Параллельный мир. Фентези. Роман ХХХ содержит сцены насилия и жестокости. Кому читать такое не интересно - нажмите на крестик в правом верхнем углу экрана.
Структура Роднеры социально и психологически
напоминает позднеримскую: с императором, сенаторами, легионерами, богатыми вольноотпущенниками, большим количеством угнетаемых ими рабынь и рабов. Время там течет по иному. В году 420 дней. По нашей возрастной классификации все герои старше 18 лет.
Краткое содержание предыдущих глав. Параллельный мир, напоминающий позднеримскую империю. За семейством Торакса пристально наблюдает Немезида, богиня возмездия: за мучения двух девушек Винии и Бестии она поменяла местами рабов и господ. Богатый купец и бывший раб Торакс бежал из столицы. По доносу тещи он вне закона. Его сын Гаер оказался в тюрьме, а дочь Танда под видом рабыни привезли на далекую ферму в горах, и некому раскрыть ее инкогнито. Катарсис, хозяин фермы не признал в ней дочь Торакса. Теперь Танда обречена на пожизненное рабство.
Глава 26 Ночь на ферме
"Такая наглая! Ну я и не из таких дурь выбивал!" – Катарсис, тяжело ступая, в плохом настроении ушел со двора и поднялся в фермерский дом. Его поджидала в дверях Маара, женщина несколькими годами моложе него, но, как и он, крепко сложенная и с решительными чертами. Надо сказать, что Катарсис не боялся никого и ничего, если не считать собственной жены. Эта женщина из племени амазонок была его самой ценной добычей, привезенной много лет назад из боевого похода.
– Ты закончил пороть пастушку? – спросила Маара так, как будто муж не доделал чего-то очень важного.
Кто бы мог подумать много лет назад, что молодая амазонка, с отчаянностью смертницы разметавшая дубиной два десятка солдат и пойманная только из-за того, что Катарсис накинул на нее рыбацкую сеть, станет главной ценностью в его жизни.
– В данный момент, – прорычал Катарсис, – я оставил негодницу на ночь прикованной цепью во дворе. Я не выношу подобной дерзости от рабского отродья. «И почему я говорю с женой так, как будто оправдываюсь? – подумал он. – Мне не в чем оправдываться!» – Я полагаю, это не первая порка, которую она имела за эти дни. Обычно Менас неплохо кормит рабынь, а этой просто не повезло.
– И ты решил, что голодной и избитой девчонке место на холодном дворе? К утру, она заболеет лихорадкой и вечером сдохнет.
– Они живучи как кошки! Ничего с ней не случится! Похоже, Менас пару раз высек ее! Это в его манере, – ответил Катарсис, добавив:
– Девушке нужно быть выпоротой и поголодать тоже. Надо сразу научить маленькую негодяйку себя вести!
– Ладно, тебе лучше войти, иначе замерзнешь, – жена знала слабую сторону мужа и не начинала серьезного разговора до того, как он пообедает. – Температура здесь вечером падает быстро, и ты, должно быть, голоден.
Катарсис сердито посмотрел на жену и протолкнулся мимо нее, повесив ключ кандалов Танды на крюк у двери. «Ее мои солдаты растянули на четыре кола и хотели изнасиловать, но она даже в такой растяжке умудрилась укусить легионера за нос. Быть бы ей порубленной в капусту, если не я! Уже тогда я понял, что, приручив эту женщину, я стану самым счастливым человеком на свете!»
– Это хорошо, что вы с Менасом такие крутые воспитатели, – заметила женщина, накладывая на тарелку Катарсиса порцию тушеного мяса. – Девочка умрет раньше, чем принесет ферме хоть какой-то доход.
Фактически Маара вела все дела на ферме, и справлялась великолепно. Но муж считал, что главный он. Женщина не разубеждала его в этом мнении, но последнее слово почему-то всегда оставалось за ней. Катарсис, прожив с Маарой много лет, так и не мог понять, почему это у них так получается.
Вот и сейчас кулак Катарсиса ударил по столу.
– Этот девушка останется там на всю ночь, и на этом конец, женщина, – прорычал он. – Здесь командую я, и я это сказал!
«Весь легион смеялся надо мной, когда я потребовал себе эту девушку в долю добычи. Вся империя знает, что амазонки в рабстве не живут. Однако я не прогадал! Начнем с того, что она великолепно готовит!»
– Конечно, отвечаешь ты, дорогой, – мягко промолвила женщина, в ее тоне не было ничего, что могло бы оскорбить Катарсиса. – Вот мясо, а вот свежий хлеб. Завтра я достану из коптильни твои любимые сардельки. (Амазонки славились тем, что умели начинять фаршем и специями бараньи кишки и коптить их на ольховых ветках – прим. авт.)
Тем не менее, он смотрел на нее свирепо.
– Когда я был в десятом легионе, помню, мы в течение целых двух месяцев спали на заснеженной земле и затем сражались в бою, и ни одному из нас не стало от этого хуже...
«Женщина, вспомнив обстоятельства их знакомства, ничего не сказала. Конечно, амазонки были выносливы и не боялись ни снега, ни холода, но разве можно того же ожидать от столичной рабыни? Смерть пастушки будет имению убытком для фермы!»
Рассудив таким образом, она отошла от стола и начала рыться в большом сундуке в углу комнаты.
– Что ты делаешь, женщина? – вопросил Катарсис. – Сама хоть поела?
«Только эта женщина и может пробуждать во мне страсть, – думал старый воин, глядя на огромную попу Маары, выглянувшую из-под короткой туники, – в постели с ней чувствуешь себя так же, как в клетке со львом. Но это-то меня и возбуждает!»
– Нет, дорогой. Я не голодна. Я ищу плащ для тебя на случай, если ты позже захочешь выйти!
«Ну, почему она знает, что я собираюсь сделать раньше, чем это узнаю я сам? – обиделся муж, продолжая орудовать ложкой и своим боевым ножом. – Из принципа сделаю наоборот!»
– Я никуда не собираюсь выходить, – рявкнул Катарсис, в ярости швыряя нож в Маару так, что он просвистел в дюйме от ее уха.
Женщина, давно привыкнув к таким выходкам, спокойно поднялась на ноги.
– Для чего ты выволокла это тряпье? – подозрительно спросил он, увидев, что жена вытащила из сундука не только очень старый и потертый плащ, но также порванную тунику.
– Я давно думала, что должна разорвать ее на тряпки. Она слишком потрепана для чего-либо еще, – невинно отвечала жена. – Ты точно не пойдешь на улицу?
– Пойду! – сердито бормоча про себя грубое армейское ругательство, он распахнул дверь во двор и постоял минуту на пороге, глядя через долину на горные пики напротив, залитые теперь серебряным лунным светом. Ниже в лесу ухала сова, и где-то в дворовых строениях лаяла собака. Он потер свои голые руки.
«Прохладно! – подумал он. – Может, жена и права? Однако я просто так не сдамся!»
Он взглянул вверх на ключ от навесного замка, висящий на дверной притолоке, потянулся к нему рукой, затем раздраженно сдержал себя.
– Мы выдержали два месяца на заснеженной земле, женщина. Ночь не принесет девушке ничего, кроме хорошего урока, – проворчал он через плечо и захлопнул дверь.
– А сколько ваших легионеров осталось в этом снегу, ты уже забыл? – крикнула жена ему вслед.
Не получив ответа, Маара взяла чашу с недоеденным тушеным мясом и отнесла на кухню, чтобы служанка могла установить в печь и держать теплым до возвращения господина.
«Он грубый солдат, – подумала она, – но сердце у него доброе! Если бы не он, расклевали бы грифы мои косточки!»
Она осталась на кухне, беседуя со служанкой и двумя работниками фермы и прислушиваясь, не возвращается ли муж.
Катарсис, накинув плащ, медленно шел вдоль дворовых строений, методично проверяя, все ли хорошо.
Старый служака понимал, что нет никакой реальной необходимости это делать: жена доложила бы немедленно обо всех проблемах. Он мог спокойно уехать к пастухам или по делам в город, оставив на жену все хозяйство. Кроме того, два вольноотпущенника, оставшихся работать на ферме, были абсолютно надежными. Они, как и их жены, оставшиеся в рабстве, служили вместе с ними с тех пор, как прибыли на ферму примерно пятнадцать лет тому назад.
Тем не менее, он проверил свинарник, коровник, конюшню с лошадью и двумя рабочими быками, зернохранилища и сыроварни, будучи рад не слушать ворчанья своей жены.
«Маара была милой женщиной и хорошей женой, но не всегда соглашалась с его решениями... С того военного похода прошло около двадцати пяти не всегда легких лет. Она родила мне пятерых детей, из которых только один, Глаукус, теперь центурион в моем любимом десятом легионе. Дочерей я отдал замуж!».
Лицо Катарсиса, просветлевшее при мыслях о сыне, омрачилось. Десятый легион, эта великолепная организация мужчин, которые могли запросто спать в снегу... это напомнило ему, что у него была еще одна единица домашнего скота, которую надо проверить. Он этого не хотел. Он предпочел бы полностью забыть о девушке до следующего утра, но понимал, что не может, и даже если бы смог, то жена ему бы не позволила.
«Как бы то ни было, хозяйский долг требует взглянуть на отродье, и а я никогда не уклонялся от обязанностей!»
Расправив плечи и чувствуя в сердце, что он предпочел бы оказаться со своими старыми товарищами, встречая нападение парфян, чем скандалить с любимой женой, Катарсис прошел в дальний конец двора. В мягком свете луны он ясно мог видеть тонкую фигурку, свернувшуюся калачиком на голой земле. Катарсис подошел ближе. Голая девушка лежала, подтянув колени к животу, и тихо хныкала, как побитый щенок.
«По крайней мере, я могу сообщить Мааре, что девушка все еще жива, – сказал себе Катарсис, стараясь ужесточить свое сердце. – Однако, ей действительно не сладко! А если женщина права, и эта крыса подцепит лихорадку?»
Он медленно пошел обратно в дом. Жена слишком часто оказывалась права, и это злило мужа. Время от времени он останавливался и бормотал про себя. Он задержался у передней двери, прислушиваясь, затем тихо отворил и быстро оглядел комнату.
«Ей бы легионом командовать! – увидев, что жены там не было, он тихо прошел в комнату, подобрал с сундука старый плащ и, взяв с крюка на двери ключ от замка, выкрался снова. – Но, я ее люблю!»
Танда услышала приближающиеся шаги мужчины.
– Не бейте меня, господин! – она со страхом подняла глаза, когда Катарсис нагнулся и отпер цепь на щиколотке.
Мужчина ничего не сказал, но поднял девушку на руки.
Пару секунд спустя Танда пришла в себя уже в доме. Оказалось, что она лежит на соломе под плащом. Танда слышала, как закрылась дверь, и был задвинут засов. Она осталась в полной темноте.
Как только Катарсис вошел в дом, жена появилась из кухни, неся обеденную тарелку. «Едва удалось, – подумал он, – вернуть ключ от замка обратно на крюк, чтобы она не увидела» Он ничего не мог поделать со старым плащом, но она, казалось, не обратила внимания, что тот отсутствует.
«Как всегда, последнее слово осталось за мной! – подумала Маара. – Впрочем, иначе и не могло быть! Мы, амазонки, в рабстве не живем, но он мой муж, а с мужьями с детства управляться умеем… Умели! Кончились амазонки…»
Управляющий уселся за стол и с аппетитом стал есть. Вечерняя прогулка пробудила в нем волчий аппетит.
Жена налила ему кружку красного вина и затем уселась напротив него. Из кухни показалась служанка, неся тарелку для жены и чашу с тушеным мясом ему на второе.
«Как приятно, – подумал Катарсис, – быть хозяином в своем собственном доме. Некоторые из старых товарищей, жаловались мне, что жены их задирают. Он всегда мог сказать им, что у него нет подобной проблемы, и они завистливо смеялись. Жена знает, что я главный! И знает, что она всегда права!»
Он очистил тарелку и откинулся назад. Настроение у него резко улучшилось.
– Я провожу пастушку к стаду после того, как сделаю утренний обход фермы, Маара. А заодно и доставлю еженедельные пайки, – сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Ты должна привести пастушку в порядок и накормить по-быстрому, – он сделал паузу и сердито вымолвил: – Ты найдешь девчонку в пустом стойле в конце конюшни. Я решил разместить ее там!
– Да, конечно, ты всегда это говоришь, дорогой, – смиренно отвечала жена. – Ты поставишь новенькую в пару с Франтиком?
– Да, мне пришлось оставить его одного там наверху на все лето, и с приходом холодной погоды одному будет тяжело. Раньше он мог хорошо управляться один, но с по осени волки начинают спускаться вниз, так что там действительно нужны двое! – Катарсис проявил небольшое беспокойство. – Да, моя дорогая, это старая туника Глаукуса, которую ты нашла. Она ни на что не годна, ты знаешь. Не стоит беспокоиться рвать на тряпки для уборки. Я должен сказать... Да... ты... ты... ты могла бы также дать новой пастушке. Если она действительно бесполезна для любого дела!
Его жена кивнула в знак согласия.
Маара и Танда
Танда проснулась, обнаружив, что сквозь щели в дверных досках в стойло льется солнечный свет. Она лежала на грязной соломе, но, во всяком случае, хоть это под ней было, да и старый плащ был теплым. Она услыхала, как за пределами помещения проходят и разговаривают тяжело обутые мужчины. Послышался громкий грубый смех, и кто-то засвистел. Несчастной очень хотелось есть и пить, но, по крайней мере, она чувствовала, что отдохнула.
«А если открыть дверь и посмотреть, что происходит за ней?» – подумала она, но вспомнила все ужасы, которые испытала за прошедшие несколько дней, и зарылась в грубую зловонную солому.
Танда решила, что лучше сохранять спокойствие. Горький опыт пяти дней превратил Танду из высокомерной купчихи в испуганную избитую проститутку. Время шло, и она с перерывами дремала. Ей снилось, как Гаер сидит в тюремной камере на куче гнилой соломы и ждет порки из рук палача.
– Твой отец изменник, и ты должен подписать на него донос! – требовал горбоносый чиновник в красной тунике. – Иначе отправишься к палачу!
– А сейчас мальчик подпишет пергамент! – горбоносый протянул Гаеру документ, но вдруг зашипел от боли – Гаер впился в руку горбоносого зубами. Палач, ожидавший приказа начать пытку, ударил Гаера кулаками по ушам, и тот разжал челюсти.
– Ну! – не выдержал горбоносый, – я такого еще не видел! Не отпускай его, я обработаю руку, и он у нас до утра будет плясать на этом пони!»
Девушка проснулась в тот самый момент, когда палач пробовал в воздухе плетку.
«И приснится же такое!» – Танда удрала в темный угол и съежилась у стены.
Тут дверь открылась и в дверном проеме показалась крепкая женщина среднего возраста, одетая в тунику значительно ниже колен, та самая, что своим замечанием уменьшила порцию ударов, предназначенных Катарсисом для вразумления Танды.
– Выходи, – мягко сказала она. – Я, Маара, твоя госпожа, жена управляющего Катарсиса. Я не собираюсь причинять тебе боль, и ты, должно быть, голодна.
Танда, чьи глаза привыкали к сильному свету после мрака сарая, увидела, что Маара принесла глиняную чашу, и голодные ноздри уловили аромат горячей еды.
– Мы с тобой можем хорошо поладить? – ласково промолвила она, отступая во двор и протягивая чашу. – Девушки с весны до осени пасут коз, а зимой под моим руководством вычесывают козий пух.
Танда нервно вышла на солнечный свет, глядя на Маару, подобно маленькому испуганному животному, которым она и в самом деле стала.
– Спасибо, госпожа Маара! – она взяла у женщины чашу, и метнулась бы обратно в относительную безопасность темного сарая, если бы та не схватила ее за запястье.
– Нет, маленькая. Тебе не нужно туда возвращаться, – сказала Маара, ободряюще улыбаясь будущей пастушке. – Ты должна сейчас выйти, сесть на солнце и поесть, а мои служанки принесут горячей воды, чтобы привести тебя в порядок. Ты сейчас грязнуля!
Танда послушно уселась на корточки у ее ног, и пальцами стала энергично запихивать содержимое чаши в рот. Это была какая-то каша и тушеные бобы в соусе, что остались от вчерашнего ужина.
«Я никогда в своей жизни не кушала ничего лучшего!» – подумала Танда.
Маара глядела на голодную девушку, которая, не обращая внимания ни на что, кроме требований пустого живота, заглатывала пищу.
«А клейма на ней нет! – она видела, что еще не так давно эта длинноногая девушка была очень привлекательна на вид. Сейчас обнаженное тело покрыто синяками и рубцами в результате, как не сомневалась она, серии совершенно заслуженных порок. Маара знала, что девушка была только рабыней, и судьбой рабов было ощущать плеть. Вчера она вполне заслужила ремня от Катарсиса! В своей в глупой выходке пыталась его надуть!
А если допустить хотя бы на минуту, что она не врет? Торакс в розыске как преступник, подложные документы оформлены на Катарсиса! Фактически он новый полноправный хозяин! Эта девочка ни чем не сможет доказать своих прав!»
Все же она, подобно своему мужу, была настолько добросердечна, насколько допускали время и обстоятельства.
«Рабов следует регулярно пороть, иначе они станут нахальными и обленятся, – думала она, – но кажется мне, что девушка получила больше, чем заслуживает, в течение прошедших нескольких дней!»
Служанки принесли теплой воды из дома.
Танда прикончила чашу бобов и сидела на земле, прижав колени к подбородку.
– Что ж, тогда, – сказала женщина, посмотрев на испускающее пар кожаное ведро на земле рядом с девушкой, – самое время приступить к работе моим служанкам. Встань теперь так, чтобы они могли тебя помыть!
Танда встала на ноги и спокойно стояла, пока служанки смывали с нее накопившуюся за пять дней жестокости и дурного обращения грязь. Маара заметила многочисленные рубцы и глубокие ушибы, портившие гладкую кожу плеч и зада. Она увидела, что били также по груди и ногам. Когда она заставила наклониться вперед и раздвинуть ноги, помыть между ними, Маара не могла удержаться от комментария.
– Хорошо, что ты у нас такая красивая, – вымолвила она нежно, – но, как я вижу, красота не принесла тебе много добра!
– Нет, госпожа, не принесла, – покорно ответила Танда, решив, что рассказывать о том, кто она на самом деле, бесполезно.
– Ладно, возможно в жизни на холмах подальше от нас у тебя все будет хорошо. Это суровая жизнь, но Франтик, который будет твоим напарником, по сути своей – хороший парень, и я уверена, вы будете заботиться друг о друге! Если ты собираешься быть пастушкой, ты должна выглядеть похожей на нее, а не на проститутку! – она вытащила из-за пояса бараньи ножницы и быстро обстригла и без того короткие волосы Танды до короткого золотого ежика.
– Теперь надень это, и ты будешь готова к отправлению, как только мой муж зайдет за тобой, – она вынула старую коричневую тунику, которую достала накануне.
Танда взяла тунику и натянула через голову. Та достигала середины бедер, была порвана и потерта. Она глянула на нее вниз и затем подняла взор на женщину.
«Мне ходить в этом рванье?» – глаза Танды наполнились слезами. Еще не так давно одежды Танды были из прекраснейшего льна и самого последнего покроя! Она носила золотые драгоценности и ремни с серебряными пряжками! А теперь была растрогана до слез подарком, который даже не сидел на ней как следует.
«Не нравятся ей эти обноски!» – Маара увидела слезы в глазах девушки и вопреки себе растрогалась.
– Она больше ни на что не годна, так что бери ее, пожалуйста.
Пока она говорила, пришел Катарсис, несущий большую суму и глиняную флягу с водой в кожаном чехле. Он взглянул на Танду и одобрительно кивнул.
– Так лучше, – сказал он. – Выглядит больше похожей на пастушку и меньше – на проститутку. Ладно, идем! У тебя впереди долгий путь. Подумай, ты сможешь одолеть босиком пятнадцать миль по пересеченной местности? Горы – не полы в господском доме!
– Да, господин, я думаю, смогу, – ответила Танда, потерев босой ступней о голень. Она помнила, каким образом вывела мужчину из себя в прошлый вечер, и порку, которую тот ей задал. Ему не хотелось в дальнейшем испробовать на вкус ремня Катарсиса.
– Хорошо, в каком состоянии твои ступни? Ложись и дай мне взглянуть!
Девушка легла на землю, выставил по очереди назад каждую ступню, чтобы мужчина их обследовал. Она ощутила, как крепкие пальцы нажимают на подошвы. Катарсис хмыкнул.
– Хорошо-хорошо, – вымолвил он. – Лучше, чем я ожидал!
На самом деле Танда, хотя и была с одной стороны избалована своим отцом, отнюдь не была изнежена. Торакс не просто так тратил деньги на пансион: девушка могла и бегать, и стрелять из лука, и обходиться по жаре без обуви. В Роднеро она носила самые дорогие одежды, но в море с отцом или в пансионе она должна была одеваться как можно проще, и ходить босиком.
Катарсис провел Танду в конюшню, где привязанный к железным кольцам стояли мул, нагруженный двумя корзинами, подвешенными с обеих боков, и пони под седлом, затем передал Танде суму и бутыль с водой.
– Повесь их через плечо, – скомандовал он.
Танда так и сделала, слегка пошатнувшись, ощутив их вес.
Катарсис поднял дубину, что стояла, прислоненная к стене конюшни, и взобрался на пони.
– Ты поведешь мула, – распорядился он, – и не останавливайся, если не хочешь получить этой палкой по спине!
Он поехал, предоставив Танде тащиться за ним.
Долгий путь в горы
Ночи в горах круглый год были холодными, но в этот сезон при сияющем солнце дни действительно стояли очень жаркие. Танда упорно брела в пыли, поднимаемой копытами пони, тяня за поводья мула, склоняясь под весом сумы и бутыли с водой, и скоро покрылась потом... Жара выявила весь аромат колючего кустарника, что покрывал на этой высоте склоны холмов: смесь тимьяна, можжевельника, сосны и мириадов других растений, которые теснились по обеим сторонам узкой каменистой тропинки, что вилась круто вверх по склону горы. Маленькие ящерицы, коричневые или сверкающе-зеленые, грелись на солнце, и при их приближении в последний момент удирали прочь, чтобы укрыться. Вскоре Танда ни на что из этого не обращала внимания. Жара, жажда, пыль, острые камни под босыми ногами, боль в плечах – только это и было ее миром.
«Мы гнали рабынь по дороге, сами кутались в накидки из шерсти, а им доставались только удары хлыста! – Танда чувствовала, как капли пота текут по лицу. – И мне тогда нравилось смотреть, как хлыст впечатывается в их тела! Вот так и карает богиня Немезида!»
Тропинка, на счастье Танды была очень хорошо утоптана, и достигала вершины хребта. Катарсис, восседающий на своем пони, поджидал, когда его догонит Танда. Она оглянулась назад в долину, где теперь в отдалении значительно ниже была видна ферма и маленькие строения за ее пределами.
– Живей! – крикнул он. – Поторапливайся и принеси сюда флягу с водой!
Танда поднялась на уровень и, сняв с плеча флягу, передала мужчине. Катарсис взял ее, вытащил пробку и сделал длинный роскошный глоток. Девушка глядела на него снизу вверх, когда он, сидя в седле и запрокинув голову, глотал прохладную воду. Катарсис отнял флягу от губ, вылил остатки содержимого себе на голову и передал пустую флягу обратно девушке.
– Ты видишь впереди, – сказал он, глядя вниз на покрытое пылью лицо Танды, – это место возможно в пяти милях отсюда, где тропинка пересекает горную седловину. Мы пойдем рядом с ручьем, и ты сможешь наполнить для меня эту флягу и напиться сама. Теперь идем, и старайся не останавливаться, или я наставлю свежих синяков на твоем заду!
Катарсис не был умышленно жесток. Это был просто способ функционирования мира. Рабыня шла и несла груз, тогда как господин ехал. Рабыня шла, томимая жаждой, а господин – нет. Любое другое устройство мира было немыслимым и неестественным.
Танда тоже начинала узнавать и принимать на себе некоторые основные правила рабства, находясь в самой бесправной стороне этого жестокого мира.
Почти через два часа они достигли места, где тропинка пересекала ручей. Катарсис спешился и послал Танду вновь заполнить флягу водой. Затем, наконец, девушке вместе с пони и мулом было позволено пить.
Катарсис сидел на валуне сбоку от тропинки, наблюдая за Тандой. Девушка встала на четвереньки на берегу ручья, голова погрузилась в воду. Короткая туника съехала вверх по бедрам, выставляя зад напоказ взору мужчины. Катарсис сказал себе, что это был изящный зад, сделавшийся в некотором отношении более привлекательным из-за рубцов, что врезались в туго натянутую кожу. Но… Старый воин насиловать рабынь не любил! «Они только и могут, что в рабской покорности раздвигать ноги! То ли дело моя Маара! – Катарсис взглянул на солнце. – Вдобавок, худых не люблю! А нам пора двигаться дальше. Чтобы успеть посетить козьи стада, лучше поспешить!»
– Живей, – позвал он, – у тебя было достаточно времени. Приведи животных сюда обратно!
Он смотрел, как Танда с трудом старается подняться на ноги. Девушка устала, но у нее все еще был некоторый запас сил. Девушке требовалась мотивация. Он подождал, пока Танда не поднимется к нему.
– Мы опаздываем, – раздраженно сказал Катарсис. – Я предупреждал тебя, что я должен с тобой сделать, если ты меня задержишь. Не так ли?
– Да, господин, – несчастно произнесла Танда дрожащим голосом.
– Да, господин, – это правильно, – Катарсис взял палку. – Раздевайся, повернись кругом и наклонись.
«Боги обеспечили юных девушек задами для воспитания!» – размышлял он, глядя вниз на голую девушку. Он заметил, что Танда плотно сжалась в ожидании удара, и поднял палку над головой.
Катарсис с такой силой обрушил дубинку на зад, что девчонка качнулась вперед и, потеряв равновесие, упала на колени. Катарсис продолжал бить ее, осыпая ударами плечи и ягодицы, в то время как девушка выла и просила прощения. Из глаз Танды потекли слезы. Наконец мужчина остановился.
– Вставай, одевайся! – скомандовал он. – Теперь больше не опаздывай. Ты слышишь меня?
Танда, всхлипывая, вскарабкалась на ноги. Катарсис взял девушку за подбородок и, запрокинув ей голову назад, глянул вниз в испачканное слезами и соплями лицо.
– Ты слышишь меня? – повторил он.
– Да, господин, – прохныкала Танда.
– Хорошо, реагируй на то, что я тебе говорю, или ты получишь другую порцию. Теперь подбери груз и двигайся, и в этот раз не останавливайся, коли знаешь, что это для твоей же пользы! Вздрагивая от пульсирующей, накатывающей волнами при каждом шаге боли, Танда дрожала. Эта дрожь не была результатом болевого шока, это был страх. Катарсис не считал необходимым еще раз побить Танду, прежде чем они достигли высокого загона, конечной цели путешествия, что показывает, насколько эффективно мотивирует юных девушек и других животных крепкая порка.
Загон был чуть ниже вершины огромного холма, высотой более чем на пятнадцать сотен футов. С противоположной, отвесной стороны не росли деревья. Растительность представляла собой редкую смесь низких колючек и неровных травянистых кочек, выжженных до коричневого цвета свирепым солнцем.
При всем этом он казался огромной горой для тех, кто подходит издалека, со стороны широкой равнины.
Высокий загон был усыпанной камнями ровной площадкой в полукруге крутых скал, которые высоко и угрожающе вздымались над ней. Однако безлюдное место было далеко не безмолвным. Небесные жаворонки пронзительно пели, паря в ясном горном воздухе, а издалека доносились звуки блеяния и слабое позвякивание бубенчика.
Франтик и козы
Послышался резкий возглас и показался дико выглядящий пастух, несущий толстую дубину и быстро бегущий по направлению к ним, возбужденно размахивая руками. Ему было, возможно, лет пятнадцать, темные волосы в беспорядке падали ему на плечи. Руки, ноги и лицо пастуха сильно загорели, единственной одеждой была короткая туника. Он поднялся к Катарсису и Танде, сверкая белыми зубами в широкой улыбке.
– Ладно, Франтик, – почти нежно сказал пареньку Катарсис, – все хорошо?
– Да, господин. Благодарю Вас, господин... Я видел пару лисиц, но они еще не настолько голодны, чтобы попытаться что-либо сделать козам.
Пастух с любопытством посмотрел на девушку: под короткой туникой угадывалась стройная фигура. Голые ноги были заляпаны грязью, но выглядели стройными и ладными.
– Хорошо, – Катарсис вылез из седла и прошел назад к мулу, – у меня здесь твой паек на неделю плюс другая порция для этой пастушки, которая будет тебе помогать, – он поднял из одной из корзин на муле два небольших мешка и бросил их Франтику.
– Благодарю Вас, господин, – сказал Франтик, ловя их.
– Вот, возьми это, – приказал Катарсис Танде, протягивая палку, которой раньше побил и плащ-пончо из овечьих шкур. – Это теперь твое. Их имеют все козопасы. Теперь передай мне поводья мула!
Он повернул пони и отправился вниз по тропинке, оставив Танду одну с другим пастухом на безлюдной площадке.
– Пайки, – произнес Франтик, взвешивая два небольших мешочка в руке, и усмехнулся. – Он добр к нам, Катарсис. Один раз в неделю он их нам привозит. Никогда не пропустит. Не так, как некоторые хозяева. Почему-то в Салнусе как раз за горой они оставили пастухов в течение четырех недель без пайков, и двое пастухов осмелились съесть козленка, за что их распяли на крестах. Но наш Катарсис пайки приносит вовремя!
– У него, однако, тяжелая рука, – осмелилась усмехнуться Танда, садясь на землю. Силы девушки после такого перехода полностью иссякли.
«Мальчик не собирается меня насиловать и отбирать паек! – подумала Танда. – Уже хорошо! Но мне придется очень долго жить с ним рядом. Я слышала, что все пастухи любят или друг друга или своих коз!»
– И ты тоже это почувствовала, я полагаю, – ухмыльнулся в ответ пастух. – Он не терпит вздора и управляет строго, но он – справедлив, и он присматривает за нами. У меня есть хорошее место для сна. Вот, возьми свой мешок, – Франтик бросил один из мешков Танде и стал быстро карабкаться по усыпанному камнями холму, что граничил с тропинкой.
– Если это – еда на неделю, немного, – пыхтела Танда, спеша, чтобы догнать парня.
– А, это – просто немного хлеба и немного сыра. Еду ты должна добыть сама. Здесь вокруг изобилие пищи, – сказал Франтик, останавливаясь, балансируя на верху скалы и оборачиваясь лицом к ней.
– Какой, например? – спросила Танда, с сомнением оглядывая вокруг бедный пейзаж.
– Ох, небольшие птицы, если ты проворна, а ниже по ручью слизни, улитки и небольшие рыбы, а выше здесь, – парень упал в траву и захватил что-то в руку, – ящерицы, – он протянул маленькую рептилию Танде, которая покачала головой, не решаясь ее попробовать.
– Ладно, делай, как тебе нравится, – продолжал Франтик, откусывая твари голову и выплевывая ее. Он засунул тело ящерицы себе в рот и стал жевать. Танда слышала, как хрустят во рту кости. – Хотя нехорошо быть привередливой. Тебе придется есть то, что сможешь раздобыть. Но если это для тебя недостаточно хорошо, я тебя не заставляю...
«Придется, есть слизней и ящериц! – девушка уселась на скале на корточки, и стала пристально смотреть на площадку. – А ведь я обидела его, отвергнув подарок!»
– Хорошо, – произнесла Танда, когда минута или две прошли в молчании, – скажи мне, где ручей. Мне нужно попить и помыться!
Она хотела подружиться и понимала, что ссориться глупо.
Франтик ничего не сказал, только показал пальцем через площадку.
Пришел вечер, и Танда съела скудный ужин из сухого хлеба и козьего сыра.
«Интересно, что вообще мы должны делать, чтобы присматривать за стадом коз, которые если что, послужат причиной отправить нас на крест? – взглянув вверх на холм, где остался Франтик, она увидела поднимающуюся струйку дыма. Пастух, должно быть, разжигал огонь. – У нас обоих будут неприятности, если мы не разберемся как-нибудь с козами и друг с другом!» – подумала она и пошла к тонкому столбу дыма.
На вершине холма Танда увидела, что пастух сидит на корточках рядом с небольшим костром. За спиной была узкая расселина между двумя скалами, перекрываемая сверху крышей из колючего кустарника. Пол жилища был покрыт ковром из сухой травы. Тушка какого-то небольшого животного лежала среди ярко тлеющих углей костра. Франтик, казалось, не подозревал о приближении, и Танда пока наблюдала, как он вытаскивает обгоревшую тушку из огня обломком палки и, дав ей минуту или две охладиться, начинает рвать зубами.
Танда подошла к огню и уселась на земле на корточки напротив Франтика.
– Ешь, – он оторвал у мертвого животного ногу.
Она была в крови и лишь частично поджарена
Франтик взял свою накидку, сухую и уютную расстелил и лег сверху, не спуская глаз с Танды. Неожиданно наступила тишина.
Танда была так голодна, что охотно стала жевать этот неаппетитный кусок.
Франтик по-прежнему не разговаривал. Танде было ясно, что тот терпит ее, но не прощает.
– Я хочу знать, что я должна делать, чтобы помочь тебе с козами, – решилась она.
– Ничего, – коротко ответил Франтик и продолжал угрюмо жевать.
Танда не знала, что делать, поэтому просто осталась сидеть на земле у огня, наблюдая, как ест пастух.
– Тут теперь нечего делать, – произнес Франтик спустя несколько минут, слегка смягчившись. – Раньше, когда на земле был снег, и позже, когда он опять вернется, нам придется быть настороже от волков! А сейчас для них не настолько холодно, чтобы беспокоить нас, а лисиц Таурус выпроводит за нас, при условии, что стадо не рассеялось.
– Таурус?
– Наш старый козел, я познакомлю тебя с ним завтра.
Поощренная этим легким расслаблением в поведении пастуха, Танда решила снова сделать попытку.
– Почему твои волосы такие длинные, тогда как меня они постригли так коротко? – спросила она, ища, что сказать.
– Они были такими же короткими, как твои, когда я впервые сюда поднялся, и будут острижены снова, когда мы вернемся на ферму. Укорочены и отмыты, чтобы избавиться от вшей. Глистов мы будем изгонять тоже.
– Как долго ты тогда сам здесь находишься? – испуганно спросила Танда.
– Не знаю точно. Мы переселяемся вверх, когда растает снег.
Танда подумала мгновение. Сейчас был конец августа. Снег сошел отовсюду, кроме самых высоких пиков, еще в середине мая. Четыре месяца.
– И не одиноко так?
– Нет, я получил Тауруса для компании. Ты мне не нужна!
Униженная Танда умолкла. Свет стал слабеть, и в воздухе явно похолодало. Без каких-либо дальнейших слов Франтик заполз под укрытие в расселину между скал и улегся, натянув на себя истрепанный плащ.
Он не пригласил Танду присоединиться.
«Однако надо постараться найти места для ночлега!»
Где-то выше среди скал слышался шум от падения камней. На площадке печально шелестел ветер. Темнеющий мир, казалось, был полон шорохов и движения. Пронзительно завыла лиса или какая-то другая тварь.
– Ты знаешь о горных собаках? – тревожно произнес Франтик.
– Нет!
– Никто никогда их не видит. Они живут в горах, и как только они устремятся по твоему следу, они будут держаться за тобой, пока твое сердце не разорвется, и ты не умрешь, и когда тебя найдут, на тебе не будет отметин! Снова послышался вой. Танда беспокойно огляделась вокруг. Звук, кажется, приблизился.
– Ты не хочешь войти сюда ко мне? – спросил Франтик. Теперь голос отчетливо дрожал. – Тут хватит места для двоих!
Танде не нужно было второе приглашение. Он быстро вползла в укрытие и улеглась рядом.
– Забирайся ко мне! Твой плащ расстелем, моим накроемся, – сказал Франтик.
Танде показалось, что как пастух, так и плащ, сильно пахли козлом, но ей было все равно.
Они прижались друг к другу, надеясь согреться.
– Я рад, что тебя привели, – произнес Франтик после минут молчания. – Было одиноко…
Танда не ответила – она уже спала.
Франтик становится настоящим мужчиной
Ей снился страшный фургон и злобный возница Менас.
Танда почувствовала что-то твердое, вдавливающееся в лоно. «Снова меня он хочет! – приученная Менасом, она выпятила попу назад, чтобы избежать ремня со страшной кованой пряжкой…»
Она открыла глаза и поняла, что что-то было не так. Она лежала не на грязных мешках в задней части фургона, а на грубом плаще в примитивном укрытии, и прижимался не мучитель, а пастушок.
– Пожалуйста, продолжай, – пропыхтел в ухо голос Франтик.
Танда полностью перевернулась лицом вниз и попыталась раздвинуть ноги.
– Это место слишком тесное, – произнес он, когда ступни обоих сторон уперлись в скалу. – Выйдем отсюда, мы сделаем это там!
– Ну, где ты там? – она выползла из укрытия и повернулась, чтобы увидеть Франтика.
Передняя сторона туники пастушка топорщилась. Франтик ухмыльнулся.
Танда разделась, если можно считать раздеванием снятие разодранной старой туники.
– Ты собираешься дать мне трахнуть себя? –спросил он, не веря своему счастью. – Это первый раз, когда я буду с девушкой...
Изречение завершилось резким вздохом, так как Танда, упав на колени, взяла фалл пастушка себе в рот.
Хорошенько послюнив фалл Франтика, она повернулась и, все еще стоя на коленях, наклонилась вперед, так чтобы голова лежала на земле.
– Козы так стоят? – спросила Танда, повернув голову к пастушку.
– Так!
За спиной раздался грохочущий звук, и она внезапно получила жестокий удар по заду. Потеряв равновесие, девушка свалилась на землю.
«Это кто обломал мне все удовольствие таким образом? – Танда огляделась вокруг, ища неприятеля, и увидела огромного козла с наклоненной головой, который скреб землю передними копытами, подготавливаясь к новой атаке.
– Франтик, – крикнула она в смятении, – козел меня забодает!
– Он, по-видимому, подумал, что ты напала на меня, – смеясь, вымолвил Франтик.
Она уселась и увидала большого и чрезвычайно свирепо выглядящего козла с огромными кривыми рогами и длинной бородой, стоящего в нескольких футах и рассматривающего ее маленькими глазками цвета янтаря.
– Франтик, кто это? – резко сказала она.
– А, все нормально, – произнес Франтик, в свою очередь, усаживаясь, – это всего лишь Таурус, он очень дружелюбный.
– Я бы не сказала, что дружелюбный! Так меня рогами приложить!
– Все хорошо, Таурус, мы – друзья. Гляди!
Он помог Танде встать на ноги и, обхватив руками за шею, крепко поцеловал в губы. Танда с энтузиазмом ответила.
Посмотрев на целующуюся парочку, козел потерял к ним всякий интерес.
– Продолжим? – она чувствовала, как прижимается к лону фалл Франтика, расположившегося у нее за спиной.
– Продолжим!
Она выпятила задницу назад и вверх, позволяя Франтику проникнуть в нее. Танда принимала внутрь значительно большие орудия, и тот без всяких проблем погрузился в тело на всю длину.
– Не торопись, а то скоро кончишь! – Танда выпрямила руки, ужесточив сжатие фалла.
«Давненько я никому сама не давала! – думала девушка. – По крайней мене он не бьет меня перед этим!»
Вдруг куда-то делись и горы, и холод, и звездное небо! Тело Танды свела сладкая судорога. Она вошла в серию острых оргазмов, которые наполнили тело до краев.
Любовники вместе рухнули в траву.
«Для начала – неплохо! – несколько минут Танда не могла ничего говорить. – Хороший дикий пастушок!»
Постепенно тяжело дышащая Танда стала воспринимать пронзительную песню небесных жаворонков, когда те поднимались и падали в синем утреннем небе, отдаленное журчание бегущей воды, смешивающееся с постоянным блеянием коз.
– Послушай, а твой козел не хочет присоединиться, а? – Танда слышала по секрету от подруг в пансионе об особых актах, включающих юных девушек и животных, и была нисколько не уверена, что хочет быть вовлечена в что-либо подобное.
– Он не смог бы, если бы и хотел, – хихикнул Франтик, но понизил голос как бы из уважения к чувствам козла, которому могло не понравиться, что такой предмет слишком открыто обсуждался. – Он кастрирован!
– Это хорошо, тогда он не будет ревновать, когда ты в другой раз на меня полезешь! – вымолвила Танда, хихикнув в свою очередь.
Увидев, что фалл Франтика ожил, она улыбнулась и спросила:
– Ты знаешь, как имеют девушек в задницу?
– Знаю!
– Мой весь грязный, – заявил Франтик, – из-за того, что был у тебя внутри!
– У меня начались месячные! Хорошо, я очищу его для тебя и одновременно сделаю более твердым, – охотно отвечала Танда.
Она встала на колени и, нагнувшись, взяла в рот вялое орудие, почувствовав на вкус свою кровь и мальчишескую сперму. Фалл пастуха вскоре ожил, и начинал шевелиться.
«Я сама тебя трахну, мой милый пастушок! – Танда прикоснулась к нему губами, и затем прошлась языком по всей длине от основания перед волосатой мошонкой. – Выдою!»
Минуту язык изучал маленькую щель на вершине фалла.
– Молодец! – протянув руку, пастух погладил Танду по ежику коротко стриженных волос.
Девушка продолжала чмокать, ободренная тем, что заслужила толику нежности.
– Надеюсь, что я не раню тебя, – с сомнением произнес Франтик.
– А почему ты должен меня ранить? Я принимала в себя фаллы в три раза больше твоего!
Франтик наклонился вперед, скользнул рукой вниз по закруглению исполосованного зада Танда. Указательный палец нашел задний проход, мягко толкнулся, после мгновений сопротивления анус раздвинулся, и палец Франтика ощутил тепло окружившего тела. Франтик крепче обхватил руками шею подруги.
Затем Танда отстранилась и, повернувшись спиной, наклонилась вперед, протянув руки за спину, чтобы раздвинуть половинки своей задницы, делая тем самым недвусмысленное приглашение. Танда беспокойно взглянула на Тауруса, но козел мирно пасся. Он, кажется, признал, что все в порядке, и отошел в сторону.
Одной рукой Франтик мягко поглаживал спину девушки, расписанную вдоль и поперек следами предыдущих истязаний.
Примерно часом позже парочка со слегка покрасневшими глазами, ощущая слабость в коленях, пригнала стадо к горному ручью. Они охладились в небольшой, но глубокой заводи, и, очистив себя, устроились бок о бок на травянистом берегу.
– А тебя самого прежде трахали? – спросила Танда.
– Да, – Франтик сладко потянулся, – зимой, когда мы не работаем, всех нас поселяют в большом в сарае. Там старшие часто насилуют младших. Катарсис не любит этого и иногда бьет нас, когда поймает на этом, но больше еще там нечего делать! Девушкам, что забеременеют, дают выпить детогонного зелья! Только если будет заказ на младенцев, их оставляют с животами.