Музей. Картины и скульптуры. Иконы и статуи. Разные. Очень много хороших! Выдающихся! Всемирно известных! Меняются залы, меняются страны и эпохи. Кто-то окаменел около Вермеера, кто-то не спускает восторженного взгляда с Дега и Сезанна. Кто-то тихо ахает, глядя на Рафаэля.
Мастерство великих действительно поражает! Изумление публики можно понять. Пожилой, аккуратно одетый посетитель, явно не новичок в живописи, нацепив сильные очки и внимательно, наклоняя голову в разные стороны, изучает широкий мазок Рембрандта, невольно слегка покачивая головой, словно не верит своим глазам.
Другой, отойдя подальше, чтобы увидеть всю картину целиком, прищурившись, смотрит на синеватый ажурный контур Парламента на знаменитой картине Клода Моне и дышит так, словно остановился в этот момент на набережной Темзы и одним глотком вобрал в себя всю чистую вечернюю прохладу медленно темнеющего Лондона.
А рядом, в соседнем зале, с таким же немым восторгом несколько человек, задрав голову, упиваются лёгкими, туманно-воздушными фигурами Гейнсборо, тяжёлой реальностью рельефной плоти героев Рубенса и крупными, скользящими складками бархата и шёлка на потрясающе красивых, торжественных парадных портретах великого Ван Дейка.
И если правильно организовать себе маршрут, то можно без особенного труда составить впечатление о ходе развития художественной мысли человечества на протяжении столетий! От формализованного, одномерно-плоского мира, стиснутого испанскими сапогами иезуитско-католического канона, и до беспредельно широкого и мощного, как океанский шторм, пространства Возрождения.
От непревзойдённой по мастерству передачи цвета и формы эпохи титанов Флоренции и Антверпена, до пронизанной дыханием, солнцем, волнами и воздухом гениально непонятной техники французских импрессионистов недавнего прошлого.
И после этого спокойно выйти из музея, насыщенным эмоциями и размышлениями о вечном. И вернуться к будням нашего прозаического века.
Если бы не одна картина! Всего одна! Случайно встреченная уже по дороге к выходу, одиноко застывшая посередине зала, в самом центре, на небольшом, невысоком деревянном пьедестале.
Примерно 30 сантиметров в высоту и 20 в ширину.
Не Спаситель, не Святая Мадонна и не библейские персонажи. Не адовы муки и не райское блаженство. Не соблазны и уговоры!
Но есть простая белёная ниша в стене и в ней - грубый, массивный золотой кубок. И ещё маленькая злая змея. В кубке.
И больше ничего! Совсем ничего.
Крупный, выпуклый, он едва не падает на пол, с трудом умещаясь на узком каменном ложе.
Возьми его! Протяни руку и возьми! Страшно?
Страшно! Ужалит змея. Она не даст! Не позволит даже коснуться! Стережёт...
Но нестерпимое желание ощутить самому сладкую железную тяжесть святыни сильнее любого страха!
И ты уже не властен над собой! И, не отрывая немигающего взгляда, начинаешь медленно тянуться к ней, не обращая внимания на маленькую злую головку, будто невзначай отвернувшуюся, а на самом деле - замершую перед смертельным броском.
И вдруг отдёргиваешь руку!
Нет!!! Не взять! Не прикоснуться к тайне загадочно блестящего металла! Это не змея! Что-то иное, неясное, непонятное заставляет тебя ещё ближе придвинуться к золоту таинственной чаши, миллиметр за миллиметром ощупывая взглядом литую гладкую поверхность.
И вдруг ощутить запахи и звуки!
Оливковой рощи? Средиземноморского прибоя? Солёного пота и грязи, покрывших толстым слоем мешковатое грубое рубище, в недрах которого бережно укрыт заветный свиток папируса?
Или жирной похлёбки из покрытой чёрной копотью кухни, треск поленьев в огромном очаге, монотонное бормотанье коренастой голландской кухарки и стук её деревянных башмаков?
Или это - ветер, странный, острый, наполненый едким запахом конского пота, стуком подков на узкой каменистой мостовой, гортанными криками, лязганьем тяжёлых доспехов и благоуханием цветущей сирени?
Или всё это - наваждение? Гипноз? Но нет! Вот же кубок! Живой! Наяву!
Выпуклая материальная реальность этого предмета не вызывает сомнений! Глупо спорить с очевидным!
И смещается время, искривлённо плывут вспять столетия, возвращаясь туда, где кто-то уже почти неразличимый в полупрозрачной толще времени, выслушав приговор непреклонных варваров, в изодранной мешковине и со спутанными волосами, пьёт медленными глотками жгучий яд из тяжёлого блестящего кубка, до капли осушая чашу под улюлюканье зевак и кротко улыбаясь мучителям. И каменеют чеканно суровые лица судей, и стихает шум весёлой толпы за высокими прямоугольными щитами, красными плащами и мощными широкими спинами невозмутимых легионеров.
От этой кроткой улыбки скоро рассыплется империя зла и порока, похоронив под обломками и судей, и жертву, и равнодушных стражников, и кровожадную толпу. Уцелеет лишь кубок, в непрокосновенности простоявший полтора тысячелетия в этой неглубокой белёной нише. Вот он!
Возьми его, если можешь!
Всё было! Вот в чём решение загадки! Это не мифы и не легенды! Всё это - было! Как усомниться в очевидном, стоящим сейчас перед глазами?
Как удержать себя от изумлённого вздоха, от внезапного озарения, от пронзительного, как удар молнии, Откровения! Всё было! И осталось! Вот оно!
И уже не в силах сопротивляться захлестнувшим мыслям, ты будешь, не мигая, не отрывая взгляда, смотреть на этот близкий и недостижимо далёкий кусок истории, потом, ничего не замечая вокруг, автоматически переставляя ноги по широким ступеням каменной лестницы, спустишься вниз, выйдешь под лучи жаркого солнца, механически сядешь в машину, закуришь, и ещё долго, лавируя в утомительно бестолковой мешанине людей и автомобилей, будешь задавать себе вопрос длиною в две тысячи лет:
- Неужели я ошибался? Ведь это было!
И только к вечеру, уже опустошённый и измученный, ты упрямо качнёшь головой и скажешь:
- Нет же! Нет! Прочь! Очнись! Ведь это только икона! Кусок потемневшего и потрескавшегося дерева размером 30 на 23 сантиметра! Это живопись!
И ляжешь спать, успокоенный. И увидишь во сне, как кто-то уже почти неразличимый в полупрозрачной толще времени, выслушав твой приговор, в изодранной мешковине и со спутанными волосами, пьёт медленными глотками жгучий яд из тяжёлого блестящего кубка, до капли осушая чашу и улыбается тебе кроткой и всё прощающей улыбкой.