Огонь в очаге погас. Остались только зола да уголья, светящиеся потусторонним синим пламенем. А Колдун все смотрел на них, не в силах оторвать взгляд.
За окном стало тихо, небо уже светлело, постепенно превращаясь из черного в грязно-синее. Близился рассвет.
Где-то совсем недалеко, в тихом доме, мирно спала Чернава, не зная ни того, что он думал о ней, ни того, что ее ждет. Такая красивая, юная, полная жизни, она доверчивым мотыльком впорхнула в его душу и бесстрашно бросилась в объятия смертоносного пламени. А оно поглотило их обоих.
Не было ничьей вины в том, что случилось. Некого было корить за ошибки, некого было прощать. Кто виноват в том, что мотылек гибнет в пламени – он или пламя? Это всего лишь закон жизни. Он суров, беспощаден ко всем и прост.
Чернава сделала свой выбор в тот день, когда впервые встретила его. А ему не оставили выбора. В ночь, когда судьба Колдуна висела на волоске, Боги бросили кости, и ему выпало жить. В бегах, с мучительным осознанием вины, с болью и тяжким грузом предательства, но все-таки – жить.
Если бы уже тогда он знал о том, что ждет его в грядущем, пошел бы он наперекор, выбрал бы смерть, вместо жизни? Нет. Вот и ответ на все вопросы. Это был слишком неравноценный выбор. Если бы даже тогда случайным заклятием его убили, его смерть никого бы не спасла и ничего бы не изменила. Да, он бы не предал. Но предательство, которое он совершил тогда, было единственным выходом. И то, которое он собирался совершить сейчас – тоже.
Был ли у него хоть какой-то выбор, хоть однажды? Был ли у него шанс умереть и этим все исправить? Нет. Вместо него, всегда умирал кто-нибудь другой. И всегда по его вине… Разве это не причиняло ему боли? Разве это не было достаточным наказанием? Уж лучше смерть, она стирает все и уравнивает всех. Но ему всегда выпадало жить. И всегда выпадало решать – кому погибать, а кому нет.
Еще одна голубая искорка на миг вспыхнула и погасла, высветив шелковую ленту в руках Колдуна. Бирюзовая. Он никогда не задумывался, почему в волосах Чернавы в тот день была бирюзовая лента. Красная пошла бы ей больше, она подчеркнула бы огонь в ее глазах, и жаркую влажность губ, и…
Нет. Он остановился, не дав воображению увести себя туда, откуда – он знал – уже не будет обратной дороги. Все кончено. Кончено.
Сзади тихо скрипнула дверь, и в комнату пахнуло ледяным холодом. Колдун торопливо убрал ленту в карман.
- Ты пришла раньше, - сказал он Студенике.
- Солнца сегодня не будет, - заметила она, приближаясь к нему. – Ты принял решение?
- Да.
- И?
- Я сниму защитные чары.
Колдун встал, оказавшись напротив нее.
Он ждал чего угодно – радости, ликования, выражения триумфа в глазах Студеники, мстительной улыбки, зловещего смеха. Он ждал хоть какой-то реакции на свое решение. Но вместо этого женщина только опустила взгляд и покачала головой.
- Ты так ничего и не понял… - тихо сказала она, и от ее слов веяло такой грустью, что внутри у него все похолодело и сердце пропустило удар.
Он потратил целую ночь на воспоминания, на мучительные попытки сделать единственно правильный выбор, а теперь…
- Чего я не понял? – машинально спросил он.
Студеника подняла на него печальный взгляд, под ее глазами залегли глубокие черные тени. Казалось, еще немного, и она упадет от усталости. Видимо, ночь была тяжелой не только для него…
- Ничего, - повторила она.
Колдун ждал продолжения, но его не последовало. Женщина подошла к печи и застыла рядом с ней, глядя на синеватые углы за решетчатой дверцей. Ему подумалось, что с таким же выражением лица она могла бы смотреть в погребальный костер.
- Я отказываюсь от своих слов, - наконец выговорила Студеника.
- Что? – опешил Колдун.
- Отказываюсь… Я больше не настаиваю на том, чтобы ты вернул мне власть над моим Зеркалом. Не настаиваю, чтобы ты снимал защитные чары. Я пришла сказать тебе это.
Колдун так и застыл в той позе, в которой его слуха достигли эти слова. Он не знал, что сказать. Он вообще перестал понимать, что вокруг него происходит. Она что, совсем свихнулась без своего артефакта?
- Бред, - фыркнул он, выходя, наконец, из ступора и привычно начав мерить комнату шагами. – Зачем ты тогда устроила весь этот спектакль? Зачем ты пришла? Чего ты хотела от меня? Какого демона…
- Златозар, - перебила его женщина, поворачиваясь. И он снова осекся, потому что было слишком непривычно слышать это имя, он уже и забыл, как она умела произносить его, точно пропевала каждый слог. – Это уже не имеет значения. Ты больше ничего мне не должен.
Ее лицо не выражало ничего. Совсем. Только в глазах отражалась глубокая вековая тоска и… усталость. Колдун долго всматривался в них, пытаясь найти хотя бы слабый отблеск хотя бы одного желания, уже не важно, какого: смерти, мести, любви, выгоды… Но он не нашел ничего. С таким же успехом можно было вглядываться в глаза мертвеца. На минуту им овладел страх – а что, если Студеника мертва, а ее призрак преследует его теперь? Или из нее сделали Цербера? Но он тут же отмахнулся от этих мыслей. Ерунда. Церберы не ведут себя как люди, а для призрака она слишком живая.
Но лучше бы… Да лучше бы она накинулась на него с проклятьями, лучше бы убила, обвинила его в том, что он сделал с ней, бросила в лицо все это. Это было бы во много раз лучше, это принесло бы невероятное облегчение. Но Студеника молчала, как ледяное изваяние, смотрела на него и ничего уже не ждала.
- Если… - Колдун откашлялся, пытаясь совладать с голосом, - если я не сделаю того, о чем ты просила, ты умрешь.
Она кивнула:
- Да, но если ты сделаешь это, умрет она.
Он сглотнул, сцепил кончики пальцев и рассеянно оглядел комнату, будто стены могли подсказать ему ответ. О Боги… она хотела, чтобы он выбрал. Нет, не так. Она ничего не хотела. Вот только Колдун не мог просто взять и согласиться с ее решением. Ее жизнь была в его руках. Все повторялось. Можно было сколько угодно бегать от судьбы, но она всегда, неизменно, как по спирали, приводила к тому же самому. Однажды он сделал выбор, теперь ему предстояло сделать его снова. Но что было правильным теперь? А тогда?
«Спасай тех, кого можно спасти», - говорил его учитель, и Колдун соглашался с ним. Он всегда помогал только тем, кому еще мог помочь. Даже если со стороны это выглядело не так. Он никогда не бросался в пекло сгоряча.
Кому он мог помочь сейчас? Чернава, попавшая под отраженное Заклятие Возмездия, была обречена. Рано или поздно защита просто истончится и исчезнет, и тогда девочка умрет. Может, не сегодня и не завтра, но он не дал бы ей больше нескольких лет. А что такое пара лет по сравнению с вечностью, которая была у него и у Студеники? А она погибнет, если не вернет себе силу Зеркала Вереи. И ее еще можно было спасти.
Менял ли что-то тот факт, что она отказывалась от своих слов? Она дала ему выбор, которого не было.
Женщина наблюдала за его сомнениями, не говоря ни слова.
Наконец, Колдун сказал:
- Я сниму защитные чары сегодняшней ночью. Я обещаю тебе. Ты вернешь себе Силу. Но тебе стоит уйти. Я провожу тебя к тракту – в лесу не безопасно, там расставлены ловушки.
Он устало потер виски и взглянул на Студенику, ожидая ответа.
- Хорошо, - откликнулась она без всяких эмоций. – Это твое право.
За всю дорогу, пока они шли к тракту, петляя в вереницах звериных следов, двое магов не проронили ни слова. Дойдя до опушки леса, где заканчивалось действие чар Ратмира Темного, они остановились.
- Скажи мне, Колдун, - впервые нарушила молчание чародейка, - зачем ты делаешь это?
- Зачем я тебя провожаю? – переспросил он. – Я же говорил, в этом лесу полно сюрпризов…
- Я не об этом, - перебила она его. – Зачем ты спасаешь мою жизнь? Ведь тогда, много лет назад, ты принял совсем другое решение. Ты оставил меня умирать. Ты ушел и даже не оглянулся. А я думала, что ты погиб. И когда я узнала о том, что ты жив… - она сглотнула и отвернулась, мрачно уставившись на ленту дороги, убегавшей к горизонту через бескрайние поля. – Из-за тебя мне пришлось отказаться от всего. От Общины, от безопасности и надежности, от братьев и сестер. Мне пришлось жить затворницей, постоянно опасаясь за свою жизнь. Если бы Милава не нашла меня однажды, я бы, наверно, давно сошла с ума. А эта девочка стала мне почти родной… Теперь нет и ее. Зачем ты делаешь это, скажи мне?
Колдун медлил с ответом. Он вглядывался в предрассветном полумраке в лицо Студеники, пытаясь найти в нем хотя бы тень воспоминания, которое хранил уже много лет…
Заклинание, которое угодило Студенике в спину, получило название Кипящее масло. Гнусное изобретение какого-то полоумного мастера пыток, оно причиняло жертве страшную, невыносимую боль от малейшего прикосновения. Оставшись без источников Силы, не имея связи хотя бы с одним существом, которое могло хоть чего-то желать, Колдун не мог нейтрализовать действие волшебного яда.
Студеника корчилась от боли, лежа на снегу, то теряя сознание, то снова приходя в себя. А он рвал на себе волосы от бессилия. Что делать? Что делать? Что?.. Мысли лихорадочно метались. Даже если он попытается взять ее на руки, он далеко от армии Перерожденных и магов на лошадях не уйдет, а она умрет от боли. Если он останется, очень скоро их схватят. И тогда все будет кончено. Его поймают и будут пытать. Если это не сработает, возьмутся за Студенику. И тогда он им все расскажет. Идан обретет власть над самыми могущественными Источниками Силы. Начнется война. Свободные погибнут, а кто не погибнет – тот окажется в рабстве у Общины. Магия загниет и умрет через несколько лет, потому что без развития, без движения, в ежовых рукавицах Круга она замкнется сама на себе и пожрет себя. В мире больше не будет ни зеркальщиков, ни мастеров проклятий, ни целителей… Он не увидит этого. Но сможет ли он умереть спокойно, зная, что мог спасти целый мир, который любил и за который боролся?
А если он уйдет… Нет, об этом даже думать не стоило. Уйти? Бросить погибать женщину, которая всего за несколько месяцев вернула ему веру в то, во что он уже давно не верил? В искренность, самопожертвование, доверие, понимание. Любовь.
- Златозар… - с трудом шевеля губами, позвала Студеника. Она открыла глаза, пытаясь сосредоточиться на его лице. – Тебе надо уходить… Если они тебя схватят, нам всем конец.
- Тише, - сказал он, с трудом преодолевая желание прикоснуться к ней, - береги силы.
Но она не слушала его.
- Уходи, - повторила Студеника, попыталась приподнять голову и упала обратно на снег, застонав от боли, - уходи, Златозар! Они меня не тронут. Им нужен ты. Так… нужно…
Женщина снова начала терять сознание. Он сжал руку в кулак, понимая, что счет идет уже на секунды.
- Уходи! - выдохнула она из последних сил.
Он оглянулся на Церберов, которые уже подбирались со всех сторон, как стервятники к еще живому хищнику, снова посмотрел на Студенику. Он не мог решиться.
В голове безостановочно вертелись слова, которые когда-то сказал ему учитель, обнаружив в ученике талант зеркальщика: «Ты будешь сильнее любого из них. Но и слабее любого из нас. Потому что мы владеем даром, а ты – отмечен проклятьем. Каждый, кто полюбит тебя, умрет». Он не верил в эти слова никогда. Не хотел верить, не мог, отказывался. И вот, перед ним живое доказательство их страшной правоты. Почему она должна умереть только из-за того, что он – зеркальщик? Это не справедливо! Но, может быть, если он уйдет…
Колдун снова оглянулся на преследователей.
Если он уйдет, может быть, этим он спасет ей жизнь? Может быть, оказавшись дальше от него, Студеника спасется? Даже такой ценой…
- Прости, - прошептал он, - прости меня…
- Уходи.
Она плакала. И ее слезы разъедали его душу, как кислота. Но времени на колебания у него больше не было. Он коснулся ее волос. Аккуратно, только бы не задеть лицо, только бы не причинить боли, в последний раз дотронулся до нее.
- Я люблю тебя, - сказал Колдун. Впервые за всю свою жизнь.
Он поднялся, чтобы уйти. Студеника провожала его взглядом, и он изо всех сил старался удержать себя от того, чтобы не оглянуться. Еще один шаг, и еще, и еще… Изнутри рвался хрип, крик, вопль, но он душил себя сам. Нельзя. Еще один шаг, еще… Только бы суметь уйти, только бы успеть. На ходу он достал кинжал и, не чувствуя боли, сделал на руке три глубоких надреза. Запах крови – это единственное, что могло привлечь внимание Перерожденных настолько, чтобы они забыли обо всем остальном. Это их отвлечет, они обойдут Студенику стороной и не тронут ее. Если ему повезет, он перейдет реку вброд по льду. Река никогда не замерзала полностью, эта дорога была равносильна самоубийству, но если получится, он доберется до противоположного берега, если…
Колдун уже удалился на достаточно расстояние. И в этот момент он почувствовал, как нечто, теплое, живое, бесконечно родное коснулось его со спины. Это не было прикосновением в полном смысле слова. Так касалось тела заклинание. Однако Колдун не почувствовал враждебности в этой магии. Она была направлена не на то, чтобы убить его…
Он остановился, прислушиваясь, забыв о погоне. Теплое прикосновение казалось ненавязчивым, оно просило, а не требовало, впустить его в сознание, в сердце, в мысли.
Колдун узнал заклинание. Забвение.
Сердце сорвалось в галоп, когда он ощутил тонкую ниточку чужого желания, протянувшуюся к нему. Чужого? Нет, Студеника не могла быть для него чужой. Ее любовь, ее привязанность, ее нежность тянулись к нему через разделявшее их расстояние. Ее желание пульсировало в его сознании горячей жилкой. Она хотела, чтобы он все забыл. О том, что она когда-то была в его жизни. О том, что случилось между ними. И о том, что ему пришлось бросить ее и уйти, чтобы спасти то, ради чего они оба существовали на свете. Она не хотела, чтобы он жил с этим. Не хотела, чтобы он мучился из-за чувства вины. Потому что любила его.
Зеркальный щит возник сам по себе. Колдун не мог совладать с этими чарами, которые пробуждались без его участия. Но он и не хотел сопротивляться ему. Забвение, отразившись от зеркальной сферы, окутавшей фигуру Колдуна, медленно входило в сознание Студеники. Он отправил ее заклинание назад, не позволив снять с себя груз вины. Так будет лучше для нее. Так будет лучше для всех.
Студеника забудет последние минуты, когда он был рядом с ней. Она будет помнить только о том, что он бросил ее и ушел. Что он ее предал, оставив умирать от боли на холодном снегу. Что он использовал ее, чтобы выбраться из лап Общины. Потом память услужливо дорисует ей детали, которых не было. И он окажется еще большим мерзавцем, чем есть на самом деле. Так будет лучше для них обоих. Ее любовь выгорит дотла, превратившись в ненависть, а ненависть обернется равнодушием. Она не станет искать его, чтобы снова быть с ним. Проклятие зеркальщиков не сбудется, и Студеника не погибнет по его вине
Колдун уходил к реке, не видя дороги перед собой, оставив позади то главное, что было в его жизни. Он предавал самого себя, зная, что этим он спасет любимую женщину. Свободу тех, кто выбрал быть свободным.
И его мир останется жить.
Колдун тихо вздохнул. Нет, она не помнила. Да она и не могла помнить.
- Я хочу вернуть тебе долг, - сказал он жестко, - за то, что когда-то ты меня спасла. Не люблю быть в долгу. Теперь мы в расчете.
Студеника хмыкнула.
- Похоже на тебя. В какой-то момент, знаешь, мне показалось, что ты хочешь загладить вину передо мной, но… видимо, я ошиблась.
- Да.
Она прищурилась, пытаясь найти какой-то подвох в его словах, потом сказала:
- А если бы ты вдруг выяснил, что я сама это все подстроила? Что я узнала, где ты, узнала, с кем ты, узнала, что твоя новая подружка – сестра моей ученицы? Что, если это я сделала так, чтобы Милава заполучила Зеркало Вереи, а потом убила ее? Что, если я поняла раньше вас всех, что Чернава обладает магическим даром и получит Силу по наследству? Что, если я научила ее Заклятию Возмездия? Что, если я специально явилась к тебе для того, чтобы заставить тебя убить ее и пройти через ту же боль, которую пришлось испытать мне? Что если так?
В ее взгляде был вызов. Но Колдун не принял его, только выдержал паузу и спросил:
- А это правда?
Она скрестила руки на груди.
- Сам решай. Я просто хочу знать, изменило бы это что-то или нет.
- Нет, - он покачал головой.
Колдун не знал, о чем думала Студеника. Ее слова, были они правдой или вымыслом, никакого значения не имели. Что сделано, то сделано. И не ему было ее судить.
- Что ж, - она накинула на голову капюшон, - даже если бы ты пытался спасти меня, чтобы получить прощение, ты бы его не получил. Ты совершаешь новое предательство, чтобы искупить старое. Это нельзя оправдать ничем. И простить это нельзя. Ты предал нас обеих, и ты прекрасно это знаешь.
Она в последний раз окинула его взглядом.
- Прощай, Златозар.
Студеника зашагала по направлению к тракту.
- Прощай, - сказал Колдун.
Он повернулся к лесу и направился в его чащу, больше не оглядываясь назад.
Эпилог
Вот и все…
Их история закончилась, так и не начавшись. И бессмысленно было думать, как было бы, если бы… В жизни нет места случайностям, в ней нет совпадений, нет непредвиденного. Есть только неизбежность, и любая дорога, какую ни выбери, рано или поздно приведет к ней. Колдун выбрал короткий путь, потому что так было лучше. Для всех.
Все кончено.
Восковая фигурка – с крошечным кудрявым волоском, запечатанным внутри, в том самом месте, где еще пока билось живое сердце Чернавы, - таяла в руках Колдуна. Он держал ее над свечой, и горячий, как кровь, воск заливал, обжигая, его руки.
Фигурка таяла, а вместе с ней где-то там, сгорая в медленной агонии, умирала черноокая девушка, которую он любил. Извиваясь, истекая кровью, пылая изнутри, она молила его о помощи. Он слышал, нет, он почти ощущал ее предсмертный крик. Он видел ее лицо, запрокинутое и белое, видел ее воспаленные болью глаза и черные кудри, рассыпавшиеся по ее плечам. Он чувствовал обжигающие прикосновения ее слез к своему сердцу. Она звала его. Она тянула к нему сведенные судорогой руки.
А плавящийся воск шипел и пузырился, капля за каплей срываясь вниз, в пустоту…
Чернава…
Вечная боль, от которой ему не будет спасения до смерти. Незаживающая рана глубоко внутри, начинающая кровоточить от малейшего прикосновения.
Чернава…
Неожиданный дар небес, на который он не имел права, которого не заслужил. Маленькое чудо, звездочка, угасшая так быстро, что он даже не успел понять, чем на самом деле она была для него.
Чернава…
Фигурка плавилась, оставляя после себя медленно остывающие лужицы воска. Она была еще жива. Колдун ощущал, как отчаянно колотится ее сердце, срываясь в галоп в безумной попытке сбежать от смерти. Тук-тук-тук-тук…
Но вечно голодное жестокое пламя было беспощадно. Оно пожирало ее жизнь, ее душу, забирая последние крохи ее тепла.
А Чернава все звала его, все умоляла, не зная о том, что стала жертвой своей любви. Не зная, что он предал ее, как предавал многих до этого и как предаст многих после.
Она звала его, потому что доверила ему свою жизнь и бессмертную душу, потому что он поклялся защищать ее до конца. Потому что любила…
Яркий огненный цветок распустился на ее груди. Пламя добралось до трепещущего сердца Чернавы, вонзившись в него тысячей раскаленных кинжалов.
Все было кончено.
Куколка вспыхнула, и Колдун выпустил ее из рук.
Чернава откинулась на подушки. В ее опустевших глазах застыли прозрачные слезы.
Поутру выпал первый снег, холодный и колючий, он скрыл под своим жемчужным покровом угрюмую наготу природы. И вокруг наступила тишина.
Колдун долго стоял на берегу реки и смотрел на воду. Его мысли блуждали где-то далеко, и он не замечал мокрых снежинок, мягко садившихся ему на плечи. Мрачное лицо его застыло каменной маской в тени капюшона.
Он видел эту реку в последний раз.
Колдуну не с кем было прощаться. Та, единственная, к которой он был привязан, ушла сегодняшней ночью. Ушла стремительно, как жила, оставив после себя легкий аромат увядающих листьев и пустоту. А еще боль и горечь, от которой все леденело внутри. И теперь уже невозможно было сказать, чья душа сгорела, растаяв вместе с восковой куклой – ее или его. Они погибли оба в эту ночь, раздавленные чем-то большим, чем они сами. И это была не магия. Это было другое…
Колдун достал из-под мантии бирюзовую ленточку – все, что ему осталось от Чернавы. Но даже на эту крохотную частицу ее он больше не имел права. Чернава никогда не принадлежала ему. И теперь не принадлежит.
Он подошел к дереву, склонившему ветви к самой воде. Выбрав на нем самую красивую и самую прочную ветвь, Колдун привязал к ней ленточку, и она с легким шелестом затрепетала на ветру. Несколько минут он смотрел на нее, как смотрят вслед уходящему кораблю, а потом развернулся и пошел прочь, оставляя на первом снегу глубокие черные следы…
У него было три имени. От первого, которым его нарекли при рождении, он давно отказался, и оно кануло в лету. Второе, полученное им в ученичестве, умерло в тот же день, когда отправился в мир предков его учитель. А третье… третье имя навсегда осталось там, где и по сей день трепещет на ветру привязанная к дереву бирюзовая лента.
У него было три имени. Две любви. И одна вечность.
Теперь не осталось ничего.
Написано 18 – 20 августа 2010 года
Переработано 17-30 мая 2015 года