как сосуд заполняется холодной водой, способной утолить чью-то жажду.
Мои мысли прервал звонок мобильного. Это была она, моя последняя…нет, не любовь…привязанность. Давным-давно я считал любовь самым сильным чувством, способным завладеть человеком. Но теперь я точно знал – «жажда» намного сильнее.
- Привет! Как ты? – когда она начинала разговор с дежурных вопросов, я знал – предстоит серьезный разговор, - нам надо встретиться…
Что-то новое. Обычно инициатором наших встреч был я.
- Хорошо…а где?
- Давай в метро…на той станции, где мы познакомились…
Я действительно впервые увидел ее в метро. Это было лет пять назад. Тогда еще я верил в силу любви и «жажда» еще не завладела мной безраздельно, находясь под контролем. Сначала я почувствовал запах счастья, легкий, напоминающий аромат чайных роз. Я посмотрел вокруг и увидел девушку, сидевшую напротив, читавшую книгу и тоже поднявшую голову, чтобы посмотреть на какой станции остановился наш состав. Наши глаза встретились, она улыбнулась, я улыбнулся в ответ. Что-то, давно забытое, всколыхнулось во мне, воспоминание о прошедшем счастье, аромата которого я не ощущал, но которое сладко и немного грустно затрепетало где-то в груди. Я не стал «пить» ее, мы вышли на одной станции и, так легко заговорили друг с другом, словно давние знакомые. Больше в метро мы не встречались. Где угодно, на улице, в кафе, около метро, но никогда не спускались вниз. Потом она просто стала приезжать ко мне и оставаться на ночь. Мы не говорили о любви, просто вместе было легко и спокойно, как говорила она – беспроблемно. По ночам, чувствуя на плече ее теплое дыхание, я подолгу не мог уснуть и, глядя на белевший в темноте потолок, думал, что завтра все будет по-другому. Но, проснувшись утром, я понимал, что этому не суждено сбыться, словно сидевший внутри зверь просыпался раньше меня и начинал грызть то светлое, что еще было во мне, остатки моей души…
- Через полчаса буду…
Я почувствовал ее сразу, еще не видя в толпе безликих, хмурых людей. Запах счастья, легкий, напоминающий аромат чайных роз на этот раз смешивался с чуть заметным острым перечным запахом тревоги. «Жажда» охватила меня и, казалось, физически рвалась наружу. Я стиснул зубы и судорожно вздохнул.
- Привет! – она легко, невесомо порхнула ко мне, но не потянулась, как обычно, в ожидании поцелуя.
Мы сели на лавку на станции, не обращая внимания на снующих вокруг людей.
- Знаешь, вчера вдруг позвонил бывший…хочет начать все сначала, - я молча слушал, пытаясь унять бушевавшую во мне жажду и не особо прислушиваясь к ее словам, - с тобой мне хорошо, но пойми, время идет, хочется семьи, детей…а ты не хочешь обязательств…
- Я не могу…- просипел я с трудом удерживая рвущуюся наружу силу, - будь счастлива…
Она встала и прикоснулась рукой к моей щеке.
- Ты тоже…
Зверь вырвался. Я увидел, как от меня в ее сторону рванулся колеблющийся, словно раскаленный воздух и окутал ее стройную фигурку. Я с ужасом и одновременно каким-то садистским удовольствием почувствовал, как в меня вливается аромат чайных роз с легким привкусом кайенского перца. Все закончилось в одну минуту. Словно цветное, яркое фото стало черно-белым с эффектом сепии. Краски поблекли. Ее, еще недавно лучистые глаза стали цвета серого дождливого неба. Казалось, что она в одно мгновение завяла, как цветок, лишенный влаги палящим солнцем. Не сказав больше ни слова, она повернулась и, по-старушечьи сгорбившись, медленно побрела сквозь толпу к выходу. Я смотрел ей вслед, испытывая какое-то странное чувство. И вдруг я понял, что изменилось. Жажда исчезла. Вырвавшийся зверь, наполнив меня, не вернулся, а растворился в прохладе станции. Мне показалось, что я заметил колебание воздуха в конце перрона у самого начала туннеля. Я еще чувствовал ароматы чужих жизней, он они уже не вызывали в моем горле знакомых спазмов. Свободен! Я улыбнулся и вышел из метро. Я гулял по осеннему городу, с наслаждением вдыхая ароматы счастья, печали, мокрых осенних листьев. Люди стали обычными людьми, а не объектами охоты – немного уставшие, порой хмурые, иногда улыбающиеся, но людьми. Находившись по аллеям и бульварам я вдруг почувствовал, что хочу есть…просто есть. Рядом было кафе. Я зашел и, впервые за много лет, с удовольствием поел, даже не запомнив, что именно. А потом снова гулял по аллеям, любуясь осенним городом, словно видел его впервые.
Когда я вновь зашел в метро, была полночь. Немногочисленные пассажиры, спешившие дамой, напоминали о себе легкими ароматами своих эмоций. До конечной станции, около которой я жил, было минут тридцать езды и я прикрыв глаза, с ощущением полного покоя задумался о своей жизни. Теперь я открыт для чувств и эмоций, теперь все начнется заново. Простые удовольствия и радости. Даже неприятности казались долгожданными. Может и любовь…. Я не заметил, как задремал…резкий толчок разбудил меня. В вагоне никого не было. Видимо, уснув, я проехал свою станцию и поезд въехал в тоннель на конечной. Поезд стоял в темноте тоннеля. Издалека, из самого начала утонувшего во мраке состава послышались приближающиеся шаги и пение машиниста. Я устало закрыл глаза. Шаги внезапно стихли. Наступившая оглушающая тишина физически давила на меня. Открыв глаза, я увидел машиниста, стоявшего надо мной и смотрящего на меня большими глазами с иссиня-черными зрачками. ТОТ САМЫЙ машинист, из моего прошлого.
- Ты не представляешь, как это мучительно…тридцать лет ждать, этой минуты - хрипло, словно с пересохшим от жажды горлом произнес он, - ждать, пока наполнится сосуд, способный утолить меня.
Он пристально смотрел на меня и его черные, бездонные зрачки расширились, заполняя собой глазницы,…в глазах все поплыло, в висках стоял несмолкающий бой часов, отсчитывающих последние мгновения моей жизни. Блюдо было приготовлено и готово к дегустации…
Он, урча от удовольствия, пил все горести и радости, вкус сотен жизней, которые я собрал для него, вкус моей собственной жизни…
За пятнадцать минут до закрытия станции дежурный заметил запоздавшего пассажира, неуверенно идущего к единственному работающему на подъем эскалатору. Пьяный, что ли, - мелькнула у него мысль, когда он увидел пустые глаза подошедшего. Его лицо, лишенное каких-либо эмоций ничем не отличалось от тысяч лиц, которые дежурный видел за день. Одинаковая серая масса.
Человек встал на ступень эскалатора и тот начал поднимать его в темноту ночного города.