Глядя на современное общество, невольно задумываешься, как сильно меняется язык. Мы ежегодно пополняем словари иностранными словечками, для которых просто нет русского эквивалента. Обидно ли это? Нет! Обидно другое. Вместе с тем, что мы добавляем новое, мы стали терять былое. Русский язык подобно корню владимирской вишни, крепок и витиеват, а на этом дереве —
ветви самых разных родов, листья наших чаяний и надежд, сладкие плоды национальных побед. Ростки его упруги и гибки, подобно самому русскому духу. Больно смотреть, как набившие оскомину англицизмы стучат топорами по нашему прошлому. Разве можно забыть язык, который изучали даже иностранцы и всё для того, чтобы навсегда остаться на просторах заснеженной России?! Язык, на котором голландец Барклай-де-Толли взывал к мужеству русских воинов для борьбы с Наполеоном. Язык, на котором маршал Рокоссовский, поляк по происхождению, отдавал приказы Красной Армии. Язык, на котором вслед за сотнями извозчиков прошлого, крикнул «Поехали!» Юрий Гагарин. И которым интересуются многие иностранные артисты, чтобы сказать своим преданным поклонникам простое русское спасибо! И если кому-то надоели Пушкин и Толстой, Тургенев и Чехов, то можно без ложной скромности сказать, что на русском языке пели Высоцкий и Цой, а китайские дети, вслед за своим президентом и его супругой, поют «Подмосковные вечера» на русском. Во дни политических смут и кризисов, путча и дефолта, во времена локальных войн и самой разрушительной войны человечества мы всегда обещали, что вернёмся и делали это на русском. И русский мат, скрываемый и сакральный, неоднократно звучал на передовой, вызывая восхищение и страх у неприятеля. Под него брали сопки, штурмовали города и праздновали очередную победу. Но вот мы стали говорить «I love you» и, кажется, потеряли саму суть своих эмоций, мы стали говорить OK, а ведь это когда-то было насмешкой над безграмотностью, ведь изначально это писалось как All Correct и означало не всё хорошо, а всё правильно, но ведь правильно и хорошо это не одно и то же. Мы называем девочек именами Николь, Милана, Римма, но практически не встречаем Евлампий и Евдокий, не менее красивых, но более родных. Вместо того, чтобы позвонить по телефону девушке, мы берём гаджет и ищем на фейсбуке свою girlfriend. Но разве навязанное и модное является правильным? И будут ли это мои руки, если я буду писать латиницей? И будет ли это мой рот, если из него не прозвучит не одного родного слова? И будут ли это мои мысли… и имеют ли они право мыслями зваться? Ведь если не будет моего языка, значит… не будет и меня! Ведь я могу есть итальянскую пиццу и ходить в американских джинсах, оставаясь при этом русским, но уже не могу быть им, если вместо мама и папа скажу: parent number one. Неужели мы настолько обеднели разумом, что девушку с пшеничными волосами, тонким станом и васильковыми глазами обзовём примитивным штампом girlfriend и будем на американский манер строить отношения, а не любить и заботиться? Хотели бы этого мои славные предки? Хотел бы этого я сам? И всё вроде бы ничего, но я часто думаю: а если мы перестанем быть собой, кем же мы тогда станем?