Один на один с болезнью

          Александр Попов-Гинзберг

         ОДИН НА ОДИН С БОЛЕЗНЬЮ

Посвящаю эту книгу жене Ирине и дочери Анне
Автор.



От автора
В мире не было и нет человека, который ни разу не оказался бы лицом к лицу, один на один с испытанием, предназначенным только ему. Не имеет значения, сколько близких, сострадающих и любящих лю¬дей в этот момент находится рядом. Всё равно каждый из нас, рано или поздно, остаётся один на один - с судьбой, с жиз¬нью, со смертью, наконец!
Вечный вопрос "быть или не быть" обязательно потребует ответа от каждого из нас. От этого вопроса можно попытаться уклониться, можно сделать вид, что его нет. Но и принципиальный отказ от поисков ответа тоже окажется выбором, не так ли?
Попадая в сложные жизненные обстоятельства, каждый вынужден искать в них и своё новое место, и самого себя. От того, как ему это удастся, во многом зависит и вся его дальнейшая судьба.
Этот разговор связан с болезнью, но лишь в той сте¬пени, в какой она является частным случаем таких об¬стоятельств. Когда она приносит с собой боль и страх, что-то делает трудным, а что-то и невозможным.
Поэтому говорить хотелось бы всё-таки не столько о болезни, сколько о жизни. Душевные страдания, отчаяние, горечь, обида, ярость, вызванная собственным бессилием, - это часть слагаемых жизни любого человека, вне зависимости от состояния его здоровья.
Как отыскать опору в самом себе, где черпать силы, как научиться использовать скрытые в каждом из нас возможности?
Этому нельзя обучить, просто изложив некую схему, алгоритм, программу действий, которую следует всего лишь запомнить и аккуратно выполнять. Если бы всё было так просто! Жизнь - не математика, где правильный алгоритм действий всегда приводит  к единственно правильному решению.
Зато этому можно научиться, вложив в поиск ду¬шевные силы, упорство и желание. Хотя, говоря "научиться", я не совсем точен. Дело в том, что, встав на путь самореализации и самопознания, нельзя однажды узнать всё - раз и навсегда. Это постоянный поиск, это решение вопросов, которые могут в разное время звучать почти одинако¬во, но требовать различных ответов.
Хорошо, если рядом есть специалист - психотерапевт или психолог, способный реально помочь. Хо¬рошо, когда лечащий врач может облегчить наше состояние с помощью лекарств и других подвластных ему средств. Ну а мы сами? Чего мы хотим: ждать, когда они чего-нибудь добьются, или самим активно вклю¬читься в эту работу?
Как же быть: тонуть, полагаясь на тех, ко¬му спасать таких, как мы, "по штату положе¬но", или действовать об руку с ними - во имя собственного спасения?
Известно, что потерявшие голову утопающие сум¬бурными, беспорядочными действиями нередко губят не только себя, но и добровольных помощников в придачу. А как хочется действовать осознанно, да¬бы не пропасть самим, и не "утопить" тех, кто нахо¬дится рядом!
Психологическое воздействие, несомненно, может оказывать благотворное влияние на здоровье, а в ряде случаев это - необходимое условие успешного лечебного процесса. Однако случается, что пол¬ное излечение в принципе невозможно. Есть немало потерь, которые, увы, уже навсегда. Ампутированные ноги не вырастут вновь, а банальный перелом ру¬ки может поставить крест на карьере талантливого музыканта.
Поэтому, говоря о здоровье, я прежде всего имею в виду то, что можно было бы назвать "здоровьем человеческой личности".
Бывает, что избавиться от недуга невозмож¬но. Но и в этом случае можно стать сильнее (и хитрее!) его.

*   *   *
Я начал интересоваться этими вопросами много лет назад, и совсем не из простого любопытства. 30-го апреля 1984 года в мою жизнь вошёл недуг, от которого пока ещё никто не сумел излечиться.
Рассеянный склероз. Он принёс вместе с собой множество вопросов, ответы на которые я не знал, а спросить было не у кого. Пришлось искать их самостоятельно - вначале интуитивно, почти наощупь, затем всё более и более осознанно. За годы существования в моей жизни этой болезни я не поте¬рял возможности жить интересной, полноценной, насыщенной жизнью. Бывали и бывают, конечно, тяжёлые мо¬менты, когда я балансирую на грани, за кото¬рой начинается иная жизнь. В ней фигурируют инвалидная коляска, костыли, хо¬дунки и прочие столь же невесёлые атрибуты. (Она, тем не менее, тоже может быть интересной и насыщенной!). Но  сейчас, в июле 2009-го года, когда я пишу эти строки, я обхожусь лишь тростью.
Впрочем, эти "технические" подробности ни о чём не говорят: дело ведь совершенно не в этом!
По словам известного психотерапевта Эрика Берна, можно быть выигрывающим человеком на тюремных нарах, и проигрывающим в роскошном дворце с золотыми унитазами.
Стал человек инвалидом или нет, есть ли у него перспективы физически победить болезнь - очень важно.  Но гораздо важнее, несмотря ни на что, сохранить себя в жизни, а жизнь – в себе:  несмотря на все костыли, ходунки, коляски, и прочие атрибуты неблагополучия.
Можно продолжать существовать физически, но быть недостойным величия жизни. Можно умереть, но, подобно героям трагедий, выиграть поединок с Судьбой.

* * *
В детстве мне часто снился один и тот же сон. Я видел себя в незнакомой, пасмурной местности: серая трава, тёмные, неопределенного цвета кроны деревьев, сумрачные тени под ними. Кажется, вот-вот про¬изойдет что-то ужасное. Всё вокруг пропитано страхом, которому нет названия. И вот появляется Нечто, и я чувствую, что это и есть источник ужаса. Нужно убежать, но ноги словно прирастают к земле. Они становятся тяжёлыми, как чугунные тумбы.
В этот момент, на пике леденящего страха, я про¬сыпался: слава Богу, это только сон! Детские сны ушли вместе с далёким уже детством, но этот остался со мной. Только теперь он сделался явью.
По странной иронии судьбы, это случилось на самом рубеже взрослой жизни - в день моего семнадцатилетия. Последний день апреля, канун майских праздников. Я пригласил друзей на дачу, чтобы отпраздновать день рождения на природе. Собирались затемно. Нужно было успеть на первый автобус, и мне было некогда задуматься над причиной странного дискомфорта, источник которого я никак не мог определить. И только закончив рыбалку, когда мы с друзьями пошли играть в футбол, я, наконец, понял, что меня так неотвязно беспокоило. Ноги потеряли чув¬ствительность. Они стали тяжёлыми и непослушными, словно вата, пропитанная тёплой водой. Странное ощущение: я ставлю ногу вперед, но не чувствую ничего! На другой день, через неделю, две, — всё оста¬лось без изменений. Я старался не думать об этом: впереди были выпускные экзамены в школе, затем -вступительные в институт: словом, было не до того. Но через два месяца, когда стал стремительно и не¬уклонно слепнуть правый глаз, о том, что со мной про¬исходит, пришлось задуматься всерьёз.


Хроника жизни в реальном времени

МНТК "Микрохирургия глаза", куда я попал по "Сitо!" - срочно и вне очереди - первая в моей жизни больница. Вежливый, приветливый персонал, ковровые дорожки, картины на стенах. Почти все пациенты в отделении были после операции - в основном, по поводу катаракты, все - старше меня. Наверное, поэтому сестра-хозяйка Александра Тимофеевна называла меня - "дитё". А так как "дитё" операции не подвергалось, она частенько обращалась ко мне с просьбой что-нибудь перенести, за что я в претензии не был: всё - какое-то развлечение. Но что-то невысказанное чувствовал я во взглядах врачей. Так смотрят на человека, у которого в жизни случилось несчастье, но сам он об этом ещё не знает. Я пытался выяснить, что же со мной происходит, но ответы получал уклончивые. Только невропатолог как-то сказал, что о службе в армии мне теперь можно не думать. Это меня порядком озадачило, хотя и не добавило никакой ясности. И лишь три месяца спустя, попав в 6-е отделение Института Неврологии, я понемногу стал понимать, что к чему.

* * *
Ветром листья растрёпаны
в старом саду,
и грустить им теперь
уже не о чем,
Осень небо забыла
в холодном пруду,
бродит в парке
прогульщиком –
Неучем.

Верит Осень, что вечно
на свете была,
и гордится, что время
замедлила,
леденящим огнём
по деревьям прошла,
и сама
ничего не заметила.
Слишком долго она
любовалась собой,
позабыла про разные
мелочи,
И последние листья
ведёт на убой,
и грустить скоро им
будет не о чем.

Было начало октября, но осень в тот год была ранней и дождливой. Я так и запомнил то время: жемчужно-серое осеннее небо, частые дожди за окном и яркие кленовые листья на мокром асфальте. Впрочем, не могу сказать наверняка, была ли та осень именно такой, или моё настроение окрасило воспоминания о ней в эти тона. Помню липкий страх, охватывавший меня при взгляде на молодых ребят с парализованными ногами, руками, которые даже ложку держали с трудом. После спинномозговой пункции поставили диагноз и мне. Он звучал так же, как и у остальных: "рассеянный склероз".
По сравнению со многими другими, моё положе¬ние было вполне сносным: я ходил, пусть и не слишком уверенно, зрение было уже в порядке, а недавно воз¬никшее онемение кистей рук оказалось небольшим. Врачи оберегали нас от лишней информации относи¬тельно грядущих перспектив, да мы и сами старались тогда меньше думать об этом.
Это было по-своему весёлое время. Байки, анекдоты, совместные чаепития...
По вечерам в нашу палату заглядывали соседи - те, кто был способен самостоятельно передвигаться. Расходились лишь по команде дежурной сестры. На "воле" шёл первый матч между Карповым и Каспаровым, и наши шахматные баталии подогревались этим обстоятельством. Всё это помогало отключаться от того, что собрало нас вместе. А ещё был кураж - мы как будто хотели сказать: ещё посмотрим, кто кого! И страх отступал, сворачивался где-то глубоко, и уже не тревожил так остро.
Каждое утро после завтрака и целой кучи процедур Сергей, мой сосед по палате, приехавший из Прибалтики, просил помочь добраться до коляски, стоящей за дверью. Мы выходили, и он, вцепившись в неё руками, начинал медленное движение до конца коридора и обратно. Через некоторое время он был весь мокрый от напряжения, но упрямо продолжал переставлять подламывающиеся ноги. Он верил, что снова сможет ходить. Спустя две недели он уехал домой, и, кажется, без какого-либо улучшения. Но вера в то, что он сможет встать на ноги, по-прежнему упрямо горела в его гла¬зах. Вспоминая о нём, я очень хочу верить, что ему уда¬лось удержать этот  рубеж.
Я перебрался на его койку, стоявшую справа от окна, рядом с койкой бородатого студента МХТИ Игоря, заболевшего летом в стройотряде. Он попал сюда в довольно плохом состоянии, но к моменту моего появления ему стало заметно лучше. Го¬ворили, что этого удалось добиться с помощью значительных доз гормональных препаратов. Лёжа на соседних кроватях, мы болтали обо всём, и для меня, семна¬дцатилетнего, его двадцать два казались внушительным возрастом. И здесь я оказался самым молодым в палате, а может быть, и во всём отделении. Опять ко мне относились, как к ребёнку: наставляли и опекали. Да я, действительно, и не был тогда взрослым в той степени, чтобы реально оценить своё положение.
В палате напротив лежали "тяжёлые" - те, кто уже не мог ничего делать без посторонней помощи. Я знал, что у нас с ними один и тот же диагноз, но в глубине души был убеждён, что со мной такого не произойдёт. Поэтому, несмотря на тревожность и даже некоторую мнительность, мне удалось не сползти в ту бездну отчаянья, где оказались некоторые из моих соседей. К тому же это было бы трудно сделать рядом с Сергеем и с Игорем, являвшими собой живой образец спокойного и даже весёлого мужества.
И ещё Володя - Володя П., лежавший в соседней палате, но проводивший у нас дни напролёт. Володя во многом был исключением из того, что я видел вокруг себя. Во-первых, он был врач, а потому в отличие от многих других, прекрасно осознавал, что с нами и с ним самим происходит. Во-вторых, он не страдал рассеянным склерозом, но это было совсем не к лучшему, так как у него обнаружили опухоль спинного мозга. Рассеянный склероз мог развиваться быстрее или медленнее, мог даже и вовсе не развиваться. Его болезнь, увы, никаким ремиссиям не подлежала.
Володя заходил в палату, опираясь о стены и спинки кроватей:  каждое движение требовало от него немалых усилий. Ему было, пожалуй, около тридцати, но в его глазах и мягкой улыбке таилась спокойная мудрость, свойственная совершенно иному возрасту. Эта улыбка плотным занавесом укрывала всё, что творилось в его душе (страшно даже представить, чпо в ней могло твориться!), и за всё время, пока мы были рядом, он не позволил себе ни единого проявления слабости. Я тянулся к нему, а он, видимо, нашёл во мне благодарного слушателя. Наши беседы длились порой часами. Володя рассказывал о том, как ничтожно мало наука знает о человеке и его возможностях, вспоминал разные случаи из практики. Позже я не раз буду вспоминать эти рассказы, полные вопросов, не имеющих ответа, его уверенность в том, что роль личности в процессе борьбы с недугом огромна и ещё по достоинству не оценена. Володя рассказывал о биоэнергетике, религии и прочих вещах, звучавших для мальчика, только что закончивше¬го рядовую советскую школу, настоящим откровением. Может быть, в другой ситуации я отнёсся бы ко всему услышанному с известным скепсисом, но тогда...
Под воздействием всего происходящего мой образ мыслей стремительно менялся; меня тревожили вопросы, которые я был даже не в состоянии связно сформулировать. Помню угнетавшее меня тогда ощущение, что для нормального лечебного процесса от меня требуется лишь строго исполнять все назначения, но сам я в этом процессе ничего не значу. А я хотел действовать: сидеть сложа руки, и ждать неведомого исхода, было невыносимо. Я пытался расспрашивать о своей болезни лечащего врача, но всякий раз получал скупые и уклончивые ответы.
До всех этих событий я был очень замкнутым, порой даже откровенно нелюдимым человеком. При этом я нисколько не тяготился одиночеством, ибо в этом состоянии чувствовал себя наиболее комфортно. А тут я вдруг с удивлением увидел вокруг себя людей, которые оказались по-настоящему интересны! Это было совершенно новое для меня состояние. Оно было настолько ярким, что временами я даже забывал о причине, из-за которой я и оказался в этих стенах.
В больницу каждый день приезжала матушка. Я видел, как она переживает происходящее, хотя старается держаться так, как будто ничего страшного не случилось. Мы словно играли в какую-то странную игру, делая вид, что всё хорошо. Когда она вышла из кабинета после долгого разговора с лечащим врачом, я видел, что она подавлена услышанным, хотя и старается держаться бодро. Я не смог узнать никаких подробностей беседы, за исключением того, что она дала согласие на то, чтобы в диагностических целях мне сделали спинномозговую пункцию.
Раньше я очень боялся даже простых уколов (хотя, конечно, виду старался не подавать), а тут - их оказалось столько, что я успел к этому  совершенно привыкнуть. Но перед пункцией я волновался ужасно. Шутка ли: в по¬звоночник будут втыкать толстую иглу! Однако в момент самой процедуры я испытал не страх, а совсем иные ощущения. Во время этой несложной, но ответственной операции больной должен лежать неподвижно, для чего его пристёгивают к столу специальными ремнями. А для страховки его ещё держат медсестры. И вот, когда одна из них - красивая молодая девушка, - скло¬нившись почти к самому лицу, да ещё крепко обхвати¬ла меня за плечи... Кажется, я даже забыл о том, что должно сейчас произойти! С тех пор я спокойно отно¬шусь к любым медицинским процедурам, если не счи¬тать лечения зубов, перед которым я до сих пор испы¬тываю какой-то генетический страх!

* * *
Врачи что-то проделывали с моим телом, назначали процедуры и лекарства, и казалось, что своими расспросами я им только мешаю. Скорее всего, так оно и было, и мою любознательность просто терпели, как неизбежное зло. Видимо, они были по-своему правы, считая, что не нужно тратить массу времени на объяснения, большую часть которых пациент всё равно не поймёт, а осталь¬ное может истолковать превратно. И где гарантия, что в результате откровенной беседы он не впадёт в депрессию, из которой его потом будет трудно вывести? После выхода из больницы я, разумеется, нашёл соответствующий медицинский справочник, откуда, впрочем, нового для се¬бя узнал немного. Конечно, там говорилось о неизвест¬ной этиологии, о сложности в прогнозах течения бо¬лезни и прочих научных вещах. Но мне-то было нужно совсем другое! Это сейчас стали говорить о важности психотерапии в процессе лечения, а тогда об этом го¬ворилось очень и очень скупо. Как ни парадоксально это звучит, но таинственность болезни меня скорее успокаивала, чем пугала.
В этой загадочности, как это ни странно, таилась надежда: а вдруг решение существует, находится где-то совсем рядом, и его просто ещё не нашли, но вот-вот найдут?
Я чувствовал, что болезнь реагирует на моё эмо¬циональное состояние, что какая-то связь существует, и её надо попытаться установить. Материала для размышлений частые обострения давали предостаточно. Мне нужно было найти какую-то опору, чтобы оттолкнуть от себя леденящий страх перед будущим, отогнать рой чёрных мыслей, то и дело начинавших крутиться в голове.
Нужно было нащупать какой-то противовес болезни, уцепиться за что-то реальное, настоящее. Конечно, я очень хотел верить в то, что у меня есть реальный шанс преодолеть эту болезнь до конца, хотя многое и говорило мне об обратном  Но пока (и если) недуг остаётся со мной, я не собирался сидеть сложа руки.  Нужно было найти возможность прийти в себя,  выбравшись из его тени на солнечный свет.\


Хомо — Сапиенс?

Наблюдая за животными, невольно восхищаешься их приспособленностью к условиям, в которых они обитают. Каждый биологический вид имеет своё определённое жизненное пространство, или, иначе говоря, эко¬логическую нишу, благодаря которой он имеет возможность существовать.
Потеря экологической ниши для него эквивалентна физическому вы¬миранию; даже небольшое её сокращение может привести к серьёзным потерям.
Восстановить положение не всегда возможно: по отношению к природе особенно применима поговорка: "Свято место пусто не бывает". Свободную нишу тут же занимают конкурирующие виды, не пуская бывших хозяев обратно. А если про¬исходит серьёзная смена природных условий, - скажем, заметное изменение климата, то биологическому виду приходится либо вымирать, либо - вновь завоёвывать своё место под солнцем. Бывает, что тому или иному виду удаётся даже выиграть, если в результате он занимает более обширную "нишу", потеснив соседей-конкурентов.
Биологический вид, как и отдельная особь,  может и выиграть, и проиграть, но в любом случае полученный результат будет жёстко детерминирован объективно существующими условиями.  Это такая своеобразная лотерея, где результат никак не зависит от воли непосредственных участников процесса. Животное не способно ни сознательно менять своё отношение к окружающей среде, ни творчески изменять эту среду.
Это правило имеет в природе лишь одно исключение, имя которому – "Человек". Предки первобытного человека, как и он сам, уступали диким животным почти во всём. Чело¬век не имел ни острых когтей, ни мощных клыков. Он не обладал феноменальной физической силой, не мог быстро бегать, не имел тонкого обоняния, острого зрения и чуткого слуха. Однако, пережив множество геологических и исторических эпох, глобальные изменения климата, и прочие катаклизмы, он сумел сделать всю планету своей "экологической нишей", поднявшись над всей остальной природой.
Как ему это удалось? Сыграла свою роль социальная организация? Бесспорно. Но только ли она одна? Ведь мы знаем много примеров сложнейшей социальной органи¬зации, не вылившейся во что-либо подобное, - например, сообщества пчёл, муравьев, термитов.
У человека оказалось ещё одно, решающее и резко отличающее от всех остальных, преимущество: он не был "узко специализирован" в природе. (Заметим в скобках, только человек сумел сделать это своим конкурентным преимуществом. Обычно, как раз наилучшая приспособленность к конкретным условиям, является залогом выживания). Человек был  универсален и гибок по отношению к самым разным изменениям окружающего мира, и это позволяло ему находить нестандартные решения в различных условиях.
Именно благодаря этим качествам человек приобрёл способность адаптиро¬ваться к самым разным ситуациям, и научился выживать даже там, где выжить, кажется, невозможно.
Нужно сказать, что эта невероятная способность к выживанию не исчезла с появлением современной цивилизации: она сохранилась в каждом из нас.
Важно ещё и то, что эта живучесть формировалась не столько морфологически или фи-зиологически, сколько за счёт психической адап¬тации. Связанные с этим мобильность и гибкость реагирования позволили нашим предкам жить и в зоне вечной мерзлоты, и в саваннах, и в экваториальных лесах, ведя тот образ жизни, который был в каждом конкретном случае наиболее приемлемым. Психическая адаптация оказалась на порядок эффек¬тивнее всех остальных вариантов. Она не могла обойтись без интеллектуальных, эмоциональных и личностных ресурсов, которые были у человека всегда.
С тех пор, как на Земле появились люди современного вида, в мире изменилось очень многое, но способность приспосабливаться к новой ситуации, пре¬вращая свою слабость в силу, остаётся с на¬ми поныне.
Попадая в экстремальные условия, мы порой вос¬клицаем: "Я не могу так жить!". Это одновременно и правда, и - нет. Действительно, таким, каким он был прежде, человек в новых для себя, сложных условиях, скорее всего, выжить не сможет. Но, найдя в них своё место, и образовав новую "нишу", изменяя себя согласно реально существующим условиям, он делается потенциально способным не просто выжить, но и – жить дальше.

Собственно говоря, мы всю свою жизнь только и делаем, что адаптируемся и привыкаем к чему-то новому. Новорождённый ребёнок с первых секунд жизни сталкивается с неведомым, непривычным, и даже враждебным миром. Он осваивается в этом мире, и ищет с ним общий язык и способы взаимодействия. В это время им руководят, в первую очередь, инстинкты. Но задачи усложняются, и чем дальше, тем больше в процесс адаптации включается разум.
Жизнь преподносит новые и новые испытания: детский сад, школа, разные этапы взросления, переходный возраст… И человек постоянно меняется и адаптируется к новым реалиям, чтобы меняться и адаптироваться вновь и вновь, и так – всю свою жизнь. Ведь по существу, всякий возраст – "переходный", а всё сущее в человеческой жизни временно, не так ли?
…Человек четырёх-пяти лет от роду впервые попадает в детский сад, и (о, ужас!) жизнь в который раз становится для него неизведанной, и оттого тревожной, волнующей и  в чём-то даже враждебной.  Новая обстановка, незнакомые люди, непонятные, совершенно не похожие на семейные, отношения.  Ребёнку, конечно, бывает в такой ситуации ой, как нелегко! Некоторые взрослые отказывают детям в самой возможности иметь большие проблемы. По их мнению, большие проблемы могут быть только у них самих, у "больших". Эти люди, вероятно, не лукавят: они просто забыли, что пресловутое "беззаботное детство" – это надуманный, ложный, навязанный, и, по сути - фальшивый образ!
В первые годы жизни человек узнаёт о мире много больше, чем потом - за всю остальную жизнь. С течением времени растущий человек постоянно сталкивается с новыми для себя проблемами, и всё чаще интеллект становится инструментом их решения.

Взрослея, Homo всё больше становится Sapiens.

Маленький человек учится чувствовать, понимать и преодолевать препятствия; учится дружить и любить, терять, и вновь обретать значимых для себя людей. Учится реагированию на происходящие в жизни события. И многое из этой науки нельзя "пройти" потом -заново: в Школе Жизни неаттестованные ученики на второй год, увы, не остаются.
Вместе с разумом, у ребёнка динамично развивается и эмоциональная сфера. Сочетание того и другого порождает потрясающий адаптационный механизм, служащий человеку добрую службу и в дальнейшей жизни – игру.  Детская игра – это непрерывный творческий процесс, создание в воображении новой реальности и одновременно – процесс формирования необходимых адаптационных механизмов. Игра даёт возможность быть раскованным и пластичным, изобретательным, отважным и гибким - даже в самой сложной (пусть и умозрительно выстроенной) ситуации.  Это действительно творческий, или, как в последнее время принято говорить, креативный подход к жизни. Именно его так часто не хватает взрослым, особенно тем, кто оказался в сложной, кризисной ситуации - в положении, когда очевидное далеко не всегда бывает правильным, а простое  на поверку часто оказывается невероятно запутанным. Мы все когда-то вынесли из своего детства способность к решению подобных задач. Но одни люди продолжают ею пользоваться, другие - отложили её в сторону, как им кажется, за ненадобностью. 
Мы становимся взрослыми, и теперь уже от нас во многом зависит, что смогут взять во взрослую жизнь наши дети. Одни из них станут людьми инициативными, многоплановыми, находчивыми и творческими; они смогут построить свою жизнь интересно и ярко. Эти люди будут востребованы  в политике, бизнесе, науке, управлении, производстве - во всех областях человеческой деятельности. Про них будут говорить: "таким в жизни везёт!".
Другие, увы, станут исполнителями чужих идей, вечными ведомыми, подчинёнными, или просто - аутсайдерами.
 Первые отыщут свой путь даже в сложной ситуации, связанной и с тяжёлой болезнью, и с иными жизненными проблемами, вторые… Им в таком случае будет особенно трудно. И, хотя, как говорится в  известном изречении – "учиться никогда не поздно", некоторые потенции к творческому отношению к жизни закладываются именно в детстве, и - только в детстве.  К счастью, все мы – родом из детства, и, вероятно, в каждом из нас отыщутся спящие в нём  зёрнышки творчества.
Детские игры могут сказать наблюдательному глазу очень многое. Одни дети охотно лепят из пластилина, рисуют самостоятельно придуманные образы красками и карандашами – одним словом, творят. Другие не любят создавать: играют в игры, придуманные не ими, охотнее используют готовые схемы, а свободному полёту фантазии предпочитают, скажем, тематический конструктор "Лего" и компьютерные игры с уже заданными темами, героями и результатом. Они предпочитают книге телевизор, а собственному творчеству – потребление плодов творчества других.  С такими детьми, конечно, всё гораздо проще: включил им телевизор или компьютер - и вот уже они "заняты делом". Но не дай им Бог, став взрослыми, попасть в лабиринт тяжёлой и сложной жизненной ситуации! Скорее всего, они окажутся к ней не готовы – как в детстве не были готовы к играм, в которых было нужно придумывать всё самим.
Что же со всем этим делать? Нам, взрослым, видимо, придётся довольствоваться тем, что мы получили в своём детстве, и искать свой путь и самих себя, опираясь на багаж, имеющийся в нашем распоряжении. При желании человек способен на многое в любом возрасте, однако далеко не всё, что упущено в детстве, может  быть впоследствии восполнено. 
Это - с одной стороны. С другой – невозможность вернкть упущенное - не повод для бездействия или капитуляции. Ведь в любом случае, явные и скрытые личностные  возможности каждого человека очень велики. Нужно лишь постараться отыскать ключ, которым отпирается эта дверь!

Да, нынешние дети в будущем неизбежно столкнутся с теми же проблемами, с которыми сегодня сталкиваемся мы. Успех (или неуспех) их решения будет во многом определяться потенциалом, накопление и формирование которого сегодня во многом зависит от взрослых.   Но в какой степени зависит? Где граница между тем, что дано человеку от природы, и тем, что способна дать ему социальная среда - семья, дружеское окружение; наконец, общество в целом? Вопрос совсем не праздный!
Выдающийся отечественный генетик Владимир Павлович Эфроимсон в своей книге "Гениальность и генетика" обращает внимание читателя на тот факт, что в истории человечества неоднократно наблюдался феномен, который можно назвать  "Золотым Веком". На ничтожно малом отрезке времени возникал невиданный культурный и научный подъём, как это было, скажем, в Древней Греции в IV веке до нашей эры, в пору расцвета Афин. В течение считанных десятилетий там появилось множество людей поистине выдающихся: учёных, драматургов, военачальников, философов, поэтов, скульпторов. Ни до, ни после этого Эллада не знала подобного взлёта. Откуда же появились такие возможности, и куда всё это исчезло? Владимир Павлович доказывает, что в очень многих людях таятся огромные потенциальные ресурсы, но лишь единицы из тысяч превращают скрытую потенцию в реальность. Дело, помимо личностных качеств самого человека - в общественной обстановке, в наличии условий, благоприятствующих, а не препятствующих творческому росту. Конечно же, мы имеем немного рычагов воздействия на общество, государство и уж тем более – на пути их исторического развития. Но в микрокосме своей семьи мы способны как создать условия для всестороннего формирования творческой личности ребёнка, так и сделать всё для того, чтобы затруднить ему этот путь.

* * *
Первобытные люди, отвоёвывая своё жизненное пространство, адаптировались к ситуации  и создавали новую интеллектуальную и культурную среду, чтобы выжить. Дети, развиваясь и творчески осваивая окружающий мир, учатся жить.
Тот же, кто столкнулся с тяжёлой болезнью, или иными сложными обстоятельствами, часто вынужден учиться жить заново - чтобы выжить, и - чтобы не потерять свою индивидуальность, своё "Я".
Огромный творческий ресурс, доставшийся человеку от далёких предков, таится в каждом из нас. Можно, конечно, отказаться от его поиска в себе. Но не жалко ли упускать такую воз¬можность, Человек Разумный?!

Хроника жизни в реальном времени
Летом 1986-го мы собираемся ехать на отдых в деревню.
Я много раз бывал там, и теперь с огромным нетер¬пением жду этой поездки. Тем более, мы с моим бра¬том и с моим другом на этот раз хотим жить не в доме, а в палатке на бе¬регу реки, километрах в двух-трёх от деревни. Поэто¬му мы тщательно готовим походное снаряжение и рыболовные снасти.
И только одно обстоятельство сильно тревожит ме¬ня. После весеннего обострения мне никак не удаётся по-настоящему прийти в себя. Координация движений никуда не годится, я то и дело спотыкаюсь на ровном месте. Ка¬жется, чего уж проще: попасть пальцем в кончик собственного носа? А я не могу: рука пролетает мимо - куда-то в направлении уха. Стоять ровно, закрыв глаза, тоже не удаётся: меня тут же начинает заваливать в сторону.
А тут - жизнь в походных условиях со всеми вытекаю¬щими отсюда обстоятельствами. И как удержаться от то¬го, чтобы не ловить рыбу с лодки?  Ведь лодка надув¬ная, а со спиннингом нужно ловить стоя...
В общем, по-хорошему никуда ехать не стоило, но отказаться от поездки – это было выше моих сил!
Но всё сложилось неожиданно хорошо. За три дня до отъ¬езда я вдруг стал чувствовать себя так же, как это было до болезни! Я снова могу ровно ходить, могу даже пробежаться, спокойно стою с закрытыми глазами, не теряя равно¬весия!
Целый месяц мы жили в палатке. Я плавал в лодке, купался вместе со всеми, не спал ночами и загорал, сколько мне хотелось. Мы играли на солнцепёке в футбол, а потом бросались с высокого берега в воду. Таким образом, в течение всего месяца я злостно и систематически на¬рушал все рекомендации, данные мне врачами.
А потом болезнь как будто очнулась от спячки. Она вновь решительно напомнила о себе: это случилось в самом конце  -  за день до отъезда.
Всё вернулось к прежнему положению, как будто и не было этого удивительного перерыва.


Смысл или бессмыслица?

Помимо поиска ответа на вопрос "Что делать?", каждому из нас нужно понять, зачем вообще что-либо делать? Зачем что-то строить на том жалком островке, который остался от прежней жизни после появления тяжёлой болезни? Слишком много "навсегда" и "ни¬когда", слишком много невосполнимых потерь и несбывшихся ожиданий. Короче говоря, какой смысл в дальнейшем существовании?
Этот вопрос я, конечно, задавал себе самому. Он звучит из уст многих людей, поставленных недугом в отчаянное положение.
Из уст юной девушки, навсегда прикованной к ин¬валидной коляске.
Из уст молодого человека, который никогда не сможет вновь увидеть красоту окружающего мира, так как атрофия зрительных нервов привела к тому, что все крас¬ки для него почти померкли, и остались лишь неясные очертания.
Как быть с этим?
Здесь я хотел бы обратиться к опыту Виктора Франкла — психотерапевта и психиатра с мировым именем. В годы Второй Мировой войны ему довелось провести несколько лет в концентрационных лагерях, в том числе - в печально знаменитом "Освенциме". Ис¬пытание, вполне сопоставимое с любой гипотетически возможной чашей страданий, выпадающей на долю отдельного человека. Не единожды бывший на волосок от гибе¬ли, Франкл всё-таки сумел выжить. Мало того: выпол¬няя свой профессиональный и человеческий долг, он помог выжить многим из тех, кто оказался с ним рядом.
В книге "Человек в поисках смысла" Франкл ста¬вит тот самый вопрос, с которого мы начали эту главу. Он замечает, что поиск смысла собственной жизни фор¬мирует человеческую личность, помогая в любых об¬стоятельствах оставаться Человеком в полном смысле этого слова.
Более того: сложные обстоятельства не только не делают этот вопрос неуместным, но, напротив, ставят его перед нами гораздо острее.  "Потребность и вопрос о смысле  жизни возникает именно тогда, когда чело¬веку живётся хуже некуда..."
Вопрос о смысле жизни, по Франклу, нельзя ста¬вить "вообще": это всё равно, что спрашивать у чем¬пиона мира по шахматам: "Скажите, маэстро, какой ход самый лучший?" В каждый отдельный момент игры лучшими окажутся разные ходы; точно так же и на раз-ных этапах своей жизни мы стремимся к достижению различных целей. Их Франкл объединяет в три большие группы:
 Созидательные  ценности; 
Ценности переживания; 
Ценности отношения.
Обладая свободой воли, человек, пока он жив, мо¬жет сделать тот или иной выбор. Он может идти к своей цели, а может уклониться от этого; мужественно переносить выпадающие на его долю страдания, или об¬винять в них кого-то другого, Бога, судьбу; и так далее. Остро чув-ствовать цвет, вкус и аромат жизни, или - отказаться от этого.  "Человек не свободен от условий... — говорит автор. — Но он свободен занять позицию по отношению к ним". И далее: "Человек, чья вера в осмысленность собственного существования подорва¬на жизненным кризисом, вызывает особую жалость. Он утрачивает тот духовный стержень, который мо¬жет быть возрождён только безгранично жизнеутвер¬ждающим мировоззрением. Не имея такого стержня (который не обязательно должен быть ясно осознан и определённо сформулирован, чтобы выполнять свою функцию), человек оказывается не в состоянии в труд¬ные периоды своей жизни собрать все свои силы, чтобы противостоять ударам судьбы".
Анализируя эти вопросы, Франкл подчёркивает, что существует вполне понятный и часто встречаю¬щийся соблазн искать смысл своего существования не в деле достижения личностных целей или решении жизненных задач, а в области внутренних состояний, таких, как наслаждение или счастье. Вот что он говорит в этой связи: "В норме наслаждение нико¬гда не является целью человеческих стремлений. Оно является, должно оставаться результатом, точнее, по¬бочным эффектом достижения цели. Достижение це¬ли создаёт причину для счастья. Другими словами, ес¬ли есть причина для счастья, оно возникнет, как закономерный результат.
Поэтому "незачем стремиться к счастью, незачем о нём беспокоиться, если у нас есть основание для не¬го. Более того, стремиться к нему нельзя. В той мере, в какой человек делает счастье предметом своих уст¬ремлений, он неизбежно делает его объектом своего внимания. Но тем самым он теряет из виду причины для счастья, и счастье ускользает".
Далее, рассматривая типичные психологические ошибки, мы сможем убедиться, что многие из них име¬ют схожую подоплёку. Человек хочет стремиться к счастью, которое, в силу известных причин, кажется ему почти недоступным. Но он, видя рядом с собой бо¬лее счастливые (как ему представляется) судьбы, и считая себя столь же достойным счастья (понятие, в которое в человеческом сознании может трансформи¬роваться очень и очень многое), часто сам создаёт себе мно¬жество деструктивных, тупиковых, изначально проиг-рышных ситуаций. И сам же потом не может из них выбраться.
По Франклу, действительный смысл своего суще¬ствования человек может найти только вне себя са¬мого, - в ценностях, на которые он способен опереться. "В служении делу или в любви к другому, человек осу¬ществляет сам себя. Чем больше он отдаёт себя... тем в большей степени он является человеком, и тем в боль¬шей степени он становится самим собой".
Навсегда прикованный к инвалидному креслу че¬ловек говорит, что он бывает счастлив. Нет, он не лу¬кавит, и эти слова отнюдь не означают, что он не хотел бы встать и вновь ходить. Просто ему удалось найти и реализовать заложенный в его ситуации, толь¬ко ему принадлежащий, жизненный смысл.
И бродят по свету физически вполне здоровые, но такие разнесчастные люди! Говорят, жизнь у них не сло¬жилась. А может быть, сами не сумели сложить? Или не захотели?
Или не поняли, что это в большей степени зависит не от кого-то другого, а  от них самих?
Казалось бы, вопрос о смысле жизни звучит поч¬ти риторически. Но постараемся на него ответить. Ка¬ждый - самому себе. Трудно? Конечно! Но давайте всё же попробуем.


Что делать?

Сталкиваясь с необходимостью идти по дороге, на которой не видно надёжных ориентиров, мы часто останавливаемся в нерешительности. Куда идти, что¬бы достичь своей цели, и как свести вероятность ошиб¬ки к минимуму?
Болезнь заставляет решать доселе неведомый нам круг проблем, лейтмотивом которого звучит вечный, как мир, вопрос: "Что делать?". Мы хотим повлиять на сложившуюся и, увы, невесёлую ситуацию; мы жа¬ждем действия, хотя и не нашли ещё для себя мало-мальски заметного маяка. Нетерпеливое желание сде¬лать хоть что-нибудь гонит вперёд, заставляя совер¬шать действия, о которых, быть может, придётся впо¬следствии пожалеть.
Вполне вероятно, что это может быть именно так, потому что нас, пока незрячих, ведут два не слишком надёжных поводыря: Страх и Вера в Чудо. В них очень много бурных эмоций - от крайней степени отчаяния, до эйфорического фейерверка чувств. Но там нет одной важ¬нейшей для нас вещи — рассудительности. А для того, чтобы решить, что следует делать, нуж¬но трезво оценить происходящее — и в себе самих, и в окружающем мире. Это поможет прозреть, и тогда на¬ши подслеповатые поводыри могут превратиться в вер¬ных спутников, на которых порой не грех и опереться.
Ведь обратная сторона  страха за жизнь — это воля к жизни,  а вера неотделима от надежды.
Люди редко задумываются над тем, почему они на различные жизненные ситуации реагируют так, а не как-то иначе. Одному кажется естественным в разгар ссоры хлопнуть дверью и уйти, второй замыкается и ухо¬дит в себя, третий отвечает оппоненту угрозами и кри-ком, четвёртый... А спроси у каждого из них, почему он так сделал, ответит: "А что мне ещё оставалось?!" Не¬сколько (множество!) вариантов поведения (т.е. реа¬гирования на ситуацию) в итоге оборачиваются каким-то одним. Причём, как представляется самому человеку, чуть ли не единственно возможным.
Вот только один пример. Женщина, слывущая сре¬ди своих друзей и знакомых чутким и отзывчивым че¬ловеком, устав от бесконечных, мелких и подчас обре¬менительных просьб помочь     - посидеть с детьми;
-  вы¬слушать наболевшее;
-  дать денег в долг, и т.д., говорит себе: "Хватит! Сколько можно на мне ездить?! В кон¬це концов, у меня проблем никак не меньше, чем у всех прочих!"
Но вот раздаётся телефонный звонок, и появляется очередной про¬ситель с очередной мелкой просьбой. Казалось бы, че¬го проще: ну скажи и ему, и всем прочим, что тебе не¬когда, что ты на них свои проблемы не вешаешь, что ждёшь от них того же. Ответь самому бесцеремонно¬му: "Ты это прекрасно можешь сделать и сам!"  Отве¬тит она так? Да никогда в жизни! Напротив, она (отчаянно чертыхаясь в душе) и выслушает, и пообещает помочь, и — поможет!  И сделает это с ощущением, что её заставили, вынудили, что пришлось (!) снова этим зани¬маться.
Мне важно обратить внимание читателя на одно важное обстоятельство. Думает ли человек о том, как он будет действовать, или поступает спонтанно, но его поступки часто оказываются продиктованными бессознательной, слабо контролируемой реакцией, не¬ким стереотипом поведения в типичной ситуации. Отсюда и ощущение того, что выбранный вариант — един¬ственно возможный.
В числе других привычных алгоритмов поведения есть и такой, как не всегда осознаваемое, но часто реа¬лизуемое стремление по мере возможности действо¬вать, "как все".  Такой конформизм реализуется в самых разных вещах – и со знаком "плюс", и со знаком "минус", и в том, что невозможно однозначно назвать"«хорошим" или "плохим". Он участвует в формировании основ общепринятой морали,  заставляет разных людей не сговариваясь, включать одну и ту же музыку, одеваться в соответствии с модой; делает спаянной командой разрозненный коллектив, превращает отдельные "Я" на футбольном матче в единое, жаждущее успеха любимой команды "МЫ".
Представим себе заснеженный пустырь, через ко¬торый проложена тропинка. Мы идём по ней, даже ес¬ли её направление не полностью совпадает с тем, куда мы стремимся попасть. Так удобнее, даже если потом придётся сделать небольшой крюк. Не вязнуть же по колено в снегу! Но вот прошёл снегопад, и тропинка исчезла. Перед нами ровное пространство, и мы, ори¬ентируясь в нём, непременно выберем кратчайший путь к цели. Но если кто-то уже идёт впереди нас, мы, скорее всего, бессознательно пойдём по его следу, хотя тропинки ещё нет, и все пути пока равноценны.
Всё очень просто: идти по чужому следу психоло¬гически комфортнее! Человек часто стремится не принимать решения самостоятельно, если существует воз¬можность положиться на того, кто идёт впереди. Удивительно: тому, кто идёт впереди нас, мы часто верим гораздо больше, чем самим  себе!
Однако нужно понимать, что далеко не всякий след побуждает следовать по нему. Нам вряд ли захочется идти по следу, оставленному лыжником, снегоходом или трактором, если только в этом не будет понятного практического резона. Но я – пешеход – буду бессознательно доверять именно прошедшему передо мной пещеходу, а не кому-то ещё. Почему?
Дело в том, что  в этот момент мы входим в состав очень недолговечной, но реальной социальной группы, которую мы так и назовём: "пешеходы".  Пусть мы даже незнакомы, но с этим неведомым человеком в данный момент мы – "свои". Ни лыжник, ни владелец снегохода, ни тракторист в эту группу явно не входят, "своих" я в них не чувствую,  а потому и безотчётного доверия к ним не возникает.  Вот об этом "безотчётном доверии" внутри социальной группы применительно уже собственно к болезни, я и хочу сейчас поговорить.
Социальная группа обычно формируется  из людей, имеющих схожие интересы, общие увлечения или проблемы. Человек при этом чаще всего одновременно входит в множество других групп: "семья", "родственники", "коллеги", "друзья", и так далее. После того, как у него появляется диагноз тяжёлого недуга, он незаметно для себя войдёт в состав новой группы – в число людей, имеющих тот же диагноз. А мытарства по больницам, ожидание очереди на медицинскую консультацию и участие в деятельности соответствующих сообществ  в интернете  только ускорят этот процесс. Но социальная группа – это не просто некоторое количество людей. Она устанавливает определённые стандарты общения и систему ценностей, обеспечивает известную экологическую (читай – психологическую) нишу, даёт возможность обмениваться мнениями, а также предоставляет новичку массу полезной информации.  Однако не нужно забывать об уже упомянутом выше "безотчётном доверии". Человек бессознательно стремится соответствовать той социальной группе, с которой он в данный момент себя ассоциирует. А если связи с другими группами прерываются или ослабевают, может появиться настоящая психологическая зависимость от собственного недуга.. В таком случае человек способен (опять же, совершенно бессознательно!) даже начать настраивать, программировать себя на и без того вероятное ухудшение, глядя на жизнь через призму своей болезни.
Поэтому важно всегда помнить о том, что такая психологическая ниша ни в коем случае не должна превращаться в психологическую ловушку!

Мы всё время находимся в том или ином эмоцио¬нально-психическом состоянии, испытывая попере¬менно душевный подъём, восторженность, отчаяние, подавленность, печаль, уныние, гнев... Обычно чело¬век довольно быстро переключается, переходит из од-ного состояния в другое, не задерживаясь подолгу в каждом из них. Но вот в его жизнь вторгается тяжё¬лая болезнь. Пусть она даже не несёт прямой угрозы физическому существованию, зато вместе с органическими нарушениями она вызывает негативные изме¬нения психики.
Человек, как и прежде, эмоционально реагирует на возникшую угрозу, но теперь уже отрицательные реакции становятся весьма продолжительными и не заканчиваются устранением вызвавшей их причины.
Болезнь не позволяет забыть о себе ни на секунду, неизвестность дальнейшего развития событий и страх перед возможным ухудшением становят¬ся гнетущими. Это вызывает у него огромное и посто¬янное нервно-психическое напряжение, и он не знает, как с этим совладать. Мало того: очень часто он сам начинает мешать себе справиться с ситуацией, усугуб-ляя своё и без того незавидное положение.
Как это происходит? Возникающие у человека бес¬сознательные реакции, являясь продуктом его преж¬него опыта, уже не соответствуют возникшей реаль¬ности и постоянно загоняют его в психологический тупик.

Можно всеми силами души ненавидеть свою болезнь, но от неё не уйдёшь, хлопнув дверью!
Старые стереотипы реагирования, помогавшие в прошлом выходить из дискомфортной ситуации, ста¬новятся теперь неэффективными, превращаясь в пси-хологическую ловушку.
Напряжение со временем лишь возрастает, чело¬век всё время упирается в одну и ту же стену, но ника¬кой разрядки не происходит.
Психологическая перегрузка, которой может под¬вергнуть себя больной, бывает порой просто чудовищной! Она может оказаться непосильной даже для человека с богатырским здоровьем. Заставьте его решать в принципе не решаемую задачу, от успеха решения которой зависит его жизнь! Поставьте его в такие условия, когда у него не будет других вариантов: будьте уверены: через короткое время от его неко¬гда "железного" здоровья останется одна "ржавчи¬на"!
 Попадая в психологический тупик и совершенно здоровые люди заболевают, сползают в глубочайшую депрессию и даже кончают с собой. Здоровые! Как же больные, имеющие куда меньший жизненный ресурс, позволяют себе такое?! Это же просто один из спосо¬бов самоубийства, правда, довольно длительный и громоздкий!
Где же выход? Хороший психотерапевт здесь ока¬зался бы очень кстати. Но и он может лишь научить, как нести выпавшую нам ношу. Нести её всё равно при¬дётся самим. Психотерапевт, к сожалению, доступен не всем, но его отсутствие - не повод для бездействия (которое по¬добно бездействию на скользком склоне: если не ка¬рабкаешься вверх, то неизбежно сползаешь вниз).
Мы вынуждены учиться жить в нынешнем поло¬жении, одновременно с этим стараясь не превратить собствен¬ную болезнь в своеобразный фетиш.
Это вряд ли избавит нас от недуга, зато смо¬жет помочь почувствовать себя не только па¬циентом, но и  просто человеком.
Конечно, никто не может радикально изменить свой характер. Иными словами, стать совершенно другим человеком нельзя. Многое можно в себе скорректиро¬вать, но едва ли что-то возможно вырвать из себя с корнем. Слава Богу, этого и не требуется!
Ребёнок, впервые в жизни взявший в руки нож и порезавший палец, будет брать его снова, а не отка¬жется от него навсегда. Конечно, без порезов не обой¬дётся и в дальнейшем, но рано или поздно он научит¬ся пользоваться этим полезным инструментом.
Так и мы, наряду с расширением своего эмоцио¬нального багажа, можем научиться использовать все реакции, которые есть в нашем распоряжении. Это на¬ши инструменты, с большинством из которых мы час¬то просто не умеем работать. Чем их больше, чем луч¬ше мы ими владеем, тем шире оказываются наши воз¬можности. Так, тревога, вызванная недостатком вре¬мени, цейтнотом, одного заставит опустить руки, дру¬гого подвигнет к лихорадочной и беспорядочной дея¬тельности (лишь бы что-то делать!), третьего мобили-зует на внимание и точную, без суеты работу. Вот не¬сколько вариантов реагирования на одну ситуацию, где одна и та же эмоция может приводить как к концентра¬ции сил, так и к полному бедламу.
- Легко говорить "нужно научиться" - скажет, быть может, кто-то из моих собеседников. - Но где гарантия, что у меня хоть что-то получится?
Действитель¬но, никаких гарантий здесь нет и быть не может. Но ведь и выбор наш невелик! Мы выбираем между ак¬тивностью и пассивным ожиданием исхода, между "я попытаюсь", и – "ничего уже не изменишь!". Давайте же постараемся хоть что-то сделать, ибо второе от нас всё равно никуда не уйдёт.
Если хотите, жизнь ставит перед нами творче¬скую задачу самосозидания и совершенство¬вания нашей личности. Это тоже можно вос¬принимать по-разному: и как сверхзадачу, и как сизифов труд. Выбор и здесь - только за нами.
* * *
Вокруг нас есть немало людей, живущих серой и безрадостной жизнью, наполняемой лишь их жалоба¬ми и стонами. И живёт в Москве чудесная молодая жен¬щина, которая пишет замечательные детские книги, ил¬люстрируя их собственными забавными рисунками.
Эти книги пропитаны добром, талантом и радостью жизни. Эта женщина тяжело больна, в связи с чем она вынуждена передвигаться в инвалидной коляске. Её судьба вызывает восхищение, сострадание и участие, но только не жалость. Жалость - удел слабых и бес¬помощных, а также тех, кто потерпел фиаско в игре под названи¬ем "жизнь".
В этой игре выигрывает не тот, кто не падает, а тот, кто способен после падения встать. Часто мы сами се¬бе мешаем сделать это. Недуг резко меняет правила иг¬ры, а человек неосознанно продолжает играть по старым.

Сожалея о невозможном, он не видит доступно¬го; сокрушаясь о потерянном, теряет реальное.
Или, как говорится в старинной молитве: "Боже, дай нам силы перенести то, что мы не мо¬жем изменить; Боже, дай нам силы изменить то, что мы не можем перенести; Боже, дай нам мудрость, что¬бы не спутать первое со вторым!"


Дорога в лабиринте, который мы сами строим
               
                "Чтобы вылечиться, больной должен как-то   
                внутренне отмежеваться от своей болезни..."
                Виктор Франкл

 "Благими намерениями дорога в Ад вымощена!" - это изречение у каждого на слуху. Слишком часто, действуя, мы получаем совершенно не тот результат, к которому, казалось бы, стремились. Так, ребёнок губит красивый цветок,"«помогая" ему быст¬рее раскрыться. Иногда очень трудно оценить истин-ный смысл того, что ты делаешь. Нам нужен какой-то ориентир, помогающий разбираться в своих мотивах и действиях. Мы должны ясно видеть свой путь, и как можно более объективно оценивать собственные ошиб¬ки и достижения.
Посмотрим, как происходит принятие решение на примере так называемого "мозгового штурма" — очень эффективного способа искать ответ на сложные во-просы. Каждый, вероятно, видел телепередачу "Что? Где? Когда?". "Знатоки" слышат вопрос, а затем начинают искать ответ, находясь в условиях жесточайшего цейт¬нота. Игроки высказывают различные версии, порой самые невероятные, последовательно отметая все неподходящие. В результате остаётся всего два-три вариан¬та, из которых и делается окончательный выбор.
Обратите внимание: игроки не ищут сразу правиль¬ный ответ (если только не знают его заранее), а - исклю¬чают одну за другой несостоятельные версии. Правиль¬ный ответ бывает найден даже в том случае, когда данная область знания находится за пределами эрудиции уча¬стников игры. Конечно, тактика бывает и иной, но очень часто делается именно так. Я думаю, эффектив¬ность данного подхода вполне очевидна.
Этот же принцип решения проблемы описан у Ко¬нана Доила в одном из рассказов о Шерлоке Холмсе. В ответ на вопрос, как знаменитому сыщику удаётся распутывать самые сложные загадки, тот говорит: "Из всех возможных вариантов решения отбросьте всё, что не соответствует истине, а то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался".
Действительно, в нашем случае многие просчёты и ошибки внешне могут казаться вполне естественны¬ми реакциями, тем более, как мы уже видели, они за¬частую бывают спонтанными, то есть неосознанными.
Правда, от этого они ошибками быть не переста¬ют. Нам же хотелось бы научиться их правильно оце¬нивать и анализировать. А для этого нам нужно учиться выводить их суть на сознательный уровень. Сделать это хоть и непросто, но возможно, и, главное, необхо-димо. Определив то, чего делать не стоит, мы гораздо лучше поймём, что делать необходимо.
Вот только как добиться того, чтобы наш анализ был максимально, насколько это возможно, беспри¬страстным и объективным? Для этого существует один простой и вполне эффективный приём. Все знают, как легко давать советы кому-то другому, и как трудно при¬нимать решение, когда дело касается тебя самого. Встре¬тив знакомого, попавшего в трудное положение, мы его ободряем, предлагая (или предполагая) подчас не один, а - сразу несколько вариантов решения его проблемы. Час¬то собеседник не разделяет нашего оптимизма и на сло¬ва: "Вот я бы на твоём месте!" саркастически улыба-ется или мрачнеет. Понятно, о чём он думает. Мы, пред¬лагая ему воспользоваться нашим советом, не можем занять его место. Нам легко говорить, потому что нас это непосредственно не касается. Расхлёбывать-то не нам, а - ему!
Да, советовать и учить тому, "как надо", всегда приятнее, спокойнее и проще, нежели действовать самому. В этой связи мне вспоминается одна забавная история, которую поведал в одной из своих книг великий русский актёр Михаил Чехов.  Он очень плохо играл на бильярде, и однажды его друг Евгений Вахтангов предложил ему дать урок искусной игры. Чехов вспоминает, как виртуозно и легко Вахтангов закатывал в лузы сложные шары, показывая, как и что нужно делать. У Михаила Александровича сложилось полное впечатление, что Вахтангов – настоящий виртуоз этой игры. Но, как только тот перестал поучать и принялся просто играть, у него всё моментально разладилось. Чехов был в недоумении: почему? И тогда Вахтангов смущённо признался, что на бильярде он, в сущности, играть почти не умеет. Просто, обучая игре, он совершенно не волновался, был уверен в себе, и у него всё получалось!
Точно так же, анализируя внешнюю для себя ситуа¬цию, мы остаёмся раскрепощёнными и свобод¬ными в своих решениях, оценках и действиях.
Даже если речь идёт о близком друге, как в описанном выше эпизоде с Евгением Вахтанговым, ситуация всё равно остаётся внешней для нас, поэтому мы способ¬ны свободно думать и рассуждать. В свою очередь, мы сами, попав в схожее положение, часто делаемся столь же напряжёнными, и совсем не так легко находим из него вы¬ход.
Ситуация перестаёт быть внешней, во многом по¬тому, что мы начинаем нести за её исход личную ответст¬венность. Эта ответственность распространяется не только на то, что непосредственно происходит, но и на возможные неприятные последствия происходящего.
Если положение сложное, в голову нет-нет, да и приходит страшная мысль: "А вдруг у меня ничего не получится?" Это мешает спокойно и взвешенно анализировать себя и своё положение. Какой уж там поиск разных вариантов! А коль нас начинает подгонять страх, вектор наших размышлений и анализа меняется очень заметно. Мы уже не стре¬мимся к своей цели, а пытаемся уйти от возможной неудачи.
Согласитесь, подмена очень существенная и, быть мо¬жет, даже принципиальная.
Обычно человеку легче видеть, оценивать и судить других, а не самого себя. Другого человека проще рассмотреть с разных сторон. Себя — без зеркала — не получится!
Необходимо каким-то образом устранить помехи, возникающие при проведении взвешенного самоанализа. Выше я упоминал о существовании психоло¬гических приёмов, помогающих приблизиться к цели. Один из них состоит в том, чтобы научиться смотреть на себя как бы со стороны. Мысленно разъединить своё "Я" и болезнь, обретая возможность внешнего наблюде¬ния - и сложившейся ситуации, и себя в ней. Болен будто бы не я, а хоть и близкий мне, но всё-таки другой человек. "Он" может испытывать самые разные чув¬ства — страх, негодование, подавленность и т.д.; "Я", глядя со стороны, способен оценивать "его" состоя¬ние гораздо более взвешенно, спокойно и объективно.
Так мы получаем важнейший инструмент само¬оценки, хоть и не безупречный, но всё же не дающий таких громадных погрешностей, как попытка анализа си¬туации изнутри себя. Теперь нам становится понят¬нее разница между "Я вижу", и – "Я хочу видеть".
Подобных результатов можно добиться и ещё од¬ним способом. Только в этом случае создаётся не про¬странственная, а временная перспектива.
В этом случае мы смотрим на ситуацию, как на дав¬но прошедшее событие.
Оглядываясь назад, мы видим всё совершен¬но иначе, нежели видели в момент, когда это происходило.
Эмоции, бушевавшие тогда, давно уже отшуме¬ли, и становится видно многое из того, что они собой заслоняли.
Как говорится в старинной японской поговорке:
"Вода спадёт — и камни обнажатся".
Конечно, таких способов - не один и не два: возможно, при работе над собой вместе с психотерапевтом или психологом, или -самостоятельно, вы найдёте здесь что-то своё. Главное — увидеть, почувст¬вовать и понять, в чём мы сами себе мешаем, а в чём мо¬жем найти дополнительные ресурсы.
"Познай самого себя, — и ты познаешь весь мир!" Понятно, что эта задача во всём её объёме совершенно невыполнима. Но на то и сущест¬вует идеал, чтобы к нему стремиться!
Хроника жизни в реальном времени

1987-й год. В семь часов утра я уже нахожусь на своём рабочем месте. Многие знакомые, пожалуй, узнали бы меня не сразу, потому что никогда не видели меня таким. Я одет в синюю рабочую куртку с закатанными по локоть рукавами, кое-где покрытую россыпью тёмных точек - брызг машинного масла. За ночь цех успел сильно остыть, и в нём стоит ещё непривычная, какая-то оглушающая,  ти¬шина. Я по очереди включаю свои станки, и мой рабочий день начинается. А станков у меня - целых пять штук, и называются они – "токарные автоматы продольного точения". Я работаю наладчиком этих станков, на них же и работаю в качестве оператора. Хотя собственно "на нём" я не работаю, потому что станок-автомат работает сам. А я внимательно слежу за тем, чтобы размеры изготавливаемой детали соответствовали чертежу, вовремя заточить резцы и свёрла, да ещё вставляю в подающее устройство трёхметровые металлические прутки.
Если нужно переналадить станок на другую деталь, делаю и это. Бывает тяжело, и не в последнюю очередь – тяжело физически. Вся процедура занимает несколько часов, а мне ещё нужно помнить про другие свои станки: вставлять новые прутки, следить за размерами. Работа у меня сдельная: чтобы зарабатывать, нужно всё успевать. Станок-автомат в работе напоминает живое существо: слаженно и плавно двигаются суппорты с резцами, сквозь густую струю охлаждающей смазки тонкими кольцами завивается острая стружка; с отдельного приспособления в изготавливаемой детали сверлится отверстие, и даже нарезается  резьба. Отрезной резец врезается в металл: ещё горячая деталь падает в лоток специального улавливателя, и цикл начинается снова.
Непривычного к этому зрелищу человека оно просто завораживает: я много раз наблюдал, как школьники, пришедшие на экскурсию, подолгу стоят около станка-автомата, не отводя от него восхищённых глаз.
Мне очень нравятся мои станки. На них можно производить и какие-нибудь элементарные болты или гайки, но обычно так не делается: оборудование, которое "держит" размеры в пределах сотых долей миллиметра, заслуживает более ответственных и серьёзных задач.               
Раньше я бывал на производстве разве что во вре¬мя школьной практики. Там всё было очень интересно, но этот мир был мне совершенно неведом. Казалось очень стран¬ным, что каждый здесь занимается своим делом, и ни¬кто как будто и не следит за его работой. Конечно, ходит по цеху мастер, но к нему обраща¬ются нечасто, а то и вовсе его не замечают. Не то, что школьный учитель!                Разговаривать с некоторыми из ра¬бочих сначала было ужасно трудно. Солёные шуточки, кото¬рые они то и дело отпускали, грубоватый юмор и вся¬ческие скабрёзности, приводили меня в некоторое замешательство.
Я стремился избегать некомфорт¬ных и непривычных для себя ситуаций и разговоров. Замыкался, ухо¬дил в себя.
Потом я начал всё больше ненавидеть эту свою скованность. как досадную помеху. Я хотел научиться общению с разными людьми, и в любой обстановке чувствовать себя уверен¬но и свободно. Теперь это исполнилось: работа в заводском цеху сослужила мне в этом хорошую службу.
Есть и другая причина, по которой я оказался здесь. Около трёх лет назад, во время выписки из Инсти¬тута Неврологии, врачи рекомендовали мне найти ра¬боту, не требующую большого физического или эмо¬ционального напряжения. Тогда, не сумев поступить в институт, я так и сделал.
"Спокойная работа" с довольно скромной зарплатой, как и следовало ожидать, надоела мне очень быстро. Уже спустя несколько месяцев, я с огромным облегчением оттуда уволился.
Мысль о заводе тогда сильно занимала меня. Эта работа давала бы материальную свободу, дала бы возможность проверить себя на прочность, и, одновременно, позволила бы готовиться к поступлению в институт. Справедливости ради надо сказать, что в институт я поступил не так скоро, как вначале рассчитывал. Очередная попытка - а я в тот раз посту-пал в медицинский - снова закончилась неудачей. После первого экзамена строгая дама из Приёмной Комиссии вполне любезно, но настоятельно порекомендовала мне забрать документы: "У Вас серьёзное заболева¬ние, и Вы вряд ли сможете у нас доучиться". Вначале я не послушался, но потом, схлопотав вполне заслуженную "тройку" на экзамене по химии, забрал документы. Это оказалось во всех смыслах к лучшему: с течением времени я стал всё яснее осознавать, что отнюдь не медицина – моё настоящее призвание. Но где оно, настоящее? В школьные годы я много, увлечённо и вполне успешно занимался биологией: многочисленные призовые места на районных, городских олимпиадах и Олимпиаде МГУ убедительно свидетельствовали об этом. Но я не мог тогда сказать,, что хочу стать биологом, и только им. Со второо класса я писал стихи. Может быть, пойти в Литературный институт? Но мне всегда казалось, что, если ты – настоящий поэт, Литинститут тебе ни к чему. А если ты - ремесленник от поэзии, тут и три института ничего не исправят! А ещё в школьные годы я увлекался живописью и скульптурой, интересовался историей…
Трудное это дело – стоять на распутье!   Я понимал, что в моём положении медлить с самоопределением не следует. Понимал, но - медлил! Собираясь идти на завод, я, конечно, отдавал себе отчёт в том, что с моей стороны такое решение - чистейшей во¬ды авантюра. Но, обычно сдержанный и осторожный в выборе решений, я вдруг стал испытывать удовольствие от собственно¬го авантюризма.  А тут ещё Олег, мой давнишний школьный друг, вдруг сказал мне, что его отец, специалист высшего разряда, согласен взять меня к себе в ученики. И я не устоял перед этим соблазном, и впоследствии ни разу об этом не пожалел.
Отец Олега и мой наставник Юра, с которым мы почти сразу перешли на "ты" (на "вы" в рабочей среде общаться не принято), в жизни был добрым и великодушным, зато в работе – строгим и требовательным человеком. Я должен был не только изучать станок и осваивать его наладку: нужно было учиться ещё и заточке инструмента – свёрл и резцов. Я часами стоял у наждачного круга, и, спустя некоторое время, вполне освоил эту науку: теперь заточить тончайший отрезной резец или сверло толщиной меньше миллиметра я могу чуть ли не с закрытыми глазами!   
Однако некоторые вещи временами тревожат меня. Я стал опасаться новых обострений: смогу ли я ра¬ботать, если это случится? Ведь мне так важно чувствовать, что я в работе ни в чём не проигрываю тем, кто здоров! Как это часто бывает, то, чего боишься, вско¬ре и произошло. Проснувшись однажды утром, я почувствовал, что пра¬вая рука сильно онемела, пальцы утратили чувствитель¬ность и плохо слушаются.
- Ну, вот, - с тревогой и тос¬кой подумал я тогда. - Началось!
Но с рождения я - левша, и это обстоятельство пришлось сейчас как нельзя, кстати, Ещё совсем недавно это создавало в рабо¬те некоторые трудности, потому что все инструменты и механизмы делаются, как правило, под правую ру¬ку,  Но к счастью, в тот момнт я уже неплохо освоил свою рабо¬ту, поэтому, даже действуя в полторы руки, неплохо со всем справлялся. С тех пор у меня и правая, и левая руки в работе – почти равноценны.
Беспокоясь о своём дальнейшем пути, я старался не терять времени даром, занимаясь самообразованием. Когда-то, в пору увлечения биологией, я даже читал учебную литературу для вузов - по генетике, антропологии,  зоологии, экологии, ботанике. Теперь же я отдаю явное предпочтение литературоведению и лингвистике.
А ещё (что, впрочем, случается со мной далеко не впервые) я чувствую необходимость отложить далеко в сторону написанные прежде стихи. Они теперь кажутся мне очень слабыми и уязвимыми. Теперь у меня опять не осталось  стихов, которые можно было бы кому-то показывать, но я не огорчаюсь, чувствуя приближение нового этапа в творчестве.
И этот этап действительно наступает.  Правда, и новые стихи через какое-то время постигнет та же участь. Что ж: очевидно, не горят лишь настоящие рукописи!
Мы переписываемся с друзьями, которых я когда-то провожал в армию. Конечно же, я не рвался на воинскую службу. Но от того, что я не подлежу призыву, мне неловко перед теми, кто - подлежал. Смешно и грустно, но я остро переживаю это освобождение, и, одновременно, "поражение в правах", которые принесла мне болезнь.
Друзья-одноклассники пишут о своей жизни в армии, а я - о своей на "гражданке". Времен¬ное отключение правой руки и здесь чрезмерных проблем мне не создаёт - ведь я уже неплохо пишу левой, хотя раньше я делал это нечасто: школа с самого на¬чала приучала писать, "как положено". Почерк при письме левой в первое время выглядит довольно коряво, но вскоре он становится красивым и ровным.
Кстати, в дальнейшем мне очень пригодится такая взаимозаменяемость рук. Обострения будут повторяться снова и снова, и временами они будут лишать подвижности и силы какую-то из рук.
Позже, когда стала непослушной теперь уже левая, я стал неплохо рисовать правой рукой, чего раньше делать не мог. Точно так же, отдавая дань своей извечной страсти – рыбалке, я довольно быстро научился с любой руки забрасывать блесну при ловле  спиннингом.
* * *
- Разве человек может поднять себя за волосы?!
                - Обязательно! Думающий человек просто обязан
время от времени это делать!

Из фильма "Тот самый Мюнхгаузен"

— Ты что, с ума сошёл?! Забери сейчас же своё заявление!
Секретарь заводского комитета Комсомола был вне себя от злости, и потому явно нервничал. Наверное, мой поступок сулил ему большие неприятности, но я твёрдо стоял на своём. Текста своего заявления о желании выйти из Комсомола дословно не вспомню: что-то про принципиальное расхождение моих взглядов с коммунистической идеологией, и про невозможность со¬стоять в организации, цели, задачи и принципы работы которой мне глубоко чужды.
Я оставил на столе Секретаря своё заявление, сверху положил комсомольский билет и двинулся к выходу.
- А для чего же ты тогда вообще вступал?!
В вопросе, брошенном мне вслед, звучала скорее злая ирония, чем надежда на то, что я передумаю.
- Боялся, что в институт не примут! - честно при¬знался я, и вышел за дверь.
Тем временем друзья стали, один за одним, возвращаться с армейской службы, и нас подхватил вихрь открытий и потрясений, закруживший Советский Союз конца восьмидесятых.
Хлынувший, как из рога изобилия, поток недавно ещё строжайше запрещённых тем, имён и литератур¬ных произведений, был так масштабен, что голова шла кру¬гом. А мы спешили успеть как можно больше. С раннего утра занимали очередь к газетному киоску, покупая свежие журналы с новыми, ещё вчера строжайше запрещёнными произведениями и именами. Это было короткое, но захватывающее время романтики, прозрений и перемен.
Однажды я попал на концерт Петра Пет¬ровича Старчика, организованный в старой московской квартире где-то в районе Песчаных улиц. В советское время Старчик был диссидентом, другом Галича, Григоренко, Сахарова, несколько лет провёл в психиатрической лечебнице тюремного тииа за ан¬тисоветскую деятельность. Он сочинял музыку на сти¬хи и хорошо известных, и - совершенно неведомых мне русских поэтов, исполняя эти песни под собственный аккомпанемент на роя¬ле, или на семиструнной гитаре. Я слушал эти, как он их называл, "песенки", и всё глуб¬же погружался в какое-то странное и удивительное со¬стояние. Старчик открывал огромные пласты неведомого мне творчества Цветаевой, Волошина, Георгия Иванова и Мандельштама, со¬вершенно неизвестных мне Солодовникова и Ходасе¬вича, и ещё – сотни новых для меня, великих имён. Даже знакомые мне стихи Тарковского и Заболоцкого, в исполнении Старчика играли неожиданными красками.

Опоздавшие гости
Прерывают куплет.
Их вбивают, как гвозди,
Ибо - мест уже нет...
Так у Галича обрисована обстановка такого же, как у Старчика,  "подпольного" концерта.
Мы познакомились, и впоследствии несколько раз встречались. В одну из таких встреч Пётр Петрович по¬дарил мне вещь, которую я уже много лет держу на сво¬ём письменном столе. Это - кусок острой, страшной, ла¬герной колючей проволоки, на который опирается воздетая вверх тонкая, хрупкая веточка. Какой по¬трясающий символ торжества Жизни, использующей в качестве опоры даже самые страшные обстоятельства и преграды!
Много позже я сделал с Петром Петровичем большое интервью для "Литературной га-зеты". Среди прочего, Старчик рассказывал, как, находясь в заключении, он использо¬вал стихи в качестве "ускорителя сознания"!. Стихи не да¬вали угаснуть настоящим, живым чувствам и помогли со¬хранить человеческую личность в тех страшных усло¬виях, которые создавались властью для "политических".
Однажды мы с друзьями решили найти дочь Александра Галича, которая, как мы узнали из статьи в газете, недавно вернулась в Москву. С помощью адресного бюро сделать это оказалось нетрудно. Мы пришли к ней с букетом цветов, и предложением своей помощи. Алёна Александровна Архангельская встретила нас очень приветливо и тепло. (А я-то представлял её сдержанной и строгой, суровой дамой, и совершенно в этом ошибся). Она предложила нам принять участие в работе Комиссии по лите¬ратурному наследию её отца, созданной недавно при Союзе Писателей, и возглавляемой Булатом Шалвовичем Окуджавой. Надо ли говорить, что мы с восторгом приняли это предложение? В качестве волонтёров мы выполняли разные поручения, ездили по ре-дакциям, встречались с потрясающе интересными людьми, многих из которых, благодаря телеэкрану, заочно пре¬красно знали. Благодаря этой работе нам открылся доступ к фондам Ленинской библиотеки, что в то вре¬мя было очень непросто! Конечно же, там мы зани-мались далеко не только тем, что требовалось в рамках работы Комиссии.
Книги, не из¬дававшиеся в России с начала века, вдруг оказались для нас доступными, и мы читали их взахлёб. Русская религиоз¬ная философия, вдруг открывшаяся нам, казалась по¬сле сухой марксистско-ленинской, особенно величе¬ственной; литература русской эмиграции неожиданно для меня оказалась неисчерпаемо глубока. Это был целый мир – огромный и почти неизвестный!
На заводе, где я продолжал работать, однажды был ор¬ганизован диспут между каким-то комсомольским функционером из райкома ВЛКСМ, и Александром Шубиным - тогда, кажется, аспирантом, а ныне – Доктором Исторических наук. Дискуссия быстро приняла для представи¬теля "самой передовой самодеятельной молодёжной организации" крутой оборот. С первого взгляда было ясно, что в этом противостоянии Шубин на голову выше своего оппо¬нента, который упрямо, но тщетно пытался удержаться на плаву.
А вскоре в том же конференц-зале мы с моим другом организовали Вечер памяти Александра Га¬лича. Нужно сказать, что завод, на котором я тогда работал, производил и какую-то обо¬ронную продукцию, из-за чего числился "почтовым ящиком". Соответственно, Первый отдел (КГБ) там был в полном порядке. Мне кажется, они не сразу поняли, о ком мы будем говорить. К тому же вечер был заявлен нами, как "поэтический". Зал был полон: в момент, ко¬гда мы начали свой рассказ и включили магнитофон, весь Первый отдел, снисходительно щурясь, сидел в первом ряду!
Я улыбаюсь, вспоминая, как менялось выражение их лиц; как растерянность уступала место с трудом сдерживаемой ярости. А из магнитофона неслось: "Промолчи - попадёшь в палачи!", "Я выбираю свободу", "Облака плывут в Абакан", "Гра¬ждане, Отечество в опасности: наши танки на чужой земле!".
Секретарь был расстроен моим уходом из "пере¬дового отряда советской молодёжи", но в этот момент, кажется, испытывал в связи с этим известное облегчение. После завершения Вечера лишь начальник цеха сказал по этому поводу что-то неодобрительное, но меня это не смутило и не напугало. Ведь к тому времени у меня уже был высокий разряд, профессией я овладел очень хорошо: в случае серьёзного конфликта, я мог просто уволиться, а затем легко устроиться едва ли не на любой завод.  Впрочем, это хорошо понимало и начальство: ни на следующий день, ни в дальнейшем, по поводу моей политической неблагонадёжности не было сказано ни слова.

* * *
Жизнь была настолько стремительной, яркой и пронзительно новой, что я нечасто думал о своём диагнозе. Конечно, и тогда обостре¬ния у меня случались, и в больницу я время от времени попадал. Но это воспринималось не как напоминание о суровой действительности, а как досадная и преходящая помеха моему участию в том, что так интересно и живо происходило вокруг.
Впрочем, тогда я не мог знать, что многие сюрпризы, которые преподнесёт мне болезнь, были ещё впереди...

* * *
Выбегу с утра по холодку,
Растеряю всё - такую малость!
И пройду по первому ледку
Стариком, не верующим в старость.
Ветер с листьев сдует тишину,
И, не в силах выйти их трясины,
Старые, беззубые осины
Будут выть на блёклую луну...
Стихи возникают в голове как будто сами по себе, без всяких усилий с моей стороны. Я как будто подключаюсь к какому-то необыкновенному, всегда звучащему где-то очень высоко "эфиру".. Мне не всегда удаётся настроиться на него, а настроившись, не всегда расслышать его музыку. Но, если это удаётся, вместе с "музыкой" приходят стихи. Первым появляется смутное ощущение стихотворения, в котором нет ещё слов, но уже звучит внутренняя мелодия.
Так при печатании фотографий сначала появляет¬ся неясный контур, в котором ещё неразличимы мел¬кие детали. Потом оно становится резким и чётким, размытость уходит, и я постепенно начинаю различать слова и строки Но, если я не начинаю писать сразу, на пике этого ощущения, потом уже так не получается, или получается что-то не совсем то.
Стихи сейчас для меня не просто любимое занятие, а нечто неизмеримо большее.
…Но Слово, лёгкое, как ветер,
меня держало на плаву!..
Эти строки написаны значительно позже, но они — как раз об этом.

С новым обострением появляется то, что для меня оказалось самым гнетущим и тревож-ным. Чувство нереальности происходящего, ощущение потери самого себя, овладевает мной. Кажется, что меня окутала какая-то тягучая пелена, сквозь которую с боль¬шим трудом прорываются и слова окружающих, и мои собственные мысли. Я понимаю, что со мною творится что-то неладное, но даже это понимание вызывает не тягу к действию, а - вялую кон¬статацию происходящего.
И вдруг становится по-настоящему страшно. Я на¬чинаю понимать, что медленно, но неуклон¬но теряю себя.
Я заставляю себя встряхнуться, ожить, вылезти из этого тягучего болота. Пелена всё не спадает и не спадает, и вдруг - ослепительный просвет! Появля¬ется слабая тень того, что называют вдохновением, и я цепляюсь за него, как утопающий хватается за соло¬минку.
Это похоже на то, как в душном, прокурен¬ном помещении открывают окно, и в него врывается свежий ветер. Предчувствие удачи, неожиданно при¬ходящие в голову образы и метафоры увлекают за собой, будят яркие чувства, и в мире появляются жи¬вые краски. Это скоро кончается, но я чувствую, что выход найден.
Конечно, всё происходит очень медленно, но я ви¬жу, что постепенно вырываюсь из этого плена. Я с упоением читаю, я снова чувствую удоволь¬ствие от музыки, я вижу яркие краски жизни, остро чувствуя, что они - яркие! Стихи, конечно, всегда были со мной, но именно сейчас я так пронзительно и остро чувствую, что в их пространстве у меня есть целый мир, а вот болезни – нет!
А вкруг кипела калейдоскопически-яркая жизнь. Заходили друзья, мы что-то обсуждали, они что-то рассказывали, предлагали сходить в какой-нибудь ДК. В середине-конце восьмидесятых там, одна за одной, проходили встречи, концерты, какие-то интересные лекции. Выступление филосо¬фа Григория Померанца, вечер поэзии Ольги Седаковой. А вот легендарный протоиерей Александр Мень выступает на вечере памяти Николая Бердяева...
Все эти события, как я понял впоследствии, сослужили мне великую службу. Я никому не хотел рассказать о том, что со мной происходит, и очень боялся, что это станет заметно при взгляде со стороны. И потому, порой почти на "авто¬пилоте", заставлял себя двигаться.
Наверное, нечто подобное должен испытывать не¬счастный, больной, раздавленный жизнью старик.
Через несколько лет в одном из стихотворений я вспомню кое-что из тех своих ощущений:
* * *
Ходит Старость, прикинувшись мной,
Надевает на тело вериги,
Закрывает ненужные книги,
 И ночами сопит за спиной.
Я не сплю. Вязну в темень, как в мох,
И не знаю, где выход из круга.
Я боюсь, что застанет врасплох
Смерть, и мы караулим друг друга.
«Отче Наш»... О, замедленный миг,
Драгоценный едва ли не втрое!
Спят ряды запылившихся книг,
И не верят, что я их открою.


Жители Острова Невезения, или -
В поисках сильного человека

Они есть повсюду, они живут рядом с нами, мо¬жет быть, даже в соседней квартире. Они ходят по тем же улицам и ездят в метро, залезают в переполненный автобус и даже, бывает, звонят нам по телефону.
У них не сложилась жизнь, но не они виноваты в этом! Просто так получилось. Часто им доподлинно известны и "точные" причины невезения. Но что с то¬го? Ведь с этим уже ничего сделать нельзя!
По их же собственному выражению, причина безнадёжного положения в том, что им просто что-то "не дано"! От¬сутствие этого "чего-то" оказывается причиной жиз¬ненных неудач, и страха перед ними. Вместе с тем, как ни парадоксально это звучит, такие люди к вероятным неудачам вполне готовы! Но готовы не к попытке поиска решения, а именно к тому, чтобы выбросить очеред¬ной "белый флаг" перед очередной "неразрешимой" проблемой. И удовлетворённо сказать: "Ну вот, я так и думал!"
Пока в жизни не происходит серьёзных катаклиз¬мов, эти люди ещё могут как-то держаться. Но только - пока всё тихо. Тяжёлая, затяжная, изматывающая болезнь или какая-то другая критическая ситуация может стать для них настоящей катастрофой. Ставшая привычкой склонность убедительно объяснять неуда¬чи внешними обстоятельствами мешает поиску дей¬ствительных, реальных причин их положе¬ния. А значит, мешает и поиску выхода из него.
Человек как будто надевает очки с непрозрачны¬ми стёклами. При этом он не перестаёт видеть. Про¬сто он видит не окружающий мир, а только сами очки! Это по-своему удобно, потому что снимает с него от¬ветственность за содержание собственной жизни, пе-рекладывая её на подходящего "виновника".
Болезнь в этом смысле оказывается очень надёж¬ным убежищем. Дверь в него нельзя открыть, пока его хозяин сам этого не захочет. Если он сам не ото¬прёт её изнутри. Вот только захочет ли он этого? При¬чин для отказа можно найти сколько угодно. У нас нет ни возможности, ни необходимости производить их подробную инвентаризацию. Но одну ко¬ронную фразу из лексикона жителей "Острова Не¬везения" я всё-таки не могу не воспроизвести. "Ты (он, она) — сильный человек"! Что в переводе означает: "а я — человек слабый, и это произошло не по моей вине!"
И - всё! Говорить, кажется, уже больше не о чем.
В чём же кроется эта таинственная сила? Ведь не в физических же возможностях, в самом деле! Одну из подходящих  формулировок этого понятия мы уже отыскали:  "Сильный человек, — не тот, кто не падает, а тот, кто способен после паде¬ния встать". Теперь хотелось бы поговорить об этом подробнее.
В главе "Хомо – Сапиенс?!" мы касались темы психологических ресурсов, которые человек обретает в детстве. Но сейчас имеет смысл говорить не о том, чего мы не получили, а о том, что у нас реально есть. Действительно: какой прок, отправляясь в путь, перечислять недостающее? Не лучше ли окинуть внимательным взором то, что у нас имеется? Лишнее оставить, необходимое положить в дорожную сумку. Если человеку действительно нужно добраться до важного для себя пункта, он, если нет средств на авиабилет, поедет поездом. А коль невозможно и это - отправится на перекладных, "автостопом", пешком, наконец! Он найдёт такую возможность, если будет иметь две важнейшие составляющие: волю и цель. Воля к движению, к поиску жизненного смысла, к самореализации, это - воля к жизни. А цель здесь очень простая и очень сложная – сама жизнь! Мы можем постоянно достигать этой цели, и так же постоянно вновь стремиться к её достижению.
Воля к жизни – это уже личност¬ная позиция. Дело, прежде всего, именно в ней, а уже во вторую и третью очередь - в характере, в количест¬ве сил, стечении обстоятельств, и так далее. Есть не¬мало свидетельств того, что даже психически больной человек может быть способен на осознанный выбор позиции.
Конечно же, он не в состоянии выбирать между здоровьем и нездоровьем. Но! Больной паранойей может и в самом деле быть убеждён, что против него окружающие за-мышляют недоброе, что кругом враги. Однако один - возьмёт в руки нож и бросится на своих "врагов", другой (точно так же находясь в состоянии бреда) - примет решение прощать "врагов", и — сделает это! Описание подобных случаев можно найти в специальной медицинской литературе.
Такое достойно уважения и восхищения. И - обя¬зательно - серьёзнейшего осмысления.
Ведь если даже психически больной человек (пусть не всякий, и далеко не всегда) может принимать столь сложное решение, тем самым выбирая и свою личностную пози-цию, неужели мы не способны на это?
Почему один человек может быть сильным и добивается успеха, а у другого это не получается? Неужели дело лишь в  хороших природных данных и благоприятном стечении обстоятельств? Нет же: без самостоятельно сформированной позиции ничего не получится! Это – стратегия, это – вектор движения, это путь, на который мы решили встать. Но ведь есть ещё и тактика, искусство выбора и принятия мелких решений, без которых также не обойтись. Каждый наш шаг связан с выбором такого решения, и его можно уподобить звену длинной цепи. Хорошо известно, что прочность цепи равна прочности самого слабого звена в ней. Идя по своему пути, мы будем всё время выбирать, куда ступить, а куда – нет. От дождя мы укроемся под высоким деревом, от грозы – под деревянным навесом. И уж точно не наступим вместо надёжной болотной кочки - в таящую гибель трясину. Выбор сильной позиции в той или иной конкретной ситуации – искусство, которому, право же, стоит учиться!
Представим себе некую шахматную пар¬тию. Каждый шахматист в игре стремится к тому, чтобы его позиция становилась более сильной, чем у сопер¬ника. Он разворачивает фигуры в определённом по¬рядке с тем, чтобы их потенциальные возможности пре-вратились в реальные. Ради усиления позиции он мо¬жет пожертвовать пешку или даже фигуру.
В случае грамотно осуществлённой "жертвы" его фигуры становятся более активными, чем у соперни¬ка, благодаря чему партия оказывается выигранной. То есть, чем сильнее позиция, тем сильнее игра. Теперь представьте, что сильный шахматист, даже гроссмей¬стер, имеет в своём распоряжении, помимо короля, од¬ни только пешки, тогда как у его соперника, средней руки шахматиста, на доске - полный набор фигур. Понятно, что в таком положении гроссмейстер не сумеет раскрыть свой потенциал и проиграет пар-тию, хотя по уровню мастерства он на порядок пре¬восходит своего соперника. Но его позиция в партии слишком слаба для выигрыша. А в слабой позиции, как мы уже заметили, оставаясь потенциально сильным игроком, нельзя реально быть таковым.
Наблюдая жизнь, мы заметим, что любой из нас оказывается сильным или слабым в различных ситуа¬циях в зависимости от того, какую позицию он зани¬мает. Сильная позиция позволяет ему сполна исполь¬зовать свои преимущества, слабая же делает это прак¬тически невозможным.
Спортсмен, прыгающий в высоту, должен очень точно рассчитать свои действия, чтобы оттолкнуться от земли в строго определённой точке и с максимально воз¬можной силой. Его прыжок будет успешным, если он сумеет занять положение, при котором все его спортивные качества проявятся максимально. Это называ¬ется техникой прыжка. У кого она лучше, тот и будет первым, при прочих равных условиях.
Футбольный защитник стремится к тому, чтобы ослабить позицию форварда, препятствуя реализации его потенциальных возможностей.
В игре под названием "Жизнь" мы тоже стремим¬ся к своим целям, а различные обстоятельства препят¬ствуют этому. Чем больше они ослабляют нашу пози¬цию, тем большую силу обретают, мешая нам двигать¬ся к цели.
Признать своё поражение, согласиться с тем, что шансов на выигрыш почти нет, и овчинка не стоит вы¬делки? Или стать хитрее, изобретательнее, упорнее, сильнее, умнее, в конце концов?
Сила духа, помноженная на ум и стремление к цели, час¬то побеждает силу физическую. Обстоятельства непре¬одолимы, если мы сами заранее соглашаемся с этим.
Их несокрушимость заключается, прежде всего, не в них, а в нас с вами!
* * *
Однажды, выполняя сложный элемент, цирковой гимнаст сорвался с большой высоты. Он поки¬нул арену на носилках, и кто сомневался тогда, что это - навсегда? Ещё бы: перелом позвоночника в пояснич¬ном отделе, паралич ног, вызванный компрессией спинного мозга.
Потом были больни¬цы, обследования и консультации медицинских "светил". И - заключение, звучащее, как приговор: он не смо¬жет ходить больше никогда!
Однако этот человек начал придумывать тре¬нажёры, позволяющие тренироваться, даже лёжа в по¬стели. Ноги по-прежнему оставались непослушными, но он упорно продолжал тренировки.
Потом он смог вставать, а затем и ходить. И он всё-таки вернулся на цирковую арену! Сейчас его имя из¬вестно всему миру. Читатель наверняка догадался, о ком идёт речь.
Валентин Дикуль сумел победить, казалось, непре¬одолимые обстоятельства. Но главное его достижение, на мой взгляд, не в этом. В конце концов, травма мог¬ла быть куда более серьёзной, что не позволило бы встать на ноги ни при каких обстоятельствах. И что тогда? Я глубоко убеждён, что и при таком варианте развития событий, этот человек всё равно сумел бы стать сильнее ситуации, в которой он оказался.
Внешне это могло выглядеть по-другому, но разве суть в этом?
Николай Островский смог это сделать и в положе¬нии, которое, казалось, было во всех отношениях без¬надёжным. При этом он написал книгу своей жизни дважды. Дело в том, что первый, он же – единственный, экземпляр  руко¬писи бесследно исчез при пересылке в редак¬цию, и всё пришлось писать заново. Это и для здорового человека – серьёзный труд; что же говорить о слепом инвалиде, не имеющем возможности встать?!
Сила позиции состоит и в её гибкости.  Это качест¬во заключается в том, чтобы уметь в самых разных жизненных условиях использовать из¬начально заложенную в нас способность находить, или создавать собственную "экологическую нишу".
Подобная гибкость отношения и мышления на по¬верку оказывается куда более конструктивной и продуктивной, нежели хрупкая твёрдость перекалённого металла.
Утонуть с гордо поднятой головой никогда не поздно. Но вдруг тонуть ещё рановато, и суще¬ствуют разные – пусть крохотные - варианты спасения? Использовать встреченные препятствия в качестве ступеней – искусство, которому можно учиться всю свою жизнь.
В заключение этой главы расскажу ещё одну историю про человека, которому очень везло - во многом благодаря тому, что однажды ужасно не повезло.
Наш Герой (назовём его так) родился в небольшом провинциальном городе. Его отец в довоенные годы занимал довольно важный пост. Семья, где родился наш Герой, жила по советским меркам вполне зажиточно. Но в какой-то момент произошло несчастье: отца арестовали. Всё благополучие рухнуло в одночасье, и Герой, до этого домашний и робкий мальчик,  стал много времени проводить на улице, где на собственной шкуре  познал все её жёсткие законы и отношения  Однако он выдержал все испытания; его характер сделался твёрже и решительнее. А ещё у него появилась мечта: Герой горел желанием поступить в лётное училище, чтобы после его окончания стать настоящим лётчиком! Правда, в последнее время он стал  довольно крепко выпивать в компании таких же, как он, полубеспризорных подростков. Это однажды и привело к несчастью. Переходя улицу, и будучи сильно пьян, наш Герой потерял равновесие и упал на рельсы - прямо перед идущим трамваем. Он чудом остался жив, но потерял ступню, а вместе с ней – заветную мечту об авиации.  Он хотел доказать и себе, и медицинской комиссии, что, несмотря на увечье, он способен стать пилотом. Но в мирное время пример Маресьева никого не мог убедить.  Герой был в отчаянии. Утратив всякую надежду, он почти наугад выбрал для поступления институт - медицинский. Во время обучения у него сильно упало зрение, и наш Герой стал размышлять над этой проблемой.
Он серьёзно и глубоко изучал офтальмологию, а потом и сам сделался офтальмологом. Вскоре он разработал несколько уникальных методик, создав совершено новое направление в этой области медицины. Его разработки получили международное признание, а сам он стал профессором, а потом – Академиком. 
Вы, конечно, уже догадались, что нашего Героя звали Святослав Николаевич Фёдоров. Удивительно, как этот человек сумел вопреки, а возможно, и благодаря несчастливым перипетиям своей судьбы, добиться такого потрясающего жизненного успеха!
Анализируя и опыт других людей, и собственные ошибки, мы получаем массу полезнейшей информации. Это нам позволит сделать свою позицию более сильной, и мы сможем увереннее продвигаться к достижению своих целей.

Хроника жизни в реальном времени
 
У меня дома идёт киносъёмка. Ранние зимние сумерки растерзаны ослепительным сиянием софитов. При взгляде на окна с улицы создаётся полное ощуще¬ние, что здесь идут непрерывные сварочные работы. На Диванах и в креслах, тесно сгрудившись, сидят дети лет десяти-одиннадцати. Их человек тридцать — целый школьный класс. С непривычки они немного смущают¬ся, чувствуя на себе пристальный взгляд кинокамеры. Но говорят очень хорошо, не мямлят и слов не глотают. Говорим и мы, временами основательно отвлекаясь от линии разговора, выстраиваемой режиссёром. "Мы", — это я, и мои друзья: нас здесь сейчас шесть человек.
Но может быть и двадцать шесть, и - даже больше. Кто-то из ребят вернулся из армии, с кем-то мы подру¬жились совсем недавно, и теперь у нас большая ком¬пания. Почтовый ящик ломится от вороха писем: новые друзья пишут из Владивостока, Ижевска, Курска, Сара¬това, Вильнюса, Железногорска, Белгорода, Черепов¬ца, Витебска, Уфы, Гродно...
В школе у нас не было дружного класса. Так, не¬большие группы по интересам. А через два года после окончания школы мы как будто  спохватились. Начали собираться вместе, заново открывать друг друга. Слушали музыку, гуляли по ноч¬ной Москве, веселились и спорили.
Хотели было договориться в нашей школе о том, чтобы нам разрешили по вечерам заниматься в спорт¬зале. И вдруг возникла идея: а что, если мы возьмём шефство над одним из классов? Будем заниматься с ре¬бятами развивающими играми, устраивать дискуссии, организовывать праздники и экскурсии. Сможем, или - слабо?
Мы столько переговорили всего между собой - о формальном подходе к школьному воспитанию, об отсутствии личностного подхода, о дефиците человеческих отношений между учителями и школьниками. Что, если мы сможем заполнить эту пус¬тующую нишу?
В общем,, мы решили попробовать. И занимались с чет¬вёртым, а потом и с пятым "Б" целых два года. Это было не¬обыкновенно интересное время! Дети обращались к нам по именам и на "ты"; мы решили не держать с ними дис¬танцию, принятую в схеме отношений "учитель - уче-ник". Вначале нашим школьникам это казалось очень странным, и они немного робели. Но очень скоро всё вошло в свою колею. Знали бы они, как порою робели мы! Случалось, возникали и такие ситуации, когда мы не не понимали, что делать, и как себя вести.
Предложенный нами стиль общения радовал наших школьников, позволяя им быть естественными и раскрепощёнными. Нам же, особенно в первое время, было ужасно трудно. Ведь мы сознательно лишили себя возможности в сложной ситуации просто спрятаться за непререкае¬мый авторитет взрослого!
В каждом маленьком человеке таился бесконечно удивительный мир. Не знаю, было ли это таким же от¬крытием для других, но для меня - было. Конечно, я и до этого знал, что это так. Но не скажу, что по-настоящему чувствовал. Может быть, оттого и в своём детст¬ве я был так замкнут, закрыт, и прятался в самом себе, как рак-отшельник в раковине? С появлением нашей компа¬нии в этой "раковине" начали возникать трещины, те¬перь же от неё стали отваливаться целые куски!
В наших занятиях свято и неизменно соблюдался принцип добровольности. Никакого принуждения. Ни¬каких "ты должен". Даже намёком, даже исподволь.
Сначала у нас были только "наши" ребята - из 4-го "Б". Потом они начали приводить своих друзей из других клас¬сов. Параллельно с этим начали появляться и возрастать проблемы в отношениях с учительским коллек¬тивом. Далеко не всем педагогам нравилась наша ини-циатива. Отголосок происходящего на наших встречах эхом доносился до них, ребята всё чаще ссылались на нас, ес¬ли возникали какие-то трения с учителями. "А вот Саша (Олег, Све¬та, Женя) говорит, что..." - в качестве самого сильного аргумента приводили они учителю наши слова, после чего и возникали сложности.
Но среди педагогов были и такие, кто серьёзно обижался на то, что мы почему-то пришли не в "их" класс. И они настойчиво добивались от нас расширить масштабы нашей работы!
В это время я послал свои стихи в журнал "Рабочая Смена", - было тогда такое, очень популярное среди молодёжи, издание в Минске. Завязалось знакомство, в первом номере "Паруса" (новое название того же журнала) о нас опубликовали большую статью с общим фото. Вот тогда у нас и появились друзья и знакомые из разных концов страны. С некоторыми из написавших нам тогда мы общаемся до сих пор.
Благодаря "Парусу" и произошла  съёмка, о которой я рассказывал. Фильм был смонтирован, но на экране, а нашему сожалению, так и не появился. Нам потом по секрету сказали, что пафос придуманной и реализованной нами идеи сильно не понравился ответ-ственным "дядям", призванным следить за чистотой идеологии. Время-то было хоть и перестроечное, но всё-таки ещё советское!
Просматривая амбулаторную карту, я вижу, что как раз в то самое время у меня не раз возникали серьёз¬ные обострения. Несколько раз я проходил обширное амбулаторное лечение, а дважды - лежал в больнице. Но я совершенно ничего этого не помню! В памяти от тех про¬блем не осталось и следа!
А лица ребят легко всплывают в памяти, как будто мы расстались совсем недавно, и по фотографиям я без труда назову всех по именам.


Наказание без преступления, или - "За что мне всё это?!"

 "Я наказан болезнью за  мои грехи" (или – "за грехи родителей, предков, своей страны, человечества, и  т.д."). Вам приходилось слышать такое?
Однажды я разговаривал с молодым человеком  лет двадцати пяти, к тому времени страдавшим рассеянным склерозом около двух лет. Бывший спортсмен-легкоатлет, а теперь - инвалид первой группы, он был абсолютно убеждён, что истинная причина заболевания кроется в его отягощённой грехами, "чёрной" карме. Он мог немного ходить, но - не ходил. Он мог вставать, однако практически не вставал. Не хотел! Растормошить, заставить его иначе взглянуть на жизнь и на своё положение в ней, было просто  невозможно!
После того, как заболел, он много общался со "знающими" людьми, да и сам он прочитал немало соответствующей литературы. Я пробовал сыграть с ним на одном поле:
- А что, если это испытание ниспослано тебе свыше, как раз для того, чтобы ты смог вырасти духовно? Что, если тебя проверяют на прочность, а ты не выдержал и раскис?
Он реагировал вяло и неохотно:
- Какая разница?! Это ни отменить, ни исправить нельзя. Это - Карма!
Оказалось, что после долгих размышлений он на¬шёл в своём прошлом поступки, которые, по его мне¬нию, и явились причиной болезни. В правильно¬сти этой версии он нисколько не сомневался.
Этот разговор так и закончился ничем. Молодой человек нашёл убедительное объяснение случившему¬ся, и не собирался изменять своё мнение. Я подумал тогда, что  он как будто испытывает что-то вроде своеобразного горь¬кого удовлетворения. Создавалось впечатление, что пар¬ню даже нравилось (как бы дико это ни звучало) ощущать свою "приговорённость"и трагизм своего положения, нравилось думать, что он принимает наказание, назначенное откуда-то свыше.
Я не люблю углубляться в дебри метафизи¬ки, хотя в своё время много, чего прочитал и узнал от знакомых - апологетов этих "знаний", Слово "знаний" я намеренно поставил в кавычки, так как отношусь к любой мистике с величайшим  скепсисом, хотя и неплохо знаю этот предмет.
Молодой человек ни к чему не стремился. Было видно: что-то не позволяет ему встряхнуться, оглядеть¬ся вокруг себя и найти достойное применение своей энергии. Его время было заполнено не собственно деятельностью, а - её иллюзией: долгими размышлениями, связанными с трак¬товками своего прошлого в рамках модели мира, умозрительно построенной на мистике и оккультизме.
При желании любой человек, покопавшись в сво¬ём прошлом, сумеет найти нечто, достойное такого вот мистического наказания. Вот, предположим, нашёл (или думает, что нашёл). И что? Уж не является ли такая позиция попыткой самостоятельно привести "приговор" в исполнение?
Конечно, каждый человек имеет право на собственный ракурс,  угол зрения при взгляде на мир. В конце концов, для кого-то это наиболее удобный и привычный способ постиже¬ния сложностей и коллизий жизни. Но, уж если ты ви¬дишь так свою проблему, соответственно этому и дей¬ствуй! Ищи, разбирайся, думай, делай свою "Карму" чи¬ще, в конце-то концов!
Сказать себе и всем вокруг: "Я наказан", и впасть в дли¬тельный ступор: может ли такая жертва считаться искуплением? Скорее, это - оскопление жизни (прошу прощения за невольный каламбур).
Здесь, несомненно, тоже есть шанс занять более сильную позицию. Но без усилия воли самого челове¬ка этот шанс так и останется нереализованной возмож¬ностью.
Я не раз встречал "коллег по диагнозу", исповедовавших схожие убеждения, но никто из них не был настроен столь твёрдо.
С Татья¬ной Н. я встречался только однажды, и было это в конце 90-х. Встреча была деловой - что-то по поводу анкетирования группы инвалидов для фор¬мирования базы данных.
Подвижная, невысокая женщина лет пятидесяти, Татьяна передвигалась по дому с помощью костылей. Она тоже была твёрдо убеждена в "кармической" причине своей бо¬лезни. Однако именно это и подвигло её на бурную дея¬тельность. Жильцы, причём по её же просьбе, выбра¬ли Татьяну старшей по подъезду. И она с головой уш¬ла в эту работу. Видимо, дело шло у неё неплохо: в подъ¬езде была чистота, в коридорах в горшках стояли цветы, лиф¬ты (удивительно для нынешних многоэтажек) были без пошлых надписей и разводов грязи.
- Я думаю, мне специально послали это испытание - сказала мне она. - Рраньше я бы и не подума¬ла этим заниматься. Была в каких-то комитетах, веч¬но где-то заседала, а людей не видела. Наверное, поэтому и оказалась в ситуации, когда нужно работать не с показателями, а - с человеком. Если в подъезде поря¬док, я чувствую себя отлично!
На своих костылях она умудрялась передвигаться по всем этажам. На улице бывала редко, но добросердечные со¬седи регулярно приносили ей продукты домой. Конеч¬но, ей было несладко, однако в её взгляде не было обречённости. Глаза светились жизнью, и она сама была воплощением живого, беспокойного, непоседли¬вого человеческого бытия.
Быть может, не так важно то, во что ты веришь, как то, что ты в результате этого делаешь?  Или не делаешь, - это уж кому что нравится.

Любовь к болезни
 "Я не мог понять, почему на протяжении всей
истории медицины врачи концентрируют свои
усилия на распознавании отдельных болезней и на поиск специфического лекарства для их лечения, не обращая ни малейшего внимания на гораздо более ясный синдром, — просто быть больным..."
    Ганс Селъе,
многолетний глава Международного
института стресса (Канада).
Болезнь приходит неожиданно, и всегда - в самый неподходящий момент (как будто он существует, этот "подходящий"!). Она привносит в жизнь массу про¬блем, тревог и страхов, нависая дамокловым мечом над нашими планами, надеждами и мечтами.
Болезнь... Неизлечимая, непредсказуемая и ковар¬ная. Мы не знаем, как она поведёт себя завтра, но уже прекрасно осведомлены, чего от неё можно ожидать. Нам страшно, горько, и очень жалко самих себя.
Болезнь заставляет постоянно помнить о своём существовании. Мы листаем медицинские справоч¬ники, беседуем с врачами, следим за информацией в прессе и специальной литературе о новых способах и методах лечения. Мы раз¬говариваем со своими "коллегами по диагнозу", вы¬слушивая их истории, и рассказывая свою. Мир, не¬заметно для нас самих, начинает делиться на две неравноценные части. С одной стороны – мы, и нам по¬добные, наши родители и члены семьи. С другой - все остальные люди.
Даже лечащий врач оказывается по ту сторону этой невидимой границы. Пусть он понимает, что это такое - наша болезнь. Но он никогда не чувствовал того, что чувствуем мы. Он здоров, и сейчас уйдёт до¬мой, оставив болезнь в медицинской карте, а мы – уне¬сём её с собой.
Всё это не может не оказывать сильнейшего дав¬ления на психику. Больной часто испытыва¬ет состояние подавленности, преры¬ваемое вспышками ненависти по отношению к болез¬ни, персонифицируемой в образ "врага". Её тень ложится теперь чуть ли не на всё, что с нами происходит, а главное - на то, что могло бы происходить, если бы.... Если бы не она! Болезнь занимает в созна¬нии место нереализованных планов, неосуществлён¬ных (часто - неосуществимых) надежд. Она соз¬даёт вместо них пустоту, и тут же заполняет собой воз¬никающий вакуум.
Так бывает, если больной человек снимает с себя ответственность за себя самого, и полностью возлагает её на свой недуг. Возникнет соблазн оправдывать своим состоя¬нием не только то, что не сбылось, но и вообще - всё, что сейчас происходит с ним и вокруг него. Сложно¬сти в отношениях с близкими, неумение держать себя в руках - всё спишется болезнью! Со временем такой человек всё сильнее чувствует себя мучеником и страдальцем, он начинает ждать, а порой и требовать уважения к своей трагической судьбе. Наконец, он может почувствовать, что, помимо всего прочего, его бо¬лезнь ему удобна, если не выгодна! Она даёт привиле¬гированное положение в обществе, являясь бессроч¬ным талоном на участие и внимание.
Такой, знаете ли, бессрочный единый проездной и индульгенция - одновременно.
Это – очень сложная ситуация для всех её участников. Больной человек бывает реально сильно ограничен болезнью, и это обстоятельство нельзя не учитывать. Но именно он, более всех прочих, ответственен за то, чтобы факт его болезни не превратился из обстоятельства жизни в ту самую индульгенцию.
Расскажу реальный случай, произошедший не так давно. Один человек несколько лет назад забо¬лел рассеянным склерозом. В то время он занимал один из руководящих постов в весьма известной и богатой организации. К его беде отнеслись очень участливо, и он остался на своём рабочем месте, хотя исполнять свои обязанности в полной мере уже не мог. Мало того: для его передвижения по городу оплачивалась машина. Потом он стал ходатайствовать, чтобы фирма, вместо предоставления служебного транспорта, ока¬зала ему материальную помощь в виде покупки авто¬мобиля и гаража. Вскоре он полу¬чил и то, и другое! А потом возник нешуточный скан¬дал. Дело в том, что эту "материальную помощь" он вскоре подарил свой дочери, а сам опять стал просить о выделении ему служебного автомобиля.
Так что же: нужно отказываться от предлагаемой по¬мощи, дабы не быть заподозренным в корыстном ис¬пользовании своего положения? Ну, конечно же, нет! Речь идёт совсем о другом. Здесь трудно давать советы, и ещё труднее – судить. Но существует один критерий, заслуживающий доверия. Это -честная оценка самого человека: оценка и ситуации, и себя - в ней. Я понимаю, что это получается не у всех. Но есть ещё и специалисты – психотерапевты и психологи, могущие помочь разобраться в ситуации и в себе.
Получать известную поддержку в какой-либо фор¬ме — это одно. И совсем другое - корыстно исполь¬зовать своё положение, играя на добрых чувствах ок¬ружающих. Этот разговор касается не только морали. Просто получается так, что выбор между поиском себя и поиском своего оказы¬вается принципиальным: одно – найдёшь, но второе – упустищь!
То, что мы назвали "любовью к болезни" — это ведь тоже своеобразная адаптация. Правда, такой путь по понятным причинам исключает личностный рост человека. Выбравшим его становится невыгодно искать себя, а в себе - новые ресурсы, потому что их сила - в слабости!
С неизлечимой (в настоящее время) болезнью пока ничего поделать нельзя. Но удивительно: именно за это и можно её полюбить! Так, наверное, любят тиранов: чем больше страха они наводят, чем острее чувство собственной ничтожно¬сти перед их всесилием, тем больше любви. И, кстати, тем меньше ответственности за содержание собствен¬ной жизни!
У Зощенко в рассказе "Больные" есть сцена, где не¬сколько пациентов, сидящих в очереди к врачу, горя¬чо спорят о том, чья болезнь серьёзней.
Каждый считает самым большим страдальцем се¬бя, и смертельно обижается на тех, кто не согла¬шается с этим. Такие сцены случается видеть и в жизни - доста¬точно посидеть часок-другой в очереди к врачу.
Не странно ли: уничижая себя, человек ждёт уваже¬ния к своей болезни. Он боится, проклина¬ет, но – парадоксальным образом  любит её!
К сожалению, идти на зов этого искушения для кого-то бывает проще, сем искать дорогу, по которой можно идти хоть и рядом с болезнью, но - не об руку с ней.

Хроника жизни в реальном времени

Можно ли почувствовать боль, страх, отчаяние... мёртвого человека? Странный вопрос, не правда ли? Но чего не случается в жизни!
В этой больнице я оказался по чистому недоразу¬мению. На работе зашёл в медпункт, чтобы попросить таблетку от боли в животе, ну и попал, как кур в ощип! Заподозрив у меня аппендицит, медсестра, недолго думая, вы¬звала "скорую". Так я совершенно неожиданно оказал¬ся в операционной палате. Через сутки окончательно выяснилось, что никакого аппендицита у меня нет, однако всё равно пришлось провести в клинике несколько дней.
Уже вечер, но в отделении по-прежнему шумно. Сегодня было много операций, и у персонала до сих пор работы по горло. Возле телефона-автомата, как всегда, очередь: приходится запастись терпением. И вдруг сквозь шум я слышу какой-то странный, глухой, сдавленный крик. Или мне это почудилось? Но крик по¬вторяется снова и снова, и я тщетно пытаюсь разобрать слова. Такое ощущение, что кто-то зовёт на помощь!
Забыв про телефон, я возвращаюсь в отделение и тут же понимаю, где кричат. Вон та дальняя палата - ка¬жется, послеоперационная. Дверь приоткрыта, и я с удивлением замечаю, что свет там выключен. Что за чёрт?!
Оглянувшись, я вижу спешащую куда-то Машу, де¬журную медсестру. Подойти, спросить? Да как-то нелов¬ко! В самом деле - мне-то что? Нет, всё-таки спрошу!
Крик теперь слышен очень близко, и от него ста¬новится не по себе. Хриплый мужской голос, полный отчаяния и боли, зовёт из темноты: "Сестра-а-а, сестра-а-а!"
Маша смотрит на меня так, что я сразу начинаю чув¬ствовать неловкость. В её голосе слышится усталость и раздражение:
- Ему сегодня удалили желчный пузырь. Пусть от¬дыхает. А ты иди-ка лучше к себе в палату!
- Но может быть, человеку плохо? Хотя бы свет ему включите! - настаиваю я.
- Обойдётся! Извини, мне некогда!
Маша быстро уходит, и я спиной чувствую её взвин¬ченность. Может быть, я зря её тормошу? Она ясно дала мне понять, что я лезу не в своё дело, и фор¬мально - она права!
Глубокая ночь. Сквозь сон я вдруг чувствую, как кто-то несильно, но настойчиво трясёт меня за плечо. Ма¬ша!
- Вставай, нужно помочь. Дело минут на пятна¬дцать! Вслед за мной она будит Женьку - моего соседа, и мы, стряхи¬вая остатки сна, покорно плетёмся куда-то вслед за ней.
Стоп! Да это же та самая палата, откуда кричали! Только теперь тут отчаянно тихо. Вторая медсестра во¬зится с какими-то приборами, но я почти не вижу её. На кровати лежит мужчина лет сорока пяти, и одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он мёртв. На жи¬воте повязка, из носа торчат какие-то трубки... Машин голос прерывает секундное оцепенение:
- Нужно отвезти его в морг;  помогите переложить на каталку!
И вдруг, как удар хлыстом:
- Сволочь! Не мог другой смены дождаться! Уже третий покойник подряд!
…Когда-то давно их звали Сестрами Милосердия...
Они принимаются вдвоём грязно ругать его, а мне начинает казаться, что это продолжение какого-то ди¬кого, тревожного сна. У покойника приоткрыт рот, и они пытаются зафиксировать челюсть с помощью бин¬та. Но повязка сползает, и это вызывает новый взрыв негодования.
Меня пронзает острая жалость к этому человеку. Зачем они так?! Он умер, не дождавшись никого, кто мог хотя бы словом помочь ему. Кто мог услышать его по-следние в жизни слова. А он ведь звал, звал на помощь, он чувствовал, что умирает!
Сострадание вдруг сменяется совсем другим чув¬ством. Меня охватывает ярость: ещё чуть-чуть, и я уда¬рю её! Нет, не Машу, а это чудовище, которое корчится в её облике!
Вместо этого, совершенно неожиданно даже для себя самого, я вырываю из её ухоженных рук повязку, и сам подвязываю непослушную челюсть. Мы с Жень¬кой перекладываем тело на каталку и с облегчением вы¬ходим из этого склепа. Путь по тёмному и обшарпан-ному подвальному коридору, ведущему в морг, кажет¬ся мне избавлением.
Чувство брезгливости и какой-то непонятной вины при воспоминании об этом, посещает меня до сих пор. И с этим, наверное, уже ничего не поделать.


О жалобах, милосердии и обиде на судьбу

У каждого из нас в жизни случаются моменты, ко¬гда хочется излить кому-нибудь душу. Хочется почув¬ствовать участие и поддержку, поделиться свои¬ми тревогами, и кажется: вот сейчас расскажешь обо всём, что тебя тревожит и мучает, и жизнь станет хоть чу¬точку легче.
Мне самому слишком хорошо известно, как труд¬но бывает сдержаться, чтобы не выложить пе¬ред сочувствующим тебе человеком все свои трево¬ги, страхи и жалобы. Да и кто из нас может похва¬статься, что никогда не прибегал к сочувственному вниманию окружающих? В разной степени и по раз¬ным поводам, нам порой становится до боли жаль са¬мих себя.
До сих пор некоторые болезни с трудом поддаются да¬же симптоматическому лечению, а уж о полном избавле¬нии от них пока приходится лишь мечтать. Но несмотря на это, в человеке не умирает надежда найти врача, целителя или лекарство, которые кардинально решат эту проблему. Время от времени до нас доходят слухи, что где-то появился чудо-доктор. Нужно толь¬ко разыскать его, попасть на приём, и всё изменится, как по мановению волшебной палочки!
Но, увы, практически всегда эти слухи оказыва¬ются преувеличением. Доктор может быть действи¬тельно хорошим специалистом, но и он оказывается не в состоя¬нии совершить невозможное.
Так уж устроен человек: всякий раз ему очень хо¬чется верить в то, что уж теперь-то результат, на который так надеешься, совпадёт с ожидания¬ми!
Но чуда не происходит, и в душе нередко начинает клу¬биться и расти глухое отчаяние. Оно ищет выхода, и часто находит его в стонах и жалобах. Тем более, что недостатка в тех, кто готов тебя внимательно выслу¬шать и искренне посочувствовать, как правило, нет.
Сострадание — прекрасное человеческое качест¬во, и оно не может не вызывать уважения и благодар¬ности. Однако стоит ли пользоваться им, как успокаи¬вающей микстурой?
Дело в том, что стойкая привыч¬ка, а тем более - потребность изливать душу, не столь безобидна, как может показаться на первый взгляд.
Жалуясь, человек бессознательно стремится переложить свою ношу на плечи собеседника. Точно так же ребёнок, больно ударившись, со слезами прижимается к матери, чтобы она ус¬покоила его, чтобы стала главной участницей неприятного события.
Ребёнок требует от матери горячего сочувствия и деятельного участия, иногда даже - наказания "провинившегося" пред¬мета. Такая позиция для ребёнка совершенно естест-венна и простительна, но для взрослого, который к тому же поставлен жизнью перед серьёзнейшей проблемой, она бы¬вает губительной. Пользуясь любой возможностью се-товать на свой несчастливый жребий, человек загоня¬ет себя в западню, и не может оставаться внут¬ренне мобилизованным, собранным, и готовым к дейст¬вию. Действие или, по крайней мере, возможность дей¬ствия - вот что должно всегда оставаться у нас. Но, подобно расстроенному ребёнку, требующий сочувствия чело¬век и действия ждёт уже не от себя, а - от кого-то друго¬го.
Но дело всё в том, что никто другой не в состоя¬нии ничего сделать за нас, разве что волшебник из сказ¬ки. Вы когда-нибудь видели таких волшебников? Нет? Я - тоже!
- Так как же быть? - спросит дотошный читатель. - Я не должен ни о чём говорить? Молчать, даже если очень одиноко, больно, страшно?
Ну, конечно же, нет!
Жалобы разрушительны, если только они начинают играть для нас роль  психологической опоры. Конечно же, нельзя вводить мораторий на то, чтобы делиться мыслями и чувства¬ми, опасениями и надеждами с близкими людьми. Более того: по словам одного знакомого психотерапевта, не все из нас в принципе способны и умеют это делать. Часто приходится даже учиться рассказывать о том, что тебя гложет, облекая свои чувства и мысли в связную речь. Но – учиться именно общению, а не жалобам.
Определить, что в действительности стоит за нашим желанием выговориться - жалоба ради жалобы, или реальное стремление преодолевать негативную ситуа¬цию, довольно просто. Нужно лишь понять, что за этим следует. Происходит ли с нами что-то новое, делаем ли мы хотя бы маленький шажок вперёд, или - просто хотелось пожаловаться? Если была реально нужна не жилетка для слёз, а поддержка - тогда тревожиться не о чем.
 А на что вообще жалуются люди? Если не по ме¬лочи, а вот так, - по-крупному? На невезение, несчастное стече¬ние обстоятельств, на судьбу, наконец! На ту таинст¬венную силу, которая ни от кого не зависит, но от ко¬торой зависят все.
Пока судьба благосклонна к нам, мы нечасто о ней вспоминаем, нередко считая своей заслугой даже то, что очевидно происходит без нашего участия.
Но если недуг внезапно вторгается в на¬шу жизнь, ломая её привычные устои, судьба начинает казаться чудовищно несправедливой. Она, вдруг обделившая нас многими радостями, и в то же самое время щедрой рукой отсыпающая их другим, которые, право, достойны этого (с нашей точки зрения) гораз¬до меньше!
     "Почему такое случилось именно со мной, а не с кем-то ещё?!" Этот проклятый вопрос способен свести с ума. Но, если ты бесконечно себе его задаёшь, ты обрекаешь себя на поиск ответа, которого не существует.
Порой мы склонны путать понятия, ожидая спра¬ведливости там, где её и не может быть. Просто жизнь, не спрашивая на то нашего согласия, как будто выставляет нам некий счёт. У каждого он свой, и стоит ли судить, кому повезло (или не повезло) больше?
Так что - и "платить" на¬до по этому счёту, и - жаловаться некому! Жизнь каждого человека - вещь аб¬солютно "штучная", поэтому все попытки сравнения грешат субъективизмом, и часто увенчиваются какой-то детской обидой.
Нелепая си¬туация: воздевая руки к небу с упрёками в несправед¬ливости своего жребия, человек жалуется Богу на не¬го же самого!
Однако – все мы смертны, и, что бы ни происходило с каждым из нас, это не выходит за рамки того, что вообще может произойти с человеком. Вот если бы существовала некая "каста бессмертных", а нас в неё не включили: как в таком случае не обижаться? Но "касты бессмертных" нет, а потому и обижаться н на что, и - зави¬довать нечему. Тем более, и безадресная обида, и адресованная кому-либо зависть, – яркие примеры безусловно слабых жизненных позиций.
В 1989 году, в конце мая, я в очередной раз оказал¬ся в больнице. Вокруг нашего корпуса буйно цвела сирень, по¬года была уже вполне летней, поэтому смертельно хо-телось на волю. Но процедуры шли своим че¬редом, до выписки было ещё далеко, да ещё за вре¬мя пребывания в больнице я стал чувствовать себя хуже, чем при поступлении. Это не добавляло хорошего настроения, и, что греха таить, в голову нет-нет, да и забредали мысли о несправедливости выпавшего на мою долю жребия.
Но эти мысли оставили меня однажды, и навсегда - после того, как в одном из выпусков вечерних новостей я ус¬лышал о взрыве газа в Башкирии, почти полностью уничтожившем пас¬сажирский поезд, в котором ехали на отдых дети. Я по¬думал тогда о том, что по сравнению с ними, я - просто счастливчик! Даже если бы моя жизнь закончилась прямо сейчас, всё равно она оказалась бы дол¬гой - в сравнении с тем, что выпало им. Я уже прожил гораздо больше, и проживу ещё, а для этих детей уже всё закончилось!
С тех пор я стараюсь не забывать одно важное правило: "Если очень хочется сравнить своё положе¬ние с положением другого человека, посмотри на того, кому ху¬же, чем тебе".
Уверяю вас, это очень хорошее лекарство от обид на свою  судьбу!
Хроника жизни в реальном времени

"Что бы в жизни не ждало вас, дети,
В мире есть много горя и зла.
Есть соблазна коварного сети 
И отчаянья горького мгла.
Есть тоска невозможных желаний,
Есть унылый, безрадостный труд
И расплата годами страданий
За десяток счастливых минут!
Где бы сердце вам жить не велело:
В шумном свете иль в сельской глуши,
Расточайте бессчётно и смело
Все сокровища вашей души!.."

 Я не знаю, чьи это слова. Их откуда-то при¬нёс один мой друг. Кажется, эти стихи сочинила монахиня, которая бывала в доме Марины Цветаевой, когда та бы¬ла ещё ребёнком. Простенький мотив, — всего-то пять аккордов. Но есть во всём этом что-то непостижимо завораживающее.
"Расточайте бессчётно и смело"... Наверняка эти слова кому-то покажутся глупостью. Пусть. Его дело.
Теперь я знаю, что чувствует изнемогающий от жа¬жды путник, непостижимым образом нашедший среди раскалённых песков спасительную бутылку ледяной родниковой воды.
Говорят, вдвое даёт тот, кто даёт вовремя. Может статься, это утверждение не совсем справедливо. По¬тому что иногда бывает не "вдвое", а значительно, су¬щественно больше!
Так было с врачами-офтальмологами, принявшими в моей судьбе неожиданно тёплое участие в то время, когда я никак не мог выбраться из череды обострений, вызывавших воспаление зрительных нервов то на од¬ном, то на другом глазу, а то и на обоих сразу.
Так было с незнакомой мне семейной парой из Германии, от которой пришла огромная посылка с продук¬тами вскоре после глобального обвала цен в 1990-м. В тот мо-мент я работал сразу в трёх местах и чувствовал всё ост¬рее, что совершенно выдыхаюсь. Срочно требовалась хотя бы небольшая, хоть какая-то передышка. Только как её обрести? Конечно, можно было попросить по¬мощи. Но те, к кому я мог тогда обратиться, сами оказа¬лись не в самом лучшем положении. Ну, не мог я себе это позволить! Я понимал, что не выдерживаю нагрузки оттого, что нездоров. Но упрямо не желал признавать¬ся самому себе в этом. И вдруг почтальон приносит извещение о посылке. Это было похоже на чудо! Шестнадцать килограммов продуктов: консервы, крупы, шоколад, растворимый и молотый кофе, великолепный, изысканный чай...
Самое удивительное, что я никуда за помощью не обращался! Я и сейчас остаюсь в неведении, каким об¬разом мой адрес попал в ту немецкую семью.
С  Германией связано и другое событие. Друг, учив¬шийся тогда в РГГУ, познакомил меня с Рут, чудесной де¬вушкой, приехавшей из маленького немецкого город¬ка. Она хорошо говорит по-русски, поэтому языкового барьера у нас нет.
Мы компанией бродим по Москве, болтая обо всём на свете. Я, было, завёл разговор о философии, о Ницше, которым мы в то время зачитывались. Но Рут вдруг смешалась, и, после секундного колебания призналась, что ничего этого не читала. И сама тут же разрядила неловкость, вызванную моей нечаянной бес¬тактностью, заметив, что немецкую философию в Рос¬сии традиционно читают и знают лучше, чем в самой Германии. Хотя, наверное, могла бы и не смущаться. Ведь она прекрасно говорила по-русски, на чужом для себя языке. А вот я на такое способен не был.
Рут приехала в Москву по поручению своей про¬тестантской общины, и целью этого визита была благо¬творительность. Неожиданно она сказала, что намерена оказать помощь и мне. Я до сих пор благодарен ей за поддержку.
Потом, уже значительно позже, настало время от¬давать долги. После нескольких моих публикаций, посвящённых психологическим проблемам, сопровождающим рассеянный склероз, начались телефонные звонки. Порой их количество становилось пугающим. Но я не отказывал никому - я слишком хорошо помнил, что такое получить помощь вовремя. Я даже бывал у некоторых моих телефонных собеседников, а кто-то из них приезжал ко мне.
С течением времени я стал всё больше понимать, что нужно искать другие пути. Дело в том, что работа с боль¬ным человеком "тет-а-тет" требует профессиональной подготовки и специальных навыков, которых у меня просто не было. Наверное, поэтому довольно часто результатом та¬кого общения становилось явное, хотя и краткосрочное, ухудшение моего собственного состояния. Причём, как это ни странно, происходило своеобразное копирова-ние симптомов. На следующий же день после разгово¬ра с человеком, у которого был паралич мышц ног, я отмечал и у себя усиление онемения ступней и шаткость походки. Или, если мой собеседник имел проблемы с подвижностью и координацией рук, - я чувствовал, пусть и в меньшей сте¬пени, то же самое.
Помимо всего прочего, это забирало слишком мно¬го сил и времени, а результат был довольно скромным.
Мой домашний телефон давно стал "ходить по ру¬кам", и теперь совершенно невозможно сколько-ни¬будь точно определить количество звонивших мне лю¬дей. Могу сказать только одно: их было очень много. Время от времени звонят и сейчас, порой не совсем хо¬рошо представляя себе, что именно я могу предложить. Так, одна женщина обратилась ко мне, как к целителю, который будто бы лечит некими чудодейственными "настроями". Я отнекивался, говоря, что никаких "настроев" у меня нет. Женщина же уверяла, что заплатит "сколько нужно", и умоляла не отказывать. Другие люди просили об "исправлении биополя", будучи уверенными в том, что я - экстрасенс. Такая, знаете ли, энтропия информации.
Наконец, я страшно от этого устал, и всерьёз задумался о том, чтобы изложить свою концепцию в книге, что теперь и делаю.

* * *
-.Вы же сами понимаете, - снисходительно ус¬мехнулся в телефонную трубку мой собе-седник. - От таких предложений не отказываются! Но, если хотите, подумайте. Я позвоню послезавтра!
В трубке раздались короткие гудки, а я застыл в за¬мешательстве. Я мог ожидать всего, чего угодно, но только не этого...
Приступая к созданию благотворительного фонда, предназначенного для помощи больным рассеянным склерозом, мы были исполнены радужных надежд и грандиозных планов. Благотворительность, как и многое в современ¬ной России, за короткий срок успела себя порядком скомпрометировать, но нас тогда это почти не смуща¬ло. Ведь не боги горшки обжигают!
Мы знали, что нужно делать — многие из состава организаторов сами были больны. Психологическая и информационная поддержка, организация социологи¬ческих и медицинских исследований, помощь одино¬ким лежачим больным и Public Relations — "пиар", предназначенный для информационного обеспечения нашей работы.
С начала и до конца моей работы в качестве пре¬зидента Благотворительного Фонда, наиболее остро стоял вопрос финансирования. Перелопатив федеральный и городской законы о благотворительной деятельности и гору дополнений к ним, я убедился в том, что "пряника" для потенци¬ального благотворителя там не содержится. Вкладывать средства в благотворительные программы с рациональ¬ной точки зрения оказалось совершенно невыгодно, а мороки с отчётностью это прибавляло очень существенно. Фонд работал, но преимущественно не как финансо¬вая, а как общественная организация. Мы доставляли больным коляски и ходунки, помогали решать вопро¬сы с переселением из хрущёвок в новое жильё, ор¬ганизовывали для самых тяжёлых медицинский и со¬циальный патронаж, участвовали в противодействии введению повременной платы за телефон, - зная, что это прежде всего ударит по инвалидам.
Общаясь с чиновниками, я быстро понял, что нужно принимать их правила игры, иначе ничего не добьёшь¬ся. Пришлось научиться "искусству" легко и непринуж¬дённо класть на стол пакет с подарком, а потом улыбаться в ответ на одобрительную улыбку чиновника, ставшего вдруг внимательным и душевным собеседника. Было противно, но я в этот момент старался думать о пользе дела.
Первоначальный актив создателей фонда посте¬пенно таял: одни уехали за границу, другие были слиш¬ком сильно заняты на работе. Дело понятное.
И вдруг тот самый звонок! Я не стану называть ор¬ганизацию, представители которой говорили со мной. Поверьте на слово: она хорошо известна не только в России, но и во всём мире. Огромная структура с не¬малой долей государственного участия.
Подобные предложения я слышал и раньше, но здесь был совершенно иной масштаб. Суть была гени¬ально проста: на счёт фонда перечисляется сумма в размере более полумиллиона долларов. Мы используем сорок процентов в уставных целях, а остальное по липовым договорам отправляем на счёт, который нам сообщат позже.
- Ну что, решили? - Голос в трубке был совершен¬но спокойным. - Да вы не волнуйтесь, всё будет чис¬то: нам ведь тоже гореть не хочется!
- Нет - ответил я, - Такой вариант нам не подхо¬дит.
Собеседник удивлённо хмыкнул, и положил труб¬ку.
Потом я думал, а может, стоило согласиться? Ведь тогда мы смогли бы осуществить несколько хороших проектов, на ко¬торые никак не находилось денег. Мы помогли бы мно¬гим людям...
Но я не был согласен участвовать в такой крими¬нальной благотворительности. Меня приглашали в игру, всего замысла которой я не знал, и моё со¬гласие требовалось только однажды. Думаю, в дальней¬шем меня бы уже не спрашивали, а просто ставили пе¬ред фактом.
"Карманные" благотворительные организации ны¬не совсем не редкость, и этот случай не был чем-то ис¬ключительным. Российская реальность слишком часто вынуждает хорошего руководителя действовать имен¬но так, получая взамен немало "пряников".
Это - и приличная зарплата, и прочие возможности. Но и  - личные обязательства перед новыми "благодете¬лями", сиречь - покупателями.
Что ж: я оказался плохим руководителем, ничего не поделаешь! Фонд просуществовал три года, а потом был закрыт ввиду отсутствия финансовой деятельности.


Есть только миг...

У Сенеки есть замечательное изречение: "Пока мы собираемся жить, жизнь проходит!". Ощущение без¬дарной траты времени знакомо, пожалуй, каждому. Сколько раз мы пытались начать новую жизнь? С по¬недельника, с Нового года, с завтрашнего дня... Сколь¬ко раз мы действительно начинали её? А начав, как дол¬го были верны своему решению? Вряд ли найдётся много людей, для которых такой подсчёт окажется уте-шительным.
Дело здесь отнюдь не в том, что человек не имеет достаточно воли для того, чтобы действительно пере¬ломить ход жизни в нужную для себя сторону. Известно множество случаев, когда необыкновенную целеуст¬ремлённость проявлял тот, кто раньше, к примеру, не раз зарекался; что отныне каждое утро бу¬дет начинать с зарядки, но всякий раз откладывал ис¬полнение это "на потом".
Что же мешает нам быть обязательными и последовательными? Очевидно, для этого нужно ясно осознавать безусловную необходимость того, что нужно немедленно сделать. Простых умозрительных доводов здесь недос¬таточно: нам нужно по-настоящему почувствовать, что цель стоит затрачиваемых на её достижение усилий. Нам нужна мотивация к решительному и немедленному действию, а её-то часто и не хватает. При этом все прекрасно знают, что жизнь конечна. Все знают это, но нечасто это реально чувствуют. В глубине души мы упрямо противимся этому неутешительному зна¬нию, но иногда всё же ощущаем это особенно остро. В такие минуты хочется немедленно что-то сде¬лать, и мы в который раз начинаем "новую жизнь" - с поне¬дельника, с Нового года, с завтрашнего дня. И опять - в который раз - желание перемен растворяется в мелочах повседнев¬ности. Острое чувство конечности бытия вдребезги раз¬бивается о нашу собственную психологическую защи¬ту: "Ещё не вечер!" Жизнь, конечно, когда-то закончится, но это будет очень нескоро! У нас есть в запасе доста¬точно времени, чтобы всё успеть! Как говорится, пока гром не грянет...
Но вот он всё-таки грянул. Грянул неожиданно, с ошеломляющей скорстью изменив пропорции намеченного нами самими времени. Ещё вчера мы смотрели в будущее с надеждой и оптимизмом, а сегодня - не видим в нём ничего, кроме угроз и парализую¬щего волю страха. Теперь мы боимся его, боимся не¬уклонно надвигающегося, так неожиданно обозначившегося, финала. Мы уже не верим в это будущее, потому что, кажется, что оно больше не верит в нас.
И снова, в который уже раз, у нас не получается жить в настоящем. Мы не могли начать "новую жизнь" оттого, что времени впереди было очень много. Теперь мы не делаем этого потому, что его остаётся, по нашим представлениям, слишком мало.
В таком положении человек часто использует имеющуюся в его распоряжении лазейку: он начинает жить воспоминаниями, жить прошлым.
Это одновременно и лазейка, и ловушка: начиная жить прошлым, мы теряем связь с действительностью и уже не ищем опоры в ней. Остаётся лишь эта пустота, вместе с пугающим ощущением скоротечности уходящих минут. Нам становится нечего делать даже с тем небольшим отрезком времени, который, без сомнения, ещё есть в нашем распоряжении. Остаётся заполнять его чем попало, "убивать" это, ставшее ненужным, вре-мя. Мы вяло смотрим телевизор, говорим ни о чём, чи¬таем пустые и неумные книжки, позволяем себе регулярные возлияния  - всё для того, что¬бы уйти от самих себя. В настоящем с нами действи¬тельно остаётся только болезнь. Мы говорим о ней всё больше и больше, и вот уже - только о ней и го¬ворим.
Мы не можем любить это настоящее, отвергая жизнь, которая так скудна по сравнению с тем, что было вчера. Ведь у нас всё равно нет других вари¬антов. Или - всё-таки есть?
Кажется, что мы припёрты к стенке, но выбор всё равно существует. Остаться на месте или попробовать шагнуть впе¬рёд? Правда, если мы выбираем второе, движение вперёд будет воз¬можно лишь в случае, если мы сумеем найти для него надёжную опору.
Но вот беда: на одно только прошлое опереться невозможно. Оно уже состоялось, став неизменяемым фактом. Прошлое уже было. Будущего - хорошего ли, плохого - ещё нет. В каждом из мириадов "сейчас" у нас есть только настоящее, только оно реально. От этой основы можно сделать первый шаг к себе. Может стать¬ся, у нас не очень много времени, а может, мы сильно ошибаемся в оценке своих перспектив. Но, как бы то ни было, не годы же, в конце концов, определяют полноту прожитой жизни!  Эта фраза стала почти банальностью, что, впрочем, никак не отменяет её правоты.
Кто не слышал сетования некоторых пожилых людей: дескать, вся жизнь прошла, а что я в этой жизни видел?! Десятки лет, состоящих из блёк¬лых праздников и долгих безрадостных будней. Даже делая скидку на некоторое лукавство произносящего эти слова человека, трудно не испытывать жалости пополам с досадой. И уж, конечно: себе такое не пожелаешь!
Давайте вспомним, что из прожитого запомнилось вам наиболее отчётливо? Я уверен, что самые яркие воспоминания - это моменты острого переживания на¬стоящего; моменты наивысшей радости или сильнейшего горя, когда мы всеми чувст¬вами погружались в настоящее, и сполна его переживали. Часто помнятся сущие мелочи: детская радость при виде какого-нибудь необыкновенного цветка или ба¬бочки, ощущение бьющей ключом жизни в весеннем лесу, потрясение детского сердца от пронзительного осознания того, что все когда-то умрут. Каждый человек наверняка прекрасно помнят такие мгновения, хотя с тех пор пролетели, быть может, десятки лет. Зачем же от-казываться от этого теперь? Теперь, когда мы так остро почувствовали текучий бег времени; теперь, когда нам более, чем когда бы то ни было, следует жить на¬стоящим. Ведь именно в нём, в отличие от прошлого или будущего, человеческая личность способна играть активную роль и влиять на происходящие события.
Случается, это влияние бывает настолько сильным, что даже смертельная болезнь пасует пред ним. Кто знает, происходит ли это потому, что настоящее, яв¬ляясь причиной для будущего, что-то меняет в этом своём следствии? Ведь каждое мгновение мы вносим свою лепту в то, что произойдёт с нами завтра!
Оглядываясь назад, люди часто говорят себе: "Боже, как я был счастлив тогда (десять лет, год, ме¬сяц назад) и как же я не понимал этого!"
Получается, человек был в какой-то момент счастлив, но сам этого не знал? Может ли такое быть? Едва ли. Вероятно, не было у него тогда ощущения счастья, но он имел основания чувствовать себя счастливым. Но - пропустил, не оценил, не обратил внимания, прозевал тот самый миг. Тогда - не увидел, а вот теперь вспомнил. Да: основания для ра-дости были, вот только радость зад¬ним числом, постфактум, едва ли окажется полноценной.. А разве сейчас, в этот самый момент, всё иначе, и радо¬ваться в жизни нечему?
Или снова придётся с сожалением констатировать, что – не поняли, не заметили, пропустили?
Давайте теперь рассмотрим всю цепочку времени: "Про¬шлое - Настоящее – Будущее". Уделив столько вни¬мания настоящему, я хотел бы поговорить о двух дру¬гих непременных составляющих Времени.
Действительно, прошлое, взятое отдельно, само по себе, опорой быть не может. Другое дело – прошлое, как часть бесконечной вереницы событий, лет и секунд. В таком контексте оно обретает свой настоящий смысл и способно верой и правдой служить человеку. Ведь там осталось реа¬лизованное и нереализованное содержание нашей жиз¬ни, остались мы сами, наши успехи и победы, которые уже нельзя утратить. Остались наши ошибки и просчёты, с те¬чением времени всё более поддающиеся взвешенному анализу. И наш жизненный опыт - он тоже оттуда!
Прошлое хранит своеобразную планку нашей соб¬ственной самооценки. И эта планка теперь, когда в нашу жизнь вторглась болезнь, ни в коем случае не должна двинуться вниз, потому что тогда нам станет особенно худо.
Так, мы находим в прошлом не опору, но - ориентир и стимул к действию, которые не стоит игнорировать. Тем более, человек всегда стремит¬ся поднять эту планку как можно выше, а её снижение или повышение может происходить только в настоящем. Многие хронические болезни ставит человека в условия, когда ей трудно удержатся на прежнем уровне. Кстати, исправив положение, мы можем вдруг обнаружить, что она теперь находится даже выше, чем прежде! Высота-то взята уже другая, и после её покорения мы сами становимся внутренне сильнее и крепче.
Будущее - это самая загадочная часть рассматри¬ваемой нами временной цепи. Реально его как будто нет, однако это отнюдь не говорит о том, что его не существует вообще. Наши представления о нем влияют на настоя¬щее - его содержание и смысл. Как-то один профессиональный гитарист, объяс¬няя мне технику игры, сказал, что инструментом можно по-настоящему овладеть лишь в том случае, если, иг¬рая начало такта, ученик уже "видит" ноты, которыми этот такт закончится.
Время, как мелодия, несмотря на его непрерыв¬ность, делится на интервалы определённой длитель¬ности, или, говоря научным языком, оно "дискретно". Представляя себе будущее, мы про¬изводим некую "разметку времени", приблизительно намечая в сво-ей жизни те или иные события. Это помогает мобили¬зации сил, даёт энергию и активизирует волю. Из этого правила есть одно исключение. Если человек, сам ничего не предпринимая, просто дождает¬ся, когда ему "пофартит", у него вряд ли что-то полу¬чится!
Желанные вехи и этапы, которых хочется достичь, могут мобилизовать человека настолько, что с ним начинают твориться удивительные вещи. Так, хорошо извест¬но, что накануне наступления 2000-го го¬да во многих странах было отмечено резкое снижение смертности! Находясь при смерти, многие больные "не могли себе позволить" пропустить, не дожить до этого момента. Лю¬бопытно, что вскоре после того, как 2000-й год наступил, статистика вновь вернулась в прежнее русло!

* * *
Бруно Беттельгейм, попавший, как и Виктор Франкл, в фашистский концлагерь, писал о том, что одним из самых изощрённых способов подавления человеческой лич-ности там было то, что у заключённых в обязательном по¬рядке отбирались часы. В результате они лишались воз¬можности планировать, пусть даже и совершенно фор¬мально, своё время, и свою жизнь. Это, по его словам, оказывало сильнейшее негативное воздействие на человеческую психику, способствуя её деформации и разруше¬нию. Время теряло для заключённого одно из своих важнейших ка¬честв - свою  дискретность (то есть - прерывистость), а потому почти не под¬давалось психологической "разметке".
Кстати, сам Беттельгейм спасся тем, что в конц¬лагере он... писал книгу. Конечно, у него не было ни чернил, ни бумаги, поэтому он делал это…в уме! В результате его настоящее имело для него важное содержание, а в будущем, пусть и довольно отдалённом, существовал этап, когда кни¬га должна быть напечатана и издана.
Подводя итог сказанному, я хотел бы ещё раз об¬ратить ваше внимание на важность определения своего положения во времени, серьёзность раздумий "о времени и о себе".
Я бы сказал, что Время, при определённых условиях, действительно "лечит"!

Давайте не забывать древнее изречение: "Мементо мори!". В буквальном переводе оно звучит, как:  "Помни, что тебе умирать!".  А это означает только одно – "спешите жить!".


Человек в ожидании Чуда

Все опять были полны внимания и любопытства.
...Они с глубоким волнением следили за движениями
чародея, и взглянули на меня с таким видом, словно
говорили:  "Ну, что ты теперь скажешь?.."
Марк Твен, "Янки из Коннектикута при дворе Короля Артура".
Однажды я побывал на выступлении Юрия Гор¬ного: впечатление было просто ошеломляющее. Ещё бы: этот человек творил на сцене настоящие чудеса! Он воспроизводил по памяти строчки из толстен¬ного энциклопедического словаря, безошибочно назы¬вал имена зрителей-добровольцев, с плотной повяз¬кой на глазах находил в зрительном зале книгу, а потом  вты¬кал иголку в то самое слово, которое было зрителями же и загадано. Как он это делал? Я не знал этого тогда, и точно так же не знаю сейчас. Думаю, в этом процессе "чудотворства" были задействованы не только недюжинные способности самого артиста, но и каскад умело построенных, хитрых трюков. Да и сам "кудес¬ник" в многочисленных интервью неизменно настаивал на том, что чудес никаких нет, а есть лишь искусство использовать заложенные в человеке  возможности.
Рациональное и иррациональное столетиями идут по жизни рука об руку. Астрономия и астрология, психология и парапсихология, вера и Бога, и - научное мировоззрение. Не находя ответов на свои вопросы в одной из этих областей, человек часто начинает искать их в другой.  Это не играет особой роли, если им движет простая любознательность. Другое дело, если ему кажется, что от правильного ответа зависит жизнь - его самого, или его близких.
 Обсуждая темы, связанные со здоровьем, мы не смо¬жем пройти мимо целительства в разных его формах, магии, и прочих иррациональных ве¬щей. Очень сложная и потенциально конфликтная тема!
Некоторые из знако¬мых мне больных рассеянным склерозом в какой-то момент решались обратиться к помо¬щи адептов этого направления. Традиционная меди¬цина им кардинально помочь не могла, вот они и начинали верить, что помогут методы нетрадиционные. Проблема, однако, состоит в том, что из великого множества утверждений, свидетельствующих о том, что кто-то с помощью заговора, биоэнергетики, магии или мистики (нужное подчеркнуть) излечил неизлечимое заболевание, не было доказано ни одно! То есть, случаи, имеющие вполне рациональную подоплёку, чудесными объявлялись бессчётное количество раз, но в действительности, ничего невероятного в них не было.  Однако ещё ни разу объявленное "чудом" событие не выдержало проверки на прочность в рамках добросовестного научного эксперимента.  Конечно, в таких случаях очень пригождается аргумент о том, что "чудо в доказательствах не нуждается", но факт остаётся фактом. При этом в "свидетелях", готовых поклясться, что чудо всё-таки состоялось, недостатка нет никогда. Всегда отыщутся люди, готовые клятвенно подтвердить, что один излечил страждущего от неизлечимой болезни, другой - чудесным образом воздействовал на чью-то судьбу, третий… Здесь можно вспомнить о таком психологическом феномене, как "эффект предвзятости подтверждения". Этот эффект возникает в случае, когда человек, убеждённый в чём-то или страстно во что-то верящий, стремится  убедить себя и других в собственной правоте. Он трактует факты исключительно в пользу своей версии, а то, что с ней не согласуется, нечаянно "забывает". Это – один из самых распространённых способов рождения "чуда", появления сенсационных новостей и ничем не подтверждаемых ложных свидетельств.
Среди тех, кто обещает совершить чудо с оплатой согласно собственному прейскуранту, то и дело встречается - то "колдун в пятом поколении", то – "потомственная ведьма", то – "экстрасенс с полувековой практикой". Надо сказать, некоторым людям эти "титулы" кажутся очень убедительными.
Я хочу рассказать читателю три истории, известные мне, что называется, из первых рук.
Итак, история первая. В неболь¬шом подмосковном городке жил капитан милиции Борис Н. Служба его шла не шибко, возраст давно пересёк сорокалетнюю отметку, так что мечтать о высоких чинах не приходилось. Однако в судьбе  моего героя вдруг стали происходить необыкновенные вещи. Борис неожиданно для всех оставил службу, и сделался... колдуном! Случилось это ещё в первой половине 90-х. Молва о нём быстро распро¬странилась во все стороны, и люди начали усердно протаптывать "тропу" к дому этого "потомственного" (как он стал утверждать) колдуна. Тропа всё ширилась, чему в немалой степени способствовало "сарафанное радио". Говорили, что он многим очень помог своим "даром" (который, конечно, даром нико¬му не обходится). А в близком кругу доморощенный "кол¬дун" откровенно насмехался над людской доверчивостью, бла¬годаря которой у него со временем появились особняк,  шикарный автомобиль, и круглый счёт в банке.
Многие замечали, что о том, что их "сглазили", говорят только те, кто верит в "сглаз", а под пагубное действие "порчи" попадают исключительно люди, допускающие для себя такую возможность. Ну и, конечно, от колдовства страдают исключительно люди, верящие в колдовство, и они же – спасаются им от жизненных неурядиц.
Может быть, здесь гораздо больше игры, а место реальности занято мимикрирующим под реальность обманом?

Вторая история происходила ещё в начале 80-х. Студенты-физики сконструировали "устройство для измерения биополя". Это был небольшой ящик, на верхней панели которого располагалась шкала со стрелкой, выставленной "на ноль". По утверждениям изобретателей, прибор может определять факт и интенсивность биоэнергетического воздействия, что должно фиксироваться движением стрелки. Людям, утверждавшим, что они владеют экстрасенсорными способностями, предлага¬лось представить, что внутри прибора находится живой объект, и попробовать воздействовать на него. И дей¬ствительно: у двух человек из сотни испытуемых стрелка дрогнула, и пошла в сторону! Но, увы: повторные попытки воздействия тех же испытуемых на загадочный прибор ничего не показали, так что этот результат не вышел за пределы статистической погрешности.
А идея прибора была очень остроумной и предельно простой. Внутри корпуса находился небольшой резервуар с водой, в которой плавал какой-то из пресноводных рачков – дафния или циклоп. Интенсивность его передвижений в норме довольно стабильна, что с известным допуском можно принять за константу. Чувствительный датчик фиксировал характер движения: как только он менялся, стрелка на шкале смещается в ту или в другую сторону. Трудно сказать, чего в этом опыте было больше, - научного озорства или реального желания разобраться в проблеме, но история получилась очень поучительная и забавная.

И, наконец, третья история. У одного моего знакомого (назовём его Дмитрий Л.) было диагностировано онкологическое заболевание. Три года лечения – две операции, плюс несколько протоколов химиотерапии - решающего успеха не принесли. Опухоль вновь возвращалась и начинала  расти. Тогда было решено прибегнуть едва ли не к последнему в той ситуации варианту - аутотрансплантации костного мозга. Сложная операция, хоть и сохранявшая  надежду, но не дававшая гарантий успеха, помогла Дмитрию: опухоль исчезла, и больше не возвращалась! При этом большая часть процедур, манипуляций, и времени, проведённого в стационаре, была для Дмитрия бесплатной, так как оплачивалась квотами на лечение и полисом медицинского страхования. Это – первая часть истории.
А вторая часть связана с неким целителем, уважительно называемым Дмитрием  просто "Петрович".
Петрович  появился в его жизни вскоре после постановки диагноза, и при первой же встрече уверенно заявил, что - решит эту проблему. Дмитрий периодически приезжал к нему на "приём". Петрович давал какие-то снадобья, в очередной раз обещал вылечить от рака, всякий раз беря за свои услуги приличную сумму. Не сомневаюсь, что Петрович был замечательным психологом. Дмитрий относился к нему с абсолютным доверием, и был убеждён, что без Петровича он уже давно бы умер.  Было очень странно видеть, что Дмитрий, будучи настроенным весьма скептически в отношении реальной медицины, и декларирующий абсолютное доверие Петровичу, от медицинской помощи отказываться не собирается.
А когда рак был, наконец, побеждён, Дмитрий остался в полной уверенности, что именно Петрович его и вылечил! В свою очередь, Петрович получил замечательную возможность козырять своей очередной "победой" над онкологией. 


Под крышей дома своего...

"В работе с больными... мы получали великолепные  результаты, пока пациенты не возвращались в свои семьи. Семья сводила к нулю все наши успехи. Это привело к мысли, что работать надо со всей семьёй".
Карл Витакер, один из основоположников семейной психотерапии.
Полина М., инвалид второй группы с большим ста¬жем, много лет ведёт яростную, бескомпромиссную и изматывающую войну, причём сразу на два фронта. Она позвонила мне несколько лет назад после того, как услышала радиопередачу с моим участием. Потом она звонила ещё несколько раз, но я так ничем и не смог ей помочь, и был даже рад, когда это общение прекра¬тилось.
Собственно психологические проблемы, связан¬ные с болезнью, её интересовали мало. Зато все свои душевные силы Полина направляла на борьбу с соб¬ственными матерью и мужем (теперь уже бывшим), жившими с ней в одной квартире. Именно это она и хотела сделать предметом нашего обсуждения, что, ко¬нечно, в мои планы никак не входило.
Меня поразила бешеная страсть, густо настоянная на ненависти, которая звенела в её голосе всякий раз, когда она поворачивала разговор на свою "больную" те¬му. Насколько я мог судить, эта ненависть и служила цементом, скрепляющим эти странные  отношения, она была их смыслом и содержанием. Воистину, эту бы энер¬гию - да в мирных целях!
Здесь ни о какой психологической коррекции не могло быть и речи, - по крайней мере, до тех пор, пока участники этого действа сами не захотят иначе стро¬ить свою совместную жизнь.
Отнеся случаи, подобные этому, в "пассив", пого¬ворим о проблеме "больной человек, и его близкие", имея в виду те случаи, когда этот разговор имеет реальный смысл.
Отношения в семье, если речь идёт о человеке, ог¬раниченном в своих передвижениях, могут играть для него чрезвычайно важную роль, активно влияя на его состояние - как душевное, так и физическое.
Определяя для себя собственное "Я", человек нуждается в том, чтобы существовать в общности, осознаваемой им, как "Мы".
Важность среды общения для каждого из нас труд¬но переоценить. Если этого долгое время нет, мы начинаем чувствовать себя очень некомфортно, тоскливо и одиноко. Здесь не поможет присутствие рядом даже большого коли¬чества незнакомых людей, потому что с ними нас ни¬что не связывает. Это и есть пресловутое "одиночест¬во в толпе".
Болезнь, запирая человека в четырёх стенах, де¬лает формальными многие, некогда живые и реальные, связи. А ведь, помимо встреч с друзья¬ми, нам нужны и мимолётные, кратковременные и не¬значительные факты общения: все эти "привет!", "салют", и – "как дела?". Нужен лёгкий "трёп" с сослуживцами, об¬мен репликами с шапочными знакомыми, и так далее. В магазине случайно столкнулись с бывшим одноклассником, поздоровались с соседом по подъезду, выходя утром из дома, сказали дворнику "доброе утро", и услышали то же в ответ. Казалось бы - сущие пустяки. Но стоит остаться от них в стороне, как ты начинаешь оценивать всё это совершенно иначе. Во дворе мальчишки играют в футбол, кто-то возится у откры¬того капота своей машины; в окно пробиваются звуки бе¬гучей, торопливой, суматошной и увлечённой собою жизни, которая про тебя, кажется, уже и не помнит. В этот момент начинаешь понимать, насколько значимыми могут быть все эти "мелочи".
И тогда микросреда, состоящая из родных и близких людей, начинает нести для человека двойную функцию. Ко¬нечно, полноценной замены потерянного общения здесь не получится, однако и такая компенсация  - желанна, возмож¬на и необходима.
Эрик Берн, касаясь проблемы эмоционально¬го голода, вызванного ограничением контактов больного с другими людьми, говорит о том, что это может вести даже к необратимым органи¬ческим изменениям клеток головного мозга (!). "...От сенсорного и эмоционального голода че¬рез апатию запускается механизм дегенерации нервных клеток".
К сожалению, далеко не во всех семьях принято действительно разговаривать. Обходятся формальным обменом необходимой информацией. Если все члены такой семьи здоровы, тогда - ещё ничего. Недостающее об¬щение можно легко найти и за её пределами. Если же один из них вдруг заболевает, он оказывается почти в пол¬ном эмоциональном вакууме.
Наш разговор уже не раз касался стереотипов по¬ведения. Мы редко задумываемся над тем, что среди близких наше место и положение чётко определены, как будто мы всё время играем на импровизирован¬ной сцене роль самих себя. Характер, темы, интона¬ции, и даже лексика нашей речи сильно разнятся при общении и с разными членами семьи, и – с друзьями. Мы хорошо знаем, чего нам ждать друг от друга и, начи¬ная разговор, в большинстве случаев примерно понимаем, чем он закончится. Словом, мы привыкаем к близким лю¬дям, а они привыкают к нам. Это создаёт некую пред¬сказуемость течения жизни, т.е. тот "сценарий", зна¬ние которого позволяет испытывать в семье чувство комфорта, и всё то, что можно обозначить понятием "СВОЙ ДОМ".
Эти отношения, несмотря на периодически возни¬кающие кризисы (неизбежные в любом развивающем¬ся процессе), весьма стабильны, хотя бы в силу инер¬ционности нашего мышления. Резкое их изменение часто чревато многими неприятностями, кончающимися иногда даже полным разрывом.
Тяжёлый недуг здесь часто становится своеобраз¬ным детонатором. Он во многом меняет роли лю¬дей в семье - так же, как резко изменяет и сам "сценарий". Часто возникает кризис внутрисемейных отношений, и его урегулирование в равной степени зависит от всех его участников.
Больной человек нередко замыкается в своей беде, становится угрюмым и раздражительным, а близкие стара¬ются быть терпимыми и предупредительными. Кста¬ти, этот вариант развития событий нередко заканчи¬вается либо полной "гегемонией"(!) больного, полу¬чившего своеобразный карт-бланш на любые дей¬ствия (см. "Любовь к болезни"), либо -дальнейшим обо¬стрением отношений.
Возможно, именно этими осложнениями, а не са¬мим фактом заболевания, можно объяснить многие слу¬чаи разрыва отношений супругов именно в тот момент, когда один из них начинает испытывать серьёзные проблемы со здоровьем. Такой разрыв, в первую очередь, дорого обходится само¬му больному, и без того попавшему из-за болезни в ус¬ловия, близкие к экстремальным.
Однако, всегда ли кризис отношений - безусловное зло? Да, - если речь идёт об открытом и изматывающем конфликте.
Но кризис способен сослужить и хорошую служ¬бу. Отношения, складывавшиеся долгие годы, в обыч¬ной, размеренной жизни с большим трудом поддают¬ся корректировке - даже если они уже не совсем уст¬раивают и самих участников процесса. Просто противоречия ещё не достигли своего пика, и они существуют до тех пор, пока не наступит время "сказать друг другу всё, что накипело", или - пока не произойдёт какое-то серьёзное событие, которым может стать и тяжёлая болезнь. Кризис всегда приводит к каким-то изменениям. Бы¬вает, что к отрицательным, но бывает и наоборот.
Да, болезнь тоже может стать поводом для гармо¬низации отношений. Правда, здесь особенно нужны и такт, и готовность к компромиссу. Тогда отношения могут стать гораздо более гибкими и пластичными, и, как следствие, приобрести более тё¬плый и доверительный характер.
Я знал одну семью, где был серьёзно болен муж. Он с трудом передвигался по квартире, но держался молодцом, сохраняя присутствие духа. Там не возникало ни конфликтов, ни натянутых отношений, а забота о больном человеке была полна искреннего участия. Всё бы хорошо, но... То и дело слышалось: "Тебе надо от¬дыхать, я сама всё сделаю!"; "Ты болеешь, не надо на¬прягаться", "тебе и так плохо, лучше посмотри теле¬визор, поспи, почитай!". "Пожалуйста, не надо меня волновать, ничего не делай - ты же болен!!!".
Попробуйте мобилизовать свою волю на то, чтобы встать, когда со всех сторон слышится тревожное: "Не вставай, ты сейчас упадёшь!"
Попробуйте сохранить присутствие духа, если со всех сторон рефреном звучит "Ты болен, болен, болен!" По-моему, это деморализо¬вало больного гораздо больше, чем сама болезнь.
Он пытался объяснить домочадцам, что многое может делать, даже не выходя из дома. Пусть с трудом, пусть медленно, но - может! Ему это было очень важ¬но - чувствовать себя при деле. Если он чинил заискрившуюся розетку, или помогал сыну повесить полку, то был просто счастлив. А домашние не мог¬ли, не хотели понять этого, считая его устремле¬ния простым капризом.
Да, внимание со стороны родных необходимо, но в подобных случаях оно играет совер¬шенно неожиданную и, увы, отчасти негативную роль.
Болезнь и без того ставит человека в сложную психологическую ситуацию, так как вызываемые ею нарушения, ограниче¬ние и искажение социальных связей, часто пережива¬ются им очень остро. А тут ещё семья (конечно, из самых лучших побуждений!) практически полностью выключает его из активной жизни.
Человек номинально остаётся в своём микросоциу¬ме, но реальной роли там у него уже нет. Он чувствует себя отлучённым от всего происходящего, выпадает из сложившихся отношений. И ещё эти постоянные на¬поминания о болезни...
Он и без того ни на минуту не забывает о ней, но все его попытки мобилизовать свою волю на любое позитивное действие натыкается на не¬изменное: "ты болен".
Конечно, человек, ограниченный в своих фи¬зических возможностях, не может делать мно¬гого из того, что делал раньше. Но отстранять его от всякого дела, переводить в положение до¬рогой сердцу, но бесполезной мебели, нельзя!
Мотивы подобного отношения вполне понятны, но это именно тот случай, когда благие намерения ведут отнюдь не в райские кущи!
Впрочем, эти слова относятся только к тем людям, которые стремятся жить, а не существовать, пригревшись в уютном "гнёздышке", свитом болезнью. Кому-то ведь даже нравится быть больным и несчастным; нравится, когда о нём тотально заботятся, волнуются, и всячески его опекают.
Лет пятнадцать назад, лёжа в одной из московских больниц, я с интересом наблюдал "спектакль", еже¬дневно разыгрываемый одним старичком, лежавшим в моей палате. А выгляде¬ло всё это так. Утром старичок был бодр и весел, часто шутил, бывал то  остёр на язык, то - шутливо грубоват. Мы играли с ним в шахматы, говорили о всяких пустяках и время от времени спорили на политические темы.
Но чем ближе подступало время посещения, тем больше старичок сникал. За полчаса до прихода жены он ложился в постель и начинал тихо, но очень выразительно постанывать. Наконец, в палату входи¬ла жена, и участливо припадала к его изголовью. Она приносила ему разные вкусные штучки, заботливо поправляла одея¬ло, и так искренне сочувствовала мужу, что без смеха смотреть на это было невозможно.
А старичок, по утрам не упускавший случая обсу¬дить с кем-нибудь (даром, что ему было сильно за шестьде¬сят!) фигуру молоденькой медсестры, слабым, смиренным голосом просил жену налить ему чаю или кефира.
Сейчас я понимаю, что эти отношения были нужны им обоим. Он картинно страдал, а она жалела его и окружала заботой, отчего оба получали истинное удовольствие. Игра в "несчастного больного" так их объединяла, что, случись у него внезапное "выздоровление", они, чего доброго, могли бы и разойтись!
Часто конструктивное разрешение семейных про¬блем невозможно без участия специалиста. Поэтому именно здесь я хочу повторить ещё раз: работа над со¬бой, которую мы могли бы назвать "аутопсихокоррекцией", совсем не означает отказа от посторонней помощи, а в особо трудных случаях даже предполагает её.
Профессиональный психотерапевт или психолог не сможет и не должен строить за нас наши семейные отношения, зато он способен оказать помощь в реше¬нии связанных с этим проблем, действуя не вместо нас, а - вместе с нами.
Мы понимаем, какую важную роль может играть семья, какой потенциальной силой она обладает. Зна¬чит, необходимо добиваться того, чтобы её энергия бы¬ла направлена не на разрушение и дополнительные страдания, а - на созидание.
Задача, безусловно, не из лёгких, но хочется верить, что она по силам тем, кто искренне стремится к её ре¬шению.
Однако здесь, как это часто бывает, есть даже не другая сторона медали, а - много разных граней. Одна из них особо важна, и потому заслуживает отдельного разговора.
* * *
"…Тут за день так   
                Накувыркаешься,
                Придёшь домой –
                Там ты сидишь!..."

Владимир Высоцкий

В 70-е годы ХХ века в научных кругах СССР и США активно обсуждалась возможность осуществления пилотируемых полётов на ближайшие к Земле планеты Солнечной Системы. Помимо решения известных технических проблем, требовалось выяснить, какие условия должны быть созданы для людей, находящихся в изоляции длительное время – полгода, год, и более. С этой целью ставился такой эксперимент: группу психологически совместимых и психически устойчивых добровольцев помещали в условия, сходные с теми, что должны быть на реальном космическом корабле. Первые результаты оказались неутешительны. Спустя какое-то время психологическая обстановка среди "членов экипажа" накалялась до предела. Люди, ещё недавно общавшиеся между собой тепло и дружески, неуклонно  погружались в пучину острейших конфликтов. Все начинали ненавидеть всех, а каждый – каждого. Не помогали ни дополнительные тесты на совместимость, ни специальная психологическая подготовка: эксперимент срывался задолго до назначенного срока. Казалось, проблема неразрешима: в длительном тесном контакте, самые спокойные и уравновешенные в какой-то момент не выдерживали, и начинали звереть!
Решение нашлось, как это часто бывает, почти случайно.  Одна из групп добровольцев получила в своё распоряжение, помимо всего остального, маленькую оранжерею. И всё тут же встало на свои места! Обстановка перестала накаляться, а эпизодические трения участников эксперимента быстро и бесследно сходили на нет.  Тщательно проанализировав эту ситуацию, учёные пришли к выводу, что наличие оранжереи, где каждый испытуемый мог уединиться и сбросить накопившееся напряжение, и решило эту, казавшуюся неразрешимой, проблему.  Всё очень просто: каждый получил возможность немного побыть в своём личном пространстве, наедине с самим собой, и этого оказалось достаточно для исправления ситуации.
Болезнь, ограничивая свободу человека, ставит его почти в те же условия, что были невыносимы для специально подготовленных испытуемых. К тому же семья – это отнюдь не полигон, и полной психологической совместимости всех её членов может и не быть. Конечно, здесь нет полной изоляции от внешнего мира, но и "эксперимент" длится не в пример дольше. В таких условиях нужно обращать внимание и на то, что на первый взгляд может казаться сущими пустяками.
Возможность уединиться и восстановить личное пространство должна быть у каждого человека, но в особенности – у того, кто не имеет возможности, прогулявшись по улице, взять паузу, и на время  сменить обстановку.   

         * * *
Это, знаешь,
В порядке вещей:
Легкий снег
И молочная темень.
В дверь скребутся
Пугливые тени,
Утром вытолкнутые
Взашей.

Помолчим.
Нам молчанье к лицу,
И не стоит твердить
Об "основах"!
И не нужно
На крылышках слова
Вновь тревожить
Цветную пыльцу.

Сколько их,
Этих
Выспренних слов:
Восклицаний,
Длиннот,
Ударений...

Но лишь эти
Бесплотные тени
Нам грозят
Потрясеньем
Основ.


Страх: проклятие или спасение? Стресс на службе у здоровья

Много лет назад журнал "Наука и Жизнь" рас¬сказал про уникальный эксперимент, поставленный человеком на самом себе. Звали этого человека Ален Бомбар. Он совершил, на первый взгляд, невозмож¬ное: на вёсельной шлюпке, без запасов воды и пищи, он в одиночку пересёк Атлантический океан - от Европы до бе¬регов Америки. Путешествие заняло 65 дней; исследователь в пути собирал дождевую воду и добывал влагу и пищу, ловя рыбу. Пил он и морскую воду, тем самым доказав, что в небольших количествах она пригодна к употреблению. Своим поступком Бомбар показал, что жертвы кораблекрушений, попав в экстремальные условия, час¬то гибнут вовсе не от голода или жажды; они погиба¬ют от страха.
Оказавшись в открытом море, и, кстати, имея при себе аварийный запас воды и пищи, люди часто впада¬ют в панику. Это блокирует защитные силы организ¬ма, не выдерживающего чудовищной эмоциональной нагрузки. Из собственных наблюдений и собранной им статистики Бомбар знал, что после кораблекрушения первы¬ми очень часто умирали те, кто в обычной жизни считал себя сильным человеком, и кто привык чувствовать себя хозяином положения.
Океан таит в себе много опасностей, и человек чув¬ствует себя там игрушкой в руках судьбы. Ощущение собственной беспомощности, пополам с неизвестно¬стью, вызывая непреодолимый ужас, оказывалось для многих губительным. Ведь, если точно знаешь, чего и когда нужно бояться, у тебя есть возможность мобилизоваться и морально подготовить¬ся к этому. Но когда опасность угрожает сразу отовсюду, и может нагрянуть в любой момент, когда ты не зна¬ешь, в чём она состоит - выдержать такое бывает очень непросто.
Представим себя стоящими глубокой ночью на заброшенной лесной просеке. Каждый шорох заставляет болезнен¬но сжиматься сердце; кажется, что в кромешной тьме таится множество неведомых и грозных врагов, наблюдающих за нами. Можно сколько угодно убеждать себя в том, что страшнее нас в лесу никого нет, что дикие звери, ес¬ли они тут и были, давно убежали, почуяв приближе¬ние человека, а людей в это время в лесу не встре-тишь.
Но эмоции берут своё, и мы как будто чувствуем чей-то пристальный взгляд, сверлящий спину. Страх рождает в воображении химеры - гораздо более страш¬ные, чем реально возможная опасность.
Днём в том же лесу мы почувствуем себя легко и свободно, хотя возможный уровень опасности - ничуть не ниже, чем ночью. Рядом шумно взлетает птица, и мы весело смеёмся, вздрогнув в первый мо¬мент от неожиданности. Вот если бы то же самое случи-лось ночью - боюсь, без валерьянки или валокордина обойтись было бы трудно! Поздние прогулки по городу подобные чувства вызывают гораздо реже, хотя таят в себе опасности куда больше, чем пребывание в диком лесу.
Страх, чувство тревоги, помогают защититься от возможной опасности. Как говорили древние: "Пре¬дупреждён, — значит вооружён!"
Современный человек, получивший в наследство от своих далёких предков способность видеть потенциальную угрозу во всём неведомом, в отличие от них, часто находит в этом не спасение, а дополнительное испытание.
Интересно, что животное переживает страх в течение достаточ¬но короткого отрезка времени - в самый момент опас¬ности и непродолжительное время после этого. Ранен¬ный охотником зверь не ужасается вновь и вновь слу¬чившемуся с ним несчастью, и не думает о последстви¬ях ранения. Он живёт и действует, исходя из реалий настоящего момента. У человека всё иначе. Мы способны вспоминать, и можем предвидеть - в этом и наше преимущество, и наша уязвимость.
Мы часто боимся совсем не той угрозы, ко¬торая существует в реальности: нас часто пугает не она, а - субъектив¬но окрашенное представление об этой опасности. Это может вести как к недооценке надвигающейся угрозы, так и к её переоценке, или даже  - к неверному определению её истинного источника.
Что поделать: это не просто  страх, а  -  сугубо человеческий страх.
Зная, чем может грозить болезнь, мы начинаем вос¬принимать вероятные, но ещё не воплотившиеся в жизнь угрозы, как совершенно реальные. И тогда, вместо того, что¬бы жить, мы часто сдаёмся призракам ожидаемой беды. По¬добное состояние очень напоминает то, от чего гибнут несчастные жертвы кораблекрушений.
Есть даже такой анекдот. Один человек по¬лучил по почте анонимное письмо, в котором была все¬го одна фраза: "Через десять дней". Он не придал это¬му значения, но на следующее утро пришло новое послание: "Через девять дней". Он начал всё больше тревожиться, а письма всё приходили. "Через восемь дней", "Через семь дней". Срок до не¬ведомого события становился всё короче, а ожи¬дание превратилось в кошмар. "Через три дня". "Че¬рез два дня". "Послезавтра". "Завтра".
Когда в очередном письме этот человек прочитал: "Сегодня", он не выдержал, и покончил с собой. А на следующий день пришло ещё одно пись¬мо. Оно содержало одно-един-ственное слово: "Вчера!"
Постоянный, изматывающий страх приводит к за¬кономерному результату: организм перестаёт бороть¬ся, позволяя болезни развиваться совершенно беспре¬пятственно. Мало того: в этом случае человек не про¬сто сдаётся, а ещё и активно помогает болезни, собст¬венноручно уничтожая себя.
Мы не в состоянии относиться к своему заболева¬нию, как к ничего не значащему пустяку. Значит, нуж¬но что-то сделать со своим страхом, прежде чем он уничтожит нас. И, если полностью избавиться от него невозможно, давайте заставим его себе  помогать!
Но как научиться использовать этот, заложенный в нас природой, ,психофизиологический механизм? Имен¬но использовать, а не тщетно пытаться его блокировать. Ведь он никогда не "простаивает", хотя далеко не факт, что сейчас он работает нам не во вред. Возможно, мы не чувствуем его силы, и потому считаем, что таким малоэффективным средством можно и пре¬небречь? Но в ближнем бою пистолет тоже во всём проигрывает шпа¬ге - если, конечно, использовать его в качестве кастета.
* * *
Понятие "стресс" разными людьми и в различных контекстах трактуется весьма широко. Одни го¬ворят о вреде стрессов и обсуждают возможности их избегать. Другие озабоче¬ны тем, как выходить из этого состояния, третьи…  При этом под словом "стресс" люди часто понимают не совсем одно и то же. Что¬бы внести ясность, нужно определиться с терминологией.
Стресс (от английского "stress" — "давление", "напря¬жение") — термин, используемый для обозначения эмоционального состояния человека, возникающего в ответ на различные экстремальные воздействия, называемые "стрессорами". В наиболее общей классификации выделяются два вида стресса: физиологический и психологический.
Последний же подразделяется на информацион¬ный и эмоциональный.
Так вот: именно об эмоциональном стрессе мы здесь и говорим. Бессмысленно рассуждать о том, по¬лезен стресс или вреден, потому что в одних случаях он помогает выжить, в других - способен убить. Всё дело в том, как человек может воспользоваться (или не воспользоваться) его огромным потенциалом. Наша способность выдерживать эмоциональное напряжение не беспредельна. Если оно чересчур ве¬лико и длится слишком долго, оно может перерасти в дистресс - состояние, ведущее к внутренней дезорга¬низации, угнетению и даже к гибели (вспомним о жерт¬вах кораблекрушений).
Положительный эффект достигается, если напря¬жение не слишком велико, не очень продолжительно, и если оно заканчивается значимым для человека по¬ложительным результатом. При этом более важен резуль¬тат не реальный (чего и сколько), а - эмоциональный.
Возвращаясь с рыбалки, результатом которой стала поимка десятка не самых крупных рыбёшек, проведя много часов под нудным мо¬росящим дождём, мы с друзьями не станем горевать о скромном улове. Дело совсем не в нём, а в том удовольствии, которое мы получили.
Конечно, мы очень устали. Ещё бы! Тело налито свин¬цовой тяжестью, хочется быстрее согреть¬ся. Но усталость эта приятная: уже завтра она обер¬нётся приливом сил и хорошим настроением. Так бывало даже в тех случаях, когда мы возвращались и совсем без улова.
Мы попадали на лёгкой лодке в серьёзную вол¬ну, выбивались из сил, обрывали любимые снасти. Вот их было жалко, но о том, что мы вообще отправились в этот поход, не жалели никогда!
После одной неудачной зимней рыбалки, сбившись в темноте с дороги в заснеженном лесу, мы с прияте¬лем расценили это, как забавное приключение. Хотя чуть было там не заночевали, чудом успев на последний автобус. Другой сочтёт приятным времяпрепровождением про¬игранную сильному сопернику партию в шахматы, третий – альпинист - получит огромный эмоциональный заряд от штурма отвесной стены, даже если восхождение было неудачным.
И наоборот: нередко бывает так, что и результат есть, а вот положительного эмоционального отклика - никакого. Так, дворник в обильный снегопад сгребает с мостовой добрый кубометр снега, но делает это только по обязанности. Какое-то удовольствие он, конечно, получит, но только, ко¬гда, уставший, будет пить дома горячий чай.
Стресс возникает при решении любой, даже неболь¬шой, творческой задачи. Художнику на-писать красками простенький натюрморт совсем не¬ трудно, поэтому стресс у него едва ли возникнет. А вот человеку, незнакомому с живописью, придёт¬ся над этим изрядно потрудиться: для него эта задача ока¬жется непростой, а значит,  он испытает соответствующей силы стресс.
Для того, чтобы стресс действовал созидательно, необходимо соблюдение некоторых условий. Помимо обозримых границ во времени, задача должна быть пусть и трудной, но - вполне посильной, а цена неудачи — не катастрофически большой. Слишком высокая "себестои¬мость" ошибки свяжет нас по рукам и ногам, сократив до минимума свободу действий, и ограничив возможность успешного решения задачи.
Давно замечено, что, попадая в критические условия, человек бессознательно делает только то, что ему хорошо знакомо. В таком состоянии он не может предпринимать ничего нового для себя, предпочитая привычные (и часто - неэффективные) схемы действий.
Всё это имеет самое прямое отношение к нашей основной теме. Нельзя, будучи скованным боязнью ро¬кового просчёта, взвешенно и творчески подходить к решению стоящих перед нами задач. То есть, под¬ходить-то можно, вот только "взвешенно и творчески"  - уже не получится!
Опыт Бомбара даёт богатую пищу для размышле¬ний. Как ему удалось успешно завершить своё опас¬ное предприятие? Ведь он находился в точно таком же положении, что и жертвы реальных кораблекрушений!
Маленький человечек на утлом судёнышке. А во¬круг, насколько хватит глаз, - могучий и непредска¬зуемый океан. Стоит только подняться штормовому ветру, и – всё: никто уже не спасёт. Но путешествен¬ник был слишком занят своим делом, решая текущие, быть может, маленькие, но необходимые в данный мо¬мент, задачи. Ему надо было двигаться вперёд, добы-вать воду и пищу, производить навигационные вы¬числения, следить за погодой.
Ему было просто некогда думать о том, что никак от него не зависит, потому что нужно было заниматься делом, где от него зависело всё!
Один огромный, смертельно опасный источник стресса он заменил цепочкой маленьких, локальных, вполне выполнимых дел, сумма которых была настоль¬ко весомой, что привела к победе.
В отличие от Бомбара, мы не выбирали себе испытания. Ну, так что ж: от этого его опыт не становится для нас менее ценным.
Важно, что мы имеем возможность не биться лбом о каменную стену под названием "болезнь", а - про¬должать строительство собственной жизни, ис¬пользуя в работе даже те "камни", о которые мы то и дело спотыкались в пути.
Непреодолимый стресс (дистресс) мы тоже заменим цепочкой небольших тренирующих стрессов, то есть разрушитель¬ный фактор мы заменияем даже не на нейтральный (что уже было бы неплохо), а - на мобилизующий и созидательный!
Как именно двигаться по этой дороге, каждый ре¬шает сам, и тут нельзя отыыскать универсальный рецепт.
Дела, которыми мы планируем заниматься, обя¬зательно должны быть для нас интересны, иначе ни¬чего не получится. А в идеале - должна быть интерес¬на сама жизнь.
Эмоционально значимым для человека может быть всё, что угодно. Эти возможности потенциально существуют и в случа¬ях, когда болезнь не позволяет выходить из дому, значительно сужая диапазон доступного.
Можно учиться, писать стихи или прозу, лепить, рисовать, занимать¬ся с детьми, выполнять посильную домашнюю работу, выращивать цветы, заниматься музыкой, даже - спортом. Да мало ли, что ещё можно делать!
Главное, чтобы это не было механическим, фор¬мальным действием, чтобы всё, что делает человек, было для него эмоционально значимым.
Мозаика, состоящая из маленьких, но необходи¬мых, интересных и важных для самого человека достижений и дел, решение текущих проблем – это то, из чего складывается ощущение жизни. Как в настоящей мо¬заике, эти отдельные "камешки" должны складываться в единое целое, существовать вместе, а не каждый сам по себе.
Они должны быть объединены одной главной це¬лью, некоей сверхзадачей, которую человек находит для себя в жизни. Именно это придаёт ему дополнительные си¬лы, и делает стресс инструментом реабилитации.
Болезнь провоцирует нас на то, чтобы мы сами встали на путь саморазрушения. И, если мы не соглас¬ны на это, остаётся только одно: противопоставить саморазрушению созидательный процесс. Идя шаг за шагом по пути, где оди¬наково важны и цель, и дорога к цели, мы одновременно решаем несколько важных  задач.
Во-первых, мы уходим от совершенно деструктив¬ной и гибельной ситуации личностного тупика.
Во-вторых, несмотря на известные сложности, жи¬вём наполненной смыслом жизнью, и выходим из во всех смыслах проигрышного поло¬жения "жертвы обстоятельств". Нам всегда есть, чем заполнить наше время, есть, что делать, и есть, к чему стремиться.
Ну, а в-третьих, мы, не стремясь напрямую к это¬му, неосознанно включаем упомянутый уже механизм, направ¬ленный на восстановление организмом тех функций, которые потенциально способны хотя бы частично восстановиться.
Хроника жизни в реальном времени

Конечно, то, что со мной случилось, было доволь¬но нелепо. Но ведь и выбора у меня, кажется, не было! А результат довольно плачевный: перелом костей но¬са, лицо разбито, на рассечённую наискось бровь на¬ложены швы. Впрочем, всё могло бы закончиться и го¬раздо хуже. Я вышел из дома не поздним ещё вечером, чтобы на автобусной остановке встретить жену. И, как обыч¬но, пошёл короткой дорогой по протоптанной в снегу тропинке мимо угла своего дома. Мимо каких-то ребят лет семнадцати, стоявших, несмотря на морозец, в од¬них свитерах. Едва успев поравняться с ними, я совер¬шенно неожиданно получил от одного из них крепкий, хоть и пришедшийся вскользь удар в челюсть! Не раз¬думывая, я тут же ответил с левой, и - началось...
Потом я не раз думал: а если бы не ответил? Навер¬ное, всё сложилось бы приблизительно так же: ребя¬там явно не терпелось помахать кулаками.
В тот момент никаких обострений у меня не было, и держался я на ногах крепко. Но их было четверо, а я - один. Остальные как будто только того и ждали, и на¬валились так, что я едва стоял на ногах. Удары сыпались градом, и я теперь думал лишь об одном: только бы не упасть. Упадёшь - забьют ногами!
Они отступили только после того, как из рассечён¬ной брови горячей волной хлынула кровь, - по-моему, им показалось, что они высадили мне глаз.
Ребята исчезли, а я остался на "поле битвы" отти¬рать снегом лицо и куртку. Меня душила ярость, но тол¬ку от этого было немного. Жену я всё-таки встретил, и она чуть не упала в обморок от моего вида.
По дороге в травмпункт я был внешне спокоен, но внутри всё сжималось от бешенства и унижения. По¬том через своих знакомых я попробовал отыскать эту компанию, но - безрезультатно.
Вообще, если мне и приходится чувствовать уни¬жение от своей болезни, такое случается именно в тех случаях, когда возникает реальная угроза конфликта, а я нахожусь, мягко говоря, не в форме. Что в таком случае де¬лать? Промолчать, уйти, сделать вид, что ничего не про¬исходит? Это бывает невыносимо.
Поздним вечером в вагоне метро народу немного. Многие спят, кто-то читает. Кто-то не знает, чем бы ему заняться. К молоденькой девушке, сидящей напротив, пристал какой-то подвыпивший парень. Она попробо¬вала отодвинуться, но он снова садится рядом. Я вижу это, но медлю и медлю. Ведь я сейчас с трудом хожу, удерживая равновесие. В вагоне есть крепкие мужики, кто-то должен вступиться! Но все молчат. Девушка бес-помощно смотрит вокруг, ища защиты, и тут я не выдер¬живаю. Я жестом приглашаю её сесть рядом с собой, но настырный парень и не думает отставать. Он садится рядом, всем своим видом демонстрируя, что разговор не окончен. Я знаю, что в случае прямого кон-фликта могу рассчитывать только на один удар с левой, этого он наверняка не ждёт. Но решит ли это всё дело? Да вряд ли! Парень здоровый, с ним так просто не справишься. Понимая, что мне нужно испробовать все воз¬можности решить дело без потасовки, я нагло заявляю ему, чтобы он "отвалил" от моей подруги! Конечно, он прекрасно видит, что никакая она мне не подруга. Но я хо¬чу оставить ему выход, при котором он имел бы воз-можность уйти с достоинством: дескать, не знал, что она с то¬бой, извини! Всё заканчивается так, как я и рас¬считывал.
Девушка смотрит на меня с благодарностью, а я не¬заметно перевожу дух. Слава Богу, он не по¬лез в бутылку! Я давно мучаюсь, не в силах окончательно решить для себя этот проклятый вопрос. Что в таких случаях делать? С одной стороны, я отлично понимаю, что самое разумное здесь, - не влезать. Но как пред¬ставишь, что в это положение попадает твоя жена или дочь...
Именно в таких случаях я остро чувствую унижение от присутствия болезни. Нужно смотреть правде в глаза: случись реальное столкновение –  я окажусь неловким и уязвимым. Господи, как же это всё мне надоело!


Жила бы страна родная, и  - нету других забот?

Однако, даже несколько оттеснив в сторону пробле¬му непреодолимости своего недуга, думать об этом мы не перестаём. Что ж: и эту ситуацию можно научиться использовать, сделав её стимулом к действию в решении личностных задач.
Осознание реальных границ человеческого существования, помогает бо¬лее разумному и взвешенному его восприятию. Конечно, это знание должно быть лишь фоном для всего происходящего, а не заслонять его от нас.
И ещё: именно большая, реальная уг¬роза часто служит человеку для невероятной и мощ-ной концентрации сил. Но здесь есть одна интересная и важная деталь.
Наибольшая концентрация сил происходит, когда угроза направлена не на самого человека, а на то, что является для него абсолютной ценностью.
Именно об этом говорил Виктор Франкл, утвер¬ждая, что смысл человеческой жизни может быть реа¬лизован лишь вне её границ - в деле, которым занят человек, в его духовных ценностях, или в любимых, дорогих ему людях.
Вспомним многочисленные свидетельства участников войны, рассказывавших, что многие болезни тогда точно заснули, совершенно перестав себя проявлять. Как говорили ветераны, тогда было просто не до них.
Но не всё здесь так просто. Я знаю случаи, когда больной, посчитав, что с ним уже всё решено, начинает жить толь¬ко ради кого-то другого: ради детей, мужа, жены, родителей. Благородно? Конечно. Оправданно? Едва ли!
Да, ответственность за близких людей может слу¬жить мощной опорой. Но лишь второй опорой, в допол¬нение к той, которую человеку нужно найти в самом себе.
Истинная ответственность за любимого человека обязательно предполагает ответственность и за себя. Тем более, что она может распространяться не только на текущий момент, но и на то отдалённое будущее, ко¬торое будет, очевидно, существовать уже без нас. Там, в памяти других людей, останется наш образ. Он будет не просто существовать, но явно или опосредованно влиять на их решения и поступки. Он станет одной и составляющих других жизней.
Хотим ли мы, чтобы наши дети в отдалённом бу¬дущем также могли отказаться от самоценности и смысла собственной жизни во имя и в жертву (лож¬ную жертву!) другим жизням и смыслам? Хотим ли мы стать таким примером для собственных детей? А вы знаете: многое из того, что, хоть и не вспоминается, но крепко помнится, остаётся в нас с раннего детства - и на всю жизнь? Если человек отдаёт себя другим, меньше его не становится. Но, если он откажется от самого  себя - отдавать будет нечего.
* * *
В одном из уральских городов живёт пожилая жен¬щина, много лет страдающая рассеянным склерозом. Стойкий па¬ралич ног несколько лет не позволял ей самостоятель¬но передвигаться, но заниматься с малолетним внуком она могла. Однажды дочь, уходя из дома, забыла на газовой плите кастрюлю. Вода так сильно закипела, что вскоре залила конфорку, и оттуда начал выходить газ. Женщина-инвалид, давно потерявшая способность са¬мостоятельно передвигаться, так испугалась за ребён¬ка, что встала с постели, добралась до кухни, и выключила газ! Удивительно, но и в дальнейшем она мог¬ла, пусть и не без труда, но всё же - ходить!
Давайте ставить перед собой большие и важные цели, и тогда каждый маленький успех станет ступенькой на этом пути. Тогда болезнь перестанет казаться безбрежным океаном, вы¬зывающим в душе чувство леденящего и, в бу¬квальном смысле, смертельного страха.

Игры со смертью
"Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!..."
Владимир Высоцкий

Мы много говорили о страхе смертельном. А раз¬ве он бывает только таким? Чувство страха мо¬жет быть притягательным, пьянящим и волнующим.
Если честно, кто из вас хотел бы умереть? Таких, конечно, найдётся немного. А кого хоть однаж¬ды тянуло к смерти? Ответ на этот вопрос уже не столь очевиден, потому что это стремление знакомо едва ли не всем.
Не верите? Но разве в детстве вы не любили рас¬сказывать и слушать страшные истории? Разве нико¬гда не смотрели фильмы ужасов, временами вздраги¬вая от наиболее эффектных сцен, но всё-таки не вы¬ключая телевизора? Разве никогда не смеялись над анекдотами в стиле "чёрного юмора"? Ну, что-то вро¬де: "Сестра, сестра: а может, в реанимацию? - Врач ска¬зал в морг, значит, - в морг!"
Вспомнили? Что это, как не стремление поиграть, пусть и понарошку, со смертью? А кто-то играет с ней вполне серьёзно, и в отсутствие опасности чувству¬ет себя не в своей тарелке. Пусть опасность невелика, но она таким людям нужна непременно. Альпинисты вспоминают свои восхождения, как лучшее, что было в их жизни; как звёздный час в своей судьбе, хотя каждое из них могло стать последним. Предложите им доле¬теть до вершины на вертолёте: как вы думаете, что они вам ответят? Не будет опасности, риска - потеряется и всякий смысл покорять горный пик!
В завуалированном виде это стремление может реа¬лизоваться в самых различных, часто неожиданных, формах. Люди ищут острых ощущений в играх, спор¬тивных состязаниях, в экстремальном туризме; да ма¬ло ли, где ещё? Посмотрите на детей: там есть и игра в войну, и компьютерные сражения, и помпезные похо¬роны какой-нибудь мёртвой птички.
Спрашивается: а зачем это нам нужно? Опас¬ность, борьба, азартное состязание, риск, - сопряжены с яркими эмоциями, позволяющими особенно остро  почувствовать аромат жизни.
Получается, бессознательная тяга к смерти по¬могает нам жить?
Рискованная ситуация часто не возникает са¬ма по себе, а осознанно создаётся самим человеком:
 "Я рискую, а ведь могу и не делать этого! Я иду ва-банк, потому что я так хочу. Это мой выбор, проявление мо¬ей свободы воли, это подтверждение того, что я живу!"
Эмоциональный опыт, даже в повторяющихся трудных ситуациях, всегда имеет оттенок нового, а по¬требность в ярких чувствах возникает снова и снова.
Нельзя утолить жажду воспоминанием о воде, вы¬питой вчера, точно так же, как сильные эмоции чело¬век стремится ощутить снова и снова.
Однако, я никого не хочу призывать к безрассуд¬ству. Дело вовсе не в том, насколько реальна или, напротив, условна опасность, есть ли здесь риск, или его в реальности не существует. Сильные эмоции, яркие чувства - вот что действительно важно. Один чело¬век может получить их при опасном восхождении, другой - играя в футбол, тре¬тий - сидя с удочкой у тихого пруда.
Смысл потребности переживания ощущения риска в том, чтобы жить, вкладываясь в жизнь полностью. Не экономить силы из опасения, что они иссякнут, и не уклоняться от испыта¬ний, от которых, право, уклониться можно далеко не всегда.
Сэкономленные силы нигде не копятся, а просто исчезают, уходят, как вода бесследно уходит в песок.

В поисках душевного равновесия,
или
живопись по мокрому фону

Многие из нас на уроке ли рисования, в художественной ли студии или дома, пробовали рисовать акварельными красками по мокрому фону. Эта техника, вопреки кажущейся доступности, весьма непроста. Краски, попав на влажную бумагу, начинают вести себя так,  как им заблагорассудится: растекаются по листу или сливаются в нечто невразумительное. В таком случае от исходных цветов и оттенков не остаётся и следа: перемешавшись, краски создают какой-то неопределённо–бурый, лишённый всякой выразительности, цвет. Он бывает особенно безобразен, если в рисунке в изобилии используется чёрная краска.
Давайте, приняв этот образ в качестве метафоры, внимательно посмотрим на картину собственной жизни. Болезнь, как чёрная краска, часто занимает очень много места. Мало того: остальные "краски" так и норовят исчезнуть, слившись с чёрной.
Проклятая чёрная краска! Она неудержимо растекается по мокрой повседневности, губя все остальные цвета и оттенки. Нужно что-то сделать с этим, чтобы в результате не получить однотонную, безобразно – бурую действительность!
Хронический недуг, так же, как любое сложное жизненное обстоятельство, имеет для человека вполне определённую эмоциональную окраску. Он не может стать совершенно безразличным для нас фактом, так как мы постоянно испытываем связанные с ним негативные эмоции. Их невозможно взять, да отменить простым волевым усилием: всё равно будут тревожить, привлекая к себе внимание и создавая дисгармонию в душе. Зато их энергию можно ограничить, уравновесить и скомпенсировать, наполняя эмоциональной энергией остальные "цвета"! Вот для этого волевое усилие как раз и пригодится!
Отключиться от "чёрных" мыслей нельзя, - если переключаться не на что!
А другие "краски" всегда есть в нашем распоряжении, и для каждого человека они – свои. Конечно, довольно часто бывает так, что болезнь делает многие увлечения труднодоступными или даже совершенно невозможными. Но она не может помешать поиску других, доступных интересов и увлечений. Не всегда легко отыскать в себе слабые ростки таких интересов, но никто, кроме нас, не сможет этого сделать.  При этом формально–равнодушное согласие "попробовать что-нибудь" (безразлично, что именно) ситуации не изменит: сильному разрушительному чувству должно быть  противопоставлено другое - не менее сильное - созидательное. Конечно, и здесь без творческого подхода к собственной жизни, о котором мы уже много говорили, не обойтись.
Как не обойтись и без осознания того, что любая болезнь всегда меньше жизни, и что наличие тяжёлого недуга этой жизни отменить не может. Болезнь – уважительная причина для пропуска школьных занятий, но она же – неуважительная причина для пропуска жизни!

***
В далёкие уже советские времена газеты писали про одну молодую женщину, в результате несчастного случая потерявшую возможность ходить. Спустя какое-то время она увлеклась тем, что на разноцветных крышечках из тонкой алюминиевой фольги, которыми закрывались тогда широкогорлые бутылки с молоком и кефиром (многие их ещё помнят), стала простой шариковой ручкой выдавливать забавные человеческие портреты. Лица получались выразительными и объёмными: они были весёлыми, простодушными, хмурыми, самодовольно-глупыми, печальными, и так далее. Отдалённо это увлечение напоминало модную в те годы чеканку, но было всё же вполне самостоятельным и оригинальным занятием. Конечно, отношение окружающих к этому было различным: кто-то из знакомых этой женщины от души радовался, а кто-то считал это занятие чепухой. Но она была так увлечена своим творчеством, что на недоверие и скепсис не обращала внимания. Спустя некоторое время этих забавных миниатюр накопились сотни, и тогда была организована персональная выставка этой женщины, принципиально поменявшая её статус. Теперь она стала художником, и голоса скептиков смолкли.
* * *
День облетает, как клён,
Ворох минут у подножия,
Каждый листок раскалён,
Все – непохожие.
Вечерний мрак метлой всклокоченной
Сметает листья на обочины,
Зимою близкой укороченный,
День засыпает на ходу.
Сиюминутное - исконному
Встаёт незримыми препонами,
Гуляет ветер между клёнами,
И я меж клёнами бреду.

Мечта, безумная красавица,
Сквозь ветви грустно улыбается,
Ведь если мы её стесняемся,
То - нас стесняется мечта!
Пусть меры нет, как раньше мерили,
Пусть веры нет, как раньше верили,
И под растрёпанными перьями
У Синей Птицы - пустота!

Но в небе лунный путь откроется,
Смерть тост поднимет "За здоровьице!"
Земля опять травой укроется,
Расстелет небо синеву,
Словами сменятся отточия,
Затянут строки червоточину,
День, постучав в окно настойчиво,
Уронит новую листву.

Хроника жизни в реальном времени

Я не стремлюсь к этому опасному и захватывающе¬му испытанию, но и не хочу его избегать. Над озером, как это часто бывает, совершенно неожиданно подни-мается шквальный ветер. Вода мгновенно темнеет, волны начинают расти, по¬крываясь снежно-белыми гребнями.
Можно спрятаться в тростнике, или высадиться на ближайшем острове, чтобы переждать непогоду. Конечно, в слишком  сильную волну я так и сделаю. Но если есть возможность справиться со стихией, если чувствую, что волна мне по силам, я иду на риск. Это - как нырять с головой в ледяную воду. Страшно и весело, и - словно какой-то бес толкает меня.
В обычной жизни я нередко чувствую себя, мягко говоря, неважно. Но в этот момент от всех недомоганий не остаётся и следа.
Лёгкое судно в сильную волну подвергается немалому риску: малейшее промедление, очень вероятно, приведёт к катастрофе. Ошибёшься, замешкаешься, подставишь волне невысокий фанерный борт - и всё! Вмиг окажешься среди огромных волн на просторах широ¬ченного плёса. И я отлично понимаю, что спастись вплавь здесь будет почти невозможно.
Иногда я даже позволяю себе слегка шутить с волнами, выполняя более рискованные, чем диктует осмотрительность, действия: резким взмахом вёсел бросаю лодку в лож¬бину между валами, или разворачиваю лодку против ветра за доли секунды до следующего удара волны.
Всеми клеточками тела я остро ощущаю опасное и сла¬достное единство с бушующей стихией, свою власть и над ней, и над собой. Нервы натянуты, словно струны, и внут¬ри всё поёт от бури самых противоречивых чувств: вос¬торга и ужаса, ярости и блаженства.
Во мне кипит острая, весёлая злость, добавляя сил, и не позволяя расслабиться или начать суетиться.
В это мгновение для меня не существует ни "вче¬ра", ни "завтра" - только одно ослепительное, стреми¬тельное "сейчас"!
Однажды мы с Ирой, отправившись проверять поставленные с вечера снасти, случайно попали в такую волну. Лодку швыряло из стороны в сторону, и я сказал, что нужно развязать шнурки и снять штормовки: если лодка перевернётся, в кроссовках и в тяжёлых куртках мы точно не выплывем.
Ира всё поняла, но не испугалась нисколько. К счастью, всё обошлось: миновав плёс, мы, наконец, ушли в затишье - за остров, и я сказал Ире, что очень ей горжусь.
* * *
Много лет назад, ещё в школьные годы, я впервые смог остро почувствовать сладковатый привкус опас¬ности. Если говорить честно, опасность была скорее ги¬потетическая, чем реальная. Но всё же, всё же...
Деревня на Псковщине, где мы вместе с братом проводили летний отдых, в далёком прошлом была большой и процветающей. Старые, поросшие травой фундаменты, сложенные из валунов, оставленных ледником, тянулись далеко за околицу и уходили в луга. В деревню можно было добраться по единственной грун¬товой дороге, да и та становилась проезжей лишь в сухую по-году. Во время дождей и в распутицу сюда можно было добраться только на тракторе. Со всех сторон к дерев¬не подступал дикий лес. По утрам на дорожной пыли можно было видеть следы самого разного зверья, - от лосей и кабанов, до вездесущих зайцев. Дважды я встречал здесь следы медведя, о существовании которого свидетельствовали и истерзанные, измусоленные овсы на дальних полях.
Река, на которой мы пропадали целые дни, нахо¬дилась в глубине леса, километрах в двух от деревни. Плавая в надувной лодке по её сумрачной глади, я ви¬дел бобров, лисицу, сидящую у кромки воды, пришед¬шего на водопой лося. И вот мы с братом решили тайком уйти туда на целую ночь. Следуя известному изречению, "спички детям не игрушка", родные следили за соблю¬дением этого правила. Впро¬чем, спички можно было легко купить в магазине. Но он находился в нескольких километрах от нас, к тому же в этот день он не работал. Может быть,, нам и сле¬довало отложить свой поход на день-другой, чтобы основательно к нему подготовиться. Но нам не терпе¬лось. Недаром же говорится, что "хочется  - это хуже, чем болит!" Наверное, тот, кто вырос в деревне, прочитав эти строки, просто пожмёт плечами: и что здесь такого? Но для нас, детей городских, это было настоящее приключение. Была вторая половина августа, и темнело уже довольно рано. Сославшись на усталость, мы отправились "спать на сеновал", а сами, соблюдая все правила кон-спирации, отправились осуществлять задуманное. Спич¬ки мы всё-таки достали - целых восемь штук! Правда, пришлось собирать их по одной на дороге, поэтому были они не очень сухие. Но разве может остановить подоб¬ная мелочь того, кто собрался на подвиг?
 По лесу шли уже в сумерках, а когда добрались до места, стемнело совсем. Конечно, дров у нас тоже не было, и мы кинулись собирать валежник. И тут наше предприятие едва не потерпело сокрушитель¬ное фиаско. Сырые спички никак не хотели гореть, и гасли одна за другой. Ши¬пение, едкий дым, и - всё! Наконец, одна спичка за¬жглась: она оказалась последней. Огонь мгновенно сделал окружающую темноту совершенно непроглядной, но возле костра мы чув¬ствовали себя победителями. Ночи в конце лета дол¬гие, и нам пришлось ещё много раз отходить от огня в пу¬гающую темноту, чтобы пополнить запасы топлива. Мы забросили донные удочки, и улов показался в тот мо¬мент невероятно большим.
Вдалеке глухо тявкали лисицы, небо то и дело про¬черчивали искорки метеоров; Нам было жутко и очень весе¬ло. Мы были совершенно одни на этом диком берегу. Казалось, ночь остановила время, и утро никогда не на¬ступит. И почему-то очень хотелось верить, что побли¬зости по ночному лесу ходит медведь...


Программа самоуничтожения,
или - ВОЛЯ К ЖИЗНИ?
Один мой хороший знакомый, Владимир А., та¬лантливый физик, изобретатель многих приборов, в том числе и медицинских, любит повторять, что наукой, в полном смысле этого слова, медицину он назвать не может. Ну, в самом де¬ле: не слишком ли часто медики, даже найдя способ лечения, не могут полностью понять суть происходя¬щих в организме процессов? Ведь не секрет, что меха¬низмы многих патологий и успешных медицинских технологий остаются не до конца понятными.
Совсем не редкая ситуация: неожиданно выясня¬ется, что давно применяемое в клинической практике лекарство, оказывается, имеет целый ряд других, под¬час – совершенно  неожиданных свойств. Или, - что новые данные, по¬лученные с помощью новых научных методов, вдруг начинают серьёзно противоречить прежнему, давно сложившемуся пониманию того или иного па¬тологического процесса.
Вы знаете, как в начале двадцатого века врачи на¬шли способ лечения (причём довольно успешный) некоторых нарушений обмена веществ? Это было сде¬лано методом классического "научного тыка". Путём длительных наблюдений при решении совершенно иных задач было замечено, что некоторым больным помогают. пивные дрожжи. Вскоре пивные дрожжи стали широко применять¬ся, хотя ни природа заболеваний, при которых они были показаны, ни механизм их действия были тогда неизвестны.
Владимир, работая над созданием медицинских приборов и общаясь с врачами, не раз  убеждался в распространённости такой ситуации. Однажды он сказал доктору медицин¬ских наук, профессору, с которым работал, что некото¬рые исследования напоминают ему действия дилетан¬та с "барахлящим" старым телевизором. Ударил по крышке - появился звук. Стукнул справа – налади¬лось изображение. А вот слева по телевизору стучать нельзя: пропадёт и то, и другое. Профессор улыбнул¬ся и ответил, что во многом с этой оценкой согласен.
Я не думаю, что в медицине работает меньше та¬лантливых людей, чем, скажем, в физике. Просто че¬ловек, как объект исследования, на порядок сложнее, чем многие физические явления.
Если не всегда до конца известно действие ле¬карств, что говорить про психологическое воз¬действие? Здесь остаётся очень много белых пятен. Многие связи между соматическими и психологическими процессами изуче¬ны пока недостаточно. Но, может быть, опираясь на опыт и уже существующие знания, мы можем  успешно использовать их?
Попадая в чужую страну, незнакомый город, или просто иную жизненную ситуацию, человек начинает замечать тысячи мелких деталей и нюансов новой для себя обстановки. Он обращает внимание на сущие ме¬лочи, ставшие для других настолько привычными, что они давно перестали привлекать к себе какое-ли¬бо внимание.
Новая обстановка требует известной адаптации, что практически никогда не проходит совершенно безбо¬лезненно. Возникает кризисная ситуация, связанная с тем, что старые модели отношений теряют свою акту¬альность, а новых ещё нет. Но в такой ситуации они могут сформироваться очень быстро, и во многом -благодаря тому, что человек, часто бессознательно, сам начинает активно участвовать в процессе их формирования. Он и себя в этот момент оценивает по-другому. Вклю¬чаясь в этот неосознанный творческий процесс, он исполь¬зует гораздо больший, нежели раньше, диапазон сво¬их способностей, а не только те, которые вписывались в канву прежних обстоятельств.
Кризисная ситуация, как и многое в жиз¬ни, имеет несколько различных сторон, и одна из важ-нейших для нас - это возможность (только возмож¬ность!) резкого повышения адаптационных качеств в момент кризиса.
Чтобы это происходило, нужно не уходить в себя, а - захотеть найти своё место в новой ситуа¬ции, и в дальнейшем не утрачивать этого желания.

Среди претензий, часто предъявляемых москвича¬ми иногородним приезжим, звучит и упрёк в том, что они, дескать, "мёртвой хваткой вцепляются в столицу", нередко добиваясь большего успеха, нежели многие из "абори¬генов". Что тут скажешь?
Я - коренной москвич, но подобные упрёки мне кажутся странными. Если не говорить о тех, кто дела¬ет это, нарушая закон, стоит признать, что эти люди достойны скорее уважения, чем порицания. Они уме¬ют ставить перед собой цель, и - добиваться её. Они де-лают то, о чём мы только что говорили: адаптируются к новой для себя ситуации, стараясь в полной мере ис¬пользовать свой потенциал и скрытые в ней возможности.
Этому стоит поучиться. Действительно, по¬чему бы и нет?

* * *
В одной из апокрифических историй о Сократе рас¬сказывается о том, как к философу, сидящему в ок¬ружении учеников, пришёл чужестранец, славящий¬ся умением угадывать наклонности и характер человека по чертам его лица. Чужестранец не знал, кто перед ним, и, после недолгих раздумий, огласил своё заключение. По его словам, сидящий перед ним чело¬век подвержен многим порокам: он упрям, ленив, жесток и само¬надеян. Возмущённые ученики хотели, было, побить дерзкого чужестранца камнями, но Учитель остановил их.
- Да, я такой! - сказал он ученикам. - Но я не захотел быть таким!.
Недуг не спрашивает нашего согласия на своё по¬явление. Но далее, реагируя на него, че-ловек бессознательно реализует своё внутреннее "хочу быть таким", и -  "а таким я быть не хочу".
Медики хорошо знают, что один больной, как будто, сам "не позволяет" себе выздоравливать, другой же - выкарабки¬вается из практически безнадёжной ситуации.
Один запускает программу самоуничтожения, дру¬гой, - волю к жизни. Один говорит: "Надежды боль¬ше нет!" Другой: "Мы ещё повоюем!"
И это - позиция, которую мы уже характеризовали как "сильную". Она лежит в ос¬новании всего, что лично мы способны противопоста¬вить болезни.
Нечто подобное происходит при внушении, или - са¬мовнушении. И то и другое бывает очень действенно, причём не только в плане изменения эмоционального состояния.

* * *
Много лет назад в каком-то журнале я видел материал о человеке, в юности потерявшем в результате несча¬стного случая обе руки. Он не захотел оставаться бес-помощным калекой, и с течением времени научился ра¬ботать, писать, и даже бриться... с помощью ног. На это ушли годы тренировок, но он в конце концов добил¬ся своего. А мог бы и не пытаться, и никто не посмел бы упрекнуть его в малодушии.
Я думаю, одним из важнейших этапов его жизни было именно преодоление кажущейся незыблемости сложившегося положения. Люди часто бессознатель¬но стремятся избежать недоступного, они не хотят де¬лать то, что "всё равно никогда не получится". Я не знаю, действовал ли этот человек с самого начала целенаправленно, или до какого-то момента его путь был ин¬туитивным, но такое жизнелюбие и жизнестойкость заставляют снять перед ним шляпу!
* * *
Известный хирург рассказал однажды в интервью о таком случае. В ту пору, когда он был молодым спе¬циалистом, к нему на приём пришёл мужчина с подоз¬рением на рак. Врач ничего не обнаружил, и, сообщая об этом пациенту, даже слегка подтрунивал над его мнительностью. Но вскоре выяснилось, что тот дей¬ствительно болен раком, причём опухоль уже неоперабельна. И никто не решился ему об этом сказать.
Между тем, этот человек, уверенный, что он совершенно здоров, поправился, порозовел, боли переста¬ли его беспокоить, и он даже занялся каким-то мел¬ким строительством на своей даче.
Через несколько месяцев больной всё же умер от рака. Умер очень быстро, без мучений и страшных бо¬лей.
И напротив: известно множество примеров, когда здоровому человеку ошибочно ставился страшный диагноз. И тот начинал угасать, худеть, и ужасно себя чувствовать. Более того, у него появлялись симптомы несуществующего забо¬левания!
А случаи ложной беременности, когда женщина бывает совершенно убеждена в том, что ждёт ребён¬ка? Многие признаки убедительно свидетельствуют о наступлении беременности, которой нет и в помине!
А этот, к счастью забавный случай, мне рассказа¬ли друзья. Молодая женщина (кстати, медицинский работник) почему-то решила, что у неё злокачествен¬ная опухоль. Она отменила поездку на отдых за гра¬ницу, отказалась от развлечений, и бросилась к специа листам. Но те, сколько ни бились, не могли найти ни¬каких признаков опухоли. Все анализы и исследова¬ния говорили о том, что она совершенно здорова. Од¬нако она с этим не соглашалась, считая, что происхо¬дит какая-то роковая ошибка. Её пытались убедить, что она здорова, но всё было тщетно.
Наконец, один проницательный врач "нашёл" у неё некое "заболевание". Дескать, это не рак, а – не представляющая опасности  болезнь, очень похожая на рак по сим¬птомам.
Доктор дал женщине какие-то безобидные таблетки, ут¬верждая, что это - сильнодействующее средство, кото¬рое обязательно поможет. Что вы думаете? Женщина быстро "выздоровела", но при этом до сих пор не допускает и мысли о том, что болезнь ей просто померещилась!
Отыскав в медицинском справочнике информа¬цию о своей реально существующей болезни, мы уз¬наём в описываемой клинической картине свои сим¬птомы. А те из них, что нам неведомы, часто кажутся неизбежной и безрадостной перспективой.  Мы гово¬рим: "Я в это не верю!", но где-то в глубине души ползёт противный скользкий холодок. Хочется не ве¬рить. Но, кажется, уже начинаем. Авторитетный спра¬вочник очень убедителен. А если там ещё говорится о том, что этиология и патогенез болезни неясны, а са¬ма она неизлечима? Не надо бы этого читать, но ведь и не читать нельзя!
Здесь самое время напомнить себе о том, что мы не должны программировать себя на худшее. Что всё написанное относится к нам постольку, поскольку наше собственное состояние с ним совпадает.
Давайте спокойно взглянем на себя со стороны, и вспом¬ним истрию Валентина Дикуля. Цирковой гимнаст, сорвавшийся с большой высоты, и получивший перелом позвоночника, в результате чего он потерял возможность ходить. Согласно медицин¬ским прогнозам, он не должен был встать. Но он встал, и в первую очередь потому, что твёрдо сам в это верил!  Мог и не встать: бывают такие травмы, которые нельзя скомпенсировать ничем. Но целеустремленность и вера в успех делают вероятным даже крохотный шанс: не будь этого – и шанса бы не было никакого.
Не стоит с головой погружаться в недуг, но точно так же не стоит впадать в состояние исступлённой эй¬фории, граничащей с тихой истерикой. Ведь и то, и дру¬гое происходит от неуравновешенности, противопо¬ложной спокойной и твёрдой уверенности в том, что жизнь продолжается.
Я не рискну утверждать, что такая уверенность обязательно выступит в роли решающего фак¬тора и повернёт течение болезни вспять. Но, по край¬ней мере, от программирования себя на неизбежный фатальный исход она уберечь способна.

Страх поражения: "Всё равно у меня ничего не получится..."

Известный и часто встречающийся феномен: лю¬ди с невысоким уровнем дохода часто не видят в магазине товары, которые им явно, очевидно и заве¬домо не по карману. При этом они не делают над собой волевого усилия и не отворачиваются, пряча взгляд. Просто не видят - и всё! 
Как же так получается? Что: у них нет в этом по¬требности? Они вполне удовлетворены старыми "Жигулями" - настолько, что не хотят пересесть на новенький "Мерсе¬дес"? Драповое пальто предпочитают норковой шубе, а дорогущую экзотику в супермаркете считают ба¬ловством и излишеством, во всём проигрывающим жа¬реной картошке с квашеной капустой?
Конечно же, нет: потребность в том, чтобы иметь нечто лучшее, чем есть в реальности, есть у каждого человека. Но она находится в спящем состоянии, никак себя не проявляя. Однако она мгновенно просыпается, если материальное положение становится существенно луч¬ше. Человек получает высокооплачиваемую ра¬боту, выигрывает миллион в лотерею, вступает в права наследства, и вот он уже приценивается к тому, чего ещё вчера не замечал!
Спящие потребности в чём-то недоступном (или кажущемся таковым) - это щадящая повязка на глазах, призванная защитить самолюбие. Фраза о том, что потребности должны соответствовать возможностям, не только - затёртое клише, но и отражение реально су-ществующей психологической ситуации.
Нереализуемая на данный момент, но осознаваемая и острая потребность в чём-либо, бессознательно расценивается человеком, как удар по самолюбию, как жизненный проигрыш.
И столь же бессознательно он стремится избегать таких ситуаций, где это становится травмирующим фактором. Он гово¬рит себе: "Я этого не хочу", или: "Мне это не нужно", и по¬требность засыпает. Человек словно наглухо закры¬вает дверь и убирает ключ подальше, чтобы даже случайно на него не наткнуться.
Всё, о чём мы говорили относительно мате¬риальных потребностей, столь же актуально и в отно¬шении потребностей духовных. Гармонизация и сози¬дание своего внутреннего мира, осознание собствен¬ного "Я", к которому мы стремимся, предполагает как можно более полное раскрытие нашего внутреннего диапазона. На практике же часто бывает так, что он под давлением привносимых болезнью обстоятельств, стано¬вится существенно уже. Конечно, больной человек  часто поневоле теряет что-то из ранее абсолютно доступного. Но так же часто, из опасения, что что-то не получится, он отказывается и от сохраняющихся возможностей. Он закрывает эти двери, исходя более из осторожности, чем из реального положения вещей. "Я не смогу!" - этот страх как будто гип-нотизирует, отсекая от нашей жизни ветви, ещё способные плодоносить.
Однажды мне позвонил мужчина-инвалид из ма¬ленького подмосковного городка. Ходит с трудом, ру¬ки слушаются плохо. Из разговора с ним я узнал, что он ко¬гда-то с удовольствием занимался скульптурой. Я по¬советовал ему вспомнить прежнее увлечение.
- Ну, что вы! - ответил  он. - Руки совсем  не те. У ме¬ня же ничего не получится!
Но я продолжал настаивать на своём:
- Попробуйте! Может быть, не нужно сразу браться за глину, начните с пластилина. Постарайтесь почувствовать ма¬териал - как он меняется под вашими руками, как в нём постепенно проявляются очертания вашего замысла. Вы же ничего не теряете! Ведь эти работы не попа¬дут на выставку, где их будут придирчиво оценивать специалисты!
Впрочем, это совсем не редкость - когда жи¬вописные или скульптурные работы инвалидов экспонируются на специализированных выставках. Но эта информация его бы, скорее всего, озадачила, а не воодушевила.
Наконец он согласился. А через неделю позвонил, чтобы поделиться радостью. Оказалось, что страхи его были напрасны: он может, пусть и не без труда, делать то, что считал для себя абсолютно невозможным!
Я встречал людей, которые, потеряв из-за паралича способность ходить, после несколь¬ких неудачных попыток, вовсе прекращали это делать. Невозможно сказать наверняка, было ли в этом только влияние самой болезни, или на ситуацию влияло их неверие в успех. Во всяком случае, если шанс всё-таки су¬ществовал, они его не использовали. Если же его не бы¬ло, удостовериться в этом тоже было нельзя.
Людей, которые могли ходить, но не ходили, я то¬же повидал предостаточно. Редкие попытки сделать это только лишний раз убеждали их в том, что ничего не получится. Может быть, у некоторых из них так оно и было. Но слабость иных, вероятно, была связана не только с болезнью, но и с баналь¬ной гиподинамией. Пролежав на кровати недели две-три, любой человек почувствует страшную слабость. А если он проведёт там полгода? А год?!
Страх поражения может свести на нет очень многое из того, что мы могли бы сделать, если бы только не опасались неудачи.
Избегая гипотетически возможного (и совершен¬но не смертельного) поражения, мы оставляем в ла¬тентном состоянии и потребности, и скрытые в нас са¬мих - и нами самими - возможности.
Говорят, самый большой враг человека, — это он сам. Как же это похоже на правду!

Назад, в будущее?
"Мне вчера дали свободу.
Что я с ней делать буду?!"
В. Высоцкий
Вспоминая замечательного писателя Варлама Шаламова, проведшего почти два десятилетия на Колы¬ме, близко знавшие его люди рассказывали о его жизни после освобождения. Надо сказать, что колымские лагеря славились особо тяжёлыми, почти невыносимыми, ус¬ловиями существования. Назначение к отбыванию на¬казания на Колыме многие заключённые воспринима¬ли, как растянутый во времени смертный при-говор. То, что Шаламов провёл там столько лет, но вы¬жил, похоже на чудо. Мало того, после возвращения "с того света" этот человек сохранил свою личность, сумел вновь взяться за перо и написал пронзительные по силе и откровенности, знаменитые "Колымские рас¬сказы".
Но! Научившись выживать в невыносимых ус¬ловиях, писатель так и не смог полностью адап¬тироваться к нормальной человеческой жизни.
Заходя в магазин, он видел продукты, которые те¬перь имел возможность купить в любой момент, но которые дол¬гие годы видел разве что только во сне.
Варлам Тихонович ничего не мог с собой поделать: оказавшись у прилавка, он покупал продукты до тех пор, пока у него не заканчивались деньги.
Он приносил домой огром¬ные, битком набитые сумки. Съесть такое количество еды было физически невозможно: продукты порти¬лись, и он снова отправлялся в магазин. И - покупал, покупал, покупал... Умом он прекрасно понимал, что голодная смерть ему больше не грозит, что то, что ле¬жит на прилавке сегодня, будет лежать там и завтра. Но могучий инстинкт выживания, выработанный за два десятилетия Ада, был сильнее его. Понимая, что с ним происходит,  он не мог с этим справиться.

По прогнозам Всемирной Организации Здраво¬охранения,  в начале нового тысячелетия в медицинской науке бу¬дет сделан ряд важнейших открытий. Удастся до-биться полного излечения многих ныне неизлечимых болезней, в том числе - онко-логических заболеваний, а также - рассеянного склероза. Здо¬рово? Конечно! Однако какое-то (и немалое!) время потребуется для решения проблем с психологической адаптацией к новому положению.
Пытаясь представить себе ситуацию, в которой я снова буду полностью здоров, я по-нимаю, что безмятежно легко мне не будет. К новой жизни придётся привыкать, и, вероятно, это потребует не¬малых усилий. Образно говоря, за годы болезни я научился хорошо бегать на костылях. В будущем, в случае выздоровления, научиться обходиться без них будет ещё труднее. 
Мно¬гое дошло до автоматизма: я не всегда заме¬чаю, как, двигаясь по коридору, привычно опираюсь о стену, чтобы удержать равновесие. Да, привычка сформировалась, и избавиться от нее будет непросто.
Знаковый психотерапевт однажды рассказал мне историю одной незрячей женщины, жившей в середине ХХ века в Америке.
Потеряв зрение ещё в детстве, эта женщина так хорошо адаптировалась к своему положению, что смогла работать швеёй! Она научилась шить наощупь, причём делала это очень быстро и ловко. Но наступил такой момент, когда достижения медицины позволили слепой швее вновь обрести зрение. Казалось бы: навыки, полезные для незрячего человека, теперь за ненадобностью должны исчезнуть? Как бы не так!
Как только в работе возникала сложная ситуация, требующая точности и внимания, прозревшая швея закрывала глаза, и - привычно продолжала работу наощупь!
Птица, проведшая в неволе больше двух ме¬сяцев и привыкшая к жизни в клетке, теряет навыки вольной жизни. Оказавшись на свободе, она обречена на верную гибель, ибо уже не может ни искать пищу, ни спасаться от врагов. Восстановить прежние навыки в принципе возможно, но для этого требуется немалое время, плюс – серьёзная работа учёных-орнитологов.
Нельзя сказать, что наши былые навыки совершенно теряют¬ся, но они порой сильно меняются под влиянием конкретной ситуации. Мы сами неосознано начинаем их менять в поисках сильной позиции. Но нужно быть готовыми к тому, что эта позиция в новых об¬стоятельствах может потерять свою силу. Итак, нау¬чившись выживать, постараемся не забыть, что значит "жить"!
Если расчёты ВОЗ окажутся верными, нам по¬требуется применить наши навыки адаптации для движения в противоположном направ¬лении. Думаю, это потребует создания целых психотерапевтических программ, с помощью которых бывшие неизлечимо больные получат возможность вернуться в здоровую жизнь.

Хроника жизни в реальном времени
 
— Хочешь послушать интересный доклад? Не по¬жалеешь! Ты когда-нибудь слышал про артсинтезтерапию?
Костя, мой хороший приятель, меня порядком за¬интриговал. Артсинтезтерапия? Нет, никогда про такое не слышал. Надо сходить!
Доклад читала автор этой психотерапевтической методики, Евгения Петровна Белякова. Костя ничуть не преувеличивал: то, что я услышал и увидел, меня дейст-вительно поразило.
Методика включала в себя несколько ви¬дов искусств, используемых в целях гармонизации пси¬хоэмоциональной сферы, коррекции и выстраивания гармоничных  отношений, повышения адаптационных возможностей. Проще говоря, методика была призвана помочь людям научиться понимать других людей, и -научиться быть понятными им.
Поэзия, живопись, драматургия, пластика, театр, риторика...
Но неужели любой человек, не имеющий склонности к творчеству, может написать стихи хотя бы среднего уровня, без банальностей, всяких там "лес – небес", и "кровь — любовь"?
Или - убедительно показать на сцене хоть какую-то роль? Или -написать картину, при виде которой не за¬хочется заплакать от жалости и досады?
А Евгения Петровна рассказывает, что методика позволяет раскрывать и развивать дремлющие в каждом из нас способности. И, глав¬ное, она может помочь существенно изменить и гармонизировать жизнь того, кто захочет её пройти. Этот человек научится творчески подходить к жизни и строить её по собственному сценарию. А ис¬пользуемые виды искусства - это лишь инструменты для достижения цели.
К тому времени значительная часть материала, по¬ложенного в основу этой книги, уже существовала. У меня были публикации в прессе, две пятна-дцатиминутные передачи на радио "Эхо Москвы" и цикл статей под названием "Один на один с болезнью", выходивший в одном из московских еженедельников. Проблема адаптации человека к сложным жизненным обстоятельствам, его включение в созидательный процесс, используемый в качестве противове¬са сложным обстоятельствам – ведь это же моя тема! Но какая стройная и мощная концепция!
Однако, как быть с моими сомнениями относитель¬но способности обычного человека создать хоть что-нибудь внятное в искусстве? Я с детства пишу стихи, все¬гда неплохо рисовал, и мне ли не знать, как непросто всё это делать?
В большой чёрной папке, которую Белякова при¬несла с собой, были рисунки. Вот - первая работа безы¬мянного пациента. Видно, что человек в момент её созда¬ния смутно представлял себе, как вообще можно рисовать красками. Какие-то непонятные раз¬воды, неровные, суетливые линии, какофония красок.... Да-а-а, прямо скажем, не Рембрандт! Кажется, мои со¬мнения начинают оправдываться.
Но рисунки даются в динамике, и с каждым разом они становятся всё лучше, причём - на порядок лучше! Послед¬ние работы того же пациента просто ошеломляют: это - уже очень приличный уровень любительской живописи! Неужели это всё рисовал один и тот же человек? Больше всего я потрясён игрой цветов. Откуда у него взялась такая удивительная палитра?
Цвет... Моя давняя и трудноразрешимая проблема. Карандашом в графике получается многое, но стоит взять краски - не получается почти ничего! А тут...
Тем временем Евгения Петровна начинает читать стихи своих подопечных. Я привык оценивать поэтиче¬ский текст на слух, и теперь, под впечатлением живо-писных работ жду их уже без прежнего скепсиса. Сказать, что они мне понравились - значит, ничего не сказать. Стихи меня потрясли.
Яркие, неожиданные образы, прекрасное владение словом. В поэтических сборниках профессионально пишущих авторов можно видеть гораздо более слабые, блёклые вещи. Неужели это всё писали люди, не имею¬щие отношения к литературе? Я поймал себя на том, что испытываю лёгкие уколы творческой завис-ти (пишущий человек сразу поймёт, что я имею в виду).
Но кто они – эти удивительные пациенты? Белякова сказала, что на её занятия приходят люди с различными негрубыми нарушениями психики, но большинство "пациентов" - вполне себе здоровые люди. Просто они понимают, что часть про-блем, мешающих им жить, создаётся ими же самими, а решать эти проблемы они не умеют. Кто-то чувствует, что не может по-настоящему раскрыть свои воз-можности, кто-то хочет гармонизировать отношения с родственниками, сделать карьеру, построить лич¬ную жизнь.
Цели у всех разные, но есть нечто, что показалось мне общим для всех. Люди стремятся стать лучше. Они хотят расти. Они не боятся меняться.
Среди участников групп встречаются и профессионалы: психологи, психиатры и психотерапевты. Они то¬же хотят расти и с этой целью проходят курс, чтобы ис-пробовать методику на себе.
А легко ли точно и ясно сформулировать для себя, чего я хочу от жизни, а чего - боюсь? В чём я вижу смысл своего существования, какими ресурсами обладаю, чтобы достичь этого смысла? (Позже я попробую это сделать, но результат окажется не очень радостным. По некоторым позициям - совсем как у собаки: всё понимаю, а сказать не могу!)
Я слушаю Белякову, и всё острее чувствую, как сам хотел бы пройти такой курс.
Казалось бы, то, что я присутствую здесь, - чистой воды случайность. Но как это вписывается в канву моей жизни!

Борьба с болезнью

"Болезнь - это не просто капитуляция перед
патогеном, это также сражение ради здоровья;
и если нет сражения, нет и болезни."
Ганс Селье
Пребывая в постоянном поиске, мы не хотим си¬деть, сложа руки. Обращаемся к специалистам, прохо¬дим обследования, интересуемся разными лечебными и реабилитационными методиками, принимаем лекарства, пьём витамины и пищевые добавки.
Всё это хорошо и правильно, но правильно до тех пор, пока это не превращается в деятельность, становящуюся основой и главным содержанием всей нашей жизни. Пока не превращается в напряжённую, бескомпромиссную и пламенную борьбу.
Говорят, человек приобретает черты того, с кем, или с чем он борется. Взглянем внимательнее на эту до¬вольно странную связь, переходящую в зависимость. Болезнь - не жи¬вое существо, даже не объект, а лишь - состояние ор¬ганизма. Пытаясь "бороться" с болезнью, мы поневоле на¬деляем её некими личностными чертами, на которые сами же реагируем.
При таком восприятии болезнь часто бывает "коварна", "без¬жалостна", "хитра" и "жестока". Хочу особо подчеркнуть: это не болезнь имеет такой характер - мы сами это так себе представляем. В качестве литературного оборо¬та, метафоры, образного выражения, это – совершенно нормально. А вот в качестве модели реальной ситуации - никуда не годится!
Пытаясь бороться с возникшей угрозой, мы не¬осознанно приравниваем её к себе, стараясь найти "поле", на котором и должна происходить эта "схватка". Мы как будто уподобляем болезнь себе, начиная бессознательно чувствовать её субъектность.
И вот уже мы направляем на эту "борьбу" все свои эмоции и душевные силы, жертвуем ей своё время и даже, в какой-то степени - свою жизнь. Срабатывает стереотип поведения, предписывающий отвечать ударом на удар, агрессией - на угрозу.
Но ведь мы уже говорили, что болезнь - только состояние, а не субъект! Некому отвечать на "удар", некого ненавидеть, и бороться – тоже не с кем! Единственный реальный результат такой "борь¬бы" - надломленная и истощённая психика, плюс ухуд¬шение и без того неустойчивого здоровья.
Дело в том, что ярость, злость, агрессия - эмоции разруши¬тельные. Не находя реального объекта, они бумеран¬гом возвращаются к своему носителю. Удар направляется в пустоту, так как целью его слу¬жит не реальный объект, а - зыбкий мираж!
Здесь нельзя получить никакого, даже относитель¬ного, удовлетворения, возникающего при виде нане¬сённого противнику ущерба. Поэтому, на мой взгляд, лучший способ найти противовес болезни - не "сражаться" с ней, зани¬маясь в действительности саморазрушением, а - напра¬вить свои силы на что-нибудь более продуктивное.
Энергия агрессии, направленной на болезнь, как на реальны й объект, вместо этого может и должна быть субли¬мирована в целеустремлённость, волю, упорство, внутреннюю силу - для достижения реальных и значимых целей.
Точно так же атомная энергия может быть исполь¬зована и для разрушения, и для выработки мирного электричества.
Не хочу вторгаться в область, где должны дейст¬вовать дипломированные медики. Они гораздо лучше справятся со своими задачами, если всё предпринимае-мое нами будет не "вопреки" и "против",  а – "для", "ради", и - "во имя" чего-то важного.
* * *
А как вы думаете, зачем человек стремится стать... Президентом? Наверное, не ради денег: этой цели легче добиться иными путями.
Может быть, ради славы? Но, кроме известности, этот человек взвалит на свои плечи и огромный груз от¬ветственности за судьбу целой страны. Дорогая полу¬чается известность!
Возможно, он чувствует в себе большой потен¬циал, который требует соответствующей самореали¬зации? Ведь, кроме честолюбия, должно же быть в нём ещё что-то, позволяющее сказать себе: "Я хочу, и я смогу!"
Почему я заговорил об этом? Да просто один из величайших президентов США, Франклин Рузвельт, имеет к этому разговору самое прямое отношение.
Рузвельт был болен, и болен тяжко. Передвигался в коляске и часто чувствовал себя просто ужасно. А ведь он занимал свой пост не в спокойные го¬ды, а во время Второй Мировой войны! Работа без от¬дыха, нечеловеческое напряжение, перелёты с конти¬нента на континент, и – да: огромная ответственность. Мог ведь сложить с себя полно¬мочия - причина была вполне уважительная! Но не сложил. Ему было интересно жить, и болезнь не смог¬ла помешать его активному участию в определении судьбы целого мира.
Рузвельт стал великим президентом великой стра¬ны. А ведь он тоже чувствовал себя, мягко говоря, "не очень".
Ну, а что же мы сами? Допустим, глобальных международных проблем мы не решаем, зато мы ответственны за мир, сущест¬вующий в нашей душе, и - вокруг нас.

* * *
Я не раз видел, как люди пытаются преодолеть возникшие у них неврологические нарушения с помощью интенсивных, но эмоцио¬нально нейтральных тренировок. И я не только видел это, но и сам поначалу пробовал действовать так же.
Однажды, надеясь преодолеть онемение и нарушение координации рук, я смастерил для себя тренажёр. Он состоял из пяти металлических колец, прикреплённых к дощечке ку¬сочками авиамодельной резины. Засунув в колечки пальцы, я подолгу шевелил ими, надеясь вернуть им бы¬лую силу и гибкость.
Этот тренажёр было удобно использовать между делом: сидя перед телевизором, слушая музыку. Я довольно долго с ним занимался, но результата почти не было. Так я его и забросил. Силовые тренировки, насколько я мог судить, не оказывали практически никакого эф¬фекта.
А вскоре наступило время, когда мне безумно захотелось научиться играть на гитаре. Я ку-пил инструмент, выучил пять-шесть аккордов, и стал изводить домашних грохотом плохо настроенных струн. Вдобавок ко всему, левая рука очень плохо держалась на грифе. Она была тогда сильно "не в форме": не удавалось даже сло¬жить пальцы ровно в ладонь - они расходились веером. Но играть очень хотелось, и мне даже приходилось ста-вить на лады пальцы левой руки с помощью правой. Так продолжалось довольно долго.
Но в какой-то момент я вдруг понял, что рука снова меня слушается, к пальцам вернулись и чувст¬вительность, и сила. Это произошло так незаметно, что я даже не уловил этого момента. И вот что важно: я не занимался никакой тренировкой, а - учился играть на гитаре! Моё внима¬ние было поглощено музыкой, а не тем, как и что я тренирую. В то время я был очень ув¬лечён Высоцким, слушал Окуджаву и Визбора, и всё пы¬тался понять: как они играют это? А - то? Я был переполнен всем этим  настолько, что не думал ни о болезни, ни о немею¬щих пальцах. Руки восстановились как будто само собой, и я хорошо запомнил этот урок, преподанный мне жизнью.
В дальнейшем, во время следующих обострений, я всё больше убеждался в том, что это была не случайность. С помощью гитары руки, как правило, восстанавливались лучше и быстрее. На струнах через недолгое время они точно "за¬бывали" про болезнь, и вели себя почти так же, как пре¬жде! Вот тогда я и получил возможность оценить, на¬сколько важен положительный эмоциональный отклик на всё, что ты делаешь.
Я понял, что могу выходить на прогулку не затем, чтобы разрабатывать или тренировать ноги, а потому, что там свежий воз¬дух, детский смех, птичий гомон, шелест листвы, и красивые облака.
Прогулка, не преследующая сугубо рациональной це¬ли, давала много больше, чем целенаправленная, но ли¬шённая эмоций, тренировка.
Я что-то мастерил, возился с инструментами, продолжал осваивать гитару, рисовал и резал по дереву. И то, чего почти не удавалось добиваться с помощью силовых тренировок, во время этих занятий получалось гораздо полнее и лучше.
Я рассказывал об этом специалистам по реабили¬тации, которые на практике подтвердили эффектив¬ность такого подхода. Кстати, я недавно узнал, что в одной из московских клиник успешно практикуется лечение больных, пере¬несших инсульт с помощью музыки!
На этих занятиях человек, когда-то игравший на рояле, садится за инструмент. У него паралич половины тела, поэтому одна рука не работает. Но вот он пытается играть: левая рука нажимает на клавиши, и правая начинает медленно "оживать". Она как будто вспоминает знакомые движения, хотя это кажется невероятным! Просы¬пается моторная память, а здоровая рука помогает другой - потерявшей подвижность, вспоминать нужные движения.
При этом каждый больной занимается на том инструменте, на котором играл когда-то. Важно, чтобы с этим были связаны приятные воспоминания и эмоции, без кото¬рых упражнения не принесут результата, ибо будут механическими и формальными.
Музыка хороша тем, что она легко вызыва¬ет эмоциональный отклик. Но если человек в юности, к примеру, хорошо рисовал или лепил, он в тех же це¬лях, и с тем же успехом, может использовать живопись, или скульптуру. Главное, чтобы то, что он делает, ему самому нравилось, и чтобы оно было для него эмоционально окрашено.

Любовь, как метод лечения?

"...Он (врач-психиатр. — А.П.) показал мне,
что единственной надеждой, единственным
лекарством является любовь, мудрость, терпение,
и преданность моей жены и друга Рин..."
Поль де Крюи. "!Борьба с безумием".
...Они сидели рядом на больничной скамеечке, и ти¬хо разговаривали. Он принёс ей фрукты и три малень¬ких ярких гвоздики. А она всё спрашивала, как он пи¬тается, всё ли у него хорошо; сетовала на то, что дома будет ещё нескоро.
- Всё хорошо, ты только не волнуйся - фальши¬во-бодрым голосом отвечал он ей. - Всё у меня в по¬рядке!
А она заботливо поправляла ему ворот, неуло¬вимо лёгким движением смахивала с пиджака только ей заметные пылинки, и слушала, слегка накло¬няя седую голову. Наверное, им обоим было уже за семь¬десят, не меньше. Старики! Но какая любовь светилась в их глазах! И ещё эти трогательные гвоздики...
Мимолётная сцена, случайным свидетелем кото¬рой я стал в больничном коридоре, стоила того, чтобы запомнить её навсегда.
Возможно, эту пожилую женщину ожидала опе¬рация, или другое сложное лечение. Наверное, ей бу¬дет нелегко. Но любовь, нерастраченная за долгую жизнь, служила ей – верилось мне – настоящей охранной грамотой. Да поможет она выдержать всё, что им обоим ещё предстоит!
Сильное, яркое чувство, овладевая всем человече¬ским существом, дарит то, что болезнь старается отобрать в первую очередь, - огромный спектр поло¬жительных эмоций, позволяющих ощутить настоящую радость жизни.
Любимый и любящий человек словно приобрета¬ет второе дыхание, и недуг как будто пасует перед этим напором.
Я знаю немало случаев, когда взаимная любовь да¬вала человеку и возможность, и силы выстоять в тяжё¬лом испытании.
Вероятно, и моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, не будь рядом со мной жены Ирины и Анюты, - нашей очаровательной дочки.
* * *
"…Объясни мне: люблю - оттого, что болит,
Или это болит - оттого, что люблю?"
Александр Башлачёв.

Оглядываясь назад, я хорошо понимаю, что без участия, поддержки и любви со стороны Иры многое сложилось бы совершенно иначе.
Было время, когда болезнь словно торопилась предъявить мне все свои козыри: обострения сме¬няли друг друга, озадачивая новыми симпто¬мами, отчего два-три раза в год я оказывался в боль¬нице. Но нет худа без добра: о многом тогда был повод подумать, и многое довелось заметить. Именно тогда у меня появились первые наброски наблюдений и тем, которые много позже лягут в основу этой книжки.
А потом в мою жизнь во¬шла Любовь. Конечно, болезнь никуда не исчезла, но её атаки стали спокойнее и реже (а может, это только казалось?).
В это время я нечасто вспоминал про болезнь: мысли о ней вытеснялись множеством других, более важных вещей. Были стихи и интересные встречи, многие километры водной глади, пройденные на вёслах, был дым костра на берегу и жи¬вописные острова на огромном озере. Был уютный дом, и разговоры обо всём на свете.
Рождение дочери привнесло в жизнь новые радо¬сти, заботы, тревоги и новую любовь - нашу общую любовь к ней. В 1994 году детей рождалось немно¬го: родильный дом, где Аня появилась на свет, был заполнен меньше, чем наполовину. Она родилась беспокойным ребён-ком. Врачи нашли у неё повышенное внутричерепное давление, гипертонус, и рекомендовали укачивать её на руках. То время я вспоминаю, как бешеную гонку с препятствиями. Мы оба работали по обычному графи¬ку - с девяти до шести. Днём очень выручала бабуш¬ка, но ночью приходилось самим вставать на детский плач.
Когда-то врачи настоятельно рекомендовали мне не допускать переутомления, недосыпаний, и про¬чих перегрузок. Какое там! Очень скоро я научился спать, стоя в автобусе, и крепко вцепившись рука¬ми в поручень.
Четыре года мы с Ириной не были в отпуске. Ра¬ботали, меняли работу, снова что-то искали. Конеч¬но, усталость тогда накопилась нешуточная. Но, не¬смотря на это, чувствовал я себя тогда очень неплохо.
Конечно;было тяжело, иногда - очень тяжело, но серой, беспросветной, безрадостной жизни не было и в помине! Наша любовь к ребёнку и друг к другу всё время давала новые силы.
Несколько раз я, кажется,  балансировал на грани серьёзного обострения, но, к счастью, всё обошлось. А я в такие моменты смертельно боялся повиснуть на жене и дочери тяжёлым грузом. Этот страх - страх ненамеренно причинить боль любимым людям – с тех пор есть во мне, но я не даю ему ходу. "Боже, дай нам силы изменить то, что мы не в состоянии пере¬нести..." Если этот страх появляется вновь  , я стараюсь перехитрить его, используя его же силу. Она помогает собраться, со¬средоточиться на том, что опирается на мои решения, а не на независящие от меня обстоятельства.
* * *
"Но тихонько, чтобы мы не слышали,
Жёны наши плачут по ночам..."
Александр Галич
Опасение стать обузой для близких есть у многих людей, имеющих серьёзные проблемы со здоровьем. И каждый решает эту проблему по-своему, и никому это не даётся легко.
Парень, соседом которого я однажды оказался в больнич¬ной палате, просил её больше к нему не приходить. Ни¬когда. А она смотрела на него так, что к горлу подка¬тывал комок.
Вот уж где я никому не решусь давать советы! Эта грань человеческих отношений столь сложна, что да¬же прикасаться к ней невероятно трудно.
Он ведь любил её! Он отказывался от неё из-за то¬го, что не хотел сделать несчастной, но в результате именно это и делал. Заколдованный круг. Кто из них прав?
На одной чаше весов - счастье, возможно совсем недолгое. И, вероятно (не дай бог, конечно) — "Рас¬плата годами страданий за десяток счастливых ми¬нут..." На другой, - чувство (быть может, ложное) выполненного долга.
Парень чувствовал себя – это было видно – довольно скверно. Его состояние с каждым днём становилось всё хуже. А она продолжала к нему при¬ходить  - каждый день, не пропустив ни одного посеще¬ния. И что-то в нём вдруг изменилось. Он встряхнулся, повеселел, в его взгляде исчезло выражение безысходной тоски.
Он выписался из больницы раньше меня: ушёл на своих ногах (а ведь почти не ходил!), опираясь на ру¬ку любимой. Я знал, что положение у парня невесё¬лое, но всё равно радовался за него. Как бы то ни было, но он сейчас счастлив, и жизнь светится в его глазах!
Да, будущее этих ребят - очень тревожное. Но, честное слово: у иных людей и за всю жизнь не бывает пяти минут того, что было у них сейчас!
Не все соседи по палате были солидарны со мной. Некоторые считали её безрассудной, а его - самона¬деянным. Может быть. Но я хотел думать иначе.

                Ода к радости

"Наслаждающийся жизнью живёт дважды".
Древнеримская поговорка.

Усилием воли можно заставить себя сделать очень мно¬гое: терпеть нечеловеческую боль, пере¬носить все невзгоды, в любой ситуации  держать себя в руках, упорно работать, не позволяя себе рас¬слабиться. Только вот  заставить себя радоваться - невозможно!
Но без чувства радости с поиском себя в мире, и мира – в себе,  у нас, пожалуй, ничего не выйдет. Нельзя же, в самом деле, уныло (и при этом ярко и насыщенно) жить, остро чувствуя каждый миг - тот, который "между прошлым и бу¬дущим"! Или вяло, без всякого желания, получать "положительный эмоциональный отклик" от того, что ты делаешь.
Да, заставить нельзя. Зато можно позволить себе получать радость от жизни, настроившись на соответствующую волну. Ведь, право, жизнь слишком хороша, чтобы не чувствовать её красоты и величия.
Говорят, смех продлевает человеку жизнь. Не знаю, так ли это -   научных данных на эту тему не видел. Но то, что он улучшает её, делая богаче и интереснее – это я могу засвидетельствовать.
Подавленное состояние больного человека мешает и ему, и лежащим врачам. Да и вполне здоровый, испытывающий это чувство, таковым уже не выглядит: понурое, опавшее ли¬цо, согбенные плечи, потухший взор… Одним сло¬вом, все внешние атрибуты болезни - налицо!
В организме всё слишком тесно взаимосвязано, чтобы нормальная работа его звеньев никак не за¬висела от испытываемых человеком эмоций. Этот тезис уже давно ни у кого не вызывает возражений.
Бывает, болезнь закрывает собой всё "поле зре¬ния": куда ни посмотри, увидишь только её. Если это так, не стоит ли попробовать сменить ракурс, угол зрения, иначе посмотреть на свою ситуацию?
Давайте позволим себе радоваться! За ис¬кренний интерес к себе, жизнь всегда пла¬тит взаимностью!
Мне довелось довольно много общаться с профессорами, докторами ме¬дицинских наук, и просто – с врачами. Меня интересовала степень влияния положительного настроя пациента на успех лечения. Никто из докторов не усомнился в том, что такой настрой - один из важных факторов, определяющих ре¬зультат.
Так сложилось, что я видел очень много людей, страдающих рассеянным склерозом. Мужчин и женщин, молодых людей и людей в возрасте, в разном состоянии и на разных стадиях болезни. Так вот: сре¬ди тех, кто не сдавался болезни, упорно выкарабкивался из обострений, продолжал вести активную жизнь, я не встретил ни одного пессимиста!
Конечно же, я не стану утверждать, что всё настоль¬ко просто (ах, если бы всё, действительно, было так просто!). Течение болезни может быть и таким, что да¬же самые мощные из известных сегодня средств не все¬гда способны его изменить.
Однако и в инвалидной коляске одни сохраняют способность видеть в жизни яркие краски, а дру¬гие и на своих ногах мучаются от серой пелены, окутавшей всё вокруг.

 «Решётка ржавая, спасибо!»
Этими словами начинается стихотворение Александ¬ра Солодовникова - поэта, сполна вкусившего все "прелести" сталинских лагерей.
Решётка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма.
Такую волю дать могли бы
Мне только посох и сума!

Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жёсткая постель.
Такую нежность дать могла бы
Мне только детства колыбель…

Запоры крепкие, спасибо,
спасибо, лезвие штыка:
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века!..
Что это? Самоуничижение перед безжалостной ре¬прессивной машиной, попытка вымолить прощение, или просто бред сумасшедшего? Ни то, ни другое, ни третье! Солодовников не сходил с ума в камере и не пресмыкался перед властью, которая ему была глубоко чужда и враждебна.
Эти стихи — пример того, как любые, даже самые сложные обстоятельства, могут быть приняты человеком со спокойным достоинством.  Иногда жизнь складывается так, что вновь возни¬кающие жизненные коллизии закрывают ещё недавно несомненный и ясный путь. Можно бесконечно спотыкаться о них, а можно – увидеть в них ступени, ведущие вверх.
Несмотря на то, что многие обстоятельства возни¬кают, как говорится, по воле судьбы, то, как мы будем дви¬гаться вперёд, зависит уже не от судьбы, а от нас самих. Можно сказать, эти обстоятельства даются жизнью в качестве темы сочинения. Один человек от¬кажется от этого, и в ярости разорвёт чистый листок. Вто¬рой, не слишком веря в собственные силы, обратится к опыту других, копируя их стиль и слог. Третий же будет искать стиль и слог самостоятельно, а в итоге – искать себя в границах доставшейся ему "темы". Потеря, отсутствие, или ограничение каких-либо возможностей может компенсироваться иногда совершенно фанта¬стическим образом - за счёт активизации таящихся в каждом  из нас возможностей.
В 1933-м году в Бразилии родился удивительный человек по имени Мануэль. Став взрослым, он стал известен всему миру под именем "Гарринча".
Гарринча играл в футбол вместе с Пе¬ле, и был по-своему даже более заметной фигурой на поле. Он играл за Сборную Бразилии с 1955-го, по 1966-й годы, дважды став вместе с ней чемпионом мира.
Но! Мануэль с рождения имел ряд физи¬ческих недостатков, которые должны были  убить в зародыше саму мысль о футбольной карьере. В самом деле: он с рождения имел косоглазие, искривление позвоночника, а одна нога была короче другой аж на 6 сантиметров! Гарринча не мог бегать, как все: бег его напоминал какой-то странный аллюр. Он переваливался набок и, на первый взгляд, был совер¬шенно беспомощен на поле. Но это только на первый взгляд!
Благодаря своему "недостатку", Гарринча владел совер¬шенно невероятным дриблингом, ставившим в ту¬пик самых искушённых защитников.
Вот - замечательный пример того, как человек мо¬жет обратить в свою пользу  сложившиеся в его жизни обстоя¬тельства.
Хромой мальчик вырос, и написал бес¬смертное сочинение под названием "Гарринча". К то¬му же это явление произошло не где-нибудь, а в Бразилии, в настоящей "футбольной Мекке". Там, где в каждом дворе растут будущие "звёзды", и где конкуренция среди них всегда была невероятно велика.

Я много раз видел документальные фильмы, рассказывающие о жизни людей, слепоглухонемых от рождения. Для меня до сих пор остаётся загадкой, как они вообще могут чему-то научиться?!
Но они учатся, заканчивают институты и университеты, даже - получа¬ют учёные степени и создают свои семьи! Удивитель¬но, но они действительно живут, а не сущест¬вуют. И ведь - каковы обстоятельства! Эти люди не видели с самого рождения ни единого солнечного блика, не слы¬шали ни единого звука. Немыслимо: они ещё как-то обу¬чаются и музыке, и вокалу! Я не могу даже представить, как это у них получается, но факт остаётся фактом!
* * *
Люди уже сотни лет назад умели ходить под парусом против ветра. Гениально: исполь-зовать силу ветра для того, чтобы его же и побеждать! Этому искусству, конечно, нужно долго учиться - не только по книгам, но и на практике. Учиться, срывая кожу с ладоней, сотый раз ошибаясь, и сотый раз исправляя собственные ошибки.
Знание теории здесь может быть бесполезным, если ты не научишься чувствовать ветер, не обретёшь способность ощу¬щать себя и стихию - то по-отдельности, то - как единое целое.

Хроника жизни в реальном времени

Декабрь 2000 года. Конец года, века, тысячелетия. Когда-то казалось, что до этого времени ужасно дале¬ко. Ещё в школе мы подсчитывали, сколько же нам в этот момент исполнится лет? И удивлялись: ого, тридцать три! Почему-то самолюбие грела мысль, что в сов¬падении возраста Христа и рубежа тысячелетий есть не¬что символическое.
Очень тогда хотелось, чтобы что-то такое было!
Наконец-то выпал снег, и началась долгожданная, запоздавшая на полтора месяца, зима. Правда, сейчас я вижу снег разве что из окна.
Недели за две до Нового года меня вдруг "скрутило", да ещё как! Проснувшись утром, я приподнялся на кровати и тут же рухнул обратно. Дикое головокруже¬ние, - настолько сильное, что буквально заваливает лё¬жа! Тело стало тяжёлым и каким-то ватным, особенно плохо слушается левая половина. Кое-как передвигаюсь по квартире, держась руками за мебель и стены. Нельзя резко поворачивать голову - тут же неудержимо ведёт в сторону.
Вот это да! Обострения такой силы не было давно, а столь сильное головокружение вообще - что-то совер¬шенно новое. Я стараюсь держаться как мож¬но ровнее,  но – выходит не очень.  Само обострение скрыть никак невозможно, но я бессознательно пытаюсь  не показать его  тяжести.
Конечно,  этот номер у меня не проходит: всё Ира прекрасно видит, понимает, и - безумно волну¬ется. К нам часто приезжает моя матушка. Она тоже замечательно держится, но я хорошо понимаю, чего это ей стоит. Мне ужасно не нравится быть в центре внимания в такой ситуации, но – ничего не попишешь.
По прошлому опыту я уже хорошо знаю, что такие обострения быстро не проходят (а по логике развития заболевания - иногда не проходят и вовсе). Поэтому, отмечая всё, что проис¬ходит сейчас со мной, я стараюсь не оценивать это в категориях "лучше" или "хуже": сначала хорошо бы успокоится и осмотреться.
А пока нужно постараться быть внутренне мобилизованным и собранным, а это не всегда даётся легко. Ситуация мне пока не ясна, а неизвестность час¬то угнетает больше печальной, но понятной определён¬ности.
Я зачем-то в уме бегло набрасываю несколько воз¬можных схем развития событий, но вскоре, опомнившись, бросаю это бесполезное дело: всё равно ни до чего хорошего не додумаешься!
Вскоре в голову приходит мысль, что сейчас наступил очень удобный момент для того, чтобы провести доработку не¬которых положений моей концепции. Ведь одно дело - вспоминать о событии, и совсем другое - анализиро¬вать сегодняшнюю ситуацию.
Действительно, в этот период мне удалось расширить, уточнить и доработать многие из глав, вошедших в эту книгу.
Когда-то давно я, привыкнув работать на пишущей ма¬шинке, почти перестал писать от руки. Те¬перь я по пять-шесть часов в день работаю за компью¬тером. Так удобнее, но у этой медали оказывается очень неприятная обратная сторона. После того, как я закан¬чиваю писать, от долгого нахождения перед экраном болят глаза, а голова становится пустой и тяжёлой, как бывает после бессонной ночи. Приходится частично переходить на "рукописный" вариант работы с текста¬ми, что, кстати сказать, неожиданно оказывается не так уж и плохо.
Теперь я чаще, чем обычно, беру в руки гитару. Ле¬вая рука определённо не в форме, сильно запаздывает, но, помня предыдущий опыт, я не бросаю занятий. Да и вообще: играть-то хочется!
Мы с Анютой сочиняем какие-то забавные стишки и туг же придумываем к ним мелодию. Мне с ней очень ин¬тересно. Маленький человечек, но уже - Человек! Однажды я услышал, как кто-то большой и взрослый (но, боюсь, не очень умный) сказал о пяти¬летнем ребёнке: "Это пока только половина человека!" Какая гнусная ложь! Даже спорить по поводу такой глупостью не хочется.
Анюта в свои шесть лет ещё твёрдо убеждена в существо¬вании Деда Мороза. А на носу Новый Год, и уже насту¬пает вечер 31 -го декабря! Нам нужно исхитриться незаметно подложить вожделенный подарок под ёлку. Сделать это не так-то просто: Аня ни за что не станет ложиться спать, пока не увидит подарка! Мы сидим за праздничным столом и ждём удобного момента. Наконец, выйдя под каким-то предлогом из кухни, Ира осуществляет наш хитроумный план. Она возвращает¬ся, и туг, словно по заказу, в детской комнате хлопает форточка! Никогда ещё порыв ветра не был так кстати. Тут и самому в чудеса поверить недолго!
Мы спешим вслед за дочерью в детскую, и в каче¬стве сказочного подарка получаем бьющий через край, искренний и настоящий, детский восторг.
Проходит январь, потом - февраль. Сложное остояние, вызванное последним обострением, всё никак не улучшится, а я всё чаще думаю не об этом, а - о приближающемся лете. Каким оно будет? Мне очень хочется вновь с головой окунуться в дикую природу, полностью отклю¬чившись от городской суеты: я позволяю себе вдо¬воль помечтать.
Я не впервые прибегаю к такому приёму, и теперь использую его почти автоматически. Близкая по времени, небольшая, но волнующая и манящая цель, прекрасно мобилизует. Она вызывает душевный подъ¬ём, так нужный мне сейчас.
Правда, здесь есть свои подводные камни. Ведь мо¬жет случиться так, что обострение затянется настолько, что никакой поездки этим летом не получится. А может быть, - и никогда не получится. Поэтому я готов и к тому, чтобы в нужный момент быстро и полностью переключиться на что-то другое – тоже интересное, но не зависящее от моего самочувствия. Если этого не умеешь, горечь разоча¬рования может быть очень болезненной. А вместе с ней начнут крутиться мысли о дальнейших перспективах, - возможно, невесёлых.  Так что сейчас я стараюсь об этом не ду¬мать. Разберёмся, когда придёт время
Я всё сильнее чувствую, как моё "развинченное" со¬стояние давит на психику. Иногда даже приходится прилагать некоторые  усилия – настраиваться и собираться - для того, чтобы удержать ровное настроение. Сейчас это очень важно, поскольку атмосфера в доме из-за моих проблем и так частенько бывает тревожной и напряжённой.
Я уже долгое время не выхожу из дома, и мне тяжело видеть, как Ира одна  носит сумки с продукта¬ми. Это угнетает едва ли не больше всего остального. Уже потом, где-то в середине марта, я испытал огром¬ное удовольствие от того, что наконец-то сам несу с рынка сумку с картошкой! Тогда я ещё восстановился далеко не полностью, ходил нетвёрдо, но как же это, господа, здорово – ходить самому!
А в начале мая мы с Ириной уже уехали на две неде¬ли в Псковскую область, на наше любимое озеро. Ко¬нечно, на рыбную ловлю в это время года бывает стро¬гий запрет. Каюсь, мы нарушали его, но инспектора рыбнадзора были к нам снисходительны, и никогда нас не трогали. Ведь у нас в лодке водились только несерьёз¬ные, по мнению местных жителей, снасти, поскольку сети и прочие "серьёзные" орудия лова мы отвергали для себя в принципе.
Московские знакомые, окажись они сейчас рядом с нами, вряд ли бы нас сразу узнали: брезентовые энцефалитки" с капюшонами, видавшие виды брюки, заправленные в резиновые сапоги.
К этому времени от моих недавних трудностей почти не осталось следа. Как-то, меняясь местами в лодке на широком плёсе, мы услышали, как один из туристов, проплывавших мимо нас на байдарках, сказал: "Ничего себе! Они в лодке ведут себя так, как будто находятся на земле!" На что его спутник философски-спокойно ответил; "Что ты хочешь? Они же здесь выросли!". Не скрою, сие за¬мечание нас тогда очень позабавило.
Нам часто некуда девать пойманную рыбу: вялить – уже лень, а холодильника в нашем домике нет. Поэтому мы улов обычно отдаем нашей квартирной хозяйке. Это вы¬зывает некоторое волнение, пополам с изумлением, среди местных: по установившимся в тех местах правилам, даже сорную, мелкую рыбу принято здесь продавать. На нас смотрят с интересом, смешанным с каким-то странным сочувствием. Так час¬то смотрят на тихих, безобидных умалишённых.
Перед отъездом мы случайно услышали, как за гла¬за зовут нас местные.
- А "блаженные" уже уехали? — спросила у кого-то из соседей местная  женщина, ука¬зывая на дом, где мы остановились, и мы покати¬лись со смеху.


Глоток надежды

"Когда изменяемся мы, изменяется мир!"
                Евгений Евтушенко.

В фильме "Пираты ХХ века", вышедшем на большой экран  во времена моего отрочества, есть замечательный эпизод. После захвата пиратами советского торгового судна, уцелевшие члены команды оказываются в спасательной шлюпке. Мужчины выглядят подавленными, женщины начинают рыдать. Вот-вот, и паника охватит горстку измученных неизвестностью людей. И вдруг один из моряков достаёт чудом оставшуюся у него механическую бритву, и принимается за неторопливое бритьё, ободряюще и чуть лукаво посматривая на товарищей. Все замирают, словно не веря своим глазам. Женщины перестают плакать, мужчины расправляют плечи.
Этот крохотный эпизод коренным образом меняет психологическую атмосферу на крохотном судёнышке. И герои вдруг меняются: они снова готовы к действию и к борьбе. Только за один этот эпизод я бы наградил автора сценария этой картины!
Жизнь часто ставит нас в такие условия, когда мы – и авторы чценария, и, одновременно, исполнители своих ролей.
Когда-то, оказавшись в палате 6-го отделения Института Неврологии, я был растерянным и испуганным новичком. В этот момент я очень нуждался в ободряющем слове, взгляде, в молчаливой поддержке старших товарищей по несчастью. И они помогали мне в самый сложный, поворотный момент жизни, когда нужно было хотя бы просто прийти в себя, опомниться и понять, что жизнь продолжается. С тех пор минуло много лет, но я сохраняю благодарную память об этом. Я понимаю, что получил из рук соседей по палате эстафету помощи, которую не могу потерять. Что ж, всё законно: "утопавшие" раньше должны поддерживать тех, кто "утопает" сейчас.
Болезнь, неизбежно меняя русло, по которому протекает наша жизнь, так же неизбежно поручает нам новое дело, или, если угодно – миссию. Ведь, с одной стороны, каждый из "экипажа" этой лодки – "один на один". С другой стороны – рядом всегда есть люди, которым нужны мы, и которые нужны нам.
А проблемы нашего положения, конечно же, совершенно не новы! Они тревожили кого-то задолго до нас, и, к сожалению, коснутся кого-то в будущем. Мы ищем себя, мы меняемся. Очень хочется надеяться, что ищем в верном направлении, и что меняемся в лучшую сторону.
И пусть совсем немного, совсем чуть-чуть, почти незаметно, вместе с нами меняется мир.
В заключение этой главы я хочу вспомнить ещё один эпизод из другого кинофильма – на этот раз, из "Титаника".  Гигантское судно неумолимо погружается в ледяную воду Северной Атлантики, а шлюпок на всех явно не хватает. Страшная паника охватывает почти всех. И вдруг на палубе начинает играть оркестр! Музыканты, конечно же, понимают, что они наверняка погибнут. Но прекрасные звуки вальса разносятся над всем происходящим не похоронным маршем, а гимном надежды и веры в жизнь.  У каждого из нас бывают мгновения, когда мы может стать таким же героем, как безымянный скрипач с "Титаника". Не затем, чтобы прославиться, а  - чтобы спасти от отчаяния других.

ТИТАНИК
"И голос жив, а говорящий – нет!"
                Ольга Седакова

Второе столетие
Стоны над морем
Не длятся уже.
Годами затёртое,
Горе – не горе,
А - просто сюжет.

Второе столетье
Отчаянных криков
Не слышится хор,

Лишь ужас весёлый
Рыдающих скрипок
Звучит до сих пор.
Хроника жизни в реальном времени

Наверное, иногда жизнь действительно движется по спирали. На дворе начало 2006-го, и я, спустя много лет, вновь лежу в палате МНТК имени С.Н. Фёдорова. По отделению я передвигаюсь с помощью чёрной лаковой трости: меня временами пошатывает, а трость помогает удерживать равновесие. После многолетней череды воспалений зрительных нервов зрение упало очень заметно, и доктор, Ольга Константиновна О. делает всё возможное для того, чтобы хоть немного его подтянуть. За столько лет я всё же не смог полностью привыкнуть к инъекциям под глаз, хотя Ольга Константиновна делает их виртуозно – легко и практически безболезненно. Но всё же: приятного в этой процедуре, мягко говоря, немного.
Палата, в которой я нахжусь, предназначена для так называемых "консервативных больных", то есть для тех, кто не подлежит операции. Из-за этого нас медсёстры между собой называют "консервами". Соседи по палате, с которыми мы мгновенно нашли общий язык, подобрались хорошие, да и место мне досталось удачное – возле окна.
Один из соседей, Николай Фёдорович, высокий, крепкий человек лет шестидесяти, привлёк моё внимание почти сразу. При взгляде на его добродушно–открытую улыбку было сразу понятно: счастливый человек! Николай Фёдорович практически не видел, а потому передвигался, нащупывая дорогу тонкой чувствительной тростью. Он очень быстро освоился на новом месте, мгновенно запомнив расстояния, измеряемые шагами - до столовой, до чёрной лестницы, где было можно курить, до процедурного кабинета. В нём была целая бездна энергии: чувствовалось, что вынужденное безделье сильно его тяготит. Удивительно, но и слепота как будто совсем его не стесняла! Нащупав на двери, ведущей на лестницу, безвольно висящую ручку, он нахмурился и сказал, что достанет где-нибудь отвёртку, починит замок и поставит ручку на место. Я был поражён: как? Разве возможно сделать такое, ничего не видя?! Но Николай Фёдорович меня успокоил: устройство замка он хорошо знает, да  и наощупь ориентируется прекрасно. Забегая вперёд, скажу, что, раздобыв отвёртку, он действительно легко и быстро привёл замок в порядок! Мне было очень интересно беседовать с ним. Я расспрашивал Николая Фёдоровича о его житье-бытье, и он охотно рассказывал. По образованию инженер-строитель, за свою жизнь он где только не побывал! Был на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, работал даже в Афганистане. Был начальником на строительстве разных объектов, руководил трестом. Зрение стало меркнуть ещё в молодости, и врачи сказали, что остановить этот процесс пока невозможно. Тем не менее, он продолжал работать, и всё лучше приспосабливался к своему положению. После выхода на пенсию, он занялся дачей: самостоятельно провёл зимний водопровод, поставил забор, поднял дом на новый фундамент. Я с трудом верил этому:
- Сам?!
- Конечно, сам. Просто мне требуется сначала хорошенько запомнить, где что находится. А потом всё идёт, как положено! Соседи смеются, видя, как я забиваю гвозди в темноте. А мне без разницы, светло или темно: я ведь всё равно ничего не вижу!
Сидеть на пенсии ему быстро наскучило, и он организовал небольшую строительную артель. Артель строит дачные домики, сараи, бани, и Николай Фёдорович участвует в её работе не только, как начальник:
- Я помогаю ставить сруб, подводить его под крышу… Могу и электрику наладить, но делаю это медленно: здесь без зрения трудно. На даче, конечно, сам со всем управляюсь, а в артели этим электрик занимается!
Меня поражали жизнелюбие и оптимизм этого человека. Он не страдал и не думал о борьбе с выпавшими на его долю трудностями, а просто наслаждался жизнью. Воистину, порой жизни радуется совсем не тот, кому она щедро отсыпает пряники с калачами! Помните, у Козьмы Пруткова:      "…сетующий господин … нередко носим веселыми носильщиками"?
В больницах я никогда не терпел безделья: оно превращает это время в монотонную череду неотличимых друг от друга, бесцветных и безрадостных дней.  В этот раз, собираясь на госпитализацию, я не искал, чем мне заняться. Сейчас у меня очень много работы, которую можно выполнять и в больнице: я пишу сценарий полнометражного художественного фильма. Дело в том, что в начале нового тысячелетия я нашёл ещё один путь в творчестве (или он – меня?).  Мой близкий друг, талантливый бард и журналист, сотрудник Российского Фонда Культуры Виктор Леонидов, однажды познакомил меня с кинорежиссёром Сергеем Зайцевым. В разговоре Сергей предложил попробовать свои силы на этом поприще. Я попробовал, и… всерьёз "заболел" кинодраматургией! 
Картина, над которой я сейчас работаю, рассказывает о судьбе реально существовавшего человека, выходца из рабочей семьи, мальчишкой попавшего на фронт Первой Мировой войны. В 1917-м году, накануне Октябрьского переворота, он стал офицером Русской армии, а после– офицером–корниловцем.
Сейчас у меня уже есть готовый сценарий художественного фильма-драмы, действие которого происходит в 70-е годы в СССР, есть несколько документальных работ. Нынешняя же работа обещает быть очень масштабной, интересной и сложной. С одной стороны, нужно скрупулёзно изучить множество исторических, мемуарных и художественных источников, дабы ни в чём не отступить от исторической правды. С другой стороны, нужно, опираясь на эту основу, придумать героев и их характеры, перипетии сюжета, чтобы герои были живыми. Тогда только и получится исторически правдивая и драматически достоверная картина. 
Писать сценарий ужасно трудно, но, погрузившись в действие, ещё труднее из него выныривать. С какого-то момента герои начинают жить внутри тебя; ты ощущаешь их эмоции, тревоги и надежды, слышишь дыхание и голоса, начинаешь чувствовать их так, как будто они совершенно реальны. Говорят, настоящее искусство должно быть похоже на жизнь больше, чем жизнь сама на себя. Мои герои не всегда послушно делают то, что я им предлагаю. Порой они начинают вести себя ужасно строптиво, и наотрез "отказываются" поступать так, как я придумал, предлагая взамен собственные решения!
Работая над сценарием, будто бы проживаешь несколько жизней. Чтобы быть правдивым, ты обязан почувствовать то же, что чувствуют твои герои и, влезая в их "шкуру", понять каждого – и "хорошего", и – "плохого". С ними вместе живёшь и любишь, побеждаешь и проигрываешь. И -  умираешь, когда умирают они!


Психологическая доминанта,
или
мелодия вместо ноты

Ещё в детстве, в какой-то из научно-популярных книг, я встретил одну поучительную историю. В ней рассказывалось о человеке, отдыхавшем на летней веранде, и вдруг увидевшем в окне ужасное НЕЧТО. Утробно урча, загадочное существо двигалось прямо к дому: огромное, мохнатое, отвратительное чудовище! Герой рассказа был в ужасе: что, если чудовище проникнет в дом?! 
Жуткая ситуация разрешилась неожиданным и комичным образом. То, что наш герой принял за чудовище, оказалось… ползущим по стеклу безобидным насекомым! Ему померещилось, что "чудовище" находится далеко, и что оно - гигантского размера. А дело было лишь в масштабе восприятия, вот и всё! Эта история кажется мне очень показательной. "Чудовище" на несколько минут сделалось для героя этой истории психологической доминантой. Причём, доминантой, опирающейся на неконтролируемую и разрушительную эмоцию - страх. Это лишило его возможности верно интерпретировать увиденное. В момент испуга он не видел ничего, чем наслаждался за минуту до этого: ни погожего летнего дня, ни зелёной лужайки за окном, ни ухоженного сада. "Чудовище" - только оно занимало его внимание!
Подобно незадачливому герою этой истории, некоторые проблемы люди порой склонны воспринимать в чудовищно гипертрофированном виде.
Но не стоит винить их в этом. Если проблема по-настоящему серьёзна, человек поневоле видит её более значительной, чем это есть на самом деле. Видит до тех пор, пока не отведёт от неё взгляда. Впоследствии одному удаётся осознать её, пусть и серьёзный, но отнюдь не вселенский масштаб; другой - уцепится за неё, как за единственную кочку среди трясины. Почему?
А дело в том, что у этого другого, кроме собственно проблемы (в нашем случае - болезни), нет под рукой других опор, а потому она делается его психологической доминантой. У него остаются всего две (обе – деструктивные) возможности действовать: или - любить свою болезнь, или - её ненавидеть.  Увы: и то, и другое разрушает и деформирует личность.  Выход здесь очевиден, хотя не так уж прост в реализации: хорошо бы найти что-то важное и интересное, а затем сделать это "что-то" другой психологической доминантой.  Ею может стать многое: творчество, профессиональная деятельность, воспитание детей, самообразование, коллекционирование, и так далее.
У психологической доминанты есть несколько важных для нас свойств. Во-первых, она не может быть произвольно себе "назначена", потому что она всегда опирается на искренний интерес к чему-то. Во-вторых, она практически всегда находится в центре внимания и в фокусе наших интересов.
Если такой доминантой делается болезнь, она, подобно насекомому–"чудовищу", будет постоянно закрывать всё поле нашего зрения. Мы будем напряжённо и подолгу думать о ней, искать у себя новые симптомы, тревожно вслушиваться в своё состояние.  И, напротив: конструктивная психологическая доминанта,  заставляет болезнь отступить из центра - на периферию сознания.
В-третьих, психологическая доминанта неразрывно связана с тем, что мы осознаём (или чувствуем), как смысл жизни. Его можно найти за пределами болезни, а можно - и в ней самой: выбор только за нами!


* * *
"Философ легко торжествует над                будущею и минувшею скорбями,                и он же легко побеждается настоящею."
Козьма Прутков

"Тамбов на карте генеральной кружком отмечен не всегда!" - писал Лермонтов. Видимо, в его время так оно и было. Но на карте уездной он был отмечен уж наверняка, а что касается карты городской, ничего, кроме собственно Тамбова, там и не было.
Речь, впрочем, не о Лермонтове и не о Тамбове, а о масштабе рассмотрения интересующего нас объекта. Если им является наша собственная проблема, сиречь, личные неблагоприятные обстоятельства, хорошо бы научиться смотреть на него в разных масштабах – от общего "генерального", до "городского". Давайте посмотрим на свою болезнь не только в масштабе сегодняшнего дня, но - в масштабе всей жизни.  Проблема от этого нисколько не изменится, а вот её восприятие станет другим. Кроме "чудовища", закрывающего почти всё поле нашего зрения, мы увидим и травку на газоне, и облака, и деревья; вновь услышим музыку и пение птиц.
Одна  нота – это только один звук, несколько нот – музыкальная фраза, а несколько музыкальных фраз – уже мелодия. Если представить свою жизнь такой мелодией, минорная нота в ряду других, будет звучать уже совершенно иначе!
Здесь важно научиться видеть свою проблему и в самом большом, и в самом маленьком приближении. Эта способность очень пригодится для увеличения психологической устойчивости, и повышения гибкости реагирования. Это - одно из условий преодоления разрушительной для психики, отрицательной доминанты. Её, конечно, далеко не всегда удаётся полностью исключить из жизни, но ослабить, сделать менее разрушительной – это вполне возможно!
Хроника жизни в реальном времени

Апрель 2009-го года, будний день, позднее утро. Наконец-то в Москву пожаловало долгожданное тепло! Ледяная корка на тротуарах растаяла, и я теперь снова могу выходить на прогулку с собакой. Лёд на дорогах – это мой враг: хожу я теперь не слишком уверенно, опираясь на трость, поэтому скользкая дорога таит для меня опасность: поскользнувшись, я вряд ли смогу удержать равновесие.
Я иду очень медленно, но прогулка доставляет мне огромное удовольствие. Мы с Гердой (так зовут нашу собаку – белого цвергшнауцера) идём вокруг нашей девятиэтажки.
Дома я обязательно делаю ежедневную гимнастику: нужно держать себя в форме. Но гимнастика – гимнастикой, а прогулки она не заменит!
Первое время передвижение с помощью трости несколько смущало меня. Но смущение быстро прошло: просто надоело об этом думать. К тому же с помощью этой "палочки–выручалочки" я избавился от регулярно бросаемого вслед: "Ишь, как нализался! А с виду – приличный…"
 Конечно, моя шаткая походка может вызвать подобные ассоциации, я понимаю.
В те дни, когда выйти с собакой не удаётся, это делают Ирина или Анюта. Дочери через месяц исполнится целых 15 лет: шутка ли! У нас с ней очень тёплые, доверительные отношения, и я отчаянно ею горжусь.  Её поэтические и прозаические опыты, к которым я всегда относился очень требовательно, восхищают меня. Мне бы так писать в её годы!
Аня много читает: её знание истории порой просто ошеломляет. Компьютерные игры и пустая болтовня онлайн и оффлайн, к моему уовольствию и гордости, её совершенно не интересуют. Аня хочет стать сценаристом, и мы с ней подолгу засиживаемся на кухне, обсуждая вопросы литературы и драматургии.
А у меня пишутся новые стихи, в которых, нет-нет, да и  появляются темы из  той части моей жизни, где прописалась болезнь.
ТРОСТЬ

Да:
Я, как спутник,
Нынче ненадёжен:
Иду с опаской,
Медленно бреду.
Красивой тростью
Скован и стреножен,
И - осторожен,
Как на первом льду.

Моя не слишком
Верная опора,
Но всё ж – поддержка,
Всё же на пути
Защита
От нелепого укора:
"С утра надрался,
Господи прости!"

Да, Он простит
Нечаянную грубость,
И мне она –
Совсем не в горле кость.
В своих правах
Уверенную глупость
Теперь смиряет
Лаковая трость.

Бреду себе
Ни шатко и ни валко,
Как будто вброд
По вздувшейся реке.
Смеясь в душе -
Как уважают палку
В моей до боли
Стиснутой руке!



Подведём итог

"Мы должны жить, пока живы,
ибо мёртвыми мы пребудем долгие времена."
Марк Твен

С весны 1984-го, когда рассеянный склероз сделался фактом моей жизни, в 2010-м году, когда увидит свет это, третье издание книги "Один на один с болезнью", минула четверть века. Усугубляющиеся с течением времени нарушения зрения и подвижности, довольно сильно мешают в жизни. Но они не могут помешать мне хотеть жить и – радоваться жизни, и даже делает более актуальным ля меня поиска себя в мире и мира – в себе.

Земная жизнь конечна, и она, в отличие от человеческого общест¬ва, не оперирует понятием "справедливость". Она не слышит ни жалоб, ни проклятий, ни стонов, и она не собирается к нам приспосабливается. Но мы сами можем при¬способить её к себе, а себя - к ней.
И ещё: ничего из того, что происходит с нами сегодня, не является чем-то исключительным. Такое уже много раз случалось с кем-то, а с кем-то, к сожалению, ещё много раз случится. А нам нужно  постараться найти на этой, испещрённой следами дороге, свой собственный путь.
Только нельзя забывать, что ничего на этом пути "само" не найдётся: чтобы "нашлось" – нужно искать.
Я предложил вниманию читателя свой собственный путь, свою концепцию адаптации к конкретным жизненным обстоятельствам.
Но ничего нельзя повторить, и повторять незачем: каждый человек идёт по жизни своей собственной дорогой. Приняв к сведению чужой опыт, он обретёт и опыт собственный, и, в конечном итоге – самого себя.
Учась конструктивно подходить к факту появления тяжёлой болезни, мы учимся убирать нагромождения собст¬венных ошибок и страхов, ищем возможности противостоять болезни, не вступая с ней в бессмыс¬ленную и утомительную "борьбу".

Материал для этой книги готовился много лет, хотя довольно долго я и не предполагал, что вообще буду её писать.
Идея поиска реально существующих, но скрытых от нас внутренних ресурсов пришла ко мне поч¬ти сразу после появления диагноза "рассеянный склероз", но от этого осознания, до изложенной связной концепции, было ещё очень далеко.
Получить в семнадцать лет диагноз тяжёлого, не¬излечимого заболевания, согласитесь, ужасно непри¬ятно и чрезвычайно обидно. Жизнь только началась, и вот - на тебе!
Рок, Судьба, Фатум....
Что есть предопределённость, а что - случайность; где граница между предопределённостью, и возможностью выбора? Это, как в знаменитой песне Андрея Макаревича: "Один говорил, наша жизнь - это поезд, другой говорил - перрон!"
Для того, чтобы выразить моё отноше¬ние к этой дилемме, воспользуюсь мета¬форой.
Человеческая судьба - это Коллегия Присяжных, среди которых оставлено место и для меня. Я волен не прийти, отказаться, и тогда важнейшие решения всё равно бу¬дут приняты, правда - без моего участия.
Но я хочу участвовать в этом "заседании" – хотя бы с правом совещательного голоса!

Работая над композицией этой книги, я в какой-то момент начал испытывать серьёзные за¬труднения.
Так, некоторые положения не вписывались в конструк¬цию, состоящую из одних только тематических глав, потому что требовали какой-то другой интонации.
Так возникла "Хроника жизни в реальном времени" - сквозная те¬ма, проходящая через весь материал книги. События, отражённые в ней, прямо или косвенно влияли на меня. Это был личностный, эмоциональный и практи¬ческий опыт, без расскаа о котором эта книга состояться бы не могла.

За прошедшие с начала болезни  годы я был рабочим и студентом, сторожем и дворником, менеджером в нескольких фирмах, президентом Благотворительного Фонда, журналистом, заместителем главного редактора газеты "Спасатель МЧС России". Писал "взрослые" и детские стихи, повести и сказки, статьи и эссе, рекламные материалы, вёл "Детскую странич¬ку" в одной из популярных газет. А с 2004-го года этот перечень дополнился кинодраматургией. Сейчас на моём счету несколько снятых по моим сценариям документальных фильмов. В частности, в январе 2009-го года на телеканале «РОССИЯ» состоялась премьера документального фильма о гениальном русском актёре Михаиле Чехове, над сценарием которого я работал более года – "Мэрилин Монро, Энтони Куинн, и другие. Фабрика звёзд Михаила Чехова"  А написанный мной сценарий полнометражного художественного фильма, фильмом так и не стал, но был опубликован в виде повести в одном из литературных альманахов.
Болезнь, конечно, присутствовала при всем этом. Она то затаивалась, то просыпалась вновь, в очередной раз заставляя искать выход из нового лабиринта. Что-то она сделала трудным, а что-то - и невозможным. Несколько лет назад она вручила мне трость, а значительно раньше – справку об инвалидности. Найти внутреннее согласие с этим было очень непросто. Но что делать: пришлось адаптироваться и к этим, новым для себя обстоятельствам.
P.S.
; Когда мне было 16 лет, одно только мгновение отде¬ляло меня от верной гибели. Я по легкомыслию и глу¬пости баловался с охотничьим ружьём 16-го калибра, будучи совершенно уверен в том, что оно не заря¬жено. Тем не менее, патрон с крупной дробью там уже был.
;   Много позже, стоя на краю железнодорожной платформы, я внезапно почувствовал сильней¬шее головокружение. В глазах потемнело, и я неминуе¬мо свалился бы вниз, не окажись рядом друга. В последний момент он успел удержать меня от падения.
;   В ночь с 20-го на 21-е августа 1991 года я был среди тех, кто встал живой цепью вокруг Белого Дома, защищая его от ГКЧП. Мы знали, что идём на большой риск, что профессионалы-спецназовцы, пойди они на штурм, мгновенно превратили бы  всех нас в "винегрет". В три часа ночи, когда произошло трагическое столкновение на Садовом Кольце, и небо начали прочерчивать "трассеры", по цепям пронеслось: "Готовность номер один. Штурм начался"! Если бы он действительно произошёл, этой книги, вероятнее всего, не было бы.
;   Проходя с женой по маленькой улочке в центре Москвы, я услышал странный звон и, инстинктивно отпрянув, потянул за собой Ирину. В следующую секунду в асфальт в по¬луметре перед нами отвесно врезался огромный кусок оконного стекла.

;   Подруга жены взяла и для себя, и для нас троих, билеты на мюзикл "Норд-Ост". На среду, 23-е октяб¬ря 2003-го года. Именно в этот день Театральный Центр на Дубровке был захвачен группой вооружённых террористов. Мы не попали туда по чистой случайности.
Воистину, жизнь приготовила для каждого из нас обратный билет с открытой датой. Причём тут болезнь? Всё гораздо, гораздо сложнее!
Осознание этого прекрасно мобилизует, а острое ощущение конечности бытия заставляет торопиться. Торопиться жить, торопиться состояться. У нас очень мало времени. У всех. Даже у тех, кто совершенно, абсолютно, бесконечно здоров!
Давайте же не забывать древнее изречение: "Memento Mori!" – "Помни, что тебе умирать".  Или, в вольном переводе: "Спешите жить!"

         * * *

От двух бортов –
Да в середину
Вгонял шары свои
Недуг,
И жизнь рвалась,
Как паутина,
Меж пальцев
Непослушных
Рук.

Ещё белел
Мой слабый парус,
От брызг
Не прятал я лица,
Но жизни меньше
Оставалось,
Чем оставалось
До конца.

Свою судьбу
Готовясь встретить,
Я жил,
Не веря, что живу,
Но слово –
Легкое,
Как ветер,
Меня держало
На плаву.

Я клин пытался
Выбить клином,
Я запретил
Себе покой;
Лишь слово –
Мягкое,
Как глина,
Тогда имелось
Под рукой.

Плыла трясина
Под ногами,
Но, пробираясь
По воде,
На слово –
Твердое,
Как камень,
Я опирался
В пустоте.

А мой недуг
Бок о бок, вровень
Со мною
Крался,
Полз,
Шагал…
Вот так же,
Чуя запах крови,
Подранка
Стережёт
Шакал!

Я знал, что он
В борьбе искусен,
Он, власть почувствовав
Свою,
Железной хватки
Не отпустит
И не предложит
Мне
"Ничью"!

…В моих потерь
Реестр пространный
Он снова пункт
Отдельный внёс…

Но слова –
Грамоты охранной
Он опасается
Всерьёз!