С некоторого момента я очень внимательно смотрю на стариков. И чем дальше, тем внимательнее смотрю. Вот таким стариком я себя вполне представляю, а вот этаким – категорически нет, и даже не предлагайте. Ага, будут у меня спрашивать и предлагать! Смешно, честное слово: а не желаете ли Вы вот таким седым, благообразным, с отменным (по возрасту) здоровьем, с ясным умом или Вас Альцгеймер больше устроит? А геморрой с подагрой брать будете или не заворачивать? Не хотите – не надо, желающих полно, с руками оторвут.
Конечно, хочу седым (ну, с этим проще всего) благообразным, с ясным и отменным. Чтобы не суетиться, не бояться, пестовать и тихо радоваться, греясь на солнышке. Но, как любит говорить один мой приятель, “не факт”. Не факт!
У папы не получилось быть правильным стариком.
Однажды утром – дело было на даче – в нашем ручье появилась бутылка. Этого добра в нем полно, так что факт сам по себе абсолютно не примечательный. Ручей берет начало где-то в болотах за садоводствами, протекает (не без труда) по десяткам участков, в том числе по нашему, и впадает в речку Кремянку. Большая часть бутылок и прочего условно плавучего хлама, выбрасываемого в ручей добрыми людьми, до Кремянки не добирается – застревает по дороге. Знаю я эти странствующие бутылки, случайно прибившиеся к берегу! Вид у них недовольный и растерянный, что вполне понятно. Ведь как задумывалось: незаметно проплыть через садоводство, потом, если повезет – в Кремянку, оттуда (дух захватывает) – в Оредеж, а дальше… Черта с два! Болтайся теперь у берега и жди, пока тебя брезгливо извлекут из воды и отправят на помойку. Стыдно сказать, но мы именно так с ними и поступаем.
Ну так вот. Эта бутылка вела себя совершенно иначе. Она держалась уверенно, всем своим видом демонстрируя, что оказалась здесь не случайно, имеет намерения и требует к себе уважения. Первым ее заметил папа – рано утром, пока все остальные члены семьи еще усердно сопели и досматривали сны. Когда мы наконец выползли к завтраку, папа поманил меня и Надьку к берегу. “Не могу достать”, - пожаловался он. И правда, не мог – бутылка хоть и болталась у самого берега, но в очень неудобном месте.
Я чуть не ухнул в воду, пытаясь ее подцепить и извлечь. Бутылка не зря вела себя столь вызывающе – внутри виднелась свернутая записка. У хозяйственного папы тут же нашлась проволока, так что через две минуты бумажный рулончик был вытащен и развернут, а текст громко и выразительно прочитан – папа умел придать своему голосу значительность и весомость.
Это был ультиматум. Кривой Глаз и Мокрый Нос (не знаете таких?) не скупились на громкие оскорбления в наш адрес. Подлые трусы, гнусные обманщики, противные девчонки – это всё мы, представляете? Впрочем, нет. Противными девчонками нас с папой при всем желании не назовешь, так что последнее относилось к Надьке и ее подружке Карине. Короче говоря, нам забили стрелку. Ночью. Прямо на мосту через ручей. И на том спасибо – никуда ходить не надо.
Надька тут же унеслась докладывать Карине. Через пять минут собрался военный совет в полном составе. Папа попытался было поруководить операцией, но был немедленно отстранен, девицы сказали, что все придумают сами. Ну, сами так сами. Целый день шла напряженная работа мысли – то в беседке, то у нас на втором этаже. Периодически до нас доносился шепот, такой громкий, что уж лучше бы кричали. Иногда он сопровождался хихиканьем. Время от времени хихиканье переходило в ржанье. В общем, девицам скучно не было. Не знаю, до чего они там додумались, нас не известили. Сильно подозреваю, что ни до чего. По крайней мере, Надька как заснула, так и продрыхла до самого полудня. Ну, а нам-то что с пиратами делить? Охота им ночью на мостике постоять – ну так и пусть себе стоят, не жалко.
На следующее утро Кривой Глаз и Мокрый Нос отметились новой бутылкой. Опять оскорбления, обвинения и угрозы. Тут уж девицы не вытерпели. Записку с ответом тоже сунули в бутылку – и в ручей. Каждые пятнадцать минут то Надька, то Карина бегали проверять. И все равно просмотрели – пираты ухитрились незаметно получить почту.
Переписка длилась недели две, а то и все три. Кривой Глаз и Мокрый Нос так и не удостоили личным посещением - струсили, наверное. А там и лето кончилось. Последнее папино лето.
В это лето он раздражался чаще обычного, хотя и без того был человеком взрывного темперамента. Полыхнет, загрохочет – и тут же успокаивается, как будто ничего не было. Выпускал пар? Пусть так. Но тогда я скажу, что папа швырял уголь в топку без передышки. Яростно, упорно – его паровоз должен был идти на полном ходу. Не останавливаться, делать, потому что никто кроме тебя не сможет и не должен – нет, это ты должен, должен, должен. И кочегар в поту, и топка пышет жаром, а паровоз, как назло, едет все медленнее, медленнее, медленнее. Папа просто не мог смириться с тем, что собственное тело начинает сковывать, оно больше не помогает, оно начинает мешать. Но категорически отказывался зачерпывать поменьше угля и швырять пореже.
Внучки и окрестные дети (а они всегда пасутся на нашем участке) обожали его и боялись. Дед может скорчить замечательную рожу, а может ее моментально нарисовать. На нем можно повисеть, он покажет, как составить букет, он первым найдет гриб, он тщательно соберет всю клубнику, чтобы сохранить до приезда внучек (обе помнят), он добрый. Но не надо его выводить из себя, ох, не советую. Потому что, если зарвешься, сразу станет темно. И ничего не будет твоей попе, хотя ей обязательно пообещают изменение фактуры и цвета – этого можно не бояться – а будет просто очень нехорошо. И будешь ты стоять с дрожащими губами и смахивать слезы, не в силах поднять глаза на грохочущего деда.
А деду эта гроза самому не в радость. Он и сам-то от своего грохота не в восторге.
Медленно, слишком медленно тащится паровоз. Эй вы, новенькие зеленые поезда, летящие параллельными курсами - за вами не угонишься, вас скоро уже не будет видно. Но время пока есть – гудки паровоза еще хорошо слышны, хотя и не все, и не всегда понятно, о чем это он. Ну, не расслышите, не поймете, так хоть запомните, может быть - поймете потом.
Мне кажется, папа действительно страдал от того, что чувствовал нарастающую разницу скоростей и не знал, что с ней делать. Смириться и умиляться – точно не в папином характере. Он спешил и не успевал, он очень многое хотел сказать, но вдруг понимал, что под, казалось бы, общим языком могут скрываться разные.
Разумеется, Надька догадалась, откуда взялись Кривой Глаз и Мокрый Нос. Не сразу, правда, месяца через два-три. Я догадался раньше – ровно в тот момент, когда заглянул папе через плечо, увидел записку из бутылки и сразу узнал четкий папин почерк.
Это была единственная настоящая Большая Игра, которую придумал папа. И не просто придумал, а организовал и блистательно провел – от начала до конца.
Может быть, со временем из папы и получился бы отличный, правильный старик. Он просто не успел.